Tag Archives: еврейские организации Беларуси

В. Рубинчик. Еврейское и рядом (3)

Вот уж полтора года коронавирус – глобальная проблема. Беларусь, а может, и весь мир (вей из мир), превратилась в подобие алжирского Орана из нетленки Альбера Камю «Чума». Роман Камю был создан три четверти века назад, но человечество меняется медленно, да и необязательно в лучшую сторону, так что аналогии уместны, почему нет?

Начиная с весны 2020 г. в разных странах умерло (не всегда напрямую от COVID-19) немало людей, которые существенно влияли на modus vivendi белорусского еврейства. Некоторых я уже упоминал в своих текстах; со многими был знаком лично… Здесь – очень кратко, с приложением тех фотографий из открытых источников, что ещё не публиковались на belisrael:

Аркадий Бляхер (1923–2020) – ветеран войны, экс-руководитель еврейской организации Бреста, в конце 1990-х – начале 2000-х значился членом редколлегии минской газеты «Авив».

А. Бляхер

Андрей Горбенко (1962–2020) – предприниматель, спонсор «Ідыш-беларускага слоўніка» (сост. Александр Астраух, 2008).

Юрий Зиссер (1960–2020) – бизнесмен, спонсор «Клезмерфеста» (2019) и ряда иных «околоеврейских» проектов.

Яков Гутман (1945–2020) – инженер, член первого правления МОЕКа (с 1988), председатель минской иудейской общины (1989–90), президент Всемирной ассоциации белорусских евреев (с 1993).

Соломон Карпас (1953–2020) – бывший руководитель еврейской организации Витебска.

С. Карпас

Михаил Нордштейн (1930–2020) – военный журналист, первый редактор газеты «Авив», член Союза белорусских писателей (с 2013).

М. Нордштейн

Михаил Иоффе (1932–2020) – заслуженный работник промышленности («Брестгазоаппарат»), почётный гражданин Бреста (с 2002).

М. Иоффе

Семён Лиокумович (1932–2020) – лектор, составитель кроссвордов и справочных книг, член правления Минского объединения еврейской культуры (с конца 1990-х).

Юрий Тепер (1958–2020) – один из лучших библиотекарей г. Минска, активист общины «Бейс-Исроэль», знаток истории шахмат, спорта вообще.

Анатолий Наливаев (1931–2021) – художник, театральный деятель, кантор.

А. Наливаев

Бэла Шпинер (1976–2021) – артистка, певица.

Б. Шпинер

Лев Шейнкман (1931–2021) – ветеран войны, учитель, многолетний глава Белорусского союза евреев-инвалидов и ветеранов войны, партизан и подпольщиков.

Л. Шейнкман

Олег Ходыко (1942–2021) – наставник реставраторов идиша в 1980–90-е гг. 12.06.2021 один из его учеников (А. М. Астраух) написал: «Печальная новость. Вчера, 11 июня, ушёл из жизни ОЛЕГ ВЛАДИМИРОВИЧ ХОДЫКО, УЧИТЕЛЬ, АРХИТЕКТОР, ХУДОЖНИК, РЕСТАВРАТОР, ИСКУССТВОВЕД, ЛИТЕРАТУРОВЕД, ПИСАТЕЛЬ, ПЕВЕЦ, создатель школы архитектуры и искусства, белорусской школы реставрации, школы языка ИДИШ, ЯЗЫКОВЕД, ЗНАТОК КЛАССИЧЕСКОЙ И НАРОДНОЙ МУЗЫКАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ, ФОЛЬКЛОРА И ЭТНОГРАФИИ ЧЕСТЬ БЕЛОРУССКОЙ НАЦИИ, ГАОН ИСКУССТВА HOMO LUDENS ET UNIVERSALIS. A LIXTIKN GANEJDN». Пер. с бел., заглавные буквы сохранены.

О. Ходыко

Леонид Рубинштейн (1939–2021) – бывший руководитель бобруйской еврейской организации, почётный гражданин Бобруйска (с 2020).

Л. Рубинштейн

Виктор Лясковский (1946–2021) – главред «Авива» с 2005 г. (де-факто стал им раньше, когда числился замредактора) и до 2013 г., автор книжек для детей, ведущий литстудии в Минском еврейском общинном доме.

В. Лясковский

Приближается годовщина смерти М. Нордштейнa (10 августа). Позволю себе процитировать его послание, доставленное ещё тогда, когда я учился в аспирантуре и надеялся на консолидацию белорусской еврейской общины посредством самиздата:

Рад был получить Ваше письмо с газетой «Анахну кан». Помню ли я Вас – как же не помнить человека, который столько помогал Дине Звуловне [Харик]!.. Да и мы с Вами не раз беседовали. Жаль только, что наше сотрудничество в «Авиве» так и не получилось.

Мне по душе ваша активная позиция в еврейском общественном движении. Правда, и движения как такового порой не замечается. Скорее такое состояние можно назвать застоем.

«Анахну кан», конечно же, прочитал от начала и до последней строки. Особенно понравился фельетон «Вице-президенты – наша сила, наша гордость и краса!» Смеялся от души. Десять заместителей у президента евр. союза! По-моему, у генсеков КПСС было меньше. Глубоко убеждён в том, что свежая струя в евр. жизни Беларуси необходима. И такую свежую струю вижу в присланной Вами газете.

Ваше участие в шествии, посвящённом 60-летию казни минских подпольщиков, безусловно, поступок мужественный. Кстати, в августе 98-го я вместе с Валерием Щукиным и другими принял участие в пикетировании по случаю 30-летия оккупации Чехословакии советскими войсками. Правда, арестов тогда не было. Милиция ограничилась тем, что каждого из пикетчиков (а нас всего-то было около десятка) сфотографировала.

Нордштейн поучаствовал также в моём опросе на тему «Кто из героев еврейского сопротивления заслуживает того, чтобы его именем назвали улицу в Минске?» («Анахну кан», март 2002 г.; ответил «Гебелев, Смоляр, а из героев послевоенного сопротивления – Ефим Давидович, Лев Овсищер, Наум Альшанский»). Но при встрече в Минске пару месяцев cпустя, наслушавшись «доброжелателей», уже читал нотации: «Нельзя так с вождями, Володя, они стараются… И видите ли, независимой прессы не бывает». Откровенно прощупывал, а не перейдёт ли собеседник на сторону Я. З. Басина & Co.? Постепенно отношения наши сошли на нет.

Михаил Соломонович, при всём его богатом жизненном опыте, являлся… ну, скажем, простецом: что последнее откладывалось в его голове, то он и держал за истину, и готов был повторять на все лады. Его амбициозность, желание быть не просто журналистом, а Редактором, Литератором и Знатоком истории, умело использовали разные интриганы, из «главной еврейской организации» и не только. Иногда это кончалось так:

Тем не менее заслуги Нордштейна в развитии еврейской прессы, в «раскрутке» многих достойных личностей неоспоримы; определённую ценность имеет и его, пусть несколько многословный, двухтомник мемуаров «Рубиконы». Внёс он вклад и в то, что в Израиле-2006 появился памятник Маше Брускиной (живя в Германии, собирал деньги по всей Европе). Чуть обидно было читать на сайте «Авива», что Нордштейну-де в январе 2021 г. исполнилось бы «92» года (неужто было трудно из 2021 вычесть 1930?)

Ещё в 2018 г. в Нью-Йорке скончался писатель Михаил Шульман (Шумов), 1923 г. р., ветеран Великой Отечественной, глава могилёвской еврейской организации на рубеже 198090-х т.е. стоял у истоков. Лично с ним я не был знаком, о его общественной деятельности судить не берусь, а книги шумовские когда-то читал, нравились.

М. Шульман (Шумов)

Увы, и 2,5 года спустя в белорусском литжурнале «Неман» о смерти писателя не знали (раз-другой кликнуть в интернете, видимо, «религия не позволяла»):

Из «Немана», № 1, 2021

Впрочем, «Авив» и СБЕООО в этом отношении не превзошли «Неман» 🙁

В последнее время наблюдается «омоложение кадров» в руководстве белорусских еврейских организаций: процесс естественный, но не безболезненный. Бизнесмен Олег Львович Рогатников, бывший зампред «еврейской общины г. Витебска» самый молодой из четырёх руководителей «главного еврейского союза» за 30 лет существования этой «зонтичной», или «крышевой» структуры. Чуть больше месяца рулит, но успел отметиться в «СБ» (22.07.2021) обещанием, что не допустит красных полос у памятников жертвам Катастрофы, дабы не «разжигать негативные настроения». А ещё участием в официозной пресс-конференции «Многоликая Беларусь» (30.07.2021).

О. Рогатников

Общаться с редакцией belisrael.info г-н Рогатников не спешит, хотя сайту без малого 13 лет, здесь нередко появлялись ценные материалы о современных евреях Беларуси, площадку ценят исследователи. Что ж, насильно мил не будешь… Сильно критиковать нового председателя СБЕООО я не стану, ведь не прошло ещё 100 (даже и 50) дней с его победы на конкурентных выборах. Но зацепило заявление г-на Рогатникова о «белорусских еврейских общинах», представленных в «40 городах». Согласно сайту СБЕООО, «общины» на сегодня вот где есть: Барановичи, Бобруйск, Борисов, Брест, Витебск, Гомель, Гродно, Калинковичи, Лида, Могилёв, Мозырь, Орша, Пинск, Полоцк, Речица, Слуцк, Солигорск. С Минском выходит 18 городов, но никак не 40. То ли wishful thinking, то ли просто оговорка.

Ещё сильнее, чем «центральный офис», омолодилось гродненское объединение еврейской культуры им. Лейба Найдуса, основанное в 1989 г. Более года им руководит педагог-студент Натан Шамсутдинов. За это время он, как член «молодёжного парламента» Гродненщины и вообще крупный активист (возглавляет ещё фонд «Кислев»), был послан… на «Всебелорусское народное собрание» в Минск.

Н. Шамсутдинов, фото отсюда 

Г-н Шамсутдинов мечтает о возрождении еврейского квартала Гродно, хотя аналогичный проект в Витебске, анонсированный в конце 2000-х Леонидом Левиным и даже крупными чиновниками, провалился. Мечтать не вредно, тем более что да, с избранием юного Натана в Гродно началась некоторая движуха. Но пока не реализовано и более скромное дело, которое в Гродно обсуждается с 2018 г., установка доски-шильды в честь поэта Найдуса на улице его же имени (см. здесь).

Натан Шамсутдинов (09.11.2020): «Немного затянулся процесс. Мы планировали как раз к его дню рождения, но надеемся, что в этом месяце или хотя бы до конца года мы установим эту шильду».

Инна Соркина (05.08.2021): «К сожалению, [шильды] нет».

В июле 2020 г. гродненцы бросили клич, воспроизвожу без правок:

Шолом Алейхэм ‏שלום־עליכם! Друзья, спустя 81 год наша община запускает вновь газету «Grodner Moment». Эта газета выходила в Гродно с 1924 на идише и являлась самой популярной среди еврейского населения города. Мы не могли упустить этот момент и не возродить ее хотя бы онлайн. Мы, к сожалению, не можем выпускать ее как раньше ежедневно, однако, мы сохранили главный ее принцип. Выпуски будут в начале недели и перед наступлением Шаббата. В этой газете как и раньше будет освещаться искусство, бизнес, новости из нашей общины и о еврейских событиях области и Республики, а также события из Еврейского мира.

Газета будет выходить в социальных сетях:

Instagram: @jewishcommunitygrodno

Facebook: facebook.com/jewishcommunitygrodno/

Если Вы поможете распространить эту информацию будем Вам очень благодарны!

Алдос бэстэ אַל דאָס בעסטע! Всего наилучшего! 

Отрадна попытка продолжить традицию, да ещё с идишскими словами… За год у Н. Шамсутдинова & Co. вышло свыше 30 номеров, но летом 2021 г. «Гродненский момент» выглядел так:

Честно говоря, это больше смахивает на банальное объявление или афишку, чем на газету.

Тем временем в гродненском издательстве «ЮрСаПрынт» в начале 2021 г. увидел свет трёхязычный сборник, посвящённый 130-летнему юбилею «принца еврейской поэзии» Л. Найдуса. Прочесть о книге и её создателях по-белорусски можно здесь, по-русски здесь. Тираж  55 экз.

Вольф Рубинчик, г. Минск

06.08.2021

wrubinchyk[at]gmail.com

Опубликовано 06.08.2021  20:56

Читателям
.
К сожалению, с 22.30 (по минскому времени) 09 августа 2021 г. не имею доступа к эл. ящику wrubinchyk@gmail.com. Все письма, полученные с этого адреса после указанного времени, прошу считать недействительными. Пожалуйста, пишите мне на w2rubinchyk@gmail.com.
.
С уважением,
Вольф Рубинчик, г. Минск
***
Шаноўныя чытачы, з 22:30 (па мінскім часе) 09 жніўня 2021 г. не маю доступу да скрыні wrubinchyk@gmail.com. Калі ласка, пішыце на адрас: w2rubinchyk@gmail.com і не звяртайце ўвагі на магчымыя лісты са старога адрасу.
.
***
.
Dear all, since the evening of August 9, 2021 I’ve lost access to my account at wrubinchyk@gmail.com. Pls write me to: w2rubinchyk@gmail.com And never mind messages from the old account.

Май Данциг, «еврейский начальник»

От ред. По случаю 90-летия со дня рождения М. В. Данцига и учитывая, что юбилейный материал в газете «СБ. Беларусь сегодня» не раскрывает всех граней этой личности, публикуем перевод с белорусского языка статьи, которая впервые появилась на belisrael.info в марте 2018 г. (В. Рубинчик немного дополнил свою работу в апреле 2020 г.). См. на нашем сайте также подборку 2017 г.: МАЙ ДАНЦЫГ (1930–2017)

 ***

Май Данциг как «еврейский начальник»

Уже почти родились все листы,

И завтра Май займёт свои посты.

(Юлий Таубин, «Таврида»)

С марта 2017 г. Мая Вольфовича нет в этом мире (в иной мир он не верил, но, надеюсь, ему там хорошо). Я не был его приятелем, но в 1994–2001 гг. видел и слышал Данцига на улице Интернациональной, 6 чуть ли не каждую неделю. Напомню – по этому адресу примерно 10 лет действовало Минское общество еврейской культуры имени Изи Харика (МОЕК).

В МОЕК я пришёл осенью 1993 г., когда учился в выпускном классе и на многое не претендовал. Помогал в библиотечных делах, иногда выполнял поручения «начальства» – короче, был волонтёром. Распрощался с организацией летом 2001 г. без всяких справок и записей в трудовой книжке. По правде говоря, посещал организацию прежде всего ради библиотекарши Дины Звуловны Харик, т. к. она нуждалась в поддержке – моральной, а случалось, и физической. Взамен получал душевное тепло, завязывал знакомства… Некоторые не угасли до сих пор.

Сначала отношения с М. В. Данцигом были ровные, корректные – председатель выглядел энергичным весельчаком. Он не очень обращал внимание на то, как я копался в библиотеке, но летом 1994 г. подписал мне рекомендацию для поступления на библиотечный факультет университета культуры. Впрочем, когда на экзаменах мне не хватило балла, то от дальнейших хлопот профессор академии искусств воздержался. Осенью 1994 г. независимо от МОЕКа (но при поддержке своей школьной учительницы французского языка Валентины Лопатнёвой) я поступил в Европейский гуманитарный университет, и с того времени отношения с Данцигом… не улучшались. Но я на его «милость» больше и не рассчитывал: по-прежнему приезжал на Интернациональную 2-3 раза в неделю, консультировал гостей библиотеки, оформлял заказы, расставлял книги… Изредка готовил выставки, ездил за литературой в посольство Израиля или в представительство «Джойнта».

Некоторое время в середине 1990-х я посещал воскресные курсы идиша и лекции по идишской литературе, которые вели, соответственно, Абрам Жениховский и Гирш Релес (с ними отношения складывались лучше). Устраивались в читальном зале библиотеки также лекции иных еврейских деятелей, прежде всего Якова Басина: что-то интересовало больше, что-то меньше. Хотел или нет, приходилось слушать, т. к. проходили они во время работы библиотеки.

В тот же «исторический период» (середина 1990-х) МОЕК сдавал читальный зал под уроки иврита, за которые отвечал «Сохнут» (офис его находился наверху; там же работал ульпан, но, видимо, места не хватало). Случались пикировки с учительницами, которым, естественно, мешало то, что во время занятий читатели библиотеки шагали через комнату. Особенно возмущалась израильтянка Анат Лифшиц… Когда не было занятий, то в этой же комнате репетировал детский хор – кажется, тоже сохнутовский. Именно во время одной из репетиций я заметил, что удалец и весельчак Данциг может быть, мягко говоря, не очень вежливым человеком. Из-за какой-то мелочи он раскричался на детей, а затем и на руководительницу хора… И позже Май Вольфович стремился показать, кто в округе хозяин. Однажды позвал меня в «секретариат» (комнатку справа от входа) и сообщил, что «Сохнут» ищет сторожа»; мол, устройся, «нам там нужен свой человек». Я отказался; разговор продолжения не имел.

Вот ещё характерный эпизод. Немного читателей посещало библиотеку МОЕКа; по картотеке было свыше 100, а постоянных, может, 15-20. Один из них признался Дине Звуловне, что потерял книгу (хорошо помню – не из ценных). Обычно в таких случаях мы искали компромисс – но угораздило же в ту минуту оказаться рядом Данцигу! Крик, скандал… Читатель ушёл и больше не приходил.

Весной 1998 г., когда отмечалось 100-летие со дня рождения Изи Харика, Данциг накричал уже на Дину Звуловну – при мне и даже при женщинах из родного местечка Харика, приехавших на юбилей. Позже я попробовал тет-а-тет объяснить, что… не следует так делать. В какой-то момент задал ему вопрос: «Неужели вы исповедуете принцип «Я начальник – ты дурак»?» Он бросил в ответ: «Да, я начальник, а ты – дурак и хамло!»

Мне хотелось проститься с МОЕКом, но жалел вдову поэта (ей было сильно за 80). Ходил на Интернациональную и дальше, даром что видел – общество хиреет, с каждым годом его посещает всё меньше любителей… Особенно с конца 1990-х, когда старый артист-идишист Моисей Абрамович Свирновский и его «капелла» перебрались в «Хэсед Рахамим» – там и условия для репетиций были более адекватные, и творческих людей лучше поощряли. Шахматно-шашечный клуб «Белые и чёрные» переехал в район станции метро «Восход» ещё раньше.

В 2000 г., после поступления в аспирантуру, я «дорос» до того, что заместительница Данцига попросила прочесть посетителям МОЕКа несколько лекций. Приходили и те, кого обычно на Интернациональной не было видно. Ясно, всё это делалось с санкции «самого» – он мне и деньги отсчитывал (пожалуй, доллар-два за лекцию, а их состоялось пять или шесть). Может, и зря я их брал: позже, летом 2001 г., этими деньгами меня публично попрекали, когда я стал задавать руководству неудобные вопросы.

О конфликте 2001 г., связанном с выселением МОЕКа, написано немало – хотя бы в газетах «Анахну кан», «Берега», «Авив», да и в моей книжке «На яўрэйскія тэмы» (Минск, 2011). Кто-то обвинял городские власти, которые «неожиданно» подняли арендную плату за помещение, кто-то – «Джойнт», отказавшийся платить в несколько раз больше и предложивший МОЕКу место в тогда ещё не открытом Общинном доме на ул. В. Хоружей, кто-то – союз еврейских объединений во главе с Леонидом Левиным… Небезосновательно упрекая за пассивность руководство названного союза, надо учитывать, что М. Данциг много лет был там вице-президентом. Правда, после того, как «банда четырёх» (Басин, Гальперин, Данциг, Нордштейн) в середине 1990-х пыталась сбросить Левина с должности, вряд ли Леонид Менделевич доверял своему заместителю… Скорее держал его для «витрины», как руководителя первой «светской» еврейской организации в позднесоветской Беларуси (МОЕК образовался осенью 1988 г.; сперва действовал под эгидой Белорусского фонда культуры).

«Антилевинские» интриги плелись в 1994-95 гг. на Интернациональной даже в моём присутствии. Конечно, в 17-18 лет меня интересовали преимущественно иные вопросы… Припоминаю, не в восторге был от левинской Soviet-style демагогии, но и «демократическая» альтернатива, обрисованная на полосах газеты «Авив хадаш» (редактор – Нордштейн, помощники – Басин, Данциг), не привлекала. Напрягали как особенности поведения Данцига, пожалуй, не менее склонного к «культу личности», чем тот самый Левин, так и равнодушие председателя общества еврейской культуры к языку идиш. Дина Харик приглашала его подучить язык на курсах, однако М. Д. всегда отнекивался; он знал несколько слов и полагал, что хватит. Я не удивился, когда в 2002 г. Александр Астраух, один из белорусских реставраторов-идишистов, сказал в интервью о начале 1980-х: «Художник Май Данциг, мой учитель, знал, что мы учим идиш, но для него эта тема была абсолютно закрытая».

Примерно в 2001 г. от Леонида Зуборева я узнал, что осенью 1988 г. художника на должность руководителя общества еврейской культуры привёл, фактически, горком партии. О том же Л. З. написал в своей статье 2013 г.: «Данцига активисты впервые услышали на учредительном собрании. До этого никогда ни на одном еврейском мероприятии Данцига никто не видел…» Но г-н Зуборев не очень грустил, что стал на том собрании лишь заместителем, а не председателем: «Надо признать, что Данциг, хотя и отрабатывал что-то обещанное, может быть, квартиру или мастерскую, но старался честно. Делал все хорошо, добросовестно и со всеми ладил». Полагаю, активисты, стоявшие у истоков МОЕКа, но вскоре покинувшие его (Феликс Хаймович, Юрий Хащеватский…), с этим не согласятся. Ещё один тогдашний претендент на лидерство в МОЕКе, инженер Яков Гутман, в 2017 г. высказался так: «Я не могу дать высокую оценку результатам работы Данцига. Он работал по принципу – ты, работа, нас не бойся, мы тебя не тронем. Когда выделили в аренду здание на Интернациональной (в 1991 г. – В. Р.), я был категорически против того, чтобы мы его брали. Я говорил, что нам не нужно чужого, отдайте нам наше…»

Кажется, последнее из обращений (газета «Літаратура і мастацтва», май 1990 г.), которое Гутман и Данциг подписали вместе. Речь об учреждении Фонда сохранения еврейского исторического наследия.

Характеристика от Гутмана появилась, увы, не на пустом месте. В начале 1990-х борисовский краевед (зампред еврейской организации г. Борисова) Александр Розенблюм встречался с Данцигом и рассказал ему о печальном состоянии дома в Зембине, где родился Изи Харик. В 1997 г. А. Розенблюм, переехав в Израиль, констатировал в «Еврейском камертоне»: «как мне показалось, уважаемый профессор не проявил к моему рассказу никакого интереса». Осенью 2001 г. родной дом Изи Харика снесли (вопреки мнению нынешней директрисы минского еврейского музея, «мемориальной таблички» на нём не было).

Осенью 1997 г., впервые вернувшись из Зембина, я пытался убедить заместительницу М. Данцига, поэтессу и экскурсоводку, что силами активистов МОЕКа можно было бы как-то отремонтировать дом, добиться для него охранного статуса… Но в 1990-х Данциг подбирал заместителей себе под стать, и смысл ответа был таков: «Вам что, Володя, больше всех надо?».

Не самые комплиментарные записи о Данциге и работе МОЕКа в первой половине 1990-х нашлись в дневнике Михаила (Иехиэля) Зверева, который до 1995 г. входил в правление организации. Кстати, в июне 2001 г. Михаил Исаакович пришёл на собрание, где я протестовал против планов закрытия библиотеки и передачи книг МОЕКа на хранение в мастерскую Данцига. Зверев выступил эмоционально и критически, подчеркнув, что МОЕК превратился в «кружок пенсионеров». Данциг со своими апологетами (Алла Левина, Семён Лиокумович…) пытались заткнуть Звереву рот, но присутствие корреспондентки газеты «Берега» Елены Когаловской немного их сдерживала. В своей статейке Лена, знавшая всю подноготную, выставила председателя в роли жертвы… пусть это останется на её совести. «Засветился» художник и в фильме «В поисках идиша» (2008), где показан как ревнитель «маме-лошн» 🙂

Кто-то скажет: ну вот, обиженный чел выплёскивает негатив… Но я ничего не выдумываю и специально не собирал «досье» на Мая Вольфовича; просто его всегда – даже после отставки 2001 г. – было настолько «много», что факты сами прыгали в глаза. Из каталога Национальной библиотеки легко узнал о том, что художник в середине 1970-х рисовал таких знаменитых деятелей, как Алексей Косыгин, Михаил Суслов.

   

Не всех художников в хрущёвско-брежневское время допускали к «телам» и выпускали за границу. Не каждый становился членом правления Союза художников БССР, а вот Данцигу это удалось в 32-летнем возрасте (позже он был и зампредседателя Союза). Видимо, начальническая должность наложила отпечаток и на его дальнейшую жизнедеятельность. Как метко сказал художник Андрей Дубинин, Май Данциг «выиграл жизнь, но проиграл судьбу».

Тем не менее личность М. Д. не вызывает у меня такой неприязни, как, например, личность Л. М. Левина. Всё-таки заслуженный живописец работал на «еврейской улице» в непростых условиях конца 1980-х, когда существовали и недоверие со стороны чиновников, и мощная «внутриеврейская» конкуренция (к весне 1991 г., когда Л. Левин возглавил «всебелорусскую» еврейскую организацию, большинство активистов уехали): подписывал важные воззвания, ходил по «инстанциям». Некоторый авторитет Май Вольфович, приложивший руку к появлению в Минске первой официально признанной еврейской воскресной школы (1990), таки завоевал. На Интернациональной в 1990-х собирались ветераны, бывшие узники гетто, музыканты, шахматисты с шашистами… У секретарши всегда можно было приобрести еврейские газеты, а иногда – журналы, книги. Под конец, в 2000 г., на втором этаже открылся музейчик с экспозициями, посвящёнными довоенному еврейскому театру (я сам отдал туда пару экспонатов) и Катастрофе евреев Беларуси, – мало кому в городе известный, но всё же… В 1990-х МОЕК приютил и редакцию газеты «Авив»; редактора это настолько растрогало, что затем он не раз писал панегирики в адрес М. Данцига, а в 1995 г. включил его в редколлегию газеты «Авив хадаш».

Он запомнился таким… Фото 1998 г.

Если председатель мало благоприятствовал любителям идиша, то не очень и мешал им; площадок же для сбора евреев в Минске 1990-х гг. не хватало, ценным был каждый клочок. Некоторое время «моековцы» собирались также в библиотеке имени Я. Купалы у Комаровки – пространства там было куда больше, чем на Интернациональной. Довольно яркими помнятся презентации книг Арона Скира «Еврейская духовная культура в Беларуси», Марата Ботвинника «Г. М. Лившиц». Интересно в 1996 г. мы посидели и попели с Яковом Бодо, актёром израильского театра «Идишпиль». А в 2000 г. Интернациональную посетил Янка Брыль – присутствовал и я на той встрече, слушателей набилась уйма.

Не забывая его «странности и заморочки», я благодарен Маю Данцигу за всё доброе. Человеку, сформированному в советское время, а тем более в сталинское, трудно было переделать себя. Даже его пролукашенковские заявления 1998 г. (в газете «Белоруссия») и 2014 г. (в журнале «Беларуская думка») могу понять – Лукашенко в январе 1995 г. присвоил ему звание народного художника, а в сентябре 2005 г. наградил и орденом Франциска Скорины. Как бы то ни было, в МОЕКе портретов «вождя» не наблюдалось, а вот изображения идишских писателей в читальном зале много лет висели.

Заслуженным ли было то звание «народного»? Вопрос чисто абстрактный. По-моему, приключались в художественном творчестве М. В. Данцига провалы, но не было недостатка и в реальных достижениях. Да, из истории искусства и еврейского движения в Беларуси его не вычеркнуть.

Вольф Рубинчик, г. Минск

wrubinchyk[at]gmail.com

Опубликовано 27.04.2020  21:53

 

КАК МАЦУ РАСПРОСТРАНЯЛИ…

Инесса Ганкина

Как «Хесед» мацу раздавал, или Два слова о еврейской благотворительности

Думаю о том, как могут мелочи испортить праздник! А еще о том, почему люди полагают, что можно безнаказанно выполнять взятые на себя обязанности спустя рукава, и даже не извиняться при этом. Читайте ниже.

Уважаемый читатель, любишь ли ты праздники? Ну, конечно. А Пейсах? А как же. Ну, согласитесь, какой же Пейсах без мацы? Мое яркое детское воспоминание – бредем мы с дядей и двумя чемоданами по сугробам, потому что где-то на окраине Минска есть «волшебный домик», куда главное – вовремя принести муки. И тогда спустя какое-то время в тех же «шпионских» чемоданах можно будет забрать мацу. Видимо, с тех пор укоренилось в моем сознании странная привычка, связывать Пейсах и мацу. Почему странная? А вот прочтите короткую пьесу в трех действиях.

Действие первое. 19.03.2018 г. 9.30 утра. Звонок по домашнему телефону: «На следующей неделе во вторник и в среду будут давать мацу к празднику, приходите. Больше никто звонить не будет!». Гудки.

10.30. «Здравствуйте, Инесса Ароновна! Приходите, пожалуйста, на следующей неделе во вторник и среду за мацой. До свидания».

Действие второе. 28.03.18 г. 11.00 утра.

«Дорогой, ты как себя чувствуешь? Температуры нет? Сходи за мацой, Пейсах на носу!»

Действие третье. Еврейский общинный дом на Веры Хоружей, 28. 14.00. «Слушай, а тут мацу не дают. Кончилась!!!».

Дальше уже без прямой речи, на мои недоуменные вопросы: «Почему нельзя было посчитать заранее? Пригласить только тех, на кого хватит? Позвонить и извиниться перед остальными и т.д., и т. п.». Ответа было два. Первый «Мы давали евреям!!!» (а я, видимо, китаянка?) и второй «У нас принцип: первый пришел, первый обслужился».

ЗАНАВЕС.

Театр абсурда закончил свое представление до следующего года.

С праздником, уважаемые евреи!!!

 Об авторе: 
Культуролог, психолог. Автор трех книг, публикации в периодических изданиях и антологиях Республики Беларусь, России, США, Израиля, Литвы. Член Союза белорусских писателей.

Вот такой мацы «Made in Ukraine» не хватило нашей минской корреспондентке… Или такой.

* * *

Д. Шульман. Пейсах в хате

В те времена в нашем городе жило много евреев. Где-то половину из них составляли те, кто родился в позапрошлом веке, затем шли их дети, появившиеся на свет уже в двадцатом веке, и мы, послевоенные подростки. Нам было по тринадцать-пятнадцать лет. Кажется, мы были последними, кому посчастливилось быть накрепко связанными с традициями еврейской жизни.

(…)

Начиналось всё за месяц-полтора до Пейсаха. Мацу пекли тайно в нескольких собственных хатах. Составлялся график: в какой день, в чьей хате. К Пейсаху успевали напечь тонны мацы. Это было много, но столько нужно было городу. Каждый, кто хочет, на Пейсах должен быть с мацой.

За несколько дней до события приходил старший подряда. Так назывались те пять-шесть постоянных членов бригады, которые делали мацу. Обычно это был мужчина, занятый на очень важной операции: он сажал мацу в печь. Обо всём было уговорено. «Вы хотите работать тоже? – спрашивал он у хозяев. – Тогда вот на этой и на этой операции. Кроме денег за хату и дрова, будете получать еще по двадцать копеек с килограмма.

Теперь вам понятно, почему мацу пекли тайно? Не только потому, что это было вообще запрещено. А еще и потому, что здесь зарабатывали деньги. Не очень большие, но всё-таки деньги. А когда появляются деньги, то нужно платить налог государству. А как с запрещенной деятельности взимать налог?

Сейчас станет понятным, почему фининспектор Миша Антонович, который всю жизнь жил среди евреев, ждал конца зимы, чтобы сделаться уважаемым человеком. Он брал… за молчание. Поскольку всё знал и понимал. Как это происходило и сколько он брал, знали только он и старший подряда. Но что брал – знали все евреи и благодарили Бога за то, что есть такой человек, который не мешает. Потому что главное – это маца и Пейсах.

Вечером накануне, когда окончательно темнело, в двор заезжала кобыла с санями, с которой управлялся дядя Макс с конного двора при горпищеторге. Выгружали и заносили в хату станки. Да, да, станки, которые – с помощью людей, безусловно, – делали мацу. А вы что думали? Стоят люди со скалками и делают круглые листы? Да, прежде так и было, но пришли иные времена, и главный механик одного из заводов, член КПСС Борис Вульфович Задорнов, сконструировал и сделал у себя на заводе (конечно, втайне) те два главных станка и «трамбовку». Он тоже имел потом какую-то копейку с каждого килограмма. Спустя несколько лет эксплуатации Задорнов продал станки старшему подряда Довиду. Так он, Довид, сделался полным хозяином подряда: сам нанимал работников, в основном родственников, сам договаривался, сам платил.

Пекли мацу по ночам, начиная часов с шести вечера. К тому времени уже несколько часов палилась печь, чтобы набрать нужную температуру, которую потом всё время поддерживали, подкидывая дрова. Уже стоял наготове весь конвейер: табуретка с большой миской в углу, рядом – несколько ведер с водой и мука. Тут проходил замес. Он считался тяжеловатой работой. Ривка была в числе нескольких женщин, которых брали на эту работу. А дальше шла трамбовка. Ну, здесь всегда работал Павлик. Почти никто не знал фамилии этого тридцатилетнего гоя (нееврея – идиш). Он был высокий, сильный, мог много выпить. Но не «на маце», разумеется. Лет десять спустя он всё-таки спился, успев проработать все эти годы первым в городе заправщиком двухлитровых сифонов с газировкой.

Но вернемся к Павлику тридцатилетнему. Его труд считался самым высокооплачиваемым и самым тяжелым. Попробуйте часов тринадцать подряд из Ривкиного замеса делать тесто, которое через час сделается мацой. Павлик бросал «продукцию» Ривки на стол и начинал охаживать ее руками, а потом трамбовать: подкладывать под трубу, поднимать и опускать ее, укрепленную на конце специального, метр на метр стола… Душить, душить тесто, переворачивая его, складывая, затем снова распластывать. Не каждый маляр смог бы справиться с таким делом. Почему маляр? Потому что это была самая популярная среди молодых евреев высокодоходная работа. В малярных бригадах работали на девяносто процентов евреи, молодые, крепкие, задиристые. Почти каждый день после работы они заходили в кафе и брали свои сто граммов с «прицепом» – водку и кружку пива. А потом шли домой. Русские члены бригады вскоре начинали понимать идиш, разговаривать на нем. Но если Павлик вдруг по какой-то причине не мог придти, маляры выделяли для этой работы двух человек.

После трамбовки готовый кусок теста поступал на станок, на валики. Там Дора, жена Довида, пропускала тесто через валики туда-сюда, утончая его до нужной толщины. Крутил колесо станка кто-то из мужчин. Если крутить колесо на протяжении полусуток, можно остаться без рук. Так говорил крутильщик Мотик.

Но вот уже целая лента теста потянулась к другому станку. Там тоже валики, но с иголками. С этого станка выходит лента с дырками. Ну, всё, дальше самая дешевая работа: ленту разрезают на куски и вешают на тонкие двухметровые палки, по пять-шесть штук на одну. А дальше уже «зецер», тот, кто работает у печи, распластывает листки, повернув палку прямо в печке. Это тоже очень тяжелый труд. Отстоять у горячей печи всё время невозможно, и поэтому Довида заменяет тетка Геня, у которой, несмотря на ее шестьдесят, «еще нет давления». Зецеры работают по два-три часа, по очереди, затем отдыхают. Маца в печи. Вот здесь нужно устеречь, заметить нужную кондицию и большим совком вытянуть листы на свободу, на стол. Ну, всё. Почти. Теперь маца остынет, и ее сложат в белую наволочку или простыню, завязав концы. А еще лучше – в большой чемодан. Картонные ящики появятся позже.

И вот потянулись в хату люди, покупатели мацы. Кое-кто из них уже был у нас раньше, днем, заносил муку и наволочки. Но большинство пекут мацу из подрядной муки. Им говорят, когда придти, и они приходят в час ночи, в два, сами складывают теплую мацу в принесенную тару, рассчитываются с хозяином хаты и уходят во тьму со своими пятью-десятью килограммами на спине. Те, кто пек больше, двадцать-тридцать килограммов, приезжали на Яшином такси, и Яша развозил клиентов по домам. С ним договаривались заранее, чтобы он взял ночную смену. А те, кто не мог забрать мацу свеженькой, появлялись утром. Выскальзывали со двора, оглядывались по сторонам, быстро переходили улицу и спешили домой.

В нашей хате за предпасхальный месяц пекли мацу три-четыре раза. Много лет подряд. Я встретил много новых людей. Некоторые были совсем не похожи на евреев, но они были «наши». Некоторые «большие евреи» – директора заводов, инструктор райкома партии, два председателя колхоза – к нам сами не приходили, присылали жен. Их «обслуживали» очень внимательно, потому что чтили мужей. Они оставались евреями, несмотря на партбилет в кармане.

Во время расчета подсчитывали выпущенную продукции, делили деньги. Между прочим, мне тоже кое-что перепадало. Помните, разрезанные куски нужно было развешивать на палки? Так вот, этим занимался я, меняясь с кем-нибудь из подряда. То вешаю на палки, то кручу колесо валиков с иголками, чтобы не уснуть. Нет, школу я не пропускал, я был отличником. Просто у нас чаще всего пекли в ночь с субботы на воскресенье.

Вечером в понедельник снова заезжали во двор сани, перевозили станки и всё остальное в чью-то другую хату, и там всё повторялось.

И приходил Пейсах. Синагоги уже и… еще не было. Миньян (еврейскую молитвенную группу – уточн. автора) собирали у кого-нибудь дома. В городе было два миньяна. Возвращались отцы и деды просветленные, веселые: «Гут йонтеф!» – «С праздником!», «В следующем году в Иерусалиме!» Виноградная настойка, своя, домашняя, тарелки и вилки из другого шкафа, большая тарелка для мацы (она у меня дома сейчас, ей лет пятьдесят, не меньше). Папа рассказывает, а я уже жду еды, вкусной-вкусной. Пейсах в хате!

(перевод с белорусского В. Р. по книге: Давід Шульман. Дзе ўзяць крыху шчасця. Мінск, 2005)

От ред. Если кто не догадался, речь у автора идет о городе Борисове начала 1960-х годов.

Опубликовано 28.03.2018  23:13

Пра М.В. Данцыга (1930–2017). Ч.1

В. Рубінчык. МАЙ ДАНЦЫГ ЯК «ЯЎРЭЙСКІ НАЧАЛЬНІК»

Ужо амаль радзіліся лісты

І заўтра Май займае ўсе пасты.

(Юлій Таўбін, «Таўрыда»)

Цэлы год Мая Вольфавіча няма на гэтым свеце (у іншасвет ён не верыў, але, спадзяюся, яму там добра). Я не быў ягоным прыяцелем, аднак у 1994–2001 гг. бачыў і чуў на вуліцы Інтэрнацыянальнай, 6 ледзь не кожны тыдзень. Нагадаю – па гэтым адрасе прыкладна 10 гадоў дзейнічала Мінскае таварыства яўрэйскай культуры імя Ізі Харыка (МОЕК).

У МОЕК я прыйшоў увосень 1993 г., калі вучыўся ў выпускным класе, і на многае не прэтэндаваў. Дапамагаў у бібліятэчных справах, часам выконваў даручэнні «начальства» – карацей, быў валанцёрам. Развітаўся з арганізацыяй улетку 2001 г. без аніякіх даведак і запісаў у працоўнай кніжцы. Папраўдзе, наведваў суполку перадусім дзеля бібліятэкаркі Дзіны Звулаўны Харык, бо ёй патрабавалася падтрымка – маральная, а здаралася, і фізічная. Узамен атрымліваў душэўнае цяпло, завязваў знаёмствы… Некаторыя не згаслі дагэтуль.

Cпачатку адносіны з М. В. Данцыгам былі роўныя, карэктныя – старшыня выглядаў імпэтным веселуном. Ён не вельмі зварочваў увагу на тое, як я корпаўся ў бібліятэцы, але ўлетку 1994 г. падпісаў мне рэкамендацыю для паступлення ва ўніверсітэт культуры на бібліятэчны факультэт. Зрэшты, калі па іспытах мне не хапіла балу, то ад далейшых клопатаў прафесар aкадэміі мастацтваў устрымаўся. У верасні 1994 г. незалежна ад МОЕКа (але пры падтрымцы сваёй школьнай настаўніцы французскай мовы Валянціны Лапатнёвай) я паступіў у Еўрапейскі гуманітарны ўніверсітэт, і з таго часу адносіны з Данцыгам… не паляпшаліся. Ды я на яго ласку больш і не разлічваў: па-ранейшаму прыязджаў на Інтэрнацыянальную 2-3 разы на тыдзень, кансультаваў гасцей бібліятэкі, афармляў заказы, расстаўляў кнігі… Зрэдчас рыхтаваў выставы, ездзіў па літаратуру ў пасольства Ізраіля або ў прадстаўніцтва «Джойнта».

Пэўны час у сярэдзіне 1990-х наведваў нядзельныя курсы ідыша і лекцыі па ідышнай літаратуры, якія вялі, адпаведна, Абрам Жаніхоўскі і Гірш Рэлес (з імі адносіны складваліся лепей). Арганізоўваліся ў чытальнай зале бібліятэкі таксама лекцыі іншых яўрэйскіх дзеячаў, найперш Якава Басіна: нешта цікавіла больш, нешта менш. Хацеў або не, выпадала слухаць, бо праходзілі яны ў час працы бібліятэкі.

У той жа «гістарычны перыяд» МОЕК здаваў чытальную залу пад урокі іўрыта, за іх адказваў «Сахнут» (офіс яго знаходзіўся наверсе; там жа працаваў ульпан, але, відаць, месца не хапала). Здараліся пікіроўкі з настаўніцамі, якім, натуральна, замінала тое, што ў час заняткаў чытачы бібліятэкі крочылі праз пакой. Асабліва абуралася ізраільцянка Анат Ліфшыц… Калі не было заняткаў, то ў гэтым жа пакоі рэпеціраваў дзіцячы хор – здаецца, таксама сахнутаўскі. Менавіта падчас адной з рэпетыцый я заўважыў, што зух і весялун Данцыг умее быць, мякка кажучы, не дужа ветлівым чалавекам. Праз нейкую драбязу ён раскрычаўся на дзяцей, а потым і на кіраўнічку хору… І пазней Май Вольфавіч імкнуўся паказаць, хто ў акрузе гаспадар. Аднойчы паклікаў мяне ў «сакратарыят» (пакойчык справа ад уваходу) і паведаміў, што «Сахнут» шукае ахоўніка; маўляў, уладкуйся, «нам там патрэбен свой чалавек». Я адмовіўся; гутарка працягу не мела.

Вось яшчэ характэрны эпізод. Бібліятэку наведвала няшмат чытачоў: па картатэцы было звыш 100, а пастаянных, можа, 15-20. Адзін з іх прызнаўся Дзіне Звулаўне, што згубіў кнігу (добра помню – не з каштоўных). Звычайна ў такіх выпадках мы шукалі кампраміс – але собіла ж у тую хвілю апынуцца побач Данцыгу! Крык, скандал… Чытач сышоў і больш не прыходзіў.

Увесну 1998 г., калі святкавалася 100-годдзе з дня народзін Ізі Харыка, Данцыг накрычаў ужо на Дзіну Звулаўну – пры мне і нават пры жанчынках з малой радзімы Харыка, якія прыехалі на юбілей. Потым я паспрабаваў тэт-а-тэт патлумачыць, што… не варта так рабіць. У нейкі момант задаў яму пытанне: «Няўжо Вы спавядаеце прынцып “Я начальнік – ты дурань”?» Ён кінуў у адказ: «Так, я начальнік, а ты – дурань і хамло!»

Мне карцела развітацца з МОЕКам, але шкадаваў удаву паэта (ёй было моцна за 80). Хадзіў і далей, дарма што бачыў –таварыства занепадае, штогод яго наведвае ўсё менш аматараў… Асабліва з канца 1990-х, калі стары артыст-ідышыст Майсей Абрамавіч Свірноўскі і ягоная «капела» перабраліся ў «Хэсэд Рахамім» – там і ўмовы для рэпетыцый былі больш адэкватныя, і творчых людзей лепей заахвочвалі. Клуб «Белыя і чорныя» пераехаў у раён станцыі метро «Усход» яшчэ раней.

У 2000 г., пасля таго, як паступіў у аспірантуру, «дарос» да таго, што намесніца Данцыга папрасіла пачытаць наведвальнікам МОЕКа на Інтэрнацыянальнай некалькі лекцый. Ясна, з санкцыі «самога» – ён мне і грошы адлічваў (хіба долар-два за лекцыю, а іх адбылося пяць або шэсць). Мо і дарэмна браў: пазней, у 2001 г., гэтымі грашыма мяне публічна папракалі, калі стаў задаваць кіраўніцтву нязручныя пытанні.

Пра канфлікт 2001 г., звязаны з высяленнем МОЕКа, напісана нямала – хоць бы ў газетах «Анахну кан», «Берега», «Авив», дый у маёй кніжцы «На яўрэйскія тэмы» (2011). Нехта вінаваціў гарадскія ўлады, якія «нечакана» ўзнялі арэндны кошт за будынак, нехта – «Джойнт», які адмовіўся плаціць у некалькі разоў болей і прапанаваў МОЕКу месца ў тады яшчэ не адкрытым Абшчынным доме на В. Харужай, нехта – саюз яўрэйскіх аб’яднанняў на чале з Леанідам Левіным… Небеспадстаўна ўпікаючы за пасіўнасць кіраўніцтва названага саюза, трэба ўлічваць, што М. Данцыг шмат гадоў быў там віцэ-прэзідэнтам. Праўда, пасля таго, як «хеўра чатырох» у сярэдзіне 1990-х спрабавала скінуць Левіна з пасады, наўрад ці Леанід Мендалевіч давяраў свайму намесніку… Хутчэй трымаў яго для «вітрыны», як старшыню першай «свецкай» яўрэйскай суполкі ў познесавецкай Беларусі (сёлета МОЕКу – 30; спярша ён працаваў пад эгідай Беларускага фонда культуры).

«Антылевінскія» інтрыгі пляліся ў 1994–95 гг. на Інтэрнацыянальнай і ў маёй прысутнасці. Вядома, у 17–18 гадоў мяне збольшага цікавілі іншыя праблемы. Прыпамінаю, не ў захапленні быў ад левінскай дэмагогіі, але і «дэмакратычная» альтэрнатыва, абмаляваная на палосах газеты «Авив хадаш» (рэдактар – Нардштэйн, памочнікі – Басін, Данцыг), не вабіла. Напружвалі як асаблівасці паводзін Данцыга, бадай, не менш схільнага да «культу асобы», чым Левін, так і абыякавасць старшыні таварыства яўрэйскай культуры да мовы ідыш. Дзіна Харык запрашала яго падвучыць мову на курсах, аднак М. Д. заўсёды аднекваўся. Ён ведаў некалькі слоў і меркаваў, што досыць. Я не здзівіўся, калі ў 2002 г. Аляксандр Астравух, адзін з беларускіх рэстаўратараў-ідышыстаў, сказаў у інтэрв’ю пра пачатак 1980-х: «Мастак Май Данцыг, мой выкладчык, ведаў, што мы вывучаем ідыш, але для яго гэта тэма была абсалютна закрытая».

Прыкладна ў 2001 г. ад Леаніда Зубарава я даведаўся, што ўвосень 1988 г. мастака на пасаду старшыні таварыства яўрэйскай культуры прывёў, фактычна, гаркам партыі. Пра тое самае Л. З. напісаў у сваім артыкуле 2013 г.: «Данцыга актывісты ўпершыню пачулі на ўстаноўчым сходзе. Перад тым ніколі ні на водным яўрэйскім мерапрыемстве Данцыга ніхто не бачыў». Але пан Зубараў не надта тужыў, што стаў на тым сходзе толькі намеснікам, а не старшынёй: «Трэба прызнаць, што Данцыг, хоць і адпрацоўваў нешта абяцанае…, але стараўся. Рабіў усё добра, сумленна і з усімі ладзіў». Мяркую, актывісты, якія стаялі ля вытокаў МОЕКа, але неўзабаве пакінулі яго (Фелікс Хаймовіч, Юрый Хашчавацкі…), з гэтым не згодзяцца. Яшчэ адзін колішні прэтэндэнт на лідэрства ў МОЕКу, інжынер Якаў Гутман, летась выказаўся так: «Я не магу даць высокую ацэнку вынікам работы Данцыга. Ён працаваў паводле прынцыпу – ты, работа, нас не бойся, мы цябе не кранем. Калі выдзелілі ў [арэнду] будынак на Інтэрнацыянальнай [у 1991 г. – В. Р.], я быў катэгарычна супраць таго, каб мы яго бралі. Я казаў, што нам не трэба чужога, аддайце нам наша…»

Хіба апошні зварот («Літаратура і мастацтва», май 1990), які Гутман і Данцыг падпісалі разам

Характарыстыка ад Гутмана з’явілася, на жаль, не на пустым месцы. У пачатку 1990-х барысаўскі краязнавец Аляксандр Розенблюм сустракаўся з Данцыгам і расказаў яму пра гаротны стан дома ў Зембіне, дзе нарадзіўся Ізі Харык. У 1997 г. А. Розенблюм, пераехаўшы ў Ізраіль, канстатаваў у «Еврейском камертоне»: «як мне здалося, паважаны прафесар не выявіў да майго расповеду ніякай цікавасці». Увосень 2001 г. дом знеслі.

Не самыя кампліментарныя запісы пра Данцыга ды працу МОЕКа ў першай палове 1990-х знайшліся і ў дзённіку Міхаіла (Ехіэля) Зверава, які да 1995 г. уваходзіў у праўленне суполкі. Дарэчы, у чэрвені 2001 г. Міхаіл Ісакавіч прыйшоў на сход, дзе я пратэставаў супраць планаў закрыцця бібліятэкі і перадачы кніг МОЕКа на хаванне ў Данцыгаву майстэрню. Ён выступіў эмацыйна і крытычна, падкрэсліўшы, што МОЕК ператварыўся ў «гурток пенсіянераў». Данцыг са сваімі апалагетамі (Ала Левіна, Сямён Ліякумовіч…) спрабавалі заткнуць Звераву рот, але прысутнасць карэспандэнткі «Берегов» Алены Кагалоўскай крыху іх стрымлівала.

Нехта скажа: ну во, пакрыўджаны чэл выплюхвае негатыў… Але я нічога не выдумляю і адмыслова не збіраў «дасье» на Мая Вольфавіча; проста яго заўсёды – нават пасля адстаўкі 2001 г. – было настолькі «многа», што факты самі скакалі ў вочы. З каталога Нацыянальнай я лёгка даведаўся пра тое, што мастак у cярэдзіне 1970-х рысаваў такіх знакамітых дзеячаў, як Аляксей Касыгін, Міхаіл Суслаў.

Не ўсіх мастакоў у хрушчоўска-брэжнеўскі час дапускалі да «целаў» і выпускалі за мяжу. Не кожны станавіўся членам праўлення Саюза мастакоў БССР, а вось Данцыгу тое ўдалося ў 32-хгадовым узросце (пазней быў і намстаршыні Саюза). Відаць, начальніцкая пасада наклала адбітак і на яго далейшую жыццядзейнасць. Як трапна выказаўся мастак Андрэй Дубінін, Май Данцыг «выйграў жыццё, але прайграў лёс».

Тым не менш, асоба М. Д. не выклікае ў мяне такой непрыязнасці, як, напрыклад, асоба Левіна. Усё-такі заслужаны мастак працаваў на «яўрэйскай вуліцы» ў няпростых умовах канца 1980-х, калі існаваў як недавер з боку чыноўнікаў, так і моцная канкурэнцыя (к 1991 г., калі Л. Левін узначаліў «усебеларускую» яўрэйскую суполку, большасць актывістаў з’ехала): падпісваў важныя адозвы, хадзіў па «інстанцыях». Пэўны аўтарытэт Май Вольфавіч, які прыклаў руку да з’яўлення ў Мінску першай афіцыйна прызнанай яўрэйскай нядзельнай школы (1990), такі заваяваў, і на Інтэрнацыянальнай у 1990-х гуртаваліся ветэраны, былыя вязні гета, музыкі, шахматысты з шашыстамі… У сакратаркі заўсёды можна было набыць яўрэйскія газеты, а калі-нікалі – часопісы, кнігі. Пад канец, у 2000 г., на другім паверсе адкрыўся музейчык з экспазіцыямі, прысвечанымі даваеннаму яўрэйскаму тэатру і Катастрофе яўрэяў Беларусі, – мала каму ў горадзе вядомы, але ўсё ж… Прытуліў МОЕК і рэдакцыю мінскай газеты «Авив»; рэдактар настолькі расчуліўся, што потым не раз пісаў панегірыкі на адрас М. Данцыга.

Ён запомніўся такім… Фота 1998 г.

Калі старшыня мала спрыяў аматарам ідыша, то не дужа і замінаў ім; пляцовак жа для збору яўрэяў у Мінску 1990-х не хапала, каштоўны быў кожны лапік. Некаторы час «моекаўцы» збіраліся таксама ў бібліятэцы імя Купалы ля Камароўкі – прасторы там было куды больш, чым на Інтэрнацыянальнай. Запомніліся прэзентацыі кніг Арона Скіра «Еврейская духовная культура в Беларуси», Марата Батвінніка «Г. М. Лившиц». Цікава ў 1996 г. мы пасядзелі і паспявалі з Якавам Бадо, акцёрам ізраільскага тэатра «Ідышпіль». А ў 2000 г. на Інтэрнацыянальную завітаў Янка Брыль – прысутнічаў я і на той сустрэчы, слухачоў набілася процьма.

Не забываючыся на ягоныя «дзіўноты і памароцтвы», я ўдзячны Маю Данцыгу за ўсё добрае. Чалавеку, сфармаванаму ў савецкі час, а пагатове ў сталінскі, цяжка было перарабіць сябе. Нават яго пралукашэнкаўскія заявы 1998 г. (у газеце «Белоруссия») і 2014 г. (у часопісе «Беларуская думка») магу зразумець – Лукашэнка ў студзені 1995 г. надаў яму годнасць народнага мастака, а ў верасні 2005 г. узнагародзіў і ордэнам Францыска Скарыны. Усё ж у МОЕКу партрэтаў «правадыра» не назіралася, а вось выявы ідышных пісьменнікаў у чытальнай залі шмат гадоў віселі.

Заслужанае ці не было тое званне «народнага»? Пытанне чыста абстрактнае. Па-мойму, здараліся ў мастацкай творчасці М. В. Данцыга правалы, але ж не бракавала і рэальных дасягненняў. Так, з гісторыі мастацтва і яўрэйскага руху ў Беларусі яго не выкрэсліць.

Вольф Рубінчык, г. Мінск

wrubinchyk[at]gmail.com

26.03.2018

Увага! Скора на сайце – ч. 2 (мастацтвазнаўчыя рэфлексіі Андрэя Дубініна пра творчасць Мая Данцыга і не толькі)

Апублiкавана 26.03.2018  16:46