Category Archives: История немецких евреев

Сергей Сацук о текущем моменте

Пять доказательств того, что Рому Бондаренко убили сотрудники МВД, а Следственный комитет их покрывает

«ЕЖЕДНЕВНИК», 14.11.2020

Несмотря на то, что Александр Лукашенко заявил о непричастности сотрудников МВД к убийству Романа Бондаренко, факты говорят о противоположном.

«Я искренне соболезную родителям. Когда человек уходит из жизни, это плохо, тем более – молодой человек. Естественно, я вчера поинтересовался и сегодня утром, как идет расследование, а вчера я поручил председателю Следственного комитета, предупредив его, что эта будет раскручиваться проблема, поэтому надо расследовать честно и объективно… А сегодня утром, поскольку все милицию начали обвинять в очередной раз, я позвонил генеральному прокурору (Андрею) Шведу и сказал: возьмите под серьёзнейший контроль это уголовное дело», – заявил Лукашенко, когда его попросили прокомментировать произошедшее.

А вот предварительная версия следствия о том, что произошло.

«По данным следствия, 11 ноября в милицию поступило сообщение о том, что во дворе дома на улице Червякова в Минске произошла драка между агрессивно настроенными местными жителями, вешающими ленты, и лицами, их снимающими. Прибывшие на место сотрудники милиции обнаружили мужчину с телесными повреждениями и признаками алкогольного опьянения. Минчанин был доставлен в Центральное РУВД г. Минска для выяснения обстоятельств случившегося. В связи с ухудшением самочувствия мужчины правоохранители вызвали ему скорую медицинскую помощь. Минчанин был осмотрен медиками, после чего госпитализирован в учреждение здравоохранения, где при первичном осмотре наряду с телесными повреждениями у него диагностирована алкогольная интоксикация. На следующий день, несмотря на оказанную медицинскую помощь, мужчина скончался».

А теперь мы озвучим пять фактов, доказывающих, что вышесказанное – ложь, с помощью которой власти хотят отмазать виновных от ответственности.

  1. СК признаёт, что именно сотрудники милиции забрали Романа с места происшествия. Но на нескольких видео отчетливо видно, что в микроавтобус парня загрузили именно те, кто с ним и дрался. Отсюда можно сделать только один совершенно очевидный вывод: именно сотрудники милиции и били Романа во дворе дома по ул.Червякова. Или это были сотрудники милиции с так называемыми добровольцами, которые сегодня также имеют «лицензию на убийство».
  2. Согласно официальной версии, милиция получила сигнал о драке, приехала на место происшествия, нашла там избитого парня и доставила его в РУВД. Это откровенная ложь, поскольку так не могло произойти в принципе. Есть четкий алгоритм действий милиции в подобных ситуациях. Если поступает сообщение о драке, милиция приезжает и обнаруживает на месте происшествия избитого человека, с ним изначально работают, как с потерпевшим. Сразу же, на место, вызывается скорая, которая фиксирует состояние пострадавшего на месте происшествия. Это обязательно и без вариантов! Нанесение человеку телесных повреждений, тем более тяжких, это совершение преступления. А место преступления в обязательном порядке фиксируется. Поэтому параллельно милиция на месте опрашивает свидетелей происшествия и записывает их данные, то есть, работает по горячим следам. Далее, при необходимости, пострадавшего доставляют в больницу и уже там с ним дальше работают сотрудники правоохранительных органов, выясняя все обстоятельства произошедшего. Стоит поговорить с бывшими и действующими сотрудниками ППС (патрульно-постовой службы), которые обычно и выезжают на место происшествия (иногда это может быть наряд «Охраны»), алгоритм именно такой. Они же вам расскажут, что никогда не станут везти в РУВД пострадавшего, тем более с признаками алкогольного отравления. Тут логика такая: наблюет в машине, запачкает все кровью, может обмочиться, а потом все это отмывать. И не дай бог еще умрет по дороге – хлопот не оберёшься. Поэтому всегда вызывают скорую, а дальше уже в зависимости от состояния человека и того, что произошло на месте происшествия, решают, что делать дальше. Но, повторимся, вызов скорой пострадавшему обязателен. В исключительных случаях, сотрудники милиции сами могут отвезти пострадавшего в больницу, но никак не в РУВД. Тот факт, что милиция не искала на месте происшествия свидетелей, не записывала их данные, опять же однозначно свидетельствует о том, что она прекрасно знала, что произошло, то есть была непосредственным участником событий.
  3. На видео, которые сняли свидетели, видно, что во время короткой потасовки, парню не могли нанести серьёзных повреждений. Когда Романа Бондаренко несли к машине, он активно сопротивлялся и пытался вырваться, что не соответствует ни первичным, ни последующим признакам получения черепно-мозговой травмы, которая и привела к смерти. Отсюда следует, что эту травму Роману нанесли либо в автобусе, либо уже в РУВД.
  4. По официальной версии и по свидетельствам очевидцев, Романа Бондаренко увезли приблизительно в 22.30, а скорая ему была вызвана через полтора часа. Если верить официальной версии (вызов, приехали, нашли) и всё же допустить, что милиция по каким-то непонятным причинам не вызвала на место происшествия скорую, она должна была это сделать сразу же по приезду в РУВД, поскольку статус Романа не мог быть иным, кроме как пострадавший. Ведь по официальной версии милиция просто приехала на вызов и поэтому не могла знать, что произошло с парнем, а других участников так называемой драки в РУВД доставлено не было. Пострадавшему скорую вызывают не тогда, когда ему стало плохо, а сразу, чтобы зафиксировать побои. От места происшествия до Центрального РУВД максимум 5 минут езды, то есть скорая должна была быть в управлении не позже 23.00, если бы всё происходило так, как описывает МВД и как пытается представить ситуацию Следственный комитет (тем более что по соседству с Центральным РУВД на ул. Орловской находится подстанция скорой помощи – belisrael). А вот когда доставляют в РУВД человека, оказавшего сопротивление сотрудникам милиции, алгоритм как раз подпадает под описанный. В этой ситуации не смотрят на телесные повреждения и скорую вызывают только тогда, когда человеку становится совсем плохо.
  5. Согласно официальной версии, возле дома по ул.Червякова произошла потасовка между агрессивно настроенными местными жителями, вешающими ленты и людями, их снимающими. Однако откуда это может быть известно, если опрос на месте не производился и даже данные свидетелей не записывались? Откуда милиция могла знать, что именно местные жители были агрессивно настроены, а не те, кто снимал ленты? Ведь никого, кроме Романа в РУВД не доставили, а сам он точно не мог сказать про себя, что был агрессивно настроен. Это опять же значит, что вторая сторона конфликта – это те люди, которые и доставляли. Кроме того, многочисленные свидетельства действий тех самых «неравнодушных» граждан, которые срезают ленты, говорят о том, что они работают в тесном взаимодействии с сотрудниками МВД, иногда даже вооруженных дробовиками. Иными словами, неважно, кто эти «неравнодушные» – ответственность за их действия все равно на МВД.

В принципе, и одного факта достаточно, чтобы Лукашенко и СК сделали соответствующее заявление, но они сделали диаметрально противоположное. Это означает, что правду от них мы так и не услышим, что бы они там ни говорили.

* * *

Сергей Сацук: Белорусские власти подготавливают «окончательное решение» протестного вопроса?

«Ежедневник», 16.11.2020

31 июля 1941 года Герман Геринг подписал документ об «окончательном решении» еврейского вопроса. Именно после этого начались массовые уничтожения евреев. Но начало этому было положено в ноябре 1938 года событиями, которые очень похожи на белорусские.

Фото: tut.by

Именно благодаря нацистской Германии эвфемизм «окончательное решение вопроса» получил зловещую кровавую окраску. Хотя историки утверждают, что впервые он был использован в 1915 году министром внутренних дел Османской империи в отношении турецких армян.

Начиная массовое уничтожение миллионов евреев, в официальных документах фашисты не употребляли слова «убийство» или «уничтожение», предпочитая нейтральное «окончательное решение вопроса». Но так просто окончательно решить вопрос сразу было сложно. Нужно ещё было подготовить население к такому геноциду. Поэтому сначала евреев просто выдавливали за пределы Европы, создавая условия, чтобы они сами хотели уехать.

«Окончательное решение вопроса» начали подготавливать в ноябре 1938 года, использовав для этого гибель секретаря германского посольства Эрнста фон Рата, которого смертельно ранил 17-летний еврейский парень. Это позволило взрастить крепкие ростки ненависти в головах немцев и двигаться дальше на пути решения еврейского вопроса.

Уже 9 ноября в культовой для нацистов мюнхенской пивной «Бюргербраукеллер», собрались около трех тысяч человек, громко требовавших возмездия.

Геббельс тогда заявил, что «национал-социалистическая партия не унизится до организации выступлений против евреев», но оговорился, что «если на врагов рейха обрушится волна народного негодования, то ни полиция, ни армия не будут вмешиваться».

Первый заместитель рейхсфюрера СС Рейнхард Гейдрих направил во все полицейские участки и гестапо инструкцию относительно так называемых «стихийных» манифестаций неравнодушных немцев. Полиции и гестапо было велено не мешать им наводить в стране порядок. Полиция должна была арестовывать лишь евреев – брать столько, сколько смогут вместить тюрьмы. Тогда в 81-миллионной Германии тюрьмы вместили около 20 тыс. человек, были убиты 35 человек и тяжело ранены 36 человек.

Для сравнения, тюрьмы сегодняшней 9,4-миллионной Беларуси после выборов вместили уже более 25 тыс. человек, убиты 6 человек, тяжело ранены не менее 50 и ещё не менее десятка пропали без вести. И так же, как в Германии в 1938 году, в Беларуси орудуют группы «неравнодушных возмущённых белорусов», которые могут делать всё, что угодно, под охраной милиции. Не удивлюсь, если после смены власти мы узнаем, что и у нас была инструкция аналогичная той, которую разослал в полицейские участки рейхсфюрер СС Гейдрих.

Я не знаю, случайно или нет у меня возникают подобные ассоциации, случайно или нет Лукашенко историк по образованию и в своё время даже похвалил Гитлера. Но слишком уж много совпадений.

В фашистской Германии выдавливали из страны евреев, в Беларуси – инакомыслящих. У нас даже изменение в законодательство придумали, позволяющее лишать инакомыслящих гражданства, то есть уже переплюнули фашистов.

В Германии органы правопорядка активно поддерживали «неравнодушных немцев», устраивающих погромы и убивающих евреев, у нас милиция активно поддерживает «неравнодушных белорусов», наводящих порядок в чужих дворах и убивающих инакомыслящих.

В фашистской Германии евреев помечали звездой, в современной Беларуси инакомыслящих помечают краской.

В Германии неважны были заслуги человека и его достижения. Известный банкир ты, профессор, заслуженный спортсмен или просто рабочий – всё отходило на задний план перед главным вопросом: еврей ты или нет. В современной Беларуси также не важно стало, простой ты рабочий, журналист, известный спортсмен, академик, банкир – всё это меркнет перед главным опредлением, свой ты или нет. И там и здесь людей разделили на высшую касту и низшую, на истинных арийцев («настоящих патриотов» и «защитников любимой») и евреев («протестунов», «свядомых» , «поганых писак»). Первых правоохранителям нужно защищать и беречь, людей второго сорта – бить, давить и убивать.

В Германии если избивали еврея, то говорили, что так ему и надо, не возбуждая уголовных дел даже по убийствам. В современной Беларуси если избивают инакомыслящих, тоже говорят, что так им и надо, и тоже не возбуждают уголовных дел по их убийствам. К ним даже медикам не разрешено испытывать сочувствие – это признак неблагонадежности. Там геноцид по национальному признаку, здесь – по политическому.

Тогда немцам прививали ненависть ко всем евреям, сейчас белорусам активно прививают ненависть – ко всем инакомыслящим, которых сделали врагами государства. Белорусов активно готовят к тому, что ради страны можно и нужно убивать, что «иногда не до законов». Я не хочу верить, но очень уж похожая ситуация для подготовки «окончательного решения вопроса».

Когда я смотрю, как бьют на улицах мирных людей, как стреляют в них, давят микроавтобусами, пытают в автозаках и в изоляторах, я гоню от себя мысль, что история повторяется. Да, по национальным или религиозным мотивам сегодня геноцид не устроишь, а вот по политическим – вполне. Я не верю во всё это и гоню от себя мрачные мысли, но они возвращаются всякий раз. После очередного убийства. После очередной истории пыток. После новостей о планируемых изменениях в законодательстве. После очередного брутального разгона мирных людей. После похвалы, щедро расточаемой государственным телевидением в адрес тех самых «неравнодушных», которым можно всё, которым фактически выдана лицензия на убийство. После очередного выступления Лукашенко, сеющего всё новые и новые плантации «праведной» народной ненависти ко всякому инакомыслящему. Я с ужасом жду момента, когда новый министр внутренних дел подпишет приказ об «окончательном решении вопроса». Ведь президент уже не раз довольно прозрачно намекал на это. Даже конкретные сроки называл. Но ещё теплится маленькая надежда, что у белорусских силовиков осталось хоть что-то человеческое, что у последней черты, когда будет подписан этот приказ, они всё же остановятся.

Опубликовано 16.11.2020  14:54

Как нацисты создали Варшавское гетто

Решение еврейского вопроса: как нацисты создали Варшавское гетто

80 лет назад было организовано Варшавское гетто

Дмитрий Окунев 
.
16 декабря 1940 года нацисты создали в Варшаве еврейское гетто. Оно стало крупнейшим в Европе. На небольшой территории в тяжелейших условиях проживало около 500 тыс. человек. В начале 1943-го немцы приняли решение о ликвидации Варшавского гетто. К тому моменту население сократилось примерно до 40 тыс. человек. Уцелевшие решились на восстание. Оно продлилось 27 дней: ценой привлечения огромных сил с артиллерией и танками нацистам удалось сломить сопротивление повстанцев.
.

21 сентября 1939 года руководство СС приняло решение окончательно перевести евреев в центры концентрации. Уже 8 октября на оккупированных нацистами территориях Польши было образовано первое еврейское гетто в Петркуве-Трибунальском. Самым большим гетто стало Варшавское. Решение о его организации 16 октября 1940 года принял генерал-губернатор оккупированной Польши Ганс Франк. Нацисты загнали на территорию в 307 гектаров все «неарийское» население Варшавы и десятки тысяч семей из провинции – суммарно до полумиллиона человек. Поляков оттуда предварительно выселили. Проход в гетто без разрешения немецкой администрации запрещался под страхом смерти. Любые контакты между огороженной и «вольной» частями столицы решительно пресекали патрули польской полиции, немецкой жандармерии и СС.

Самовольный выход из гетто карался тюремным сроком. С ноября 1941 года в отношении нарушителей режима стала применяться смертная казнь.

Тогда же вокруг гетто начали возводить стену, причем все сопутствующие расходы должны были нести сами евреи. Длина стены составила 18 км, высота – 3,5 м. Еврейские гетто возникали и в других городах: в марте 1941 года – в Кракове, в апреле – в Радоме и Люблине.

«Варшавское гетто было целым городом, большим городом, похожим и в то же время жутко не похожим на другие города мира, — подчеркивал советский историк Валентин Алексеев в своей книге «Варшавского гетто больше не существует». — Здесь было самоуправление во главе с «юденратом» (еврейским советом), была и еврейская полиция — «служба порядка» — в форменных фуражках, с желтыми повязками на рукавах и с резиновыми дубинками в руках. В гетто работали театры, были открыты рестораны, кафе, играли оркестры. На грязных улицах гетто, переполненных людьми, царили толкотня, шум, перебранка. Кричали нищие и торговцы, спешили рабочие и служащие, дельцы и люди неопределенных занятий, прохаживались крикливо одетые щеголи, многие были в застегнутых наглухо плащах и пальто, скрывавших отсутствие на теле белья. Тротуары были завалены горами отбросов и нечистот, так как канализация вышла из строя, а телег и тачек для вывоза мусора не хватало».

В отрезанное от всего мира гетто немецкие оккупационные власти запретили ввозить продовольствие сверх установленной нормы. В среднем на одного человека в месяц приходилось два килограмма хлеба с примесью целлюлозы и картофельной шелухи и 1/4 кг сахара. В гетто не хватало топлива, в квартирах царила страшная скученность. Летом 1941 года разразилась эпидемия тифа. Пациенты в больницах лежали по двое-трое на одной постели.

В домах, где был обнаружен тиф, всех жильцов запирали на две недели.

Сокрытие от немцев случаев заболевания тифом грозило еврейским врачам смертью. Жители Варшавского гетто страдали и от других болезней, таких как дизентерия, туберкулез, воспаление легких, грипп, кишечные и желудочные недуги. Убыль населения составляла 150 человек в день. За первые полтора года по вышеуказанным причинам умерли 80 тыс. евреев.

Тяжелее всех в Варшавском гетто приходилось беженцам: их было примерно 150 тыс. человек, пригнанных из западных районов Польши. Без имущества, которое можно было продать, без связей и знакомств, позволяющих найти заработок, без хлеба, топлива, одежды и мыла они влачили ужасающее существование в домах с загаженными лестницами. Изнуренные беженцы лежали на кроватях без движения. Как указывал в своем труде историк Алексеев, в газетах писали о случаях людоедства. Немногим лучше жилось варшавской еврейской бедноте, численность которой в гетто также достигала 150 тыс.

Историк Эммануэль Рингельблюм организовал в Варшавском гетто под видом «Общества празднования субботы» подпольный архив с целью ознакомить человечество с тем, что происходило в этом месте. Еще одним узником и очевидцем событий, благодаря которому мир узнал о творившихся в гетто ужасах, был поэт Ицхак Каценельсон. Он вел подробный дневник, который затем лег в основу книги «Сказание об истребленном еврейском народе», написанной в лагере во Франции. Оба летописца нацистских злодеяний были убиты своими мучителями весной 1944-го: Рингельблюм на руинах Варшавского гетто, Каценельсон – в Освенциме.

22 июля 1942 года евреев начали депортировать из Варшавского гетто в Треблинку, где за год нацистские преступники уничтожили 875 тыс. человек. На следующий день покончил с собой председатель юденрата Адам Черняков. В его предсмертной записке сообщалось: «Они требуют от меня, чтобы я своими руками уничтожил детей моего народа. Мне ничего не остается, как умереть».

Тем не менее, в гетто появлялись и активно функционировали нелегальные организации различного направления – от сионистов до коммунистов. Последние имели наибольшее влияние.

Между подпольщиками происходили разногласия. Еврейская боевая организация предложила остаться в гетто и организовать сопротивление, тогда как Еврейский боевой союз планировал покинуть гетто и вести борьбу за его пределами. После долгих обсуждений победили сторонники первого варианта.

18 января 1943 года в Варшавском гетто началось первое восстание. Оно продолжалось четыре дня и, несмотря на неудачу, привело нацистов к мысли о необходимости скорейшего решения «еврейского вопроса» в Варшаве. 16 февраля рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер подписал секретный приказ об уничтожении Варшавского гетто по соображениям «безопасности». К тому времени в живых оставались около 40 тыс. человек. 19 апреля начальник имперской службы безопасности и полиции Юрген Штроп приступил к исполнению приказа. В гетто ворвались два батальона войск СС. На проведение операции отводилось три дня.

Эсэсовцы не ожидали сопротивления, поэтому восстание застало их врасплох. Доведенные до отчаяния узники сражались отчаянно. В немцев полетели бутылки с зажигательной смесью, после чего бойцы СС отступили, вернувшись затем с артиллерией и минометами. Обитатели гетто сражались за каждый дом. Бои на городских улицах продолжались почти месяц. 28 апреля один из участников сопротивления Йосеф Раковер написал в своем завещании: «Еврейское гетто умирает в бою, в пламени, под звуки выстрелов, но без воплей – евреи не кричат от ужаса. Они принимают смерть как избавителя».

Силы были слишком неравны: немцы использовали танки и авиабомбы, евреи имели лишь стрелковое оружие. Нацисты стремились сжигать здания вместе с их защитниками. В гетто орудовали отряды огнеметчиков. Советский солдат Петр Горелик, участвовавший в освобождении Польши, отмечал в своей книге «Крепость Моссада в Варшаве»: «Евреи Варшавского гетто, в том числе дети, женщины, старики, вооруженные камнями, палками, несколькими пистолетами и винтовками, сопротивлялись регулярным частям вермахта дольше, чем вся Польша, дольше, чем великая европейская держава Франция».

14 мая 1943 года лично руководивший штурмом Штроп сообщил своему начальству о подавлении восстания и ликвидации Варшавского гетто, хотя схватки с отдельными разрозненными группами повстанцев продолжались. Как докладывал Штроп в Берлин, восстание было окончательно подавлено вечером 16 мая после взрыва варшавской синагоги. В столкновениях погибли 7 тыс. защитников гетто. Еще 6 тыс. человек сгорели заживо. Последние участники сопротивления до начала июня скрывались в подвалах.

13 августа 1943-го началось восстание в Белостокском гетто, которое нацисты также решили ликвидировать.

Местные подпольщики повторили подвиг варшавских, оказав немцам вооруженное сопротивление. Против восставших, сумевших раздобыть чуть больше ста единиц стрелкового оружия, один пулемет и бутылки с зажигательной смесью, были брошены огромные силы с артиллерией, танками и самолетами. Большинство бойцов гетто погибли, а 20 августа, после того, как кончились патроны, руководители восстания покончили жизнь самоубийством.

Источник

Опубликовано 16.10.2020  17:02

Igor Kanonik. The Minsk ghetto through the eyes of my father (part 1)

The story is written in a form where the events of 1941-1944 sometimes overlap with the events of the early 1970s. This is a real and true story of two families, Kanonik and Goberman, of which 32 people died in the Minsk ghetto. History unfolds in two time planes. Oddly enough, the past is connected with the present by the chain of events arising from one another.

The story was written in 2013, on the occasion of the 70th anniversary of the destruction of the Minsk ghetto, and corrected in 2019. Some photos are published for the first time.

*

On June 28, 1941, the Germans, not meeting much resistance, entered Minsk. The family of my father, David Kanonik, lived before the war near the Chervensky tract on Krupskaya Street. It was a large area of private houses behind the train station. All lived together in his house: grandfather Efim (Khaim) Yakovlevich Kanonik, born in 1903, grandmother Liza Davidovna Kanonik (maiden name Goberman) born in 1906, the elder sister of my father Luba, born in 1926, my father David, born in 1929, and grandmother Gita, the mother of grandfather Efim. Also in this house lived grandmother Esther, the sister of grandmother Gita. Both of two young children: father’s sister Rita, born in 1931, and brother Marat, born in 1938, died of dysentery before the war.

For several days, the Kanonik’s could not decide whether to leave to the east or stay in Minsk, and left the city only on June 26. Many families who left Minsk on June 23-24 managed to go far, and to cross the bridge over the Berezina River. But father’s family traveled only 40 kilometers when German troops in the uniform of the Red Army were dropped directly onto the refugee column.

My father David Kanonik (1929-1999, died in Israel). He spent more than two years in the ghetto; since September 1943 he was a partizan

Saboteurs told the refugees so that everyone would return to their homes, that in front of the Berezina River, there is no bridge and no opportunity to cross to the opposite bank. The bridge was indeed blown up on June 25 by Soviet military units during the retreat in order to detain the Germans on the Berezina River. Therefore, many refugees, including Jews, turned back to Minsk.

As early as on June 24, the top leaders of the republic and the city, hastily and secretly fled from Minsk to Mogilev, without informing the population that they needed to leave. Their escape caused the deaths of hundreds of thousands of people, and first of all the complete destruction of the Jewish population of Minsk and its environs, who ended up in the Minsk ghetto. It was a real betrayal of the city population.

Almost a month later, in mid-July, an order from a military commandant was posted throughout the city. All Jews were ordered to leave their homes and relocate to the ghetto area from July 20.

My father and his family got there and for more than two years they were prisoners of the Minsk ghetto – from July 20, 1941 until the beginning of September 1943. When my father managed to escape to the partizan detachment, the last 3,000 Jews remained in the ghetto. It was a month and a half before the last ghetto destruction action. On the twenties of October 1943, the Minsk ghetto, the largest of two hundred Jewish ghettos in Belarus, ceased to exist.

According to the archives and museums of Germany, about 150 thousand Jews died in Minsk, more than 40 thousand of them were Jews from Germany, Austria and the Czech Republic. Foreigners were clustered in the “Sonderghetto”, a special one inside a larger ghetto. There is a memorial in the park on Sukhaya Street, on the site of an old Jewish cemetery, in the territory of the former ghetto, which is dedicated to the Jews of Europe.

The only place where it is noted that 150 thousand Jews passed through the Minsk ghetto is the Berlin Holocaust Museum. Even on Wikipedia, the data is not accurate.

Of the 250 thousand pre-war population of Minsk, more than 100 thousand were Jews. The Minsk ghetto lasted two years and three months. Throughout this time, all those who died and were killed in small pogroms, which took place almost constantly, were buried in common grave-ditches in the territory of this cemetery. The cemetery existed from the middle of the 19th century; Jews were buried there after the war, until the early 1950s. In the early 1970s, the cemetery was closed, and in 1990 it was razed to the ground.

Father told how after the war they paved cobblestone on Collectornaya street (former Jewish) on the site between the street Nemiga (during the war it was called “Khaimstrasse”) and up to the street Sukhaya, and how they laid a road straight through the graves.

The convoy that left Berlin on November 14, 1941 was the third convoy of European Jews to the Minsk ghetto. The first, according to the German archives, was a convoy train, which left Dusseldorf on November 10, 1941. The second was a convoy from Frankfurt, sent on November 11, 1941.

And today, walking along the old part of Dusseldorf, right at the houses where the Jews lived, you can see copper square tablets. They, like in Berlin, are walled up on the sidewalk with the names of former residents deported to the Minsk ghetto. Later, in the winter of 1941–1942, there were many more trains from Hamburg, Berlin, Bremen, Cologne, Bonn, Dusseldorf, Frankfurt and Vienna – all to the Minsk ghetto.

These data are from Berlin museums and archives in Germany. It is better not to argue about statistics with the German pedants. In Soviet times, the number of Jews who died in the Minsk ghetto was belittled. For example, on the territory of the Khatyn memorial complex, created in 1969, there was a memorial plaque-niche in a long wall (I think it is still in the same place), which lists several streets that entered the Minsk ghetto region, and it says that 75 thousand peaceful Soviet citizens died there.

The Holocaust of Jews in the territories of the former Soviet Union remained a secret for several decades after the end of the war. For ideological and political reasons, the Soviet regime did not recognize the uniqueness and scale of the extermination of Jews by the Nazis. Only after the collapse of the Soviet Union the documentation and perpetuation of the memory of Holocaust victims become possible.

… Father told me that at first they lived in the ghetto on Ostrovsky Street, not far from the entrance gate from the side of Nemiga Street. Almost every day three enormous gas chambers drove into the ghetto; they stopped near a public park on Ostrovsky. There followed a raid on the Jews – those who did not go to work or could not hide in the pre-prepared “malinas.” “Malina” was the name for hiding places under the floor of the house, between the floor and the ground, or for a small secret room, which was obtained after making an extra large wall. Policemen caught all who came across, and driven them into the gas chamber. Cars drove the Jews to “Maly Trostenets” and burned them there.

The first commandant in the Minsk ghetto was Major Richter, he often liked to go around the ghetto, accompanied by policemen and with a whip in his hand. And God forbid if someone does not take off his headgear when he met him, or catch his eye with a poorly sewn armor. These were round yellow stripes on the clothes, front and back, which should have been worn even by children from 12 years old. Later, under the yellow stripes, they forced to sew a small white ones, but only on the chest. Last names and numbers corresponding to the house number in the ghetto were written on these small stripes, since all the houses were numbered. It was a kind of residence permit.

During the next, largest, fourth pogrom (July 28-31, 1942), in which about 30 thousand Jews died, the elder sister of my father Lyuba died. Police officers, as usual, walked the ghetto streets and handed out leaflets. Lyuba told her mother that she would go outside and take the leaflet. Her mother tries to dissuadedher, but Lyuba came out and no one saw her since than…

My father’s sister Lyuba, b. 1926, Photo1939

It turned out that like this the policemen lured people from houses and shelters, where there was still the opportunity to hide.

Also during this pogrom, died grandmother Esther, the sister of grandmother Gita. When everyone who was in the house managed to hide in the “malina”, she closed the hole, laid a rug on top and sat on the bed in the bedroom. She told to the Germans and policemen who entered, in Yiddish that she is blind and can not see nothing. Then a German took her arm and slowly led her out into the street towards the gas chamber. And thus Esther left, taking away the danger from her family…

July 28, on the first day of the great pogrom, my father and grandfather Efim, as part of the work team, managed to leave the ghetto to work at a meat factory early in the morning. On the way to work, a group of Jews was constantly accompanied by several policemen. They met a large convoy of Ukrainian policemen (from July 10, 1941, several convoys of the 1st Ukrainian police battalion stationed in Minsk), which marched towards the ghetto. Soon after, shots were heard from the ghetto.

By the end of the working day, all Jews were informed that they will not return to the ghetto, but remain at work for the night. The same way they spent the next two nights. The pogrom in the ghetto ended at exactly three in the afternoon on July 31. When father and grandfather returned to the ghetto in the evening, they realized that only mother, Liza, was alive, but the sister and two grandmothers were gone. This was the fourth large pogrom planned by the Germans.

Liza Kanonik (Goberman) born in 1906, my father’s mother. She escaped from the ghetto in early August 1943. Almost a year was a cook and worked in the hospital of the partizan detachment. Photo taken in 1946

It is officially known that in Maly Trostenets, the Germans killed 206,500 people, and more than half of them are prisoners of the Minsk ghetto. It is also known that this figure is greatly underestimated.

The outstanding German intellectual-historian Hans-Heinrich Wilhelm in his book “Operational Group A of the Security Police and SD 1941–1942 ”confirms and reliably states that in 1942, 1,000 Jewish transports (railroad cars) were observed in the vicinity of Minsk. This German historian claims that the number of foreign Jews deported to the Minsk region in 1942 is, according to conservative estimates, 75 thousand people. Most of these European Jews, bypassing the Minsk ghetto, went directly to the extermination camp Maly Trostenets.

But even earlier there was a third big pogrom. There was a large sand pit in the ghetto. And it was there that in 1947, with funds raised by surviving Jews, one of the first monuments to the victims of the Holocaust was erected on the territory of the entire Soviet Union. The inscription on it was made in Yiddish. But at that time, for well-known reasons, they could not write on the monument that these 5,000 Jews were the victims of the third pogrom, organized on the Jewish holiday of Purim on March 2, 1942.

The pogrom began by shooting 200 children of the orphanage, along with teachers and medical workers. The orphanage was located on Ratomskaya Street (later Melnikaite) next to the quarry. The Gauleiter of Belarus Wilhelm Kube was present when they were shooting the children, he threw candy to them. After the execution of 5,000 Jews, the Germans did not allow the quarry to fall asleep for several days. Father said that after the execution, the snow fell, and the executed Jews lay for several days, covered with snow.

Unfortunately, even in 2000, when the “Pit” Memorial was created on this site, they also forgot or did not want to indicate the total number of Jews who died in the Minsk ghetto.

There was one more place of mass executions of Jews from the ghetto – the victims of the first two large pogroms were mostly shot there. The first big pogrom, dedicated to the holiday and due to the lack of space for the resettlement of European Jews, took place on November 7, 1941. The Germans “loved and tried” to organize large-scale pogroms for the Soviet or Jewish holidays. They forced the Jews to form columns and walk along the central square of the ghetto, Yubileynaya square, as in a demonstration. These columns immediately after the “parade” drove to Tuchinka. Thus perished 12 thousand Jews.

The second big pogrom, connected with the urgent preparation of a place for the resettlement of European Jews (“sonderghetto”), took place on November 20, 1941, in which another 20 thousand Minsk Jews died. All this happened in the village of Tuchinka, in clay quarries on the territory of three old brick factories. Over 30 thousand Jews were shot there on the outskirts of Minsk during the existence of the ghetto.

Unfortunately, in the postwar years this place was forgotten. Perhaps one of the reasons for oblivion is that before the war, the 6th NKVD colony was located next to Tuchinka. That is, both Germans and Chekists inherited there. Today it is a territory near Kharkovskaya Street, in the direction of the Calvary Cemetery. A modern Tuchinka park barely overlapes this territory.

All the surviving ghetto prisoners had a peculiar psychological syndrome for 25 years after the war. They walked around the streets where the ghetto was. They didn’t tell anyone about this, and in general they tried not to touch the ghetto subject. Of course, the postwar state policy contributed to this. Persecution of Jews in the late 1940s. The murder of Solomon Mikhoels in Minsk in January 1948 (there were rumors in Minsk that the death of Mikhoels was an officially organized murder). Destruction of Jewish culture, August 12, 1952 in the cellars of the Lubyanka were shot 13 members of the JAC – the “Jewish Antifascist Committee.” An anti-cosmopolitan company that acquired anti-Semitic forms. The “doctors’ plot” at the beginning of 1953. And state antisemitism, which intensified in the late 1960s and in the 1970s.

How did Minsk Jews manage to perpetuate the memory of their fellow compatriots in the years when no one wanted to hear about the Holocaust?

The first organized Jewish rally at the Pit took place on Victory Day in 1969. Fifty people gathered, mostly Jews who lived close to the Pit, and their relatives. My father’s brother Edik Goberman, born in 1945, lived with his family in Zaslavsky Lane.

Not many Minsk residents know that the first two flower beds on both sides of the monument were made by Jews living near the Pit. But in front of the round flowerbeds, two large flowerbeds were made in the form of Magen David, this was in the early May 1969. These flower beds did not stand even a day, there even did not manage to put flowers. It remained a mystery how the KGB found out about them, but in the evening of the same day four persons in gray suits immediately went to the house of the organizer of these community workers in the Pit.

In the courtyard, where the Chekists entered, stood dozens of shovels and a rakes. KGB officers said they were aware that work was underway at the Pit to clear the area. And then it sounded in an imperative tone: “Get rid of these flower beds of yours until the morning!”

It had to redo the six-pointed flower beds into round ones at night. And when on May 9, 1969, the Jews first rallied at the Pit, everyone saw two round flower beds with flowers.

A few words about the organizer of the community workers. This was one of the first Minsk Zionists, everyone called him Feldman, perhaps this was not his real last name. According to the stories of his former neighbors, he was like a bone in the throat for the KGB. At the end of 1972, he was taken to Moscow and put on a plane flying to Vienna, from where he allegedly flew to Israel. In the early 1990s, after almost 20 years, his former neighbors searched for him in Israel, but never succeeded…

During Brezhnev’s time the Jews, who had something to lose, were afraid to come to the “Pit” on Victory Day. I myself have seen many times how Jewish intellectuals walked from Yubileynaya Square down Ratomskaya Street (later Melnikaite) past the market, constantly looking over their shoulder. It was rumored that disguised KGB officers photographed people. But every year more and more Jews came to the Pit.

Translation from the original by Igor Shustin

(to be continued)

Published 04/12/2020 02:19

«Немцам предстоит изобрести себя как нацию заново»

АЛЕЙДА АССМАН: БОЛЬШОЕ ИНТЕРВЬЮ

текст: Даниил Коцюбинский

Detailed_picture© WDR

Профессор Констанцского университета и крупнейший в мире специалист по вопросам исторической памяти и мемориальной культуры, автор многих книг, четыре из которых вышли на русском языке в серии «Библиотека журнала “Неприкосновенный запас”» издательства «НЛО», Алейда Ассман в конце сентября 2019 года приехала в Санкт-Петербург, чтобы принять участие в конференции «Гранин и Германия. Трудный путь к примирению». Также Алейда Ассман представила свою новую книгу — «Забвение истории — одержимость историей», только что вышедшую на русском языке. По просьбе COLTA.RU об этой трилогии, включившей в себя работы разных лет, с Алейдой Ассман побеседовал историк Даниил Коцюбинский.

«Кем мы, немцы, хотим быть?»

— В вашей книге вы затрагиваете множество тем, но при этом красной нитью через 500-страничный том проходит тема немецкой мемориальной культуры. Вы утверждаете, что эта культура должна помочь немцам «переизобрести себя как нацию». В России, уверен, многих это удивит: зачем «изобретать заново» то, что уже и так хорошо, если учесть, что ФРГ сегодня — одно из самых успешных национальных государств Европы?

— Германия очень успешна экономически, но тема нации для нас по-прежнему табуирована. В Евросоюзе все чувствуют себя, в первую очередь, представителями своего государства, своей нации и лишь во вторую очередь — представителями Европейского союза. В Германии наоборот: немцы, прежде всего, чувствуют себя представителями ЕС и лишь потом — представителями своей нации. Немецкие интеллектуалы не любят говорить о «нации», потому что они боятся, что следующий шаг в этом разговоре — «национализм», а затем и «национал-социализм».

— Но если с экономикой у Германии все хорошо, зачем специально размышлять о том, кем немцы должны себя считать в первую очередь — «нацией» или «частью Европы»?

— Истина не только в деньгах. Художник Ансельм Кифер как-то сказал: «У всех наций, которые существуют в Европе, есть свой национальный миф. Но у нас, немцев, такого мифа нет». Немецкий миф был опасным и деструктивным, и мы не хотим его возрождения. Мы надеялись, что сможем просто «принадлежать к международной семье народов» и забыть о нации. Но оказалось, что это не работает.

— В чем именно это «не работает»? Где доказательства того, что отсутствие национальной идеи — действительно проблема для немецкого общества?

— Проблема в том, что концепция нации, от которой отказались либеральные интеллектуалы, была подхвачена и присвоена ультраправыми. Они утверждают, что мы, немцы, не можем жить без позитивного концепта нации. Они стремятся к такой истории нации, которая основана на чести и гордости…

— И вы, со своей стороны, считаете нужным предложить немцам романтический проект нового немецкого национализма, альтернативный правому?

— Нет, конечно же, это было бы абсурдом! Мы не можем вернуться в 1807 год, когда Фихте писал «Речи к немецкой нации». Фихте хотел создать единую нацию из какой-то мешанины. Но сегодня перед нами стоит задача, по сути противоположная. Мы не пытаемся создать «что-то из ничего». Есть нечто конкретное, оно уже существует и должно быть проработано. Немецкая нация — это то, что должно быть основано на определенном повороте, на новом национальном нарративе, который включал бы то, что было нами забыто, и реинтерпретировал историю, базируясь на исторических исследованиях и памяти о жертвах.

© «Новое литературное обозрение»

— Как именно должна выглядеть позитивная национальная идея Германии сегодня? Не будет ли это просто возврат — на новом, разумеется, идеологическом уровне — к старой, предложенной все тем же Иоганном Готлибом Фихте, идее Германии как лидера Европы?

— Если Германия нашла свое место в рамках ЕС, это стало возможно потому, что германская нация примирилась с другими нациями — Францией, Россией и другими. На протяжении 40 лет Германия была расколота, Германия была маленькая, само воссоединение Германии воспринималось многими другими странами как угроза. Многие в других странах очень опасались того, что в итоге слияния ФРГ и ГДР возникнет гипертрофированное немецкое самосознание. Но боялись этого также и многие немцы! Они боялись стать единой нацией. Было очень мощное противодействие национальному стремлению со стороны интеллектуалов. Например, были очень жаркие дебаты относительно переезда столицы из Бонна в Берлин, из маленького провинциального города — в прежнюю столицу, а также по поводу создания — в эпоху канцлера Гельмута Коля — Национального исторического музея.

Но нельзя же вечно жить страхом перед идеей нации и ее отрицанием! Германия должна была взять на себя политическую ответственность. Вот почему такой важной стала тема мемориальной культуры, к которой прикован и мой интерес. Мемориальная культура является средством изменения национальной идентичности. Она должна быть основана на рефлексии и включать в себя в том числе негативные эпизоды, а также раскаяние и чувство ответственности за свои преступления в прошлом. И — в более широком смысле — она должна ответить на вопрос, который должен быть задан: кем мы, немцы, хотим быть?

— Основоположник теории коллективной памяти Морис Хальбвакс, которого вы часто цитируете, считал, что идентичность группы базируется, прежде всего, на ее актуальной памяти о ключевых событиях прошлого, о корнях и истоках, а не на мечте о будущем…

— Я не верю в возможность четкого отделения «будущего» от «прошлого». Вопрос о том, кем вы хотите быть, нельзя отделить от вопроса о том, кем вы были. По этой причине я перечислила четыре пункта европейской идентичности в моей книге «Европейская мечта». Они взяты из прошлого опыта как ключи для будущего развития. Книга переводится на русский язык и выйдет в следующем году.

Вообще идентичность, как и нарратив, не может быть построена «с нуля», это должно быть основано на работе с материалом прошлого. Забывание прошлого подразумевает опасность того, что вы его можете повторить. Это нужно помнить, чтобы отличаться от прошлого и не повторять его. Мы воспринимаем преступления прошлого не только с точки зрения германских преступников, но также с точки зрения их жертв. Цель нашей исторической памяти состоит в том, чтобы дистанцироваться и освободиться от тоталитарного нацистского прошлого, попытаться стать открытыми, сделать акцент на истории соседей, которые пострадали от немцев. Если мы включим память этих народов в свою память, мы научимся в дальнейшем быть более диалогичными и не запираться в нашей «мегалотимии» (то есть в желании быть признанными другими в качестве высших — термин Фрэнсиса Фукуямы).

— Если современные немцы должны относиться к Третьему рейху как к чему-то чужому, не имеющему к ним исторического отношения, тогда зачем им вообще об этом специально помнить? Ведь — опять процитирую Хальбвакса — группа стремится помнить только о том, что считает своим, а не чужим.

— Если мы строим память на жестком групповом разделении на «ингруппы» и «аутгруппы», на «своих» и «чужих», на «друзей» и «врагов», мы автоматически отстаиваем этнически однородное общество. Это эксклюзивный вид групповой идентичности, он лишает права на существование тех, кто происходит из других мест и у кого другие групповые истории. Такой подход может оказаться геноцидным. Хальбвакс, который был убит нацистами, конечно, не имел в виду такую «закрытую» групповую память. Он вообще говорил о социальной памяти, которая существует неформально и не поддерживается бюрократией и армией. Для Хальбвакса разные группы существуют в одном обществе. И давайте не будем забывать очевидное: каждый человек всегда принадлежит к разным социальным группам!

А почему надо помнить о преступлениях даже того прошлого, которое стало для нас чужим, — потому что, если ты это забудешь, оно повторится. Мы это видим на примере AfD — движения «Альтернатива для Германии». Они реально не хотят помнить о преступлениях прошлого, они «удаляют» Гитлера из немецкой истории. Дело в том, что всякая память селективна. И каждый выбирает для себя те «кусочки», которые ему нужны. Поэтому, выбрав те фрагменты немецкой истории, которые им выгодны, приверженцы AfD строят для себя пьедестал, пропагандируя свои гордость и честь. И так происходит не только в Германии, но и повсюду в Европе: в Италии снова превозносят фашизм, в Испании вновь чествуют Франко! Я очень надеюсь, что в Германии благодаря ее мемориальной культуре эти попытки не будут столь успешными.

Можно привести также пример Австрии, у которой тоже фашистское прошлое. Но после 1945 года у австрийцев не было внешнего давления, которое заставило бы их проработать свое прошлое, и вплоть до 1980-х годов они принимали миф о том, что стали первой невинной жертвой Гитлера. У них не было общественных движений, критически настроенных по отношению к собственному прошлому, каким было молодежное движение 1960-х годов в Германии, когда дети противостояли родителям и поднимали вопрос об их вине. Поэтому в Австрии существует сильная фашистская преемственность, закрепленная в феномене FPÖ (Австрийской партии свободы).

Вообще угроза неофашизма существует не только в Европе, но и в других странах, даже в США…

— Иными словами, многие государства в современном мире страдают своего рода хронической «фашистской инфекцией», которую надо регулярно подавлять «инъекциями» антифашистской исторической памяти?

— Я бы говорила не о «регулярных инъекциях», а, скорее, о трансформации идентичности. Если вы хотите медицинскую метафору, я бы предложила другую: иммунитет, который также является формой исцеления. Но мы все же говорим не о лекарствах и болезнях, мы имеем дело с процессом обучения. То, о чем мы говорим, — это есть усвоение уроков истории.

Только что вышла толстая книга американки Сьюзан Нейман (Susan Neiman) «Learning from the Germans: Race and the Memory of Evil» («Обучаясь у немцев: раса и память о зле»). Автор — с Юга США, и она пишет, что расизм сегодня продолжает существовать в менталитете и поступках людей. И она как раз говорит: нам, американцам, надо больше учиться у немцев, учиться технологии преодоления прошлого, которая не позволяет истории продолжиться через «натурализацию» зла и через движение к повторению расистского насилия…

— В выступлении на конференции «Гранин и Германия» вы сказали о том, что народам, прежде всего, следует помнить о жертвах насилия — как своих, так и чужих. В то же время в одной из ваших книг («Длинная тень прошлого») вы писали о том, что немцам необходимо помнить, в первую очередь, о преступлениях Третьего рейха и жертвах Холокоста, а о страданиях немецкого народа в период Второй мировой войны (бомбежках, массовых изнасилованиях, депортациях etc.) следует сохранять память лишь на регионально-семейном, а не общенациональном уровне. Нет ли между этими двумя тезисами противоречия?

— После 1945 года немцы помнили, в первую очередь, свои собственные страдания. Их собственная травма, а также травма стыда препятствовали развитию у немцев сочувствия к еврейским жертвам. Потребовались три-четыре десятилетия — смена поколения, — чтобы немцы смогли разблокировать свою эмпатию по отношению к другим жертвам. После того как в Германии установились рамки памяти о Холокосте, после воссоединения двух государств было абсолютно законно и необходимо расширить эти рамки и дать место также травмирующим событиям, связанным с самим немецким народом и его трауром.

Вообще же путь развития мемориальной культуры всегда находится в стадии разработки и продолжается по сей день. Помимо памяти о жертвах Холокоста, а также о собственных травмах немецкий народ должен узнать и о других гуманитарных катастрофах, за которые Германия несла ответственность, и признать их. Например, о страданиях народов гереро и нама — первом геноциде XX века, осуществленном германскими колониальными властями. Многие европейские народы пострадали от германского нацизма. Особое место здесь должна занять блокада Ленинграда, унесшая жизни миллиона человек…

— Но если идентичность группы базируется на все время расширяющемся покаянии за преступления прошлого, как перейти от депрессивного к оптимистическому восприятию себя как нации?

— Если в истории вашей нации имели место преступления, у вас есть шанс либо раскрыть их, раскаяться в них и почтить память жертв — либо скрыть их, молчать и таким образом продолжать причинять зло жертвам. Речь не о депрессии или оптимизме, речь о принятии морального решения.

Понятие вины применимо только к человеку, который должен быть привлечен к ответственности. Когда же мы говорим о politics of regret (Джеффри Олик) — политике сожаления, извинения, раскаяния, — мы говорим о государствах, которые берут на себя ответственность намного позже того времени, когда произошли события.

Национальная гордость — очень сильная вещь. И было очень трудно преодолеть тип мышления, основанный на «гордости и чести», потребовалось много времени, чтобы развить иной, основанный на сочувствии к жертвам, вид памяти в истории человечества. Данный процесс стимулируется эмпатией и чувством ответственности. Это положительные качества, и им подражают сегодня во многих странах.

Вообще «покаяние» — это термин, идущий из сферы религии и имеющий отношение к искуплению греха и вины. В исторической памяти нет и не может быть искупления. Кто мог бы простить такое непостижимое преступление, как геноцид? Христианский, православный, еврейский Бог? А как быть с неверующими? Поэтому не искупление, но общая память — не только о жертвах, но и с жертвами — может заставить нас стать более мирными нациями.

— При этом память о Холокосте, по вашему мнению, всегда будет занимать центральное место в немецкой мемориальной культуре. Сколько лет или веков эта память должна оставаться ключевым элементом немецкого самосознания?

— Эта память не подлежит количественному измерению. И для памяти о Холокосте нет временных ограничений. В Германии и во многих других местах она стала частью самосознания и идентичности. Это определяет нас. Если мы забываем об этом, мы больше не «мы». Кстати, наш центральный День памяти об этом событии приходится на 27 января, потому что в этот день в 1945 году Красная армия освободила Освенцим — факт, который часто игнорируется или преуменьшается в западной памяти о Холокосте. И у меня вопрос: почему это не стало Днем памяти, который мы разделяем с российским народом? Можем ли мы изменить это в будущем?

— И все же: почему применительно к памяти о Холокосте нельзя использовать стратегию постепенной нейтрализации и музеефикации, то есть ту технику забвения, о которой вы подробно пишете в первой части вашей книги? Нет ли опасности того, что негативная память немцев о своем прошлом в конечном счете превратится в аргумент в пользу своего превосходства над другими: «Мы умеем так образцово раскаиваться в ошибках нашего прошлого, что теперь можем научить этому всех остальных!»

— Есть немецкие интеллектуалы, которые говорят именно это: мы не должны гордиться собой как «чемпионы мира по умению помнить». Но разве речь идет о гордости? Если Германия вновь обрела некоторое достоинство среди наций, то это потому, что она усвоила ценности и воспоминания, которые делают возвращение к старым формам агрессии маловероятным. Немцы в XX веке первыми стали чемпионами мира по убийствам, прежде чем стали чемпионами мира по памяти. Эти две вещи связаны, поэтому нет повода для гордости, но только для самосознания, сочувствия и сожаления.

«Я остаюсь приверженцем идеи нации»

— С одной стороны, вы стремитесь к формированию у немцев полноценной национальной памяти. Но, с другой стороны, сами пишете, что эта память недостаточна и что ей нужна помощь со стороны локальных «памятей», в том числе региональных, городских, в которых нет «пробелов и разрывов», которые не нагружены сознанием коллективной исторической ответственности за эпоху нацизма и его преступления. И в то же время вы рассматриваете регион просто как одно из «мест памяти» (lieu de mémoire), то есть как объект памяти, а не субъект. Почему? Разве регион не может быть активным носителем исторической памяти?

— Я абсолютно согласна с вами. В регионах развиваются специфические местные воспоминания, как и в городах. Вообще я делаю различие между исторической политикой, то есть тем, что делает государство через музеи, школьные программы, коммеморативные практики и т.д., — и мемориальной культурой, которую создают искусство, литература, гражданское общество и разного рода локальные группы. В том числе города и регионы. И эта локальная мемориальная культура очень прочно привязана к месту — в одном городе совершенно не знают, что происходило в другом. Здесь вы видите важное множество, встроенное в национальную память, потому что все региональные «памяти» содержатся в единой национальной памяти и создают ее напряженность и творческую динамику.

— Но почему бы в этом случае не предложить Германии вместо национального — нагруженного негативными переживаниями и чреватого опасностями фашистского реванша — региональный мемориальный проект? Почему мемориальный акцент не сместить с «германской нации» на «Германию регионов»?

— Потому что у нас есть государство, и оно необходимо! И государству нужна национальная мемориальная культура. И мы, ученые, должны работать вместе с государством. Да, я — независимый ученый. Но я должна стараться делать то, что предотвращало бы тоталитарные тенденции в развитии государства и укрепляло бы демократические.

— Нобелевский лауреат по литературе Гюнтер Грасс — которого вы также много цитируете и который тоже, как и вы, беспокоился о том, чтобы в немецком обществе не возродились тоталитарные настроения, — как известно, выступал против объединения ФРГ и ГДР. В том числе потому, что стремился инициировать полноценный разговор не только о жертвах Холокоста, но и о немецких жертвах времен Второй мировой войны, не опасаясь при этом развития в обществе реваншистских настроений, угроза которых ему виделась как раз в воссоздании «большой Германии». Почему сегодня не попытаться сделать ставку на локальную, региональную немецкую память, свободную от угрозы нового авторитарного реванша?

— Есть такая позиция: «мы не хотим возвращаться к понятию нации, мы все обожглись на понятии “нация”, и потому пусть будет Европа регионов». Австрийский писатель и мой друг Роберт Менассе в различных своих произведениях — даже в художественной прозе — представлял эту позицию, и я с ним много спорила.

Я считаю понятие нации очень важным. Я остаюсь приверженцем идеи нации. Дело в том, что Германия — страна иммиграционная, к нам приезжает огромное количество народа, и только нация может их всех «переварить».

— Вы хотите сказать, что Германия и германская нация должны существовать, в первую очередь, для мигрантов?

— Нет, разумеется! Не «для» мигрантов, а «с» мигрантами. Для этого нам и требуется «новое изобретение нации».

«История всегда частична и избирательна»

— Президент России Владимир Путин тоже много говорит о «возрождении российской нации». Как в этой связи вы оцениваете его деятельность в этом направлении?

— Говорить о «нации» можно очень по-разному. Китайцы тоже хотят построить «национальное государство», но это совсем не то, чего хотим мы, немцы. Они хотят создать империю и назвать ее нацией. Историческая политика, которая не опирается на живую мемориальную культуру и которая подменяет нацию империей, становится тоталитарной.

— Вы полагаете, в России также речь идет о тоталитарной исторической политике и тоталитарном режиме?

— Я говорю о конкретных критериях. Сейчас в России правительство принимает властные решения и берет на себя ответственность за создание новых музеев. Это идет рука об руку с отстранением от мемориальной активности представителей гражданского общества и закрытием или демонтажом созданных ими музеев и архивов. Я хотела бы видеть общие и совместные усилия в мемориальных проектах, но то, что я вижу, — это «отсечение» независимого мышления и гражданского участия. Если критически мыслящий историк теряет свою работу, если ученые не могут покинуть страну, не могут общаться с зарубежными коллегами, если музеи закрываются, если царит цензура — то да, это захват мемориальной культуры государством.

Чего я сейчас не вижу в России — так это попыток создать демократическую национальную память, которая учитывала бы воспоминания российских граждан. Средства массовой информации не вызывают острых дискуссий по этим темам, где бы сталкивались разные мнения, а инициативы гражданского общества часто подавляются. Например, отброшена память о революции 1917 года. Она просто исчезла, как потухшая звезда! Но с этим событием связано много воспоминаний: с одной стороны, это воспоминания о позитивных явлениях — таких, как модернизация, социальная мобилизация, эмансипация и искусство, с другой — о государственном терроре. Причем эти воспоминания актуальны для граждан как России, так и иностранных государств. Налицо акт забвения или молчания, но нет попытки переосмыслить это прошлое в свете настоящего. То же самое относится и к 1989 году: коммеморации, связанные с 30-летним юбилеем событий этого года, проходят сейчас во многих странах, но не в России, хотя Горбачев назвал эти события второй (демократической) революцией! Вообще у меня ощущение, что в российском обществе есть масса воспоминаний, но лишь немногие из них находят отклик в публичной сфере (как 9 Мая). Я полагаю, что вопросы коллективной и национальной идентичности вытекают из исторического понимания того, откуда мы пришли и что пережили в прошлом. Конечно, сегодня идентичности должны меняться, поскольку и обстоятельства радикально меняются, но здесь — в России — я вижу не трансформацию (перестройку) идентичности, подкрепленную памятью, а, скорее, новую идентичность, созданную «с нуля» и притом с очень избирательными отсылками к прошлому.

— А разве разговор о «создании немецкой нации заново» не похож на попытку создать ее «с нуля»? Вообще как немецкая история начиная с 962 года, с создания Священной Римской империи германским королем Оттоном I, может быть «единой немецкой историей» и в то же время состоять из пробелов и разрывов, отчуждающих от общей немецкой истории некоторые фрагменты и даже целые эпохи?

— Честно говоря, 962 год ничего не значит ни для меня, ни для тех, кого я знаю. И непонятно, почему это должно стать началом истории Германии. История, которая вошла в память, — это нарратив, а не длинный список дат, связанных хронологией. Повествования всегда частичны и избирательны, но они что-то говорят о том, кто мы, напоминая нам, откуда мы, и ориентируя нас на то, кем мы хотим быть в будущем. В Германии только AfD заинтересована в долгом и непрерывном историческом повествовании, чтобы скрыть «пробелы и разрывы» нацистского прошлого, которое явилось периодом безудержного насилия. Все остальные, включая молодое поколение, больше интересуются исторической правдой (то есть ключевыми событиями прошлого, которые важны для формирования нашей мемориальной культуры), чем гладкой преемственностью, созданной политической партией.

Повторяю, нет исторических повествований без пробелов и разрывов. Поэтому всегда надо задавать вопросы. Что именно входит в рамки памяти? Кто рассказывает историю? Кто извлекает выгоду из этой истории? Кто страдает от молчания? Все эти вопросы являются частью процесса, который призван сделать повествование более инклюзивным и плюралистическим для общества, откликающимся на различные требования и на эмоциональный напор.

— Вы пишете, что при тоталитарных режимах государство насаждает «обязательную патриотическую версию истории, как это сейчас происходит в России». При этом «индивидуальные воспоминания и семейные истории приобретают статус аргументов в пользу альтернативной истории, которыми пользуются диссиденты и неправительственные организации». Как в этом случае вы охарактеризуете политический режим в Израиле, где, по вашим же словам, с одной стороны — государственный мемориальный патриотизм, а с другой — «альтернативная история» общественных деятелей «Зохрота» и сообществ интеллектуалов, стремящихся сохранить память о Накбе — трагедии депортации палестинского народа?

— Израиль находится в положении оккупирующей нации, стирающей память о палестинцах. Это то, что делали все народы-колонизаторы: они захватывали землю и стирали память коренных народов. Сегодня мы можем рассказать ту же историю о прошлом европейских или американских наций-колонизаторов, но в случае с Израилем это происходит в настоящем, на наших глазах, и никто не возражает из-за позиции властных структур и наличия табу. В Израиле есть много людей, которые возражают против этого колониального стирания палестинского прошлого, но, к сожалению, они не имеют голоса в стране и не имеют политического представительства. «Забывание» в этом случае не является невинным актом незнания… Если в этом регионе когда-либо будет установлен мир и будут построены два государства, должно быть место для двух памятей/историй и для признания взаимной травмы и несправедливости попыток стирания памяти.

— В демократических странах, в отличие от недемократических, по вашим словам, есть «рынок истории, предлагающий различные исторические нарративы». Как в этой связи вы оцениваете криминализацию отрицания Холокоста, которая существует в Германии и многих европейских странах? Не противоречит ли уголовный запрет на отрицание Холокоста принципам «свободного рынка исторических нарративов»?

— Термин Geschichtsmarkt («свободный рынок исторических нарративов») использовался в начале XX века, когда исторические книги были бестселлерами, а историки писали для широкой читательской аудитории, состоявшей из бюргеров. Несомненно, существует множество противоборствующих нарративов и контрнарративов, но что не допускается — это подрыв правил исторической науки. Поэтому некоторые нормы необходимо соблюдать. Отрицать историческую реальность убийства европейских евреев немцами и сотрудничающими народами запрещено в Германии, где последствия этих преступлений все еще видны в очень многих местах. Отрицать эту историю — это не просто «создавать альтернативную версию истории», но ставить под сомнение устоявшиеся основы истины и факты историографии и, таким образом, явно посягать на демократические принципы.

«Исследование памяти — понятие многозначное»

— Какова основная цель науки о коллективной памяти? Сперва вы говорите о том, что не стремитесь поучать социум: «В моей книге <…> не ставится вопрос: “Что должны помнить немцы?” Меня, скорее, интересует вопрос нашей встречи с историей». Но далее все же предлагаете верную, с вашей точки зрения, расстановку мемориальных акцентов: «…необходимо укреплять память о Холокосте с помощью символов, ритуалов и средств массовой информации». Так что же такое изучение памяти — академическая наука или политическая журналистика?

— Исследования памяти (memory studies) могут являть собой одно из трех направлений — либо быть всеми тремя сразу. Первое: вид этнографической полевой работы, наблюдение за культурными обычаями в настоящем или, если это связано с деятельностью людей в прошлом, форма историографии. Второе: это дискурс, основанный на участии, в котором ученый оказывается вовлечен в объект своего исследования. (Кстати, так или иначе, это верно для историографии в целом, но редко признается должным образом.) И третье: исследование памяти также является критическим дискурсом, вырабатывающим нормы для оценки процессов в дополнение к их описанию. В этом случае, однако, нормы основываются на дискурсивных процессах и (хочется надеяться) на прозрачных принципах; при этом эти нормы не должны обязательно разделяться читателями.

— Вы называете Холокост главным событием XX века и память о Холокосте — центральным мемориальным сюжетом. Цель понятна: сделать человечество максимально чувствительным к правам человека, чтобы не допустить повторения геноцида. Но почему мировое сообщество на протяжении десятилетий — когда память о Холокосте уже преодолела стену молчания, а затем оказалась в центре международного мемориального дискурса — так поздно замечало новые случаи геноцида? В Камбодже в 1970-х годах. В Руанде в 1994-м. В Мьянме (геноцид рохинджа) в последние несколько лет. Есть и другие примеры. И в ваших книгах вы пишете о Холокосте, о геноциде народов гереро и нама, о геноциде армян, но гораздо меньше обращаете внимание на более современные примеры геноцидов. Означает ли это, что память о Холокосте не оправдывает тех надежд, которые на нее принято возлагать? А в случае с памятью о Накбе даже мешает, накладывая на этот мемориальный дискурс табу?

— Акцент на Холокосте связан с моим собственным национальным, историческим и поколенческим видением. И это ужасная человеческая трагедия, что геноциды продолжаются по сей день вместо того, чтобы успешно предотвращаться! Но больше нет такой длительной задержки в выявлении и признании этого. Я думаю, что в этом отношении Холокост внес изменения, потому что его запоздалое признание, а также исследования и дискурс сформировали наше понимание и терминологию для характеристики других геноцидов. Здесь следует также упомянуть имя Рафаэля Лемкина, который создал термин «геноцид» как юридический инструмент. Итак, мой ответ: тот факт, что геноциды не прекратились после Холокоста, не означает, что память о Холокосте не повлияла на то, как мы воспринимаем геноциды и как к ним относимся.

Оригинал

Опубликовано 07.10.2019  15:50

Лев Симкин. К Международному дню памяти жертв Холокоста 

ЛЕВ СИМКИН: «Кто не знает, откуда он пришел, не будет знать, куда ему идти»

Автор: Шауль Резник

Кем был обергруппенфюрер СС и генерал полиции Третьего рейха, который руководил уничтожением евреев на оккупированной территории СССР? Что говорили в свое оправдание коллаборационисты? В чем плюсы и минусы фильма «Собибор»? Наш собеседник, доктор юридических наук, профессор Лев Симкин, изучил историю Холокоста через уголовные дела и свидетельские показания, он взялся за перо, чтобы рассказать правду о жертвах, о героях и о палачах. Международному дню памяти жертв Холокоста посвящается…

– «Его повесили на площади Победы» – это уже третья ваша книга о Катастрофе. Что нового о человеческой природе вы узнали за годы, проведенные в архивах? 

– Примитивное понимание тезиса Ханны Арендт о банальности зла таково: зло настолько банально, что, коснись оно любого – человек становится злодеем, как тот же Фридрих Еккельн. Но, покопавшись в судьбах своих персонажей, самых страшных убийц, и прежде всего Еккельна, я подумал, что все-таки они не настолько банальны. Тот же Рудольф Хёсс, будущий комендант Освенцима, еще в 1923 году вместе с Мартином Борманом совершил убийство. Да и для Еккельна творимое им зло было не просто работой, позволявшей ему самовыражаться, он сам был беспримесным злом.
Первая моя книга была о жертвах и о тех, кто их мучил: о лагере Собибор, о восстании, об организаторах, о том, как среди жертв появились герои. Вторая была о коллаборационистах, и только потом я подошел к палачам, нацистам. Было трудно влезть в их шкуру и представить, какими были немцы того времени. В общем-то, я и сегодня не очень их себе представляю, но книги основаны на документах, уголовных делах, воспоминаниях. И на знакомых мне психологических типажах.
Если мы говорим о таких пособниках нацистов, как вахманы, то они являлись советскими военнопленными и были поставлены в нечеловеческие условия. А вот организаторы, те самые страшные убийцы, ни в какие условия поставлены не были. И те, которые были бухгалтерами смерти, как Эйхман, и те, кто непосредственно организовывали весь этот ужас, – коменданты концлагерей, как Рудольф Хёсс, эсэсовские начальники, как Фридрих Еккельн, который, как я полагаю, и начал Холокост, – они все-таки не были банальными личностями. 

– В каком смысле?

– У каждого в биографии имелось что-то, что привело их к злодействам. К тому же палачи специально отбирались нацистскими вождями. В лагерях смерти служили те, кто еще до начала войны реализовывали программу эвтаназии «Т-4» по умерщвлению психически нездоровых людей. Немцев, между прочим, тогда речь еще не шла о евреях. И, конечно, большую роль сыграли условия, которые сложились в Германии тех лет: это и горечь поражения в Первой мировой, и последовавший экономический спад, и безработица, и антисемитизм, который был невероятно распространен. Но при этом на передний план выдвинулись люди либо с преступным прошлым, либо убежденные, а не просто бытовые, антисемиты.
Тот же самый Эйхман говорил, что он лишь бухгалтер, лишь чиновник, и окажись на его месте кто-то другой, было бы то же самое. Но выяснилось, что это не совсем так, или даже совсем не так. Эйхман проявлял большое усердие, был убежденным антисемитом, считал, что надо освободить землю от еврейского народа.

– Вы сказали, что можно изучать поведение нацистов через призму современных типажей. Это звучит довольно парадоксально. Можете привести конкретный пример?

– Один из основных вопросов, который меня мучал: кто отдал приказ убивать евреев? Гитлер? Гиммлер? Геббельс? Когда начинаешь разбираться в документах, становится понятно, что вряд ли этот приказ существовал, во всяком случае, до конференции в Ванзее, а это уже 1942 год. Но ведь в массовом порядке евреев стали убивать с 22 июня 1941 года. И Бабий Яр был до совещания в Ванзее. И Рижское гетто, и всё остальное тоже было до того. Кто это решил? Почему?
И вот я представил себе психологию чиновников. И понял, что все эти эсэсовские начальники для того, чтобы отчитаться, как они доблестно служат рейху, начали убивать безо всякого приказа. Был приказ, но об уничтожении евреев-диверсантов, коммунистов, а никак не поголовно женщин, детей, стариков. А они «камуфлировали» евреев под партизан, под диверсантов. Возьмем тот же Бабий Яр, когда нацистам пришла в голову идея обвинить евреев во взрывах зданий на Крещатике.

Лев Симкин (фото: Eli Itkin)

– Заминированные незадолго до отступления Красной армии оперный театр, музей Ленина, почтамт и так далее.

– Оккупационная служба безопасности (а ею руководил Еккельн) должна была всё проверить на предмет взрывчатки, но они ничего не сделали. Нацисты прикрывали собственный недосмотр. И для того чтобы показать, что виновные найдены, оккупанты обвинили евреев, которые остались в городе, больных, стариков, женщин. Отчитались, что приняли меры и расстреляли тридцать с лишним тысяч человек. Черты характера Еккельна вовсе не уникальны, их легко распознать в современниках. Мне знакомы люди, которые способны идти на подлости из-за карьерных соображений. А в этом человек, к сожалению, может дойти до многого.
Конечно, соответствующим образом должно было быть устроено государство, чтобы такие, как Еккельн, получили возможность безнаказанно злодействовать. Но ведь и оно само – кровное детище таких, как Еккельн, вот в чем дело. Это ведь они убивали, а не Гитлер с Гиммлером, восседавшие наверху кровавой пирамиды. Больше того, не без их участия страшная логика завела вождей рейха туда, куда она их завела.

Отнять героя

– Учитывая, что ваша первая книга была посвящена восстанию в Собиборе, как вы относитесь к одноименному фильму?

– У меня двойственное отношение. С одной стороны, благодаря «Собибору» Хабенского зрители узнали о великом герое войны Александре Печерском. И полюбили внезапной и нервной любовью, как джаз в одном из очерков Ильфа и Петрова. Но при этом этническая принадлежность Печерского немножко затушевывается.

– В фильме он выглядит таким образцово-показательным советским человеком.

– Он был техником-интендантом второго ранга, лейтенантом Красной армии. Печерский действительно имел лучшие черты советского офицера. Всё это чистая правда. Но все-таки это прежде всего герой еврейского народа. Или не прежде, но одновременно. Ведь всё это происходило в лагере, созданном специально для уничтожения евреев, и там были одни евреи. В фильме же речь идет об интернациональном восстании. А Печерский, повторюсь, – великий герой еврейского народа. Я побаиваюсь, что этого героя у нас отнимают. 

– Как вы сами узнали об Александре Печерском?

– Я юрист и, проводя исторические изыскания, изучаю прежде всего материалы архивных уголовных дел. Уголовное дело – не роман, в нем не так-то легко обнаружить вещи, интересные обычному читателю. Но когда ты знаешь, где начать, где закончить, где повторяющиеся документы, что надо читать, что можно пропустить, тогда тебе немножко легче. Шесть лет назад я был в Вашингтоне, изучал копии одного уголовного дела и вдруг наткнулся на показания Александра Печерского в суде и на предварительном следствии. Эти документы никто не видел. Дело большое, многотомное, ни у кого, видимо, не доходили руки ни в Киеве, где оно находится, ни в Вашингтоне, где была копия.
Я просто поразился. Конечно, это совершенно новый материал, и он меня заинтересовал, я знал об этом герое, но как-то нечетко. Оказалось, что существует архив Михаила Лева. Это известный писатель, друг Печерского, тоже был в плену, бежал, партизанил. Лев впоследствии работал в журнале «Советиш геймланд». Он жил в Израиле, я к нему приехал, он незадолго до своей кончины передал свои материалы. К тому же живы родственники Печерского, в том числе в Америке, я с ними со всеми разговаривал, и возникло желание об этом рассказать.
Когда пять лет назад вышла книга, я ездил в Израиль, рассказывал о ней. Тогда мало кто знал о Печерском, и все буквально удивлялись: надо же, человек восстание организовал. У меня были три передачи на «Эхо Москвы», я много писал в разных газетах, выступал на телевидении, не я один, конечно, и люди постепенно заинтересовались. Это, конечно, прежде всего заслуга историков, назову Леонида Терушкина, Арона Шнеера, израильского журналиста Григория Рейхмана и активистов созданного несколько лет назад Фонда Александра Печерского. Сейчас о Печерском появилось очень много всего, но у меня всё равно выйдет дополненная, исправленная, фактически новая книга под названием «Собибор. Послесловие».

Лев Симкин (фото: Eli Itkin)

– Есть ли какие-либо неожиданные факты, которые приведены в книге «Его повесили на площади Победы»? Какие-нибудь переплетения добра и зла, предательства и подвига?

– Я привожу воспоминание Эллы Медалье, хорошо мне известной, о том, как она спаслась, когда расстреливали Рижское гетто. Мне показалось странным, что ее привезли к самому Еккельну, обергруппенфюреру СС, генерал-полковнику. Ее, одну из многочисленных жертв! Как она могла к нему попасть? Это всё равно, что ее к Гитлеру привезли бы.
Вдруг я нахожу в немецком архиве 50-х годов рассказ адъютанта Еккельна про эту самую историю. В те годы он не мог знать о воспоминаниях Эллы Медалье. И таких историй всплывает множество.
Моя книга состоит из коротких рассказов о разных людях, событиях – это всё включено в исторический контекст. Истории действительно поразительные, там есть и любовь, и преступления. Вот, например, Герберт Цукурс, который сегодня — едва ли не национальный герой Латвии. При этом он участвовал в самых тяжких преступлениях нацистов. Но я привожу свидетельские показания спасенной им девушки Мириам Кайзнер, которые она давала еврейской общине в Рио-де-Жанейро, куда была вывезена Цукурсом.

Последнее слово коллаборациониста

– Почему вы выбрали именно Фридриха Еккельна? Среди палачей есть куда более громкие имена.

– Еккельн упоминается во всех исторических трудах об СС. Но при этом я нашел о нем лично только одну тоненькую книжку, да и та — на немецком языке. Я знал, что его судили в Советской Латвии, и получил разрешение в Центральном архиве ФСБ ознакомиться с делом генералов которых судили в январе 1946 года в Риге. Мне помогали разные люди. Например, замечательный израильский историк Арон Шнеер, он сам из Латвии, поэтому тема для него небезразлична.
Выяснилось, что Еккельн был очень крупной фигурой, причем невероятно энергичной. И Бабий Яр, и Рижское гетто — это всё он. Позже Еккельн командовал дивизиями на фронте. Но это уже в конце войны, а так он всё больше с партизанами боролся. Он был из тех, кто не просто начал Холокост (в смысле массовых убийств), а очень активно способствовал ему, это один из самых больших негодяев из этого змеиного клубка.

– Негодяями – по совокупности совершенного? Мы опять возвращаемся к опровергнутому тезису о банальности зла?

– Они были негодяями и в человеческом смысле, и по должности. Еккельн однозначно был негодяем. Он всё время лгал. А его роман, от которого родилась внебрачная дочь?! Кстати, она еще жива. Еккельн отдал ее в «Лебенсборн», это была большая программа рейха по созданию нового человека. Детей, которые выглядели арийцами, отнимали у матерей и выращивали в национал-социалистическом духе, заставляя забыть родной язык.
Вообще неизвестно, чего у нацистов было больше, служебной необходимости или желания бежать впереди этого страшного паровоза, который наезжал на людей. Основную роль на оккупированных территориях играли подразделения СС. Во главе айнзатцгрупп, которые умерщвляли евреев, стояли интеллектуалы с университетским образованием, юристы, философы.

– Теперь поговорим о феномене коллаборационизма. Почему более чем двадцатилетнее – на момент начала Великой отечественной войны – воспитание советских граждан в духе интернационализма никак не повлияло на их участие в истреблении евреев?

– Размах коллаборационизма на оккупированных территориях СССР был небывалым, да. Но интернационализм внедрялся сверху, а внизу всё происходило не совсем так. В 20-30-е годы среди начальников было довольно много евреев. Это оказалось совершенно непривычным для большинства. Очень многие были недовольны советской властью, и это переносилось на евреев. На присоединенных территориях Прибалтики, Западной Украины некоторые тоже считали, что их захватили евреи.

– Знаменитая и популярная в те годы концепция «жидобольшевизма».

– Антисемитизм никуда не делся, а в войну к нему прибавилась и германская пропаганда. Ее главная мысль: «Мы не против русских или украинцев, мы против евреев и советского государства, в котором даже Сталин окружил себя евреями». Советская пропаганда это замалчивала. В сообщениях от Совинформбюро было немного сказано о Бабьем Яре, но в основном, упоминались «жертвы среди мирного населения», без указания национальности.
Служа фашистам, коллаборационисты в какой-то степени оставались советскими людьми. Это видно по тому, что они говорили в последнем слове: типичные советские выступления – я-де раскаялся, всё понял. И советские штампы о трудном детстве, о воспитании в пролетарской семье, о трудовых успехах, о старушке-матери, о детях, о том, что уже искупили свою вину добросовестным трудом. О службе в лагерях говорили, что смалодушничали, были слепыми орудиями в руках немцев. Каждый пытался выставить себя жертвой обстоятельств, клялся в отсутствии репрессированных родственников и неимении причин для недовольства советской властью. У Бориса Слуцкого есть такое стихотворение:

Я много дел расследовал, но мало
Встречал сопротивленья матерьяла,
Позиции не помню ни на грош.
Оспаривались факты, но идеи
Одни и те же, видимо, владели
Как мною, так и теми, кто сидел
За столом, но по другую сторону.

Многие из них успели послужить в Красной армии в последние дни войны, скрыв свою службу в СС. Кто-то был даже награжден.

– Я прочел несколько воспоминаний нацистов, которых после войны задержали и осудили – кого СССР, кого союзники. Охранник Гитлера Рохус Миш прошел пытки и ГУЛАГ. Личный архитектор фюрера и рейхсминистр Альберт Шпеер сажал цветы и читал книжки в тюрьме Шпандау. Уместно ли предположить, что в плане наказаний за содеянное советский суд был более эффективным? Поблажек было меньше, карали сильнее и чаще.

– На Западе с большим трудом привлекали к ответственности. Это объясняется холодной войной, я полагаю. Американцы вообще давали приют нацистам, и начали выдавать их только в восьмидесятые годы, когда был создан Департамент спецрасследований в Департаменте юстиции.
В Советском Союзе охранников концлагерей карали до 80-х годов включительно. В руки СМЕРШа попала картотека учебного лагеря «Травники», где готовили охранников концлагерей, поэтому все вахманы были известны органам госбезопасности, в том числе, Иван Демьянюк. Их искали и судили. Другое дело, что наряду с ними судили и тех, кого не надо было судить — скажем, конюха из полиции. Такого тоже было много. Но те дела, что я изучал, не оставляли сомнений о виновности их фигурантов в убийствах евреев. В этом смысле советский опыт надо признать.

– Может ли повториться Холокост?

– Холокост был организован нацистской Германией, все участники помимо гитлеровцев, – коллаборационисты. И какими бы зверьми они ни были, главная вина лежит на немцах. Может ли в принципе случиться что-то плохое с евреями? Этого никогда нельзя исключать. Нельзя ставить человека в нечеловеческие условия, в нем просыпаются самые отвратительные черты, и тогда возможно всё, что угодно. Эндрю Клейвен сказал: «Антисемитизм – это всего лишь показатель наличия зла в человеке».
Применительно к тому же Еккельну и его подельникам — мир заплатил за их обиды и неустроенность.

Жить, втянув голову в плечи

– Вы родились после войны. Как жилось в атмосфере государственного антисемитизма человеку по имени Лев Семенович Симкин?

– Одно из первых воспоминаний: учитель заполняет журнал. Родители, адрес, национальность… И ты ждешь, когда очередь дойдет до тебя. Ведь «еврей» — это плохое слово. Если учитель тактичный, он как-то этот вопрос опускал. Но всем было понятно, что это не та национальность, которая подходит приличному мальчику.
Но я всегда знал, на что могу рассчитывать, на что нет. Просто знал правила игры. Правда, само это знание унижало. Мы жили в условиях антисионистской пропаганды, но фактически это была антисемитская пропаганда. Постоянно об Израиле несли какую-то чушь, была книга «Осторожно, сионизм!», выпущенная миллионными тиражами.
Был еще фильм, в котором использовали снятые в Варшавском гетто кадры из нацистской документальной антисемитской картины «Вечный жид». Советские пропагандисты не погнушались ее использовать, прекрасно сознавая, что люди на этих кадрах были поголовно уничтожены нацистами. Помню, как в 1972-м, во время олимпиады в Мюнхене, слышал такие разговоры: «Нехорошо, что спортсменов убивают, но Израиль сам виноват». Мы находились в такой атмосфере, и приходилось помалкивать. Жили, втянув голову в плечи. Это, конечно, не борьба с космополитизмом, когда было по-настоящему страшно. Но это я тоже впитал с молоком матери, потому что родители рассказывали, что пришлось пережить в начале 50-х.

– Мысли об отъезде не возникали?

– В начале семидесятых возникали периодически. А потом я настолько привык, что другой жизни не представлял и об этом не думал. Не представлял себе, как смогу жить где-то еще. Я даже не считал нужным изучать иностранные языки, знал, что за границу не попаду, и после сорока пришлось наверстывать. Был уверен, что советская власть — навсегда и я здесь навсегда.

– Какую цель вы преследуете в своих книгах? Зафиксировать произошедшее? Попытаться не допустить его повторения?

– В числе тех, кого Фридрих Еккельн отправил на смерть, был историк профессор Семен Дубнов, ему шел 81-й год. Дубнова долгое время прятали, он не сразу попал в гетто, а потом записывал карандашом всё, что происходит. Говорят, когда его уводили на смерть, он крикнул: «Йидн, шрайбт ун фаршрайбт» («Евреи, пишите и записывайте»).
Может, это легенда. Но мы привыкли, что евреям надо знать свою историю. И вот в этой миссии – писать историю – важна любая деталь. Ведь никому не известно, какой величины она потом окажется. Не только большое, но и малое на расстоянии видится иначе. И не только жертвы не должны быть забыты, но и палачи тоже.
Поэтому я говорю, что и за это евреи ответственны перед историей. Кто не знает, откуда он пришел, говорили еврейские мудрецы, не будет знать, куда ему идти, кто не знает в лицо палачей, не будет знать, как сохранить жизнь. 

Оригинал

Опубликовано 21.01.2019  13:48

Как после войны расправлялись с «праведниками мира»

15.12.2018  Валерий Томилин

После войны началась новая волна сталинских репрессий, особенно против людей, которые жили на оккупированной территории. Вспоминаем их истории в рамках проекта «СССР: как это было на самом деле».

Пройдя нацистский режим и концлагеря, многие не пережили приход «освободителей». Коснулось это и спасителей евреев, тех, кого потом причислят к «праведникам мира».

Рауль Валленберг

Нацисты клеймили его «еврейским псом», а ответственный за холокост Адольф Эйхман считал личным врагом. На него несколько раз покушались и ему приходилось постоянно быть в бегах. Стараниями этого шведского дипломата, по одним данным, спасены несколько тысяч евреев, по другим – около сотни тысяч.

В июле 1944-го был назначен первым секретарем шведского дипломатического представительства в Будапеште. Сразу после этого начал лоббировать выдачу евреям шведских охранных паспортов, которые спасали их от лагерей смерти.

В своем кабинете. Фото из книги «Рауль Валленберг. Исчезнувший герой Второй мировой»

Даже в самые тяжелые времена он не терял присутствия духа. Во время разгула эсесовского террора Валленберг пишет матери: «В общем и целом мы в хорошем настроении и находим радость в борьбе».

А 10 января 1945 года, когда в Будапеште уже шли бои, он лично следил за судьбой подопечных евреев под звуки рвущихся неподалеку бомб. На уговоры остаться в безопасном месте, герой ответил: «Не хочу, чтобы впоследствии сказали, что я сделал не все, что мог».

По воспоминаниям очевидца, Пола Салаи, именно угроза Валленберга спасла Будапештское Гетто. «По словам Валленберга, если вы не остановите это преступление, то будете отвечать за него не как солдат, а как убийца», – слова, сказанные генералу Вермахта, вероятно, уберегли гетто от ликвидации и спасли жизни 97 тысячам человек.

Праведника арестовали 17 января с личного согласия Сталина и передали под «опеку» СМЕРШ. Потом его вывезли из города, а к 6 февраля доставили во Внутреннюю лубянскую тюрьму.

Просоветское венгерское радио «Кошут» 8 марта сообщило, что Рауль Валленберг убит гестаповцами. Но это была ложь – в то время он томился в чекистских застенках вместе с нацистскими преступниками. Это был отвлекающий маневр, чтобы «успокоить» МИД Швеции.

Справка об аресте Валленберга. Фото из книги «Рауль Валленберг. Исчезнувший герой Второй мировой»

Известно, что 24 мая дипломата перевели в тюрьму НКВД Лефортово. Условия там были намного хуже: камеры по семь «квадратов», слабое освещение, антисанитария и вонь, летом – пекло, а зимой – лютый холод, а ко всему прочему – отвратное питание из «каши и кислой капусты».

На допросы его вызвали всего два раза – 17 июля и 30 августа 1946 года. В остальное время он месяцами томился в застенках безо всякой связи с внешним миром. По некоторым данным, полгода – с осени 46-го до начала весны 47-го – его держали во львовской тюрьме Бригидки.

Советские карательные органы обвиняли Валленберга в шпионаже. На его протесты отвечали: если бы правительство Швеции проявляло к вам интерес, то давно установило бы с вами связь. А отсутствие интереса, мол, говорит в пользу вашей вины. Он писал обращения к высшим партийным чиновникам, но они остались без ответа.

Снова перевод на Лубянку – 1 марта 1947 года, и новый допрос спустя десять дней. Очевидец допроса, переводчик лейтенант Кондрашов, вспоминал: праведник выглядел здоровым, на вопросы следователя отвечал уверенно и спокойно, и не проявлял никаких признаков болезни, а допрос выглядел так, будто ничего особо страшного он не совершал.

Глава советского МИДа Вышинский 14 мая пишет Молотову: «поскольку дело Валленберга до настоящего времени продолжает оставаться без движения, я прошу Вас обязать тов. Абакумова (глава КГБ в то время) представить справку по существу дела и предложения о его ликвидации». Ответа не последовало.

Шведская сторона не дремала: она засыпала советское начальство требованиями рассказать о судьбе героя. Уже 7 июля Вышинский отправляет еще одну ноту, а через 10 дней ему приходит ответ Абакумова (он не сохранился). Незадолго до отправки ответа тюремный врач Смольцов составляет рапорт: «Докладываю, что известный Вам заключенный Валленберг сегодня ночью в камере внезапно скончался предположительно вследствие наступившего инфаркта миокарда».

На документе стоит резолюция: «Доложено лично Министру. Приказано труп кремировать без вскрытия».

Оригинал рапорта. Фото из книги «Рауль Валленберг. Исчезнувший герой Второй мировой»

Но мог ли здоровый 35-летний мужчина внезапно умереть от инфаркта? Советские власти, к февралю 1957 года признавшие арест шведского дипломата, уверяли, что да. А вот бывший генерал-майор НКГБ Павел Судоплатов своих мемуарах утверждает обратное: Валленберга отравили.

Согласно воспоминаниям бывшего чекиста, дело зашло в полный тупик летом 1947 года: нужно было ответить шведам, а отвечать было нечего. На высшем уровне было принято решение о ликвидации. Под видом лечения в «Лаборатории-Х» – лаборатории токсикологии под руководством Майрановского – праведнику сделали смертельную инъекцию яда под видом лечения. После этого его останки захоронили в безымянной могиле на кладбище при Донском монастыре.

Можно ли верить Судоплатову? Думается, что да – после смерти Сталина его арестовывали и обвиняли как раз в том, что он организовывал уничтожение людей с помощью ядов, да и человек он был в этой системе не последний.

Теперь встает вопрос – были ли арест и уничтожение Валленберга случайностью? Быть может, советское командование не знало о том, что он спас десятки и сотни тысяч людей и что он не связан с иностранной разведкой?

Нет, знало – об этом говорят вскрытые архивы КГБ. Швеция дипломатически представляла СССР в Венгрии, поэтому к Раулю Валленбергу был приставлен агент, который сообщал обо всех его действиях «в центр».

Как чекисты создали в Беларуси подпольную организацию и сами ее разоблачили

Жертвы советской репрессивной машины

К сожалению, это было далеко не единственное дело против спасителей евреев.

Вильгельм Хозенфельд – немецкий офицер, который спас несколько евреев, в том числе пианиста Владислава Шпильмана (по его автобиографии снят фильм «Пианист»). Его арестовали сразу после войны и он умер в ГУЛАГе в 1952 году, несмотря на прошения поляков в его защиту.

На Ирену Сендлер, спасшую две с половиной тысячи детей из Варшавского гетто, а после прошедшую пытки в нацистских застенках, завели дело сразу после войны.

На многочасовые допросы КГБ героиню вызывали беременной – мальчик родился недоношенным и вскоре умер. И хотя ей удалось избежать лагерей или расстрела, ее детям нельзя было поступать в университет или выезжать за границу, а за Сендлер велся постоянный негласный надзор.

Ирена Сендлер, 1944. Фото из книги «Prawdziwa historia Ireny Sendlerowej »

Владислава Бартошевского, одного из лидеров «Жеготы» – организации, занимавшейся спасением евреев, с перерывами продержали в застенках с 1946 по 1954 год по сфабрикованным обвинениям. В тюрьме ему сильно подорвали здоровье.

В базе данных биографий праведников мира института «Яд Вашем» есть множество биографий людей, спасавших евреев во время войны, а после войны репрессированных.

«Лежа на полу лицом вниз, я извивался и корчился, и визжал, как собака»

Оригинал

Опубликовано 19.12.2018  11:19

Витебск против “Хрустальной ночи”

Как витебляне 80 лет назад протестовали против еврейских погромов в гитлеровской Германии

Сергей Мартинович
Авторские статьи, История

«Хрустальная ночь» глазами витебской общественности в 30-х годах прошлого века

80 лет назад, в ночь с 9 на 10 ноября 1938 года, на территории фашистской Германии, незадолго до того аннексированных ей Австрии и Судетской области, а также в «вольном городе Данциге» прошли инспирированные гитлеровцами массовые еврейские погромы, вошедшие в историю под названием «Хрустальной ночи», или «Ночи разбитых витрин». О том, какова была реакция витебской общественности на это трагическое событие, будет рассказано в этой статье.

Поводом к началу еврейских погромов, прокатившихся по Германии, стало произошедшее 7 ноября 1938 года в Париже убийство немецкого дипломата, совершенное Г. Гриншпаном.

Многие историки считают, что преступление это было заранее спланированной германскими спецслужбами провокацией.

Уже 8 ноября в фашистской Германии начались погромы, продолжавшиеся несколько дней. Начало им положили действия переодетых в гражданскую форму штурмовиков, членов нацистской партии и молодежной организации «Гитлерюгенд», получивших накануне специальные приказания.

Полиция либо не вмешивалась в события, либо оказывала помощь погромщикам в проведении арестов евреев и расправ над ними.

Кульминацией этой трагедии стала ночь с 9 на 10 ноября, когда во всей Германии и на подконтрольных ей территориях было уничтожено свыше 7 тысяч принадлежавших евреям магазинов, сожжено более 1000 синагог, множество еврейских школ, больниц, жилых домов.

Улицы германских городов были усеяны осколками стекла разбитых витрин, из-за чего ночь погрома назвали «хрустальной». Немецкие страховые общества отказались компенсировать владельцам потерю их имущества.

Точное число погибших от действий погромщиков установить не удалось, но их число могло дойти до 2,5 тысяч человек. Ещё 213 тысяч евреев вскоре покинули Германию.

Разбитый погромщиками еврейский магазин. «Витебский рабочий», 1 декабря 1938 г.

Еврейские погромы в гитлеровской Германии широко освещались в прессе всех государств мира. В СССР первая публикация о зверствах немецких фашистов появилась в «Правде» за 11 ноября 1938 года. С этого момента до начала декабря 1938 года центральные газеты печатали материалы о происходящих в Германии бесчинствах и реакции на них мирового сообщества.

Рисунок Бориса Ефимова из газеты «Известия» за 18 ноября 1938 г.

Люди нашей страны массово высказывали осуждение преступлениям гитлеровских погромщиков. В то время в народе была жива память о еврейских погромах, происходивших в царской России.

27 ноября 1938 года в Москве, в Большом зале консерватории, состоялся митинг интеллигенции, единодушно принявший резолюцию с осуждением германских нацистов. На митинге выступали писатели А. Толстой, Л. Соболев, В. Катаев, А. Корнейчук, артисты С. Михоэлс, А. Гольденвейзер, Н. Хмелев, архитектор В. Веснин, художник А. Герасимов, кинорежиссер Г. Александров.

В столице Белорусской ССР Минске 29 ноября 1938 года в Зале съездов Дома правительства прошел общегородской митинг интеллигенции, собравший 1800 человек. С антифашистскими речами выступали профессора С. Мелких, Д. Голуб, президент Академии наук К. Горев, поэтесса Эди Огнецвет.

Антифашистский митинг советской интеллигенции в Москве. «Известия», 28 ноября 1938 г.

Свой голос к голосу протеста против преступлений немецкого фашизма присоединили и жители Витебска.

На антифашистском митинге в Витебском медицинском институте. «Звязда», 2 декабря 1938 г.

1 декабря 1938 года в Витебске прошли митинги учителей (400 человек), студентов, преподавателей и научно-технических работников медицинского и ветеринарно-зоологического институтов, а также лесозавода №13 имени «Правды».

Газета «Витебский рабочий» писала:

Как только электрический звонок обвестил об окончании занятий, студенты и научно-технические работники медицинского института начали собираться в большой аудитории на митинг, созванный в связи с еврейскими погромами в фашистской Германии.

«Трудящиеся всех стран содрогаются от тех зверств, которым подвергается еврейское население Германии со стороны фашистских варваров», — говорит, открывая митинг, председатель месткома института т. Шамес. – Все мы выражаем свой безграничный гнев подлым действиям озверевших фашистских головорезов».

Первое слово получает доцент, товарищ Энтин. «Фашизм ведет некогда культурную страну назад к темным временам средневековья. Сегодняшняя фашистская Германия – это страна разбоя, варварства, погромов, страна лютого фашистского террора над трудящимися».

«Мы, советская интеллигенция, как и весь советский народ, — продолжает т. Энтин, — выражаем свой гневный протест, свою пылающую ненависть по поводу погромов, организованных германскими фашистами»…

Научный сотрудник т. Куличенко, студенты Эйдельман, Железинский и другие высказали свое презрение фашистским погромщикам, которые действуют в Германии… 

Витебская больница-мединститут. «Витебский пролетарий», 7 ноября 1937 г.

Рабочие, административно-технический персонал и служащие лесозавада №13 имени «Правды» собрались на митинг протеста погромными действиями озверевшего германского фашизма. «Ничто не остановит погибели германского фашизма. Предпринятые им еврейские погромы еще больше объединят трудящихся Германии в борьбе против фашизма. Германский фашизм постигнет удел русского царизма, который искал спасение от народного гнева в разжигании национальной вражды… В борьбе против фашизма укрепится народный фронт!»

… Выступил учитель 6-й школы тов. Лукашенко. Он сказал: «Разбитые вывески, разгромленные магазины, кровь, концентрационные лагеря. Ужасная картина. Тяжело найти такие слова, чтобы выразить ненависть фашизму, который является организатором еврейских погромов. Погромы – это предсмертные судороги фашизма. Фашизм – это еще не Германия, заявляет германский народ. Фашизм будет уничтожен этим же самым народом».

Из речи тов. Ковалева.
«Товарищи! Тяжело себе представить, что среди бела дня на улицах больших и малых городов Германии проводят свою «работу» бешеные двуногие собаки, убивают, калечат, режут и жгут женщин, стариков и юношей, сыновей и дочерей еврейского народа. Улицы городов Германии превращены в поле охоты на людей, как на животных. Еврейские погромы – это предсмертные судороги фашизма…»

Студенты и преподаватели Витебского ветеринарного института. «Витебский рабочий», 25 июня 1940 г.

В принятой студентами и преподавателями ветеринарно-зоологического института резолюции митинга говорилось:

Глубоко возмущенные, собрались мы, студенты и научные работники Витебского ветзооинститута, чтобы высказать наш гнев и наше презрение по адресу фашистских каннибалов и погромщиков. Мы также знаем, что фашизм – это не германский народ. Германия труда и науки, культуры и искусства не имеет отношения к фашистским зверствам. Она вместе со всеми честными трудящимися мира возмущена зверской расправой фашистов… Мы ставим к позорному столбу фашистских бандитов – этих человеконенавистников, людоедов. Их будут проклинать поколения…

Еврейские погромы в Германии. Фотография из газеты «Витебский рабочий» за 2 декабря 1938 г.

Часто на антифашистских митингах в Витебске выступали люди, помнившие еврейские погромы в дореволюционной России и погромы, устроенные иностранными интервентами в годы Гражданской войны. Свидетельства этих людей прозвучали на прошедшем 4 декабря 1938 году в клубе «Профинтерн» митинге интеллигенции Витебского района.

Районная газета «Колхозная трибуна» писала:

Митинг открывает заведующий Витебским районным отделом народного образования тов. Пискунов. «…Мы еще хорошо помним царские погромы, которые проводились над евреями, татарами, армянами с целью отвлечь внимание народа от революции. Наш белорусский народ помнит кошмарные годы германской оккупации, зверскую расправу оккупантов над лучшими сыновьями народа, разрушение городов и деревень. Все эти факты бледнеют перед теми дикими зверствами, которые происходят сейчас в Германии…»

Из речи тов. Чативской.
«Я хорошо помню погромы в царской России, направленные против евреев. Я уже стала забывать о них и не хочу вспоминать… Мы победили царизм, я убеждена, что возмущенный народ Германии победит и фашизм».

К сожалению, не оправдались надежды на солидарность трудящихся разных стран, на гибель нацизма под грузом собственных противоречий, на уничтожение фашизма силами одного лишь германского народа. «Коричневая чума» была стерта с лица земли силами Красной Армии и армий стран-союзников в годы Второй мировой войны. И наш народ положил колоссальные жертвы на алтарь Великой Победы.

20 впечатляющих фактов про витебское гетто

Трагедия витебского гетто. Свидетельства преступления (видео)

Опубликовано 10.11.2018  23:26

Борис Хавкин. Прелюдия к Холокосту

07.11.2018 21:20:00 Независимая газета

Об авторе: Борис Львович Хавкин – доктор исторических наук, профессор ИАИ РГГУ, профессор Академии военных наук.

холокост, хрустальная ночь, еврейский погром, германия, гершель гриншпан

Главной целью погромов был захват собственности. Фото с сайта www.holocaust-mahnmal.de

Физическое уничтожение европейского еврейства было наряду с завоеванием «жизненного пространства» для «высшей» арийской расы одной из главных целей развязывания нацистами Второй мировой войны. Известна фраза, сказанная Гитлером 30 января 1939 года на праздновании шестой годовщины его прихода к власти: «Если международные еврейские финансисты, вовне и за пределами Европы, еще раз преуспеют во втягивании европейских наций в войну, то ее результатом будет уничтожение еврейской расы в Европе». После начала Второй мировой войны нацисты перешли к «окончательному решению еврейского вопроса». Жертвами Холокоста стали 6 млн человек – каждый третий еврей Европы.

Священный гнев немецкой нации

Прелюдией к «окончательному решению» стала Хрустальная ночь – всегерманский еврейский погром в ночь с 9 на 10 ноября 1938 года. Поводом к погрому послужили события в Париже 7 ноября 1938 года. В этот день 17-летним юношей Гершелем Гриншпаном было совершено покушение на секретаря германского посольства во Франции Эрнста фом Рата. Через два дня фом Рат умер.

7 ноября 1938 года в экстренном вечернем выпуске главная нацистская газета «Фёлькишер беобахтер», сообщая о покушении на немецкого дипломата в Париже, предупреждала немецких евреев: «Германский народ сделал необходимые выводы из вашего преступления. Он не будет терпеть невыносимую ситуацию. Сотни тысяч евреев контролируют целые секторы в немецкой экономике, радуются в своих синагогах, в то время как их соплеменники в других государствах призывают к войне против Германии и убивают наших дипломатов». На следующий день утренние газеты рейха вышли с огромными заголовками: «Гнусный еврейский убийца Гришпан вызвал священный гнев немецкой нации».

Погром Хрустальной ночи смерчем прошел по всей Германии. Тысячи еврейских домов, семь с половиной тысяч еврейских универмагов, магазинов и лавок были разгромлены. Надругательству подверглись еврейские кладбища, 267 синагог были сожжены и разграблены. 91 человек был убит, сотни покончили жизнь самоубийством или умерли позже от увечий. Тысячи евреев были арестованы и отправлены в концентрационные лагеря. Еврейское население Германии должно было выплатить «искупительный штраф» в размере 1 млрд рейхсмарок, а все разгромленное восстановить за свой счет.

По оценке германского историка Ганса Моммзена, главной целью Хрустальной ночи был захват собственности. 11 ноября 1938 года премьер-министр Пруссии, уполномоченный по «Четырехлетнему плану», шеф германской авиации Герман Геринг провел совещание, на котором произнес знаменитую фразу «Не хотел бы я сегодня быть евреем в Германии» и потребовал «полностью удалить евреев из сферы хозяйства». Чтобы скорее снять «еврейскую проблему», власти рейха проводили политику усиления еврейской эмиграции. Но делали это специфическими методами государственного террора – с помощью арестов. Полицейские отчеты свидетельствуют: «Для того чтобы усилить эмиграцию, около 25 000 еврейских мужчин были временно заключены в концлагеря».

Хрустальная ночь вызвала возмущение во всем мире. Президент США Франклин Рузвельт в знак протеста отозвал из Берлина американского посла для консультаций. Протест выразили Лондон и Париж, однако дипломатические отношения с нацистской Германией западные демократии не разорвали.

С осуждением антисемитских эксцессов в Германии выступил СССР. Газета «Правда» – орган ЦК ВКП(б) – писала в номере от 11 ноября 1938 года: «По своим размерам и жестокости погром превосходит все происходившее до сих пор. Еврейское население избивается прямо на улицах городов».

Персона Гершеля Гриншпана до сих пор во многом загадочна.
Фото Федерального архива Германии

Обратить внимание мира

Кем был человек, который спровоцировал Хрустальную ночь? Гершель (Герман) Гриншпан родился 28 марта 1921 года в польско-еврейской семье портного Зенделя Гриншпана и его жены Ривки (урожденной Зильберберг), которые в апреле 1911 году переехали из Царства Польского (тогда входившего в Российскую империю) в Германию, в Ганновер. Как и его родители, сестра и брат, Гершель имел польское гражданство. До 1935 года он посещал восьмилетнюю школу, но не окончил ее. Был членом сионистской группы «Мизрахи» и спортклуба «Бар-Кохба». По словам его учителей, Гершель обладал незаурядным интеллектом, однако не отличался прилежанием. При поддержке своей семьи и еврейской общины Ганновера Гершель Гриншпан поступил во франкфуртскую еврейскую академию (иешиву), но через 11 месяцев ушел оттуда. Между тем дискриминация евреев в Германии к тому времени приняла конкретные формы, в связи с чем Гриншпан не мог найти себе ни работы, ни места обучения. Он подал заявление на выезд в подмандатную Великобритании Палестину, однако британские власти отказали ему как несовершеннолетнему и предложили обратиться через год.

В июле 1936 года 15-летний Гриншпан с польским паспортом и въездной визой в Германию, действующей до 1 апреля 1937 года, отправился в Брюссель к своему дяде Вольфу Гриншпану, намереваясь дожидаться визы на въезд в Палестину. В сентябре 1936 года друзья Вольфа Гриншпана тайно переправили Гершеля во Францию к другому его дяде – Аврааму Гриншпану, который жил в Париже. Гершель прибыл в Париж, мучаясь болями в желудке и частой рвотой. Состояние его здоровья усугублялось тщедушностью: рост составлял 1,54 м, а вес – 45 кг.

Как ортодоксальный иудей, Гриншпан в Париже регулярно посещал синагогу. В окружении дядиной семьи также преобладали евреи. Их основным языком был идиш, но они говорили по-немецки и по-французски. Изредка Гершель помогал дяде в работе, но постоянных занятий не имел. Он встречался с друзьями, часто ходил в кино и посещал притоны, где собирались гомосексуалисты: Гершель был человеком нетрадиционной сексуальной ориентации. Немецкий историк Ганс-Юрген Дёшер пришел к выводу, что Гриншпан и Рат были знакомы: они посещали одни и те же злачные места.

В течение двух лет Гриншпан безуспешно добивался вида на жительство во Франции. Так и не получив его, Гершель пожелал вернуться к родителям, сестре и брату в Германию. Однако начальник полиции Ганновера отказал Гриншпану, заявив, что его документы не в порядке (срок действия польского паспорта Гриншпана и немецкой визы истек). В августе 1938 года Гриншпан получил распоряжение покинуть Францию, но дядя спрятал его в мансарде одного из парижских домов. Положение Гриншпана стало безвыходным: он не имел ни документов, ни работы, находился в розыске и был вынужден скрываться. Тем временем в Германии семья Гриншпана (члены которой оставались гражданами Польши, хотя и проживали в Германии более 20 лет) была арестована в рамках «Збоншинского выдворения» – высылки из Германии польских евреев 28–29 октября 1938 года.

На территории Германии проживало 50 тыс. евреев с польскими паспортами, и еще 10 тыс. жили в Австрии, весной 1938 года присоединенной к германскому рейху. Польское правительство опасалось, что в результате принуждения к эмиграции со стороны властей Германии польские евреи вернутся в Польшу. Поэтому 1 марта 1938 года президент Польши Игнаций Мосцицкий подписал указ о лишении гражданства польских граждан, проживавших за пределами страны более пяти лет.

В ответ на эти действия германское правительство арестовало 12 тыс. немецких евреев с польскими паспортами или же евреев из Польши, лишенных немецкого гражданства. Эти люди были насильственно депортированы через немецко-польскую границу в районе поселка Збоншинь. Среди них были родители, сестра и брат Гершеля Гриншпана. Депортируемым было позволено взять с собой 1 чемодан на человека и 10 немецких марок. Оставшееся имущество евреев было захвачено в качестве трофеев местными нацистскими властями и их соседями. Несколько дней люди без денег и вещей, без крова и пищи под проливным дождем скитались вдоль границы, изгоняемые из приграничных деревень полицией и местными жителями. Некоторые беженцы пыталась вернуться в Германию, но задерживались пограничными властями или расстреливались.

О депортации своей семьи Гершель узнал из письма сестры. 6 ноября 1938 года он написал прощальное письмо родным: «Мое сердце облилось кровью, когда я узнал о вашей судьбе, и я должен протестовать так, чтобы об этом узнал весь мир». На следующий день Гершель покинул свое укрытие, купил в оружейном магазине револьвер и отправился во дворец Богарне, где находилось посольство Германии во Франции. Его без регистрационных формальностей и свидетелей принял секретарь посольства Эрнст фом Рат. Гриншпан прокричал: «Вы грязный бош! Сейчас я предъявлю вам счет от имени 12 000 преследуемых евреев» – и пять раз выстрелил в немецкого дипломата. Затем он без всякого сопротивления сдался французской полиции. Согласно полицейскому протоколу, Гриншпан после ареста заявил: «Я решил убить сотрудника германского посольства в знак протеста, чтобы обратить внимание мира на то, как в Германии обращаются с польскими евреями».

Покушение Гриншпана вызвало осуждение как французов-христиан, так и членов еврейской общины Франции: они опасались, что убийство немецкого дипломата будет использовано нацистами как повод для возмездия евреям Германии. К сожалению, эти опасения подтвердились. Французские евреи утверждали, что Гершель Гриншпан действовал в состоянии аффекта, был невменяем.

Неразгаданная загадка

Американский философ Ханна Арендт, немецкая еврейка по происхождению, изучавшая банальность нацистского зла, в связи с этим писала: «Гершелю тогда было 17 лет, выстрел спровоцировал погромы в Германии и Австрии, так называемую Хрустальную ночь (Kristallnacht), которая действительно стала прелюдией «окончательного решения», но к ее подготовке Эйхман не имел никакого отношения. Мотивы покушения Гриншпана так и остались непонятными, и его брат, которого обвинение также вызвало для дачи свидетельских показаний, тоже отказывался говорить на эту тему. Суд принял как данность, что это был акт мести за высылку 15 000 польских евреев (на самом деле 12 000. – «НГ»), в том числе и семьи Гриншпана, с территории Германии в конце октября 1938 года, но общеизвестно, что это неверное толкование событий. Гершель Гриншпан был психопатом, не способным окончить школу, он несколько лет болтался по Парижу и Брюсселю, из обоих городов его высылали. Он предстал перед французским судом, и его адвокат сбивчиво нарисовал картину гомосексуальных отношений, а добившиеся его экстрадиции немцы так и не судили его. Ходили слухи, что он пережил войну – словно в подтверждение «парадокса Освенцима», где неплохо обращались с евреями, имевшими уголовное прошлое. Эрнст фом Рат стал странной и неподходящей жертвой: из-за его открытых антинацистских взглядов и сочувствия евреям за ним следило гестапо; не исключено, что легенду о его гомосексуальности тоже сфабриковало гестапо. Гриншпана могли использовать вслепую агенты гестапо в Париже, одним выстрелом убивавшие двух птичек: создавали предлог для погромов в Германии и избавлялись от противника нацистского режима, не понимая, что у них это не получается – невозможно было, убив Рата как гомосексуалиста, имевшего противозаконную связь с еврейским юношей, одновременно превратить его в мученика и жертву «мирового еврейства».

Однако возможная связь Гриншпана со спецслужбами Третьего рейха, о чем как о версии писали Ханна Арендт и американский прокурор в Нюрнберге Роберт Кемпнери, а как о факте – израильский автор Михаил Финтушал, не подтверждена источниками.

В истории убийства Гриншпаном фом Рата до сих пор остается много вопросов: не выявлены соотношение политического и гомосексуального мотивов этого преступления; не ясна роль личного врача Гитлера Карла Брандта в смерти Рата. Остаются белые пятна и в биографии Гриншпана, в частности история подготовки так и не состоявшегося суда над ним и его дальнейшая судьба.

В 2016 году респектабельная немецкая газета «Зюддойче цайтунг» опубликовала статью «Загадка Гершеля Гриншпана»: «Более чем 70 лет спустя после конца нацистской диктатуры остается открытым большой вопрос: что произошло с Гриншпаном? В июле 1940 года, после завоевания немцами Франции, французы передали заключенного нацистам, которые перевезли его в Берлин в тюрьму гестапо. Власти планировали затем предъявить Гриншпану обвинение и осудить на показательном судебном процессе как представителя постоянно упоминавшегося режимом Гитлера мирового заговора. Но затем все повернулось иначе. Гриншпан неожиданно заявил, что он убил фом Рата не по политическим мотивам, а что речь шла о преступлении на почве страсти. Назревал скандал: гомосексуальные нацисты в Париже? Невообразимый позор для немецких пропагандистов. Но что, если это еще было не все? Обвинители опасались, что на запланированном процессе Гриншпан сообщит общественности не только о гомосексуальности его жертвы, но и других национал-социалистов в Париже. В июле 1942 года процесс был отложен. Гриншпан попал сначала в концентрационный лагерь Заксенхаузен, а позднее был переведен в каторжную тюрьму Магдебурга. До сих пор историки предполагали, что он умер в какой-то момент в 1942/43 году или, возможно, был убит нацистами в конце войны в концентрационном лагере. По просьбе его родителей, переживших Холокост, в 1960 году Гриншпан был официально объявлен судом в ФРГ умершим, благодаря чему его семья получила право на возмещение ущерба. Однако некоторое время назад в Еврейском музее в Вене всплыла фотография, которая переворачивает существовавшие до сих пор предположения. Криста Прокиш, работающая там архивистом, случайно нашла этот снимок среди группы фотографий 1946 года. На снимке показаны еврейские демонстранты, требующие от британских оккупационных властей возможности выехать в Израиль. Один из мужчин на фотографии – Гершель Гриншпан. Так, по крайней мере, утверждает немецкий журналист и историк Армин Фурер, который уже много лет занимается историей Гриншпана. И компьютерная программа по распознаванию лиц соглашается с ним: 95% сходства. Теперь историки надеются установить с помощью нового следа дальнейший путь Гриншпана. Теоретически он мог бы еще даже быть жив: ему было бы 95 лет. Более чем когда-либо многие вехи его жизни являются загадкой». Не будем утверждать, что загадка Гриншпана разгадана. Новые данные о нем нуждаются в тщательной проверке.

Немецкий историк Вольфганг Бенц, возглавлявший с 1990 по 2011 год Центр исследований антисемитизма при Берлинском техническом университете, отмечал, что ноябрьский 1938 года всегерманский еврейский погром стал поворотным пунктом в истории Третьего рейха. «Как никакое иное событие, он показал цинизм нацистского режима, продемонстрировавшего отказ даже от видимости конституционности. Антисемитизм и ненависть к евреям, которые всегда пропагандировала нацистская идеология, обрели примитивную форму физического насилия и преследований. Хрустальная ночь стала вершиной пути к «окончательному решению» – к убийству нацистами миллионов евреев по всей Европе».

Независимая газета

Опубликовано 10.11.2018  09:27

 

Записки узника Освенцима

Расшифрованы записки узника Освенцима, вынужденного служить в зондеркоманде

Лоуренс Питер BBC News 
6 часов назад

Фотокопия рукописи Наджари в процессе обработкиПравообладатель иллюстрации IFZ-MUENCHEN.DEImage caption

Фотокопия рукописи Наджари, после обработки. Оригинал – справа

Леденящие кровь признания узника Освенцима, вынужденного помогать нацистским палачам, были наконец расшифрованы благодаря кропотливой исследовательской работе и компьютерному моделированию.

Марсель Наджари, греческий еврей, на страницах блокнота описывал, как тысячи евреев ежедневно загоняли в газовые камеры. Их набивалось туда, как “сардин в банке”, пишет он.

В 1944 году 26-летний Марсель мечтал о мести. Он узнал от знакомых евреев из Греции, что его мать, отец и сестра Нелли годом ранее умерли в лагере Аушвиц-Биркенау в Освенциме, на оккупированной нацистами территории южной Польши.

“Часто я думал о том, чтобы пойти вместе с остальными, чтобы разом покончить со всем . Но всякий раз мысли о возмездии останавливали меня. Я хотел и хочу жить, мстить за смерть отца, матери и моей дорогой сестренки”, – писал он.

Он был одним из почти 2200 членов зондеркоманды – еврейских заключенных, которые использовались СС для конвоирования своих соотечественников в газовые камеры. Они также должны были сжигать трупы, собирать золотые коронки и женские волосы, выбрасывать пепел в ближайшую реку.

Контейнер цианида  GETTY IMAGES Image caption
Гранулы цианида “Циклон Б”, которые использовались в газовых камерах Освенцима

Конвейер смерти

Видя вблизи работу нацистской машины убийств, эти люди понимали, что когда-то СС уничтожит и их тоже, это лишь вопрос времени.

Поэтому в ноябре 1944-го Наджари упаковал свою 13-страничную рукопись в термос с пластиковой пробкой, уложил его в кожаную сумку и закопал надалеко от крематория номер 3.

“Крематорий – это большое здание с широкой дымовой трубой и 15 печами. Здесь два огромных подвала. В одном из них люди раздеваются, другой – камера смерти. Люди заходят в нее голыми по три тысячи за один раз, их закрывают и подают газ. После шести или семи минут мучений они мертвы”, – пишет автор дневника.

Он описывает, как нацисты провели в помещение трубы, чтобы газовая камера выглядела, как душевая.

“Контейнеры с газом всегда привозят на машине немецкого Красного Креста в сопровождении двух эсэсовцев. Они выгружают контейнеры, и через полтора часа наша работа начинается. Мы оттаскиваем тела этих невинных женщин и детей к лифту, который поднимает их в топку”.

Пепел после сожжения тела средней жертвы весит около 640 грамм (1,4 фунта), написано в блокноте Марселя.

Марсель Наджари в форме греческой армииПравообладатель иллюстрации PAVEL POLIAN Image caption
Марсель Наджари в форме греческой армии 
Жизнь после смерти
Из этих записок становится ясно: Марсель знал, что умрет в лагере, но писал послание миру за его стенами. Послание, которое означало смерть для его автора, если бы эсэсовцы обнаружили дневник.
36 лет спустя польский студент-лесотехник, проводивший земляные работы в этом месте, на глубине 40 см случайно обнаружил термос.

Чудом Наджари пережил Освенцим и последовавшую депортацию в Маутхаузен – лагерь в Австрии, когда Третий рейх рухнул.

После войны он женился и в 1951 году перебрался в Нью-Йорк. У него уже был годовалый сын, а в 1957 году его жена Роза родила ему дочь, которую назвали Нелли в честь погибшей любимой сестры Марселя.

В довоенных Салониках он был торговцем. В Нью-Йорке стал зарабатывать на жизнь портняжным ремеслом.

Наджари умер в 1971 году в возрасте 53 лет, девять лет не дожив до момента, когда его записки были найдены.

Сырость сделала свое дело: лишь 10% рукописи поддавались прочтению на тот момент, когда российский ученый Павел Полян решил восстановить ее, используя современные технологии.

Столь редкие свидетельства от непосредственного участника событий являются ключевыми при описании Холокоста, говорит Полян.

Концентрационный лагерь Освенцим: съемка с беспилотного аппарата

Торжество высоких технологий

В прошлом месяце результаты работы Павла Поляна были опубликованы на немецком языке Институтом современной истории в Мюнхене. Сам Полян сейчас трудится над новым изданием своей книги “Свитки из пепла” о работе зондеркоманд, куда войдет и текст дневника Наджари.

Из имеющихся четырех других письменных свидетельств членов зондеркоманд наиболее важными эксперты считают записки Салмена Градовского, еврея из Польши. Его заметки, составленные в основном на идише, были найдены ранее и находятся в лучшем состоянии.

Полян получил в свое распоряжение отсканированную рукопись Наджари, оригинал которой хранится в архиве музея Освенцима. После того как историк рассказал о записках и их плачевном состоянии в эфире одной из российских радиостанций, с ним связался специалист по компьютерным технологиям Александр Никитаев и предложил свою помощь.

Никитаев потратил год на эксперименты с графическими программами, стараясь восстановить почти исчезнувший текст.

Он использовал красный, зеленый и синий фильтры, чтобы добиться 90% читаемости. Для этого он воспользовался коммерческими программами, но мультиспектральный анализ – технология, состоящая на вооружении полиции и спецслужб, – оказался еще более эффективным.

Перевести текст с греческого на английский Поляну помог Иоаннис Каррас – британский ученый греческого происхождения, живущий в немецком Фрайбурге.

Вход в раздевалку газовой камеры и крематория номер 3 Правообладатель иллюстрации AUSCHWITZ.ORG Image caption
Развалины газовой камеры и крематория номер 3: вход в раздевалку

Считая составы

В интервью Би-би-си Павел Полян сказал, что его поразила точная оценка Наджари количества жертв в Аушвице – 1,4 миллиона человек.

Историки утверждают, что в лагере нацистами было уничтожено более 1,1 миллиона евреев и 300 тысяч представителей других национальностей, большинство из которых – поляки и советские военнопленные.

“Очевидно, заключенные обсуждали, сколько составов прибывало в лагерь”, – говорит Полян.

“Жажда мести – то, что отличает записи Наджари от остальных письменных свидетельств. Еще он много пишет о своей семье. Например, уточняет, кому должно достаться пианино его погибшей сестры”.

Наджари написал предисловие на немецком, польском и французском языках, в котором обращается к нашедшему рукопись с просьбой передать ее в греческое посольство на имя своего друга Димитроса Стефанидеса.

Марсель стал свидетелем отчаянного восстания членов зондеркоманды под руководством советских военнопленных, которые попытались взорвать хотя бы один из пяти крематориев, используя похищенную взрывчатку.

Бунт был подавлен нацистами, и поскольку Наджари не было среди его участников, он выжил.

Около 110 членов зондеркоманды пережили Освенцим-Биркенау, большинство из них – польские евреи. Всем им больше всего на свете хотелось забыть пережитые ужасы, лишь некоторые решились описать их на бумаге.

Оригинал

Опубликовано 01.12.2017  22:31

М. Акулич о внешнем облике евреев

Облик евреев: исторический ракурс

Внешний облик еврея когда-то был, по сути, отражением не только тенденций моды, конкретного времени, эпохи, общего доминирующего стиля и территориальных особенностей. Этот облик, как и еврейская вера, во все времена были особенными, что подмечали не только евреи, но и представители иных народов.

На облик евреев оказывала существенное влияние религия, которая господствовала в той стране, где они проживали, влияли также исторические этапы.

Для лучшего понимания еврейского облика целесообразно мысленное перенесение во времена далекого средневековья, когда в странах Европы господствовало христианство.

Нельзя сказать, что о еврейском гардеробе средневековья имеется много информации. Однако известно, что в этот период евреи подпоясывались и украшали свою одежду мехом (использовалась оторочка из меха). Скорее всего, в то время отсутствовала какая-то специальная одежда, которую предпочитали носить лишь евреи. Не было, к слову сказать, особого распространения даже характерных еврейских пейсов и бород.

Когда возникала необходимость в различении евреев и христиан, то возникали проблемы, вызывавшие тревогу церковных лидеров того времени. Вопрос был даже включен в повестку Четвертого Собора, который был созван папой Иннокентием Третьим в 1215 г. Канон 68-й указанного Собора имел отношение к проблеме отличения евреев от их соседей-христиан.

В ряде провинций различия в костюмах способствовали различению сарацинов, евреев и христиан. В то же время в некоторых местах это различение было практически нереально, и в итоге случались ошибочные связи крестьян с сарацинскими или еврейскими женщинами, а также связи евреев или сарацинов с женщинами-христианками. По этой причине был издан закон, который предписывал во избежание преступного кровосмесительства обязанность ношения евреями и сарацинами. Действие данного закона в Европе было довольно длительным, захватывало семивековой период. Закон унижал еврейское население и содействовал его дискриминации.

Упомянутый закон открыл этап, когда появилось “сугубо еврейское платье”, несмотря на несовпадение некоторых отличительных признаков в разных странах. Собором точно не указывалось, какой из знаков следовало носить евреям, поэтому  реализация закона происходила в различных странах по-разному.

Нельзя сказать, что вышеупомянутые факты как-то сильно отразились на исследованиях, касающихся тем “мода и евреи” либо “стиль эпохи и еврейский костюм”. Однако именно законодательство на христианских землях накладывало реальный и весьма существенный отпечаток на то, что можно назвать “внешним обликом евреев” того далекого времени. Оно влияло также на жизнь евреев, на их отношение к веяниям моды, причем влияние это распространялось на людей с разным социальным положением.

В определенный период в государствах Европы бушевали крестовые походы, участники которых насильственно крестили “иноверцев”. И возникла надобность во внешнем различении евреев и неевреев.

19 июня 1269 года королем Франции Людовиком IX было предпринято введение отличительного знака для евреев – круглой желтой либо красной нашивки. Если еврей появлялся в общественном месте без этого знака, его штрафовали (сумма штрафа составляла десять серебряных ливров). Еще раньше особая одежда для евреев (а также для христиан) была введена халифом Омаром II ибн Абдал-Азизом (правил в 717–720 годы).

В Англии для выделения евреев применялась желтая ткань в форме Скрижалей Закона (считалось, что она символизировала Старый Завет). В то же время большинство иных европейских стран прибегало к использованию желтого круга (своеобразной аналогии монеты). Называли этот знак по-разному – и “роделой”, и “руэллой”, и “ротеллой”. Иногда он был в виде правильного круга, порой частично окрашенного.

“Роделу” во Франции делали из красного фетра либо желтого шифона и прикрепляли как на груди, так и на спине. В Германии она была по цвету желтой. На юге Польши и в Венгрии евреи отличались ношением красного кружка из шерсти.

Немецкие нацисты во времена Холокоста требовали ношения евреями желтых повязок или желтой шестиконечной “Звезды Давида”.

Указанные знаки во многих европейских государствах не считались достаточными. Требовались и иные отличия. Некоторые прибегали к использованию бород, постепенно распространившихся среди евреев разных стран.

Если говорить об испанских средневековых королевствах, то евреев в них обязывали к ношению таких одеяний, как широкий черного цвета балахон и плащ с остроконечным капюшоном.

В 13-м столетии евреи, проживавшие во Франции, в германских королевствах и в Англии выделялись посредством ношения островерхих “шляп-юденхутов”, хотя впоследствии носить их было вовсе не обязательно.

1267 год ознаменовался для евреев города Вены тем, что их обязали к ношению “корнитиуса пилеуса” – высокой, цилиндрической по форме “рогатой” шляпы. Этот обычай угас к 15-му веку. После этого евреи в соответствии с франкфуртским законом  должны были носить снабженные помпонами шапки.

Если говорить о Центральной Европе и Германии, то во множестве районов здесь евреи в обязательном порядке носили черные круглые шапочки из шерсти или фетра. Особенные шляпы евреи по принуждению носили также в Польше. Согласно церковным предписаниям для евреев из Папских областей и иных итальянских земель Италии было обязательным ношение ими желтых шапок. Причем это имело место вплоть до времен “Великой Французской революции”.

С 13-го столетия во многих европейских государствах еврейским женщинам вменялось в обязанность ношение вуали с двумя голубого цвета полосами (”оралии” или “оралес”). Позже вуаль стала по форме треугольной (“корну” или ”корналия”).

Есть смысл обратить внимание, что применение принудительных знаков и одеяний в различных странах касалось больше облика мужчин, нежели женщин. Еврейки зачастую выбирали фасоны платьев с ориентацией на моду того или иного временного периода.

На еврейском костюме отражались особенности кроя, использование деталей конкретной эпохи. Что же касается различений, особых знаков, то смысл их был сугубо уничижительным. Однако в разные периоды степень принудительности/добровольности их ношения была разной. Иной раз евреям отличия во внешнем облике нравились, поскольку они давали им шанс на то, чтобы хранить верность своей религии, своим традициям и своей культуре. В ряде случаев евреи не хотели быть как все, хотели выглядеть и быть особенными. При этом они могли выделиться из толпы именно благодаря национальному костюму, особенной одежде.

Евреи являются народом западносемитской  группы, родственным арабам и эфиопам (амхарцам), несмотря на то, что арабы и евреи никогда друг друга особо не любили. Религия евреев, их одежда и культура совершенно не походят на арабские. В отношении традиционной еврейской одежды можно сказать, что ее отличает колоритность, всегда помогавшая евреям не быть похожими на представителей иных наций. Нередко далекие от религии современные люди считают еврейскую традиционную одежду «анахроничной», немодной и даже нелепой. Но нужно понимать, что одежда эта адекватна религиозным еврейским особенностям.

В отношении национального костюма евреев можно сказать, что для евреев характерно ношение черных сюртуков, шляп, поясов. Их всегда носили настоящие иудеи. Евреи также носили и продолжают носить ермолку – круглую шапочку.

Трудно описать все многочисленные детали, присущие еврейскому национальному гардеробу. Сегодня, правда, в Европе (а тем более в Беларуси) не часто можно встретить еврея, одетого “по всем еврейским правилам”.

Еврейский народ издревле носил свои отличные от других костюмы. Костюмы эти постоянно изменялись в основном из-за желания евреев “замаскироваться”, поскольку нередко они не могли жить, где захотят, им запрещалось ассимилироваться. Однако в начале 19-го столетия многие из образованных представителей еврейской нации стали носить такую же одежду, как и все европейцы. Они следовали общей моде, надевая шляпы и черного цвета сюртуки. Стиль этот «законсервировался», превратившись в один из вариантов “еврейского традиционного одеяния”, хотя в остальном мире он вышел из моды.

В “преображении” евреев имеется определенный смысл – национальный, идеологический и даже религиозный, сущность которого можно почерпнуть из расхожего анекдота:

Событие относится к началу XIX столетия. Образованный еврей подошел к раввину, хранителю благочестия, чтобы этого раввина ”подколоть”. Он задал “консерватору” вопрос: ”Ребе, в какую одежду облачался наш праотец Авраам?” Раввина невозмутимо ответил: ”Сын мой, мне точно не известно, что на себя надевал Авраам – он мог надевать и штраймл, и халат из шелка. Но я могу с уверенностью сказать, как он свое одеяние выбирал. Он приглядывался к тому, во что облачаются неевреи, и одевался не так, как они”.

Действительно, евреи всегда хотели быть не такими, как все остальные, и их духовные лидеры шли этим путем, можно сказать, фанатично. Это, возможно, связано и с особенностью религии евреев: ревностные иудеи не хотят признавать, что их религия когда-либо имела отношение к язычеству. Хотя, наверное, с ними можно спорить.

Подготовила Маргарита Акулич (г. Минск) по материалам fb.ru и иным источникам

Опубликовано 22.06.2017  09:37