Tag Archives: белорусы и евреи

Лицо гомельской агентши режима и тех, кто ее поддерживал в 2019

На днях в Нашей Нiве был опубликован материал Как гомельская медсестра втирается в доверие,а потом доносит на людей (так как Наша Нiва заблокирована в Беларуси и не все могут ее читать, то ниже приведу полный текст статьи – А.Ш).

И сразу вспомнилось, что Жанна Пиковская отличилась еще в сентябре 2019, когда донесла на борисовчанку Нату Голову и ее танцевальный ансамбль “Жыдовачка”, после чего израильские Детали с помощью Марка Котлярского и недавно репатриировавшейся из Минска журналистки Кэрэн Вольман раздули огромный скандал.

Коллектив “Жыдовачка”, 16 декабря 2019

Но до того на belisrael 10 июля 2018 была перепечатана статья Волi Трубач

«Яўрэйскі» фільм Наты Голавай  (поскольку в последние годы белорусская диктатура зачистила все СМИ, то ссылка на оригинал битая, а потому и пропали все снимки А.Ш.)

31 марта 2019 Головой и ансамблю “Жыдовачка” была посвящена большая часть публикации

В. Рубінчык. КАТЛЕТЫ & МУХІ (109)

После поднявшегося шума в Деталях, на belisrael были опубликованы три части материала:

В. Рубинчик. Ещё раз о слове «жыд» и названии группы «Жыдовачка» (1)

В. Рубинчик. Ещё раз о слове «жыд» и названии группы «Жыдовачка» (2)

В. Рубинчик. Ещё раз о слове «жыд» и названии группы «Жыдовачка» (2½

А как только  я начал размещать в фесбуке опубликованное на сайте (автор принципиально не имел своей стр.), то, как и Ната Голова, почувствовал на себе весь гнев “правильных” евреев. Этого же удостоился и покойный Юрий Зиссер, на стр. которого было очень жарко. Я тогда запомнил все, что там высказывалось. Сейчас пару час перечитывал и думал, как же эти люди, поддерживашие доносчицу, смотрят на на нынешнюю лукашистскую Беларусь и готовы ли покаяться за то, что им мил был русский мир? Скорее всего нет. Часть после начала захватнической бесчеловечной войны в Украине репатриировались в Израиль, некоторым, похоже, неплохо дома и потому пропагандируют еврейскую жизнь, которой можно заниматься и при военном преступнике. Были возмущенные и среди израильтян, и, конечно, мне не забыть, как негодовал и клеймил мозырянин, эмигрировавший в Германию и ставший там знатоком всего еврейского Iossi Schkr (Игорь Шкляр), бывший сосед хорошо известного читателем сайта по сборнику стихов, книге воспоминаний и обличению рашистских захватчиков, жителя Ерушалайма с 22 мая 1997 Семена Гофштейна, которому ныне исполнилось 89 лет. Он же после появления воспоминаний Гофштейна кидался дерьмом, а открыв фейковую стр. вообще не стеснялся в выражениях.

Снимок с Фб стр. Песина 6 июля 2020

Хорошо запомнился мне и полочанин Григорий Песин, который своими обличениями и оскорблениями отнял массу времени, так же как  и доведший Зисера, что тот его забанил.

Привожу пост от 21 сентября 2019 из ФБ на стр. Tamara Kurdadze 

Ну что сказат ь☝️!? Слово -не воробей. Вылетело… Два дня перед выходными были наполнены дискуссией. Всего несколько строк, а сколько эмоций! Очень хочется сказать спасибо за смелость и гражданскую позицию Жанна Пиковская, такой яркой и принципиальной!!!!Кэрэн Вольман  оставшуюся верной традициям и родным местам (Вы замечательная!). Так отрадно знать, что в этом мире есть Григорий Песин, Стары Моисеевич Габрэй, замечательный умница и просто красавец Максим Юдин  (Ирина Фридман  ты же знаешь, какой бриллиант в твоих руках?🥰🥰🥰), искромётный лёва ратнер  (Вы сделали мой день!!!!), тактичный, дипломатичный Марк Бернштейн, стойкий и последовательный Iossi Schkr, а также все- все -все причастные и понимающие, о чём это! Люди, СПАСИБО за то, что вы есть!
И, конечно, слихот:
Дорогие друзья, недруги и просто те, кто живет рядом, простите, если ненароком (уверяю, что без злого умысла) кого-либо обидела в уходящем году. Больше не буду!   

Виолетта Никитик и  Сяргей Доўгушаў, 7 мая 2021, Studziwody, Poland

Сяргей Доўгушаў, Чикаго, 22 октября 2022. Снимок Виолетты Никитик

Из сотен комментов где шла перепалка, нередко переливание с пустого в порожнее, приведу несколько:

Siarhei Douhushau Сяргей Доўгушаў 20 сентября 2019 в 22:48 (ныне живет в Варшаве)

Очень жаль, что так сложилась ситуация. Меньше всего хотелось этих конфликтов и оскорблений друг друга. Расскажу свою историю. После своей стипендии Gaude Polonia и возращения из Варшавы в Беларусь, я начал активно искать талантливых музыкантов, кто исполняет Jewish Music. Хотелось и у нас создать движение. Очень я впечатлился музеем По́лин (Muzeum Historii Żydów Polskich) и знакомство с известным иследователем еврейской музыки в Беларуси Zisl Slepovitch окрылило ещё больше. Специально приехал в Борисов послушать молодой коллектив Zhydovachka В них я увидел потенциал, именно я предложил сделать им страницу на fb и стал приглашать на наши праздники Zingeray זינגעריי. Коллектив многое делает для развития и популяризации еврейской музыки и танцев, особенно в своём городе. Anna Avota много времени посвятила поездкам на мастер-классы, изучению традиционных танцев. И вот встаёт теперь вопрос быть коллективу или не быть. Всех интересует название, а не смысл и то что наполняет коллектив. Я разбираюсь и понимаю историческое значение этого слова, и сегодня в фольклоре и в песнях встречаю в нормальном и естественном значении слово “жыдоўскі, жыдовачка”, понимаю и позицию тех, кого это слово оскорбляет. Но вновь все обсуждения приходят в тупик. Есть за и против. И как с этим жить? 🙁 7-8 ноября будет большое событие – Первый большой фестиваль клезмерской музыки Litvak Klezmer Fest . Хочется сделать праздник для всех. Программа очень масштабная. Решение принято не приглашать гурт “Zhydovachka” что бы не порождать новых конфликтов и скандалов

Юрий Зиссер 2 окт. в 03:34

Да, обсуждение (и это, и предыдущие) показывает, что евреи активно продолжают раздувать из мухи слона, создавая видимость борьбы с антисемитизмом. Где же вы все были в 2015, когда президент публично велел Шапиро “взять под контроль всех евреев, в том числе Зиссера”? Конечно же, шельмовать меня и безвестную провинциальную капеллу много храбрости не надо, потому что мы не можем ответить. Вашу бы энергию из виртуального русла в реальное. Особенно умилило предложение прислать результаты увековечения памяти евреев и развития культуры евреев Беларуси…в личку! Неужели в этом есть что-то тайное и постыдное, что надо скрывать от публики? 

Юрий Зиссер 4 окт. в 13:33

Меня из-за них уже все евреи зачислили в антисемиты.

Юрий Зиссер 4 окт. в 13:47

Юрий Зиссер В основном зачислили десятки израильтян и трое белорусских евреев: Пиковская, Песин и Курдадзе. Остальные эту тему давно проехали.

Юрий Зиссер 4 окт. в 15:21

Пиковская глубоко оскорбляла всех несогласных с собой, а Слеповича назвала каким-то неизвестным типом из Бруклина, который сует нос не в свои дела. Оба они высчитывали процент еврейской крови у участников капеллы. Песина за оскорбления мне пришлось забанить. Курдадзе мне нравится, каждый имеет право на свою точку зрения.

***

Обратил внимание, что на стр. доносчицы в этом году 25 июня с днем рождения поздравили 73 чел, среди которых у многих на аватарке лукашистская символика, есть и рашистская, а также несколько израильтян.

Было среди них и шедевральное от живущей в Минске витебчанки Ольги Казимировой:

30 августа в 18:44

ДОРОГОЙ НАШ ПРЕЗИДЕНТ!
С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ АЛЕКСАНДР ГРИГОРЬЕВИЧ! КРЕПКОГО ЗДОРОВЬЯ, СЧАСТЬЯ, УСПЕХОВ ВО ВСЁМ И БЛАГОПОЛУЧИЯ! СПАСИБО ЗА МИРНОЕ НЕБО НАД ГОЛОВОЙ! ВСЕГДА ЛЮБИМЫЙ НАШ ПРЕЗИДЕНТ! 💖💖💖🇧🇾🇧🇾🇧🇾🎇🎆🎉🎉🎉  
.

А еще отметились поздравлением именинницы бобруйский равин Шауль Хабабо и жена минского равина Гриши, Ирина Абрамович. Впрочем, ожидаемо.

***

Как гомельская медсестра втирается в доверие, а потом доносит на людей

Закрытый суд над гомельской журналисткой Ларисой Щиряковой. Неизвестно, каким было ее последнее слово, что было в обвинении, что говорили прокурор и судья. Известно только, что после вынесения приговора Лариса выкрикнула: «Жыве Беларусь!» И известно имя главной доносчицы — Жанна Пиковская. Знакомые с женщиной рассказали о ее методах и роли в деле Щиряковой. И не только Щиряковой.

Лариса Щирякова (слева) и Леонид Судаленко станут политическими заключенными. Жанне Пиковской Лариса доверяла. Фото: социальные сети Жанны Пиковской

Лариса Щирякова (слева) и Леонид Судаленко станут политическими заключенными. Жанне Пиковской Лариса доверяла. Фото: социальные сети Жанны Пиковской

Вы никогда не слышали этого имени, это не известный человек, не медийная личность. Жанна Пиковская — 56-летняя медсестра отделения профилактики. Родом она из поселка Василевичи, того самого, бывший министр внутренних дел Юрий Захаренко, который был похищен в 1999 году.

Медсестра из «Белой Руси»

В поликлинике Пиковская руководит ячейкой «Белой Руси» — кажется, с 2021 года. Не частый случай: обычно такая честь выпадает заместителям по идеологии, главным врачам или профоргам. А тут — медсестра.

Среди групп, на которые она подписана в «Одноклассниках», — губопиковская группа, где публикуют унизительные видео с задержанными, и «Специальная библиотека Кузбасса» со слоганом «За Россию» на аватарке.

Но так было не всегда. К 2020 году она вращалась в совершенно других кругах. «Спасибо, читаю все от корки до корки», — оставила она пост в фейсбучной группе Независимого профсоюза РЭП, руководство которого сейчас в заключении, а сам он отнесен к экстремистам. А в 2018 году она фотографировалась с правозащитником Леонидом Судаленко и писала: «Мы все гордимся тем, что у нас есть такой гомельчанин!». Уже тогда на Судаленко рассылали клеветнические письма в стилистике, характерной для лукашенковских спецслужб. В 2021-м его арестуют и обвинят в помощи репрессированным обвинят в помощи репрессированным участникам протестов 2020-го.

«А в какой школе вы учились?»

Леонид Судаленко, который недавно вышел из заключения, вспоминает историю той фотографии, где он оказался вместе с Ларисой Щиряковой и Жанной Пиковской.

«Лариса как будто взяла над Жанной шефство — водила ее по всем мероприятиям. А та очень любила фотографироваться — то с одним, то с другим. Станет рядом и улыбается, будто лучшие друзья. Не прикажешь же ей «отойди», она же с Ларисой. Ко мне в подруги она особо не лезла. И Ларисе многие говорили, чтобы была осторожнее. Но она бесконечно доверяла людям, очень открытый она человек», — рассказал «Нашай Ніве» Судаленко.

«Лариса, сама искренний человек, не могла допустить, что искренность может быть деланной, фальшивой. Пиковская этим легко воспользовалась», — говорит другой знакомый Щиряковой.

«А в какой школе ты учился? — описывает манеру Пиковской углублять знакомство житель Гомеля Виктор, который пересекался с ней примерно в 2018 году. — «В такой-то и такой-то». — «А кто был твоим учителем языка?» — «Такая-то и такая-то». — «А ты знаешь, что она деньги брала и не возвращала, и ее за это время уволили?»

Она начинает говорить плохо о тех людях, которые для меня важны, это была ее манера, — рассказывает Виктор, в прошлом высокопоставленный менеджер. — Это такой способ манипулирования людьми, она его превосходно усвоила и им пользуется. Расчет, подсознание? Не знаю».

Жительница Гомеля Татьяна вспоминает, что Пиковская «могла писать в социальных сетях или позвонить и начать расспрашивать о чем-то, хотя мы в принципе мало знакомы. Расскажет что-то о себе, а потом спросит: «А у тебя как?» Словно ищет слабые места, на которые потом может надавить. Пыталась закрепить со мной дружбу, передавая какие-то подарки для детей.

Я часто слышала, что она раздает подарки: женщинам дарит, например, косметику, мужчинам — алкоголь. Кто-то на это ведется — мол, жалко ее, одинокая женщина, бродячими животными занимается, ищет себе занятия и компании. Но выглядело с ее стороны это навязчиво».

Андрей, еще один гомельский активист, имеет собственный опыт отношений с Пиковской: «Однажды она начала мне писать в социальных сетях о Ларисе Щиряковой. Мол, она такая конфликтная женщина и что я об этом думаю. Очевидно, хотела нас столкнуть».

Жанна Пиковская. Фото: ее социальные сети

Жанна Пиковская. Фото: ее социальные сети

«Да что она может мне сделать!»

Опрошенные «Нашай Нівай» гомельчане говорят, что Пиковская появилась на горизонте независимых организаций где-то с 2016 года. Она как-то одновременно стала очень активно себя предлагать в качестве активистки в разных структурах.

«Такое поведение лично для меня подозрительно. Я с нулевых помню несколько случаев, когда такие «активисты» потом признавались в сотрудничестве с органами», — говорит один гомельчанин.

Речь о знаменитых историях «агента «Эколога» и агента «Вектора», которые впоследствии раскаялись и признались о настоящих задачах, поставленных перед ними кураторами из Комитета государственной безопасности. А также об Андрее Зайцеве, 24-летнем активисте «Зубра» и человеке с психологическими проблемами, покончившем жизнь самоубийством в 2001 году, не выдержав позора сексотства. (Читайте также: Гомель, КГБ: был Вектор, теперь Эколог).

Жанна Пиковская какое-то время даже была заместителем председателя филиала Общества белорусского языка.

«Эта Пиковская всегда была поразительно активна. Если что-то устраивает еврейская община — она там, когда проходили курсы «Мова нанова» — она в первых рядах. И неважно, будь то экологическое мероприятие, или какой-то концерт или встреча, — Жанна всегда стремилась поближе познакомиться с организаторами, обо всем их расспрашивала. Складывалось впечатление, что она для кого-то собирает информацию. Я даже говорила Ларисе Щиряковой, чтобы была осторожнее с этой Жанной. Но Лариса, как человек очень добрый, просто отмахнулась: «Ай, да что она может мне сделать! Одинокий человек, держит животное-инвалида». А оказалось, что может», — характеризует Пиковскую гомельчанка Мария.

«Я лично раскусил ее очень давно. Я прихожу на «Мову Нанова», а она там активничает. О, думаю, может я зря плохо о ней думал?» — говорит еще один гомельчанин.

«Мы реагировали на ее присутствие на наших мероприятиях ровно: лучше знать, кто агент на самом деле, чем потом быть фигурантом уголовного дела», — говорит Андрей.

А как же она попала в заместители руководителя Общества белорусского языка? Кто ее рекомендовал, предложил? Нам не удалось найти человека, который бы это помнил. Если вы помните, знаете о том этапе, напишите редактору «Нашай Нівы» в ТГ или на nivanasha@proton.me. Или любому редактору или журналисту «Нашай Нівы», которого знаете лично. Большинство людей говорит: вряд ли кто-то лично, сама могла вызваться, а согласились, так как был кадровый голод, а тут человек сам предлагает свою кандидатуру.

Жанна Пиковская (слева) рядом с Ларисой Щиряковой (справа). Фото: социальные сети Жанны Пиковской

Жанна Пиковская (слева) рядом с Ларисой Щиряковой (справа). Фото: социальные сети Жанны Пиковской

Тайник с ноутбуком

Водоразделом стал 2021 год. Тогда Лариса Щирякова рассказала друзьям о случае, который заставил ее серьезно задуматься, кто же такая Жанна Пиковская. Дело в том, что в доме Щиряковой был тайник для ноутбука: после многочисленных обысков журналистка решила, что технику лучше прятать, так как ноутбуки и телефоны у нее несколько раз изымали.

Во время очередного обыска милиционеры направились к тайнику и забрали ноутбук. Тут Щирякова и вспомнила, что недавно разговаривала с Пиковской, на эмоциях секретничала и показала ей сокровенное место.

«Там им и место!»

С 2021 года Пиковская стала действовать иначе.

«Тактика у нее была такая: сначала она знакомится в соцсетях с человеком, потом начинает выспрашивать, что он думает о милиции, о Лукашенко, участвовал ли в протестах. И потом у людей были проблемы. А еще она могла найти в интернете аккаунты гомельских активистов и писать им что-нибудь вроде «ты негодяй, ты продал Родину», — рассказывает Мария, которая сама до 2021 года оставалась в городе над Сожем, а сейчас живет в стране Европейского союза.

Мария вспоминает также, что Жанна Пиковская подала в суд на одну из своих знакомых, которая негативно отзывалась о ней в социальных сетях.

«Был суд, и ту женщину наказали за оскорбление. Жанна очень гордилась и всем рассказывала, как она хорошо проучила свою приятельницу. Таких доносов, включая политических, она написала много», — говорит ее бывшая знакомая.

В своих комментариях Пиковская выражает радость, когда кого-то задерживают.

Пиковская сама призналась, что посещает КГБ, когда ей позвонил блогер Андрей Паук и представился сотрудником госбезопасности. «Сама приходила, неслась, мол, наведите порядок». Она призналась, что уже несколько человек были арестованы.

«Там им и место!» — заявила Жанна Пиковская.

 

Опубликовано 06.09.2023  18:19

Обновлено 7 сентября 07:21

Владимир Лякин. Калинковичские долгожители

По официальным данным, на Беларуси сейчас проживают около шестисот человек в возрасте 101-115 лет, причем женщины составляют подавляющее большинство (85%) этой группы населения. И это общемировая тенденция: «прекрасная половина человечества» в силу разных причин живет дольше мужчин, вне зависимости от страны проживания, уровня здравоохранения и доходов. Когда-то, собирая материал по истории города, мне довелось побеседовать с калинковичанкой Марией Ивановной Пригода, которой на тот момент исполнилось 103 года. Она была бодра, подвижна и сохранила прекрасную для своих лет память. Родилась в г. Акмолинск (ныне Астана, столица Казахстана) в большой крестьянской семье переселенцев с южной Украины. О событиях Гражданской войны вспоминала так подробно, словно это было вчера:

  В 1919 году мой отец, Иван Карпович Пригода, и старший брат, 17-летний Семен вместе с другими мужчинами нашей и соседних улиц служили в Красной армии. Бои с белоказаками шли возле самого Акмолинска. Однажды поздно вечером к дому подъехал отец на повозке.

Мы все выбежали ему навстречу, но он не стал заходить в дом, сказал, что командир отряда отправил его собрать сухарей для бойцов, и послал мать оповестить об этом соседок. Вскоре со всех сторон начали подходить жены красноармейцев, каждая несла по мешку сухарей, которые заполнили всю телегу. Отец очень спешил, поцеловал нас всех на прощанье и уехал в отряд…

Маша Пригода слева, 1916 год

1935 год

2005 год

Перебирая бережно сохраненные старые фотографии, Мария Ивановна рассказывала о запечатленных там людях. Она из рода долгожителей. Отец скончался в возрасте 92 лет, пережив мать на несколько лет; 93 года прожил брат Семен, офицер в отставке; 82 года – брат Иван, фронтовик; 98 лет – сестра Степанида; 93 года – сестра Варвара; 73 года – сестра Александра, бывшая фронтовая радистка. А сестре Вере довелось умереть от воспаления легких совсем еще молодой. Зато живет еще в Казахстане младшая сестра Татьяна, ей исполнилось 93 года. Мария Ивановна достала из альбома и показала мне большую отретушированную фотографию середины 30-х годов прошлого века, на которой была запечатленв со своим мужем Николаем – молодые, счастливые. При этом голос моей собеседницы дрогнул и наполнился не прошедшей за многие десятилетия душевной болью:

  Мы познакомились со своим будущим мужем в городе Рыбница на границе с Румынией, куда я приехала к своему брату, служившему на пограничной заставе. Николай, как и я, работал бухгалтером на одном из сельскохозяйственных предприятий. Он был мой ровесник, наполовину украинец, наполовину литовец, спокойный, добрый, очень хороший человек. Снимали комнату, жили в полном согласии, пока не наступил черный в нашей жизни день – 27 сентября 1937 года. В городе была атмосфера страха, шли ночные массовые  аресты «врагов народа». Как могу предполагать, «органы» накануне, наверное, недовыполнили «план по шпионам», и назначили таковым моего мужа за его литовскую фамилию. Помню, утро было теплое, солнечное. Мы позавтракали и пошли на работу заканчивать какой-то срочный бухгалтерский отчет. В рабочем кабинете нас было пятеро, постоянно входили и выходили посетители, военные и гражданские, оформляли накладные на продукцию. Поэтому мы ничего плохого и не подумали, когда к нашему столу около 10 часов утра подошли двое военных. Один из них достал из кармана гимнастерки какую-то бумагу и подал ее Николаю. В этот момент я машинально подняла глаза от своего отчета и увидела, как он, начав ее читать, вдруг смертельно побледнел. Это был ордер на его арест. Его тут же увезли в тюрьму, а меня повели домой делать обыск. Но что они могли найти в нашей маленькой комнате? Забрали только несколько его фотографий…

Вскоре Николая этапировали в Тирасполь и Мария поехала туда. Однако свидания с мужем добиться не удалось, даже не принимали передачи, лишь сказали, что отправили его на Беломорканал. Много лет она ждала его, верила, что вернется, писала во все инстанции. И только в 1991 году получила официальный ответ из генеральной прокуратуры Молдавии: муж был расстрелян в Тирасполе 10 декабря 1937 года по сфабрикованному обвинению и ныне полностью реабилитирован. Больше Мария Ивановна замуж не выходила, детей у нее не было. В Калинковичах она проживала с 1958 года, до выхода на пенсию и потом еще несколько лет работала бухгалтером в Калинковичском промкомбинате. В 1997 году ей по законодательству, как члену семьи незаконно репрессированного, государство выделило однокомнатную благоустроенную квартиру в многоэтажном доме по улице Дзержинского. На одиночество Мария Ивановна не жаловалась и просила передать через районную газету свою благодарность родному трудовому коллективу комбината, что время от времени помогает ей материально, а также посещавшим ее ученикам калинковичской СОШ-6 и работникам калинковичского центра сооцобеспечения.

Вторая долгожительница-калинковичанка, с которой довелось побеседовать – Мария Сергеевна Жогал (Сидорук) родилась за месяц до начала 1-й мировой войны в деревне Жеголы Пружанского уезда Гродненской губернии. В хлеборобской семье Сидоруков росли две дочери и три сына. Один из них, Николай, прожил 101 год. Мария Сергеевна вспоминала, как вернувшийся после революции с фронта отец разыскал в Пензенской губернии эвакуированную туда семью и отвез в родную деревню.

 В панской Польше нам, белорусам, жилось нелегко, мне довелось только три года посещать школу, потом была тяжелая работа на земле. Но когда в 1939 году пришла Красная армия, панская власть кончилась. Моего старшего брата Алексея тогда избрали в местный Совет, а я вступила в комсомол. Только жизнь наладилась – опять война, пришли немцы. Осенью 1941 года приехал в нашу деревню карательный отряд, начали хватать советских активистов и сочувствующих, арестовали три десятка человек. В их числе моего отца, брата Алексея и меня. Потом отца все же отпустили, а всех остальных повели на расстрел. Один молодой немец из конвоя меня пожалел, помню, сорвал на обочине полевой цветок, подал мне и тихо сказал на ломаном польском языке, что постарается меня спасти, не верит, что я комсомолка. Отвели нас немцы за деревню, дали несколько лопат, приказали копать общую могилу и установили пулемет. Но тут приехал из Пружан какой-то немецкий начальник, отменил расстрел и сам начал всех поочередно допрашивать. Когда дошла до меня очередь, подошел к нему этот молодой немецкий солдат и стал говорить, что я не комсомолка, нужно отпустить. Меня отвели в другую сторону, а потом и еще одну мою подругу. А всех остальных, 23 мужчины, 3 женщины повели под конвоем дальше и в этот же день расстреляли. Назавтра я и отец приехали на место расстрела, просили у бывших там полицейских отдать тело брата Алексея, чтобы его похоронить, но нас прогнали. Того немца, что мне жизнь спас, я больше никогда не видела. Через некоторое время было объявлено, что не состоящую в браке молодежь будут отправлять в Германию, и родители быстро нашли мне жениха, Ивана Жогала. Только собрались приглашенные на свадьбу односельчане, как вдруг подъезжают немцы на пяти мотоциклах с колясками. Такие мордатые, горластые бугаи, все с оружием. У меня первая мысль была – приехали меня, комсомолку, расстрелять! Но они посадили меня с женихом на лавку, взяли ее с двух концов, три раза подбросили в воздух, крикнули «Виват» и постреляли в небо. Потом сели на лучшие места, напились самогона, наелись, еще с собой всего набрали и уехали. Тогда опять собрались на двор разбежавшиеся гости и начали уже нас поздравлять…

Мария Жогал (Сидорук) с внучкой Людой и правнуком Назаром

Много лет проработала Мария Сергеевна дояркой на колхозной ферме, вырастила детей, схоронила мужа. На исходе прошлого века перебралась в Калинковичи к дочери Нине, работавшей здесь на мясокомбинате. Дочка недавно умерла, и долгожительница жила одна в ее однокомнатной квартире на улице Советской. Часто навещали ее внуки, живущие в Минске, Бобруйске и Калинковичах, подрастали и четыре правнука. Женщина очень тепло отзывалась о соцработнике Л.М. Зиновенко, что стала для нее по настоящему близким и родным человеком.

В метрических книгах 19 века калинковичской Свято-Никольской церкви (к сожалению, некоторые сохранились лишь фрагментарно) не удалось найти записей о проживших сто и более лет прихожанах, хотя 80-летние и 90-летние встречались. Почти полностью утрачены сведения калинковичского бюро ЗАГС межвоенного периода, но с февраля 1944 года они имеются. Документы свидетельствуют, что с того времени в городе проживали несколько десятков человек, перешагнувших вековой возраст.

Сто лет прожили:

  • Черножук Михаил Никифорович (1921 г.р.). Родился в с. Боровское Лисичанского района Луганской области. Ветеран Великой Отечественной войны. С 1958 года работал и проживает в Калинковичах по ул. Князева
  • Зайцева Ульяна Васильевна (1883-1983). Родилась в местечке Домановичи, работала в колхозе. С 1963 года проживала в семье дочери в Калинковичах по ул. Фрунзе.
  • Пигулевская Анна Матвеевна (1887-1987). Родилась в д. Карпиловка Бобруйского уезда, там и прошла почти вся ее жизнь. В Калинковичи на ул. Комсомольскую в 1980 году ее забрала дочь Анна.
  • Гавриленко Наталья Андреевна (1891-1991). Родилась в д. Ильичи возле Брагина, занималась сельским хозяйством, работала в колхозе. В 1988 году переехала в Калинковичи на ул. Смугнаровцев к внуку Владимиру.
  • Тарасюк Евгения Максимовна (1893-1993). Родилась и прожила до старости в д. Лесец возле Озаричей, работала в колхозе. Калинковичанкой стала в 1979 году, жила по ул. Советской.
  • Козинец Матрена Яковлевна (1893-1994). Родилась и прожила большую часть отведенного ей века в д. Зареченка недалеко от Петрикова, бывшая колхозница. В Калинковичах на ул. Гагарина с 1967 года.
  • Сопот Мария Денисовна (1910-2010), проживала по Аллее Маркса. Родилась в д. Александровка Калинковичского района, занималась сельским хозяйством.
  • Юшко Генефа Иосифовна (1910-2011). Родилась в д. Снопки Волковыского уезда Гродненской губернии, из семьи беженцев, перебравшихся в Калинковичи в годы 1-й мировой войны.
  • Лаевская Евдокия Демьяновна (1911-2011). Родилась в д. Дудичи, до войны перебралась в Калинковичи на улицу Красноармейская, работала в колхозе.

Сто один год прожили:

  • Козлович Анастасия Васильевна (1878-1980). Родилась и почти всю жизнь прожила в д. Копцевичи возле Петрикова, домохозяйка. В 1970 году перебралась в Калинковичи на ул. Фрунзе к дочери Евдокии.
  • Игнатович Василий Денисович (1887-1989). Родился в д. Нижний Млынок Мозырского уезда, трудился на земле. Уже в преклонном возрасте перебрался к родственникам в Калинковичи на ул Шлыкова.
  • Богданович Мария Давыдовна (1893-1995). Родилась в д. Бобры Мозырского уезда, домохозяйка. С 1987 года проживала в Калинковичах на Аллее Маркса в семье сына Николая.
  • Коваленко Пелагея Давыдовна (1897-1998). Работала в колхозе, проживала по ул. Николаева.
  • Грамович Домна Федосеевна (1904-2005). Родилась в д. Городище возле Петрикова, работала в колхозе и на железной дороге, после переезда в Калинковичи проживала по ул. Лесная.
  • Рабченко Ирина Силична (1907-2008). Родилась в местечке Конковичи Петриковского уезда, большая часть ее жизни прошла в Калинковичах на ул. Революционной.

Сто два года прожили:

  • Бухман Ёсель Мовшевич (1863-1966). Урожденный калинковичанин с ул. Первомайской, работал парикмахером.
  • Потапенко Мария Федоровна (1877-1980). Родилась в д. Хотоевичи в Могилевской губернии, перебралась с семьей в Калинковичи в 1919 году, домохозяйка, проживала на ул. Сомова.
  • Ульянова Прасковья Семеновна (1880-1982). Родилась в д. Старцево Смоленской губернии, домохозяйка, в Калинковичах на ул. Марата с 1961 года.
  • Мельников Даниил Григорьевич (1886-1988). Родился в д. Фундалинка возле Гомеля, там всю жизнь поработал сначала на своей земле, потом в колхозе. Калинковичанином стал в столетнем возрасте, когда переехал сюда на ул. Куйбышева к сыну Александру.
  • Крек Василина Денисовна (1886-1988). Родилась в д. Зарижье возле Петрикова, работала в колхозе. В 1964 году перебралась к дочери Антонине в Калинковичи на ул. Железнодорожную.
  • Штаркер Лиза Давидовна (1886-1988). Родилась в м. Озаричи, жила в Калинковичах на ул. Шлыкова, домохозяйка, мать известного калинковичского врача-хирурга Г.Б. Штаркера (1920-1977).
  • Змушко Матрена Игнатьевна (1892-1995). Родилась в д. Горбовичи, в Калинковичах на ул. Железнодорожной с 1954 года, домохозяйка.
  • Змушко Евгения Матвеевна (1895-1997). Урожденная калинковичанка, домохозяйка, проживала на ул. Революционной.
  • Мельникова Елена Семеновна (1900-2003). Родилась в д. Шейка Ветковского уезда на Гомельщине, в Калинковичи переехала после войны, жила в пер. Лысенко.

Сто три года прожили:

  • Дулуб Харитон Антонович (1854-1957). Родился в д. Сырод, после переезда в Калинковичи работал на железной дороге, проживал по ул. Бунтарская (ныне Гагарина).
  • Соловьян Матрена Кузьминична (1881-1977). Родилась в д. Рудня Горбовичская, в Калинковичах проживала по ул. Волгоградской, домохозяйка.
  • Корнеевец Василий Петрович (1892-1995). Родился в д. Гулевичи, работал в Калинковичской энергосети. В Калинковичи из Гулевичей переехал в 1980 году, проживал по ул. Волгоградской.
  • Рудая София Марковна (1900-2003). Родилась в д. Кайшовка Кореличского уезда Гродненской губернии, в Калинковичах ее семья поселилась как беженцы 1-й мировой войны, проживала по пер. Октябрьский.
  • Лазицкий Александр Федорович (1909-2012). Родился в д. Рудня Мозырского уезда, работал в сельском хозяйстве. В Калинковичах жил на ул. Советской в семье дочери Людмилы.
  • Рубанова Надежда Митрофановна (1911-2014). Родилась в д. Просвет Бобруйского уезда и прожила там почти всю жизнь. Когда осталась одна, перебралась в Калинковичи на ул. Пионерскую к родственникам.

Сто четыре года прожили:

  • Будник Мария Федоровна (1868-1972). Родилась в д. Буда, домохозяйка, в Калинковичах жила на ул. Озерина.
  • Хрипанкова Анна Азаровна (1886-1990). Родилась в д. Недвежи Смоленской губернии, там и прожила большую часть жизни. Перебралась к сыну Александру в Калинковичи на ул. Полевую в 1980 году.
  • Боник Наталья Кузьминична (1887-1991). Родилась в д. Александровка, работала в колхозе. Переехала к сыну Василию в Калинковичи на ул. Шевченко в 1969 году.
  • Будник Ефросинья Ивановна (1889-1993). Уроженка д. Горбовичи, бывшая колхозница. Переселилась в Калинковичи к родственникам на ул. Гагарина в 1988 году.
  • Ласута Ольга Евтиховна (1892-1997). Уроженка Гродненской губернии, домохозяйка, в Калинковичах проживала на ул. Фрунзе.

Сто пять лет прожили:

  • Шапиро Хана Мордуховна (1872-1977). Родилась в местечке Любань Минской губернии, в Калинковичах с конца 19 века, домохозяйка, проживала по ул. Куйбышева
  • Лицкевич Вера Семеновна (1907-2013). Родилась в Гродненской губерии, во время 1-й мировой войны ее семья эвакуировалась в Калинковичи, проживала на ул. Павлова.

Сто восемь лет прожили:

  • Сирош Ефимия Даниловна (1890-1998). Работала в колхозе, в Калинковичах проживала на ул. Ломоносова.

Сто девять лет прожили:

  • Расовский Юда Цолерович (1880-1989). Родился в местечке Копаткевичи, работал в Калинковичах в торговле. С началом войны эвакуировался в г. Оренбург, где прожил более тридцати лет. В 1973 году вернулся в Калинковичи, проживал на ул. Красноармейской.
  • Рубан Аксинья Купреевна (1883-1992). Родилась в д. Ужинец, где и прошла почти вся ее жизнь, работала в колхозе. За несколько лет до смерти переехала к родственникам в Калинковичи на ул. Волгоградскую.

Сто десять лет прожили:

  • Былинская Федосия Савельевна (1873-1983). Родилась в местечке Худмин Гродненской губернии, была эвакуирована с семьей в Калинковичи в 1915 году. До войны работала в Калинковичской ЦРБ санитаркой, проживала по ул. Трудовой.
  • Глуховский Залман Литманович (1873-1983). Проживал по ул. Брагонина, 12. Родился в местечке Стрешин Жлобинского района, занимался частной торговлей. В 1946 году перебрался в Калинковичи, жил у дочери на ул. Брагонина.

Известно, что одной из старейших жителей Земли была уроженка японского города Осака Мисао Окава, дожившая да 120-летнего возраста. Как подтверждают соответствующие документы, одна из калинковичанок имела почти такую же долгую жизнь – сто шестнадцать лет. Это Гаращук Тэкля Павловна (1871-1988), проживавшая по пер. Коммунаров. Она появилась на свет в д. Рудня Антоновская и прожила там, занимаясь сельским хозяйством, более ста лет. В 1977 году ее забрали к себе в Калинковичи родственники.

Названные здесь поименно люди прожили свои долгие жизни в непростое, временами очень тяжелое, и одновременно удивительное время. Кое-кто застал еще крепостное право, на их глазах строили на Полесье железную дорогу, при них здесь появились электричество, первые автомобили, аэропланы, другие чудеса науки и прогресса – до космических кораблей! Они были свидетелями, а некоторые и и участниками русско-японской, 1-й мировой, Гражданской и Великой Отечественной войн. А главное – вырастили следующие поколения людей, что сломали хребет фашизму и построили независимую Беларусь. Добрую и светлую память о них, вместе со старыми фотографиями, хранят в семьях десятилетиями.

Вспоминает калинковичанин Б.Г. Штаркер, ныне проживающий за границей:

Лиза Штаркер, 1985 год

  Наша бабушка Лиза Давыдовна Штаркер, урожденная Лившиц, была родом из Озаричей. Вышла замуж за Б.Л. Штаркера, жила у него на родине на железнодорожной станции Птичь. Перед самой войной, в 1940 году они перебрались в Речицу, откуда и уехали в эвакуацию. После войны вернулись домой, затем через несколько лет переехали в Калинковичи, здесь и прожили до своей кончины. Всю жизнь бабушка была домохозяйкой, посвятила себя детям и внукам. В семье было трое детей: Сын – Григорий Борисович, 1920 г.р., мой отец, работал зав. хирургическим отделением Калинковичской ЦРБ, умер в 1977 году. Дочь – Софья Борисовна, 1924 г.р., работала бухгалтером в КБО, сейчас живет в Израиле. Дочь Галя – умерла подростком во время войны. В ее роду 6 внуков и 9 правнуков, которые живут в Израиле, Германии, Канаде. Диапазон их занятий – врачи, инженеры, студенты и школьники, есть также домохозяйка и доктор фармацевтики Иерусалимского университета. Похоронена наша бабушка в Калинковичах, вместе со своим мужем и сыном. Когда в неполные 57 лет умер отец, уважаемый в городе врач, это была огромная беда для нас. Но бабушка была с нами долго, она беспокоилась обо всех нас даже тогда, когда мы выросли и стали взрослыми. И это было счастье – знать, что она рядом. Уже более 30 лет, как ее нет на свете, но для нас она до сих пор жива в воспоминаниях, цитатах, шутках, афоризмах. Она – особая часть непередаваемо родной калинковичской атмосферы, того места, где мы родились и выросли…

Конечно, каждый хотел бы знать секрет долголетия, сохранить в свои зрелые годы хорошую память, бодрость духа и физические силы. Медицинские исследования показывают, что шансов достигнуть этого больше у людей, имеющих хорошую генетическую наследственность, ведущих активный образ жизни, составляющих свой рацион большей частью из кисломолочных продуктов, фруктов, овощей и рыбы, воздерживающихся от курения и алкоголя. Как свидетельствует статистика, наиболее высокой продолжительность жизни белорусов была в 1964-1969 годах – 72,9 года, а ныне составляет 71,4 года. Безусловно, в этом сыграла свою негативную роль и сильно ударившая по Полесью Чернобыльская катастрофа. Правда, в последние годы положение начало несколько выправляться. Ныне по продолжительности жизни Беларусь хотя и уступает промышленно развитым европейским странам, но опережает своих соседей Россию, Украину и Казахстан.

Опубликовано 12.11.2021  17:35

Три аккорда, «Шалом» и музыка, полная смысла

Три аккорда, «Шалом» и музыка, полная смысла. В творческой гостиной «Лідскай газеты» – Екатерина Климович

1 апреля 2021

Часто доводится слышать: Лида красива своими людьми!.. Талантливыми, умными, добрыми, неординарными, трудолюбивыми… Сегодня у нас в гостях молодая и талантливая, яркая и заметная личность на лидской сцене – певица Екатерина КЛИМОВИЧ.

– Катя, попробую представить тебя читателям: ты певица, которая любит и умеет исполнять джаз. Кроме того, ты поешь в народном эстрадном оркестре Лидской детской музыкальной школы искусств «Esperanto», ты также солистка народного ансамбля еврейской музыки «Шалом». Ты преподаватель по классическому и эстрадному фортепиано, клавишному синтезатору, концертмейстер… И просто лидчанка, которая любит свою родную Лиду. Следует сказать еще, что ты выросла в музыкальной семье. Не так ли?

– Да, действительно. Очень красиво пели обе мои бабушки, да и многие в нашем роду обладали музыкальными способностями. Отец Александр Александрович Сыманович работал дирижером, много лет служил военным музыкантом, он также аранжировщик, композитор (в том числе шахматный). Моя мама Ольга Васильевна – социальный педагог ДЦРР №1, но тоже знает толк в музыке. У отца дома всегда были кларнет, аккордеон, гитара, фортепиано, барабаны. Во время праздников все дружно пели под аккомпанемент папы. Эта традиция сохранилась и по сей день. Мои «музыкальные гены» дали знать о себе довольно рано. В шесть лет я поступила в музыкальную школу по классу фортепиано, в класс Ларисы Парц.

– А как начала петь?

– Мне всегда хотелось петь. Но до определенного времени, кроме родственников, мое пение почти никто не слышал. На четвертом курсе музучилища у меня появился дополнительный предмет – вокал. Однако проучилась я у опытного певца Михаила Булыги недолго. Правда, успела исполнить несколько романсов. Ведь я пела и до сих пор пою во всех жанрах. Это и был мой первый маленький шаг в освоении вокала. Параллельно пела в академическом хоре Людмилы Пясецкой, а затем в хоре пианистов под руководством большого знатока хорового искусства, композитора Сергея Бугасова. Кстати, по фортепиано занималась также у прекрасного педагога Лилии Кудряшовой. Окончив музучилище с красным дипломом, поступила в Белорусский государственный университет культуры и искусств на эстрадное отделение (инструментальная музыка). С этого времени джаз прочно вошел в сферу моих интересов.

– Джаз – очень красивая, но и сложная музыка…

– Несомненно. По сложности исполнения с джазом в одном ряду могут стоять только классика и, пожалуй, некоторые образцы авангардистского течения. Но мне в джазе уютно и комфортно. Эта музыка мне близка по миро-ощущению. В ней я нашла себя.

– Что, на твой взгляд, главное для исполнителя джаза?

– Свобода, хотя это касается практически любого направления или стиля музыки. Поскольку джаз – чувственно-эмоциональная музыка, ритмически сложная, важны и импрессия, и экспрессия, внутренний взрыв всего тебя и  пение самой души. Джаз – афроамериканская музыка, поэтому безупречно владеть английским языком – очень важный фактор при ее исполнении. Хотя сегодня можно услышать все, что угодно, но импровизация (конечно же, на приличном уровне) только приветствуется. Среди главного и самого сложного в джазе – это в техническом плане владеть множеством трудноисполнимых вокальных приемов – таких, как  рык, хрип, сип, заглубления, интонационные подъезды, субтоны, мелизмы. Нужно мастерски владеть постановкой дыхания и артикуляцией. Поскольку джазовый вокал определяется индивидуальными особенностями артиста, должна вырабатываться и манера исполнения. Вокальные приемы должны впоследствии трансформироваться в более сложные джазовые художественные способы исполнения: шаутинг (шепот, крик, стон, фальцет), глиссандо, дерти-тоны, бендинг, скэт и др. Только тогда это будет поистине профессиональный, потрясающий джаз-вокал. Это очень-очень сложно. Но зато невероятно притягательно и интересно.

– В каком направлении развивается твой джаз-репертуар?

– Если в самом начале мне нравился исключительно традиционный джаз (а это Элла Фицджеральд, Билли Холидей, Луи Армстронг, Дина Вашингтон, Сара Вон и другие аксакалы жанра), то на данный момент с удовольствием изучаю и творчество более молодых исполнителей, выступающих в более поздних стилях smooth jazz, relax, soul. Очень нравятся funk и всевозможные популярные песни в джазовых обработках. В моем репертуаре есть композиции в этих направлениях, и с ними я выступаю.

– Несколько лет назад у тебя состоялся собственный сольный концерт «Джаз и не только». Тогда в твой адрес звучали пожелания писать собственную музыку. Есть ли пробы аккорда?

– Да, и это получилось не запланировано, а совершенно спонтанно. Я даже не представляла, как это делается. Но однажды, весной минувшего года, я что-то наигрывала: один аккорд, другой, третий… И на этом все. Получилась небольшая песня, точнее музыкальная зарисовка. Она на белорусском языке, называется «Мая вясна». Короткая песенка, так и осталась… на трех аккордах. Если ее будет слушать музыкант, возможно, скажет: «Ну что это такое – три аккорда?» Но я не композитор. Какой с меня спрос? Но если вдохновение пришло, стоит ли ему перечить? Я поместила мелодию в социальную сеть, и она нашла отклики у некоторых слушателей. Для меня это радость.

– Катя, хочу спросить у тебя еще об одном… Ты солистка  народного ансамбля еврейской музыки «Шалом». Как так произошло, что ты попала в его состав?

– Случайно. Предыдущая солистка временно не смогла выступать из-за того, что ушла в декретный отпуск, и предложила мою кандидатуру вместо себя. То, что я по национальности белоруска, тоже не стало препятствием. В «Шаломе» отношения между музыкантами очень теплые, дружеские, а это один из главных залогов творческого успеха. В этой команде мне нравится все!  Да и как может не нравиться  чуткое, заботливое и всегда уважительное отношение друг к другу?!

– Еврейская музыка – какая она? Какие ощущения у тебя вызывает?

– Я бы сказала, особенная: глубокая, философская или, напротив, заводная, легкая и озорная. А вообще, она разная. У нее есть и свои отличительные особенности – это изысканные интонации, ее всегда узнаешь и отличаешь от любой другой национальной  музыки. Еврейская музыка добрая и искренняя. Она вызывает ощущение естественной грусти и безграничной радости, а в итоге культивирует и утверждает жизнелюбие.

– Расскажи подробнее о работе в составе «Шалома».

– Мы исполняем песни на русском, белорусском языках, на идише и на иврите. Много репетируем. Играем, что называется, живую музыку, а также поем под минусовые фонограммы. Мне посчастливилось с «Шаломом» побывать и выступить в Эстонии, Литве, Польше, Словении, Австрии, Италии, Молдове, Украине. Участвуем в республиканских фестивалях национальных культур в Гродно. Сейчас активно готовимся к знаменательному концерту, посвященному 25-летнему творческому юбилею «Шалома». Прозвучат и две новые песни – это «Шалом» и «Гимн любви». Последняя – в дуэте с Ларисой Шабалиной, талантливой вокалисткой, которая недавно была приглашена к сотрудничеству с ансамблем. В этом году у нас есть хорошая новость:  ансамбль «Шалом» снова выиграл грант голландского еврейского гуманитарного фонда (кстати, уже не в первый раз). Используя эту финансовую поддержку, мы выпустили юбилейный диск, издаем буклеты, записываем в студии новые песни и готовим наш большой концерт.

– В репертуаре ансамбля «Шалом» есть уникальная песня «Мястэчка», и даже снят редкостный по замыслу клип. Как осуществлялся этот проект?

– Да, особое место в репертуаре ансамбля «Шалом» занимает песня “Мястэчка”. И это действительно, как вы заметили, редкостное выражение творческой идеи. Эта песня не простая – она имеет необычное патриотическое и историческое значение. Однажды папин шахматный приятель Вольф Рубинчик из Минска подарил отцу книгу стихов еврейского поэта Ильи Злотника, писавшего главным образом на идише. Поэт Илья Леонидович Злотник родился в 1922 г. в местечке Лапичи Могилевской области. Во время войны служил корреспондентом в Красной Армии прямо на линии фронта. Имел боевые награды. После войны долгое время работал журналистом в «Настаўніцкай газеце». А в 1990 году вместе с семьей переехал в Израиль и прожил там остаток своей жизни – до 2006 года. Другой еврейский поэт Феликс Хаймович, проживающий в Беларуси, перевел этот сборник стихов с идиша на белорусский. И вот Вольф Рубинчик предложил моему отцу, как композитору, переложить хотя бы одно из стихотворений из этого сборника  на музыку. Отцу сразу же приглянулись стихи под названием “Мястэчка”. Так в 2010 году появилась еврейско-белорусская песня “Мястэчка”. Мой брат Алексей Сыманович сразу же снял клип к этой песне, и мы ее записали. Примечательно, что видеоряд начинается со звуков природы, плавно переходя в обзор городской окрестности, панорамы величественного Иерусалима. В этом месте звучат завуалированные интонации древнееврейской музыки с одновременным сочетанием часто используемых эолийского, дорийского и фригийского ладов народной музыки, которые наиболее свойственны еврейскому музыкальному этносу. При этом в аккомпанементе используются еще и тембры забытых этнических еврейских музыкальных инструментов. После интродукции, как знак народности, вдруг начинают вокально проговариваться еврейские народные междометия. И вдруг звучание внезапно и в то же время плавно переходит в советско-белорусские песенные интонации. Однако и здесь можно услышать внутри мелодических построений так называемые вставки – “спрятанные” реплики-подголоски еврейского фольклора. А как же иначе?! Зазвучав по-белорусски, еврейская песня не перестает быть еврейской. И не случайно в качестве эпиграфа в клипе мы читаем слова самого Ильи Злотника: ”На кавалкі парэжце – ажыву, уваскрэсну – варта толькі пачуць мне дзе яўрэйскую песню!” После завершения “белорусской” темы композиция снова обрамляется еврейскими интонациями в виде измененной  репризы. Получился своеобразный стилистический синтез-воплощение двух музыкальных культур. Родина еврейского поэта – Беларусь. Она осталась навеки в сердце поэта – даже там, на “земле обетованной”. Недвусмысленно и сам поэт Илья Злотник пишет: ”Ні таты-маманькі, ані сяброў маіх, мястэчка роднае мне толькі мроіцца. О, жаль нязбыўны  мой, мая самотанька! Ну, як жа сэрцайка маё загоіцца?”

Когда я попала в ансамбль “Шалом”, руководитель Михаил Яковлевич Двилянский обратил внимание в одной из моих песен на слишком знакомое слово «мястэчка». Это слово всегда имело историческое значение для совместно проживавших и мирно сосуществовавших много лет на одной территории белорусов и евреев. И он загорелся желанием не пройти мимо белорусско-еврейской истории. И песня быстро и прочно вошла в репертуар ансамбля. Спасибо всем здесь упомянутым людям – они, каждый по-своему, дали жизнь этому замечательному произведению – песне о малой родине.

– Катя, и в завершение  расскажи о своих интересах вне сцены. Чем еще увлекаешься и где черпаешь вдохновение?

– Занимаюсь саморазвитием. Люблю живопись, поэзию, литературную классику. Читаю книги о счастье, о любви, о подсознательном. Из последних прочитанных – «Искусство любить» Э. Фромма, «Парадигма и парадокс счастья» Р. Эйра. Общаюсь с друзьями, выезжаю с ними на природу, путешествую по Беларуси. Прошлым летом побывала в Гомеле, Могилеве, Витебске. В связи с закрытием границ появилась возможность увидеть красоту родного края. Созерцаю природу: закаты, рассветы. На велосипеде исколесила близлежащие деревни, леса, берега озер. Их так много – прекрасных уголков родного края! И мой творческий запал возбуждает не что иное, как Природа!

 

Текст: Ольга Яхонтова
.
Опубликовано 05.05.2021  21:27 

Алла Дробот. Кусочек хлеба

Алла Дробот

Мой брат, Виталий Дробот, некоторое время жил в пансионате для престарелых и инвалидов в Симферополе. Там он познакомился с Петром, пожилым белорусом, который, выпив, плакал и вспоминал о своем детстве, пришедшемся на время войны. Страшные это были рассказы.

В белорусских лесах, в глухомани, стояла маленькая деревенька. До ближайшего села – километров двадцать по чащобам и болотам. Жители – несколько семей, на небольших огородах выращивали в основном картошку и морковь, да ходили в лес по грибы, ягоды и травы. Большого хозяйства не держали, за крупой и мясом, мукой и маслом ездили на подводе в райцентр.

С началом войны жизнь деревни превратилась в постоянный кошмар. И без того нищее население деревеньки постоянно подвергалась грабежам со стороны немецких солдат, но больше, чем немцев, жители деревни боялись местного партизанского отряда, который периодически заходил в деревню. Возможно, в другое время партизаны вели борьбу с фашистскими войсками, но, заходя на территорию деревни, они превращались в банду мародёров и уносили с собой всё съестное, всё ценное, угоняли скот и лошадей. В деревне начался голод, пошли слухи, что некоторые жители деревни не брезговали каннибализмом.

В 1942 году в деревне разместились немцы. Фашисты платили погибавшим от голода крестьянам за любую информацию о партизанах, а партизаны жестоко уничтожали тех, кого подозревали в контактах с немцами. Деревня была глухая, магазинов нет, хозяйства разорены полностью. Взрослых мужчин в деревне не осталось, ещё в начале войны ушли на фронт. Кормильцами становились дети. Небольшими группами они ходили по ближайшим деревням, просили хлеба и другой снеди. Еду сортировали по мешкам (хлеб, крупа, овощи), а возвращаясь домой, делили добычу.

Среди жителей деревни была семья – мать, отец и трое детей, совсем ещё маленьких. Старшему, Петру, было тогда всего 8 лет, сестрёнке, Маринке – четыре годика, их братишке – всего год. После ухода отца на фронт Петька поневоле стал старшим, деля с матерью все трудности военного времени.

В тот страшный день Петька с двумя соседскими мальчишками, братьями Васькой и Димкой, пошли побираться. Как всегда, еду делили по мешкам. Петька нёс хлеб, братья – крупу и овощи.

Зайдя в райцентр, мальчишки увидели, как по дороге шли люди, мужчины, женщины, старики и дети. По обе стороны от колонны – гитлеровцы с собаками. Жители райцентра толпились у дороги. Петька стоял, растерянно глядя на медленное шествие, и не понимал, что происходит, но увидел, как в толпе плакали женщины и бросали в колонну хлеб. Кто-то в толпе сказал, что это евреев ведут на расстрел к старой гати.

Среди идущих Петька увидел маленького ребенка, которого нёс на руках отец. Ребёнок просил еды. Петька вспомнил своих голодных брата и сестру, вытащил из мешка кусок хлеба, догнал мужчину с ребёнком и кинул им хлеб.

Васька и Димка, увидев это, подбежали к Петру. Один схватил мешок с хлебом, а второй толкнул его в колонну. Попав в колонну евреев, мальчик попытался вырваться, но фашист с собакой отшвырнул его обратно.

Старый еврей в длинном чёрном пальто подошёл поближе к плачущему мальчику.

«Не плачь, – сказал он, – не надо. Не бойся, мы что-нибудь придумаем, только не отходи от меня», – как мог, он пытался успокоить Петьку.

Колонна вышла за город.

Не скрывая правды, старый еврей объяснил, куда и зачем их ведут. Он взял мальчика за руку и шёл рядом с ним, будто рядом с собственным внуком. Старик укрыл мальчика своим пальто и попросил, чтобы, когда начнут стрелять, он не шевелился и не кричал, что бы ни происходило вокруг…

Расстрела Петька не запомнил. От ужаса он не осознавал, что происходит. Когда раздались выстрелы, он прижался к старому еврею…

Когда солнце село, Пётр пришел в себя от того, что услышал детские голоса. Дети звали родителей и друг друга. Петька вылез из-под лежавшего на нем тяжёлого тела. Старик еврей сумел спасти мальчика, укрыв его собой. Петька не был ранен, но весь в чужой крови. На краю оврага Петька увидел двух девочек и трёх мальчиков. Двое мальчиков вытаскивали из оврага третьего, раненого. Петька помог им. У раненого мальчика была прострелена нога, из неё сочилась кровь, а самый маленький мальчик был весь мокрый и сильно дрожал. Мальчишки познакомились. Младшего звали Шмулик, среднего раненого – Хаим и старшего – Йося.

Петька предложил ребятам идти к нему домой. Пробирались через густой лес. Шмулику было очень плохо, у него поднялась температура, рана Хаима продолжала кровоточить. Мальчики пытались остановить кровь мхом, но ничего не помогало.

Дети хотели скорее убраться подальше от этого места, ведь завтра могли привести ещё людей на расстрел, и фашисты обнаружили бы выживших. Хаим идти почти не мог. Дети кое-как добрались до ельника, нашли ручей, напились и умылись. Девочки, которые тоже выбрались, пошли своей дорогой. На вторую ночь Хаиму стало совсем плохо, он впал в беспамятство, бредил. Укрываясь в ельнике, мальчишки грызли сырые грибы, питались ягодами. На пятое утро после расстрела Хаим не проснулся…

Петька, Шмулик и Йося решили идти дальше. Петьке эти леса были незнакомы, шли наугад. Однажды они вышли к маленькому хутору. Живший там старик накормил детей хлебом с мёдом и дал переодеться. Детской одежды в доме не нашлось, кое-как подогнал своё, но всё-таки это была сухая и чистая одежда. Он же подсказал, в какую сторону идти. Пётр попросил у старика пустой мешок, чтобы домой с пустыми руками не возвращаться – там оставались голодными сестра и брат.

Дорога была долгой, домой Петька пришёл только через полтора месяца. Питались тем, что могли выпросить, грибами и ягодами, все продукты, что им давали, складывали в один мешок. Шмулик сильно кашлял, у него болела спина.

Однако до деревни мальчики добрались. Подошли к ней днём, до темноты прятались в лесу.

На пороге дома Петька увидел мать, она сидела, держа в руках мёртвого братика. Она была не в себе – неизвестно, когда малыш умер, и сколько она так сидела, но, видимо, не один день. Маленькая сестра зарылась в тряпьё на печке и пряталась там, умирая от голода. Петька прошёл в дом и отыскал сестренку, дал ей хлеба и воды.

Мать не сразу узнала Петьку, а когда узнала, то в истерике стала кричать, что прошло почти 2 месяца, как он ушёл, что Васька и Димка давно вернулись с едой, а матери сказали, что Петька с едой от них сбежал. С большим трудом Петька смог рассказать матери, что произошло. Мать была на грани сумасшествия. Узнав о расстрельной яме, пыталась выгнать Петьку с мальчиками в лес, осознав смерть младшего сына и упрекая Петьку за то, что вместо родного брата привёл двоих других. Кое-как Петьке удалось уложить её спать. Тельце маленького ребёнка начало разлагаться, Пётр вынес его из дома и положил в корыто.

Проснувшись, мать снова стала метаться и кричать, ища младшего сына. Мальчики принесли корыто, и стало понятно, что ребёнка надо срочно похоронить. Мать сняла занавеску, завернула в неё ребенка. Похоронили малыша за огородом. Мать, немного придя в себя, велела натаскать воды в баню, чтобы ребята выкупались после похорон. Мальчишки разделись, оставив одежду старика-хуторянина в доме, пошли в баню.

В маленькой деревне все на виду. Увидев, что в доме появились чужие, кто-то из соседей донёс немцам, сказав, что это партизаны. Ребята были в бане, когда в дом ворвались немцы и, увидев взрослую одежду, стали избивать мать. Кое-как ей удалось объяснить, что в доме нет никого, а в этой одежде пришли дети умершей сестры. Только увидев перепуганных голых детей в бане, немцы поверили, что ошиблись, и ушли.

Так в доме неграмотной белорусской крестьянки, ничего не понимающей в политике и почти обезумевшей от горя, поселились два еврейских приёмыша. Чтобы черноволосые мальчики не отличались от белокурых Петьки с сестрёнкой, она стала брить налысо головы мальчиков, причём не только волосы, но и брови. Всем соседям представила их, как племянников.

Но несчастья семьи на этом не окончились. Самое страшное случилось спустя несколько дней, когда пропала Маринка. Сестрёнка играла возле дома, мать была на огороде, мальчишки в лесу грибы собирали. Искали Маринку весь день и ночь, в деревне и в лесу, а под утро, возвращаясь домой, мальчишки учуяли запах мяса и бульона из дома, где жили Васька и Димка. Позвали мать.

Мать отправила детей домой, а сама пошла к немцам и сказала, что Васька и Димка связаны с партизанами и носят сведения им в лес. Немцы долго не разбирались, повесили всю семью – при всех жителях деревни. В доме, в казанках, нашли варёное мясо тела, руки и ноги девочки. А в огороде закопана была голова, внутренности и одежда. Дети в деревне пропадали уже не раз. Так в селе узнали, кто воровал детей, однако, несмотря на это, отношение к матери мальчиков стало откровенно враждебным. А вскоре в одну из ночей к ним наведались партизаны и обвинили мать в сотрудничестве с немцами. Смекалка еврейских детей спасла семью – Йося высадил Шмулика через окно и дал головешку. Шмулик поджёг скирду, солома загорелась, прибежали немцы. Партизаны отступили. С тех пор мама стала работать на немцев – стирала и готовила, а они давали ей еду, не подозревая, что эта еда спасает от голодной смерти еврейских детей. Сами бы эту зиму на одних сушеных грибах не пережили.

Когда Белоруссию освободили, в деревню зашли советские войска. Мать тут же расстреляли как пособницу оккупантов, а подростков отдали в детский дом.

Первое время друзья держались вместе, но однажды в детдом пришли усыновители. Они попросили воспитателей выкупать детей при них, чтобы посмотреть, нет ли у них физических недостатков. Мальчики стеснялись, но женщина принесла такое душистое мыло, что отказаться было невозможно. После этого осмотра Йосю и Шмулика забрали в семью. Пётр же остался в детском доме.

Он жил, как все. Учился, работал, женился. У него родилась и выросла дочь, окончила университет, вышла замуж за немца и уехала в Германию. Отец не мог с этим смириться и прервал с ней всякие отношения. Потом умерла жена, а следом и дочь. В Германии осталась жить внучка.

Пётр крепко запил. Однажды к нему приехала повзрослевшая внучка и предложила переехать к ней, в Германию. Пётр не согласился. Жил в бараке, в тяжёлых условиях.

Прошли долгие годы после войны, и каково же было удивление Петра, когда его разыскали Йося и Шмулик. Оказывается, их усыновила еврейская семья и вывезла в Израиль. После войны специально искали выживших еврейских детей, оставшихся без родителей. В 1942 году, лёжа в расстрельной яме и скитаясь в мокрой одежде по лесам, Шмулик серьёзно застудил почки. Понимая, что он тяжело болен, и жить ему осталось недолго, он вместе с Йосей стал разыскивать своего спасителя.

Братья предложили Петру переехать в Израиль, но тот не захотел. Тогда, видя, в каких условиях живет друг, они определили его в геронтологический пансионат в Симферополе, который расположен на улице Надинского.

Пять лет назад Петя ещё был жив, Шмулик умер, Йося же жил в Израиле. Вот такая история…

От ред. belisrael

Вряд ли можно уже найти живым кого-то из персонажей истории. А может кто-нибудь слышал эту историю от ее израильских героев? Будем признательны за распространение публикации.

Опубликовано 07.06.2020  21:21

История про девочку с улицы Хлебной, послевоенное детство и мечту

/из бесед с Нелли Юхно во время пандемии, редактор — Анна Авота/

“Я не хочу быть просто какой-то “бабушкой Нелли”. Я хочу быть известной бабушкой. Слово “бабушка” у меня не по существу, у меня нет внуков, слово “бабушка” у меня возрастное.”

Нелли Юхно (по мужу) — холодный май, 2020

Нелли 74 года, мы познакомились с ней несколько лет назад на вечеринке традиционных танцев в нашем клубе и с тех пор дружим.

Она вернулась из санатория в конце марта, как раз, когда у нас уже начиналась эпидемия, но не все воспринимали это всерьёз. Нелли решила, раз уж удалось пережить смертельную болезнь однажды, то она не имеет права заразиться каким-то дурацким коронавирусом, и добровольно ушла на самоизоляцию. Домашняя тюрьма для неё — привыкшей танцевать и общаться постоянно — особенно ужасна. Кроме телевизора нет никого, кто составил бы компанию. Интернет она ещё не настолько хорошо освоила. Нелли живёт одна много лет. Минчанка, встретившая любовь всей жизни в Жабинке, переехавшая в город своих надежд — Нарочь и затем сбежавшая оттуда, с верой в лучшее, в Борисов.

И я добавлю — это совершенно обычная, одна из многих история поломанных судеб. Такая, какие нужно рассказывать в мае вместо парадов “победы”.

Первая уличная танцевальная репетиция после 2.5 месячной изоляции — 26 мая, 2020, мы с Нелли задержались, чтобы немного поговорить.

— Я нагуляная. Я 1945-го года, мама пережила всё это. Её первая дочка погибла под бомбёжками, в детском садике. А получилось так, что мама вышла замуж и он ушёл на фронт. А потом она получила известие, что он пропал без вести. А она пряталась от бомбёжек в больнице и там познакомилась с мужчиной, который в этой больнице работал. Ну, и… получилась я.

— А кем мама до войны работала?

— Бухгалтер. Она и  меня принудила. (…?) Ну, потому что я не хотела. Я хотела творческую работу.

— А этот человек из больницы кто был?

— Вроде бы экспедитором работал. Григорий Ильич. Фамилия — Ильин.

— Так это был короткий военный роман?

— Нет. Они пошли в нашу квартиру и стали вместе жить.

— А почему вы не Ильинична, а Яковлевна?

— Так ведь меня усыновили. Вот слушай, кончается война… я же родилась в октябре 45-го. Кончается война и приходит мамин муж, Яков Борисович. (Каждан. — Прим. ред.) А она на руках со мной. И он выгоняет моего отца, и они с мамой живут, и получается сестра Юля. Но всё было очень плохо, потому что… может, это не надо для записи?

— Как хотите, я могу не публиковать.

Нелли, 2 года

— Нет, пусть будет. Просто я хочу сказать, что он пил. И всех бил нас. Мы жили на общей кухне в Минске, и я кричала, плакала. И соседи говорили — когда он тебя бьёт, ори, ори, мы будет стучать к вам и милицию вызывать. И я стала орать, когда он меня бил. Меня, в основном, и маму. Потому что, он говорил — у меня в квартире две бл.ди, одна бл.дь, вторая пробл.дь. Только я не помню, я под какой была фамилией.

— Он ей не мог простить всё вот это?

— Он пил потому что.  Понимаешь, еврей и выжил в плену. Это же нереально.

— То есть, он не пропал без вести?

— Нет! Но ей прислали официальную бумагу — ваш муж пропал без вести.

— А эта бумага сохранилась?

— Нет, что ты. Мама ничего не хранила. Я, вообще, на неё очень обижена. Хотя и нельзя так говорить. Но нас так воспитывали, что Юля меня моложе на два года, а я за ней вещи донашивала. Потому что, первый кусок был всегда Юле, всё было Юле. А почему ещё — я была хулиганистой и училась хорошо. А Юля была спокойная и плохо училась. И на меня учителя жаловались, хотя я получала хорошие отметки.

Нелли Каждан (1945 г.р.) и Юля Каждан (1947г.р)

— А потом Юля вышла замуж за русского и уехала в Израиль. (В уже взрослой жизни сёстры прекратили общаться и не встречались много лет. — Прим. ред.)

— А на какой улице вы жили в Минске?

— Эта улица была — Хлебная. Её сейчас нет. Это во дворе хлебозавода. А хлебозавод тоже в прошлом году снесли. В районе улицы Немиги. От Немиги десять минут. Дом у нас был деревянный без удобств. Мы и воду носили…

— Это частный дом был?

— Было четыре семьи, одноэтажное здание, как деревенский дом.

— А мылись как?

— В баню ходили. Иногда мама грела воду. Носили воду. Я сейчас как вспомню… Я случайно нашла женщину, которая на моей улице жила, закончится коронавирус, я постараюсь с ней встретиться. Она из еврейской общины, которая мне помогает. Случайно разговорились и я говорю — а я коренная минчанка. А она мне — а где вы родились? А я — на Хлебной. А она -— так и я на Хлебной! И больше я не стала с ней разговаривать, я растерялась. И сейчас такой период, я не могу с ней встретиться, но потом обязательно встречусь! Я предполагаю, где она жила. Там, куда через дорогу мы ходили набирать воду.

— Откуда вы её набирали?

— Из колодца. Вёдрами носили воду. И жили мы очень бедно. Потому что мама работала бухгалтером, а когда родилась вторая дочка, она не могла работать. Садика не было, да и он пил, она боялась. Очень бедно жили. Он где-то работал… Я даже не помню. Что-то зарабатывал, но почти всё пропивал. Мама бедная крутилась, денег не было.

— А чем она вас кормила?

— В основном, каши и супы.

— А какую-то еврейскую еду она готовила?

— Мало того, что она не готовила, она меня даже не учила по-еврейски. Не знаю, знала она еврейский язык или нет, она мне, знаешь, что говорила? Она была рьяная коммунистка. Соседи были русские, я прихожу, у них портрет — а кто это? Вижу, что не родня. Это бог. А почему? Ну, вот он нам помогает жить. Я прихожу к маме и говорю — у соседей бог, а где наш Бог? Она — вот видишь, это Ленин? Вот он бог.

Мама Нелли — Ревекка Шаевна Розенблюм, 1914 г.р., ни одного фото отца Нелли и её отчима не сохранилось

— Она, кстати, сказала, что назвала меня Нелли, потому что это созвучно с “Ленин”, в честь Ленина — она сказала. Нелли — Ленин. Она была такая коммунистка! Когда умер Сталин, она рвала на себе одежду, она была  о ч е н ь  коммунистка.  Она была такая коммунистка, что она говорила:  “Мы не евреи, мы живём с русскими — мы русские”. Она не учила меня ни еврейскому языку, ни обычаям — ничему. Я ничего не знаю. То, что я пару слов знаю, я их где-то так услышала.

— А её муж, Яков?

— Тоже нет. И ничего про то, где он был, не рассказывал. Я была маленькая, у нас  эти вопросы не поднимались.  Ну, а я в школе была хулиганистая, играла в футбол и больше дружила с мальчиками. Конечно, я участвовала во всех кружках, я даже пошла на хор, но мне сказали — не пой. Пробовала поступить в драмстудию, тоже не поступила. Но мама ничего этого не приветствовала. Мама считала…  Скорей была я уехала. То есть, я когда окончила техникум и имела право жить в Минске, как минчанка, мама пошла в техникум — чтоб хотя бы меня в Минске не оставили. И я получила направление в Жабинку. Там я и замуж вышла. (Нелли влюбилась, вышла замуж, родился сын. А потом муж встретил свою первую любовь и они расстались. Он рано умер, и Нелли до сих вспоминает о нём, как о своей единственной в жизни любви. — Прим. ред.)

 

Нелли Каждан — 18 лет

— Мама, конечно, меня многому научила — честности, не врать никогда, шить, бережливости и экономии. С другой стороны она много и плохого сделала, но она терпела. Она  в с ё  это терпела. Ей нужно было терпеть алкоголика, ей нужно было нас накормить, одеть. Она за собой не ухаживала. Потому что, ей было некогда.

— А с кем вы дружили в детстве?

— Ты знаешь, особо друзей не было. А почему, потому что мы были нищие. Я плохо одевалась, я всегда была голодная. Мама что-то перешивала из чего-то. Мама всегда что-то перешивала. У меня из покупного почти ничего в детстве не было.

— Игрушки?

— Игрушек не было. Мы жили в такой тесноте и бедности, никаких игрушек не было. Мне настолько детство не запомнилось, потому что были голодные всё время… И вот, понимаешь, нечего вспомнить. Совершенно. Я только помню, что что-то сажала у нас в огородике. Не огородик, а такой скверик.

— Картошку?

— Нет. Цветочки.

Съёмка видеоролика. За время двух с половиной месяцев в самоизоляции Нелли снялась в двух танцевальных видео, одно из них про картошку.

— А вы в детстве уходили куда-то от дома?

— Нет, не за что было ходить. Помню только школа-двор, школа-двор… А двор был большой, у нас во дворе был хлебозавод. И ещё несколько домов. Один был многоэтажный, по-моему, с удобствами. И несколько частных домов. И во дворе, помню хорошо, был вытрезвитель. Вытрезвитель и хлебозавод, такое сочетание. То есть, смотришь, как пьяницы валяются, как их там избивают… и запах этого хлеба. А представляешь, как голодным это было? Запах этого хлеба.

— Что за хлеб был?

— Ситный хлеб. Серый такой. Кирпичный.

— А батоны, булочки, пирожные?

— Этого я не помню, мама никогда не покупала. Покупала хлеб, крупу. Курицу. А свинину — нет. Не по убеждениям, просто она считала, что это не полезное мясо. Но убеждений никаких не было.

— Но вы как-то понимали, что вы — еврейка?

— Дело в том, что я даже одно время скрывала. Когда я училась, всё таки была не нормальная обстановка. Евреев не любили. Когда я пошла в первый-второй класс, евреев называли жидами.

— Вам это было обидно?

— Нет. Я не чувствовала национальность свою и мне не было обидно за национальность, мне было обидно, что дразнят. За эти слова “уй, жидовка”. Но не потому что жидовка. И когда мне было лет двадцать пять даже… Почему вот у меня сейчас дома, я посчитала, париков где-то штук двадцать.

— После болезни? После химий?

(Через год после переезда в Борисов у Нелли обнаружили рак в четвёртой стадии с метастазами, она считает чудом то, что ей удалось выжить и теперь ценит всё, что делает её живой — общение, танцы, велосипед и т.д. — Прим. ред.)

— Нет, как раз вот эти парики у меня появились, когда мне было двадцать пять лет. Потому что у меня вились волосы и меня дразнили жидовкой, и я прятала эти волосы под париками.

— Но, подождите. Вы танцевали сегодня под музыку, которую играет капелла “Жыдовачка”, вас не обижает это?

— Наоборот. Я очень рада. Я даже чувствую это как какой-то комплимент.

— А в детстве?

— Понимаешь, меня не оскорбляло слово “жидовка”, меня оскорблял сам процесс оскорбления. Они могли бы сказать и “корова”. Они просто знали, что я еврейка и им это был повод поругаться.

Нелли на съёмках чёрно-белого немого фильма “Волшебные ножницы”, снятого по мотивам еврейских сказок Клубом исторического танца в Борисове

— Какой наш танец вам больше всего нравится?

— Я люблю одна танцевать. (Хосидл, сольный еврейский танец. — Прим. ред) С меня даже Карина (Подруга. — Прим. ред.) вот сейчас прямо смеялась — ты же можешь, почему ты так не танцуешь? (Фигурные танцы, с определённой последовательностью движений. — Прим. ред.) Я говорю — я не люблю думать! Она — хохочет, как это ты не любишь думать? Говорю — не люблю думать во время танца. То есть я всегда танцую то, что я слышу, мне хочется это показать. То есть, я не люблю все эти два шаги налево, два шаги направо. Я люблю то, что слышу, танцевать. И даже называю это не танцем. Я себе или кому-то кто понимает, может, ты это понимаешь, говорю — это у меня не танцы, я изображаю музыку.

Нелли гуляет в сквере возле своего дома.

— Давайте про мечту.

— Знаешь, я очень много голодала и когда мне было сорок лет, представляешь? Сорок лет. У меня было желание только — поесть курицу. Когда-то я хотела быть не голодной. А сейчас…  Конечно, чтоб пандемия быстрей закончилась. И ещё… Если б у меня был балкон, я бы выходила на него танцевать. Моя мечта, чтобы люди увидели,  что я умею, что я хочу жить и что у меня это получается.

 (Отношения с сыном и его семьёй у Нелли не сложились. Это от него она уехала в другой город. Он узнал о перенесённой ею болезни и операциях только, когда она решила поговорить с ним о передаче квартиры в наследство и позвонила сама. Но отношения не наладились и они не общаются. Нелли считает, что виной всему алкоголь и ждёт, что сын всё же изменит образ жизни. — Прим. ред.)

От ред. belisrael

Не забывайте поддержать автора этой и ряда др. публикаций Наталию Голову (Аnna Avota)

Присылайте свои материалы на самые различные темы.

Опубликовано 29.05.2020 15:53

И. Ганкина. Хаимке

Я расскажу вам историю, похожую на тысячи других историй прошлого века. Я расскажу вам короткую историю о мальчике и девочке, историю, похожую на древнюю притчу.

В тридцатые годы прошлого ХХ века в одном из местечек Западной Беларуси, носящем название Городок,  рядом друг с другом стояло два  дома. В одном из них, побольше, жила крестьянская белорусская семья, не богатая, но и не бедная, а главное – дружная и работящая. В домике поменьше жила семья еврейская: отец, мать и мальчик по имени Хаимке. И так случилось, что наша героиня – маленькая белорусская девочка Валя — любила играть с еврейским соседским мальчишкой, который был чуть младше нее. Большая куча песка возле дома стала местом их встреч. «Обычное дело, обычные игры», — скажете вы и будете совершенно правы. Ведь старшие сестры нашей героини также дружили со своими еврейскими одногодками. Веками на местечковой улице  вперемежку жили польские, белорусские и еврейские семьи. Мальчик Хаимке, как часто бывало в еврейских семьях, не очень любил мамину стряпню (эти бедные еврейские мамы, как они переживают, что ребенок плохо ест), зато с удовольствием садился за стол со своей белорусской подружкой и ее большой семьей. Всплескивала руками расстроенная еврейская мама: «Опять пропадет обед, а он знай наворачивает в соседском доме». Следует заметить, что и отцы наших героев любили угостить друг друга чарочкой в нерабочий день. Эта обычная человеческая жизнь осталась на старой кинопленке. Один из жителей местечка уехал в Америку, разбогател там и во время своей поездки на родину заснял на черно-белую пленку кинокамеры и старые дома, и синагогу, и еврейских школьников с баранками и стариков в традиционной одежде. Заснял и увез эту пленку с собой в Америку, не подозревая, что станет она уникальным документальным свидетельством исчезнувшего вскоре мира.

Фотография довоенных жителей Городка (30-е годы)

Мир  начал меняться уже в 1939-м, но наша героиня была слишком мала, чтобы это понять. Появился красный флаг на здании гмины, зазвучали другие песни, ее старшие сестры стали ходить в советскую школу и бегать со своими еврейскими одноклассниками в советский клуб на танцы.

Были еще какие-то важные перемены, но они не коснулись героев нашего рассказа. Их родителей не арестовали, не выслали в Сибирь, а значит, Хаимке и Валя могли по-прежнему играть друг с другом.

А потом пришли фашисты. Этот момент запомнился очень хорошо. Особенно первое собрание на местечковой площади. Вроде бы ничего такого, но странным рефреном звучало слово «расстрел» в случае нарушения новых правил. Гетто в местечке организовали просто: вместо многовекового привычного соседства с христианами переселили всех евреев на одну сторону улицы да отгородили этот район колючей проволокой. Правда, проволока эта была на первых порах не очень страшная. И мама Хаимке, хорошая портниха, по-прежнему обшивала всех своих белорусских соседок, тайно прибегая на «арийскую» сторону, где хранилась ее швейная машинка.   А у нашей героини появилось важное дело: взять бидон с молоком, пройтись по местечковой улице  и незаметно подсунуть его в укромное место под колючую проволоку. Кто-нибудь из бывших еврейских соседок обязательно, так же незаметно заберет эту драгоценную еду для своих голодных детей. Валина мама правильно рассудила, что именно на младшую  меньше обратят внимание недобрые людские глаза. Идет и идет маленькая девочка с бидоном молока. Хотя у нашей героини были и другие дела, например школа. Я долго пыталась понять, как работала эта школа и чему учили белорусских детей во время оккупации. Но вспомнить что-то важное моя героиня так и не смогла. Ни свастика, ни портрет Гитлера не остались в ее памяти, а возможно, их и не было в классной комнате для младших. Школа то работала, то закрывалась на длительный срок, когда помещение было нужно для каких-то важных дел немецкой власти.

Так прошло какое-то время, и случилось то, что случилось во всех остальных местечках Беларуси. Опустело еврейское гетто, большинство его обитателей было сожжено неподалеку от местечка. Скорее всего, в этом огне закончил свою жизнь и Хаимке. Досталось и Валиной семье: ее отец был арестован за связь с партизанами и провел определенное время в фашистской тюрьме.  Правда,  измученный и постаревший, он все же вернулся к жене и детям, которые уже не надеялись увидеть его живым. Незадолго до прихода Советской Армии большинство домов Городка сгорело при невыясненных обстоятельствах – то ли их подожгли отступающие фашисты, то ли не в меру ретивые партизаны… Этот вопрос до сих пор не дает покоя местным краеведам. Понятно, что дома без хозяев сгорели полностью, а немногочисленное население пыталось сохранить хоть часть построек местечка, в первую очередь свои собственные дома. Чудом уцелел и родительский дом Валентины. (Правда, живут в нем сейчас другие люди. Но это не страшно, жизнь есть жизнь…  Сегодняшний дом нашей героини стоит  на соседней улице Городка.  Яркими пятнами плодов светятся ветви старых яблонь, поражает размером домашняя библиотека, но самое интересное – множество семейных фотографий. В них вся послевоенная жизнь. За чашкой чая  Валентина Филипповна  продолжает свой рассказ.)

Валентина Филипповна Метелица возле своего довоенного дома. Октябрь 2016 г.

Вот вроде бы и вся история… Был Хаимке – и нет его, сгорел в огне Холокоста, как тысячи других еврейских детей. Жизнь покатилась после войны по заведенному кругу с  радостями и печалями, свадьбами и похоронами. Прошлое с каждым днем уходило все дальше, растворялось в тумане, уносилось рекой времени. Так было  в других обычных историях, а я пытаюсь рассказать мудрую притчу.

Прошло много лет… Наша героиня рано вышла замуж, родила троих детей. Жила она с мужем не в родном местечке, а в районном центре неподалеку. Муж занимал хорошую должность, и захотелось Валентине Филипповне сшить обновку к празднику.  И надо же такому случиться, что рекомендованная ей подругами опытная портниха оказалась мамой Хаимке. Видимо, она ушла из местечка незадолго до уничтожения гетто, а возвращаться ей уже было некуда и не к кому. Увидев эту знакомую с детства женщину, моя героиня поняла, что не может шить у нее платье… Не может и всё… «Почему?» Пожалуй, не стоит задавать этого глупого вопроса пожилой женщине.

Прошло еще много лет, наша героиня постарела, похоронила мужа-фронтовика, сына – молодого ученого-физика, который умер так быстро, что ни мать, ни жена не успели даже осознать происходящее. Второй сын, тоже ученый, сейчас живет и работает в Корее, дочка-учительница – в Молодечно. Есть внуки… Она вернулась в родное местечко, живет одна в доме, отмеченном звездочкой в память о муже – ветеране Второй мировой войны. Жизнь как жизнь…

Дом, где сейчас живет Валентина Филипповна

Старый сад

Лица (сын и муж)

Но постоянное чувство обязанности сделать что-то важное  для сохранения памяти о еврейских друзьях ее детства не отпускало, не позволяло заниматься только своими делами и проблемами.

И тут случилось удивительное событие – хутор рядом с местечком купила семья художников из Минска (Франц Тулько и Лина Цивина). Эти новые для бывшего местечка люди поселилась на хуторе вместе с пожилой матерью Лины, а через некоторое время на деревенском кладбище появилась новая еврейская могила – могила Лининой матери. (Странная история, но на этом хуторе до войны тоже жила еврейская женщина, которую муж-нееврей не спас от гетто и уничтожения). Лина и ее муж Франц – люди образованные и неравнодушные – стали интересоваться историей Городка, подружились с Валентиной Филипповной и другими краеведами. И понятная простая цель нашей героини – увековечить память убитых соседей – наконец-то воплотилась в жизнь. В июне 2015 года благодаря помощи государства и еврейской общественности на центральной площади, в двух шагах от здания бывшей синагоги, появился небольшой, но очень важный знак памяти. Впервые за много десятилетий улицы местечка услышали звук еврейской молитвы, жители сейчас уже не местечка, а агрогородка Городок смогли поучаствовать в церемонии открытия памятного знака, а также в международном форуме, посвященном еврейской истории Городка.

Идет по родной улице красивая пожилая женщина – Валентина Филипповна Метелица. В ее  памяти звучат и никогда не умолкнут голоса старого местечка. Дома, справившись с делами, она берет тетрадный лист и рисует схемы улиц своего детства.  Белорусские фамилии, польские, еврейские, дети, взрослые, старики… Богатые и бедные, она помнит их всех и сделает все возможное для сохранения памяти о былом.

Так и заканчивается эта обычная история о мальчике, девочке и памяти, которая не дает спокойно спать по ночам.

Инесса Ганкина

Опубликовано 05.04.2020  08:34 

Залман Багарав. Мое местечко Калинковичи

От belisrael. Предлагаемый ниже очерк вошёл в книгу «Лестница Яакова» (סולם יעקב), находящуюся в Национальной библиотеке в Иерусалиме. Обложку и титульный лист этой книги вы можете увидеть здесь.

 

Это маленькое местечко распростёрлось между лесами и болотами Полесья. Маленький населённый пункт, около двухсот пятидесяти семей. Окружённые десятками белорусских деревень, Калинковичи трепетно хранили свою самобытность.

Все заработки местечковых евреев тесно были связаны с близлежащими деревнями. Лишь несколько семей относились к зажиточным – торговцы лесом, пшеницей, чиновники. Половина местечковцев были «обходчиками деревень»: в основном портные и сапожники, которые ходили по деревням и шили местным одежду, сапоги, да и всё, что те заказывали. Были среди них мелкие торговцы – коробейники, они продавали галантерейные товары или обменивали их на кожу, лён, меха. В воскресенье спозаранку, прихватив с собой инструменты или товары, не забыв при этом талит, тфилин и молитвенник (Сидур), покидали они свои семьи. Целую неделю они работали в деревнях, ели ломоть чёрствого хлеба, принесённого из дома, держась подальше от трефной стряпни сельчан. Работали, молились и спали в крестьянских хатах, и лишь к субботе возвращались домой к жене и детям.

Вторым источником дохода был базарный день. На въезде в местечко стояла церковь – высокое здание, выкрашенное в красный и зелёный цвет. В субботу, воскресенье и в праздники сотни крестьян на телегах съезжались на базар. На длинной базарной улице размещались продовольственные ряды, лотки с инвентарём, тканями и одеждой. Ремесленники – портные, сапожники, шапочники – готовились к базару целую неделю. Все товары ждут покупателей. Скупщики мечутся между крестьянскими подводами, покупается всё – куры, яйца, овечья шерсть, всё, что может дать крестьянское хозяйство. Продав все привезённое, мужики направлялись к местным лавкам покупать «от шнурка до шапки»: масло, смазку для телег, соль, сахар, гвозди, серпа и косы. Местечковые дети в эти дни крутились возле своих родителей-лавочников, присматривая за товаром, уберегая его от нечистых на руку посетителей. Торговцы лесом искали в толпе наёмных рабочих – лесорубов для вырубки леса, взятого у помещика в аренду.

Около местечка проходила железнодорожная полоса Пинск-Гомель. Станция Калинковичи обслуживала также уездный город Мозырь, который располагался в нескольких километрах к югу. Вокруг железнодорожной станции было поселение чиновников и рабочих, обслуживающих станцию. Местным евреям станция тоже давала заработок: извозчики доставляли грузы в Калинковичи и Мозырь, грузчики разгружали вагоны, лавочники обеспечивали всем необходимым жителей станции и пассажиров…

Берко-Губернатор

В районе станции держал свою корчму Берко-Губернатор. Прозвали его так потому, что он был знаком и ладил со всеми – от простых рабочих до руководства станции, почтовых служащих, жандармов и других представителей власти.

В его заведение заходили местные пропустить стопочку горькой и закусить деликатесами жены Берко-Губернатора Фейги-Рейзл, известной в округе приготовлением особенно вкусной «гефилте фиш» и другими блюдами, горячо почитаемыми главой местной жандармерии. Берко-Губернатор, будучи отставным солдатом русской армии и свободно владея русским языком, запросто улаживал конфликтные ситуации, используя свой особый дар красноречия, мудрость, умение «дать на лапу» кому нужно, а в некоторых случаях и силу кулака. Он был консультантом и советником местечковых евреев, ишувников (евреев, живших в деревнях), арендаторов постоялых дворов и земель. К нему обращались, когда нависала угроза прав владения и аренды.

Когда Берко узнавал о готовящихся погромах или разбойничьих нападениях, то, заручившись негласной поддержкой местной жандармерии, он созывал еврейских извозчиков и грузчиков. Особо выделялась семья Нахума Гомона – отца троих сыновей, известных силачей, которые без труда могли вытащить добычу из кареты и отметелить разбойников так, чтобы им никогда больше не захотелось заниматься грабежом.

Берл Рабинович (вероятно, тот же Берко-Губернатор – прим. Н. Эстис) возглавлял отряд местной самообороны в напряженные дни 1905 года, а та же в годы русско-польской войны, когда банды Булак-Балаховича устроили погром в местечке. Многих он спас силой руки своей, силой речи и мудрости. Умер в 1938 году. Да будет благословенна его память.

* * *

За рынком, там, где местные евреи в поте лица зарабатывали себе и своей семье на жизнь, стояли общественные здания. Три синагоги стояли в виде треугольника и имели совместный двор, так называемый «Хацер Бейт Акнесет». Во главе этого комплекса возвышалась Старая синагога (Ди алтэ шул). Справа от неё находилась Малая синагога, а слева – Новая. В старой синагоге, время основания которой никто из местных жителей не мог вспомнить, молились простые горожане – ремесленники и мелкие торговцы. В малой синагоге молились старые евреи, не обременённые заботами о заработке, а также молодые евреи – аврехим (изучающие Тору и еврейские законы – прим. переводчика), живущие на попечении тестя. В этой синагоге не спешили начать молитву спозаранку, однако учили Талмуд до и после молитвы. В новой синагоге, величавой и красивой, с новой мебелью, молились состоятельные евреи, богатые торговцы, а также просвещённые местечковцы, читавшие «Ха-Цфира».

Большинство жителей местечка принадлежали к хасидскому двору Столин. Однако проживал в местечке также Адмор реб Барух-Довид Тверский, потомок реба Нахума из Чернобыля.

Приближенные к ребу Баруху-Довиду хасиды наслаждались светом его проповедей во время застолья на исходе Субботы, он умел мудро и доступно трактовать происходившие в мире события, за советом к нему обращались предприниматели и еврейские общественные деятели из отдалённых городков. Среди его хасидов был также мой отец и учитель Дов-Берл Рабинович, известный умением порадовать сердца хасидов напевами, хасидскими плясками и «казачком».

В праздник Симхат Бейт Ха-Шоава (после Суккот) ребе танцевал со свитком Торы в окружении всех жителей местечка. Рядом с домом ребе проживал реб Шломо Менакер, один из членов знаменитой семьи Глойберман из Пинска. Он был видным общественным деятелем и мудрецом, разбиравшимся во всём происходившем. Его дом отличался ярко выраженными сионистскими настроениями. Сын реба Шломо, Иехошуа Глойберман, был членом кибуца Ягур и одним из старших командиров «Хаганы». Он был убит бандой арабов на пути в Иерусалим в начале войны за Независимость Израиля. Его внук – писатель Цви Кроль.

Третьим духовным авторитетом местечка являлся рав Мордехай (Бен Шломо) Шапиро (1867–1943 – прим. переводчика), выпускник Воложинской йешивы. В молодости он также был коммерсантом, однако по совету жены, ребецн Ципоры, желавшей, чтобы её муж-аврэх унаследовал место отца и был раввином, он пошел учиться в йешиву и получил аттестацию раввина, тогда как она взяла на себя все хлопоты по дому и доходу. Он был вхож в коммерческие круги, так как умел рассудить людей, владел навыками купли-продажи. Даже русские крестьяне (видимо, имеются в виду всё-таки белорусские – belisrael) предпочитали его постановления решениям казённого суда.

В местечке действовали хедеры (школы начального обучения для мальчиков – прим. переводчика), группы по изучению Торы и Талмуда, однако известность Калинковичи получили благодаря ивритскому писателю, сионисту и общественному деятелю Йосефу-Хаиму Дорожко. Он прожил жизнь, полную мук и страданий.

Дорожко (1869-1919) был наделён редкими выдающимися способностями, которые оказались невостребованными и не реализованными полностью в суровых условиях быта заброшенного еврейского местечка Восточной Европы.

Ещё будучи подростком, он очень тяжело болел, его тело и ноги остались парализованы на всю жизнь. Около 30 лет – до самой смерти – он провёл в постели. Он проживал в доме своей сестры на длинной Базарной улице. Руководство общины местечка поручило мужу его сестры собирать налог на мясо при условии, что шурин и его семья позаботятся о больном родственнике-писателе. Торговый дом Высоцкого из Москвы также высылал Дорожко месячное пособие в размере 25 рублей.

По своим взглядам Дорожко был человеком религиозным, и вместе с тем образованным и ярым сионистом. Не выходя из дома, он писал статьи в еврейские газеты, слал письма писателям и национальным общественным деятелям. Посланники сионистских организаций, посещавшие Калинковичи, в том числе Хаим Вейцман (он упомянул Дорожко в своих записях как «праведника из Калинковичей»), Залман Эпштейн, Иегуда-Лейб Каганович рассказывали о неизгладимом впечатлении, которое производил Дорожко.

Его комната была рабочим кабинетом сионистов, образованных евреев и молодёжных кругов городка. Его приносили на носилках в синагогу и на собрания сионистов. Позднее для него смогли приобрести специальную повозку, и мы, молодёжь, запрягались в неё, когда ему хотелось побыть в сосновом лесу недалеко от городка. В этом лесу располагались летние лагеря богачей Киева и Харькова, приезжавших подышать смолистым ароматом.

В этой роще молодёжь собиралась вокруг повозки, иногда к ним присоединялись почетные гости, и все вместе вели завораживающие беседы с писателем. Дорога к роще проходила через пески. По одну сторону дороги находилось еврейское кладбище, по другую – христианское. Повозку везти было нелегко, поскольку находившийся в ней писатель весил не так уж мало, но он относился к нам с симпатией; когда видел, что мы устали, просил немного передохнуть. Пока мы старались отдышаться, он делился с нами давними историями, рассказывал о традициях городка.

С именем Дорожко связана попытка основать в местечке новую еврейскую школу с преподаванием на иврите. В 1909 году Залман Эпштейн опубликовал брошюру, в которой призывал попытаться сделать иврит живым разговорным языком, по примеру того, как это было сделано в Эрец-Исраэль и в нескольких городках России. Дорожко воодушевился этой идеей и принялся немедленно распространять её среди жителей городка. Призывал, чтобы они отдавали всех своих детей в ивритский детский сад и в ивритскую школу, основание которых будет первым шагом по укоренению иврита в качестве разговорного языка. Он подготовил текст решения, которое подписали раввины, габаи синагог, главы общественных учреждений и наиболее авторитетные домовладельцы. Согласно решению, они обязывались поддерживать инициативу, которая постепенно должна была привести к тому, что иврит из языка прошлого станет живым разговорным языком общины.

Вслед за этим решением в начале 1911 года в Калинковичах открылись ивритский детский сад и ивритская школа. Учителями и воспитателями были выпускники Гродненских курсов, в том числе Яков Барам, Авраам-Аба Слуцкий, Эстер Клейнер и Сара Менделеева, да будет благословенна их память. Этот воспитательный центр просуществовал два года и закрылся из-за недостатка финансирования и ссор между преподавателями, один из которых даже написал жалобу о том, что программа обучения не соответствует государственным требованиям.

Неудача очень огорчила Йосефа-Хаима. Он даже склонялся к тому, чтобы покинуть Калинковичи и перебраться в большой город. Долгие годы он вынашивал великую идею – перевести Талмуд на иврит, однако жёсткая действительность не дала этим мечтам осуществиться.

Под влиянием Дорожко некоторые юноши отправились в иешиву города Лида, которую основал рав Райнес (см. о лидском «ешиботе нового типа» здесь – belisrael), а вернувшись в местечко, открыли ивритскую библиотеку. По вечерам и на исходе Субботы молодежь собиралась в библиотеке и беседовали о насущных проблемах. Среди них я припоминаю Иегуду Комиссарчика, пропавшего в горниле революции, Бейниша Миневича, который впоследствии репатриировался в Израиль и работал в сфере образования.

Несколько выходцев из Калинковичей стали известны в писательском мире, среди них Исраэль-Меир Горелик (1873–1956), учитель и писатель, поселившийся в Аргентине, Шломо Сайман (родился в 1895), идишский писатель и фольклорист, живший в США, Залман Телесин (годы жизни 1907–1996 – belisrael), писал на идише в СССР и в Израиле.

Началась Первая Мировая война. Через Калинковичи проходили поезда, перевозившие еврейских беженцев из прифронтовой полосы. Еврейские активисты местечка и члены благотворительных организаций посменно дежурили на железнодорожной станции, встречая беженцев и снабжая их всем необходимым для дальнейшей дороги: продовольствием, одеждой.

В начале 1917 года было свергнуто царское правительство. На улицах местечка стали развеваться красные флаги, евреи вошли в состав городского совета.

Общность судеб и чувство свободы переполняли сердца жителей, невзирая на национальную и религиозную принадлежность. Смена власти взбудоражила и сионистское движение. Еврейская молодёжь принимала участие в бурных дискуссиях в синагогах между активистами Бунда и сионистскими партиями, в подготовке к выборам. Доля участия молодого поколения местечка во всём этом была велика. Но вдруг подули тревожные ветра. Всё чаще слышались призывы к погромам, гражданская война набирала обороты. Большевистская власть пленила сердца молодёжи идеями коммунистической революции.

Представители молодёжи получили ответственные должности в управлении городом, таким образом уменьшая влияние и силу «местных еврейских капиталистов». Большинство еврейской молодёжи продолжало сионистскую деятельность, однако немало молодых евреев присоединилось к комсомолу.

В конце 1910-х гг. власть менялась каждые полгода. Власть гетмана Скоропадского сменилась оккупацией польской армии, а вместе с ней и её союзниками – бандами Булак-Балаховича, которые бесчинствовали, грабили и убивали. Многие люди пали жертвами жестокости этих негодяев, которые зверствовали в округе в 1920 году.

Беспорядки и грабежи не обошли стороной местечко Калинковичи. В одну из ночей, когда в местечко ворвались банды балаховцев, десять евреев, попытавшиеся оказать сопротивление, были зверски убиты. В течение нескольких недель в маленьком городке свирепствовали бандиты, пока не подоспели на подмогу части Красной Армии. Тут же крестьяне округа восставали против советской власти. Юноши местечка взяли в руки оружие и организовали отряды самообороны – порой они даже ценой собственной жизни защищали другие местечки от грабежа и насилия.

Большую часть участников отрядов самообороны составляли члены сионистского движения, которые продолжали сионистскую деятельность и при новой власти. Многие из них пытались нелегально перейти границу, и те, что задерживались пограничниками, отправлялись в ссылку, на каторгу. Те, кому везло, селились в Израиле и с энтузиазмом брались за любую работу – осушали болота Изреельской долины, основывали киббуцы, работали в составе «рабочих отрядов».

Местечко Калинковичи продолжало жить своей жизнью под бременем советской власти до лета 1941 года, когда полчища фашистской армии оккупировали местечко и уничтожили почти всё оставшееся еврейское население. Лишь немногим удалось эвакуироваться и избежать горькой участи. Многие их них присоединились к партизанам, среди них мой брат Йосеф Рабинович (да отомстит Всевышний за его смерть) – он был повешен на городской площади гестаповскими подонками. Многих война разбросала по разным концам Советского Союза.

Местечко Калинковичи было и исчезло…

Залман Багарав (Рабинович), (Калинковичи, 1902 – Ашкелон, 1983)

Перевод Нины Эстис (Модиин-Иллит) при участии Давида Агранова (поселение Алоней Аба). Допускается использование данного перевода в некоммерческих целях со ссылкой на переводчиков и сайт belisrael.info

Опубликовано 28.11.2019  19:23

Андрашникова Циля. Мои воспоминания (1)

 От редактора belisrael.

Недавно просматривая воспоминания, которые были опубликованы вскоре после появления сайта, обратил внимание, что их неудобно читать в том формате, в котором были присланы. А потому решил публикацию разделить на 4 части и чтоб не надо было  использовать дополнительные программы. 

                                                       Андрашниковой Цили Исааковны (урожденной Хапман).

Родилась я в 1928 году в местечке Озаричи, Домановичского района,
Полесской области. Теперь это Калинковичский район Гомельской области, а
родина моя – городской поселок Озаричи.
Пишу по просьбе моего младшего сына Леника, так как я уже на пенсии
и у меня образовалось много свободного времени.
За неграмотность простят меня мои потомки, жили в трудное время.
Все что пишу, сохранилось в моей памяти или же рассказано моими милыми
родителями.

Начну о своем отце. Хапман Исаак Абелевич, 1897 г. рождения.
Уроженец г. Калинковичи. Был он обыкновенный сапожник, но человек
необыкновенный: добрый, веселый, очень дружил с юмором. Пользовался
авторитетом не только среди своих родственников, но и во всех Озаричах. Не
потому я хвалю, что он мой отец. Если спросить наших земляков, а их еще
много в живых, помнят ли они семью Хапмана, то лица их светлеют в улыбке.
О! Хапман! Эта семья была примером, дети были гордостью школы. В большой
бедной семье было всегда весело и дружно. Ох, если бы побывал у нас Шолом-Алейхем, он мог бы написать много забавных и печальных историй о жизни
нашей семьи.

Мама моя – Хапман Броха Ароновна – добрая, любимая, мужественная
труженница родилась в 1900 году в местечке Озаричи. Сколько ей досталось за
свои прожитые 70 лет. Трудности, потери, голод, холод, война, хлопоты и
заботы о большом семействе. По тем временам родить 9 детей было не очень
много. Но самое страшное было – лишиться четырех сыновей и одной дочки.
Мой старший брат Аба, 1920 г. рождения, был светилом (о нем я напишу еще).
Он погиб на войне в 1944 году. Один мальчик Шоломка, 1926 г. рождения, умер
маленьким, братишка Яшка, 1941 г. рождения, умер в конце войны, в 1940 году
у нас умерла девочка Кларка. Брат Арон, 1924 г. рождения, умер в 1968 г.
(много есть о нем воспоминаний). Сколько нужно человеку мужества и сил,
чтобы все это выстрадать и выстоять. Овдовела моя мама в 41 год.

Однажды, было это в 1936 г. , сидела она с ребенком на руках и стала отцу
жаловаться о трудностях своей жизни. И детей растить, и накормить их,
обстирать, в доме убрать, и за хозяйством досмотреть, и огород, и корова, и
куры, и гуси и много других забот. Я в это время сидела и делала уроки и тут
услышала, как заговорил мой батя.

“Моя жена, тебе надо еще немного потерпеть. Ты увидишь, какая жизнь
нас ждет впереди, прекрасная жизнь. Дети у нас способные и они быстро
вырастут и станут учеными (он в этом не сомневался), и они разъедутся по всей
стране, и я тебя повезу ко всем на побывку. Ты ведь кроме коня и воза не
видела другого транспорта. Я покажу тебе поезд. Нет, поездом мы долго будем
объезжать. Я тебя повезу на самолете. А еще я куплю шифкарты (билеты на
пароход) и покажу тебе много замечательного”, — и его фантазия рисовала нам
самые светлые картины, и нам всем было очень весело. Но не дожил он до этих
светлых дней. Проклятая война распорядилась иначе – сколько несбывшихся
желаний, сколько недоученых, сколько погибших, умерших. Но живые продолжают жить, и, как говорил мой отец: “Надо жить как набежит”.

Рассказывали мои родители о начале своей семейной жизни.
Поженились они в 1920 году. У моей мамы была сестра – тетя Хася. Она тоже
тогда вышла замуж. Муж ее, Мотл, был тоже сапожником, и они всегда с моим
отцом вместе работали. Мотл был гордый. Во-первых, потому, что он шил
обувь лучше моего отца, модельнее. Во-вторых, когда у обоих пошли дети, у
Мотла родились две красивые девочки – Лиза и Соня. Он очень ими гордился. У
нас были мальчики – Аба и Арон. Жили почти всегда вместе и, если наварят
большой чугун картошки для всех, то Лиза всегда не пускала, боялась, что ей
достанется мало, а если напекут баранки, всем по паре, то она требовала, чтобы
у нее висел баранок на каждом из десяти пальцев. Аба наш ей всегда уступал и
Мотл говорил что он лэмах (глупый). Мой отец говорил: “Поживем – увидим”.

Когда дети пошли в школу и наш “лэмах” приносил одни пятерки, а Лиза
никогда не могла управиться с учебой и всегда кричала, что ей задали 70 задач,
тогда Мотл вынужден был согласиться, что наш мальчик очень способный.
Другой эпизод, когда я уже сама стала школьницей, и учеба давалась очень
легко, пришел черед моему отцу подтрунивать над Мотлом. В то время
взрослые собирались по вечерам к тете Хасе на чай. Раздували самовар на
древесных углях, каждый приходил со своим кусочком сахара и гоняли чаи.
Посуды тогда тоже не было и пили из чего придется: из кружки, из котелка, из
банки, но было весело, сидели при керосиновой лампе и долго не смолкал смех.

И вот, в один из вечеров, одна девочка со 2 или 3 класса (они жили на квартире
у тети Хаси) попросила решить задачу. Хотя мой отец неплохо решал задачи,
но почему-то у него не получалось. Не могли решить ее Лиза и Соня. Тогда отец
нашел выход:  ”Я сейчас приведу кого-нибудь из своих соплячек и все будет в
порядке”. Прибежал он домой – жили мы через дорогу. Дети уже спали, он
меня разбудил. Мама стала кричать, что он совсем сдурел. Но отец одел на
меня свою фуфайку, взвалил на плечи сонную и понес в гости. Задачка
оказалась для меня легкой, я ее решила, и отец отнес меня домой и вернулся,
чтобы еще долго подтрунивать над Мотлом. “Вспомнишь мои слова,— говорил
он, — как мои соплячки вырастут и вытрут сопли и утрут нос твоим
красавицам” … Не дожили ни один, ни другой до радостных светлых дней, о
которых вместе мечтали.

Я себя помню с 1933 года. Тогда наша семья жила в Калинковичах, в
домике отцовых родителей. Детей нас было четверо. Год был очень трудный,
голодный. В Белоруссии и на Украине не было урожая, и люди в тот период
переезжали с места на место в поисках лучшей жизни. Наша семья тоже
переехала в Озаричи и мы стали жить среди маминых родственников. Трудно
было. Не было у нас жилья, не хватало еды. Я еще была ребенком, но
запомнила те тяжелые годы. Однажды мой брат Аба повел меня с собой. Мы
пришли куда-то, там толпилось много народу. Я не понимала, что это очередь
в магазин. Когда дверь открылась, все хлынули к прилавку. Брат потащил
меня за собой, я перепугалась, что стряслось. Позже он мне объяснил, что мы
постарались и купили для семьи по 1 кг ржаного хлеба. С тех пор я узнала, что
такое хлеб.

Так как у нашей семьи не было еще жилья, то мои родители приняли
такое решение. Жила в Озаричах одинокая старушка – Пашковская Хавка, 1834
г. рождения в своем старом доме. Дом я хорошо помню, жить в нем еще можно
было и бабушка Хавка пригласила нас к себе. Детей у нее не было, муж и
родственники умерли еще в ХIХ веке, некоторые выехали в США, и она жила
тем, что племянники присылали ей в посылках из Америки. Старушка была
очень интересная. Когда мы к ней переехали, ей было 99 лет, но она была в
здравом уме, при полном зрении и слухе. Она ходила сама на базар, чтобы
каждую неделю была свежая курица. Она сама предложила, чтобы мы у нее
пожили, потому что знала мою добрую маму. Мама ей отдельно готовила,
стирала. Дети наши ее уважали, и мы жили одной семьей. Ее очень устраивало,
что к такой глубокой старости она будет под опекой моих родителей, а у нас
пока была крыша над головой.

Запомнила я выборы в Верховный Совет в 1936 году. Бабушку Хавку, как
старейшую избирательницу, возили в клуб и она с трибуны сказала, что
голосует за Сталина.

Прошло еще несколько лет, семья наша увеличивалась и старый дом стал
тесен. В 1937 году отец решил строить новый дом. Я только теперь понимаю,
сколько потребовалось труда, энергии, сил, каких это стоило мук. Тогда не
было состоятельных родителей, чтобы помочь, но надо было и строили. Весь
1937 год длилась стройка и концу года без штукатурки и прочей отделки мы
уже имели новый дом.

Бабушка Хавка, как член нашей семьи, имела свою комнату. Однажды
отец сказал в шутку: “Бабушка, я с Вами обманулся”. На что она ему ответила:
“Я ведь не нарушила договор о том, что буду с вами до конца своих дней.
Правда мне перевалило за сто лет и в этом мое нарушение, что я живу лишние
годы”.

Запомнила я со всеми подробностями тот январьский вечер 1938 г. Аба
наш учился тогда в 10 классе, я – в третьем, Соня и Хана были малышами,
Фанечка только родилась. У отца гостил его приятель и он собирался уходить.
Отец хотел его проводить, но мама с ребенком на руках остановила его и
говорит: “Не уходи, что-то бабушка сегодня долго лежит.” Отец остался.
Бабушка была при полном сознании. Попросила маму покормить ее в постели.
Мама ее покормила. Потом бабушка попросила взбить ей подушки. Только
мама хотела ее приподнять, как она вздохнула и вытянулась. Мама испугалась,
а отец взял зеркало, приподнес к бабушкиному лицу, но она уже не дышала.

Позвали людей, уложили бабушку на лавку, отец сел у изголовья, и я
подсмотрела, что он пишет: “Бабушка Хавка умерла 26 января 1938 года в
возврасте 104 года”. Подсмотрела я, когда ее одевали. Женщины говорили, что
очень чистенькая старушка и ее рубашку рвали на лоскутки по 2—3 сантиметра,
чтобы пришить у себя и прожить такой же век.

В нашей семье весело вспоминали, как мой отец впервые попробовал
изюм. По-еврейски изюм называют “рожинки”. У отца по этому поводу даже
был анекдот. Один еврей фотографировался и сказал фотографу: “Сделай так,
чтобы у меня не был такой широкий рот”. Фотограф сказал: “Когда я буду
снимать, ты скажи “изюм”, и твой рот сузится”. Пока фотограф готовился, тот
забыл, как по-русски изюм и сказал по-еврейски – ”рожинки”, при этом еще
больше расширил свой рот.

Но дело не в этом. Бабушка Хавка регулярно получала из Америки
деликатесы, в том числе и изюм. Для нее одной хватало, и никто из нас не смел
даже подумать, что будет время, когда мы узнаем этот райский вкус. Когда
бабушка скончалась, отец сказал маме: “Никто из нас не проживет такую жизнь
и пока я жив, хочу изюм попробовать”. У бабушки был горшочек как кулачок,
с компотом, и отец сказал, что так как ей уже не надо, то он попробует. Так он
впервые в жизни попробовал компот из изюма.

О своем отце хотелось бы рассказывать бесконечно. Он слишком рано
ушел из жизни. Как я проклинаю эту проклятую войну, которая нас лишила
всего. Я иногда думаю, что никто из нас не унаследовал от отца веселость и
находчивость. Виной всему этому – война. Даже облика отца у нас не осталось,
так как фотографии тогда были роскошью.

Теперь о себе до войны. В 1936 году мой брат Аба повел меня в школу.
Была у нас в Озаричах еврейская семилетка. Я стала ученицей. Первой моей
учительницей была Гельфанд Ида Марковна. Мне очень нравилось в школе,
радость приносила успешная учеба. Мои родители никогда нас не
контролировали, они были уверены, что уроки всегда сделаны. Зато на
школьных родительских собраниях их сажали в президиум, особенно за
воспитание такого сына, как Аба. Он отлично закончил десятилетку, проучился
три курса в Ленинградском кораблестроительном институте, и грянула война.

Мы, младшие, хорошо учились, но очень мало. В 1938 г. закрыли
еврейскую школу, и меня после трех классов перевели в 4-й класс белорусской
школы. Сначала мы даже струсили. Нас, 10-летних детей, знавших только
еврейский язык, посадили рядом с белорусскими детьми. Но освоились мы
быстро, благодаря дисциплине, и продолжали отлично учиться. Но недолги
были наши радости. Проучилась я еще три класса, и, после шестого класса,
кончились мои “университеты”.

Пишу свои воспоминания и думаю, что до войны жить было проще и
веселее. Или это моя детская наивность, но мне казалось, что не было никаких
сложностей. Природа меня наделила хорошей памятью, и я до мельчайших
подробностей могу описать забавные и печальные истории пятидесятилетней
давности.

Лето 1939 года. Я окончила 4 класса и прохажавалась с подружками по
улице. Возле райкома комсомола я увидела, что готовят к отправке детей в
пионерский лагерь. Я пришла домой и говорю своей маме, что я бы тоже хотела
поехать в лагерь. Мама моя решила попросить, чтобы меня тоже взяли. С
полуторагодовалой Фанькой на руках и со мной пошла она в райком. Там во
дворе стояли подводы, на которых отправляли детей. Когда мы зашли, там
было много народу. Комплектовали воспитателей, пионервожатых. Мама
попросила, чтобы меня тоже взяли. Ей ответили что уже поздно, тетенька, где
вы раньше были. Тогда мама говорит: “Ты, товарищ начальник, посмотри. У
меня на руках шестой ребенок и как можно везде успеть, если нужно всех детей
вырастить достойными?”. Один из сотрудников сказал: “Это мать Хапмана
Абы”. И тогда все с большим уважением посмотрели на мою маму. Я
обрадовалась, так как все сказали, что меня надо записать в списки. Вот радость-то какая! Я еду в лагерь! По теперешним временам отправка ребенка в лагерь –
это такие приготовления и хлопоты. А тогда мама принесла мне только майку и
трусы, посадила на подводу и все сборы. Через полчаса мы выехали.
Лагерь был расположен в деревне Хомичи, в 8 км от Озарич. Мы больше
шли пешком, чтобы лошадям было легче. К обеду мы были на месте. Мне тогда
казалось, что счастливее меня нет на свете. Лагерь располагался в старой
школе. Рядом протекала речка. Нам выдали на 10 человек кусок мыла и по
полотенцу. Мы пошли купаться. Пляжных костюмов тогда не было, и мы
одевали длинную майку, застегивали снизу булавкой и получался великолепный купальник. Во дворе школы был большой навес – наша столовая.
Как вкусно нас кормили! 4 раза в день! Как все было интересно! Мы играли в
разные игры, жгли пионерские костры. Ходили мы всегда босиком, шоссе и
асфальта тогда не было. Утром через зеленый луг – все было рядом – бежали на
речку умываться. Освежились – и на линейку, потом зарядка и строем в
столовую.

К некоторым детям приходили и приезжали родители. Я на это никогда
не рассчитывала, потому, что моим родителям на такие нежности не хватало
времени. Но однажды я своим глазам не поверила. Ко мне шли гости – мой
брат Аба с маленькой Фанечкой на руках и моя мама. Они пришли меня
навестить, пройдя пешком 18 км. Как я была счастлива! Аба встретился со
своими учителями. Один учитель – Бровка – сказал: “Дети, к нам приехал на
каникулы выпускник нашей школы. Он был круглый отличник, а теперь он –
ленинградский студент. Берите с него пример, он будет хороший инженер”. Не
сбылись предсказания учителя и мечты ученика. Обоих унесла проклятая
война. Сколько жизней оборвалось, сколько судеб искалечено, сколько
осталось сирот и вдов. Говорят время лечит раны. Но память о тех страшных
годах так держится в сознании, что нет такого дня, чтобы я не вспоминала те
ужасы и страдания. Прошло уже больше 40 лет после Победы, но об этом не
следует забывать. Нет кажется такой семьи, которая бы не понесла тяжелых
утрат. Откуда тогда брались силы вынести все невзгоды, которые на нас
обрушились. Голодные были, полураздетые, но никто не болел, не до этого
было. За 4 года войны мы и врача ни разу не видели.

Не хотелось тогда верить, что больше не придется учиться, а ведь было
такое желание. Бывало во время войны я так плакала и кляла Гитлера,
который отнял у меня самые лучшие и счастливые годы – школьные.
Запомнился мне последний мирный день – 21 июня 1941 года. Мы
гуляли у речки. Подошла ко мне школьная подруга и сказала, что меня
спрашивал директор школы. Тогда были каникулы и школа пустовала. Я еще
зашла в 10-й класс. Выпускники написали на доске, не зная, что будет завтра:

Прощай ты, школьная скамья,
Где плодотворно годы протекали.
Прими меня, родная ты страна,
Чтоб углубиться в жизненные дали”

Не сбылись мечты десятиклассиков, они окунулись в страшное
лихолетье, многих приняла земля…

Подошла я к директору школы и спросила зачем он меня искал. ( Он у
нас был новый, фамилия его была Гулло). Он спросил мою фамилию, я
сказала: “Хапман”. Он поискал в своих бумагах и спросил: “Тебя Соней зовут?“
Я говорю: “Нет, это моя младшая сестра”. Он сказал, что мне и моей сестре есть
похвальные грамоты за шестой и за второй классы. ”Молодцы, у вас славная и
способная семья, я много слышал от учителей о вашем старшем брате”. С
радостью шла я домой, но в тот день я даже не успела похвалиться родителям,
а назавтра 22 июня 1941 года вся радость померкла, все это было уже ни к чему.

Озаричская участковая больница. Построена в 1906, снесена в 1994 году. Фото из архива Владимира Лякина

Продолжение следует

Опубликовано 11.11.2019  21:13

Евреи Белорусской Народной Республики

Борис Ентин Борис Ентин

7 часов назад

25 марта 1918 года в Минске была провозглашена независимость Белорусской Народной Республики. Значительную роль в этом сыграли и местные евреи – ведь в то время они составляли 15 процентов населения Белоруссии. А в крупных городах, таких, как Минск, Витебск, Гродно, Могилев, евреи составляли около половины всех жителей.

В кабинете министров БНР было два еврея – глава Минфина Гелий Белкинд и министр по еврейским делам Моше Гутман, занимавший также пост вице-премьера. Оба были представителями партии эсеров. Правда, еврейские министры оставались в своих должностях всего лишь около двух недель. В середине апреля Белкинд и Гутман, вместе с двумя другими членами правительства, подали в отставку. По их мнению, курс БНР на полную независимость противоречил предыдущим решениям Всебелорусского съезда. В соответствии с ними Белоруссия должна была стать частью федеративного российско-белорусского государства, получив в нем широкую автономию.

В состав Рады БНР вошли и представители еврейских движений – сионисты, бундовцы, активисты партии «Поалей Цион». Среди них выделялись председатель Городской Думы Минска Арон Вайнштейн и старый подпольщик Хаим Хургин, известный ветеранам народовольческого движения как «Сердитый Хаим». Уполномоченным БНР в Вилейском уезде стал 15-летний гимназист из Радошковичей Николай Абрамчик, имевший в своей родословной еврейские и армянские корни.

Всем народам, живущим в Белорусской Народной Республике, было гарантировано равноправие. Избирательное право получали все граждане без ограничения по национальности, религии и полу. Тексты Уставных грамот – постановлений Исполкома Рады БНР – печатались на трех языках: белорусском, польском и идише. Правда, государственным языком страны провозглашался только белорусский. В соответствии с решением Рады, границы новой республики должны были включать «Могилевщину, белорусские части Минщины, Гродненщины (с Гродно, Белостоком и др.), Виленщины, Витебщины, Черниговщины и смежные части соседних губерний, населенных белорусами».

Впрочем, республика в этих границах не просуществовала ни дня. И вообще, реально воплотить провозглашенную 25 марта независимость лидерам БНР удалось лишь отчасти. На то было несколько причин.

Во-первых, Минск в феврале 1918 года был оккупирован немецкими войсками. Германская военная администрация независимого белорусского государства не признала. Во-вторых, в рядах самих белорусских политиков не было единства по этому вопросу. Многие из них, как показывает скорая отставка четырех членов правительства БНР, предпочитали полной независимости автономную Белоруссию в составе Советской России.

В еврейских кругах мнения также разделились. Некоторые, как ушедшие в отставку Гелий Белкинд и Моше Гутман, считали провозглашение независимости преждевременным. Но многие белорусские евреи горячо поддержали эту идею. 12 июля 1918 года в Могилеве состоялось собрание представителей местных общественных организаций, которые приняли постановление о признании власти БНР. Евреи составляли половину населения города, и среди участников собрания их тоже было никак не меньше половины. Постановления в поддержку БНР были приняты также в Бобруйске, Борисове, Слуцке, Несвиже, Новогрудке, Радошковичах и других городах с высокой долей еврейского населения.

Простые еврейские граждане со временем стали считать правительство БНР законной властью, адресом, куда можно обратиться за помощью. История, например, сохранила имя некого Боруха Левина из Вилейского уезда. Он пожаловался в Минск на немецких солдат, забравших у него 1800 яиц. Правительство БНР направило письмо в штаб 10-й немецкой армии с требованием разобраться в этом деле.

Многие видные деятели белорусской культуры видели в евреях естественных союзников в борьбе за независимость своей страны. В ноябре 1919 года поэт Янка Купала писал: «В нашем краю живет много поляков, русских, евреев, татар. Лучшие из этих людей давно уже пришли к убеждению, что свободный белорус в своей независимой стране будет к ним относиться куда доброжелательней, чем белорус, порабощенных чужаками. В свободной, независимой Белоруссии не должно быть «ни эллина, ни иудея».

В это же время Купала написал свое знаменитое стихотворение «Жиды», в котором воспел дружбу между белорусами и евреями. Вот несколько цитат из него: «О, слава вам, белорусские евреи! Я верю вам, хоть вас поливают грязью царь и раб, стар и млад. Вы такие же невольники, как и мы, на изможденной белорусской земле… Вы воскреснете вслед за Беларусью, ваш флаг и наш факел будут вместе жить!»

В своем стихотворении Купала утверждает, что Москва и Варшава натравливали на евреев чернь, в то время как Беларусь «под крыльями своими вас грела, вашей нянькою была». Но есть в нем и одно четверостишье, в котором Купала обращает к евреям горький упрек. Он пишет, что они отреклись от давшего им приют народа, и пошли искать богатство у сильных мира сего. Что имел в виду поэт? По мнению некоторых исследователей, Купала обратил эти строки к Гелию Белкинду и Моше Гутману – еврейским министрам, не поддержавшим идею независимости Беларуси. Возможно, его разочарование вызвало и активное участие евреев в работе государственных органов Белорусской Советской Социалистической республики, провозглашенной в январе 1919 года в Смоленске.

За годы фактического существования БНР территория Беларуси успела несколько раз перейти из рук в руки. В декабре 1918 года немецкие войска покинули Минск, и в январе 1919 года город был занят Красной Армией (Рада БНР переехала в это время в Гродно). В августе 1919 года в Минск вошло Войско Польское. Спустя год Красная Армия перешла в контрнаступление. Белоруссия стала ареной ожесточенных сражений польско-советской войны.

Для евреев это была очередная пора лихолетья. Разразились новые погромы, которые устраивали и красноармейцы, и поляки. Досталось и от белорусов. В ноябре 1920 года в Мозырь под флагом Белорусской Народной Республики вошла армия генерала Станислава Балак-Булаховича. Он объявил о создании белорусской армии и приступил к формированию новых органов власти БНР.

Евреям Булак-Балахович гарантировал равноправие и призывал их помочь независимой Белоруссии в борьбе с большевиками. В доказательство добрых намерений были сформированы новые органы власти Мозыря – евреям в них досталось большинство. Кроме того, идиш наряду с белорусским и польским был разрешен для использования в суде. Но, в то же время, на территории, занятой армией Балак-Булаховича, прошла серия жестоких еврейских погромов. Тысячи домов были разграблены, свыше 300 человек были убиты. Всего же в результате погромов на территории охваченной войной Белоруссии погибли около 1700 евреев.

В марте 1921 года Россия и Польша подписали мирный договор. Вопрос о независимости Белоруссии был отложен на долгие годы. Рада БНР в это время уже находилась в изгнании. Еще в конце 1919 года она перебралась в Каунас, а затем в Прагу. В 1945 году, опасаясь наступающих советских войск, Рада переехала в Западную Германию. Формально она продолжает существовать до сих пор, оставаясь старейшим в мире «правительством в изгнании».

Некоторые члены правительства и депутаты Рады БНР приняли решение остаться в Советской Белоруссии. Практически все они были репрессированы в 30-х годах. Эта участь постигла и еврейского депутата Рады Арона Вайнштейна. Он был арестован в 1938 году, и, по официальной версии, скончался во время допроса от сердечного приступа. В 1938 году не стало и другого еврейского депутата Рады, Хаима Хургина, но он умер в своей постели, в Тель-Авиве. Хургин приехал в Эрец Исраэль в 1921 году и успел и здесь позанимать разные ответственные должности: он был председателем ревизионной комиссии гимназии «Герцлия», членом Совета профсоюзов общих сионистов и так далее. Отправившийся в эмиграцию Николай Абрамчик в 1943 году стал председателем Рады БНР в изгнании и занимал этот пост до конца своей жизни. Он умер в Париже в 1970 году.

Борис Ентин, «Детали» К.В.
На фото: разрушенная синагога в городе Слоним.30
Фото: Unomano Wikipedia commons CC BY 2.5

Оригинал

Опубликовано 25.03.2019  15:30

Поиск. Из истории еврейской общины Красного

 

                    Фото Ривы Бруднер

Возможно это та девочка, которую прятала семья Шапаревичей из Красного.  Дело в том, когда мы собирали воспоминания по теме, обнаружился такой факт. В одну семью красненских жителей из гетто бывшая акушерка Киржова  привела еврейскую девочку, дочку Мордухая  Бруднера.

Известно, что семья Шапаревичей прятала у себя  какую-то девочку. Давно ушли из жизни эти люди, но детям оставили записку  с именем и фамилией девочки. Они знали, что после войны она эмигрировала в Израиль. Прошли годы, записка потерялась. Может это была Рива Бруднер.

***

После 17 сентября 1939 года Красное вошло в состав  Радашковичского района Вилейской области. Через некоторое время лавки и магазины были закрыты. Вместо магазинчиков были образованы 3 кооперативные лавки. Постепенно проводилась национализация промышленных  предприятий. Первыми был национализирован лесопильный завод Бруднера и Дайхеса. После  установления Советской власти начались репрессии. С 1939 по 1941 год определённое количество евреев  было репрессировано в Сибирь, за Урал, в Узбекистан.

                                             Авраам и Касия Флахтман

 

                         Касия и сыновья (Давид, Моше, Цви) Флахтман

Первой из Красного была депортирована семья Авраама Флахтмана.  Во время первой мировой войны Авраам служил в польской армии и получил высшую награду за храбрость.  Затем семья Нахима Мясника, их сын был   руководителем  сионистского движения  «Бейтар” в Красном

Дальнейший ход исторических событий показал, что трагически воспринятые репрессии  для депортированных  еврейских семей стали шансом остаться в живых.

***

Лиля Гершовская

При Польше в Красном большим уважением среди местного населения пользовалась семья врачей Гершовских. Леонид (Июдель) Абрамович по специальности был врачом – гинекологом, а его жена Лаза – зубным врачом.  Они жили  в  большом  доме в  центре Красного. У них была красивая дочь Лиля.

Часто из соседней деревни Мясота к ним приходил Игнатий Александрович  Сергей. Он заготавливал дрова, помогал по хозяйству, особенно перед еврейскими религиозными праздниками. За это получал деньги, которые в то время не так легко было заработать.

В начале войны семью Гершовских, как и всех евреев  из Красного, разместили в гетто. Так получилось, что и в это время им доводилось часто встречаться с  Игнатием  Александровичем. Дело в том, что его дом в Мясоте стоял около мельницы и моста через реку Писаревка, по которому евреев водили на работу в лес. Каждый раз возле дома проходили изнеможенные от тяжелого труда и недоедания евреи. Мужчины всегда шли с пилами и котелками. Вместе с ними на работу гнали и женщин. Из-за того, что люди двигались медленно, колонна растягивалась, а охрана была спереди и сзади. Этим часто пользовались евреи. Когда голова колонны была на мосте, хвост был далеко сзади, тогда несколько евреев забегали в дом и просили что-нибудь из еды. По воспоминаниям дочери хозяина Нины, которой тогда было 10 лет, в основном забегали женщины. На ногах у них была деревянная обувь, обшитая брезентам. Одеты были также кто во что, лишь бы было теплее – заворачивались разными платками и покрывалами. В дом к Сергеям не раз забегали попросить еды и кто-нибудь из семьи Гершовских. Хотя у хозяев  в то время с едой было плохо (в семье было двое маленьких детей), но вареной картошкой и хлебом делились с евреями. Это было опасно и для самих евреев и для тех, кто оказывал им помощь.

Потом в дома жителей д. Мясота расселили немецких солдат, и отношения с евреями прекратились, это стало очень опасным. В доме Сергеев поселили 10 немцев. Они заняли лучшую половину дома, а хозяевам приказали переселиться в меньшую комнату.  Перед самым освобождением в 1944 году  выгнали из дома, и семье пришлось жить в сарае. Начальником у немцев был  злой офицер, которого очень боялись хозяева. Среди  его подчиненных были и такие, которые не цеплялись к семье по мелочам. Один из них, которого  звали Франц, даже угощал детей хозяина пудингом. Франц по национальности был то ли поляк, то ли чех. Днем немцы были на службе, а вечером собирались вместе на ночлег. Разговаривали о довоенной жизни, о своих семьях, показывали один одному фотографии своих детей, жен, родных. Только Франц никогда не показывал свои фотографии, хотя немцы просили его об этом, но он постоянно находил причину и отказывался. Однажды немцам удалось уговорить Франца показать фотографии. Когда он достал из портмоне фотографии и показал, немцы дико смеялись и закричали «юде», «юде». На фотографии жена Франца была темноволосая и очень похожа на еврейку, а возможно, и на самом деле была ей. Франц очень обиделся и больше никогда не показывал свои фотографии.

За некоторое время до уничтожения гетто Гершовский помог своей дочери и еще одному парню выбраться из гетто и отправил их к своему знакомому Игнатию Александровичу из Мясоты.  Весь трагизм ситуации заключался в том, что в доме Игнатия Александровича находились на постое немцы, а у самих хозяев были дети (дочь Нина 10 и сын Толя 13 лет). В доме спрятаться не было возможности. Хозяева решили спрятать их в маленьком сарайчике, в котором держали овец. Там было довольно тепло. Тем более, что в большом сарае стояла корова и каждый раз когда ее доили, то давали им теплое молоко.  Другую еду хозяйка приносила уже из дома. Таким образом еврейские дети пробыли где-то 2-3 недели. У одного из немцев возникло подозрение, что очень часто ходит в сарай хозяйка и все что-то носит туда. Он проследил и поймал хозяйку на месте. К счастью, это был тот Франц, который хорошо относился к семье и у которого, возможно, жена была еврейкой. Он поступил по совести, сказал, что если кто-то из немцев увидит, то расстреляют всю семью, не пожалеют даже детей и приказал, чтобы евреев здесь не было.

И тогда хозяин принял решение переправить евреев в Молодечно к священнику Свято-Покровской церкви, с которым был хорошо знаком.

Кто был этим священником можно только догадываться. С 1937 года в Свято-Покровской церкви настоятелем был Николай Гоман, а с 1941 года вторым священником  стал 27-летний выпускник богословского факультета иерей Авенир Билев. Кто-то из них и принял у себя еврейских подростков.

Игнатий Александрович из-за принудительных работ позже был сильно покалечен. При освобождении в начале июля 1944 года д. Мясота была сожжена немцами. Сгорел дом и семьи Сергеев.

В послевоенные годы Игнатий Александрович  начал строить новый дом на том месте, где стоял сарай.

Примерно через 10 лет, где-то в 1953 году, сидя у окна в новом доме, хозяева заметили, что за рекой напротив их дома остановилась какая-то женщина и все всматривается в их сторону. Она не могла узнать это место и не знала куда идти. Это была Лиля Гершовская.  Она окончила медицинский институт. Лиля рассказала, что парня, с которым она пряталась, немцы поймали и расстреляли. Чтобы легче было прятать Лилю, молодечненский священник с ее согласия окрестил ее в православную веру. Для подтверждения своих слов, показала крестик. Хотя и она, и священник знали, что если бы немцы все же ее поймали, это не спасло бы ни священника, ни девушку.

Лиля угостила Игнатия Александровича и Любовь Петровну конфетами и, искренне поблагодарив, простилась. Больше они не виделись.

(По материалам книги Старикевича С.В. «Красненскія таямніцы»)

Альбом “Из жизни еврейской общины в Красном”

Материал специально для belisrael.info подготовила Алла Шидловская (Красное).

29 апреля 2018 в Красном состоятся мероприятия по случаю 75-летия уничтожения гетто.

Ранее опубликованные материалы на belisrael.info:

Жизнь как чудо. Шимон Грингауз (1)

Жизнь как чудо. Шимон Грингауз (2)

Жизнь как чудо. Шимон Грингауз (3)

В. Карчмит о красненских евреях

Опубликовано 03.03.2018  13:58