Tag Archives: Великая Отечественная война

22 июня 1941 года в Калинковичах

В начале 40-х годов прошлого века Калинковичи были уже крупным транспортным узлом и заметным населенным пунктом на политической карте БССР. За предвоенные годы город существенно вырос и обновился. Торговую площадь перенесли из центра на расположенный между бывшим местечком и железнодорожной станцией песчаный пустырь с неофициальным названием «Злодеевка» (ныне площадь Ленина). На южной окраине города (нынешняя ул. Дачная) из бревен разобранных казарм бывшего артиллерийского склада возвели несколько зданий районной больницы. На месте нынешней площадки у Свято-Казанского храма появились большие деревянные здания «Нардома» (РДК) и пожарной части,  на месте современного  дома № 31 по ул. Советской – почты и телеграфа. В конце 30-х годов построили более широкий и прочный деревянный мост через речку Кавню, а рядом с ним небольшое кирпичное здание городской электростанции. В это же время появились капитальные каменные здания «Сталинской» городской и железнодорожной школ, городской бани с артезианской скважиной при ней. А вот украшавшая Калинковичи почти столетие  пятикупольная церковь Св. Николая Чудотворца была в 1930 году закрыта, также как и местная синагога, приходы ликвидированы. В здании церкви вначале размещался клуб калинковичского колхоза «Чырвоны Араты», а с 1939 года – районное отделение Госбанка. Деревянное здание бывшей синагоги в начале ул. Калинина отдали под горисполком. Чуть юго-восточнее от здания нынешнего калинковичского железнодорожного вокзала стоял его скромный деревянный предшественник, выкрашенный в желтый цвет. Еще в ста метрах западнее находилось деревянное  здание железнодорожного клуба, а за ним был парк при станции. Старожилы помнят, что это был не просто парк, а красивый сад с кегельбаном, беседками, волейбольной площадкой и большим летним залом, где по выходным дням проводились танцы под оркестр.

19 января 1941 г. вышел первый номер районной газеты «За большевистские темпы» (ныне «Калінкавіцкія навіны»). Накануне войны в Калинковичах функционировали больше двадцати различных предприятий и учреждений, в том числе: отделение Госбанка, машинно-тракторная станция (обслуживала 54 окрестных колхоза, имела 60 тракторов), авторемонтные мастерские, областная контора «Заготзерно», районная контора «Заготживсырье», «Райзаг», «Текстильсбыт», райпромкомбинат, лесокомбинат, лесхоз, птицекомбинат, утилькомбинат, мелькомбинат, грибная база, яйцебаза, хлебопекарня, производственные артели «Красный химик», «Большевик», «Красный корзинщик», «Ясень», «Новый путь»,  «Ударник»,  «Зорька»,  «3-я пятилетка», «Энерготруд», «Прогресс» и другие.  В городе проживало около 7,7 тысяч человек населения (без учета личного состава военного училища и подразделений, расквартированных в военном городке). Терроризировавшие людей ночные аресты «врагов народа» к этому времени поутихли, а с отменой карточек на хлеб и появлением в магазинах кое-каких промтоваров жизнь стала полегче. Первый летний месяц в том году выдался солнечным и теплым. Афиши сообщали, что в воскресенье 22 июня в железнодорожном клубе будет демонстрироваться кинокомедия «Веселые ребята», в городском «Нардоме» – еще более популярная «Волга-Волга», а в областном центре Мозыре должен был состояться большой концерт заезжей труппы лилипутов.

Субботним вечером 21 июня в родной дом на улице Липневской приехал 29-летний корреспондент областной газеты «Бальшавiк Палесся» Дмитрий Сергиевич. Да еще привез с собой из редакции завтрашний, еще не поступавший в продажу и подписчикам воскресный номер. Вся семья (мать Ульяна Васильевна, сестры Надежда и Валентина, младший Николай, только что закончивший школу) и интересом читали газету, где на первой странице была статья Дмитрия «На канале Нетечь». Несколько дней назад редакция направила его в Калинковичи описать ход работ по спрямлению, углублению и расширению протекающей через город речушки Кавни. О мирном труде на родной земле рассказывал этот репортаж. «…Канал «Нетечь», который протекает через город – единственный водоприемник на болотах Калинковичского сельсовета. Узкие полоски воды, обрываясь то там, то сям, только напоминают о прежней трассе канала. В основном же, почти на всем своем протяжении он сравнялся с окружающими его болотами, зарос камышом, кустарником, затянулся илом. И вот за реконструкцию этого водоприемника, которая даст возможность осушить более 500 гектаров да называемого «Стараго болота», взялись 9 колхозов района. Почти ежедневно на всей трассе канала работает 200-250 колхозников и колхозниц.

– Лучше бы копали новый канал – говорит Губарев Иван. Очень много тут грязи. Но мы устроим и этот. Сделаем канал образцовый, чтобы вода в нем журчала, как в речке, чтобы наш районный центр имел, наконец, свою водную магистраль».

Эта газета, уже отпечатанная, так и не дойдет до читателя, вместо нее по области будет распространен спешно отпечатанный на одном листе спецвыпуск с сообщением, что 22 июня в 4 часа 30 минут немецкие войска вторглись на территорию СССР. Началась Великая Отечественная война. В эти предрассветные часы калинковичане, как и миллионы других мирных граждан, об этом еще не знали. Выходной день они собирались посвятить домашним делам, поработать на приусадебном участке, сходить в гости, сводить детей в парк или в кино. Но черные раструбы громкоговорителей в центре города и на железнодорожной станции, домашние репродукторы уже с утра начали периодически прерывать обычные радиопередачи сообщениями, что в полдень будет передано важное правительственное сообщение.

Годы спустя поэт-фронтовик К. Симонов напишет свои знаменитые строки:

Тот самый длинный день в году

С его безоблачной погодой

Нам выдал общую беду

На всех, на все четыре года.

Она такой вдавила след

И стольких наземь положила,

Что двадцать лет и тридцать лет

Живым не верится, что живы…

Оповещенный о предстоящих важных известиях дежурным по райкому партии его 1-й секретарь 33-хлетний И.Л. Шульман  распорядился собрать к 12.00 в «Нардоме» партийно-хозяйственный актив. Главной повесткой дня было обсуждение итогов весенних сельхозработ. Но вышло иначе. В далекой Москве в 12.05 заместитель председателя советского правительства В. Молотов вышел из кабинета И. Сталина и направился на Центральный телеграф, откуда в 12.15 выступил по всесоюзному радио с обращением к советскому народу. «…Сегодня в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбёжке со своих самолётов наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причём убито и ранено более двухсот человек. Налеты вражеских самолётов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории… Уже после совершившегося нападения германский посол в Москве Шуленбург в 5 часов 30 минут утра сделал мне, как народному комиссару иностранных дел, заявление от имени своего правительства о том, что германское правительство решило выступить с войной против СССР в связи с сосредоточением частей Красной Армии у восточной германской границы. В ответ на это мною от имени советского правительства было заявлено, что до последней минуты германское правительство не предъявляло никаких претензий к советскому правительству, что Германия совершила нападение на СССР, несмотря на миролюбивую позицию Советского Союза, и что тем самым фашистская Германия является нападающей стороной… Теперь, когда нападение на Советский Союз уже совершилось, советским правительством дан нашим войскам приказ — отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска с территории нашей Родины… Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».

Московские радиопозывные отменили для собравшихся в «Нардоме» заготовленную повестку дня. Выступление В. Молотова все слушали в глубоком молчании. После его завершения секретарь райкома встал из-за покрытого кумачом стола президиума:

– Значит так, товарищи… Наша Красная армия воюет с врагом вот уже девятый час, и об итогах сева нам сейчас толковать не ко времени. По плану первоочередных на случай войны мероприятий военкомат и военное училище сегодня же развернут сборные и приемо-сдаточные пункты для всеобщей мобилизации. Сейчас все идем к людям, на предприятия, в учреждения и колхозы. Главные задачи, что стоят сегодня перед коммунистами района – разъяснить народу всю глубину опасности, нависшей над Родиной, и обеспечить быструю мобилизацию призывных возрастов и приписанного к армии транспорта!

В центре города, возле радиоузла по улице Советской (ныне тут гастроном «Юбилейный») собрались толпа слушателей. После окончания передачи часть разошлась, некоторые, разбившись на группки, начали обсуждать нежданную беду. Несколько человек обступили Янкеля Гальперина, комиссованного из армии, но еще одетого в гимнастерку без знаков различия. Он совсем недавно вернулся из Крыма, где поправлял здоровье после тяжелого ранения на финской войне в марте пошлого года. Еще не служившая зеленая молодежь интересовалась у фронтовика, за сколько дней Красная Армия дойдет до Берлина. Кто уже отслужил, спрашивали, много ли у фашистов самолетов и танков, доводилось ли видеть на войне их новую технику? Были тут 33-летний сапожник из пошивочной артели Борис Комиссарчик, его двоюродный брат рабочий мебельной артели «Энерготруд» 25-летний Самуил Комиссарчик, 40-летний рабочий калинковичской МТС Иван Манько, 30-летний санитар районной больницы Григорий Дроник, 35-летний телеграфист районного узла связи Петр Мурашко, 26-летний техник областной конторы «Заготзерно» Василий Приходько, 45-летний работник райисполкома, офицер запаса Николай Тосов и молодежь: 20-летние подруги Валентина Лобанова и Нина Заренок, 16-летний Евгений Бухаревич.

В небольшом комиссионном магазине у речки (калинковичане именовали его «американка») выступление по приемнику слушали 27-летний председатель правления конторы «Заготлен» Вольф Зарецкий, 38-летний бухгалтер райпромкомбината Евсей Воскобойник и еще несколько заглянувших сюда покупателей. Московские позывные и голос из репродуктора разом остановил всю торговлю и движение на колхозном рынке. Большинство запрудивших базарную площадь продавцов и покупателей приехали сюда ранним утром из прилегавших деревень. Вот телега 55-летнего колхозника из Ситни Янкеля Хайкмана. На ней, кроме самого возницы, его жена Брайна и дети – 20-летняя Софья, 15-летний Залман, 12-летний Нохим и 8-летний Пейсах. А рядом повозка лесника из Ужинца 50-летнего Эрнста Кетнера с семейством: жена Мария и дети – 14-летний Петр, 12-летний Владимир и 7-летний Николай. В самом начале 20 века немецкий лесовод Август Кетнер со своей семьей приехал на белорусское Полесье заниматься заготовкой пиломатериалов для Германии. Накануне 1-й мировой войны все немецкие специалисты засобирались обратно, но взрослый уже к тому времени Эрнст решил остаться, полюбил девушку из Ужинца Марию Ярош. Жили они в добром согласии, растили дочь и четырех сыновей и как раз в июне 1941 года отправили самого старшего, Ивана, на службу в Красную Армию.

У клуба железнодорожников и возле летнего павильона в парке, где были установлены громкоговорители, тоже собрались десятки людей. Вот слесари калинковичского депо 40-летний Василий Бичан с улицы Войкова и 30-летний Борис Тавтын с улицы Подольской, 25-летний машинист паровоза Василий Луцко со своим ровесником и соседом Василием Линниковым. Рядом неразлучные друзья 18-летние Виктор Булашевич, Михаил Харлан, Константин Толарай и его 15-летний брат Валентин. Тут же Володя Акулин с Аллеи Маркса и Павел Бритченко с улицы Войкова. А еще в этой толпе у репродуктора были два стройных молодых офицера в авиационной форме, приехавшие в отпуск к родителям на улицу Липневскую, друзья и одноклассники Дмитрия Сергиевича – Василий Самитов и Георгий Субач.

Виктор Булашевич

В своих воспоминаниях, написанных в 1995 году, В.И. Булашевич расскажет: «22 июня 1941 года в 12 часов по радио объявили, что немецкие войска вторглись на нашу территорию и по всему фронту начали наступление  вглубь нашей страны. В 6 часов утра бомбили Севастополь, Киев. Все это было так неожиданно и трудно было представить, что кончилась мирная жизнь. Это был последний день мирной жизни. Трудно было представить, как будут дальше развиваться  события. Все последующие дни организации продолжали работать и готовились к войне. По радио каждый день по несколько раз передавали сводки Совинформбюро».

Николай Киселюк

Есть еще воспоминания о том июньском дне, они принадлежат ветерану войны и труда Николаю Яковлевичу Киселюку (1922-2021). «…За несколько дней до начала войны я по просьбе матери приехал в Калинковичи, чтобы помочь ей по хозяйству. Помню, это были солнечные и очень теплые дни, настоящее лето. Утром 22-го июня я с утра занимался на приусадебном участке, а к полудню решил сходить в железнодорожный парк, где собиралась молодежь, чтобы встретится с друзьями. Сейчас от этого парка не осталось и следа, а до войны он был ухоженный и красивый. Но отдыха не получилось: мне сказали, что только что выступал по радио Молотов, объявил о начале войны с Германией. С этой тяжелой вестью я и вернулся домой».

 

Файка Гомон                                              Сарра Гутман

В своих домах на улице Калинина правительственное сообщение из Москвы слушали 26-летний  рабочий Ф.Г. Гомон и 38-летняя врач калинковичской больницы С.И. Гутман. Файка Гиршевич уйдет на фронт танкистом в начале 1944 года, за выдающуюся отвагу будет награжден орденами Славы 2-й и 3-й степеней, орденом Отечественной войны 2 степени, несколькими боевыми медалями. После войны работал в службе снабжения калинковичского промкомбината, ушел из жизни в 1998 году. Сарра Иосифовна прошла всю войну, была на фронте врачом полевого госпиталя в чине капитана медслужбы, награждена орденом Красного знамени и несколькими медалями. После войны много лет возглавляла Калинковичскую районную больницу, скончалась в 1973 году.

Около полуночи в радионовостях появилась первая фронтовая сводка Главного Командования Красной Армии, в которой говорилось, что после ожесточённых боев противник был отбит с большими потерями, сообщалось о 65 сбитых самолетах противника. Молодежь бурно радовалась и переживала, что не успеет на фронт добить фашистов, старшее поколение, помнившее 1-ю мировую, предвидело тяжелые времена. Люди еще в полной мере не поняли, не осознали происходящего. Скоро они станут героями и жертвами этой невиданной в истории по размаху и ожесточению войны, станут убитыми и ранеными, солдатами, партизанами, военнопленными, беженцами, инвалидами, сиротами. А выжившие станут впоследствии победителями и ветеранами Великой Отечественной войны.

Дмитрий Сергиевич

Д.Г. Сергиевич (он же Змитро Виталин) начал войну сержантом, связистом в  1015-м стрелковом  полку в январе 1942 года, а закончил ее в мае 1945-го лейтенантом, корреспондентом фронтовой газеты 285-й стрелковой дивизии. Был ранен, имел боевые награды. После войны продолжил военную службу, уволился в запас в звании майора. Стал известным военным прозаиком, автором многих книг и лауреатом литературных премий. Скончался в Одессе в 2004 году. Его младший брат Н.Г. Сергиевич прошел всю войну сержантом стрелкового полка, был ранен и награжден за храбрость. После победы вернулся в родные Калинковичи, до выхода на пенсию работал прорабом в ПМК-101, умер в 1998 году.

И.Л. Шульман руководил Калинковичским райкомом партии до самой эвакуации города, затем в чине майора служил заместителем командира медсанбата на Брянском фронте, а потом замполитом 151-го стрелкового полка 18-й армии. (На этой должности его непосредственным начальником был полковник Л.И. Брежнев, впоследствии Генеральный секретарь ЦК КПСС). Демобилизовался в 1945 году, работал в Мозыре в Полесском облисполкоме до 1954 года, дальнейшая судьба неизвестна. Б.М. Зарецкий ушел на фронт через три дня после начала войны, в мае 1942 года получил тяжелое ранение, был комиссован из армии. После освобождения Калинковичей вернулся в свой дом в переулке Пролетарский, и до смерти в 1960 году работал в той же сапожной артели. С.З. Комиссарчик тоже уйдет с этой колонной мобилизованных, на фронте станет связистом, в июле 1944 после ранения будет демобилизован, вернется в Калинковичи в свой дом на Аллее Маркса, и до  смерти в 1952 году будет трудиться в той же мебельной артели «Энерготруд». И.И. Манько уйдет на фронт в конце июня и погибнет в октябре того же года, защищая Москву. Санитар 448-го стрелкового полка Г.Т. Дроник пройдет от Сталинграда почти до Берлина, вынесет с поля боя множество раненых, но сам погибнет от вражеской пули всего за две недели до окончания войны.  П.И. Мурашко сложит свою голову в бою 10 августа 1942 года, будет похоронен товарищами у д. Галахово Ржевского района Калининской области. Младший лейтенант В.А. Приходько осенью попадет в немецкий плен, где и умрет от голода месяц спустя. Командир кавалерийского эскадрона старший лейтенант Н.П. Тосов после нескольких месяцев беспрерывных боев будет тяжело ранен и умрет от ран в госпитале в г. Кирсанов Тамбовской области.

Недавняя школьница В.И. Лобанова в 1942 году станет калинковичской подпольщицей, затем партизанкой в отряде им. Котовского 99-й калинковичской партизанской бригады. После войны некоторое время будет работать санитаркой в местной железнодорожной  больнице, выйдет замуж за фронтовика В.И. Кучерова. С 1960 года до выхода на пенсию работала старшей горничной в городской гостинице. Н.А. Заренок, еще до войны работавшая в санчасти Калинковичского военного городка, станет медсестрой во 2-й Калинковичской партизанской бригаде. После войны выйдет замуж за М.Л. Кострова, до выхода на пенсию проработает на Калинковичском заводе бытовой химии, скончается в 1999 году. Юный сержант, наводчик орудия 759-го противотанкового артиллерийского полка Е.В. Бухаревич с войны на свою улицу Загороднюю уже не вернется, погибнет в бою 14 сентября 1944 года у безвестного хутора в Баусском уезде Латвии. В.Я. Зарецкий тоже уйдет на фронт в первые военные дни, станет старшиной в стрелковом полку, получит два осколочных ранения, но выживет. Вернувшись в Калинковичи, возглавит колхоз им. Сталина, затем Калинковичский райпотребсоюз, уйдет из жизни в 1987 году. Красноармеец Е.Д. Воскобойник в октябре 1941 года пропал на фронте без вести, как и многие другие его земляки. Я.З. Хайкман вместе с другими мобилизованными из Ситни уже в конце июня отправится на фронт и тоже пропадет там где-то безвестно. Погибнет и вся его семья. 24 сентября 1941 года Брайну Хайтман и ее четырех детей, в числе нескольких сотен человек не успевшего эвакуироваться еврейского населения фашисты расстреляют и бросят их тела в ров у калинковичского железнодорожного переезда.

Во время оккупации немцы назначили Э. Кетнера старостой в Ужинце. Но он не стал предателем, наоборот, активно содействовал партизанам. В начале 1943 года по доносу одного из полицейских всю семью Кетнеров (за исключение взрослой дочери, которая вышла замуж и жила в другой местности) арестовали, отвезли в мозырскую тюрьму и там расстреляли. Иван Кетнер прошел всю войну в составе 293-го гаубичного артиллерийского полка, был ранен, имел боевые награды. После гибели своей семьи в Ужинце не остался, переехал в райцентр и до выхода на пенсию работал фельдъегерем спецсвязи в Калинковичском РУС. Умер в 1997 году.

Паровозный машинист В.И. Луцко, как имевший «бронь», находился в тылу, но в марте 1944 года добился перевода на фронт в железнодорожные войска. После окончания войны вернулся в свой дом на Аллее Маркса, вновь работал машинистом, умер в 1955 году. Его товарищ В.Г. Линников с войны не вернулся, пропал без вести 26 октября 1944 года где-то в Польше. В.А. Акулин погиб в бою 25 января 1942 года у железнодорожной станции Подгостье Мглинского района Ленинградской области. В.П. Бичан будет тяжело ранен на фронте и скончается от ран 5 октября 1943 года в медсанбате в пос. Рясно Оршанского района Могилевской области. Двадцатилетний И.П. Бритченко после соединения калинковичских партизан с частями Красной армии станет рядовым стрелкового полка, но провоюет недолго, погибнет 29 января 1944 года у д. Савичи. Член подпольной организации на железнодорожном узле Б.А. Тавтын в 1942 года будет схвачен фашистами и после зверских пыток расстрелян в Мозырской тюрьме. Военный летчик старший лейтенант В.В. Самитов погибнет с экипажем своего бомбардировщика 8 января 1942 года при выполнении боевой задачи у г. Медынь Калужской области.

Георгий Субач

Летчик-истребитель капитан Г.Л. Субач в одном из воздушных боев будет сбит и попадет в плен. Его освободят в марте 1945 года, и сразу же отправят в ссылку в Казахстан. Год спустя, разобравшись, что никакой вины за офицером нет, разрешат вернуться в Калинковичи. Израненный и тяжело больной, он умрет совсем еще не старым в 1953 году. Тридцать лет спустя Д.Г. Сергиевич в автобиографической повести «Давние годы» посвятит проникновенные душевные строки своему другу детства Жорке Субачу. В.И. Булашевич станет офицером узла связи штаба 63-й армии, на фронте – с мая 1943 по май 1945 года. В родные Калинковичи уже не вернется, после демобилизации будет жить в Ленинграде, оставит интересные воспоминания. Следы К.Н. Толорая после войны затерялись. Его младшего брата Валентина, одного из активных подпольщиков калинковичского «Смугнара», фашисты казнят 16 августа 1942 года. М.И. Харлан после войны будет работать железнодорожником в Минске, уйдет из жизни в 1995 году. Н.Я. Киселюк станет членом подпольной антифашистской организации на Калинковичском железнодорожном узле, а затем пулеметчиком в 99-й Калинковичской партизанской бригаде. После освобождения Калинковичей был оставлен здесь для восстановления разрушенного железнодорожного узла. Много лет водил паровоз, а затем тепловоз по стальным магистралям. Ветеран прожил долгую жизнь и скончался в начале 2021 года.

Все приведенные выше воспоминания калинковичан были положены на бумагу через многие годы после окончания войны. Но есть один документ – дневниковая запись, сделанная именно в этот день. Ее автор – 18-летний Анатолий Букатый, только что закончивший среднюю школу. Он родился в Калинковичах в семье железнодорожника, учился в местной железнодорожной школе (ныне СОШ-4) в одном классе и дружил с Михаилом Шевченко, старшим братом Семена Шевченко, будущего героя «Смугнара». В 1936 году семья переехала в Гомель, куда перевели по службе отца. Запись сделана там, но, без сомнения, схожая обстановка была и в Калинковичах. «22 июня 1941 года. Утром в 4-м часу вернулся домой и лег спать. Разбудили в 12 часов – по радио должен выступать Молотов. Германия объявила войну СССР. Утром в 4 часа были бомбардированы Киев, Житомир, Севастополь, Каунас и другие города. Но войны не чувствуется. В городе множество людей, все совершенно спокойны и заняты своими делами. Около станции встретил Н. (его ровесница Неонила Столярова, после войны жила в Москве – В.Л.). Завтра она уезжает домой в Минск. Условились встретиться в 17 часов. Встретились, пошли в город, зашли в парк, пробыли там до вечера, потом пошли обратно. Расставаться не хотелось. Заход солнца был особенным, он запомнится навсегда. Как жаль, что Н. уезжает. Мы просидели почти до часа ночи на скамеечке. Нужно было уходить, но не хотелось, и только когда раздались сигналы воздушной тревоги, мы расстались. Было темно, выла сирена и надрывались гудки. Я встретил по дороге молодого парня. Начали разговаривать, и тут я впервые услышал и увидел разрывы зенитных снарядов. В небе появились огненные мячи и с треском рассыпались в стороны, а через некоторое время слышался звук взрыва. Меня охватила жуть. Тот парень, с которым я шел, убежал, и я остался один. Я рассуждал, куда мне идти – домой или в город, и выбрал первое. Знал, что мама беспокоится. Снаряды все еще рвались, затем стрельба прекратилась. Дома никто не спал. Мама волнуется, говорит дрожащим голосом. Дома жуть у меня прошла. О, если бы я был один, мне не о чем было бы беспокоиться, но родители… (Отец – Александр Александрович, ревизор поездов; мать – Любовь Матвеевна, билетный кассирВ.Л.). Всю ночь не спал, не спали и все соседи. Кажется, в 3-м часу дали отбой воздушной тревоги. Я лег и уснул не раздеваясь. Проснулся в 6 часов. Папу вызвали в учреждение. Мама ушла, а через несколько минут дали отбой. Я пишу за 22-е, а ведь уже 23-е». С началом войны Анатолий вступил в Красную Армию. Как талантливый художник, был направлен в политуправление 21-й армии, где принимал участие в выпуске газеты-плаката «Раздавим фашистскую гадину». В июне 1942 года добился перевода в диверсионную школу, в начале 1943 года был заброшен в составе группы за линию фронта на территорию Гомельской области. Погиб за день до своего 20-летия, подорвавшись на мине. Свой дневник (6 объемных тетрадей) он довел до ноября 1942 года. Командир разведгруппы сохранил его и передал после войны родителям Анатолия, а те, на исходе своей жизни – в Гомельский областной краеведческий музей.

В.А. Лякин.

От ред.belisrael

Исаак Шульман

Более полные сведения об Исааке Лейбовиче Шульмане: родился в 1908 году в м. Петриков в семье ремесленника, с 1921 года работал сапожником. В 1925 году вступил в комсомол, в 1929 году – в партию. С 1927 года на партийной и советской работе в Петрикове и Мозыре. В 1930-1932 годах проходил срочную службу в 92-й отдельной саперной роте в г. Полоцке. После демобилизации вернулся в Мозырь, был директором пивзавода, затем зам председателя горсовета. С 3 июля 1939 года по 21 августа 1941 года – 1-й секретарь Калинковичского райкома КПБ. С 22 августа 1941 года зам. командира 199 отдельного медсанбата 148 стрелковой дивизии Брянского фронта, затем в чине майора зам. командира 151 стрелкового полка по политчасти 18-й армии 1-го, затем 4-го Украинского фронта (начальником политотдела был генерал-майор Л.И. Брежнев). После демобилизации в 1946 году вернулся в Мозырь, работал начальником областного управления местной и топливной промышленности. Имел награды – ордена Красной Звезды, Отечественной войны 1-й и 2-й степеней. несколько медалей. После 1954 года сведений нет.

Ждем, что откликнутся читатели сайта, найдутся родственники Исаака Шульмана, которые дополнят историю его жизни, пришлют фотографии. 

Опубликовано 06.06.2021  13:56 

 

 

Май Данциг – крупности и дробности

Пишет художник Андрей Дубинин

Близость событий часто делает из дробностей крупности, которые перспективой времени расставляются по своим местам.

* * *

Видимо, самая совершенная с формальной точки зрения картина Мая Данцига – пейзаж «Мой Минск», сделанный им в 1967 г. (год празднования 900-летнего юбилея Минска), очень выразительный и запоминающийся вид. Диагональный скок моста, который читается спиной самого Города, что с граничной натугой удерживает тяжесть истории (кирпичины строений разных времён) и судьбы (тяжёлое, суровое небо), и пытается, наконец, выпрямиться.

Сколько ни смотрю на этот пейзаж, приходит в голову пластическая перекличка с другой картиной другого художника – «Портрет композитора Кара Караева» Таира Салахова (р. в 1928 г.). Я думаю, что М. Данциг когда-то был очень впечатлён этим портретом – он перекликался с художническим и человеческим темпераментом Данцига по контрастности цветов, по динамизму композиции. Представляю себе, как он любовался, прижмуривал глаза, откидывая голову в сторону и назад.

Т. Салахов, «Портрет композитора Кара Караева» (1960); М. Данциг, «Мой Минск» (1967)

Не слишком ли рискованное это сближение? Формальная схожесть композиции для меня очевидна, но это малое оправдание, субъективное. Время, когда написаны эти произведения – 1960 и 1967 гг. – время послесталинское. Дух времени находил своё воплощение в разных произведениях, доходя до знака, как в портрете Кара Караева, где чёрную полосу перескакивает-перелетает белая дуга надежды. Метафизика времени придаёт незаурядную силу и напряжение портрету, который я вообще прочёл бы как Реквием пережитому страной, то, что Шостакович выразил Восьмой симфонией. Таким пониманием метафизики формы я и объединяю эти картины.

Ещё одна интересная ассоциация: человеку, знакомому с алфавитом идиша или иврита, должна видеться первая буква «алеф» – אַ в формальной схеме композиции пейзажа. Как говорится, ты его в дверь, а он в окно. Это о еврейскости Данцига, которую он никогда не акцентировал.

* * *

Первое моё очное знакомство с Маем Вольфовичем – это просмотр работ в театрально-художественном институте (нынешней академии искусств), на первом курсе отделения станковой живописи. Первым заданием первокурсников было написание натюрморта. В маленькую мастерскую ввалилась почти вся кафедра – заведующий, профессора, преподаватели. Этюды натюрмортов (подготовительные эскизы) и сами натюрморты были расставлены полукругом к свету из окон. Данциг почти сразу подошёл к моему маленькому этюду и взял в руки, чтобы лучше рассмотреть.

А. Дубинин, «Этюд» (1981), холст, масло, 43Х41 см

Краткий диалог:

– Чей этюд?

– Мой.

– Хороший этюд.

Это меня весьма утешило и подкрепило – самого младшего и слабого в группе. Но интереснее здесь очень живая, непосредственная, почти детская реакция авторитетного художника – удивиться картине другого, подойти и полюбоваться. Такой необычный – до тактильного – контакт с мастером очень впечатлял, и этим Данциг был непохож на других наших преподавателей. Благодаря этому я научился понимать и сами картины художника. Этюд был написан экспрессивно, не кистью, а большим мастихином, без заглаживания и шлифовки – до таких мелких деталей, как рябины или перчики на шнурке. Эта раскрытость техники, что выводит форму на грань утраты предметности – как раз присуща была самому художественному почерку Данцига.

* * *

С каким смаком он иногда брался «править» сделанное студентом – спиной и плечами поводил, как бы обозначая и расширяя пространство вокруг себя. Тогда просил «поправляемого» гуще надавить краски из тюбиков, да белил побольше (напоминало некий кулинарный процесс, где ингредиенты должны быть представлены с горкой). Выбиралась самая большая кисть, и Данциг начинал «квасить», мазать краской по сонной картине. Завораживали витальность события, очевидное наслаждение художника от нагромождения толстых слоёв краски – из-за своего веса она чуть ли не срывалась с поверхности полотна.

* * *

Можно ли сказать что-то существенно важное, чтобы подобрать ключи к такой крупной фигуре белорусского искусства, как Май Данциг?

Доминирующей темой его произведений осталась война, точнее, ВОВ – «Великая отечественная война».

М. Данциг, «Партизанская свадьба» (1968)

М. Данциг, «Беларусь – мать партизанская» (1967)

М. Данциг, «Партизанская баллада» (1969); «Легенда о Беларуси» (1974)

М. Данциг, «И помнит мир спасённый…» (1985), 3,5х7 м

Сразу процитирую Валентина Акудовича: «Критерий войны как Великой Отечественной значительно сужает и просто-таки нахально упрощает это невероятно трагической событие, сводя его к одномерному противостоянию: “свои” – “чужие”. И вдобавок придаёт войне благородный смысл, которого у неё не было и быть не могло.

Там, где война, там нет благородства (вне частно-конкретной ситуации). В грязи и крови пачкаются все. Там, где война, там нет героев и антигероев, есть лишь мученики и жертвы…

Война – это язычество, война – это возвращение человека в удушливое лоно первобога, жестокого и мстительного».

Офорты Гойи из серии «Бедствия войны» (сравните названия) показывают такое глубинное понимание войны. Двести лет назад:

Ф. Гойя, лист 18, «Хоронить и молчать»; лист 30, «Жертвы войны»

Ф. Гойя, лист 9, «Они не хотят»; лист 5, «Они стали, как дикие звери»

* * *

Время, в которое формировался Данциг, называется «Оттепель»; это конец 1950-х – начало 60-х годов ХХ в.

Приведу мысль Бориса Парамонова: «He принято говорить что-либо негативное об этом времени, ставшем последним советским мифом, – дажe невозможно. Однако негативное суждение невозможно потому, что негатива, как, впрочем, и позитива, у этого времени не было. Самого этого понятия не было. Это некая культурно-историческая пустота, нуль, зияние, хаос. Пятнадцать лет с 1953 до 1968-го страна существовала в некоем междумирье… Эпоха не имела собственного содержания – вот мой тезис. Я не хочу повторять общеизвестное об этих годах, о разоблачении культа Сталина и освобождении политзаключенных. Это было, и это немало, но говоря о внутренней пустоте этой эпохи , я имею в виду ее, как ни странно это звучит, идейную, то есть культурную пустоту. Если не пустота, то уж точно топтание на месте. И это топтание выдавалось за “восстановление ленинских норм партийной и государственной жизни”. Вот это и было пустотой и ложью. Ложь этих лет – в попытке реставрации коммунистического мифа, легенды о хорошем коммунизме. Человека со вкусом тошнит от выражения “дети ХХ съезда”… Стало казаться, что эта система способна к некоей эволюции в лучшую сторону... Эпоха была не тем, за что она себя выдавала».

Оптика, взятая Данцигом (и другими белорусскими художниками) для показа «ВОВ», была сомнительной. Целый ряд художников той поры соревновались в своего рода «глорификации» войны – «нашей, народной, справедливой» и т. д. Создавались не картины, углубляющие тему, а какие-то заголовки для передовицы «Партизанская свадьба» – что-то вроде «Партизаны Гомельщины сыграли уже шестую свадьбу, несмотря на режим оккупации», или «Новый урожай», где комбайнёры принесли сноп колосьев к обелиску со звездой. Чтобы почувствовать фальшивость взятого тона, достаточно представить себе, что на обелиске написано: «На этом месте уничтожено 2600 человек». И я не о том, что такое невозможно; картина в первую очередь – формальные средства возможного. Только средства выбраны не те, иллюстративная риторика на основании оксюморона – как иначе назвать «Партизанскую свадьбу», любовь на войне, этакий «горячий снег». Вот как может выглядеть такой метод: идёт художник, чистая душа, острый глаз, смотрит – молодая, красивая девушка развешивает бельё сушиться. Прищепкой сжимает сердце от благости, и картина пишется.

М. Данциг, «Солнечный день» (1966)

Сюжет отлично адаптируется для «партизанской» темы – связку прищепок заменить на пулемётную ленту, в углу поставить пулемёт, и назвать: «Партизанские будни. Банный день в отряде». Но это вне художественного метода.

* * *

На отделении станковой живописи есть такой предмет – композиция. На занятиях по композиции студент должен научиться «сочинять» картину. На 4-м курсе я перешёл в мастерскую к профессорам Крохолеву и Данцигу. На первом же занятии, что-то вымучив на заданную тему, я принёс эскиз Маю Вольфовичу. Он, быстро взглянув на лист, обычным своим бодрым тоном сказал: «Андрей, подвигай фигуры!» Я был ошеломлён – т. к. это не профессиональный разговор, когда возможно обсуждение построения сюжета, того, какими композиционными средствами его обрабатывать и т. д. Осталось смутное удивление – а как же художник создаёт свои огромные картины, если он не может справиться с такой мелочью? Не хочет или не умеет?

Больше никаких серьёзных обсуждений композиционной работы у нас на курсе не велось, вплоть до окончания института.

* * *

Онтологическая связь между композициями Салахова и Данцига такая же, как, скажем, между гравюрой Гойи и «Герникой» Пикассо. ХХ век показал, что барьер «индивидуума» как «не-делимого» (лат. individere) преодолён. Человек легко «поделился» на шкуру для абажуров, и в этом же веке «атом» – «не-разрезаемый» (греч. a-tomos – «нерезанный») легко «разрезался» в ядерном синтезе атомных взрывов. Мир Демокрита (с атомом в основе) и гуманистов Возрождения (с индивидуумом в основе) был физически и филологически преодолён.

Ф. Гойя, «Бедствия войны», лист 39, «Славный подвиг!»

Ниже – ещё одна гравюра Гойи, изображение того, как звериное перешло барьер и начало крошить людей. Рядом я привожу картину «Герника» П. Пикассо – они для меня очень близки, и не потому, что был какой-то плагиат (я усматриваю здесь даже зеркальную симметрию). Я думаю, правильное ощущение великих художников помогает изображению сущности того, что происходит. Бык, воплощающий собой животное, хтоническое в природе человека, и осколки этого «неделимого» – фрагменты «гуманного» организма и гуманизма, решённые в живописной технике ХХ в. (кубизм).

Франсиско Гойя, лист 21 из серии «Тавромахия», «Смерть алькальда из Торрехона», 1815–1816

Пабло Пикассо, «Герника», 1937

Приведу некоторые трактовки нарисованного на картине «Герника»: «Множество разногласий вызвала изображённая в левом верхнем углу картины голова быка — это персонаж, который смотрит на всё происходящее вокруг абсолютно безразлично, его взгляд устремлён в никуда. Он не сочувствует участникам картины, не может понять всего ужаса происходящего. Некоторые искусствоведы считают, что это олицетворение фашизма и всего мирового зла. Именно быку лошадь, находящаяся в центре, адресует свои последние проклятья, но бык не замечает её, как и не замечает всего, что происходит вокруг. Другие исследователи, например Н. А. Дмитриева, предполагают, что бык — символ глухоты, непонимания, неведения».

Это всё – не об Испании и не о партизанском движении ВОВ, их роднит нечто более глубинное. Тот, кто читал «Дневник писателя», знает, как много внимания уделил Достоевский тогдашним турецким зверствам, вроде сдирания шкуры с пленных славян. Но вот что он пишет в одном из разделов «Дневника» от февраля 1877 года: «…если не сдирают здесь на Невском кожу с отцов в глазах их детей, то разве только случайно, так сказать, по не зависящим от публики обстоятельствам, ну и, разумеется, потому еще, что городовые стоят… слова мои я разумею буквально… И вот про это-то сдирание я и утверждаю, что если его нет на Невском, то разве случайно… и, главное, потому, что пока ещё запрещено, а что за нами, может быть, дело бы и не стало, несмотря на всю нашу цивилизацию».

По словам Б. Парамонова, «вот тут начинается настоящий Достоевский, подлинный, – когда он от вопросов идеологических и политических переходит к вопросам, так сказать, антропологическим… Что имел в виду Достоевский, говоря о сдирании кожи на Невском проспекте? Речь шла о темных глубинах всякой человеческой души… Это не турки на Балканах зверствуют, а мы, – хочет сказать Достоевский: вернее – мы и есть эти самые турки. Достоевский… знает, что этот внутренний турок – сам человек, подноготная его, его психологическое подполье. А уж кто разбирался в подполье лучше Достоевского!»

Ф. Гойя, «Шабаш», 1821–1823 гг.

Вот это и есть настоящим сюжетом взятой темы. Можно ли это верифицировать творчеством Данцига? Да, но единственная поправка – это будет не наш Данциг, не Май Вольфович, а российский Данциг Сергеевич Балдаев.

* * *

Случай, засвидетельствованный Ларисой Финкельштейн. На заседании по подготовке первой выставки работ Марка Шагала в Беларуси поднялся Май Вольфович и сказал:

– Предлагаю назвать выставку «От Марка до Мая».

* * *

Пейзаж с Холодной синагогой – этo не композиция уже, а позиция; если хотите, человеческая и этическая позиция Данцига. Он свою еврейскость поставил не «во главу угла», но припрятал в углу.

М. Данциг, «Мой город древний, молодой» (1972). Для сравнения приведен зеркально повёрнутый «Мой Минск» (1967).

Итак, пять лет спустя Данциг снова использует схему картины «Мой Минск» (в свою очередь инспирированную строением и настроением салаховского портрета). Не имея принципиальных композиционных находок, пытается повторить творчески удачную картину – та же диагонально поставленная дуга (выгнутый мост – прогнутая улица), которую накрест пересекает дорога-мост, такой же высокий горизонт городского пейзажа, масштабность. Немного изменился свет – на более тёплый. Решения Данцига часто исходят из «аранжировок», из переводов на свой художественный язык (мы видели, как искренне, по-детски непосредственно, не обращая внимания на условности, маэстро умеет реагировать на искусство) тех произведений других художников, которые его впечатляли.

М. Данциг, «Навстречу жизни» (1958), 160х319,5 см; «Новосёлы» (1962), 200х200 см

М. Данциг, «Девушка на балконе» (1965), 80х110 cм; «Палитра новостройки» (1979), 200x220

Это и дипломная работа – выпускники, утром идущие чистой дорогой (сюжет тогдашнего искусства, набивший оскомину), и разобранный выше «Мой Минск». «Новосёлы» показывает молодую пару, которая забилась в угол перед новым, необжитым полом – в него вглядываются, как в экран будущей жизни. Эта картина стала не первой на указанную тему, но одним из лучших художественных решений.

Многочисленные новостройки с малярами, комнаты с вёдрами красок перед работой. Вот здесь и формулируется личное призвание и художественное задание художника – удивление новизне, умение посмотреть на вещи «новыми» глазами, «незамыленным взглядом», как говорят художники. В «малярно-новостроечной» серии тема новизны, свежести сопряглась с жизненным тонусом художника – его тягой, умением и потребностью удивляться (так и подмывает сказать «по-детски» – ведь как ещё относиться к простодушному предложению назвать выставку «От Марка до Мая»).

Отдельно отмечу картину «Девушка на балконе». Здесь художник увидел и почувствовал художественную форму происходящего. Краски в вёдрах и банках – и картина словно появляется из их смеси. Смешение художественного и материального мира – это игра с приёмом (кубисты хорошо поиграли с этим – см., например, «Сухие краски» Петра Кончаловского), которую художник всё же не сумел углубить, найдя метафизический грунт. Это не было интересно Данцигу, не было его «modus operandi». Он копировал внешне такие приёмы, как и коллажи – вклеенные фрагменты газет и журналов. А задача чисто художественная – показать искусственность, ненастоящесть искусства, показать физически тот стык, где краска начинает работать как цвет, который и выявляет «предметность» предмета.

«Новосёлы», «Мой Минск», «Девушка на балконе» – эти картины, по моему мнению, лучшие в творчестве М. Данцига, ибо в них художник создал соизмеримое своему таланту пространство, именно они адекватны его творческому методу и масштабу. Такие художественные наработки достойны художественного таланта Мая Вольфовича Данцига.

Андрей Дубинин, г. Минск (для belisrael.info)

Публикация на белорусском – 28.03.2018. Перевод редакции

Опубликовано 28.04.2020  17:05

Пра М.В. Данцыга (1930–2017). Ч.2

Май Данцыг. Буйніцы і драбніцы.

Піша мастак Андрэй Дубінін

Блізкасць падзеяў часта робіць з драбніцаў буйніцы, якія перспектывай часу расстаўляюцца па сваіх месцах, і, адпаведна, наадварот.

* * *

Відаць, самая дасканалая з фармальнага пункту гледжання карціна Мая Данцыга – пейзаж «Мой Мінск», зроблены ім у 1967 г. (год святкавання 900-гадовага юбілею Мінска), вельмі выразны і запамінальны краявід Мінска. Дыяганальны скок моста, які чытаецца спінай самога Горада, што з гранічнай натугай трымае цяжар гісторыі (цагліны будынкаў розных часоў) і лёсу (цяжкое, суворае неба) і спрабуе нарэшце выпрастацца.

Колькі ні гляджу на гэты краявід, прыходзіць у галаву пластычны перагук з другой карцінай другога мастака – «Партрэт кампазітара Кара Караева» Таіра Салахава (нар. у 1928 г.). Я думаю, што М. Данцыг некалі быў вельмі ўражаны гэтым партрэтам – гэта перагукалася з яго тэмпераментам мастакоўскім і чалавечым па кантрастнасці колераў, па дынамізму кампазіцыі, уяўляю сабе, як ён любаваўся, прымружваў вочы, адкідаючы галаву ўбок ды назад.

Т. Салахаў, «Партрэт кампазітара Кара Караева» (1960); М. Данцыг, «Мой Мінск» (1967)

Ці не занадта рызыкоўнае гэтае збліжэнне? Фармальнае падабенства кампазіцыі для мяне відавочна, але гэта малое апраўданне, суб’ектыўнае. Час, калі напісаныя гэтыя творы – 1960 і 1967 гг. – час паслясталінскі. Дух часу знаходзіў сваё ўвасабленне ў розных творах, даходзячы да знаку, як у партрэце Кара Караева, дзе чорную паласу пераскоквае-пералятае белая дуга спадзеву, метафізіка часу надае такую моц і напругу партрэту, які я наогул прачытаў бы як Рэквіем перажытаму краінай, тое, што Шастаковіч выразіў Восьмай сімфоніяй. Гэткім разуменнем метафізікі формы я і аб’ядноўваю гэтыя карціны.

Яшчэ адна цікавая асацыяцыя – чалавеку, знаёмаму з альфабэтам ідыша або іўрыта павінна бачыцца першая літара «алэф» – אַ у фармальнай схеме кампазіцыі краявіду, як кажуць – ты яго ў дзверы, а ён у вакно. Гэта пра яўрэйскасць Данцыга, якую ён ніколі не акцэнтаваў.

* * *

Першае мае вочнае знаёмства з Маем Вольфавічам – гэта прагляд работ у тэатральна-мастацкім інстытуце (сённяшняй акадэміі мастацтваў), на першым курсе аддзялення станковага жывапісу. Першым заданнем першакурснікаў было напісанне нацюрморту. У маленькую майстэрню ўвалілася амаль ўся кафедра – загадчык, прафесары, выкладчыкі. Эцюды нацюрмортаў (падрыхтоўчыя эскізы) і самі нацюрморты былі расстаўленыя паўкругам да святла з вокнаў. Данцыг амаль адразу падыйшоў да майго маленькага эцюда і ўзяў у рукі, каб лепей разгледзець.

А. Дубінін, «Эцюд» (1981), палатно, алей, 43Х41 см

Кароткі дыялог:

– Чей этюд?

– Мой.

– Хороший этюд.

Гэта мяне надта суцешыла і падмацавала – самага малодшага і слабога ў групе. Але цікавейшая тут вельмі жывая, непасрэдная, амаль дзіцячая рэакцыя аўтарытэтнага мастака – здзівіцца карціне іншага, падыйсці ды палюбавацца. Такі незвычайны – да тактыльнага – кантакт з майстрам надта ўражваў, гэтым ён быў непадобны на іншых нашых выкладчыкаў. Праз гэта я навучыўся разумець і самі карціны мастака. Эцюд быў напісана экспрэсіўна, не пэндзлем, a вялікім мастыхінам, без загладжвання і шліфоўкі – да такіх дробных дэталяў, як рабіны ці перчыкі на снурку. Гэтая раскрытасць тэхнікі, што выводзіць форму на мяжу згубы прадметнасці – якраз уласціва была самому мастацкаму почырку Данцыга.

* * *

З якім смакам ён часам браўся «правіць» зробленае студэнтам – спінай і плячамі паводзіў, як бы пазначаючы і пашыраючы прастору вакол сябе, тады прасіў «папраўляемага» гусцей надавіць фарбы з цюбікаў, ды бялілаў паболей (нагадвала нейкі кулінарны працэс, дзе інгрэдыенты павінны быць прадстаўленымі з горкай). Выбіраўся найвялікшы пэндзаль, і Данцыг пачынаў «квасіць» і квэцаць фарбай па соннай карціне. Заварожвалі вітальнасць падзеі, відавочная асалода мастака ад нагрувашчвання тлустых слаёў фарбы – праз сваю вагу яна ледзь не зрывалася з паверхні палатна.

* * *

Ці можна сказаць нешта істотна важнае, каб атрымаць ключы да такой буйнай фігуры беларускага мастацтва, як Май Данцыг?

Дамінуючай тэмай яго твораў засталася вайна, дакладней, ВОВ – «Великая отечественная война».

М. Данцыг, «Партызанскае вяселле» (1968),

М. Данцыг, «Беларусь – маці партызанская» (1967)

М. Данцыг, «Партызанская балада» (1969); «Легенда пра Беларусь» (1974)

М. Данцыг, «І помніць свет уратаваны» (1985), 3,5х7м

Адразу працытую Валянціна Акудовіча: «Крытэрый вайны як Вялікай Айчыннай, значна звужае і проста-такі нахабна спрошчвае гэтую неверагодна трагічную падзею, зводзячы яе да аднамернага супрацьдзеяння: “свае” – “чужыя”. І ў дадатак надае вайне высокародны сэнс, якога ў яе не было і быць не магло.

Там, дзе вайна, там няма высакародства (па-за прыватна-канкрэтнай сітуацыяй). У бруд і ў кроў упэцкваюцца ўсе. Там, дзе вайна, там няма герояў і антыгерояў, ёсць толькі пакутнікі і ахвяры…

Вайна – гэта паганства, вайна – гэта вяртанне чалавека ў задушлівае лона першабога, жорсткага і помслівага».

Афорты Гойі з серыі «Бедствы вайны» (параўнайце назовы) паказваюць такое глыбіннае разуменне вайны. 200 год таму:

Ф. Гойя, ліст 18, «Хаваць і маўчаць»; ліст 30, «Ахвяры вайны»

Ф. Гойя, ліст 9, «Яны не хочуць»; ліст 5, «Яны зрабіліся, як дзікія звяры»

* * *

Час, у які фармаваўся Данцыг, завецца «Адліга» («оттепель»), гэта канец 1950-х – пачатак 60-х гадоў ХХ ст.

Прывяду думку Барыса Парамонава: «Не прынята казаць што-небудзь негатыўнае пра гэты час, які стаў апошнім савецкім міфам, – нават немагчыма. Аднак негатыўнае меркаванне немагчыма таму, што негатыву, як, зрэшты, і пазітыву, у гэтага часу не было. Самога гэтага часу не было. Гэта нейкая культурна-гістарычная пустата, нуль, прорва, хіатус. Пятнаццаць гадоў – з 1953 да 1968 – краіна існавала ў нейкім “междумирье” … Эпоха не мела ўласнага зместу – вось мой тэзіс. Я не хачу паўтараць агульнавядомае аб гэтых гадах, аб выкрыцці культу Сталіна і вызваленні палітвязняў. Гэта было, і гэта нямала; але, кажучы аб унутранай пустаце гэтай эпохі, я маю на ўвазе яе, як ні дзіўна гэта гучыць, ідэйную, то ёсць культурную, пустэчу. Калі не пустата, то ўжо сапраўды таптанне на месцы. І гэта таптанне выдавалася за “адраджэнне ленінскіх нормаў партыйнага і дзяржаўнага жыцця”. Вось гэта і было пустэчай і хлуснёй. Хлусня гэтых гадоў – у спробе рэстаўрацыі камуністычнага міфа, легенды пра добры камунізм. Чалавека з густам ванітуе ад выразу “дзеці XX з’езда”. І вядомыя падзеі сапраўды спрыялі ўзнікненню ілюзіі пра добры камунізм. Стала здавацца, што гэтая сістэма сапраўды здольная да нейкай эвалюцыі ў лепшы бок. Эпоха была не тым, за што яна сябе выдавала».

І гэтая оптыка, узятая Данцыгам (ды іншымі беларускімі мастакамі) для паказу «ВОВ» была сумнеўнай. Цэлы рэй мастакоў тае пары спаборнічалі ў свайго роду «гларыфікацыі» вайны – «нашай, народнай, справядлівай» і г.д. Ствараліся не карціны, што заглыбляюць тэму, а нейкія загалоўкі для перадавіцы «Партызанскае вяселле» – нешта накшталт «Партызаны Гомельшчыны адгулялі ўжо шостае вяселле, нягледзячы на рэжым акупацыі», ці «Новы ўраджай», дзе камбайнёры прынеслі сноп каласоў да абеліску з зоркай. Каб адчуць фальшывасць узятага тону, дастаткова ўявіць, што на абеліску напісана: «на гэтым месцы знішчана 2600 чалавек». І я не аб тым, што такое немагчыма, карціна ў першую чаргу – фармальныя сродкі магчымага. Толькі сродкі абраны не тыя, ілюстратыўная рыторыка на падставе аксюмарана – як іначай назваць «Партызанскае вяселле», каханне на вайне, такі «гарачы снег». Вось як можа выглядаць такі метад: ідзе мастак, чыстая душа, вострае вока, глядзіць – маладая, прыгожая дзяўчына развешвае бялізну сушыцца. Прышчэпкай сціскае сэрца ад харашосці, і карціна пішацца.

М. Данцыг, «Сонечны дзень» (1966)

Сюжэт выдатна адаптуецца для «партызанскай» тэмы – вязанку прышчэпак замяніць на кулямётную стужку, у куце паставіць кулямёт, і назваць: «Партизанские будни. Банный день в отряде». Але гэта па-за мастацкім метадам.

* * *

На аддзяленні станковага жывапісу ёсць такі прадмет – кампазіцыя. На занятках па кампазіцыі студэнт мусіць вучыцца «сачыняць» карціну. На 4-м курсе я перайшоў у майстэрню да прафесараў Крохалева і Данцыга. На першым жа занятку, нешта вымучыўшы на зададзеную тэму, я прынёс эскіз да Мая Вольфавіча. Ён, хутка зірнуўшы на аркуш, звычайным сваім бадзёрым тонам сказаў: «Андрей, подвигай фигуры!» Я быў агаломшаны – бо гэта не прафесійная размова, калі магчыма абмеркаванне выбудовы сюжэта, якімі кампазіцыйнымі сродкамі яго апрацоўваць і г.д. Засталося смутнае здзіўленне – а як жа мастак стварае свае вялізныя карціны, калі ён не можа даць рады з такой драбязой? Не хоча ці не ўмее?

Болей ніякіх сур’ёзных абмяркаванняў кампазіцыйнай працы ў нас на курсе не вялося, аж да заканчэння інстытута.

* * *

Анталагічная сувязь паміж кампазіцыямі Салахава і Данцыга такая ж, як, скажам, паміж гравюрай Гойі і «Гернікай» Пікаса. ХХ стагоддзе паказала, што бар’ер «індывідуума» як «не-дзялімага» (лац. Individere) пераадолены. Чалавек лёгка «падзяліўся» на скуру для абажураў, і ў гэтым жа стагоддзі «атам» – «не-разразальны» (гр. a-tomos «нярэзаны, някошаны») лёгка «разрэзаўся» ў ядзерным сінтэзе атамных выбухаў. Свет Дэмакрыта (з атамам у аснове) і гуманістаў Адраджэння (з індывідуумам у аснове) быў фізічна і філалагічна пераадолены.

Ф. Гойя, «Бедствы вайны», ліст 39, «Слаўны подзвіг!»

Ніжэй – яшчэ адна гравюра Гойі, выява таго, як звярынае перайшло бар’ер і пачало крышыць людзей. Побач я прывожу карціну «Герніка» П. Пікаса – яны для мяне вельмі блізкія, і не таму, што быў нейкі плагіят (я ўглядаю тут нават люстраную сіметрыю). Я думаю, гэта слушнае пачуццё вялікіх мастакоў дапамагае выяўленню сутнасці таго, што адбываецца. Бык, што ўвасабляе сабой жывёльнае, хтанічнае ў натуры чалавека, і аскепкі гэтага «недзялімага» – фрагменты «гуманнага» арганізма і гуманізму, вырашаныя жывапіснай тэхнікай ХХ ст. (кубізм).

Франсіска Гойя, ліст 21 з серыі «Таўрамахія», «Смерць алькальда з Тарэхона», 1815–1816

Пабла Пікаса, «Герніка», 1937

Прывяду некаторыя трактоўкі намаляванага на карціне «Герніка»:

«Мноства рознагалоссяў выклікала намаляваная ў левым верхнім куце карціны галава быка – гэта персанаж, які глядзіць на ўсё, што адбываецца вакол, абсалютна абыякава, яго погляд накіраваны ў нікуды. Ён не спачувае ўдзельнікам карціны, не можа зразумець усяго жаху таго, што адбываецца. Некаторыя мастацтвазнаўцы лічаць, што гэта ўвасабленне фашызму і ўсяго сусветнага зла. Менавіта быку конь, які знаходзіцца ў цэнтры, адрасуе свае апошнія «праклёны», але бык не заўважае яго, як і не заўважае ўсё, што адбываецца навокал. Іншыя даследчыкі, напрыклад Н. А. Дзмітрыева, мяркуюць, што бык сімвал глухаты, неразумення, няведання».

Гэта ўсё – не пра Гішпанію, і не пра партызанку ВОВ, іх родніць нешта больш глыбіннае. Той, хто чытаў «Дзённік пісьменніка», ведаюць, як шмат увагі надаў Дастаеўскі тагачасным турэцкім зверствам, накшталт здзірання скуры з палонных славян. Але вось што ён піша ў адным з раздзелаў «Дзённіка» ад лютага 1877 года:

«…калі не здзіраюць тут на Неўскім скуру з бацькоў на вачах у іх дзяцей, то хіба толькі выпадкова, так бы мовіць, па незалежных ад публікі абставінах, ну і, зразумела, таму яшчэ, што гарадавыя стаяць … словы мае я разумею літаральна … І вось пра гэта здзіранне я і сцвярджаю, што калі яго няма на Неўскім, то хіба выпадкова … і, галоўнае, таму, што пакуль яшчэ забаронена, а што за намі, можа быць, справа бы і не стала, нягледзячы на ўсю нашу цывілізацыю».

Па словах Б. М. Парамонава, «вось тут пачынаецца сапраўдны Дастаеўскі, сапраўдны, – калі ён ад пытанняў ідэалагічных і палітычных пераходзіць да пытанняў, так бы мовіць, антрапалагічных… Што меў на ўвазе Дастаеўскі, кажучы пра здзіранне скуры на Неўскім праспекце? Гаворка ішла аб цёмных глыбінях усякай чалавечай душы … Гэта не туркі на Балканах зверствуюць, а мы, – хоча сказаць Дастаеўскі: дакладней – мы і ёсць гэтыя самыя туркі… Дастаеўскі … ведае, што гэты ўнутраны турак – сам чалавек, паднаготная яго, яго псіхалагічнае падполле. А ўжо хто знаўся на падполлі лепей за Дастаеўскага!»

Ф. Гойя, «Шабаш», 1821–1823 гг.

Вось гэта і ёсць сапраўдным сюжэтам узятай тэмы. Ці можна гэта верыфіцыраваць праз творчасць Данцыга? Так, але адзіная папраўка – гэта будзе не наш Данцыг, Май Вольфавіч, а расійскі Данцыг Сяргеевіч Балдаеў.

* * *

Выпадак, засведчаны Ларысай Фінкельштэйн. На пасяджэнні па падрыхтоўцы першай выставы работ Марка Шагала ў Беларусі падняўся Май Вольфавіч і сказаў:

– Предлагаю назвать выставку «От Марка до Мая».

* * *

Пейзаж з Халоднай сінагогай – гэта не кампазіцыя ўжо, а пазіцыя; калі хочаце, чалавечая і этычная пазіцыя Данцыга. Ён сваю яўрэйскасць паставіў не «во главу угла», але прыхаваў у куце.

М. Данцыг, «Мой горад старажытны, малады» (1972). Для параўнання прыведзены люстрана абернуты «Мой Мінск» (1967).

Праз пяць год Данцыг зноў скарыстоўвае схему карціны «Мой Мінск» (у сваю чаргу інспіраваную строем і настроем салахаўскага партрэта). Не маючы кампазіцыйных прынцыповых знаходак, спрабуе паўтарыць творча ўдалую карціну – тая ж дыяганальна пастаўленая дуга (выгнуты мост – прагнутая вуліца), якую накрыж перасякае дарога-мост, такі ж высокі гарызонт гарадскога краявіда, маштабнасць. Змянілася крыху святло – на цяплейшае. Вырашэнні Данцыга часта паходзяць з «аранжыровак», з перакладаў на сваю мастацкую мову (мы бачылі, як шчыра, па-дзіцячаму непасрэдна, не зважаючы на ўмоўнасці, маэстра ўмее рэагаваць на мастацтва) тых твораў іншых мастакоў, якія яго ўражвалі.

М. Данцыг, «Насустрач жыццю» (1958), 160х319,5 см; «Навасёлы» (1962), 200х200см

М. Данцыг, «Дзяўчына на балконе» (1965), 80х110 cм; «Палітра новабудоўлі» (1979), 200x220 cм

Гэта і дыпломная праца – выпускнікі, што ідуць ранкам чыстай дарогай (сюжэт тагачаснага мастацтва, які набіў аскому), і разабраны вышэй «Мой Мінск». «Навасёлы» паказвае маладую пару, што паджалася ў кут перад новай, неабжытай падлогай, у якую ўзіраюцца, як у экран будучага жыцця – сталася не першай карцінай на гэтую тэму, але адным з лепшых мастацкіх рашэнняў. Шматлікія новабудоўлі – з малярамі і пакоі з вёдрамі фарбаў перад працай. Вось тут і фармулюецца асабістае пакліканне і мастацкае заданне мастака – здзіўленне навізне, новаму, уменне паглядзець на рэчы «новымі» вачыма, «незамыленым позіркам», як кажуць мастакі. У «малярна-новабудоўлевай» серыі тэма навізны, свежасці спалучылася з жыццёвым тонусам мастака – яго цягай, уменнем і патрэбай здзіўляцца (так і казыча сказаць «па-дзіцячаму» – бо як яшчэ адносіцца да прастадушнай прапановы назову выставы «от Марка до Мая»).

Асобна адзначу карціну «Дзяўчына на балконе». Тут мастак убачыў і адчуў мастацкую форму таго, што адбываецца. Фарбы ў вёдрах і бляшанках – і карціна быццам з’яўляецца з іх cумесі. Мяшанне мастацкага і матэрыяльнага свету – гэта гульня з прыёмам (кубісты добра пагуляліся з гэтым – гл., напрыклад, «Сухія фарбы» Пятра Канчалоўскага), якую мастак усё ж не здолеў паглыбіць, знайсці метафізічны грунт. Гэта не было цікава Данцыгу, не было ягоным «modus operandi». Ён капіяваў знешне такія прыёмы – як і калажы – уклееныя фрагменты газет і часопісаў. А задача чыста мастацкая – паказаць штучнасць, несапраўднасць мастацтва, паказаць фізічна той стык, дзе фарба пачынае працаваць як колер, які і выяўляе «прадметнасць» прадмета.

«Навасёлы», «Мой Мінск», «Дзяўчына на балконе» – гэтыя карціны, на маю думку, лепшыя ў творчасці М. Данцыга, бо ў іх мастак стварыў сувымерную свайму таленту прастору, менавіта яны адэкватныя ягонаму творчаму метаду і маштабу. Такі мастацкі даробак варты мастацкага таленту Мая Вольфавіча Данцыга.

Андрэй Дубінін, г. Мінск, для belisrael.info

Апублiкавана 28.03.2018  11:16

Владимир Лякин. Час нашей истории

Все регионы Беларуси имеют свои, в чем-то отличные от других, природные условия, исторические судьбы и людские сообщества. Наш Калинковичский район выделяется среди других своей мягкой, завораживающей красотой городских, сельских и природных ландшафтов, что отражена и в душах живущих здесь людей. С вершины Юровичского моренного холма смотрят на нас бесстрастным взором двадцать шесть тысячелетий – таков возраст обнаруженной тут стоянки первобытного человека. Современные технологии, спутниковые карты позволяют нам подняться еще выше и окинуть одним взором всю территорию нашего района. Это ровная, низменная, на юге местами холмистая равнина в 2744 кв. километров. Половина – сосновый, еловый и лиственный леса, остальное – под сельхозугодьями, выпасами и торфяниками. Несколько бегущих к Припяти речек, голубые чаши озер и водохранилищ, пересекающиеся линии железнодорожных и автомагистралей, сеть местных дорог. Здесь расположен 1 город, 1 горпоселок, 20 агрогородков и 109 более мелких населенных пунктов, в которых сейчас проживают 62,4 тысячи человек.

К сожалению, еще не изобретена «машина времени», которая явила бы нам эту картину с высоты в историческом развитии, но это вполне по силам человеческому воображению. Представим себе, что 26000 лет пробегут перед нашим взором ровно за один час, 60 минут, 3600 секунд. Для наглядности разделим этот час на четыре неравные части. Первая, 57 минут, охватывает 14 тысячелетий; вторая (она же 58-я минута) – еще 10 тысячелетий; третья (59-я минута) – два тысячелетия новой эры, четвертая, заключительная минута – 1900–2015 годы. Итак, словно по взмаху волшебной палочки, картина внизу вдруг резко меняется: ландшафт средней полосы на заполярную тундру. Продуваемая студеными ветрами, скованная вечной мерзлотой земля покрыта сплошным ковром из лишайника, мха и невысоких трав. Кое-где в речных долинах растут карликовые березы, ольха, можжевельник. Птиц немного – в основном полярная сова и белая куропатка, зато реки и озера переполнены омулем, ряпушкой, нельмой и другими ценными видами рыб. На бескрайних просторах бродят стада северных оленей, на которых охотятся волки и медведи. Тут же множество более мелких зверей – лисы, песцы, зайцы. Самые значительные представители этого животного мира – шерстистый носорог и мамонт. Но и на них есть охотники – первобытные люди, кроманьонцы, небольшая группа которых, всего 15-20 человек, появилась тогда на юге нынешнего Калинковичского района.

Проходит минута, вторая, третья… двадцатая – вид все тот же. Но вот на 25-й минуте (18 тыс. лет до н.э.) с севера в очередной раз наползает громадный, толщиной в 1,5-2 км ледник, и до 32-й минуты (16 тыс. лет до н.э.) всё вокруг погружается в белое, мертвящее безмолвие. Затем вечная зима начинает медленно отступать и к 50-й минуте (11,5 тыс. лет до н.э.) всё опять вернулось к первоначальному виду. Потепление продолжается, и на исходе 58-й минуты (10 тыс. лет до н.э.) лес становится выше, отвоевывает у тундры значительные территории. На лугах и в лесах северных оленей сменяют зубры, лоси, дикие лошади, козы, кабаны, рыси, водки, белки и соболя. За ними на эту землю вернулся и человек. В 57 минут 10 секунд (ок. 8300 г. до н.э.) климат сменился полностью, стал сравнительно теплым и влажным. В южной части, примерно на трети территории района, заплескалось «Геродотово море», названное так по имени впервые упомянувшего его древнегреческого историка Геродота (ок. 484 – ок. 425 гг. до н. э.). В сущности это громадное, занимающее всю Припятскую долину, мелкое пресноводное озеро. Остальная территория сплошь покрыта болотами и вековыми пущами, сквозь которые струятся многочисленные реки, речушки и ручьи, наполненные всевозможной рыбой, включая осетров. Везде множество водоплавающей птицы, выдр и бобров. Время 57 минут 18 секунд (7 тыс. лет до н.э.): новопоселенцы, примерно 100-150 человек, вооруженные луком и стрелами, уже приручившие собаку и овладевшие навыками рыболовства, создают здесь несколько первых поселений на берегах рек.

Сорок пятая секунда (начало «бронзового века», ок. 2,5 тыс. лет до н.э.) являет нам здесь уже как минимум шесть небольших постоянных селений т.н. «днепро-донецкой неолитической культуры», с клочками обработанной земли и загонами для одомашненного скота. Примерно на 53-й секунде (начало «железного века», ок. 800 г. до н.э.) к этим маленьким поселкам прибавляются еще два десятка городищ, обнесенных рвами и частоколами. Главным занятием их жителей, наряду с рыболовством, охотой и разведением скота, теперь становится подсечное земледелие. Поля возле селений увеличиваются до нескольких гектаров, еды становится больше, соответственно, растет и население. В год, когда на окраине Римской империи, в Палестине, родился Сын Божий, и начался отсчет новой эры, хозяевами нынешней калинковичской земли были представители финно-угорской племенной группы, несколько сотен мужчин, женщин и детей.

Даже в этом, предельно насыщенном влагой природном уголке, время от времени, в особо засушливые годы, случались страшные, подобные извержению вулканов, пожары. Порохом вспыхивали огромные торфяники, с ревом и свистом катился по верхушкам деревьев огненный вал, от которого в ужасе бежало все живое. Но в самом начале 59-й минуты (2 век н.э.) здесь полыхнул уже не природный, а рукотворный пожар. Его устроили германские племена готов, которые, дав толчок известному в истории «великому переселению народов», двигались речными путями из Скандинавии к Черному морю, оставляя за собой пожарища и развалины. На 7-й секунде этой минуты (середина 1 века н.э.) с юга, спасаясь от нахлынувших из Азии кочевых орд гуннов и аваров, сюда, в заболоченные, труднодоступные места начали переселяться славяне. В течение двух-трех последующих веков северный берег Припяти заняло племя дреговичей, частично оттеснив, частично ассимилировав древних балтов. Это уже наши прямые предки, и насчитывалось их к концу 10-го века, времени принятия христианства и включения этой территории в состав государственного образования (Киевской Руси), около тысячи человек.

Близится к концу условный «час истории», а наша письменная история только начинается. 59 минут 17 секунд (1100 год): заметно ширится вырубка лесов под новые поля и огороды, население осваивает не только речные долины, но и междуречья. В сумрачных чащах, где раньше пролегали только звериные тропы, появляются первые, едва приметные, проселочные дороги, мостки через ручьи и гати на болотах. Содействует человеку и сама природа – Геродотово море постепенно отступает, мелеет, дробится на отдельные части, что со временем превращаются в гигантские торфяные болота. Но по-прежнему, при весенних и осенних паводках от четверти до трети обозримой территории скрывается под водой, над ее гладью здесь и там возвышаются поросшие лесом, обитаемые острова и островки. Добраться сюда чужакам непросто, разве только жарким летом, когда подсохнут болота, или по льду скованных сильным морозом рек. Что и сделали на 20-й секунде предпоследней минуты (зима 1241 г.) татарские отряды хана Батыя. Великий стон и плач стоял тогда над нашей землей, кочевники истребили и увели в плен около тысячи человек, примерно половину всего населения.

Затем, но уже с севера, сюда пришли дружины литовских князей, и на 23-й секунде 59-й минуты нашего путешествия по времени (1341 г.) калинковичская земля вошла в состав Великого Княжества Литовского. В 15 веке тут было свое, входившее в ВКЛ на федеративной основе, Мозырское наместничество. Жизнь наладилась, подсечное земледелие сменилось более эффективным пашенным, численность населения быстро восстановилась, а столетие спустя даже утроилась. Относительно спокойный период продлился, однако, недолго; на 27-29 секундах (1480–1534 гг.) вновь потянуло дымом, заполыхали пожары. Крымские татары, жившие грабежом и работорговлей, наведывались сюда едва ли не каждый год, сжигая и разоряя деревни, уводя пленных, отчего население вновь уменьшилось на треть. Разорительные набеги прекратились лишь к середине 16 века, и тогда же, в 1552 году, было составлено первое подробное описание земель Мозырской волости Киевского воеводства, куда входила и нынешняя территория Калинковичского района. Здесь в 24-х селах и деревнях насчитывалось 317 дворов, проживали 2,2 тысячи человек.

Пять лет спустя, в 1557 году, в государстве началась т.н. «волочная» реформа, по которой крестьянская семья получала во владение 30 моргов (21,4 га) пахотной земли и сенокоса, платила за это налог и выполняла различные повинности. Некоторые селения, расположенные на более плодородных землях и торговых путях, стали быстро расти, увеличиваясь до 30-50 дворов. Повсеместно в лесах стали появляться новые «ляда» – вырубленные и раскорчеванные под пашню участки. Возле новоявленных шляхетских фольварков обработанные поля составляли уже 200-30 гектаров. С севера на юг по лесам и болотным островкам тут протянулся «Константинопольский шлях», первая сухопутная дорога государственного значения. В 1569 году Мозырская волость была переименована в повет и была включена в состав Минского воеводства. Но «золотой век» длился тут, к сожалению, опять недолго, и уже на 39-й секунде (середина 17 века) прервался новой полосой ожесточенных войн между Речью Посполитой (конфедерация Польши и ВКЛ) и Московией. Их последствия были для калинковичской земли поистине катастрофическими. Обратились в пепел все поселения (некоторые уже не возродились), половина пашни заросла кустарником и лесом, население (около 8 тысяч человек в 1640 г.) за три кровавых десятилетия сократилось почти втрое.

Словно опомнившись, История отмеряла измученному краю два века более спокойной жизни, что позволило залечить тяжкие раны, восстановить и приумножить народное благосостояние. Тогда же, во второй половине 17 века, местный землевладелец шляхтич Оскерко разрешил поселиться в Калинковичах и окрестных селениях нескольким десяткам еврейских семей, бежавших с Украины от ужасов войны. Со временем община разрослась, стала весьма влиятельной, немало поспособствовав экономическому и культурному развитию региона. Это время, сравнительно жаркое и сухое, вызывавшее в иных местах голод и пожары, ознаменовалось здесь дальнейшим усыханием безбрежных болот и окончательным исчезновением с земной поверхности и карт «моря Геродота». На его былом берегу к 47-й секунде (середина 18 в.) взнеслась к небу каменная громада Юровичского храма, а видневшиеся рядом и далее к северу отдельные небольшие участки обработанной земли стали соединяться в более обширные массивы сельскохозяйственных угодий. В 1793 году, после второго раздела Речи Посполитой, наши земли вошли в состав Российской империи как Мозырский повет Минского наместничества. Тут сразу же появились царские переписчики, зафиксировавшие наличие на калинковичской земле 67 населенных пунктов (местечек, фольварков, сел, деревень) общим числом в 1837 дворов, где проживали 12,9 тыс. человек. В 1796 году Каленковичи с окрестными селениями были переданы из Мозырского в Речицкий повет новообразованной Минской губернии. Война с Наполеоном лишь слегка опалила северный край этой стратегически важной территории, дав при этом толчок дальнейшему развитию ее дорожно-транспортной сети и экономики.

До завершения 59-й минуты нашего путешествия во времени осталось лишь 3 секунды (1873 г.), и вот здесь появляется знаменитая «мелиоративная экспедиция» генерала И. И. Жилинского. Всего за пять лет ландшафт видимо преобразился: были прорыты многочисленные каналы и дренажные канавы, превратившие немалую часть громадных болотных массивов в сенокосные луга, а подмоклые «неудобные» земли – в хорошие пахотные. Значительно выросли урожайность зерновых и поголовье скота, благосостояние людей. С 1864 года Калинковичи входили в состав Автюцевичской, а с 1889 года в состав Дудичской волостей Речицкого уезда. Уже в самом конце этой предпоследней минуты видим, как на нашей земле сверкнула стальная полоса железной дороги, по ней в клубах дыма помчались первые паровозы, в локомотивном депо зажглись первые электролампочки. Общероссийская перепись 1897 года показала тут наличие уже 103-х населенных пунктов, где проживали 34568 человек.

Идет последняя минута нашего путешествия по времени. На 2-6 секундах (1906–1914 годы) наблюдаем резкое, почти двукратное увеличение населенных пунктов в районе – за счет расселения крестьян на хутора в ходе «столыпинской» земельной реформы. Потом, на 7-10 секундах, полыхнуло зарево Первой мировой и Гражданской войн. Вновь смерть, кровь и пожарища, но вместе с тем – прокладка второй, в меридиональном направлении, железнодорожной магистрали, дальнейшее развитие промышленности и даже рост населения, в основном за счет беженцев из западных губерний. В мае 1923 года на месте упраздненных Автюцевичской и Дудичской волостей была образована Калинковичская. В марте 1924 года она была передана из Речицкого уезда Гомельской области РСФСР в Мозырский уезд БССР, а 17 июля того же года переименована в район в составе Мозырского округа. Районный центр – местечко Калинковичи – в июле 1925 года обрел городской статус. Тогда на территории района было 259 населенных пунктов и 58,7 тыс. жителей. На 19-й секунде (1938-1939 годы) с карты Калинковичского района разом исчезают три четверти хуторов, а уцелевшие пополняют список деревень. Район был временно упразднен и вновь восстановлен, на этот раз в составе Полесской области БССР. Затем – Великая Отечественная война, забравшая жизни более двадцати тысяч советских воинов (местных уроженцев и других, сражавшихся на этой земле); еще несколько тысяч мирных жителей погибли от рук оккупантов.

Тридцатая секунда (вторая половина 1950-х – 1960-е годы) являет начало последней, самой мощной и продолжительной во времени кампании по мелиорации земель и осушению болот. Она гораздо сильнее, чем все предыдущие, изменила (во многих местах до неузнаваемости) ландшафт и природу нашего края. Там, где ранее на многие километры тянулись болота и торфяники, появились новые сельскохозяйственные угодья. На территории района пролегли две международные автострады, все населенные пункты связали хорошие асфальтовые дороги. В 1954 году Полесская область была ликвидирована, а наш район передан в состав Гомельской области. Затем из упраздненных Василевичского и Домановичского районов сюда были переданы территории 1 горпоселкового и 11 сельских Советов. Население Калинковичского района выросло в 1985 году до рекордной цифры в 79,9 тыс. человек.

А на следующий год случилась Чернобыльская катастрофа, и более половины населенных пунктов района оказались в зоне радиационного заражения. В наши дни начинают уже сказываться и пагубные последствия бездумной повальной мелиорации. Болота, что справедливо называют «легкими Земли», частично сохранились лишь в западной и восточной частях района. Грустно смотреть, как весной, когда из теплых краев к нам возвращаются перелетные птицы, их стаи долго кружатся над новыми сельхозугодьями. Это заложенная природой генетическая память вот уже несколько десятилетий подряд заставляет их безуспешно искать место рождения и гнездования своих предыдущих поколений – бескрайние просторы на берегу «моря Геродота»…

Прав был древнегреческий философ Платон (428–347 годы до н. э.), сказавший когда-то: «Время уносит все: меняется имя, и наружность, и характер, и судьба». Не скрою: с годами чувство глубокой привязанности к родной земле дополняется и ощущением тревоги за ее будущее. Хватит ли нынешнему и будущим поколениям живущих здесь людей благородства и здравомыслия – сберечь свои память, язык, культуру, да и сам этот «калиновый уголок» Полесья? Найдутся ли среди них готовые бороться, пожертвовать карьерой, личным благополучием и покоем ради того, что принадлежит всем? Время покажет, но верю, что так и будет.

В. А. Лякин, краевед

Стоянка первобытного человека в Юровичах

Калинковичи на дорожной карте начала 19 века

Калинковичи, 1904 год

7 ноября 1925 г. в Калинковичах

9 мая 1975 г. в Калинковичах

Калинковичи сегодня

Опубликовано 09.11.2017  22:28