Tag Archives: синагога в Калинковичах

Владимир Лякин. Мэр местечка

В тот субботний день Калинковичи были подобны потревоженному улью. Люди безостановочно сновали со двора на двор, кучками собирались возле развешенных в центре местечка и на каждой улице афишек с текстом на русском и еврейском языках. Грамотеи читали объявление вслух своим необразованным согражданам:

«17 января сего 1925 года в помещении пожарного депо состоится общее собрание граждан с повесткой дня:

  1. Культуродостижения на еврейской улице за 7 лет (докладчик тов. Бабицкий).
  2. Что необходимее – клуб или синагога? (докладчик тов. Левит)
  3. Текущие дела. Начало собрания – 18.00».

На это мероприятие, должное завершить громкую тяжбу между калинковичскими властями и верующими местной еврейской общины, ожидалось прибытие высокого начальства из Мозырского окрисполкома и даже Минска. Более года назад Калинковичский волостной исполнительный комитет «…на основании желания большинства граждан» возбудил перед Речицким уездным исполкомом ходатайство о передаче одного из двух зданий (нового и просторного) здешней синагоги под клуб для культурно-просветительных нужд. Уездные власти одобрили это благое пожелание и отправил бумаги далее по инстанции в Гомельский губисполком. Не дожидаясь формального завершения этого, казалось бы, совершенно ясного дела, калинковичское начальство бесцеремонно выставило раввина с его культовыми причиндалами из «муниципализированного» здания. Инициативная группа комсомольцев и самодеятельных артистов тут же деятельно взялась за переоборудование бывшего религиозного храма в храм искусств. Но произошла осечка.

1-го марта 1924 года Калинковичская волость перешла в состав Мозырского уезда, в связи с чем бумаги отправили по второму кругу и далее в Совнарком БССР. А там уже находилась подписанная 452 верующими коллективная жалоба на чиновничье-комсомольское самоуправство. «Мы, нижеподписавшиеся граждане местечка Калинковичи, – говорилось в ней – верующие прихожане старой синагоги заявляем свой энергичный протест против насильственного захвата новой синагоги. Занятием последней стеснили прихожан старой синагоги, 500-600 человек на помещение в оставшейся старой синагоге. Захваченная синагога, расширяемая и перестраиваемая под театр, тесно прилегает к нашей синагоге, что плохо как верующим, так и развлекающимся в театре, приведет к вечной вражде и столкновениям, и это не должно быть допущено государством, ибо как те, так и другие, такие же граждане республики, несущие все тяжести налогов, призывных наборов. Мы имеем законное право на моление в нашей синагоге, что законом, по крайней мере, не запрещено. Посему просим Вашего содействия в воспрещении постройки театра из синагоги».

Составленный грамотным юридическим языком документ произвел в Минске должное впечатление, и оттуда последовало распоряжение прекратить незаконные деяния. Но председатель волисполкома П.И. Куприянов и его помощники так просто сдаваться не собирались. 31-го мая, мобилизовав партийцев и молодежь, они провели общее собрание жителей, где большинством голосов было подтверждено прежнее решение по изъятию у верующих синагоги. Там же постановили отчислить каждому на цели переоборудования здания однодневный заработок (1500 рублей). Тогда верующие отправили в Мозырь и Минск новую жалобу. Создалась патовая ситуация, которую и должно было окончательно разрешить назначенное на 17 января очередное общее собрание калинковичан. Народ потянулся на сход задолго до его начала. В просторном пожарном депо, очищенном по этому поводу от инвентаря и водовозного транспорта, установили украшенный кумачом стол для президиума и длинные деревянные скамьи для остальных. На одной из них сидел 65-летний старик в очках, к которому окружающие обращались очень уважительно. Это был один из авторов обоих коллективных писем.

…В 1860 году в многодетной еврейской семье Зеленко (иногда писались как Зеленка) родился новый калинковичанин. Малыша нарекли именем Зусман (на идиш – «добрый человек»), но называли Зусь – как знаменитого хасидского (течение в иудаизме, к которому принадлежала местная община) проповедника, автора мудрых наставлений. Семья из трех поколений, живших под одной крышей, в быту ничем не отличалась от соотечественников. В пятницу вечером, по еврейскому концу Каленковичей ходили служки из синагоги и стучали в окна лавок, напоминая об окончании работы. Все семьями шли в синагогу, а по возвращению домой начинался праздничный ужин. Тогда хозяйка подавала фаршированную рыбу, бульон с домашней лапшой и мясное блюдо, иногда даже кофе. Но кончалась суббота, и наступали будни с многочисленными заботами и тревогами.

Первое в жизни серьезное поручение, которое доверили маленькому Зусю, была пастьба и охрана домашней птицы – двух гусей, двух индеек и нескольких кур. С длинным прутом в руке, он выгонял их на лужок у речки Кавни и время от времени поглядывал в небо, где мог неожиданно появиться коршун – смертельный враг его подопечных. Потом, годам к одиннадцати, после окончания обучения в «хэдере» (школа для еврейских детей) ему поручили более ответственное дело – пасти на общественном выгоне двух лошадей, на которых, собственно, и держалось все благосостояние семьи. Иногда в хорошую летнюю погоду его сопровождал древний, лет за восемьдесят, дед Михель, повидавший много на своем веку, мастер рассказывать всякие интересные истории. От него мальчик узнал, что их семья много лет назад по распоряжению начальства переселилась в местечко из соседнего села Горбовичи, где они испокон века арендовали корчму у пана Горвата. Но в Каленковичах уже были свои корчмари Голоды, и Михелю, а затем и его сыну Шолому, пришлось заняться извозным промыслом. Старик вспоминал, как во время войны с Наполеоном его, вместе с парной упряжкой и телегой отправили служить в воинский обоз при русском корпусе генерала Эртеля, что стоял в окрестностях Мозыря. Возчики были вместе с солдатами на исходе лета 1812 года под огнем противника возле Бобруйской крепости, некоторые лишились своих упряжек и даже погибли.

Как-то разглядывая хранившуюся в семье реликвию тех времен – аттестат, выданный русским командованием Михелю после его службы, маленький Зусь спросил у деда:

– А почему здесь сказано местечко Калинковичи, когда все называют его Каленковичи, и это название есть даже на столбах при въезде и выезде?

Старый Михель подивился уму и любознательности внука, и честно ответил:

– Да кто ж его знает почему, штабным писарям, людям великой мудрости и учености, оно виднее…

Быстро бежит время, вырос Зусь и женился на ровеснице Брайне, дочке соседа- лавочника. По обычаю своего народа перешел жить в их дом, начал помогать в торговле льняным маслом, которое производилось тут же. Оно пользовалось большим спросом в самом местечке, его также охотно покупали приезжавшие на ярмарку крестьяне из окрестных сел и даже других уездов. Оборотистый и честный во взаимоотношениях с покупателями и партнерами по торговым сделкам, Зеленко заслужил у них доверие и уважение. Со временем расширил свое дело, начал поставлять из Полесья в Польшу и Прибалтику хлеб, лен, пеньку, «горячее вино» (водка местного производства) с винокуренных заводиков здешнего панства. На Украине хорошо продавались деготь, смола, скипидар и разного рода лес. Взамен Зусь с компаньонами доставляли из тех краев на Каленковичскую, Юровичскую и Мозырскую ярмарки соль, различные металлические изделия, стекло, мыло, свечи, виноградные вина, чай, кофе, специи и прочие «колониальные товары». Бывая по торговым делам в Москве, Санкт-Петербурге, Варшаве и даже за кордоном (сохранились сведения об оформлении им в 80-х годах 19 века заграничного паспорта), приобрел опыт успешных сделок и нужные деловые связи.

Между тем случилось событие, раскрывшее в успешном торговце еще административный и организаторский талант. В 1882 году в уездном городе Речица появилась мещанская управа, занимавшаяся делами мещан города и уезда, которые почти все были из еврейского сообщества. Ездить туда было далековато, дела затягивались, и каленкавичане, вычитав в соответствующем указе, что такую же управу можно учредить в любом местечке, имеющем более 50 дворов, обратились 20 июня 1883 года по этому вопросу к уездному начальству. Заявление подписали крупные торговцы и лавочники М. Кауфман, И. Кацман, А. Комиссарчик и еще 12 еврейских «пятидворных депутатов», в числе которых был З. Зеленко. Бумага проследовала в Минск и там 7 июля обрела резолюцию: «… приговор мещанского общества утвердить, о чем дать знать Речицкому уездному исправнику и предложить распорядиться о производстве выборов должностных лиц во вновь учрежденную мещанскую управу».

И вот 1 августа того же года собравшиеся в синагоге 17 «пятидворных депутатов» провели первые в истории местечка вполне демократические выборы. Тайное голосование производилось черными и белыми шарами. Большинством голосов первым председателем мещанской управы был избран Шмерка Иоселев Голер, 55 лет, грамотный, владелец лавки, имевший 60 рублей годового дохода. Его заместителями и членами управы стали Е. Бергман и А. Карасик. Когда главный вопрос собрания был решен, слово попросил молодой «пятидворный депутат» З. Зеленко. Он предложил, во избежание путаницы в бумагах по одноименным фольварку, селу и местечку именовать последнее во всех документах мещанской управы несколько иначе – Калинковичи, заменив в старом названии «е» на «и» – будет красивее и благозвучнее. Ведь такое название властями уже однажды ранее употреблялось, в доказательстве чего Зусь предъявил собранию дедову бумагу. Предложение понравилось и было единогласно принято. Начиная с этого времени названия Каленковичи и Калинковичи употреблялись в официальных документах какое-то время одновременно, причем первое относилось к одноименному селу, где жили христиане-земледельцы а второе к местечку с преимущественно еврейским населением и железнодорожной станции. Новый вариант получил свое официальное закрепление в справочнике 1909 года «Список населенных мест Минской губернии», а позднее стал названием города.

Зусь Зеленко

Перевыборы в Калинковичскую мещанскую управу происходили каждые 3 года, и Ш. Голер выигрывал их на протяжении почти двух десятилетий. В 1886 году З. Зеленко впервые вошел в состав управы. В 1902 году был избран ее председателем на первый срок и потом также неоднократно переизбирался. Дети уже подросли, взяли на себя часть семейной торговли, и можно было сосредоточиться на решении общих для всех калинковичан проблем. Первое, чем занялся новоизбранный глава управы, было создание добровольной пожарной дружины, которая и начала функционировать 23 июля 1903 года. Затем был поставлен вопрос о преобразовании старой частной бани на речке Кавне в общественную и ее ремонте. Плату за ее посещение управа установила самую умеренную. Евреи ходили в общую баню по пятницам, а христиане – в субботу.

Водопровода и какой-либо канализации в Калинковичах отродясь не было, воду жители брали из немногочисленных колодцев или прямо из Кавни. Обычно ее запасали заранее в бочках, чтобы не испытывать недостатка в случае надобности по хозяйству. Но в засуху вода в колодцах кончалась, и ее не хватало даже для питья. Как видно из архивных документов, З. Зеленко был первым, кто попытался решить этот важнейший для местечка вопрос путем постройки артезианской скважины, однако из-за большой дороговизны проекта он тогда не реализовался. Весенняя и осенняя распутицы делали калинковичские улицы, не имевшие тротуаров, почти непроходимыми. Отсутствовало и освещение, из-за чего после наступления темноты всякое передвижение по местечку, особенно, если Луну закрывали облака, было просто немыслимым. Впервые вопрос об освещении Калинковичей обсуждался в мещанской управе в 1906 году. Предлагалось установить в центре местечка и на каждой из четырех улиц восемь больших керосиновых фонарей, на это требовалось около тысячи рублей. Проект утвердили в Минском губернском правлении, все расходы отнесли за счет «коробочного сбора», и вскоре местечко украсили эти чудеса цивилизации. В 1905 году за счет средств земства и мещанской управы была замощена булыжником улица Почтовая (ныне Советская), и с левой ее стороны сделали деревянный тротуар. В 1909 году по договоренности с почтово- телеграфной конторой при железнодорожной станции в центре местечка, на здании мещанской управы установили большой обитый железом почтовый ящик, корреспонденция из которого забиралась ежедневно.

Средств на цели благоустройства требовалось немало. Выручало калинковичское ссудно- сберегательное общество, созданное в 1900 году по инициативе «мэра» и еще трех десятков состоятельных и влиятельных купцов и мещан. В 1902 году капитал товарищества составлял уже солидную сумму в 2400 рублей, а прибыль с него – 153 рубля 50 копеек. В 1914 году в нем числилось 347 членов, сумма вкладов выросла до 16636 рублей, а основной капитал составил 9707 рублей. На средства общества в 1907 году был выстроен т.н. «каменный корпус» – 7 отдельных помещений под одной крышей (реконструирован в 1930 году, ныне здание торгового центра «АнРи»). Пять помещений занимали лавки, в других был молитвенный дом и «хэдэр», где помещалась библиотека с книгами на еврейском и русском языках. По примеру соседнего Мозыря, в Калинковичах тогда было создано еврейское общество пособия бедным, содержавшее «дешевую столовую» и выдававшее беспроцентные ссуды нуждавшимся. Бывало, что за благотворительностью обращалось до половины жителей местечка. Не отказывали в ней и попавшим в беду белорусам, жителям примыкавшего к местечку села. Калинковичские евреи и белорусы, хотя и жили в то время своими улицами, всегда находили общий язык. Долгое соседство этих двух общин создало в Калинковичах такие экономические связи и образ жизни, без которых те и другие уже не могли обойтись. Какой-либо зависти и вражды между ними не было, потому что все с большим трудом добывали свое скудное пропитание: «тутэйшие» – земледелием и отхожим промыслом, а евреи – ремеслами, торговлей и посредническими услугами. Разумеется, конфликты, как правило, на экономической почве, также имели место, но, как видно из документов, всегда решались мирно, на основе взаимного интереса, зачастую без вмешательства властей.

С началом 1-й мировой войны в местечке открыли финансируемый земскими властями и мещанской управой «питательный пункт для детей запасных и беженцев». Еврейские семьи, прибывшие в местечко из охваченных войной районов, нашли временное пристанище в недавно построенном здании новой синагоги. В один из дней начала марта 1917 года сначала на железнодорожной станции, а потом в местечке и прилегающем к нему селе молнией распространилось известие – «царя скинули»! Вскоре население толпилось в центре и на вокзале, у здания почтово-телеграфной конторы, с крыши которой несколько солдат из здешних артиллерийских складов уже сбрасывали царского двуглавого орла. Впрочем, в деятельности мещанской управы особых изменений не произошло, только сняли со стены большой, во весь рост, портрет императора, да перестал надоедать неведомо куда сгинувший полицейский урядник А. Маковнюк, великий любитель «проинспектировать» еврейские лавки. В конце ноября по телеграфу поступило известие, что все органы власти предыдущего правительства ликвидируются и создаются новые – Советы. Таковой и был избран на общем собрании жителей местечка в январе 1918 года. Безропотно, но с тяжелым сердцем и недобрыми предчувствиями передал Зусь новой власти помещение, документы, кассу и печать упраздненной мещанской управы, в которой состоял почти три десятка лет, из них пятнадцать последних – председателем. А вскоре в местечке и за его пределами стал рушиться весь старый мир, частью которого был и он сам…

Регулярно происходила смена властей: Советы вскоре были разогнаны немцами, но вернулись обратно, когда у тех самих «скинули» кайзера. Затем приходили и были изгнаны поляки. Когда, как казалось, наконец, установился долгожданный мир, на калинковичан свалилась новая напасть – «балаховцы». Итог их семидневного пребывания отражен в сводке Дудичского волревкома за подписью председателя А. Гаранина, членов Л. Науменко и И. Будника: «Очень много убитых в Калинковичах, особенно среди евреев, их семьи сильно потерпели от балаховцев». По позднейшим подсчетам таковых было 45 человек, и еще 67 – в других населенных пунктах волости. Пострадавших было бы еще больше, если бы всю эту «черную неделю» многие еврейские семьи не прятали от погромщиков их соседи-белорусы из примыкавшего к местечку села.

В августе 1923 года по составленному волисполкомом списку в Калинковичах были огульно «муниципализированы» несколько десятков лавок и жилых домов. Их хозяевам предложили заключить с властями договор на аренду своего бывшего имущества, и большая часть попавших в чиновничьи жернова бедалаг подписала эти бумажки. Но З. Зеленко и с ним еще четверо калинковичан, неплохо разбиравшиеся в законодательстве, заявили обоснованные жалобы на незаконность принятых в отношении их имущества решений. Год спустя, после прокурорской проверки, уже Калинковичский райисполком 6 августа 1924 года был вынужден признать, что вышеназванные дома и лавки «…от муниципализации освобождены и оставлены за прежними владельцами». Жалобщиков и знатоков законодательства взяли, однако, тогда на заметку.

Но вернемся в январь 1925 года. «На собрании было 605 человек, – отмечено в отчете исполкома, – из числа взрослого еврейского населения – 300 человек. Публика была наэлектризована, разбилась на две части: за синагогу и за клуб. …Вначале собрание проходило шумно, прерывались докладчики, шумели преимущественно женщины, собравшись в отдельную группу. По вопросу передачи новой синагоги под клуб произведено поименное голосование. Из присутствовавших на собрании за отдачу синагоги под клуб 418, за оставление синагоги 197. По роду занятий они распределяются: торговцев 50, женщин 96, из них торговок 49, кустарей и извозчиков, преимущественно стариков – 51».

21-го февраля того же года вопрос о Калинковичской синагоге рассматривался в высшей инстанци – на заседании Президиума ЦИК БССР. Главе белорусского правительства А.Г. Червякову это калинковичское самоуправство, видимо, порядком надоело, и последовало решение: «Постановление Комиссии по отделению церкви от государства от 6-го декабря 1924 года относительно передачи новой Калинковичской синагоги под клуб – отменить. Поручить Совету Народных Комиссаров изыскать средства на постройку рабочего клуба в м. Калинковичи». Так бывший «мэр» в последний раз оказал добрую услугу своему местечку: построенный в 1926 году на бюджетные средства просторный «Нардом» (позднее РДК) в течение полувека был здесь главным очагом культуры. Синагогу тогда вернули верующим, но, как оказалось, ненадолго. В 1930 году ее вместе с православным храмом «муниципализировали» и отдали под горисполком. После войны здесь был Дом пионеров и одно время занимались младшие школьные классы. Здание разобрали по ветхости в 70-х годах прошлого века.

За решением СНК последовали «оргвыводы»: председатель и секретарь калинковичского сельсовета, опрометчиво заверившие своей печатью подписи верующих, лишились своих постов, а в отношении наиболее активных «подписантов» нарядили следствие. Пройдет не так уж много времени, и они станут первыми кандидатами в расстрельные списки «врагов народа». В памятных 1937-1938 годах году в Калинковичах будет расстреляно (и впоследствии реабилитировано) более ста человек, а в Минске сгинет и сам А.Г. Червяков.

Председатель Калинковичского райисполкома П.И. Куприянов продолжал энергичную «муниципализацию», но по какому-то досадному недоразумению реквизировал дом у гражданки М. Жданович (ее сын был не последним человеком в Мозырском ОГПУ), после чего слетел с должности. На его место пришел М.А. Косухин, недавний командир полка, здешний уроженец, и при нем, наконец, в Калинковичах починили устроенные еще мещанской управой деревянные тротуары и вновь зажгли 6 керосиновых фонарей (куда «вихри враждебные» унесли еще два – история умалчивает). А старому Зусю, можно сказать, в последний раз повезло – всеми уважаемый, он тихо скончался в кругу семьи и близких летом 1925 года.

Из книги В.Лякин. «Калинковичи и калинковичане»

Опубликовано 21.11.2021  19:33

Отклики:

Gennadi Starker 22 ноября 2021 в 00:13

К сожалению, калинковичский историк и краевед Владимир Лякин не участвует в FB.
Поэтому хотел бы поблагодарить Арона Шустина за размещение статей Владимира на своей странице в И-нете и в FB. Это очень интересно.
Кроме того, отношусь с искренним уважением к капитану 2 ранга В. Лякину лично.

Йоханан Бен-Яаков. Поездка в Беларусь. Песах 1990

В начале апреля 1990 года я был одним из 34 устроителей пасхального седера в Советском Союзе, отправленным в составе израильской делегации. Это была первая израильская делегация, которая провела встречу с евреями СССР после падения «железного занавеса», и мне было поручено провести пасхальный седер в Мозыре, небольшом городке на юге Беларуси, недалеко от Чернобыля.

Когда я прибыл в Мозырь, который был закрыт для туризма и иностранных посещений, то обнаружил, что там проживает от 3 до 5 тысяч евреев. Нет миньяна для молитвы, нет места для молитвы, нет преподавателей иврита, нет еврейского культурного клуба, нет никакой еврейской общины. Я нашел два еврейских учебника, привезенных сюда до моего приезда. Пожилой еврей помнил несколько слов на иврите.

Возле места массового расстрела евреев Калинкович, 22 сентября 1941 г. Слева мозырянин Эдик Гофман и калинковичане Гриша Вейнгер (1920 – 1994, Нацрат-Иллит), Арон Шустин и Лева Сухаренко.

Памятник, установленный в 1996 на средства, собранные земляками, проживавшими в Израиле и др. странах. 

Иногда он ездил в Шабат и праздники молиться в пожилом миньяне в соседнем городе Калинковичи, где читал Тору. Он был единственный в этом районе, который мог читать Тору.

Слева Лева (Лейба) Шнитман и ???                                                    Берл Мопсик

Калинковичские и мозырские евреи возле дома Михула Урецкого по Калинина 31, в одной из комнат которого была синагога. На переднем плане Яков (Янкель) Шустин, Арон Шустин, создатель сайта belisrael.info, Эдик Гофман и Лева Сухаренко. В середине внучка Михула Урецкого, в красном платке пожилая Мера Лельчук и молодая Бененсон ???.

На втором снимке Роза …, пожилой калинковичанин, по-моему, Сташевский ???, Мопсик ???, два можилых мозырянина, сзади Гиковатый ???, Шустин Янкель, еще один мозырянин,  внучка Михула Урецкого, Арон Шустин, Гриша Вейнгер, пожилой калинковичанин ???, Лева Сухаренко, ???, пожилой калинковичанин ???, Мера Витина, Давид Гутман

Этот пожилой мужчина, Йосеф Малкин, был героем моего первого седера, проведенного в Мозыре. Выцветший и пыльный местный ресторанный зал был украшен множеством красочных и впечатляюще ярких картин Эрец-Исраэля, во всех углах красовались еврейские национальные флаги. Снимки семи видов растений и ландшафта Земли Израиля окружали большую еврейскую публику, которая собралась вечером и омрачала деревянные изделия символических белорусских фигур, размещенных на стенах зала… Я начал седер с описания «трона моего бога», который сейчас находится в пасхальном седере в моем доме в Кфар-Эционе и в десятках тысяч еврейских домов в Израиле, которые собираются отпраздновать Песах. Свободный стул возле стола Седера ждет их, тех, кто сидит с нами сейчас. Говоря о кидуше, я почитал пожилого Йосефа Малкина, который пришел с множеством наград за его службу в Красной Армии во Второй мировой войне. Два дня назад мне удалось найти этого доброго старика, и он принял мою просьбу освятить и принять участие в подготовке Седера. Единственный еврей в Мозыре, который с детства помнил некоторые еврейские правила жизни.
Рядом с Йохананом переводчица с англ. Клара Футерман, преподавала в СШ 10 Мозыря.

Пасхальную Агаду читает Света Шустина. На переднем плане калинковичанин Женя Котляр

С дрожащими руками мистер Малкин взял большую серебряную чашу, наполненную красным вином из Израиля, и начал читать на иврите с тяжелым ашкеназским акцентом слова кидуша. Его голос задыхался от волнения, которое поднималось и заливало глаза теплыми слезами. Люди вокруг нас не понимали интенсивности его эмоций, я же понял. Кто знал, что эти образы были в голове этого еврейского старика, который в детстве знал богатый еврейский мир вокруг него, яркую еврейскую жизнь, процветающую в  “пределе местечка”, старые еврейские общины, известные знаменитые иешивы, процветающий хасидизм, пробуждающееся сионистское движение. Йосеф Малкин в детстве знал, что это было в Воложине и Минске, Бобруйске и Пинске, Витебске и Гродно, Бриске и Вильно, Двинске и Дубно, Мире и Барановичах, Слониме и Ракове, Лиде и Ошмянах и многих других городах и поселках. Все это было уничтожено врагами Израиля, прошедшими и стертыми из мира. От интенсивности его эмоций, руки Йосефа дрожали, слезы душили его горло, он не мог закончить кидуш. Я должен был сделать это сам и продолжать управлять седером…

В конце седера Йосеф Малкин попросил меня прийти к нему домой. Было очень поздно, поэтому мы договорились, что я приду в первый день Песаха. Вся его семья, дочери,  зятья и внуки, а также другие члены семьи собрались в маленькой квартире. В результате моей попытки вспомнить о детстве,  завязался сердечный разговор. Старик сказал, что несколько раз за прошедшие десятилетия мог попробовать мацу на Пасху. Он мог попробовать немного мацы на Песах, которая доходила до него тайным и косвенным путем.

В кресле переводчица с англ. калинковичанка Зина Зельцер (Винокур). На заднем плане слева Натан Гофман, рядом Милана Лорман.

Внезапно старик подошел к скрытому углу стены под потолком, снял покрытие, открыл щель и вытащил пыльную сумку из ткани. Внутри были заплесневелые холщовые обертки, которые заливали комнату облаком пыли. Из них показался шофар Йосефа! Шок был огромен. Никто в семье не знал об этом, даже его жена, похоже, не знала об этом скрытом объекте. Йосеф передал мне шофар и процитировал стих с тяжелым идишским акцентом: “труби большим шофаром ради нашей свободы…”. Я спросил: «Кто-нибудь в семье знал, что это за странный объект?» – Никто не ответил, никто не знал. Я нерешительно спросил Йосефа Малкина, почему он скрыл это от них, почему никто из членов его семьи ничего не знает о шофаре? Старик ответил шепотом, как бы в секрете: “Моя жена тоже не знает. Если бы они знали, один из них сообщил бы о нем и все закончилось бы горько”. К его изумлению, его пожилая жена, которая все время молча слушала, сказала: “Я знала!” Шофар был обнаружен ею случайно, но боялась сказать мужу, что она знала, чтобы он не сообщил о ней! Эти двое дружелюбных стариков были слезливы, и мы все были с ними. Люди там поняли, что для меня история была большим сюрпризом. В течение семидесяти лет рабби Йосеф Малкин хранил шофар, возможно, он даже иногда раз от раза использовал его, но его жене, его удивительной жене, он не мог раскрыть тайну.

Когда я вернулся в Израиль, то кое-что узнал о природе советской власти. Нахман Раз, член кибуца Гева, тогдашний председатель Комитета по образованию Кнессета, передал мне книгу воспоминаний Надежды Мандельштамм (издательство Am Oved, 1977),  которая открыла окно в советский мир и евреев в нем. Ужасы времен сталинского террора создали такие глубокие борозды в душах этой пожилой пары, что они уже не могли быть излечены. А больше я узнал о термине «стукач» в годы моей дальнейшей работы в странах бывшего Советского Союза. Страх пары был реальным, секрет был их единственным убежищем.

Йосеф Малкин дал мне шофар, кратко объяснив своей семье, что он имел в виду, и просил меня со слезами, что я отвезу его в Страну Израиля, чтобы в него трубили в “страшные дни”. Еврейская община в Мозыре исчезнет, ​​сказал Йосеф, он последний в этом городе, кто знает, что такое шофар. Я процитировал ему библейские строфы: “труби в шофар ради нашей свободы и молись, чтоб привести на нашу землю всех из галута!”. Вывезти шофар из границ Советского Союза была рискованная миссия. Нас предупреждали, чтоб мы не смели пытаться вывезти что-то. Я признаю, что желание осободить шофар и превезти в Израиль, превысили страх. Шофар поднялся со мной в самолет, его не обнаружили и он оказался в Израиле. Рош а-Шана 1990 года и в следующие годы мы трубили в этот шофар в синагоге в Кфар-Эцион. Я берегу этот шофар, и это один из самых ценных предметов, которые у нас есть.

После той поездки большинство семей из Мозыря и округи, с которыми я общался, приехали в Израиль. В субботу 5 сентября 2015 присоединился к утренней молитве в синагоге новый командующий бригадой полковник Роман Гофман. Во время молитвы он стоял рядом со мной, и в конце протянул руку и сказал:

– Шабат шалом, я прочитал ваши слова о Гуш-Эционе и узнал от вас о том районе, где я был назначен командиром.

– Я подумал, что мы никогда не встречались. 

Роман ответил, что это правда, но материалы, которые нашел в интернете, читал и слышал мои лекции. Вот почему знает меня. Его русский акцент был очевиден и я спросил:

– Роман, откуда вы приехали? 

Он ответил, что из маленького городка в Беларуси, которого никто не знает. Его имя, конечно, ничего мне не скажет. Когда я настоял, он тихо пробормотал, из Мозыря! Роман и его семья репатриировались оттуда через несколько месяцев после Песаха 1990. Вполне вероятно, что его родители присутствовали на пасхальном седере, который я провел там, или на большом собрании, которое провели с членами сообщества.

После Мозыря Й. Бен Яаков побывал в Бобруйске. Ниже снимки, сделанные там. 
Дина Леокумович вскоре репатриировалась и в дальнейшем была посланницей Сохнута
 ___________________________________________________________________________________________
 

 

фото автора, 2016

Письмо от Йоханана Бен-Яакова:

Когда я вернулся из Беларуси, покойный министр образования Звулун Хаммер пригласил меня стать соим советником и главным в процессе абсорбции репатриантов в системе образования, а также еврейской образовательной программы в Советском Союзе, которую я создал с несколькими партнерами. Ее я назвал (חפציב”ה) Хефциба (от первых букв слов формальное сионистское еврейское образование в Советском Союзе). Это слово упоминается в одном из пророческих стихов пророка Исайи, в котором описывается возвращение из галута (рассеяния) в землю Израиля и строительство страны. В этот период, и после моей первой поездки в Советский Союз, я также инициировал создание программы Наале (репатриация молодежи без родителей).

Я уже пенсионер в течение пяти лет, и эти программы продолжают работать.

С Новым еврейским годом!

Йоханан Бен-Яаков

Перевод с иврита Арон и Игорь Шустины

 

***

От ред belisrael

В августе, месяце 10-летия сайта, я вспомнил о том давнем приезде Йоханана Бен-Яакова, отыскал его и попросил написать воспоминания, сказав, что опубликую их как в оригинале, так и в переводе на русский, а в дальнейшем и на англ. Спустя некоторое время он прислал текст, вошедший в его книгу, изданную в 2015, а также немало снимков, при этом спросил имею ли я контакты с некоторыми, с которыми встретился в апреле 1990, особо упомянув Славу Сустина. Во время небольшого телефонного разговора не хотелось его особо разочаровывать, пришлось сказать лишь “ах Слава Сустин, Слава Сустин”.
.
Чтоб не утонуть в подробностях, обновляю и сокращаю текст, написанный 1 сент. 2018.
.
Сейчас же я скажу то, что произошло вскоре после отъезда Йоханана. Начали готовить отправку еврейских детей из белорусской чернобыльской зоны в Израиль. Я занимался всеми вопросами в Калинковичах.
.
В один из вечеров ко мне домой приехал Слава, родившийся в Калинковичах, и мы знакомы еще с дошкольного возраста, тем более, что жили близко, а с начала 82-го, когда он жил в Мозыре, стали еще и родственниками, – он был двоюродным братом моей бывшей жены, вместе со своим другом, и начал требовать списки, сказав, что они главные. Пришлось его послать подальше. В Израиле с ним встречался однажды, когда в первой половине 90-х он приезжал с Аллой и дочкой Анетой в Бат-Ям, где я тогда жил, на день рождения кого-то из моей семьи. Но, конечно, в дальнейшем все обо мне знал. Когда несколько мес. назад я не без труда разыскал тел. живущего в Ашдоде своего одноклассника Фимы “китайчика”, которого видел в Израиле раза 2: в начале мая 2009 в Ашдоде и затем случайно столкнулся в Явне лет 7-8 назад, и спросил его чего никогда не позвонит, – уж меня найти не сложно, –  то в ответ услышал: “Я спрашивал про тебя Славу Сустина, он сказал, что ничего не знает!!!”
.
В сентябре 1987 я поехал в Москву на международную книжную ярмарку, в которой впервые за многие годы после разрыва Союзом дипотношений с Израилем участвовала израильская делегация. Приходил все дни и привез огромное количество самых различных материалов как с израильского, так и американского павильонов. Тогда многие евреи Калинкович, да и Мозыря, впервые получили информацию, включая красочные альбомы, газеты, книги, словари, пластинки, цветные пакеты, значки и т.д. Никто даже не заикнулся, что готов внести хоть небольшую плату за полученное и немного компенсировать затраты на поездку.
.
Все повторилось спустя 2 года, когда я поехал на следующую выставку. А в 90-м уже объявились шустряки, когда можно было что-то наварить на своей еврейскости. И именно они за время существования сайта, в который вложены многие тысяч долларов личных финансов, сумашедшие усилия, огромнейшее потраченное время, нервы, здоровье, сделали все, чтоб поменьше людей узнали, что по сути один человек делает невероятное дело. Плевать им на Память, они остаются безразличными к тому, что кто-то находит и публикует материалы об их предках, погибших или прошедших страшную войну, на все то полезное и интересное, что публикуется на сайте, в том числе и об Израиле.  Я мог бы назвать сотни людей, которых знаю с 60-70-х годов, показавших, что  покинув союз в короткий период в начале 70-х, и в основной массе с конца 80-х, они показали свое неприкрытое жлобство. При этом они не стесняются обращаться с вопросами и просьбами, когда самим что-то нужно.
.
Доходит и вовсе до абсурда. Более года назад достал тел. и позвонил живущей в Нагарии младшей дочке Иосифа Гозмана, имевшего орден Славы (сам он в давние времена говорил, что у него 2 ордена Славы). Попросил Раю (кстати, одноклассницу С. Сустина) прислать фото отца, чтоб вставить в рассказ о ветеранах войны. В ответ сказала, что попросит своего сына Мишу Витина, но поскольку тот “тяжело работает”, то пришлет ч-з пару недель. Как говорится ждите…зато имея мой тел. ранее не упустила возможность, иногда по нескольку раз в день, звонить и парить мозги возникшими проблемами со скайпом.
.
Особо волновалась, как бы ее не обанкротили: а с меня за это деньги не снимут, повторяла не раз?”. И вот несколько мес. назад напомнил ей о фото, на что услышал: ничего посылать не буду, я и с Мишкой говорила, решили, что все что было, это наше. Когда папа жил, он никому не был нужен! На мой вопрос, неужто ничего не получал, что положено в Израиле ветерану, к тому же инвалиду войны, ответила: “получал, но фото посылать не будем”. Общение с подобным экземпляром мне изрядно надоело и тогда задал вопросик, а не вычеркнуть ли его имя в таком случае из списка ветеранов, на что последовало: “можешь вычеркивать”. Я не знаю, что сказал бы Иосиф, которого я хорошо знал в течение 3-х десятилетий, начиная еще с младших классов школы, но то, что услышал от его младшей дочки выходит за всякие рамки.
.
Особо это выглядит дико на фоне того, что историки, краеведы, поисковые отряды делают все возможное, чтоб не исчезла память об участниках и погибших в той страшной войне, о чем говорят и многие публикации на сайте.  Их легко каждый может найти. Здесь же приведу это  и это.
.
Получив более чем достаточно после репатриации в Израиль, еврейская публика, приехавшая с тех краев, где побывал Йоханан Бен-Яаков, да разве только оттуда, в тоже время ведет себя самым неблагодарным образом. Впрочем, это касается и оказавшихся в тех странах, которые принято называть благополучными.
.
Вспоминаю, как известный минский журналист Владимир Левин с начала 90-х живший в Нью-Йорке, как-то опубликовал резкую статью против читателей одного еврейского интернет-издания с которым он сотрудничал, где не выбирая выражений высказал  претензии почему те недостаточно жертвуют и что если так продолжится, то следующий номер не выйдет.  И это при том, что тогда в приведенном  на их сайте списке жертвователей можно было увидеть более 200  фамилий и фирм. При этом многие жертвовали десятки, а некоторые и под сотню раз.
.
Стыдно говорить, но я могу пересчитать на пальцах одной руки тех, кто за все годы хоть как-то поддержал сайт!
.
И это при том, что независимые издания могут выживать только за счет своих читателей и зрителей, о чем они ежечасно, ежедневно напоминают.
.

Опубликовано 01.09.2018  22:37 

Обновлено 02.09.2018  23:54, 08.09.2018 18:58, 14.11.2020 16:24 и 02.06.2021  23:58

Л. Смиловицкий. Издание еврейской религиозной литературы в …

Издание еврейской религиозной литературы в Советском Союзе на примере Белоруссии (1921-1964 гг.)

Введение

С историей евреев Белоруссии, насчитывающей почти 700 лет, связаны почти все этапные моменты в жизни евреев Восточной Европы. Здесь сформировались авторитетные центры ортодоксального иудаизма, выпускники местных иешив становились раввинами в Западной Европе, Америке и Палестине. В Белоруссии возникли движения хасидизма и хаскалы, еврейский социализм и сионизм.

После 1917 г. советский режим начал проводить активную атеистическую политику. Белорусские евреи были искусственно оторваны от международных центров иудаизма, и только в Западной Белоруссии, отошедшей в 1921 г. к Польше, остались условия для поддержания традиции. В БССР, наоборот, влияние светского образа жизни усилилось, сошли со сцены представители старшего поколения религиозных лидеров, а их дело взяли на себя малоизвестные преемники.

После окончания гражданской войны антирелигиозная кампания усилилась. Иудаизм, как и другие конфессии, фактически был поставлен вне закона. Драматическим стало противостояние раввинов с евсеками (членами Еврейской секции ВКП(б), просуществовавшей до 1930 г. Власти закрывали синагоги, лишали раввинов и меламедов политических прав, облагали их искусственными налогами, проводили превентивные аресты.

Несмотря на это, еврейская религиозная жизнь не угасла, хедеры и иешивы продолжали действовать подпольно. Самые большие иешивы в стране остались именно в Белоруссии. В Минске до 1937 г. действовали две иешивы на 115 слушателей, еще две работали в Витебске, учебные группы существовали в Бобруйске, Гомеле, Могилеве, Полоцке, Слуцке и других местах [1]. Любавичский ребе Иосиф-Ицхак Шнеерсон организовал «Ваад рабаней СССР», который посылал в еврейские общины учителей и агитаторов, оказывая им материальную поддержку [2]. В годы второй мировой войны Белоруссия оказалась одним из наиболее пострадавших от Катастрофы регионов, масштабы которой до сих пор до конца не выяснены [3].

В годы войны еврейский вопрос использовался советскими идеологами как своего рода политический инструмент для привлечения симпатий Запада и мобилизации средств на борьбу с Германией. После окончания войны этот канал связи с международной общественностью стал не нужен. Верующие всех национальностей представлялись режиму нелояльными. Слабость еврейских общин приводила к мысли, что иудаизм как конфессия может исчезнуть в числе первых. Все послевоенные годы были отмечены неравным противостоянием еврейских верующих с властями. Издание религиозной литературы, соблюдение традиции, изготовление предметов культа воспринималось как неприятие советской действительности. Изучение этой стороны жизни советских евреев дает не только примеры выживания иудаизма в условиях социализма, но и позволяет понять процессы, получившие развитие после распада СССР [4].

Издание религиозной литературы после революции

Утверждения о том, что книги по истории иудаизма, молитвенники, календари, еврейские теологические научные и справочные издания были запрещены сразу после октября 1917 г., не верны. Религиозные издания, несмотря на большие трудности и незначительные тиражи, выходили до 1928 г. Последним стала Ягдш Тора — собрание статей, очерков и эссе по проблемам еврейской религии, предпринятое раввином из Слуцка Иехезкелем Абрамским совместно с раввином Шломо-Иосефом Зевиным в Бобруйске на государственном предприятии [5]. Последние две Пасхальные агады были опубликованы в 1927 г. и 1928 г. тоже в Бобруйске [6].

Последние молитвенники (сидурим) появились в Бердичеве (Украина) и Ленинграде (Россия) в 1928 г. [7]. Последний ежегодный календарь был напечатан в Бобруйске в 1928 г. на 5688 год по еврейскому летоисчислению, следующий был издан кустарным способом на 5690 год. Другие карманные иудейские календари появились только почти через 30 лет в Москве и Ленинграде. Последний махзор (молитвенная книга на главные еврейские праздники) — в 1926 г. в Бердичеве [8]. Последняя книга религиозных толкований, принявшая форму комментариев в трудах Маймонидов была напечатана в Полтаве в 1926 г. [9]. Пятикнижие Моисея (хумашгш), Библия и Талмуд в Советском Союзе никогда не публиковались. Растущие атеистические кампании в конце двадцатых и начале тридцатых годов сделали невозможными любые теологические издания.

Запрет на издание литературы на иврите претворялся постепенно. Учитывалось, что среди религиозных евреев было много противников сионизма, которые призывали терпеливо ожидать прихода Мессии. При роспуске общин и закрытии синагог чиновники отказывались передавать верующим предметы молитвы и книги, рассчитывая, что за этот произвол спроса не будет. Встречались ситуации, когда религиозная литература и предметы ритуала конфисковывались в синагогах, которые никто не закрывал. Предлоги для этого были, как правило, надуманными. Историческую, справочную и теологическую, учебную литературу, как и книги на иврите вообще, изымали на том основании, что это не молитвенники, а синагога — не учебное заведение. Еврейские печатные издания отправляли, как макулатуру для переработки на фабрики вторичного сырья. Тем не менее, часть духовных книг и ритуальных принадлежностей после закрытия синагог и молитвенных домов перешла к верующим [10].

Большую роль в издании религиозной литературы сыграла новая экономическая политика (НЭП) — временный компромисс со стороны советского режима, допустивший частный капитал и рыночные отношения. Выпуск книг по традиции, молитвенников и календарей приносил доход. Сохранились дореволюционные матрицы, что упрощало выпуск. В то же время, если печатать молитвенники, псалмы, пасхальные сказания (агадот) было делом привычным, т. к. в разных вариантах их издавали в течение многих десятилетий, то выпускать богословские сочинения было намного сложнее. Их публикация оказывалась редкой и нестандартной, была сопряжена с огромными трудностями, начиная от подбора шрифтов, сложной корректуры текста, изобилующего арамеизмами и кончая причудливой вёрсткой.

Издание еврейских религиозных книг вообще имело определенную специфику. Иврит, на котором было написано большинство из них, допускал различие значений слов и грамматических форм. Поскольку в иврите каждой букве соответствовала та или иная цифра, ими зачастую зашифровывали определенное число. Существовала определенная традиция в выборе названий книг, была принята своеобразная система цитирования, когда источник упоминался без указания автора и т. д. Незнание этих особенностей приводило к курьёзам и ошибкам, с которыми приходилось часто сталкиваться [11].

В ряде мест республики еще сохранялась профессия «сейфера» — переписчика Торы. Рукописные пергаментные свитки Торы (сефер-Тейры) длиной в несколько десятков метров (до 60 метров) выполнялись на тонко выделанных по всем правилам кашрута телячьих шкурах. Для написания текстов Пятикнижия Моисея пользовались обычными чернилами и особыми индюшачьими (но не гусиными или металлическими) перьями. На выполнение одного свитка требовалось не менее полугода, и стоил он дорого. В Лядах этим занимался Арон Эйдинов. Мастерству его каллиграфии могли позавидовать профессиональные художники. У Арона было много заказчиков из разных концов страны. С началом репрессий семья Эйдиновых покинула Белоруссию. Арон уехал в Воронеж, его брат Нохем — в Казань, Хацкель — в Симферополь, а Гирша призвали в Красную Армию. После войны Арон с семьей переехал в Казань, купил дом, посещал миньян и продолжал тайно переписывать Тору, за что пострадал [12].

Отношение писателей-идишистов к иудейской традиции

Тема еврейской религии и национальных традиций нашла отражение в произведениях писателей-идишистов. Предвоенные репрессии обескровили секции Союза советских писателей Белоруссии, которых обвинили в национализме и шовинизме. С началом войны уцелевшие писатели эвакуировались в тыл, ушли на фронт [13]. В годы войны еврейская литература в целом носила оптимистический характер. Еврейские типографии, которые удалось эвакуировать, продолжили свою работу в тылу. Издательство «Эмес» только за первые три месяца войны выпустило 35 названий книг общим тиражом 400 тыс. экз. Давид Бергельсон закончил памфлеты «Евреи в Отечественной войне» и «Евреи в борьбе против гитлеризма». Перец Маркиш издал сборник стихотворений «Смерть каннибалам», Лейб Квитко — «Огонь по врагу». Авторами стихотворений, рассказов и статей, вошедшими сборник «Битва за твою Родину», стали Иехесель Добрушин, Шахно Эпштейн, Меер Винер, Арон Кушниров, Арон Гурштейн, Шмуэль Годинер, Исаак Нусинов, Бер Оршанский. Особый интерес представляет сборник рассказов бывших жертв нацистского террора в оккупированной Польше «Кровь зовет к отмщению», составленным Львом Квитко под редакцией Эпштейна [14].

Катастрофа произвела огромное впечатление на писателей-идишистов, повлияв на их творчество. Сотрудник МГБ Васильева, составляя справку по статье Л.Ленберт «Еврейские советские писатели и издатели в дни войны», написанной для газеты «Давар» (Тель-Авив), обращала на это особое внимание. В октябре 1946 г. Управление кадров ЦК ВКП(б) подготовило записку

«О националистических и религиозно-мистических тенденциях в советской еврейской литературе», в которой говорилось, что трактуя судьбу евреев, писатели выражали настроения глубокой скорби, трагической обреченности и мистики.

Ицик Фефер в поэме «Я еврей» писал, что еврейский народ могуч и силен мудростью своих библейских пророков. Перец Маркиш призывал воина-еврея не разлучаться со своей винтовкой, «как с Библией твои не разлучались предки…» Религиозная символика была использована им в поэме «Война» и некоторых других произведениях. Шимон Гордон поместил рассказ о подвиге еврея-врача в рамки молитвы, которая совершается в синагоге при заупокойной службе.

Дер Нистер (Пинхас Каганович) в рассказе «Дедушка и внук» показал раввина и его внука — руководителя подпольной организации. У виселицы раввин отказался надругаться над значком Ленина, а внук — над Священным писанием. Рассказ изобиловал духовными изречениями и молитвенными возгласами раввина.

Давид Гофштейн в стихотворении «Библия» благословлял день, когда он взял в руки это «удивительное сказание». В его стихотворении «Весна» содержалось прямое утверждение Бога, как высшей силы, руководящей миром. Безыдейными были названы стихотворения Д.Гофштейна «Пенициллин», пьеса М. Пинчевского «Я жду», Л.Кацовича «На новых местах» и др. Как ошибочные были задержаны цензурой стихотворения И.Фефера «Разве это значит быть другом?», Д.Гофштейна «Библия», «Весна» и «День», X. Моргентау «Я был в парке», М.Бродерзона «Нет такого мгновения», рассказы Ш.Гордона «Молящийся за упокой», Д.Бергельсона «Контрибуция». В тексты остальных произведений были внесены существенные исправления — «Варшавское гетто» Б.Марка, стихотворения А.Гольбштейна, Л.Талалаевского и др. [15].

После окончания войны тема Холокоста оказалась фактически под запретом. Рекомендовалось не придавать особое значение нацистской политике геноцида еврейской части советского населения. Некоторые писатели в поисках компромисса переносили географически место действия за пределы СССР, главным образом, в Польшу: «Карбонес» («Жертвы») Дер Нистера, «Милхоме» («Война») Переца Маркиша, «Аф тойт ун аф лебен» («Вопрос жизни и смерти») — поэма, посвященная восстанию в Варшавском гетто Сумуила Галкина. Касаться же не менее драматических событий в Белоруссии и на Украине не рекомендовалось [16].

В сентябре 1946 г. в Москве на общем городском собрании еврейских писателей была принята резолюция, в которой отмечалось, что еврейской литературе необходимо освободиться от существенных недостатков, чтобы лучше служить партии, родине и народу. В числе недостатков назывались гипертрофия национального чувства, пессимистические настроения, безыдейность, идеализация библейского прошлого евреев, злоупотребление образами еврейской мифологии [17]. Идишистам вменили в вину «выпячивание» страданий еврейского народа в годы войны, пропаганду национализма, сионизма и религиозных мотивов [18].

Убийство Соломона Михоэлса в Минске в январе 1948 г. стало началом антиеврейской кампании в общегосударственном масштабе. В Москве, Киеве и Минске закрыли еврейские театры, отделения издательства «Дер Эмес» [19]. Были ликвидированы Еврейский Антифашистский Комитет и газета «Эйникайт», распущены объединения еврейских писателей и творческие союзы, закрыты альманахи «Геймланд» и «Дер Штерн». В 1949 г. был арестован весь цвет еврейской литературы. Репрессии получили продолжение в кампании по борьбе с «безродными космополитами». Еврейская культура была практически уничтожена. В тюрьме умерли Исаак Нусинов и Дер Нистер, а 12 августа 1952 г. были расстреляны Перец Маркиш, Давид Гофштейн, Лейб Квитко, Ицик Фефер, Самуил Персов и Давид Бергельсон.

Попытки возобновить издания по иудаизму после войны. Календари.

Далеко не все евреи, пережившие Катастрофу, вернулись на свои пепелища. Многие оказались, рассеянными по разным концам страны, перебрались в большие города. Талмуд, Библия, Пятикнижие, молитвенники, любые другие книги на иврите и идиш стали редкостью. Отсутствие их составляло для верующих большую проблему. Издание религиозной литературы, молитвенников, комментариев и толкований религиозных постановлений, произведений по истории иудаизма, календарей, изготовление свитков Торы, тфилинов, таллесов, мезуз не разрешалось, а ввоз их из-за пределов Советского Союза был воспрещен. Книги, по которьм молились после войны в трех синагогах Белоруссии, разрешенных властями (в Бобруйске, Минске и Калинковичах), главным образом, сохранились благодаря тем, кто приехал из эвакуации. В обиходе оставались издания дореволюционного времени, некоторое количество было передано в виде подарков родственниками из-за рубежа и туристами.

Так продолжалось до кончины Сталина в марте 1953 г., но только почти три года спустя режим согласился на незначительные послабления. После многочисленных обращений, в 1956 г. раввин Соломон Шлифер из центральной Московской синагоги получил разрешение на выпуск десяти тысяч молитвенников «Сидур hа-Шалом». Их изготовили полукустарным способом: фотографировали и искусно компоновали страницы старого издания. «Кадиш» имел параллельный текст, набранный кириллицей. Еврейский алфавит подавался в нем с пояснениями на русском языке, что, при желании, позволяло самостоятельно изучать иврит. На волне либерализма хрущевской «оттепели» после XX съезда КПСС было обещано ежегодное переиздание сидура, а также выпуск хасидского молитвенника. Сидур «Шалом» разошелся очень быстро, его разослали в 76 городов Советского Союза от Бреста до Биробиджана [20].

Большие затруднения испытывались из-за отсутствия календарей, которые раньше были неотъемлемой частью каждой еврейской семьи. Календарь был нужен для того, чтобы знать, когда отмечать тот или иной еврейский праздник, точное время наступления Субботы и зажигания свечей, годовщину смерти родственников (йорцайт), проведения бар-мицвы и т.д. Кроме того, часы зажигания субботних и праздничных свечей отличались в зависимости от часового пояса. Если одним и тем же молитвенником или пасхальной агадой можно было пользоваться ежегодно, то календарь нужно было каждый раз составлять заново. С 1922 г. по 1929 г. в Советском Союзе было издано 15 календарей, некоторые из которых были отпечатаны тиражами от 30 до 70 тыс. экз. Их быстро раскупали, а потом размножали вручную, пересылая из города в город. Знатоки вносили необходимые изменения. Потом выпуск календарей запретили, и, начиная с 1930 г., в стране не нашлось ни одной типографии, которая согласилась бы их набрать. Получение календарей из-за границы было проблематично и наиболее приемлемым оставалось переписывать их от руки [21]. В Борисове этим занимался бывший меламед Лейб Бенционович Чернин (1878-1941 гг.). Владелец богатой библиотеки по иудаике, знаток Торы и Библии, он изготавливал изящные и разнообразные кустарные календари, которые пользовались большим спросом [22].

После войны составление и изготовление календарей производилось кустарно. С каждым годом в них становилось всё больше русского текста — названия праздников, дней и месяцев, различные пояснения и комментарии. Это диктовалось жизненной необходимостью. Запрет еврейской школы, других учебных заведений и курсов на идиш, ликвидация книгоиздательства и периодической печати, роспуск творческих союзов и запрет изучать еврейскую историю повлекли к утрате языка. Идиш помнили только люди старшего и преклонного возраста, а молодые не знали даже еврейского алфавита. В календарях последних лет русской транслитерацией передавал не только Кадиш, но и простейшие бенидикции, которые раньше знал наизусть любой еврейский ребенок.

Календари не остались без внимания властей: их переписчиков высмеивали, как носителей пережитков, милиция штрафовала изготовителей, как незаконных предпринимателей. В Витебске, Гомеле, Могилеве, Полоцке, Пинске и Бобруйске партийные комитеты характеризовали еврейские календари, как продукт «грязной» инсинуации буржуазных идеологов, фальсифицирующих историю. Эти обвинения были абсурдными: их создатели обвинялись в том, что календари не упоминают Великую Октябрьскую социалистическую революцию, не содержат упоминания о советских и международных праздниках [23], что они «скрывают» связи Израиля с Западной Германией, «замалчивают» решения международного трибунала в Нюрнберге и т. д. Только двум еврейским общинам в Советском Союзе (Москва и Ленинград) в разовом порядке разрешили издать еврейские календари на 5717 (1956/1957) и 5718 (1957/1958) гг. [24].

Пытаясь объяснить свое нежелание издавать еврейскую литературу, власти ссылались на якобы непреодолимые технические трудности, сложность алфавита языков иврит и идиш, ограниченные финансовые возможности. В то же время, они отказывались от предлагаемой им безвозмездной помощи в этом вопросе.

«Американский еврейский комитет по оказанию помощи в восстановлении Белоруссии» (Аmerican Jewish to aid Belorussian Rehabilitation), объединявший более 700 землячеств, сообщал в июле 1947 г., что в США проживает около одного миллиона евреев, выходцев из Белоруссии. В благодарность за всё, что СССР сделал для разгрома Германии и уничтожения нацизма, Комитет объявил сбор средств для устройства больниц, детских домов и еврейской типографии. С аналогичным предложением обращались американские землячества из Барановичей, Бреста, Гомеля, Мозыря и других городов.

В августе 1947 г. помощь в организации типографий на идиш предлагал «Еврейский братский орден», который сотрудничал в СССР через свои федеративные землячества (белорусское, украинское, бессарабское, литовское, латвийское и несколько тысяч групповых). Все они и особенно такие, как киевское, одесское, бердичевское, кишиневское, рижское, таллинское, саратовское, минское, мозырское, борисовское, пинское и другие, хотели установить непосредственную связь со своими городами.

Непременным пунктом этой помощи было содействие еврейским общинам и синагогам, обеспечение их литературой и ритуальными принадлежностями. В октябре 1947 г. «Американский еврейский Совет по делам содействия восстановлению Советской России» сообщал о больших трудностях в поддержании контактов с СССР. В пример приводились Мозырское и Борисовское землячества, откуда давно не было сведений. Совет беспокоился, получена ли высланная им помощь и подарки, в каком состоянии находились местные еврейские общины, работают ли синагоги.

В ноябре 1947 г. на безуспешность попыток установить контакты с еврейской общиной Гомеля жаловались из «United Jewish Appeal, «Gomler Brothers’ Sosiety», «United Gomler Relief». В апреле 1948 г. в Еврейский Антифашистский Комитет в СССР обратились сотрудники Еврейского университета в Иерусалиме с просьбой оказать содействие в получении сведений о статистике, демографии, культурной и религиозной жизни России, Украины и Белоруссии. Со своей стороны, они обещали помочь литературой на иврите [25]. Все названные обращения остались либо без ответа, либо получили неопределенные или двусмысленные отписки. Советская сторона не была заинтересована в установлении международных связей с еврейскими организациями и оживлении религиозной жизни. Еврейские общины в союзных республиках, особенно в Белоруссии, разрушенной войной, представлялись режиму умирающими и бесперспективными.

Гонения и преследования

Любые попытки несанкционированных изданий, которые время от времени предпринимались отдельными смельчаками, подавлялись. Натан Забара из Рогачева (1908-1975) был арестован в 1950 г. по обвинению в еврейском национализме и отправлен на каторжные работы на Колыму. За изучение и распространение иврита арестовали специалистов по еврейской филологии и иудаизму уроженцев Бобруйска Беньямина Блюм-Махлина (1900-1976) и Рахель Махлину (1892-1979) [26].

В этом отношении уникален пример Исаака Каганова (1904-1978) из города Горки Могилевской области. В 1947 г. при помощи Танаха и словаря иврита дореволюционного издания он взялся за сочинение автобиографического романа «Под хмурыми небесами». В Москве Каганов встретился с Цви Прейгерзоном и Моше Абрамсоном (Григорием Плоткиным), с которыми еще в 1926 г. участвовал в выпуске «Берешит». При попытке переправить первые главы романа для издания в Палестине, все трое были арестованы. Каганова арестовали в Симферополе в сентябре 1948 г. и в кандалах отправили в Москву. В январе 1950 г. его приговорили к десяти годам лагерей за антисоветскую деятельность и принадлежность к сионистской организации [27].

Во время нахождения под следствием Каганов в уме составил ивритско-русский словарь на 12 тысяч слов. В заключении у него родились первые десять стихотворений, заложивших основу целого тома стихотворений «Гласом шофара», насчитывающего 480 произведений на иврите. Они были созданы без карандаша, пера и бумаги, сохранившись в памяти благодаря повседневному повторению в уме. Первую книгу стихов Исаак составил в декабре 1949 г. в Москве, в лефортовской тюрьме Лефортово, а вторую и третью книги — в октябре и ноябре 1950 г. в Песчаном лагере (Караганда), четвертую — в апреле и мае 1953 г. во внутренней тюрьме Караганды. Там же он задумал новое, прозаическое произведение на иврите «Учение о сокровенном». Каганов примкнул к группе заключенных, которая готовила восстание в лагере, но был арестован. Ему удалось убедить следователей, что рукописи (которых не было) он сжег в котельной. В октябре 1953 г. Военный трибунал приговорил поэта к смертной казни, которая была заменена 25 годами каторги [28].

В январе 1949 г. арестовали учителя Мордехая Лапана (1897-1981) из Пинска. Это был его пятый арест по обвинению в сионистской и националистической деятельности. Лапана приговорили к вечной ссылке в Барабинской степи в Восточной Сибири. Через год после смерти Сталина его освободили, а в августе 1956 г. Верховный Суд Белорусской ССР полностью реабилитировал учителя. Лапан переехал в Ленинград и стал регулярно посещать хоральную синагогу, вновь преподавать иврит, еврейскую историю и традицию [29].

Политика советского правительства была различной в зависимости от того, к какой конфессии принадлежали верующие. Тотальный запрет не имел отношения к православной и католической церквам. В 1956 г. Московскому патриархату русской православной церкви было позволено издать полный перевод Библии в количестве 50 тысяч экземпляров. В 1957 г. баптистский вариант Библии был напечатан 10-тысячным тиражом. В дополнение к этому ежемесячно начал выходить «Журнал Московской патриархии» (объем — 80 страниц, тираж — от 15 до 25 тыс. экземпляров), а во Львове — «Православный вестник» на украинском языке тиражом 3 тыс. экз. Армянская церковь в 1956 г. получила разрешение установить типографское оборудование, полученное из США. Даже немецким лютеранам, сосланным в Сибирь, было позволено получать по почте Евангелие и Катехизис. В 1948 г. советским мусульманам разрешили издать Коран. В 1957 г. была выпущена книга «Исламское богослужение» под редакцией главы мусульман Евразии и Сибири на татарском и арабском языках, а в 1958 г. Совет мусульман Центральной Азии и Казахстана добился публикации 12-ти страничного календаря на узбекском и арабском языках в 10 тыс. экземпляров [30].

Усиление давления на рубеже 1950-1960-х гг.

В конце пятидесятых годов ситуация осложнилась еще больше. 4 октября 1958г. ЦК КПСС принял постановление «О записке Отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС по союзным республикам «О недостатках научно-атеистической пропаганды». Все проекты переиздания сидура, ставшего к тому времени раритетом и предметом спекуляции (за него платили 1000 руб.) были отложены. В ряде мест нехватка сидуров приводила к тому, что верующие выпрашивали молитвенники у посещавших синагоги иностранцев.

Раввин И.Левин обратился в Совет по делам религиозных культов с письмом, в котором подчеркивалась нетерпимость сложившейся ситуации с нехваткой религиозной литературы. По его мнению, это имело «отрицательные пропагандистские последствия», но в 1959 г. появилась новая инструкция Главлита «О порядке ввоза религиозной литературы», предупреждавшая возможность легального поступления в СССР молитвенников, календарей и другой религиозной литературы из-за границы. Инструкция содержала специальное обращение к иностранным гражданам воздерживаться от раздачи печатных изданий религиозного содержания при встречах с верующими и посещении молитвенных заведений [31]. ЦК КПСС рекомендовал Госполитиздату, редакции журнала «Наука и религия», центральным и местным органам печати раскрыть националистический характер еврейской религиозной литературы. Всесоюзному обществу по распространению политических и научных знаний было дано поручение подвергнуть критике иудаизм, сионизм и попытки «подрыва дружбы народов СССР» [32].

В сентябре 1959 г. отдел пропаганды и агитации ЦК КПСС распространил на союзные республики, включая Белоруссию, заключение КГБ Украинской ССР о содержании еврейских молитвенников, Торы и другой религиозной литературы. В документе подчеркивалось, что еврейская религиозная литература была проникнута духом воинствующего национализма и «духовного расизма», вбивала клин между социалистическими нациями и толкала верующих евреев на путь антипатриотизма. При этом уточнялось, что евреи СССР связаны с заокеанскими и израильскими капиталистами еврейского происхождения и сильно подвержены их влиянию. Большое беспокойство высказывалось тем, что Тора, Пророки, молитвенники и еврейская традиция считали материализм и атеизм «ересью» на том основании, что они не соответствовали догматам иудаизма. «Сидур hа-Шалом» был назван самым реакционным молитвенником за последние сто лет, а молитвы «Алейну» [34] и «Кол Нидре» [35], помещенные в нем, якобы открыто проповедовали сионизм, еврейскую исключительность, превосходство и конечную победу евреев во всем мире [36].

Запреты и ограничения коснулись и еврейских календарей. В 1960-1961 гг. в два раза был сокращен тираж луаха (с десяти до пяти тысяч экземпляров), а затем и до трех тысяч — в Москве и одной тысячи — в Ленинграде. Из него были исключены молитвы и алфавит иврита. В 1961 г. из сидура исключили «молитву за мир», «молитву за советское правительство», а также места, где, по мнению чиновников, говорилось о «превосходстве» Израиля. В 1964 г. правлению синагоги в Марьиной роще (Москва) было отказано «за ненадобностью» выпустить трактат Н.Олевского об агунах. Его планировалось распространить не только в городах Российской Федерации, но и Белоруссии, Украины, Прибалтики и Молдавии.

Эти действия властей была расценены на Западе и в Израиле как неприкрытое давление на верующих и отсутствие свободы вероисповедания. Совет по делам религиозных культов (СДРК) выражал опасения, что отказ напечатать сидур будет использован «буржуазной пропагандой» как доказательство гонений на иуадаизм. Учитывая эти соображения, 10 января 1965 г. СДРК направил в ЦК КПСС просьбу о переиздании сидура в качестве «контрпропагандистской акции». Расходы на издание молитвенника возлагались на еврейские религиозные общества Москвы, Ленинграда, Киева, Тбилиси и Минска [37]. Этот шаг стал возможен после некоторой паузы, возникшей в результате смены партийного и государственного руководства в стране в ноябре 1964 г. Недостатки и просчеты были объявлены результатом волюнтаризма Н.С.Хрущева, хотя вскоре все вернулось «на круги своя».

Вывод

Таким образом, в Белоруссии, как и в Советском Союзе в целом, еврейские верующие были лишены права издавать религиозную литературу. По сравнению с другими конфессиями, неравное положение еврейских верующих было очевидно и режим даже не пытался это отрицать. Единственным оправданием были утверждения о незначительном количестве людей, посещавших синагоги и миньяны, их преклонном возрасте, незнании молодым поколением языков иврит и идиш.

За годы советской власти отношение к иудаизму пережило несколько этапов: от ограничений и косвенных препятствий (1921-1929), тотального наступления и репрессий (1929-1938)до временного затишья после принятия сталинской Конституции и начала войны в Европе (1939-1941). Агрессия Германии против СССР, приведшая к Катастрофе советских евреев, сделала почти невозможным соблюдение традиций. Сразу после войны (1946-1948) появились иллюзии возрождения духовной жизни, допускались регистрация общин и открытие небольшого количества синагог. Однако на смену этому быстро пришли «черные годы» советского еврейства (1949-1953). Борьба с космополитизмом и «дело врачей» были остановлены со смертью Сталина, но его преемники не отказались от политики государственного антисемитизма. Они только видоизменили ее, сделав менее откровенной: в 1954-1964 гг. относительная либерализация советского общества не коснулась иудаизма. Все это подтверждало существование общей «генеральной линии», которая не оставила места синагоге в новом социалистическом обществе.

Выпуск еврейской религиозной литературы, книг по традиции, молитвенников, календарей, любых других изданий на иврите, изготовление предметов культа были запрещены по идеологическим причинам. В еврейской обрядности режим видел себе угрозу. Меры противодействия были заранее продуманы, хотя на местах могли носить и стихийный характер: оскорбление чувств верующих, хранение священных книг в непригодных условиях, умышленная порча и открытое уничтожение религиозных изданий. Еврейских трудящихся нужно было лишить духовного «опиума», «оков» старой жизни и включить в общую борьбу за светлое будущее вместе с другими народами СССР.

Общая политика национального нигилизма режима оказалась наиболее пагубной для евреев. После ликвидации национальной школы и творческих союзов, фактического запрета языка идиш, синагога осталась единственным убежищем еврейской жизни. Каток ассимиляции, принявший особое ускорение в послевоенный период, должен был навсегда подмять иудаизм. В результате, еврейская духовная жизнь на долгие годы была заморожена в ожидании лучших времен, которые наступили только с распадом Советского Союза.

ЛИТЕРАТУРА И ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Архивы «Джойнта», фонд СССР, д. 476, лл. 11-12.

2. D. F i s h m a n. Рreserving Тradition in the Land of Revolution: The Religious Leadership of Soviet Jewry, 1917-1930 // The use of Tradition: Jewish Community in the Modern Era (New York, 1992), pp& 85-118.

3. Ha Teppитории Белоруссии погибло свыше 700 000 eвpeeв, включая беженцев из Польши. См.: Л.Смиловицкий. Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941-1944 rr. (Teль-Aвив, 2000 г.), c. 29-30.

4. За годы советской власти еврейское книгоиздание было низвергнуто на символический уровень. Если в 1913 г. в Российской империи вышло около полутора тысяч названий книг, примерно в равной пропорции на иврите и на идиш, то в 1980-х гг. только 3-4 названия в год на идиш. См. «Еврейский камертон» (Тель-Авив), 2 августа 2001 г., с. 24.

5. B 1930 r. Aбрамский был осужден на 10 лет за «Контреволюционную деятельности», но в 1931 г. был освобожден и выехал в Англию. С 1951 г. он жил в Палестине, где был избран президентом Объединения иешив Израиля. Зевин эмигрировал в Палестину в 1934 г., стал членом Верховного Раввинистического Совета Израиля: yagdil torah, maasaf torani mukdash le hidushei torah, pilpulim be-halakha le-maase. aruch u-mesudar al yadei Yehazkel Abramski, Vol., 1-2 Bobruisk, 1968 (Yosef Cohen, Pirsumim Yehudiyim be-Brit ha-Moatzot, 1917-1960 (Jerusalem, 1961), p. 38, No 32.

6. Seder ha-agada shel-pesakh im persumim nifloyim. Bobruisk, beis mishar shel Yaakov ha-Kohen Ginzburg, 1927; ha-Agada shel Pesakh mit Yivri Teish Oif Reinem Zhargon, etc., Bobruisk, Izdanie Magazina Ginzburga, 1928 (Yosef Cohen, Pirsumim Yehudiyim be-Brit ha-Moatzot, 1917-1960 (Jerusalem, 1961), No 121-122, p. 18.

7. Sidur tefilt Yaakov ha-Sholem, Berdichev, Yakov Ginzburg. Printing plant «Radianskii Shliakh», 1927; Sidur Tefilat Adonai, 5th ed. Leningrad, Z.Kalmanson, 1928 (Cohen, ibid., p. 25, No 145,146, p. 22, No 149.

8. Cohen, ibid., p. 19, No 145,146, p. 22, No 149.

9. Y i z h a k A i z i k K r a s i l ’ s h c h i k o v. Sefer tvunah be-mishne torah le-ha-rambam. Vol. 1. Poltava, 1926 (Cohen, ibid., p.22, No 153).

10. 4 декабря 1929 г. в Минске состоялось совещание ответственных советских и партийных работников, на котором выступил представитель ЦК ВКП(б) Бенек. Он призвал использовать в Белоруссии опыт вывоза за границу старых еврейских религиозных изданий для обмена на промышленное оборудование, сельхозтехнику. Приводился пример продажи «этой дряни» (партии религиозных книг) за 25 тысяч долларов США, которые были использованы для покупки тракторов. См.: Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ), ф.4, оп.7, д.237, лл.9-12; Ф.Гарковенко. О религии и церкви (Москва, 1965), с.100; A.Gershuni. Yahadut be-rusiah ha-sovietit (Jerusalem, 1970), p.93.

11. A. B i c k, «Jewish Religious Literature in the Soviet Union». Shvut, N1, 1973, pp.48-61; Цалерий Зайчик, «Название еврейских религиозных книг». См.: Еврейская цивилизация, проблемы и исследования. Материалы конференции «Сэфер» (Москва, 1998), c. 42.

12. Hecмотря на свой отъезд из БССР, избежать ареста Эйдинову не удалось. Это произошло в начале 1950-х гг., когда по доносу соседей его судили за нелегальное производство кожи. После смерти Сталина он вернулся домой и возобновил свои занятия, умер в 1965 г. в возрасте 73 лет. Внук Арона Григорий стал профессиональным книжным графиком, оформившим более 200 книг, лауреатом Всесоюзного и Всероссийского конкурсов искусства книги, членом Союза художников России, за разработку нового герба России получил благодарность от Президента Бориса Ельцина. См.: «Мишпоха», 1998, N4, с.7.

13. В действующей армии оказались Арон Гурштейн, Меер Винер, Арон Кушниров, Шмуль Гординер, Эзра Фининберг, Самуэль Росин, Яков Зельдин, Эммануил Казакевич, Тевье Ген, Илья Фалькович, Катер, Мойше Гольдштейн, Шимон Гольденберг, Иеhошуа Любомирский, Перец Маркиш, Борис Олевский, Арон Вергелис и др. Украинскиую группу возглавили Ицик Фефер, Гершл Полянкер, Кашеватский и Заскель Табачников. Из Львова к частям Красной Армии присоединились Бомце, Исроэль Ашендорф. Из Белоруссии ушли Генах Шведик, Хаим Мальтинский, Мотл Грубиан, Зяма Телесин. Часть писателей погибла в боях: Арон Гурштейн, Меер Винер, Самуэль Росин, Мойше Гольдштейн, Шимон Гольденберг, Борис Олевский, Генах Шведик и др. См.: Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 8114, оп. 1, д.1130, лл.19-20.

14. Там же, д.1131, л.487.

15. Российский Центр хранения и изучения документов новейшего времени (РЦХИДНИ), ф.17, оп.125, д.459, лл.24-35.

16. А. В. Б л ю м. Еврейский вопрос под советской цензурой, 1917-1991 гг. (Санкт-Петербург, 1996), с.92.

17. Yad Vashem Archives (YVA), collection М-40/RCM-5.

18. А. В. Б л ю м. Указ.соч. С.92.

19. Был арестован Лейб Израилевич Стронгин (1896-1968), директор издательства «Дер Эмес» с 1939 по 1949 гг. Стронгин родился в Минске, где с 13 лет работал в типографии. В 1917 г. вступил в партию, был участником гражданской войны, окончил Промышленную академию в Москве. Одним из пунктов обвинения против него было то, что он получил традиционное еврейское религиозное образование.—Л.С.

20. S a l o B a r o n. The Russian Jews under Tsars and Soviets (New York, 1962), p. 340; B.Z.Goldberg, Yidn in Ratn-Farband (Tel Aviv, 1965), p. 142.

21. В еврейском календаре начало и продолжительность месяцев были основаны на смене лунных фаз. Лунный год короче солнечного на 11 дней, и еврейский календарь преодолевает это расхождение, прибавляя дополнительный месяц к каждому году, когда накапливается 30 дней разницы. Простые и високосные годы в зависимости от своей продолжительности делятся на недостаточные, обычные и полные. Строгие циклы последовательности лет отсутствуют, поэтому для сопоставления дат григорианского и еврейского календарей пользуются специальными сравнительными таблицами. — Л.С.

22. А. Р о з е н б л ю м. Память на крови. Евреи в истории Борисова. (Петах-Тиква, 1998), с.177.

23. Jewish Religion in the Soviet Union. By Joshua Rothenberg. Ktav (New York, 1971), pp.130-137.

24. В Советском Союзе 7 ноября отмечали годовщину Октябрьской революции, 5 декабря — День сталинской Конституции (1936 г.), 8 марта — Международный женский день, 1 мая — День международной солидарности трудящихся, 9 мая — годовщину победы над Германией. — Л.С.

25. ГАРФ, ф. 8114, оп. 1, д. 843, лл. 91, 94-95, 103, 129-131, 234-237.

26. Супруги Махлины были освобождены из лагеря в 1955 г., но полностью их реабилитировали только в 1963 г. При репатриации в Израиль в 1969 г. власти запретили им взять с собой рукописи, которые сохранил и переправил в Израиль Авраам Белов (Элинсон). – Л. С.

27. Составители и авторы «Берешит» хотели сделать альманах периодическим изданием всех левых прокоммунистических литераторов страны, но им не удалось опубликовать даже второй номер. «Берешит» печатался в Берлине и вышел с сотнями опечаток. В СССР разрешили доставить только 300 экз. В борьбе с Евсекцией группа «Берешит» распалась – Л.С.

28. В 1955 г. Каганова освободили по инвалидности, он записал стихи (10 тыс. строк) в крохотные, размером со спичечный коробок, блокноты и вынес их на волю. В 1976 г. семья Кагановых репатриировалась в Израиль. Профессор Дов Садан, готовя отзыв для издательства «Мосада» на рукопись книги Каганова, определил её, как классическое выражение еврейского мира. Последним произведением писателя стала его автобиографическая повесть на иврите «Скрытыми тропами», которая ждет своего издания.

29. Дом Лапана стал популярным центром для отказников и желающих изучать иврит и Библию, приобщиться к иудаизму. Среди его учеников были Юлия Дымшиц, дочь летчика Марка Дымшица, осужденного на процессе «угонщиков самолета», известная шахматистка Любовь Кристол, инженер-химик, а впоследствии заместитель мэра Иерусалима Лариса Герштейн, врач-психиатр Арье Левитин и др.

30. Religion in the Soviet Union. By Walter Kolarz (London, 1961), pp. 94, 173; «Братский Вестник», 1958, N1, с. 33; Josef Schechtman, Star in Eclipce (New York, 1961) p.126; Judaism in the Soviet Union: A Second Class Religion? By Joshua Rotenberg, Brandeis University (1971), p. 19.

31. С. Ч а р н ы й. «Издание еврейской религиозной литературы в период «оттепели». Материалы седьмой ежегодной международной междисциплинарной конференции по иудаике (Москва, 2000), с. 155.

32. Центр хранения современной документации (Москва), ф. 5, оп. 33, д. 127, лл.31- 37.

33. Экспертизе КГБ были подвергнуты Тора, ТАНАХ, Талмуд, молитвенники «Сидур Шалом», «Кол-бэй», Махзор, «Тфилес Исроэл», «Ам Исроэл», «Меирас Эйнаим», «Тилат hа-Ходеш», «Дерх hа-Хаим» и др. Цит. по кн. Бориса Морозова «Еврейская эмиграция в свете новых документов» (Тель-Авив, 1998), с. 36-38.

34. «Алейну» (букв.— «нам надлежит»), молитва, которую читают по окончании каждой ежедневной, субботней или праздничной службы; включена во все молитвенники.

35. «Кол Нидре» (букв.— все обеты), провозглашение отказа от обетов и клятв, относящихся только к давшему их; произносится один раз в году на Йом-Киппур, часто служила доказательством неблагонадежности любой присяги, приносимой евреями.

36. В действительности, молитвенник «Сидур hа-Шалом» был напечатан в соответствии с принятыми канонами и не содержал в себе ничего предосудительного. A.Greenbaum. «Rabbi Shlomo (Solomon) Shlifer and Jewish Religious Life in the Soviet Union, 1943-1957, Shvut, 8[24], 1999, Tel Aviv University, pp. 124-132.

37. Там же, с. 157.

Сборник научных и публицистических работ «Беларусь в ХХ веке»  2003 Вып.2