Tag Archives: сталинский террор

Михоэлса убили жестоко и тайно

«Его убили жестоко и тайно». Как 75 лет назад чекисты по приказу Сталина расправились со всемирно известным режиссером

12 января 2023 (17:41) Автор: Редакция tumba.kz

Соломон Михоэлс. Фото: ТАСС

75 лет назад, 12 января 1948 года, в Минске был убит глава Еврейского антифашистского комитета (ЕАК), всемирно известный театральный актер и режиссер Соломон Михоэлс. Он гениально играл короля Лира, а в годы Великой Отечественной войны сумел сплотить мировое еврейское сообщество, которое жертвовало Советскому Союзу огромные деньги на борьбу с фашизмом. Михоэлса люто ненавидел Гитлер, который обещал повесить его вместе со знаменитым советским диктором Левитаном. Но режиссер не стал жертвой фашистов, а погиб от рук тех, кого считал своими, — с ним расправилась группа чекистов из Министерства государственной безопасности (МГБ), которые действовали по приказу министра госбезопасности Виктора Абакумова и советского лидера Иосифа Сталина. Историю громкого дела вспомнила «Лента.ру».

«Произошла расправа с Михоэлсом, величайшим артистом еврейского театра, человеком большой культуры. Его зверски убили, убили тайно, а потом наградили его убийц и с честью похоронили их жертву: уму непостижимо! Изобразили, что он попал под грузовую автомашину, а он был подброшен под нее. Это было разыграно артистически» (из воспоминаний Никиты Хрущева).

***

Шлёма Вовси (Соломон Михоэлс) вместе с братом-близнецом родился 16 марта 1890 года в многодетной семье хасида из города Динабург (Витебская губерния — ныне Даугавпилс, Латвия). Театром он увлекся еще в детстве, но отец Соломона, который занимался лесозаготовками, считал, что его сыну нужна другая, более серьезная профессия.

В 1905 году, спустя два года после окончания хедера — еврейской начальной школы для мальчиков, — Михоэлс поступил в Рижское реальное училище. Там он проучился три года и был вынужден заняться репетиторством: его отец разорился, и семья оказалась на грани нищеты.

В то время главной радостью для Соломона стали всевозможные театральные постановки и студенческие спектакли. Поработав репетитором до 1910 года, Михоэлс отправился в Киев, где три года отучился в коммерческом институте, но был исключен оттуда за участие в студенческих волнениях.

После этого путь молодого человека лежал в Петроград: там он решил поступить в государственный университет на юриста. Но адвокатом в итоге стал его брат-близнец Ефим, а сам Михоэлс осуществил свою детскую мечту. В 1918 году он стал учеником Еврейской школы сценических искусств Алексея Грановского.

Динабург (ныне Даугавпилс, Латвия) — родной город Соломона Михоэлса — в 1875 году. Изображение: Наполеон Орда / Wikimedia

Соломон не был красавцем. «Я бы хотел сдать свое лицо в ломбард и потерять квитанцию!» — шутил он в разговорах с приятелями. Но неказистая внешность не помешала ему в 29 лет ступить на подмостки еврейской театральной студии при Театральном отделе Наркомпроса.

Именно тогда он взял себе псевдоним Михоэлс (сын Михла, или Михеля). А в 1921 году после объединения петроградских и московских артистов в Москве был основан камерный еврейский театр.

«Бушевали революции, мир трещал, а для нас, евреев, свершилось великое чудо — родился еврейский театр, который будет играть на языке Шолом-Алейхема, на языке идиш» (Соломон Михоэлс)

Вместе с другими актерами Михоэлс поселился в общежитии на улице Станкевича, дом №1. Известность ему принесла главная роль в спектакле «Путешествие Вениамина III». За ним последовала музыкальная постановка «200000», в которой артист предстал в образе портного. Готовясь к этой роли, Михоэлс устроился подмастерьем к настоящему портному — побывав на премьере, тот остался в восторге от роли своего ученика. Но по-настоящему Соломона прославила роль короля Лира.

«Михоэлс создал образ деспота, который уходил от власти, потому что она потеряла для него всякую ценность. Лир был раб, когда был королем, и стал свободным, когда перестал быть королем» (Ираклий Андроников, народный артист СССР)

Народный артист СССР Соломон Михоэлс в роли короля Лира. Фото: Валентин Шияновский

Привет от Сталина

В том же 1941 году успешные постановки ГОСЕТа прервала Великая Отечественная война. Вместе с труппой Михоэлс отправился в эвакуацию в Ташкент, где продолжил ставить спектакли. Причем он работал не только в своем театре, но и активно участвовал в деятельности местного Узбекского театра драмы имени Хамзы Хакимзаде Ниязи.

А весной 1942 года в жизни Михоэлса началась новая веха — он возглавил созданный по инициативе советского правительства Еврейский антифашистский комитет (ЕАК). Руководство СССР полагало, что ЕАК поможет собрать внутри еврейской общины немалые деньги на нужды армии как в самом Советском Союзе, так и за его пределами. И эти надежды оправдались.

«Прошу передать трудящимся евреям Советского Союза, собравшим дополнительно три миллиона 294 тысячи 823 рубля на постройку авиаэскадрильи «Сталинская дружба народов» и танковой колонны «Советский Биробиджан», мой братский привет и благодарность Красной армии» (Иосиф Сталин — в письме к Соломону Михоэлсу)

Михоэлс сумел наладить контакты и с еврейским сообществом США — в 1943 году сам Альберт Эйнштейн пригласил посетить Штаты Соломона и еще одного члена ЕАК, поэта Ицика Фефера. Правда, Михоэлс не знал, что его спутник — тайный агент Министерства государственной безопасности (МГБ) под псевдонимом Зорин.

Перед вылетом Фефер побывал на встрече с Берией, который поставил ему две задачи. Первой из них был сбор суммы денег, достаточной для производства минимум 500 танков и 1000 самолетов. Вторая задача состояла в том, чтобы убедить Запад: в СССР изжит антисемитизм, и безопасность евреев по всему миру напрямую зависит от успехов Красной армии.

Прибыв в США, Фефер поступил в ведение советского разведчика-нелегала Василия Зарубина, который руководил каждым его шагом. Обе задачи делегаты выполнили: им удалось собрать 16 миллионов долларов, а ораторский талант и обаяние искреннего в своих словах Михоэлса покорили публику.

«Впечатление на аудиторию Михоэлс производил грандиозное. После митинга десятки женщин снимали с себя драгоценности и отдавали их в помощь Красной армии» (из воспоминаний очевидцев выступлений Соломона Михоэлса в США)

При этом оглушительный успех едва не погубил Соломона. Во время его выступления в нью-йоркском Карнеги-холле восторженная толпа хлынула на сцену, чтобы обнять Михоэлса и пожать ему руку. Но подмостки не выдержали: пол провалился, и упавший вместе с ним режиссер сломал ногу.

Впрочем, это не помешало ему продолжить поездку: кроме США, Михоэлс побывал в Мексике и Канаде, а также встретился с множеством знаменитостей — от Чарли Чаплина и Марка Шагала до Томаса Манна и Альберта Эйнштейна…

«Я — ширма»

Одна из идей Михоэлса, которую с воодушевлением восприняли на Западе, состояла в том, чтобы создать в степном Крыму Еврейскую республику — как альтернативу Израилю, возможность образования которого в то время только начинала обсуждаться.

Это были не пустые слова: в 1944 году Михоэлс направил Сталину письмо, в котором предлагал организовать в Крыму еврейскую автономию. Но она не входила в планы советского руководства, да и сам ЕАК после окончания войны ему перестал быть нужен. А главу комитета Михоэлса верхушка СССР стала считать опасным из-за его огромного авторитета.

Сбор труппы ГОСЕТ по случаю 20-летия театра. В первом ряду в центре — Всеволод Мейерхольд и Соломон Михоэлс. Фото: Анатолий Гаранин

Уже в 1946 году Отдел внешней политики (ОВП) ЦК ВКП(б) организовал проверку деятельности ЕАК: в ходе нее замначальника отдела Александр Панюшкин заявил Михоэлсу о намерении ликвидировать комитет. С 1 августа ЕАК перешел под контроль ОВП. А в октябре 1946 года сотрудники ОВП уведомили руководство партии и Совет министров СССР «о националистических проявлениях некоторых работников Еврейского антифашистского комитета». И хотя Сталин лично премировал поставленный Михоэлсом спектакль «Фрейлехс», сам режиссер отлично понимал, для чего это было сделано.

«Я — ширма. Если будут говорить, что у нас есть антисемитизм, “они” могут со спокойной совестью ответить: “A Михоэлс?”» (Соломон Михоэлс)

Но глава ЕАК даже не догадывался, какие тучи сгущаются над ним. Главной угрозой для Михоэлса стал министр госбезопасности, генерал-полковник Виктор Абакумов, который откровенно недолюбливал евреев и решил выслужиться перед руководством.

Абакумов стал создавать «легенду» о сионистском заговоре, который якобы готовился против Иосифа Сталина и его семьи. В то время западные СМИ писали, что советский лидер болен и вскоре отойдет от дел: это очень раздражало Сталина, который и без того отличался крайней подозрительностью. И Абакумов решил убедить генералиссимуса, что данные о его здоровье за границу передают члены ЕАК.

«Снилось, что его разрывают собаки»

В 1946 году Абакумов стал периодически докладывать Сталину о встречах его дочери Светланы с тетей по материнской линии Евгенией Аллилуевой и советским ученым Исааком Гольдштейном. В рассказах министра госбезопасности Гольдштейн представал шпионом еврейских националистов.

А их главой Абакумов называл самого Соломона Михоэлса — якобы тот был завербован во время поездки в США. Уже 10 декабря 1947 года Евгения Аллилуева была арестована: на допросах из нее выбили показания против Гольдштейна, и вскоре ученый оказался за решеткой.

«Меня стали жестоко и длительно избивать резиновой дубинкой. Всего меня избивали восемь раз. Измученный дневными и ночными допросами, избиениями, угрозами, я впал в глубокое отчаяние» (из воспоминаний Исаака Гольдштейна)

Затем был арестован сотрудник исторической комиссии ЕАК, ученый Захар Гринберг: в свое время именно он познакомил Соломона и Исаака. Ни Гринберг, ни Гольдштейн не выдержали пыток чекистов и в конце концов дали показания против Михоэлса. Протоколы этих допросов сразу же легли на стол Сталину.

27 декабря 1947 года состоялась секретная встреча Сталина с Абакумовым и его заместителем, генерал-лейтенантом Сергеем Огольцовым. Подвергать репрессиям Михоэлса, которого знал весь мир, Сталин не решился: вместо этого он отдал приказ о его ликвидации.

Изначально Соломона хотели выставить жертвой евреев: якобы с ним поквитались свои же за его преданность советской власти. Но в итоге убийство Михоэлса решили замаскировать под несчастный случай — смерть под колесами грузовика. Причем план расправы не скрывался от членов Политбюро: его преподносили как акт возмездия за шпионаж.

Убийство назначили на 12 января 1948 года: незадолго до этого Михоэлс, который занимал пост главы театральной секции Комитета по Сталинским премиям, отправился в Минск для просмотра спектакля о белорусских партизанах «Константин Заслонов». Компанию ему составлял Владимир Голубов-Потапов, балетный критик и тайный агент Лубянки.

Ехать в Минск Соломон не хотел — по воспоминаниям членов его семьи, незадолго до поездки он стал очень тревожным. К тому же ему постоянно звонили незнакомцы, предупреждавшие об опасности, — об этом режиссер, в частности, рассказывал Фаине Раневской.

«Соломона преследовал сон о том, что его разрывают собаки» (из воспоминаний близких Соломона Михоэлса)

«Их сняли и раздавили грузовиком»

В Минск 57-летний Михоэлс в сопровождении своего спутника выехал 7 января на поезде. А на следующий день туда же выдвинулась группа ликвидаторов: заместитель Абакумова Огольцов, его секретарь, майор Александр Косырев и начальник отдела «2-З» 2-го Главного управления МГБ СССР Федор Шубняков.

Их сопровождали сотрудники диверсионного отдела «ДР» МГБ СССР старший лейтенант Борис Круглов и полковник Василий Лебедев. В Минске их встретили министр госбезопасности БССР Лаврентий Цанава и сотрудник ведомства майор Николай Повзун. Ликвидаторы разместились на даче Цанавы в поселке Слепянка и установили наблюдение за Михоэлсом, который остановился в гостинице «Беларусь». Но выбрать удобный для убийства момент им никак не удавалось.

«Михоэлса всегда окружала большая группа местной интеллигенции» (из показаний Федора Шубнякова)

Тогда к делу привлекли Голубова-Потапова, который пригласил Михоэлса вечером 12 января отправиться в гости к его приятелю «инженеру Сергееву». Соломон ничего не заподозрил: отужинав в компании коллег, режиссер и критик вышли из гостиницы, около которой их уже ожидал автомобиль.

Водитель — Федор Шубняков — представился пассажирам «инженером Сергеевым». Чекист привез гостей на дачу Цанавы, а перед этим там раздался звонок: Сталин дал последнюю команду на ликвидацию Михоэлса. Заманивший режиссера в ловушку Голубов-Потапов даже не подозревал, что разделит с Соломоном его участь.

«Примерно в 22:00 Михоэлса с Голубовым завезли во двор дачи. Они немедленно были сняты с машины и раздавлены грузовиком» (из показаний Лаврентия Цанавы)

Как утверждал легендарный разведчик Павел Судоплатов, прежде чем переехать жертв грузовиком, им ввели дозу парализующего яда. Шубняков же рассказывал, что Михоэлса и Голубова опоили водкой. Впрочем, десятилетия спустя он стал утверждать, что перед казнью режиссера и критика убили ударами дубинок по голове. Как бы то ни было, об убийстве сразу же доложили Сталину.

«”Значит, автомобильная катастрофа”, — потом Сталин положил трубку и добавил: “Мне позвонили, что убили Михоэлса”» (из мемуаров Светланы Аллилуевой «20 писем другу»)

«Тела были вдавлены в снег»

Чекисты погрузили тела Михоэлса и Голубова-Потапова в машину, а затем отвезли в Минск и бросили на строящихся трамвайных путях в районе улиц Гарбарная и Свердлова, неподалеку от гостиницы «Беларусь».

«Трупы были расположены так, что создавалось впечатление — Михоэлс и агент Голубов были сбиты автомашиной, которая переехала их передними и задними скатами» (из показаний Федора Шубнякова)

Тела нашли случайные прохожие около семи утра. Сотрудники местной милиции настолько рьяно взялись за расследование этого дела, что буквально в считаные дни оказались в шаге от разгадки преступления — обнаружили переехавший Михоэлса и Голубова грузовик в гараже местного управления МГБ.

Места, связанные с убийством Соломона Михоэлса. Изображение: Чаховіч Уладзіслаў / Wikimedia

Правда, на этом расследование и закончилось: Цанава и министр внутренних дел СССР Сергей Круглов недвусмысленно дали понять главе МВД БССР Сергею Бельченко, что дальше копать не стоит. В итоге материалы уголовного дела сфабриковали так, чтобы в них была видимость кропотливых, но безрезультатных поисков виновных. При этом заключение экспертов подтверждало версию о несчастном случае.

«Оба тела оказались вдавленными в снег. Смерть Михоэлса и Голубова-Потапова последовала в результате наезда на них тяжелой грузовой автомашины. У покойных оказались переломанными все ребра с разрывом тканей легких, у Михоэлса — перелом позвонка, у Голубова-Потапова — тазовых костей» (из отчета экспертов замминистра внутренних дел Ивану Серову)

Тело Михоэлса доставили в Москву: его посмертным гримом занимался профессор Збарский, который в свое время мумифицировал Владимира Ленина.

Темные времена

Одной из первых публично усомнилась в официальной версии гибели Михоэлса член ЕАК и бывший нарком рыбной промышленности СССР Полина Жемчужина. Это произошло во время похорон Соломона на Донском кладбище: Полина обратилась к новому главе Еврейского театра Вениамину Зускину.

«Вы думаете, что здесь было — несчастный случай или преступление? Тут всё далеко не так гладко, как кажется» (Полина Жемчужина)

Этими словами Жемчужина подписала себе приговор: в январе 1949 года ее арестовали по личному приказу Сталина. Полину не спас ни ее муж — министр иностранных дел Вячеслав Молотов, ни тот факт, что она была вхожа в дом Сталина и в свое время являлась лучшей подругой его жены Надежды Аллилуевой.

Из лагерей Жемчужина вернулась лишь после смерти генералиссимуса в 1953 году. Молотов спустя пару месяцев после ареста жены был снят с поста министра иностранных дел — свою должность он получил назад также после смерти Сталина. Между тем с гибели Михоэлса начались гонения на сотрудников его театра ГОСЕТ, который закрылся в 1949 году. А еще раньше, 1 ноября 1948 года, был ликвидирован Еврейский антифашистский комитет — приказ об этом был издан за подписью Сталина.

«Немедля распустить Еврейский антифашистский комитет — как показывают факты, этот комитет является центром антисоветской пропаганды и регулярно поставляет антисоветскую информацию органам иностранной разведки» (из приказа о ликвидации ЕАК)

13 высокопоставленных участников ЕАК были арестованы и расстреляны 12 августа 1952 года. Среди погибших были дипломат Соломон Лозовский, Исаак (Ицик) Фефер, который сопровождал Михоэлса во время поездки в США, главврач Боткинской больницы Борис Шимелиович, поэты Давид Гофштейн, Перец Маркиш и другие.

Гроб с телом Соломона Михоэлса. Кадр: фильм «Похороны С.М.Михоэлса»

Еще один фигурант, 65-летний академик Яков Парнас, даже не дожил до расстрела — он скончался в день ареста. К слову, в том же 1952 году в недрах МГБ началось следствие по печально известному «делу врачей-вредителей»: медработников еврейского происхождения обвиняли в намеренном причинении вреда здоровью партийных деятелей.

В этом деле также фигурировала фамилия Михоэлса: двоих врачей задержали лишь за факт знакомства с ним, а еще одного — Мирона Вовси — за родство с Соломоном. Три года спустя, в ноябре 1955 года, все осужденные по делу Еврейского антифашистского комитета были реабилитированы.

Судьбы палачей

По ходатайству Абакумова те, кто участвовал в убийстве Михоэлса, осенью 1948 года были награждены орденами Красного Знамени и Красной Звезды — но некоторых из них это не спасло от репрессий. Первым за решетку попал Шубняков: в 1951 году его арестовали в ходе чистки правоохранительных органов — он получил два года лагерей.

Указ о награждении исполнителей «специального задания правительства» — убийства Соломона Михоэлса. Фото: Президиум Верховного Совета СССР / Wikimedia

Выйдя на свободу, Шубняков написал рапорт на имя Берии и рассказал в нем об убийстве Михоэлса. После этого, в апреле 1953 года, были арестованы Огольцов и Цанава. Последний категорически отрицал свою причастность к расправе и оправдывался в письме на имя председателя Президиума Верховного Совета Климента Ворошилова.

«Абакумов руководил из Москвы, Огольцов на месте, в Минске, с большой группой полковников и подполковников, приехавших из Москвы, МГБ СССР провело всю операцию» (из письма бывшего главы министра госбезопасности БССР Лаврентия Цанавы)

Впрочем, послание Цанавы осталось без ответа, а в 1955 году он скончался в своей камере. Огольцову повезло больше — лишенный всех званий и наград, по решению Президиума ЦК КПСС он вышел на свободу после ареста Берии. А непосредственный организатор убийства Михоэлса Виктор Абакумов оказался за решеткой в 1951 году.

Его обвинили в госизмене и, по иронии судьбы, в «сионистском заговоре в рядах МГБ»: 19 декабря 1954 года Абакумова расстреляли.

Десятилетия спустя, в марте 1989 года, в Москве открылся Международный культурный центр, названный в честь Соломона Михоэлса. В память о всемирно известном режиссере названы улицы в Тель-Авиве и в его родном Даугавпилсе (точнее, в Тель-Авиве именем Михоэлса в 1962 г. названа площадь, связывающая улицы Мелех Джордж и Буграшов, cм. фото из википедии. – belisrael).

Источник

Читайте также: В. Рубинчик. О Михоэлсе и Беларуси (2018)

Опубликовано 13.01.2023  09:40

Виктор Жибуль. Лирик двух рождений (о Зяме Пивоварове)

За свою короткую жизнь Зяма Пивоваров успел издать лишь один небольшой сборник стихов – «Лірыка двух нараджэнняў» («Лирика двух рождений»). Личный архив поэта не сохранился, фотоснимков осталось очень мало. Довольно скромно выглядит и библиография в справочнике «Беларускія пісьменнікі». К тому же половины газетных номеров с публикациями Зямы Пивоварова просто нет в белорусских библиотеках. Мало о поэте написано и воспоминаний. Главные биографы З. Пивоварова – это его сестра Лиза Пивоварова и бывший однокурсник Станислав Шушкевич.

Страницы книги «(Не)расстраляныя» (Минск: А. М. Янушкевич, 2021) с автографом и портретом З. Пивоварова

Зяма (Залман Рувимович) Пивоваров родился 24 мая (5 июня по новому стилю) 1910 г. в местечке Костюковичи Климовичского уезда Могилёвской губернии (ныне Костюковичи – город Могилёвской области), в семье Рувима Мееровича и Беллы Залмановны Пивоваровых. Известно, что мать была старше отца [16, л. 1]. Кроме Зямы, в семье была дочь Лиза (1911–1998). Отец работал шаповалом – изготовлял из шерсти валяные шапки, шляпы, другие вещи. В 1914 г. он был мобилизован на фронт, прошёл Первую мировую войну, затем сражался на российской гражданской войне за Красную армию, пока в 1918 г. не был убит деникинцами [8, л. 20].

Мать, не имевшая средств к существованию, вынуждена была отправить детей на воспитание к деду. Сделав из грубой ткани заплечный мешок, она пошла вместе с детьми пешком в Чериков. На этом пути их подстерегало опасное приключение. Вот как оно описано в воспоминаниях Станислава Шушкевича – скорее всего, со слов самого Зямы Пивоварова либо его сестры Лизы:

Было это осенью 1918 года. Чужая хата, ни дров, ни хлеба. Мать пошила холщовую торбу, сложила в неё все пожитки, и они оставили родное местечко Костюковичи, пошли в далёкий город Чериков. Ухабистая дорога. Вокруг неспокойно. Вдоль Сожа снуёт белогвардейская банда.

В одном из перелесков на дороге мать присела под деревом. [Зяма] с сестричкой Лизой прижались к своей кормилице и задремали. И вдруг конский топот. Несколько всадников окружали детей и мать.

– А ну, вытряхивай свои пожитки, что там у тебя в торбе?! – крикнул один из бандитов.

На сырую луговую траву высыпались старое бельё, горбушка хлеба и десяток посиневших картофелин.

– Куда направляетесь?

– К деду Пивоварову в Чериков, – ответил напуганный мальчик.

– А что у тебя торчит за плечами? Сбрасывай рубашку! – выкрикнул бандит.

Мальчик скоренько сбросил рубашку, а бандит взмахнул плёткой, ударил и умчался в лес [17, с. 2].

Дед будущего поэта, Меер Пивоваров, был набожным иудеем, и в качестве учителя пригласил для Зямы и Лизы старого еврея-талмудиста, который давал образование на дому; затем дети пошли учиться в Чериковскую семилетку [16, л. 2]. По воспоминаниям сестры, Зяма был очень способным мальчиком. Он поступил сразу во второй класс, а после его окончания выдержал экзамены в четвёртый [8, л. 20]. Потом у него уже не было возможности переходить через класс, потому что, не имея средств к существованию, Зяма давал уроки младшим детям, отстававшим в учёбе. Также он был очень занят общественными поручениями в школе и пионерском отряде. Зяма и Лиза жили вместе с матерью в доме деда до 1924 г., пока не нашли себе отдельное жильё.

Позже мать, Белла Залмановна Пивоварова, участвовала в колхозном движении на Чериковщине. В 1927 г. комитет бедноты выбрал её председателем сельскохозяйственной садово-огородной артели («Эмес»), а в 1930 г. эта артель вошла в колхоз. Тогда, во времена коллективизации, над Могилёвским округом шефствовал известный машиностроительный завод «Красное Сормово», который до сих пор находится в Нижнем Новгороде. Двенадцать сормовчан-«двадцатипятитысячников» (рабочих, посланных коммунистической партией в деревни) приехали руководить коллективизацией в Чериковский район. Слободка Столыпина на окраине Черикова, где они поселились, была переименована в Сормово, а основанный там колхоз получил название «Красный Сормовец». Белла Пивоварова вошла в правление этого колхоза, была активной и ответственной работницей, не раз получала грамоты за успехи в труде [8, л. 20; 15, л. 2-3].

В школьные годы, в пятом классе, Зяма Пивоваров и начал писать стихи. Интерес к поэзии появился у него под влиянием матери, которая хорошо знала белорусский язык и народную культуру, ориентировалась в деревенской жизни. Школьные друзья увлечённо слушали Зяму, когда он выступал на школьных вечерах [8, л. 20]. Его стихи регулярно помещались сначала в стенгазете, а затем и в периодической печати. Первой публикацией З. Пивоварова стало стихотворение «Я піянер і шчыра веру…» («Я пионер и искренне верю…») в минском журнале «Беларускі піонэр», 1925, № 6 (благодарю Вольфа Рубинчика, обратившего моё внимание на эту публикацию).

Из записей Станислава Шушкевича (старшего) о Зяме Пивоварове, автограф 1971 г.; обложка журнала, в котором дебютировал З. Пивоваров; страница «Беларускага піонэра» с его дебютом

Но больше всего печатали юного поэта калининские окружные газеты «Малады камуніст» и «Наш працаўнік». Некоторые свои стихи того времени Зяма подписывал «Піонэр Півавараў», и их можно назвать пионерскими во всех смыслах – как по содержанию, так и по художественности. Произведения имеют ещё ученический характер и отражают типичные идеологемы, на которых воспитывался пионер того времени.

Как и многие другие представители литературной молодёжи 1920-х гг., Зяма Пивоваров считал своим поэтическим долгом высказывать радость в стихах: «Больш ня будзе, больш ня будзе пана. / Будзем жыць цяпер мы без паноў» (стихотворение «Пастух», 1925), возносить хвалу «октябрю смелому» («Верь ты, солнце, верьте, звёзды», 1925), скорбеть по поводу смерти красных вождей («На смерть М. В. Фрунзе», 1925). Но иногда среди риторики, полной схематизма, пробивались ростки интересных образов и сравнений, свидетельствовавших, что Зяма Пивоваров не был лишён оригинального таланта:

Шмат, ой шмат жа мы цярпелі,

Ці ведаў хто із нас жыцьцё?

Наша моладзь толькі тлела,

Як акурак, кінуты ў сьмяцьцё [4, с. 2]

(«Вер ты, сонца, верце, зоры», 1925)

В 1927 г. Зяма окончил Чериковскую семилетку и поступил учиться в Мстиславский педагогический техникум. В это время он начал посещать Мстиславскую литературную студию при оршанском филиале «Молодняка». Из 19 студийцев 9, как и Зяма Пивоваров, были студентами техникума, 2 – студентами педагогических курсов и ещё двое – учениками семилеток. Студия выпускала собственный журнал «Юнацкі кліч», который печатался на машинке. Например, в № 5 этого журнала за 1928 г. помещены стихи участников студии Зямы Пивоварова, Змитрока Астапенко, Сергея Калугина, Иллариона Максимова, Юлия Таубина, Янки Гомонова и Анны Сапрыко. Своеобразной штаб-квартирой мстиславской студии был дом Таубиных, который часто превращался в нечто вроде литературного клуба. Некоторое время в нём квартировали З. Астапенко и А. Кулешов, часто бывал и З. Пивоваров. Как пишет Л. Сидоренко, «здесь обсуждались новые произведения товарищей, разные литературные новости, планы печатаемого на машинке журнала “Юнацкі кліч”. Спорили о поэзии и прозе, о новых книгах белорусских писателей, о литературных организациях и течениях в Беларуси, о событиях в стране, педтехникуме. Здесь всегда звучал смех, было шумно, весело и интересно» [12].

Дом, где в 1920-е годы жила семья поэта Ю. Таубина. Мстиславль, 2017 (фото отсюда)

В мае 1928 г. студия отметила трёхлетний юбилей выставкой изданий и литературным вечером. «Перед студией встаёт задача воспитать из своих рядов несколько товарищей, которые работают в настоящий момент над прозой» [14, с. 119], – писал тогда журнал «Аршанскі Маладняк».

Участники литобъединения при Мстиславском педтехникуме. Сидят (слева направо): Игнат Сороченко, Зяма Пивоваров, Янка Гомонов; стоят: Микола Борданов, Змитрок Астапенко. 1929 г. Фото из фонда С. П. Шушкевича в БГАМЛИ

Литературная студия много дала Зяме Пивоварову, его строки сделались более отточенными и совершенными, а тематический диапазон значительно расширился. Среди прочего поэт обратился и к еврейской тематике. Так, стихотворение «З яўрэйскіх мотываў» («Из еврейских мотивов», 1928) адресовано белорусскому еврею, который в поисках лучшей доли уехал в Америку, но, по мнению З. Пивоварова, ничего хорошего его там не ждёт – в отличие от родной Беларуси:

Алэйхем шолэм! ў вас там сьмерць і холад,

А ў нас вясновыя гараць агні.

Стаіць як велікан, як нейкі волат,

О Беларусь мая – Эрусалім!

Алэйхем шолэм! ў вас там сьмерць і холад [5, с. 6].

А вот намерения евреев еxать в Биробиджан – центр будущей Еврейской автономной области СССР – З. Пивоваров встречал приязненно:

Біра-Біджан на далёкім усходзе,

Біра-Біджан – гэта сінь васількоў.

У Біра-Біджане шчасьце знойдзеш

У гаворцы сталёвых сярпоў.

Там зязюля ізноў закукуе,

Закалышыцца сіняя гаць…

У нас на Беларусі будуюць,

І вам яшчэ шмат будаваць [15, с. 32].

Позже З. Пивоваров напишет положительную рецензию на кинофильм «Искатели счастья» о евреях-переселенцах, которые переехали в биробиджанский колхоз «Ройтэ фелд» («Красное поле») [7, с. 4].

Прозанимавшись в педтехникуме два года, Зяма Пивоваров решил, что, дабы стать востребованным поэтом, надо углубиться в рабочее окружение. Он бросил учёбу и уехал в Ленинград. Однако на заводе ему места не нашлось, и Зяма устроился кочегаром на электростанцию. Под впечатлением от своей работы он написал стихотворение «Кочегар»:

Качагар!

зірні на сваю топку,

на чатыры футы

падымі ваду.

Засьмяесься

ўсьмешкаю салодкай,

што такі пажар

          разьдзьмуў [15, с. 30].

В Ленинграде Зяма Пивоваров присоединился к местному белорусскому кругу. Он посещал Белорусский дом просвещения, поддерживал контакт с Белорусским студенческим землячеством, стал членом Белорусской секции Ленинградской ассоциации пролетарских писателей (ЛАПП). Руководил секцией талантливый поэт Рыгор Папараць, в неё входили Янка Шараховский, Рыгор Баркан (Липнёвый), Борис Петровский, Зина Каганович, Борис Добкин, М. Зенькович, Б. Копылков. Плодом деятельности филиала был альманах «Цагліна ў падмурак» («Кирпич в фундамент», 1931), куда вошли три стихотворения З. Пивоварова. Одно из них заканчивается строками:

Я стаю…

І думак моцныя ўсплёскі

Ўзварушылі глыб

Юнацкае душы

У разьбезе дзён

Я чую дзіўны лёскат,

У гэтым лёскаце

Хачу я жыць [15, с. 34].

В январе 1931 г. поэт ездил делегатом на «Неделю советской Белоруссии», которая проходила в Москве. Там 5 января он вместе с другими белорусскими (А. Александрович, П. Глебка, К. Крапива, С. Фомин, М. Хведарович, И. Харик) и российскими (А. Жаров, М. Светлов, И. Уткин) поэтами выступал на сцене клуба Федерации объединения советских писателей (ФОСП) со своими стихами [10, с. 1]. Как писал С. П. Шушкевич, в тот же день З. Пивоварову «выпало счастье познакомиться с известным русским поэтом Николаем Асеевым. Асеев увлёкся произведениями молодого поэта, искренне поздравил его с творческой удачей и перевёл несколько его стихотворений на русский язык. Одно из них он поместил в журнале “Ленинград”, а остальные – в газетах» [17, с. 2]. В вариантах биографии З. Пивоварова, написанных С. Шушкевичем и Л. Пивоваровой, указывается и конкретное стихотворение, помещенное в журнале, – «Гутарка з электраманцёрам» («Беседа с электромонтёром»). Однако поиски этой публикации в журнале «Ленинград» (выходил в 1930–1932 гг.) результатов не дали. Возможно, перевод напечатан в каком-то другом издании. К тому же в журнале «Полымя» за 1934 г. написано, что указанное стихотворение перевёл не Н. Асеев, а другой российский поэт – Илья Садофьев [2, с. 245]. Чтобы выяснить, как же было на самом деле, нужны дополнительные поиски. Но в любом случае Зяму Пивоварова заметили известные российские литераторы.

Роль Н. Асеева в жизни З. Пивоварова переводами не ограничилась. Решив убедить молодого поэта получить высшее образование, Асеев написал письмо известному белорусскому прозаику и общественному деятелю Платону Головачу о том, что надо устроить З. Пивоварова на литературную учёбу. Адресат был выбран неслучайно: «Платон Головач в то время исполнял обязанности заместителя наркома просвещения. Он уже был занят созданием первой в Беларуси критико-художественной секции при Высшем педагогическом институте имени Горького» [17, с. 2].

Обложка альманаха «Цагліна ў падмурак» (1931, художник Владимир Кочегуро); обложка книги З. Пивоварова «Лірыка двух нараджэнняў» (1934)

В результате Зяма Пивоваров в 1931 г. вернулся в Беларусь и поступил на литературный факультет Белорусского высшего педагогического института. Вместе с ним учились Валерий Моряков, Юрка Лявонный, Станислав Шушкевич, Эди Огнецвет, Сергей Мурзо и другие поэты. В то время он печатался в журналах «Маладняк», «Полымя», газетах «Савецкая Беларусь», «Літаратура і мастацтва». В 1932 г. в печати анонсировался совместный сборник стихов Ю. Лявонного, З. Пивоварова и С. Шушкевича «Ордэр на заўтра» [3, с. 26], но он не вышел. Зато в 1934 г. увидела свет первая (и единственная) персональная книга Зямы Пивоварова «Лірыка двух нараджэнняў».

Книга состоит из восьми стихотворений: «Лірыка двух нараджэнняў» (1933), «Мы – рабочыя-такелажнікі» (1931), «Метрапалітэн» (1934), «Голад і цывілізацыя» (1933), «З гістарычных дат» (декабрь 1931), «Гутарка з электраманцёрам» (1931), «Размова са шведскім майстрам» (1932), «Мінулае камандзіра» (1932).

Какой смысл заложен в название книги? Вот эпиграф к одноименному стихотворению: «Знаете, товарищи? Я два раза родился, и то, что я вступил в колхоз, является моим вторым рождением» (Из выступления колхозника на колхозном собрании)» [6, с. 3]. Это стихотворение о человеке, который выбирает свой дальнейший путь в непростой исторической ситуации.

Былі дарогі дзве,

        і сцежкі дзве,

З іх адна –

       жабрацтва і нягод.

Другая парасткам

       цягнулася к вясне

На пакрыты золакам усход.

Стаяў.

      Рукамі сціснуў скроні,

Варажыць пачаў

       забабоннай варажбою –

На якой дарозе быць сягоння?

І якой пайсці цяпер хадою?

І вырваў я

        пасля доўгіх турбот

Сваё сэрца,

         што старой крывёй атручана.

Кайстра жабрачая

         кінута ў брод,

Мне з другім жыццём

спраўляць цяпер заручыны [6, с. 4-5].

В то время новосозданные колхозы воспринимались как нечто принципиально новое и небывалое; с ними – во многом благодаря советской пропаганде – связывалось обновление деревенской жизни. Зяма Пивоваров действительно сталкивался с этим явлением тесно: как мы упоминали, его мать была колхозной активисткой. Но все остальные произведения, включенные в книгу, касаются уже не колхозной темы, а иных проявлений новой, социалистической (или наоборот – старой, «буржуазной») действительности. Многие из них тоже посвящены теме труда, строительства нового порядка, преобразования окружающего мира.

В стихотворении «Мы – рабочие-такелажники» (представители этой профессии поднимают и перемещают грузы) человек отождествляется с механизмом: «Нашы атамы, / жылы / ды нервы // Занадта / складаныя / камбайны. // Душа на росхрыст, / веерам, // Але… / удумны, / важкі / рух. // І калі / не хапае / канвеераў, // Ціснем / на канвееры / ўласных рук» [6, с. 8-9].

Стихотворение «Метрополитен», написанное под впечатлением от строительства московского метро, передаёт эйфорию создания нового мира и крушения старого: «Скалатнула сталіца / пыл вякоў. // Мудры салют аддае Крамлю, / падняўшы грунт / метрапалітэнны, // І званы яе цэркваў / (сарака саракоў) // З гулам разбіліся / аб зямлю. // Прадчуваючы гул / падземны» [6, с. 11].

Стихотворение «Голод и цивилизация» – о немецкой девушке Берте, работнице ткацкой фабрики, которая очень хотела попасть на пляж, но не смогла, потому что пляж – привилегия богачей: «Пляж – / дачных цягнікоў лёт / шпаркі, // Пляж – / плаці за пляж / і нават за куфаль / халоднай вады, // Пляж – / бюргераў з загарэлымі / каркамі, // Пляж – / манаполія / сытае / грамады» [6, с. 12-13]. Девушке ничего не остаётся, как приобрести на рынке дешёвую мазь для загара, которая назавтра сойдёт «сухими лишайными полосами». Здесь поэт неожиданно прерывает повествование и наполняет финал стихотворения революционным пафосом: «Заўтра, / у прыступе гневу / штурмуючы неба, // Ад гострай нянавісці / скрывіўшы рот, // На завулках і вуліцах / запытаецца / хлеба // Магутнымі залпамі / Рот Фронт! // Танная мода / цывілізацыі / таннай – // Цяжкі клумак / з пустымі рэчамі. // Стоп! / не пройдзеш хадою / вульгарнай // Па рабочых / кварталах / Нямеччыны» [6, с. 16-17].

В стихотворении «Из исторических дат» поэт показывает жизнь «нищенствующего народа» «под императорским сапогом и тяжёлой реформой Столыпина», одновременно грозя пальцем врагам СССР: «Ім хочацца / закрэсліць нас / на еўрапейскай / карце. // А мы / ў сталёвым гарце / будзем / на варце!» [6, с. 21].

Герой стихотворения «Беседа с электромонтёром» – человек, бесконечно влюблённый в свою, казалось бы, мирную профессию: «Я хачу, / каб мае правады / Загаварылі / мовай чалавечай» [6, с. 22]. Однако и здесь на передний план выходит пафос борьбы с врагом: «А мы ўключым электраток, / А ты мне, дружа, дапамажы, / Каб электрычнасці / кожны глыток / Нашых ворагаў / за-ду-шыў» [6, с. 23].

Стихотворение «Разговор со шведским мастером» – о строительстве Осинстана (Осиновской электростанции в Оршанском районе), где работал посланный шведской фирмой «Stal» мастер, с которым ведёт беседу лирический герой. Рассказывая об успехах социалистического строительства, герой советует чужеземцу: «Майстра, будзьце нашым, / арыстакратычныя манеры / кіньце. / У вас засталася стакгольмскіх / звычак рэшта. / Гэта там / падкручваць можна / турбінны вінцель / З арыстакратычным, пагардлівым гэстам» [6, с. 26-27]. И журит его за то, что он, возможно, спал, когда советские рабочие под руководством секретаря партийной ячейки ликвидировали аварию на станции.

Стихотворение «Прошлое командира» – о бывшем шахтёре из Макеевки на Донбассе Петре Кузнецове (ему стихотворение и посвящено), который во время Первой мировой войны отказался выполнять производственный приказ, протестуя против тяжёлых условий труда и желания хозяина шахты «побольше угля… отдать ненасытной войне». В финале звучит призыв перейти от протеста одного рабочего к массовой забастовке: «Няма чаго / хлопцам гібнець / у дарозе торнай – / Праз пару дзён / на а-гуль-ную забастоўку!..» [6, с. 32]. Макеевка, о которой писал З. Пивоваров, в наше время оказалась в составе так называемой ДНР. И в 2010-х у шахтёров имелись причины для забастовок (основная – задержка зарплаты на 4-6 месяцев). Если набрать в интернет-поисковике «Макеевка забастовка», то можно увидеть множество современных публикаций с заголовками «В Макеевке от безысходности забастовали шахтёры», «В Макеевке боевики подавили бунт шахтёров» и т. д. Так стихотворение, написанное Зямой Пивоваровым в далёком 1932 году, неожиданно стало актуальным.

Книга Зямы Пивоварова вызвала критический резонанс. Например, Пётр Хатулёв опубликовал на неё весьма положительную рецензию. Он написал, что «стихи Зямы Пивоварова, несмотря на все недостатки, являют собой новое и свежее в белорусской поэзии». По мнению критика, «если отбросить рифмы и интонационную расстановку слов, унаследованную исключительно от Маяковского, мы получим строки, близкие к прозе, но имеющие свою поэтическую силу. (…) Осязательность образа создаётся путём сравнения духовного с понятиями, взятыми из области материального и материальных процессов. (…) Психологический показ жажды жизни и радости посредством “осязательности”, которая не превращается в самоцель, не становится вещностью – в своём специфическом для Пивоварова проявлении, выделяет поэта среди других, делает его оригинальным» [13].

Другой критик, Михась Ларченко (будущий многолетний декан филфака БГУ), посчитал рецензию П. Хатулёва путанной и чересчур хвалебной («соловьиным тоном»), отметив, что она может лишь навредить молодому, способному автору, «которому надо не почивать на лаврах, а серьёзно и вдумчиво совершенствовать своё мастерство, учиться и учиться, чтобы дать произведения действительно высококачественные – и с художественной, и с идейной стороны» [1, с. 3].

На книгу также откликнулись литературные критики А. Баско и Соломон Левин. Последний подчеркнул, что у З. Пивоварова «есть своя творческая манера, некоторая оригинальность». Лучшими стихотворениями он назвал «Лирику двух рождений» и «Мы – рабочие-такелажники», отметил влияние Э. Багрицкого, Б. Пастернака, В. Луговского и особенно В. Маяковского. Критик писал:

Рассмотрев стихи З. Пивоварова за последние годы, можно сказать, что он достиг многого. В его стихах появилась не только актуальная тематика, новые идеи, новые проблемы, но это всё повлекло за собой улучшение формы его стихов, новые образы. Как определённый минус в творчестве Пивоварова следует отметить почти полное отсутствие показа комсомола. Этот пробел в своём творчестве поэт должен в самом скором времени заполнить. (…)

Особенность большинства стихотворений Пивоварова заключается в том, что он стремится дать риторический, ораторский язык, но эта риторичность всегда связана с определённой эмоциональностью. З. Пивоваров стремится свою поэзию сблизить с хорошей речью, речью эмоциональной, убедительной. З. Пивоваров пишет свои стихи самыми разнообразными размерами. И это неплохо [2, с. 246].

(Пётр Хатулёв и Соломон Левин были однокурсниками З. Пивоварова в педагогическом институте и разделили с поэтом трагическую судьбу: были расстреляны вместе с ним в один день, оба прожили только по 25 лет.)

В 1934 г. Зяма Пивоваров окончил институт и устроился на работу в редакцию газеты «Чырвоная змена». Произошло в том году и важное событие в личной жизни поэта: он женился. Его избранницей стала студентка Артёмовского педагогического института Лилия Марковна Персина (Артёмовском в 1924–2016 гг. назывался город Бахмут в Донецкой области Украины). Окончив институт в 1935 г., она переехала на постоянное жительство к мужу в Минск и работала в средней школе преподавательницей физики [9, л. 20 об.].

З. Пивоваров и Л. Персина

З. Пивоваров с матерью и женой

Сам Зяма Пивоваров в это время работал заведующим литературным отделом в газете «Чырвоная змена». Возможно, ощущая напряжённую атмосферу 1930-х, он решил не привлекать к себе как к поэту лишнего внимания, опубликовав на протяжении двух лет после выхода своей книги всего пять стихотворений: «Павятовы гарадок» («Уездный городок», отрывок из поэмы, 1934), «Замоўк трыбун (На смерць Кірава)» («Смолк трибун (На смерть Кирова)», 1934), «На смерць Анры Барбюса» («На смерть Анри Барбюса», 1935), «Смерць камендора» («Смерть комендора», 1935) и «На Далёкі Усход» («На Дальний Восток», 1936). А может быть, иные стихотворения просто не попадали в печать. Намного активнее З. Пивоваров печатался как театральный и кино- рецензент. В «Чырвонай змене» за 1936 г. вышли его статьи «“Бедность не порок” (На спектакле в г. Витебске)», «Художественная выставка пограничников», «Вечер водевилей в Белгостеатре-2», рецензии на кинофильмы «Искатели счастья», «Сын Монголии», «Дети капитана Гранта» и др. Как отметил Вольф Рубинчик, по этим рецензиям «можно догадаться, что человек он был доброжелательный, замечаниями не злоупотреблял» [11].

З. Пивоваров; стихотворение А. С. Пушкина в его переводе. Публикация вышла в газете «Віцебскі пролетарый» 18.12.1936, когда Зяма был уже арестован

Занимался З. Пивоваров и переводами: с языка идиш переводил стихи Зелика Аксельрода («Ответственность») и М. Юрина («Контрасты»), с русской – Александра Пушкина («Демон», «Обвал»), с башкирской – Даута Юлтыя («Ночная встреча»). Если идиш и русский он знал с детства, то стихотворение башкирского поэта переводил, как можно догадаться, по подстрочнику. То же касается и перевода знаменитого романа Даниэля Дефо «Робинзон Крузо», выполненного З. Пивоваровым с российского издания. К такой практике в 1930-е годы прибегали довольно активно, т. к. творческих работников, способных переводить непосредственно с западноевропейских языков на белорусский, не хватало. Точнее, они (как Юрка Гаврук, Владимир Дубовка, Аркадий Мордвилка, Юлий Таубин) были уже репрессированы и не могли заниматься литературным трудом. Но вскоре очередная волна репрессий накроет и Зяму Пивоварова. Белорусский «Робинзон Крузо» увидел свет в 1937 г., после ареста З. Пивоварова, и фамилия переводчика в издании не указана. Восстановить авторство перевода получилось благодаря документам из архива Станислава Шушкевича [16, л. 4].

12 ноября 1936 г. Зяму Пивоварова арестовали органы НКВД. Его жена в тот момент была на 4-м месяце беременности, и сын родился 4 мая 1937 г., когда отец находился в заключении [8, л. 20 об.]. А в ночь с 29 на 30 октября 1937 г. поэта расстреляли. Реабилитировала его посмертно Военная коллегия Верховного суда СССР 8 марта 1958 г. Но даже тогда родственники не могли узнать точную дату и обстоятельства смерти З. Пивоварова: им было сообщено, что он умер в местах лишения свободы 14 июля 1938 г. [8, л. 20 об.].

Лиза Пивоварова (по мужу Индикт), сестра поэта

Трагичной была и судьба Лилии Персиной. 31 декабря 1937 г. она была арестована как «жена врага народа», затем её вместе с семимесячным сыном Романом сослали в Акмолинск (Казахстан). В невыносимых условиях она хотела даже покончить c жизнью. Отбыв семилетнюю ссылку, вернулась на Донбасс, где когда-то жила раньше. Поскольку за годы ссылки она утратила специальность педагога, работала экономистом в электромеханических мастерских треста «Горлівськугілля». В 1949 г. заболела раком глаза (по другим сведениям, мозга). Перенеся 5 операций, в муках умерла 7 апреля 1953 г. [8, л. 20 об.; 9, л. 27].

Cын поэта в молодости

Он же в зрелые годы

Сын Зямы Пивоварова Роман окончил среднюю школу в Могилёве (1954), Ивановский строительный техникум (1956), заочное отделение Харьковского индустриального института. Жил и работал в Горловке, а с 1965 г. – в Риге [8, л. 20 об.]. Каждое лето инженер Роман Пивоваров брал отпуск, устраивался экскурсоводом на дальние расстояния и в дороге читал экскурсантам стихи своего отца, которого он ни разу в жизни не видел [8, л. 20 об.; 9, л. 27]. Умер в Израиле 20 января 2019 г.

Литература и источники

  1. Ларчанка М. Пра крытыку «салаўінага» парадку // Чырвоная змена. 1934. 3 жн.
  2. Левін С. З. Півавараў. «Лірыка двух нараджэнняў», вершы. ЛіМ, ДВБ, 1934 год // Полымя рэвалюцыі. 1934. № 6-7.
  3. Лявонны Ю. Стала і мужна. Вершы. – Мн.: ДВБ, 1932.
  4. Півавараў З. Вер ты, сонца, верце, зоры… [Верш] // Малады камуніст. 1925. 24 вер.
  5. Півавараў З. З яўрэйскіх мотываў (Ліст у Амэрыку) [Верш] // Аршанскі маладняк. 1928. № 7.
  6. Півавараў З. Лірыка двух нараджэнняў. – Мн.: ДВБ, 1934.
  7. Півавараў З. «Шукальнікі шчасця» // Чырвоная змена. 1936. 21 мая.
  8. Пивоварова Л. Р. Биография Зямы Пивоварова. Машинопись // БГАМЛИ. Ф. 71, oп. 3, ед. хр. 262, л. 20-20 об.
  9. Пивоварова Л. Р. Письмо С. П. Шушкевичу, 14.01.1983 // БГАМЛИ. Ф. 71, oп. 3, ед. хр. 262.
  10. Рест Б. Неделя советской Белоруссии // Литературная газета. 1931. 9 янв.
  11. Рубінчык В. Зяма Півавараў – кінакрытык // Belisrael. Незалежны ізраільскі сайт [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://belisrael.info/?p=12422
  12. Сідарэнка Л. Мсціслаў у жыцці паэта Аркадзя Куляшова // Мстислав info: Путеводитель по городу [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://mstislaw.by/msc-sla-u-zhycc-pajeta-arkadzja-kuljashova (увы, ссылка недоступна. – belisrael).
  13. Хатулёў П. «Лірыка двух нараджэнняў» З. Піваварава // ЛіМ, 1934. 16 ліп.
  14. Хроніка // Аршанскі маладняк. 1928. № 7.
  15. Цагліна ў падмурак. Альманах беларускай секцыі ЛАПП. – М. Дзяржвыд. маст. літ.; Л., 1931.
  16. Шушкевіч С. Зяма Рувімавіч Півавараў // БГАМЛИ. Ф. 71, оп. 3, ед. хр. 123.
  17. Шушкевіч С. У буднях працоўных гартаваўся радок // Чырвоная змена. 1971. 17 крас.

Перевод с белорусского belisrael.info по книге «(Не)расстраляныя» (2021) с учётом правок и дополнений В. Жибуля, 2023 г.

Опубликовано 03.01.2023  18:16

Актуальность Юлия Марголина

  1. Страна зэ-ка не нанесена на советскую карту, и нет ее ни в каком атласе. Это единственная страна мира, где нет споров о Советском Союзе, нет заблуждений и нет иллюзий.

Ю. Марголин, фото отсюда

  1. Говорят, что идею нельзя заколоть штыками, а культура не есть военный трофей. Мы убедились в Пинске [в начале 1940 г.], что штыки и военный захват, во всяком случае, составляют первую стадию кастрации живого культурного организма. Однако недостаточно было парализовать массу, политически разоружив ее и лишив активных руководителей и выдающихся лиц. Массовый человек в этом случае всегда имеет еще дорогу к отступлению. Он отступает в крепость своего приватного существования. Он, как улитка, заползает в свою раковину, замыкается в кругу семьи и соседей и полагается на материальные ресурсы, на «запасы» или остатки от доброго старого времени. Но советская власть следует за ним по пятам.
  2. Казалось бы, что лучше такой вещи, как поликлиника, бесплатная медицинская помощь? Но одновременно врачей лишили права частной практики, а жалованье им положили 300 рублей в месяц при цене на хлеб – 85 копеек кило. Пинчане скоро почувствовали разницу между платным и бесплатным лечением. Еще хуже было с многочисленными адвокатами, которым запретили практику. Только пять человек из молодежи, не имевшей в польские времена адвокатских прав, были допущены в юридическую коллегию. Для некоторых это было трагедией. Весь город говорил об адвокате Б., человеке, имевшем талант и призвание юриста, влюбленном в свою профессию, который плакал в кабинете советского начальника, умоляя не ломать ему жизнь. Это не помогло ему.
  3. До сентября 39 года пинчане спорили между собой и не могли сговориться по самым основным вопросам – но это было их внутреннее дело и их внутреннее разногласие. Теперь не было споров и разногласий, потому что каждый видел своими глазами, что в доме чужие, которых никто не звал и никто не хотел, – непрошеные гости с отмычкой и револьвером… Мы были единодушны в неприятии советских благодеяний и советских злодеяний. Все, чего мы хотели, – это не видеть их, забыть о них. На сто человек вряд ли тогда нашелся бы один, кто мог бы ответить на вопрос, «что такое демократия», но все мы, ученые и неученые, понимали тогда без рассуждений и слов разницу между демократией и деспотией. Все, что творилось, происходило помимо нас и вопреки нам, вопреки нашей воле, нашему чувству и нашим потребностям. И правильно чувствовал в то время самый темный человек бесчеловечность и варварство не только в содержании, но в самом методе, в оскорбительном способе подхода к людям и ко всему, что ими было создано для себя в тысячелетнем культурном процессе, – как к сорной траве, которую вырывают не глядя.
  4. Евразийцы ушли из Азии и не дошли до Европы. Они могли бы взять у европейцев и азиатов то великое и положительное, что было в их культурах: идею гражданской свободы и достоинства человека с одной стороны – идею вселенской жизни, полной мудрого покоя и самодовления – с другой стороны. Если бы они их соединили – они стали бы величайшим народом мира! Но вышло наоборот: они взяли из каждой культуры ее минус, ее слабость. И они соединили европейскую тревогу, раздвоенность и мучительные искания с азиатским деспотизмом и подавлением личности.

Этот народ не имеет ни скромной мудрости индусов и китайцев, ни уважения к человеку и личной гордости французов и англо-американцев. Вечно он недоволен и страдает, и вечно страдают его окружающие.

Евразийцы – опасные соседи, потому что они никогда не удовлетворяются своими границами, и вечно ведут они спор. То идут они войной на «гнилой Запад», то надо им «догнать и перегнать Америку». Но не хватает им европейского чувства меры и такта. Всё, что они берут из Европы, под их руками теряет свой европейский смысл.

  1. Правило лагерной администрации: зэ-ка всегда могут работать лучше, чем они работают. Если они выполняют задание, значит, могут его и перевыполнить. Дело начальства – нажимать.
  2. Начальство многое прощает уркам, потому что опасается их, с одной стороны, а с другой – не считает их политически-опасными. За небольшую компенсацию урки охотно занимаются шпионажем и сотрудничеством с третьей частью. В советских лагерных условиях, где «бытовики» и «политические» смешаны, «бытовики» во всех отношениях привилегированы, т. к. режим в основном не считает их врагами.
  3. Непосильный труд и нищета – вот два метода, с помощью которых расчеловечивается «homo sapiens», попавший в советский лагерь. Миллионы людей принуждаются работать не по специальности. Несмотря на частые опросы, регистрации и учеты, нет никакой возможности расставить людей, попавших на эту колоссальную человеческую свалку, по местам, которые бы для них подходили.
  4. Лагеря, призванные «исправлять трудом» – как будто можно кого-нибудь исправить обращением в рабство – представляют в действительности дикарскую профанацию труда и неуважение к человеческому таланту и умению. Люди, десятки лет работавшие в любимой профессии, убеждаются в лагере, что все усилия их жизни пошли насмарку. В лагере учителя носят воду, техники пилят лес, купцы копают землю, хорошие сапожники становятся скверными косарями, а хорошие косари – скверными сапожниками.
  5. Лагерные власти не защищают собственности заключенных. Лагерный «закон» прост: что имеешь – береги, а не убережешь – твоя вина. В лагере каждый спасается, как может.
  6. Инстинкт самосохранения заставляет миллионы простых и малоразвитых людей не просто лгать, но и внутренне приспособляться к фикции, «играть» в советский патриотизм и вести себя по законам этой игры. На этом и основано «перевоспитание» в лагере. Оно основано на том, что убеждения, мысли и чувства человеческие, годами не находя себе внешнего выражения, должны также и внутренне погаснуть и отмереть. Интеллигенция, которая неспособна пройти эту дорогу до конца, вымирает в лагере на 90%. Для всех остальных наступает всеобщая атрофия сознания и марионетизация духа. Нет больше ни лжи, ни правды. Разница между ложью и правдой существует только для бодрствующего и свободного сознания.
  7. Инвалидам принудительного труда не засчитывают их бывших рекордов. Как выжатый лимон, выбрасывают их в самый дальний угол огромной свалки, где копошатся миллионы «доходяг».
  8. Впечатления польского антисемитизма изгладились в нас, когда мы встретились с гораздо более массивным и стихийным русским антисемитизмом. Он был для нас неожиданностью. Мы нашли в лагере открытую и массовую вражду к евреям. 25 лет советского режима ничего не изменили в этом отношении.
  9. Когда в начале 41 года началось вторжение Италии в Грецию, то на 48-ом квадрате [в лагере у Онежского озера] политрук объяснял снисходительно, что виновата… Греция, а Италия только защищает греческое побережье от его захвата англичанами. Таким путем защищалась косвенно и политика Сов. Союза в Финляндии.
  10. Быть исключенным из амнистии – было много хуже, чем вообще не иметь амнистии: это отнимало надежду и на будущее. Мы уже давно перестали добиваться смысла и логики в обращении с нами.
  11. Мы жили в лагерях в атмосфере преступления. Но преступлением не было отвращение и страх пред работой людей, еле волочивших ноги от слабости, – преступлением была та социальная система, которая право на труд превратила в обязанность навязанного труда, – лагерная система, которая впервые объяснила мне явление вредительства. Я никогда не был вредителем в лагере, но я понял, как возникает циничное и вредительское отношение к работе у людей, полных смертельной ненависти к ярму, которое на них надели, и к упряжке, которую их заставили носить против воли.
  12. Привычка долгих лет создает в лагере своеобразное равнодушие и иммунитет ко всякого рода словам: агитировать зэ-ка – напрасный труд. Они всё знают. Разница между красивой и неудачной речью для них равна нулю.
  13. Заключенным не полагается иметь нервов. Никто не плачет в лагере, и однако нет в нем ни одного человека, который не пережил бы своего потрясения. В лагере нет нормальных людей, это лишь следствие того факта, что лагерь в целом не есть нормальное учреждение.

Человек, пред которым проходит за годы заключения Ниагара несчастья, бесчисленное количество лагерных судеб, постепенно перестает реагировать на окружающую ненормальность с остротой первых месяцев. Первое время всё его поражает и потрясает. Потом он перестает удивляться. Он уже не замечает ненормальности ненормального. Наоборот: на него производит впечатление ненормальность нормального.

Под страшным воздействием лагерных условий каждый человек подвергается деформации. Никто не сохраняет первоначальной формы. Трудность наблюдения в том, что сам наблюдатель тоже деформирован. Он тоже ненормален. Чтобы правильно оценить всё происходящее, ему следовало бы прежде всего учесть собственную ненормальность. В лагере нет неповрежденных. Все – жертвы, все одели казенный бушлат не только на тело, но и на душу.

  1. Врачи указывали в своих сводках алиментарную дистрофию, как причину смерти. Но в мае 1945 г. было передано распоряжение из Московского ГУЛАГа: не приводить более алиментарной дистрофии в рубрике повод: поражение сердца, легких и т.п. Таким образом, одним распоряжением свыше была уничтожена голодная смерть в советских лагерях. Надо думать, что статистика смертности в бесчисленных тысячах лагерей, с одним монотонным припевом «АД» – наконец, надоела людям, которые нас убивали, но считали при этом нужным соблюдать формы. С мая 45 года ни один человек больше не умер с голоду в местах советского заключения. То, что это распоряжение было помечено как строго секретное, показывает, что его авторы сознавали позорный смысл его.
  2. В лагере все умирали одинаково: фашисты и демократы, евреи и антисемиты, русские и поляки, добрые и злые. Личности, как и целые общества и народы, надо уметь оставить в покое с их слабостями и несовершенством, и надо помнить, что каждый человек способен на преступление в известных условиях. Зло же – настоящее, смертельной ненависти заслуживающее зло – представляет только то, что зачеркивает живого человека во имя фетишизма, во имя цифры, плана и расчета, во имя «Хеопсовой пирамиды», как бы она ни называлась на языке политиков и завоевателей. Каждый понимает разницу между человеком, хотя бы самым враждебным, и бездушной машиной, которая сеет смерть и умножает в мире страдание. Преступлением, которого нельзя простить, является отказ человека от сочеловечества и превращение его в бездушное орудие убийства и порабощения.

В лагере я научился видеть изнанку вещей, изнанку каждого слова. Такое слово, как «фашист», означало безусловное зло, – и это же слово служило поводом для палачей ломать и кромсать живую жизнь во имя чего-то, что было не меньшим злом, чем фашизм.

  1. Каиново пятно, по которому познается подлинная ненависть, это презрение свободной мысли, отрицание интеллекта. Для гитлеризма это – «еврейское изобретение», для инквизиции – смертный грех, для идеологов коммунизма – контрреволюция и мещанский предрассудок.
  2. Свободные и зрячие люди некогда уничтожат ненависть, и создадут мир, где никому не надо будет ни ненавидеть, ни противиться ненависти. Человеческое стремление к свободе несовместимо с ненавистью. Не вдаваясь в сложные определения свободы, можно принять, что она в своем развитии вытесняет неуклонно ложь и ненависть не только из человеческого сердца, но и из человеческих отношений и социального порядка. Таким образом, оппозиция лжи и ненависти сама по себе уже есть первое проявление человеческой свободы…
  3. Придет еще время, когда украинцы и евреи встретятся на мировой арене, не в концлагере и не в условиях погрома или бесчеловечного полицейского угнетения, а как свободные народы.
  4. Техническая революция привела к тому, что правительства, которые не могли бы удержаться на штыках, могут отлично сидеть на танках и автоматическом вооружении. Рабский труд оплачивает себя снова как политически, так и экономически.
  5. Горе такому обществу, которое теряет способность живо и сильно реагировать на вопиющую несправедливость и бороться со злом. Такое общество – моральный труп, а где показываются первые признаки морального разложения, там и политический упадок не заставит себя долго ждать.

Издание книги Ю. М. на русском языке (Израиль, 2010-е гг.). Фото отсюда

От В. Р. Многие слышали о книге Юлия Борисовича Марголина «Путешествие в страну Зэ-Ка» (написана в 1946-1947, сразу после освобождения автора из советского «рая»; издана в 1952 г. с сокращениями), не все её читали. Здесь предлагаются те фрагменты её, которые на мой взгляд, более всего перекликаются с недавними событиями – чего уж там, катастрофами – на постсоветском пространстве. Опирался на полный текст, опубликованный здесь.

Опубликовано 18.12.2022  17:50

Актуальность Солженицына

***

  1. Не каждому дано, как Ване Левитскому, уже в 14 лет понимать: «Каждый честный человек должен попасть в тюрьму. Сейчас сидит папа, а вырасту я – и меня посадят.» (Его посадили двадцати трёх лет.) Большинство коснеет в мерцающей надежде. Раз ты невиновен – то за что же могут тебя брать?
  2. Редкие умницы и смельчаки соображают мгновенно. Директор геологического института Академии Наук Григорьев, когда пришли его арестовывать в 1948 году, забаррикадировался и два час жёг бумаги.
  3. Членик за члеником прожевав с хвоста, доберётся пасть и до собственной головы.

С 1928 же года приходит пора рассчитываться с буржуазными последышами – нэпманами. Чаще всего им приносят всё возрастающие и уже непосильные налоги, с какого-то раза они отказываются платить, и тут их сажают за несостоятельность и конфискуют имущество.

  1. 58-я статья не составляла в кодексе главы о политических преступлениях, и нигде не написано, что она «политическая». Нет, вместе с преступлениями против порядка управления и бандитизмом она сведена в главу «преступлений государственных». Так Уголовный кодекс открывается с того, что отказывается признать кого-либо на своей территории преступником политическим – а только уголовным.
  2. Ещё важным расширением пункта об измене было применение его «через статью 19-ю УК» – «через намерение». То есть, никакой измены не было, но следователь усматривал намерение изменить – и этого было достаточно, чтобы дать полный срок, как и за фактическую измену. Правда, статья 19-я предлагает карать не за намерение, а за подготовку, но при диалектическом чтении можно и намерение понять как подготовку. А «приготовление наказуемо так же (то есть равным наказанием), как и само преступление» (УК).
  3. Шпионаж – это было нечто очень удобное по своей простоте, понятное и неразвитому преступнику, и учёному юристу, и газетчику, и общественному мнению… Через броневую защиту шпиономании народ не мог проникнуть и посмотреть, как бюрократия сговаривается, бездельничает, ошибается, как она ест и как развлекается.

  1. Финляндия оставила нам перешеек без населения, зато по Карелии и по Ленинграду в 40-м году прошло изъятие и переселение лиц с финской кровью. Мы этого ручейка не заметили: у нас кровь не финская.

В финскую же войну был первый опыт: судить наших сдавшихся пленников как изменников Родине. Первый опыт в человеческой истории! – а ведь вот поди ж ты, мы не заметили!

  1. В преступлениях по всей стране замечалось удивительное единодушие и единообразие. То вся страна кишела только насильниками, то – только убийцами, то – самогонщиками, чутко отзываясь на последний правительственный указ. Каждое преступление как бы само подставляло бока Указу, чтобы поскорее исчезнуть! Именно то преступление и всплескивало тотчас же повсюду, которое только что было предусмотрено и устрожено мудрым законодательством.
  2. Интересно, за что мы клянём инквизицию? Разве кроме костров не бывало торжественных богослужений? Непонятно, чем нам уж так не нравится крепостное право? Ведь крестьянину не запрещалось ежедневно трудиться. И он мог колядовать на Рождество, а на Троицу девушки заплетали венки…
  3. Только тот победит, кто от всего отрёкся!

Но как обратить своё тело в камень?

Ведь вот из бердяевского кружка сделали марионеток для суда, а из него самого не сделали. Его хотели втащить в процесс, арестовывали дважды, водили (1922) на ночной допрос к Дзержинскому, там и Каменев сидел (значит тоже не чуждался идеологической борьбы посредством ЧК). Но Бердяев не унижался, не умолял, а изложил им твёрдо те религиозные и нравственные принципы, по которым не принимает установившейся в России власти, – и не только признали его бесполезным для суда, но – освободили. Проявил точку зрения человек!

  1. По процессуальному кодексу полагалось на всякое следствие два месяца, а при затруднениях в нём разрешалось просить у прокуроров продления несколько раз ещё по месяцу (и прокуроры, конечно, не отказывали). Так глупо было бы переводить своё здоровье, не воспользовавшись этими оттяжками и, по-заводскому говоря, вздувать свои собственные нормы… Просто неприлично считалось закончить политическое следствие в два месяца.
  2. Кому-кому, но следователям-то было ясно видно, что дела – дуты! Они-то, исключая совещания, не могли же друг другу и себе серьёзно говорить, что разоблачают преступников? И всё-таки протоколы на наше сгноение писали за листом лист? Так это уже получается блатной принцип: «Умри ты сегодня, а я завтра!»

Они понимали, что дела – дуты, и всё же трудились за годом год. Как это?.. Либо заставляли себя не думать (а это уже разрушение человека), приняли просто: так надо! тот, кто пишет для них инструкции, ошибаться не может.

Но, помнится, и нацисты аргументировали так же?..

Либо – Передовое Учение, гранитная идеология.

  1. «Ты — кто?» — спросил генерал Серов в Берлине всемирно-известного биолога Тимофеева-Ресовского. «А ты — кто?» — не растерялся Тимофеев-Ресовский со своей наследственной казацкой удалью. «Вы — учёный?» — поправился Серов.

  1. Председателя Верховного Суда И. Т. Голякова хвалят: любил копаться в саду, любил книги, ходил в букинистические магазины, хорошо знал Толстого, Короленко, Чехова, – и что ж у них перенял? сколько тысяч загубил?
  2. Идеология! – это она даёт искомое оправдание злодейству и нужную долгую твёрдость злодею. Та общественная теория, которая помогает ему перед собой и перед другими обелять свои поступки, и слышать не укоры, не проклятья, а хвалы и почёт.
  3. Молча о пороке, вгоняя его в туловище, чтобы только не выпер наружу, – мы сеем его, и он ещё тысячекратно взойдёт в будущем. Не наказывая, даже не порицая злодеев, мы не просто оберегаем их ничтожную старость – мы тем самым из-под новых поколений вырываем всякие основы справедливости. Оттого-то они «равнодушные» и растут, а не из-за слабости «воспитательной работы». Молодые усваивают, что подлость никогда на земле не наказуется, но всегда приносит благополучие.
  4. Простая истина, но и её надо выстрадать: благословенны не победы в войнах, а поражения в них! Победы нужны правительствам, поражения нужны – народу. После побед хочется ещё побед, после поражения хочется свободы – и обычно её добиваются. Поражения нужны народам, как страдания и беды нужны отдельным людям: они заставляют углубить внутреннюю жизнь, возвыситься духовно.
  5. Наш общественный опыт пока неизмеримо обогатил нас такими адвокатами, которые обвиняют подсудимого…

А как хорошо [судьям] в закрытом заседании! Мантия не нужна, можно и рукава засучить. Как легко работать! – ни микрофонов, ни корреспондентов, ни публики.

  1. Почему инженерам не считать более естественным такое построение общества, когда его возглавляют те, кто могут разумно направить его деятельность?.. И почему инженерам не иметь политических взглядов? Ведь политика – это даже не род науки, это – эмпирическая область, не описываемая никаким математическим аппаратом да ещё подверженная человеческому эгоизму и слепым страстям.
  2. Мы привыкли под доблестью понимать доблесть только военную (ну, или ту, что в космос летает), ту, что позвякивает орденами. Мы забыли доблесть другую – гражданскую, – а её-то! её-то! её-то! только и нужно нашему обществу! только и нет у нас…
  3. То имей, что можно всегда пронести с собой: знай языки, знай страны, знай людей. Пусть будет путевым мешком твоим – твоя память. Запоминай! запоминай! Только эти горькие семена, может быть, когда-нибудь и тронутся в рост.
  4. О, как трудно отставать от власти!.. Это надо понимать.
  5. Человек – это надежда и нетерпение.
  6. Зависть к другим больше всего съедает нас же. Протрите глаза, омойте сердца – и выше всего оцените тех, кто любит вас и кто к вам расположен. Не обижайте их, не браните, ни с кем из них не расставайтесь в ссоре: ведь вы же не знаете, может быть это ваш последний поступок перед арестом, и таким вы останетесь в их памяти!..
  7. Молодёжь, сидящая в тюремных камерах с политической статьёй, – это никогда не средняя молодёжь страны, а всегда намного ушедшая.

***

От В. Р. Сегодня – день рождения Александра Исаевича Солженицына (1918–2008). На юбилеи писателя отзывался в 2008-м и 2018-м, а здесь предлагаю отрывки из «главной» его книги – «Архипелага ГУЛАГ» (закончена в 1968 г., дополнялась в 1969–1979 гг.), причём ограничился первым томом. Полагаю, жителям РБ и РФ полезно перечесть… Не обещаю, что в дальнейшем воздержусь от обращения к творчеству иных давно умерших, но актуальных авторов 🙂

Википедия сообщает, что в 2009 г. «Архипелаг…» был включён в российскую школьную программу. Если это так, то хитрый ход сделали в РФ при Медведеве; вряд ли можно лучше отвратить молодёжь от чтения какой-либо книги, чем путём обязательного изучения этой книги в школе!

Открытие Путиным памятника Солженицыну в Москве-2018 – пожалуй, из той же «оперы». Если бы российское руководство реально прониклось идеями писателя (который уважал украинцев, не хотевших чужой власти), то вряд ли напало бы на Украину в 2014 г., не говоря о 2022 г.

Опубликовано 11.12.2022  12:12

Враньё никогда не станет правдой

02-10-2022 (21:58

Ивар Калныньш: К распаду СССР я и мои друзья отнеслись с некоторой иронией

update: 03-10-2022 (12:42)

Многие представители творческого цеха, преуспевшие во времена “развитого социализма”, оценивают действия Путина как возвращение к светлому прошлому, намеренно не замечая, а иногда и поддерживая вопиющие “перегибы” нынешней российской внутренней и внешней политики. Поэтому среди оценок недавнего инстаграм-манифеста Аллы Пугачевой даже появлялось мнение, что чуть ли не сам Советский Союз в лице Примадонны отмежевался от кремлевского курса. Ивара Калныньша, конечно же, с Советским Союзом отождествлять не стоит, но он в какой-то мере был одним из его символов, секс-символом “первого в мире социалистического государства” и героем-любовником союзного масштаба. Конечно, на экране. Что думает он о своем прошлом, о стране, которой бредит российская пропаганда, и о стране-наследнице, популярнейший актер согласился рассказать читателям сайта Каспаров.Ru.

— Ивар, как получилось, что вы не были ни пионером, ни комсомольцем?

— Не потому, что я какой-то “анти”. Пионером я не стал, потому что мой дядя сидел в Воркуте. Ему дали двадцать лет. И мама сказала: “Пока мой брат в Воркуте, вы с братом не будете пионерами”. Я в школе поднял руку, и со мной еще несколько одноклассников, и мы сказали: “Можно, мы не будем пионерами?” Комсомольцем я не стал, потому что учился в вечерней школе, все, кто там учился, были в комсомольской ячейке по месту работы. В вечерней школе ее попросту не было, так что никто особенно не пытался затянуть меня в ряды комсомольцев, а сам я, конечно, не стремился.

— Дядя вам рассказывал о Воркуте?

— Да, конечно. Он отсидел одиннадцать лет, с криминалитетом, как политзек. Фактически ни за что. А при Хрущеве ему сказали: “Нет состава преступления, поезжай домой”. После возвращения он прожил всего пять лет. Никто и никогда даже не извинился перед ним.

Но я знаю не только историю дяди, у меня и другие родственники были репрессированы. Еще до войны, в 1941 году членов моей семьи депортировали из Латвии. 14 июня эшелоны с местными жителями уходили из Риги на восток. Женщин и мужчин высылали отдельно. Мужчины почти все пропали. Женщин с детьми везли в вагонах для скота до Красноярска. Они еще не успели добраться до конечной точки высылки, когда началась война. Потом их сплавляли по Енисею вниз, где Дудинка, моя жена там родилась — поселок Усть-Порт, Таймырский район.

Только при Хрущеве смогли вернуться в Латвию те, кто захотел. Конечно, там образовались какие-то семьи, какие-то отношения, и кто-то навсегда остался оторванным от родины. Очень много подобных историй.

— Насколько популярный советский фильм “Долгая дорога в дюнах”, в котором затрагивается история депортации латышей, соответствует реальным событиям?

— Настолько, насколько это соответствовало советской идеологии. Давайте понимать, что автором сценария сериала является бывший первый секретарь Юрмальского горкома партии, откомандированный в Латвию из Украины, которому помогал профессиональный сценарист из Молдовы. Местному “кадру” никто бы этого не доверил.

— Ваша мама и представители ее поколения как воспринимали свою советскую реальность?

— Мои родители родились в начале века. Мама — в 1910-м, а в 1982-м ушла. Она воспринимала это как недоразумение. Однажды увидела в моем учебнике фотографию, где толпа людей, стоящая на рельсах, сфотографирована рядом с заводом ВЭФ, а над ними плакат на латышском языке: “Просим присоединить нас к Советскому Союзу”. И мама говорит: “Я тоже в этой толпе стою”.

Она только приехала в город из деревни и работала на заводе. И вот в 1940 году, когда вошли советские танки, к ним в цех ворвалось несколько вооруженных людей. Кто-то из них выстрелил в потолок, другой вырубил рубильник, и всех из помещения выгнали на улицу. Пока женщины не поняли, что происходит, два “освободителя” подняли этот плакат, а третий все это “единодушие” сфотографировал, после чего скомандовал: “Марш обратно к станкам”. И таким образом создавалась легенда о добровольном присоединении балтийских стран.

Уже тогда вся эта государственная конструкция была основана на вранье — вранье и еще раз вранье — а также на жестокости и запугивании.

— Когда вы решили стать актером, то мечтали о всесоюзной славе или хотели работать в театре, для латышского зрителя?

— Конечно, я, как и все молодые актеры, мечтал о кино. До того, как поступить на театральный факультет консерватории, я учился в студии молодого актера при Рижской киностудии. Многие из этой студии снимались в кино. Не было другой страны, других возможностей, поэтому да, советское кино выглядело очень привлекательным. Иногда я слышу, что якобы поддерживал власть своим талантом, но это не так, я с нею сотрудничал ровно в том объеме, чтобы иметь возможность заниматься любимым делом.

— Вы все-таки чувствовали себя немножко иностранцем?

— Мы все знали, что западный мир не признавал эту территорию как Советский Союз. После 1945 года в Вашингтоне продолжало работать Латвийское посольство, где даже можно было получить латвийское гражданство. И на дипломатических приемах советские дипломаты всегда смотрели на своих “балтийских коллег”, мягко говоря, с недоумением. Мы так и чувствовали себя — своего рода включением в инородное тело.

— То есть вы, как латыш, всегда понимали, что находитесь в вынужденной ситуации, это не было естественным для вас?

— Нет, поэтому наших артистов часто приглашали на роли противников. Я как-то сидел в одной гримерке с артистом старшего поколения, Валентином Скулме, мы вместе снимались в картине “Театр”. И он сказал мне, что в немецкой армии прошёл все звания — от рядового до генерала. В кино, конечно. Мне повезло, я моложе, и мне доставались роли в основном советских людей. Даже доверяли ментов сыграть. (Улыбается.)

Так вот, во время войны Валентин Скулме попал в батальон, сформированный в немецкой армии. Добровольно-принудительно. То есть тех латышей, кто не хотел вступать в этот батальон, расстреляли, и другие захотели. Рабы и пушечное мясо нужны всем тоталитарным режимам. Мой старший коллега попал в эту армию, а где-то на территории Германии — в плен к американцам. Потом находился в лагере во Франции, вернулся очень худой, таким и остался навсегда. Ему грозила Сибирь, но в театре тогда был директором участник гражданской войны в Испании, боровшийся против Франко, и он практически спас своего актера.

— Как человек, пользовавшийся всесоюзной славой и всенародной любовью, какие вы имели преимущества?

— Много работы. (Смеется.) Как правило, я отказывался от ролей в кино именно потому, что был очень занят. Но на зарплату, например, в театре, это никак не влияло. Два у тебя спектакля в месяц или 42, как было у меня однажды, ты все равно имеешь свой оклад.

Кино — это, конечно, дополнительный заработок, но ставки в нем тоже были более чем скромными. Минимальная ставка — 6,50 руб. за съемочный день, потом — 12,50, 16,50, 22 руб., 42 и 56 — это у народных артистов СССР. Мы с коллегами делали небольшие эстрадные программы, с которыми выступали буквально на любых площадках, если за это платили.

А что касается преимуществ нематериального характера, если не было билетов на самолет, я, зная, где экипаж пьет кофе, мог туда подойти и попросить взять меня на борт. Несколько раз летал так в кабине вместе с пилотами.

— Давайте поговорим о заграничных полетах. Вы помните свой первый выезд за пределы СССР?

— Да, мои первые “заграницы” — это Куба и Румыния. Вернее, Куба оказалась запасным направлением. Мне однажды позвонили и спросили: “Куда вам отправить сценарий? Съемки будут проходить в Африке”. — “Не присылайте сценарий, я согласен”, — сказал я.

Нам очень хотелось куда-то вырваться. Потом Африку поменяли на Кубу, я, конечно, согласился на все, полетел и сыграл эпизод. Пять лет назад я специально поехал с семьей посмотреть, как эта Куба выглядит сейчас. Ну да, есть разница в моих впечатлениях, потому что я был там впервые в 1983 году.

В Румынии тоже были съемки. Суточные — два с половиной доллара, люди еще умудрились какие-то сувениры своим родным купить. Это было унизительно, еще и приходилось отвечать на вопрос ответственного товарища о своей моральной устойчивости.

— Как вы восприняли развал Советского Союза?

— Эта экономическая система должна была развалиться. В моем кругу все были в этом уверены, моя мама была в этом уверена, и даже моя бабушка была в этом уверена. Понятно, им приходилось быть осторожными, поэтому бабушка говорила мне: “Слушай, что я говорю, но учись хорошо”.

К распаду СССР я и мои друзья отнеслись с некоторой иронией, а большинство латышских коммунистов по собственной инициативе и с энтузиазмом отказались от своих партбилетов и даже запретили свою партию. Никто не переживал, не огорчался.

Мне сейчас очень трудно объяснить детям, что значит жить за железным занавесом, я хочу показать им мир и подарить то, что мне родители не могли подарить. Поэтому мои дети побывали почти на всех континентах и знают, что в разных странах “мама” говорят по-разному.

— Ваши дети смотрят фильмы с вашим участием?

— У меня до недавнего времени не было что им показывать. Во время пандемии я посмотрел CD со своими фильмами, которые приобрел на Горбушке и на Брайтоне. Пришел к выводу, что большинство можно аккуратненько собрать, упаковать и выбросить. Моим детям даже смешно это показывать. Конечно, есть исключения, которые им действительно стоило бы посмотреть.

— Недавно в Риге был демонтирован “Памятник воинам Советской Армии — освободителям Советской Латвии и Риги от немецко-фашистских захватчиков”. Это стало каким-то резонансным событием внутри латвийского общества?

— В Риге есть Памятник Свободы, установленный в 1935 году. Это прекрасное произведение искусства, средства на установку которого собирали на улицах, люди с желанием жертвовали деньги. При установке памятника, о котором вы говорите, тоже пытались имитировать народное воодушевление, поэтому придумали удержать со всех работающих однодневную зарплату.

Разница и отношение к двум памятникам очевидны. На мой взгляд, это не та тема, которая заслуживает массового обсуждения. Латыши сами построили и сами снесли. Идеологическая ценность памятника всегда была сомнительной. Как и художественная, потому что, по сути, это пример творческого плагиата. Такой же монумент, только в нем пять звезд и спираль по-другому расположена, есть на въезде в Севастополь со стороны Балаклавы.

— Я слышала, что этот памятник местные жители называли “памятником оккупации”.

— По сути, советская армия дважды оккупировала Латвию — в 1940-м и в 1944-м, и эта оккупация мало чем отличалась от немецкой. Там, где было в Риге Гестапо, устроили КГБ. В том же здании. Сейчас там музей. А там, где был демонтированный монумент, будет какая-то спортивная площадка или что-то символичное. А после прихода Советской армии в конце Второй мировой на этом месте демонстративно были повешены представители немецкого командования.

У этой локации непростая история. Название парка, в котором был установлен упомянутый памятник, “Парк Победы”, не имеет отношения к советскому оружию. Парк назвали в 1925 году в честь победы армии Латвийской республики, провозглашенной в 1918 году, над российской западной добровольческой армией под командованием генерала Бермондта. Так что рано или поздно установленный в парке советский памятник убрали бы, но война в Украине ускорила этот процесс.

— Вы, как уроженец Балтии, разделяли русских и украинцев? Или вам они казались одним народом, на чем настаивает российская пропаганда?

— Я эту разницу всегда чувствовал. Это разные люди, с разным историческим бэкграундом, с разным менталитетом. Это разные славяне, включая поляков, белорусов, чехов, словаков, с которыми я имел счастье и работать, и встречаться. Я много снимался в Украине — и на студии Довженко, и на Одесской киностудии. И вообще много ездил по Советскому Союзу, так что никогда бы не поставил знак равенства между представителями разных народов, живущих в такой огромной стране. Я думаю, что самое неуважительное — отрицать существование украинцев, утверждать, что нет такого народа. Это уровень тех самых шариковых, которые воспроизводились советской системой несколько поколений.

— А как вы считаете, чем вызвана оголтелая нелюбовь к украинцам в российском сообществе даже на бытовом уровне?

— Мне это непонятно. Я думаю, и представитель так называемого глубинного народа не сможет это объяснить. Есть группа людей, которая устроила этот массовый психоз, которая занимается демагогией и пропагандой. Они врут, и сами поверили в свое вранье, если даже не поверили, то хотят доказать, что они же правду говорят. Но все-таки вранье никогда не станет правдой, неважно, сколько раз его повторяешь. Говно есть говно, шоколадом никогда не станет, и не важно, в какой упаковке.

— Изменилось ли ваше отношение к россиянам после 24 февраля?

— Это для меня было шоком. К каким-то знакомым мне россиянам изменилось отношение однозначно. Чтобы не разочаровываться, я не звоню никому. О некоторых просто забыл. Общаюсь только с теми, кто сам мне звонит и с кем у нас совпадают взгляды на происходящее.

— А как вы оцениваете последние события?

— Немцы, отступая из Латвии, отлавливали молодых мужчин на улицах. Мой папа просто ускользнул. Ресурсы Германии заканчивались, собирали хоть сколько-то трудоспособных, которыми надо было просто дырки затыкать. Насильно вывозили. И для меня новый виток этой войны — это отступление Путина. Поэтому я не думаю, что российская армия двинется на страны Балтии, как предрекают многие политологи. По-моему, 1940 год не повторится. Путина уже никто не боится, и вранье уже не работает. Надо Оруэлла читать.

Глория Гриффон

Источник

Опубликовано 03.10.2022  22:03

«OНИ БЫЛИ РЕПРЕССИРOВАНЫ»

От ред. Пару месяцев назад мы писали о книге «По традициям Маккавеев», публиковали отрывок из неё. Представляем ещё одну книгу Семёна Ильича Зайковатого, которому 6 февраля 2022 г. исполнилось бы 100 лет (напомним, он прожил около 90, умер в Израиле), – «Oни были репрессированы», изданную в Екатеринбурге в 1994 г.

Копает тему дальше

Книгу эту можно считать продолжением предыдущего труда Семёна Зайковатого «По традициям Маккавеев» (Военно-исторические очерки. АРГO, Екатеринбург, 1994).

Автор проводит в книге излюбленную свою тему: евреи храбро и беззаветно сражались в армиях тех стран, где они жили. Защищали родину, в которой жили. В данном случае – воевали за Россию, за Советский Союз до Oтечественной войны.

Рассказано в книге не о рядовых солдатах и младших офицерах, как в «Маккавеях», а о военачальниках.

Наконец, что ещё объединяет героев этой книги (кроме, конечно, национальности) – все они так или иначе жертвы сталинского режима. Даже разведчик Лев Маневич, по предположению Семёна Зайковатого, мог быть при определённых условиях вызволен из-за рубежа после провала. Но этого сделано не было.

(из вступительного слова Бориса Вайсберга)

ЛЕВ МАНЕВИЧ (1898–1945)

Лев Ефимович Маневич родился в Могилевской губернии в местечке Чаусы. Евреи проживали здесь ещё в эпоху польско-русской войны 1654 г. У Маневичей была традиционная еврейская семья, в которой ревностно соблюдались национальные обычаи.

Детство Маневича совпало со временем, когда по Украине и Белоруссии прокатились еврейские погромы. Oни чаще всего возникали на почве застарелого антисемитизма и недовольства части православных горожан экономической конкуренцией со стороны еврейских жителей.

Еврейская молодежь создавала отряды самообороны и давала достойный отпор погромщикам. Многие записывались в политические партии и кружки выступали с протестами против бесправного положения. Активно участвовал в еврейском движении брат Льва Маневича Яков. Преследуемый властями за политическую деятельность, Яков был вынужден эмигрировать и поселился в Швейцарии на правах политэмигранта. Здесь он отошёл от политической деятельности и занялся медициной.

В период первой русской революции, как всегда в период смуты, вновь начались еврейские погромы, и девятилетнего Льва Маневича отправили к брату в Швейцарию. В 1910 г. он поступил в политехнический колледж в Женеве и успешно закончил его в 1917 г.

После отречения царя Николая II от престола оба брата в июне 1917 г. возвратились на родину, старший с дипломом врача, младший с дипломом политехнического колледжа. Льва Маневича призвали в русскую армию, которая продолжала воевать с Германией.

В эмиграции Лев был оторван от политической жизни России и не имел понятия о еврейских партиях и течениях, таких как «Ховевей-Цион», «Поалей-Цион», «Бунд» и др. Как многие его сверстники, после Oктябрьской революции, когда началось формирование отрядов Красной Армии, он вступил в её ряды. В 1918 г. вступил в партию большевиков. Oн сражался на Восточном фронте против войск Колчака, под Самарой, Уфой.

Маневич дорожил национальной еврейской культурой. Прекрасно владея еврейским языком, он читал в оригинале Шолом-Алейхема. Родственник Маневича М. Верещак вспоминал: «Когда Лёва присутствовал на одном из пасхальных седеров у нас на квартире, он показал хорошее знание традиций. Агаду он, конечно, не читал, но было заметно, как он по молитвеннику следил за чтением других. В 1924 г. на одном из домашних семейных вечеров в отношении сионизма высказался резко: “Это бред и вред!”»

Родственники отмечали, что Лев был весёлым, жизнерадостным и талантливым. Играл на скрипке и гитаре, обладал приятным голосом и с наслаждением распевал еврейские песни «Зол зайн а биселе штил» («Пусть будет немного тише»), «Ди бейзе маме» («Злая мама») и др.

Oн пользовался авторитетом среди родственников. Даже старшие по возрасту называли его на «Вы», «а для нас, пацанов, – вспоминал М. Верещак, – он был дядей Лёвой, обладателем настоящего нагана».

Oбразованный, имеющий воинский опыт, Лев Маневич был назначен комиссаром бронепоезда, и с боями прошёл на нём не одну сотню фронтовых дорог. Затем он был переведен на должность командира отряда особого назначения. Маневичу приходилось решать разные оперативные задачи, действовать в тылу врага, добывая ценные сведения. Oтряд Маневича блестяще справлялся с заданиями, своевременно представлял в штаб данные о расположении частей противника. Oпыт и знания, приобретенные здесь, пригодились Льву Маневичу на службе в разведуправлении РККА.

Маневич был предан делу революции, но в то же время критически относился к происходившему в стране, уважал мнения других людей. Когда в 1925 г. в Баку среди родственников 14-летний М. Верещак выказал отрицательное отношение к вступлению в комсомол, Лев Маневич не стал, как преданный член партии, агитировать за комсомол, а сказал, что каждый волен выбирать свою дорогу.

В 1921 г. Л. Маневич закончил высшую школу штабной службы РККА, приобретя знания по картографии, делопроизводству, штабной документации, кодированию и шифровальным делам. Затем его без экзаменов зачислили на учебу в военную академию, что было крайне редким явлением. При этом был учтён высокий общеобразовательный уровень Маневича, достаточный опыт политической работы.

В 1924 г. Маневич успешно закончил академию. Oн в совершенстве владел несколькими иностранными языками (немецким, польским, итальянским и др.). Это, несомненно, имело большое значение в его деятельности в качестве разведчика. Летом 1924 г., когда выпускники военной академии прибыли на летную стажировку, они попали в эскадрилью, которой командовал Я. Смушкевич. Два будущих видных военачальника нашли общий язык и подружились. Oсенью Маневич был приглашён на свадьбу Смушкевича. Прощаясь, они договорились встречаться чаще, но это не было суждено.

В целях дальнейшего повышения военного мастерства, в 1929 г. Маневич обучался на курсах при военно-воздушной академии им. Жуковского и стал летчиком. По возвращении его вызвал армейский комиссар 2-го ранга Берзин Ян Карлович, начальник разведуправления РККА, и с 1932 г. Лев Маневич работал за границей, выполняя задания военной разведки. Через несколько лет ему была предложена преподавательская работа. Это стало передышкой в сложной жизни разведчика, давало возможность спокойно пожить в семье, не рисковать жизнью. Но это было ненадолго.

Международная обстановка накалялась, многие государства готовились к войне. Это заставило советскую разведку укреплять кадровый состав. Учитывая, что Маневич всесторонне подготовлен в военном отношении, свободно владеет шестью языками, Я. К. Берзин снова предложил ему работу за рубежом. Маневич ответил: «Раз надо – поеду».

Под именем Конрада Кертнера Маневич становится известным коммерсантом в Австрии, Германии, Италии и Испании, он владеет несколькими коммерческими фирмами, открывает в Вене контору «Эврика», оформляющую патенты на изобретения в области авиации и системных областях техники. Как солидный коммерсант, он является вкладчиком в «Дойчебанк», кроме того имеет личный счёт в банке Ватикана «Банко Санто Спирито».

Чтобы быть ближе к секретам фашистских государств, Маневич переводит контору «Эврика» из нейтральной Австрии в фашистскую Италию, в Милан. Его интересуют военные новинки, модели самолетов и оборудование. По делам фирмы Кертнер часто выезжал в Рим, Мадрид, Берлин. Встречался с боссами фашистской разведки Канарисом и генералом Виганом. С большим умением Маневич добывал информацию и регулярно передавал в Центр ценнейшие сведения о вооруженных силах, технических секретах и военном потенциале Германии, Италии и Испании. Донесения имели важное значение для советского военно-промышленного комплекса и содействовали подготовке к отражению агрессии.

Несмотря на тщательную конспирацию, фашистская контрразведка напала на след Маневича. Свою роль в этом сыграло то, что Маневич, чтобы быть ближе к семье, переправил в Австрию жену и дочь. Сложно было скрыть российское поведение и произношение, это не осталось незамеченным и вынудило родных Маневича вернуться в СССР. Чувствуя надвигавшуюся опасность, Маневич попросил замену. Центр предложил ему переехать в Швейцарию, но он решил дождаться замены из Москвы, чтобы не потерять с таким трудом налаженные связи.

В 1937 г. контрразведка Италии арестовала К. Кертнера по подозрению в шпионаже, но то, что он работал на СССР, осталось тайной. Кертнер был приговорен к 12 годам тюремного заключения и отправлен в тюрьму «Реджина челли».

Маневич сумел организовать среди политзаключенных несколько подпольных антифашистских групп. Его уважали заключенные, а тюремные служащие даже побаивались. Через доверенных лиц из тюремной прислуги ему удалось организовать связь с некоторыми врачами, медсёстрами, священниками, которые были недовольны режимом Муссолини. Даже в тюрьме Маневич ухитрялся продолжать свою работу и передавать в Москву сведения о подготовке Италии и Германии к войне.

Тяжелая тюремная обстановка, холод, лишения подорвали его здоровье. 6 марта 1939 г. он писал: «Врач снова прописал мне рыбий жир, но не чувствую никакого улучшения. Уже месяц как у меня болит грудь, и боль не унимается. Догадываюсь, что начинается чахотка». Oпасаясь за здоровье Маневича, разведка СССР готовила ему побег, но это не дало результатов.

Весной 1941 г. генерал Панфилов сообщил дочери Маневича, что ведутся переговоры через нейтральную державу об обмене её отца на итальянского резидента, содержащегося у нас в заключении. Но вскоре началась Oтечественная война, и переговоры были прерваны.

Дом культуры в Минске на ул. Маневича – в «самом загадочном» районе города, где в хрущевское время квартиры давали работникам КГБ. Фото и характеристика отсюда

Маневич был сослан на каторгу на остров Санто-Стефано, откуда был освобожден войсками союзников. Oн уже был тяжело болен туберкулёзом. Каторжников с острова Санто-Стефано вывозили на кораблях. Корабль, на котором был Маневич, причалил в порт Гаэта, где ещё находились немецкие войска, и Маневич вновь был арестован.

Почтовый конверт, выпущенный в Беларуси-1998, к 100-летию Л. Маневича и к 80-летию… ну, сами понимаете

После мучительных пыток его бросили в концлагерь Маутхаузен, затем были концлагеря Мельк и Эбензее. 6 мая 1945 г. американские войска освободили заключенных концлагеря Эбензее, в том числе смертельно больного Маневича. Ему не суждено было вернуться на родину. 11 мая 1945 г. Лев Маневич скончался. Oн умер, так и не открыв своего настоящего имени, называя себя полковником Этьеном. Как советский полковник Этьен, Маневич был похоронен союзниками со всеми воинскими почестями в Линце (Австрия).

Список литературы

  1. Еврейская энциклопедия Брокгауз-Ефрон. Спб. Т. 15.
  2. Краткая еврейская энциклопедия. Иерусалим, 1990. Т. 5.
  3. Попова Татьяна. Последнее счастливое лето // Литературная Грузия. 1983. №2.
  4. Вереникин Б. Мужественный разведчик // Литературная Грузия. 1983. №2.
  5. Верещак М. Правда о легендарном разведчике Льве Маневиче // Газета «Тарбут» (г. Самара). 1-15 сент. 1993.
  6. Воробьев Е. З. Земля, до востребования. М., 1974.
  7. Знаменитые евреи. М., 1992.
  8. Навечно в сердце народном. Минск, 1984.
  9. Герои Советского Союза – сыны Азербайджана. Баку, 1965.
  10. Свердлов Ф. Д. В строю отважных. М., 1992.

***

Биография Льва Маневича на сайте Могилёвского облисполкома (2012)

Опубликовано 08.02.2022  13:17

Инесса Ганкина. Литературные музеи – места памяти

Размышления в залах

Начну, как всегда, немного издалека. Я была обычным подростком, и как обычного советского подростка меня «водили» на плановые организованные экскурсии в белорусские литературные музеи. При всей моей детской литературоцентричности, умении «проглатывать» толстые книги за три дня, экскурсии эти я рассматривала как пустую трату времени. Доросла до понимания ценности таких пространств я примерно к пятому курсу своего технического вуза. B тот период самым важным автором я полагала Льва Николаевича Толстого, и отчетливо помню, что первым литературным музеем, куда отправилась сама, был музей Толстого в Москве. Отправиться-то отправилась, а вот «вынести» оттуда что-то большее, чем общие впечатления и смутные воспоминания о мемориальных вещах, не удалось. Гораздо более значимой стала внезапно свалившаяся на мою голову поездка в Михайловское. Стояла изумительная осенняя погода, желтые листья плавали в темной осенней воде и «мемориальные» комнаты Пушкина произвели на меня неизгладимое впечатление. Но даже в этом случае я была абсолютно не готова рассматривать в витринах черновики поэта.

Немало воды утекло с дней моей юности, и сегодня я чрезвычайно люблю литературные музеи, как, впрочем, и другие тоже. Предлагаемый вашему вниманию материал – субъективная попытка осмысления экспозиции Дзяржаўнага музея гісторыі беларускай літаратуры (Государственного музея истории белорусской литературы) и его филиала – «Беларускай хаткі».

Что же интересного можно обнаружить за нераскрученными вывесками? Начнем с музея истории белорусской литературы в минском Троицком предместье. Похоже, его научные сотрудники настолько «не пиарщики», что даже броское название основной экспозиции придумать не хотят. Получите, уважаемые посетители сайта, изображение старой пишущей машинки, плюс текст под ней, напоминающий название научной статьи: «Пастаянная экспазіцыя “Беларуская літаратура другой паловы ХХ ст.”»

Фрагмент афиши постоянной экспозиции музея

Но это – лишь «упаковка», а если не полениться ее развернуть, то каждая витрина – это чья-то судьба: личные вещи, любовно подобранная фотография, книжные раритеты. Вот писатели-фронтовики, рядом первые «бунтари» 1960-х-70-х, поколение Перестройки, когда сомнительное качество бумаги издания с лихвой компенсируется новым звучанием текста. Пересказывать все имена не имеет никакого смысла, просто откройте статьи белорусской Википедии о писателях – и можете не сомневаться, что найдете информацию о каждом из этих авторов в зале музея. Так я со щемящим сердцем обнаружила мемориальную полку своей тёти-in-low Лидии Арабей – известного белорусского прозаика. Прекрасный портрет, принадлежавшие ей украшения и, конечно, некоторые издания.

Мемориальная витрина Лидии Арабей

Ходишь по экспозиции, вспоминаешь лица и произведения, и вдруг, как горячим кипятком плеснули в лицо – на стене от пола до потолка список реабилитированных белорусских писателей. Да не просто список, а разбитый по годам. Начинаешь судорожно искать знакомые фамилии, в том числе из почти полностью разгромленной еврейской секции Союза белорусских писателей. Кого-то расстреляли в тридцатых, считанные арестанты вернулись после смерти Сталина на Родину или «осели» в Москве. Последнее случилось с Мойше Тейфом – коренным минчанином, который просто не смог приехать в Минск, ведь на белорусской земле был уничтожен в войну его сын. Кто не знает пронзительный текст Тейфа про кихелах и земелах?

Однако вернемся к списку. Научные сотрудники пояснили мне, что все справки о реабилитации хранятся в фондах музея…

Пример такой справки (документ о реабилитации Михася Зарецкого)

Я не поленилась и сосчитала реабилитированных по годам. Получились красноречивые данные, где вся история белорусской советской литературы – как на ладони. В общие списки навсегда включены члены еврейской секции Союза белорусских писателей.

1954 г. – 11

1955 – 5

1956 – 28

1957 – 29

1958 – 9

1959 – 1

1960 – 2

1962 – 1

1966 – 1

1967 – 1

1982 – 1

1989 – 3

Общее количество реабилитированных писателей – 92 человека.

Хочу заметить, что политические убеждения литератора большого влияния на его судьбу не имели. Так в одну и ту же осеннюю ночь были расстреляны и убежденный советский писатель – Изи Харик и независимый, почти антисоветский Мойше Кульбак. Не так давно достоянием гласности стал документ, где зафиксирован компромат на Янку Купалу, Змитрока Бядулю, Изи Харика. Причем компромат этот был собран на делегатов Первого съезда писателей СССР и датируется 1934 г. Короче говоря, отправить в лагеря или на расстрел можно было любого.

Общий вид стенда со списком реабилитированных

Фрагмент стенда

Но, пожалуй, хватит об этом. Раскрою читателям важную тайну – почему я полюбила заглядывать в литературные музеи. Перейдем в соседний зал и окажемся на небольшой, но уникальной временной выставке, которая называется «Залатая раніца беларускага Адраджэння» («Золотое утро белорусского Возрождения»).

Афиша временной выставки

На эту выставку можно попасть еще весь январь 2022 г. – остаётся понять, что же там можно увидеть. Начнем с фотографий. Меня старые фотографии просто завораживают: черно-белая история страны, где красноречиво всё, от одежды до выражения лиц. Сначала просто оглянемся вокруг, а потом прочитаем подписи под фотографиями.

Сябры літаратурнага аб’яднання «Полымя», 1928 г. Першы рад: Якуб Колас (1882-1956), Цішка Гартны (1887-1937), Янка Купала (1982-1942), Міхась Чарот (1896-1937), Васіль Сташэўскі (1895-1937). Другі рад: Алесь Ляжневіч (1890-1937), Міхайла Грамыка (1885-1969), Уладзіслаў Галубок (1882-1937), Міхась Зарэцкі (1901-1937) , Анатоль Вольны (1902-1937), Алесь Дудар (1904-1937), Алесь Гурло (1892-1938).

Изо всех вышеперечисленных справка о реабилитации не понадобилась лишь Янке Купале и Якубу Коласу. Обратите внимание, какими молодыми ушли из жизни эти авторы, и подумайте, как могла бы выглядеть белорусская литература ХХ века, если бы не репрессии.

О каждом из перечисленных сегодня можно прочесть в сети, там же найти их произведения. Я же хочу обратить внимание на общую особенность литературной жизни того времени, а именно: наличие разных творческих объединений писателей. Давайте познакомимся – объединение «Полымя» (1927–1932 гг.), члены правления: Якуб Колас, Тишка Гартный, Михась Чарот. Среди целей объединения – укрепление пролетарской идеологии и развитие национальной формы в белорусской литературе. Важно отметить, что объединение стремилось уравновесить крайние тенденции в литературном движении конца 1920-х – начала 1930-х годов, что давалось непросто с учетом разницы взглядов внутри самой организации. Ведь часть авторов совсем недавно входила в объединение «Маладняк».

Фотографии на выставке не вступают друг с другом в литературные перепалки, поэтому неподалеку от пролетарского «Полымя» разместилась групповая фотография объединения «Узвышша».

Групповая фотография объединения «Узвышша», 1928 г.

Першы рад: Пятро Глебка (1905-1969), Васіль Шашалевіч (1897-1941), Кандрат Крапіва (1896-1991), Язэп Пушча (1902-1964), Змітрок Бядуля (1886-1941), Адам Бабарэка (1899-1938), Кузьма Чорны (1900-1944). Другі рад: Тодар Кляшторны (1903-1937), Максім Лужанін (1909-2001), Антон Адамовіч (1909-1998), Уладзімір Дубоўка (1901-1976), Уладзімір Жылка (1900-1933), Сяргей Дарожны (1909-1943).

Раз уже мы начали свой рассказ со стенда про реабилитацию, то стоит отметить, что из авторов «Узвышша» не были арестованы Пётр Глебка, Кондрат Крапива и Змитрок Бядуля. Все остальные в большей или меньшей степени оказались жертвами репрессивной машины. Ну, а что же представляло собой объединение «Узвышша» (1927–1932 гг.)? Можно сказать, что это было самое «эстетическое» литературное объединение эпохи, которое ставило задачу сочетания реалистических традиций с новаторством, стремилось к разнообразию литературных форм и стилей. Предлагаю читателям сами убедиться в литературной ценности произведений авторов литобъединения, прочитав, например, наполненную образами поэзию В. Жилки, ранние экспериментальные поэмы В. Дубовки… Я уверена, что любители литературы откроют для себя другую, совсем не «программную» белорусскую литературу. К сожалению, наше поколение, получавшее школьное образование в эпоху застоя, не имело такой возможности. Ибо формально реабилитированные поэты и писатели оставались на обочине школьной программы по литературе, следовательно, найти и прочесть их произведения стремились только специалисты.

Наконец, обзор литературной жизни довоенной Беларуси невозможен без краткого знакомства с литературным объединением «Маладняк» (1923-1928 гг.). Свое полное название «Усебеларускае аб’яднанне…» кружок взял после создания отделения в Москве (май 1924) и инициативных групп в других городах. В состав объединения входили национальные секции русских, польских, еврейских, литовских писателей. «Маладняк» – своего рода колыбель белорусской советской литературы, в него в разное время входили почти все вышеуказанные литераторы. Программа объединения была пронизана пафосом утверждения социалистического строя, деятельность тесно увязывалась с коммунистической идеологией. При этом многие члены объединения отрицали ценность литературного наследия, занимаясь смелыми литературными экспериментами.

После выхода из состава объединения целой группы авторов объединение было реорганизовано в БелАПП. Белорусская ассоциация пролетарских писателей (1928-1932 гг.) стояла на твердых пролетарских позициях, ратовала за развитие пролетарской культуры и резко критиковала другие литературные объединения за их недостаточную революционность. Она была ликвидирована в 1932 г. в соответствии с постановлением ЦК КП(б)Б «О перестройке литературно-художественных организаций БССР» (27 мая 1932). Так закончился период жарких дискуссий, литературных объединений, фактически живой литературной жизни в Беларуси. В 1934 г. первый съезд писателей СССР, где единственным легитимным творческим методом советской литературы и искусства был объявлен «соцреализм», стал фактически творческой, а порой и реальной, могилой для любого автора, не готового шагать в ногу с политикой партии.

На небольшой временной выставке можно рассказывать про каждый экспонат или витрину. В частности, не обошли вниманием сотрудники музея историю еврейских писателей Беларуси.

Фрагмент стенда еврейской литературы

Насколько я поняла, основной целью экспозиции является знакомство посетителей с разнообразием литературной и художественной жизни соответствующего исторического периода. И следует отметить, что цель эта безусловно достигнута. Фотографии, личные вещи, книги – всё будит воображение и стимулирует желание дальнейшего погружения в эпоху.

Продолжаем двигаться по музейной экспозиции и оказываемся… внутри романа «Анна Каренина».

Эта выставка создана совместно с Государственным музеем Л.Н.Толстого (Россия) и позволяет посетителю в некоторой степени погрузиться в творческую кухню писателя. В этой связи особенный интерес у меня вызвал стенд, где представлены описания главных героев романа (текст рукописи), начиная с первого варианта до окончательной версии.

Возможно, кому-то представляется, что литературный персонаж приходит к автору сразу и в окончательном виде. У кого-то случается и так, но известно, что рукопись «Войны и мира» Лев Николаевич переписывал и корректировал четыре раза. На выставке можно также узнать о прототипе Анны Карениной, о роли незаконченной рукописи Пушкина, об истории экранизаций, а также о постановках «Анны Карениной» на сценах белорусских театров. Выставка будет работать до 8 февраля, так что времени посетить обе временные выставки еще вполне достаточно.

На этом можно было бы закончить обзор экспозиции литературного музея, но хочу настойчиво посоветовать заглянуть не только в основное здание музея, но и в один из его филиалов – «Беларускую хатку». Именно это пространство можно назвать мемориальным музеем. Экспозиция посвящена минскому периоду жизни Максима Богдановича, а также воспроизводит бытовые детали жизни Змитрока Бядули. В музейном пространстве можно увидеть быт горожан во время Первой мировой войны, узнать о роли минской интеллигенции в помощи беженцам, а также заглянуть в полностью восстановленную по воспоминаниям Зоськи Верас, Лявона Зайца и Змитрока Бядули комнату Максима Богдановича. Понятно, что мебель в комнате представлена соответствующими аналогами, а единственными реликвиями являются ступка и толкачик для измельчения лекарств, но искусно воссозданная атмосфера, разложенные на столе предметы, горящая настольная лампа создают ощущение, что сейчас в комнату зайдет ее хозяин и сядет работать над новыми рукописями.

Мемориальная комната Максима Богдановича

«Беларуская хатка»

Экспозиция, посвященная жизни минской интеллигенции в годы Первой мировой войны

Фрагменты комнат Змитрока Бядули

В конце своего материала я хочу возвратиться к началу и призвать активных и любознательных любителей культуры время от времени заглядывать в литературные музеи Минска. Ведь временные выставки часто меняются, да и на постоянных экспозициях вдумчивый посетитель найдет поводы для размышления.

Инесса Ганкина, культуролог, г. Минск

Фото Инессы Ганкиной и Дмитрия Симонова

Опубликовано 24.12.2021  00:11

«Немцы очень ждали…» Историк Будницкий о событиях 1939 года

«Немцы очень ждали, когда СССР наконец вступит в войну» Историк Олег Будницкий — о вторжении Красной армии в Польшу 80 лет назад

Источник: Meduza
.
Красная армия вступает в Вильно (современный Вильнюс). Сентябрь 1939 года
Sovfoto / UIG / REX / Vida Press
.

80 лет назад, 17 сентября 1939 года, Красная армия атаковала Польшу, на которую 1 сентября напала нацистская Германия. Справиться с двумя крупными державами Польша не смогла — и к началу октября последние очаги сопротивления были уничтожены; так закончился первый месяц Второй мировой войны. К Советскому Союзу отошел восток страны, который стал Западной Украиной и Западной Белоруссией. В современной Польше действия СССР рассматриваются как оккупация, аналогичная немецкой, и 1 сентября 2019-го российское руководство не пригласили на торжественные события, приуроченные к годовщине — хотя та же Красная армия впоследствии освобождала территорию Польши от вермахта. В России это назвали «проявлением полной политической неблагодарности». О том, к каким последствиям привело вторжение СССР в Польшу в 1939-м, «Медуза» поговорила с директором Международного центра истории и социологии Второй мировой войны и ее последствий НИУ ВШЭ, доктором исторических наук Олегом Будницким.

«У Польши был шанс продлить сопротивление, но вряд ли выстоять»

— 17 сентября Красная армия вторглась в Польшу. Этому предшествовало подписание пакта Молотова-Риббентропа и нападение Германии на эту страну. Пакт предопределил советское вторжение?

— Я бы сказал — и да, и нет. В секретных протоколах не прописано, что Советский Союз вступит в войну против Польши. Там оговорен раздел сферы влияния и что в случае территориальных изменений интересы СССР будут проходить по определенным рубежам — а точнее, не слишком определенным. Это была декларация о намерениях, пусть все и понимали, о чем идет речь.

Конкретные вещи: когда СССР введет войска в Польшу, как пойдут боевые действия, будут ли они координироваться с Германией и так далее — все это уточнялось уже в ходе [дальнейших] переговоров между советскими и германскими представителями. На заключительном этапе в них участвовал Сталин, и именно он сообщил, что войска будут введены в Польшу.

— Германия хотела вступления СССР в войну против Польши?

— У нас иногда складывается такое впечатление, что война против Польши была легкой прогулкой для Германии. Это не так. Картины, где польская кавалерия атакует немецкие танки, — это больше из области мифологии. Худо-бедно вермахт все-таки потерял — назову точные цифры — 10 572 человека убитыми, без вести пропало 3409 (скорее всего, они тоже погибли). Итого около 14 тысяч человек, ранено было 30 322 человека. Причем немцы теряли и боевую технику, в некоторых случаях довольно много. Они потеряли 229 танков, что было не очень критично, а вот самолетов — больше 500. Это много! У них всего было около 4 тысяч боевых самолетов в то время.

Так что это была не легкая такая кампания, и вот почему немцы очень ждали, когда же наконец СССР вступит в войну. Когда это произошло, Варшава продолжала защищаться. Одним из условий соглашения между Германией и СССР было то, что он вступит в войну, когда падет Варшава и можно будет сказать, что польского государства более не существует. Этого никак не происходило, ни через неделю, ни через две, хотя немцы и обещали: вот-вот, сейчас. Варшава отчаянно защищалась, и, в общем, если бы власти Польши не дали приказ капитулировать, прекращать это бессмысленное сопротивление ценой жизни мирных горожан, то она могла защищаться и дальше.

СССР, кстати говоря, изначально оказывал некоторую практическую помощь Германии. Радиомаяк в Минске давал позывные для немецких самолетов, германские суда получили возможность укрыться в Мурманске от британского флота. Грузы с них переправляли через территорию Советского Союза по железной дороге. Так что история не очень красивая, я бы сказал.

— Польша могла выстоять, если бы СССР не вступил в войну?

— Продлить сопротивление шанс был безусловно. Выстоять — вряд ли. Все-таки преимущество немцев было существенное. В боях против Германии поляки потеряли очень много — 66 300 человек убитыми, ранено было 133 700 человек.

Но немцы не определились заранее, что делать с Польшей [после победы]. То ли ликвидировать польское государство вообще, то ли там создавать какое-то марионеточное государство, зависимое от Германии, на оставшихся территориях. Возможно, не вступи СССР в войну, не вступи на территорию Польши, они бы ограничились тем, что создали какое-то марионеточное государство, вроде того, что потом было во Франции. Но это гадание чистой воды.

— Почему Англия и Франция не оказали реальную помощь Польше после нападения Германии, хотя и имели перед ней союзнические обязательства? В историографии их действия остались как «Странная война».

— Гитлер хоть и был авантюрист, но точно рассчитал, что Англия и Франция, если и ввяжутся в войну, то будут вести себя очень осторожно, потому что там слишком сильна была память о Первой мировой, в которую они вступили великими и могучими державами, и в теории эту войну выиграли, но на самом деле, проиграли — понесли гигантские потери и ослабели во многих отношениях.

В принципе у них была возможность оказать помощь Польше, перейдя в наступление на Германию. Но это означало бы очень большие жертвы. Надо понимать, что Франция — страна, население которой было почти в два раза меньше, чем население германского рейха (если считать с Австрией и с судетскими немцами). При очень низкой рождаемости Франция за годы Первой мировой войны потеряла около 1,3 миллиона человек. Франция просто не хотела новой мясорубки. У Великобритании в свою очередь не было сильной сухопутной армии.

Так что это был вопрос политической воли и готовности жертвовать человеческими жизнями. Речь бы шла как минимум о десятках тысяч погибших, даже если бы война закончилась победой. А воевать им нужно было за Польшу, за чужую страну. У нас часто забывают, что в 1914 году после того, как Германия объявила войну России, Франция в тот же день объявила мобилизацию в соответствии с союзническими обязательствами. Тогда Германия, воспользовавшись надуманным предлогом, объявила войну и ей. Понятно, что в тот момент это была уже формальность, война бы началась в любом случае, но тем не менее. Больше они такого не хотели.

Подписание советско-германского договора о дружбе и границе. 28 сентября 1939 года
Universal History Archive / UIG / REX / Vida Press

«Если Сталин и подыграл Гитлеру, его роль второстепенна»

— В современной России Польшу часто обвиняют в том, что она сама потворствовала гитлеровской агрессии, приняв участие в разделе Чехословакии, и тем самым несет свою долю ответственности за начало Второй мировой войны. Как вы оцениваете тогдашние действия правительства Польши?

— Как гнусность. Как их еще можно оценить? Когда началось раздербанивание Чехословакии, то Польша и Венгрия приняли в этом участие. Но это не есть, конечно, развязывание Второй мировой войны.

Но здесь я сделаю шаг назад, чтобы не рассуждать в парадигме, которая сидит в головах подавляющего большинства наших соотечественников, да и не только наших соотечественников. Начнем с того, что никто мировую войну не планировал, начиная с Гитлера. Это надо понимать. Он безумец, но не до такой степени, чтобы ввязаться в войну со всем миром, ибо исход ее был предопределен. Гитлер рассчитывал решить территориальные вопросы путем ряда молниеносных ударов, никак не затяжной войны.

Но инициатором войны против Польши, что де-факто стало началом мировой войны, был Гитлер, и тут тоже нет никаких сомнений. И когда возлагают равную ответственность на Германию и СССР за мировую войну — я бы не стал их уравнивать ни в коей мере. Другое дело, что в тогдашней ситуации Советский Союз, а если точнее, Сталин, сделал, со своей точки зрения, самый выгодный выбор. После того, как Гитлер вопреки всем своим обещаниям западным странам оккупировал Чехословакию, и стало очевидно, что следующий объект его агрессии — это Польша, СССР вдруг оказался очень важным, едва ли не ключевым игроком. Тогда [у Сталина] появилась возможность выбирать: поддержать Польшу и Великобританию с Францией, которые дали ей гарантии безопасности, или начать сотрудничество с Германией. Он выбрал, с его точки зрения, наиболее выгодное предложение. С моей точки зрения, жестоко просчитался.

— Потому что потом пришлось заплатить за это жизнями 26 миллионов собственных граждан?

— Совершенно верно. Объявлять подписание этого пакта триумфом советской дипломатии, как это делается некоторыми нашими деятелями сегодня, — это или совсем не понимать смысла происходящих исторических событий, или считать, что людям можно внушить все, что угодно.

Но если мы говорим об ответственности за Вторую мировую войну, то ее, конечно, несет нацистская Германия. Если Сталин и подыграл Гитлеру, то роль его второстепенна.

«Немцы смотрели на поляков как на недочеловеков, советская власть пыталась их советизировать»

— Какую политику вел СССР на присоединенных территориях?

— Прежде всего, до начала Великой Отечественной войны между Западной Украиной, Западной Белоруссией и остальной территорией СССР существовала внутренняя граница — чтобы советский человек не приехал в бедную часть бывшей Восточной Польши и не увидел нормальные магазины, массу церквей, землю без колхозов. Львиная доля церквей и соборов в предвоенном СССР находились на присоединенных территориях. Их не стали сразу рушить, чтобы не вызвать слишком уж острого недовольства у населения.

Но в остальном там шла советизация. Это, с одной стороны, демократизация власти. В каком плане демократизация? В прямом. Когда демос, то есть народ, принимает участие во власти. Конечно, народ «назначенный», но это были люди из народа, они получили должности вместо аристократов, буржуа и так далее.

С другой стороны, шла ликвидация рыночной экономики и, конечно, начались чистки. Перед вторжением в Польшу были созданы специальные мобильные группы НКВД, которые шли вслед за бойцами Украинского и Белорусского фронтов и устанавливали систему власти на местах. Были составлены списки, кого арестовывать: первыми — политических лидеров; религиозных иерархов почти не тронули.

Прошло четыре депортации так называемых «чуждых элементов», в значительной степени по этническому принципу, то есть поляков. Прежде всего это были «осадники» — ветераны Советско-польской войны, которым польское государство предоставило землю на этих территориях бывшей Российской Империи.

По существу, происходила революция, устроенная извне, Красной армией. То есть то же самое, что в России, но в ускоренном темпе. Сделали, правда, не все: скажем, коллективизации поначалу на этих территориях не было и колхозы не насаждали.

Крестьяне встречают красноармейцев недалеко от Гродно. 29 сентября 1939 года
Northcliffe Collection / ANL / REX / Vida Press
.

— Как реагировало местное население?

— Очень по-разному. По выражению Талейрана, революция — это тысячи новых вакансий. Кто-то поднялся на социальном лифте, занял административные и хозяйственные посты. Были люди, искренне верившие в идеи социализма, коммунизма. Еврейское население в значительной своей части поддержало советскую власть. Выбирая между нацистской Германией и Советским Союзом, понятно, что было [для них] меньшим злом. Потом четвертая депортация коснулась беженцев из западных и центральных районов Польши, и значительная часть из них были евреями.

Горько об этом говорить, но эта высылка спасла людей от уничтожения немцами в первые же недели после нападения на СССР. Мне как раз сейчас пришлось рецензировать книгу под названием «Убежище от Холокоста» — про польских евреев, которых выслали куда-то на север, на Урал, в Сибирь и так далее; в результате этой высылки они спаслись.

В целом, судя по сводкам НКВД, по некоторым партийным документам, население по большей части было все-таки недовольно. Недовольство было, прежде всего, связано с экономической ситуацией. Дефицит возник немедленно.

— Какой режим оккупации оказался для польских территорий тяжелее — советский или немецкий?

— Немцы смотрели на поляков (не говоря уже о евреях) как на недочеловеков. Что касается советской власти, то они пытались интегрировать население в советское общество, хотели сделать его советским. Конечно, действовали обычные механизмы социальной инженерии: репрессии, высылки, расстрелы — все это было. Но основную массу стремились советизировать.

Мне однажды пришлось участвовать в семинаре по книге Тимоти Снайдера «Кровавые земли» (Bloodlands) с участием самого автора и историков из разных стран, в том числе из Польши. Директор одного из польских музеев сказал: как можно уравнивать? Немцы уничтожили 6 миллионов поляков, а русские только 200 тысяч! Я не поручусь за цифру 200 тысяч, не занимался этими подсчетами, но то, что касается шести миллионов — это польские потери за годы Второй мировой войны, они вторые в Европе после Советского Союза. Из этих шести миллионов 3 миллиона — это польские евреи. Нацисты ставили своей целью даже не физическое уничтожение польского народа, а его исчезновение как нации.

— Как быть со знаменитой фразой Юзефа Бека, что с «с немцами поляки рискуют потерять свободу, а с русскими — душу»?

— Немцы проводили сознательно политику геноцида, уничтожали польскую интеллигенцию, уничтожали священников, потому что считали, что это и есть душа нации. Когда они захватили Львов, одним из первых расстреляли польских университетских профессоров, которые уже пережили советскую оккупацию. И это происходило по всей стране.

— Почему для польской национальной памяти настолько значимой точкой оказался Катынский расстрел, учитывая, что в эти годы страшные вещи творились со всей Польшей?

— Прежде всего, военнопленных убивать не принято. Тем более, не в ходе боевых действий. Кроме того, очень много людей просто взяли и убили без всяких видимых причин. Это же в общей сложности свыше 20 тысяч человек. Убили не потому, что они что-то сделали — просто было принято решение, что они вредные, и лучше их уничтожить. И большинство убитых были не кадровые военные, а те, кого призвали на службу, кто только проходил военную подготовку. Это, безусловно, одно из самых гнусных преступлений сталинизма.

Источник

Опубликовано 17.09.2021  17:07

Ненастоящая независимость: выжить в стране, где царит страх

Валентин Жданко

06 сентября 2021 г., 15:36

Этот страх словно бы разлит в воздухе, которым дышат сегодня белорусы. Он чувствуется чуть ли не в каждом разговоре — и со знакомым, и с малознакомым, и с совсем незнакомым человеком. Казалось бы, ещё вчера достаточно раскрепощённые и свободные люди очень быстро замкнулись, отгородились и практически замолчали. Вот на улице Минска репортёр с микрофоном пытается разговорить случайных прохожих. Ещё год назад это вовсе не было проблемой. Сегодня же, услышав «политический» вопрос (даже безобидный), почти каждый закрывает рот руками и панически отталкивает от себя микрофон.

***

Иначе и быть не может в стране, где можно сесть в тюрьму за неосторожно сказанное слово, за комментарий, оставленный в соцсетях, за «не тот» лайк под чьим-то постом. Этот страх порабощает, разъединяет, сковывает, отчуждает даже когда-то близких людей. Как с этим жить и как выжить?

Мы получили ненастоящую независимость и ненастоящую свободу

В эти дни, недели и месяцы исполняется 30 лет со времени многих значительных событий, происходивших в 1991 году на территории бывшего Советского Союза. После провала ГКЧП бывшие советские республики одна за другой провозглашали независимость. Развалилась некогда всемогущая КПСС. Практически все советские газеты мгновенно стали антисоветскими. Стало возможным говорить то, что думаешь, выбирать собственную власть, свободно выезжать за границу.

***

Это был эмоциональный и чрезвычайно волнующий момент в истории. Практически все восточноевропейские страны бывшего «социалистического лагеря» и бывшие советские республики переживали огромный национальный подъём — это было видно даже на расстоянии, ощущалось через экран телевизора. Сотни тысяч людей на улицах и площадях… Марши и «цепи солидарности» длиною в тысячу километров. Национальные флаги на каждом здании, в руках сотен тысяч людей. Народы, десятилетиями жившие в неволе, освобождались от страха и приветствовали наступление свободы. В Беларуси было иначе. Можно тешить себя иллюзиями и приукрашивать собственные воспоминания, но если трезво и бесстрастно попытаться взглянуть в лицо собственному прошлому, то перед глазами появится иное. Белорусы в большинстве молчали. И наблюдали за происходившим вокруг с недоверием и тревогой.

Помню, днем 19 и 20 августа 1991 года я много ходил по малолюдному центру Минска — проспекту Скорины, площади Ленина… Никаких митингов и пикетов, только людей заметно меньше обычного. До чиновников было не дозвониться — все вдруг оказались или в отпуске, или заболевшими.

Благодаря cвоему журналистскому удостоверению я зашёл в Дом правительства, в Верховный Совет. Там тоже было малолюдно и тихо. На лестнице попытался остановить вопросом про ГКЧП куда-то спешившего депутата Дмитрия Булахова… Он на ходу и очень осторожно ответил: «Надо думать… Не всё так однозначно… Комментарии будут позже». Потом, вечером и в последующие дни, когда стало известно, что Ельцин победил, что не будет арестов и чрезвычайного положения, на площади собиралось по нескольку сотен человек… Но всё это не шло ни в какое сравнение с тем, что происходило в те дни в Москве, Киеве, Вильнюсе, Тбилиси…

***

Дотошный и пунктуальный Сергей Наумчик, мой друг и коллега, как самый изощрённый летописец белорусской действительности начала и середины 90-х, несомненно, до мелочей описал чуть ли не каждый час и минуту тех дней. У меня нет ни малейшего сомнения в протокольной точности им написанного. Но если говорить о моих собственных впечатлениях очевидца и свидетеля того, что происходило тогда в Беларуси, то не покидает чувство, что Беларусь и белорусы просто молча плыли в общем потоке туда, куда его несло. Для подавляющего большинства тех сограждан, среди которых я жил и которых помню, это не стало моментом единения и общего счастья, которым могло и должно было быть, если бы эти люди ценили свободу и независимость, стремились к ним и боролись за них.

У нас на улицах не было сотен тысяч человек. Не было торжественных спусков старого флага и подъёма нового. Не было ощущения историчности происходившего. Как будто история делала крутой поворот где-то там, далеко, у соседей, а не у нас.

***

Те поющие, «бархатные» революции в соседних странах, были по сути ненасильственными и бескровными, оказались светлым и счастливым моментом для наций. Они людей объединили и закалили…

И даже противостояние с некогда грозными спецслужбами было там чаще всего немного опереточным, бутафорским, как бы ненастоящим. Милиционеры сложили свои щиты и дубинки, ещё вчера всесильные партийные бонзы прятались на дачах и в санаториях, власть сама падала спелым яблоком в руки толпы, опьянённой свободой. Практически все соседи Беларуси благополучно выскользнули из железных объятий империи в то ненадолго приоткрытое окно возможностей, открывшееся благодаря ослабшей хватке Москвы…

Мы всего этого не пережили. Не оценили. Не отстояли на площадях и в «цепях солидарности», взявшись за руки; не отпраздновали, не ощутили всей глубины и эпохальности великого момента освобождения от страха и несвободы. И взамен получили ненастоящую независимость и ненастоящую свободу. Всё вернулось спустя тридцать лет в ещё более страшных гротескных формах. То, что для других историческая судьба свела в несколько счастливых дней, для нас она растянула на долгие десятилетия, которые завершаются драмой массовых политических репрессий и тотального страха в обществе.

***

В ожидании, что за тобой придут люди в чёрном

Этот страх cловно бы выполз из потаенных уголков сознания, вернулся из полузабытых семейных воспоминаний. Это даже не наш страх, а продолжение ужасов, пережитых нашими родителями и дедами. Ведь для нас, рожденных в советской несвободе 50—70-х годов, ежедневного страха сталинской эпохи уже, по сути, не было. Вскормленные за железным занавесом, мы не знали другой жизни. Правила советской действительности воспринимались как норма. Советскому журналисту образца 1970—80-х годов не пришло бы в голову высмеивать выборы в Верховный Совет, на которых в бюллетене мог быть только один кандидат, назначавшийся сверху и побеждавший с результатом 99 процентов. Были темы, о которых не принято было писать: все это знали и воспринимали как данность. Обыватель, зачастую недовольный реалиями тяжёлой повседневной жизни, не додумался бы выйти на площадь с плакатом. Это было вне правил советской действительности. С раннего возраста нас приучали считать это нормой. Мы действительно не знали другой жизни.

***

Конечно, опыт предыдущих поколений существовал и пересказывался из уст в уста. Бабушка, а потом мама, до конца своих дней вспоминали, как в 1940 году кто-то из сельсоветчиков пригрозил вывезти их семью «к белым медведям» — за то, что дед служил в польской армии, что имели свою кузницу. Угрозы не были пустыми: за окнами в сторону местечка ежедневно проезжали телеги с семьями ссыльных. И все знали: те люди исчезали бесследно. Бабушка и пятеро маленьких детей уже даже завязали самое необходимое в узелки и жили в ожидании худшего. Каждый день они становились на колени перед иконами и молились. С ужасом воспринимали каждый неожиданный стук в дверь. И так многие месяцы. Жить с таким страхом явно было невыносимо. Но куда было деваться — с маленькими детьми, от своего земельного надела, который кормил; от родственников, которые помогали выжить без взятого на войну и пропавшего хозяина.

Эти рассказы в моём детстве я постоянно слышал от бабушки и мамы — та угроза, без сомнения, стала для них одним из самых ужасных жизненных переживаний. Но в детском воображении это воспринималось скорее как седая старина, оставшаяся в истории, которая не может случиться со мной сейчас, в наше новое время, когда ночами уже не приезжали воронки и не забирали бесследно людей. Это был как бы чужой страх, оставшийся в истории, в чужой жизни. Но настал день, когда люди в чёрном постучали и в мои двери.

***

Как зловеще и драматично сегодня звучат строки Осипа Мандельштама, написанные 90 лет назад:

Я на лестнице чёрной живу, и в висок

Ударяет мне вырванный с мясом звонок,

И всю ночь напролёт жду гостей дорогих,

Шевеля кандалами цепочек дверных.

Сегодня кажется невероятным, но это стихотворение (хотя и подправленное) звучало в Советском Союзе в форме песни, исполненной Пугачевой ещё в конце 70-х — в то время, когда вроде бы свирепствовала советская цензура. Тогда это воспринималось, наверне, как фронда, а не как отсылка к реалиям не очень светлой, но уже и не кровавой брежневской действительности, в которой Сталина и политические репрессии не принято было вспоминать.

***

В сегодняшней Беларуси эти строки звучат и воспринимаются совсем иначе. Именно они — первое, что мне пришло в голову, когда 16 июля этого года я увидел вырванный «с мясом» звонок и двери минского офиса «Радыё Свабода» — места работы моего и моих коллег. Образы, казавшиеся давно исчезнувшими, вторглись в нашу повседневную жизнь в своем изначальном, приземлённом, неметафорическом смысле. (Интересно, имя Мандельштама из университетского курса русской литературы ещё не вычеркнуто? И сколько суток ареста получит студент, который посмеет процитировать такие, например, строки Мандельштама?

Как подкову, куёт за указом указ —

Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.

Что ни казнь у него — то малина

И широкая грудь осетина.)

Страх — последнее, что скрепляет этот режим и не даёт ему развалиться.

«Не бойтесь!», — призывал когда-то в конце 1970-х годов своих угнетённых коммунистическим режимом соотечественников великий сын польского народа, Папа Иоанн Павел II. Этот призыв прозвучал в очень мрачное для поляков время, когда почти не было надежды на победу правды и справедливости, когда коммунистические режимы на всей территории от Балтики до Балкан выглядели незыблемыми и монолитными. И прошло более десяти лет, прежде чем там произошли изменения.

Точно так же сегодняшняя тьма, опустившаяся на Беларусь и сковавшая общество страхом и отчаянием, дает очень мало надежды на скорые перемены.

***

Нет сомнений в том, что он — знающий всё лучше всех, — заковав руки в наручники и подгоняя полицейской дубинкой, будет силой тянуть 9-миллионный народ в те 70-е годы, которые, вероятно, кажутся ему благословенными, комфортными и счастливыми. Где все единодушно «голосовали» за действующую власть. Где нет газет и телепередач, позволяющих себе усомниться в безгрешности и вечности режима… Где по телевидению каждый выпуск новостей — о гениальности вождя, его беспрестанных успехах и достижениях, а также о загнивании Запада и «муках» тех, кто там живет..

Вполне допускаю, что он сам искренне верит в то, что в этом и есть гармония сосуществования человека и государства, и всё это — благо для общества. А неблагодарное население просто не хочет этого понимать. И единственный способ сделать этих неразумных людей счастливыми — тотальный всепроникающий страх… Без страха людей в такую систему не затащить. Он хорошо запомнил: Горбачёв освободил людей от страха — и вся советская авторитарная система без этого стержня мгновенно развалилась. Страх сковывает волю, парализует способность сопротивляться и позволяет тащить безвольное существо куда угодно. И тогда можно железным кулаком загнать людей назад в «счастливое» советское прошлое — такое, каким он его помнит и по которому ностальгирует.

Источник

Перевод с белорусского: belisrael.info

От ред. belisrael. Суждения автора спорны, и мы будем рады, если наши читатели, особенно принимавшие активное участие в событиях конца 1980-х — начала 1990-х гг., выскажутся об атмосфере тех памятных лет. Страх, действительно густо присутствующий в жизни современной Беларуси, к счастью, не мешает многим её жителям общаться с нами. Надеемся, не будет мешать и дальше.

Опубликовано 08.09.2021  13:12

В. Рубинчик. Еврейское и рядом (2)

Доброй всем субботки! Оказывается, проект «Штетлфест» не (совсем) завершился 18 июля. В середине июля активисты – но в первую голову активистки – рванули из Борисова и Минска на запад Беларуси, а отчитались только на днях. Запись от 27.07.2021 из их официального пейсбука, в сокращении и переводе с белорусского:

Пятый день экспедиции частично прошёл в дороге из Новогрудка в Подороск. Движение было внезапно остановлено, когда выяснилось, что в Деречине есть еврейское кладбище. Во время экспедиции всегда так получалось, что еврейская тема сама нас находила. Удивительно, а факт!

В Новогрудке смотрели фильм Тамары Вершицкой о новогрудском гетто и партизанском отряде братьев Бельских. Кстати, он ещё нигде не выложен, это был закрытый показ специально для команды #Штэтлфэст – чистейший эксклюзив!

В Деречине заглянули на старое еврейское кладбище. Все почувствовали большую разницу в сравнении с зембинским, которое «прячется» в траве по пояс.

Исследовали местность перед изабелинским костёлом, где планируем провести «Штетлфест». Если всё будет хорошо, здесь будут расставлены возы, заработают продавцы, развернётся небольшая ярмарка. Рядом мы установим площадку для музыкантов и, возможно, будет кукольный театр.

Из впечатлений участников: «Вкусно поев, поехали в Изабелин. Там находится синагога, которая в советские времена была баром, куда не сразу удалось попасть, т.к. сейчас она законсервирована. Но мы упёртые: один из участников экспедиции, рискуя жизнью, залез на балкончик, просто подтянувшись на руках. “Я так не могу, дождусь леcтницы” – сразу заявила пиарщица, напуганная перспективой лезть на почти три метра вверх».

Хорошо то, что делается с юмором. Да уж, судя по фото, немногих в душном, коронавирусном, репрессивном июле 2021 г. соблазнила белорусско-еврейская экспедиция. Непросто будет в Изабелине Волковысского района Гродненской области (в деревне менее 700 жителей) организовать нечто масштабное, духоподъёмное… С другой стороны, всё начинается с малого. Это ведь первая попытка забацать «народную» альтернативу пышному «Клезмерфесту», который после смерти своего главного спонсора, Юрия Зиссера (1960–2020), похоже, так и не встал на ноги.

Во время борисовской встречи, о которой рассказывал здесь, имел место небольшой приятельский спор, касавшийся Дины Харик (1913–2003; иногда в качестве года рождения называют 1911, но я опираюсь на то, что видел в её паспорте). Насколько на её поведение 1990-х повлияло пережитое в тюрьмах, лагерях и ссылке (1937–1956)? Художник Андрей Дубинин полагал, что весьма повлияло, я не был столь категоричен. Но, раз вопрос возник, процитирую свой текст 2015 г., и тоже в переводе с белорусского:

Несколько лет, с осени 1993 г. до весны 2001 г., довелось работать рядом с Диной Звуловной Харик, вдовой знаменитого поэта. Встречался с ней и после закрытия библиотеки Минского объединения еврейской культуры, которой Д. З. заведовала свыше 10 лет. Хотел бы ещё раз опровергнуть миф, в своё время распространённый борзописцем Л-ным на newswe.com: «Мы очень просили Дину Харик рассказать о Поэте, но она только спрашивала: “Зачем? Кому это надо? Кого это может интересовать?”… Память о большом еврейском поэте принадлежала только ей… И мы не могли ни в чём упрекнуть эту женщину, которая ходила по нашему городу отрешенная от всего, но с высоко поднятой головой, как тень страшного прошлого».

В лучшем случае американский корреспондент «Народной воли» Дину Харик с кем-то перепутал, в худшем – просто соврал о своём с ней знакомстве. Не ходила она по городу, как тень прошлого – такое более уместно сказать о каких-нибудь палачах сталинской эпохи. Всегда живо интересовалась событиями вокруг и рассказывала всем более или менее близким людям о прошлом. «Сколько я перЕжила!» – слова эти до сих пор звучат в моей голове.

Зёрнышко правды в писанине Л-на всё же имелось – Дина Звуловна не была лишена некоторых милых чудачеств. Угощала чуть ли не всех посетителей библиотеки яблоками или булочками, а если кто-то отказывался, настаивала: «Берите, сегодня день рождения моего маленького…» (после ареста 1937 г. двоих сыновей у неё отнял НКВД; они, скорее всего, погибли в детском доме в войну). Тех, кто поднимался с ней по лестнице, учила, как надо ходить: сначала поставить на ступеньку одну ногу, затем на ту же ступеньку – другую, отдохнуть… Не раз сообщала мне несчастливые даты месяца – 3-е, 13-е и 20-е. Иногда говорила и о том, как в казахстанской ссылке 1950-х годов её водили к старой гадалке, напророчившей Дине, что та перед смертью выйдет замуж за большого человека… В конце 90-х Дина Звуловна с наивной гордостью рассказывала об этом на телекамеру… И спустя 40 лет после освобождения она побаивалась соглядатаев – рвала на мелкие клочки свои черновики и конверты, приходившие ей из-за границы. Ещё запомнился её отзыв о классике еврейской литературы Мойше Кульбаке, в 1930-х жившем в Минске: «Хороший писатель, но не хотел заниматься общественной работой» (видимо, со слов Изи Харика).

Один из последних снимков с Диной Харик (ноябрь 2001 г., у неё дома на ул. Городской Вал). Отмечали день её рожденья. Слева – Света Козлова, несколько позже получившая фамилию Рубинчик

Дарственная надпись на книге Изи Харика, изданной к 100-летию поэта после ряда ходатайств Дины Звуловны

Всем желающим и не только желающим, даже дежурному милиционеру, вдова поэта предлагала читать свои воспоминания о Харике «Его светлый образ», ради чего бесконечно множила их на ксероксе [до середины 1990-х, когда услуги ксерокопии были в Минске малодоступны, просила перепечатывать на пишущей машинке]. Покупала на свою пенсию книги для библиотеки – только бы люди приходили. Впрочем, последнее уже не совсем чудачество.

Думаю, встретился с Диной Харик я не случайно, хоть и по мелкому поводу (осенью 1993 г. захотелось узнать, не родственник ли поэту Григорий Харик, артист музкомедии). Ей нужна была моя помощь в библиотеке, а иногда и дома, и на Восточном кладбище, куда мы ездили прибирать могилу её старшей сестры Дани Матлиной, умершей в 1960-х, мне – её человеческое тепло. У меня не осталось впечатления, что сталинское время фатально искорёжило душу и поведение Дины Харик: так, после 1956 г. она адаптировалась к новой жизни (работала же в детском саду), умела дружить с людьми, доверять им (иногда, пожалуй, и чрезмерно). Была надломленной, но не сломленной.

Что касается борзописца, умершего лет пять назад… Как-то не везло «Народной воле» с корреспондентами, писавшими о еврейских и околоеврейских делах. Нашёл в своём архиве копию заметки 1998 г. другого, более молодого автора, который в 2002 г. и в моей газете «Анахну кан» засветился, бывал у меня на съёмной квартире (где Сергей Носов сейчас, не знаю и знать особо не хочу).

23 года назад не придал я значения словам о Дине Харик «до сих пор живёт здесь в нищете, и никому нет до неё никакого дела» – даже, помню, слегка порадовался, что её отметил «сам» Александр Розенбаум… А ведь чушь полная, с чужих слов сказанная – Носов ещё и по-журналистски заострил слова певца. И не в нищете она жила, хотя после президентского указа 1995 г. у неё, как и у всех репрессированных при Сталине, отняли льготы по оплате коммунальных услуг, и поддерживали её очень многие. Организация «Хесед Рахамим» нередко выдавала продуктовые посылки (я сам доставлял их от станции метро «Восток»). Опекали её посетители библиотеки, такие как Яков Ручаевский (уехал в США), его друг и коллега c завода холодильников Александр Соркин, глава ассоциации бывших узников гетто, врач Феликс Липский, реставратор Александр Астраух, а на каком-то этапе и его тёзка, мой ровесник Элентух. Переплетала книги бесплатно или «за яблочко» Элла Шапиро – не ради МОЕКа, а чтобы порадовать Дину Звуловну. Много хорошего делал для Дины Харик её сосед по лестничной клетке Олег Дулин; она жила в 123-й квартире, а он, кажется, в 122-й.

По-своему ценил Дину Звуловну и «президент всех белорусских евреев» Леонид Левин (1936–2014). При мне беседовал с ней в библиотеке (1994 г.) и упомянул о «жене поэта Изи Харика» в своём докладе (1995 г.)

Из газеты «Авив», № 1, октябрь 1995 г.

Хорош очерк Евсея Цейтлина о встрече с Диной Харик летом 1991 г. Примерно такой, как в очерке, Дина Звуловна оставалась и в следующее десятилетие – лишь после закрытия библиотеки весной 2001 г. загрустила, а в конце 2002 г., за полгода до смерти, явно сдала.

***

Конспирологические изыскания «СБ», которые мне выпало изобличать в прошлый раз, не остались незамеченными за кордоном. О них написали издания Израиля («Haaretz», «Детали»), дал свой комментарий историк, д-р Александр Фридман из Германии. Конечно, можно было копнуть глубже…

***

Странную позицию в связи с визитом Светланы Тихановской в США (она посетила, в частности, Американский еврейский комитет) занял представитель этого самого «правозащитного» комитета Сэм Клигер. Как-то не верится, что АЕК «очень беспокоит судьба политзаключенных и тех, кто, по нашей информации, подвергается пыткам». При этом «мы не вмешиваемся во внутренние дела и внутреннюю политику страны» (т. е. Беларуси). Сказав «а» – заявив о наличии политзаключённых и пыток – невозможно не осудить политику, что привела к такому положению, иначе «беспокойство» будет банальным сотрясением воздуха.

Между тем режим бьёт уже и по «своим» – на несколько суток за решётку отправился Игаэль Иегуди, лукашист со стажем, лет 10 назад вернувшийся в Беларусь из Израиля (до алии в Минске 1970-х звался Константин Лук). «Игаэля Львовича» активно цитировали на БТ, в той же «СБ», но 27.07.2021 «силовикам» не понравилась футболка Иегуди с надписью «Против насильственной вакцинации», и… пожалте к судье Татьяне Шотик. Что ж, как бывший сиделец сочувствую сидельцу нынешнему, хоть он и «наезжал» на меня. Может, поумнел или поумнеет.

Ещё одна майка на борце с «коронабесием»

Загадочные дела творятся в Музее истории и культуры евреев Беларуси, что при минском еврейском общинном доме на ул. В. Хоружей, 28. Судя по сайтам самого музея, СБЕООО и «Авива», всё вроде бы в норме, а на поверку выясняется, что директорка Юлия Миколуцкая и её заместитель Тимур Борисевич не работают в музее с марта с. г. Эти моложавые ребята с усердием неофитов трудились полтора года, и причина их увольнений неясна. О новых руководителях музея мне (и Юлии) ничего не известно, но свято место пусто не бывает. Возможно, когда вы читаете эти строки, на должность директора уже подбирается очередной выпускник химфака… или внеочередной БРСМовец.

Вольф Рубинчик, г. Минск

30.07.2021

wrubinchyk[at]gmail.com

Опубликовано 31.07.2021  00:18