Проддолжение. Предыдущие части здесь и здесь
Глава 8
Русский корпус генерала Остен-Сакена
Российский генералитет того времени был сплошь дворянским. Офицерский корпус также почти полностью состоял из представителей этого привилегированного сословия, пополнялся выпускниками трех кадетских корпусов и путем производства в чин из унтеров-дворян (редко и за особые заслуги – из крестьян и мещан). В их среде в порядке вещей считалось подставлять свою грудь под штык и пулю наравне с солдатской. Среди командного состава было немало иностранцев, в их числе и этнические французы (генералы К.О. Ламберт, А.Ф. Ланжерон, Э.Ф. Сен-При и др.). Офицерская жизнь, особенно в младших чинах, была довольно суровой. «К нам, – вспоминал современник, – тоже относились очень суровые законоположения. Бывало, назначали на несколько дней в бессменное дежурство, сажали под арест на хлеб и воду».
Глубокая бездна разделяла командиров и «нижних чинов». Рядовой состав пехотных частей пополнялся путем ежегодных рекрутских наборов среди крепостных и некоторых других податных сословий. Срок солдатской службы составлял тогда 25 лет. Телесными наказаниями его карали за все: от нарушений требований устава до потери мундирной пуговицы. За простую «отлучку со двора» наказывали сотней-двумя палочных ударов, за более серьезные проступки, бывало, забивали до смерти. При этом современники единодушно отмечали высокие боевые качества и моральный дух русского солдата, который в массе своей был убежден, что исполняет волю Божью по защите и расширению пределов православной державы. Храбрецы поощрялись, а малодушие считалось смертным грехом.
В регулярную кавалерию вербовали добровольцев «всякого состояния российских и иностранных свободных людей, в подушном окладе не положенных и другой службой не
~ 92 ~
обязанных». Срок службы рядового по первому контракту устанавливался в 6 лет. При его перезаключении и 15-летней выслуге, а также в случае «кто в деле с неприятелем будет ранен или изувечен так, что служить более не может», гарантировались различные льготы и давался земельный надел. Кого вербовали, и как происходила вербовка, весьма красочно повествует изданная в 1912 году полковая история Лубенских гусар. «По сохранившимся в полку запискам прослужившего в нем 50 лет ротмистра Могаюрова, вербовщики офицеры и унтер-офицеры с командами рядовых разъезжали по разным городам и ярмаркам, преимущественно юго-западного края, и всякими правдами и неправдами привлекали охотников на службу. Часто происходили курьезные случаи: иной барыне приходилось останавливаться среди улицы, так как кучер, лакей и форейтор, увидев вербовщиков, спешили записаться в гусары; иной купеческий сынок под влиянием Бахуса брал квитанцию вербовщика, а на другой день к последнему являлся отец новобранца и предлагал тысячи, чтобы спасти глупого сына от службы. Между прочими были завербованы отставные поручики Арбузов и Сарылев и коллежский регистратор Летов; надо думать, что они приняли «капитуляцию», как тогда называли поступление охотником, в ненормальном виде, потому что после подавали прошения об увольнении их от службы, но, несмотря на все их старания, им пришлось служить рядовыми. Подобный же случай повторился и с одним отставным офицером, неким поручиком Шараповым, который затем прослужил рядовым до 1818 года. Но больше всего недоразумений возникало с духовенством из-за дьячков, псаломщиков и семинаристов, которые уж чересчур охотно меняли свои длиннополые костюмы на коротенький гусарский доломан».
В 1812 году, после ряда серьезных неудач в предыдущих войнах с Наполеоном, русская армия была реорганизована по образцу французской (были созданы бригады, дивизии и
~ 93 ~
корпуса) и восприняла ее передовые тактические приемы. В действующей армии часть корпусов имели порядковые номера, некоторые (обычно переформированные) назывались по фамилиям своих начальников. Армейский корпус состоял, как правило, из 2-х дивизий пехоты (каждой придавался полк легкой кавалерии) и нескольких артиллерийских частей. Дивизия подразделялась на 3 бригады (две пехотные и егерская), бригада состояла из 3-х (позже 2-х) полков. Такое соединение имело несколько тысяч бойцов и вполне могло вести самостоятельный бой с превосходящими силами противника в течение 1-2 суток, до подхода подкреплений. Пехота делилась на тяжелую (гренадеры, линейная и морская пехота), легкую (егеря) и гарнизонные части. Полки носили названия различных областей и провинций империи (кроме егерских, имевших сквозную нумерацию от 1 до 50). Ими командовали шефы полков, а командиры полков фактически были у них заместителями. Полк состоял из 3-х батальонов, батальон из 4-х рот по 2 взвода (плутонга) в каждой. Гренадерские роты (по одной на батальон) были также в пехотных и егерских полках, комплектовались наиболее храбрыми, высокими и здоровыми солдатами, составляя их самые стойкие и надежные подразделения. По штатам военного времени в пехотном полку было 60 офицеров, 120 унтер-офицеров, 1980 рядовых и 274 нестроевых чинов (денщики, барабанщики, погонщики и др.).
Интересные детали строевой подготовки и повседневной жизни русской армии начала 19 века поведал историограф Белостокского пехотного полка капитан Е.П. Николаев. «Батальоны не имели нумерации, – пишет он, – а назывались: гренадерский – шефским, а два остальные – по фамилиям полкового командира и следующего за ним по старшинству штаб-офицера. Роты также не имели нумерации, а назывались по фамилиям старших начальствующих лиц, числящихся по списку в роте, что и порождало при справках невообразимую путаницу. Зачастую солдат не знал, где он служит, у кого он в
~ 94 ~
роте, и если в этом смысле желательно было добиться от него разъяснения, то спрашивали обыкновенно, кто у него фельдфебель, и только уже по фельдфебелю можно было добраться до ротного командира. Люди строились в три шеренги по ранжиру. Ранжировали роту с обоих флангов к середине. В первую шеренгу ставили самых высоких по росту, во вторую – самых низких, в третью – средних. Из числа унтер-офицеров роты один назначался фельдфебелем, один – каптенармусом и один – фурьером».
Перед самой войной в российской армии была проведена еще одна реорганизация, имевшая своей целью увеличение кадрового состава полевых армий. 1-й и 3-й батальоны полков были доукомплектованы до штатной численности личным составом вторых («запасных») батальонов, которые вскоре поступили на укомплектование двух отдельных резервных корпусов. Из армейских полков также были взяты их гренадерские роты, которые составили две сводно-гренадерские дивизии.
Рядовой пехотинец носил на двух перекрещивающихся выбеленных ремнях заплечный четырехугольный ранец телячьей кожи. В нем было нехитрое солдатское хозяйство: немного белья, бритва, щетка, принадлежности для стрельбы и чистки ружья, четырехдневный запас провианта (сухари и крупа) – всего 10-12 кг. На походе к ранцу крепился шанцевый инструмент (топор или лопата, кирка, мотыга). На ремне через плечо носилась фляга для воды и черная кожаная патронная сумка с 60-ю патронами (еще 75 штук на бойца возилось в полковом обозе). Из огнестрельного оружия наиболее массовым было отечественное гладкоствольное кремневое ружье образцов 1798 и 1808 годов со стальным трехгранным штыком. Имелось также немало купленных за границей, трофейных и даже раритетов столетней давности – всего 28 разнокалиберных модификаций. Средний вес ружья составлял около 5 кг, на конце ствола выбивался его номер, а на прикладе вырезался
~95~
номер роты и первая буква названия полка. Ружье обычно носилось на плече, иногда – на ремне за спиной. Ружейный патрон состоял из бумажной гильзы, порохового заряда и круглой свинцовой пули. «Для обучения в рекрутском депо стрельбе, – сообщает история Белостокского пехотного полка, – отпускалось на каждого человека по 20 зарядов. Курс стрельбы ограничивался пальбой с трех расстояний: 100, 150 и 200 шагов. Стреляли в мишень величиной чуть ли не в добрые ворота. По словам современников, в расстоянии 300 шагов можно было свободно расхаживать под пулями при полной уверенности в безнаказанности прогулки». Кроме ружья, у рядового пехоты был также тесак в ножнах. Унтер-офицер был вооружен ружьем и полусаблей, офицер – шпагой. Тяжелая пехота действовала, как правило, в сомкнутых боевых порядках, а егеря – в рассыпном строю на пересеченной местности.
Регулярная кавалерия подразделялась на тяжелую (кирасиры, драгуны) и легкую (гусары, уланы), иррегулярную представляли казаки и некоторые степные народы империи. Полк тяжелой кавалерии состоял из 5-и эскадронов (по 150 сабель каждый) двухротного состава, легкой – из 2-х батальонов пятиэскадронного состава, казачий полк – из 5-и сотен. По предвоенной реорганизации в тяжелой кавалерии «запасным» стал один из пяти, а в легкой – два из десяти эскадронов. Кавалерийский корпус включал в себя две дивизии и подразделение конной артиллерии. Форменная одежда кавалерии была более яркой и разнообразной, чем в пехоте. Кирасиры носили кожаные каски, колеты из белого сукна, кожаные панталоны, а в бою – черные железные кирасы (офицеры – медные, с позолоченной чешуей). Драгуны имели схожий с пехотным мундир и кирасирскую каску. Уланы отличались высокой четырехугольной шапкой польского образца с белым султаном и этишкетными шнурами, куртками и «чакчирами» (обшитыми кожей панталонами), короткими сапогами. Живописнее всех выглядели гусары. Их «доломан»
~ 96 ~
(мундир венгерского покроя) был расшит на груди в 15 рядов белым или желтым шнуром, а чакчиры в каждом полку были своего цвета. «Ментик» (короткая куртка), по цвету полка, отороченный мехом, одевался поверх доломана или крепился на левом плече шнурами. Кивер был с белым султаном, вместо шинели имелся серый плащ без рукавов. И, наконец, снаряжавшиеся за свой счет казаки носили полукафтанье и шаровары темно-синего цвета, высокую черную баранью шапку, а татары, башкиры и калмыки – одежду национального кроя. Снаряжение всадника регулярной кавалерии состояло из лядунки на 30 патронов, водоносной фляги, а также нескольких сенокосных кос на эскадрон. Конское снаряжение у кирасир состояло из немецкого седла черной кожи с мундштуком и убором, чепрака, чушки и серого суконного круглого чемодана.
У драгун, улан и гусар были венгерские седла черной кожи с мундштуком и убором, вальтрап и чемодан. Иррегулярная кавалерия обходилась без шпор и обозов (каждый всадник имел второго, запасного, коня под вьюком). Нижний чин регулярной кавалерии имел карабин, пару пистолетов и саблю (кирасир – палаш). Улану вместо ружья полагалась пика. Казаки были вооружены ружьями, пистолетами, саблями и пиками разнообразных образцов, башкиры – даже луком и стрелами (французы прозвали их «амурами»). Атака русской регулярной кавалерии на противника производилась сомкнутым строем в две шеренги или сомкнутыми колоннами, обычно с дистанции 250 – 300 метров. Драгуны сражались конными и пешими, гусары, уланы и казаки предназначались для быстрых атак, разведки и сторожевой службы.
Армейская артиллерия была сведена в бригады: полевые, резервные и запасные (в бригаде 3 роты, в роте 12 орудий). Она состояла из крупнокалиберных (калибр определялся по весу снаряда) полупудовых и четвертьпудовых «единорогов», 12-фунтовых, 6-фунтовых, и 3-фунтовых пушек. Орудийные расчеты и упряжки состояли из 13 человек и 6 лошадей, 10
~ 97 ~
человек и 4 лошадей, 8 человек и 2 лошадей соответственно. В артиллерии на каждое орудие полагалось по три двухколесных, в упряжке тройкой, зарядных ящика, где находилось 120 зарядов – ядра, гранаты, картечь. Батарейные роты обычно вели огонь из полевых укреплений, а легкие действовали непосредственно в боевых порядках пехоты.
Российские инженерные войска были представлены двумя пионерными полками и некоторым количеством понтонных рот, которые были распределены по действующим армиям, отдельным корпусам и крепостям.
Знамена имели полки тяжелой пехоты, в полках регулярной кавалерии были штандарты. Знаменщиком всегда был унтер-офицер из дворян, его ассистентами – заслуженные «нижние чины».
Отдельный корпус под командованием генерал-лейтенанта Ф.В. Остен-Сакена был сформирован в октябре 1812 года из части войск 3-й Западной армии. В дальнейшем он оперировал в белорусском и украинском Полесье, имея главной задачей сковать находившиеся в этом районе австрийский и саксонский корпуса, прикрыть движение главных сил армии под командованием адмирала П.В. Чичагова к Березине. В сущности, это формирование представляло собой небольшую армию, составленную из корпусов генералов П.К. Эссена и М.Л. Булатова, дивизии (в документах упоминается как «корпусной резерв») генерала И.А. Ливена. Всего тут было 45 батальонов пехоты, 32 эскадрона регулярной кавалерии, 7 казачьих, башкирских и калмыцких полков, 8 артиллерийских рот, 1 пионерная рота – 27 тысяч штыков и сабель при 92 орудиях. Многие пехотные полки этого корпуса были значительно меньше своей штатной численности, т.к. накануне марша на север оставили по одному батальону для охраны границы на Дунае. «Из всех русских армий, – сообщают историографы Смоленского уланского полка, – Дунайская армия была самая боевая и, как писал Государь, – храбрая.
~ 98 ~
Беспрерывно шесть лет воевала она с турками, почти не разряжая ружей. Состав армии был превосходный. Она почти вся состояла из широкоплечих, усатых ветеранов века Екатерины, времен потемкинских и суворовских. Многие солдаты, прослужившие более 20 лет, имевшие 40-45 лет от роду, участвовали в приступах Очакова и Измаила, в сражениях под Рымником и Батином; те, служба которых простиралась не свыше 18 лет и которым было от роду до 39 лет, участвуя в приступе Праги и в сражениях под Брестом и Мацеевицами, разгромили Польшу. Такая армия смело могла состязаться с войском, покрытом лаврами пирамид, маренго и Ульма, была готова поддержать всей мощью своей богатырской груди и русского штыка всякое отважное предприятие ея вождя».
Пожалуй, это не было сильным преувеличением, и свидетельство тому находим в другой полковой истории, на этот раз Тверских драгун. Составлявший ее в конце 19 века эскадронный командир капитан И.А. Мартынов нашел в архиве документы, рассказывающие о приключениях унтер-офицера Мальцова и рядового Гречишникова, попавших в турецкий плен летом 1810 года во время осады русскими войсками крепости Рущук на Дунае. Несколько месяцев их держали в подземной темнице закованными в кандалы, затем турецкий военачальник Али-паша отправил русских в г. Янину на работы в своем поместье. «Несмотря на хорошее содержание, – пишет историограф, – Мальцов и Гречишников воспользовались слабым надзором и бежали в Афон, в один из богатейших греческих монастырей. Своим трудолюбием и отличным поведением Тверцы заслужили здесь общую любовь и уважение. Когда впоследствии за беглыми пленными явилась команда турецких солдат, то монахи подкупили их начальника, дав ему 1000 пиастров, и таким образом спасли своих единоверцев от возвращения в неволю. В 1812 году проезжие купцы принесли на Афон известие о заключении мира между Россией и Турцией. Унтер-офицер Мальцов тотчас обратился к
~99~
настоятелю монастыря с просьбой отпустить его и Гречишникова домой. Ни увещевания и просьбы всей братии, ни привольная жизнь в богатом монастыре – ничто не могло удержать верных своей присяге драгун, стремившихся к родному полку. Игумен приказал переодеть их в священническое платье, снабдил деньгами и благословил на дальний путь. После долгого, утомительного странствования Мальцов и Гречишников добрались, наконец, до Герцогства Варшавского и 13 марта 1813 года явились в свой полк, который в это время стоял в селении Туржино, принимая участие в блокаде крепости Торн. Шеф полка генерал-майор Бердяев тотчас возбудил ходатайство перед генерал-инспектором всей кавалерии Великим князем Константином Павловичем о награждении возвратившихся из плена. По представлению Его Высочества Император Александр I приказал унтер-офицера Мальцова произвести в офицеры, а рядового Гречишникова – в унтер-офицеры».
Корпус генерал-лейтенанта П.К. Эссена, сформированный на основе 8-й пехотной дивизии, имел в своем составе 6 полков пехоты (Шлиссельбургский, Староингерманландский, Архангелогородский, Украинский, Олонецкий пехотные и 37-й егерский), 8 полков кавалерии (Серпуховский, Владимирский и Тверской драгунские, Лубенский гусарский, донской казачий Рубашкина, 4-й Уральский казачий, 2-й башкирский, 1-й калмыцкий), 4 артиллерийские роты и половину пионерной роты. Всего – 14 батальонов пехоты, 16 эскадронов регулярной кавалерии, 20 сотен иррегулярной конницы. Петр Кириллович Эссен родился в 1772 году, происходил из дворян Лифляндской губернии. Благодаря поддержке влиятельных земляков уже 5-и лет от роду был записан вахмистром в элитный Лейб-кирасирский полк, а три года спустя стал прапорщиком в Гатчинском батальоне наследника престола. В 1790 году начал уже настоящую строевую службу, участвовал в кампании против шведов.
~ 100 ~
Хорошие деловые качества и личная храбрость юного офицера в сочетании с протекцией влиятельных лиц позволили ему делать успешную карьеру. В 1791 году он уже подпоручик, в 1793 году поручик, в 1793 году капитан, в 1795 году майор, в 1796 году подполковник и затем полковник, в 1798 году генерал-майор и шеф Выборгского мушкетерского полка. В составе корпуса генерал-лейтенанта А.М. Римского-Корсакова участвовал в Швейцарском походе, хорошо показал себя в боях при Цюрихе, Дизенгофе и Шафгаузене, был произведен в генерал-лейтенанты и награждён боевым орденом. После возвращения на родину короткое время был Выборгским военным губернатором, затем вновь в строю, командовал дивизией. В кровопролитном сражении с французами при Прейсиш-Эйлау молодой генерал и его бойцы стояли как скала, взяли 2 вражеских знамени, несколько пушек и тысячу пленных. Затем П.К. Эссен был направлен в Молдавскю армию, отлично проявил себя на войне с турками, заслужил ряд боевых наград, в том числе золотую шпагу «За храбрость». В 1812 году это был уже зрелый, опытный и уважаемый в армии военачальник.
Отдельно стоит упомянуть шефа входившего в состав этого корпуса Лубенского гусарского полка, прямого потомка византийского императора Алексея Комнина, личность в русской армии поистине легендарную. «Алексей Петрович Мелиссино, – вспоминал один из его сослуживцев, – был блистательнейший человек во всех отношениях: замечательного ума и образования, говорил отлично на пяти языках, храбр как лев, но запальчив, красавец. Он был так классически правильно сложен, что служил образцом знаменитому ваятелю Фальконету для монумента Петра Великого на Сенатской площади, для чего въезжал на одном из прекрасных коней своих на покатый мост, нарочно для сего у пьедестала скалы устроенный. За измаильский штурм награжден Суворовым орденом Св. Георгия 4-го класса; в 1812 и 1813 годах прославился своими блистательными ударами с Лубенским гусарским полком, им
~ 101 ~
самим, посредством вербовки, сформированным». В Волковысском бою генерал-майор А.П. Мелиссино фактически командовал всей русской кавалерией.
Другой участник этого боя, шеф входившего в корпус П.К. Эссена Староингерманландского пехотного полка генерал-майор Г.Г. Энгельгардт, к своим 52-м годам имел за плечами славное боевое прошлое. Небогатый дворянин Курляндской губернии, потомственный военный, он совсем юным вступил каптенармусом в столичный Измайловский полк, дослужился там до сержанта, и, воспользовавшись гвардейской привилегией, перешел поручиком в Невский пехотный полк. Отличился на войне со шведами (2 пулевые ранения), и в награду за доблесть был в 1790 году послан в Санкт-Петербург с донесением об очередной победе. Императрица Екатерина II наградила храбреца майорским чином, а сменивший ее на престоле император Павел I сделал усердного служаку полковником, затем генерал-майором, шефом Староингерманландского полка.
В сражениях с французами при Аустерлице, Прейсиш-Эйлау и Фридланде Г.Г. Энгельгард получил несколько ранений, был отмечен боевыми орденами и золотой шпагой «За храбрость». Затем, без перерыва, четырехлетняя война с турками, новые испытания и новые награды, выдвинувшие ветерана в ряд наиболее опытных и уважаемых российских генералов.
Булатов Михаил Леонтьевич [12(23).12.1766, д. Гудово Пронского у-да Рязанской губ., — 27.02(11.03).1825, Омск], российский государственный и военный деятель, генерал-лейтенант (1823)
Корпус генерал-майора М.Л. Булатова формировался на основе 16-й пехотной дивизии, включал в себя 9 полков пехоты (Вятский, Выборгский, Старооскольский, Охотский, Мингрельский, Галицкий, Камчатский пехотные, 29-й и 45-й егерские), 6 полков конницы (Переяславский и Смоленский драгунские, Чугуевский уланский, донские казачьи Власова и Горина, 2-й калмыцкий), 2 роты артиллерии и половину пионерной роты. Всего – 18 батальонов пехоты, 16 эскадронов регулярной кавалерии, 15 казачьих и калмыцких сотен. Михаил Леонтьевич Булатов, 1766 года рождения, происходил из небогатых рязанских дворян. Военную карьеру начал рядовым
~ 102 ~
солдатом лейб-гвардии Измайловского полка, выслужил унтер-офицерский чин, в 1781 году перевелся из гвардии поручиком во Владимирский пехотный полк. Все последующие должности и звания заслужил своей шпагой: сражался с кавказскими горцами, турками (особо отличился при штурме Измаила), поляками, французами, шведами, получал награды за храбрость.
В 1799 году произведен в генерал-майоры, одно время служил в Свите Его Императорского Величества по квартирмейстерской части (предшественник Генштаба). Весной 1808 года, командуя полуторатысячным сводным отрядом, был окружен у Револакса превосходящими силами шведов, принял неравный бой, в котором был трижды ранен и взят в плен. После возвращения на родину предстал перед военным судом, но был полностью оправдан. Затем командовал дивизией в составе Молдавской армии, обрел новую славу и награды в боях при Бабадаге, Силистрии, Шумле и Рущуке, а за Батинское сражение получил орден Св. Георгия 3-й степени. Летом и осенью 1812 года его солдаты вели успешные боевые действия против наседавшего врага, особенно отличившись при Владимире-Волынском.
Наконец, «корпусной резерв» составляла пехотная дивизия генерал-майора И.А. Ливена (бывшая 10-я пехотная). Она включала в себя 5 полков пехоты (Белостокский, Крымский, Ярославский пехотные, 8-й и 39-й егерские) и две артиллерийские роты. Еще перед маршем на Волынь дивизия была ослаблена выделением в гарнизон крепости Хотин Курского пехотного полка. Иван Андреевич Ливен родился в 1775 году в семье лифляндского барона, российского генерал-майора. В возрасте 4-х лет был записан отцом на военную службу каптенармусом артиллерии, получил, не являясь в полк, чины сержанта и штык-юнкера. В 15 лет начал действительную службу прапорщиком в Семёновском лейб-гвардии полку. В 21 год И.А. Ливен уже поручик и адъютант цесаревича великого князя Александра Павловича. Определенные дарования и близость к будущему императору позволили ему в течение
~ 103 ~
нескольких лет стать графом, генерал-майором и шефом пехотного полка своего имени. Весной 1801 года в этой стремительной карьере по какой-то причине произошел сбой, молодого генерала лишили командования, определив «состоять по армии». Но грянула война с французами, в которой И.А. Ливен, в отличие от некоторых других «паркетных» генералов, показал себя толковым командиром, отважно сражался и был ранен при Прейсиш-Эйлау, награждён «в воздаяние отличного мужества и храбрости» орденом Святого Георгия 3-го класса. Затем успешно воевал с турками на Дунае, а в кампанию 1812 года отличился в боях при Устилуге, Любомле и под Брест-Литовском.
Командир отдельного корпуса своего имени, Фабиан Вильгельмович Остен-Сакен был самым пожилым из участвовавших в Волковысском бою генералов, на тот момент ему исполнилось уже 60 лет. Этот выходец из эстляндской дворянской семьи еще юношей вступил рядовым в Копорский пехотный полк, сражался с турками под Хотиным и вскоре был произведен в офицеры. Воевал в Польше, участвовал во взятии Бендер и Измаила, за проявленную распорядительность и храбрость имел золотую наградную шпагу и несколько боевых орденов. В 1798 году был произведен в генерал-майоры, а спустя два года – в генерал-лейтенанты. В Швейцарском походе, прикрывая отход русского корпуса после неудачного Цюрихского сражения, был ранен пулей в голову и попал в плен. Вернувшись в Россию, продолжил службу, сражался с французами в кампанию 1806 – 1807 годов. Не без содействия своего давнего недруга генерала Л.П. Бенигсена был обвинен в неисполнении боевого приказа и отдан под суд. Вернулся в строй лишь в начале 1812 года, получил корпус в 3-й Обсервационной (затем Западной) армии.
~ 104 ~
Глава 9
Дороги сошлись у Волковыска
Война разгоралась, захватывая все большие территории, приобретая небывалый размах. Русские 1-я и 2-я Западные армии, отступая с боями под натиском более многочисленного противника, соединились 22 июля (3 августа) под Смоленском. Здесь они парировали фланговый удар противника и после двухдневных боев за город ушли дальше на восток. Затем были Бородинская битва, занятие французами Москвы и безуспешные попытки Наполеона заключить с царем на любых условиях («лишь бы честь была спасена») мирный договор. Проведя в сожженной Москве 36 дней, французский император двинулся в обратный путь, что закончился, как известно, полной катастрофой.
Положение фланговых корпусов, прикрывавших главную, чрезвычайно растянувшуюся, коммуникационную линию «Великой армии» с самого начала кампании было весьма затруднительным. В Прибалтике 10-й корпус маршала Э. Макдональда вместе с союзным Прусским вспомогательным корпусом генерала Ю. фон Граверта блокировали группировку русских войск под командованием генерал-лейтенанта И.Н. Эссена. На севере Беларуси постоянно усиливавшийся подходящими подкреплениями русский 1-й отдельный пехотный корпус генерал-лейтенанта П.Х. Витгенштейна сдерживал 2-й армейский корпус маршала Н. Удино. Затем на помощь ему поочередно подошли 6-й (Баварский) корпус маршала Л. Гувьон Сен-Сира и 9-й корпус маршала К. Виктора. На юге, в белорусском и украинском Полесье, против русской 3-й Западной армии оперировали 6-й (Саксонский) корпус дивизионного генерала Ш. Ренье и Австрийский вспомогательный корпус генерала К. Шварценберга. На их крайнем восточном фланге, против Бобруйской крепости и стоявшего у Мозыря русского корпуса генерал-лейтенанта
~ 105 ~
Ф.Ф. Эртеля действовала польская дивизия генерала Я. Домбровского.
Еще 23 июня (2 июля), сразу после перехода российской границы, Ш. Ренье оставил одно подразделение (гренадерский батальон Браузе) гарнизоном в г. Белостоке. В июле его корпус был развернут для сдерживания противника на заболоченной, труднопроходимой местности по линии Брест-Литовск – Кобрин – Янов – Пинск протяженностью в 170 верст. Русские, перейдя в наступление, выбили 13(25) июля небольшой отряд саксонской кавалерии из Брест-Литовска, а 15(27) июля окружили и разгромили в Кобрине пехотную бригаду генерала Г. Кленгеля, пленив ее остатки. Спешивший туда на помощь Ш. Ренье опоздал и был вынужден отступить к Слониму, где соединился с Австрийским вспомогательным корпусом. Совместно они контратаковали 3-ю Западную армию П.В. Тормасова, навязали ему сражение 31 июля (12 августа) при Городечно, после чего заставили русских отступить до р. Стырь на Волыни.
Некоторое время, при установившемся равновесии сил, активных действий в этом районе не проводилось, но они возобновились после подхода с юга Дунайской армии. 22 сентября (4 октября), после отъезда А.П. Тормасова (его направили к М.И. Кутузову), адмирал П.В. Чичагов принял командование над объединенной 3-й Западной армией и повел наступление на Брест-Литовск. Город был взят без боя, противник ушел за Буг. 20 сентября (2 октября) занимавший район Пинска австрийский отряд генерал-майора И. Мора получил приказ присоединиться к главным силам своего корпуса, отступавшего под натиском русских с Волыни в южные поветы Гродненского департамента. С марша он послал в Слоним курьера предупредить Я. Конопку и А. Биспинга о грозящей их полкам опасности. А она была уже близка. Не дойдя до Брест-Литовска, австрийская бригада была атакована 23 сентября (5 октября) у Кобрина авангардом армии
~ 106 ~
П.В. Чичагова, после чего повернула к северу на Пружаны, оттуда прибыла 26 сентября (8 октября) в Беловеж, далее через Свислочь и Волковыск достигла 29 сентября (11 октября) естечка Мосты и переправилась там через Нёман. Два дня спустя генерал И. Мор прибыл в Гродно, где уже находился полк А. Биспинга.
Генерал Я. Конопка полученному предостережению значения не придал, и все тянул с выступлением своих гвардейцев из Слонима к Минску. В итоге подвергся на рассвете 7(19) октября внезапному нападению многочисленного отряда противника под командованием генерала Е.И. Чаплица, был разгромлен и сам попал в плен. Известно, что после этого русские высылали из Слонима разведывательные казачьи отряды до самого Новогрудка, которые затем отошли к Мостам и Деречину. О том, что примерно в середине октября в Волковыске «власть переменилась», свидетельствует письмо бывшего при армии П.В. Чичагова тайного советника К.Я. Булгакова(исполнял обязанности гражданского губернатора освобожденных территорий Гродненской губернии). «Я здесь продолжаю губернаторствовать, – пишет он своей жене 25 октября из Брест-Литовска. – Губерния моя ежедневно увеличивается очищением войсками нашими одного повета за другим, теперь уже Слоним и Волковиск чисты».
Более подробных сведений об этом первом возвращении русских войск в Волковыск не сохранилось. Можно предположить, что ситуация была подобно той, что и в близком Слониме. «Город Слоним, – вспоминал О.А. Пржецлавский, – по своему положению на большой дороге, составлял такой проходной пункт, что в нем одни войска беспрестанно сменялись другими. После Прусаков, Австрийцев, Саксонцев, появлялись Русские, а за ними опять разные Германцы. В крае, по распоряжению главного правителя великого княжества Литовского, находившегося в Вильне, дюка де Бассано, введены уже были учреждения и формы Наполеоновского правления. В
~ 107 ~
Слониме был подпрефектом тамошний помещик Феликс Броньский. У него всегда были готовы два мундира: один по Французской, другой по Русской форме, и он надевал то тот, то другой, делаясь попеременно, как Протей, то подпрефектом, то предводителем, смотря по тому, которой из воюющих держав войска вступали в его город. Он был как нельзя более на своем месте, одинаково приветливый и ладивший и с теми, и с другими. Он обладал замечательным даром слова и до того способен был проникаться по обстоятельствам своею двойною ролью, что в именины Наполеона (15 Августа), когда в Слониме были Саксонцы, он в церкви «каноников регулярных» сказал прекрасную речь и от сердечного умиления плакал; потом, когда осенью наступил какой-то царский праздник, и в Слониме были уже Русские, он, в той же церкви, произнес не менее трогательный спич, также с аккомпанементом слез».
Важное решение, имевшее следствием ряд крупных боев (в т.ч. и волковысский) на заключительном этапе кампании, было принято в столице Российской империи в конце августа 1812 года. Речь идет о т.н. «Петербургском плане» окружения и уничтожение на рубеже р. Березина отступающих из Москвы войск Наполеона, разработанном в окружении императора Александра I. К середине сентября курьеры доставили фельдмаршалу М.И. Кутузову, адмиралу П.В. Чичагову, генералам П.Х. Витгенштейну и Ф.Ф. Штейнгелю царские рескрипты с оперативными задачами для их войск, сроками и маршрутами выдвижения в назначенный район. Третьей Западной армии предстояло следовать через Брест, Пинск и Минск к Борисову и занять оборону по течению рек Улла и Березина. Ей отводилась роль «наковальни», на которую неизбежно попадет отступающая на запад через «борисовский коридор» вражеская армия. А «молотами» должны были стать преследовавшая ее главная группировка русских сил М.И. Кутузова и наступавшие с севера корпуса П.Х. Витгенштейна и Ф.Ф. Штейнгеля. Имея значительное
~108~
превосходство в силах над противником, русские армии должны были уже к 20 октября одновременными и скоординированными действиями окружить «Великую армию» в районе Березины и уничтожить ее. Задумка была, в общем, толковая, и, как известно, чуть было не удалась.
Между тем Саксонский корпус и Австрийский вспомогательный корпус отступили на территорию Герцогства Варшавского и стали у Дрогичина, прикрывая столицу. Здесь Ш. Ренье впервые в эту кампанию получил подкрепление – саксонскую маршевую часть майора фон Туммеля (1690 чел.) и французскую бригаду (3,2 тыс. чел.) из состава 32-й пехотной дивизии П. Дюрютта. Компенсировал свои предыдущие потери и австрийский корпус К. Шварценберга.
Русская армия простояла в окрестностях Брест-Литовска две недели, собирая продовольствие на предстоящий бросок к Березине. Оставив на месте для сковывания находящегося за Бугом противника усиленный корпус (фактически к тому времени армию) генерала от инфантерии Ф.В. Остен-Сакена, главнокомандующий, получив от царя «нагоняй» за промедление, повел 18(30) октября свои главные силы на северо-восток. Прощаясь, адмирал сказал генералу: «Беспокойте неприятеля и старайтесь завязать с ним дело, прежде чем я удалюсь на дальнее расстояние. Не теряйте его из виду».
Менее чем через сутки об этом узнал К. Шварценберг. Не медля, он переправил свой корпус через Западный Буг у Дрогичина и двинулся на Бельск, Волковыск и Слоним вдогон за колоннами П.В. Чичагова. Корпусу Ш. Ренье было поручено выдвинуться к м. Клещели у Высоко-Литовска для прикрытия правого фланга австрийцев от находившейся у Брест-Литовска группировки Ф.В. Остен-Сакена. Но и тот, выполняя данное ему поручение, не терял даром времени. Оставив для охраны губернского центра Белостокский пехотный полк, он направил свои войска двумя колоннами вначале по правому берегу Буга к
~109~
Нареву, а затем, преследуя отходивший Саксонский корпус, – на Беловеж и Порозов.
Мелиссино Алексей Петрович Родился в 1759 г. в С.-Петербурге, убит 15.08.1813 г. под Дрезденом. Награды: ордена Св. Анны 1-й ст., Св. Георгия 4-го кл., один иностранный;
золотая сабля «за храбрость» с алмазами.
В авангарде, которым командовал генерал-майор А.П. Мелиссино, были 37-й егерский, Лубенский гусарский, казачьи донской Чикилёва и 4-й Уральский полки при двух конных орудиях. Передвижения войск осуществлялись в основном по почтовым и проселочным дорогам, которые и полвека спустя, как свидетельствует отчет производившего военно-статистическое описание Гродненской губернии офицера российского Генштаба, осенью и в начале зимы были в очень плохом состоянии. «Дороги тут между октябрем и январем, – сообщает поручик, – бывают так дурны, что не только вывоз леса и лесоматериалов, но и подвоз по ним на рынки самых необходимых жизненных продуктов приостанавливается».
Последующие полторы недели маневров, частных боев и стычек двух противоборствовавших корпусов (русский был вдвое сильнее), стали прелюдией к двухдневному Волковысскому сражению. «Вчерашнего дня (20 октября по ст. ст. – В.Л.) поутру в 8 часов, – рапортовал начальник авангарда своему командованию, – атаковал я неприятеля, находившегося от местечка Высокого в четырех верстах, по дороге к Семятичи. Но как мы не имели позади себя подкрепления, чтобы отрезать им ход со стороны Буга, то продолжив сражение четыре часа, и не могли ничего более сделать, как вытеснить неприятеля с его позиции, преследуя более пятнадцати верст до непроходимых лесов и болот, куда неприятель скрылся и где он не мог быть мною далее преследован, по причине несостояния у меня егерей. При сем случае, кроме убитых, взято в плен венгерских гусар 75 человек, в числе которых есть довольная часть тяжело раненых. С нашей же стороны убит один казак и ранено шесть человек».
Серьезные боестолкновения передовых отрядов имели место 22 октября (3 ноября) возле Высоко-Литовска (ныне
~ 110 ~
г. Высокое), 27 октября (8 ноября) возле Рудни и 1(13) ноября под Горностаевичами. По ходу движения войск случались и менее масштабные, но столь же ожесточенные схватки, об одной из которых 80 лет спустя поведал историограф Чугуевского уланского полка поручик В.Н. Хлебников. «28 октября разъездами открыта неприятельская пехота, засевшая в стодоле (сарай для повозок и скота. – В.Л.), о чем и дано знать начальнику передового отряда, ротмистру Хмалдзеву, который и окружил ее с помощью двух эскадронов Чугуевского и Лубенского полков и частью казаков и калмыков. Осажденные защищались упорно; к тому же вскоре пришло известие, что идет небольшой отряд французской пехоты, с которым уже столкнулся разъезд, причем отхватил 7 пленных, а остальные, отстреливаясь, отступают к Плоскому. Тогда ротмистр Хмалдзев оставил калмыков наблюдать за осажденными, бросился по указанию разъезда к пехотному отряду и окружил его; тот потерял несколько человек убитыми и 57 пленными. С наступлением ночи, когда осажденные отказались от сдачи, стодолу зажгли; вместе с нею сгорели и храбрые ея защитники, кроме одного, решившегося выбежать».
Где-то рядом в эти дни сражались и входившие в тот же корпус генерала М.Л. Булатова кавалеристы Смоленского драгунского (позднее уланского) полка. «Наблюдая за действиями поляков, – читаем в их полковой истории, – наши разъезды рассеяли несколько банд литовских инсургентов». Скорее всего, этими «инсургентами» были конные жандармы, пешие егеря или национальные гвардейцы Гродненского департамента ВКЛ, к которым примкнули и другие патриотически настроенные добровольцы. Еще 23 октября Ф.В. Остен-Сакен направил командирам подчиненных корпусов приказ «отрядить часть войск под начальством опытного, деятельного и благоразумного начальника для истребления скопищ неблагожелательствующих нам поляков по дистанции от Бреста до Белостока и особенно стараться захватить
~111~
Беловежского помещика полковника Энгельгардта, управляющего шайками». Результаты этой войсковой операции неизвестны, потери ее участников были весьма ощутимыми. В полковой истории Лубенского гусарского полка поименно перечислены 2 раненых офицера, 8 погибших унтер-офицеров и рядовых, еще 25 гусар пропали без вести, «а кроме того попался в плен разъезд во главе с юнкером Канарским с 24 гусарами при трех унтер-офицерах».
Поручик 147-го пехотного Самарского (ранее Украинского) полка, составлявший в конце 19 века полковую историю, подошел к своей задаче весьма ответственно, собрал и переработал множество документов, подробно проследив боевой путь своих предшественников в 1812 году. «23-го октября «украинцы» с другими полками своего корпуса, – сообщает он, – прибыли в Высоко-Литовск и на следующий день готовились продолжить движение к д. Семятице, т.к. предполагалось, что еще не все неприятельские войска переправились через Буг. Поутру 24-го было получено неожиданное известие, что неприятельские корпуса не только успели переправиться через Буг, но находятся уже за Наревом и поспешно следуют к Волковыску, имея арьергард в д. Песках на р. Нареве. Узнав об этом, генерал Сакен переменил направление движения своего отряда на м. Беловеж. На этом пути находился обширный Беловежский лес, который сильно стеснял движение наших войск. Чтобы обеспечить свой тыл от нападений неприятеля, генерал Сакен выслал вперед корпус Булатова, приказав ему вытеснить неприятельский арьергард из д. Песок и прогнать его на правый берег реки Нарева. Только после того, как это было исполнено, Украинский полк вступил в Беловежский лес и 29-го октября достиг Беловежа, а на следующий день, продолжая движение через лес, перешел в Рудню. К тому времени саксонский корпус Ренье отступил от берегов Нарева к м. Порозову, а Шварценберг со своим корпусом был уже на пути из Волковыска к Слониму. Выйдя из
~ 112 ~
Беловежского леса, весь корпус генерала Эссена подошел к м. Порозову и, пройдя его, построился в боевой порядок у д. Горностаевич. Начальник отряда, генерал Сакен скрывал пока наши силы от неприятеля. Он ожидал прибытия корпуса Булатова, который, следуя сзади по той же дороге, не успел еще присоединиться к отряду. По прибытии Булатова генерал Эссен намеревался атаковать левый фланг Ренье с тем, чтобы отрезать его от войск Шварценберга следующих к Слониму; а чтобы облегчить нападение, решил немедленно овладеть лесом, лежащим впереди предполагаемого пункта атаки. «Украинцы» находились еще у Горностаевич, когда из отряда Эссена были высланы два егерских полка, которые зашли в лес, но были затем сильно атакованы неприятельской пехотой и встречены артиллерийским огнем, что заставило генерала Сакена направить к ним подкрепления. Неприятель сосредоточил жаркий огонь против леса, но подошедшие полки Украинский, Шлиссельбургский и Олонецкий вошли в лес и принудили неприятеля отступить. Заняв лес, Украинский полк и другие войска отряда с минуты на минуту ожидали прибытия отряда Булатова, но он подошел только ночью, чем воспользовался Ренье: осознавая опасность, угрожающую его флангу, противник отступил к Волковыску».
В красочных и весьма объективных воспоминаниях генерала К. Функа этот эпизод освещен более подробно, и несколько иначе. «О передвижениях корпуса Сакена мы тоже мало что знали. Рейнье продолжал марш без перерывов, двигаясь то вперед, то в сторону, чтобы избежать нападения превосходящих сил противника и не позволить Сакену последовать за князем Шварценбергом или двинуться на Варшаву. Мы ушли от Белостока, проследовали через болота Нарева и снова попытались приблизиться к австрийцам. 12 ноября (новый стиль. – В.Л.) мы заняли территорию, расположенную между двумя дорогами: из Пружан через Порозов на Волковыск и из Ружан через Подороск на
~ 113 ~
Волковыск. Под этим городом обе дороги сливались в одну, которая вела к местечку Мосты на Нёмане, а потом дальше в Гродно и Вильно; в самом городе она пересекались дорогой из Белостока, ведущей через Слоним и Несвиж в Минск и далее в Бобруйск. Обосновавшись в середине между дорогами на Порозов и Подороск, Рейнье оставил противника в неизвестности относительно того, намеревался ли он вступить в бой, объединиться через Волковыск с австрийцами или вернуться в Белосток. Он разместил свою штаб-квартиру в старом замке у местечка Лапеница, которое лежит в болотистой низменности и через которое на расстоянии получаса пути ведет широкая гать к протянувшейся с юга на север возвышенности. Здесь дивизии стали таким образом, что дорога из Подороска в Волковыск и лежащий на ней городок Изабелин остались у них сзади. Первый батальон полка Принца Фридриха Августа занял вместе с двумя эскадронами драгунов и двумя пушками под командованием майора фон Берга полка Поленца проход Рудня на болотах Нарева. Несколько дней назад там проходило сражение, и со слов пленных можно было заключить, что Сакен намерен снова объединиться со своим посланным для наблюдения за австрийцами корпусом, который еще не вышел из Ружан. Предполагалось, что он пройдет под городом Новый Двор через болота, и что дорога из Волковыска в Слоним была для нас еще свободна. Чтобы дать время подразделению под Рудней снова присоединиться к нам, Рейнье сделал привал под Лапеницей. Перед местечком на возвышенности стояла огороженная церковь, отделенная узкой долиной от невысоких холмов. Далее простиралась широкая, окаймленная лесом, равнина, по которой проходила дорога из Порозова в Волковыск. Отдельные участки леса простирались до самых холмов, на вершинах которых, на правом фланге, стояла наша конная разведка, наблюдавшая дорогу из Порозова.
Рано утром 13 ноября генерал-майор фон Габленц сообщил, что на ней показалось большое количество вражеской
~114~
пехоты и кавалерии. Ренье приказал второй дивизии немедленно продвинуться к местечку и занять батальоном и двумя пушками холм с церковью. Сам он поспешил к авангарду и прибыл туда в тот момент, когда он отступал под натиском русских; он послал генерал-лейтенанту Функу (мемуарист пишет о себе в 3-м лице. – В.Л.) приказ выдвинуть гренадерский батальон в долину под церковью, а сам остался впереди, чтобы наблюдать за врагом. При отступлении конный авангард дошел до второго из двух холмов, более удаленного от местечка, и отделенного от первого глубоким оврагом. Генерал Габленц, прибывший к гренадерскому батальону, при котором находился Рейнье, заметил, что русские могут захватить незанятый холм. Генерал Функ немедленно вывел на холм батальон легкой пехоты и занял также примыкавшую к нему рощу. Благодаря этому русские были задержаны, а саксонская кавалерия могла снова продолжить движение. Тем временем Рейнье побывал на обоих холмах, осмотрел позицию батальона легкой пехоты и распорядился удерживать до вечера отдельно стоявшую рощу. По его мнению, бой был окончен, потому что русские не имели с собой пушек и, вероятно, хотели лишь провести рекогносцировку. Уже повернувшись, чтобы двинуться в Лапеницу, он был задержан прибывшим из Волковыска дивизионным генералом Дюрюттом, который склонил его к попытке, не вызванной какой-либо необходимостью. Заросли на этом холме образовывали как бы подкову, один конец которой тянулся к занятой нашей легкой пехотой роще, а другой, гораздо больший, – в направлении спуска к местечку. Противник еще не полностью покинул это место, и Дюрютт хвастливо заявил, что два его французских батальона могут быстро очистить весь лес. Присутствие при этом разговоре военного юриста государственного совета, присланного герцогом Бассано из Вильно, чтобы осведомится о состоянии корпуса, придало этому заявлению оттенок скрытого упрека. Ренье вознегодовал и тут же приказал выдвинуть в боевую линию батальон Ангера,
~ 115 ~
обстрелять лес из двух пушек картечью и взять штурмом лес. Сам он поскакал к конной разведке, чтобы и там возобновить бой.
Между тем, русские были в лесу гораздо сильнее, чем мы предполагали. Заметив наше намерение, они начали скапливаться на одном из участков, чтобы атаковать нас с фланга; батальону пришлось разделиться и послать две роты направо. Чтобы достичь края леса, он должен был пройти расстояние почти в 500 шагов по густому, высотой по локоть, кустарнику. Русские егеря выждали, пока гренадеры запутаются в этом кустарнике и встретили их перекрестным огнем, от которого погибла лошадь майора Ангера, и было убито немало солдат. Возникла минутная заминка, но подоспевшие сюда командиры выправили ситуацию, и роты достигли края леса на обеих сторонах, не пытаясь, однако, продвинуться внутрь. Тем временем противник подобрался почти к самым позициям наших пушек, которые благодаря хладнокровным действиям офицера артиллерии лейтенанта Хирша были своевременно увезены.
Возвратившийся из авангарда Ренье счел необходимым поддержать войска на холме и послал им в помощь остаток дивизии, а именно два батальона, так как пятый был при конном авангарде. Гренадеры Шпигеля сразу поспешили через маленький участок леса, заняли его и повернули в лесу направо, чтобы атаковать большой участок с тыла, но встретили сильное сопротивление. Русские, казалось, восприняли нашу атаку как попытку отрезать их от дороги на Порозов, и поэтому выдвинули к лесу свои резервы. Их сильный огонь очень мешал гренадерам и подошедшему сюда батальону Безе обосноваться в большом участке леса, и бой тянулся уже несколько часов. Наконец, легкий батальон должен был выдвинуться из занятой им рощи и попытаться пробиться к своим. В то время как легкая пехота пробегала по открытому пространству, где она обстреливалась с фронта и фланга, можно было услышать, как
~ 116 ~
они кричат друг другу: не стрелять, положиться только на штыки. Они сдержали слово; не оглядываясь на упавших по дороге, они достигли указанного пункта, и врагу пришлось спешно покинуть большой лесной участок, чтобы не оказаться отрезанным. Штыки в этом случае действительно решали все, так как не имевшие их русские егеря в ближнем бою лишались преимуществ своего превосходного стрелкового оружия. Теперь русские отступали повсеместно, преследуемые саксонцами, которые ввели в бой все силы, оставив в резерве только две роты батальона Безе. Ренье тем временем продвинулся вперед с конным авангардом, и, определив ему место для ночевки, возвратился к пехоте. Он распорядился остановить преследование противника, с темнотой отвести войска обратно в лагерь, после чего обратился к генералу Дюрютту с вопросом: считает ли он теперь, что саксонцы могут сражаться сами, без его помощи? Доказательством этого послужила потеря второй дивизией 2 офицеров и 107 солдат убитыми и тяжело раненными, что, кажется, едва ли было упомянуто в посланном в Саксонию донесении об этом бое. Вероятно, бесполезность этого деяния и стала причиной его замалчивания; но войска не были виновны в том, что впустую демонстрировали храбрость в бою, и н~ справедливо лишались заслуженного признания.
Теперь мы были уверены, что Сакен был совсем близко, и Ренье должен был поменять свою позицию, не ожидая подразделения из Рудни. Наши раненые были еще вечером отправлены в Волковыск, а оттуда их переправили через Мосты в Гродно. Их состояние вызывало глубочайшее сочувствие; чтобы увезти их по совершенно испорченным внезапно наступившими сильными холодами дорогам, у нас не было иного транспорта, кроме здешних плохих крестьянских повозок, езда на которых была трудно переносимой даже для здоровых людей. Только немногие из несчастных достигли госпиталя, большинство раненых, даже тех, кто имел относительно легкие ранения, умерли в пути».
~ 117 ~
Генералу Ш. Ренье было вполне ясно, что на следующий день сюда от Пружан и Порозово подтянуться главные силы русских, и удержаться против их почти двукратного численного превосходства на этой позиции без помощи австрийцев ему, пожалуй, не удастся. Нужно было, не медля, искать более удобное место для неизбежного скорого сражения и звать на помощь корпус К. Шварценберга, благо тот еще находился относительно недалеко, в окрестностях Слонима.
Между тем, прибывший 25 октября (6 ноября) в Слоним, П.В. Чичагов получил донесение, что вслед ему идёт австрийский корпус. Это вносило нежелательные коррективы в пока довольно успешно выполнявшийся «петербургский план». Адмирал ускорил движение своих колонн в направлении Минска. А чтобы затруднить движение идущему вслед противнику, он распорядился, чтобы находившийся в арьергарде казачий отряд (5 сотен сабель) полковника А.И. Чернышева занял лежавшие на пути у австрийцев местечки Зельва и Деречин. Утром 27 октября (8 ноября) казаки вошли в Зельву, где полковник узнал от «еврейской почты», что Волковыск занят неприятелем, а в м. Мосты власти собирают людей и материал для устройства переправы через р. Нёман. Туда немедленно была послана часть отряда, казаки разогнали строителей и сожгли заготовленный лес. Разведка была выслана и к Волковыску, но на полпути разъезд увидал вдали идущую навстречу вражескую кавалерию (2 полка) и поспешил обратно. Прежде, чем австрийские гусары подошли к речке Зельвянке, все переправы через нее были уничтожены, а возле бродов засели русские стрелки. Вечером А.И. Чернышев получил новый приказ адмирала – установить связь с корпусом генерала П.Х. Витгенштейна. Пользуясь ночной темнотой, его отряд оторвался от противника, переправился через Нёман и двинулся к Лепелю.
~ 118 ~
Глава 10
День первый. Сквозь метель
В 3 часа ночи 2(14) ноября на биваках саксонского корпуса у местечка Лапеница, что в 6 верстах южнее Волковыска, барабаны пробили пехоте «общий сбор», а горнисты сыграли кавалеристам сигнал «седлать». Подгоняемые унтерами озябшие в холодной ночи, не выспавшиеся и голодные, солдаты нехотя поднимались с подстилок из сосновых ветвей у погасающих костров, наскоро перекусывали остатками вчерашнего ужина, разбирали составленное в козлы оружие и строились в ряды на перекличку. Погибших во вчерашнем бою солдат, кажется, так и не успели похоронить…
Час спустя корпус выступил на марш двумя большими колоннами. Первая шла к Волковыску прямой дорогой, Пружанским трактом через село Ясеновица, вторая – отклонившись правее, через местечко Изабелин на Ружанском тракте. Около 10 часов утра они достигли речки Волковыи, прошли через город и стали лагерем на равнине за его северной окраиной, где уже находилась французская дивизия П. Дюрютта. Проходя м. Изабелин, откуда на восток тянулась дорога к Слониму, командир саксонского корпуса отправил туда к генералу К. Шварценбергу своего адъютанта лейтенанта Вентимилля с последними новостями и настоятельной просьбой о помощи.
Осмотревшись, генерал Ш. Ренье, уже не сомневавшийся в неизбежности скорого боя с наседавшим противником, принял следующую диспозицию. В городе для охраны переправ был оставлен гренадерский батальон майора фон Шпигеля. Мосты при дорогах заняли ротой на каждом, другие переправы контролировали по несколько взводов, по ту сторону речки в качестве полевого караула находился гусарский эскадрон из полка фон Энгеля. На возвышенности широкого двора иезуитского костела Ш. Ренье распорядился поставить
~ 119 ~
артиллерийскую батарею, которая держала под прицелом все ведущие в город переправы. Остальные войска расположились на неширокой, но довольно протяженной равнине за северными окраинами города.
На западном, правом, фланге встала 21-я пехотная дивизия, на левом – 22-я пехотная дивизия, еще левее – кавалерия. За саксонской пехотой во второй линии находилась французская дивизия. Правый фланг позиции был защищен крутыми склонами возвышенности и рекой Росса, левый прикрывали болотистые берега речки Волковыя и близкий тут лес. Едва все перестроения были завершены, как в полдень за речкой, на высотах южнее города, замаячили передовые казачьи разъезды. Самые смелые из них пробовали подобраться к мостам, но после короткой перестрелки с полевым караулом противника отошли на безопасное расстояние.
Прибывшая раньше саксонцев к Волковыску 32-я пехотная дивизия доставила сюда из Белостока часть обозов и полевое казначейство 7-го корпуса. Получив доклад об этом, главнокомандующий распорядился выдать назавтра солдатам их давно не выплачиваемое денежное содержание. Во второй половине дня имело место незначительное, казалось бы, событие, имевшее, однако, весьма существенные последствия. Генерал Ш. Ренье, осмотрев отведенное ему для постоя жилье (кажется, это была усадьба шляхтича Немчинова на восточной окраине города), не пожелал в нем оставаться. Гродненский краевед Е.Ф. Орловский сообщает, что «ему не понравилась грязь в приготовленном для него доме, и он велел приготовить для себя другое помещение». Попавшие в неловкое положение волковысские власти предложили генералу роскошный фольварк Бискупицу шляхтича И. Гелвановского за восточной окраиной города, и он был не против. Но, как пишет в своих мемуарах К. Функ, «все его окружение настаивало на том, чтобы остаться в Волковыске. Начальник главного штаба и интендант не желали хлопот с перевозкой обозов и денег; офицеры штаб-
~120~
квартиры, которые радовались давно желанной возможности переодеться и отдохнуть, предвидели, что в Бискупице им придется довольствоваться очень малым; Дюрютт тоже не желал покидать свою хорошую квартиру (в плебании. – В.Л.), тем более что разведка польских повстанцев принесла, как верили, достоверное сообщение, что Сакен все еще находится в Порозове. Всеми убеждаемый Ренье согласился, наконец, против своей воли остаться хотя бы на эту ночь с другими генералами, интендантством и полевым казначейством в городе, прикрытом лишь полевым караулом. Тем не менее, он не был спокоен, велел держать своих лошадей оседланными, и так как около 11 часов вечера ему пришло на ум, что гренадеры Шпигеля, утомленные вчерашним сражением, не расположены к бодрствованию, приказал трем ротам французов сменить их на мостах». Волковысский краевед ксендз В. Толочко, работавший в начале прошлого века с документами костельного архива, однозначно свидетельствует, что на эту ночь Ш. Ренье и его генералы перебрались в здание плебании, находившееся у фарного костёла за речкой, при Слонимском тракте.
Пока саксонцы и французы обустраивались на новой позиции, густые колонны русских войск начали прибывать в Изабелин – местечко в 3,5 верстах юго-восточнее Волковыска. С двух сторон его торговой площади высились два внушительных каменных строения – католический храм и кальвинистский собор, вокруг располагалось с полсотни деревянных домов. Немного на отшибе стоял просторный господский двор местного владельца князя К. Грабовского (хозяин был в отъезде), который и определили под Главную квартиру Ф.В. Остен-Сакена. Сюда на исходе светового дня к нему прибыли добравшиеся кружным путем посланцы (их имена неизвестны) волковысского еврейского кагала. Среди различных сведений разведывательного характера они указали и дом, первоначально назначенный для постоя неприятельских генералов, вызвавшись быть к нему проводниками.
~ 121 ~
Возможность разом обезглавить весь вражеский корпус была слишком заманчивой, и упустить ее было нельзя. В штабе Ф.В. Остен-Сакена тут же составили план, по которому три отряда (в каждом батальон пехоты и сотня казаков) должны были под покровом темноты одновременно подойти к городу с разных сторон и внезапной атакой захватить его. Главная задача возлагалась на командира егерской бригады полковника И.П. Белокопытова, который должен был обойти со своим отрядом город справа, прорваться к штаб-квартире Ш. Ренье (о ее смене проводники не знали) и захватить его вместе с другими ночевавшими там генералами. Два других отряда возглавляли полковники О.М. Второв и В.Н. Шеншин. За передовыми следовали сильные резервные колонны с артиллерией. Около 8 часов вечера утверждённый Ф.В. Остен-Сакеном план операции был доведен до исполнителей, а за два часа до полуночи русские колонны в полной темноте двинулись почтовым трактом на Волковыск. Войскам было приказано продвигаться скрытно и без шума, чтобы не насторожить аванпосты противника.
Погодные условия способствовали внезапному нападению. «В эту ночь, – свидетельствует описание боевого пути 147-го пехотного Самарского (ранее Украинского) полка, – была ужасная погода. Шел снег и, вследствие сильного порывистого ветра, разыгралась метель. Войска с трудом продвигались вперед: ветер затруднял дыхание и пронизывал насквозь, леденя лицо и руки, а густые хлопья снега залепляли глаза и не дозволяли различать предметы в нескольких шагах, образуя сплошную снежную завесу. «Украинцы» незаметно подошли к спящему Волковиску. Осталось только перейти речку, на правом берегу которой стоял город, но шорох при подъеме рогатки у заставы перед мостом дошел до слуха часовых неприятельского пикета, стоявшего неподалеку, на правом берегу речки. Пикет начал стрелять и сделал тревогу, но «украинцы», не обращая внимания на саксонских часовых, продолжили движение. Они ворвались на улицы и разгоняли
~ 122 ~
встречавшиеся им на пути неприятельские отряды, которые собирались в различных местах и находились в страшном замешательстве. Непогода разыгрывалась все сильнее, до крайности затрудняя движения обеих сторон: случалось, что неприятель пропускал наши войска совершенно беспрепятственно, принимая их, вследствие метели, за своих, а некоторые из наших колонн сбивались с пути».
События 3(15) ноября в Волковыске хорошо освещены в записках К. Функа, и в его изложении неоднократно затем повторялись (с разной трактовкой) в работах российских и зарубежных военных историков. «В 2 часа ночи, – вспоминал генерал, – внезапно послышался страшный шум, крики «ура» казаков, и в дома полетели пушечные ядра. Полевое охранение было атаковано большими силами кавалерии, и, пока оно отбиваясь отходило к мостам, юные французские новобранцы, испугавшись топота копыт в темноте ночи, приняли саксонских гусаров за противника, выстрелили из своих ружей и бежали прочь. Теперь казаки, уланы и драгуны проникли в город, а за ними следом и многочисленная русская пехота. Все произошло настолько быстро, что они явились у штаб-квартиры почти в одно время с посланным вперед сообщением, и у Ренье уже не было времени сделать какие-либо распоряжения. Если бы не присутствие духа оказавшегося здесь офицера, лейтенанта фон Петриковски из второго легкого пехотного полка, то штаб-квартира была бы захвачена. Он собрал на берегу 30 своих солдат, тихо затаился у моста, отделенный от него узким притоком, пока не удостоверился, что услышал русские слова, и тогда внезапно открыл огонь. Враги, обстреливаемые с правого фланга, отхлынули, а уже перешедшие на ту сторону не рискнули продвигаться дальше. Тем временем в городе все проснулись; генералы Функ и Габленц быстрее всех были на месте, и хотя первый упустил свою лошадь, он пешком, прямо через сады, быстро достиг равнины перед городом, где встретил спускающийся из лагеря отряд. Это были роты гренадеров,
~123~
смененные несколько часов назад в карауле у моста, которые не нашли себе ни одной хижины для отдыха и расположились возле костров прямо на снегу. Разбуженный пушечным громом и выстрелами майор Шпигель повел их в город, чтобы обходными путями добраться до мостов. Генерал Функ спешно направил его туда, а сам с генералом Габленцем, который только что поднял тревогу в лагере, стал собирать на равнине войска своей дивизии. Приехавший сюда Ренье приказал ему послать вслед майору Шпигелю батальон легкой пехоты, а остальные подразделения выстроить одним флангом к городу, а другим – к возвышенностям так, чтобы фронт был повернут к дороге на Мосты, забитой множеством повозок.
Пока он отдавал этот приказ, русские пушечные ядра стали уже попадать в строй. Был ранен один офицер, погибли фельдфебель и несколько солдат. Ренье предположил, что это стреляют не русские, которые вряд ли еще так близко, а разогнанные французы, и поскакал назад, чтобы положить этому конец. Он натолкнулся на взвод и набросился со злобной руганью на офицера, который неподвижно стоял перед ним, когда внезапно его попутчик, майор фон Фабрис, узнал русских. Они быстро повернули коней, и тут же были обстреляны с расстояния нескольких шагов, но была ранена только лошадь генерала. Русские егеря, укрывшись между домами, обстреливали наш строй, и Ренье велел занять трактир и кладбище, а оставшимся подразделениям второй дивизии выстроиться на уступе возвышенности, чтобы иметь возможность оказать поддержку всюду, где это будет нужно. Сам он поскакал дальше наверх к лагерю. Глубокий мрак усугублялся густой снежной метелью, но решающий момент вскоре миновал, и дальнейшие события ожидались уже при свете дня».
Известно, что ведомые кагальными проводниками казаки и батальон 39-го егерского полка, сбив передовые посты боевого охранения противника, прорвались по восточному мосту через
~ 124 ~
Волковыю, окружили и захватили нужный дом, но Ж. Ренье и его штаба там не оказалось! Если бы командир наступавшей через центральный мост колонны полковник В.Н. Шеншин знал, что вражеские генералы ночуют южнее речки, в плебании у фарного костела, прямо по ходу его движения, Волковысский бой мог бы сложиться совсем иначе. Пожалуй, можно понять и русского поручика, что молча выслушивал брань случайно нарвавшегося на него Ж. Ренье. Ведь полно в штабах разной начальственной немчуры, поди, разберись в ночной темноте…
Действительно, у наполеоновских генералов были хорошие ангелы-хранители, в перестрелке у плебании погиб лишь один из адъютантов командира саксонского корпуса. Позже, составляя донесение в штаб 3-й Западной армии, имея сведения, полученные от пленных, Ф.В. Остен-Сакен указал, что «Ренье и Дюрютти спаслись, выпрыгнув в окно в рубашках». Наверное, так и было, ведь вспоминали участники боя о потом, что их генерал, встретив по пути в лагерь две роты полка Лекока, лично повел их в контратаку, «будучи полуодетым».
Габленц (von Gablenz) Генрих Адольф фон ; Дата рождения: 1762 или 1764 ; Дата смерти: 1835
Саксонский генерал Г. Габленц хотя и успел ускакать из плебании на коне, но будучи без сапог, затем сильно простудился и в тяжелом состоянии был эвакуирован в Варшаву.
С главной позиции наполеоновских войск в город дополнительно были отправлены несколько французских рот и 2-й батальон саксонского пехотного полка Фридриха Августа. Жестокий огневой и штыковой бой шел тут на протяжении нескольких часов. В одной из скоротечных схваток особо отличился рядовой Вятского пехотного полка Мисотников, захвативший знамя 2-го батальона полка Фридриха Августа. (Уцелевший, и даже серьезно не раненый знаменосец Штейнбах впоследствии был выгнан с позором из полка без выходного пособия и пенсии.) Хаос в городе еще больше усилился, когда стоявшая на иезуитском подворье саксонская артиллерийская батарея с рассветом открыла заградительный огонь по мостам
~ 125 ~
через Волковыю. Заговорили и многочисленные русские орудия, установленные к тому времени на Шведской Горе. По сообщению работавшего с местными источниками ксендза В. Толочко от массированного артиллерийского обстрела в городе вспыхнул пожар. Первой его жертвой стало деревянное здание синагоги, оттуда не успели спасти даже свитки Торы. Затем заполыхало и в других местах, сильный ветер разносил огонь на большие расстояния. Горели множество жилых домов и лавок, обратилась в пепел и деревянная православная церковь в предместье Заполье. Несчастные городские жители, спасая только детей, бежали, куда глаза глядят.
«Так как сам лагерь остался нетронутым, – продолжает К. Функ, – а была атакована лишь штаб-квартира, то поднятые по тревоге солдаты быстро и без замешательства заняли свою позицию. Преимущество войск с боевым опытом состоит в том, что они не теряют самообладания при обычном крике или отдельных случаях паники, и в таких ситуациях помогают привычка и отработанные до автоматизма действия. Юные необстрелянные новобранцы покинули бы свой лагерь, так же как и мосты; саксонцы спешили в ряды и уже стояли в боевом порядке, когда к ним прибыли их генералы. От таких войск можно было ожидать чего угодно, к тому же присутствие духа и быстрая реакция Ренье помогли выйти из сложившегося опасного положения. Возглавлявший русских генерал Эссен не достиг главной цели своего нападения, но мосты и большая часть города находились в его руках, и вследствие этого наша позиция была недостаточно прочной. Если бы враг не совершил ошибку, опоздав завладеть обоими боковыми мостами, то наша оборона была бы еще сложнее. Мост в пригороде саксонцы занять уже не могли, но их кавалерия немедленно поспешила к другим, которые находились вне города, и там опередила врага.
В самом городе царило дикое замешательство. Возчики ловили своих распряженных лошадей, переулки были заблокированы опрокинутыми и разбитыми повозками. Однако гренадеры и
~ 126 ~
батальон легкой пехоты расчистили проходы и выиграли время, чтобы очистить город от обоза. Пропало не более 3-4 фургонов, а все прочие, вместе с полевым казначейством и запасами интендантства, были благополучно отправлены в Мосты.
Наконец, оба батальона, сражаясь на каждом шагу в тесных улочках, и потеряв немало людей, вынуждены были уступить численному перевесу противника. С наступлением дня враги захватили весь город, но при этом были в таком расстройстве, что контратаковав, мы вскоре снова смогли отогнать их до ближайшего моста. Их некоторые небольшие подразделения, даже не находившиеся под огнем, занялись под покровом ночи грабежом; они проникали в дома и забирали у жителей припасы. Поэтому в 10 часов мы послали в город людей для сбора продовольствия и фуража. То, что вчера нельзя было купить ни за какие деньги, солдаты и обозные погонщики сегодня находили прямо на дороге – мешки с сахаром, целые кучи кофе бобов, которые рассыпали казаки, чтобы унести в мешках более ценные награбленные вещи, шубы, шерстяные пледы, рулоны сукна, водку.
Удалось отбить только меньшую часть города, а большую с существенным перевесом в силах удерживал Эссен. Это, вероятно, был единственный момент для возможного отступления, но при нехватке у нас кавалерии отступление привело бы к неудачному для нас сражению, а возможно и к полному поражению, так как враг захватил мосты и следовал за нами по пятам. Мы не могли потерять больше, если попытались бы захватить обратно утерянную позицию. Как только наступивший рассвет позволил оценить сложившуюся ситуацию, Рейнье разработал совершенно другой план, и его адъютант Шарле поспешил в расположенный в семи милях Слоним, чтобы призвать на помощь князя Шварценберга».
Это был уже второй гонец, посланный к командиру австрийского корпуса, и мчался он уже не с просьбой, а настоятельным требованием прекратить преследование армии
~ 127 ~
адмирала П.В. Чичагова и спешить на помощь погибающим союзникам. В бою на некоторое время наступила пауза, противники уточняли потери, корректировали свои планы и собирали силы. Снежная метель немного утихла, видимость улучшилась, и Ж. Ренье со своими генералами мог наблюдать в подзорную трубу тысячные колонны вражеской пехоты и кавалерии, многочисленные артиллерийские упряжки, все подходившие и подходившие к Волковыску со стороны Изабелина.
После обеда опять загремела перестрелка и возобновились ожесточенные стычки на окраине города. «Ренье вновь уступил улицы, – пишет К. Функ, – и ограничился обороной мостов вне города, а также позиций у кладбища и трактира. За последние два велась ожесточенная борьба; враг рассматривали их как передовые посты нашего лагеря и беспрерывно посылали туда свежие войска. Для саксонцев особенно опасным было время смены; чтобы дойти до кладбища, они должны были выдержать на нижнем склоне террасы прицельный огонь затаившихся между домами егерей, и можно было увидеть, как падал офицер, прежде чем его подразделение достигало своих постов.
В то же время наш конный авангард, который все еще удерживался по ту сторону мостов перед нашим левым флангом, оттеснялся превосходящими силами противника. Рейнье лично помчался туда; под его руководством кавалерия отступила на эту сторону речки. Для поддержки легкой пехоты был послан батальон линейного полка принца Антона и после упорной схватки, стоившей ему 2 офицеров, лейтенантов фон Цешау и фон дер Пфорте, а также многих людей, захватил важные посты на мостах.
За чередой этих отдельных боев, которые после полудня не прекращались ни на минуту, настал, наконец, вечер. В сумерках враг попытался обстрелять наш лагерь из тяжелых двенадцатифунтовых пушек, однако, вскоре прекратил огонь.
~ 128 ~
Их ядра пролетали над второй дивизией и падали на пустом пространстве за ней. В дивизии Ле Кока от них погибли несколько унтер-офицеров и солдат».
Несли потери и сражавшиеся в городе русские части. В этот день сложили свои головы командир батальона Украинского пехотного полка подполковник Шевкалов и немало его солдат, которые в одной из атак пробились почти до самого полевого лагеря саксонцев, но были вынуждены отступить к городской окраине. «Неприятель, – читаем в их полковой летописи, – успел между тем оправиться, и Ренье посылал свои войска в атаку, желая отнять у нас город. Большими массами обрушивался неприятель на «украинцев», которые встречали его громкими «ура» и постоянно опрокидывали. Они твердо держались всю ночь, несмотря на то, что против них был сосредоточен сильнейший огонь неприятельской артиллерии. Все прочие пункты впереди города были оставлены нашими войсками, но «украинцы» продолжали отстаивать свою позицию, пока приказание генерала Сакена не заставило их отойти к главным силам отряда, только-только прибывшим к Волковиску».
Известно, что штаб-квартира генерала Ф.В. Остен-Сакена, по крайней мере некоторое время, находилась «в доме, принадлежащем ксендзу Кирженевскому Волковысскаго Приходскаго Римско-Католическаго костела, отстоящего от части за городом». Возможно, имеется в виду та же плебания, где ночевал Ш. Ренье со своими генералами. Командующий русским корпусом отлично понимал, что к находящемуся в нескольких десятках вёрст австрийскому корпусу противником уже посланы гонцы за помощью и резонно опасался внезапного удара в тыл или фланг. Но ближе к вечеру выдвинутая в направлении Слонима казачья разведка доставила Ф.В. Остен-Сакену два десятка пленных австрийцев, которые показали, что их корпус продолжает движение за армией П.В. Чичагова.
~129~
Это было так и не так. Ровно в те же часы, когда допрашивали этих пленных, К. Шварценберг уже остановил свой корпус, и спешно двинул обратно к Волковыску кавалерийскую бригаду генерал-майора Ф. Фрелиха, пехотные дивизии фельдмаршал-лейтенантов Ф. Бьянки и Л. Траунтерберга. Это кардинально меняло соотношение сил участников Волковысского боя, в опасном положении оказывался уже русский корпус. Генерал-лейтенант Ф.В. Остен-Сакен этого пока не знал и принял решение продолжить сражение на следующий день. Командующий Саксонским корпусом также был полон решимости не уступать. Он уже знал от прибывшего к вечеру своего первого посланника лейтенанта Винтимиля, что помощь обязательно будет, и она близка.
На истерзанный, местами горевший город опустилась ночная мгла. «Те, у кого были еще продукты, – пишет К. Функ, – съедали их, не зная, смогут ли они насладиться ими завтра, но, все же случаев опьянения не наблюдалось; приведенные пленники, напротив, почти все без исключения напились до отупения. Войска легли спать, не выпуская из рук оружия, командиры среди своих солдат; Ренье поехал верхом в Бискупицу, чтобы отдохнуть там несколько часов». Потери обеих сторон за первый день боя были значительными и примерно равными. Воодушевленные первым успехом русские рассчитывали добиться на следующий день решительной победы. Французы, и особенно саксонцы, обозлённые потерей одного из своих знамен, рассчитывавшие на скорый подход подкреплений, тоже горели желанием поквитаться с врагом.
~130~
Окончание следует
Опубликовано 05..07.2023 10:58
