Историко-документальный очерк
Лякин В.А.
Л97 Кровавая метель над Волковысском /
В.А. Лякин. – Минск : Р.М. Цимберов, 2018, – 216, [2] с. ;
[8] л., цв. вкл.
ISBN 978-985-90473-3-6
Со страниц этой книги читатель узнает о малоизвестном, но важном событии войны 1812 года – двухдневном бое 15 и 16 ноября между российскими и наполеоновскими войсками за белорусский городок Волковыск. Сковав боем саксонский, а затем и австрийский корпуса «Великой армии», русский корпус генерала Ф.В. Остен-Сакена в итоге отступил, но выиграл время, что позволило главным силам 3-й Западной армии выйти к реке Березине навстречу отступавшим из Москвы войскам Наполеона.
Для всех, кто интересуется историей Отечества.
ISBN 978-985-90473-3-6
~ 2 ~
Предисловие
Уважаемый читатель! Перед тобой новая книга белорусского писателя и краеведа Владимира Александровича Лякина. Думаю, она будет интересна тем, кто увлекается Наполеоновской эпохой и событиями, происходившими тогда на землях сегодняшней Беларуси.
Я помню, как взял в руки его первую книгу, посвященную этой теме – «Мозырь в 1812 году». Она была в несколько сот страниц, и я подумал, что чтение будет делом трудным: ну что интересного могло происходить в маленьком городишке, находившемся «на задворках» основных событий военного лихолетья. Однако я ошибался; книга была написана удивительно живым языком и содержала в себе описание множества фактов и событий, о которых я и понятия не имел. С тех пор автор постоянно возвращался к событиям, происходившим на нашей земле в начале 19 века. Кроме уже упомянутой «Мозырь в 1812 году» им были написаны и изданы: «Восемнадцатый пехотный полк ВКЛ», «1812 год. Ратные поля Беларуси», «Реквием Минской бригаде», «Гроза двенадцатого года над Полесьем», «Белорусские дороги Наполеона Бонапарта», «Конные бои при Мире и Романово», «Оборона Бобруйской крепости», «Ліцвіны ў гвардыі Напалеона». Сегодня, без всякого сомнения, автор является одним из самых осведомленных людей по военным действиям на территории нашей Родины в 1812 году.
Скажу об отличительных особенностях творчества В.А. Лякина, краеведа по призванию, и краеведа талантливого. Прежде всего, он избежал соблазна писать о том, что уже многократно описано. Его книги содержат множество интересных подробностей о событиях, малоизвестных широкому кругу читателей. Да и специалисты частенько обходили их стороной, а если писали, то в двух словах, и были далеко не всегда точны в своих репликах. Между тем обстановка на северном и южном флангах той военной кампании очень часто самым непосредственным образом влияла на весь ход боевых действий. Немаловажно и то, что погружая нас в, казалось бы, незначительные подробности, автор позволяет еще раз увидеть, осознать, что любая война – это прежде всего неслыханное бедствие для такой небольшой страны, как наша.
~ 3 ~
Представляемая на суд читателя книга рассказывает о событиях, происходивших летом и осенью 1812 года в Гродненском департаменте воссозданного императором Наполеоном Великого Княжества Литовского. Их кульминацией стал двухдневный бой 15 и 16 ноября между российскими и наполеоновскими войсками за стоявший на важной транспортной коммуникации городок Волковыск. Русский корпус генерала Ф.В. Остен-Сакена внезапной ночной атакой занял его, однако удержать не смог, был вынужден отступить. Но, сковав боем вначале Саксонский, а затем и Австрийский корпуса Великой Армии, он выиграл время, что позволило главным силам 3-й Западной армии выйти на рубеж реки Березины и тем самым вынудить Великую Армию с боями прокладывать себе дорогу к отступлению. Таким образом, развиваясь достаточно далеко от главного театра войны, эти боевые действия на западе Беларуси оказали весьма существенное влияние на ход заключительной фазы всей кампании 1812 года.
Автор старается (хотя это у него не всегда получается) держаться в стороне от дискуссий, какой была эта война для предков нынешних белорусов – первой “Великой Отечественной”, “освободительной” или “гражданской”. Оставляя эти оценки за научным сообществом профессиональных историков, он, следуя шаг за шагом рядом с участниками и свидетелями тех давних событий, изучая строка за строкой архивные документы и военные мемуары, восстанавливает, как представляется, полную и объективную картину происходящего. Из небытия возвращаются похороненные под глыбами времени и вытравленные менявшими друг друга политическими режимами из сознания белорусов имена и славные дела их далеких предков.
В приложениях помещен подробный перечень всех участвовавших в бою 15-16 ноября 1812 года корпусов, дивизий, бригад и полков с фамилиями их командиров, представляющий особый интерес для краеведов и военных историков.
Владимир Бржеский
~ 4 ~
Глава 1
16 ноября 1812 года
Низкие снежные тучи, проплывая по свинцовому небу, казалось, задевали крытый железом купол храма Преображения Господня и крыши деревянных домов небольшого, в полтора десятка улиц, лежавшего при почтовом тракте уездного городка Красный Смоленской губернии. В эту войну он уже дважды серьезно пострадал от боевых действий. 14-го августа 1812 года (2-го по старому стилю) во второй половине дня у города, занятого четырьмя батальонами русских егерей с двумя пушками, появилась многочисленная французская кавалерия дивизионного генерала Э. Груши. Русские защищались упорно, дважды переходили в контратаки, но когда на помощь кавалеристам подоспел 24-й полк легкой пехоты, были сломлены численным превосходством противника и отошли к Смоленску. Они вернулись три месяца спустя, преследуя отступающую из Москвы «Великую армию», иной раз даже заступая ей дорогу. На рассвете 14(2) ноября, когда Наполеон с гвардией покидал Смоленск, в Красный ворвался совершавший рейд по вражеским тылам сильный отряд (егерский, гусарский, драгунский и 4 казачьих полка) генерал-майора А.П. Ожаровского. Небольшой французский гарнизон был застигнут врасплох и полег на месте. Но после полудня с востока на Смоленском тракте показались колонны «Легиона Вислы» дивизионного генерала М.М. Клапареда. Командир русского отряда пытался было удержать этот важный коммуникационный пункт, но его «партизаны», не устояв против мощной атаки закаленных в испанской войне ветеранов, были выбиты из города, рассеяны и смогли лишь на следующий день собраться в селе Кутьково, четырьмя верстами южнее. На этом неприятности для них не закончились. В ночь на 16-е мирно спящих по хатам «партизан» (боевого охранения не было), атаковала 2-я дивизия Молодой гвардии генерала
~ 5 ~
Ф. Роге. Разгром был полный, спасались кто как мог, дорога французам на Оршу была расчищена.
Вечером 15-го, перед наступлением темноты, в Красный прибыл император Наполеон со своей гвардией, корпусами И. Понятовского и А. Жюно. Высланный вперед комиссар-распорядитель Главной императорской квартиры Жуанвиль подобрал для размещения ставки Наполеона просторный, в несколько комнат, крытый гонтом купеческий дом на улице Сорокинской рядом с городской площадью. Он уцелел от огня, сохранились двери и даже стекла за ставнями на больших окнах, но внутри был основательно разграблен. Комнаты быстро очистили от грязи и хлама, затопили обложенные голландскими изразцами печи. На кухню, где уже хлопотал повар с помощниками, доставили из обозных фур императорский обеденный сервиз и продукты, включая дюжину бутылок шамбертена. Под присмотром императорского камердинера Констана гвардейцы из охраны постелили на пол в спальне ковры из тех же фур, установили раскладную походную кровать, рядом поместили дорожный несессер с туалетными принадлежностями монарха. В столовую (она же и рабочий кабинет) принесли из других мест два больших деревянных стола и несколько длинных скамей, накрыли их зеленым сукном. Один стол был обеденным, на другом разложили большую, постоянно корректируемую карту военных действий. Вдоль стен разместили походную библиотеку, рулоны других планов и карт, портфели с документами.
В течение ночи переполненный войсками городок наводняли все новые и новые толпы отставших от своих полков, деморализованных и бросивших оружие солдат вперемешку со следующими за армией гражданскими лицами. Дорога, которой они пришли, являла собой поистине адское зрелище. Где-то гуще, особенно в узостях, у переправ через речушки и ручьи, а где пореже, она была усеяна закоченевшими трупами людей и обглоданными конскими костяками, частями разбитых повозок,
~ 6 ~
содержимым выпотрошенных и брошенных тут же сундуков и чемоданов. В огне разложенных на обочинах костров отсвечивало серебро салонных канделябров, старинная бронза, золотое шитье церковной утвари. В грязи, припорошенные снегом, валялись и другие ценные, но уже никому не нужные вещи из московской добычи. Тут и там виднелись брошенные ружья, тесаки, кирасы и кивера, даже зарядные ящики с ядрами и картечью. Мучительный для оголодавших и обносившихся солдат мороз под минус 20 градусов в этот день ослаб, пришла оттепель, над землей клубился туман.
Наступивший понедельник 16 ноября принес ослабленной громадными потерями «Великой армии» новые испытания. Главные силы (ок. 60 тысяч штыков и сабель) преследующей ее русской армии были уже здесь, штаб-квартира генерал-фельдмаршала М.И. Кутузова находилась в деревне Шилово, в пяти верстах от Красного. Но тот вел себя осторожно, и, не желая рисковать в решительном сражении, послал свой авангард (два кавалерийских и два пехотных корпуса) «оседлать» Смоленский тракт в теснине у села Микулино. Командовавший им генерал от инфантерии М.А. Милорадович имел задачу отрезать путь отступления тянущимся из Смоленска на некотором расстоянии один от одного 4-му, 1-му и 3-му корпусам «Великой армии», окружить их, пленить или уничтожить.
Первыми, в этот же день, около трех часов пополудни, в устроенную русскими ловушку угодили войска Итальянского вице-короля Е. Богарне. Отчаянная попытка прорыва вдоль тракта на Красное была неудачной. Зная о своем подавляющем численном превосходстве, М.А. Милорадович послал к Е. Богарне парламентера с предложением о сдаче, но оно было отвергнуто. Потеряв в ожесточенных схватках 2,2 тысячи человек (почти половину бывших в строю) и все 17 остававшихся у них орудий, итальянцы все же смогли под покровом наступившей темноты пробраться окольными
~ 7 ~
дорогами к своим. Спасти остатки 4-го корпуса помогла и вовремя ударившая в тыл русским подмога – посланный Наполеоном сборный отряд гвардейской пехоты с двумя орудиями под командованием А. Дюронеля.
Поздно вечером император пригласил к себе на ужин только что прибывшего в штаб-квартиру вице-короля Евгения, маршалов Л. Бертье, Ж. Мортье, Ж. Лефевра, Ж. Бессьера и отличившегося при спасении Итальянского корпуса дивизионного генерала А. Дюронеля. За столом прислуживали оруженосцы Наполеона мамелюки Рустам и Али. Обычно уделявший приему пищи не более четверти часа император на этот раз управился еще быстрее и сразу перешел к обсуждению насущных дел:
– Господа, я с сожалением вижу продолжающуюся и даже усиливающуюся дезорганизацию армии. Остается надеяться, что соединение с корпусами, которые ждут нас в Литве, быстро восстановит общий порядок. Эти свежие, хорошо организованные войска возьмут на себя арьергардную службу и будут отстаивать наши позиции, а мы тем временем реорганизуем и пополним ваши корпуса. На подходе, уже проследовала Варшаву, новосформированная дивизия Дюрютта. Она, а также полки Литовского княжества, что сформировало правительство в Вильно, усилят корпуса Рейнье и Шварценберга, и те загонят, наконец, в татарские степи Чичагова, этого сухопутного русского адмирала. Корпус герцога Беллунского, который я послал из Минской провинции на помощь нашим 2-у и 6-у армейским корпусам, со дня на день возьмет обратно Витебск и отбросит Витгенштейна за Двину. Мы станем на зимние квартиры за Днепром. В Минске, как докладывает губернатор Брониковский, все склады, включая четыре обращенных под них больших монастыря, наполнены собранным в Литве продовольствием и фуражом, его хватит армии на всю зиму. Там мы будем находить помощь и подкрепления на каждом шагу, в то время как Кутузов будет
~ 8 ~
ослаблять свои силы переходами, и будет отдаляться от своих резервов. Он остается в стране, которую мы истощили. У нас есть минские склады, а русские будут умирать от голода…
Встав из-за стола и молча пройдясь по комнате, Наполеон обратился к дивизионному генералу И. Понятовскому:
– Князь, очень похвально, что ваши храбрые поляки единственные во всей армии полностью сохранили в этом нелегком походе свою артиллерию, все 74 орудия.
– Да, сир, 54 полевые и 20 полковых пушек, ядер и картечи тоже вполне достаточно.
– Распорядитесь, генерал, немедля передать из этого числа 30 орудий с боезапасом итальянским полкам вице-короля. Как известно, в сегодняшнем бою их последние пушки стали добычей казаков… Завтра, без сомнения, всем будет очень нелегко. Как показали пленные, и это подтвердили отправленные в разведку разъезды шеволежеров графа Красинского, знающие язык этой страны, вся русская армия лишь в полутора лье от нас. Мы задержимся здесь, чтобы дождаться из Смоленска арьергард – корпуса герцога Эльхингенского и князя Экмюльского. Под «орлами» в каждом едва ли осталось бойцов на одну-две полноценные дивизии. Без нашей помощи они будут отрезаны и погибнут, этого допустить нельзя.
Наступило тревожное молчание, все не сводили глаз с императора. И тот вновь заговорил – быстро, решительно, твердо:
– С рассветом мы атакуем главные силы Кутузова, что сосредоточены против нас, а затем, когда колонна 1-го корпуса будет на подходе, нанесем вспомогательный удар в тыл тем русским, что блокировали Смоленскую дорогу. Полагаю, что с началом сражения Кутузов отзовет с нее, или хотя бы ослабит, свой заслон, что позволит нашим войска соединиться… Прошу всех к карте, господа!
~ 9 ~
Подождав, пока маршалы и генералы переместятся за другой стол с разрисованной, утыканной цветными флажками оперативной картой, Наполеон продолжил:
– Основные силы русских, четыре пехотных корпуса с сильной артиллерией, стоят на позициях юго-восточнее от нас, как видите, очень близко, у селений Шилово и Уварово. Примерно столько же, частью пехоты, частью кавалерии, Главнокомандующий русских оставил на главной дороге вот здесь, северо-восточнее и подальше, у селений Микулино и Мерлино, чтобы блокировать наш следующий из Смоленска арьергард. Предполагаю, что враг намерен утром одновременно атаковать нас и подходящий по главной дороге 1-й корпус, но мы ударим первыми. Довольно я побыл императором, пришло время вновь стать генералом: на рассвете лично поведу свою Молодую гвардию прямо на Кутузова. В авангарде будут молодцы генерала Роге, что на славу побили этого царского поляка Ожаровского. Во второй линии – Старая гвардия и 30 орудий резервной артиллерии графа Сорбье. В нужное время вы, князь Понятовский, со всеми поляками, а также вестфальцами герцога д’Абрантес продвинетесь по главной дороге до Микулина, атакуете русских с тыла и поможете пробиться нашему арьергарду. Ваш корпус, сын мой вице-король, будет в резерве. Господа, я готов выслушать ваши соображения по диспозиции.
Начальник Главного штаба Л. Бертье и вслед за ним другие участники совещания одобрили предложенный план, но все решительно воспротивились личному присутствию Наполеона на линии огня. Командующий Молодой гвардии, недавний комендант Москвы маршал Ж. Мортье в отчаянии даже заявил, что пойдет, в таком случае, с ружьем в рядах своих тиральеров и готов погибнуть, прикрыв собой императора.
Мимолетная улыбка осветила несколько похудевшее, но по-прежнему привлекательное, матово-бледное лицо Наполеона:
~ 10 ~
– Помню, при осаде Акры к моим ногам упала брошенная из крепости бомба. Два солдата, стоявшие рядом, схватили меня, один спереди, другой сзади, защитив своими телами. Бомба разорвалась и обдала нас пылью. Мы все трое упали в образовавшуюся большую воронку; один из солдат был ранен. Я произвел обоих в офицеры. Один из них погиб потом в Испании, второй, Домениль, лишился ноги при Ваграме. Я дал этому сыну крестьянина из Перигё титул барона, чин бригадного генерала и должность коменданта Венсеннской цитадели. Жизнями таких героев, как они и вы, герцог Тревизский, судьба хранит, бережет меня для какого-то великого предназначения. Что ж, согласен, ведите сами в бой храбрецов Молодой гвардии, я, как главнокомандующий, буду осуществлять общее руководство. Расходимся, господа маршалы и генералы, до рассвета осталось не так много времени…
Намекая на свою неуязвимость, император выдавал желаемое за действительное. Лишь несколько особо приближенных людей из «ближнего круга» видели на его теле следы двух ран от вражеского оружия, и молчали о них. Глубокий шрам под левым коленом был напоминанием о штыковом ударе, полученном в 1793 году при штурме Тулона. Менее заметный шрам на правой ноге был последствием пулевого ранения в сражении 1809 года у Регенсбурга. Великий человек сознательно их скрывал, творя свой миф, свою великую легенду, что будет потом жить в веках.
Телохранитель Рустам, ночевавший, по заведенному порядку, у дверей императорской спальни, в последнее время был частым свидетелем ночных бдений, бессонницы, а то и кошмаров, терзавших владыку полумира. Порой тот вскакивал среди ночи и ходил по комнате из угла в угол, повторяя, словно в бреду, какие-то мучившие его мысли. Вот и сейчас, вскоре после полуночи, чутко дремавший на расстеленной шинели мамелюк услышал из-за двери вначале громкие стоны, потом скип половиц, шаги, а затем, отчетливо:
~ 11 ~
Жан-Луи-Эбенезер Ренье (1771, Лозанна – 1814, Париж)
– Убей меня в Москве пушечное ядро, я мог бы остаться в истории столь же великим, как Александр Македонский или Юлий Цезарь! А сейчас только бы Шварценберг и Ренье сохранили коммуникации, удержали Минск… Представить иное просто невыносимо!
Ровно в эти же часы мучивший французского императора кошмар уже начал сбываться наяву в сотнях вёрст восточнее Красного. Русская 3-я Западная армия, взяв Минск с громадными складами продовольствия и военного имущества, выступила к реке Березине, где готовились ловушка и разгром всей «Великой армии». Находившиеся на западе Беларуси корпуса Ж. Ренье и К. Шварценберга втянулись в ожесточенное двухдневное сражение за город Волковыск и не смогли ей помешать. На часах истории для империи Наполеона начался обратный отсчет. Несколько лет спустя ее создатель и свидетель крушения, заточенный победителями на маленьком острове Святой Елены у берегов Африки, повторит слова, произнесенные в городке Красный на Смоленщине. Их запишет и сохранит для потомства маркиз Эммануэль де Лас Каз, его последний секретарь и первый биограф.
~12~
Глава 2.
Городок на речке Волковыя
24 сентября 2005 года город Волковыск, один из райцентров Гродненской области Беларуси, торжественно и с размахом отпраздновал свое 1000-летие. Он был основан на берегу речки Волковыи, при ее впадении в реку Рось (Россу), приток Нёмана, как форпост славянского племени дреговичей на границе с воинственными ятвягами. О названии города до сих пор не утихают споры, но большинство историков и краеведов связывают его возникновение с волком, обитателем густых пущ. Первоначально это пограничное укрепление находилась за левым, южным берегом Волковыи, и состояло из трех деревянных крепостиц на трех природных возвышенностях с дошедшими до нас из глубины веков названиями «Замчище», «Муравельник» и «Шведская гора». Ныне это юго-восточная окраина города.
В 12 веке Волковыск уже вполне сложившийся городок в Городенском удельном княжестве, которым правили князья Всеволодковичи. «Шведская гора», носившая в те времена какое-то иное, неведомое нам название, сохранила функции укрепленного детинца, там находились поставленный князем правитель и его дружинники. Вокруг разросся торгово-ремесленный посад, где жили купцы, мастеровые, хлеборобы и разный зависимый люд. Процветанию поселения способствовало его удачное географическое положение: по речкам Волковыи и Россе можно было добраться до Нёмана и, через волок, до Днепра. В середине 13 века Волковыск, как и вся Гродненщина, вошел в состав Великого Княжества Литовского. Из Ипатьевской летописи известно, что здесь правил Глеб Волковысский, участвовавший в успешном походе русских дружин на ятвягов в 1256 году. Правда, несколько лет спустя удача от князя отвернулась, волынский правитель Даниил Романович осадил и захватил Волковыск, пленив при этом и самого Глеба.
~ 13 ~
После этого первого разорения город постепенно переместился на правый берег речки. Вербное воскресенье 16 марта 1410 года стало поистине трагическим днем для Волковыска. Сюда внезапно ворвались вражеские конники, закованные в броню рыцари Тевтонского ордена во главе со своим магистром Ульрихом фон Юнгингеном. Укрепление на «Шведской горе» устояло, но городок был полностью разграблен и сожжен, погибло немало его жителей. Волковысская хоругвь поквиталась с «псами-рыцарями» в том же 1410 году в знаменитой Грюнвальдской битве, после которой немцы не приходили сюда с войной целых пятьсот пять лет.
В самом начале 16 века Волковыск получил Магдебургское право и стал центром одного из поветов Новогрудского воеводства. Тогда же город впервые обрел и свой геральдический символ, герб в виде щита с изображением повернутой вверх и вправо головы воющего волка. Кроме местных здесь стали селиться и пришлые иноземцы, обосновалась еврейская община, члены которой занимались торговлей и швейным промыслом. В середине 17 века сюда явились новые завоеватели: с севера – шведы, с востока – московиты. Первые основательно пограбили город, а вторые, выполняя предписание царя Алексея Михайловича «те земли воевати и людей побивати», дважды, в 1655 и 1662 годах, превращали его в груды дымящихся развалин. Тогда окончательно прекратило свое существование нагорное укрепление, а сама возвышенность получила нынешнее название – «Шведская гора». По одному преданию шведы поставили на ней свои пушки для обстрела города, по другому – похоронили там своих погибших солдат. После завершения той долгой и кровавой войны перепись 1671 года показала, что в Волковыске осталось менее трети прежнего населения, прочие погибли или были уведены в неволю.
~14~
Со временем город отстроился, и два поколения трудились в сравнительно мирной обстановке, если не учитывать случавшихся время от времени внутренних вооруженных разборок разных шляхетских партий. Ранней весной 1706 года пришла к городу очередная беда, его вновь основательно разорили вначале русские, затем шведские войска. Здесь уцелели всего 122 дома, но несколько десятилетий спустя, в 1777 году, их было уже вдвое больше. В Волковыске открылась иезуитская миссия, функционировали монастыри пиаров и мариовиток, оживилась торговля, шло большое строительство. На южном берегу Волковыи, при Слонимском тракте, построили фарный (приходской) костёл и плебанию (относящиеся к нему жилые и хозяйственные постройки).
Во время разделов Речи Посполитой и восстания под руководством Т. Костюшко на долю Волковыска выпали новые испытания. 9-го мая 1794 года находившийся в городе татарский кавалерийский полк М. Барановского, до того державший нейтралитет, присоединился к восставшим. Сюда прибыл также 5-й пехотный полк ВКЛ под командованием генерала П. Грабовского, отдельные роты которого стали в Волковыске, Деречине, Самойловичах, Изабелине, Лыскове и Ружанах. В июле того же года в этих местах оперировала пехотная дивизия ВКЛ под командованием генерала А. Хлевинского, одно из подразделений которой составляли добровольцы из Волковысского повета. Для лиц из прежней администрации, запятнавших себя предательством или добровольным сотрудничеством с царским режимом, наступили тяжелые времена, некоторые из них угодили на виселицу. С тех времен сохранился интересный документ с названием «Акт поручительства жителей Волковысского повета за своего маршалка Ф. Кулешу». Его подписали 18 мая 1794 года подчаший и граничный коморник волковысский М. Маркович, земский регент волковысский А. Ревинский и еще 98 патриотично настроенных шляхтичей и мещан. «Мы, рыцарство
~15~
и обыватели Волковысского повета, именем набожной совести и святой справедливости извещаем и оглашаем всем вместе и каждому в отдельности пану, что его милость, сиятельный Франтишек Кулеша, маршалок Волковысского повета, взятый москалями в прошлом году силой из дома в Волковыск и оглашенный при нас маршалком местной конфедерации, выполнял свои начальнические обязанности самым аккуратным образом согласно с распоряжениями тогдашней генеральности, никого ни в чем не обижал и вообще всем в равной мере всегда воздавал справедливость. С прекращением же тарговицкой конфедерации, будучи последним по выбору поветовым маршалком, ни в какие соглашения с москалями не вдавался, москалей и казаков никогда в своем доме не держал и не прятал, шляхту никогда не подбивал ни к реконфедерации, ни к бунту, ни на сторону москалей, никакого заговорщического списка не предлагал и в целом, как одинаково с нами запальчивый патриот, жаждущий скорейшего восстания польского народа, тот маршалок Кулеша ни в чем не запятнан, никаким не подвержен сомнениям и очернительству, какие только придуманы враждебными особами, а что все это все готовы утверждать в качестве правды и ей в любом суде присягать, в том наше свидетельство убедительной присягой собственными руками подписываем». Тогда в Волковысском повете проживали полсотни шляхетских родов, самыми многочисленными из которых были Амброшкевичи, Брынки, Булгарины, Леваневские, Михаловские, Охремовичи, Семашки, Эйсмонты, Юшкевичи и Ясколды.
Восстание было жестоко подавлено. На присоединенных в 1795 году к России землях ВКЛ были образованы Виленская и Слонимская губернии. Последнюю несколько лет спустя переименовали в Гродненскую, и Волковыск был одним из ее поветовых центров. Проведенная здесь царским правительством перепись зафиксировала наличие в городе 362 домов и 2127 жителей (евреев и христиан было примерно поровну).
~ 16 ~
Веками в городе мирно сосуществовали представители нескольких конфессий. С начала 19-го века главой многочисленного тут католического населения был ксендз Кирженевский. Кто был раввином волковысских евреев, священниками небольших униатского и православного приходов – неизвестно. Исполнительная власть была перестроена по российскому образцу, но с учетом местных особенностей. При назначении чиновников царским указом предписывалось поступать «по прежним здешнего края правам и обрядам». С осени 1795 года раз в три года шляхта (потомственные дворяне не моложе 25 лет, имеющие недвижимость в повете) собиралась в Волковыске числом в 200-300 человек на свои сеймики для избрания поветового маршалка, поветового исправника (т.н. «начальника повета»), судебных заседателей, депутатов на губернские сеймики, обсуждения своих нужд и прочих сословных дел. Избираемого на 3 года поветового маршалка (предводителя дворянства) утверждал затем губернатор. Он являлся полномочным представителем всех дворян повета перед государственной администрацией вплоть до самого императора, был обязан защищать своих избирателей, подавать жалобы на неправомерные действия властей, выступать с ходатайствами по делам и т.д. Эта должность соответствовала 5-у классу табели о рангах («статскому советнику») и обращаться к маршалку официально полагалось «Ваше благородие». Почет был велик, однако издержки по должности тоже были немалые. Жалования маршалку не полагалось, различные подарки и подношения от шляхты брать запрещалось. Расходы при этом возникали значительные: было принято держать открытый стол для своих избирателей и помогать материально нуждающимся из их числа. С 1802 по 1808 этот пост дважды занимал владелец имения Изабелин князь К. Грабовский (1774 – 1833), которого позже сменил помещик, владелец имения Головчицы П. Биспинг
~ 17 ~
(1777 – 1848). У маршалка был заместитель (хорунжий), также избиравшийся на поветовом сеймике сроком на 3 года.
Важными чиновными фигурами поветовой администрации были городничий и поветовый исправник. Первый возглавлял административно-исполнительную власть в городе и координировал работу гражданских поветовых учреждений. Исправник (он же поветовый смотритель) отвечал за полицейскую службу на подведомственной территории. Ему подчинялись выборные полицейские чины – сотские и десятские. Оба назначались, как правило, из числа действующих или отставных российских офицеров, не успевших по болезни или в связи с ранением выслужить пенсию и не имевших других источников доходов. В их ведении был также нижний земский суд, занимавшийся обеспечением в повете «добропристойности, хорошего поведения и порядка».
Судья и два его помощника (подсудок и писарь) избирались на сеймике сроком на 3 года, их утверждал губернатор. Они разбирали различные криминальные и гражданские дела, исполняли нотариальные функции, принимали к рассмотрению жалобы на незаконные действия администрации повета. Для исполнения судебных решений судья назначал по своему выбору двух каморников, которые взаимодействовали в этих вопросах с полицией. Делопроизводство велось на русском и польском языках, уголовные дела рассматривались по законам Российской империи, гражданские – как правило – по давнему Статуту ВКЛ. Был еще поветовый межевой суд, состоявший из судьи, подсудка, писаря и двух подкомориев, которые осуществляли свои функции согласно Статуту ВКЛ, и согласно ему, а также царскому указу 1799 года, оставались «сами по себе уже непеременными по смерть». Они решали спорные дела о размежевании и установлении границ земельных участков в границах повета.
~18~
Поветовое казначейство ведало в повете государственными доходами и расходами, было подразделением губернской казенной палаты. Его возглавлял, как правило, чиновник в ранге коллежского секретаря, под началом которого работали несколько бухгалтеров, счетчиков и копиистов. Еще одним представителем чиновной интеллигенции той поры был городской лекарь, имевший в своем штате 2-х подлекарей и 2-х учеников лекарей. В числе других волковысских чиновников того времени документы упоминают поверенного стряпчего, поветового землемера и служащих по лесному ведомству, фамилии которых неизвестны. Стряпчий подчинялся губернской прокуратуре и осуществлял надзор за соблюдением должностными лицами законов Российской империи на подведомственной территории. Понятно, что при существовавших тогда, да и позже, порядках, это была фигура декоративная, роль которой сводилась лишь к зачитыванию в «присутственных местах» и разъяснению различных законодательных актов.
Городовой магистрат осуществлял управление и судебные функции «для мещан и вольноживущих в сем городе, для городских и обитающих в сей округе евреев». Состоял из бургомистра, бурмистра, ратмана и двух лавников. Председателем его был бургомистр, избиравшийся на 3 года и получавший жалованье из городских доходов. На время исполнения обязанностей он считался государственным служащим, имел статский чин 10-го класса («коллежский секретарь»), именовался «благородием», освобождался от всех повинностей и воинского постоя. В 1812 году волковысским бургомистром был мещанин Матвей Левка. Кагал был органом управления еврейской общины города, являясь посредником между ней и властями. Он избирался на 3 года местным еврейским населением в составе нескольких уполномоченных, которые утверждались в этой должности Гродненским губернским правлением. На кагал возлагался сбор всех податей,
~19~
расход и хранение «кагальных сумм», помощь больным, престарелым, неимущим членам еврейской общины и ряд других обязанностей. С помощью этого органа еврейская религиозно-финансовая верхушка держала всю общину в беспрекословном повиновении.
Поветовая инвалидная команда (комплектовалась из отслуживших в армии положенный срок солдат) входила в состав Внутренней стражи и подчинялась командиру Гродненского губернского внутреннего гарнизонного батальона. По штату в ней состояло 2 обер-офицера, 5 унтер-офицеров, 40 рядовых и барабанщик. Команда несла караульную и конвойную службу, а также содействовала властям в сборе и отправке в армию рекрутов. С 1797 года на Гродненщине регулярно (раз в год, а в военное время и чаще) проводились рекрутские наборы. Для местного населения, привыкшего за века, что в наемную армию шли служить добровольно, это стало худшим из зол. Крестьянский или мещанский парень, которого теперь насильно забирали служить на долгие 25 лет, имел очень мало шансов дожить до отставки и вернуться домой. Семья и община прощалась с ним навсегда, провожая с болью и плачем – как покойника. Известно, что в 1808 году из Волковысского повета в армию взяли 130 человек, в 1809 году – 217, в 1810 году – 169, в 1811 году – 180. В апреле 1812 года, накануне войны, царское правительство поводило в западных губерниях внеочередной рекрутский набор – 2 человека от тысячи душ податного населения. Сколько тогда было взято в Волковыске и повете, сведений не сохранилось.
Новобранцев из Гродненской губернии по установленному порядку отправляли для обучения к службе в пять рекрутских депо. Каргопольское комплектовало полки 6-й пехотной дивизии; Ахтырское – 12-ю пехотную дивизию; Олонецкое – 21-ю пехотную дивизию; Глуховское и Брянское готовили пополнение для артиллерии. В 1812 году полки этих дивизий (за исключением некоторых частей артиллерии)
~20~
воевали на главном направлении театра военных действий в составе 1-й и 2-й Западных армий.
На рубеже 18 – 19 веков поветовый город Волковыск (в русских документах и на картах того времени значится как Волковиск) был важным узлом на речных и сухопутных путях сообщения на Гродно, Вильно, Лиду, Слоним, Пружаны и Белосток. Правда, очередная перепись 1811 года показала в городе только 231 домовладение (166 принадлежали христианам, 165 – евреям), хотя в лучшие времена их было гораздо больше. Причиной тому стал сильный пожар 1800 года, когда «костёл, кляштор и прочие бывшие иезуитские строения обратились в пепел». Небольшую привилегированную часть жителей составляли христианское духовенство, шляхта, чиновники и богатое гильдийное купечество. Ведущую роль в хозяйственной жизни города играла торговля, и поэтому кроме нескольких входивших в гильдии купцов, здесь было много торговцев помельче, скупавших для перепродажи изготовленное в городе домотканое сукно и в окрестных селениях – небольшие партии скота, зерна и фуража. Большую же часть горожан составляли мещане – лично свободное податное сословие, платившее подушную подать, исполнявшее рекрутскую и различные другие натуральные повинности. Многие занималась строительством, гужевым извозом и речной навигацией на Россе и Нёмане, кто-то работал на здешней ткацкой фабрике, изготовлявшей сукно и полотно. Мещане-ремесленники (большей частью евреи) были ткачами, портными, сапожниками, скорняками, кузнецами, резчиками, ювелирами. Были еще в городе военнослужащие и члены их семей местной “инвалидной” команды, нижние чины полиции, мелкие служащие различных «присутственных мест» (копиисты, канцеляристы, подканцеляристы), прислуга, нищие и прочий деклассированный элемент.
Экономическое положение города и его жителей перед войной было нелегким. Нуждаясь в средствах для ведения
~ 21 ~
постоянных войн, правительство значительно увеличило процентный сбор с купеческих капиталов, цену на соль, питейный, паспортный, гербовый и прочие государственные сборы. В Гродненской и других белорусских губерниях денежное обращение было переведено на постоянно обесценивающиеся ассигнации, при том, что налоги и сборы взымались серебром. Экономическое положение края настолько ухудшилось, что это стало причиной письменного обращения представителя местной политической элиты князя А.А. Чарторыйского к императору Александру I. «Казна требует, – сообщал аристократ, – уплаты всех податей серебром. Откуда же его возьмут? Могу утверждать, Ваше Величество, что теперь некоторые помещики продают свои земли, потому что они не в состоянии уплатить налоги, в 3 и 4 раза превышающие таковые в остальной Империи. Все налоги, включая косвенные, каковы весовые деньги за пересылку писем, гербовая бумага, прием рекрут и другие, взымаются не по курсу, но по номинальной стоимости денежных знаков, а это увеличивает налоги приблизительно в той же пропорции, в какой падают ассигнации. Несомненно одно, что Литва находится в самом бедственном положении. Соблаговолите, государь, быть защитником этого края перед собственным Вашим правительством, так как, вероятно, о нем никто не позаботится».
Население Гродненщины бедствовало, вымирало и разбегалось, уменьшившись за первое десятилетие 19 века почти на пятую часть. Этот апокалипсис усилили неурожайные 1805 – 1807 годы, совпавшие с масштабными эпидемиями. Известно, что количество христиан-мещан в Волковысском повете уменьшилось тогда наполовину, хотя число мещан иудейского вероисповедания осталось прежним, кагал не позволял им разбегаться.
Неизвестны относящиеся к тому времени дневники или мемуары кого-либо из жителей Волковыска, но до нас дошли красочные воспоминания уроженца соседнего Слонимского
~ 22 ~
повета О.А. Пржецлавского (1799 – 1879). «Я очень немногим моложе настоящего века, – пишет он, – и поэтому ясные воспоминания о замечательнейших событиях мне современных начинаются у меня с 1810 – 1811 годов. Мы тогда жили в Ружане, местечке Слонимского уезда, принадлежавшем князю Франциску Сапеге, от которого мой отец арендовал большое имение из Ружанского графства и самое местечко. Я очень хорошо помню 1811 год; он отличался тропическими жарами и, если не повсеместно в России, то, по крайней мере, в западных губерниях, страшною засухою, причинившею в тамошнем крае всеобщий неурожай, лесные пожары и разные болезни. Воздух наполнен был дымом; во все лето солнце, не затемняемое ни малейшим облаком, являлось сквозь густой дым, в виде большого раскаленного шара; от восхода до заката можно было смотреть на него невооруженным глазом. В конце лета явилась знаменитая комета, как бы в подтверждение народного поверья, что эти небесные тела предвещают войну и другие общественные бедствия. Тогда уже было известно о натянутых отношениях между нашим и Французским правительствами, и носились слухи о близкой войне. Комета 1811 года была очень замечательна по своей величине и блеску; она имела большое ядро, хвост не длинный, но очень густой и светлый; когда не было луны, то от кометы освещалась часть неба. Орбита ее должна быть невообразимо велика, так как она до сих пор, после 60-летнего бега, не возвращалась еще и не показывалась во второй раз. Слухам о приближающейся войне все в тамошнем крае, более или менее, сквозь страх, радовались. … Известно уже, что наше местопребывание было на самом большом тракте. Поэтому в местечке, где была и почтовая станция, беспрестанно появлялись новые лица. … Отец пригласил странника ночевать у нас и просил не беспокоиться об экипаже, который будет починен. … Недели чрез две мы узнали, что по сведениям, полученным от нашего посланника в Париже, Камиллиана задержали близь самой границы. Оказалось, что это был
~ 23 ~
переодетый офицер Французского генерального штаба, посланный для съемки главных местностей и дорог Гродненской губернии. В палке у него нашли срисованные им планы. Около того же времени, в половине лета, в нескольких верстах от Ружаны, в лесу, по дороге к следующей станции Межевичи, завелись разбойники. Их было трое, они останавливали и грабили проезжающих. … Атаман, по прозванию Жигар, был Волковыский мещанин, два другие – беглые солдаты».
Сохранился план Волковыска, датированный 1798 годом. Его детальную «расшифровку» сделал уже в наши дни краевед Н.И. Быховцов. «Можно с уверенностью предположить, – пишет он, – что Кремяницкая улица одновременно называлась Бискупьей (Бискупицкой), так как к обеим деревням Кремяница и Бискупцы из Волковыска вела одна и та же дорога. Сейчас это улица Советская, ведущая от почты в восточном направлении. Как можно судить по карте конца 18-го столетия, Слонимская улица это современная улица К. Маркса. Улица Пекарская называлась так потому, что вела по направлению к деревне Пекари, и позднее стала называться Виленскою. Сейчас это улица Победы. Улица Песчаная на самом деле называлась Песковской, так как вела от улицы Кремяницкой (Бискупьей) на север по направлению к местечку Пески, где на окраине города соединялась с улицей Пекарской. Улица Петрошевская – это часть современной улицы Ленина от универмага до Святониколаевской церкви. Своё название получила по направлению к деревне Петрошевцы. Позже стала называться Широкой. Улица Замковая на карте 1798 г. начиналась с того места, где сейчас находится универмаг, и вела прямо к еврейскому кладбищу. Сейчас в этом месте улица отсутствует. Улица Иезуитская – это часть современной улицы Советской от почты до универмага. Ясеневая улица получила название от деревни Ясеновица, к которой вела, и шла от костёла по направлению к современной улице Рокоссовского. Кроме того,
~ 24 ~
имелись два предместья, т.е. два пригородных, заселённых людьми, участка, одно из которых называлось Запольем. Второе, без названия, обозначалось как «предместье за мостом», которое позднее станет называться Замостьем. Заполье возникло на восточной окраине города, а Замостье – на западной. Было и ещё одно центральное место в городе, называемое Рынком».
Некоторые изменения за 14 лет, минувшие после составления плана, конечно, имели место, чему способствовал и сильный пожар 1800 года. Но сгоревшие постройки обычно восстанавливались на прежних местах, появлялись и новые, как например построенное при дороге на Изабелин красивое, с мезонином и колоннами, усадебное здание, украшающее город (в качестве музея) и поныне. Можно представить, как примерно выглядел Волковыск накануне войны с Наполеоном. Центральная городская площадь (к ней примыкал и рынок с торговыми лавками) находилась, где и сейчас, между нынешними улицами Ленина и Советская, центральным универсамом и скульптурой городского «тотема» – волка. На восточном краю площади стояла городская ратуша, с других сторон – дома наиболее уважаемых и состоятельных горожан, среди которых выделялось большое подворье шляхтича Чартошевского. Отсюда в разных направлениях разбегались пять улиц. На северо-запад шла короткая (ок. 0,2 км) улица Гродненская (сейчас начало, до парка, ул. С. Панковой). Примерно втрое длиннее была уходившая к северо-востоку улица Виленская (начало улицы Кузнецова). Это было место компактного проживания евреев, тут были синагога и «хэдэр» (еврейская школа). Улица заканчивалась каменным, с большим подворьем, зданием корчмы. Самой протяженной (ок. 3 км), но местами с обширными незастроенными участками, была пролегавшая к востоку улица Бискупская (сейчас Советская). На ней были торговые лавки, земская канцелярия, большие подворья помещика Быховца, судей Колупайло и Быковского, подкомория Суходольского и хирурга Берка, а также еще одна
~25~
площадь поменьше, при которой возвышались иезуитский костел и монастырь. Улица заканчивалась стоявшими далеко на отшибе, у самой речки, усадьбой шляхтича Немчинова и т.н. «верхней» водяной мельницей. Далее, за Волковыей находилось предместье Заполье (ныне одноименная улица), где имелась единственная на то время в городе деревянная православная церковь. На юго-восток от ратуши, до мостка через Волковыю и немного далее, до парафиального костела и плебании, шла улица Слонимская (ныне части улиц Ленина и К. Маркса). Тут находились здания городского и поветового судов, а также городская канцелярия. Наконец, от центра города к юго-западу, до моста на Волковыи, пролегала улица Брестская (отрезки улиц Первомайская и Калинина), имевшая самую плотную застройку. Тут среди прочих выделялось домовладение шляхтича Петрошевского, у речки стояла «нижняя» мельница. За Волковыей продолжением этой улицы было предместье Замостье. На южном берегу, примерно на полдороге между Замостьем и парафиальным костелом, находился большой фольварк со «средней» мельницей. При всех трех мельницах были плотины, выполнявшие и функции мостов.
Внешний вид построек отразил в своих записках побывавший в середине 19 века в Волковысском уезде офицер российского Генерального штаба. «Зажиточная шляхта, – пишет он, – строила квадратные, одноэтажные, редко двухэтажные дома наподобие сараев. Большой дом, с пристроенными к нему флигелями, называется дворцом; меньший дом, без флигелей для прислуги, – двором, дворком. Каменный дом, построенный на каком-нибудь холме и окруженный рвом, называется замком. Низшая шляхта живет в домах, которые весьма мало отличаются от крестьянских хат. Такой деревянный дом покрыт соломой, перед домом красовались высокие ворота, даже если бы ограда состояла из плетня».
Карл Вильгельм Фердинанд фон (13.12.1761, Брауншвейг — 7.8.1829)
Выразительное описание Волковыска оставил побывавший тут поздней осенью 1812 года саксонский генерал
~26~
К. Функ. «Это местечко, которое из-за его величины может называться, пожалуй, городом, состоит из больших, беспорядочно застроенных участков и множества огороженных садов, которые сообщаются через кривые переулки. Улицы в нем вымощены лишь частично, и на замерзшей, то ухабистой, то скользкой земле, едва можно было проехать на лошади. Протекающая из болот со стороны Изабелина небольшая речка, через которую переброшены несколько мостов, отрезает пригород, вместе с церковью, несколькими домами и мельницей от города. Далее она поворачивает, течет то в разделенных, то в воссоединенных притоках на запад и впадает в Россу, которая в свою очередь впадает в Нёман. Ниже по дороге между домами тоже стояли мосты, а выше они находились приблизительно на удалении четверти часа пути от города. Прибрежные трясины, несмотря на мороз, были непроходимы, по крайней мере, для кавалерии. Город лежит в котловине; на полуденной и западной сторонах, между ведущими в Изабелин и Белосток дорогами, тянутся холмы, над которыми возвышаются другие; на противоположной стороне, между дорогами на Мосты и в Слоним, земля точно так же ступенчато повышается. Первая ступень начинается через почти 600 шагов от крайних домов, а следующие ведут наверх к плоской равнине. На открытом пространстве между подножием возвышенностей и городом находилось окруженное стеной кладбище и на незначительном удалении от него – еврейский трактир».
На плане конца 18 века кладбище (католическое) показано южнее речки Волковыи и приходского костела, так что генерал тут явно имел в виду православное кладбище, находившееся тогда за северной городской чертой (а ныне на ул. Восточной).
~27~
Глава 3
Главная квартира Багратиона
О том, как начинался на белорусской земле памятный в поколениях 1812 год, сообщает в своих мемуарах И.Т. Радожицкий, тогда поручик русской артиллерии. «Первые два месяца сего года провели мы в увеселениях. Сверх обыкновенных танцевальных собраний по воскресным дням, на коих являются милые паненки со своими прелестями, командиры наши давали нередко бальные вечера. Новый год встретили мы танцами, всю масленицу проплясали и в приятном угаре предавались сладкой сентиментальности. Пожилые офицеры страшились Наполеона, видя в нем нового Аттилу, а мы, юные, дружно резвились с Амуром, вздыхали и охали от ран его, как вдруг… нам сказан поход. Увы! Прощайте, милые паненки! 28 февраля наша рота с бригадным штабом выступили из Несвижа. Два года стояли мы на непеременных квартирах, но жители при выступлении нас не провожали, как бывает после хорошего квартирования. Причиной сему, кажется, было то, что поляки думали тогда более о Наполеоне и о возрождении своей Отчизны, а евреи, составлявшие большую часть жителей в Несвиже, были довольны, что избавились от лихих москалей».
Гродненский гражданский губернатор B.C. Ланской сообщал 13(25) апреля своему начальству, что в губернии пока тихо, но в случае отступления русских войск «все против нас восстанет со всех сторон». 14(26) апреля из столицы в Вильно, где находилась Главная квартира 1-й Западной армии, прибыл император Александр I в сопровождении свиты и гвардейского эскорта. 5(17) мая он наведал с инспекционными целями Гродно. Наверное, тогда, или еще ранее, В.С. Ланской получил «высочайшее повеление»: подготовить, на случай вторжения неприятеля к вывозу в г. Псков важнейшие документы и архивы губернских и поветовых учреждений (секретную переписку, карты, планы, «ревизские сказки» и т.д.). Предписывалось
~28~
заранее все это «забрать под благовидными предлогами через земских исправников и казначеев и иметь в такой готовности, чтобы можно было их взять с собою при отступлении войск».
C ранней весны 1812 года Волковыск и повет стал местом прохода и бивакования разных частей русской армии. В начале апреля из местечка Великое Село через Волковыск на Вильно проследовала 3-я легкая рота 11-й артиллерийской бригады, в которой служил И.Т. Радожицкий. «От Великого Села, – вспоминал мемуарист, – поручено мне быть походным квартирмейстером; моя обязанность состояла в том, чтобы, уезжая накануне вперед, всегда приготовлять квартиры для ночлегов роте, устраивать переправы через реки для артиллерии и приискивать фураж для продовольствия лошадей. Последняя статья была очень затруднительна. По нашему пути не было утверждено этапных магазинов. Правительство, может быть, из бережливости, не выпускало денег в этот край, в котором готовилась встреча неприятелю; а потому на местах ночлегов было позволено брать фураж под квитанции. На пути из города Волковиска для переправы артиллерии через р. Зельву и Нёман при местечках Пяски и Мосты я собрал паромы; но в приискании фуража встретил большое затруднение. Польские паны добровольно нигде не давали сена за бумагу чуждой для них грамоты (большая часть русских поляков не умеют читать по-русски), а потому надлежало брать, где что найдется, почти насильно». По этому поводу, разумеется, случались конфликты, один из которых окончился тем, что поручик пригрозил помещику: «буду брать сам вооруженной рукою, и ежели встречу неприязненное сопротивление от дворовых людей его, то велю привезти пушку и стану действовать, как против бунтовщиков».
А вот зарисовка из-под пера А.П. Бутенёва, чиновника министерства иностранных дел, спешившего в самом начале лета в Волковыск для занятия в Главной квартире 2-й Западной армии должности начальника дипломатической канцелярии при
~ 29 ~
П.И. Багратионе. «Я ехал по так называемому Белорусскому тракту, по большой почтовой дороге, которая вела из Петербурга к Минску и в хорошую погоду была отличная. Тут уже начал я обгонять направлявшиеся к границам войска. Наши молодцы-солдаты бодро и весело шагали по сыпучему песку, в шинелях и с ранцами, ружья на плечах, в предшествии музыкантов и песенников, которые оглашали воздух народными песнями. Я очень живо помню эти встречи, особенно когда проходил Московский гренадерский полк, прославленный своею храбростью в наших воинских летописях».
В мае г. Волковыск и окрестности наводнили войска 8-го пехотного корпуса генерал-лейтенанта М.М. Бороздина из состава 2-й Западной армии. «А бедные сельчане, – писал об этом времени владелец имения Хоравщизна в Волковысском повете Ф. Карпинский, – должны были временами принимать на ночлег в одной хате до 40 солдат. Да еще должны были давать им борщ и суп с крупой, да по три фунта хлеба». Впрочем, согласно известной поговорке «кому война, а кому и мать родна», кое-кто извлекал для себя выгоду из этой почти апокалипсической ситуации. Вот что сообщает в своих воспоминаниях бывший подпоручик 12-й легкой роты 7-й артиллерийской бригады 6-го пехотного корпуса Н.Е. Митаревский. «Рота наша была расположена тесно, в плохой деревне, кажется, верстах в двадцати от Волковыска. За провиантом я ездил несколько раз в Волковыск, на покупку же фуража отпускали деньги. Так как цены на фураж были высокие, то ротные командиры имели большую выгоду. Деньги на покупку фуража развозили комиссионеры. Комиссионер приезжал в богатой коляске и обыкновенно останавливался у бригадного командира. Туда посылали за деньгами из других рот офицеров. Ездил получать деньги обыкновенно я и, по приказанию ротного командира, из следуемой суммы отдавал десятый процент комиссионеру, что делали вообще все. Однажды я спросил у своего командира: за что же отдают
~30~
комиссионерам столько денег? «А для того, – сказал он, – чтоб они хлопотали, и нам не было остановки за деньгами». Дела эти – давно минувших дней и о них теперь можно говорить: никто и ни с кого не взыщет. Можно, однако ж, судить, какие всем командирам рот и комиссионерам были выгоды. Офицеры же вообще жили чрезвычайно бедно, особенно пехотные. Не редкость было встретить офицера с протертыми локтями у мундира и заплатами на коленях у панталон. Зная всеобщую бедность, позволено было шить мундиры из солдатского сукна и носить темляки, шарфы и этишкеты на киверах нитяные. Мы, артиллеристы, еще кое-как перебивались, а пехотные офицеры большей частью ели из одного котла с солдатами».
2-я Западная армия генерала от инфантерии князя П.И. Багратиона располагалась весной 1812 года на Волыни, имея Главную квартиру в г. Луцке. Вскоре от Военного министра М.Б. Барклая де Толли поступило распоряжение переместить ее ближе к границе, в южные поветы Гродненской губернии. 27 мая (8 июня) П.И. Багратион сообщал из Пружан в Вильно: «21-го мая я оставил Луцк, и, следуя при 7-м корпусе, прибыл 24-го числа в Кобрин. Личное обозрение при сем переезде дорог и селений, в коих войска должны быть расположены по кантонир-квартирам, и другого роду замечания на удобства и невыгоды расположения войск, были поводом к некоторым переменам против дислокации, отправленной при вышеупомянутом отношении моем к вашему высокопревосходительству. Занимаясь в Кобрине сими и другими распоряжениями, 25-го числа к ночи я прибыл в Пружаны». Там князь получил 3(15) июня очередную, оправленную двумя днями ранее из Вильно, депешу от М.Б. Барклая де Толли. В ней сообщалось о распоряжении императора Александра I переместить его войска еще севернее с целью «сблизить более обе главные западные армии, для подавания себе взаимной помощи и встретить неприятеля превосходными силами на тех пунктах, где он решительно
~31~
захочет прорваться». Главную квартиру армии предписывалось перенести в г. Волковыск.
Немедленно туда выехал со своими помощниками генерал-квартирмейстер М.С. Вистицкий с задачей отправить дислоцированный в Волковыске и окрестностях 6-й пехотный корпус в Виленскую губернию, быстро решить на месте все квартирные вопросы для размещения в городе Главной квартиры армии и двух конвойных батальонов уже к вечеру 6-го июня. О переменах в дислокации штаб-квартиры в тот же день 3-го июня был также проинформирован и командир взаимодействующего с армией казачьего корпуса генерала от кавалерии М.И. Платова. «Милостивый Государь мой Матвей Иванович, – писал ему князь. – Шестого числа сего месяца квартира моя будет уже в городе Волковиске Гродненской губернии, а потому и прошу покорно Вашего Высокопревосходительства о всех обстоятельствах, которых доведение к моему сведению признать изволите нужным, извещать меня, адресуя в Волковиск».
На следующий день туда же из Пружан последовал и начальник инженеров армии генерал-майор Е.X. Ферстер. Он имел другое задание: провести рекогносцировку дороги от Волковыска до Слонима и Несвижа, оценить возможности производства работ по укреплению последнего, далее обследовать тракт на Бобруйск и Борисов. По всем направлениям помчались гонцы с распоряжениями о перемене войсками квартир. На тот момент в составе 2-й Западной армии было два пехотных и один кавалерийский корпус, отдельный казачий отряд (9 полков), две пионерных, одна понтонная и одна минерная роты. Итого 46 тысяч бойцов и 168 орудий. После нескольких дневных переходов 8 (20) июня они были уже на новых местах: 8-й пехотный корпус генерал-лейтенанта М.М. Бороздина в окрестностях Волковыска, 7-й пехотный корпус генерал-лейтенанта Н.Н. Раевского в Новом дворе и окрестностях, 4-й кавалерийский корпус генерал-майора
~32~
Сиверса в Зельве и окрестностях, казачьи полки генерал-майора Н.В. Иловайского – под Белостоком. Утром следующего дня стоявший у Белостока донской казачий корпус генерала от кавалерии М.И. Платова выступил по направлению к Гродно.
Все историки и краеведы сходятся во мнении, что Главная квартира 2-й Западной русской армии занимала в Волковыске усадебный дом, построенный в 1805 году при выезде на Изабелинский тракт, недалеко от фарного костела и плебании. Его подобрал для этих целей заранее прибывший в город генерал-майор М.С. Вистицкий. Наверное, эта постройка и находилась в юрисдикции местного католического прихода, т.к. в документе 1836 года отмечено, что П.И. Багратион проживал «в доме, принадлежащем ксендзу Кирженевскому Волковысскаго Приходскаго Римско-Католическаго костела, отстоящего от части за городом». Изящное, с колоннадой в центральной части, деревянное прямоугольное в плане одноэтажное здание (прихожая, 6 комнат, мансарда под крышей, 15 окон) вполне могло разместить относительно небольшой штаб армии. Генерал от инфантерии П.И. Багратион прибыл туда со своим окружением, скорее всего, во второй половине дня 9(21) июня. Об этом свидетельствует датированное этим числом и местом его очередное послание за № 298 генералу от кавалерии М.И. Платову. Князю уже доводилось бывать в Волковыске четырнадцать лет назад, когда тут некоторое время стоял его 7-й егерский полк. Здесь он получил весной 1798 года известие о производстве в чин полковника, отсюда же почти год спустя повел своих егерей в знаменитый Итальянский поход А.В. Суворова.
Можно предположить, что, прибыв в усадьбу, главнокомандующий занял под спальное помещение мансарду на втором этаже, под рабочий кабинет – правую угловую комнату, а в смежной с ней примыкавшей к входу комнате поменьше разместились начальник канцелярии, несколько адъютантов и ординарцев. Прочие четыре комнаты, наверное,
~ 33 ~
достались начальнику Главного штаба армии и другим генералам. Офицеры штаба рангом пониже обосновались в соседних домах.
В конвой Главной квартиры по распоряжению П.И. Багратиона были назначены два сводных гренадерских батальона (в каждом по три роты) 26-й пехотной дивизии общей численностью около семисот штыков. Большую их часть составляли испытанные в боях ветераны, бравшие Измаил, сражавшиеся при Нови, Аустерлице и Прейсиш-Эйлау. Они подчинялись коменданту Главной квартиры, охраняли главнокомандующего и сопровождали его в поездках, а также выполняли различные полицейские задачи. 1-м сводно-гренадерским батальоном командовал подполковник Орловского пехотного полка О.М. Кленовский, 2-м сводно-гренадерским батальоном командовал майор 42-го егерского полка И.М. Трубченинов 4-й. (У них были разные судьбы. Батальон О.М. Кленовского 19(31) июля был откомандирован в район Мозыря во 2-й Резервный корпус генерала Ф.Ф. Эртеля и до 6(18) ноября находился в его составе. Батальон И.М. Трубченинова до 26 августа был в конвое Главной квартиры армии, на Бородинском поле оборонял Багратионовы флеши, где и полег почти без остатка).
Конвойные расположились по домам жителей Волковыска. Город был буквально переполнен военными всех чинов, и картина была, пожалуй, еще драматичнее той, что описал в своих воспоминаниях Н.Е. Митаревский, побывавший в предыдущей Главной квартире П.И. Багратиона. «По приезде в Луцк, обратился я к полицеймейстеру с просьбой о квартире и рассказал ему, каким образом прибыл. Это был отставной раненый кавалерийский майор и прекрасный человек. «Ах, батюшка мой, – сказал он мне, – не знаю, что мне с вами делать и где вас поместить. Вы не можете себе представить, что у нас за суматоха… Все дома заняты и нет уголка свободного. Тут князь Багратион со всем своим штабом, вся армия собралась
~ 34 ~
около Луцка… Давай квартиры, строй печи для заготовления сухарей, давай дрова, давай подводы и всё на свете. Мне приходится просто хоть в реку броситься… Когда я сказал князю, что невозможно выполнить таких требований, то он закричал: „Знать ничего не хочу… Чтоб было, не то – повешу“. – Меня повесить!.. Повесить старого служаку!.. Я сам служил моему государю… кровь свою проливал…» И добряк полицеймейстер до того разгорячился, что, скинув сюртук и расстегнув рубашку, сказал: «Вот посмотрите мои раны!». Тут обратился он к стоявшему квартальному, чтобы нашел мне квартиру. Когда тот сказал, что решительно не знает, куда меня поместить, то он обратился к нему: «Пожалуйста, поместите где-нибудь. Не ночевать же господину офицеру на улице, в грязи!» Долго я ходил с квартальным по улицам: грязь была страшная. Все квартиры были заняты генералами, адъютантами, чиновниками штаба и разными офицерами; солдат в простых хатах стояло человек по десяти и более. Наконец нашли мне квартиру. В передней большой комнате помещалось человек десять пехотных солдат; при этой комнате был чуланчик, грязный-прегрязный, заваленный еврейским хламом так, что чуть-чуть оставалось свободное место; меня туда поместили, но я и этому обрадовался, потому что было уже поздно вечером».
А.П. Бутенёв отметил в своих записках, что «через 6 или 7 суток, на пути из Минска по направлению к Гродне, добрался до Волковыска, где находилась главная квартира второй армии.Я очутился в жалком городишке, деревянные домики которого населены грязными и с виду бедными, но весьма промышленными, и оттого более назойливыми и корыстолюбивыми, Евреями, каковы все они в Польше или каковы были в то время. Немедленно по прибытии я направился с моими бумагами и письмами к главнокомандующему. Воинственное и открытое лицо его носило отпечаток Грузинского происхождения и было своеобразно-красиво. Он принял меня благосклонно, с воинскою искренностью и
~ 35 ~
простотою, тотчас приказал отвести помещение и пригласил раз навсегда обедать у него ежедневно. Он помещался в так называемом замке какого-то соседнего Польского пана, единственном во всем городе порядочном доме. Тут собиралось все общество главной квартиры, принявшее меня радушно и ласково в среду свою. В отведенном мне Еврейском доме не было постели и никакой мебели, кроме деревянных скамеек и прокоптелых столов».
Всего штабных чинов, включая адъютантов, ординарцев и обслугу, насчитывалось несколько десятков человек, но ключевых фигур было пятнадцать: начальник Главного штаба, начальник инженеров, начальник артиллерии, генерал-интендант, генерал-квартирмейстер, дежурный генерал, полевой генерал-провиантмейстер, полевой генерал-кригс-комиссар, полевой генерал-аудитор, генерал-гевальдигер, генерал-вагенмейстер, полевой генерал-штаб-доктор, полевой почт-директор, полевой обер-священник и комендант Главной квартиры. Все они (за исключением, разве что, генерала Сен-При) были тщательно подобраны самим князем.
Начальник Главного штаба 36-летний генерал-майор и генерал-адъютант граф Э.Ф. де Сен-При, этнический француз из эмигрантов, граф древнего аристократического рода, получивший прекрасное образование в Гейдельбергском университете, являлся при том бесстрашным солдатом и опытным военачальником. Отличился в нескольких кампаниях, был ранен, пользовался уважением подчиненных и полным доверием Александра I, называвшего его «достойнейшим из достойных». Собственно, поэтому царь и назначил его весной 1812 года на вторую по значимости после главнокомандующего должность во 2-й Западной армии. Более того, разрешил генералу писать ему непосредственно и дал особую, разработанную Военным министром, секретную инструкцию, о которой не знал П.И. Багратион. Князь, конечно, не был в восторге от этого назначения и даже обмолвился в узком кругу,
~ 36 ~
что «..не хотел графа иметь при себе, но воля государя дать мне его в дядьки. Он назначен начальником штаба против моего желания, переписывается с государем, когда я пишу, то и он пишет, только на французском языке». Впрочем, бывшее на первых порах недопонимание скоро исчезло, в дальнейшем они отлично сработались.
Начальником инженеров (руководил инженерными частями и чинами армии) был 55-летний инженер-генерал-майор Е.X. Ферстер, уроженец Браушвейга, имевший за плечами долгую беспорочную службу в русской армии и участие в нескольких кампаниях. Город Волковыск он посетил проездом, сразу отправившись оттуда со специальным заданием в Несвиж и далее на восток по предполагаемому маршруту армии. Начальник артиллерии армии генерал-майор 40-летний уроженец Вюртемберга К.Ф. Левенштерн попал в Россию еще ребенком, обучался в Артиллерийском и Инженерном шляхетском корпусе. Успел послужить на флоте, участвовал на фрегате «Подражислав» в морском бою со шведами, имел награды, повышался в чинах. Но его сильно укачивало на крутой волне, и, намучавшись от «морской болезни», офицер перевелся на берег, где столь же достойно воевал с французами и турками. Генерал-интендант (главный начальник военного снабжения армии), 35-летний чиновник, тайный советник Д.С. Ланской был двоюродным братом известного А.Д. Ланского, фаворита императрицы Екатерины II.
Происходил из небогатых дворян, в молодости служил в армии, участвовал в русско-турецкой войне, ушел в отставку с чином полковника. Затем была достойная карьера на гражданском поприще: директор государственной экономии, губернский прокурор, Виленский, затем Московский гражданский губернатор. В 1811 году стал Киевским гражданским губернатором, оттуда и вернулся вновь в армию уже на должность генерал-интенданта. Полевым генерал-провиантмейстером (заведовал снабжением армии
~37~
продовольствием и фуражом, назначался обычно из гражданских чиновников, подчинялся генерал-интенданту) был 29-летний коллежский советник Д.П. Дембровский. Выходец из небогатых дворян, он с молодости тоже побывал на войне. Начав строевую службу рядовым в гусарском полку, завершил ее «за ранами» штаб-ротмистром, после чего был задействован в тыловом обеспечении войск. Полевым генерал-кригс-комиссаром (заведовал денежным и вещевым довольствием войск, снабжением госпиталей; назначался обычно из гражданских чиновников, подчинялся генерал-интенданту) был 36-летний надворный советник П.И. Бибиков. Он происходил из дворян Тульской губернии, в царствование Павла I служил вахмистром Лейб-гвардии конного полка, затем занимал разные должности по комиссариатскому ведомству. Генерал-квартирмейстером армии (отвечал за выбор позиций и квартир для войск, составление маршрутов их движения, составление боевых донесей, ведение журнала боевых действий и др.) являлся 43-летний генерал-майор М.С. Вистицкий. Происходил из дворян Смоленской губернии, служил унтер-офицером в гвардии, затем, уже в офицерских чинах в армейской пехоте, был в кампаниях против турок, поляков и французов. В 1796 году храбрый и толковый офицер был переведен в Свиту Е.И.В. по квартирмейстерской части, где выполнял ответственные задания по топографической съемке, составлял атласы и другие материалы для военных и гражданских нужд. Одно время управлял квартирмейстерской частью Финляндской армии. Там произвел важные нововведения: специальный экзамен на должность офицера-квартирмейстера и назначение их в обязательном порядке на должности дежурных штаб-офицеров при дивизионных и корпусных дежурствах. В начале 1812 года служил начальником штаба 6-го пехотного корпуса, откуда и забрал его в мае месяце в свой штаб князь П.И. Багратион. Генерал-майор М.С. Вистицкий до своего оставления армии в
~ 38 ~
связи с тяжелой болезнью осенью 1812 года лично вел журнал ее маршей и боевых действий.
Должность дежурного генерала в Главной квартире (ведал внутренними и административно-хозяйственными делами, назначался из генералов и старших офицеров) исполнял 35-летний полковник С.Н. Марин, сын новгородского губернатора. По отзывам современников это был красивый, яркий и одаренный человек. Все достоинства профессионального военного вполне уживались в нем с литературным даром поэта и переводчика, да еще с признанным талантом шахматиста. Служил поручиком в Лейб-гвардии Преображенском полку (автор полкового марша) и был участником известных мартовских событий 1801 года. В ночь переворота он командовал внутренним караулом преображенцев в Михайловском замке и беспрепятственно пропустил заговорщиков в замок. (Сказалась, наверное, обида на Павла I, который на некоторое время разжаловал его в солдаты за то, что сбился с ноги на вахт-параде.) В сражении при Аустерлице поручик получил два пулевых ранения в грудь, был награждён золотой шпагой «За храбрость». В чине капитана сражался при Фридланде, получил тяжелую контузию и боевой орден. Был пожалован в императорские флигель-адъютанты, доставлял в Париж адресованные Наполеону депеши.
Должность полевого генерал-аудитора (начальник военно-судной части армии, назначался обычно из гражданских чиновников) исполнял 33-летний надворный советник С.И. Маевский. Он был сыном шляхтича, офицера ВКЛ с Витебщины, воспитывался в Полоцком иезуитском коллегиуме. Военную службу в российской армии начал в 1795 году подпрапорщиком Курского пехотного полка, но вскоре был переаттестован в гражданский чин, служил полковым аудитором. Участвовал в главных сражениях с французами в кампаниях 1805, 1806 и 1807 годов, затем, уже в должности обер-аудитора 15-й пехотной дивизии, отличился на очередной
~ 39 ~
русско-турецкой войне. Там был отмечен П.И. Багратионом, который вызвал его в мае 1812 года в свою Главную квартиру на должность генерал-аудитора, но определил в дежурную часть помощником к С.Н. Марину. «Трудясь по сердцу, – вспоминал на исходе жизни С.И. Маевский события лета 1812 года, – делая по привязанности любя его (Багратиона. – В.Л.), как лучшего родственника, я не знал границ ни трудам, ни опасностям. Идет ли часть войск, тащится ли повозка, остались ли казачьи коши – все это издали должен знать Маевский и наизусть сказать князю. Образ моей службы был таков: весь день ехать с князем верхом, на привале писать, вечером начитать работать с Сен-При, продолжая это дело до 12 часов ночи. В это время встает князь и работает со мной до свету, не забудьте, что мне должно соснуть самому, а и того нужнее знать: где кто стоит и в каком направлении и когда выйдет на сборный пункт! … Бервиц, князь Гагарин и Маевский – вот три человека, которые несли всю тяжесть посыльных».
О других чинах Главной квартиры сведений сохранилось немного. Генерал-гевальдигером (начальник военной полиции армии, назначался из генералов и старших офицеров) был офицер 2-го Пионерного полка подполковник И.Г. Орлов, имевший помощниками штабс-капитана Полтавского пехотного полка М.С. Резунова, штабс-капитана Фанагорийского гренадерского полка Шумовского и поручика Владимирского пехотного полка К.И. Дунаева. Генерал-вагенмейстером (главный начальник обозов армии, назначался из генералов и старших офицеров) являлся майор Алексопольского пехотного полка Е.Н. Потресов, его помощником был поручик Владимирского пехотного полка П.Ф. Дараган. Полевым генерал-штаб-доктором (руководил медицинской службой армии) являлся надворный советник И.И. Вицман. Должность полевого почт-директора (осуществлял контроль за перепиской военнослужащих и жителей занимаемых армией местностей) занимал коллежский советник С.Л. Ямпольский. Он состоял
~ 40 ~
ранее почтмейстером при Константинопольской дипломатической миссии и за свои заслуги в делах перлюстрации имел орден Св. Владимира 4-й степени. С собой в Главную квартиру С.М. Ямпольский привез помощников: титулярного советника Гоменовича, канцелярского служителя Рубца и двух почтальонов. Работы для них оказалось слишком много, и уже находясь в Волковыске, почт-директор вытребовал к себе в помощь из Белостокской почтовой конторы канцеляриста Шульца, хорошо владевшего русским, польским и немецким языками. Полевой обер-священник 2-й Западной армии протоиерей о. Тимофей Таранецкий имел за плечами солидный 20-летний опыт духовной службы в войсках. Комендантом Главной квартиры армии был майор Ладожского пехотного полка Ф.М. Оржанский.
На второй или третий день пребывания в Главной квартиры в Волковыске туда прибыл еще один, уже упомянутый человек – 25-летний чиновник министерства иностранных дел, начальник дипломатической канцелярии при Главнокомандующем 2-й Западной армии А.П. Бутенёв. Апполинарий Петрович был сыном помещика Калужской губернии, получил приличное домашнее образование, имел философский склад ума и хорошие деловые качества, что позволило ему стать переводчиком, затем секретарем в коллегии иностранных дел. Впоследствии имел чин действительного тайного советника, стал членом Государственного Совета и российским посланником в Константинополе. На исходе жизни написал мемуары на французском языке, где поведал и о своем пребывании в Главной квартире П.И. Багратиона и служивших там людях. «Начальником главного штаба был генерал-адъютант Государя граф Эммануил Сен-При. Назову главнейших лиц второй армии, насколько помню их почти через полвека. Дежурным генералом был Марин, один из красавцев гвардии, сочинитель легких стихов. Квартирами, продовольствием, экипажами, верховыми людьми свиты
~ 41 ~
главнокомандующего заведовал полковник Юзефович, лицо, знакомством которого, следовательно, нельзя было брезговать. Интендантом армии был тайный советник Дмитрий Сергеевич Ланской (брат его Василий Сергеевич, позднее министр внутренних дел, был в то время генерал-интендантом первой армии). В числе многих блестящих адъютантов и ординарцев князя Багратиона припоминаются мне в особенности князь Николай Сергеевич Меншиков (младший брат адмирала), князь Федор Сергеевич Гагарин, барон Бервик, про которого говорили, что он происходил от Стюартов, Муханов, Лев Алексеевич Перовский (позднее граф и министр внутренних дел), Дмитрий Петрович Бутурлин (впоследствии директор Императорской публичной библиотеки и сочинитель “Истории 1812 года”), Михаил Александрович Ермолов. С тремя последними я в особенности сошелся, хотя находился в добрых отношениях и со всею этою молодежью, моими сверстниками, живыми и пылкими, вечно веселыми, привыкшими ко всяким лишениям, не знавшими усталости и прямо из-за обеда, из-за карточного стола или с постели, в какую бы ни было погоду, хватавшимися за оружие и готовыми лететь в бой. Вторая армия славилась своими генералами. То были знаменитый Раевский, командир Первого корпуса, и Бороздин, командовавший Вторым корпусом и в 1799 году действовавший с успехом в Неаполе. Но особенною любовью пользовались в армии два молодые дивизионные генерала: граф, впоследствии князь и фельдмаршал, Воронцов и Паскевич, будущий князь Варшавский и также фельдмаршал».
Кое-в чем память подвела старика, и поэтому к вышеприведенному фрагменту его записок требуются некоторые уточнения и пояснения. Одним из адъютантов П.И. Багратиона в Волковыске был поручик граф Пётр Дмитриевич Бутурлин (1794 – 1853), которого мемуарист спутал с Дмитрием Петровичем Бутурлиным (1790 – 1849), служившим тогда поручиком Свиты Е.И.В. по квартирмейстерской части,
~ 42 ~
впоследствии известным военным историком, автором «Истории нашествия императора Наполеона на Россию в 1812 году». Полковник Д.М. Юзефович был близким к П.И. Багратиону человеком, но в то время в составе его Главной квартиры официально не числился, был шефом Харьковского драгунского полка в кавалерийском корпусе К.К. Сиверса, с которым и прошел всю кампанию. Штаб-ротмистр князь Н.С. Меншиков, 22 лет от роду, был сыном сенатора и правнуком известного сподвижника императора Петра Великого. Таких высот, как его старший брат Александр Сергеевич (адмирал, дипломат, видный участник Крымской войны) не достиг, но был хорошим боевым офицером и вышел в отставку с чином гвардейского полковника. Поручик князь Ф.Ф. Гагарин (Бутенёв неверно указал его отчество), 25 лет, был представителем родовитого дворянства, сыном генерала, погибшего во время восстания 1794 года в Варшаве. До того, как стать адъютантом П.И. Багратиона, служил в гвардии, сражался с французами при Аустерлице, Прейсиш-Эйлау, Гейльсберге, и Фридланде (2 боевых ордена), с персами и турками (золотая сабля с надписью «За храбрость»). Имел репутацию лихого кавалериста и дуэлянта, впоследствии дослужился до генерал-майора. Прапорщик Л.А. Перовский (Бутенёв именует его Александрович вместо Алексеевич), которому на момент пребывания в Волковыске было 19 лет, был внебрачным сыном известного вельможи елизаветинских и екатерининских времен графа А.К. Разумовского. Обучался в Московском университете и Школе колонновожатых, по окончанию которой стал адъютантом П.И. Багратиона. Уже в то время он был человеком не по возрасту серьезным и показывал задатки больших дарований. Восемнадцатилетний прапорщик Свиты Е.И.В. по квартирмейстерской части М.А. Ермолов был дальним родственником начальника штаба 1-й Западной армии и сыном гвардейского офицера, ставшего «по случаю» в 1785 – 1786 годах фаворитом императрицы Екатерины II. С
~ 43 ~
обязанностями адъютанта князя П.И. Багратиона справлялся хорошо, но больше тяготел к наукам и литературе. После войны вышел в отставку, жил во Франции, издал ряд научных трудов на французском языке, а также перевел на французский язык повесть «Выстрел» А.С. Пушкина. Двадцатилетний подпоручик П.И. Муханов, племянник старого боевого товарища П.И. Багратиона, до того, как стал по его протекции адъютантом князя, служил в лейб-гвардии Егерском полку. Был исполнительным и храбрым офицером, к сожалению, с несчастливой судьбой. Стоит, пожалуй, рассказать о другом интересном человеке, не упомянутом в записках Бутенёва – начальнике личной канцелярии П.И. Багратиона Н.И. Старынкевиче. Он был сыном священника из белорусского местечка Шклов в Могилевской губернии. При содействии местной влиятельной шляхетской родни поступил в основанный генералом С.Г. Зоричем Шкловский кадетский корпус. Общительный и способный к наукам паренек приобрел тут, и затем при обучении в Московском университете, много полезных знакомств. Начал службу в 1801 году мелким чиновником в канцелярии управляющего Малороссийскими губерниями, затем успешно работал в Военной коллегии и Министерстве юстиции, быстро повышаясь в чинах. Генерал П.И. Багратион, по достоинству оценив ум, покладистый характер, высокие деловые и моральные качества молодого чиновника, взял его накануне войны к себе начальником личной канцелярии. Тогда Н.И. Старынкевичу было 28 лет, он имел чин губернского секретаря.
Обстановка в Главной квартире, несмотря на ненормированный рабочий день, множество текущих дел, принимаемых и отправляемых бумаг, была, как вспоминал А.П. Бутенёв, «радушной и ласковой». Каждый четко знал и полной выкладкой сил исполнял свои обязанности. Что же происходило здесь, в доме с колоннами, в те июньские дни?
~44~
Продолжение следует
Опубликовано 13.05.2023 10:09