Tag Archives: белорусские художники

Беларусь культурная. Крупный план. Крона и корни Богдана Довгяло

Я полагаю, что попытка заглянуть во внутренний мир творческого человека – это безусловно интересно. В нашем долгом разговоре мы успели поговорить о многом: детстве и выборе профессии, наставниках и путешествиях, любимых художниках и родном городе. Знакомьтесь, Богдан Довгяло – музыкант, график, автор комикса про Минск  «53 троллейбус. Вавилонское смешение историй». Богдан очень эмоциональный, искренний человек и его ответы на вопросы порой превращались в сложнейшее сплетение нескольких тем. Именно поэтому мне придется рассказывать о нем в основном своими словами, стараясь при этом не упустить ни одного нюанса и поворота мелодии. Мои размышления, вызванные полученной информацией, выделены в тексте курсивом.

Детство, которого не было.

Есть достаточно популярное наблюдение, что у детей, получающих музыкальное образование на обычные игры и забавы просто не хватает времени. Богдан начал заниматься музыкой в семь лет, а до этого он ходил в обычный детский сад, а затем поступил учиться в одну из минских гимназий. Детский сад и гимназия не оставили в его душе особых воспоминаний.  Богдан самокритично описывает себя как «злого и цепкого мальчика, у которого всегда были драки». А еще были серьезные проблемы с точными науками, хотя наш герой подчеркивает, что первоначально он на все новое смотрит с интересом и готов осваивать любую информацию. Могу предположить, что проблемы с точными науками возникли из-за элементарной нехватки времени. Ведь известно, что математика как женщина требует постоянного внимания. Однако, вернемся к истории освоения игры на виолончели. Вопреки популярным представлениям об  одаренных детях, у которых  получается все и сразу, Богдан честно признался, что на первых порах его музыкальные успехи были очень скромными. Например, после первого года обучения он «весьма успешно» забыл все ноты, а потом какое-то время также быстро забывал основные технические навыки. Именно поэтому  учителя  музыкальной школы не очень верили в его музыкальное будущее. Однако  мама Богдана, имеющая большой  опыт работы не только со студентами, но и с детьми, настойчиво повторяла, что «все идет своим чередом, и это нормально». В конечном итоге именно она оказалась права, т.к.  видела, что, не взирая на определенные неудачи, ее сыну интересна музыка. Позволю себе очередное профессиональное замечание – результатов в конечном итоге достигает тот, и только тот человек, который занят интересным для него делом. Он готов преодолевать трудности, неудачи и двигаться вперед шаг за шагом. С другой стороны, дети, хватающие все налету, очень часто неспособны сделать над собой усилие и пасуют перед первыми трудностями. Им порой все дается легко, но ничего по-настоящему не интересно.

Кроме музыки вторым важнейшим занятием в детстве  было рисование.  Как  замечает Богдан: «До пятого класса я рисовал хуже всех в классе, но лет с четырех я получал колоссальное удовольствие от процесса.  Мама говорила, что я в пять-шесть лет мог рисовать по восемь часов. Я совершенно не обращал внимание на то,  кто и что говорил. Эту реакцию на «критику» я посоветовал бы очень многим людям, которые не уверены, что им есть смысл тратить время и силы на занятия творчеством, у них неуверенность перевешивает. Я думаю, что если творчество приносит удовольствие, но не приносит денег, то этим все равно следует заниматься».

Путь в профессию.

В нашей беседе мы постепенно переходим к теме осознания себя как музыканта и художника. Речь идет именно о длительном этапе образования и самодисциплины, об ухабах, которые приходится преодолевать на пути. Первым ухабом оказалось сольфеджио, которое казалось похожим на математику и при этом абсолютно бесполезным для музыканта знанием.  Только спустя два года серьезных занятий с репетиторами выяснилось, что сольфеджио – это как раз про музыку, если посмотреть на него под другим углом.

Когда в шестнадцать с половиной лет Богдан поступил в музыкальный колледж, то он уже представлял свой профессиональный путь достаточно конкретно: колледж – Академия музыки – работа в оркестре. Конечно, где-то в глубине души всегда теплится мысль о сольной карьере, иначе очень сложно выдерживать конкуренцию.

Можно сказать, что  хорошее происходит уже сегодня — на старте музыкальной карьеры. Богдан – студент пятого курса Белорусской государственной академии музыки по классу виолончели.   Кроме того он работает  артистом оркестра в капелле «Сонорус». («Заслуженный коллектив Республики Беларусь «Музыкальная капелла «Сонорус» Минской области» существует с 1992 года. В ее репертуар входит более пятисот произведений различных жанров.  Капелла  является неоднократным лауреатом международных конкурсов и фестивалей камерной и духовной музыки,) Информация о капелле подтверждает простую мысль, что отнюдь не каждого первого начинающего музыканта пригласят в ее состав. Причем, не взирая на название коллектива, в его репертуаре много инструментальной музыки, а в программе концертов вокальные номера занимают примерно половину времени.

Однако герою моей статьи этого явно мало, и он еще работает лаборантом в музыкальной капелле Академии  наук Республики Беларусь. В этом случае речь идет об исполнении мало известных произведений белорусского музыкального наследия, которые сотрудники отдела находят в архивах и библиотеках, делают оркестровку, а затем эта музыка звучит в исполнении капеллы и квартета, в котором играет Богдан.

Меня безусловно восхитило такое стремление попробовать себя в различных коллективах. Богдан объяснил, что он  стремится работать с самыми разными коллективами и в самых разных условиях. Это дает хорошую практику, в частности развивает умение чтения с листа. И, конечно, один из главных бонусов – работа с хорошими людьми.

Богдан поделился со мной некоторыми общими соображениями о музыке как профессии и своих планах на будущее. «Я считаю, что если уж заниматься музыкой, то важно полностью раскрыть свой потенциал, какой он есть. Возможно, у меня  будет ансамблевая игра, кроме оркестров, возможно —  своя небольшая группа, с которой мы будем играть разную музыку. Я сейчас понимаю, что музыканты разные и они часто многопрофильные. Мы ведь воспитывались в очень строгой музыкальной среде, и наши программы находятся в определенных рамках. Подойдя к пятому курсу Академии музыки, когда тебя начинают приглашать на работу, ты знакомишься с другими музыкантами,  выезжаешь заграницу и видишь музыкантов там. В результате такого расширения профессионального опыта обнаруживается, что мир музыки больше, чем ты думал. Ведь в одном человеке может сочетаться много всего, на первый взгляд мало совместимого. Но если изучаешь этот вопрос глубже, то понимаешь, что параллелей больше, чем достаточно.»

Закончив на этой позитивной ноте тему музыки, мы плавно перешли к занятиям графикой. Ведь я познакомилась с Богданом на выставке его работ, а стоит отметить, что персональная выставка в двадцать пять лет для фактически непрофессионального художники явление необычное.

Его основным инструментом до двадцати четырех лет была обычная шариковая ручка, последнее время к ней добавилась тушь, а также, не взирая на нелюбовь к краскам, появилось желание расцвечивать рисунки акварелью. Но по-прежнему, ведущую роль в работах Богдана играет линия. Он никогда не получал «официального» художественного образования, но его мама сделала все, чтобы ее сын освоил необходимые технические навыки. Ведь к девятнадцати годам стало понятно, что рядом с музыкой, а точнее параллельно с ней, в жизни Богдана существует рисунок, и занятие им приносит колоссальное удовольствие. Следовательно, возникла необходимость подкрепить этот  способ творческого самовыражения технически. Мама Богдана к тому времени разработала для своих студентов из Академии искусств  небольшой курс, позволяющий не бояться чистого листа, работать быстро, видеть картину и делать художественный отбор за полминуты, а затем еще за полминуты все изобразить. Этот, назовем его тренинг профессиональных умений художника, позволяет Богдану создавать свои уникальные, наполненные деталями графические миры.

Однако техника, это важное, но отнюдь не единственное профессиональное качество художника. Главное, богатство содержания, которое находит воплощение в различных индивидуальных творческих манерах.

Наступает момент поближе рассмотреть истоки графики Богдана Довгяло. В ее основе лежит неиссякаемый интерес к городу Минску. Еще ребенком Богдан узнавал различные районы родного города, благодаря поездкам с мамой в гости к друзьям родителей. Он честно признается, что ярче всего в памяти сохранились впечатления не от людей, а от городских ландшафтов, в первую очередь от любимой Грушевки и автозавода.

А еще увлекательным занятием в детстве было разглядывание французских комиксов, которые мама брала для Богдана в библиотеке. Он не знал французского, хотя пытался что-то переводить с помощью переводчика по странице в день, но главным был не текст, а  персонажи и рисунки. Богдан подчеркивает, что американские комиксы поражают точностью и техничностью, а французские допускают систему условностей в изображении. А еще французские комиксы зачастую рассказывают об очень серьезных вещах. Очень сильное впечатление на Богдана произвел графический роман о Первой Мировой войне Жака Тарди. Он построен на документальной основе и рассказывает о страданиях солдат. Богдан не скрывает, что его собственный комикс вырос из этого корня и из убежденности, что  комикс – это отнюдь не только легкий жанр. С другой стороны, Богдана привлекала анимация, он фактически вырос на  Миядзаки, но в данном случае пришлось выбирать между музыкой и рисованием, потому что анимация требует всего человека, как очень кропотливый труд. Ведущий белорусский режиссер-аниматор Михаил Брониславович Тумеля отметил, что комикс Богдана  схож с анимацией.

На таком необычном сочетании: французского комикса, детских воспоминаний, интереса к локальной истории, любови к родному городу и вырос достаточно экзотический цветок – комикс про Минск. Его главный герой – автор, который успешно раздвоился на молодого человека, едущего в троллейбусе в состоянии полудремы,  и мальчика, узнающего историю разных районов родного города. В этих районах жили и действовали герои комикса: люди с психическими заболеваниями и бригада скорой помощи, налетчики, узники гетто с невероятными историями спасения и связанными с ними трагедиями. На самом деле, все истории, рассказанные в комиксе, можно назвать, как и первую персональную выставку Богдана «Минск до меня». Естественно, что мне  захотелось узнать подробнее про «творческий метод» автора.

Богдан описывает свой путь к комиксу примерно так. «Я читаю и просматриваю весь материал про Минск. Вплоть до того, что если Минск мелькает в каком-то старом фильме (60-70-х), то я всегда его пересматриваю. Я не знаю, как это было на самом деле, все основывается на материалах «раскопок», архивах и книгах.  Например,  обращался к книге Леонида Морякова «Галоўная  вуліца Мінска. 1880-1940 гг.». Вообще-то мне  надо было сделать в комиксе всего пару домов, но я пытаюсь воссоздать состояние места. Любое совпадение с реальностью я считаю своей заслугой. Если я  «попал»  в своих попытках понять то время, которое я пытаюсь изобразить, то это уже очень хорошо для меня. Мне очень интересна локальная история. Почему? Потому что глобальную историю легче переделать. История – это такая наука, которая может быть изменена в соответствии с временем тем, кто хочет ее изменить. А локальную историю не изменишь никак. Персональная история — как было, так и было… Я пытаюсь сформировать у себя совершенно беспристрастный взгляд на какие-то события, чтобы освободиться от собственных эмоций, которые могут помешать увидеть то, что я хочу увидеть и передать. Лучше обращаться к архивам, где все точно записано, а потом, когда ты уже получил представление о каком-то месте, можно обратиться к воспоминаниям. Они уже будут окрашены эмоциями. Поэтому у меня на компьютере и на телефоне очень много фотографий и материалов про Минск. С другой стороны, я пытался вернуться к  своему детскому взгляду на окружающее.  Это то, что я типа не помню, но хочу вспомнить. Мучительно хочу вспомнить. Остались эти обрывки воспоминаний, которые я очень хочу увидеть заново. Эти места были другими, я хочу увидеть их детским взглядом. Когда ты смотришь на них ребенком, это волшебные места. Вы спрашиваете: «Почему бандиты?» Тогда Грушевка была окраиной, а окраины были достаточно опасны. Там могли «встретить» и необязательно ночью. Мой дедушка по маме – таксист, отказывался ездить в Грушевку в 70-х годах, там могли отобрать машину. Это был такой криминогенный район. Когда мы возвращались вечером от маминых друзей, то я чувствовал эту опасность. Другие сюжеты комикса появились из  рассказов Владимира Рабиновича, которые можно сказать изменили мою жизнь. Он показал мне свой угол зрения на Минск. Владимир —  исследователь Минска, настоящий минчанин. Я этот авторский взгляд увидел и принял. С разрешения автора я взял два его самых пронзительных рассказа и попытался их проиллюстрировать. Если я хоть как-то коснулся реальности, то это мне плюс.  Для меня улицы Немига и Клары Цеткин – это главный Минск, не знаю почему.  Для меня это то, с чего все начинается».

Безусловно, комикс подобного рода никоим образом не мог появиться просто как работа художника–иллюстратора, ведь данное произведение на мой взгляд абсолютно самостоятельно, хотя в тексте комикса указанно, что «…за основу сюжета взяты рассказы Владимира Рабиновича из книги «Рабинович, как тебе не стыдно», вольный пересказ неопубликованных мемуаров адвоката Айзика Ленчнера, городская легенда о трех танках и другие истории». Причудливая вязь, соединяющая изобразительный и текстовый материал в единое полотно, где линия рисунка прорастает в текст и не позволяет оторваться от книги пока не прочтешь и не рассмотришь ее целиком полностью «на совести» Богдана Довгяло.

Продолжением городских историй, стала персональная выставка Богдана «Минск до меня», на которой можно было увидеть не только документальные графические фантазии на тему Минска, но и впечатления об иных городских пространствах или мечты о дальних городах. Богдан за свои двадцать пять лет успел побывать во многих странах и «почувствовать» некоторые города: Краков, Варшаву, Иерусалим, Хайфу. Неудивительно, что на одной из работ мирно соседствуют улицы Минска и Кракова. Рассматривать его произведения можно с двух разных позиций: либо искать знакомые силуэты и предаваться собственным воспоминаниям, либо воспринимать городские пейзажи целостно как особый мир автора. Совместить в своем восприятии выставки два подхода мне не удалось, а возможно, я просто не старалась этого достигнуть и лишь свободно плыла вслед за линией контура, который, как заметил Богдан «основа всего».

Холодная  синагога

Немига

Пласт времени

Местечко

Лондонская товарная станция

В этом путешествии по творческому миру нашего героя мы почти добрались до конца, то есть до сегодняшнего дня. В завершении хочется заметить следующие интересные факты:  на открытии своей выставки Богдан с друзьями играл клезмерскую музыку, которую открыл для себя еще в подростковом возрасте и слушал с тех пор постоянно;  его эксперименты в области дизайнерской обуви получили одобрение от историка моды Александра Васильева, и главное –  строго говоря, речь идет о человеке, который находится еще в начале своего пути. Ни один путь в профессию не происходит сам по себе, без поддержки профессионалов и близких людей, поэтому я с удовольствием в конце статьи оглашаю весь список благодарностей и теплых слов, которые хочет сказать этим людям наш герой.

«Мама – Анжелика Анатольевна Жигоцкая, дизайнер и педагог. Она ничего меня не заставляла делать, но я все равно все делал. Благодаря ей я научился всему, что я сегодня умею. Она давала понять, что есть несколько путей, а я уже видел правильный. За эту невероятную мудрость я буду ее благодарить всю жизнь. Папа –  Владимир Владимирович Довгяло, художник-график, дважды победитель национального конкурса «Мастацтва кнігі», книжный иллюстратор широчайшего спектра, автор иллюстраций к книге «Мячы Грунвальда» и многих других.  Папа своим примером научил меня работать, когда ты видишь, как твой отец работает по шесть-семь часов за столом и рисует книги, то ты хочешь также.

Педагог из музыкальной школы – Тамара Александровна Руженкова. Она не всегда на этапах моего взросления верила, что из меня что-то получится. Спасибо ей за профессиональную честность. Она  показала, как выглядит профессия музыканта на самом деле, и для меня не было шоком то, что я увидел в музыкальном колледже.

Педагог из музыкального  колледжа – Наталья Васильевна Грудина, которая  очень изменила мою жизнь. Она мне дала пинок в хорошем понимании этого слова, благодаря ей я начал  больше заниматься.

Евгений Нестерович Фещенко  – мой педагог в Академии музыки, духовный наставник.  У меня с ним полное совпадение фактически во всем. Я его понимаю,  и он понимает меня. Это очень глубокий человек, до сих пор концертирующий музыкант, который учился в Москве, имеет опыт работы в разных оркестрах  СССР.

Леонид Михайлович Динерштейн – поэт и продюсер, за то, что ввел меня в  мир рисования. Я просто не знал, как туда попасть. Он увидел мои рисунки, когда я как музыкант участвовал в спектакле Семейного инклюзив-театра.  Леонид предложил сфотографировать мой рисунок тушью, а потом раскрасить на телефоне и распечатать. Именно таким образом три моих работы впервые оказались на выставке.

Марина Ивановна Шалимо основатель, владелец и дизайнер фирмы «Сутория», спикер международных женских конференций по бизнесу, инженер-технолог, модельер-конструктор, мой  директор, которая настойчиво подтолкнула меня к созданию картин.  Она сказала, что я должен попробовать себя в этом, подсказала приемы работы, когда подобие холста можно сделать из графической бумаги, натянутой на деревянный планшет. На этой бумаге можно рисовать тушью, спиртовыми чернилами и акварелью. И вот уже год я так рисую. Моя первая выставка – зримый результат этой работы.

Лариса Давидовна Финкельштейн – искусствовед, арт‐критик, галерист, педагог высшей школы, автор и ведущая рубрик на радио и в печатных изданиях, эксподизайнер, куратор выставок, основатель первой белорусской галереи — авторской некоммерческой концептуальной галереи «Брама». Она согласилась быть куратором моей первой выставки. Во время подготовки выставки она говорила, что надо делать, и  я делал. Без ее профессионализма этой выставки бы просто не было в том виде, как она случилась.

Галина Павловна Цмыг – руководитель музыкальной капеллы Академии Наук Республики Беларусь, создающая условия для повышения моего профессионального уровня и развития разнообразных навыков.

Вячеслав Вячеславович Ларин – главный дирижер капеллы «Сонорус», мой большой учитель, даже не только в области музыки, но и в личностном плане. Человек, вызывающий у меня восхищение и желание подражать ему в самом лучшем смысле этого слова.

Михаил Брониславович Тумеля – белорусский режиссер-аниматор, лауреат и дипломант множества международных фестивалей, с которым мы познакомились после спектакля «Огонь и лед» Семейного инклюзив-театра. Для меня особая честь, что он пришел на мою выставку и посмотрел ее.

И, наконец, моей выставки могло не случиться, если бы не Дмитрий Олегович Сурский – председатель Белорусского союза дизайнеров, который предоставил в наше распоряжение помещение галереи союза дизайнеров. Неоценимую организационную и техническую помощь нам оказала секретарь и менеджер союза Светлана Сизенкова.

И в завершении я хочу заметить, что во мне никакой одаренности нет и никогда не было. У меня есть работоспособность и понимание, что я хочу сделать».

На этой искренней ноте пора заканчивать рассказ о музыканте, художнике, обаятельном и искреннем собеседнике Богдане Довгяло. Я уверенна, что в этом случае можно смело сказать, что все еще только начинается.

Инесса Ганкина, культуролог

Фото из личного архива Богдана Довгяло

Опубликовано 05:11:2022  00:05

«Вожык» памёр… Жыве «Чакан»?

Ад belisrael. Гэтай восенню стала вядома, што ў 2022 г. спыніць самастойнае існаванне ветэран медыйнага поля Беларусі часопіс «Вожык». Ён ператворыцца ў старонку (укладку?) газеты «Літаратура і мастацтва», што фактычна значыць канец праекта. Нягледзячы на аптымізм, дэманстраваны самім часопісам (№ 11, 2021).

Кажуць, «Вожыку» было 76. Аднак вожыкаўцы сёлета святкавалі 80-годдзе выдання, бо сатырычны лісток «Раздавім фашысцкую гадзіну», які выходзіў у 19411945 гг., лічыцца протачасопісам. Так ці іначай, век пачэсны, і нам закарцела, каб пра «Вожык» штось істотнае было сказана тут і цяпер, на незалежным ізраільскім сайце, даволі актыўна чытаным у Беларусі.

***

У снежні выйдзе ў свет апошні нумар часопіса «Вожык». Здавалася б, што тут асабліва бедаваць – штогод з’яўляюцца новыя, больш запатрабаваныя перыёдыкі, а старыя знікаюць. І ўсё ж «Вожык» выпадае з агульнага шэрагу. Па-першае, ён адзіны сатырычны часопіс у Беларусі, часопіс-доўгажыхар – выходзіў з 1945 года. Па-другое, ён быў паслядоўна беларускамоўны – і ў змрочныя сталінскія часы, і ў пацешныя хрушчоўскія, і ў часы непрыхаванай лукашэнкаўскай русіфікацыі. Па-трэцяе, аўтар гэтых радкоў на пачатку 90-х актыўна друкаваўся ў «Вожыку» і нават стаў лаўрэатам заснаванай ім прэміі імя Ведзьмака Лысагорскага. Таму дазвольце ўсё ж пабедаваць.

За семдзесят шэсць гадоў «Вожык», вядома ж, перажываў і росквіты, і заняпады. Я памятаю часы, калі часопіса было не дакупіцца ў шапіках «Саюздруку», калі свежы нумар ішоў нарасхват у электрычках, калі ўдалыя і смелыя карыкатуры Кастуся Куксо, Аляксандра Каршакевіча і Анатоля Гармазы разляталіся па абшары ад Белавежы да сібірскай тайгі. Па «Вожыку» нашы суседзі вывучалі беларускую мову – як па песнях «Песняроў»!

Здавалася б, сатырычны часопіс і ў новых умовах знойдзе сваё месца пад сонцам. Бо, як вядома, і на ім ёсць плямы. Але, як аказалася, крытыкаваць заганы ў дзяржаве ў нас мае права толькі адзін чалавек. І «Вожык» быў пасаджаны на кароткі ашыйнік. «Вожык» у ашыйніку – вартае жалю відовішча, і пачаў ён на вачах мізарнець, падаў і падаў наклад. Былі спробы рэанімаваць выданне, але беспаспяховыя. Нездарма ў народзе гавораць – толькі ляж пад абразы, адпявалы знойдуцца.

На развітанне з часопісам прыгадаю пачутую аднойчы ў Балгарыі гісторыю. Ёсць на балгарскім узбярэжжы гарадок Залатыя Пяскі з цёплым морам і мяккім, як праз дробнае сіта прасеяным, пяском. Але там доўга не маглі зрабіць курорт, бо ў прыбярэжных вінаградніках вяліся змеі, якія выпаўзалі на пляжы і адпалохвалі адпачыннікаў. На іх палявалі, іх труцілі – нічога не дапамагала. І тады нехта прывёз у Залатыя Пяскі вожыкаў. Праз год там не засталося ніводнага гада.

Цяпер у Беларусі гадам раздолле…

Міхась Скобла, fb (19.11.2021)

***

Мне вельмі шкада зьнікненьня «Вожыка». Я частавата чытаў яго. Раней мая бабуля выпісвала яго – я чытаў яго ў яе ў вёсцы. Пазьней, калі быў у Беларусі, то купляў яго, а потым зь Летувы чытаў яго ў сеціве. І сьмяяўся. Хоць ён стаў апошнім часам праставатым і нават прымітыўным у гумары, бо, вядома, ня мог па ідэалягічных прычынах быць а-ля Charlie Hebdo. Наагул палюбляю гумар, асабліва на сацыяльныя, палітычныя тэмы. Таму навіну аб сьмерці «Вожыка» ўспрыняў зь вялікім засмучэньнем. Да ўсяго гэта сьмерць і так рэдкага голасу па-беларуску. Упэўнены, у будучыні ён адновіцца. Раней я страшэнна палюбляў «Навінкі» – такі часопіс ці газэта павінны быць у нас. Гэта і ё аналяг Charlie Hebdo ці le Canard enchaîné, якія я таксама рэгулярна чытаю і купляю, калі трапляю ў Францыю. Раней нават думаў неяк спрычыніцца да выданьня такой газэты, але патрэбны калектыў.

Цяпер я чытаю «Звязду» і ўспрымаю яе ня так, як яны хочуць – афіцыйна, бо рагачу зь іх прымітыўшчыны і малюнкаў. З газэты «Звязда» можна файна кпіць і сьмяяцца – сваім узроўнем яна сама напрашваецца на гэта.

Я сам чалавек з гумарам, палюбляю пакпіць, нават каліва пазьдзеквацца ў палітыцы, таму лічу, што якраз праз гумар і трэба крытыкаваць усё і ўсіх.

Карацей, калі аднаўляць «Вожык», то, вядома, ня ў тым фармаце, у якім ён існаваў апошнія гады і нават дзесяцігодзьдзі. Думаю, трэба зьліць «Вожык» і «Навінкі» – атрымаецца ідэальная формула.

Д-р Уладзіслаў Гарбацкі, лектар унівэрсытэту ў Вільні (23.12.2021)

***

«Вожык» я амаль не чытаў. Калі быў малы, то маці выпісвала «Крокодил», таму «Вожык» трапляў у рукі рэдка і выпадкова. І ў параўнанні з «К» выглядаў трохі правінцыйна, мо таму, што пісаў пра тутэйшыя праблемы.

Не магу сказаць, што «Вожык» на мяне неяк паўплываў, на мяне і «Крокодил» не паўплываў, глядзеў карцінкі збольшага. І вось тут, мабыць, галоўнае адрозненне ад «В» – у «К» друкавалі часам выдатных графікаў, якія выходзілі за межы «сатыры-сартыры» на мастацкі ўзровень, у першую чаргу эстэтычна. Тое была сапраўдная графіка. Напрыклад, у Леаніда Сайферціса – тонкая, вышуканая (на ваенную тэму ў тым ліку!), з лёгкім, я б сказаў, шляхетным ці англійскім гумарам. Гэта вельмі ўздымала ўзровень «К». Такіх мастакоў не было ў «Вожыку», на жаль.

Безумоўна, шкада, што «В» «усыпілі», і я б у ягонай рэінкарнацыі паўдзельнічаў. Але ж ягоны аналаг я бачу не «міметычна»-басенны («Вожык» – у фарватэры анімалістычна-драпежнай тэмы «Крокодила»)… Узгадваю назоў англійскага гумарыстычнага часопіса – «ПАНЧ». Панч (англ. Punch) – персанаж англійскага народнага тэатра лялек, яму адпавядае расійскі Пятрушка.

А назву для новага выдання прапанаваў бы такую – «ЧАКАН». З тлумачальнага слоўніка: «1. Штэмпель для выбівання відарысаў на паверхні металічных вырабаў (манет, медалёў і пад.). 2. Інструмент у выглядзе зубіла з тупым ці закругленым канцом, якім робяць чаканку… 3. Старажытная зброя ў выглядзе доўгага дзяржання з насаджаным на яго завостраным з абуха малатком. “У верхнім памяшканні было ціха, праз вузкія вокны лілося пыльнае святло. На сценах віселі старыя чаканы, двухручныя мячы, кальчугі” (Караткевіч).»

Андрэй Дубінін, мастак, г. Мінск (24.12.2021)

***

Аня Гож, маладая і перспектыўная мастачка з цэнтра Еўропы, распрацавала арт-суб’ект «Чакан» (вышыня 20 см, палатно, шыццё, вышыўка па канве, пярловая крупа 1 кг, апілкі). Формаўтварэнне адбылося на падставе зліцця знакамітай скульптуры «Пачакун» і баксёрскай пальчаткі.

Элемент, ужыты ў арнаменце вышыванкі, азначае «сілу» і сведчыць аб пэўнай беларускасці «Чакана». Бо «Чакан»-беларус умее талерантна чакаць (у назве прасочваецца семантыка «чакання»), але тым жа часам акумулюе і сілу (намёк на форму баксёрскай пальчаткі), што выдатна сфармулявана ў першым куплеце гімна Рэспублікі Беларусь: «Шчыра сябруем, сілы гартуем». Але гэта толькі парафраз верша «Мужык» (1909 г.) Якуба Коласа:

Я — мужык, а гонар маю.

Гнуся, але да пары.

Я маўчу, маўчу, трываю,

Але скора загукаю:

“Стрэльбы, хлопчыкі, бяры!”

У гэтым жа коласаўскім вершы ёсць тлумачэнне і знешняга выгляду «Чакана», і яго начыння:

Я — мужык, я — сын пакуты,

На мякіне вырас я,

Гічанамі пуза ўздута,

Ногі ў лапцікі абуты,

Бедна вопратка мая.

Гэта і «пачакун-ждун», і «зброя» ў адной абалонцы. На форму носа паўплывала фігурка «Панча-Пульчынэлы» (гл. ніжэй).

Ілюстрацыі ласкава прадастаўлены А. Дубініным, які мяркуе, што выява Чакана магла б стаць лагатыпам новага сатырычнага выдання. ПаЧАКАНім пабачым…

***

Найчасцей «Вожык» я чытаў у «перабудову», г.зн. у канцы 1980-х – пачатку 1990-х. Дагэтуль памятаю карыкатуру на ўрэдную кабету, што моліцца на партрэт Сталіна, кажучы: «Уваскрэсні, бацька родны, дапамажы справіцца з гэтымі перабудоўшчыкамі…» Аднак у цэлым стылістыка часопіса ніколі не была мне блізкая – тутэйшая газета «Навінкі» на рубяжы стагоддзяў цешыла болей. Падабаліся таксама гумарыстычныя старонкі ізраільскіх рускамоўных выданняў канца 1990-х – напрыклад, газеты «Русский израильтянин». Калажамі, шаржамі ды каламбурамі ад «РИ» дзяліўся з супрацоўнікам «Вожыка» – карыкатурыстам Яўгенам Царковым, які з 2003 г. жыве з сям’ёй у ЗША. Не раз бачыўся з Яўгенам Бацькавічам у рэдакцыі, балазе 20 год таму яна мясцілася ў зручным месцы – побач з кінатэатрам «Кастрычнік», насупраць Акадэміі навук. У той будынак на праспекце Скарыны, адрозна ад суседняга «дома прэсы» на вул. Хмяльніцкага, пускалі без фэйскантролю: дагэтуль дзіўлюся, як сакрэты «Вожыка», «Алесі» ды «Мастацтва» не трапілі ў Пентагон & штаб-кватэру НАТА? 😉

У пачатку 2000-х дух казёншчыны ўсё-ткі лунаў над «Вожыкам», і слушна пісаў філолаг Андрэй Скурко, цяперашні вязень: «Як і іншыя дзяржаўныя выданьні, ён працуе з абабітым за дзясяткі год колам сваіх „вечных сюжэтаў“, якія проста крыху трансфармуюцца — часам без усякай суадноснасьці з рэчаіснасьцю — і мяняюцца месцамі з нумару ў нумар. Перавага абстрактна-побытавай тэматыкі ды алькагольныя рэмінісцэнцыі несьвядома падмацоўваюць каляніяльную зададзенасьць часопіса, маючы на мэце звужаць прастору мысьленьня чытача, каб ён страціў мажлівасьць успрымаць як сьмешныя ды абсурдныя зьявы вышэйшага кшталту і, цераз гэта, зрабіць яго бясьпечным для існае палітычнае сыстэмы» («Arche», №6, 2000). Дзіва што наклад надалей падаў: за апошнія 20 год ён зменшыўся на парадак, і найвялікшым жартам у часопісе выглядаў у 2021 г. доўгі спіс членаў рэдкалегіі (з дырэктарам 12 чалавек!). На ідышы ў такіх выпадках кажуць: «ба а сах нянькес вэрт дос кінд дэрштыкт». «Дзе нянек многа, там дзіця бязнога».

Св. памяці паэт М. Шабовіч (1959—2021) памёр 16 лістапада — асабіста супраць яго нічога не маю, ён быў не горшы ў гэтай цёплай кумпаніі…

Чатыры гады таму, калі «Вожыку» планавалі зрэзаць урадавую фінансавую падтрымку, я без фанатызму заступаўся за яго:

Выданне выконвае важную «псіхатэрапеўтычную» функцыю: актывісты і «простыя людзі» на перыферыі адчуваюць сябе з ім крыху больш абароненымі ад чынавенскіх свавольстваў. Часам праз «Вожык» удавалася развязаць нейкія праблемкі. Высмейвання баіцца і той, хто агулам нічога не баіцца – банальна, але часам спрацоўвае.

Штомесячны белмоўны часопіс, прысутны ва ўсіх раённых бібліятэках, – гэта і сродак пашырэння першай дзяржаўнай мовы. Да таго ж трэба, каб было дзе размінацца літаратурнаму маладняку… (гэтую функцыю «Вожык» сяк-так выконвае нават з тысячным накладам).

Апошнім жа часам і тысячнага тыражу не было, і зніклі тыя смяшынкі-яскаркі, якія шчэ трапляліся ў «Вожыку»-2017…

На вокладках — пацаватыя сатыра й гумар (унутры бадай тое самае). Пазнака «16+» патэнцыйную аўдыторыю, па-мойму, хутчэй адпужвала

Ну, гэта яшчэ сяк-так

Таму пра закрыццё шкадую меней, чым шкадаваў бы раней. Мажліва, насамрэч лепей запусціць новы праект, улічваючы як дасягненні, так і хібы старога.

Вольф Рубінчык, палітолаг, г. Мінск (25.12.2021)

***

Старыя вожыкаўскія карыкатуры гл. на нашым сайце тут:

ПО СТРАНИЦАМ «ВОЖЫКА». Деструктивные женщины БССР и…

Олег Новиков листает «Вожык»…

Да 85-годдзя Сямёна Гафштэйна

Апублiкавана 26.12.2021  11:05

***

Ці шкадую “Вожыка”? Так, шкадую. Як шкадуюць БССР, як шкадуюць частку сябе. Але разумею, што дарогі назад няма.

Самае галоўнае, чаго не было ў “Вожыку”, –  палітыкі. Для сатыры, прынамсі ва Ўсходняй Еўропе, гэта праблема. Сатыра павінна займацца палітыкай. Пасля кароткага перыяду, калі “Вожык” услед за ўсесаюзным “Крокодилом” друкаваў карыкатуры і пісаў тэксты на палітычныя падзеі (недзе ў 1990-93 гадах), надышоў разгул мужоў з камандзіроўкі і п’яных рыбакоў з русалкамі. Думаю, гэта было нацягнутае ненароднае мастацтва, таму амаль ніхто і не купляў часопіс апошнія гадоў дваццаць пяць. А так брэнд – трывалы, можна паспрабаваць адрадзіць, але, безумоўна, цалкам з новым зместам і бліжэй да народа.
.
Павал Касцюкевіч, перакладчык, пісьменнік (28.12.2021)
.
Дадана 28.12.2021  11:17

Инесса Ганкина. Беларусь культурная. Быть художником

Накануне очередного учебного года мои мысли и чувства непроизвольно возвращаются к личному длительному преподавательскому опыту. Я из тех учителей, с которыми выпускники продолжают общаться спустя десятилетия после окончания школы. Конечно, речь идет не обо всех многочисленных юношах и девушках, с которыми свела судьба, а о немногих «избранных», с кем совпали ценности, интересы, профессия, а главное — с кем отношения выстраиваются  на абсолютно новом уровне: опыте общения двух взрослых независимых личностей. В этом случае разница в возрасте не имеет никакого значения, а единственно важным становится масштаб личности собеседника. Сегодня я хочу представить уважаемым читателям одну из таких собеседниц – Христину Высоцкую.

Начнем, как принято, с фактов творческой биографии.

Христина Высоцкая (1992 г., Минск) – художник ДПИ (текстиль), преподаватель, магистр искусствоведения, член Белорусского союза художников, член Международной ассоциации «Европейская текстильная сеть» (г. Вена, Австрия), в настоящее время готовится к защите кандидатской диссертации и работает старшим преподавателем  кафедры декоративно-прикладного искусства и костюма Белорусской государственной академии искусств.

Обладатель дипломов престижных международных выставок в Республике Беларусь, России, Украине и Литве. Участник многочисленных международных выставок в Республике Беларусь, Италии, России, США. За время творческой деятельности прошло 10 персональных выставок (8 — в Республике Беларусь, 2 — в Италии).

Куратор 13 выставок в Республике Беларусь.

В мастерской (фото из личного архива Христины Высоцкой)

Для читателей, далеких от области выставочной деятельности, хочу пояснить, что участник любой выставки проходит строжайший конкурсный отбор, персональная выставка – это событие в жизни любого художника, дипломами по результатам выставки награждают единиц, а уж работа куратора  выставки требует обладания навыками  организаторской деятельности, способности создания концепции и воплощения своей идеи в выставочном пространстве.

На мой взгляд, такой творческой биографии хватило бы для человека совсем другого возраста, но для полноты картины еще несколько фактов о героине этого интервью: Христина владеет русским, белорусским, английским, французским, итальянским языками,  танцует фламенко и линди-хоп, блюз (каждому из этих танцевальных стилей она уделила шесть лет жизни, занимаясь параллельно в двух танцевальных студиях).  Сейчас пора дать слово самой Христине.

И. Г. Как ты решила, что твоя миссия на земле – это быть художником?

Х. В. Я с детства рисовала, но не думала, что буду профессиональным художником. Я родилась в семье инженеров,  художников в семье нет, но появилась потребность визуализировать свои эмоции.  Родители с детства всегда занимались и мной, и сестрой, следили за тем, чтобы у нас была куча кружков, музыкальная школа,  художественная студия, чтобы мы были при деле и развивались  в разных направлениях. Получается, что одновременно со школой, со всеми физиками, математиками и МХК, и у меня, и у сестры (мы занимались параллельно одним и тем же, только каждый по-своему),  была возможность попробовать себя в разных сферах еще в школе. Окончательно я приняла решение  в середине одиннадцатого класса. Просто почувствовала, что  у меня  есть мечта, которая зарождается и напоминает о себе все чаще и чаще.

И. Г. Расскажи об этом важнейшем в жизни решении подробнее, ведь множество людей стоят перед подобным выбором.

Х. В. Это был декабрь 2009 г., когда я поняла, что пора принимать какие-то очень смелые решения и я решила, что надо поступать в Белорусскую государственную академию искусств, но нужна поддержка ближнего окружения. В семье мне сказали: «Если хочешь, то пробуй…».  Я помню, как мама сказала: «Я вижу, что ты склоняешься к этому выбору, давай узнаем, что для этого нужно». Важно, что никто за меня решения не принимал. Я помню, что подошла к вам, для меня было важно узнать, что вы по этому поводу думаете.  Я даже не ожидала, вы увидели больше возможностей, чем я тогда понимала о будущей работе. Я запомнила, как вы объяснили, что можно и в театре работать, и выставки делать.  У меня был еще вопрос: «какую именно специальность выбрать?» Ведь академия искусств – это абстрактно, а что именно?  Начинаешь реально взвешивать свои силы, с чем именно хочется связать свою жизнь. У меня получилось сразу, что я не рассматривала художественный факультет, потому что там необходима очень длительная предварительная подготовка: для поступления необходимо много лет заниматься академическим рисунком, а кроме того, это просто не то, что мне нужно.  Дизайн и тогда, и сейчас, это было то, куда поступали все, но я не тот человек, который идет вслед за другими.  У меня было от противного — если все в дизайн, то я точно туда не пойду. Остается декоративно-прикладное искусство. У меня  сложилось так, что   с 12 до 15 лет я занималась в детской художественной студии “Майстэрня” учреждения Дворец внешкольной работы “Золак” одновременно по двум направлениям: керамике и росписи по дереву. На самом деле, когда начинаешь думать, какие предпосылки, то понимаешь, что родители вложились в меня в этом плане. Как я говорила,  они развивали мои способности по всем направлениям. Точно так же у меня могла возникнуть идея, что я хочу поступать в Академию музыки, ведь я успешно окончила музыкальную школу.

Я пришла на подготовительные курсы за полгода до поступления и  была уверена, что за полгода подготовлюсь, хотя меня настраивали в студии, что «ты в первый раз не поступишь…». Меня вообще такая модель не устраивает — ты готовься, паши, но ты не добьешься. У меня все внутри горело, но как же так, какой второй или третий раз… Я всегда настроена на положительный результат.

Замечу как профессиональный психолог, что это одна из важнейших личностных черт для успеха в любой сфере деятельности. Ведь сколько несостоявшихся профессиональных судеб связано даже не с неадекватной самооценкой, а именно с этой пресловутой «выученной беспомощностью», когда еще в раннем детстве ребенку внушают: «не берись», «у тебя все равно не получится», «не жди от жизни многого». Но вернемся к нашему интервью.

И. Г. Прежде чем перейти к обучению в академии, давай поговорим о твоем гимназическом опыте. Что и кто остались в памяти?

Х. В. Я пришла в  гимназию №21 г. Минска в 9-м классе и сразу почувствовала отношение к ученику как к самостоятельной  личности, которую очень важно развивать, вкладываться в ее становление.  Очень уважительное было отношение. Так получилось, что когда я пришла в гимназию, то, естественно, никого не знала, а с Александром Васильевичем Федоренко – учителем физики и астрономии — контакт получился сразу. Он знал, что я до этого участвовала в олимпиадах, и запомнил мою фамилию. Я очень быстро влилась в атмосферу олимпиад и научных работ.  Общение  с преподавателем было очень неформальное, он никогда не выстраивал стену между собой и учениками, а, наоборот, создавал атмосферу доверия.  Я с теплотой вспоминаю, как мы делали научные работы, когда на три-четыре часа еще оставались после уроков, чтобы проводить эксперимент  и обрабатывать его результаты. Было очень атмосферно и, главное,  ему самому было интересно. Это то, что заряжает энергией. Мне кажется, что я такое же отношение использую в работе со своими студентами.

Не обошла Христина вниманием и мой стиль преподавания, ведь мы встречались с ней и на уроках обществоведения, и на уроке, а потом факультативе МХК (мировой художественной культуры). Помню в связи с этим два момента: в девятом классе на обществоведении у меня был урок, посвященный истории Холокоста, а затем желающие написали дома эссе на эту непростую тему. Эссе Христины было очень небольшое по объему, но очень откровенное, с глубокими личными наблюдениями. Вторая история связана уже с одиннадцатым (выпускным) классом, когда небольшая группа учащихся фактически «потребовала» от меня факультатив по Мировой художественной культуре, который проходил в конце учебной недели и длился вместо положенного урока два, а то и больше академических часа… Мы смотрели там старые, в  том числе немые фильмы, обсуждали историю искусств ХХ века. А сейчас послушаем воспоминания Христины.

Вы учили думать на занятиях, ты никогда не знал, куда пойдет дискуссия, и она на самом деле была на уровне вуза. Всегда не хватало знаний по искусству, там тоже никогда не знала, что сегодня будет на занятиях.

И. Г. Сейчас логично от школьных преподавателей перейти к обучению в Белорусской государственной академии искусств . Кому из преподавателей этого престижного творческого вуза тебе хочется сказать спасибо?

Х. В. Первый, кого я встретила,  был Павел Петрович Бондарь – как-то жизнь тебе приносит правильных людей,  и ты настраиваешься на одну с ними волну.

Получилось так, что я пришла на подготовительные курсы, а Павел Петрович вел эти курсы много лет. Уже на втором занятии, когда увидел, что я делаю, он ко мне сразу проникся интересом. Когда я пришла поступать, то можно было выбрать «текстиль» или «костюм», но я понимала в душе, что не «костюм», что мне это не близко. Но я не говорила это Павлу Петровичу, хотя он уже в первый месяц начал меня «обрабатывать» на тему текстиля. Я понимала, что я пойду именно на текстиль. Я очень хорошо сдала специальные предметы, по двум композициям у меня были десятки.  Это  лучшие результаты из всех абитуриентов. Но вернемся к Павлу Петровичу. Его жизненное кредо – пропагандировать эксперимент. Он преподавал в формате мастер-класса, у него были  фирменные профессиональные фишки, и он показывал: «делайте вот так». Это и хорошо, и плохо, потому что все его студенты на выходе делают как он. Ситуация получается двоякая: с одной стороны, он поднял  тему эксперимента и раскрепощения, ведь никто в Беларуси не внес столько именно «в массы», с другой — такая передача из рук в руки немного эти руки связывает. Одно дело, когда художник сам работает, развивает, а другое — когда он говорит студентам: «Вот это моя фирменная фишка и вот я вам ее передаю», такое сейчас редко случается.  Для меня он внес в ткачество то, что это может быть не гладкий традиционный гобелен, а можно ткать грубыми фактурами, использовать смешение большого количества цветов в одной нити.  Это то, что он транслировал в своих работах, мне это оказалось очень по душе… Если бы не Павел Петрович, то я вряд ли бы занималась именно ткачеством…

Справка. Бондарь Павел Петрович — белорусский художник, работал в области гобелена и художественного оформления интерьеров, автор гобелена “Цветы”, триптиха “Купалье”, серии гобеленов-рушников “Туча”, “Прикосновение” и др., педагог и мастер-новатор изобретал полностью новые авторские приемы и техники. Последние годы жизни  он посвятил студентам кафедры текстиля и костюма Белорусской академии искусств, где работал преподавателем. Павел Бондарь оставил ценный теоретический и методический материал, среди них авторские гобелены-рушники.

Второй преподаватель, который очень помог моему профессиональному и личностному становлению, это  Маргарита Леонидовна Щемелева. У нас на втором курсе есть предмет «Арт-объект», который она как раз преподает.  Она раскрыла нам возможности объемного текстиля, но параллельно мы и с Павлом Петровичем занимались всем: объемами, инсталляциями. Установка была такая: «делай, а потом мы придумаем, как это подвесить или расположить». У Павла Петровича  и Маргариты Леонидовны была важнейшая установка, что студентами  надо заниматься. Это те преподаватели, которые вели активную  работу на каждом занятии. Мы дискутируем, работаем, обсуждаем, а потом  Павел Петрович сам брал  кисточку и  помогал, а Маргарита Леонидовна очень деликатно выводила тебя на решение.  Но при этом ты сам пройдешь этот путь, а не так, что тебе сразу дали готовый ответ.

Справка.  Маргарита Леонидовна Щемелёва – доцент кафедры костюма и текстиля Белорусской государственной академии искусств, занимается художественным ткачеством, работает в уникальной и сложнейшей технике ручного переплетения нитей на специальной деревянной раме, совмещает преподавательскую работу с плодотворной художественной деятельностью.

И. Г. Можно сказать, что тебе безусловно повезло с преподавателями, но для человека творческой профессии очень важны первые опыты самореализации: первый самостоятельный проект, участие в выставках и все остальное, что в дальнейшем станет сутью его жизни. Давай вспомним, как это было.

Х. В.  Я пришла в академию, у меня в принципе все получалось, но вопрос не в том, что у тебя получается в этом замкнутом пространстве, а в том, что с этим делать дальше? И куда себя приложить? Я очень быстро поняла, что это очень интересное, но странное направление.

Понятно, что когда ты приходишь в школу,  то тебя возьмут за ручку и отправят на конференцию. В вузе ты уже в какой-то степени сам по себе, ты сам должен быть инициатором.  У меня ум отчасти аналитический, не все там на чувствах. Папа мне начал немного «на мозги капать»: «А может быть, займемся еще декоративной штукатуркой, а то непонятно, что с этим потом делать».  Я поняла, что эту задачу надо как-то решить. Надо найти какой-то выход, и если мне его никто не показывает, то надо придумать его самому.

Выход получился интересным, стечение всех обстоятельств учебы привело к тому, что я начала участвовать в выставках уже на первом курсе:  то, что у меня внутри было. надо было все куда-то деть. Работа должна дойти до зрителей, иначе зачем это все делать. Первый курс прошел, и я почувствовала, что мне одной учебы мало. Я  искала возможности попробовать себя в разных художественных направлениях.  Это был период, когда я начала участвовать в выставках и параллельно заниматься ими как помощник куратора. Второе связано со знакомством с Ларисой Давидовной Финкельштейн. Был конец первого курса, мы познакомились на выставке, обменялись телефонами и началась большая эпопея…

В первый же день, когда мы встретились, она мне сказала: «Отлично, ты мне подходишь, пишем буклет для выставки». Я тогда вообще ничего не понимала. Как раз закончился первый курс, была остро нужна реализация, и тут как раз Ларисе Давидовне   понадобился помощник в этих делах.  Получилось, что шесть лет я была как бы секретарем. Эта была реальная возможность увидеть изнутри, как работает выставочная «кухня». Если ты не учишься на искусствоведа, то ты этого всего не знаешь. Сейчас я готовлю к защите кандидатскую диссертацию, тема которой  звучит так: “Современный художественный текстиль на биеннале и триеннале в странах Восточной Европы”, что как раз тесно связано с выставочной деятельностью, но тогда, на первом курсе, я этого не предполагала.  В нашем сотрудничестве надо было найти компромисс, это проверка на прочность — насколько ты терпелив, насколько ты видишь смысл… Я понимала, что если  в час ночи не буду оформлять этот текст, то у нас в Беларуси этому  нигде не научишься. Эти шесть лет сотрудничества были бесценны.

Лишнее говорить, что вся эта работа на протяжении шести лет была волонтерской, но Христина правильно оценила ситуацию и понимала, что если выпал шанс научиться чему-нибудь у мастера, то не воспользоваться этим шансом глупо.

Справка.  Лариса Давидовна Финкельштейн  — белорусский искусствовед, арт‐критик, галерист, педагог, автор и ведущая рубрик на радио и в печатных изданиях, эксподизайнер, куратор выставок, основатель первой белорусской галереи — Авторской некоммерческой концептуальной галереи «Брама». Автор концепции и арт-директор галереи «Брама». Член Белорусского Союза художников, Белорусского Союза дизайнеров, Белорусского Союза литературно-художественных критиков, член Международной ассоциации искусствоведов АИС (Москва). Живёт и работает в Минске.

И. Г. О твоем многолетнем сотрудничестве с галереей «Брама» знают многие, но есть в твоем творческом багаже один уникальный опыт. Давай поговорим подробнее об оформлении синагоги в Гродно.

Х. В. Изначально мне было невероятно интересно,  ведь ты в таком формате не работал, и страшно, потому что ты боишься не справиться.  Я боюсь, что не смогу выдать нужный результат. Я думаю, что у многих такое есть. Каких-то других страхов, связанных с тем, что это синагога, у меня не было. Ведь  у нас в семье и православные, и католики.  Мамина семья — из Западной Беларуси, папина — из Восточной, и мы вместе. У нас нет этих вопросов. Я не видела проблемы работы с представителями нехристианской конфессии, когда начинала работать. У меня есть задача, я должна в нее погрузиться, и я понимаю, что это серьезное дело. Я понимала, что нельзя подойти к делу поверхностно.  Я поняла, что надо вникнуть, и начала вникать. Было много мелких моментов, ведь я впервые в жизни работала с заказчиками.

Был директор музея – один человек, глава общины – другой человек,  а еще и раввин, в результате  получилось три заказчика. Все первоначальные договоренности были с директором, но мы приезжаем — и  заходит глава общины и смотрит на наши наброски на стене. Следует заметить, что под конец нашей работы у нас было полное взаимопонимание со всеми.

Этот опыт мне дал очень много как профессионалу: работа с заказчиком; погружение в тему, когда ты углубляешься в тему и делаешь цельный продукт; очень полезна была работа с форматом, с большим объемом.  Осенью на втором курсе я взяла сразу холст полтора метра,  просто переступила какую-то черту. Ведь до этого мы сделали огромную настенную роспись. (Христина работала с напарницей – однокурсницей Марцинкевич Екатериной Вячеславовной, но храбрости этих девушек можно только восхититься, там ведь и технология, и работа на лесах, и масса еще других невидимых миру слез.)

Но, пожалуй, самое главное – эта работа расширила наш кругозор. Это такой пласт культуры. Вот она рядом с тобой находится. Как ты узнаешь о тех же праздниках, об истории, о глубине? У нас главным объектом была карта Гродненщины с изображения синагог, многие из которых недействующие или вообще разрушенные. Нам дали список. Ты на него смотришь, ты читаешь  про историю синагог. У тебя все сжимается внутри, когда ты узнаешь: боже, а там сарай внутри  или там дерево внутри выросло. Ты понимаешь, что этого много, что это целая культура, мы смотрим на ее останки. Не важно, к какой религии ты сам относишься. Это общечеловеческое…

Карта синагог Гродненской обл. 

Фрагменты росписей

Еврейские праздники

Потом, через три года, я выступала на Лимуде в Витебске, где было еще большее погружение.  Все-таки в синагоге мы общались с ограниченным кругом людей и были  в стороне от еврейской жизни.  На Лимуде ситуация была странная и интересная, как приключение. У меня всего три дня Лимуда, и я погружусь, я искренне хочу прочувствовать, потому что где я про это узнаю?  Я всегда так ко всему отношусь: во все надо по максимуму вникнуть и понять. Мне было очень интересно и  какие-то вопросы стали понятнее…

И. Г. В развитие предыдущего вопроса: не кажется ли тебе, что еврейское культурное наследие в современной Беларуси находится как-то на обочине?

Х. В. Это проблема, это такая всебелорусская проблема… Она касается не только искусства и культуры, а общей свядомасці… Просто понимаешь, что это на всех уровнях в моем окружении. Ведь до того как  прикоснешься к этой теме, ты ничего не знаешь, ты даже не догадываешься, что оно есть и что это важно. Открываешь дверь, а за ней целое здание. Я не знаю, когда эта проблема решится. Это надо просто что-то поменять капитально.  Я вообще думаю, что в Беларуси очень замкнутое мышление. В моем случае у меня кругозор шире.  Я с детства учила себя ставить на место носителя другой культуры. Попытка понять, почему они так делают и уважительное отношение к другому.

И. Г. Говорить с Христиной можно бесконечно и на все темы, ведь она видела очень много городов и музеев, интересуется невероятным количеством разнообразных областей, но для завершения нашей беседы я выбрала тему Библии как одну из важных тем ее творчества. Итак, что для тебя означает сама Библия и обращение к библейским мотивам в твоем творчестве?

Х. В. Библия – это кладезь мудрости, учения, это не только про религию. Это на общечеловеческом уровне. Библия – это одна из самых важных тем западноевропейского искусства. Эти темы все века  поднимаются, например такие, как рождение Евы или Эдем. Для меня Эдем — символ идеального синтеза биологии и человека, природы, гармонии. Это не о разрушении, а о постоянном возрождении, когда максимальный симбиоз и гармония.

И. Г. А жалко, что человечество ушло из Эдема?

Х. В. Это то, что должно было случиться.

Я сейчас работаю над Древом Познания, оно связанно с древом семьи. Все эти темы я пропускаю через себя, например, «Солярис» по Лему, научная фантастика –  мой любимый жанр плюс астрономия. (Как не вернуться к началу нашего разговора и не вспомнить, что именно школьная научная работа по астрономии принесла Христине диплом на международной научной конференции.)  У меня научная фантастика как философия, я очень люблю социальную фантастику, например,  как бы было, будь общество  другим. А моя работа «Души леса» — это и про экологию, и про культуру. Оно получилось как самостоятельное произведение, где  лес как душа,  и все-таки деревья умирают. Я считаю, что у всего живого есть душа, но, с другой стороны, это о связях,  и человек как дерево,  и все наши мысли переплетены, ведь мы друг на друга влияем. Это инсталляция –  фрагмент того, над чем я сейчас работаю… Я уже полтора года работаю над Древом Познания, ожидается, что это будет…

Солярис”. 2012, хлопок, акрил, люрекс, ручное ткачество, авторская техника, 55 × 35 ×35

“Эдем”, 2019, шерсть, хлопок, акрил, дерево, ручное ткачество, авторская техника, 50 × 30 ×30 см

«Души леса». 2020, текстильная инсталляция, шерсть, хлопок, акрил, ручное ткачество, авторская техника, обкрутка, 240 х 200 х 200 см.

«Души леса. Фрагмент». Снимки из личного архива героини

Христина на фоне своей работы «Души леса». Фото Инессы Ганкиной, 2020

«Древо семьи»  Фрагмент «Древо семьи». Шерсть, полушерсть, акрил, хлопок, металл, дерево, зеркало, авторская техника двухстороннего ручного ткачества, обкрутка, 205 х 60 х 60 см, 2015

(А дальше Христина загадочно замолчала, и причину этого молчания я узнала лишь год спустя после нашего разговора. Принято статьи подобного рода заканчивать планами на будущее… Так вот, то, над чем Христина работала несколько последних лет,  стало текстильным объемно-пространственным художественным объектом «Древо Познания», которое представлено в Национальном павильоне Республики Беларусь на Всемирной выставке World EXPO 2020 в г. Дубай, ОАЭ, которая пройдет с 1 октября 2021 по 30 марта 2022 гг. Авторы: Христина Высоцкая – идея и концепция, разработчик образно-пространственного и колористического решения, автор гобеленов и текстильной поверхности, и Александр Дранец – разработчик образно-пространственного решения с созданием несущей конструкции. По условиям выставки мы не можем показать само это изображение до момента официального открытия выставки, но сам факт свидетельствует о невероятном уровне мастерства художницы. Остается только традиционно пожелать ей самореализации на большом и непростом творческом пути.)

Завершить этот материал предлагаю творческим кредо Христины Высоцкой: «В случае художника ты либо делаешь, и делаешь это хорошо, вкладываешься, либо зачем тратить на это жизнь», а еще уважаемому читателю предлагается послушать небольшую видеозапись с героиней нашего интервью, сделанную год тому назад.

Инесса Ганкина, культуролог

Опубликовано 28.08.2021  23:11

От ред.belisrael

Знаю, что мои обращения практически не действуют, но Инесса Ганкина, автор этой и ряда др. публикаций, более чем заслуживает финансовой поддержки.

Диалог о Мае Данциге и не только

Первые два материала о народном художнике Беларуси (в переводе на русский) см. здесь и здесь. Появившись сперва на белорусском языке весной 2018 г., они вызвали некоторый резонанс… Мы завершаем цикл, публикуя диалог авторов этих материалов, политолога Вольфа Рубинчика и художника Андрея Дубинина (оба живут в Минске).

В. Р. Начну беседу на правах инициатора этого цикла. Ты поделился рядом эпизодов, которые так или иначе раскрывают личность Мая Вольфовича Данцига – многолетнего преподавателя, а на склоне лет заведующего кафедрой Белорусской академии искусств (до 1991 г. академия называлась институтом). Его племянница Элла Эсфирь Гатов, которая с начала 1990-х живёт в Америке, посчитала такой подход достойным внимания. Но как бы ты резюмировал впечатления от встреч с Маем Данцигом – художником и педагогом?

А. Д. Он был независим от чужих вкусов – даже в эпоху «застоя» о том, что ему нравилось, мог сказать, что ему нравится. Остальные преподаватели-художники были у нас немного вялые, а он умел создать экзальтацию внутри себя.

В. Р. И тебе, и мне Май Данциг в своё время старался помочь – может, не всегда успешно, однако мы сохранили ему признательность. И тебе, и мне не нравится «сиропное искусствоведение», когда народный художник, или там лауреат Государственной премии, априори прав во всём. Но именно твоя статья «Буйніцы і драбніцы» («Крупности и дробности») повлекла за собой живую дискуссию в интернете и критику – в частности, на фейсбучной страничке редактора belisrael.info… Ты ждал этого?

А. Д. Безусловно. Я же не претендую на истину в последней инстанции и только приветствую замечания, если они корректны по форме. Кажется, все мои оппоненты вели себя корректно.

В. Р. Например, Ася Абельская (Asya Abelsky, дочь художника Хаима Лившица) откликнулась так: «Автор, Андрей Дубинин, пытается поднять слишком большой вес. Тема Великой отечественной войны, особенно партизанской, очень национализированна (политизированна? – В. Р.) в Беларуси советского времени. Здесь художник оказался в плену. Но зачем такую чудесную работу, как “Солнечный день”, заталкивать в партизаны? И я совсем не согласна с тезисом: “…выводит форму на грань утраты предметности”. По-моему, как раз это Маю Данцигу не присуще». А по-моему, ты метко дал понять, что девушка на картине «Солнечный день» (1966) ассоциируется с партизанкой – она обвешана прищепками, словно патронами 🙂

А. Д. Зачастую Май Вольфович чрезмерно увлекался формой и размерами. Видимо, в какой-то момент он почувствовал, что монументальная эпоха требует соответствующего большого формата, и не нашлось никого, кто бы его отговорил. Что касается идеологического «плена», то, в конце концов, художник сам выбрал свой путь – от «праздничных», в чём-то необычных для БССР работ конца 1950-х – первой половины 1960-х, до…

М. Данциг, «Ленинская “Искра”» (1970); «Тревога» (1971)

В. Р. …и до примитивных портретов таких партийных деятелей, как Суслов и Косыгин 🙁

А. Д. Большую часть его картин я действительно не могу принять, и его видение «Великой отечественной» мне не близко. Великие художники потому и великие, что во все времена чувствовали не-героичность любой войны. Название серии офортов «Les Misères et les Malheurs de la Guerre» Жака Калло в переводе звучит как «Страдания и несчастья войны». Он их сделал в 1632–33 гг. Свою серию «Бедствия войны» (исп. «Los Desastres de la Guerra») из 82 гравюр почти через 200 лет после Калло создал Франсиско Гойя (в период между 1810 и 1820 гг.)…

Но, полагаю, не стоит и клеймить Мая Данцига за конъюнктурность. Если от живописца останется даже пара картин, это уже успех. Сказать нечто новое в искусстве очень трудно, да и не это является задачей художника. Он не говорит «новое» – он говорит то, что не может в себе удержать. Искусство – «вещь в себе»… Пейзаж с мостом через железную дорогу (1967) – шедевр, и он останется. Данцига считаю большой фигурой в белорусском искусстве.

В. Р. На поколении Данцига объективно лежал (да и лежит) отпечаток войны и своеобразного воспитания, о котором Борис Гребенщиков пел: «Нас учили не жить, / Нас учили умирать стоя»… Может, поэтому М. Д. склонялся к поиску врагов и в «еврейском движении» конца ХХ века? Дополняя статью «Май Данциг как “еврейский начальник», приведу одну цитату из его интервью 1998 г., где говорилось о Минском обществе еврейской культуры: «С самого начала мы взяли за правило всеми средствами бороться против экстремизма – как внутреннего, так и внешнего… Разного рода выскочкам, людям с неуемным славолюбием и патологической жаждой власти мы поставили надёжный заслон». Оглядываясь на события 2001 г., когда МОЕК бесславно выселили из дома по Интернациональной, 6, а Данциг ушёл в отставку, опять же сошлюсь на Гребенщикова: «По новым данным разведки, / Мы воевали сами с собой».

А. Д. Об участии Данцига в этом «движении» знаю меньше. К нему обратились «инстанции», и он почувствовал, что подходит на роль «генерального секретаря МОЕКа»?

В. Р. Не только еврейские активисты 1980-х годов, а и сам художник подтверждает, что так и было. Взять то самое интервью газете «Белоруссия» 1998 г.: «Прежде чем я возглавил эту организацию, со мной довольно много и серьёзно разговаривали в ЦК КПБ и обкоме партии».

А. Д. В начале 1990-х мы, художники-идишисты, собирались на Интернациональной, но Данцига там я редко видел. К нам приходила Алла Левина – она была в восторге, она в нас «влюбилась». Ну, когда хор молодых парней выводит «Зог же, ребеню», то, конечно… На заседания МОЕКа нас не приглашали, мы были там «неизвестно кто». Помимо песен, мы посещали занятия Гирша Релеса – была мечта научиться разговаривать на идише. Правда, мне показалось, что Релес не мечтал нас научить, просто «отрабатывал номер». Мы надеялись, что он будет вести занятия на идише, а он вёл на русском. Тёточкам, которые приходили к Релесу, по-моему, больше хотелось в Вильнюс съездить, потому что это всё оплачивалось. Хотя и в Вильнюсе курсы не всегда были содержательны.

Вернусь к истории с художественной выставкой в Минске, которой предлагалось дать гордое название «От Марка до Мая». В интернете высказывались мысли, что Лариса Финкельштейн на радио «Культура» ошиблась, что такого названия хотел не Данциг, а Юрий Хащеватский…

В. Р. Известный режиссёр рано покинул МОЕК из-за конфликта с Данцигом. Бывший член правления писал в открытом письме от 20.01.1997, что уже на второй год убедился: руководство организации «занимает соглашательскую позицию»… Так что в 1990-х Ю. Х. вряд ли мог бы выступить с лозунгом «От Марка до Мая», а вот «руку» художника, самолюбивого аж до детской наивности, я легко узнаю.

А. Д. К тому же есть свидетельство искусствоведа, опубликованное в минской газете «Авив» при жизни Мая Вольфовича (декабрь 2002 г.): «Именно сам Данциг придумал назвать выставку произведений художников-евреев двух веков “От Марка Шагала до Мая Данцига”».

В. Р. Да, редакция издания Союза белорусских еврейских объединений и общин, организации, в которой Данциг, как и «правая рука» по МОЕКу Яков Басин (в 2001 г. перенял председательскую должность), занимали должности вице-президентов, в данном случае не стала бы напускать «дым без огня». Специально проверил – опровержения слов Л. Финкельштейн в «Авиве» не было.

А. Д. Но дело в другом. Мне до сих пор грустно от того, что в советское время Данциг был «закрыт» для еврейских тем, мало интересовался собственными корнями.

В. Р. А вот д-р Зина Гимпелевич, канадская исследовательница литературы (эмигрировала из Беларуси в конце 1970-х), написала в фейсбуке, что «корни творчества Данцига легко прослеживаются в творческой интернациональной группе так называемого французского изобразительного искусства… Немного более трети этого направления модернистов были выходцами из исторической Беларуси. Большинство учились у Пэна и в Вильно, а меньшинство – в Минске… Кстати, у Данцига достаточно типично еврейских лиц, напоминающих портреты Юдовина и Пэна, даже в “партизанских” работах». Что скажешь на это?

А. Д. Уважаю мнение З. Гимпелевич, но согласиться с ним трудно. На моей памяти Май Данциг никак не определялся как еврейский художник или еврейский деятель – считал себя «просто» художником, может быть, советским… Его мастерская на улице Сурганова находилась точно под нашей, реставраторской, и в 1980–1990-х годах мы не раз пересекались. Почти никто в то время не носил маген-довид или кипу, но можно было иначе проявить свою еврейскость. Май Вольфович никогда не пробовал пошутить с какими-нибудь еврейскими словечками, не вставлял их в речь. Подпевать нам никогда не брался – только изредка мог сказать «Ребята, молодцы, а данк»… И «еврейские мотивы» в подсоветском творчестве Данцига если и присутствуют, то очень уж имплицитно. О неожиданном «алефе» в картине с мостом я упомянул

В. Р. Тем не менее надо признать, что в постсоветское время Май Данциг не чурался тех мотивов. Взять его работу, опубликованную на первой странице вышеупомянутой газеты «Авив» за октябрь 1993 г. и посвящённую жертвам Минского гетто:

А. Д. Сколько копий было сломано вокруг «еврейских» полотен Михаила Савицкого! Как бы к нему ни относились, но художник (не единственный ли в БССР после Лейзера Рана?) выразил свои идеи и представления об этой проблеме. И мне очень не хватает решения подобных тем в творчестве Данцига. Одна из немногочисленных работ – графический лист, посвящённый Минскому гетто, для газеты «Авив». Экспрессивно скомпонованный вид – здания гетто, над которыми небо перечёркнуто, посечено колючей проволокой, где колючки можно прочесть как замену звёздному небу (какое время – такие и «звёздочки»…) Необычно большой талес – как покрывало, как погребальный саван, как предчувствие близкой кончины. И когда взгляд попадает на скрипочку, что лежит на земле, начинаешь слышать щемящий напев, «нигун эйл-молэ-рахамим» (поминальная молитва). Это удачное графическое произведение, очень выразительное благодаря своей лапидарности, отсутствию цветов. Но всё равно как большую лакуну в творчестве мастера я буду ощущать отсутствие больших полотен по таким темам, как «Минская Яма», «Погром», «Гетто»… Должен сразу добавить, что, возможно, большие претензии такого рода я бы высказал белорусским художникам-неевреям. Считаю, что здесь есть большая неозвученная, а может, и неотрефлексированная проблема (замалчивание трагедий наших соотечественников)…

В. Р. Премного благодарен за беседу! А уважаемых читателей приглашаю взглянуть, как газета «Авив» писала о М. Данциге в мае 2000 г. и октябре 2005 г.

Впервые беседа была опубликована на белорусском языке 15.04.2018. Перевод – belisrael, 2020 г.

Из откликов на публикацию 2018 г.

Ella Esfir Gatov (в израильско-белорусской группе fb): «Мнения собеседников подчас так же далеки от истины, как утверждение, что М. Савицкий раскрывал “еврейскую тему” в Белорусском искусстве…»

Ганкина Инесса: «Интересный получился разговор про Мая Данцига и не только. Наша недавняя история с её судьбами, лицами и событиями нуждается в осмыслении».

Asya Abelsky: «Замечательная статья. Спасибо большое, Аарон, за публикацию. Я во многом согласна с обоими в этом диалоге, ведь Май был другом моего отца и часто бывал у нас. Вслед за А. Д. можно только повторить, что «если от живописца останется даже пару картин, это уже успех”. И, как известно, многие работы Мая Данцига уже заняли достойное место в разных музеях мира.

Думаю, А. Д. знает, какой идеологический пресс испытывали художники – этнические евреи. Можно сказать, что они были дважды “у времени в плену”.

Пейзаж “Мой город древний, молодой” Мая Данцига, где на переднем плане (хотя она в самом углу) знаменитая Холодная синагога, считаю полной реабилитацией. Данцига заставляли убрать с картины Синагогу. К чести художника, он этого не сделал».

Послесловие 2020 года

Приятно было получить отклики, в том числе и содержательные размышления Аси Абельской, но я до сих пор не уверен, что изображение в 1972 г. Холодной синагоги (которую несведущему зрителю надо ещё заметить и опознать…) было чем-то из ряда вон выходящим. Если бы Май Вольфович, будучи ко времени её сноса заметным художником и «общественником», во весь голос заступился перед властями за памятник еврейской и белорусской истории, – другое дело. Кстати, насколько я помню по МОЕКу 1990-х годов, М. Данциг всегда отзывался об иудаизме и верующих евреях, мягко говоря, без энтузиазма.

Мне трудно себе представить, какой «большой босс» мог (пытаться) заставить художника закрасить изображение синагоги. Культовые здания на картинах в 1970-е годы никому уж особо не мешали – период «воинствующего безбожия» (1920–30-е гг.) в СССР давно прошёл. Так, старший товарищ Данцига Виталий Цвирко, член КПСС с 1953 г., не раз рисовал церкви… Например:

В. Цвирко, «Зимний вечер» (1974). Источник

В общем, боюсь, что «гражданская позиция» художника в данном случае – городская легенда. Тем более странно читать рассказы о том, что в брежневское время он «не боялся протестовать против уничтожения старого Минска» – на «Радыё Свабода» желаемое явно выдаётся за действительное. Если в архивах найдётся какое-нибудь письмо Данцига против сноса Холодной синагоги (либо кладбища на улице Сухой), направленное генсеку ЦК КПСС, первому секретарю ЦК КПБ или хотя бы их помощникам, я изменю своё мнение.

Любопытно, что в 2002 г., когда в газете «Анахну кан» я слегка покритиковал М. Данцига за пассивность в истории со сносом синагоги на ул. Димитрова, 3 (сентябрь 2001 г.), в «Авиве» появилась отповедь: мол, на рубеже 1980–90-х гг. Данциг протестовал против антисемитизма в Беларуси. Приятель Мая Вольфовича по МОЕКу писал: «Вот когда было страшно! Вот когда перед ним могли поставить барьеры, которые не позволили бы ему достичь теперешних высот…» Между тем 30 лет назад, накануне распада СССР, для подписания петиций и телеграмм на «высочайшее имя» уже не требовалось великой смелости. Кое-что об этом можно узнать из материала Семёна Чарного (2004).

Не будем искать «чёрную кошку в тёмной комнате» и примем как данность то, что Май Вольфович, при всей живости его характера, к диссидентству никогда не тяготел (впрочем, он и сам в этом признавался). Наверно, и по этой причине его любил и любит официоз. К 90-летию со дня его рождения агентство БелТА выпустило «досье» – установочную статью о жизненном пути М. В. Данцига, а газета администрации президента – довольно ходульный текст Ю. Андреевой, где данциговский социалистический реализм обернулся магическим…

Вольф Рубинчик, г. Минск

wrubinchyk[at]gmail.com

Опубликовано 29.04.2020  11:31

Май Данциг – крупности и дробности

Пишет художник Андрей Дубинин

Близость событий часто делает из дробностей крупности, которые перспективой времени расставляются по своим местам.

* * *

Видимо, самая совершенная с формальной точки зрения картина Мая Данцига – пейзаж «Мой Минск», сделанный им в 1967 г. (год празднования 900-летнего юбилея Минска), очень выразительный и запоминающийся вид. Диагональный скок моста, который читается спиной самого Города, что с граничной натугой удерживает тяжесть истории (кирпичины строений разных времён) и судьбы (тяжёлое, суровое небо), и пытается, наконец, выпрямиться.

Сколько ни смотрю на этот пейзаж, приходит в голову пластическая перекличка с другой картиной другого художника – «Портрет композитора Кара Караева» Таира Салахова (р. в 1928 г.). Я думаю, что М. Данциг когда-то был очень впечатлён этим портретом – он перекликался с художническим и человеческим темпераментом Данцига по контрастности цветов, по динамизму композиции. Представляю себе, как он любовался, прижмуривал глаза, откидывая голову в сторону и назад.

Т. Салахов, «Портрет композитора Кара Караева» (1960); М. Данциг, «Мой Минск» (1967)

Не слишком ли рискованное это сближение? Формальная схожесть композиции для меня очевидна, но это малое оправдание, субъективное. Время, когда написаны эти произведения – 1960 и 1967 гг. – время послесталинское. Дух времени находил своё воплощение в разных произведениях, доходя до знака, как в портрете Кара Караева, где чёрную полосу перескакивает-перелетает белая дуга надежды. Метафизика времени придаёт незаурядную силу и напряжение портрету, который я вообще прочёл бы как Реквием пережитому страной, то, что Шостакович выразил Восьмой симфонией. Таким пониманием метафизики формы я и объединяю эти картины.

Ещё одна интересная ассоциация: человеку, знакомому с алфавитом идиша или иврита, должна видеться первая буква «алеф» – אַ в формальной схеме композиции пейзажа. Как говорится, ты его в дверь, а он в окно. Это о еврейскости Данцига, которую он никогда не акцентировал.

* * *

Первое моё очное знакомство с Маем Вольфовичем – это просмотр работ в театрально-художественном институте (нынешней академии искусств), на первом курсе отделения станковой живописи. Первым заданием первокурсников было написание натюрморта. В маленькую мастерскую ввалилась почти вся кафедра – заведующий, профессора, преподаватели. Этюды натюрмортов (подготовительные эскизы) и сами натюрморты были расставлены полукругом к свету из окон. Данциг почти сразу подошёл к моему маленькому этюду и взял в руки, чтобы лучше рассмотреть.

А. Дубинин, «Этюд» (1981), холст, масло, 43Х41 см

Краткий диалог:

– Чей этюд?

– Мой.

– Хороший этюд.

Это меня весьма утешило и подкрепило – самого младшего и слабого в группе. Но интереснее здесь очень живая, непосредственная, почти детская реакция авторитетного художника – удивиться картине другого, подойти и полюбоваться. Такой необычный – до тактильного – контакт с мастером очень впечатлял, и этим Данциг был непохож на других наших преподавателей. Благодаря этому я научился понимать и сами картины художника. Этюд был написан экспрессивно, не кистью, а большим мастихином, без заглаживания и шлифовки – до таких мелких деталей, как рябины или перчики на шнурке. Эта раскрытость техники, что выводит форму на грань утраты предметности – как раз присуща была самому художественному почерку Данцига.

* * *

С каким смаком он иногда брался «править» сделанное студентом – спиной и плечами поводил, как бы обозначая и расширяя пространство вокруг себя. Тогда просил «поправляемого» гуще надавить краски из тюбиков, да белил побольше (напоминало некий кулинарный процесс, где ингредиенты должны быть представлены с горкой). Выбиралась самая большая кисть, и Данциг начинал «квасить», мазать краской по сонной картине. Завораживали витальность события, очевидное наслаждение художника от нагромождения толстых слоёв краски – из-за своего веса она чуть ли не срывалась с поверхности полотна.

* * *

Можно ли сказать что-то существенно важное, чтобы подобрать ключи к такой крупной фигуре белорусского искусства, как Май Данциг?

Доминирующей темой его произведений осталась война, точнее, ВОВ – «Великая отечественная война».

М. Данциг, «Партизанская свадьба» (1968)

М. Данциг, «Беларусь – мать партизанская» (1967)

М. Данциг, «Партизанская баллада» (1969); «Легенда о Беларуси» (1974)

М. Данциг, «И помнит мир спасённый…» (1985), 3,5х7 м

Сразу процитирую Валентина Акудовича: «Критерий войны как Великой Отечественной значительно сужает и просто-таки нахально упрощает это невероятно трагической событие, сводя его к одномерному противостоянию: “свои” – “чужие”. И вдобавок придаёт войне благородный смысл, которого у неё не было и быть не могло.

Там, где война, там нет благородства (вне частно-конкретной ситуации). В грязи и крови пачкаются все. Там, где война, там нет героев и антигероев, есть лишь мученики и жертвы…

Война – это язычество, война – это возвращение человека в удушливое лоно первобога, жестокого и мстительного».

Офорты Гойи из серии «Бедствия войны» (сравните названия) показывают такое глубинное понимание войны. Двести лет назад:

Ф. Гойя, лист 18, «Хоронить и молчать»; лист 30, «Жертвы войны»

Ф. Гойя, лист 9, «Они не хотят»; лист 5, «Они стали, как дикие звери»

* * *

Время, в которое формировался Данциг, называется «Оттепель»; это конец 1950-х – начало 60-х годов ХХ в.

Приведу мысль Бориса Парамонова: «He принято говорить что-либо негативное об этом времени, ставшем последним советским мифом, – дажe невозможно. Однако негативное суждение невозможно потому, что негатива, как, впрочем, и позитива, у этого времени не было. Самого этого понятия не было. Это некая культурно-историческая пустота, нуль, зияние, хаос. Пятнадцать лет с 1953 до 1968-го страна существовала в некоем междумирье… Эпоха не имела собственного содержания – вот мой тезис. Я не хочу повторять общеизвестное об этих годах, о разоблачении культа Сталина и освобождении политзаключенных. Это было, и это немало, но говоря о внутренней пустоте этой эпохи , я имею в виду ее, как ни странно это звучит, идейную, то есть культурную пустоту. Если не пустота, то уж точно топтание на месте. И это топтание выдавалось за “восстановление ленинских норм партийной и государственной жизни”. Вот это и было пустотой и ложью. Ложь этих лет – в попытке реставрации коммунистического мифа, легенды о хорошем коммунизме. Человека со вкусом тошнит от выражения “дети ХХ съезда”… Стало казаться, что эта система способна к некоей эволюции в лучшую сторону... Эпоха была не тем, за что она себя выдавала».

Оптика, взятая Данцигом (и другими белорусскими художниками) для показа «ВОВ», была сомнительной. Целый ряд художников той поры соревновались в своего рода «глорификации» войны – «нашей, народной, справедливой» и т. д. Создавались не картины, углубляющие тему, а какие-то заголовки для передовицы «Партизанская свадьба» – что-то вроде «Партизаны Гомельщины сыграли уже шестую свадьбу, несмотря на режим оккупации», или «Новый урожай», где комбайнёры принесли сноп колосьев к обелиску со звездой. Чтобы почувствовать фальшивость взятого тона, достаточно представить себе, что на обелиске написано: «На этом месте уничтожено 2600 человек». И я не о том, что такое невозможно; картина в первую очередь – формальные средства возможного. Только средства выбраны не те, иллюстративная риторика на основании оксюморона – как иначе назвать «Партизанскую свадьбу», любовь на войне, этакий «горячий снег». Вот как может выглядеть такой метод: идёт художник, чистая душа, острый глаз, смотрит – молодая, красивая девушка развешивает бельё сушиться. Прищепкой сжимает сердце от благости, и картина пишется.

М. Данциг, «Солнечный день» (1966)

Сюжет отлично адаптируется для «партизанской» темы – связку прищепок заменить на пулемётную ленту, в углу поставить пулемёт, и назвать: «Партизанские будни. Банный день в отряде». Но это вне художественного метода.

* * *

На отделении станковой живописи есть такой предмет – композиция. На занятиях по композиции студент должен научиться «сочинять» картину. На 4-м курсе я перешёл в мастерскую к профессорам Крохолеву и Данцигу. На первом же занятии, что-то вымучив на заданную тему, я принёс эскиз Маю Вольфовичу. Он, быстро взглянув на лист, обычным своим бодрым тоном сказал: «Андрей, подвигай фигуры!» Я был ошеломлён – т. к. это не профессиональный разговор, когда возможно обсуждение построения сюжета, того, какими композиционными средствами его обрабатывать и т. д. Осталось смутное удивление – а как же художник создаёт свои огромные картины, если он не может справиться с такой мелочью? Не хочет или не умеет?

Больше никаких серьёзных обсуждений композиционной работы у нас на курсе не велось, вплоть до окончания института.

* * *

Онтологическая связь между композициями Салахова и Данцига такая же, как, скажем, между гравюрой Гойи и «Герникой» Пикассо. ХХ век показал, что барьер «индивидуума» как «не-делимого» (лат. individere) преодолён. Человек легко «поделился» на шкуру для абажуров, и в этом же веке «атом» – «не-разрезаемый» (греч. a-tomos – «нерезанный») легко «разрезался» в ядерном синтезе атомных взрывов. Мир Демокрита (с атомом в основе) и гуманистов Возрождения (с индивидуумом в основе) был физически и филологически преодолён.

Ф. Гойя, «Бедствия войны», лист 39, «Славный подвиг!»

Ниже – ещё одна гравюра Гойи, изображение того, как звериное перешло барьер и начало крошить людей. Рядом я привожу картину «Герника» П. Пикассо – они для меня очень близки, и не потому, что был какой-то плагиат (я усматриваю здесь даже зеркальную симметрию). Я думаю, правильное ощущение великих художников помогает изображению сущности того, что происходит. Бык, воплощающий собой животное, хтоническое в природе человека, и осколки этого «неделимого» – фрагменты «гуманного» организма и гуманизма, решённые в живописной технике ХХ в. (кубизм).

Франсиско Гойя, лист 21 из серии «Тавромахия», «Смерть алькальда из Торрехона», 1815–1816

Пабло Пикассо, «Герника», 1937

Приведу некоторые трактовки нарисованного на картине «Герника»: «Множество разногласий вызвала изображённая в левом верхнем углу картины голова быка — это персонаж, который смотрит на всё происходящее вокруг абсолютно безразлично, его взгляд устремлён в никуда. Он не сочувствует участникам картины, не может понять всего ужаса происходящего. Некоторые искусствоведы считают, что это олицетворение фашизма и всего мирового зла. Именно быку лошадь, находящаяся в центре, адресует свои последние проклятья, но бык не замечает её, как и не замечает всего, что происходит вокруг. Другие исследователи, например Н. А. Дмитриева, предполагают, что бык — символ глухоты, непонимания, неведения».

Это всё – не об Испании и не о партизанском движении ВОВ, их роднит нечто более глубинное. Тот, кто читал «Дневник писателя», знает, как много внимания уделил Достоевский тогдашним турецким зверствам, вроде сдирания шкуры с пленных славян. Но вот что он пишет в одном из разделов «Дневника» от февраля 1877 года: «…если не сдирают здесь на Невском кожу с отцов в глазах их детей, то разве только случайно, так сказать, по не зависящим от публики обстоятельствам, ну и, разумеется, потому еще, что городовые стоят… слова мои я разумею буквально… И вот про это-то сдирание я и утверждаю, что если его нет на Невском, то разве случайно… и, главное, потому, что пока ещё запрещено, а что за нами, может быть, дело бы и не стало, несмотря на всю нашу цивилизацию».

По словам Б. Парамонова, «вот тут начинается настоящий Достоевский, подлинный, – когда он от вопросов идеологических и политических переходит к вопросам, так сказать, антропологическим… Что имел в виду Достоевский, говоря о сдирании кожи на Невском проспекте? Речь шла о темных глубинах всякой человеческой души… Это не турки на Балканах зверствуют, а мы, – хочет сказать Достоевский: вернее – мы и есть эти самые турки. Достоевский… знает, что этот внутренний турок – сам человек, подноготная его, его психологическое подполье. А уж кто разбирался в подполье лучше Достоевского!»

Ф. Гойя, «Шабаш», 1821–1823 гг.

Вот это и есть настоящим сюжетом взятой темы. Можно ли это верифицировать творчеством Данцига? Да, но единственная поправка – это будет не наш Данциг, не Май Вольфович, а российский Данциг Сергеевич Балдаев.

* * *

Случай, засвидетельствованный Ларисой Финкельштейн. На заседании по подготовке первой выставки работ Марка Шагала в Беларуси поднялся Май Вольфович и сказал:

– Предлагаю назвать выставку «От Марка до Мая».

* * *

Пейзаж с Холодной синагогой – этo не композиция уже, а позиция; если хотите, человеческая и этическая позиция Данцига. Он свою еврейскость поставил не «во главу угла», но припрятал в углу.

М. Данциг, «Мой город древний, молодой» (1972). Для сравнения приведен зеркально повёрнутый «Мой Минск» (1967).

Итак, пять лет спустя Данциг снова использует схему картины «Мой Минск» (в свою очередь инспирированную строением и настроением салаховского портрета). Не имея принципиальных композиционных находок, пытается повторить творчески удачную картину – та же диагонально поставленная дуга (выгнутый мост – прогнутая улица), которую накрест пересекает дорога-мост, такой же высокий горизонт городского пейзажа, масштабность. Немного изменился свет – на более тёплый. Решения Данцига часто исходят из «аранжировок», из переводов на свой художественный язык (мы видели, как искренне, по-детски непосредственно, не обращая внимания на условности, маэстро умеет реагировать на искусство) тех произведений других художников, которые его впечатляли.

М. Данциг, «Навстречу жизни» (1958), 160х319,5 см; «Новосёлы» (1962), 200х200 см

М. Данциг, «Девушка на балконе» (1965), 80х110 cм; «Палитра новостройки» (1979), 200x220

Это и дипломная работа – выпускники, утром идущие чистой дорогой (сюжет тогдашнего искусства, набивший оскомину), и разобранный выше «Мой Минск». «Новосёлы» показывает молодую пару, которая забилась в угол перед новым, необжитым полом – в него вглядываются, как в экран будущей жизни. Эта картина стала не первой на указанную тему, но одним из лучших художественных решений.

Многочисленные новостройки с малярами, комнаты с вёдрами красок перед работой. Вот здесь и формулируется личное призвание и художественное задание художника – удивление новизне, умение посмотреть на вещи «новыми» глазами, «незамыленным взглядом», как говорят художники. В «малярно-новостроечной» серии тема новизны, свежести сопряглась с жизненным тонусом художника – его тягой, умением и потребностью удивляться (так и подмывает сказать «по-детски» – ведь как ещё относиться к простодушному предложению назвать выставку «От Марка до Мая»).

Отдельно отмечу картину «Девушка на балконе». Здесь художник увидел и почувствовал художественную форму происходящего. Краски в вёдрах и банках – и картина словно появляется из их смеси. Смешение художественного и материального мира – это игра с приёмом (кубисты хорошо поиграли с этим – см., например, «Сухие краски» Петра Кончаловского), которую художник всё же не сумел углубить, найдя метафизический грунт. Это не было интересно Данцигу, не было его «modus operandi». Он копировал внешне такие приёмы, как и коллажи – вклеенные фрагменты газет и журналов. А задача чисто художественная – показать искусственность, ненастоящесть искусства, показать физически тот стык, где краска начинает работать как цвет, который и выявляет «предметность» предмета.

«Новосёлы», «Мой Минск», «Девушка на балконе» – эти картины, по моему мнению, лучшие в творчестве М. Данцига, ибо в них художник создал соизмеримое своему таланту пространство, именно они адекватны его творческому методу и масштабу. Такие художественные наработки достойны художественного таланта Мая Вольфовича Данцига.

Андрей Дубинин, г. Минск (для belisrael.info)

Публикация на белорусском – 28.03.2018. Перевод редакции

Опубликовано 28.04.2020  17:05

Май Данциг, «еврейский начальник»

От ред. По случаю 90-летия со дня рождения М. В. Данцига и учитывая, что юбилейный материал в газете «СБ. Беларусь сегодня» не раскрывает всех граней этой личности, публикуем перевод с белорусского языка статьи, которая впервые появилась на belisrael.info в марте 2018 г. (В. Рубинчик немного дополнил свою работу в апреле 2020 г.). См. на нашем сайте также подборку 2017 г.: МАЙ ДАНЦЫГ (1930–2017)

 ***

Май Данциг как «еврейский начальник»

Уже почти родились все листы,

И завтра Май займёт свои посты.

(Юлий Таубин, «Таврида»)

С марта 2017 г. Мая Вольфовича нет в этом мире (в иной мир он не верил, но, надеюсь, ему там хорошо). Я не был его приятелем, но в 1994–2001 гг. видел и слышал Данцига на улице Интернациональной, 6 чуть ли не каждую неделю. Напомню – по этому адресу примерно 10 лет действовало Минское общество еврейской культуры имени Изи Харика (МОЕК).

В МОЕК я пришёл осенью 1993 г., когда учился в выпускном классе и на многое не претендовал. Помогал в библиотечных делах, иногда выполнял поручения «начальства» – короче, был волонтёром. Распрощался с организацией летом 2001 г. без всяких справок и записей в трудовой книжке. По правде говоря, посещал организацию прежде всего ради библиотекарши Дины Звуловны Харик, т. к. она нуждалась в поддержке – моральной, а случалось, и физической. Взамен получал душевное тепло, завязывал знакомства… Некоторые не угасли до сих пор.

Сначала отношения с М. В. Данцигом были ровные, корректные – председатель выглядел энергичным весельчаком. Он не очень обращал внимание на то, как я копался в библиотеке, но летом 1994 г. подписал мне рекомендацию для поступления на библиотечный факультет университета культуры. Впрочем, когда на экзаменах мне не хватило балла, то от дальнейших хлопот профессор академии искусств воздержался. Осенью 1994 г. независимо от МОЕКа (но при поддержке своей школьной учительницы французского языка Валентины Лопатнёвой) я поступил в Европейский гуманитарный университет, и с того времени отношения с Данцигом… не улучшались. Но я на его «милость» больше и не рассчитывал: по-прежнему приезжал на Интернациональную 2-3 раза в неделю, консультировал гостей библиотеки, оформлял заказы, расставлял книги… Изредка готовил выставки, ездил за литературой в посольство Израиля или в представительство «Джойнта».

Некоторое время в середине 1990-х я посещал воскресные курсы идиша и лекции по идишской литературе, которые вели, соответственно, Абрам Жениховский и Гирш Релес (с ними отношения складывались лучше). Устраивались в читальном зале библиотеки также лекции иных еврейских деятелей, прежде всего Якова Басина: что-то интересовало больше, что-то меньше. Хотел или нет, приходилось слушать, т. к. проходили они во время работы библиотеки.

В тот же «исторический период» (середина 1990-х) МОЕК сдавал читальный зал под уроки иврита, за которые отвечал «Сохнут» (офис его находился наверху; там же работал ульпан, но, видимо, места не хватало). Случались пикировки с учительницами, которым, естественно, мешало то, что во время занятий читатели библиотеки шагали через комнату. Особенно возмущалась израильтянка Анат Лифшиц… Когда не было занятий, то в этой же комнате репетировал детский хор – кажется, тоже сохнутовский. Именно во время одной из репетиций я заметил, что удалец и весельчак Данциг может быть, мягко говоря, не очень вежливым человеком. Из-за какой-то мелочи он раскричался на детей, а затем и на руководительницу хора… И позже Май Вольфович стремился показать, кто в округе хозяин. Однажды позвал меня в «секретариат» (комнатку справа от входа) и сообщил, что «Сохнут» ищет сторожа»; мол, устройся, «нам там нужен свой человек». Я отказался; разговор продолжения не имел.

Вот ещё характерный эпизод. Немного читателей посещало библиотеку МОЕКа; по картотеке было свыше 100, а постоянных, может, 15-20. Один из них признался Дине Звуловне, что потерял книгу (хорошо помню – не из ценных). Обычно в таких случаях мы искали компромисс – но угораздило же в ту минуту оказаться рядом Данцигу! Крик, скандал… Читатель ушёл и больше не приходил.

Весной 1998 г., когда отмечалось 100-летие со дня рождения Изи Харика, Данциг накричал уже на Дину Звуловну – при мне и даже при женщинах из родного местечка Харика, приехавших на юбилей. Позже я попробовал тет-а-тет объяснить, что… не следует так делать. В какой-то момент задал ему вопрос: «Неужели вы исповедуете принцип «Я начальник – ты дурак»?» Он бросил в ответ: «Да, я начальник, а ты – дурак и хамло!»

Мне хотелось проститься с МОЕКом, но жалел вдову поэта (ей было сильно за 80). Ходил на Интернациональную и дальше, даром что видел – общество хиреет, с каждым годом его посещает всё меньше любителей… Особенно с конца 1990-х, когда старый артист-идишист Моисей Абрамович Свирновский и его «капелла» перебрались в «Хэсед Рахамим» – там и условия для репетиций были более адекватные, и творческих людей лучше поощряли. Шахматно-шашечный клуб «Белые и чёрные» переехал в район станции метро «Восход» ещё раньше.

В 2000 г., после поступления в аспирантуру, я «дорос» до того, что заместительница Данцига попросила прочесть посетителям МОЕКа несколько лекций. Приходили и те, кого обычно на Интернациональной не было видно. Ясно, всё это делалось с санкции «самого» – он мне и деньги отсчитывал (пожалуй, доллар-два за лекцию, а их состоялось пять или шесть). Может, и зря я их брал: позже, летом 2001 г., этими деньгами меня публично попрекали, когда я стал задавать руководству неудобные вопросы.

О конфликте 2001 г., связанном с выселением МОЕКа, написано немало – хотя бы в газетах «Анахну кан», «Берега», «Авив», да и в моей книжке «На яўрэйскія тэмы» (Минск, 2011). Кто-то обвинял городские власти, которые «неожиданно» подняли арендную плату за помещение, кто-то – «Джойнт», отказавшийся платить в несколько раз больше и предложивший МОЕКу место в тогда ещё не открытом Общинном доме на ул. В. Хоружей, кто-то – союз еврейских объединений во главе с Леонидом Левиным… Небезосновательно упрекая за пассивность руководство названного союза, надо учитывать, что М. Данциг много лет был там вице-президентом. Правда, после того, как «банда четырёх» (Басин, Гальперин, Данциг, Нордштейн) в середине 1990-х пыталась сбросить Левина с должности, вряд ли Леонид Менделевич доверял своему заместителю… Скорее держал его для «витрины», как руководителя первой «светской» еврейской организации в позднесоветской Беларуси (МОЕК образовался осенью 1988 г.; сперва действовал под эгидой Белорусского фонда культуры).

«Антилевинские» интриги плелись в 1994-95 гг. на Интернациональной даже в моём присутствии. Конечно, в 17-18 лет меня интересовали преимущественно иные вопросы… Припоминаю, не в восторге был от левинской Soviet-style демагогии, но и «демократическая» альтернатива, обрисованная на полосах газеты «Авив хадаш» (редактор – Нордштейн, помощники – Басин, Данциг), не привлекала. Напрягали как особенности поведения Данцига, пожалуй, не менее склонного к «культу личности», чем тот самый Левин, так и равнодушие председателя общества еврейской культуры к языку идиш. Дина Харик приглашала его подучить язык на курсах, однако М. Д. всегда отнекивался; он знал несколько слов и полагал, что хватит. Я не удивился, когда в 2002 г. Александр Астраух, один из белорусских реставраторов-идишистов, сказал в интервью о начале 1980-х: «Художник Май Данциг, мой учитель, знал, что мы учим идиш, но для него эта тема была абсолютно закрытая».

Примерно в 2001 г. от Леонида Зуборева я узнал, что осенью 1988 г. художника на должность руководителя общества еврейской культуры привёл, фактически, горком партии. О том же Л. З. написал в своей статье 2013 г.: «Данцига активисты впервые услышали на учредительном собрании. До этого никогда ни на одном еврейском мероприятии Данцига никто не видел…» Но г-н Зуборев не очень грустил, что стал на том собрании лишь заместителем, а не председателем: «Надо признать, что Данциг, хотя и отрабатывал что-то обещанное, может быть, квартиру или мастерскую, но старался честно. Делал все хорошо, добросовестно и со всеми ладил». Полагаю, активисты, стоявшие у истоков МОЕКа, но вскоре покинувшие его (Феликс Хаймович, Юрий Хащеватский…), с этим не согласятся. Ещё один тогдашний претендент на лидерство в МОЕКе, инженер Яков Гутман, в 2017 г. высказался так: «Я не могу дать высокую оценку результатам работы Данцига. Он работал по принципу – ты, работа, нас не бойся, мы тебя не тронем. Когда выделили в аренду здание на Интернациональной (в 1991 г. – В. Р.), я был категорически против того, чтобы мы его брали. Я говорил, что нам не нужно чужого, отдайте нам наше…»

Кажется, последнее из обращений (газета «Літаратура і мастацтва», май 1990 г.), которое Гутман и Данциг подписали вместе. Речь об учреждении Фонда сохранения еврейского исторического наследия.

Характеристика от Гутмана появилась, увы, не на пустом месте. В начале 1990-х борисовский краевед (зампред еврейской организации г. Борисова) Александр Розенблюм встречался с Данцигом и рассказал ему о печальном состоянии дома в Зембине, где родился Изи Харик. В 1997 г. А. Розенблюм, переехав в Израиль, констатировал в «Еврейском камертоне»: «как мне показалось, уважаемый профессор не проявил к моему рассказу никакого интереса». Осенью 2001 г. родной дом Изи Харика снесли (вопреки мнению нынешней директрисы минского еврейского музея, «мемориальной таблички» на нём не было).

Осенью 1997 г., впервые вернувшись из Зембина, я пытался убедить заместительницу М. Данцига, поэтессу и экскурсоводку, что силами активистов МОЕКа можно было бы как-то отремонтировать дом, добиться для него охранного статуса… Но в 1990-х Данциг подбирал заместителей себе под стать, и смысл ответа был таков: «Вам что, Володя, больше всех надо?».

Не самые комплиментарные записи о Данциге и работе МОЕКа в первой половине 1990-х нашлись в дневнике Михаила (Иехиэля) Зверева, который до 1995 г. входил в правление организации. Кстати, в июне 2001 г. Михаил Исаакович пришёл на собрание, где я протестовал против планов закрытия библиотеки и передачи книг МОЕКа на хранение в мастерскую Данцига. Зверев выступил эмоционально и критически, подчеркнув, что МОЕК превратился в «кружок пенсионеров». Данциг со своими апологетами (Алла Левина, Семён Лиокумович…) пытались заткнуть Звереву рот, но присутствие корреспондентки газеты «Берега» Елены Когаловской немного их сдерживала. В своей статейке Лена, знавшая всю подноготную, выставила председателя в роли жертвы… пусть это останется на её совести. «Засветился» художник и в фильме «В поисках идиша» (2008), где показан как ревнитель «маме-лошн» 🙂

Кто-то скажет: ну вот, обиженный чел выплёскивает негатив… Но я ничего не выдумываю и специально не собирал «досье» на Мая Вольфовича; просто его всегда – даже после отставки 2001 г. – было настолько «много», что факты сами прыгали в глаза. Из каталога Национальной библиотеки легко узнал о том, что художник в середине 1970-х рисовал таких знаменитых деятелей, как Алексей Косыгин, Михаил Суслов.

   

Не всех художников в хрущёвско-брежневское время допускали к «телам» и выпускали за границу. Не каждый становился членом правления Союза художников БССР, а вот Данцигу это удалось в 32-летнем возрасте (позже он был и зампредседателя Союза). Видимо, начальническая должность наложила отпечаток и на его дальнейшую жизнедеятельность. Как метко сказал художник Андрей Дубинин, Май Данциг «выиграл жизнь, но проиграл судьбу».

Тем не менее личность М. Д. не вызывает у меня такой неприязни, как, например, личность Л. М. Левина. Всё-таки заслуженный живописец работал на «еврейской улице» в непростых условиях конца 1980-х, когда существовали и недоверие со стороны чиновников, и мощная «внутриеврейская» конкуренция (к весне 1991 г., когда Л. Левин возглавил «всебелорусскую» еврейскую организацию, большинство активистов уехали): подписывал важные воззвания, ходил по «инстанциям». Некоторый авторитет Май Вольфович, приложивший руку к появлению в Минске первой официально признанной еврейской воскресной школы (1990), таки завоевал. На Интернациональной в 1990-х собирались ветераны, бывшие узники гетто, музыканты, шахматисты с шашистами… У секретарши всегда можно было приобрести еврейские газеты, а иногда – журналы, книги. Под конец, в 2000 г., на втором этаже открылся музейчик с экспозициями, посвящёнными довоенному еврейскому театру (я сам отдал туда пару экспонатов) и Катастрофе евреев Беларуси, – мало кому в городе известный, но всё же… В 1990-х МОЕК приютил и редакцию газеты «Авив»; редактора это настолько растрогало, что затем он не раз писал панегирики в адрес М. Данцига, а в 1995 г. включил его в редколлегию газеты «Авив хадаш».

Он запомнился таким… Фото 1998 г.

Если председатель мало благоприятствовал любителям идиша, то не очень и мешал им; площадок же для сбора евреев в Минске 1990-х гг. не хватало, ценным был каждый клочок. Некоторое время «моековцы» собирались также в библиотеке имени Я. Купалы у Комаровки – пространства там было куда больше, чем на Интернациональной. Довольно яркими помнятся презентации книг Арона Скира «Еврейская духовная культура в Беларуси», Марата Ботвинника «Г. М. Лившиц». Интересно в 1996 г. мы посидели и попели с Яковом Бодо, актёром израильского театра «Идишпиль». А в 2000 г. Интернациональную посетил Янка Брыль – присутствовал и я на той встрече, слушателей набилась уйма.

Не забывая его «странности и заморочки», я благодарен Маю Данцигу за всё доброе. Человеку, сформированному в советское время, а тем более в сталинское, трудно было переделать себя. Даже его пролукашенковские заявления 1998 г. (в газете «Белоруссия») и 2014 г. (в журнале «Беларуская думка») могу понять – Лукашенко в январе 1995 г. присвоил ему звание народного художника, а в сентябре 2005 г. наградил и орденом Франциска Скорины. Как бы то ни было, в МОЕКе портретов «вождя» не наблюдалось, а вот изображения идишских писателей в читальном зале много лет висели.

Заслуженным ли было то звание «народного»? Вопрос чисто абстрактный. По-моему, приключались в художественном творчестве М. В. Данцига провалы, но не было недостатка и в реальных достижениях. Да, из истории искусства и еврейского движения в Беларуси его не вычеркнуть.

Вольф Рубинчик, г. Минск

wrubinchyk[at]gmail.com

Опубликовано 27.04.2020  21:53

 

Беседа с художником Суровым

Ольга Корсун, “Белорусский партизан”  20:55 11/02/2019

Художник Алесь Суров: Чтобы победить Лукашенко, его нужно полюбить

Свободомыслящий художник, рвущий шаблоны  – Алесь Суров известен как один из самых неординарных художников Гродно, автор десятков дерзких смелых политических карикатур, за которые подвергался преследованию властей, человек, который испытывает окружающих своим временами довольно жёстким юмором, но всегда открытый к общению. “Белорусский партизан” встретился с самым “суровым” художником и поговорил об искусстве, юморе в политике и жизни.

 

Художник Алесь Суров: Чтобы победить Лукашенко, его нужно полюбить
С Алесем Суровым мы встретились возле его мастерской в одном из гродненских двориков в самом центре города и решили прогуляться по морозному Гродно.
“Я из деревни, с корнями, и знаю, как что нужно делать”
 
– Вы родились в деревне Самойловичи Брестской области (сегодня уже не существует – вошла в черту города Берёза в 1990-х годах, прим. авт.). Как Вы считаете, детство в полесской деревне повлияло на развитие Вашего художественного видения, стиля, на чувство юмора? Может быть, воспитались какие-то черты характера, которые помогали потом в жизни?
Определенные черты характера, художественное чувство гармонии восприятия мира, цветов, форм, вкус – это нечто данное свыше, что закладываются в человеке с рождения. Но то, что я родился и рос в полесской деревне, действительно повлияло на мое видение мира. Еще маленьким я сидел на деревенских свадьбах и слушал разговоры людей, пошлые частушки, которые были неотъемлемой частью любой полесской свадьбы. Этого всего в городе не услышишь. Моя белорусскость происходит именно из деревни. Хотя, когда я приехал в Минск в 15 лет поступать в художественное училище, то белорусом себя не чувствовал. Для меня Беларусь была там, на востоке, в Минске. Дома мы разговаривали на полесском говоре, который очень отличался от белорусского литературного языка. Белорусский литературный язык я учил так же, как и русский. Я жил среди этнографии, застал соломенных крыши, в моем доме стоял ткацкий станок, на котором ткала мама. Многое из того, чем в обычной жизни пользовались люди, сейчас находится в музеях. Я же из этого вышел, все это впитывал в себя, и в итоге это вылилось в осознание, кем я есть.
Мое происхождение многое мне дало, я всегда был более уверенным в себе: я из деревни, с корнями, и знаю, как что нужно делать.
О том, в каком состоянии находится белорусская культура в Советском Союзе, я понял в классе седьмом благодаря книгам про индейцев. Я интересовался жизнью индейцев, как все пацаны того возраста, и однажды осознал, что мы, белорусы – те же индейцы: нас тоже захватили, загнали в резервации, лишили нас нашего языка. В деревенской русской школе из нас жестко выбивали язык, приговаривая “говорите правильно”, то есть по-русски.
В художественном училище в Минске я попал в атмосферу, где ценился белорусский язык, где было определенное количество людей, которые говорили только по-белорусски. Михаил Анемподистов учился на два курса выше меня, на моем курсе учился Лявон Вольский и вся “Мроя”, и все они говорили по-белорусски. Я сразу примкнул к белорусскоязычным людям, они мне были близки по духу.
– В деревнях обычно живут люди конкретные, люди дела, и тут деревенский мальчик решил стать художником. Как к этому отнеслись Ваши родители?
– Я их к этому подготовил. Мне с самого раннего детства все время хотелось взять карандаш, ручку и рисовать, хоть я никогда этому не учился. На все деньги, которые у меня оставались после походов в магазин, я всегда покупал себе альбомы для рисования. И отец говорил – тебе сколько не оставь денег, ты все переведешь на бумагу, кому нужны твои рисунки? Говорил, но никогда не запрещал покупать.
Мой дед по материнской линии при Российской империи, а после при поляках три раза съездил в Америку на заработки. Мама мне рассказывала, что они стеснялись своего отца, так как в воскресенье все идут в церковь в вышиванках, юбках, кожуках – настоящие этнические белорусы. Только мой дед надевал смокинг, белую рубашку, галстук-бабочку, брал трость и шел в церковь, как пан. А он после Америки, повидав мир, уже не мог по-другому. Он себя чувствовал человеком мира. Думаю, тяга к миру, всему новому от деда передалась мне.
Когда я поступил в училище и мне пришел вызов учиться, это был шок для всей деревни. Я сразу с первого раза сдал все пять экзаменов на четверки и поступил – наряду с теми, кто закончил Парнат имени Ахремчика (гимназия-колледж искусств в Минске – прим. авт.), художественные школы. Наверное, мне помогла моя крестьянская смекалка, я быстро понял, что от меня требуется, начал следить за другими и на ходу учиться. Не торопись, подумай, посмотри, как делают люди – этому научили меня родители.
Когда об этом узнал мой отец, человек весьма суровый, он искренне разрыдался от счастья – его сын поступил в художественное училище. А мама восприняла новость спокойно, сказав, что она и так знала, что у меня все получится.
“Гродно – это город, где из центра можно за 5 минут дойти в 19 век”.
“У нас есть шанс выйти из этой стагнации совсем другим государством”
 
– Вы были пионером, комсомольцем?
– Конечно.
– На Вас это как-то повлияло? Как Вы относитесь к советскому комсомолу?
 
– Комсомол научил меня относиться к другим людям с уважением. Идеологическая мишура слетела очень быстро вместе с большевиками, а это воспитанное качество осталось.
Нас же как готовили: если ты не лох, то должен стать октябрёнком. А тебя не возьмут в октябрята, если ты плохо учишься, хулиганишь. Это была довольно стройная советская система по мобилизации человека. Для ребёнка значок октябрёнка – это оценка того, что ты лучший. Большевики искусно этим манипулировали.
Пионерия скопирована со скаутского движения, здесь только вместо Бога – Ленин. Кодекс строителей коммунизма и тот украден из Библии. Власти делали новую советскую религию.
Я всегда был в первых рядах, когда был пионером. В 14 лет первым из своего класса вступил в комсомол. Но в старших классах у меня уже было много вопросов к советской власти. Мой отец никогда открыто не высказывался на этот счёт, но через хохмы, подколки он постоянно издевался над советской властью. В нашей деревне все добрым словом вспоминали, как было при Польше. А ведь это капиталистический враг. Я в младших классах просил маму – расскажи о партизанах, так как она жила во время войны. И она говорила, ой, Сашка, партизаны – такие бандиты. Как бандиты? Для меня это было шоком. Я же читал в книжках, смотрел в фильмах, что они были героями.
В школе, в классе седьмом, когда на политинформации в нас вбивали идеологические штампы – какой плохой весь капиталистический мир, этот “загнивающий Запад”, я все время говорил – не надо врать. Я тогда читал много книг, и видел, что там есть много того, чего нет у нас. Возможно, там и были недостатки, но нам к такому “гниению” было идти и идти. Мой дед ездил в Америку, когда там была большая стагнация, и при этом все равно зарабатывал огромные деньги. На что учительница пришла к маме и сказала, чтобы я меньше высказывался, иначе мной займется КГБ и милиция. В минское училище я приехал уже законченным антисоветчиком.
– У нас и сейчас есть пионерия.
 
– Сегодня это просто обертка. Раньше в идеологическую обертку закладывалась реальная работа с детьми – их учили жить в советском обществе с уважением к человеку. В основе лежали христианские ценности, только переигранные. Сейчас же эта обертка как дырявое одеяло – в стране нет идеологии. Сегодня пионерия и БРСМ – с душком, люди, которые управляют этими организациями, сами не верят в них, главное – заработать на этом деньги. В БРСМ идут самые циничные пофигисты.
Лукашенко в интервью Ксении Собчак, когда она спросила, что он считает наибольшим провалом за 20 лет управления, ответил – то, что за это время он и его администрация не создали своей идеологии.  У страны не может быть иной идеологии, как своя история и культура. Власти это поздно поняли и начали так называемую “мягкую белоруссизацию”, пытаются формировать самоидентификацию, что мы все же белорусы.
Вместе с тем, идет растянутое во времени формирование белорусского сознания и государственности. Идет исторический процесс. Мы привыкли за последние 100 лет, что пришли поляки, сказали – здесь Польша. Пришли немцы, говорят – здесь Германия. Пришли русские, говорят – здесь Россия. А исторический процесс растянут во времени, процесс формирования наций довольно длительный. Для исторического процесса 100 лет государству, как объявили БНР – это равносильно рождению младенца.
Начитавшись лекций Гумилева, я понял, что у белорусов есть огромный шанс выйти из этой стагнации совсем другим государством, именно Беларусью, а не ВКЛ или чем-то еще. Это видно по тем людям, которые сегодня есть в Беларуси. Единственная наша проблема – это власть, которую срочно нужно менять или реформировать.
“Мы варили советские майки и футболки, набивали на них трафареты и продавали – оборот был невероятный”
 
– Вы учились в минском художественном училище имени Глебова. Возможно ли научиться быть художником?
 
– Технически научить рисовать, размешивать краски можно даже обезьяну. Настоящим художником, творцом, который своим творчеством провоцирует мысли, чувства в других, может стать только человек, который все вокруг себя любит – природу, людей, архитектуру, весь мир. Который живо это воспринимает, через себя пропускает и выдает на свои холсты.
– Вспомнилась фраза французского философа и писателя Жан-Поль Сартра “У человека в душе дыра размером с Бога, и каждый заполняет её, как может”. А художник затем – передает это на холсты.
 
– Да, именно так. Основа творчества – это работа над собой, осознание происходящего. В истории всегда оставались художники-интеллектуалы. А те, кто продается на барахолках по цене копеек, только отражают действительность. Если художник заполнил дырку между Богом и собой переживаниями, основанной на работе над собой, сжал это и выплеснул в картину, она будет светиться и не оставит равнодушным. Потому что туда заложена душевная энергия.
– Расскажите, как Вы зарабатывали в студенческие годы?
– Можно было пойти по школам и оформить какой-нибудь тематический уголок, стенд, например, посвященный революции. Были “халтуры”, никак не связанные с искусством: например, мы, художники, по ночам разгружали вагоны на минской товарной станции. Там отлично платили: за разгрузку одного вагона каждому могли дать по 10 рублей – это можно полмесяца жить за ночь работы.
А можно было заработать и по-другому. Мы как молодые художники читали разные журналы и знали мировую моду, как люди одеваются. Ничего такого в Советском Союзе не было, все было довольно примитивно. Мы же искали способы выглядеть не так кондово, как остальные.
Первые мои заработки связаны с открытием: если к обычным советским джинсам пришить западную лейблу, они сразу воспринимаются как нечто солидное. В моей группе был очень талантливый парень Саша Мороз, который научил меня выжигать на коже такие лейблы. Однажды, стоя в очереди в магазине “Спорттовары” в Минске, я увидел кожаное крепление для лыж – шикарная кожа и такого цвета, как надо. Я скупил все, они стоили копейки. И начал рисовать на них Montana, Levi Strauss и другие. Сначала выжигателем, а потом – несмываемым тонким фломастером. И люди покупали эти маленькие штуки за три рубля, а с одной полоски крепления получалось 5 лейблов. Невероятный оборот!
Потом я пошел дальше, начал делать “фирменные” майки: обычную советскую майку варил в тазике с анилиновым красителем, потом закреплял полученный цвет уксусом или солью. Затем, когда все высохнет, набивал трафарет, подсмотренный в западном журнале. Я ходил в Ленинскую библиотеку в Минске, где были разнообразные журналы со всего мира по дизайну и искусству, брал эти журналы и на кальку перерисовывал разные фирменные знаки, вырезал трафарет и набивал на майках.
Майка стоила 2 рубля 20 копеек, краситель – копеек 40, на одной таблетке красителя можно сварить три майки. После другой краской набиваешь трафарет – и майка стоит 10-15 рублей. Их отрывали с руками. Я приезжал летом в деревню и не хотел этим заниматься, но местные пацаны, на 5-7 лет старше меня, видели, что на мне одето, приходили и просили: слушай, малый, сделай такое же и мне. А на те времена за три рубля студенту можно спокойно жить три дня.
Случались и курьезы. Мы делали лейблы и не всегда знали, что они означают. Например, в деревне отбивал всем майки с надписью “Альветти”, а это оказалось фирма, выпускавшая пишущие машинки. Самая крутая моя майка – темно-вишневого цвета с выбитой белой булавкой и надписью “Панк-рок”. У меня в деревне еще даже не знали, что такое панк.
А потом мы обнаружили, что есть советские байковые зимние мужские футболки. Они были очень качественные, хлопчатобумажные, но цвет был ужасный. Мы их тоже варили, набивали трафареты, и эти футболки уходили уже минимум 25, а то и 50 рублей.
В то время джинсы на Комаровском рынке с рук стоили 180 рублей, а то и 240, и народ покупал. После армии у меня зарплата была 105 рублей. Сам я никогда таких джинсов не покупал, так как считал, что приобретать брюки за 9 стипендий – это абсурд. Я сам шил себе стильные брюки, подсмотренные на западных образцах, выдумывал фирменные лейблы.
 У Вас была возможность остаться жить и работать в Минске. Как Вы попали в Гродно? В этом случайно женщина не замешана?
– Я впервые приехал в Гродно в 1984 году по приглашению своей подруги, с которой учился. Был очень жаркий август, я ходил по сомлевшему городу и был невероятно впечатлён сохранённой архитектурой, красивыми улочками, тут ощущался дух истории. Я влюбился в этот город. По окончании учёбы в училище я добился распределения именно в Гродно. Музей истории религии, где я работал, был очень продвинутым, одним из лучших в стране, и я на 7 лет казался в самом центре Гродно и культурной жизни (на фото – музей находился в помещении православного монастыря – прим. авт.). В 1991 году я вместе с друзьями открыл в музее первый частный бар в Гродно “Кляштар”, который сразу же полюбили журналисты, творческие люди. Тогда была антиалкогольная кампания Горбачева, а у нас был алкоголь со всего мира. И самый лучший кофе. Через два года музей отдали православной церкви, некоторые “верующие” кинулись выносить всё из музея, и даже доходило до драк с сотрудниками, чтобы защитить музейные экспонаты. 
 
“Если у нас случился такой президент, как не взяться за карандаш?”
– В Гродно Вы работали оформителем в Музее истории религии, затем – главным художником в театре кукол…
– Первый мой спектакль “Пришелец”, поставленный в театре кукол по пьесе французского писателя Макса Эйроля, стал в 1997 году спектаклем года Беларуси. Мы записали спектакль на видеокассету и отправили Эйролю, у которого был свой частный театр. Он был так поражён, что пригласил нас во Францию,  где мы гастролировали две недели и имели невероятный успех. Я тогда мог спокойно остаться во Франции, у меня даже было место работы. Когда спектакль посмотрели французские чиновники, неожиданно для нас пришел транш от Министерства культуры Франции, который мы разделили на всех.
– Приблизительно в это время вы начинаете рисовать политические карикатуры в газете “Погоня”. Зачем Вам это было нужно? У Вас был успех в театре, большое количество персональных выставок, в том числе за рубежом, например, в Миндене (Германия)?
– Вот тут и проявилось комсомольское советское воспитание: нельзя быть равнодушным к тому, что происходит в твоей жизни. Ты всегда должен быть в первых рядах строительство чего-то нового. В 1988 году я присоединился к движению БНФ. И когда к власти пришел Лукашенко со своей шайкой, я не принял этого и сразу пошел в открытые конфронтацию. В 1994 году я два раза прервал предвыборный митинг Лукашенко в Гродно – свистел в пальцы и кричал на него. Меня “повязала” милиция, заломила руки и повела в участок. Это увидел Николай Маркевич, он тогда был депутатом Верховного совета 12 созыва, подскочил к нам со своим депутатского удостоверением и забрал меня. Так я попал в газету “Погоня” (Николай Маркевич был основателем и главным редактором издания – прим. авт.)
Отец в детстве часто покупал журналы “Крокодил”, “Вожык”, он страшно любил карикатуры. Он был в душе антисоветчиком, и поэтому приобретал и читал сатиру на советский строй. Также он выписывал газету “Труд”, и там тоже были карикатуры на последней странице. Я их вырезал и собирал, мне было интересно, как это люди так видят и рисуют. Все это повлияло на формирование моего юмористического взгляда на действительность. И если у нас случился такой президент, как не взяться за карандаш? Появились идеи, я зарисовал и принес Николаю Маркевичу в газету. Он был в восторге. У меня проснулся азарт – так и понеслось.
Я рисую карикатуры до сих пор, идей хватает, я могу любое, самое серьезное событие вывернуть так, чтобы над ним все смеялись. Мне иногда говорят – как можно над этим смеяться, богохульствовать. Но серьезное и смешное – две стороны одной медали. Я через юмор, не пошло показываю другой взгляд на серьезные вещи, это заставляет думать, исчезает односторонность. В мире нет однозначных событий.
“Я всегда любил бродить по гродненским дворикам, из одного столетия в другое. У них своя особенная атмосфера”.
 
“Несовершенная власть всегда будет бояться смеха, ведь юмор не оставляет шансов надувать щеки”
– 2 марта 1999 года одновременно в редакции газеты “Погоня”, объединении “Ратуша” и кукольном театре прошли обыски. КГБ и милиция снизу доверху перевернули Вашу квартиру в поисках “информационных материалов, связанных с альтернативными выборами, карикатуры и другую печатную продукцию”.  История со штурмом кукольного театра в поисках брошюры с карикатурами на Лукашенко тянет на сценарий для боевика. В 1999 году Вы подверглись судебному преследованию за свои карикатуры, и только благодаря вмешательству международного сообщества избежали тюремного заключения. Как сегодня смотрите на те события? На Ваш взгляд, почему политики так боятся юмора и шуток в свой адрес, если так нервно реагируют?
 
– Когда к Лукашенко попала моя брошюра с карикатурами на него, он прислал группу КГБ, которая перевернула весь Гродно в её поисках. Если бы я был президентом-диктатором в какой-нибудь стране, и со мной случилась подобная ситуация, я бы приказал схватить карикатуриста и… наградить его. И этим отбил бы желание у своих подчинённых бояться смеха. Это освободило бы всех.
Всё, что связано с политикой, – это обман. Политики навязывают людям свои взгляды, думая, что они лучше знают, куда нужно двигаться народу. И если ты вдруг любую позицию начинаешь подвергать смеху, политики начинают понимать, что все, что они говорят, это бравада, высосанная из пальца. Самая мощная и единая для всего человечества идея – теологическая, идея Бога, который есть любовь. Все записано в Библии, какие тут еще нужны политики, которые хотят нас куда-то вести? Живите согласно Библии, любите друг друга – всё. Такая политическая формула должна быть для всех президентов. И не надо никакой оппозиции. А политики относятся к народу не с любовью, а с точки зрения личной выгоды.
Все такие невероятно умные, такие противоположные, оппозиционные, но всех в итоге можно найти в постели с женщиной. Так что есть центр Вселенной и самая правда? Это постель с женщиной. Любовь. Все остальное – мишура.
Для того, чтобы победить Лукашенко, его нужно полюбить. Осмыслить, что это несчастный запуганный мальчик, которого в его дворе в деревне на белорусском языке травили за цыганское происхождение. Те мальчишки из детства доказали ему, что он не белорус. Отсюда все нынешние беды Беларуси.
– В советские времена за шутки про Сталина могли расстрелять. Если брать США, там каждый вечер показывают шоу, где шутят над президентом и другими политиками. Есть ли связь между уровнем развития общества, государства, политической системы и отношением властей к политическому юмору?
– Если власть боится шуток, она надутая. Уверенная в себе власть всегда нормально воспринимает шутки в свой адрес. Да, мы не идеальны, значит, есть повод пошутить. Гельмут Коль (федеральный канцлер Германии 1982—1998 гг. – прим. авт.) покупал журналы со всего мира и собирал карикатуры на себя. Карикатуры, шутки позволяют посмотреть на себя со стороны и не делать ошибок. Несовершенная власть всегда будет бояться смеха, ведь юмор не оставляет шансов надувать щеки. Чем выше общественное самосознание, чем сильнее и интеллектуальнее власть в государстве, тем меньше она боится шуток. Раньше короли специально держали при себе шутов с острым умом, ведь смех, шутка стирает все шелуху, гордыню и показывает действительность с другой стороны. Юмор очищает общество, люди понимают, как не надо делать. Если человек не воспринимает шуток, он всегда дойдет до насилия.
Шутки в свой адрес я всегда анализирую – может, действительно, у меня есть какой-то недостаток. Хотя конечно, шутки бывают болезненные. Я очень сурово шучу над своими друзьями и знакомыми.
– По-вашему, изменились ли взгляды Лукашенко на политический юмор сегодня?
 
– Да. Тот Лукашенко, который был в 1990-е годы, и тот что сейчас – это небо и земля. Но. Короля лепит свита. Почему наш король всегда голый? Потому что его свита хлопает и говорит, что он одет. Сегодня окружение Лукашенко боится вызвать его возмущение, поэтому перестраховывается. Чиновники на местах страшно запуганные и всего боятся, а вдруг, если я не отреагирую на карикатуру, меня уволят? Лукашенко сам себя окружил подхалимами, которые готовы пойти на все, чтобы ему угодить. При этом он сам хорошо осознает, что его же свита его первая и утопит.
– Можно ли смеяться над всем? Приведу в пример террористический акт в редакции французского сатирического журнала Charlie Hebdo, известного своими провокационными карикатурами, в том числе на пророка Мухаммеда. Тогда погибло 12 человек, было ранено 11. Есть ли темы, на которые Вы никогда не будете шутить?
– Нет. Потому что никто не знает истины. Возможно, самая непристойная вещь – шутить над религией. Но Бог, Иисус – это лишь символы, придуманные людьми. Иисус – сын Марии, человек, значит, его касается и юмор.
Религии придумал не Бог, религии придумали люди, так почему над ними не посмеяться? Иисус, тот же Мухаммед были лучшими в истории юмористами.
Все подвергается смеху. Рождение ребенка, секс…
– Смерть.
 
– И она тоже.
– А убийство? Или, например, Куропаты?
 
– Смеху подвергаются убийцы – то есть субъекты. Это конечно ужас, но зная анекдоты о Второй мировой войне, газовых камерах…
– Вы знаете анекдоты про газовые камеры?
 
– Море. Однажды я разговаривал с протестантскими пасторами, немцами, которые во время войны были вермахтовцами. И я им рассказывал анекдоты про концлагеря. Они были шокированы. Один из них сказал другому – наверное, этот народ выше нас к Богу, потому что мы еще не можем пережить то, что натворили, а они, жертвы, уже смеются над этим.
Смех освобождает от глупости. Самые большие глупости делаются с серьезным выражением лица.
“Властные функционеры в культуре – это засилье двоечников и троечников”
– У Вас были успехи в театральной сценографии, в 1998 году Вы стали лучшим сценографом Беларуси. Создание пространства спектакля – очень интересно. Не жалеете, что не реализовались в этом направлении? 
– Я не могу работать только в одном направлении, я человек с широкими взглядами, меня интересуют самые разные вещи. У меня никогда не было желания найти себе уголок, забиться в нем и тихо жить. Я как странник, который открыл Америку, но этого мало, он идет все дальше и дальше.
Да, я достиг определенного уровня в театре, но меняются условия, атмосфера. Пришел новый директор, он мне не понравился. Я решил не терять свое время и пошел дальше. То же самое случалось с драматическим театром.
Справка. Алесь Суров с 2009 по 2014 работал главным художником в Гродненском областном драматическом театре. Является автором сценографии и костюмов к спектаклю “Полет над гнездом кукушки” Д.Вассермана, который получил главный приз XIV Международного фестиваля «Балтийский дом» в Санкт-Петербурге (Россия, 2012 г).
Мне очень нравилась театральная жизнь. Но условия сложились так, что нужно было бороться с властями театра, общей ситуацией в белорусской культуре, и я начал чувствовать, что будто иду в смоле, стало трудно создавать. Я все бросил и пошел дальше, и ни о чем не жалею. У меня всегда, где бы я ни работал, были параллельные личные проекты. И это есть истинный я.
– Вам было сложно работать в государственном учреждении? 
 
– Я занимался дурацкой работой. Отчеты, планы – все то, что никак не связано с искусством. Ставить комедии, чтобы затягивать народ, зарабатывать деньги… От настоящего театра это так далеко. Тот, кто должен поддерживать, финансировать театральное искусство, вообще не понимает, что это такое и каким театр должен быть. Властные функционеры в культуре – это засилье двоечников и троечников.
В облисполкоме была комиссия, которая на заседании решала, соответствую ли я своей должности главного художника театра. И комиссия мне задавала такие дурацкие вопросы. Если это люди, которые собираются подтвердить мою компетентность, то мало-мальски должны понимать, из чего состоят мои функции. Поэтому я откровенно над ними издевался, потому что как можно серьезно отвечать на вопросы, которые не касаются дела.
Заглянули в мастерскую художника, где нас встретила местная “хозяйка” – кошка Пани Тэкля.
“Очень многое в современном искусстве навязывается менеджерами”
 
– Как оцените сегодняшний художественный рынок в Беларуси? И как найти баланс между творчеством и зарабатыванием денег? Многие видят в этом тонкую грань, о которую легко споткнуться.
– Вся деятельность человека, искусство или нет, – это зарабатывание денег. Апологетом чистого искусства можно быть только в монастыре, где тебя кормят, поят, одевают, а ты можешь писать картины, которые тебе вздумается. Если ты живешь в обществе и хочешь быть им услышанным, ты должен говорить на его языке, и не стоит самонадеянно думать, что ты лучше всех всё понимаешь. Леонардо да Винчи, Рембрандт, другие великие художники – они за деньги делали то, что им заказывали, но на таком высоком уровне, что мы и сегодня восхищаемся их работами. В этом и есть высокое искусство. Ты делаешь заказ за деньги, но так, что твоё искусство влияет на людей и после твоей смерти, не теряя актуальности.
У нас нет западного рынка, и нет тех требований. У нас свой рынок, я продаю на нём свои картины. Если бы я жил на Западе, то не писал бы так много реалистичных работ, а больше абстракций.
– Почему?
 
– Абстракции там лучше воспринимаются. Для меня абстракция – это застывшая музыка в красках, такой дзен. Когда смотришь на хорошую абстрактную работу, появляется ощущение, что ты вне вселенной. Но я не могу на таком языке разговаривать со своим народом, потому доношу свои мысли по-другому.
– А как вы относитесь к попсовой “жвачке”? Должно ли искусство опускаться до уровня массовой аудитории, или наоборот – подтягивать ее к более высокому уровню? Должно ли искусство воспитывать аудиторию или быть ее лакеем – давать то, что она хочет?
– Во все времена была пошлость и было высокое, философское. Сейчас благодаря СМИ и интернету мы просто больше видим. Но как существует высокая народная философия в поговорках, песнях, так же существуют и пошлые низменные частушки. Сегодня все бросились зарабатывать деньги, но вся мишура как быстро возникла, так же быстро исчезнет. Это как пена на море. Но под пеной есть вода, а она всегда стабильна.
– Вы сказали, что если бы жили на западе, то рисовали бы абстракции. С белорусами нужно говорить на языке реалистического искусства. Согласны ли Вы с тем, что национальная составляющая влияет на творчество художников и на восприятие их работ аудиторией? 
– На самом деле нет. На западе люди воспринимают и то, и другое искусство, просто они более подготовлены, имеют больше информации. Очень многое в современном искусстве навязывается менеджерами, теми, кто управляет искусством, зарабатывает на нем. Если ты делаешь настоящее искусство, создаешь гармонию, оно будет понятно любому человеку в любые времена. Возьмем пример Малевича, его “Черный квадрат” и супрематизм. С точки зрения искусства ради искусства – это прорыв, но с точки зрения восприятия искусства – Малевич не понятен как белорусам, так и западной аудитории.
Я могу выставить некоторые свои работы в Африке, и они найдут своих сторонников, хотя я сделал их в Беларуси. В 1994-1995 гг я открыл для себя искусство австралийских аборигенов, им дали холсты и краски, и они нарисовали такое, что я до сих пор под впечатлением. Там заложена особая энергия, которую я понимаю. В этом ключ.
– Что Вы скажете о белорусской художественной тусовке? У белорусских журналистов, например, есть разделение на государственных и независимых. Есть ли подобное разделение у белорусских художников?
– У нас немного по-другому. В советские времена идеологические художники и андеграундные друг друга воспринимали объективно, главным критерием было насколько профессионально ты работаешь. И так иногда было: он лизака задниц коммунистов, подхалим и сволочь, но какие работы он делает! У нас в Беларуси, и в частности в Гродно, доброжелательная атмосфера друг к другу. Частная зависть конечно есть, но проявлять снобизм стало как-то неприлично. Есть разделение: ты профессионал или не профессионал.
– Насколько в Беларуси благоприятная, подходящая атмосфера для художников? Организовать выставку, продать работы?
 
– Сегодняшняя экономическая ситуация заставляет людей меньше думать об искусстве. Хотя в 90-е годы, когда у людей не было денег, они все равно приобретали работы художников, так как искали в этом эмоциональную подпитку. Сейчас денег больше, но и соблазнов больше. Люди сейчас обратились к материальному миру, попсе. На Западе еще хуже: народ настолько наелся всего, что будь ты гением, тебя проигнорируют, если только у тебя нет грамотного пиарщика. Они могут рассматривать с одинаковой любопытством примитивщика и профессионала.
Если ты нарисуешь вещь, которая не оставляет равнодушным, то она найдет своего покупателя.
 
“Многие люди, которые имеют миллионы долларов, менее счастливы, чем я”
 
– Кто-то рисует для себя, кто-то зарабатывает деньги, кто-то хочет прославиться. А Вы для чего рисуете?
– Я просто по-другому не умею жить. У меня были десятки возможностей уйти в бизнес, но нет. У врачей есть главный принцип “Не навреди”, так и у меня – не навреди природе, другим людям. И самому себе. А я выйду из состояния гармонии, если буду пытаться стать кем-то другим. Меня тянет рисовать с раннего детства. Я не могу это предать, ведь только рисуя и создавая, я чувствую счастье и невероятную гармонию с собой и миром. А если еще это после приносит деньги, то добавляется и материальная радость.
Я постоянно кайфую. Когда рисую – от осознания того, что создаю, когда вижу результат своей работы, что получилось то, что я хотел, потом – продавая картину. И это непрерывный процесс, потому что я постоянно рисую. Думаю, что многие люди, которые имеют миллионы долларов, могут себе позволить яхты, менее счастливы, чем я, потому что я беззаботно живу, делаю только то, что хочу, и ни о чем не жалею. Я могу себе все позволить.
– И даже блюдо за 1000 долларов?
– Это надуманная вещь. Я могу пожарить себе такую яичницу со шкварками, что по ощущению вкуса и кайфа от еды я почувствую счастье равно такое, как человек, который попробует блюдо за сумасшедшие деньги. Чувство счастья у людей одинаковое: у бедняка, который случайно нашел бутылку водки, и миллионера, который заработал очередной миллион. А к ощущению счастья другого порядка, счастья своей принадлежности к миру, можно прийти только через искусство.
 
– Вы известны своим юмором и позитивным отношением к жизни. А бывают ли у Вас депрессии? 
 
– У меня не бывает депрессий, но бывают тупиковые ситуации, когда я устаю искать деньги для семьи. Если нет продаж, и ты должен где-то найти деньги, чтобы прожить. Это грусть и усталость, но не депрессия. Но это быстро проходит. Моя мама всегда говорила “Глаза боятся, руки делают”, будет день – будет пища, двигайся дальше. Даже если бы я оказался на острове один, то ничего страшного – за то время, что мне осталось до смерти, я бы кайфанул.
Я попал в советскую армию, в танковую дивизию, там все ныли, страдали, была страшная дедовщина. У меня не было проблем, я знал, что это только на два года. Я в первый день в Марьиной Горке побил “деда”. И “вырубил” не абы кого, а минчанина. Как это “дух” осмелился поднять руку на “деда”? Остальным сказал, что если кто ко мне полезет – будет то же самое. У меня всегда была такая жесткая позиция. Я никогда не ныл – из-за условий, которые там были, трудностей (мы например жили в лесу в палатках в 30-ти градусный мороз), потому что знал, что это не на всегда.
Всё проходит. У меня даже не было не пераживаемой трагедии первой любви. Я начитался книжек и знал, что первая любовь проходит, я был к такому морально готов.
 
– Художникам довольно часто задают пошлые вопросы о музах. Но мы сегодня так много говорили о силе, которая превыше всего, – любви. Действительно ли сексуальная энергия, энергия женщины – это движущая сила в искусстве и в жизни?
– Художники, да и все творческие люди умеют преобразовывать сексуальную, эротическую энергию в творческую. Есть несколько стадий, который проходит художник в осознании любви. Первая – примитивная, заданная физиологией, когда мужчину начинает будоражить чувство к женщине. Она толкает на поступки. У творческого человека это выплёскивается на холст, в книгу.  Вторая фаза – когда через любовь ты начинаешь воспринимать мир, начинаешь видеть красоту вокруг себя и чувствовать вкус жизни. Это вдохновляет ещё больше. Далее идет уровень любви к миру, Богу и Бога к тебе.
Женщина по сути – это божество, центр энергии, которая провоцирует, дает толчок к творчеству и развитию. Для мужчины ничего не может быть красивее и вкуснее, чем женщина.
Опубликовано 12.02.2019  23:55

 

ЯШЧЭ ПРА НАТАНА ВОРАНАВА

У дадатак да эсэ Андрэя Дубініна прапануем урыўкі з біяграфічнага нарыса, падрыхтаванага Наталляй Сяліцкай для ўкладзенага ёю зборніка «Натан Воранаў» (Мінск: Беларусь, 2016).

Вокладка трохмоўнага зборніка (96 c., 600 экз.), які дзенідзе яшчэ можна набыць у сталіцы Беларусі

* * *

Творчасць Натана Воранава, выдатнага савецкага жывапісца, заслужанага дзеяча мастацтваў БССР (1966), дацэнта кафедры малюнка і жывапісу Беларускага дзяржаўнага тэатральна-мастацкага інстытута (1970), займае годнае месца ў нацыянальным мастацтве ХХ стагоддзя. За сваё яркае жыццё майстрам былі створаны дзіўныя па прыгажосці і выразнасці мастацкай мовы творы, якія адрозніваюцца жанравай і тэматычнай разнастайнасцю.

Натан Майсеевіч Воранаў (1916–1978) нарадзіўся ў Магілёве. У сям’і Майсея і Соф’і раслі яшчэ двое сыноў – старэйшы Аарон і малодшы Веньямін. Бацька быў мастаком і выкладаў у мясцовай мастацкай школе. Відавочна, што творчая атмасфера, у якой рос маленькі Натан, паўплывала ў далейшым на яго жаданне прафесійна займацца мастацтвам.

Да 1953 года на тэрыторыі Беларусі галоўнай навучвальнай установай па прафесійнай падрыхтоўцы мастакоў быў Віцебскі мастацкі тэхнікум. Менавіта туды ў 1931 годзе паступіў Натан і правучыўся там да 1934 года. Яго настаўнікамі сталі знакамітыя Іван Ахрэмчык і Фёдар Фогт. Затым на працягу года Н. Воранаў выкладаў жывапіс і малюнак у школах № 3 і № 20 у Магілёве. У 1934 годзе быў уведзены IV курс навучання ў Віцебску, і мастак працягнуў вучобу. Ужо ў тэхнікуме ён праявіў сябе як выдатны вучань… Пра гэта сведчыць і той факт, што ўжо з 1933 года малады мастак стаў прымаць удзел у выставах.

У 1935 годзе Н. Воранаў у ліку лепшых вучняў быў накіраваны на вучобу ў Ленінград у Інстытут жывапісу, скульптуры і архітэктуры імя І. Я. Рэпіна. Яму пашчасціла паступіць у майстэрню выдатнага савецкага мастака і таленавітага педагога Аляксандра Асмёркіна, які выхаваў некалькі пакаленняў студэнтаў у лепшых традыцыях рускага і заходняга мастацтва. У 1941 годзе ў гэтым інстытуце з поспехам прайшла персанальная выстава Натана Майсеевіча. Гэта быў апошні курс перад дыпломам. Летам малады чалавек павінен быў ехаць на мастацкую практыку ў Карпаты.

Аднак 22 чэрвеня 1941 года пачалася Вялікая Айчынная вайна. У гэты час Н. Воранаў знаходзіўся дома на вакацыях у сваіх бацькоў у Магілёве. Нягледзячы на тое, што студэнт меў права заставацца ў Ленінградзе да заканчэння вучобы, ён прыняў іншае рашэнне. Пасля караткачасовай падрыхтоўкі ў 3-м артылерыйскім вучылішчы (г. Кастрама) Н. Воранаў добраахвотнікам пайшоў на фронт. Маючы магчымасць пазбегнуць страшнай долі ваенных гадоў, ён абраў самы, мабыць, складаны, але годны шлях. Натан Майсеевіч быў з ліку тых беларускіх мастакоў, якія добраахвотна аддалі перавагу зброі замест пэндзляў і палітры. Сярод іх – і майстры, і тыя, хто ў будучым зойме годнае месца ў нацыянальным мастацтве. Дастаткова ўспомніць Б. Аракчэева, А. Бархаткова, Г. Бржазоўскага, В. Вярсоцкага, П. Гаўрыленку, А. Глебава, В. Грамыку, П. Данелію, І. Дмухайлу, С. Каткова, А. Кроля, П. Крохалева, С. Лі, А. Малішэўскага, П. Масленікава, А. Мазалёва, М. Манасзона, М. Савіцкага, У. Сухаверхава, Л. Шчамялёва і многіх іншых – людзей, для якіх свабода краіны cтала сінонімам уласнай свабоды.

Натан Воранаў прайшоў праз усю вайну. У свае няпоўныя 30 гадоў ён камандаваў батарэяй 45-міліметровых процітанкавых гармат на Паўднёва-Заходнім фронце (1942), пазней быў камандзірам узвода разведкі 77-га артылерыйскага палка 248-й стралковай дывізіі на 4-м Украінскім фронце. Тройчы ён знаходзіўся на мяжы фізічнай смерці: аднойчы асколак міны нават прайшоў у міліметры ад сэрца. У другі раз, ужо ў лютым 1945 года, калі Перамога была зусім блізкай, асколкі варожай міны трапілі ў вочы будучаму жывапісцу, на некаторы час пазбавіўшы яго самага важнага для мастака – зроку. У сям’і мастака – у двух унукаў, Паўла і Уладзіміра Кандрусевічаў, таленавітых беларускіх жывапісцаў, – да гэтага часу беражліва захоўваюцца франтавыя лісты дзеда. Гэта як памяць пра гісторыю тых страшных падзей… Літаральна за некалькі дзён да бяды Н. Воранаў напісаў сваім бацькам: «Болей за ўсё крыўдна, што даводзіцца таптацца на месцы ў той час, калі … пабрацімы падлічваюць ужо, колькі засталося кіламетраў да Берліна…» (Бойка, У. А. Беларуская палітра дваццатага стагоддзя. Мінск: Вышэйшая школа, 1976. С. 98).

 

Адзін з узнагародных лістоў на Н. М. Воранава. Крыніца: podvignaroda.ru

Магчыма, гэты факт з біяграфіі мастака шмат у чым вызначыў асаблівасці далейшай творчасці Н. Воранава. На час аслепнуўшы, мастак мроіў аб… колеры! Чалавечая псіхіка ўладкавана такім чынам, што, толькі калі пазбавішся чагосьці вельмі важнага ў жыцці, пачынаеш гэта па-сапраўднаму цаніць. Знаходзячыся ўжо ў ленінградскім шпіталі, прыкаваны да ложка, Натан Майсеевіч успамінаў, як у 1941 годзе на вакацыях у бацькоў ён пісаў букет бэзу ў простай вазе. У яго памяці адбілася, як у залежнасці ад асвятлення змянялася колеравая палітра гэтага немудрагелістага нацюрморта. Варта было камусьці адчыніць дзверы ў пакой – і блікі клаліся на прадметы ўжо зусім па-іншаму, мяняўся каларыт з халоднага на залаціста-бэжавы… Яшчэ прыгадваліся ўступныя экзамены ў Віцебскі мастацкі тэхнікум, калі «строгі і прыдзірлівы» Ф. А. Фогт правяраў у абітурыентаў успрыманне колеру з дапамогай самаробнага альбома, старонкі якога ва ўспамінах мастака нагадвалі мудрагелістую вясёлку… Мастак пасля створыць мноства выдатных карцін, разнастайных па тэматыцы і кампазіцыйным вырашэнні, якія сталі класікай нацыянальнага мастацтва, але, будучы аднойчы агорнуты поўнай цемрай і цудам вярнуўшыся з яе, ён на працягу ўсяго жыцця стане ўслаўляць прыгажосць свету матэрыяльнага, азоранага разнастайнасцю колеру ва ўсёй яго паўнаце. Колер назаўжды зойме галоўнае месца ў яго творчасці.

У ваенныя гады Натан Воранаў рабіў графічныя замалёўкі аднапалчан і тых месцаў, дзе ён ваяваў. Але ўсё роўна ён марыў пра жывапіс, паўнакроўны, шматколерны, важкі… Неўзабаве пасля доўгачаканай Вялікай Перамогі мастаку ўдалося дастаць у шпіталі фарбы і палатно. Сваім родным ён паведаміць: «…Пішу партрэт… Гэта ўпершыню алеем пасля букета бэзу ў Магілёве ў 41-м…» (Там жа, с. 100).

Ужо ў 1946 годзе Н. Воранаў дэмабілізаваўся з Савецкай Арміі. За заслугі перад Айчынай ён быў узнагароджаны ордэнам Чырвонай Зоркі (май, 1944), ордэнам Айчыннай вайны ІІ ступені (люты, 1945), медалём «За перамогу над Германіяй у Вялікай Айчыннай вайне 1941–1945 гг.» (1945) і яшчэ шэрагам урадавых узнагарод. Выканаўшы свой грамадзянскі абавязак, Натан Майсеевіч цалкам паглыбіўся ў любімы і жаданы свет мастацтва.

У 1948 годзе Натан Воранаў паспяхова скончыў Інстытут жывапісу, скульптуры і архітэктуры імя І. Я. Рэпіна, напісаўшы дыпломную шматфігурную кампазіцыю «Рэйд Каўпака». Яго настаўнікам быў легендарны А. Асмёркін, які даў добры старт маладому мастаку. У свой час Аляксандр Аляксандравіч з’яўляўся актыўным удзельнікам выстаў знакамітага аб’яднанн «Бубновы валет». На яго творчасць моцны ўплыў зрабілі французскі фавізм і кубізм, а таксама мастацкая спадчына Поля Сезана. З часам Натан Майсеевіч шмат у чым пераняў педагагічнае майстэрства А. Асмёркіна і яго любоў да авангарду пачатку ХХ стагоддзя.

Прыехаўшы ў Мінск у канцы 1940-х гадоў, Н. Воранаў упэўнена заявіў пра сябе як пра высокапрафесійнага мастака і вельмі хутка заслужыў прызнанне гледачоў і павагу калег (…) Ён быў верны ідэалам свайго часу і прытрымліваўся ў творчасці асноўных догмаў сацыялістычнага рэалізму – адзінага тады дапушчальнага стылю ў афіцыйным мастацтве. За тры дзесяцігоддзі творчага шляху жывапісцам было створана нямала карцін на гісторыка-рэвалюцыйную і ваенную тэму, напісаны партрэты сучаснікаў, індустрыяльныя і лірычныя пейзажы, нацюрморты. Пра гэтым сюжэтна-тэматычная карціна заставалася для майстра прыярытэтнай. Аднак творчасць Натана Майсеевіча выходзіла за рамкі гэтага метаду. Захоўваючы ідэалагічную аснову афіцыйнага мастацтва, у жывапісна-пластычным вырашэнні сваіх карцін ён творча пераасэнсоўвае спадчыну імпрэсіянізму, а таксама постімпрэсіянізму і фавізму. Такое спалучэнне розных мастацкіх традыцый і бясспрэчнага таленту каларыста робіць асабліва прывабнай творчасць мастака і для сучаснага гледача. (…)

 

Н. Воранаў, «Аўтапартрэт з дачкой», 1956 г. (крыніца: voronov.by); афіша выставы 2016 г. у Нацыянальным мастацкім музеі

У апошні год свайго жыцця Натан Воранаў моцна хварэў. Ён пайшоў з жыцця на 62-м годзе, у самым росквіце творчых сіл. Да канца сваіх дзён мастак не пераставаў тварыць. Занятак жывапісам для яго быў падобны да натуральнай чалавечай патрэбы дыхаць.

Творы Натана Воранава знаходзяцца ў Нацыянальным мастацкім музеі Рэспублікі Беларусь, Музеі сучаснага мастацтва г. Мінска (цяпер Нацыянальны цэнтр сучасных мастацтваў), фондах Беларускага саюза мастакоў, у Музеі гісторыі Беларускага дзяржаўнага ўніверсітэта фізічнай культуры, прыватных калекцыях Беларусі і замежных краін.

Апублiкавана 07.05.2018  01:46

Андрэй Дубінін пра Натана Воранава

Натан Воранаў. Партрэт (эцюд)

Піша мастак Андрэй Дубінін (яго нядаўняе эсэ пра М. Данцыга чытайце тут)

“Верасень. Сланечнікі”, 1973 г., 168х80 см, палатно, алей.

Калі праглядаеш рэпрадукцыі карцін Натана Воранава (на ягоным сайце, зробленым унукамі-мастакамі), то адразу бачыш дзве лініі ў яго творчасці – “грамадска-палітычную” і прыватную, камерна-інтымную.

“Рэйд Каўпака”, 1948 г., 108х180 см, палатно, алей; “Па даручэнні ленінскага ЦК РКП(б). Мінск, 1919”, 1954 г., 193х330 см, палатно, алей.

“Раніца ў кастрычніку”, 1957 г., 130х177 см, палатно, алей; “Сталінградскія будаўнікі ў гасцях у мінчан” (у сааўтарстве з Я. Зайцавым і Ф. Дарашэвічам), 1951 г., 250х379 см, палатно, алей.

Паміж гэтымі дзвюма серыямі твораў, здаецца, далёкімі адна ад другой, паставім такую заўвагу, якая павінна выконваць ролю злучніка “і” — спалучальнага і раздзяляльнага адначасова. Калі тэматычна яны вельмі адрозныя, то кропкай іх яднання ёсць, безумоўна, жывапіс. І тут неабходная такая заўвага-максіма – тэма ў мастацтве нічога не вырашае, яна цалкам нейтральная ў адносінах да самога факта мастацтва. Прыгадаем выраз Стафана Малармэ: “Вершы ствараюцца не з думак і нават не з эмоцый, а са словаў” (з мазкоў фарбы ў нашым выпадку). Сюжэт добрай карціны – гэта рух яе колеравай, жывапіснай масы.

Цікава назіраць, як свядомы камуністычны рамантык у партыйнай замове спрабуе намацаць уласны імпульс, а сапраўдны жывапісец у ім адвяргае тэму праз распушчанне яе ў чыстым жывапісе. Амаль любы яго так званы “партыйны” твор можна парэзаць на кавалкі, уставіць у рамы – і гэта будзе змястоўны кавалак дабротлівага жывапісу. Як па Гегелю – барацьба і адзінства проціпалажэнняў.

Да вясны. Сяброўкі”, 1967 г., палатно, алей, 78х100 см; “Роздум”, палатно, алей, 87х126 см

“Партрэт Рамановіча Я. С.”, 1967 г., палатно, алей, 80х158 см

“У майстэрні мастака”, 1973 г., палатно, алей, 82х114 см; “Адчыненае акно. Вясна прыйшла”, 1978 г., палатно, алей, 107х147 см

Кожны пасмяротны юбілей, гадавіна, агаляе праблему – наколькі мастак і яго творчасць актуальныя, наколькі яны прайшлі выпрабаванне часам і перыядычнымі запамненнямі. Што каштоўнага ён можа адкрыць нам, сённяшнім. Я бы ўзяў эпіграфам да творчасці Натана Воранава (1916–1978) словы аднаго з савецкіх пісьменнікаў: “Куды лягчэй апісаць узлёт рэактыўнага самалёта, чым шэранькі імжлівы дзянёк у Падмаскоўі”. Воранаў якраз умеў пісаць імжлівы дзянёк, дзе жыццё раптам знаходзіць гармонію ва ўласнай будзённасці. Як жа акрэсліць ягонае мастацкае крэда? Як ацаніць партрэты, пейзажы і нацюрморты? У старыя партрэтныя формы, скампраметаваныя галерэямі савецкіх будаўнікоў камунізму, ён укладае якасна новы сэнс. Змяняючы асвятленне, ён змяняе прынцыпы працы з формай – не выяўляючы яе, а наадварот, дэфармуючы, “мажа” супраць анатоміі, супраць індывідуалізацыі, аднак знаходзячы ўсё гэта на якасна іншым узроўні. З мастацка-кампазіцыйнага пункту гледжання гэта дазваляе казаць аб некаторай метадалагічнай устаноўцы аўтара – “зняць” партрэтнасць, ссунуць акцэнт з фатаграфічна-біяграфічнай мэты пісання партрэта і замяніць яго працай з паверхняй палатна, паставіць чыста мастацкую задачу. Ён патрабавальны да формы, што відаць у кампазіцыях партрэтаў, амаль заўсёды “экс-цэнтрычных”, ссунутых, на ломцы шаблона. У гэтым сэнсе памкненні формы ў ягоных творах – адасяродкавыя (як і пазбягаючыя святла). Магчыма завершыць такім азначэннем, выводзячы яго з папярэдніх – ён увогуле “колерацэнтрычны”.

Жывапіс у працах Воранава – гэта рэакцыя на святло. Слова “рэакцыя” я разумею тут хутчэй як пераход да процілеглага стану, а “святло” – як тагачасную ўстаноўку на аптымізм ды бесканфліктнасць. Яго мастацкая цікаўнасць, інтарэс – “прыцемкавы” бок быцця. Прыцемкі ці слабое святло золка распушчаюць у сабе прадметы, грані формы, рысы твару. Аўтарская ўстаноўка “супраць святла” (літаральна “контражур”) – не проста метад працы, яна ўяўляе яго шкалу каштоўнасцяў. Сысці са святла ў паўзмрок, у сцень – у тыя часы азначала і свядомы сыход са сцэны – дзеля самазахавання, і не ў першую чаргу для захавання ў сабе мастацкасці.

Паглядзім на воранаўскія партрэты – сем з дзесяці, прадстаўленых на сайце, напісаны ў контражуры ці з асвятленнем, якое амаль не выяўляе твар. Падобнае бачым у нацюрмортах. Асабліва характэрны нацюрморт “Верасень. Сланечнікі” (1973). Я адчуваю ў гэтым кутнім, “праходным” нацюрморце аўтапартрэт Н. Воранава, таму я і паставіў яго на самым пачатку артыкула пад імем і прозвішчам мастака. Карціна амаль такога ж росту, як і сам мастак, вышыня нацюрморта – 168 см, цалкам “чалавечая”, так бы мовіць. Але сутнасным тут з’яўляецца кропка гледжання – з паўцемры, на нейкі завал сланечнікаў, і праз расчыненыя дзверы – на заліты сонцам дворык. Атрымаўся светла-ценевы (“к’яраскурны”) аксюмаран – сланечнікі (бо ад “сонца”) ў поцемках, у баку ад святла і свята жыцця. Гэта ж наўпрост партрэт душэўнага стану і жыццёвае крэда: будзень, быт, дом. Самым галоўным у жыцці зрабіліся – святасць быту, прыватнага жыцця, хатняга вогнішча. Гэта можна абазваць “прыватнай маёмасцю” ці прыватным скарбам мастака. І мы далёка зойдзем, разважаючы, якую душэўную працу прарабіў Н. М. Воранаў, прайшоўшы эвалюцыю ад камуністычнага рамантыка да “дробнага прыватніка”.

У кінематаграфіі існуюць прызы і прэміі за ролю другога плана, сярод іх ёсць адмысловы “Оскар” – за Performance by an Actor in a Supporting Roleперакладаецца як “роля другога плана”. Дакладны пераклад дае больш тэндэнцыі – “дапаможная роля”, роля, што якраз і дапамагае граць “каралёў ды каралеў”. Крыху з гісторыі братняй музы: напачатку акторы другога плана ўдзельнічалі ў конкурсе нароўні з выканаўцамі галоўных роляў. Асобны “Оскар” пачалі ўручаць за ролю другога плана з 1937 г. Такім “Оскарам” за свядомы выбар другапланнай пазіцыі ў жыцці і мастацтве мы б маглі адзначыць творчы наробак Натана Воранава. Заўважым, аднак, адбывалася гэта таксама і па той прычыне, што ён быў інтраверт і насіў свет у сабе. Можна сказаць, што мастак рэшта рэштаў слушна адчуў маштаб свайго таленту і змог прывесці яго ў згоду са сваім жыццём, а ў жывапісе здолеў знайсці сваю тэму і максімальна поўна яе сфармуляваць. З гэга і вынікае гармонія яго жывапіснага свету.

Яго творчасць можа быць адным з прыкладаў этычнага выхавання. Палітычныя “карцінкі” – рэч больш-менш спрэчная, а партрэт ці нацюрморт з “песымістычным інтэлігенцкім прыцемкам” вельмі ясна і проста дэманструюць перавагу над афіцыйнымі канонамі і схемамі. “Улада, дзяржаўны парадак часта павінны выконваць сумныя, крывавыя абавязкі, але ў паэта, дзякуй Богу, няма абавязку іх апяваць”, – напісаў Пётр Андрэевіч Вяземскі пасля чытання вершаў Аляксандра Сяргеевіча Пушкіна “Паклёпнікам Расіі” і “Барадзінскія ўгодкі”. І як толькі стала магчымым, мастак цішком адышоў ад адпаведнай ідэалагізаванай тэматыкі да таго, да чаго сэрца ляжала.

Н. Воранаў з дачкой Марынай (фота з voronov.by)

У тыя часы, калі было адчуванне, што ўся старая культура спарахнела, аджыла сваё, што жывапісам займацца сорамна – рабіць “традыцыйныя” палотны, дзе адчувалася імпрэсіяністычная школа Асмёркіна – гэта значыла адчуваць, што культура тут і знаходзіцца.

“На прадвесні”, 1977 г., палатно, алей, 103х225 см

Проста жыццё часам здабывае гармонію ва ўласнай штодзённасці.

Апублiкавана 06.05.2018 16:46

В. Рубінчык. КАТЛЕТЫ & МУХІ (71)

А зноў – шалом-здароў! Вечнае вяртанне да серыі № 70 скончылася вось чым. Я падумаў, што «Катлеты & мухі», серыял, які дэманструецца звыш 30 месяцаў (з жніўня 2015 года), трэба перафарматаваць. У ранейшых выпусках было (за)шмат усяго: успаміны, развагі пра мінулае і сучаснасць, анонсы, цытаткі, ідэйкі на грані ўтопій, жарцікі на грані сарказму, элементы палітычных даследаванняў і расследаванняў… Карацей, паліталагічныя скорагаворкі. Тое, што яны не ўсім чытачам падабаліся, – гэта натуральна, праблема ў тым, што і мне яны паступова надакучваюць. Ні Бялкоўскага, ні Навальнага, ні Гюнтэра Вальрафа, або, на крайні выпадак, Лёліка Ушкіна з мяне не выйшла (не вельмі-то хацелася :)). Між тым «праект» існуе і давёў сваё права на існаванне – кідаць яго шкада… Пакуль так: асноўную частку «Катлет…» будуць складаць мудрыя думкі розных прыкметных асоб, а палітсатыра і мае ўласныя меркаванні адступяць на задні план. Ну, сёння яшчэ трохі пазунзоню.

Then am I                                Жыву

A happy fly,                            ці паміраю я –

If I live,                                   Муха я

Or if I die.                                Шчаслівая.

(радкі з верша Уільяма Блэйка – я сам у шоку)

Тым часам зварот у адміністрацыю Фрунзенскага раёна сталіцы РБ даў нейкі плён…

 

Як было (у 2017 г.; гл. 38-ю серыю) і як стала (фота 17.04.2018). Слушна-такі «Bieruta».

Гуляючы па вуліцы Прытыцкага, жыццядайнай для Фрунзенскага раёна, агулам нямала цікавага можна пабачыць. Цешаць вока жыхароў і гасцей Каменнай Горкі рыбы, намаляваныя, няйначай, у чацвер.

Фота 2017 г.

Тут бы i наладзіць пікет у падтрымку Насці Рыбкі, якую крыўдзяць злыя чыноўнікі Тайланда, яны ж тайцы (не блытаць з Якавам Тайцам, слынным дзіцячым пісьменнікам, ураджэнцам нашай Смаргоні).

А вось абяцанкі-цацанкі 2014 года:

За плотам – дзялка плошчай звыш гектара, выглядае так:

Мінск, 17.04.2018

Няўжо і мы – «краіна фасадаў», як менаваў Расію маркіз Астольф дэ Кюстын? Рабяткі на казырным участку ля метро і самі не будуюць, і іншым каторы год не даюць – каму тое выгадна?

Дарэчы, звярніце ўвагу на вуліцу пад мілагучнай назвай «1-ая Раённая магістраль» – «скучно, девушки». Назвалі б у гонар Гервасія Вылівахі (героя славутай аповесці Уладзіміра Караткевіча «Ладдзя Роспачы»), як радзіў Саюз беларускіх пісьменнікаў!.. Дый ваш пакорлівы слуга ў 2015 г. прапанаваў два дзясяткі варыянтаў, каб увекавечыць у Мінску памяць знакамітых яўрэяў. Можа, ідэю і падтрымалі тутэйшыя гісторыкі з яўрэйскімі каранямі (адзін з іх пазіцыянуе сябе як «паўжыдак-паланафіл» :)), ды мне пра тое невядома.

Затое некаторым тутэйшым дужа спадабаўся дэмагагічны, a мо правакацыйны артыкул ізраільца Уладзіміра Бейдэра. Чаго варты наезд на «дзяржаўнага яўрэя» з Украіны, Іосіфа Зісельса: «яўрэй забіў Пятлюру – і вось вам усім Халакост… Зісельс падмацаваў хісткі тэзіс сваім сумленным яўрэйскім імем у сваім статусе на асабістай старонцы ў “Фэйсбуку”». Далей робіцца выснова, што такія, як Зісельс, дапамагаюць апраўдваць забойцаў з ліку ўкраінскіх нацыяналістаў.

І. З. мне, як кажуць, не сват і не брат, хоць аднойчы я паціскаў яму руку (не шкадую). На самай справе год таму ён напісаў наступнае: «Па заканчэнні сімпозіума “Шоа ва Ўкраіне” мы пагулялі па Парыжы і зайшлі павячэраць у рэстаран на вуліцы Расіна. На выхадзе з гэтага рэстарана звыш 90 гадоў таму Самуіл Шварцбард 25 мая 1926 года застрэліў Сімона Пятлюру. Калі мы кажам, што “ўсе яўрэі адказныя адзін за другога”, ці маем мы на ўвазе і гэты выпадак? А калі маем, то ці ўсведамляем, што ў шэрагу многіх іншых прычын гэтае забойства праклала гістарычны шлях да Шоа?»

Не прыкмеціў тут апраўдання забойстваў 1941-га і наступных гадоў, а бачу філасофскія развагі пра калектыўную адказнасць, з’яву, што існуе ў свеце, хочам таго або не. Насамрэч, самасуд, здзейснены Шварцбардам, пры знешняй «эфектнасці» і прывабнасці (яна дзейнічае дагэтуль – у 2013 г. некалькі ізраільцаў, выхадцаў з СССР, павесілі шыльду памяці «яўрэйскага героя» ў Гуш-Эцыёне), у рэшце рэшт паглыбіў раскол паміж яўрэямі і ўкраінцамі, выклікаў у некаторых паплечнікаў Пятлюры прагу помсты. Тым болей што Шварцбард, хоць і адседзеў не адзін месяц, фармальна пакараны французскім судом не быў. Яго баранілі многія яўрэйскія – і неяўрэйскія – грамадскія дзеячы.

Пра забойства Пятлюры ды яго наступствы я пісаў у далёкім ужо 2014-м. Крыху пазней Аляксандр Розенблюм – жыхар Арыэля, юрыст з велізарным стажам (працаваў у Барысаве) – прыслаў такі водгук: «Калі б судзіў Шварцбарда я і без удзелу прысяжных, то вынес бы абвінаваўчы прысуд, але ўлічыў бы, што ён заслугоўвае права на літасць… Самасуд – гэта бясспрэчнае злачынства (калі яно было здзейснена НЕ пад уплывам аффекту). Але пры ўдзеле прысяжных суд заўсёды звязаны вердыктам».

Тое, што Уладзімір Б. – вопытны журналіст, колішні намрэдактара газеты «Вести» і прадстаўнік часопіса «Огонёк» у Ізраілі – заняўся дэмагогіяй, абвінавачваючы людзей з іншымі поглядамі на мінулае ў баязлівасці ды здрадзе яўрэйству, не здзівіла. Усюдыісная вікіпедыя сведчыць, што ў жніўні 2014 г. ён «узначаліў аддзел тлумачальнай і агітацыйнай работы» партыі «Наш дом Ізраіль». Такім толькі й давяраць 🙂

Разам з тым шмат якія асаблівасці сітуацыі ва Украіне, у тым ліку няўменне (хутчэй, нежаданне) раскрыць забойствы Алеся Бузіны і Паўла Шарамета, ды не ў апошнюю чаргу – усхваленне адыёзных дзеячаў на дзяржаўным узроўні, дратуюць мяне. Бадай, згаджуся з расійскім даследчыкам Маркам Салоніным: «Калі б такія дзікія выбрыкі, як пераменаванне ў сталіцы Украіны праспекта Ватуціна ў праспект Шухевіча, адбываліся на фоне грандыёзнага дэмакратычнага абнаўлення грамадства, у “адным флаконе” з эканамічнай рэформай, люстрацыяй памагатых зрынутага крымінальна-карупцыйнага рэжыму, з ростам дабрабыту насельніцтва і чаргой з іншаземных буржуяў, якія спяшаюцца ўкласці мільярды ва ўкраінскую эканоміку, то можна было б казаць пра “непазбежныя перагіны ў ходзе рэвалюцыі”. Але нічога гэтага няма». Дзеля справядлівасці, валавы ўнутраны прадукт у суседзяў у 2016–2017 гг. стабільна рос на пару працэнтаў, ды пацешыліся з гэтага нямногія. Месца Украіны ў «Сусветным рэйтынгу шчасця» – у ніжняй частцы табліцы; то на 132-м, то на 138-м месцы. У 2018 г. на адзёр захварэла звыш 10000 украінцаў; міністэрства аховы здароўя канстатуе, што эпідэмія шчэ не пераможана.

У Беларусі праяў хваробы на парадкі меней, і ёсць доля здаровага глузду ў тым, што менавіта Мінск (своеасаблівая выспа бяспекі для замежнікаў) падаў заяўку на Сусветную шахматную алімпіяду. Праўда, прыняў паперы прадстаўнік групоўкі, што хацела б тэрміновай адстаўкі Ілюмжынава… Гэткая падача не гарантуе поспеху – а раптам хітрамудры Кірсан утрымаецца ў ФІДЭ на «троне», да якога прырос з сярэдзіны 1990-х, i «не знойдзе» тых папер?

Папраўдзе, мяне мерапрыемствы гэтай сусветнай арганізацыі ўжо інтрыгуюць мала, хто б ні апынуўся ля ейнага стырна. ФІДЭ канчаткова сябе дыскрэдытавала пасля чэмпіянатаў у Іране (люты 2017 г., з хіджабамі) і ў Саўдаўскай Аравіі (снежань 2017 г., без ізраільскіх шахматыстаў, якім у апошні момант адмовілі ва ўязных візах). Макропулас, намеснік і верагодны пераемнік Ілюмжынава, паведаміў у Мінску, што ў студзені 2018 г. правёў перамовы з ізраільскай шахматнай федэрацыяй, і яны пра-нешта-там дамовіліся. Выглядае, як і было прадказана, проста «забалбаталі» праблему, а пісьменна складзены іск мог бы пацягнуць за сабой кампенсацыю і/або штраф на мільёны долараў… І яшчэ кажуць, што яўрэі дужа практычныя 🙂

Першы віцэ-прэзідэнт ФІДЭ (трэці злева; побач з ім кароль саўдытаў) любіць блізкаўсходнія грошы не менш за Ілюмжынава. Фота з zimbio.com.

* * *

Цытаты, абяцаныя ў пачатку серыі. Гэтым разам пераклаў з рускай; калі камусьці ахвота cустрэць у «Катлетах & мухах» мудрыя і актуальныя думкі франка- або англамоўных аўтараў, дасылайце… Мяркую, з іх рэтрансляцыяй па-беларуску неяк спраўлюся.

* * *

Як і ўсе з’явы, дэмакратыя мае свае заганы. Урады, якія выбіраюцца на кароткі тэрмін, зацікаўлены ў здабыцці неадкладнай выгады. Так кароткатэрміновы арэндатар імкнецца выціснуць максімум сёння, не думаючы пра заўтрашні дзень. Усеагульнае выбарчае права забяспечвае такі ўрад, які задавальняе сярэдні інтэлектуальны ўзровень насельніцтва. Аднак натоўп у сярэднім неразумны і недальнабачны. Сёння дэмакратыям выгадна гандляваць з таталітарыстамі. Заўтра апошнія мабілізуюць усю набытую тэхналогію для вайны супраць дэмакратый. Але сённяшнія дэмакратычныя ўрады к таму часу ўжо зменяцца. Яны спяшаюцца развязваць свае праблемы, а не праблемы будучых урадаў…

Таталітарныя блокі маналітныя. Дэмакратычныя – пакутуюць на друзласць. І пачынаецца канкурэнцыя паміж заходнімі краінамі: хто раней паспее прадаць бальшавікам сучасныя камп’ютары.

Звесткі пра канцлагеры замінаюць перамагаць у такіх спаборніцтвах, і лепей за ўсё заплюшчыць на канцлагеры вочы, зрабіць выгляд, што глядзіш і не бачыш.

А не бачыць немагчыма (Юрый Вудка, «Маскоўшчына», 1984)

* * *

Дэмакратыя не гарантуе грамадзянам, што яны зажывуць лепей, але дазваляе знізіць рызыкі таго, што ва ўмовах аўтарытарных рэжымаў яны будуць цярпець ад свавольства карумпаваных кіраўнікоў, не маючы магчымасцей для мірнай змены ўлады. Але змена рэжыму з адмовай ад аўтарытарызму – складаны і балючы працэс. Праблемы і рызыкі, звязаныя са зменай палітычных рэжымаў, дастаткова сур’ёзныя, і яны звязаны не столькі з дэмакратызацыяй як такой, як з тым, што пабудова дэмакратыі – гэта толькі адзін з магчымых вынікаў працэса, і вынік далёка не абавязковы (Уладзімір Гельман, «З агню ды ў полымя», 2013)

* * *

Інфармацыяй свет завалены. Ад такога хлуду, як інфармацыя, на планеце проста няма куды дзявацца. 90% таго, што гаворыцца і пішацца – поўная бязглуздзіца (Аляксандр Зіноўеў, 03.04.2006)

* * *

Мы валодаем лішкам інфармацыі або, дакладней кажучы, валодаем тым узроўнем інфармаванасці, які ў ранейшыя эпохі быў прывілеем людзей, якія прымалі рашэнні… Калі зусім проста сфармуляваць, то мы з вамі валодаем ведамі, як арыстакратыя, а паўнамоцтваў яе не маем… Вы не адмовіцеся ад спажывання інфармацыі, вам прыйдзецца вучыцца з гэтай інфармацыяй працаваць (Кацярына Шульман, 17.04.2018).

* * *

Непрыемнае адрозненне сучасных грамадстваў ад санаторыяў для псіхічна хворых палягае ў тым, што з псіхсанаторыя ўсё ж можна аднойчы выйсці. Пакінуць жа грамадства можна, толькі ўцёкшы ў іншае, практычна ідэнтычнае грамадства (Эдуард Лімонаў, «Дысцыплінарны санаторый», 1986–1993)

* * *

Паняцце траўмы стала чымсьці, пра што ў ЗША гавораць кожны дзень ва ўніверсітэцкіх кампусах і газетах. Ідэя пра тое, што пачуць процілеглую пазіцыю – гэта не проста прыкра, а траўматычна, фізічна шкодна, зрабілася агульным месцам для многіх. Я б назваў гэты працэс медыкалізацыяй публічнай сферы. Калі раней можна было адкрыта разважаць пра некаторыя ідэі, прызнаючы пры гэтым, што яны небяспечныя, то цяпер іх трэба рэгуляваць у медычным ключы. І гэты фенамен я лічу насамрэч трывожным (Роджэр Беркавіц, сакавік 2018).

* * *

І пад канец – інфа пра ўдзел майго суразмоўцы і сааўтара ў мінскай выставе «Код: 25.03.18», прысвечанай, як няцяжка здагадацца, стагоддзю Беларускай народнай рэспублікі. Урывак з артыкула Пётры Васілеўскага (газета «Культура»): «Асобна хачу сказаць пра жывапіс Андрэя Дубініна. Гэты творца не захацеў выстаўляцца на такой выставе з чымсьці ўжо вядомым, і таму за кароткі час зрабіў паўнавартасны жывапісны твор (гл. вышэй – В. Р.). У сваім палатне “Звеставанне” мастак звярнуўся да біблійнай вобразнасці, якой вельмі пасуе ўпадабаная ім рэнесансная стылістыка…»

***

Вольф Рубінчык, г. Мінск

wrubinchyk[at]gmail.com

19.04.2018

Апублiкавана 20.04.2018  02:03

Кароткі змест папярэдніх дзесяці серый

№ 70j (10.04.2018). Пра тое, чаму варта ганарыцца заснаваннем БНР. Даследаванне цэнтра П’ю аб антысемітызме. Латэнтная юдафобія ў Беларусі. “Халодная вайна” як небяспечны для краіны і яўрэяў фактар. Лёс ізраільска-беларускага праекта ў Белаазёрску. Развіццё ідэі пра манархію ў Беларусі – яе можна абвясціць на частцы тэрыторыі Мінска. Заяўка Беларускай федэрацыі шахмат на правядзенне алімпіяды ў Мінску. Запрашэнне ў родны горад Б. Гельфанда. Пажаданні Р. Васілевіча, каб юрысты лепей ведалі беларускую мову (манілаўшчына). Збор інфармацыі пра “дармаедаў” як наступ на таямніцу прыватнага жыцця. Ідэя надання вуліцы ў Быцені імя Цыўі Любеткінай, падтрымка ідэі. Арганізацыя як больш эфектыўны спосаб бараніць свае інтарэсы.

№ 70i (03.04.2018). Паслясмак ад “Дня волі”. Думкі Змітра Сляповіча пра родную Беларусь. Святкаванне ў Нью-Ёрку. Правядзенне першага Сіянісцкага кангрэса як аналаг заснавання БНР. Сумнеўнасць праграмы свята ў Мінску. “Гістарычнае адкрыццё” ад tut.by. Пра тое, што ў палітыцы колькасць не пераходзіць у якасць. Затрыманне А. Карызны і думкі пра яго вартасць. Раздзьмуванне колькасці тых, хто прыйшоў на канцэрт 25 сакавіка. Графіці ў гонар БНР. Раздача аксесуараў. Замацаванне мяжы двух “апазіцыйных лагераў”. Зацягванне справы з мемарыяльнай дошкай на вул. Валадарскага, непрафесіяналізм “сіцідога”. Выхад кнігі купалаўскага верша “А хто там ідзе?” на розных мовах. Імпрэза ў музеі беларускай літаратуры, прысвечаная Т. Кляшторнаму і І. Харыку. Падрыхтоўка да рэферэндуму ў РБ, парада наўпрост спытацца ў народа, ці падтрымлівае ён ператварэнне рэспублікі ў манархію. Мемуары Ю. Бібілы. Скандал на сайце з “птушынай назвай”.

№ 70h (20.03.2018). “Выбары-дурыбары” ў Расіі. Непрадвызначанасць палітыкі ў Беларусі. Прапанова А. Кіштымава адмовіцца ад “расійскай лінейкі”. “Марш годнасці і волі” як варыянт святкавання 25 сакавіка. Заклікі М. Статкевіча і В. Сіўчыка. Скепсіс адносна “беларускіх нацыяналістаў”. Час апартуністаў у беларускім палітыкуме. Парада запрасіць на выступ у Дзень волі ідышамоўнага прамоўцу. Недаацэнка небяспекі ад Астравецкай АЭС. Прыклады таго, што этыка працы ў РБ кульгае. “Асобныя недахопы” на заводзе “БелДжы”. Няўменне дамовіцца з кітайскімі работнікамі ў Светлагорску. Прапанова скласці даклад пра беларускае кіраўніцтва накшталт расійскага “Путин. Итоги. 2018”. Беларусь у “рэйтынгу шчасця”. Асаблівасці сацыяльнай рэкламы ў Мінску. Кліп ад спявачкі Shuga. Пазітывы ад Беларускага фонда культуры і часопіса “ПрайдзіСвет”.

№ 70g (13.03.2018). Узаемадачыненні беларусаў і яўрэяў паводле З. Бядулі. Яўрэі ў БНР (1918 г.). Слабасць новай рэспублікі, нейтральна-чакальная пазіцыя большасці беларускіх яўрэяў. Сцэнарый развіцця БНР пры ўмове большай яе легітымнасці. Недарэчнасць рэваншу кансерватараў, якія прэтэндуюць на спадчыну БНР. Сектанцтва сучаснага БНФ. Рэакцыя В. Вячоркі на сцёбны кліп пра 8 сакавіка з удзелам Галыгіна і Шнурава, годныя адказы. Заклік зрабіць нешта лепшае. Расчараванне ў П. Усаве як аналітыку.

№ 70f (09.03.2018). Канфлікт у аргкамітэце “Дня Волі”. Неадэкватныя паводзіны “Белсату”, інсінуацыі “Нашай Нівы”. Прагнозы адносна 25 сакавіка. Параўнанне Статкевіча з Казуліным. Запланаванае святкаванне 100-гадовага юбілею БНР у Ашдодзе. Жаночы забег “Beauty Run” у Мінску, асвятленне яго ў СМІ, перабольшанне колькасці ўдзельніц. Як сілавікі трапілі ў палітбізнэс. Сустрэча Ул. Макея з прадстаўнікамі “Амерыканскага яўрэйскага камітэта”. Насця Рыбка як Саламея Пільштынова нашых дзён. Юбілей Э. Севелы, неразуменне ягонай сатыры Б. Камянавым. Ю. Абрамовіч, 50-гадовы рэдактар газеты “Берега”.

№ 70e (01.03.2018). Выбары і кулінарныя інсталяцыі. Панікёрства П. Усава. Пра тое, як рэжым дзеліцца сферамі ўплыву. Заявы бізнэсмена Уладзіміра Хейфеца, выбранага ў Мінгарсавет. Пра “Малады фронт” і З. Дашкевіча. “Этнацыд” як няслушны дыягназ. Прыклады афармлення беларускамоўных дакументаў і ўменне чыноўнікаў размаўляць па-беларуску. Перапіска з Нацыянальным агенцтвам па турызму. Дзіўны пераклад роліка пра Беларусь на англійскую. Прага свабоды і салідарнасць як фактары, больш істотныя за мову. Спрэчныя выказванні М. Статкевіча і С. Алексіевіч. Экзатычная выстава ізраільскіх тэнісных ракетак у Палацы рэспублікі. Крэатывы пінчука Р. Цыперштэйна.

№ 70d (19.02.2018). Прысуд па справе “рэгнумаўцаў”, каментарый С. Шыптэнкі. Пасыл грамадству ад “сістэмы”. Аналіз А. Шрайбмана. Нежаданне палітызаванай публікі вырашаць канфлікты шляхам перамоў. Дэградацыя старой ідэалагічнай сістэмы. Прарэхі ў беларускай цэнзурнай сетцы. Меркаванне пра фільм “Смерць Сталіна” і абазнанасць “заходнікаў” у савецкай гісторыі. Дэсакралізацыя і шахматызацыя палітыкі як пажаданне. Кейс М. Казлова як кандыдата ў дэпутаты Мінгарсавета. Слабасці яго перадвыбарчай кампаніі, АГП увогуле. Развагі пра рэальныя праблемы. Кампанія “Народны рэферэндум”, якая ў 2015 г. скончылася пшыкам. Невыкананая абяцанка Нацыянальнага агенцтва па турызму. Вечар яўрэйскай музыкі “Шалом” у Вялікім тэатры.

№ 70c (01.02.2018). Пра тое, што “Вожык” будзе жыць. Традыцыя часопіса – тлумачыць народу, як яму весела жывецца. Кампанія “Уключы мазгі” і “велописеды”. Іронія “БелГазеты” ў бок абаронцаў сінагогі на Дзімітрава (2001 г.). Спрэчкі вакол беларускай вышэйшай адукацыі. Нежаданне рабіць фетыш з мовы. Прапанова стварыць незалежны ўніверсітэт па-за межамі Беларусі. Наезд на “рэгнумаўцаў” з боку БТ. Зайздрасць як магчымы матыў пераследу “Хартыі-97”. “Кодэкс карпаратыўнай этыкі” Полацкага ўніверсітэта. Агрэсіўны артыкул М. Стральца. Тлумачэнні Л. Казлова і Г. Кур’яновіч з выдавецтва “Арты-фекс”. Вывад пра некарэктнасць паводзін рэктара Полацкага ўніверсітэта. Планы абмежаваць дастаўку рэкламы ў паштовыя скрыні беларусаў. Прапанова ўзнагародзіць ініцыятараў Шнобелеўскай прэміяй.

№ 70b (21.01.2018). Пра вёску Парэчча, дзе ратавалі яўрэйскіх дзяцей у вайну, і памятнае мерапрыемства, запланаванае на 24.01.2018. Няўменне партала tut.by карэктна прадказаць надвор’е. Пратэст супраВць планаў заснаваць беларускамоўны ўніверсітэт, рэакцыя на пратэст. Паводзіны П. Якубовіча. Рэгістрацыя ўніверсітэта і слабыя месцы ТБМ. Версія паходжання прозвішча Рубінчык у газеце “Наша слова” і іншая версія. “Чорны піяр” з боку сайта “Телескоп”, паклёп на Я. Лёсіка. Глупствы “першай беларускай газеты”. Інфармацыйны шчыт пра валожынскую ешыву. Мінскі “Мур лямантаў”. Гукаперайманне ад міністра замежных спраў РБ. Кур’ёз на сайце “Эхо Москвы”. Назіранні за працэсам “рэгнумаўцаў”.

№ 70 (09.01.2018). Cтаўленне беларускай моладзі да сітуацыі ў краіне. Гатэнтоцкая мараль, выказванні ў бок падсудных “рэгнумаўцаў”. Абнаўленне мэблі ў офісе ТБМ. Спрэчныя расповеды пра вынікі 2017 года. Фальсіфікацыя Ю. Баранчыкам пазіцыі Д. Рабянка. Кніга М. Вольфа “Агонь і лютасць”. Заявы А. Лукашэнкі пра пасаду “ўпаўнаважанага”. Зніжэнне фінансавання для часопіса “Вожык”. Меркаванне пра гэты часопіс, а таксама пра “Новый Крокодил”, гумар у “БелГазете”, газеце “15 суток”. Прапанова ўнесці “Вожык” у спіс культурнай спадчыны чалавецтва. Пра мінскі часопіс “Космопорт”. Канцэрты да дня памяці ахвяр Халакосту.

Змест ранейшых серый гл. у №№ 60, 50, 40, 30, 20, 10.