Продолжение. Начало здесь

Глава 4

Тревожная неделя в июне

Достоверно известно, что первый документ с пометкой «Главная квартира. Волковыск» был подписан П.И. Багратионом в воскресенье 9(22) июня. Доставка документов в Главную квартиру и отправка таковых из нее осуществлялась круглосуточно. Из Вильно, где находились император Александр I, Военный министр и другие важнейшие сановники государства, прибыли очередные депеши. В секретном именном царском указе содержались полученные разведкой сведения о концентрации наполеоновских войск близ самой границы, предположение о неминуемом скором вторжении и повеление «быть войскам в ежеминутной готовности встретить неприятеля». Расширялся и круг поставленных Военным министром перед командованием армии задач, в частности по эвакуации из зоны боевых действий документации и материальных средств. Вполне возможно, что в этот же день, ближе к вечеру, генерал от инфантерии принял явившихся к нему с визитом чинов поветовой администрации или даже присутствовал с офицерами штаба на приеме в их честь у поветового маршалка.

В понедельник 10(22) июня главнокомандующий во исполнение полученных указаний разослал командирам корпусов и других входящих в состав армии частей секретный приказ. «На пространстве, занимаемом корпусом под начальством Вашим состоящим, – говорилось в нем, – старайтесь благовременнее узнать о земских чиновниках, кои хотя малое понятие могут дать о земле; и в случае отступления, ежели оно будет признано необходимым, и вы получите о том повеление, увезите таковых с собою, для того, чтобы неприятель затруднен был в своих распоряжениях при необходимостях взять с земли реквизицию, не найдя людей, могущих удовлетворить его намерения. Узнайте, где имеются архивы, и

~ 45 ~ 

из всех соберите в то же время списки ревизские, инвентари, статистические и другого рода сведения, кои каким либо образом могут служить неприятелю к соображению для налогов и реквизиций, и при отступлении увезите все сии с собою. Обязаны вы будете благовременно знать, где именно в пространстве корпуса вами командуемого есть и какого рода продовольствие, дабы при отступлении не оставить неприятелю ни малейших способов к продовольствию, ниже к транспортированию его запасов: для чего и должно будет благовременно иметь сведение о волах и лошадях крестьянских, фурманских, помещичьих и прочих состояний, дабы пред отступлением собрав их и нагрузив казенным и частным запасом, отправить вперед на пункты, к коим отступление определится; а остальное при самом отступлении истребить, не подвергая отнюдь грабежу прочего жителей имущества противузаконным насилием».

Был послан ответ М.Б. Барклаю де Толли, где среди прочего князь делился с Военным министром и своими опасениями. «Магазейны казенные могли бы быть перевезены, как зависящие собственно от распоряжений непосредственных главнокомандующего; но где взять даже и для сего подвод, занятых беспрестанно свозом реквизиционных требований и другими воинскими надобностями при движении войск, и какие принять меры против собственности тех людей, которые, отдав следующее по реквизиционному требованию за себя и за не имеющих, в остатке еще что-нибудь имеют? Легко быть может, что к тому времени, когда обстоятельства принудят нас к отступлению, поспеет на полях хлеб, то какие меры должно будет распространить на сие степень продовольствия; ибо посевы оного обыкновенно бывают в разных местах, и в таких, где войска проходить не будут и не могут. Я утвердительно сказать могу, что недостанет никаких способов к отъятию и истреблению всего, поелику и самые ужасные меры будут ничтожны пред пространством, по которому таковую операцию

~ 46 ~

производить потребуется. Ваше высокопревосходительство изволили также объявить волю Государя Императора, чтобы земских чиновников, могущих дать неприятелю понятие о способах земли, при отступлении увезти с собою, равно как инвентари, списки, статистические и другие сведения, могущие руководствовать неприятеля в соображении для налогов. Для получения о таковых людях сведений сделано мною приличное тому движение; но какие предстоят невозможности собрать тогда сих людей, а итого более получить в то время сведений в архивах и у многих частных людей имеющиеся? А между тем и самое точное выполнение, удостоверяет ли в пользах от него? Кроме сих чиновников, сколько в краю людей, могущих дать полное понятие о земле и способах ее? Редкой помещик не в состоянии дать достоверное сведение о целом уезде, редкой эконом даже, и сколько наконец в каждой деревне мужиков, могущих говорить о способах деревни своего жительства. Чем нахожу труднее выполнение сих обстоятельств, тем с большим усердием желаю оправдать точность моего внимания к оным».

Этим же днем датирована депеша, отправленная в далекий г. Мозырь командиру расквартированного там 2-го резервного корпуса генерал-лейтенанту Ф.Ф. Эртелю. Князь сообщал о решении высшего командования подчинить ему вверенные генералу войска, требовал срочного донесения в Главную квартиру в Волковыск сведений об их численности и дислокации. Этот частный эпизод дает наглядное представление о сроках и порядке доставке секретных бумаг в то время. Депеша была получена в Мозыре, лежавшем в глуби Полесских болот, четыре дня спустя, но Ф.Ф. Эртеля там уже не оказалось, он уехал в Херсонскую губернию инспектировать рекрутские депо. Замещавший его генерал-майор А.В. Запольский отправил затребованные данные в Волковыск с этим же курьером, а другого с полученной депешей – вслед командиру корпуса. Тот нашел Ф.Ф. Эртеля 25 июня (7 июля) в г. Овидиополе Херсонской губернии. И в этот же день рапорт А.В. Запольского

~ 47 ~

был доставлен в Главную квартиру 2-й Западной армии, находившуюся уже в местечке Мир Минской губернии. Между тем Ф.Ф. Эртель отправил из Овидиополя свой рапорт П.И. Багратиону, но доставлявший его офицер, узнав в Луцке в штабе А.П. Тормасова последние новости, взял направление на Пинск и Минск. В итоге эта адресованная в Волковыск депеша Эртеля попала в Главную квартиру армии 6(18) июля, когда та находилась уже в Бобруйской крепости, не так далеко от Мозыря.

Во вторник 11(23) июня в Волковыск была доставлена отправленная двумя днями ранее очередная депеша из Вильно.

В этот же день П.И. Багратион отправил письмо А.П. Тормасову с предложением приблизить его армию к г. Кобрину, а корпус Ф.Ф. Эртеля – к г. Пинску. «Я имею причины думать, – делился князь своими опасениями с главнокомандующим 3-й армией, – что неприятель предпринимая нападение на пределы наши, как знающий достоинство продовольственной части на Волыни, и ее готовность к содействию, без сумнения воспользуется пространством нас разделяющим, и ворвавшись у Влодавы или Бреста ударит в правый фланг армии, предводительствуемый вами». Так, собственно, и произошло, но неделей позднее, когда корпус К. Шварценберга перешел границу у Дрогичина, а корпус Ш. Ренье – у Белостока.

В ночь на среду 12(24) июня французы навели у г. Ковно через пограничную р. Нёман несколько понтонных мостов, по которым с рассветом на правый берег хлынул поток войск «Великой армии». Первые сведения о начале военных действий в Главной квартире 2-й Западной армии были получены, возможно, уже на следующий день, но неофициальные – от «еврейской почты». 12-го, наверное, в первой половине дня, П.И. Багратион отправил Военному министру в Вильно свои соображения и предложения по взаимодействию всех сосредоточенных на границе русских армий. «Имею честь получить копию высочайшего повеления, объявленного вами

~ 48 ~

генералу от кавалерии Тормасову, – пишет он, – относительно сосредоточения 3-х пехотных и 2-х кавалерийских дивизий при Луцке, и оставления для наблюдения австрийских границ у Староконстантинова 36-й дивизии с частию кавалерии. Не говоря, чтобы таковая позиция была невыгодна, я беру смелость со всею откровенностию предложить вашему высокопревосходительству мои мысли для доклада его императорскому величеству. Все обстоятельства заставляют меня думать, что неприятель, предпринимая нападение на пределы наши, как знающий достоинства продовольственной части в Волынской губернии и ее готовность к содействию, без сумнения будет искать воспользоваться пространством между мною и генералом от кавалерии Тормасовым, чтобы, ворвавшись у Влодавы или Бреста, ударить в правый фланг 3-й армии, и взять в тыл оной. А по сим уважениям кажется мне, что полезнее бы было, сосредоточив силы 3-й армии у Ковеля, правому флангу оной податься за Дивин на половину расстояния к Кобрину. В таковом соотношении третьей армии со второю мы найдем себя в способах к отражению неприятеля, как в противном очень разделенными для преподания взаимных пособий от одного другому. Резервный 2-й корпус, под командою генерал-лейтенанта Эртеля у Мозыря состоящий, слишком отдален, чтобы воспользоваться подкреплением от оного. Ибо в настоящее жаркое время едва ли в десять дней поспеет он в соединение к 2-й или 3-й армиям. По сему самому думаю, что расположение оного у Пинска, который оставаться должен позади линии, было бы удовлетворительнее».

В этот же день в Вильно поскакал еще один курьер с полученными от генерал-майора Е.Х. Ферстера материалами, относительно возведения укреплений в г. Несвиже. В сопроводительном письме к ним князь сообщал, что «по собственным соображениям, я не предвижу нужды в оном; но за всем тем, ожидать буду повеления, чтобы в точности исполнись оное».

~ 49 ~

 

В четверг 13(25) июня, курьер доставил П.И. Багратиону отправленное тремя днями ранее из Дубно письмо главнокомандующего 3-й Западной армией. «Неизвестность, в коей мы по сие время находимся, – писал А.П. Тормасов, – как почитать границы Австрии, заставляют нас быть в сем положении и держать войска сосредоточенными в четырех пунктах – Ковеле, Луцке, Дубно и Заславле, следовательно без особенного соизволения переменить моей позиции, по движению Главной армии о коих даже никакого сведения не получаю, я не могу». Поздно ночью в Волковыск была доставлена депеша № 286 за подписью Военного министра М.Б. Барклая де Толли с изложением царского «высочайшего повеления». Секретное предписание было отправлено рано утром 12-го, еще до того, как в Вильно узнали о вторжении вражеской армии. В нем говорилось: «Так как все силы неприятельские сосредоточены между Ковно и Меречем, и сего числа ожидается переправа через Нёман, то Государь Император высочайше повелеть соизволил, сообщить для соображения вашего сиятельства нижеследующие предложения: 1-е. Генералу от кавалерии Платову предписано сосредоточить свой корпус около Гродно и идти неприятелю во фланг. 2-е. Армия, вверенная вашему сиятельству, должна способствовать сему движению, обеспечивая тыл корпуса генерала Платова. 3-е. По получении сего, Армия вашего сиятельства должна быть собрана и совершенно готова к действиям по данным вам предписаниям. 4-е. Ежели 1-й Армии не можно будет дать выгодного сражения пред Вильною, тогда, присоединив к себе 1-й и 6-й корпуса, она будет сосредоточена около Свенцян, где, быть может, и дано будет сражение. Впрочем, если обстоятельства дозволят, то 1-я Армия от Свенцян и сама пойдет вперед атаковать неприятеля».

Посоветовавшись со своим ближайшим окружением, П.И. Багратион отправил с тем же курьером ответ в Вильно. «Высочайшее повеление, вашим высокопревосходительством

~ 50 ~

объявленное от 12-го июня № 286, я имел счастие получить сего числа и, приступив к немедленному исполнению оного, непреложным долгом считаю представить на благоуважение Его Императорского Величества мои замечания. 1-е. Не зная, какое точно сделано генералу от кавалерии Платову направление, полагаю впрочем, что он не может иначе идти во фланг неприятелю, переправляющемуся между Мереча и Ковно, как правою стороною Нёмана; а потому мне остается только стараться опрокинуть те силы неприятельские, которые по нынешнему расположению своему на Тыкочин чрез Сураж вступят в наши границы. 2-е. Противостоять силам сего неприятеля я буду в состоянии. Но при взгляде на предположение собрать 1-ю армию у Вильно для отпора неприятелю, не имея у себя на правом фланге никакого прикрытия, по чрезвычайной отдаленности 6-го корпуса, и к армии 2-й едва ли принадлежащего существенно, я останусь в большой опасности, чтобы быстрым стремлением неприятеля на Вильно не только не быть отрезанным совершенно от 1-й армии, но даже от предначертанной мне линии отступления. Ибо одно верное обозрение карты доказывает, что по отступлении 1-й армии к Свенцянам неприятель, заняв Вильно, может предупредить отступление 2-й армии в Минск, и по краткости пути будет там прежде, нежели я достигну туда, отступая. 3-е. Если бы 2-я армия оставалась в первом ее состоянии, я бы мог, нанося часто вред неприятелю, уничтожать его, и в случае нужды избирать безопаснейший путь отступления. Но в настоящем ея числе, едва превышающем сильный корпус, я поставил себе в непременную обязанность, изъяснив предвидимые мною случаи, быть в готовности выполнять со строжайшею точностию посылаемые мне повеления. 4-е. Вашему высокопревосходительству известно, что связь, и до сей поры существовавшая между 2-й и 3-й армиями, не обнадеживала верным их соединением, но по предначертанным ныне предположениям для 2-й армии совершенно разрушилась.

~51~

Кобринский и Пинский магазейны, быв открыты, потребуют весьма благовременного истребления оных самыми строгими мерами; мосты и переправы между мною и 3-й армией подвергнутся той же участи, о чем предварительно представлять честь имею».

Тогда же за подписью П.И. Багратиона было отправлено письмо М.И. Платову с корректировкой его задач в свете только что полученных новых распоряжений. «В сих предначертаниях, – писал князь, – заключается Высочайшее повеление». Он просил донского атамана не медля проинформировать штаб армии о готовности казачьих полков к маршу в назначенное место и сообщить их маршрут, «дабы по сим и я соизмерять мог направление вверенной мне армии для обеспечения тыла корпуса вашего».

Наконец, в 7 часов утра пятницы 14(26) июня в Главную квартиру 2-й Западной армии примчалась конная эстафета со срочной и давно ожидавшейся депешей. «По высочайшему повелению имею честь уведомить ваше сиятельство, – сообщал М.Б. Барклай де Толли, – о неприятельской переправе на нашу сторону, близ Ковно. 1-я Западная Армия сосредотачивается в Вильно. Генералу от кавалерии Платову велено немедленно идти во фланг и тыл неприятелю. А действия вверенной вам армии, подкрепляя генерала Платова, должны соображаться с высочайшею волею, изложенной в отношении моем за № 286-м». Фельдъегерь привез также приказ императора Александра I армиям о начале войны. В штабе закипела авральная работа по передаче этого важного известия в войска. В подписанном главнокомандующем письме атаману М.И. Платову сообщалось: «Воля государя есть, дабы вы с вверенными вам полками беспокоили правый фланг и тыл неприятеля. Другое повеление, полученное мною, которого копию к вам препровождаю, извещает о переправе неприятеля чрез Нёман близ Ковно». Казачьему корпусу было предписано следовать на соединение с 1-й Западной армией.

~52~

Через несколько часов доставили другую, также подписанную Военным министром депешу, что предписывала при отступлении уничтожать, при невозможности вывезти, все собранные на местах припасы «не оставляя противнику ни малейших способов к продовольствию». В ней писалось, чтобы при отступлении войска повсеместно угоняли обывательских лошадей, уничтожали их повозки и упряжь, приводили в нерабочее состояние мельницы. Копии документов были сняты писарями штабной канцелярии, заверены ее директором Гаевским и немедленно отправлены в Главную квартиру 3-й Западной армии. К ним прилагалось письмо П.И. Багратиона А.П. Тормасову с просьбой перенаправить следующие из Украины обозы с продовольствием по новому маршруту, чтобы они не достались наступающему врагу.

В Главную квартиру в Вильно был направлен с секретными бумагами адъютант П.И. Багратиона подпоручик П.И. Муханов. Там был доклад о сделанных князем распоряжениях и предложения, которые, в случае принятия их верховным командованием, могли дать войне совершенно иной оборот, чем тот, что известен нам из военной истории. «Спешу уведомить ваше высокопревосходительство, для всеподданнейшего Государю Императору донесения: 1-е. Авангард войск вверенной мне армии расположен на биваке в местечке Яловке; прочие же войска соединены побригадно и готовы выступить по первому повелению. 2-е. Казачьи полки, содержащие кордоны от Владавы до Суража, остаются еще в их прежнем положении. 3-е. Поставив себя в беспрерывные сношения с генералом от кавалерии Платовым, какое сделано мною сего числа ему отношение здесь влагаю копию; из оной усмотреть изволите, что г. Платов тогда только уважит мое предложение – действовать согласно оному, когда не имеет особенного предписания, впрочем, и не имея особенного от вас, может быть затруднится, приняв мое отношение частным. Донеся таким образом о сделанных мною распоряжениях,

~ 53 ~

обращаюсь к вам с покорнейшею просьбою довести до сведения высочайшего следующее: Если благоугодно Государю Императору, чтобы 2-я армия, следуя прежде данным мне предписаниям, подкрепляя и защищая фланг генерала от кавалерии Платова, сохранила между тем верное сношение с 1-й армиею, то поспешите разрешить меня, и не далее времени, потребного на обратный приезд сего нарочного, чтобы я мог в ту минуту, собрав за Щару свои силы, отступить до Минска и сим упредить быстроту неприятеля. Но если бы благоугодно было Его Императорскому Величеству сделать диверсию, по сердечным чувствам и по делу известного мне воинства Российского выгоднейшую, которая иметь будет особенное влияние на всю Польшу и на движения союзных армий неприятельских, то я прошу разрешения, чтобы с корпусом генерала Платова и армиею, мне вверенною, которой соберется под ружьем до сорока тысяч, позволено было идти через Белосток, Остроленку в Варшаву».

Это был дерзкий, но вполне осуществимый план. Неожиданный удар соединенных сил 2-й и 3-й армий в правый фланг устремившихся к Вильно главных сил Наполеона заставил бы того поменять планы и ослабить натиск на 1-ю армию М.Б. Барклая де Толли. Впрочем, участник той кампании, ставший потом признанным военным теоретиком К. Клаузевиц считал, что предложенная П.И. Багратионом идея флангового наступления на мощную армию вторжения была изначально ошибочна, т.к. для его успеха потребовалось бы намного больше сил, чем имелось тогда в составе 2-й и 3-й русских армий. Как бы там ни было, случилось, что случилось – у истории нет сослагательного наклонения.

В тот же день за подписью князя в Луцк была отправлена депеша для А.П. Тормасова с последними новостями. «Войска мои, – писал один главнокомандующий другому, – частью в биваках, а другие готовы всякую минуту к выступлению. Бог да благословит наше начало и успехи каждого из нас!»

~ 54 ~

В субботу 15(27) июня П.И. Багратион отправил очередную, уже на имя царя, депешу, где просил новых инструкций в связи с изменением обстановки. В этот же день главнокомандующий получил распоряжение Военного министра с разрешением действовать по обстоятельствам. Был дан ответ М.И. Платову на его два запроса о снятии кордона. Атаману предписывалось начать движение на Лиду, Сморгонь и Свенцяны для действий в тыл и фланг противника, но князь просил его при этом стараться, «чтобы неприятель не мог отрезать дорогу к соединению с вверенной мне армиею».

К тому времени в ставке императора Александра I поняли, что исполнить отданное ранее распоряжение в полном объеме 2-я Западная армия не сможет. Был составлен и срочно отправлен в Волковыск новый приказ, предписывавший корпусу М.И. Платова двигаться «денно и нощно» к м. Свенцяны (там предполагалось дать генеральное сражение), а войскам П.И. Багратиона отходить на Минск и Борисов, имея «в виду, чтобы неприятель не мог отрезать вам дороги через Минск к Борисову».

В воскресенье 16(28) июня офицеры Главной квартиры составляли и отправляли в войска распоряжения и маршруты на предстоящее отступление. В числе поступившей в Главную квартиру корреспонденции была и разведывательная сводка от генерала А.П. Тормасова. Курьера накормили, дали ему немного отдохнуть и на свежем коне отправили обратно в Дубно с другой депешей. «Сего числа, – сообщал в ней П.И. Багратион, – я отступаю со всех пунктов расположения вверенной мне армии, и следую через Слоним к Минску. Кордонная стража от Владовы, расположенная по границе к Белостоцкой области, также отступает. Сим предваряю, чтобы ваше Высокопревосходительство принять изволили свои меры, и чтобы сношения со мной имели уже через Бобруйск в Минск». В штаб армии поступило отправленное накануне из Гродно обстоятельное донесениеМ.И. Платова.«Согласно с

~ 55 ~

предписанием вашего Сиятельства от 14-го с № 321-м, и сего числа с № 325-м, я последую с полками корпуса мне вверенного от Гродно по правой стороне течения реки Нёмана, через Лиду, имея примерно направление на Минск; если потребует того надобность, – я буду иметь сношение с вашим Сиятельством по назначению вашему, наблюдая налево от себя отрядом правый фланг неприятеля, стремящегося на 1-ю армию; я уверен, что правый же фланг вашего Сиятельства армии будет меня подкреплять».

К вечеру из Вильно привезли новые секретные бумаги, в том числе ответ М.Б. Барклая де Толли на предыдущие донесения и уже упомянутый приказ № 320, где сообщалось о выступлении русских войск 16-го числа Вильно к Свенцянам, уточнялись боевые задачи М.И. Платову и П.И. Багратиону. «Милостивый государь мой Матвей Иванович, – обращался в новом письме князь к донскому атаману. – С адъютантом Беервицем я получил уведомление вашего высокопревосходительства, что вы намерены отступить на Лиду. Основываясь на том, что ни я, ни ваше высокопревосходительство не можем делать важных диверсий во фланг неприятелю иначе, как по минской уже дороге, я предпринял мое направление по оной, и 18 числа сего месяца войска вверенной мне армии со всех пунктов настоящего их расположения выступят через Слоним, Несвиж к Минску». Наконец, наверное, уже в самом конце того длинного летнего дня, Военному министру в Свенцяны и в казачий корпус М.И. Платова из Волковыска были отправлены сообщения о том, что при отступлении армии «в Мостах мост будет истреблён и почта летучая снимается, ваших посланных прошу присылать через Клицы в Слоним».

Волковыск, да и весь повет, напоминал в те жаркие июньские дни потревоженный улей. Из города вывозилось имущество казенных учреждений и военных складов, больные из местного госпиталя, семьи русских чинов «присутственных

~ 56 ~

мест». Известно, что назначенных к высылке поветовых чиновников, выборных лиц из шляхты и прочих местных жителей отправили с казачьим конвоем вначале в Смоленск, потом в Москву, а оттуда в Тамбов, где они и находились почти до конца года. Именного списка по этим людям не найдено, однако в архиве сохранился аналогичный документ, подписанный 14 июня в Гродно М.И. Платовым. По нему эвакуации вглубь России подлежали губернский «маршалок» статский советник Грондзский, его ближайшие помощники Старжинский и Михаловский, т.к. «имеют познание области и присутствуют в областном комитете для военных повинностей». Из занимаемого казаками Бельского повета, например, вывезли почти все местное начальство: «маршалка» Венгеровского («распоряжается реквизициею»), городничего Милевича («знает состояние города»), исправника Боуфала и его помощника Полетило («знают состояние уезда»), казначея Каменского («имеет обширные познания о статистике») и еще 22 человек, занимавших различные общественные и административные должности. Затребованных подвод не хватало, и команды из Бугского казачьего полка рыскали в их поисках по Волковыску, окрестным фольваркам и селениям. Там, в свою очередь, все уже было подчистую конфисковано командованием биваковавших частей, и в итоге многого вывезти не успели.

Понедельник 17(29) июня был последним днем пребывания Главной квартиры 2-й Западной армии в Волковыске. В этот день войска 8-го (Вестфальского) корпуса «Великой армии» заняли Гродно и продолжили движение на Лиду и Ошмяны, создавая для русских угрозу флангового обхвата. В дополнение к этой 65-тысячной группировке путь к отступлению 2-й Западной армии могла перекрыть 50-тысячная сводная группировка маршала Л. Даву, что по приказу Наполеона должна была выступить 19 июня (1 июля) от Вильно тремя колоннами на Лиду, Ошмяны и Глубокое. Но так случилось, что командовавший вестфальцами младший брат

~57~

французского императора необоснованно задержался в Гродно на 4 дня, что, собственно, и спасло 2-ю армию от окружения.

В первой половине дня П.И. Багратион отправил в штаб 1-й Западной армии свое последнее письмо из Волковыска. «Вчерашний день в 8 часов пополудни, – говорилось в нем, – достигло ко мне отношение вашего высокопревосходительства от 15-го июня под № 320, и в то же самое время посланы повеления войскам 2-й армии о немедленном выступлении по данным маршрутам к Минску. Они пред сим имели предварительное повеление о скором выступлении, и быв в совершенной готовности, выступят без замедления. Повеление вашего высокопревосходительства к генералу от кавалерии Платову я отправил с нарочным; имея пред сим его уведомление, что против 17-го числа в полночь оставит он Гродно, и пойдет чрез Щучин на Лиду. Вследствии чего я оставляю сейчас Волковиск, имея путь вместе с войсками чрез Слоним и Несвиж к Минску и сего числа имею ночлег в Зельве. Генерал-майор Иловайский 5-й, по снятии кордонов, возьмет свой путь чрез Пружаны, Слоним, и в четыре марша соединится со мною. А коль скоро все казачьи полки примкнут ко мне, тогда я переправлю их на свой левый фланг в подкрепление корпусу генерала Платова и чтобы иметь с ним коммуникацию. Отступление 2-й армии прикрывают Ахтырский гусарский и Литовский уланский полки под командою генерал-адъютанта Васильчикова, быв подкреплены сводною гренодерскою дивизиею, под командою генерал-майора графа Воронцова. Кирасирским полкам посланы маршруты на следование в соединение к армии, а 27-й дивизии дано повеление остановиться в Минске и иметь свои предосторожности. Сам, коль скоро перейду Слоним, удвою марши, чтобы не быть отрезанным».

В три часа пополудни главнокомандующий вышел из своего кабинета в доме с колоннами во двор, заполненный штабными чинами, конвойными гренадерами и повозками, на 

~ 58 ~

которые спешно заканчивали погрузку имущества Главной квартиры. Князю подали верхового коня, быть может, на том самом месте, где 138 лет спустя установят его большой бронзовый бюст на каменном постаменте.

Между тем погода, бывшая до того на протяжении многих дней теплой и ясной, резко переменилась. Небо сплошь затянули низкие облака, начал накрапывать теплый летний дождик. (К ночи он превратится в ливень с сильной грозой, не утихавшей на протяжении нескольких дней.) Окинув последний раз взглядом красивый дом с колоннадой, где ровно неделю размещалась его ставка, генерал от инфантерии дал команду начать движение и тронул поводья коня. Ни сам он, ни сопровождающие, сюда уже не вернутся. Через две недели трагически погиб адъютант главнокомандующего подпоручик П.И. Муханов. Получив задание провести разведку сил противника у м. Романово, он, как гласит донесение, «одетый во французский мундир, был смертельно ранен казаком, принявшим его за неприятеля». Офицер так и не узнал, что накануне Военный министр М.Б. Барклай де Толли подписал приказ о его производстве в поручики.

Граф Э.Ф. Сен-При находился на Бородинском поле рядом с тяжело раненым П.И. Багратионом и сам получил тяжелую контузию. Сопровождал умирающего князя до с. Симы Московской губернии, где лично закрыл ему навеки глаза 12(24) сентября и организовал погребение в приделе местного православного храма (ныне останки полководца упокоены на Бородинское поле.) В конце года получил звание генерал-лейтенанта, и вновь отличился, командуя дивизией и корпусом в кампаниях 1813 – 1814 годов. Свидетельство присущего графу остроумия до сих пор находится в лежащем на левом берегу Рейна городе Кобленце. Летом 1812 года городские власти установили на одной из площадей массивную гранитную колонну с фонтаном у подножья и высеченной золотыми буквами надписью «В память о походе против России». 31

~59~

декабря 1813 года находившийся в авангарде русской армии корпус генерала Э.Ф. Сен-При форсировал Рейн и занял город. Проезжая на следующий день его улицами в сопровождении штабных чинов и раболепных членов магистрата, генерал увидел памятник и прочел надпись. Префект Ж. Дозан, по чьей инициативе, собственно, и поставили эту колонну, стал горячо заверять, что ее сегодня же снесут. Улыбнувшись, Сен-При сказал, что этого делать не стоит, будет достаточно лишь высечь внизу надписи дополнение: «Осмотрел, понравилось. Русский комендант города Кобленца. 1 января 1814». Что и было незамедлительно исполнено. Граф дошел военными дорогами до родной Франции и был смертельно ранен осколком вражеского ядра в бою за г. Реймс 13 марта 1814 года. Это была какая-то мистическая история. «Что удивительно, – писал на следующий день Наполеон в Париж своему старшему брату Жозефу, – Сен-При был ранен тем же самым канониром, который нацелил орудие и на Моро». Давний соперник Наполеона французский дивизионный генерал Ж.В. Моро (1763 – 1813), который тоже перешел на российскую службу, был смертельно ранен французским ядром 27 августа 1813 года в сражении при Дрездене.

Новые отметины от вражеского оружия получили: Ф.М. Оржанский при Бородино, Д.П. Дембровский под Москвой, Малоярославцем и Бауценом. У полковника С.Н. Марина от тягот походной жизни открылись старые раны (одна из двух аустерлицких пуль так и осталась в груди), он умер в начале 1813 года.

Адъютант П.И. Багратиона поручик Ф.Ф. Гагарин после Бородинской битвы попросился в строй, и к началу французской кампании 1814 года был штаб-ротмистром, командиром эскадрона Павлоградского гусарского полка. У городка Бери-о-Бак недалеко от Реймса 5 марта его полк был атакован и опрокинут тремя гвардейскими эскадронами личной охраны Наполеона. Подробности этого боя по понятным причинам

~60~

русскими его участниками не освещались, но за них это сделал в своих мемуарах французский бригадный генерал П. Дотанкур. «Вражеская кавалерия, – пишет он, – в панике бежала в сторону Корбени и далее. Даже самые старые кавалеристы никогда раньше или позднее не видели подобного бегства: 3 мили лошади беглецов и преследователей безостановочно мчались, пока не падали без сил. За Корбени, в одной из схваток с бегущими, один подофицер поймал Гагарина, русского князя, который, убегая, загнал трёх лошадей. Когда подофицер вел его к командиру эскадрона, тот кричал во весь голос: «Я князь Гагарин!» не переставая». Фёдор Фёдорович пробыл в плену недолго и дослужился впоследствии до чина генерал-майора. Он, наверное, мог бы достичь и большего, не будь отчаянным картёжником и дуэлянтом. Однажды на почтовой станции князь повздорил с каким-то проезжим чиновником и под дулом пистолета заставить его съесть дюжину рябчиков. Этот случай имел большую огласку и даже стал сюжетом одной из сцен в романе М.Н. Загоскина «Юрий Милославский». Семьи гусар так и не завел, скончался в Москве в 80-летнем возрасте.

Николай Старынкевич после гибели П.И. Багратиона некоторое время состоял с той же должности при генерале М.А. Милорадовиче. С декабря 1812 года служил в личной канцелярии фельдмаршала М.И. Кутузова, а после его кончины и при других главнокомандующих русской армией. За предполагаемые (не подтвердившиеся) связи с «декабристами» был арестован и провел восемь месяцев в одиночной камере, где написал автобиографические воспоминания «Жизнь моя с 1812 года, то есть со службы при армии, по июнь месяц 1825-го года». В дальнейшем карьера белоруса развивалась вполне успешно, он вышел в отставку с чином тайного советника.

А более всех из окружения П.И. Багратиона на военной и государственной службе преуспел Л.А. Перовский, позднее граф, генерал от инфантерии, министр внутренних дел и министр уделов Российской империи.

~ 61 ~

Глава 5

Несбывшиеся надежды

К вечеру 17(29) июня Волковыск непривычно опустел и затих. Оставленный в городе казачий разъезд направлял запоздавшие эстафеты по Слонимскому тракту в м. Зельва, где должна была заночевать Главная квартира П.И. Багратиона. На исходе дня туда со срочной депешей прибыл императорский адъютант полковник А.Х. Бенкендорф. Князю предписывалось идти на соединение с главными силами армии через Новогрудок и Вилейку, а при невозможности – отступать на Минск или Бобруйск. Главнокомандующий тут же отдал приказ на форсированный марш. «Пройдя с места 5 верст, – гласил он, – отдыхать час; отойдя потом 10 верст – 2 часа; перейдя 15 верст – 3 часа; винную и мясную порцию раздавать два раза в день. Иметь в виду, что быстрое движение покроет славою всех участвовавших в оном и заслужит благоволение Государя Императора». Пройдя за пять дней при изнуряющей жаре и грозовых ливнях сто пятьдесят верст, войска П.И. Багратиона переправились у м. Николаево через Нёман, намереваясь идти далее к Западной Двине.

Русских преследовала сильная вражеская группировка, а на отдалившиеся транспорты и небольшие воинские подразделения нападали уже сорганизовавшиеся отряды местной шляхты. Так, у д. Вишневка вблизи Зельвы они атаковали и разграбили русский обоз, взяли пленных, а 300 захваченных карабинов передали только что созданной новой администрации. «Все войско князя Багратиона, – напечатала в своем № 53 круто переменившая после прихода французов свой тон виленская газета «Курьер Литовский», – которое старалось соединиться с войском Барклая де Толли, кажется, уже отрезано, и не сможет к нему присоединиться. В своем бегстве он понес тяжкое поражение. Везде, где проходил, восставали граждане. Едва оставил Волковыск, как весь повет сплотился и

~ 62 ~

присоединился к Генеральной Конфедерации. В Янове местные жители повязали Москалей, бывших в охране магазинов, и передали последние в сохранности французам. Дороги полны дезертирами из войска Багратиона. Около Мостов, Рожанек и Солечников их полно. Спрашиваемые, зачем дезертировали, отвечали – нас французы так долго били, что теперь желаем лучше быть с ними, чем против них».

После занятия Гродно вестфальский король Жером Бонапарт, задержавшись на несколько дней в городе, двинул в погоню за русскими по тракту на Щучин и Новогрудок свой авангард – десятитысячный кавалерийский корпус генерала М. Латур-Мобура. В него входили составленная из поляков и саксонцев кирасирская дивизия генерала Ж. Лоржа, вестфальская бригада легкой кавалерии генерала Г. Хаммерштейна и польская дивизия легкой кавалерии генерала А. Рожнецкого. Первые разведывательные дозоры польских улан появились у Волковыска со стороны Лунно лишь 22 июня (4 июля). Как их встречало местное население, свидетельств не сохранилось, но имеются воспоминания командира 20-й бригады легкой кавалерии 5-го (Польского) корпуса «Великой армии» бригадного генерала А. Сулковского, который был явно разочарован приемом, оказанным им 17(29) июня жителями Гродно. «Вступали в город, – сообщает от в своем письме жене, – со слезами радости на глазах, но вскоре мой энтузиазм угас, когда увидел, что только представители муниципалитета приветствовали у моста наши подразделения, и была там еще пара хлопов с цветами, и, не считая их, можно было заметить выразительный холод, с которым нас принимали». Жители не без оснований полагали, что в хаосе войны некоторые из «освободителей» вряд ли удержаться от грабежей, в чем и оказались правы.

Саксонский корпус генерала Ж. Ренье перешел границу у Белостока еще позже и взял направление Свислочь-Слоним. Волковыск саксонцы проходили, задерживаясь на дневку, 3-

~ 63 ~

7(15-19) июля. «В конце июня или в начале июля, – пишет краевед В. Карпыза, – французы вступили в Волковыск. В городе назначили подпрефекта и учредили комитет, составленный в основном из местных жителей. Устроили госпиталь для раненых и больных в Волковыске, другой такой же в Изабелине и еще третий в Субачах Шидловецкой парафии.

В городе функционировала также почта, и был создан род милиции». Обошлось тогда в городе без эксцессов или нет, нам неизвестно, но в повете такое происходило. Еще в начале 20 века в костельном архиве м. Шидловичи (ныне д. Шиловичи западнее Волковыска) была найдена примечательная запись. «6.07.1812 г. с утра начался сильный грабёж, несколько десятков солдат в белых мундирах с красными обшлагами

(обмундирование саксонских пехотных полков Кенига и Низемойшеля из бригады генерала Г. Кленгеля. – В.Л.) напали на плебанский дом, забирали, что хотели, унижали жителей, двери ломали, замки отбивали, склянки, келишки, чашки – одни брали, другие разбивали, по всем углам шарили, одни после других приходили, до 13 человек избили, за женщинами гонялись». Неизвестно, как отнеслось к этому командование саксонского корпуса, и было ли вообще какое-то разбирательство, т.к. двадцать дней спустя эта бригада была окружена русскими войсками в Кобрине, понесла в бою громадные потери, а уцелевшие попали в плен.

С приходом наполеоновских войск на Беларусь тут оживились патриоты былого ВКЛ, инициировавшие учреждение новых властных органов. Жером Бонапарт назначил губернатором Гродно польского генерала А. Рожнецкого, но вскоре тот ушел со своими войсками дальше на восток, поручив этот пост генералу Л. Каменецкому. Этого сменил французский генерал Ж. Брён, назначенный маршалом Бертье приказом от 3 июля, но прибывший с прежнего места службы (г. Пиллау, Пруссия) лишь в начале августа. Генерал-губернатору подчинялись все находившиеся в департаменте войска, а также

~ 64 ~

вновь созданные Национальная гвардия и жандармерия. Личным распоряжением Наполеона 5 июля в помощь ему интендантом провинции был назначен военный чиновник аудитор Госсовета К. Шассенон де Кюрзе. Маршалком шляхты Гродненского департамента был переизбран бывший маршалок губернского дворянства Л. Панцержинский, который вместе с военными властями начал деятельно формировать новую власть в виде поветовых Рад (Советов) Конфедерации на местах.

Что происходило тогда в Волковыске, доподлинно неизвестно (документы сгорели), можно лишь предположить, что и тут спустя некоторое время после ухода русских войск шляхта собралась на очередной сеймик. Он мог проходить в парафиальном костеле, присутствовали там, кроме представителей шляхты со всего повета, и наиболее уважаемые, состоятельные горожане христианского вероисповедания. После богослужебной части собравшимся довели Акт Генеральной конфедерации, постановления Временного правительства ВКЛ, разъяснили порядок проведения тайного голосования по выборам депутатов на предстоящий сейм Генеральной Конфедерации. Затем участники сеймика подписали особый «присяжный лист». В нем говорилось: «Мы, жители Великого Княжества Литовского, жившие в провинции, во время неволи нашей Гродненской губернией названной, шляхта, духовный и светский люд, равно горожане, крестьяне и всякого звания местные жители, свидетельствуем перед Богом и всем светом, что попечением Светлейшего и Непобедимого Императора и Короля Наполеона и храбростью непобедимых войск его освобожденные от ярма неволи Московской и возвращенные Отечеству нашему, как только осведомлены были об учреждении Конфедерации всего Королевства Польского на сейме в Варшаве и прочтя в п. 4 и 5 этого Акта воззвание к объединению всех сынов Отечества, добровольно, единомысленно и неразрывно к ней присоединяемся, все относящиеся к этому правила свято соблюдать обязуемся и до

~65~

тех пор в этом Союзе пребывать обещаем и перед Богом присягаем, что пока Отечество наше из рук присвоителей не будет исторгнуто и воля народа такой Конфедерации не расторгнет». Волковысская шляхта посылала также двух своих представителей на департаментский сеймик в Гродно.

Первоначальные формы новой власти просуществовали лишь до середины июля и были распущены приехавшим в Гродненский департамент для формирования новых властных структур представителем находившегося в Вильно Временного правительства ВКЛ князем А. Гедройцем. Во главе гродненской гражданской администрации был поставлен уже упомянутый французский интендант, личность своевольная и капризная, заслужившая у окружающих прозвище «маленький император». Поветы по французскому образцу были переименованы в дистрикты (округа), волости – в кантоны. Волковысский повет состоял из семи более мелких административных единиц: собственно город и 6 сельских округов (по 5-6 парафий в каждом). В Волковыск, как и в семь других поветов Гродненщины, был назначен французский комиссар, имя его не установлено. Вся военная власть в повете была в руках назначаемого военным губернатором коменданта плаца, выполнявшего его поручения и ответственного за безопасность и порядок на подконтрольной территории. Вначале это были французские и саксонские офицеры, позже их сменили офицеры войск ВКЛ. Точных данных, кто и когда занимал эту должность в Волковыске, не найдено, последними, предположительно, могли быть капитан Я. Аренс или поручик Я. Освяцимский (оба назначены в середине сентября). Функции коменданта плаца и подпрефекта не были четко разграничены. Тут создавалась

также Административная комиссия, поветовый суд, подразделения Национальной гвардии и жандармерии. Городовой магистрат переименовывался в муниципалитет. Административная комиссия состояла из подпрефекта, 3-х комиссаров и секретаря.

~ 66 ~

Известно, что волковысским подпрефектом был местный шляхтич (имел свой дом в городе) Антоний Радовицкий. Обычно подпрефектом назначали кого-то из главных лиц прежней поветовой администрации: поветового маршалка, хорунжего или подкомория. Какую должность до прихода наполеоновских войск занимал А. Радовицкий, неясно. Помощниками подпрефекта были 2 поветовых советника из числа «уважаемых жителей», у секретаря был один помощник. Назначенные на эти должности лица не имели права от нее отказаться.

В середине октября в составе подпрефектур произошли новые изменения. Волковысскую, как и другие, численно увеличили и разделили на три отдела: 1-й – порядка, безопасности и справедливости; 2-й – продовольствия; 3-й – финансов, просвещения и религии. Каждый отдел имел председателя, 2-3 членов, секретаря и его помощника-канцеляриста. Таким образом, после реорганизации новую поветовую администрацию составляли подпрефект, 2 советника, секретарь и его помощник, а также чиновники трех отделов, всего около двадцати человек. В своем большинстве это были шляхтичи, ранее служившие хорунжими, писарями, судьями гродскими, земскими, граничными, асессорами. Из них в документах той поры персонально упомянуты лишь волковысский поветовый пограничный судья Викентий Оржешковский и владелец имения Лысков, поветовый хорунжий Адам Быховец. На годовое содержание чиновников из поветового бюджета выделялось 7 500 злотых. Были также более точно и полно определены задачи подпрефектуры. В круг ее ответственности входили жандармерия, почта, транспорт, размещение войск, внутренняя безопасность, а кроме того, сбор налогов, создание магазинов и надзор за ними, содержание лазаретов, вопросы просвещения и религии. Для усиления контроля за сбором налогов была создана специальная комиссия в составе подпрефекта, подкомория, хорунжего и председателя

~ 67 ~

земского суда. Она контролировала поступление денежных и материальных средств, проводила проверки на местах, имела право вызывать жандармерию для экзекуции неплательщиков. Как известно из доклада префекта Гродненского департамента в Вильно, все эти реорганизации на местах завершились в середине ноября. Что касается выборной должности поветового маршалка, то им в 1812 году был владелец имения Конно помещик Петр Биспинг. Неизвестно, однако, остался ли он на месте после ухода русских войск или эвакуировался вместе с ними. Последнее более вероятно, т.к. после войны его еще дважды избирали (и утверждали) на этот пост.

С июля до середины октября в г. Гродно и губернии дислоцировался батальон под командованием майора Я. Винницкого из польского 14-го пехотного полка дивизии генерала Я. Домбровского. Вторую половину лета и начало осени одна его рота стояла гарнизоном в Волковыске. Из сохранившихся во французском военном архиве документов известно, что в августе-октябре 1812 года 98 уроженцев Волковыска и повета (почти все из шляхетских семей) пополнили два гвардейских шеволежерских полка Наполеона: 1- й (польский) генерала В. Красинского и 3-й (литвинский) генерала Я. Конопки. В это же время во исполнение воли Наполеона и решения заседавшего в Вильно Временного правительства повет выставил своих людей в два полка регулярной армии ВКЛ. 19-й уланский полк штатной численностью в 981 человек формировался в г. Новогрудке и окрестностях. Туда поступали новобранцы из трех поветов Виленского департамента и пяти (в т.ч. Волковысского) поветов Гродненского департамента. Командиром полка в чине полковника был назначен К. Раецкий, помещик из-под Новогрудка. Майором у него был И. Каминский (из польского 13-го гусарского полка), шефами эскадронов – С. Растворовский (из польского 11-го уланского полка) и С. Потканский (из польского 1-го полка конных егерей). Волковысский повет

~ 68 ~

выставлял в новоформируемый полк от каждых находящихся на его территории 75 «дымов» (домохозяйств) одного кавалериста с конем и еще обеспечивал его суммой в 476 злотых 15 грошей на обмундирование. Предположительно, таковых набралось 70-80 человек.

20-й пехотный полк штатной численностью в 2 076 человек формировался в г. Слониме и окрестностях из рекрутов шести поветов (в т.ч. Волковысского) Гродненского департамента и одного повета Минского департамента. Его командиром в чине полковника стал владелец имения Струбница под Волковыском Адам Биспинг (младший брат Петра Биспинга). Майором полка был назначен Л. Глазер (до того шеф батальона польского 15-го пехотного полка), шефами батальонов – Г. Милберг и О. Валицкий (оба из 1-го полка Легиона Вислы), Я. Плончинский (из польского 12-го пехотного полка). По утвержденной правительством разнарядке каждый повет выставлял в пехоту определенное количество рекрутов (Волковысский – около двухсот), а также снабжал их на первое время одеждой, продовольствием и деньгами. «Со всего Новогрудского повета, – сообщал 24-го октября «Курьер Литовский», – жители прислали цвет своей лучшей молодежи; согласно установленных правил дали кантонистам одежду и белье, а сверх того еще темно-синие воротники, галстуки и металлические пуговицы; из патриотических побуждений добавили черные шелковые платки и башмаки. Его милость шеф 20-го пехотного полка Адам Биспинг, осмотрев такой набор обмундирования новогрудских кантонистов, двумя письмами от 21-го и 22-го сентября, и майор Глазер, принимавший кантонистов в Слониме, письмом от 21-го сентября, выразили Новогрудскому подпрефекту свою уважительную благодарность за эти пожертвования».

В центрах департаментов и поветов из местных жителей создавались подразделения (батальоны, роты) Национальной гвардии. Они предназначалась для поддержания там

~ 69 ~

общественного порядка, охраны казны, важных объектов городской инфраструктуры, государственной и частной собственности. В Гродненском департаменте такие части из горожан возрасте от 18 до 50 лет, вооруженных из французских арсеналов, но обмундированных за свой счет, было предписано сформировать в Гродно, Брест-Литовск, Каменце-Литовском, Кобрине, Лиде, Новогрудке, Пружанах, Слониме и Волковыске.

В последнем, насколько известно, такой роты создать не успели. Но другое  подразделение,  конная  жандармская  рота, ответственная за поддержание законности и порядка в повете, была сформирована здесь из шляхты и мещан уже в сентябре. По штату в ней числилось 107 человек (5 офицеров, 21 унтер-офицер, трубач, 80 рядовых). Командир роты в чине капитана утверждался в Вильно, другие офицеры выбирались общим голосованием мещан и землевладельцев. Они выполняли свои обязанности бесплатно «по причине уважения к чину, мундиру и почетной обязанности охранять собственность и безопасность жителей того повета, в котором служат». Список унтер-офицеров и рядовых жандармов составлялся в канцелярии подпрефекта (отказаться от службы было нельзя), зато они имели жалованье (один злотый в день) и оплачиваемый казной фураж для лошадей. Пофамильный список жандармской роты Волковысского повета не сохранился.

Уже основательно разоренный предыдущими российскими реквизициями повет был вынужден теперь отдавать последние материальные ресурсы другим пришельцам. В дополнение к прежним появились новые налоги: на торговлю рыбой, маслом, табаком, спиртным и т.д. Во второй половине июля по доставленной из Гродно разнарядке тут собрали полторы сотни лошадей для пополнения их убыли в «Великой армии». Чрезвычайно обременительной была и гужевая повинность: город был обязан ежедневно содержать в готовности к перевозкам войск и военного имущества не менее ста подвод. По распоряжению из Вильно от 8 августа в

~ 70 ~

Волковыске учреждался расходный магазин на 10 тысяч порционов, в который с каждого двора собирали по 40 гарнцев пшеницы и овса, по 2 гарнца гороха, по 80 фунтов сена, соломы и другое. В середине августа поступило новое указание – сдать в казну все имеющееся на складах и у жителей серое сукно домашнего изготовления (его стоимость обещали зачесть в счет податей) и две сотни зимних тулупов для новоформируемой армии ВКЛ. В начале сентября объявлено очередное требование властей: собрать в повете для военных нужд 2 тысячи тон зерна, 900 волов, по 1,5 тыс. тон сена и соломы. И уже в ноябре, накануне разгрома и сожжения города, гродненская префектура «спустила» сюда новое распоряжение из Вильно: одноразово собрать с каждого хозяйства по 1 гарнцу водки, 2 гарнца пшеницы и 1 пуду сена. Кроме того, за счет местных жителей содержались поветовая почтовая контора с установленным количеством подменных лошадей и два военных госпиталя (в Волковыске и Изабелине). С неисполнительными особо не церемонились – на такой двор начальство обычно присылало четырех солдат, которых хозяин должен был вплоть до погашения долга кормить, поить, да еще платить каждому по 12 злотых.

И все же многими эти почти невыносимые тяготы военного времени воспринимались как временные, преходящие, неизбежную плату за восстановленную независимость. Казалось, еще одна победа великого Наполеона – и будет заключен выгодный и почетный мир, наступит процветание. Новые власти торжественно отмечали государственные праздники былой Речи Посполитой, Французской империи и победы «Великой армии». С особым торжеством и размахом праздновали 15 августа 1812 года на Гродненщине день рождения Наполеона. «Поветовый город Волковыск, в делах Польши некогда славный, – читаем в № 70 «Курьера Литовского», – праздновал день рождения Найяснейшего Наполеона императора следующим образом. В 6 часов колокола

~ 71 ~

оповестили жителей об этом радостном и долгожданном событии. В 11 часов подпрефект повета с гражданами, генералом войск австрийских Пфанзеттером (предположительно это был генерал-майор Франц фон Пфлахер, командир пехотной бригады из двух полков. – В.Л.), с магистратом и цехами прибыли к костелу, где после богослужения исполнили гимн «Te Deum» («Тебя, Бога, хвалим»). После завершения торжественной церемонии, в которой ассистировал отряд из 14-го пехотного полка, у подпрефекта был дан обед на несколько десятков персон, где произносились соответствующие событию тосты. Вечером весь город был ярко освежен иллюминацией, особенно дома подпрефекта, плебана, ратуша, синагога. В этот день, что стал днем народного торжества, все местные жители молили Бога Заступника, чтобы Наполеона спас и благословил воскрешение Польши».

Несколько красочных штрихов к этой картине добавляет В. Толочко (1887 – 1942), служивший в начале 20 века викарием в Волковысском костеле и имевший доступ к его архиву. В 20-е годы прошлого века он опубликовал в журнале «Двухнедельник Децензии Виленской» статью «Бенефициум волковысский в 1812 году», где описал происходившие в городе 15 августа события, совпавшие с праздником Успения и Вознесения Девы Марии. Ксендз сообщает, что накануне костел и плебания были украшены гирляндами из цветов и другой зелени, а квартировавшие в городе солдаты вывесили флаги и государственные эмблемы Франции и союзных с ней государств. Глава парафии К. Кирженевский лично распорядился «на крыльце плебании, только несколько выше, чтобы проходу не мешало, повесить немалый полотняный транспарант с инициалом «N», обвитый гирляндой и с короной вверху, а внизу с надписью – Великому Императору». Викарий В. Толочно перечисляет по должностям собравшихся на следующее утро в костеле именитых прихожан: «маршалок,

~ 72 ~

новый подпрефект, судья и другие из общества волковысского, каморник, стряпчий, исправник, бурмистр и славные отцы скабината (судейские чины. – В.Л.) с женами и детьми в уборах отечественных, местные граждане (Сехенивы, Павесцы, Каленкевичи и другие), и конечно, имевший там свою квартиру французский генерал с адъютантами и офицерами штаба». Надо полагать, что насчет французского генерала викарий-краевед напутал, на тот день в пределах Гродненской губернии, а именно в Гродно, был лишь один такой, генерал-губернатор Ж. Брён, а в Волковыске находился австрийский генерал. «Торжественное богослужение, – продолжает В. Толочко, – проводил наш славный ксендз Кристоф Кирженевский, а проповедь, как кажется, произнес красноречивый ксендз Драгатт… Вдруг раздались громкие возгласы «Да здравствует император!» и веселые звуки марша. Французский генерал принял парад продефилировавших перед ним войск. На сытном обеде у ксендза Плебана много говорили о разных связях и альянсах, которые соединяли всегда Польшу и Францию. Французские горны сыграли прекрасную поэтическую мелодию вечерней зари… Одна за другой гасли на небе звезды и огни в домах волковыских жителей; наступала темная ночь, дышавшая ненастьем и бурей». (Похоже, Владислав Толочко вдохновлялся тут картинами знаменитой поэты «Пан Тадеуш» и недаром его еще при жизни именовали «последним гражданином Великого Княжества Литовского».) Двойной праздник, светский и церковный, был для жителей Волковыска одним из немногих светлых и радостных в этом памятном году. Никто из них и в страшном сне не мог себе представить, что станет с ними и с городом всего через три месяца.

~73~

Глава 6

Саксонский корпус «Великой армии»

Саксония, небольшое княжество в центре германских земель, зажатое между сильными соседями Австрией и Пруссией, обрела статус королевства по воле Наполеона после присоединения к возглавляемому им Рейнскому Союзу. Не без его влияния новоявленный король Фридрих-Август I взялся за модернизацию на французский манер своих государственных структур и вооруженных сил. Уже в 1809 году в очередной австрийско-французской войне саксонский корпус, бывший под командованием наполеоновского маршала Ж. Бернадота (впоследствии короля Швеции) хорошо показал себя в решающей битве при Ваграме.

Для похода в Россию королевство выставило около 25 тысяч солдат, хорошо вооруженных и обученных бойцов. Меньшая часть их воевали в составе 9-го армейского, 3-го и 4-го кавалерийских корпусов «Великой армии». Остальные (ок. 19 тыс. чел. с учетом прибывавших пополнений) составили 7-й (Саксонский) корпус армии вторжения, сформированный в начале марта 1812 года. К началу похода в его двух пехотных дивизиях и одной кавалерийской бригаде имелось 8 полков пехоты (гвардейский гренадерский, распределенный побатальонно в разные бригады; 5 полков линейной и 2 полка легкой пехоты), 3 полка кавалерии (гусарский и 2 шеволежерских), а также 50 орудий. Призывной контингент, состоявший в основном из молодых крестьян и горожан, имел перспективы по службе благодаря личным качествам, а также государственные социальные гарантии при увольнении из армии по возрасту или ранению.

Полки линейной пехоты были вооружены модификациями французского гладкоствольного ружья с кремневым замком и штыком (вес 4,7 кг, прицельная дальность стрельбы до 300 м). На вооружении легкой пехоты был несколько облегченный вариант этого ружья или французского

~74~

драгунского ружья со сходными характеристиками. Офицеры имели шпаги или сабли, конные – еще и пистолеты. Гусары были вооружены кавалерийскими карабинами, саблями и пистолетами, шеволежеры – еще и пиками. Немногочисленная артиллерия корпуса делилась на полковую, дивизионную и резервную. В полках имелось по четыре 4-фунтовые пушки, при дивизиях – еще по одной 6-орудийной батарее (четыре 6-фунтовые пушки и две 8-фунтовые гаубицы), резервную артиллерию корпуса составляли две такие батареи (12 орудий).

Обмундирование пеших гренадер саксонской гвардии составляли черная меховая шапка с налобной бляхой и белым нитяным этишкетом; красный мундир с воротником, лацканами, обшлагами и отворотами из темно-синего сукна. Эполеты были серебряные с бахромой. Полки линейной пехоты носили кивера (в элитных гренадерских ротах с красными перьевыми султанами, в прочих – с белыми помпонами). Белые суконные мундиры имели в разных полках разный приборный цвет отдельных элементов (воротники, лацканы, обшлага, отвороты), и разный цвет приборного металла (пуговицы, накладки и др.).

В полках Фридриха Августа и принца Клеменса приборный цвет был зеленый, но приборный металл разный: в первом – желтый, во втором – белый. В полку принца Антона приборный цвет был синий, приборный металл – белый. Линейная пехота носила белые панталоны, черные гетры и башмаки. Полки легкой пехоты имели кивера с зелеными султанами и нитяными этишкетами, латунными бляхами с номером полка. Мундир был из темно-зеленого сукна. Воротники и обшлага – черные с красной выпушкой; погоны и отвороты фалд – зеленые с красной выпушкой; пуговицы желтого металла с номером полка. Панталоны серые, черные башмаки. Артиллеристы имели кивера с красными султанами и этишкетами, зеленые мундиры с красными воротниками, лацканами, обшлагами и отворотами, зеленые панталоны, черные гетры и башмаки.

~ 75 ~

Саксонские шеволежеры носили черные кивера французского образца с белым султаном, красные мундиры с желтыми металлическими пуговицами, белые рейтузы, короткие черные сапожки со шпорами. Воротник, лацканы, обшлага и отвороты мундиров были разные: в полку принца Клеменса – светло-зеленые, в полку Поленца – светло-синие. В единственном на всю саксонскую армию гусарском полку обмундирование составляли кивера с белыми султанами и этишкетами, светло-синие доломаны с черными обшлагами и воротником, рядами белых шнуров на груди; такие же, но опушенные мехом, ментики; светло-синие чикчиры и короткие сапожки со шпорами.

«Для оснащения корпуса, – читаем у К. Функа, – средств не экономили: проявили заботу о создании условий для долгого военного похода, в частности, укомплектовали и оснастили медицинскую службу. Кавалерия была хорошо подготовлена; конная упряжь для орудий и повозок была в приличном состоянии; личный состав всех родов войск был бодрым, здоровым и в наилучшем расположении духа. Это радовало глаз и внушало самые прекрасные надежды. Бригадным генералам по утвержденному штату предоставлялся фураж для их верховых лошадей, а трём офицерам дивизионного штаба кроме установленного числа ординарцев щедрой рукой короля выделялась еще и двуконная карета и крытая повозка, запряженная четверкой лошадей, а уж главный штаб корпуса вел за собой целую вереницу карет, повозок и верховых лошадей. Офицеры шли воевать с желанием, и были рады предстоящему военному походу, надеясь, что многое сгладится, станет со временем лучше, и вообще человек должен стоить больше, чем его должность».

Сам мемуарист, командовавший в русском походе 22-й пехотной дивизией, отличившийся во многих боях на белорусской, украинской и польской земле, был храбрым солдатом и способным литератором. С портрета, датированного

~ 76 ~

началом 19 века, на нас смотрит вполоборота моложавый, стройный, приятной внешности офицер в гусарском доломане. Строгое и благородное, без тени надменности лицо, пытливый взгляд являют нам человека думающего, образованного, творчески одаренного. Карл Вильгельм Фердинанд фон Функ родился 13 декабря 1761 года в городе Шеппенштедт герцогства Браушвейг в семье дворян, выходцев из Швеции. С юных лет его готовили к военной карьере; и в 1780 году он начал ее лейтенантом в саксонском гвардейском полку «Гард дю Кор».

Однако несколько лет спустя молодой офицер стал откровенно тяготиться придворной службой с ее муштрой и парадами. К тому же он имел весьма независимый характер, из-за чего поссорился с командиром полка и вышел в отставку. Карл пошел по другой стезе, поступил в Геттингенский университет, подружился с И. Шиллером и И. Гете, печатался в «Литературной газете». В 1791 году, когда в Европе начали грохотать пушки, он вновь вступил на военную службу, на этот раз ротмистром в гусарский полк, и принял боевое крещение в Рейнской кампании. Но и литературные занятия не забросил, стал одним из авторов изданного в 1792 году капитального исторического исследования «История императора Фридриха II». К 1806 году он уже майор, старший адъютант генерала от кавалерии Г. Цейшвица, вместе с которым в несчастливой для пруссаков и союзных с ними саксонцев битве при Йене угодил в плен к французам.

И здесь в жизни К. Функа происходит удивительный и счастливый поворот. Каким-то образом он добился возможности поехать с вестями в Дрезден, где передал своему королю Фридриху Августу слова Наполеона о благосклонном к нему отношении, чем удержал от бегства из столицы. После заключения мира и союза с Францией он уже полковник, королевский флигель-адъютант, а затем и генерал-майор, инспектор кавалерии. Являлся одной из главных фигур масштабной реорганизации саксонской армии в 1810 – 1811

~ 77 ~

годах, за что был произведен в генерал-лейтенанты и поставлен во главе 22-й пехотной дивизии.

Командирами составлявших ее пехотных бригад были два заслуженных 50-летних генерала. Командир 1-й бригады (линейные полки Кайзера и Низемойшеля, гренадерский батальон Браузе) генерал-майор Г. Кленгель и большая часть его уцелевших после Кобринской катастрофы людей на момент Волковысского боя уже несколько месяцев были в русском плену. Небольшая часть бригады (батальон Браузе и 2 роты линейного полка Низемойшеля), находившаяся вне Кобрина, уцелела, была пополнена и сражалась до конца кампании. Командиром 2-й бригады (легкий полк Зарера, гренадерские батальоны Ангера и Шпигеля) был генерал-майор К. Зарер фон Зар. Он тоже не сражался при Волковыске, в октябре серьезно заболел и был отправлен на родину.

Карл Кристиан Эрдман фон Лекок (28.10.1767, Торгау – 30.6.1830, Брич, кантон Валлис)

Другой входившей в состав Саксонского корпуса пехотной дивизией командовал генерал-лейтенант К. Лекок, 45-лет от роду. Сын саксонского генерала, он начал службу в совсем еще юном возрасте в пехотном полку своего отца. В 1806 году подполковником во главе гренадерского батальона сражался при Йене, прикрывал отступление разбитой прусской армии, был ранен. За проявленную доблесть произведен в полковники, стал генерал-адъютантом саксонского короля и комендантом крепости Виттенберг. В 1809 году он уже генерал-майор и командир пехотной бригады, сражался на стороне французов при Ваграме, опять ранен. Активно занимался реорганизацией саксонской армии и обучением солдат и офицеров передовой военной тактике. Король Фридрих Август I произвел его в генерал-лейтенанты и намеревался поставить во главе формируемого корпуса, но у Наполеона на этот счет имелись свои планы. В итоге К. Лекок возглавил 21-ю пехотную дивизию и стал старшим саксонским генералом в корпусе. Командиром 1-й бригады (линейные полки Фердинанда и Клеменса, гренадерский батальон Либенау) этой дивизии был

~ 78 ~

заслуженный 57-летний генерал-майор Ф. Штейндель. 2-й бригадой (линейные полки Антона и Лекока) командовал опытный 45-летний генерал-майор К. Ностиц.

Включенную в состав корпуса 23-ю бригаду легкой кавалерии (шеволежерский полк Клеменса, легкоконный полк Поленца, гусарский полк Энгеля) возглавил генерал-майор барон Г. Габленц. Он родился в дворянской семье в 1764 году, довольно долго служил в младших офицерских чинах. С началом войны карьера пошла быстрее: в 1794 году он ротмистр гусарского полка, сражался на Рейне; в 1806 году майор, при Йене командовал уже двумя эскадронами. Три года спустя отличился в битве при Ваграме, был награжден за храбрость и стал полковником. Накануне русского похода получил эполеты генерал-майора и возглавил кавалерию корпуса.

Назначение командира 7-го («Саксонского») корпуса «Великой армии» состоялось, как уже было сказано, без учета мнения короля и было довольно неожиданным для его офицеров и солдат. «Пока имя человека, – пишет К. Функ, – который вскоре должен был принять командование над саксонцами, было тайной, но не являлось безразличным для его будущего ближайшего окружения. В конце февраля стало, наконец, известно, что дивизионный генерал граф Ренье назначен главнокомандующим саксонского корпуса. Он ещё в 1809 году, после битвы при Ваграме, стоял некоторое время во главе саксонских войск и тогда не особо стремился снискать их симпатии. Вина за нескрываемые обоюдно прохладные отношения, лежала, вероятно, на двух сторонах. Ренье считал, что его внезапный отзыв с комфортного поста военного министра Неаполитанского королевства был доказательством недоверия или злой воли Наполеона. Это назначение лишало его перспектив на славу или богатство по завершению похода, и, наверное, он перенёс часть своей антипатии на подчиненные ему войска».

~ 79 ~

На момент этого назначения 41-летний французский генерал уже был широко известен как своими военными талантами, так и зачастую непредсказуемыми поступками. Шарль Ренье родился в семье врача и учился на архитектора. Попав в водоворот революционных событий, вступил на военную службу рядовым канониром и быстро сделал блестящую карьеру, отличившись на полях битв в Германии, Египте, Италии, Испании и Португалии. Карл Функ, близко наблюдая своего начальника на протяжении нескольких месяцев русского похода, писал о нем следующее. «Замкнутость и уединенность были присущи его характеру, но они были также и следствием его внутренней самооценки. Он знал, что от природы полностью лишен внешней привлекательности, которая больше всего воздействует на людей. В юности, охваченный революционным угаром, он мог бы преуспеть на этом поприще. Будучи солдатом в то время, когда каждый француз носил оружие, ему ничего не стоило отличиться, так как его природные таланты опирались на прилежное изучение математики, военной географии, искусства, всех направлений высшей стратегии и инженерных знаний. Его продвижения по службе вначале было стремительным. Опыт, полученный в 17 походах, научил его обращать внимание на различные, казалось бы, незначительные мелочи. Лишь немногие военачальники могли сравниться с ним в осмотрительности, когда не упускаются из вида мельчайшие детали, в остроте и надежности взгляда, в быстром обзоре местности и редком знании тактики, позволяющим почти всегда точно определить намерения врага. Сила воображения позволяла ему удерживать в памяти все подробности и давала неисчерпаемые возможности для использования различных средств. Он всегда точно знал, что происходило, и что должно произойти в каждом пункте, он не заботился о своей безопасности, не терял в бою спокойствия и присутствия духа, что позволяло в решающие моменты быстро найти и правильно осуществить самое подходящее решение.

~ 80 ~

Кроме военных наук он охотно изучал историю, античность и современную французскую, английскую и итальянскую литературу. Он говорил лишь на французском и итальянском языках, но понимал испанский и латинский и за короткое время хорошо освоил немецкий. Вообще Ренье обладал отличными способностями к быстрому усвоению сути строения иностранного языка и к его пониманию, хотя не мог должным образом воспроизвести произношение. Он отказывался от услуг переводчиков-евреев с польского языка на немецкий, если они не дословно переводили сказанное. В обществе он часто смущал присутствующих, сидя в центре молча, и лишь когда какой-либо предмет общей беседы вызывал его интерес, он вступал в разговор и его высказывания всегда были правильными. Острый взгляд, красивый нос с горбинкой, даже правильные черты лица не придавали ему привлекательности, скорее вызывали неприязнь и производили отталкивающее впечатление холодной жестокости. Он был высокого роста, достаточно хорошо сохранился в свои сорок лет и мог считаться красивым мужчиной, но его сдержанность вызывала скорее чувство страха, чем глубокого уважения. На его характере отрицательно сказались жизненный опыт и не оправдавшиеся надежды. Будучи бунтарем, он ненавидел угнетение, но тот путь, по которому пошла революция, разрушил все его надежды, и подобно ряду других людей, которые не могли стать свободными, он стал деспотом. Привыкнув к постоянной победе себялюбия над добродетелью и честностью, он покрыл свое сердце твердым панцирем и больше не верил в справедливость и душевную доброту. Его тщеславие было задето предпочтением молодым выскочкам, в то время как он уже 15 лет занимал один и тот же пост. Он непрерывно сопротивлялся императору, и, не желая служить под командованием Сюше, без разрешения вернулся из Испании. Он знал, что стоит на зыбкой почве, на которой его удерживала только потребность Наполеона в его способностях».

~ 81 ~

Из воспоминаний самого мемуариста и еще нескольких участвовавших в этом походе саксонских офицеров известно, что с началом ноябрьских проливных дождей и холодов для них начался самый сложный период за всю кампанию. По разбитым, утопавшим в непролазной грязи белорусским дорогам едва можно было двигаться, к тому же солдаты совершенно износили свое обмундирование и обувь. После изнурительного дневного марша, разбив к вечеру на относительно сухом месте лагерь, батальоны высылали в окрестные селения подразделения фуражиров. Буквально всё, как вспоминали очевидцы, «нужно было брать силой: продукты, корм для лошадей, солому или снопы ржи для лагеря, дрова и даже кухонную посуду, так как наши котелки, которые пехотинцы носили с заплечными ранцами, давно были потеряны или прострелены в боях». Более того, оголодавшие, оборванные солдаты хватали в крестьянских хатах, мещанских домах, даже в церквях и напяливали на себя любую одежду. Вскоре «на марше можно было наблюдать самые необычайные одеяния: ризы священника, еврейские меха, женские уборы, а также шкуры и шерстяные пледы, которые опоясывались веревкой вокруг тела».

Генералам и офицерам, озабоченным сохранением хоть какой-то боевой готовности своих частей, приходилось закрывать на это глаза. Несмотря на столь досадные нарушения субординации, моральный дух саксонских солдат не был сломлен, дисциплина соблюдалась, отставших на марше и дезертиров практически не было. Но горе было оказавшимся в одиночестве или в малом числе вне строя или охраняемого лагеря. Саксонская кавалерия, уменьшившаяся к тому времени до 1,2 тыс. коней не могла угнаться за вездесущими, кружившими вокруг противника казаками. В их руки постоянно попадали фуражиры, курьеры, возвращавшиеся из госпиталей солдаты, и даже направлявшиеся в корпус из Саксонии и Польши обозы.

~82~

Глава 7

Штрафники Наполеона

Пьер Франсуа Жозеф Дюрютт (13.7.1767, Дуа, Нор – 18.4.1827, Ипр, Бельгия)

Одним из главных участников Волковысского боя являлась французская 32-я пехотная дивизия генерала П. Дюрютта. Она была сформирована в начале июля 1812 года в составе 11-го армейского корпуса маршала Ф. Ожеро и до осени располагалась гарнизонами в различных немецких городах. Дивизия состояла из трех бригад (в каждой по два полка) и трех артиллерийских рот неполного состава, всего 4 полка линейной и 2 полка легкой пехоты, около 9 тыс. человек и 16 орудий. Она считалась французской, но по численности и качеству набранного туда контингента не могла сравниться с другими сражавшимися в России французскими дивизиями «Великой армии».

Например, в 1-м армейском корпусе маршала Л. Даву накануне похода штатная численность пехотного полка (включая находящийся в депо батальон) составляла почти 4 тысячи человек, батальона – 840 бойцов, роты – 140. Командир полка имел, как правило, чин полковника, батальонами командовали шефы батальонов, ротами – капитаны. При штабе состояли майор (заместитель командира), 5 полковых адъютантов, квартирмейстер, финансист, офицер-«орлоносец» (знаменосец) с двумя ассистентами в унтер-офицерских чинах, два хирурга с помощниками, полковой оркестр и несколько военных ремесленников, всего 50 человек. Первая рота каждого батальона линейной пехоты была гренадерской, вторая – вольтижерской, еще четыре именовались фузилерными (или «ротами центра»). В подчинении у командовавшего ротой капитана были лейтенант и су-лейтенант (младший лейтенант), 14 унтер-офицеров, 121 рядовой и 2 барабанщика (у вольтижеров 2 горниста).

Бойцы отборных гренадерских рот имели высокие черные кивера с красным султаном, красные эполеты, красные

~ 83 ~

темляки на ножнах полусабли, синие мундиры с красными воротниками и обшлагами, белые штаны, черные (летом белые) гетры и башмаки черной кожи. Ремни снаряжения были из белой кожи, а на патронной суме крепился латунный вензель Наполеона с короной. Элитной считалась и вольтижерная рота, которая комплектовалась лучшими стрелками и обычно высылалась в застрельщики. Эти бойцы обучались умению быстро перемещаться по полю боя и поспевать за идущей рысью кавалерией. Они отличались мундирными воротниками желтого цвета, желто-зелеными султанами и эполетами, а также эмблемой в виде сигнального рожка на киверах и патронных сумах. Обмундирование фузилеров отличались от других рот красными, с белой выпушкой, воротниками. Гренадеры и вольтижеры носили на плечах эполеты, фузилеры – погоны. За спиной солдата висел четырехугольный кожаный ранец с закрепленной на нем ремешками сверху шинельной скаткой. Офицеры носили форму полков, но из более качественного материала. Знаками различия рядовых и унтер-офицеров были нарукавные нашивки, офицеров и генералов – эполеты, нагрудный офицерский знак и детали форменной одежды.

Полки легкой пехоты (предназначалась для маневренного боя, действий в рассыпном строю и прикрытия флангов) несколько отличались от линейных частей своей организацией, обмундированием и вооружением. Там первая рота называлась карабинерной, вторая – вольтижерской, прочие – «ротами центра». Обмундирование составляли черный кивер с ромбовидной бляхой, красным или желтым султаном; темно-синий мундир с красно-зелеными или желто-красными эполетами, красные воротник и обшлага; темно-синие штаны, черные гетры, башмаки (у офицеров сапожки).

Рядовые и унтер-офицеры французской линейной пехоты были вооружены гладкоствольным кремневым ружьем образца 1777 года, модернизированным в начале 19 века, с прицельной дальностью стрельбы до 300 метров. Это ружье калибром

~84~

15,5 мм, весом 4,7 кг имело длину 152 см, в походе носилось через плечо на погонном ремне белой кожи. Трехгранный штык длиной в 45-50 см обычно носился на плечевой портупее в ножнах, пока не поступала команда примкнуть его к ружью. Бойцы гренадерских и вольтижерных рот, кроме того, носили на плечевой портупее еще и полусаблю в ножнах. Пехотинец имел при себе в патронной суме 60 патронов и еще столько же было припасено для него в обозе. Пехотные саперы (несколько человек на роту) были вооружены карабином, саблей специального образца и топором. Музыканты полковых оркестров имели шпаги, ротные музыканты – полусабли. Полк легкой пехоты имел на вооружении полусабли и такие же, как и у «линейцев», ружья, за исключением вольтижерской роты, имевшей гладкоствольные карабины весом 3 кг, длиной (со штыком) 156 см, калибром 17,1 мм и прицельной дальностью стрельбы в 120 метров. Старшие офицеры и все офицеры элитных рот имели сабли, прочие – шпаги; те, кому полагалось иметь строевого коня – еще и пару пистолетов в седельных кобурах (ольстрах). Шестифунтовая пушка была калибром 95 мм, все ее металлические части красились в черный цвет, лафет, передок, зарядный ящик, фуры артиллерийского обоза – в оливково-зеленый. Канониры и обозники имели пехотное вооружение и снаряжение.

Обычно французская пехота сближалась с противником в колоннах и разворачивалась для боя в три шеренги по фронту. Атаковать могли сомкнутым строем, ротными или батальонными колоннами. Часто применяли т.н. «смешанный ордер», при котором боевая линия в центре формировалась из одного или нескольких батальонов, а на ее флангах были колонны, способные при кавалерийской атаке противника быстро свернуться в каре. В обороне пехота действовала в линейном или рассыпном строю. Широко применялась тактика «стрелковых масс». Это была широко развернутая линия строя из сведенных в пары бойцов, укрывавшихся в складках

~ 85 ~

местности. Один из них заряжал ружье, а второй стрелял, стараясь выбить в первую очередь офицеров противника.

Дивизия генерала П. Дюрютта, как уже было отмечено, в силу ряда причин являла собой лишь бледную копию лучших французских частей «Великой армии». Её полки имели не пять, как полагалось, строевых батальонов, а лишь по три. В них отсутствовали т.н. «элитные» гренадерские и вольтижерные подразделения, все роты были фузилерными. А главное, рядовой состав этой дивизии почти сплошь состоял из «уклонистов» – лиц, пытавшихся избежать военной службы, пойманных дезертиров и даже не горевших желанием воевать за Францию иностранцев. Один из полков («Вюрцбургский») был укомплектован этническими германцами – подданными подвластного Наполеону «Рейнского союза». В пяти других большинство составляли французы, уроженцы провинция Вандея, где были сильны симпатии к Бурбонам; итальянцы и голландцы из недавно присоединенных к Франции новых департаментов; включенные сюда насильственно испанские, португальские и хорватские военнопленные. Соответственно низкими были уровень воинской дисциплины и боевой подготовки. По этой причине Наполеон распорядился подобрать сюда командный состав из числа опытных, имевших хорошую боевую закалку французских офицеров и унтер-офицеров, служивших в гвардейских и лучших пехотных полках. Назначенные в Вюрцбургский полк дополнительно должны были хорошо владеть немецким языком, в Вальхернский – голландским, в прочие – итальянским и испанским.

В 1-ю бригаду 32-й пехотной дивизии входили Вюрцбургский линейный полк (ранее 3-й полк «Рейнского союза») и 36-й легкий полк (он же «полк острова Белль»). Член Рейнского союза Великое герцогство Вюрцбург (существовало на западе Баварии в 1806 – 1813 годах, невзирая на свое название, было маленьким), управлялось великим герцогом Фердинандом III. В 1809 году он, по настоянию Наполеона,

~ 86 ~

скомплектовал из своих подданных и направил на войну в Испанию пехотный полк, который к 1813 году почти весь там и полёг. Накануне похода в Россию император вновь потребовал от герцога исполнения союзнических обязательств. Тому пришлось подчиниться, но качественного призывного контингента уже не было, в новый полк силой набирали разных смутьянов и отбросы общества. 36-й полк легкой пехоты комплектовали примерно из такой же, склонной к побегам, публики, что и объясняет его дислокацию на острове Бель-Иль, в 14 км от побережья французской Бретани. Еще в 17 веке королевский суперинтендантом финансов Н. Фуке (известный всем по роману А. Дюма «Виконт де Бражелон») превратил его в неприступную крепость, а Наполеон, став императором, в честь своей первой жены переименовал этот клочок суши в «остров Жозефины». Впрочем, других красот, кроме названия, остров в 83 км² не имел, даже ни одного деревца там не было – лишь скалы да песок. Понятно, с каким воодушевлением покидали его направлявшиеся в русский поход солдаты.

1-й бригадой командовал 40-летний П. Дево, сын аптекаря из маленького городка Вьерзон. Военную службу начал рядовым королевской пехоты. В 1792 году был уже капитаном гренадерской роты, воевал в Северной армии, имел несколько ранений. Скоро достиг звания подполковника, и как особо отличившийся, доставил в Париж ключи от сдавшегося города Намюра. С 1797 года воевал под началом генерала Бонапарта в Италии, затем отправился с ним в Египетский поход, где получил еще две раны при штурме турецкой крепости Акка. Вернувшись на родину, оказался в составе десантных войск на французской эскадре и в морском бою при Альжезирасе получил десятую по счету рану. В 1802 году в чине полковника участвовал в экспедиции на о. Сан-Доминго у берегов Америки, там вновь был ранен. Вернулся по состоянию здоровья во Францию и был произведен в бригадные генералы. До 1812 года служил комендантом о. Бель-Иль («Жозефины»).

~ 87 ~

Вторую бригаду 32-й пехотной дивизии составляли 131-й линейный полк («полк острова Вальхерен») и один батальон 35-го полка легкой пехоты. Большой, в 216 км², остров Валхерен (ныне, после возведения дамбы, соединившей его с материком, является уже полуостровом) находился у юго-западных берегов Голландии. Летом 1809 года англичане высадили сюда большой десант, но дела их пошли неудачно, несколько месяцев спустя пришлось эвакуироваться. После этого французы основательно укрепили остров, сосредоточив здесь немало войск, в числе которых были и «штрафники». Командир этой бригады 39-летний полковник А. Мори был уроженцем Лангедока, военную службу начал рядовым в королевском пехотном полку. Революция открыла перед храбрыми и способными представителями простого народа невиданные ранее горизонты.

В 1791 году он уже командир роты, капитан в гренадерском полку. В 1799 году шеф батальона А. Мори в одном из боев угодил в плен к австрийцам, но сбежал через несколько дней. В 1807 году за храбрость (первым ворвался во вражеский редут осажденного Кольберга) был назначен майором 48-го линейного пехотного полка. Четыре года спустя стал командиром Вальхеренского пехотного полка, а затем и «островной» пехотной бригады.

Третью бригаду составляли 132-й и 133-й линейные полки, базировавшиеся одно время на острове Иль-де-Ре (85 км²) у юго-западного побережья Франции. Они имели особенность, о которой упомянул один из участников похода: «в полках острова Ре и Средиземноморском почти исключительно дети от 15 до 16 лет, и все же они лучшие из всей дивизии». Командир бригады 38-летний А. Жарри был сыном мелкого чиновника из департамента Франш-Конте. С началом революции решительный парень гренадерской стати вступил в Национальную гвардию, два года спустя получил первый офицерский чин и был переведен в один из пехотных полков. Начавшаяся война ускорила его военную карьеру: в 1792 году

~ 88 ~

уже лейтенант, год спустя – капитан и батальонный командир. Весной 1794 года, в разгар «якобинского» террора, офицер был по какому-то доносу арестован. Дело могло закончиться расстрелом или гильотиной, но Жарри бежал из тюрьмы и некоторое время скрывался. После смены правительства был реабилитирован и восстановлен в армии. Вскоре он уже полковник и начальник штаба дивизии, с 1805 года – командир бригады в гренадерской дивизии маршала Н. Удино. Отличился при осаде Данцига, в сражениях при Йене и Прейсиш-Эйлау, получил эполеты бригадного генерала. В 1809 году за Эсслинг и Ваграм Наполеон отблагодарил его баронским титулом. Затем были два года войны в Испании и назначение комендантом острова Иль-де-Ре.

Управиться с целой дивизией «штрафников» мог далеко не каждый военачальник, и такой был найден Наполеоном в лице 45-летнего дивизионного генерала П. Дюрютта. Этот уроженец г. Дуэ на севере Франции вступил во время революции волонтером в батальон департамента Нор, отличился в боях при Менине и Куртре, а за сражение при Жемаппе был произведен в офицеры. Проявил себя не только отчаянно храбрым строевым командиром, но и способным, думающим штабистом. За успешные действия при отражении англо-русского десанта в Голландии получил эполеты бригадного генерала. Затем вновь в огне, отличился в сражениях под Биберахом и Гогенлинденом, несколько раз был ранен, награждён орденом Почётного легиона, в 1803 году произведен в дивизионные генералы. В кампании 1809 года, сражаясь против австрийцев, войска П. Дюрютта совершили успешную переправу через реки Пьяве и Тальяменто, покрыв себя славой в жестоком штурме укреплений форта Мальборгетто. Редкий даже в те легендарные времена случай: дивизионный генерал лично повел в бой штурмовые колонны и ворвался во вражеское укрепление первым. Та долгая и кровопролитная схватка стоила атакующим сотен убитых, гарнизон же форта полег весь. Спустя

~ 89 ~

некоторое время П. Дюрютт блеснул отвагой и в битве при Ваграме. В 1812 году недолгое время был губернатором Берлина и одновременно командиром резервной дивизии.

Разумеется, при подготовке похода в Россию у Наполеона и мысли не было брать с собой эти ненадежные, составленные из «уклонистов» части, но затянувшаяся на необозримых просторах кампания и громадные потери «Великой армии» поменяли его решение. 20 сентября император подписал декрет, по которому «штрафные» полки изымались из состава 11-го корпуса маршала Ш. Ожеро и отправлялись в Варшаву, им присваивались номера регулярных частей.

Около месяца эта дивизия, переименованная из 4-й резервной в 32-ю пехотную, находилась на территории Герцогства Варшавского. Недостаточно укомплектованная и плохо снабжаемая, совсем не имеющая зимнего обмундирования, она, оставив один из полков в гарнизоне Варшавы, прибыла на Беларусь в начале ноября. «Они не привели с собой, – сообщает К. Функ, – ни артиллерии, ни кавалерии; пехотные батальоны пришли одни, и их вид не внушал нам большого доверия и согласия, которое царило между нами и австрийцами. Хотя внешне они выгодно отличались от саксонцев своим новым, только что сшитым в Берлине обмундированием, но уже с самого начала выделялись беспорядком и отсутствием воинской дисциплины. Этим трём новым полкам еще только предстояло заработать своих «орлов» (полковые знамёна. – В.Л.), в них было примерно 6000 солдат, к которым впоследствии присоединился еще один полк из Вюрцбурга. Дивизия состояла частью из новобранцев, юношей 15-17 лет, частью из иллирийцев и частью из испанских пленников, которых принудили к военной службе. Офицерам, призванным из запаса, недоставало влияния на эту необузданную толпу, а действительно хорошие унтер-офицеры в одиночку не были в состоянии усмирить людей, которые большей частью даже не понимали их язык. Генералы и

~90~

командиры частей их совершенно не сдерживали; они скакали на марше все вместе и спокойно смотрели, как группа в 40-50 человек на их глазах выходила из колонны и бежала через поля, чтобы ограбить захолустную деревню. Хуже всех были испанцы; они учиняли насилия над женщинами в господских дворах и почти каждый их шаг обозначался пожаром, так как они повсеместно поджигали ульи, чтобы полакомиться медом. О порядке движения колонн никто уже не думал, и считалось самой большой трудностью удержать марширующую дивизию в рядах. Французы отставали, располагались лагерем и снова соединялись, как им нравилось. Ночью они сбивались в банды, которые с горящими факелами шарили по амбарам и конюшням, выискивая скрытые под снопами пожитки местных жителей. Генералы, за исключением одного-единственного, отвечали дерзким надменным тоном на каждое вежливое возражение; только грубые замечания, которые они также получали достаточно часто, внушали им некоторое уважение к другим. К счастью, повсюду бродившие казаки и крестьяне вскоре освободили нас от части наших недостойных сотоварищей, взяв в плен некоторое количество отставших и грабителей. Испанцы и иллирийцы, если были пойманы, поступали на русскую службу, и спустя несколько недель французская дивизия была очищена от отбросов. Не сделав ни одного выстрела по противнику, она уменьшилась на треть».

Действительно, дивизионная строевая справка на 1 декабря показывает число находящихся в строю (с учетом потерь при Волковыске) в 6500 человек. Вместе с тем артиллерия дивизии увеличилась к этому времени до 24-х орудий, возможно, за счет трофейных.

~91~

Продолжение следует

Опубликовано 02.07.2023  12:47