Category Archives: История евреев других городов Гомельщины

Мікола Шуканаў. Карані жлобінскіх яўрэяў – у XVII стагоддзі

Сёння ў цэнтры нашай увагі – фотаздымак пачатку XX ст., дзе відаць сінагогу ў Жлобіне, якая была цэнтрам духоўнага жыцця жлобінскіх яўрэяў.

Былая жлобінская сінагога і месца, дзе яна знаходзілася

У Жлобіне яўрэі жылі здаўна. Першая летапісная згадка пра іх ў нашай мясцовасці адносіцца да апошняй чвэрці XVII ст. Вядома, што ў 1776 г. у мястэчку Жлобін пражывала 268 яўрэяў, 1847-м – 1597, 1869-м – 1991, 1880-м – 1617 (82,2 % ад усяго насельніцтва мястэчка), 1897-м – 1760 (52,4 %), 1908-м –2333 (54,6 %), 1923 – 3875, у 1926-м – 3531 (32,1%; у 1925 г. Жлобін атрымаў статус горада), у 1939-м – 3709.

У 1768 г. яўрэйская абшчына Жлобіна пацярпела ад нападу гайдамакаў (удзельнікаў нацыянальнага руху супраць Польшчы на правабярэжнай Украіне).

У XIX ст. большасць яўрэяў, якія пражывалі ў Жлобіне, займаліся рамеснай вытворчасцю (выраб плугоў, пляценне кошыкаў, інш.). У 1881 г. дзейнічалі свечачны завод Давіда Гаўліна (заснаваны ў 1870 г.), крупадзёрка (заснавана ў 1868 г.) і дражджавы млын Мойшы Нісманава (заснаваны ў 1867 г.). У 1889 г. была адкрыта бойня Арона-Мендэля Дворкіна. У 1912 г. у мястэчку дзейнічала яўрэйскае пазыка-ашчаднае таварыства, у 1913 г. – друкарня Мендэля Эпштэйна і кнігарня Лейбы Хемейца.

У 1880 г. яўрэям у Жлобіне належала 205 дамоў з 392. У маі 1885 г. пажар знішчыў 194 яўрэйскія дамы.

У 1844-54 гг. рабінам (духоўным лідэрам яўрэяў) у Жлобіне быў Цві-Гершон Сміноўскі (1823–?). У 1865 г. у мястэчку дзейнічала сінагога, у 1869-м – ужо пяць (знішчаны пажарам у 1880 г.). З 1890-х гг. рабінам у Жлобіне быў Хаім Вільдэ (1857–?), у 1908-10 гг. – Абрам-Гешэль Замскі (1875–?). У 1920-х гг. рабінам быў Мойша Аксельрод (1893–1960 гг.), у 1930-х – Ірахміэль Беньямінсан. Мойша Аксельрод адначасова ўзначальваў нелегальную любавіцкую ешыву (рэлігійная навучальная ўстанова).

Вядома, што ў 1935 г. у Жлобіне працягвалі выпякаць мацу (аладкі з цеста, якія яўрэі ўжываюць у ежу падчас рэлігійнага свята).

У перыяд Вялікай Айчыннай вайны, падчас нямецка-фашысцкай акупацыі Жлобіна, мясцовая яўрэйская абшчына моцна пацярпела. Нацысты стварылі ў горадзе два гета. 12 і 14 красавіка 1942 года ў полі каля вёскі Лебядзёўка карнікамі быў здзейснены акт генацыду супраць мірнага насельніцтва. Тут захопнікі расстралялі больш за 2500 бязвінных людзей, сярод якіх было шмат старых, жанчын і дзяцей – у асноўным яўрэі са Жлобіна і Стрэшына.

Дзве брацкія магілы, у якіх пахаваны яўрэі, забітыя пад Лебядзёўкай

Дакументальна ўстаноўлена, што прынамсі чацвярым яўрэям удалося выратавацца ад гібелі ў красавіку 1942 года. Гэта – Бася Яўсееўна Палей (1906 г. нар.), Элька Барысаўна Соркіна (1925 г. нар.), 14-гадовы юнак, прозвішча і імя якога высветліць не ўдалося, і Барыс Рыгоравіч Макоўскі (1940 г. нар.), які і сёння пражывае ў Жлобіне.

Бася Палей ацалела выпадкова. Напярэдадні аблавы яна пайшла ў вёску па прадукты, а калі вярнулася ў Жлобін, даведалася, што яе мужа і трох дзяцей расстралялі. Элька Соркіна па дарозе да месца расстрэлу здолела выскачыць з машыны і ўцячы. Невядомы юнак падчас расстрэлу прыкінуўся мёртвым, а затым здолеў выбрацца з магілы. Пасля вайны з’ехаў у Ізраіль. А вось пра тое, як удалося застацца ў жывых Барысу Макоўскаму, ён распавёў сам:

– Мяне, двухгадовае дзіцё, мая мама здолела непрыкметна аддаць незнаёмай жанчыне, якая выпадкова апынулася побач з машынай, у якой нас везлі на расстрэл. Гэта адбылося каля чыгуначнага пераезду, дзе быў зроблены прыпынак, каб прапусціць цягнік з ваеннай тэхнікай. Гэтай смелай жанчынай была жыхарка Жлобіна Ціна Васільеўна Макоўская. З рызыкай для жыцця яна хавала мяне ад немцаў да самага вызвалення Жлобіна. Яна мяне і выгадавала, за што я буду ўдзячны ёй да канца сваіх дзён. І прозвішча ў мяне ад яе, бо пра сваіх родных я нічога не ведаю. Яны ўсе загінулі.

Б. Макоўскі

Пасля вайны абшчына жлобінскіх яўрэяў папоўнілася тымі, хто вярнуўся з франтоў і эвакуацыі. Яны на ўласныя грошы пабудавалі драўляны будынак, які выконваў функцыі сінагогі (размяшчаўся каля Дняпра, побач з цяперашнім будынкам Палаца спорту). Рабінам быў Юда Агранат. Для малітвы тут збіралася да 30 чалавек. Але праз некаторы час улады горада рэквізавалі гэту культавую пабудову і перадалі яе райкаму камсамола.

У 1948 г. жлобінскія яўрэі спрабавалі дабіцца рэгістрацыі рэлігійнай абшчыны, але беспаспяхова. Тым не менш у горадзе рэгулярна збіраліся два міньяны (рэлігійныя яўрэйскія абшчыны).

Мікалай ШУКАНАЎ

Фота аўтара і з калекцыі Уладзіміра Ліхадзедава

***

ВОЙНА ГЛАЗАМИ ОЧЕВИДЦЕВ

Не жалели ни стариков, ни женщин, ни детей

В данной публикации речь пойдет о трагедии, которая произошла в апреле 1942 года в районе деревни Лебедёвка, где немецко-фашистские каратели расстреляли несколько тысяч мирных жителей. В основном это были евреи из Жлобина и Стрешина. Мы обратились к документам, хранящимся в Государственном архиве Гомельской области и Жлобинском государственном историко-краеведческом музее.

Как это было

В материалах «Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников…» (в Жлобинском районе комиссия работала с 25 апреля 1944 по 5 ноября 1945 года) собраны свидетельства очевидцев трагедии под Лебедёвкой.

Свидетельствует житель деревни Роман Михайлович Васильченко:

– В ночь на 12 апреля 1942 года немецко-фашистские власти предложили мне взять железную лопату и явиться к зданию школы. <…> Когда я пришел туда, там было уже человек двадцать местных жителей. После того, как собралось человек сорок, нас всех силой, угрожая оружием, погнали в поле <…> между Жлобином и Лебедевкой. И там заставили рыть яму размером 4 на 15 метров и глубиной 1,2 метра. Утром к этой яме прибыли немецкие каратели – отряд в количестве 8 человек. Нас заставили копать такую же вторую яму в 40 метрах от первой. В это время к нам подъехала грузовая машина, полностью загруженная людьми – преимущественно стариками, женщинами и детьми.

Машину окружили немецкие изверги и повели людей к яме. У кого была приличная одежда, тех заставили раздеться. Затем всех положили в яму лицом вниз. После этого палачи расстреляли людей из автоматов. Грудных детей живыми бросили на тела убитых.

Таким образом в этот день погибло около 1200 советских граждан еврейской национальности. Были среди них и цыгане…

Но не все погибли сразу. Некоторые были ранены и пытались выбраться из ямы. Об этом выше упомянутой комиссии сообщил другой очевидец трагедии, также житель деревни Лебедевка Артем Феофилович Васильченко:

– Когда мы зарывали могилы, девочка лет 10–12 поднялась на руки и крикнула: “Дяденьки! Добейте меня или отпустите!”. И тут же упала. Один немец вынул из кобуры пистолет и двумя выстрелами прикончил ее.

После освобождения территории Жлобинского района от оккупантов, в присутствии членов районной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков эти могилы были вскрыты. По результатам осмотра места трагедии был составлен протокол, в котором, в частности, зафиксировано следующее: «Трупы <…> лежали один на одном очень плотно. <…> Часть из них была одета, часть – в нижнем белье. Многие лежали обнявшись, что свидетельствует о расстреле целых семейств. <…> Судмедэкспертизой установлено, что смерть наступила от пулевых ранений. <…> Всего трупов насчитали около 1200. Из них: женщин – 590, детей – 260. <…> Были опознаны: Хайкин Шолом 60-ти лет – портной из Жлобина, его внук Хайкин 16-ти лет».

Им удалось спастись

Много лет посвятил исследованию этой трагедии бывший жлобинчанин, участник Великой Отечественной войны Борис Хаимович Гельфанд (1922 года рождения), который, в частности, установил, что четырем человекам удалось спастись от гибели в апреле 1942 года. Будучи уже жителем немецкого города Франкфурт-на-Майне, в 2002 году во время своего приезда в Жлобин он передал нашему историко-краеведческому музею список с именами спасшихся.

Это – Бася Евсеевна Палей (1906 года рождения), Элька Борисовна Соркина (1925 года рождения), 14-летний юноша, фамилию и имя которого установить не удалось, и Борис Григорьевич Маковский (1940 года рождения), который и сегодня проживает в Жлобине.

Б. Палей уцелела случайно. Накануне облавы она ушла в деревню за продуктами. А когда вернулась в Жлобин, узнала, что ее муж и трое детей расстреляны. Э. Соркина по дороге к месту расстрела сумела выпрыгнуть из машины и убежать. Неизвестный юноша оказался цел уже во время расстрела. Притворился мертвым, а затем сумел выбраться из могилы. По некоторым данным после войны он уехал в Израиль. А вот о том, как удалось остаться в живых Б. Маковскому, об этом он рассказывает сам:

– Меня, двухлетнего ребенка, моя мама сумела незаметно отдать незнакомой женщине, случайно оказавшейся рядом с машиной, в которой нас везли на расстрел. Это произошло у железнодорожного переезда, где была сделана остановка, чтобы пропустить состав с военной техникой. Этой смелой женщиной оказалась жительница Жлобина Тина Васильевна Маковская. С риском для жизни она прятала меня от немцев до самого освобождения Жлобина. Она меня и вырастила, за что я буду благодарен ей до конца своих дней. И фамилия у меня ее же, так как о своих родных я ничего не знаю. Они все погибли.

Долгое время за могилами расстрелянных под Лебедёвкой мирных граждан (cм. снимки выше, к статье на белорусском языке) ухаживали учащиеся СШ №7, сегодня эстафету у них подхватили учащиеся Жлобинского государственного профессионально-технического колледжа и работники филиала «Жлобинавтотранс» ОАО «Гомельоблавтотранс».

Николай ШУКАНОВ

***

Oт belisrael. Нашему давнему автору, известному журналисту и краеведу Николаю Васильевичу Шуканову 3 октября исполнилось 60 лет. Присоединяемся к многочисленным здравицам

Опубликовано 14.10.2022  22:08

Поиск родственников погибшего партизана Шехтмана Вульфа Айзиковича

Погибший (пропавший без вести) партизан Шехтман Вульф Айзикович (1911-1943), уроженец дер. Крушники, Мозырского р-на. Его сын Шехтман Леонид Владимирович проживал в то время в Мозыре, ул. Пролетарская 12

Опубликовано 19.10.2021  13:52

Семён Гофштейн. Моя жена Маша

25 июля 2021 года ушла из жизни моя любимая Машенька… С её уходом моя жизнь потеряла для меня всякий смысл.  Моё счастье и радость жизни ушли вместе с ней… Она была необыкновенным человеком, красивая, умная, начитанная, очень милая. Она любила животных, особенно кошек и собак. Я познакомился с ней в 1961 году. Ей было 24 года, а мне 27. Не знаю, как я мог ей понравиться. Я был очень некрасивым парнем. Как бы там ни было, я ей понравился, а я её полюбил с первого взгляда. И было за что.  Она превосходила меня во всём. Я не стоил её мизинчика на ножке.

Я впервые посвятил ей своё стихотворение

Твой рыцарь без упрёка и без страха,

И моё сердце просится в полёт,

Ведь твои ручки сладкие, как сахар,

А твои ножки сладкие, как мёд.

 

Хочу тебе я в ноги поклониться,

Поклясться всеми я готов богами –

Ты самая прекрасная царица,

А я лишь пыль под милыми ногами…

 

Ты в жизни для меня всего дороже,

Позволь тебя  Богиней называть,

Я каждый пальчик твоих милых ножек

Готов самозабвенно целовать.

Тебя прекрасней в целом мире нет,

Тебе дарю я, Маша, свой сонет.

1961 г.

С 1961 по 1962 годы я посвятил моей любимой множество стихов. Стихи не публиковал, многие из них уже не помню, но некоторые из них сохранились в моей памяти.

Вот одно из них.

Я жду тебя, горю одним желаньем

Увидеть нежный милый образ твой,

Уверен я, что чудным утром ранним

Увижусь я, любимая, с тобой.

 

Зимою будет встреча, или летом,

Но солнце ярко будет нам светить.

Я ежечасно думаю об этом,

Да ведь иначе и не может быть…

 

Богам не верю я, в них смело грязи груду,

Чертями их бесстрашно назову,

А вот тебе, тебе молиться буду,

Как самому большому божеству…

 

Я жду тебя, горю одним желаньем

Увидеть поскорее образ твой,

Надеюсь я, что скоро утром ранним

Мы встретимся, любимая,  с тобой.

1961-1962 годы

Стихи, конечно, не шедевры, но, как все молодые люди, я писал. На моё удивление, стихи мои Машеньке нравились. Писал я их от всей души, как влюблённый антропос. Но это дело не меняло, так как стихи были откровенно слабые.

Первые два года мы не женились, присматривались друг к другу. Так  хотела она. Что касается меня, то я готов был идти в ЗАГС в любую минуту. Через два года мы поженились. Моему счастью не было предела… Мы пошли в ЗАГС, но нам сказали, что надо ждать две недели. Я возмутился и сказал, что ждать так долго не хочу. В моей школе намечался учительский праздник. Я готовил для учителей историческую викторину. Она была совсем несложной. Моя Машенька стеснялась идти со мной. Она считала себя не такой образованной, как учителя. Каково было её удивление, когда учителя затруднялись отвечать на вопросы. За них отвечала моя Машенька. Зав. роно, он тоже присутствовал на празднике, не сводил с неё глаз.

Позже он спросил меня, не моя ли это невеста. Я ответил положительно, и он сказал мне, что она мила и красива, на что я сказал, что других не ищу. Он посмотрел на меня и тихо рассмеялся. Когда праздник закончился, учителя упрекнули меня в том, что я, якобы, познакомил Машу с ответами на вопросы викторины. Потом я сказал всем, что в ЗАГСе нас не расписали. Директор школы позвал меня и Машу в сельсовет, и нас там быстро расписали. Так Машенька стала моей женой. С ней я прожил 60 лет, и до конца её жизни я любил её так, как любил её юную, нежную, светлую.

Моя Машенька была действительно светлым человечком. Я вспоминаю только несколько случаев из нашей жизни. В то время жизнь была в Белоруссии очень трудной. Я зарабатывал в качестве учителя довольно много, а Маша, фельдшер-лаборант, получала значительно меньше. Деньги были, но купить на них было нечего. Чтобы купить килограмм печёнки, Маше приходилось часами стоять в очереди. И вот однажды Машенька купила килограмм печёнки и вырезала прожилки и прочую ненужность. К Маше прибежал маленький котёнок по кличке Стасик. Он очень любил печёнку.  И вдруг Машенька вслух заплакала от умиления, – котёнок стоял на задних лапках и просил печёнку. Машенька скормила ему половину всей печёнки.

Потом Машенька сказала мне, что свою долю она скормила котику, а остальное принадлежит мне. Я ей сказал, что печёнку не люблю и никогда не ем. И ещё один эпизод уже из моей учительской жизни. Однажды на большой перемене, когда дети шли поесть в столовую, ко мне подошёл мальчик и сказал, что он очень голоден, а денег у него нет. Он был из очень бедной семьи. Я спросил у него, сколько ему нужно, чтобы поесть в столовой. Он сказал, что 20 копеек хватит. Получил деньги, пошёл и поел. На следующий день снова пришёл ко мне, но уже с младшей сестричкой, получил от меня 40 копеек.  Об этом я рассказал моей Машеньке. Она стала давать мне перед уходом в школу 40 копеек для двух детей. Это продолжалось много лет, пока мальчик не повзрослел. Он стал стесняться просить деньги на еду. Когда я рассказал всё это Маше, она сказала мне, что я должен рассказать об этом директору школы, и он даст двум детям талоны на бесплатное питание, что тот и сделал.

И вот ещё эпизод из жизни Машеньки. Когда мы собрались уезжать в Израиль, нам нужно было срочно продать квартиру. Наши соседи хотели получить её почти даром. Соседка Нина обещала за квартиру высылать нам по десять долларов в месяц, пока не выплатит долг.

Мы нашли одну женщину, которая готова была купить нашу квартиру за 4500 долларов, но, как выяснилось позже, её отговорил от покупки один из друзей Нины по её просьбе. И вот однажды на старом автомобиле приехали два крутых парня со старым алкоголиком. Они хотели купить для него нашу квартиру, отдать ему в придачу свой старый автомобиль, а у него забрать его очень хорошую трехкомнатную квартиру. Эти парни не отходили от него ни на шаг. Когда они случайно оставили его одного, я спросил его, доволен ли он таким обменом. Он сокрушённо покачал головой и сказал, что у него очень хорошая квартира, но его заставляют пойти на это. Я рассказал об этом разговоре Машеньке, и она мне сказала, что лучше мы пострадаем материально, но не будем виноваты перед стариком. Она отказала этим парням в продаже нашей квартиры, потребовав от них  6000 долларов, на что они не согласились.

Мы с трудом нашли покупателя и продали нашу квартиру всего за 2500 долларов и были довольны, что могли уехать в Израиль. Нине мы предлагали нашу квартиру за 2000 долларов.

Сердце Машеньки всегда было обращено в сторону страдающих людей. Голодное военное детство научило её чувствовать чужие страдания. У Маши было мало своих родственников, почти все они погибли во время Холокоста. Она их помнила, зажигала в их память поминальные свечи, а меня этому не научила. Она искала духовной поддержки у моих многочисленных родственников, но никакой поддержки не получала. Мои родители Машеньку не любили, как и меня самого. Они любили больше двух других  невесток, которые и умом и красотой уступали моей любимой. Но получилось так, что именно Маша осталась в Мозыре и старалась помочь моим родителям.  Когда умирал мой отец, именно она была у его постели. И даже здесь, в Израиле, Машенька их не забывала, ни мою мать, ни отца, и ставила им поминальные свечи. Она помнила, когда умерли отец и мать, а я это уже не помню. Такой была моя любимая.

Когда случилась катастрофа на Чернобыльской АЭС, Машенька одной из первых поехала спасать людей в зону отчуждения. Она проверяла кровь, мочу, помогала выехать людям из зоны отчуждения, делала молча своё нужное дело. Так она стала ликвидатором Чернобыльской аварии, и была награждена нагрудным знаком ликвидатора. Свою награду никогда не носила, она была очень скромным человеком. Работа в зоне резко отразилась на её здоровье.

У неё заболела печень, была тяжёлая операция ещё в Белоруссии. Когда уходила на операцию, просила меня присмотреть за котиком. Я Стасика кормил очень хорошо, но он любил только Машу. Он смотрел на меня и будто спрашивал, где Маша. Он искал её во всех углах квартиры, искал её под кроватью, очень по ней грустил. Когда Маша вернулась после операции, Стасик прыгал от радости, катался на спине по полу, своими кошачьими средствами выражал Машеньке свою любовь. Маша очень заботилась обо мне. Она первая заподозрила, что у меня болят почки. По анализу мочи она поняла, что у меня хронический пиелонефрит. Она установила мне диету, стала следить за моим здоровьем, делала всё для того, чтобы я хорошо выглядел и был здоров. Только её стараниями я дожил до 87 лет и продолжаю жить до сих пор. Полтора года назад Машеньку поразила страшная болезнь – рак кишечника. Она не любила бегать по врачам, терпела жуткие боли, стала жаловаться мне на невыносимые боли в животе, резко постарела. Мне удалось уговорить её поехать в больницу. Рак подтвердился.  Операция  была трудной и долгой.  Был вырезан почти весь кишечник. Когда я спросил у врача, сколько она будет жить, последовал ответ – не больше года. Машенька прожила полтора года. Эти полтора года были для неё мукой. Через каждые два дня я менял ей стому, – мешочек на животе, где скапливался кал. Но эта работа и забота о моей милой придавала мне силы и радость, может быть, последнюю радость в моей жизни. Мучения и боли у Машеньки продолжались. Она уже не хотела жить и всё время говорила мне об этом. И она умерла. Ей шёл 85 год. Вместе с ней умер и я. Я уже не живу. Просто существую. Солнце моей жизни закатилось навсегда.

 

Милая, тебя уж нет на свете,

От меня ушла ты навсегда.

Пусть тебе там ярко звёзды светят,

И не гаснет пусть твоя звезда…

 

Это последние стихи, посвящённые моей любимой. Она ушла от меня, будучи уверенной в моей любви. Прощай, моя любимая!  Светлая тебе память!  И спасибо тебе за всё!

…

Др. материалы автора, ранее опубликованные на сайте:

Семен Е. Гофштейн. Я не жалею, что родился  16 января 2018

Воспоминания Семёна Гофштейна (1)  15 июля 2019

Воспоминания Семёна Гофштейна (2)   20 июля 2019

Воспоминания Семёна Гофштейна (3)   22 июля 2019

Воспоминания Семёна Гофштейна (4)   27 августа 2019

Воспоминания Семёна Гофштейна (5)   3 сентября 2019

 

Опубликовано 17.08.2021  17:28

 

***

          ВЕНОК СОНЕТОВ

Светлой памяти моей жены Марии  Бабковой

Сонет 1

Твой рыцарь без упрёка и без страха,

И моё сердце просится в полёт,

Ведь твои ручки сладкие, как сахар,

А твои ножки сладкие, как мёд.

 

Хочу тебе я низко поклониться,

Поклясться всеми я готов богами,

Ты самая прекрасная царица,

А я лишь пыль под милыми ногами.

 

Ты в жизни для меня всего дороже,

Позволь тебя богиней называть,

Я каждый пальчик твоих милых ножек

Готов самозабвенно целовать.

 

Тебя прекрасней в целом мире нет,

Тебе дарю я, Маша, мой сонет.

1961 г.

Сонет 2

Тебе дарю я, Маша, мой сонет.

От сердца он летит к тебе, родная,

Тебя уже сейчас со мною нет,

Но неразлучны мы, я это знаю.

 

Моя любовь не гаснет никогда,

Страдания утихли понемногу,

Любимая моя, твоя звезда

В потёмках освещает мне дорогу.

 

На сердце тяжкий камень у меня,

Я одинок в моей пустой квартире,

Нет никого несчастней в этом мире.

 

Печальным колокольчиком звеня,

Жизнь предо мною пролетает наша.

Тебя уж нет, но ты со мною, Маша!

 

Сонет 3

Тебя уж нет, но ты со мною, Маша!

Душа моя тобою лишь полна.

Была ты светлым солнцем в жизни нашей,

Тобой была вся жизнь озарена.

 

Гордиться можешь ты всей жизнью яркой,

Ты прожила достойно жизнь свою,

Но у Лауры есть поэт Петрарка,

А вот тебе, тебе лишь я пою.

 

Я не поэт, ты это знаешь, Маша,

Но всё ж я твой навеки трубадур,

Нет никого тебя милей и краше,

И ты прекрасней всех Мадонн Лаур.

 

И пусть уже ты, Маша, не со мной,

Ношу я в сердце светлый образ твой.

 

Сонет 4

Ношу я в сердце светлый образ твой.

Я по тебе страдаю не напрасно,

Мы были связаны одной судьбой,

Была всегда мила ты и прекрасна.

 

Я помню свет твоих счастливых глаз,

Я не забыл, Мария, стан твой гибкий,

Твои глаза я целовал не раз,

Вовек мне не забыть твоей улыбки.

 

Внезапный твой уход мне сердце гложет,

И не смирюсь я с этим никогда,

Пришла моя нежданная беда.

 

И лишь уход желанный мой, быть может,

Поставит свою точку навсегда.

Никто мне в моём горе не поможет.

 

Сонет 5

Никто мне в моём горе не поможет,

Но счастлив я, что связан был с тобой,

А это ведь немало в жизни тоже,

С твоей я связан, милая,  судьбой.

 

Мне на судьбу мою роптать не надо,

Проходит всё, проходит жизнь сама,

Ты для меня была такой наградой,

От радости чуть не сходил с ума.

 

И ты была со мной, любовь моя,

Быть не могла судьба моя чудесней,

С тобой был безгранично счастлив я.

 

Здесь было всё,- и радость, и любовь,

Но ты ушла и не вернёшься вновь,

В моей судьбе была ты звонкой песней.

 

Сонет 6

В моей судьбе была ты звонкой песней,

Завидовали песне соловьи,

Зимою, летом, ранним утром вешним

Летели  беззаботно дни мои.

 

И думал я, что это вечно будет,

И это, Маша, не был сонный бред,

Когда я шёл с тобой, смотрели люди

Тебе, моя любимая, вослед.

 

Тебя люблю, как прежде, бесконечно,

Любовь бессмертна, это знаю я,

Нет, Маша, на планете жизни вечной.

 

Но ты живёшь во мне, любовь моя.

Всегда была ты нежною, земною,

Как счастлив я, что ты была со мною.

 

Сонет 7

Как  счастлив я, что ты была со мною,

Так много лет по жизни мы прошли,

Ты мне казалась феей неземною,

А я рабом у ног твоих в пыли.

 

Свет глаз твоих был нежным и лучистым,

Как солнцем, освещала ты мой мир,

Ко мне навстречу шла ты с сердцем чистым,

Любимая моя, ты мой кумир.

 

Мне в унисон твоё сердечко билось,

И верил я, что будет так всегда,

Но, дорогая, как же получилось,

Что в мир иной ушла ты навсегда?

 

И пусть тебя со мною, Маша, нет,

Твоей звезды не гаснет яркий свет.

 

Сонет 8

Твоей звезды не гаснет яркий свет,

Я продолжаю, Маша, жить в надежде,

Что оба вместе встретим мы рассвет,

И станем оба счастливы, как прежде.

 

Но знаю я, что нет чудес на свете,

А ты ушла из жизни навсегда,

Рассвет мы вместе никогда не встретим,

И я с тобой не встречусь никогда.

 

Но не уходит ничего бесследно,

Любовь приходит к людям вновь и вновь,

В отличие от нас, любовь бессмертна.

 

Любовь  людская, словно скорость света,

Сердцами люди понимают это,

Не умирает просто так любовь.

 

Сонет 9

Не умирает просто так любовь,

Не могут без любви жить в мире люди,

Когда в сердцах кипит от счастья кровь

И радость наполняет наши груди.

 

И пусть не вечны мы с тобою, Маша,

Но живы мы стремлением одним:

Любовь земная делает нас краше,

И  вечно всё, что мы в сердцах храним.

 

От солнечных лучей лёд быстро тает,

Любовь, как солнце, нам надёжный щит,

Сильнее всех смертей любовь святая.

 

Любовь над нами ангелом летает,

И, как весной, вокруг всё расцветает,

От всех невзгод любовь нас защитит.

 

Сонет 10

От всех невзгод любовь нас защитит.

И в этом я не сомневаюсь, Маша,

Пусть время быстрой птицею летит

И сверху крыльями своими машет.

 

В бессмертие души я верю, Маша,

И вера эта радости полна,

Так и любовь сама бессмертна наша,

В бессмертных душах наших, там она.

 

В короткой жизни быть должно терпенье.

Об этом надо помнить каждый раз,

И жду я то прекрасное мгновенье,

Когда придёт наш  сладкой встречи час…

 

Тогда мои закончатся сомненья,

Вновь разлучить никто не сможет нас.

 

Сонет 11

Вновь разлучить никто не сможет нас,

Не разлучит ни на одно мгновенье,

Огонь души бессмертной не угас,

И в этом нашей жизни вдохновенье.

 

Пока я жив, и ты жива, родная,

С тобою, как с  живой,  я говорю,

Когда с тобой я встречусь, сам не знаю,

Но встретиться желанием горю.

 

Я должен снова проявить терпенье,

Мы встретим, Маша, наше счастье вновь,

Вернётся, верю, вечная любовь.

 

Грусть улетит, как ветра дуновенье,

И потечёт по жилам нашим кровь,

Наступит счастья сладкое мгновенье.

 

Сонет 12

Наступит счастья сладкое мгновенье,

Сплетутся воедино души наши,

Что это так и  будет, нет сомненья,

С тобой я скоро встречусь, верь мне, Маша.

 

Прими, любимая, моё посланье,

С тобой я говорю ещё живой,

В душе моей горит одно желанье-

Как поскорее встретиться с тобой.

 

Любимая, я рвусь в твои края,

Ты, Машенька, одна в моей судьбе,

Здесь без тебя болит душа моя.

 

Мне нипочём ни острый меч, ни плаха,

И всей душой летит,  спешит к тебе

Твой рыцарь без упрёка и без страха.

август – сентябрь 2021 г.

 

Опубликовано 2.09.2021  09:30     

Обновлено 11.09.2021  21:39

Бермудский треугольник семьи Паперно (2)

Часть 1

 

.
Дед мой по отцу, Моисей Аронович Паперно, человек очень необычной судьбы, родился в 1893 г. в Белоруссии, а умер в 1962 г. в Москве. Последний из поколения его братьев скончался в 1972 г. за несколько лет до моего рождения. В силу различных обстоятельств общения родственниками по этой линии не было почти никакого. Да и документы особо не сохранились. Опрос папы дал самые минимальные сведения. На фоне многочисленной маминой родни с подробно изученными глубокими корнями ситуация выглядела крайне удручающей.

.
Разумеется, история семьи Паперно вызывала у меня как у носителя этой фамилии наибольший интерес. А сложность задачи только подзадоривала.

.
Для начала удалось получить выписку из домовой книги по последнему месту жительства деда, адресов его братьев и сестры я не знал. Важно было выяснить, откуда они родом.
Из отцовского рассказа я знал, что дед родился в Речице, начинал трудовую деятельность в Киеве, был призван в царскую армию, после революции стал НЭПманом, обладал значительным имуществом, впоследствии у него отобранным, во время войны строил завод в Вятских Полянах, потом в эпоху борьбы с «безродными космополитами» лишился работы, пытался прокормиться, снимаясь в кино, и доживал свой век в крошечной комнатке с семьей из пяти человек. Сестра его похоронив молодую дочку, зарезанную известным хирургом во время неудачной операции на сердце, вскоре скончалась сама. Старший брат ушел еще раньше, связь с родственниками прервалась. Сын младшего брата уехал в Америку, не оставив концов.
Прабабушка умерла в Москве перед войной. От прадеда не осталось ничего, кроме имени.

Большую часть поисков я вел самостоятельно, развив кипучую деятельность. Нашел на Востряковском кладбище могилу прабабушки и ее младшего сына. Выписка из домовой книги подтвердила место рождения, там было написано «Речица».

.
Опираясь на это, я обратился к известному профессиональному исследователю архивов. И хотя по другим линиям он мне очень помог, в отношении фамилии Паперно значимых результатов достичь, увы, не удалось.

.
А далее в результате долголетней обширной переписки с различными архивами удалось выяснить, что подлинное место рождения – г. Мозырь, а не Речица. Из найденных впоследствии документов выяснилось, что проживая в Мозыре фактически (где их отец работал мастером на местной спичечной фабрике «Молния»), братья деда все же были приписаны к Речицкому еврейскому обществу, а предки к Глускому и Бобруйскому обществам. Не буду утруждать читателя подробностями этой своей исследовательской работы. Достижения были мизерными, а усилия титаническими.

.
Параллельно я старался фиксировать все линии Паперных, представители которых попадались на моем пути. И этот накопленный материал позволил через некоторое время сделать определенные выводы.

.
Во-первых, оказывается, предки всех изученных мною линий происходили из Бобруйского уезда, с потенциальным эпицентром в местечке Паричи. Имеется довольно много сведений о ранних поколениях, но соединиться с ними не удавалось. Если мысленно соединить линиями Бобруйск, Речицу, Мозырь – получится подобие треугольника, бермудского треугольника семьи Паперно, как я его в шутку называю.

.
Во-вторых, у носителей фамилии стойко бытует легенда о своих итальянских корнях. Действительно, в конце пятнадцатого – середине шестнадцатого веков под влиянием юдофобской политики Римских пап часть итальянских евреев переселилась в Речь Посполитую, где в то время подобных притеснений не было. У итальянских евреев до сих пор распространена фамилия «Пиперно», искажением которой некоторые полагают наше семейное имя. Эта фамилия происходит от города Приверно под Римом, некогда столицы племени вольсков, описанной еще Титом Ливием. Кажется, с 12 века и до реформ Муссолини город так и назвался – Пиперно.

.
Впрочем, есть и другие этимологические гипотезы. Например, от реки Арно во Флоренции. Израильско-итальянский профессор, на которого я вышел, заинтересовался моими исследованиями, но впоследствии по техническим причинам связь прервалась…

.
Важной вехой для всестороннего осмысления своей родословной явилась для меня семейная поездка – своего рода этнографическая экспедиция по местечкам Беларуси. Среди прочего мы посетили Мозырь и Речицу. Мы разыскали места массовых убийств евреев в период Холокоста, кладбища. С синагогами здесь было сложнее. И почти не встретили евреев – сформировалось ощущение «выжженной земли». Это было очень грустно…

.
И вот наступила осень 2020 г. Выздоравливая после тяжелого ковида, случайно обнаружил в сети сообщение о том, что в г. Мозыре при ремонте дороги возле здания бывшей тюрьмы под асфальтом нашли камни с давно уничтоженного еврейского кладбища, использованные в свое время для ее мощения.

На некоторых мацевах сохранились надписи, и приводился список имен, среди которых я заметил своего прадеда Аарона Паперно(го), скончавшегося в 1915 г. Совпадение имен и дат позволило подтвердить, что это именно он.

.
Всю прошедшую суровую зиму я ждал, что потеплеет, стает снег, и можно будет удалить налипшую глину и лед, чтобы полноценно прочесть надпись на надгробии. В итоге оказалось, что отца прадеда звали Элияу Зеэв. Это красиво совпадало с именем Вольф, которое носил старший брат моего деда.

.
Наконец, несколько недель назад я заказал в НИАБе два дела, рассмотренные в 1865 г. Речицким магистратом, из которых выяснилось, что прапрадед Элияу Зеэв Вольф Мовшевич проживал в Речице, будучи приписан к Глускому и к Бобруйскому обществу. При этом, в одной из найденных мною тамошних линий часто повторялось имя «Элияу», а одним из их потомков, родившимся в начале 19 века был как раз Мовша. Круг замкнулся.

Многое еще впереди, очень хочется, например, выяснить девичью фамилию прабабушки. Но в наше время, когда массово оцифровываются еще недавно недоступные архивные фонды, когда крепнет интерес к генеалогии у разных людей, выкладывающих в свободный доступ результаты своих поисков, шансы растут и перспективы грезятся захватывающими.
.
.
школьная спортплощадка на месте старого еврейского кладбища в г. Мозырь (2015 г.)
.
Продолжение следует

Менахем Йеошуа (Евгений) Паперно

.
Опубликовано 12.08.2021  04:14

Ю. Глушаков. Кто устроил в Гомеле кровавый «стрекопытовский мятеж»?

«Новы час», 19-04-2021

В 1920-х годах в Гомеле был сквер имени 25 марта. Но назван он был не в честь БНР, а в память о жертвах стрекопытовского мятежа в марте 1919 года. О том, кто стоял за его организацией, историки спорят до сих пор. Попробуем осветить эту тёмную страницу нашего прошлого.

Тайный заговор или безжалостный бунт?

В «нулевых» разгадать загадку бунта попытался директор Государственного архива Гомельской области Анатолий Карасёв. Он собрал большое количество документов и материалов в разных архивах Беларуси и России. А. Карасёв говорил, что у него есть версии, которые просто взорвут все прежние представления о возникновении мятежа. Но случилась трагедия. Директор архива подрабатывал сторожем в своём же учреждении. Весной 2004-го во время дежурства он оказался в больнице с тяжёлой травмой головы, а несколько дней спустя умер. Что произошло в ту ночь – неизвестно. Но расследование, которое Карасёв вел почти как детектив, было прервано.

По своему символическому значению трагические события мятежа занимали в советском пантеоне Гомеля второе место — после Великой Отечественной войны. Имёнами убитых стрекопытовцами Николая Билецкого, Ивана Ланге, Зои Песиной, Сергея Бочкина и Бориса Ауэрбаха в Гомеле были названы улицы, в самом центре города коммунарам был установлен памятник. Но, по понятным причинам, на персоналии руководителей восстания советская историография обращала мало внимания: достаточно было его однозначной оценки как «контрреволюционного». Например, состав таинственного «Полесского повстанческого комитета» мятежников неизвестен до сих пор.

Бочкин

Так что это было на самом деле? Старательно спланированный заговор коварного контрреволюционного подполья? Бессмысленный бунт дезертиров, сопровождавшийся еврейскими погромами и грабежами? Или восстание чистых «белых героев» против большевистской тирании? Представляется, что и первое, и второе, и третье. Правда, «героев» в этом деле совсем не густо – как начали стрекопытовцы с бегства с поля боя, так и продолжали. А вот с погромом и заговором – попробуем разобраться.

Общий ход событий мы уже описывали. Теперь дадим слово одному из повстанцев – ротмистру де Маньяну. Его биография типична для того времени.

Весёлые корнеты

Путь этого потомка французских аристократов в Гомель был неблизкий. Сергей де Маньян окончил лицей цесаревича Николая и университетский курс при нём. Но затем резко изменил планы и решил стать военным. Окончил курсы при Тверском кавалерийском училище и в 1910 году поступил в Первый Сумский гусарский полк. Сумские гусары стояли в Москве и были элитным подразделением российской императорской армии.

Вино и прочее спиртное лилось рекой. Владимир Литауэр, поступивший в полк в 1913 году, в своих мемуарах описывает, что рабочий день офицеров начинался с завтрака с вином. В обед в офицерском собрании пили уже и водку, и коньяк. Как при этом господа офицеры умудрялись нести службу, да ещё в конном строю — чудо чудное. Вечером же гусарские офицеры «отрывались» ещё больше, иной раз – целиком в духе анекдотов о поручике Ржевском.

После подавления революции 1905 года, когда функции тогдашнего «ОМОНа» выполняла преимущественно кавалерия и иные войска, офицеры нередко становились предметом осуждения в обществе. В ответ бравые военные без раздумий пускали в ход оружие против «штатских штафирок»… Корнет запаса Сумского полка в ресторане «Медведь» застрелил штатского человека, не вставшего под «Боже, царя храни», другой корнет в ресторане «Победа» избил стеком чиновника…

Служить в кавалерии и вести соответствующий образ жизни мог лишь выходец из зажиточной семьи, имевший доход от поместья. Утрата доходов означала автоматическое оставление полка. Многие офицеры вынуждены были так поступить, к примеру, после женитьбы.

По каким-то причинам де Маньян тоже вскоре оставил военную службу. Во всяком случае, в 1914 году он был призван в 4-й запасной кавалерийский полк уже из отставки. В 1915 году штаб-ротмистр де Маньян в составе маршевого эскадрона 17-го Новомиргородского уланского полка поехал на Юго-Западный фронт. Воевал в Галиции и на Карпатах, по всей видимости храбро. После ранения вернулся в строй.

Подпольные гусары

После революции, с распадом старой армии, де Маньян снова оказался в Москве. Тут уже были и многие его коллеги по Сумскому гусарскому полку. По воспоминаниям ротмистра, советская власть, зажатая между белыми армиями, интервентами и крестьянскими восстаниями в тылу, висела на волоске. И это внушало её соперникам немалые надежды. В Москве как грибы росли подпольные офицерские организации. В них вступили почти все офицеры-сумцы. Одни пошли в монархическое подполье генерала Довгерта (Довгирда), ориентированное на Германию («патриотов» не смущало, что немцы продолжали войну и оккупацию). Другие – в «Союз защиты родины и свободы» (СЗРиС) Бориса Савинкова, связанный с союзниками царской России, продолжавшими войну с Германией.

В истории полка написано, что почти все сумцы принадлежали к монархической организации Довгерта. Но это не так. Просто консервативные эмигранты не хотели признавать своё сотрудничество с Борисом Савинковым – бывшим руководителем боевой организации партии эсеров, которые охотились раньше на царских министров и самого Николая ІІ. На самом деле, «кавалерийским центром» в савинковской организации руководил прапорщик Сумского полка Виленкин. И даже лётчиками в «Союзе защиты родины и свободы» заведовал сумский гусар подполковник Говоров. По совместительству Говоров командовал и 8-м конным полком Красной Армии, куда и был назначен командиром эскадрона де Маньян.

Организации Довгерта и Савинкова враждовали между собой. Но гусарам-сумцам из обеих структур это не мешало вместе весело проводить время. «Встречались мы чуть ли не каждый день и у Лопухина, и у Говорова, и у Виленкина, или по шашлычным, как только пронюхивали, где есть водка», — вспоминал штаб-ротмистр Соколов, командовавший у пронемецких монархистов боевой группировкой. Естественно, при таком образе жизни и пренебрежении конспирацией многие офицеры-заговорщики стали лёгкой добычей ВЧК. И летом 1918 года белогвардейское подполье пришлось сворачивать, а его участникам – пробираться к Колчаку, Деникину и Юденичу.

Де Маньян оставался в красной коннице, но тоже мечтал как можно скорее убежать от большевиков. И вскоре такой случай представился. В Гомеле.

Господа командиры

В январе 1919 года эскадрон де Маньяна был включен в состав 21-го конного дивизиона 2-й бригады 8-й пехотной дивизии и переброшен в Гомель. Ещё эта бригада называлась «Тульской», т. к. формировалась из уроженцев Тульской губернии. Гомель впечатлил оголодавших россиян своим богатством. «В гомельских кофейнях подавали шоколад, а в кондитерских предлагали конфеты и пирожные: явление, которое совсем не имело место в столицах», — вспоминал де Маньян. Узнав о гомельских пирожных, часть красных конников, дезертировавших перед отправкой из Москвы, даже добровольно вернулась в строй!

Эскадрон был размещён на частных квартирах и занял почти квартал. Преимущественно это были еврейские дома, хозяева которых, как правило, беспрекословно выполняли все требования красных кавалеристов.

И в Москве, и в Гомеле де Маньян саботировал свои командирские обязанности. Он вспоминал: «Никаких занятий в эскадронах, конечно, не велось. Совещания были сведены к минимум, люди в эскадронах проводили свободное время в зависимости от вкусов и привычек. Любители женщин танцевали в общественном собрании, ревнители искусства посещали кинематографы, более практичные элементы пустились в спекуляцию, а кокаинисты и алкоголики отдавались своим пристрастиям в домашней обстановке». Короче говоря, воинские подразделения быстро и неуклонно разлагались.

С неохотой в дивизионе восприняли весть об отправке на фронт. Но выехать на позиции де Маньяну и его подчинённым так и не пришлось. 23 марта, отправившись на вокзал, они увидели, что он занят частями 2-й бригады, самовольно оставившими позиции. «Военная власть перешла в чьи-то другие руки», — вспоминал де Маньян. «В городе с часу на час росло тревожное настроение. Еврейские магазины спешно закрывались, движение на улице прекращалось. К вечеру на улицах появились патрули еврейской самообороны. Город буквально вымер, тишина вокруг была полная».

Как выяснилось, в районе Овруча части Тульской бригады попали под обстрел петлюровской артиллерии и отказались продолжать наступление. Замитинговали, кричали, что не хотят «воевать за жидов». В Калинковичах попытались устроить погром, но одна из рот, всё ещё сохранявшая военный порядок, остановила его. Решено было возвращаться домой. Комиссар бригады Михаил Сундуков был убит.

Гомель замер в тревоге. И на сей раз события не заставили себя ждать.

«Господин командир! Господин командир! Вставайте, по всему городу жидов громят, в нашу квартиру и то ломились…», — де Маньян жил в квартире лесопромышленника Л. (возможно, Лавьянова? — Ю.Г.) «Данилов, — позвал я вестового. — Кто же громит?» «Да начала пехота, господин командир, а теперь и наши сложа руки не сидят».

Впрочем, тут же командир дивизиона сообщил, что это – восстание, и предложил к нему присоединиться. На митинге дивизиона, открывшемся тут же, бывшие красноармейцы обратились к бывшим, а теперь уже действующим офицерам, с просьбой о руководстве выступлением.

«Маски были сняты: ещё днём ранее все мы, безусловно, мало доверяли друг другу, а теперь вполне нормально обсуждали положение и возможность совместной борьбы с общим врагом», — пишет де Маньян.

В Гомеле была провозглашена «Русская Народная Республика». Во главе её стал анонимный «Полесский повстанческий комитет, который то ли раньше готовил восстание в Гомеле, то ли был избран во время восстания. Комитет назначил командующим «1-й армией РНР» штабс-капитана Владимира Стрекопытова из купеческой тульской семьи, интенданта полка, раньше – члена меньшевистской партии. Где должны были появиться 2-я, 3-я и другие армии РНР — история умалчивает. Но штаб мятежников решил двигать войска в направлении на Брянск и Москву. Комендантом Гомеля стал командир эскадрона подполковник Степин.

Так стихийно начатое выступление красноармейцев, не желавших воевать, при помощи бывших офицеров и осколков их подпольных организаций было превращено в полноценное контрреволюционное восстание.

Артобстрел во имя мира

Оставшиеся советские силы пытались удержать центр города, создав опорные узлы обороны в гостинице «Савой», на телефонно-телеграфной станции и в ЧК. Уже в ночь на 25 марта по «Савою» начали бить пушки мятежников из района Полесского вокзала. Днём начался штурм. После нового артобстрела защитники «Савоя» вынуждены были сдаться под «честное слово», что будут отпущены по домам. Вместо этого почти все китайцы из интернационального отряда ЧК были перебиты на месте, а остальных повели в тюрьму на Румянцевской, избивая по пути кулаками и прикладами.

Часть повстанцев штурмовала «Савой» и ЧК, а другие – еврейские дома и лавки. К ним присоединились выпущенные из тюрьмы уголовники и старые черносотенцы. Де Маньян пишет: «В ночь на 25-е погром не принимал ещё широких размеров… но к утру 25-го, когда выяснилось, что большевистские силы почти ликвидированы, что бороться почти не с кем, солдаты, освободившиеся от боя, отправились в еврейские квартиры, сначала под видом обысков, а затем уже открыто, карая за сочувствие большевикам». Маньян сообщает, что убийств при этом было мало, зато почти каждый стрекопытовец приложил руку к грабежам. Те же, кто не участвовал в погроме, просто требовали от своих хозяев «плату за охрану».

Только когда в город хлынули крестьяне из окрестных деревень с возами для награбленного, штаб повстанцев начал принимать меры по ликвидации беспорядков. В целом же ротмистр обвиняет руководителей восстания в пассивности и инертности. Были созданы многочисленные комиссии и комитеты, выпустившие около 15 обращений к гомельчанам. Был брошен лозунг: «Вся власть — Учредительному собранию!» Выпущенные из тюрьмы матросы требовали «Советов без коммунистов».

Полесский повстанческий комитет заискивал перед рабочими, обещая им «железные законы охраны труда» и называя «товарищами» (среди самих офицеров это обращение было скорее издевательским). Одновременно была восстановлена свобода торговли. Некоторые же заявления были открытой ложью. Например, Стрекопытов в обращении к крестьянам утверждал, что Россия уже объявлена «Народной Республикой», «Минск окружён», «мы закончили войну и заключили мир», и т. д.

В. Стрекопытов и С. де Маньян

Как пишет де Маньян, в некоторых вопросах повстанцы шли навстречу населению очень далеко. Один гомельчанин явился в штаб с просьбой разрешить ему погребальное шествие по случаю смерти родственника. Штабной писарь выдал разрешение на похороны, действительное на протяжении года – и для всех родственников просителя.

Часть гомельских чиновников и жителей городских окраин сочувствовала мятежникам. Безусловно, деятельность ЧК, перебои с продуктами, падение заработков и вызванная войной разруха раздражали очень многих. Сказывались и антисемитские настроения. Но вступать в войско Стрекопытова никто из гомельчан не стал. Лишь в Речице спортивное общество «Сокол» приняло участие в перевороте и захвате власти.

Только 27 марта штаб повстанцев закончил с призывами и нашёл время выслать разведку в сторону противника.

Первые немногочисленные советские части, брошенные к Гомелю, были без проблем разбиты повстанцами, что придало последним уверенность в собственных силах. Но постепенно с юга к Гомелю стали подходить крупные подразделения Красной Армии и крестьянские добровольческие отряды. А 28 марта случился эпизод, который фактически изменил ход событий.

Одна из подошедших батарей, сочувствуя повстанцам, не стала обстреливать Полесский вокзал. И тогда станцию, где находился штаб мятежников, атаковал небольшой отряд красных курсантов. Это был взвод могилёвских пехотных курсов, выдвинувшийся на разведку через деревню Прудок. 18 бойцов приняли бой с 200 стрекопытовцами и, потеряв двоих человек, чьи изуродованные тела, были найдены на следующий день, отошли. Но, обстреляв из винтовок штаб мятежников, могилёвские курсанты, сами того не зная, решили судьбу Гомеля. «Трудно себе представить, — пишет Сергей де Маньян, — какая началась паника. Все деятели штаба, полковые писари, каптенармусы, фуражиры и проч. буквально растворились в воздухе. Люди потеряли человеческий облик и стремились только спрятаться подальше от несчастной станции».

После этого все командиры были вызваны в штаб, где по «неспокойной фигуре» командующего «1-й армией РНР» Стрекопытова и «перекошенному лицу» начальника штаба ротмистр понял — Гомель будет оставлен.

В ночь на 29 марта мятежники, оставляя Гомель, убили заранее привезенную на станцию группу из четырнадцати советских деятелей. Жители соседних домов слышали нечеловеческие крики, расправа была страшной: выколотые штыками глаза, раскроенные черепа. По свидетельству очевидцев, стены сарая на станции «Гомель-Хозяйственный» были забрызганы кровью и мозгами. Мозг Ауэрбаха лежал на полу, с Песи Каганской заживо сняли скальп, намотав её долгие волосы на полено.

Многие из казнённых были представителями гомельской интеллигенции, которые пошли на советскую службу после революции. Каганская считалась одной из первых красавиц Гомеля. Председатель Гомельского Союза журналистов Николай Билецкий принадлежал к старинному шляхетскому роду Езерских.

Бегство

Двое суток повстанческие эшелоны пробивались от Гомеля к Калинковичам. Периодически при звуках стрельбы и криках «Китайцы идут!» солдаты в панике покидали вагоны. На подходе к Припяти Красная Армия блокировала мятежников с двух сторон.

31 марта под Калинковичами состоялось совещание офицеров. По свидетельству де Маньяна, несмотря на отдельные возражения, Стрекопытов решил отказаться от штурма Калинковичей, бросить эшелоны с артиллерией и захваченным в Гомеле имуществом, и пешком пробиваться на соединение с частями Украинской Народной Республики. 1 апреля повстанцы на лодках форсировали Припять у Барбарова и вышли на территорию, занятую армией УНР.

«Покидая Гомель, покидали Россию», — горевал де Маньян.

Вокзал ст. Калинковичи (наше время)

Штаб Стрекопытова разместился в Ровно, а его пехоту включили в украинское войско, предварительно разбросав по разным соединениям. Очевидно, украинцы не доверяли «1-й армии РНР». И неслучайно: вскоре командующий Северной группой войск атаман Аскилко, при поддержке бывших царских офицеров и консервативных партий, поднял мятеж против главного атамана УНР, социал-демократа Симона Петлюры. Верные атаману курени задушили мятежников, был разоружён и один стрекопытовский полк. Пошли слухи о репрессиях. В этот же период стрекопытовцы сами расстреливали присоединившихся к ним матросов-анархистов, т. к. обвиняли их в грабежах и наркомании. Затем командование «Русско-Тульского отряда» установило контакты с французской разведкой, которая советовала им «присмотреться» к полякам.

Вскоре против УНР начали наступление польские войска. И стрекопытовцы действовали по уже опробованному сценарию: оставили своих украинских союзников и перешли на сторону поляков. Правда, с ними там обошлись без особой милости: профессиональных мятежников отправили в концлагеря в Брест-Литовске и Стшалково. По иронии судьбы, в Стшалково рядом с ними сидели пленные гомельчане, в т. ч. участник защиты «Савоя» и Всебелорусского съезда в декабре 1917 года в Минске, бывший левый эсер Василий Селиванов. Правда, в отличие от «большевиков», стрекопытовцев не избили.

Летом 1919 года из польского плена бывших повстанцев вызволил князь Ливен, который рассчитывал пополнить ими свой отряд. Но вскоре отказался от этой идеи. «Русско-тульским» кавалеристам, прибывшим в Митаву, назначили новое начальство вместо подполковника Стёпина. В ответ бывшие повстанцы, узнавшие дух вольницы, отказались подчиняться. В свою очередь, светлейший князь отказался от стрекопытовцев, боясь, что они разложат ливенцев.

«Русско-Тульский» отряд оказался в отчаянном положении. Стрекопытовцы уже фактически превратились в наёмников, воюющих за матобеспечение. А после польского интернирования некоторые из них, несмотря на июльскую жару, ходили в наглухо застёгнутых шинелях – даже штаны пришлось поменять на хлеб. И тут снова появились вербовщики – теперь немцы пригласили вступить бесхозяйственную часть в отряд Бермондта-Авалова, который придерживался пронемецкой ориентации.

Стрекопытовцы переоделись в немецкие мундиры цвета фельдграу, на которых так странно смотрятся золотые погоны и кресты.

Таковы реалии гражданской войны: люди шли убивать и умирать всего лишь за сапоги и хлебный паёк. Но де Маньян был в сомнениях: «Впрочем, было трудно разобраться, какому делу мы собирались служить… Были ли мы белой армии в настоящем значении этого слова?» В это время командующий Северо-Западной армией генерал Юденич при поддержке англичан начал наступление на Петроград. Но армия Бермондта вместо большевиков нанесла удар по столице союзной Латвии Риге. Бермондтовцы не признали независимости Латвии и называли её частью России. Но были разбиты и выброшены в Германию, где некоторое время спустя Бермондт-Авалов создал «Российское национал-социалистическое движение». В результате это привело к поражению белых в Прибалтике.

Англичане морем вывезли стрекопытовцев к Юденичу. Они ещё повоевали под его флагами, пока не были в очередной раз интернированы в Эстонии. После освобождения они вместе с бывшим командующим отправились на лесозаготовки. Сергей де Маньян дослужился до подполковника в 3-й русской армии, воевавшей на стороне Пилсудского. Свои довольно правдивые воспоминания о восстании в Гомеле он опубликовал в газете Бориса Савинкова «За свободу» в 1924 году.

Стрекопытовский мятеж был типичной авантюрой времён Гражданской войны. Но сегодня с новой силой вспыхнули споры, кто был прав или виноват в тех событиях столетней давности. Кто-то уже пытается ставить вопрос о реабилитации «героев» «Русской народной республики». Однако общий вывод может быть один: Беларуси и белорусскому народу, жителям Гомеля эта очередная вспышка гражданской войны не принесла ничего, кроме горя, страданий и смерти.

PS. На месте гостиницы «Савой» в Гомеле — здание «Старого универмага». На месте телефонно-телеграфной станции – общественно-культурный центр. А на месте бывшего здания ЧК ныне — музей истории города.

Юрий Глушаков, г. Гомель

Перевод с белорусского: belisrael.info

* * *

Читайте также опубликованный 23.02.2016 материал калинковичского историка и краеведа Владимира Лякина: «Девять дней в марте 1919-го»

Опубликовано 19.04.2021  20:58

А. Сімакоў пра Д. Выгодскага

Добрае літаратурнае імя: Давід Выгодскі

Піша Алесь Сімакоў

Літаратуразнавец, перакладчык і паэт, асветнік і арганізатар міжнародных культурных сувязяў, ён быў прыкметнай постаццю ў Гомелі і Ленінградзе, з якімі звязаны яго жыццёвы шлях. Памёр у карагандзінскім лагеры ў 1943 г., а спробу вызваліць яго сучасная ізраільская энцыклапедыя лічыць амаль беспрэцэдэнтнай па смеласці.

Д. Выгодскі

«Гомельскі перыяд» пачаўся 5 кастрычніка 1893 г., калі Давід Выгодскі нарадзіўся тут у сям’і дробнага службоўца і праходзіў у цесных зносінах са стрыечным братам Львом, які пасля змяніў сваё прозвішча на «Выгоцкі». У 1911–1912 гг. браты падрыхтавалі і надрукавалі некалькі нумароў літаратурнага часопіса «Зарницы», які быў адзначаны ў адрасна-даведачнай кнізе «Весь Гомель» на 1913 г. Часопіс вылучыўся з тагачаснага багацця мясцовай перыёдыкі імкненнем адлюстраваць духоўнае жыццё гомельскай «моладзі». Першае ж выступленне Выгодскага ў друку датуецца 16 красавіка 1911 г., калі ў пецярбургскай «Неделе Вестника знания» з’явілася яго нататка «Дзе шчасце».

Пасля вучобы на гісторыка-філалагічным факультэце сталічнага ўніверсітэта, ужо як практычна сфармаваны іспаніст, Давід Выгодскі з канца 1917-га правёў некалькі неспакойных гадоў у Гомелі. Ён з энтузіязмам успрыняў рэвалюцыю, што было натуральным для супрацоўніка такіх выданняў, як «Летопись» і «Новая жизнь». Няма пераканаўчых сведчанняў таго, што ён актыўна ўдзельнічаў ва ўсталяванні савецкай улады, але яго праца ў рэдакцыях, у тым ліку «Гомельской мысли», і педагагічных установах мела цалкам лаяльны характар і адрознівалася добрасумленнасцю.

Фота зроблена ў Гомелі прыкладна сто гадоў таму. Першы злева – А. Быхоўскі, другі злева – Д. Выгодскі, другі справа – Л. Выгоцкі. Узята адсюль

«Господи, верую», — так пачынаецца і заканчваецца адзін з яго вершаў, напісаных у 1920 г. у «Губнаробразе». Матывы іншых яго твораў — «Мы все обречены на боль, / Нам всем начертано страдание» або «Взвивается чёрное знамя. Черное знамя — как смерть» — таксама прымушаюць задумацца над сапраўдным складам яго думкі, які вымушана скажаўся біёграфамі нават пасля рэабілітацыі (1957).

Ранняя мастацкая творчасць Д. Выгодскага, што ўключае, акрамя паэтычнага зборнічка 1922 г., і пераклад п’есы ў вершах Лесі Украінкі «У катакомбах» (Гомель, 1924), ставіць пад сумнеў «бальшавізм», які спрабавалі ўкараніць у гэтага, як пісаў Веніямін Каверын, «добрага, разумнага, але, можа, не вельмі адважнага чалавека». Пазбягаючы ўцягвання ў небяспечныя сітуацыі ўжо падчас антыэсэраўскіх «чэкісцкіх засадаў» 1922 г., пазней Давід быў вымушаны прыстасоўвацца ва ўмовах ганенняў на ўсё і ўся, што ўзмацняліся. І тым не менш ён быў «камарада Давід Выгодскі», калі з 1936 г. падтрымліваў байцоў Інтэрбрыгад у Іспаніі, пасылаючы эмацыянальныя лісты і кнігі. Менавіта «папулярызацыя рэвалюцыйнай літаратуры» зрабіла яму «добрае літаратурнае імя». Аднак Давід ухіляўся ад залішняй «палітызацыі»: усе яго намеры былі накіраваны на творчую працу, увесь яго дом быў запоўнены кнігамі; яго добрасардэчнасць прыцягвала.

Р. Э. Боці, Р. Гансалес Туньён, Л. дэ Грэйф, К. Гуцьерэс-Крус, Х. дэ  ла Куарда, Х. Ліст Арсубідэ, Х. Саламеа, А. Юнке — толькі некаторыя  з імёнаў лацінаамерыканскіх пісьменнікаў, якія сталі вядомымі ў СССР дзякуючы Выгодскаму. Перакладчык і рэцэнзент вёў шырокую перапіску з аўтарамі, атрымліваў выданні – і адразу ж імкнуўся забяспечыць ім другое жыццё ў рускамоўным асяроддзі. З лістоў сваіх шматлікіх карэспандэнтаў у Лацінскай Амерыцы ён даведваўся нямала пра тое, што было «звязана з яе эканамічным становішчам, залежнасцю ад замежнага капіталу і абсалютным паўфеадальным прыгнётам безабаронных індзейцаў» (з ліста яго «таварыша, які падае надзеі», С.-С. Вітурэйры з Мантэвідэа). Кніга «Перапіска з Амерыкай», з маладымі Ж. Амаду, Х. Л. Борхесам, Х. Ікасам, А. Пасам і Н. Гільенам, якую Выгодскі абмяркоўваў з выдавецтвам «Советский писатель», не выйшла. Частка лекцый Выгодскага была заснавана выключна на арыгінальным матэрыяле, атрыманым па пошце. Разам з вядомымі даследчыкамі К. М. Дзяржавіным, Б. А. Кржэўскім, В. У. Рахманавым ён стварыў Іспанаамерыканскае таварыства — навуковую асацыяцыю па вывучэнні Іспаніі і Лацінскай Амерыкі. Як яго старшыня, Д. Выгодскі каардынаваў першыя сур’ёзныя крокі ў збліжэнні савецкай грамадскасці з «культурным лацінаамерыканскім светам». Гасцямі ИСПАМО і Выгодскага былі вядомыя пісьменнікі і гісторыкі, такія як Р. Альберці з Іспаніі, Х. Падэста з Уругвая. Сам ён, як і Янка Маўр, не падарожнічаў па свеце, — яго крыніцамі былі візіты іншаземцаў і дакументальныя крыніцы. Разам з Маўрам яго адносяць да піянераў беларускага эсперанта; яны атрымлівалі матэрыял для сваіх працаў на гэтай мове і з Амерыкі.

Не абмяжоўваючыся ў сваіх інтарэсах лацінамерыканістыкай і пашыраючы асноўную цікавасць на Іспанію (непадзельнасць «лацінскай стыхіі» ілюструе пераклад ім рамана іспанца В. Бласка Ібаньеса пра адкрывальніка-італьянца «У пошуках вялікага хана (Крыстобаль Калон)», 1931), Выгодскі рэцэнзаваў, яшчэ да рэвалюцыі, чарговае выданне «Спеву аб Гаяваце» ў перакладзе І. Буніна. Пазней гамельчанін перакладаў І. Бехера і Б. Келермана, Э. Сінклера і К. Сэндберга, пісаў прадмовы да выданняў М. Твэна, ацэньваў творчасць Т. Драйзера, шматлікіх іншых амерыканскіх і еўрапейскіх пісьменнікаў. Яго звароты да замежных літаратараў мелі на мэце ўзаемнае ўзбагачэнне літаратур: Выгодскі актыўна прапагандаваў за мяжой юбілейныя мерапрыемствы ў сувязі са стагоддзем смерці А. С. Пушкіна. Асобныя творы А. Блока, У. Маякоўскага, К. Бальмонта, Г. Ахматавай і іншых рускіх пісьменнікаў сталі даступныя іспанамоўнаму чытачу дзякуючы перакладам Выгодскага. Не забываючы пра родную Беларусь пасля ад’езду ў 1921 г., ён пераклаў для «Анталогіі беларускай літаратуры» (1929) і іншых выданняў вершы М. Багдановіча, у тым ліку «Слуцкіх ткачых», творы Я. Коласа, М. Чарота. Глыбока цікавіла яго, натуральна, і яўрэйская літаратура, асабліва паэзія, у прыватнасці Х. Н. Бяліка. Яе Д. Выгодскі даносіў да шырокага чытача ва ўласных перакладах і крытычных аглядах; калі быў супрацоўнікам Петраградскага ўніверсітэта, выступаў і ў «Еврейской неделе».

«Іспана-беларускае» згуртаванне «На Моховой семейство из Полесья» наведвалі амаль усе найбольш вядомыя літаратары Ленінграда. «Осьми вершков, невзрачен, бородат, / Как закорючка азбуки еврейской» — такім Давід Выгодскі паўставаў перад сваімі гасцямі, сярод якіх часта бываў і Восіп Мандэльштам. Шчыра і амаль па-дзіцячы наіўна глядзіць Д. Выгодскі з малюнка мастака У. Майзеліса, які паспеў увасобіць яго перад адыходам з «сапраўднага жыцця».

Д. Выгодскі быў арыштаваны ў 1938 г. па «справе перакладчыкаў». Тыя, хто ведаў яго выключна як «савецкага чалавека і добрага таварыша», накіравалі ліст у ЦК ВКП(б); пад заявай стаялі подпісы М. Зошчанкі, Б. Лаўранёва, М. Слонімскага, Ю. Тынянава, К. Федзіна, В. Шклоўскага. Міхаіл Зошчанка быў сярод тых, хто пасля смерці Выгодскага хадайнічаў пра вяртанне яго ўдаве велізарнага кнігазбору з 12 тысяч тамоў, галоўным чынам замежных кніг, вывезеных падчас блакады ў Публічную бібліятэку (у лісце ад 28.12.1993 г. яе — тады ўжо РНБ — вучоны сакратар У. А. Калабкоў адказаў нам наконт гэтай праблемы, якая ўсё яшчэ ўздымалася з боку сям’і; ён паведаміў, што частка кніг, трапіўшы ў абменны фонд, мусіла разысціся па бібліятэках краіны, якія пацярпелі падчас вайны), і пра пасмяротнае аднаўленне яго ў Саюзе пісьменнікаў.

Яшчэ з перасыльнай турмы ў Ленінградзе, а потым з КарЛАГа Выгодскаму ўдавалася пісаць сваякам, паведамляючы пра неймаверныя, здавалася б, планы: «…Пакутліва хочацца працаваць, хочацца напісаць і ў прозе, і ў вершах цэлы шэраг рэчаў, народжаных гэтымі цяжкімі гадамі», — дзяліўся ён з жонкай за тры месяцы да смерці. — Вельмі, аднак, баюся, што нічога гэтага зрабіць ужо не атрымаецца». Вершы, датаваныя 1941–1943 гг., выкарыстала ў «Матэрыялах да біяграфіі» Давіда Выгодскага ленінградская даследчыца Р. Р. Фатхуліна (Шагліна), даслаўшы іх яшчэ ў рукапісе і нам.

Аддаючы доўг памяці і паўторна «вяртаючы» Давіда Іосіфавіча Выгодскага жыхарам Гомеля і ўсёй Беларусі, нельга не ўспомніць і пра блізкіх людзей, якія падтрымлівалі яго. Жонка Эма Іосіфаўна нарадзілася ў Гомелі ў 1899 г. і пасля заканчэння ў 1922 г. гістарычнага факультэта МДУ, прысвяціўшы сябе літаратурнай працы, займалася перакладамі. Стварыла шэраг папулярных кніг для юнацтва. Яе няскончаная гістарычная аповесць пра канкісту, апублікаваная ў 1961 г. у зборніку «Бурштынавы пакой» пад загалоўкам «Капітан Картэс», цікавая тым, што прадстаўляе шмат «пазітыўных» рысаў заваёўніка, запазычаных з хронік.

Пасля арышту мужа яна яшчэ спрабавала працаваць, але, зламаная няшчасцямі, перажыла Давіда Іосіфавіча толькі на шэсць гадоў. Сын Давіда і Эмы Іосіф прайшоў вайну, быў паранены і ўсе пасляваенныя гады жыў надзеяй на аднаўленне справядлівасці.

Іосіф Давідавіч, які шмат перанёс у жыцці і ўнаследаваў ад бацькі клапатлівасць у адносінах да людзей, памёр у Санкт-Пецярбургу ў 1992 г., паспеўшы звярнуцца да гамяльчанаў і, у прыватнасці, да Беларуска-індзейскага таварыства (у бібліятэцы і архіве якога захоўваюцца шматлікія матэрыялы пра Выгодскіх) са словамі ўдзячнасці за памяць пра бацьку.

У 1993-м і наступных гадах мемарыяльная праграма, якая ўключала ў якасці нагоды 100-годдзе з дня нараджэння і 50-годдзе смерці Давіда Выгодскага, паўтарыла асноўныя кірункі рассылання лістоў з заклікам да міжнароднага супрацоўніцтва і актывізацыі дыялогу культур. Зварот аргкамітэта «Трохгоддзя Выгодскіх» апублікаваў «American Indian Culture and Research Journal» (1994, № 3) у Лос-Анджэлесе.

Хаця Выгодскі і не можа лічыцца адным з першых уласна беларускіх лацінаамерыканістаў, ён — лацінаамерыканіст-ураджэнец, што таксама натхняе.

Пра аўтара

Алесь Сімакоў нарадзіўся ў 1962 г. у вёсцы Рудакоў Хойніцкага раёна. У 1979 г. скончыў 10 класаў — СШ № 3 у Гомелі. Працаваў на абутковай фабрыцы, заводзе металаканструкцый, у інфармацыйна-вылічальным цэнтры, міжраённым упраўленні па меліярацыі, вучыўся на падрыхтоўчым аддзяленні ГДУ. Са студзеня 1987 г. быў заняты арганізацыйнай працай па стварэнні Беларуска-індзейскага таварыства. Аўтар каля 120 публікацый, уключаючы даклады на навуковых канферэнцыях; друкаваўся ў 9 краінах. Асноўныя тэмы даследаванняў: беларусы на Алясцы і ў Сан-Францыска, гісторыя беларуска-індзейскіх сувязяў, школазнаўства.

Крыніца: Палац: літаратурны альманах. 2020. Мінск: Кнігазбор, 2021. С. 178–181.

Артыкул перадрукоўваецца з невялікімі рэдакцыйнымі праўкамі – belisrael

Апублiкавана 08.04.2021  20:48

Менахем Йеошуа (Евгений) Паперно. Чувство корня (1)

Решив написать эту статью, я задумался над распространенной метафорой, сравнивающей родственные взаимосвязи с деревьями. По этой логике получается, что, если выкопать корень, растение погибнет, а значит, генеалогией заниматься и вовсе не стоит. И тут мне пришло в голову, что это взгляд снаружи, взгляд ученого-исследователя, который откапывая артефакты раскладывает их по музейным полочкам, некоторые обрабатывает формалином. Можно зажать нос, избегая резкого запаха (или благодаря ковиду его не учуять вовсе), посмотреть с интересом «консервированное» прошлое. Но строго говоря, это смерть, могила…

Растущие деревья, их стволы и ветви никогда не видели своих корней. Однако именно от них идет питание и жизнь. Как и в мире ботаники, в родственных отношениях такая связь непрерывна и безусловна, и вопрос лишь в ее осознании конкретным человеком. Мне кажется уместным назвать это чувством корня.

Впервые в мой дискурс данную тему, примерно в 1986 г. внес троюродный брат моей мамы, к юбилею их общего дяди, нарисовавший первое виденное мной генеалогическое древо. Мне это показалось захватывающим – возможно потому, что речь шла про неугасающую связь с давно ушедшими эпохами через своих собственных предков.

По мере взросления, уже в начале 1990-х начал опрашивать живых родственников и, в первую очередь, родителей моей мамы. Благодаря этой работе, благодаря составлению «протоколов их допроса» удалось сохранить множество сведений, которые иначе сегодня были бы невосполнимо утрачены. Оглядываясь назад, уже как опытный исследователь, каждый раз осознаю, насколько фиксация сохранившихся в семье сведений способна облегчить дальнейшую работу, избавить от долгих и трудных поисков того, что, как потом иногда оказывается, было все это время известно кому-то из близких.

Искания носили фронтальный характер: меня интересовали все без исключения линии моих предков. И по наименее изученным из них усилий приходилось прикладывать значительно больше.

С начала 2000-х, уже имея высшее юридическое образование, я решил применить инструментарий полученных знаний для дальнейших изысканий. Весь спектр направлений такой работы я разделил на две части: отысканием следов последних поколений в московских архивах, на кладбищах (тогда еще не оцифрованных), перепиской с разными родственниками и ведомствами я занялся лично, а исследование более глубоких корней доверил профессиональным генеалогам, от которых в результате почерпнул обширные знания в этой сфере, значительно повысившие мою собственную квалификацию.

Все это знаменовало мою своего рода персональную «неолитическую революцию», переход от присваивающего труда к производящему: из получателя генеалогических данных я превратился в обладателя уникальных сведений по собственной родословной, которыми с радостью делюсь с интересующимися, в специалиста, владеющего эффективной методологией раскапывания семейной истории как для абстрактного интереса, так и для решения конкретных практических задач: подтверждения еврейства, получения наследства, истребования имущества из чужого владения. Профессиональная помощь адвоката в таких делах тем более успешна, что генеалогия много лет остается моей подлинной страстью.

Не знаю как там с законами диалектики, но по мере «раскапывания» своей родословной, можно столкнуться с другим исследователем, «копающим» с другой стороны. И это может привести к неожиданным открытиям и настоящим прорывам. В этом смысле самая яркая история для меня связана с попавшей в мои руки книгой одного австралийского родственника по одной из линий, разом обогатившее мое древо на несколько сотен человек.

В современную эпоху, когда невообразимо расширились возможности поиска через различные электронные ресурсы, у многих людей вокруг с новой силой возрос интерес к своему родословию, обострилось упомянутое «чувство корня». И это прекрасно. Буду очень рад, если пройденный мной путь вдохновит кого-нибудь на аналогичные свершения, а описываемые мной механизмы окажутся применимы в чьих-то практических исследованиях.

Продолжение следует.

Опубликовано 08.04.2021  14:13

Д. Драгунский: «Желаю Беларуси как можно большей независимости»

Юрий Глушаков, газета «Новы час» (12.10.2020)

Писатель Денис Драгунский, одним из первых откликнувшийся на призыв Светланы Алексиевич высказаться о событиях в Беларуси, имеет гомельские корни. Его отец, автор знаменитых «Денискиных рассказов» Виктор Драгунский, родился в семье гомельчан и провёл детство на берегах Сожа.

Фото nacion.ru

Однажды в Гомеле

Лев Драгунский, дед популярного детского писателя, был одним из основоположников социал-демократического движения в Гомеле.

В конце XIX – начале XX веков жизнь патриархального, по сути, города взорвали пришедшие сюда железная дорога и капитализм. Подле деревянных особняков с соломенными крышами задымили трубы первых фабрик и заводов. Сперва работавших на них пролетариев всё устраивало – ну и что, что рабочий день длился 16 часов, зато была «стабильность», и хозяин расплачивался деньгами. Поначалу хозяина мастерской или фабрики, как и царя-батюшку, так и воспринимали – как «отца»-кормильца. Но разразился один экономический кризис, затем другой. И в рабочих кварталах появились такие люди, как Лев Драгунский. В этих кварталах они начали создавать кружки самообразования для рабочих. Это было важно, потому что имперские власти не желали тратить деньги на школы, и большинство населения оставалось неграмотным. Пропагандисты, которые пошли в массы, были для пролетариата своего рода «интернетом» того времени.

Интеллигенты-социалисты хотели свержения самодержавия. А также агитировали за сокращение рабочего дня, за гражданские свободы и нормальную заработную плату. Последнее обстоятельство особенно импонировало рабочим, и это придало борьбе с самодержавием массовый народный характер. Уже первые забастовки – грозное оружие пролетариата – вынудили многих хозяев в Гомеле сократить рабочий день до 10-12 часов и повысить заработную плату – до 50 процентов.

В Гомельском музее сохранилась книга, изданная в 1925 году. В ней довольно часто упоминается революционер Драгунский. Книга чудом пережила репрессии, поскольку многие из упомянутых в ней социал-демократов, в том числе большевики, бундовцы и эсеры, были позже осуждены во время «большого террора». Самого Драгунского тоже посмертно записали в меньшевики и даже пытались обвинить в сотрудничестве с «охранкой». Дело в том, что долгое время его, одного из лидеров РСДРП, политическая полиция не трогала. На самом деле «охранка» оставляла на воле его и нескольких других членов подпольного комитета, чтобы скрыть своего настоящего агента-провокатора Мирона Черномазова, который впоследствии стал выпускающим редактором легальной большевистской газеты «Правда».

Но в 1903 году Лев Драгунский был впервые арестован и предстал перед царским судом. В том году царская полиция решила опробовать в борьбе с революционным движением «новую» технологию – разжигание межнациональной вражды. 65 процентов населения Гомеля в то время составляли евреи, бытовой антисемитизм и религиозные конфликты не были редкостью. Но мало кто знает, что первоначально царская полиция для нападения на «демократов» использовала не «русских», а еврейских погромщиков. Последние набирались из ломовых извозчиков и различных темных элементов. Еврейскую «чёрную сотню» для нападений на революционных рабочих вдохновлял «казённый» раввинат. Однако рабочие организовались и дали отпор нападавшим. Тогда жандармы в августе-сентябре 1903 года настроили против евреев «русских» рабочих из мастерских Либаво-Роменской железной дороги. Однако рабочие партии впервые в новейшей еврейской истории организовали в Гомеле отряды самообороны, чтобы встретить черносотенцев с оружием в руках. Одним из организаторов гомельской самообороны был и Лев Драгунский.

При этом профессия Драгунского была абсолютно мирная – учитель русского языка. Но исследователь Марина Щукина цитирует воспоминания родственников писателя – в семье не любили людей с интеллигентской внешностью. Как только мужчины с чеховскими бородками и пенсне приходили к Льву Драгунскому, сразу шли аресты и посадки в гомельский тюремный замок.

Женой Льва Драгунского была акушерка Циля Исааковна, уроженка знаменитого «Кагального рва» – гомельской «Молдаванки». Но революция 1905–1907 годов потерпела поражение, а следом за ней распался и семейный союз Драгунских.

В 1913 году монархия Романовых с пафосом отметила 300-летие династии и свою воображаемую неприступность. А педагог и социал-демократ Драгунский развелся с Цилей и женился на Хане-Бейле Ратнер, которая была на 16 лет моложе его. В том же году молодая семья эмигрировала в Америку.

Туда же отправились дети от первого брака Исаак и Рита. Рита вышла замуж за Юзефа Перцовского, сына старьевщика. Семья была в прямом и переносном смысле молодой – Рите 16 лет, а её мужу 17. Ко всему прочему, Юзик имел криминальные наклонности. Как сообщает Марина Щукина со слов членов семьи Драгунских, Юзик, например, легко мог обокрасть лавку отца и имитировать её ограбление «неизвестным» экспроприатором.

В Нью-Йорке, в Бронксе, у Риты и Юзика родился сын Виктор, будущий советский писатель. Семья жила почти в трущобах, по крайней мере, рядом с огромными крысами, поэтому вскоре они решили вернуться в Гомель. А вот дедушка Лев, который уже принимал активное участие в американском социалистическом движении, остался в Америке навсегда. После неудачного удаления зуба он подхватил заражение крови и умер.

Виктор Драгунский. Фото ru.citaty.net

«Денискины рассказы» и Гомель

Семейная жизнь Драгунских развивалась так же стремительно, как и сама эпоха. В Гомеле произошла революция, а у Риты Драгунской появился новый муж. По смутному преданию, перед этим он приложил руку к казни её первого мужа – Юзика Перцовского, обвинённого в бандитизме. По другой версии, отец писателя умер от тифа. Как бы то ни было, отчимом будущего автора «Денискиных рассказов» стал Ипполит Войцехович, начальник Гомельской милиции. Однако в 1920 году он, в свою очередь, был убит бандитами. На его похороны на улицы Гомеля вышло огромное количество людей. А дядя будущего писателя был анархистом, участником подпольного движения против немецких оккупантов в 1918 году.

Гомель во времена НЭПа тоже жил полной противоречий жизнью. Параллельно с суровыми пролетарскими буднями и революционным строительством новая буржуазия любила отдыхать, и с пафосом. Расцвело и местное эстрадное искусство. Школьником Драгунский даже посещал кафе-шантан «Эльдорадо» в парке, ранее носившем имя Паскевичей, а в то время – имя первого наркома просвещения товарища Луначарского.

А в 1922 году его мать вышла замуж в третий раз за приехавшего на гастроли в Гомель режиссёра еврейского театра Менахема-Мендла Рубина. Кто осудит её, если гражданская война отняла у женщины первых двух мужей? Так Виктор ещё теснее вошёл в театральный мир. Но в 1931 году он потерял и второго отчима: режиссёр соблазнился прелестями капиталистического мира и уехал в Америку.

Виктор Драгунский. Фото 24smi.org

А Виктор с мамой остались в Москве. Здесь он некоторое время работал токарем, а потом поступил в театрально-литературную студию. В 1941 году, с началом войны, Виктор Драгунский ушёл в ополчение, затем работал в фронтовых творческих бригадах.

Демократизация жизни в СССР 1960-х годов дала возможность раскрыться блестящему таланту Виктора Драгунского и многих других. «Денискины рассказы» подкупали своей живостью и непосредственностью, они словно исходили от советского ребенка. В тексте имелись и отсылки к романтике первых лет советской власти, ибо во время оттепели было объявлено о возвращении к «истинному ленинизму». Видимо, говоря о буденновской сабле, вспоминал Виктор Юзефович и своего гомельского отчима в кожаной тужурке с маузером на боку. Кто знает, что бы он рассказал нам, доживи до наших дней?

Новая Беларусь

И всё-таки мы спросили Дениса Драгунского, сына Виктора: «А что сказал бы Дениска Кораблёв о текущих событиях в Беларуси?» Наш респондент, хотя и был прообразом легендарного литературного героя, за него отвечать не стал. Но от себя российский писатель Денис Драгунский ответил на вопросы «НЧ» следующее:

Денис Драгунский. Фото www.facebook.com

– То, что Лукашенко в России называют «народным президентом», – это имперско-шовинистическая отрыжка. Смотрите сами: России нужен сильный, умный, непростой лидер. Любимым остаётся Сталин – здесь вам и репрессии, но здесь и увлечение литературой и театром, беседы с Булгаковым и Пастернаком. Любят и помнят также Андропова – как утонченного интеллектуала у власти. Правит железной рукой – и сочиняет сонеты, и вообще еврей по матери: умный грустный взгляд из-под очков. Выдающийся политик и Путин – я говорю это без симпатии, но признавая очевидное. Тоже, кстати, собеседник Солженицына и приверженец русских философов. Почему так? Российский имперец ответит: «Да потому что мы – великий народ, и наш президент должен быть соответствующим… А эти белорусы – это же сплошной колхоз, ну немножко «БелАЗ» – вот им и нужен такой весь из себя народный президент, Батька, одним словом». Но каждый «народный президент», как ни понимай это странное сочетание, после 26 лет пребывания у власти становится «антинародным». Так сказать, по факту его застревания во власти.

А вот будущее Беларуси, по мнению писателя Дениса Драгунского, должно быть следующим:

– Я бы хотел видеть Беларусь современной парламентской республикой. Именно парламентской республикой, с развитой системой политической конкуренции. Возможно, с ограничением по времени для лидера правящей партии или даже для самой партии, которая находится у власти. При всём уважении к госпоже Меркель, это не очень приятный пример слишком долгого пребывания у власти. О демократии можно говорить только после того, как в результате свободных выборов дважды сменилась власть в стране, причём к власти пришли не разные люди, а разные политические силы. На смену либералам пришли социалисты, потом на смену социалистам пришли консерваторы и так далее.

Понятно, я бы хотел, чтобы в новой Беларуси были обеспечены политические свободы и права человека, проводилась гуманная социальная политика.

Беларусь – компактная высокоиндустриализованная страна. Такими являются большинство стран-членов ЕС. Но пусть белорусы сами решают, вступать в Евросоюз или оставаться «неприсоединившимися». Впрочем, я бы не хотел для Беларуси статуса вечного «лимитрофа», пограничного государства, вынужденного балансировать между Россией и ЕС. Я бы пожелал Беларуси как можно большей независимости.

Юрий Глушаков

P.S. Автор благодарен журналисту и исследователю Марине Щукиной за помощь при подготовке материала.

Источник

Перевод с белорусского – belisrael.info

Опубликовано 13.10.2020  14:02

Что скажет «непуганое поколение»?

Статья Семёна Печенко «Дебют непуганного поколения» на сайте «Салідарнасці» (15.07.2020) в целом очень недурна. Любопытен социологический профиль несогласных с нынешними порядками… С. Печенко: «”Детская революция” – именно так некоторые из пользователей соцсетей охарактеризовали происходящее вечером 14 июля в Минске. По наблюдениям журналистов, большинство протестующих составляли молодые люди, многим из которых на вид не больше 20 лет. В стихийных прогулках участвовали и люди постарше, но их было заметно меньше, чем на июньских пикетах по сбору подписей и в цепочках солидарности». Правда, мой внутренний перфекционист и зануда обратил внимание на то, что «непуганное» пишется с одним «н» 🙂

Тоже годная, креативная идея: «шествие Ев» на акции EVAluation в Лондоне (инициатива «Свободного театра»):

Фото с fb-страницы Николая Халезина 

Израильский сайт «Детали» в лице Дарьи Костенко ещё полмесяца назад не без умиления замечал, что «Картина еврейского художника [Хаима Сутина] стала символом борьбы с диктатурой в Беларуси». Конечно, больше толку от «шествия Ев» было бы в Минске – например, перед министерством культуры. Или перед «Белгазпромбанком», куда правительство после ареста топ-менеджеров банка впихнуло своих «смотрящих» (довольно бездарных, судя по результатам их предыдущей деятельности).

Та же «Салідарнасць» писала: «30 августа 1997 года в Минске состоялась одна из самых ярких в истории белорусской журналистики акций протеста — так называемый “Марш в тюремных робах”».

Арсенал «застабилов» небогат: окрики, тупые угрозы… Намедни «разоблачитель» участников куропатских дежурств Юрий Т-х проехался по молодым людям, которые накануне вышли на улицы Минска и дали какой-никакой отпор ОМОНу (орфография оригинала сохранена):

Вы уголь, который бросают в топку революции, и вы уже сгорели, даже если сами еще не осознали. Пока вы еще можете выйти из дома, встретится с друзьями, написать пост с героическим призывом. Но ваши часы уже идут в обратную сторону, вы сами их перевернули, и изменить ничего нельзя. Вы уже потеряли работу, вас уже выгнали с учебы, на вас уже завели уголовное дело, уже был суд, вы уже отбываете срок и пытаетесь устроится в жизни после отсидки. Ваша жизнь уже сломана, просто вы еще этого не осознали.

По мне, лучше быть куском угля, чем куском… ну, пусть низкосортного каучука – уголь, по крайней мере, даёт свет и тепло. Ай-ай, протестуя на улице, «вы уже потеряли работу»! Так ведь КГБ и прочие «советы безопасности» не всесильны – там, как и в любом госучреждении РБ, работают с прохладцей. Да и чуток осознали, что если жесточайше щемить всех противников нынешней власти, то в Беларуси некому будет работать и платить налоги.

Вообще говоря, «чёрные списки» для противников здешних порядков могли напугать протестующих в 2000-х, а к 2020 г. структура экономики изменилась, общество (в т. ч. работодатели) осмелели… В общем, актуальна старая песенка Бори Берга, спетая от имени спецслужбиста: «Прежде путал народ, кто здесь друг, а кто враг, а теперь сам народ – враг народа!» (приводил уже эту цитатку в марте 2017 г.).

Уголовное дело, срок в тюрьме или на «химии» – таки да, неприятности. Но если подумать, то Синеокая уже чем-то напоминает сказочную страну, описанную в «Приключениях Чиполлино» незабвенного Джанни Родари (1920–1980). Диалог Чиполлино с Чиполлоне:

– Бедный ты мой отец! Тебя засадили в каталажку, как преступника, вместе с ворами и бандитами!..

– Что ты, что ты, сынок, – ласково перебил его отец, – да ведь в тюрьме полным-полно честных людей!

– А за что же они сидят? Что плохого они сделали?

– Ровно ничего, сынок. Вот за это-то их и засадили. Принцу Лимону порядочные люди не по нутру.

– Значит, попасть в тюрьму – это большая честь? – спросил он.

– Выходит, что так. Тюрьмы построены для тех, кто ворует и убивает, но у принца Лимона все наоборот: воры и убийцы у него во дворце, а в тюрьме сидят честные граждане.

Всего лишь сказка? Но многие РБ-шные сидельцы подтверждают… «Чем больше я общался с заключёнными, тем больше мне казалось, что они гораздо честнее и интереснее людей на свободе» (Андрей Климов). «По моим впечатлениям, по меньшей мере треть людей, которые там [в тюрьме] сидят, не заслуживают этого» (Андрей Ким). «Честные» за решёткой люди или не «честные», но зачастую там бывает не скучно: «В колонии познакомился с кучей интереснейших людей: с директором тракторного завода, замначальника брестской таможни, директором “Нафтана”» (Андрей Кабанов).

Отсидевший несколько лет анархист Игорь Олиневич писал в 2012 г.: «Перспективы тюрьмы всегда рядом. Если такой момент настанет – не сокрушайтесь. Теряя одно, приобретаете иные вещи и ценный опыт. В тюрьме жизнь не заканчивается, она течёт по-другому». Примерно о том же говорил Алесь Беляцкий: «Тюрьма останавливает хаос в мыслях и дает возможность сосредоточиться».

Я не к тому, что активистам следует «переть на рожон», а правозащитникам не надо добиваться освобождения тех, кто, борясь за лучшую жизнь, угодил за решётку. Просто констатирую, что привычные страхи, распространяемые местными идеолухами, уже не те, они выдохлись. Вот и насчёт «сломанной жизни» после отсидки: если говорить об оппонентах правящей верхушки, то такие бывшие узники, как Дмитрий Дашкевич, Николай Дедок, Дмитрий Дрозд, те же Беляцкий, Ким и Климов, по-моему, вполне уверенно себя чувствуют. Во всяком случае, у них есть любимые занятия, они не спились и даже не эмигрировали… в отличие от некоторых крупных лукашистов, не сидевших, но утративших в Беларуси почву под ногами (Александр Зимовский, Урал Латыпов, Иван Пашкевич…)

Убогие певицы Г-вы у себя в инстаграме попытались «заехать» с другой стороны.

Уважаемые родители – Вы же понимаете, что если СИТУАЦИЯ НАКАЛИТСЯ – то (чтобы не допустить Майдана у нас!) – правоохранительным органам придётся применять настоящую силу, и возможно, те методы, что сейчас практикуют некоторые страны – слезоточивый газ, оружие, и так по возрастающей …А если у Вашего ребёнка – астма или больное сердце, или он хрупкого телосложения? Вы понимаете, какие трагические последствия могут быть для каждого из Вас?? И Вы будете готовы отдать все на свете, лишь бы вернуть то драгоценное время назад, и спасти своих родных детей – но, Вам могут достаться лишь горькие, бессильные слёзы, и невыносимое ощущение, что ничего уже поделать нельзя!! И с этими чувствами Вам придётся жить дальше!!

Судя по этим записям (и тому, что покровитель Т-ха, Г-вых и прочих М-ов ещё 4 июня намекнул на возможность андижанского варианта подавления «путча»), стеснять себя в августе властные круги не намерены, и кое-кто в этих кругах уже готов переложить ответственность за жертвы на «народец». Только вот история подсказывает, что за каждым «Кровавым воскресеньем» и «Курловским расстрелом» следуют… некоторые неприятности для тех, кто держит народ за быдло. Те, кто оправдывает разгоны мирных протестных акций, манипулируя родительскими чувствами, тоже далеко не всегда хорошо кончают. Проще говоря, «а отдача не замучает?»

Которые во власти поумнее (да, есть и такие), те понимают, что одним кнутом не обойтись, должон быть пряник… Но пряники в последнее время всё чаще выходят чёрствые. Попытались идеолухи «интегрировать» рогачёвского инакомыслящего Дениса Дашкевича, ведущего сайта «Рогачёв Онлайн», дав ему в 2017 г. директорскую должность в сельском Центре культуры, и… 14.07.2020 Денис (к тому же и помощник депутата палаты представителей) написал в фейсбуке:

Сегодняшний спектакль в ЦИрКе мало кого удивил. Глупо и наивно ждать от отмороженных людоедов, что они будут уважать права вегетарианцев. Народу бросили вызов, людей провоцируют на революцию. Грубейшее нарушение прав кандидатов в президенты, плевок в адрес целого Народа.

Его спросили, не боится ли он последствий. Д. Дашкевич ответил:

Не боюсь. Я готов к увольнению. Откровенно говоря, я думал и сам, что осенью буду либо уходить с должности руководителя Центра культуры, либо переведусь на половину ставки. Пока окончательное решение не принял, посмотрим, что произойдёт 9 августа, до какого маразма докатится государство.

То, что происходит сегодня в сфере культуры, — деградация и полный развал. Особенно заметно это стало в последний год. Работать там творческим людям становится просто невозможно. Идут сокращения, которые пытаются скрыть, но я же вижу ситуацию изнутри. У нас серьёзный экономический кризис, серьёзный дефицит бюджета в районах, во всяком случае, в Рогачёвском. Безработица растёт сумасшедшими темпами, а теперь ещё и вернулись гастарбайтеры, которые работали в России. Реальная доля безработных в Рогачёве — процентов 20, это минимум!

В «культуре» заработки мизерные. Я как директор зарабатываю примерно рублей 550. Из них около 100 рублей уходит на дорогу.

Короче, 26 лет у власти для одного человека – это чересчур. Многое рвётся, как тришкин кафтан, и ставка на собственный клан, «смотрящий» за иными кланами, не сильно помогает.

Характерна следующая «мелочь». В феврале 2020 г. писали: «Организации Минлесхоза ведут строительство шести пеллетных заводов в Борисовском, Житковичском, Кличевском, Новогрудском, Мозырском и Пружанском районах… По поручению президента Беларуси Александра Лукашенко все шесть новых предприятий по выпуску пеллет должны быть введены в строй до 1 июня 2020 года». 13.03.2020 замминистра лесного хозяйства Владимир Креч подтвердил, что производство в Мозыре будет введено в срок. Однако по состоянию на 1 июня заработали только 4 из 6 предприятий. 13 июля официально сообщалось, что «Более 80 млн инвестиций вложили в строительство 6 пеллетных заводов. 5 из них запущены, ещё на одном – в Мозыре – завершают монтаж технологического оборудования». Такая вот «жесточайшая дисциплина»… Если кто-то не в курсе, пеллеты – не космические корабли, а всего лишь гранулы из древесных отходов.

Пожалуй, эпидемия COVID-19, ударившая по Беларуси в начале весны, служит некоторым оправданием для задержки с запуском производства. Только вот неясно, почему, когда властям РБ выгодно, опасности «нет» (возобновление школьных занятий в конце апреля; парад 9 мая, празднование 3 июля; теперь, после 65 тысяч заражений и почти 500 смертей, «Славянский базар»…), а когда нужно подгадить несогласным, лукашисты кивают на сложную эпидемиологическую обстановку (например, в июне не принимали передачи для узников тюрьмы на Окрестина, не пригласили наблюдателей из ОБСЕ на «президентские выборы»…) Хотя, по большом счёту, всё ясно. Не одно десятилетие строится – и уже практически построено – государство, где «я начальник, ты дурак». Формула «своим всё, чужим – закон» тоже действует. Аннулирует ли «непуганое поколение» местные понятия?

Я. Б. Гутман (03.05.1945 – 14.07.2020)

…Cветлая память Якову Гутману, который, как умел, давал отпор этим понятиям. Здесь видео 2013 г., где он говорит о кладбище в Мозыре.

Вольф Рубинчик, г. Минск

wrubinchyk[at]gmail.com

16.07.2020

Опубликовано 16.07.2020  18:08

* * *

Вечная памяць нашаму сябру Якаву Гутману – майму сваяку, бо мая бабуля Хана-Геня Гутман была з ягонага роду. Разам з дзедам Мордухам Гаравым бабуля загінула ў Мазырскім гета. А жылі мае продкі ў Мазыры недалёка ад продкаў Якава…

Дзякуй Якаву за яго шматгадовае змаганьне за габрэйскую спадчыну ў Беларусі, у тым ліку – за апошняе месца спачыну нашых продкаў.

Добрыя яго Імя і справы застануцца назаўжды ў гісторыі нашай Бацькаўшчыны і ўдзячнай памяці нашых супляменьнікаў, што жывуць ва ўсім сьвеце…

Марат Гаравы, г. Кобрын   16.07.2020 21:18

ЯКОВУ ГУТМАНУ – 75!

Слово юбиляру, Якову Бенционовичу Гутману:

Я родился, как всегда говорили, в родительской семье, за шесть дней до Победы – 3 мая 1945 года в Казахстане. Семья успела эвакуироваться из Мозыря до оккупации города нацистами. Вместе с родителями был мой брат Марат, 1940 года рождения, и сестра Дора, 1938 года рождения. Она умерла в эвакуации в 1944 году. Семья вернулась в Мозырь в августе 1944 г. В 1962 г. я закончил с золотой медалью среднюю школу №7 г. Мозыря и поступил в Белорусский политехнический институт. Специальность – промышленная теплоэнергетика. После окончания института была обычная инженерная работа.

Если в детстве во мне было заложено что-то еврейское, то это образ жизни бабушки с материнской стороны – Сары Айзиковны Котик (1873–1965). Она соблюдала кашрут, зажигала субботние свечи. По четвергам в Мозырь приезжал из Калинковичей резник (Янкель Левин, прожил около 100 лет – belisrael). Отец заблаговременно покупал живую курицу на базаре. Моя работа была – отнести курицу к резнику и потом к бабушке. Мозырь стоит на реке Припять, и отец частенько покупал живую рыбу. Бабушка готовила фаршированную рыбу в своём кошерном горшке для себя и нашей семьи.

В мои школьные годы родители в домашней обстановке говорили на идиш. Подростком я просил, чтобы они это делали как можно чаще и больше. В середине 1980-х в моей душе всё чаще начало проявляться желание услышать идиш. Единственное место в Минске, где это можно было сделать, – синагога. Я нашел общину в частном доме на ул. Цнянской. Прошло несколько лет, и тяга услышать идиш начала опять заполнять моё сознание.

К тому времени синагога переместилась на ул. Кропоткина. Десятка полтора пожилых евреев собирались в пятницу вечером и субботу утром на молитву. Появилось несколько молодых человек. Постепенно начало увеличиваться количество прихожан.

Осенью 1989 года председателем Минской еврейской религиозной общины избрали меня. По действующему тогда законодательству для перегистрации общины при смене её руководства необходимо было наличие двадцати человек. Сразу начались проблемы. Часть людей, которая только начала ходить в синагогу, не хотела подписывать документы, необходимые для регистрации, опасаясь проблем на работе или учебе. С Б-ей помощью удалось сохранить единственную тогда в Беларуси религиозную еврейскую организацию.

Поздней осенью в Минск приехала группа слонимских хасидов, чтобы ознакомиться с состоянием еврейского кладбища в Слониме, где похоронен их Ребе. Мы увидели, что бульдозер выгребал черепа и кости на кладбище. Готовилась площадка для строительства универмага. Мы немедленно поехали к руководству города. Была обещана приостановка работ на кладбище до окончального решения вопроса. Участники первого съезда еврейских организаций и общин СССР, который проходил в конце 1989 г. в Москве, после моей поездки в Слоним подписали телеграмму протеста в адрес руководителя страны Михаила Горбачёва с требованием прекратить уничтожение еврейского кладбища в Слониме. В конце концов, кладбище было сохранено.

Одновременно уничтожалось кладбище в столице Беларуси, которое расположено на ул. Коллекторной (Еврейской). В конце 80-х годов началось строительство зоны отдыха, включавшей в себя спортивные, эстрадные площадки. К концу 1989 года было выполнено работ приблизительно на полмиллиона рублей. Изучив действующее законодательство и вдохновившись результатом работы в Слониме, община добилась прекращения работы на территории кладбища. Более того, через несколько лет был разработан проект благоустройства кладбища. К тому времени я был представителем Комитета по сохранению американского исторического наследия в СССР. С точки зрения правительства США синагоги, кладбища, где похоронены предки граждан США, находятся в сфере интересов американского государства.

«Телеграфным стилем» – ещё о нескольких событиях, в которых я принимал участие:

1988 г. Создание в Минске общества любителей еврейской культуры, известного ныне как МОЕК им. Изи Харика (был выбран членом правления).

1989 г. Создание еврейских организаций в Гомеле и Могилёве.

1990 г. Второго августа 192 еврейских ребёнка без родителей и 20 взрослых из Гомельской области прилетели в Израиль. Началась реализация проекта «Дети Чернобыля». Одновременно группа еврейских детей отдыхала в Финляндии. Покойный Марат Егоров говорил о том, что, благодаря контактам, наработанным в проекте, тысячи белоруских детей смогли отдохнуть и поправить здоровье в Европе.

1990–92 гг. Работы на кладбищах в Воложине и Радуни. После проведенной осенью 1991 г. с участием премьер-министра Вячеслава Кебича церемонии в Воложине правительство Беларуси оплачивало половину стоимости работ.

1993 г. Создание в Нью-Йорке Всемирной ассоциации белорусских евреев (ВАБЕ). В том же году были инициированы Дни памяти евреев, погибших в Холокосте на белорусской земле (Минск, Нью-Йорк).

1993 г. Первый съезд организации белорусов мира «Бацькаўшчына». Тогда обсуждался вопрос, кто такие белорусы: только те, кто «по крови», либо все, кто жил или живет на белорусской земле. Избрание меня в руководящий орган «Бацькаўшчыны» (Сойм) было ответом на этот вопрос. Участвовал я и в нескольких последующих съездах.

1994 г., лето. Делегация ВАБЕ участвовала в праздновании 50-летия освобождения Беларуси от немецко-фашистских захватчиков. Было организовано вручение памятных знаков в Израиле, США (около 600 знаков). Впервые в Беларуси был официально признан вклад евреев в Победу.

1994 г., осень. Выступление с речью от имени ВАБЕ в Верховном Совете (парламенте) Беларуси.

Были ещё установка памятной доски раввину Моше Файнштейну в Любани, привлечение поискового батальона Министерства обороны Беларуси к поиску могил жертв Холокоста в Мозыре (найдена братская могила около Кургана Славы, а несколько лет назад нам удалось добиться того, что райисполком за свой счёт привёл в относительный порядок еврейский участок на кладбище «Нагорное»), и многое другое. Горжусь тем, что нам удалось доказать: «Белорусская Масада» – самосожжение мозырских евреев под оккупацией в 1941 г. – не легенда, а исторический факт.

Место самосожжения в Мозыре

* * *

Полагаем, читателям интересно будет прочесть и интервью 2003 г., которое Яков Гутман, как президент Всемирной ассоциации белорусских евреев, дал корреспонденту бюллетеня «Мы яшчэ тут!» (Минск) сразу после неформального съезда белорусской интеллигенции в доме культуры «Сукно», где Яков заседал в президиуме. Ниже – перевод с белорусского:

– Как родилась идея организации? С чего всё началось?

– В октябре 1992 г. я прибыл на постоянное место жительства в США. Встал вопрос: чем заниматься? В Беларуси я к тому времени уже четыре года принимал участие в еврейской жизни, поэтому знал, какие проблемы нужно здесь решать. Идея заключалась в том, чтобы, с одной стороны, создать некий инструмент для решения вопросов в Беларуси, и с другой стороны, объединять тех людей, которые живут в Соединённых Штатах и которых интересует то, что происходит здесь, давать им информацию… Понятно, если есть идея и какие-то люди, необходимо их как-то организовать.

– Были ли прецеденты создания международных ассоциаций выходцев из иных республик бывшего СССР?

– Да. В Нью-Йорке есть ассоциация выходцев из Узбекистана. Вообще, это начиналось на рубеже ХIХ-ХХ веков, у меня есть документ о регистрации землячества евреев, выходцев из Хойников, датированный 1910 г. (землячество выходцев из Слуцка образовалось в США ещё раньше – belisrael). Тогда иммигрантам никто не помогал, в отличие от нынешнего времени. Землячества создавались, чтобы защищать права своих членов.

– Ассоциация евреев-выходцев из всей Беларуси уже существовала в Америке до вашей организации?

– Насколько я знаю, ничего такого не существовало. Вообще, иммигранты последней волны, после 1970 г., не создали ни одной земляческой организации по стране происхождения. Была только одна организация ветеранов.

– Почему было выбрано название «Всемирная ассоциация» (по-белорусски: «Сусветнае згуртаванне»)?

– Когда мы начали обсуждать этот вопрос, часть людей высказалась за то, чтобы назвать общество «Ассоциацией выходцев из Беларуси в Америке». Но я защищал свою точку зрения, и его поддержало большинство. Имелось в виду объединить всех, кто имел отношение к Беларуси, независимо от того, где они живут сейчас, – в Канаде, США, Израиле или в Австралии.

– Кстати, сколько евреев-выходцев из Беларуси живёт в США, Канаде?

– Этого никто не знает, и, думаю, не узнает, как и того, сколько сейчас евреев живёт в Беларуси.

– Так или иначе, иммигранты поддержали идею…

– Нашу организацию отличало от других то, что к ней присоединились не только иммигранты, приехавшие в последний год или три-пять лет. Были и те, кто приехал сразу после Второй мировой войны, и те, кто родился уже в Америке. Например, сын и внук рабби Моше Файнштейна – они и сейчас имеют отношение к ВАБЕ. Официально, по американским законам, учредителями ассоциации были три человека: ветеран войны из Минска Хацкл Хайтман (к сожалению, он умер) – человек, который очень напоминал моего отца, Яков Динерштейн – мой ровесник, который здесь был инженером и там работает инженером, и я. Хайтман приехал где-то в 1985-1987 гг., а Динерштейн – в начале 1990-х гг.

– Кто сейчас руководит ВАБЕ? Сколько членов в ассоциации?

– Как и все организации подобного рода, мы пережили раскол, попытку внутреннего переворота… Сейчас Ассоциацией официально руководит небольшой Совет директоров, мы – единомышленники. Формально, если считать членами всех, кто написал заявления о вступлении, то в ВАБЕ около 3 тыс. человек. Есть люди из США, есть те, кто писал заявления здесь, в Беларуси, есть граждане Канады, Израиля.

– Расскажите об основных достижениях ассоциации за 10 лет.

– Мы реально помогали людям, например, тем, кто прибывал в США по гостевой визе, а затем добивался получения статуса беженца. Организация и я лично участвовали где-то в семи судебных процессах, чтобы доказать, что евреям сейчас небезопасно жить в Беларуси и они имеют право на этот статус. Все судебные процессы, в которых я участвовал – как свидетель, как эксперт, как руководитель ассоциации – окончились победой. Далее, есть люди, которые являются жертвами Холокоста, но не имеют документов, которые подтверждали бы право на получение денежной компенсации. Примерно десятку человек ассоциация помогла найти такие документы, и эти люди получили деньги. Приходилось искать документы в архивах Беларуси, Украины, даже Молдовы.

– Известно, что в 1993 г. ассоциация приняла участие в организации Дней памяти…

– Да, в октябре 1993 г. исполнилось 50 лет со дня убийства последних узников Минского гетто. На одном из наших первых заседаний в Нью-Йорке доктор истории, бывший профессор БГУ Давид Мельцер напомнил об этой дате. Было решено направить меня сюда, в Минск, чтобы объяснить руководству Беларуси, что необходимо как-то отметить эту годовщину. Где-то в конце августа я прилетел в Минск. Деньги на билет cобирались среди тех, кто жил в Америке 20, 30, 40 лет. Думаю, будет правильно назвать имена этих людей: Элла Бурбаки, Герби Троецки, Морис Шустер. Все они участвовали в создании организации. Тогдашнее руководство Беларуси поддержало нашу идею, был создан общественный комитет по проведению Дней памяти во главе с Председателем Верховного Совета Станиславом Шушкевичем. Тогдашний премьер-министр Вячеслав Кебич подписал распоряжение о создании правительственной комиссии, возглавленной министром иностранных дел. Отмечали дату в Оперном театре на высшем государственном уровне. Всё было сделано по-людски. Мы в Америке тоже впервые собрали выходцев из Беларуси, чтобы почтить память погибших, более чем 500 человек (по нью-йоркским масштабам, если собирается 100 человек, это уже событие). Собрались люди, которые не видели друг друга много лет…

С. Шушкевич и Я. Гутман (фото 2013 г.)

Уже в 1993 г. здесь, в Беларуси, шёл разговор о том, чтобы пригласить ветеранов из Америки и Израиля на празднование 50-летия освобождения страны. В 1994 г. Герой Советского Союза Евсей Вайнруб и я были у первого заместителя председателя Верховного Совета Беларуси Вячеслава Кузнецова. Всё было решено. Приехали люди из разных стран – из Израиля человек 10, из Америки человек 6. Это было, пожалуй, первое публичное признание вклада евреев в победу над нацизмом. Мы все были на приёме в Министерстве обороны. Между прочим, Лев Овсищер, которого перед отъездом в Израиль лишили воинского звания, начал свою речь так: «Перед вами выступает бывший полковник Советской Армии и почетный полковник Армии Обороны Израиля». Были в составе израильской делегации и знаменитые партизаны Арлюк, Фельдгон (знамя их бригады хранится в минском музее Великой Отечественной)…

– Какие проблемы есть у ассоциации?

– У нас нет каких-то отдельных проблем. Общая беда в том, что евреи Беларуси превращаются в нищих, причём не столько в материальном, сколько в духовном плане. Пожилые люди боятся, что «Хэсед» отберёт у них посылки, не понимая, что не они для «Хэседа» или «Джойнта», а наоборот… Это тотальная проблема: руководители организаций считают себя маленькими сталиными или мао, выбранными на свои посты навечно. Большая часть активных людей с чувством национального сознания уехала из Беларуси. Но в Израиле, США энергия в основном уходит на то, чтобы выжить в новых странах, и поэтому мало времени остаётся на общественную деятельность. В США есть ещё проблема контакта между теми, кто приехал 5-10 лет назад, и уроженцами страны, которые знают, что их дед приехал из Могилёвской губернии, но где она – даже не представляют. Ещё: бюрократизм присущ не только еврейским обществам в Беларуси, он идёт с самого верха, от руководителей организаций в Нью-Йорке, которые «сидят» на сотнях миллионов долларов и не сменяются по 30-40 лет.

Я. Гутман в 2001 г. около здания минской синагоги по ул. Димитрова, 3, которое он вместе с другими активистами пытался уберечь от сноса

– Ваши жизненные принципы?

– Делать всё, чтобы жить по совести – как я это понимаю. Чтобы не было «мучительно больно». Надеюсь, мне будет засчитано то, что я спасал от окончательного разрушения кладбище в Минске на Коллекторной (сейчас там «Еврейский мемориальный парк» – belisrael), то, что 200 еврейских детей без родителей приехали в Израиль в 1990 г., то, что не без моего участия десятки тысяч белорусских детей сумели поправить здоровье в Западной Европе по линии Фонда мира (я помог установить контакты с христианскими организациями). От стыда, наверное, не помру.

– Каковы перспективы ассоциации?

– Тут, в Беларуси, всё зависит от одной персоны. Если она останется при власти, будет уничтожено всё. А перспективы вообще… Даже Моисей за 40 лет хождения по пустыне не сумел окончательно переиначить менталитет бывших рабов. Не надеюсь, что произойдут какие-то кардинальные перемены в ментальности. И всё же – делаю, что могу.

В 2012 и 2017 гг.

Читайте на нашем сайте также:

Еврейская солидарность детям Чернобыля

Память о евреях Мозыря. Справка

Ещё о «Масаде» в Мозыре

Открытое письмо послу Беларуси

Яков Гутман о вандализме

Яков Гутман активничает…

Опубликовано 03.05.2020  08:27

* * *
14 июля 2020 г. Яков Гутман покинул этот мир.