(продолжение; начало, 2-я ч., 3-я ч. )

Миква под столом 

Синагога Бродского, превращенная в эстраду. Фото 1930‐х годов

Кашерная миква

В Киеве, городе с многочисленным еврейским населением, до революции были сотни синагог и десятки микв; в мое время, однако, работала только соседняя с нами синагога на улице Щековицкой. В ней собирался миньян, как положено, три раза в день, а в субботу – даже пять миньянов, а то и больше, главным образом, из пожилых евреев.

Существование синагог и проведение в них молитв допускались властями в больших городах, таких, как Москва, Ленинград и Киев, тогда как в остальных, даже таком крупном, как Харьков, все синагоги были закрыты, а коллективная молитва запрещена – в соответствии с законом, запрещающим религиозную пропаганду в общественных местах. Когда старики пытались организовать где‐то подпольный миньян, милиция, как правило, его разгоняла, а инициаторов предупреждали, что если они посмеют еще раз сделать что‐либо подобное, их привлекут к ответственности за организацию незаконных сборищ.

Вместе с тем, хотя и допускалось существование считанного числа действующих синагог, чтобы демонстрировать иностранным туристам «свободу вероисповедания в СССР», строительство и содержание микв со времен Сталина и до развала Советского Союза находилось под тотальным запретом.

А ведь отсутствие миквы делает семейную жизнь религиозных евреев чрезвычайно трудной, а то и вовсе невозможной: без погружения в нее еврейская женщина не может очиститься после ежемесячных кровотечений и остается запретной для близости с мужем. И если летом еще можно окунуться в «естественную микву» – реку, озеро или море, – то зимой ситуация становится безвыходной.

Поскольку мы жили в подвале, мы устроили в нем нашу личную, в полном смысле «подпольную», а еще точнее – «подстольную» микву: папа выкопал прямо под столом глубокую яму, вмещавшую требуемое количество воды (по закону Торы ее должно быть в микве не менее 40 сэа, то есть примерно 350 литров) и тщательно зацементировал ее. Для миквы не подходит начерпанная вода, доставленная в любых сосудах, или из водопровода, а годится только дождевая вода или поступившая непосредственно из есте‐ ственного источника. Так что мы носили с улицы снег и сухой лед в мешках и высыпали его в яму. Таким образом, у нас получилась безукоризненная кашерная миква. Ледяную воду мы согревали, опуская в нее самовар с раскаленными углями.

Арест папы

Миква в нашей квартире функционировала до 1951 года, вплоть до папиного ареста – это произошло прямо на улице, ему даже не дали попрощаться с нами. С этого дня люди боялись приходить к нам, чтобы не быть заподозренными в связях с «врагом народа» или его близкими – обычное дело в те времена. Мы тяжело переживали это: ведь наш дом и наша семья всегда были в самом центре еврейской жизни – и вдруг в один момент мы превратились в «прокаженных»…

Папа провел тогда два года в тяжелейшем одиночном заключении. Освобожден он был внезапно, в Пурим 1953 года; более подробно я расскажу об этом в одной из следующих глав. Он прожил после этого еще семь лет, но, помня, как его арестовали, никогда не выходил из дома один.

Папа в должности ответственного за микву

Как я уже писала, после смерти Сталина преследования религии несколько ослабли. Началась определенная либерализация, и возле нашей синагоги была даже построена миква. Вместе с тем власти изобретали всякого рода уловки и доставляли неприятности евреям, продолжавшим упрямо держаться веры отцов. Разрешив построить микву, они при этом постановили, что каждая женщина, посещающая ее, должна записаться в особую книгу у ответственного за микву, – указав в ней свой адрес. Это должно было запу‐ гать женщин и заставить их отказаться от посещения миквы, поскольку регистрация в качестве верующих могла стать для них и их семей причиной больших проблем.

Чтобы помешать этому, папа согласился принять на себя должность ответственного. Он говорил:

– В моей жизни были разные периоды. В молодости я был йешиве‐бохером(1), потом торговцем кожей, колхозником, заведующим столярной мастерской, мастером по матрасам… А вот вершина моей карьеры, достигнутая под старость: ответственный за микву!

1 Йешиве‐бохер – учащийся йешивы.

Чтобы молодые еврейки могли посещать микву, не ставя об этом в известность власти, он вписывал в книгу вместо них имена пожилых женщин, которые меньше боялись, – разумеется, с их согласия, – а также просил всех приходить в старых, бесформенных, скрывающих фигуру платьях, с накидкой, прикрывающей лицо.

Синагога для экстренных случаев

Как я уже писала, наша квартира служила также «синагогой для экстренных случаев»; об одном из таких эпизодов я хочу рассказать. Были среди нерелигиозных евреев люди, которые хотели бы прочесть кадиш по своим умершим родственникам. Разумеется, самое естественное место для этого – синагога, но в Советском Союзе это было совсем не так просто: разрешенные властями дома молитвы кишели доносчиками и сотрудниками органов. И хотя посещение синагоги формально не являлось нарушением закона, многие из таких людей опасались туда зайти – пусть даже только для того, чтобы прочесть кадиш по отцу или матери в годовщину их смерти. С другой стороны, в те годы было немало сравнительно молодых евреев, в душах которых искра еврейства еще не угасла окончательно и которым было тяжело пренебречь этим своим долгом. У многих это было последней нитью, связывавшей их с верой отцов. Они приходили к папе и просили организовать для них миньян у нас дома – чтобы они смогли прочесть кадиш хотя бы в одной молитве.

Папа всегда был готов помочь и делал это своим особенным путем, претворяя в жизнь слова наших мудрецов, которые он сам часто повторял: «Человек обязан спрашивать себя: когда же мои дела сравнятся с делами Авраѓама, Ицхака и Яакова?» По примеру праотца Авраѓама он использовал внезапный прием гостей в своем доме по случаю кадиша, чтобы влить им в души порцию идишкайт и напомнить об их корнях.

Мне вспоминаются его слова, сказанные им однажды кому‐то из таких своих случайных гостей.

– Представь себе: душа твоего отца пребывает сейчас в Ган‐ Эдене(2) и наслаждается, а вокруг нее – святые и чистые души праведников, выстоявших в тяжких жизненных испытаниях и нашедших, наконец, покой. И тут раздается голос, поднимающийся из нашего низменного мира; он пронзает небесные сферы и достигает запредельных высот: «Да возвеличится и освятится Его великое имя!» И слышатся в высотах голоса ангелов: «Кто он – тот, кто сейчас прочитал кадиш? Чей он сын?» И им отвечают: «Такой‐то, сын такого‐то». «Может ли такое быть? – спрашивает один из ангелов.

– Ведь уста его осквернены запретной пищей; как же он смеет произносить этими устами священные слова?!» Получается, что вместо того, чтобы помочь душе отца подняться в духовном мире и обрести покой, ты ее растревожил. Конечно, ты будешь оправ‐ дываться, говоря, что виноват во всем не ты, а та чуждая всему еврейскому среда, в которой ты живешь и которая определяет все твое существование. Но даже если небесный суд отнесется к твоим доводам с пониманием, остается вопрос: кто или что принуждает тебя есть запрещенную нам пищу? Ведь ты, слава Богу, здоровый молодой человек, и если откажешься от нее, ничего страшного не случится! И если память об отце дорога тебе и до следующего йорцайта ты будешь есть только то, что нам разрешено, – совсем иначе зазвучат тогда слова твоего кадиша. Ведь теперь они будут произнесены молодым евреем, который вынужден жить, волею обстоятельств, в нееврейской среде, – но, несмотря на это, не оскверняет свои уста и свою душу! И тогда ангелы примут твой кадиш и увенчают им, как короной, голову твоего отца в райском саду!

Не раз бывало, что результатом подобных бесед был полный переворот в сознании людей и перемена ими образа жизни. Если раздуть тлеющую в глубине сердца искру еврейского чувства – в нем может разгореться большой костер.

2 Ган‐Эден – райский сад.

Для вознесения своих душ…

По нашей традиции, сыновья читают кадиш и изучают мишнайот в память о своих умерших родителях. Этот обычай связан с известным высказыванием выдающегося мудреца и кабалиста Аризаля, который учил, что слово «мишна» состоит на святом языке из тех же букв, что и «нешама» – «душа». Многие евреи Киева, трезво оценивая советскую реальность, понимали, что их сыновья или другие родственники не будут читать по ним кадиш, а тем более изучать Мишну. Поэтому они учили ее сами и даже органи‐ зовывались с этой целью в группы – для вознесения своих собственных душ после смерти. В нашей синагоге была такая хеврат‐ мишнайот, где даже велись «учетные записи» в особом журнале. Жаль, что я не привезла такой журнал с собой в Израиль. Я думала тогда, что это – повсеместный обычай.

Мой папа изучал Мишну ради своей души непрерывно на протяжении десяти лет, с того дня, когда попал в тюрьму. Интересно, что после его смерти в течение приблизительно того же срока некому было изучать Мишну ради него, а на одиннадцатый год это уже делал мой муж в миньяне, который собирался специально ради этого в нашем доме.

Отцовские наставления

Делиться добром с другими

Мой отец был большим знатоком Торы; на любой вопрос у него был ответ, основанный на неисчерпаемых источниках еврейской мудрости. Я спрашивала его:

– Смогу ли я влиять на людей – ведь мои познания в Торе так скудны? Той мудрости, которую я постигла, ловя каждое слово Учения, произносившееся в нашем доме, с трудом может хватить лишь мне самой – но как же мне приносить пользу другим?

Папа отвечал мне так:

– Наш праотец Авраѓам показал пример всем будущим поколениям евреев, научив нас единственному способу приносить пользу людям и делать так, чтобы они становились лучше: отдавать! Только отдавать – не получая ничего взамен! Подумай хорошенько: как удалось Авраѓаму повлиять на невежественных идолопоклонников, добиться, чтобы они поверили в Творца мира, в то, что Он – один и нет никого другого, что Он сотворил небеса и землю? Во времена Авраѓама каждый был погружен в себя и заботился лишь о себе. Так было до потопа, так осталось и после него. И вот на перекрестке дорог Авраѓам поставил шатер с четырьмя входами, обращенными на все четыре стороны света. Каждого путника, оказавшегося поблизости, приглашают войти внутрь, встречают с ра‐ душием и предлагают деликатес того времени: телячий язык в горчичном соусе(3). И хозяин, один из величайших людей, когда‐либо живших на свете, сам принимает гостя и стоит перед ним, как слуга, готовый исполнить малейшее его желание! Это из ряда вон выходящее явление приводило в изумление всех, кому довелось войти в «постоялый двор» Авраѓама. И когда они спрашивали, что это значит, получали от хозяина ответ: «Все, что вы видите здесь, и сам этот шатер – не мое. Все принадлежит Творцу мира, который утвердил небеса и основал землю, чтобы делиться добром со Своими созданиями, живущим на ней. А я, принимая гостей, лишь исполняю Его волю, не более того!» Эти слова глубоко западали в сердца гостей Авраѓама и оставались навсегда в их душах. А наши мудрецы говорят, что дела наших праотцев – знак для сыновей. И если ты будешь стараться дать людям как можно больше – это станет ключом к запертым сердцам. Людям станет интересно: откуда у тебя эта черта – стремление непрерывно де‐ литься добром с другими? И ты объяснишь им, что это – повеление Торы: любить другого, как самого себя. Тора повелевает также воспитывать в себе и другие хорошие качества, ведь именно этим отличается человек от животного. Вот тогда твои слова будут по‐ буждать людей задуматься о главном, искать и найти дорогу к правде – то есть вернуться к Всевышнему.

3 См. комм. Раши к «Берешит» («в русской традиции – Бытие»), 18:7.

Мера за меру

Папа рассказал мне, как однажды, вскоре после того, как он женился, ему потребовалась значительная сумма денег на одно дело, обещавшее хорошую прибыль. Он обратился к реб Нахуму Коверу, которого называли «банкиром Мозыря».

– Я изложил ему все, – рассказывал папа, – и ждал какого‐ нибудь уклончивого ответа. Но случилось нечто совершенно неожиданное. Богач моментально встал с кресла, сунул руку в карман, достал ключ и обратился к жене: «Шпринца! Вот ключ от тумбочки! Дай реб Лейбе всю сумму, которую он просит!» Заметив удивление на ее лице, он добавил: «Лейбу Майзлику нельзя отказать – потому что он сам делится с другими всем, что у него есть, и часто большим, чем у него есть!»

Только после этого папиного рассказа дошел до меня весь смысл слов Писания: «Посылай свой хлеб по водам, по прошествии многих дней ты найдешь его»(4) и «Мир строится добротой»(5). Мы должны стараться делать добро, не ожидая ничего взамен; но при этом то добро, которое мы делаем другим, непременно вернется к нам – самыми разными путями. Нас ждут тогда долголетие, яркая, насыщенная жизнь и признательность людей. Когда ты поддерживаешь бедняка – это не значит, что именно он вернет тебе то, что ты на него потратил, и наградит тебя. Ведь все евреи – как одно тело и одна большая семья. Всевышний найдет среди них Себе посланника, и тот отплатит тебе за добро.

4 «Коѓелет» (в русской традиции – «Книга Екклесиаста»), 11:1.

5 «Теѓилим» (Книга псалмов), 89:3.

Учитель и наставник

Папа, несмотря на всю его любовь и привязанность ко мне – а на самом деле именно поэтому, – постоянно воспитывал меня, но его слова, зачастую довольно суровые, я воспринимала с благодарностью и запомнила их на всю жизнь.

Прежде всего он учил ценить время и наставлял меня:

– Экономь время! Береги его! Используй его! Когда другие шлют письмо – шли телеграмму; когда другие шлют телеграмму – звони по телефону!

И еще он говорил:

– Когда в городе жизнь течет как обычно, человек может идти посередине улицы без всякой опаски. Но во время войны нужно идти по краю дороги, а нередко добираться до цели окольными путями. То же относится к самому человеку, к его сложному фи‐ зическому и душевному устройству. Если все детали, составляющие его личность, взаимодействуют гармонично, выполняя при этом каждая свою собственную функцию, он может идти посередине дороги, выбирая «средние пути», как о том пишет Рамбам(6). Но если между органами его тела дисгармония и душевные свойства небезупречны – например, есть склонность к гневу или гордыне, – тогда ему следует перейти на противоположную сторону дороги, чтобы в конечном счете вернуться на ее середину.

Все, к чему стремился мой отец, – воспитать во мне достойные качества и наставить меня на правильный путь, по которому я бы шла по жизни. Так, чтобы все люди могли увидеть и оценить мои дела и говорили бы друг другу: «Вот дочь реб Йеѓуды‐Лейба Майзлика; она – копия его во всем, что касается добрых дел». Говоря об этом, он приводил отрывок из Торы: «А вот родословная Ицхака, сына Авраѓама: Авраѓам породил Ицхака»(7). Зачем говорить о том, что Авраѓам породил Ицхака, если выше уже сказано об Ицхаке, что он – сын Авраѓама? Писание подчеркивает этим, что каждый человек, видя Ицхака, узнавал в нем сына Авраѓама – убеждался воочию, что Ицхак – истинный сын своего отца и про‐ должатель его дела.

6 «Ѓильхот деот», 1:4.

7 «Берешит», 25:19.

Священные ценности

Я росла и воспитывалась на ценностях, составлявших неотъемлемую часть нашей жизни. Это настолько вошло в мою кровь, что у меня не было никакого чувства гордости от того, что я тщательно следовала им в большом и малом. В действительности же я просто не видела в следовании принципам Торы ничего такого, что может портить человеку удовольствие от жизни; напротив – всякий раз, когда мне удавалось сделать что‐то трудное, избежав при этом компромиссов, я чувствовала себя счастливой. Папа говорил, что еврейские буквы «шин», «мэм» и «хэт», составляющие вместе слово «самеах» («веселый», «радостный»), – это начальные буквы трех слов: «шабат» («суббота»), «мила» («обрезание») и «ходеш» («месяц»; имеется в виду рош ходеш – празднование наступления нового еврейского месяца). Это – те самые три важнейшие основы еврейской жизни, которые греки когда‐то стремились полностью разрушить в ходе событий, с которыми связан наш праздник Ханука(8). Греки понимали: чтобы еврейский народ перестал существовать, вовсе не обязательно истреблять его физически. Достаточ‐ но уничтожить важнейшие основы, заложенные в трех упомянутых заповедях, – и это неизбежно приведет к утрате им его уникального характера, забвении своего исторического предназначения и растворению в среде остальных народов. Греки, которые в эпоху своего величия насаждали идеи «просвещения» и глубоко чуждой и враждебной нам культуры, сумели понять, что еврей без заповедей Торы похож на дерево, отсеченное от своих корней, обреченное на засыхание и гибель. В каждом еврее, соблюдавшем Тору, они видели главного своего врага – ведь он был живым дока‐ зательством вечности нашего народа.

8 Ханука – праздник в память об очищении Храма и возобновлении служения в нем после разгрома и изгнания греко‐сирийских войск и их еврейских пособников.

¨…Возвращающий души в мертвые тела¨

Бывает, что человек просыпается утром в дурном расположении духа – без всякой видимой причины. Папа объяснил это так:

– Наши мудрецы говорили, что сон – это одна шестидесятая часть смерти, так как во время него определенная часть души оставляет тело и поднимается вверх; по этой причине мы произносим утром «Благословен Ты, Господь… возвращающий души в мертвые тела». И это говорится не просто так – ночью, во сне, человек действительно чем‐то похож на мертвого. Когда душа поднимается, она слышит то, что там, наверху, говорят о ней, и если какой‐то поступок, совершенный человеком накануне, получил отрицательную оценку, она возвращается в тело опечаленной, и он просыпается утром смятенный и подавленный. И наоборот: если человек услышал похвалу в свой адрес, то душа возвращается радостной, и он встает утром в хорошем настроении.

До сегодняшнего дня я стараюсь сделать перед сном что‐то хорошее – и встаю утром бодрая и довольная своей судьбой, свободная от всех забот и волнений, неизбежных в жизни каждого из нас. Жизнь давно научила меня: когда ложишься спать со спокойной совестью, просыпаешься и встаешь счастливой. Я часто вспоминаю слова одного из мудрецов Торы о благословении, которое дал Яаков перед смертью своему сыну Йеѓуде: «Преклонился, лег как лев и леопард, – кто посмеет потревожить его?»(9) Он объясняет, что в этих  словах  содержится  намек  на  чтение  перед  сном  молитвы

«Шма, Исраэль…»(10) («Слушай, Израиль…»), в которой провозглашается идея единства Творца. Если человек ложится вечером спать, победив свое дурное побуждение, как могучий лев побеждает своего врага, – тогда, несомненно, он встанет утром, как лев, хорошо отдохнувшим и бодрым. Но если он лег спать, как осел, оставаясь во власти своего дурного побуждения и вожделений, – возможно ли, чтобы он встал утром, как лев? Тот, кто ложится спать, как осел, и утром встанет, как осел.

9 «Берешит», 49:9.

10 «Дварим», 6:4.

Чаша страданий

Из всех страданий, выпавших на долю моих родителей, муки, связанные с детьми, были самыми тяжелыми.

В такое нелегко поверить, но моя мама была беременна семнадцать раз – и у нее было девять выкидышей. Самой большой трагедией для моих родителей была гибель шести сыновей и дочери. При всем трагизме их потери в повседневной жизни родителей нельзя было заметить даже признаков мученичества и отчаяния: печаль и скорбь, которыми, конечно же, были полны их сердца, уравновешивались их верой в высшую справедливость Создателя и никак не проявлялись внешне.

Что касается мамы, то  привычные  в устах  многих  людей  слова

«Господь дал – и Господь забрал»(11) не были для нее пустым звуком; для нее эти слова, как и другие подобного рода отрывки из Писания, были путеводной звездой. Она никогда не жаловалась на судьбу и не оплакивала себя. На той высокой ступени веры и упования на Всевышнего, на которой она находилась, почти исчезала разница между «дал» и «забрал». Ведь и то, и другое в равной мере – от Него, и если такова Его воля – как можно жаловаться? И поэтому на ее губах всегда были только слова благодарности.

«Не просила ничего» – эти три слова, сказанные в Писании о царице Эстер, характеризуют и мою маму. Я помню ее реакцию на новые платья, которые я ей купила по прибытии в Израиль:

– Твой папа не удостоился увидеть меня в красивом наряде… Она всегда шила себе одежду из простой материи, а потом, по мере износа, выворачивала ее наизнанку…

11 «Йов» (в русской традиции – «Книга Иова»), 1:21.

Пуговица от ребе

Хотя начало этой истории с моей мамой относится еще к довоенным временам, продолжением ее в некотором смысле была вся мамина последующая жизнь. В возрасте сорока лет она заболела воспалением легких и была в тяжелом состоянии. Папа поехал к адмору из Чернобыля р. Шломо бен Циону Тверскому и попросил его молиться за больную.

Адмор был в халате с серебряными пуговицами, на которых было выгравировано изображение Котеля маарави – Западной стены Храма, называемой еще Стеной плача, – с фигурками молящихся. По окружности каждой из пуговиц шла надпись: «Котель маара‐ ви». Адмор отрезал одну из них, дал ее папе и велел передать маме, чтобы она постоянно имела ее при себе – пришила к одежде или надевала на шею. Он посоветовал добавить к прежнему маминому имени еще одно – Алтэ – «старая»: намек на предстоящую ей долгую жизнь – и сказал, что она удостоится дожить до седин и прикоснуться к камням Стены плача в Иерусалиме.

Мама выздоровела, а подарок и благословение Ребе из Чернобыля стали для нее поддержкой и зримым символом надежды. Всегда, во всех трудных жизненных ситуациях она полагалась на Всевышнего и верила, что Он спасет ее от всех бед и невзгод и по‐ шлет ей в конце концов покой и благополучие. Она никогда не выглядела испуганной и озабоченной, даже находясь между жизнью и смертью в Самарканде и во время сложной и опасной операции после перелома ноги перед отъездом в Израиль, о чем я еще рас‐ скажу.

– Я еще не старая, – говорила она в трудные моменты, – и тут не Стена плача!

Пуговица Чернобыльского Ребе была для нее своего рода страховым полисом. И действительно, она прожила долгую жизнь, и подарок Ребе постоянно был при ней пятьдесят с лишним лет.

Другой секрет ее долголетия, по ее словам, состоял в том, что она, что бы с ней ни случалось, никогда не спрашивала: «За что?»

– Если будешь задавать такие вопросы, – говорила она, – может случиться, что тебя позовут на Небеса, чтобы ответить на них, – заберут досрочно и уже не отпустят обратно.

Когда мы с ней оказались в Иерусалиме и я привезла ее на кресле‐коляске к Котелю, она, забыв о больной ноге, встала и, прильнув к камням, сказала:

– Вот я и здесь! Теперь можно и умирать.

После этого она прожила еще четырнадцать лет.

Радоваться тому, что есть

Мама рассказывала мне, что папа какое‐то время после свадьбы был торговцем, и когда он возвращался с ярмарки домой, всегда говорил с радостью:

– Бейля, ты бы только видела, сколько на свете вещей, которые нам совершенно не нужны!

А она в тон ему отвечала, и в этих словах заключалась еще одна важная сторона ее отношения к жизни:

– Бедные люди, они никогда не бывают сытыми! Покупают не потому, что им нужна эта вещь, а из зависти к другим!

Слова эти были сказаны почти столетие назад – насколько же они верны сегодня!

Когда мама входила в чью‐нибудь богатую квартиру, она вздыхала и говорила:

– Какой красивый и ухоженный дом! Как хорошо жить в нем – и как тяжело в нем умирать! Как грустно, должно быть, покидать красивую и ухоженную квартиру – и переселяться в такую тесную… А я не боюсь смерти и могилы. Меня не опустят в нее, а поднимут. Ведь в нашу квартиру надо спускаться на семнадцать ступенек, а моя могила, какая бы она ни была глубокая, будет не ниже, а выше подвала, в котором я сейчас живу. И потому нет у меня проблем, и я не беспокоюсь о том неизбежном, что ждет меня, как и всякого смертного, – расставании с этим миром и со своим временным жильем.

Хорошо помню и другие ее слова, сказанные мне:

– К чему сожалеть о том, чего у тебя нет? Вместо этого радуйся тому, что у тебя есть. Если у тебя нет туфель – радуйся, что у тебя есть ноги!

При этом упоминание о ногах было не случайным: в тот период, в пятидесятые годы, в СССР свирепствовал полиомиелит, так называемый «детский паралич», и множество детей становились инвалидами.

Папа сказал мне однажды, указывая на инвалидную коляску:

– Смотри, Батэле: этим детям уже не нужны туфли. Как же мы должны быть благодарны Господу за то, что эта страшная болезнь не коснулась нас! Ты должна радоваться, что у тебя здоровые ноги, и ты еще наденешь на них новые туфли – сухие и теплые!

Целые туфли – мечта жизни

Люди, у которых есть несколько пар туфель, наверное, недоумевают, почему я уделяю столько внимания такой простой и обыденной вещи. Дело в том, что многие из тех туфель, которые мы видим сегодня в мусорных баках, могли бы в те годы с великим по‐ четом красоваться на витринах магазинов в больших городах СССР, даже в Москве, Ленинграде и Киеве. Так что не следует удивляться тому почтению, с которым я говорю о добротной обуви – предмете вожделения для миллионов людей в промерзшей советской стране.

Зима на большей части ее территории бывает долгая и тяжелая, и сухая теплая обувь – предмет первой необходимости. Мама мастерила мне что‐то вроде сапог в виде мешка из тряпок, выстеленного изнутри ватой, а сверху надевала пару галош, дырявых и рас‐ трескавшихся. В мороз в них было неплохо, поскольку снег и лед не забивались внутрь. Но когда снег был сырой и на улицах стояла вода, она свободно проникала в дыры и трещины, и ноги оказывались прямо в ледяной воде, которую тряпки впитывали в огром‐ ном количестве. Надеюсь, теперь вы понимаете, почему я так подробно, прямо‐таки со священным трепетом говорю о туфлях. Девочкой я постоянно видела во сне целые туфли и говорила, что на первые же деньги, которые заработаю, когда вырасту, куплю себе такие, чтобы всю зиму у меня были сухие ноги.

С одеждой положение было лучше. Мама сама шила для меня красивые платья и вообще все, и ее быстрые руки справлялись с работой без швейной машинки, покупку которой мы не могли себе позволить. Из этого не следует, что на мне было что‐то изысканное; напротив, я всегда была одета просто и скромно. Чтобы я не выделялась среди других и не привыкала производить впечатление своей одеждой, мама всегда шила мне по два одинаковых платья из одной и той же материи – во избежание зависти, чтобы людям не казалось, что я то и дело меняю платья. Меня всегда так воспитывали – не пробуждать в людях зависть к себе, ведь это так же нехорошо, как завидовать другим. Люди говорили:

– Батья всегда ходит в одном и том же платье – но чистом и опрятном.

Нужна самодисциплина

Мои родители как хорошие педагоги создавали в нашем доме атмосферу самодисциплины так успешно, что это могло бы стать примером для многих других семей. Вечером, перед сном, устраивалось подведение итогов дня на основе строгой и беспощадной самокритики. Я подробно излагала перед ними перипетии прожитого дня и с охотой выслушивала замечания. Эффект был налицо: эти вечерние разговоры удерживали меня от всякого рода неразумных поступков – как только мне приходило в голову сделать что‐то, вызывавшее сомнение, мама говорила:

– Батэле! Мне кажется, что если ты поступишь так, то через несколько часов, когда станешь делать свой ежедневный самоотчет, пожалеешь. Лучше побороть искушение, чем потом жалеть о совершенном.

Все слышавшие от меня об этом воспитательном методе и испробовавшие его на своих детях благодарили потом меня за отличные результаты – явное улучшение поведения детей.

Меня не оставляют и неизменно трогают воспоминания о том, как мы садимся втроем, из вечера в вечер, у нашего стола, читаем вместе молитву «Шма, Исраэль» перед отходом ко сну и вслед за ней – видуй(12). Подводим итоги: сколько добрых ангелов было сотворено за прошедший день из наших заповедей и сколько их по нашей вине родились «калеками». Как говорят наши мудрецы, посредством добрых дел человек приобретает себе защитников, и очень важно, чтобы они были силачами, а не хилыми инвалидами…

Торопливая ходьба

Папа часто цитировал слова Талмуда «Торопливая ходьба отнимает у человека одну пятисотую часть света его глаз. И что же возвращает ее человеку? Вино субботнего кидуша и Ѓавдалы»(13) и делал из них такой вывод: если человек занят в этом мире только погоней за пропитанием и удовольствиями – это верный признак дефекта зрения. Ведь он не видит и не чувствует, что все – от Всевышнего, а если это так, то куда ему бежать и торопиться? Творец создал человека и установил, насколько быстро ему следует ходить, и если тот торопится больше, чем ему предопределено, он наносит ущерб своей вере; из этого следует, что его духовное зрение притупилось. «И что же возвращает (остроту зрения) человеку? Вино субботнего кидуша и Ѓавдалы!» Это означает, что когда человек делает кидуш над бокалом вина и произносит: «И завершены были небо и земля» и т. д., – он принимает на себя власть небесного царства и провозглашает свою веру в то, что Господь управляет миром, и все в нем – лишь от Него.

Важный урок: научиться пить водку

Зрелище девушки, лихо опрокидывающей рюмку водки, несомненно, не из самых приятных. А вот мой папа в условиях существовавших в той стране норм поведения научил меня пить водку – и это был верный педагогический прием, оказавшийся для меня весьма полезным.

А дело было в следующем.

12 Видуй – молитва‐исповедь с просьбой о прощении.

13 Вавилонский Талмуд, «Брахот», 43б.

Закончив в шестнадцать лет неполную среднюю школу и параллельно – бухгалтерские курсы, я стала более или менее самостоятельной личностью и устроилась бухгалтером на текстильную фабрику.

Одной из прочных советских традиций были регулярные вечеринки и пирушки по месту работы по всяким поводам и без повода. И это не считая обязательных застолий по официальным праздникам. Обычно это делалось «во имя сплочения коллектива», а по сути – из желания стряхнуть с себя на время рутину, оковы официальности и расслабиться – конечно же, путем приема хорошей дозы алкоголя.

И если не выпить с участниками пирушки, с которыми ты постоянно находишься рядом и работаешь, несколько рюмок спиртного, то они, в силу своей культуры и воспитания не знающие других способов сближения и выражения дружбы и уважения, обидятся, воспримут это как гордыню и пренебрежение ко всему, чем они живут сами, а отсюда уже недалеко до того, чтобы прилепить к человеку ярлык отщепенца и даже предателя, – по принципу «кто не с нами, тот против нас».

«Слабому полу» позволительно было пить вместо водки вино, но для меня это не было выходом из положения: вино я могла пить только кашерное. А если пить, как мужчины, водку, то без привычки можно очень быстро опьянеть, обронить не то слово – и кто знает, чем это может кончиться! Поэтому папа и научил  меня пить ее, чтобы я ни в каких ситуациях не теряла контроль над собой – даже на мгновение.

Научиться отдавать

Однажды я спросила папу, каким образом человек может исполнять заповедь «Люби ближнего, как самого себя»: ведь это – против его природы! Верно, что человек должен преодолевать свои вожделения, дурные стремления и качества характера – но не ломать свою природу, заложенную в него Творцом, ведь о Торе сказано: «И все пути ее – пути мира»! Зачем же насиловать себя? Ведь все, что она повелевает нам, – исполнять заповеди, чтобы тело и душа были при этом в гармонии и действовали вместе, помогая человеку достичь совершенства и счастья в обоих мирах – этом и будущем. В свете всего этого требование к нему любить ближнего так же сильно, как он любит самого себя, выглядит чрезмерным и нелогичным.

Папа ответил мне так:

– Если ты хочешь научиться любить, то прежде должна научиться отдавать. С момента рождения человека его инстинктивное побуждение – брать, получать, и он наглядно демонстрирует его сжатыми кулачками с первых мгновений своего знакомства с нашим миром. Любовь матери к своему ребенку гораздо глубже и сильнее, чем любовь ребенка к ней: ведь мать непрерывно дает и дает ему, тогда как он умеет только брать и брать. Она дает ребенку так много, что он становится как бы частью ее самой, ведь все, что у него есть, – от нее. И потому, если ты хочешь достичь такой ступени – любить ближнего как самого себя – делай добро ближнему так, чтобы он стал как бы частью тебя самой, – а ведь самого себя человек не может не любить!

¨Настоящая бедность – это бедность духовная¨

Папа всегда говорил:

– Настоящая бедность – это бедность духовная, ущербность разума и души. Сказал царь Шломо, мудрейший из людей: «Мудрость убогого презренна, и слова его никем не услышаны»(14). Кто же это – «убогий»? Когда у человека есть телесный недостаток, его называют соответственно: «однорукий», «безногий», «хромой» или «слепой». Но если спросить разных людей, кто такой «убогий», – каждый ответит по‐своему. Из этого следует, что нет здесь ясного, однозначного определения. Для человека духовного «убожество» означает, что тот, о ком так говорят, не приобрел знаний и мудрости, тогда как для человека, погруженного в земные дела, «убожество» означает отсутствие средств на удовлетворение всех его прихотей. Подобным же образом человек может определять, каким он видит самого себя и в чем состоит его суть. Если он считает себя убогим и несчастным, то и окружающие будут воспринимать его таким же. Можно быть счастливым, живя в подвале, – а можно жить во дворце и тяготиться своей долей. Ведь недаром наши мудрецы, отвечая на вопрос, кого следует считать богатым, не связывали это с деньгами и прочим имуществом, которым владеет человек. Они связывали это с его духовностью, с тем, насколько он властвует над своими побуждениями и желаниями, – и сказали об этом кратко и точно: «Кто богат? Тот, кто доволен своей участью»(15). И вот пример этому: в нашем подвале, расположенном на семнадцать ступенек ниже уровня мостовой, люди чувствуют себя хорошо и спокойно. Почему? Потому, что там им улыбаются и принимают приветливо и радостно.

Это наставление, которое папа твердил постоянно, вселяло в меня чувство гордости и уверенности. Я знала: что бы со мной ни случилось, у меня есть духовный багаж, с которым я смогу противостоять любому злу.

Вспоминая свое детство в Самарканде, я вижу папу: больного, истощенного, идущего спать на пустой желудок – с каким чувством он читал молитву «Шма, Исраэль» перед сном, слово за словом… Его глаза светились верой в Творца, в чьи руки он был готов предать свою душу на эту ночь, с тем, чтобы Всевышний вернул ее ему утром освеженной сном и обновленной. Тогда я еще не понимала ни слов, ни общий смысл «Шма, Исраэль…», – но осознавала, что папа произносит сейчас важную молитву; я ощущала это интуитивно, видя его просветленное лицо.

14 «Коѓелет», 9:16.

15 Мишна, «Авот», 4:1.

Экзамен по исправлению душевных качеств

Хотя я и была поздним и потому самым любимым ребенком, а в дальнейшем – единственной уцелевшей из всех детей в нашей многодетной семье, единственной надеждой и опорой моих состарившихся родителей, они меня не баловали, воспитывали строго и приучали обходиться малым. Но все это было наполнено такой любовью, что воспринималось мной как должное. Как я теперь понимаю, главной задачей их воспитания было вырастить меня хорошим, добрым человеком, стремящимся помогать людям.

Первый экзамен по воплощению на практике их наставлений о необходимости деятельной любви к ближнему родители устроили мне в связи с появлением у нас гостя, которого называли «рав из Полтавы». Он жил у нас длительное время, так как должен был пройти операцию по поводу язвы желудка и курс лечения после нее.

Уже заканчивалась суббота, когда к нам пришел молодой еврей и сказал, что у него умер отец и он ищет кого‐нибудь, кто был бы готов посидеть рядом с покойным в эту ночь за небольшую плату.

Рав из Полтавы сказал, что он готов посидеть, поскольку он совсем без денег, но боится, что ночью у него начнется приступ язвы и ему понадобится грелка и несколько стаканов горячего чая, чтобы снять боль.

Я сказала, что могу быть там с ним, и попросила его, чтобы он в это время объяснял мне трудные места из псалмов Давида.

Рав обрадовался моему предложению, и сразу после проводов субботы мы отправились сидеть возле умершего. Рав читал псалмы, объясняя стихи и отдельные слова.

Чтобы не был нарушен запрет Торы находиться наедине с чужим мужчиной, дверь квартиры мы оставили открытой, чтобы люди могли войти к нам в любой момент.

Я, двенадцатилетняя девочка, уже сталкивалась со смертью, но сидеть ночью возле покойника мне еще не доводилось. Мое воображение разыгралось не на шутку; меня охватил страх, и мне казалось, будто умерший подает признаки жизни. Я конечно, изо всех сил старалась крепиться и сосредоточиться на псалмах и объяснениях рава. Этот ужас продолжался нескончаемо долго; стрелки часов, как казалось, еле ползли. В какой‐то момент страх стал таким, что я захотела встать и убежать домой…

Но тут вдруг нашему гостю стало плохо, а ведь я обещала ему, что в таком случае принесу ему из дома горячий чай и грелку. Рав корчился от боли. Времени на размышления не было. Дрожащая и перепуганная, я убежала домой, а перед моими глазами прыгали горящие свечи, стоящие у изголовья покойного, укрытого белой простыней…

Прибежала домой сама не своя, приготовила термос с чаем, наполнила грелку и вернулась в сопровождении папы на свой пост, стараясь при этом выглядеть храброй и уверенной. Утром я вернулась домой с приятным ощущением человека, сделавшего доб‐ рое дело.

Рав из Полтавы был очень доволен моей помощью, и родители тоже наперебой хвалили меня за исполненную заповедь и готовность делать добро живым и мертвым.

То, что произошло, невозможно назвать приятным переживанием, но это, несомненно, дало мне закалку на будущее. С того дня и впредь, когда представлялась возможность сделать что‐то хорошее, но на пути возникала какая‐то трудность, я вспоминала тот случай, и это мне помогало, несмотря ни на что, исполнить свою обязанность.

Свечи Хануки

«Даже немного света разгоняет много тьмы», – так сказали наши мудрецы. То, какую силу несет с собой маленький, скромный свет, мы с особой силой ощущали при мерцающих ханукальных свечах в нашем подвале в Киеве. Никакое самое мощное освещение не может состязаться с силой того света, которым наполняли наши сердца эти свечи! И никакая музыка не в состоянии сравниться с мелодией ханукальной песни «Маоз, цур йешуати…» – «Крепость, твердыня нашего спасения…», которую мы пели втроем.

Привычные нам сегодня ханукийот(16) – восьмисвечники – я увидела впервые уже после приезда в Израиль. В Киеве наша ханукия представляла собой разрезанные пополам картофелины, в которых были вырезаны лунки; туда наливали немного масла – столько, чтобы его хватило на полчаса горения, – и вставляли фитиль. Масло было, конечно, не оливковое, а обыкновенное, которое мы получали по карточкам. За месяц до Хануки мы переставали им пользоваться, чтобы собрать столько, сколько потребуется на весь праздник по самой скромной мерке.

16 Ханукия, мн. ханукийот – ханукальный светильник.

Мы тщательно закрывали окно занавеской, сделанной из простыни, которую мама покрасила в черный цвет, затыкали замочную скважину в двери и усаживались, выключив верхний свет; я – в середине, обняв за плечи родителей, сидевших по сторонам. Папа говорил:

– Крепко обними нас – тройная нить не скоро порвется! В любящей семье дают друг другу силы!

Мы смотрели на наши свечи, на то, как огоньки разгорались и тянулись вверх, – и ощущали, что тем же свойством обладает и еврейская душа: она тоже тянется вверх, к большому Божественному свету… Папа шепотом рассказывал о событиях Хануки: о Хашмонаим – семействе священнослужителей, возглавившем восстание против греков, которые запретили евреям исполнять заповеди Торы, о Йеѓудит, славной дочери этого семейства, и о других героических событиях еврейской истории. Всех их объединяло то, что благодаря своей могучей вере во Всевышнего даже немногочисленные и слабые победили многочисленных и сильных. В нашем тогдашнем горестном положении ханукальные свечи больше, чем что‐либо другое, символизировали несокрушимый дух еврейства, непокоренный и не склоняющийся перед сильным и многочисленным врагом. В нас крепла вера в то, что как в те далекие времена горстка еврейских воинов силой духа одолела могучую греческую империю, так и мы удостоимся устоять и победить громадную советскую державу.

После того, как свечи прогорали положенные полчаса, мы гасили их и прятали нашу ханукию под шкаф.

Преследования за веру

Ложь под маской правды

Непостижимы пути Всевышнего в нашем мире. Слова Торы «Они – поколение изменников»(1) относятся и к людям нашей эпохи. Не может ограниченный ум человека понять, как в стране с такими сильными, незыблемыми в течение столетий религиозными традициями власти объявят войну вере и народ так легко от нее откажется.

В кратчайший срок все перевернулось. Религия не была запрещена официально, но религиозность стала позорным клеймом, ставившим человека вне закона, а вера в Бога – чем‐то постыдным, что нужно было скрывать, как дурную болезнь. А больше всех доставалось евреям, хранившим традиции своих отцов. О героизме таких людей можно писать тома. О преследуемых и замученных, об убитых или умерших медленной смертью в сибирской тайге, куда они были отправлены за исполнение заповедей и изучение Торы.

Ложь и двуличие всегда отличали советскую власть – даже самая лживая в мире газета, издававшаяся в СССР, называлась «Правда». С помощью лжи власти вербовали на свою сторону в стане врага «полезных идиотов», как называл их Ленин, – легковерных западных либералов, высокомерно именовавших себя интеллектуальной элитой и совестью прогрессивного человечества. Эти люди с неимоверной легкостью заглатыва‐ ли примитивную наживку коммунистической пропаганды.

Итак, каждый гражданин был волен исповедовать любую веру – но не имел права вести «религиозную пропаганду» и делать все, к чему можно было приклеить ярлык «религиозное принуждение». Произвольное толкование этих понятий при полной невозможности обжалования действий властей позволяло им подавлять еврейскую религиозную жизнь, оставив евреям самый минимум общественных молитв и обрядов, которые проводились в немногих официально зарегистрированных и находившихся под пристальным наблюдением синагогах. Чиновники, контролировавшие соблюдение этих «демократических правовых норм», даже сооружение праздничного шалаша на Суккот относили к запрещенной «религиозной пропаганде».

Под ту же статью подводилось изучение иврита. Можно было изучать любой язык на свете, кроме него, поскольку его изучение пробуждало национальное самосознание евреев и приближало их к вере отцов.

1 «Дварим», 32:20.

Подпольная синагога

В последние годы правления Сталина люди были так запуганы, что почти перестали приходить в синагогу. Агенты ГБ рыскали всюду; людей хватали в домах и на улице – и бросали без суда за решетку. Синагоги были пусты даже в «грозные дни» – от Рош ѓа‐ шана(2) до Йом‐Кипура.

Я и мама во дворе нашего дома

В 1950 году в Рош ѓа‐шана мы собрали миньян из стариков в нашем подвале. У нас были две проблемы. Первая: как доставить свиток Торы из синагоги? Ведь все свитки, находившиеся там, были на учете у властей, и их категорически запрещалось выносить. На наше счастье, среди участников миньяна оказался один, у которого был собственный небольшой свиток, который он возил с собой во всех своих странствиях во время войны и берег как зеницу ока. Вторая проблема была связана с исполнением заповеди трубить в этот день в шофар(3): как сделать это, не пробуждая любопытство соседей? Шофар у нас был небольшой, и я придумала вот что: в течение нескольких недель до Рош ѓа‐шана я бегала с ним по двору как с игрушечным музыкальным инструментом и трубила в него, чтобы три сотни жильцов нашего дома привыкли к этим звукам и не обращали на них внимания в праздник.

2 Рош ѓа‐шана – еврейский Новый год.

3 Шофар – бараний рог.

Когда в Рош ѓа‐шана пришло время трубить в шофар, я затеяла с соседскими детьми шумную игру; мы разобрали стоявшую во дворе поленницу, перебрасывались чурками и галдели так, что напрочь заглушали звуки шофара.

Милиция в Йом-Кипур

Государственная политика преследования религии продолжалась и после смерти Сталина, – но все же ощущалось некоторое облегчение. Люди опять стали приходить в синагогу по субботам и даже в будни. А в «грозные дни» и в праздники уже собиралось столько народа, что пришедшим позже других не хватало места внутри и они толпились во дворе. И однажды габаи(4), которые, как правило, были ставленниками властей и доносчиками, установили, в нарушение законов субботы и праздников, громкоговори‐ тель, чтобы стоящим во дворе был слышен голос кантора. Папа и с ним еще несколько других стариков, серьезно относившихся к законам Торы, пытались отменить это «нововведение», но ничего не могли поделать.

Пришлось папе и его друзьям организовать на Йом‐Кипур миньян у нас дома; еврей, которому принадлежал небольшой свиток Торы, был среди них.

По‐видимому, кто‐то донес, и в середине утренней молитвы к нам ворвалась милиция. Свиток Торы и все молитвенники были конфискованы, а мужчин отвезли в отделение. Когда их спросили, почему они организовали молитву на частной квартире, все ссы‐ лались на проблемы со здоровьем, в частности, на трудности с дыханием, и говорили, что в синагоге тесно и очень душно.

4 Габай – синагогальный староста.

Из дома забрали и все семейные альбомы. Папу подробно расспрашивали о каждом, кто был снят на фотографиях, – а он и знал‐то не всех. Папа говорил мне потом, что такого Йом‐Кипура, с таким сильным страхом перед высшим судом, перед которым  мы каждый год предстаем в этот день, у него за всю жизнь еще не было. Происходившее в милиции помогло ему в какой‐то мере представить себе, что чувствует человек на небесном суде, когда ему задают вопросы, на которые у него нет ответа. Папа часто повторял:

– В милиции меня научили молиться по‐настоящему.

На следующий день арестанты были освобождены – с предупреждением, что в случае повторного нарушения закона им припомнят все. Молитвенники не вернули, свиток Торы – тоже, и его владельцу не помогли просьбы и мольбы. Он был чрезвычайно подавлен этим, говорил, что лучше бы у него отняли жизнь, – ведь этот свиток был с ним во всех испытаниях военных лет. Однажды, когда он ехал на поезде, милиция обыскивала чемоданы пассажиров, но он успел обмотать свиток вокруг тела и так спас его. В Средней Азии одна община предлагала купить у него этот свиток за большие деньги, а у него тогда не было даже куска хлеба, – но он отказался. А теперь у него его все‐таки отобрали…

Синагоги для интуристов

Политические, экономические и пропагандистские интересы диктовали необходимость оставить в стране хоть что‐то не запрещенное, что можно было бы показывать иностранцам – туристам, бизнесменам и членам разного рода делегаций – в тех городах, куда их допускали, как правило, столичных. Во всех уцелевших синагогах можно было увидеть только стариков: какой молодой человек войдет туда, зная, что там наверняка есть доносчики?

В тех городах, куда иностранцев не допускали, в частности, во многих крупных промышленных центрах, все синагоги закрыли; так было, например, в Харькове. До революции там насчитывалось восемнадцать синагог, не считая многочисленных частных молельных домов. В 1923 году хоральную синагогу превратили «по просьбам трудящихся» в клуб, а потом в спорткомплекс (ее вернули возрождавшейся общине после длительной упорной борьбы только в 1990 году). Более того: когда старики попытались организовать миньян в другом месте, милиция разогнала их силой, пригрозив привлечь к ответственности за «незаконное сборище».

Профессор Арье Голан, приехавший в Израиль из Херсона, рассказывает, что там в пятидесятые годы еще оставалась одна синагога – из многих, бывших до революции. Было там два десятка стариков, и общественная молитва проводилась три раза в день, в субботу и в будни. Однажды к ним явились представители «органов» и приказали собравшимся подписать обращенную к властям просьбу о закрытии синагоги, угрожая, что если кто‐нибудь откажется, его дети будут уволены с работы. Полученные таким путем подписи были переданы в Министерство внутренних дел – и синагога перестала существовать.

Чудеса у могилы праведника

В своих попытках уничтожить религию советские власти воевали не только с живыми людьми, но и с покойниками.

Ребе Исраэль‐Дов‐Бер из местечка Веледники, что в двухстах километрах от Киева, родившийся в 1789 году, известен в мире хасидизма как один из великих праведников своего поколения. Он был учеником адмора р. Мордехая из Чернобыля и автором известной книги «Шеерит Исраэль», посвященной исследованиям в сфере как открытой, так и тайной мудрости Торы. Он прославился также как чудотворец и провидец, который, глядя на человека, мог рассказать о его хороших и дурных поступках. Ребе Исраэль‐Дов‐Бер приближал людей к служению Богу и побуждал к раскаянию даже больших грешников.

На Украине, в Белоруссии и в Польше распространялись рассказы о нем и была опубликована книга «О ребе из местечка Веледники», в которой рассказывалось о том, как он помогал каждому еврею исправить его грехи.

После того, как праведника не стало, религиозные евреи не забывали о нем, и многие навещали его могилу в день годовщины его смерти, 21‐го числа еврейского месяца тевет, да и на протяжении всего года. Люди до сих пор верят обещанию, которое он дал перед тем, как покинуть этот мир: молитвы тех, кто навестит его могилу, не останутся безответными. Также передают из уст в уста его предвидение о том, что настанут времена, когда к ней не удастся подойти, – и тогда достаточно будет прикоснуться к ручке двери, ведущей в каменное строение, возведенное над могилой, чтобы получить помощь.

Во время Второй мировой войны местечко Веледники было разрушено до основания – и только строение над могилой р. Исраэля‐ Дова‐Бера осталось целым после многочисленных бомбежек и обстрелов.

Мы с моей двоюродной сестрой Ритой навещали могилу Ребе дважды в год: 21‐го тевета и в канун рош ходеш месяца элуль. Вот несколько событий, свидетелями которых я была.

Строение над могилой праведника раби Исраэля Дова, будь благословенна его память

После войны в уцелевшем на могиле строении решили разместить трансформаторную подстанцию. Начали рыть яму для фундамента опор трансформатора. Днем роют, а назавтра утром яма оказывается вновь заполненной землей! От вчерашней работы не осталось и следа, и так – несколько дней подряд. Испуганные землекопы забастовали. Кончилось тем, что власти сдались и проект не был осуществлен.

Однажды в нашем доме остановилась женщина из Мозыря, Фейгл Фридман. У нее была тяжелая болезнь внутренних органов, и она приехала в Киев на операцию. Хирурги вскрыли брюшную полость, увидели, что ничем не могут ей помочь, и вновь зашили. Выйдя из больницы, она осталась в нашем доме еще на несколько недель. Мы с ней поехали на могилу Ребе. Припав к могиле, она кричала, рыдая:

– Господи, не дай мне умереть, пока я не женю пятерых своих сыновей, ведь муж мой умер и никто, кроме меня, их не вытянет!

Ее молитва не была напрасной. Она стояла под хупой(5) на свадьбе каждого из детей, а потом нянчила внуков. Мне довелось присутствовать на свадьбе ее самого младшего сына.

Вопреки мрачным прогнозам врачей, Фейгл прожила после посещения могилы праведника еще пятнадцать лет. Она была постоянным гостем в нашем доме всякий раз, когда приезжала в Киев  на сеансы облучения.

Подобные истории передавались из уст в уста.

Видя, что могила праведника остается местом массового паломничества и серьезным фактором укрепления у людей религиозных чувств, власти замуровали вход в строение над могилой и окно. Это не помогло: евреи по‐прежнему приходили туда и брались руками за железные прутья, перегораживавшие замурованный вход. Тогда могилу обнесли оградой из колючей проволоки. Но и тут посетители не отчаялись: кто‐то из них проделал в ограде дыру, скрытую кустарником, и Ребе Исраэль‐Дов‐Бер по‐прежнему продолжал помогать людям.

Бабушка обрезает внука

По советскому закону делать обрезание восьмидневному ребенку – это религиозное принуждение, поскольку ребенок не может воспротивиться операции, производимой без его согласия. Другое дело, если взрослый человек организует обрезание для себя само го; это – его личное дело, и в этом нет преступления. Поэтому еврейским родителям предлагалось подождать, пока мальчику исполнится восемнадцать лет, он станет самостоятельным и сам решит.

5 Хупа – балдахин, под которым проводится свадебная церемония у евреев.

Мне вспоминается случай с одной женщиной, которая сказала сыну, у которого только что родился ребенок:

– Знай, что если ты не сделаешь ему обрезание, я не признаю его и даже не притронусь к нему! Не надейся, что я возьму на руки не обрезанного младенца!

Сын сказал ей:

– Хорошо, делай что хочешь– но на свою ответственность.

Через какое‐то время молодые родители уехали в отпуск, оставив ребенка на бабушку, и та подготовила все для брита и пригласила моэля. Она сама распределила все почетные обязанности: кватера(6), того, кто кладет младенца на кресло Элияѓу(7), и сандака(8).

Когда сын вернулся и обнаружил, что его сын обрезан, он очень испугался: ведь все откроется, когда ребенка принесут на очередной осмотр к детскому врачу или медсестре, – они наверняка донесут в милицию. Он решил опередить события и донес на мать, заявляя, что она сделала это вопреки желанию родителей. Старую женщину арестовали и выдвинули против нее обвинение в осуществлении религиозного принуждения в отношении беззащитного ребенка.

Как нарочно, судья, перед которым она предстала, оказался евреем.

– Как вы посмели нанести ребенку такое страшное увечье? – сурово спросил он.

Женщина не растерялась и ответила вопросом на вопрос:

– Извините, но мне кажется, что вы тоже еврей, и это значит, что и у вас есть такое же увечье?

6 Кватер – участник обряда брит‐мила: мужчина, вносящий младенца.

7 Кисэ Элияѓу – нарядно оформленное кресло, на которое кладут младенца перед обрезанием. Считается, что пророк Элияѓу незримо присутствует во время обряда брит‐мила.

8 Сандак – тот, кому оказана честь держать ребенка на коленях во время обрезания.

– Да, – ответил он, – но ведь это было до революции! А сегодня, по законам нашего государства, делать такую операцию ребенку – преступление!

– Но вам‐то обрезание не повредило и не мешает жить неевреем и вести себя во всем подобно им! – воскликнула она. – И моему внуку это нисколько не повредит, когда он вырастет! Он тоже, как и вы, сможет быть во всем таким же неевреем и коммунистом!

Тут терпение судьи лопнуло. Он затрясся от злости и закричал:

– Что ты строишь из себя дурочку? Пошлем тебя на десять лет туда, куда Макар телят не гонял, и будешь тогда спорить, повредит ему обрезание или не повредит!

Старуха подняла глаза свои к небу и сказала:

– Слава Тебе, Господи! Я думала, что мне осталось жить год или два, – а этот судья обещает мне еще целых десять лет! Спасибо вам, товарищ судья, за то, что подарили мне долголетие!

Все присутствующие в зале покатились со смеху, и даже сам судья не смог удержаться от улыбки.

Тем не менее приговор, который он вынес, гласил: два года условно.

А вот еще один случай, характеризующий обстановку тех дней.

В конце тридцатых годов молодой хасид‐хабадник реб Мордехай Лифшиц, близкий и преданный адмору из Любавичей, киевлянин, попросил у него в своем письме совета относительно предлагаемой ему партии для женитьбы. Ответ от Ребе содержал совет: подождать до получения дополнительного сообщения. Эта переписка вызвала в органах переполох.

Юноша был вызван на допрос. Его пытали, требуя, чтобы он выдал секретный код, содержавшийся, якобы, в тех письмах. Логика следователей была проста: невозможно предположить, что адмор, не знакомый с невестой, возьмет на себя смелость определить, жениться на ней молодому человеку или нет. Так что речь идет о зашифрованной инструкции по осуществлению диверсии, направленной на свержение советского государственного строя, и Ребе в своем ответе приказывает подождать до получения нового распоряжения!

Молодой хасид получил относительно мягкий срок – три года лагерей. Позднее оказалось, что этот приговор спас ему жизнь, поскольку избавил его от еще более страшной участи, постигшей других евреев Киева: смерти от рук нацистов и их местных пособников в Бабьем Яре.

139

Продолжение следует

От редактора belisrael

Для приобретения книги, цена которой 50 шек., обращаться к рабанит Батье Барг по тел. в Иерусалиме 02-6712518. Все средства от продажи поступают в фонд поддержки школы «Ор Батья»

Опубликовано 09.01.2020  14:25