Tag Archives: евреи и русские

«Довелось мне побывать намедни в Израиле…» (cлучай В. Астафьева)

13 ОКТЯБРЯ 2020

Антисемитизм и упадок русской деревенской прозы

«АСТАФЬЕВ» — ГЛАВА ИЗ НОВОЙ КНИГИ МАКСИМА Д. ШРАЕРА

текст: Максим Д. Шраер

Detailed_pictureПисатель Виктор Астафьев (в центре) во время прогулки по родному селу Овсянка. Красноярский край, 1994© Владимир Медведев / ТАСС

 

Кольта публикует фрагмент главы из новой книги американского писателя и литературоведа Максима Д. Шраера, которая выходит в Петербурге в издательстве Academic Studies Press (серия «Современная западная русистика»). В книге подробно анализируется творческий путь ведущих представителей русской деревенской прозы — Виктора Астафьева, Василия Белова и Валентина Распутина — в контексте сформировавшейся в СССР идеологии государственного антисемитизма.

Текст публикуется в авторской редакции.

В январе 1986 года в журнале «Октябрь» появился короткий роман Виктор Астафьева «Печальный детектив», рисующий ужасающую картину провинциальной советской жизни середины 1980-х годов. В этом романе еврейский вопрос вовсе не находился в центре внимания Астафьева. И тем не менее писатель не смог обойтись без выпадов в адрес евреев. Главный герой романа, милиционер и литератор Сошнин, решил

…пополнить образование и затесался на заочное отделение местного пединститута, с уклоном на немецкую литературу, и маялся вместе с десятком местных еврейчат, сравнивая переводы Лермонтова с гениальными первоисточниками, то и дело натыкаясь на искомое, то есть на разночтения, — Михаил Юрьевич, по мнению вейских мыслителей, шибко портил немецкую культуру.

В мае 1986 года Астафьев опубликовал в журнале «Наш современник» — тогдашнем флагмане русско-советского почвенничества — рассказ «Ловля пескарей в Грузии». В августе 1986 года Астафьев получил письмо от Натана Эйдельмана — писателя, историка русской культуры конца XVIII и начала XIX веков. Еврей по происхождению, Эйдельман был далек не только от еврейской тематики в своем творчестве, но и от еврейского движения в СССР и проблем эмиграции и отказа, особенно остро стоявших перед советскими евреями в 1970–1980-е годы. Непосредственным поводом для обращения Эйдельмана к Астафьеву послужил рассказ «Ловля пескарей в Грузии», в котором объектом ксенофобского издевательства стали не евреи, а грузины и сама Грузия. Возражения Эйдельмана высказаны не с позиции еврейского самоотражения, а с более абстрактной точки зрения советского либерального интеллигента, считающего отвратительным любое проявление расовых предрассудков — будь то по отношению к грузинам, евреям или казахам. Первое письмо содержало в себе предупреждение: опускаясь до нетерпимости и ксенофобии, Астафьев предает свой талант. Процитируем слова Эйдельмана:

А если всерьез, то Вам, Виктор Петрович, замечу, как читатель, как специалист по русской истории: Вы (да и не Вы один!) нарушаете, вернее, очень хотите нарушить, да не всегда удается — собственный дар мешает оспорить — главный закон российской мысли и российской словесности. Закон, завещанный величайшими мастерами, состоит в том, чтобы, размышляя о плохом, ужасном, прежде всего, до всех сторонних объяснений, винить себя, брать на себя; помнить, что нельзя освободить народ внешне более, чем он свободен изнутри (любимое Львом Толстым изречение Герцена). <…> Иной взгляд — самоубийство для художника, ибо обрекает его на злое бесплодие.

В октябре 1986 года Астафьев ответил Эйдельману грубым и прямолинейным письмом. В отличие от первого письма Эйдельмана, которое можно цитировать выборочно по причине его дискурсивной стройности и продуманности, ответ Астафьева воспринимается как неструктурированный и местами бесконтрольный поток речи, произнесенный в припадке ненависти к Чужому. Цитировать лишь отдельные пассажи — значит снизить то чудовищное впечатление, которое производит весь текст Астафьева. Тем не менее процитируем на выбор два отрывка. Вот выдержка из первой половины ответа Астафьева Эйдельману:

Нынче летом умерла под Загорском тетушка моей жены, бывшая нам вместо матери, и перед смертью сказала мне, услышав о комедии, разыгранной грузинами на съезде: «Не отвечай на зло злом, оно и не прибавится»… Последую ее совету и на Ваше черное письмо, переполненное не просто злом, а перекипевшим гноем еврейского высокоинтеллектуального высокомерия (Вашего привычного уже «трунения»), не отвечу злом, хотя мог бы, кстати, привести цитаты и в первую голову из Стасова, насчет клопа, укус которого не смертелен, но….

А вот концовка ответа Астафьева:

Пожелаю Вам того же, чего пожелала дочь нашего последнего царя, стихи которой были вложены в Евангелие: «Господь! Прости нашим врагам, Господь! Прими и их в объятия». И она, и сестры ее, и братец обезножевший окончательно в ссылке, и отец с матерью расстреляны, кстати, евреями и латышами, которых возглавлял отпетый, махровый сионист Юрковский (sic; имеется в виду революционер, большевик Я.М. Юровский, комендант Ипатьевского дома, руководивший расстрелом царской семьи в июле 1918 года. — М.Д.Ш.). Так что Вам, в минуты утешения души, стоит подумать и над тем, что в лагерях вы находились и за преступления Юрковского и иже с ним, маялись по велению «Высшего судии», а не по развязности одного Ежова. Как видите, мы, русские, еще не потеряли памяти и мы все еще народ Большой, и нас все еще мало убить, но надо и повалить. Засим кланяюсь. И просвети Вашу душу всемилостивейший Бог!

© Academic Studies Press

 

Сам Астафьев вспоминал в интервью, данном им французско-русскому журналисту Дмитрию Савицкому для газеты «Либерасьон» в 1988 году: «И я ему, очень не мудря, сел и от ручки, я даже не печатал на машинке, потому что сам не печатаю, — жена, за десять минут написал это письмо. Что там есть, как, но я ему дал просто между глаз. Если бы был он рядом, я бы ему кулаком дал, вот». Эйдельман написал Астафьеву второе, заключительное письмо, и их трехчастная переписка вскоре стала, по выражению русско-американского писателя Владимира Соловьева, «бестселлером [позднего] советского самиздата». А уже по прошествии более десяти лет, комментируя свое состояние в тот момент, когда «эпопею грузинскую внезапно сменила не менее подлая напасть — еврейская», и одновременно стилизуясь под неотесанного мужика (каким он не был), Астафьев писал:

Будь я в себе и при себе, не хворай, на пределе находясь, скорее всего Эйдельману не ответил бы или ответил, сосчитав хотя бы до ста, а я, впав в неистовство, со всей-то сибирской несдержанностью, с детдомовской удалью хрясь ему оплеуху в морду в виде писули страницы на полторы со всей непосредственностью провинциального простака, с несдержанностью в выраженьях человека.

Вербальная оплеуха еврею-интеллигенту Эйдельману отсылает к физической оплеухе еврейке-учительнице Софье Вениаминовне в «Последнем поклоне» (1968–1988; 1989) Астафьева. Даже больше, чем нутряная, накопившаяся злость и обида, в ответе Астафьева Эйдельману поражает полнейшее отсутствие самостоятельного мышления по еврейскому вопросу. Истерические обвинения Астафьева в адрес евреев можно свести к трем основных пунктам. Астафьев называет евреев врагами русского «национального возрождения»; согласно Астафьеву, евреи контролируют русскую культуру и относятся к русским с надменностью и презрением. Астафьев заявляет, что евреи разрушили православие и русскую монархию и виновны в убийстве «последнего царя». Наконец, Астафьев утверждает, что проблемы, с которыми евреи столкнулись в послевоенные советские годы, были следствием их собственных преступлений перед Россией, и за них, согласно Астафьеву, евреи теперь расплачиваются.

В шовинистическом угаре Астафьев выборочно воспроизводит общие места из западных и русских антисемитских идей, своего рода примитивную выжимку из «Протоколов сионских мудрецов» (антисемитская фальсификация), «Майн Кампф» Гитлера, «Русофобии» Шафаревича и официальной советской «антисионистской» риторики против иудаизма и государства Израиль. В вышеупомянутом интервью с Савицким Астафьев представил письмо Эйдельмана именно как еврейский заговор против русских писателей, говорил о «привычк<е> этой нации соваться в любую дырку, затычкой быть везде», а в сентябре 1988 Астафьев писал критику Владимиру Лакшину: «Я не жаловался тебе на то, что после оскорбительного, провокационного, жидовского письма Эйдельмана самые гнусные анонимки шли через “Знамя” и под его девизом, и ты уже там работал». Позднее Астафьев назовет Эйдельмана «опытным интриганом, глубоко ненавидящим сегодняшних русских писателей оттого, что вынужден был пастись возле трупов русских выдающихся литераторов…». Комментируя свою позицию, озвученную уже в ответе Эйдельману, Астафьев проявил неспособность понять существо еврейского вопроса:

…они [т.е. евреи] же ведь думают, что это уж они, так сказать, пупы мира, вот если, значит, о нас говорят что-то, значит, это ничего, разрешается. А у нас ведь нету никаких таких резервов. Для них весь мир вроде, так сказать, они, где плохо — переедут где лучше. Нам некуда, нам все время, где плохо, там и живем, так сказать.

Астафьев признал, что Эйдельман «взбунтил какую-то во мне <…> ноту зла, вот я этим не горжусь и не приветствую, вот. Но антисемитом б[ó]льшим он меня сделал».

Вернувшись к военной теме в прозе постсоветского периода, Астафьев не смог избежать предсказуемо негативной и стереотипической трактовки еврейских персонажей. В неоконченном романе «Прокляты и убиты» (1992; 1994) действует офицер СМЕРШа, полуеврей Лев Соломонович Скорик (который в середине романа «ученически аккуратно» осеняет себя крестом), а также «полуармянин-полуеврей» Васконян и «полуеврей-полурусский» Боярчик. В поздний автобиографический роман «Так хочется жить» (1995) Астафьев вводит карикатурную фигуру «бывшего начальника финансового отдела гвардейской стрелковой дивизии Гринберга Моисея Борисовича, возглавлявшего в госпитале агитационную комиссию», а также фигуру Карла Арнольдовича Альбаца, который «выдавал себя за немца, хотя намешано в нем было кровей с десяток». В конце романа, завершающегося в ранние 1990-е годы, постаревший герой-пикаро Николай (Коляша) Хахалин выпивает с Гринбергом. Они пьют водку «Горбачев», и между ними возникает такой разговор, который Астафьев снабжает авторским комментарием:

— Нам от коммунистов, фашистов деваться некуда, но тебе, Моисей Борисович, детям твоим и внукам можно в Израиль податься.

Гринберг, видно, много уж думал над данным вопросом, потому и ответил без промедления, резко:

— Где он, тот Израиль? И шо я там потерял? Я <…> на этой земле произошел на свет и в ней покоиться буду. Дети ж и внуки пусть сами решают свои задачи. Хватит-таки, что их за нас все время уверху решали…

Где-то, что-то они еще добавляли. Гринберг Моисей Борисович был менее, чем Николай Иванович, разрушен, может, по еврейской натуре хитрил, не допивал до дна, но товарища по войне не бросил, доставил домой.

В интервью и письмах начала лиминальных 1990-х годов Астафьев делал заявления паллиативно-примирительного характера, выдержанные в духе христианского экуменического гуманизма. Он высказывался против русского фашизма, отмежевался от русских красно-коричневых, вышел из редакции журнала «Наш современник» в 1990-м году, а также из Союза писателей России, объединившего национал-патриотов после раскола бывшего Союза писателей СССР. Тем самым Астафьев внешне провел черту между собой и активистами ультранационального русского движения. Вспоминая о расколе 1990–1992 годов в послесловии к рассказу «Ловля пескарей в Грузии», Астафьев напишет в 1997 году:

Преемник Викулова на редакторском посту, верный сын любимой партии товарищ Куняев… <…> Красно-коричневые и товарищ Куняев вместе с литературными коридорными проходимцами вроде Проханова и Бондаренко восприняли расстрел Белого дома как счастливый подарок — отныне можно все — гибель сотен миллионов людей в лагерях, в бездарно проведенных войнах, коллективизации, индустриализации, преобразованиях, на стройках коммунизма, в межнациональных конфликтах списать на Белый дом и на нонешний режим, да на «дерьмократов», как красно-коричневые и фашисты всех мастей называют наступившее безвременье и нынешних властителей, хотя я считаю, что безвременье тоже время, а руководители страны, как и прежде, достойны своего народа, как и он достоин их. <…> Говорил ему [Белову] и всем его сверстникам повторяю, что я старше их на целую войну, значит на сто лет, и мне не пристало опускаться до них. Но мое молчание Белов и иже с ними, в том числе и товарищ Куняев, вроде бы считают малодушием и трусостью — заигрались в одни ворота фашиствующие молодчики. Надоело.

После такой отповеди громкоговорителям русского ультрапатриотизма даже пишущего эти строки начинает тянуть на апологетику. Неудивительно, что в современных спорах о наследии русской деревенской прозы Астафьев стоит особняком, воспринимается как некий прозревший русский Эдип (продолжая аллегорику романа «Царь-рыба»?) постсоветского времени. Отдавая должное таланту Астафьева — и стремясь обелить его в период резкой поляризации российского общества, — «благодарная» интеллигенция наградила его премией «Триумф» за 1994 год и Пушкинской премией фонда Альфреда Тепфера за 1997 год. Но если Астафьев и был более сдержан в публичных заявлениях постсоветского времени, то в поздних письмах и записях дневникового характера он оставался верен предрассудкам юности и зрелого возраста. «Но довелось мне, Саша, читать присланную из Петербурга повесть, конечно же, с претенциозным, конечно же, с выверченным названием, которые горазды давать интеллигентно себя понимающие евреи», — писал он в 1995 году критику Александру Михайлову о книге прозаика Михаила Черкасского.

Астафьев даже в поздние годы видит в русскоязычных писателях еврейского происхождения — будь они даже близкие к христианству евреи, и независимо от их стиля и мировоззрения — прежде всего чужаков. «Вот я читаю в “Звезде” Юза Алешковского прозу и Иосифа Бродского так называемую поэзию и вижу, что гениям среди нас делать нечего, мы у края жизни, морали, и вот пришли певцы и проповедники этого края, осквернители слова, надругатели добра, люди вялой, барахольной мысли и злобного пера», — писал Астафьев красноярскому коллеге в 1992 году. Апологеты Астафьева хватаются за редкие случаи, когда писатель положительно отзывается о советском писателе-фронтовике еврейского происхождения (Григорий Бакланов) или же прибегает к риторике грубо-уравнительных оценок. В апреле 1967 года в письме критику Александру Макарову, с мнением которого он особенно считался, Астафьев писал: «А мне ни за кого не хочется. Писателей я делю только на хороших и плохих, а не на евреев и русских. Еврей [Эммануил] Казакевич мне куда как ближе, нежели ублюдок литературный Семен Бабаевский, хотя он и русский (Бабаевский украинец по национальности. — М.Ш.)». Такого рода свидетельства кое-что поясняют, но, увы, мало что меняют. На каждую каплю положительного, высказанного Астафьевым о евреях, приходится поток отрицательного. И это происходит по поводу и без повода, в контексте всевозможных эстетических и нравственных оценок. Астафьева к еврейским темам притягивает некий ужасающий магнетизм. Так, под конец жизни вспоминая о трениях с коллегами из «Нашего современника», он c презрением пишет о пьесах Михаила Шатрова (настоящая фамилия Маршак): «Мне этот Шатров и его бесконечная полемическая лениниана, этакое бойкое словопрение жидо-чуваша с врагами, скрывающегося под псевдонимом…». Из наследия Астафьева не вычеркнуть ни антисемитских литературных образов, ни сочащихся ксенофобией дискурсивных заявлений. И художественные достижения писателя, и его предрассудки принадлежат истории русской литературы XX столетия.

Вот выдержка из письма Астафьева неизвестному адресату (1990 год): «Я дважды был на встрече ветеранов дивизии, в Киеве и Ленинграде, и дал себе закаину — на них больше не ездить, ибо ничего, кроме раздражения, они не вызывали. <…> Масса откуда-то взявшихся евреев-молодцов, баб, которые землю пупом рыли, спасая раненых. Все герои, все “опалены” огнем!» Летом 1994 года Астафьев отправил Юрию Нагибину письмо, которое затрагивает широкий спектр еврейских тем и вопросов. Выбор адресата вряд ли случаен. Сын расстрелянного отца — русского дворянина Кирилла Нагибина — и русской матери, Нагибин был усыновлен евреем Марком Левенталем, носил отчество «Маркович» и только в зрелом возрасте узнал, что его биологический отец не был евреем. 10 июня 1994 года Астафьев пишет Нагибину:

Первый раз начинал я писать тебе, когда прочел твой рассказ в «Книжном обозрении», что-то об антисемитизме, об хороших евреях и плохих русских. Евреи любят говорить и повторять: «Если взять в процентном отношении…», так вот, если взять в процентном отношении, у евреев в пять, а может в десять раз орденов в войну получено больше по сравнению с русскими, но это не значит, что они храбрее нас, их погубили и погибло в огне и говне войны пять миллионов <sic>. Нас, с учетом послевоенного мира, раз в пять или десять больше, но вот этим миром оплакиваются эти пять миллионов, и та нация признается страдавшей и страдающей. А у нас что же, у нас вся Россия — погост, вся нация растоптана, так что же, если одного человека погубят — это убийство, а сотни миллионов — это уже статистика. И я вижу и ощущаю, что мы, русские, становимся все более и более статистами истории. Что же касается качеств наших, то, опять же в процентном отношении, среди русских и евреев порядочного и дряни будет поровну, и заискивать ни перед кем, тем более перед евреями, нельзя. Они как нынешние дворняги: чем их больше гладишь и кормишь, да заискиваешь перед ними, тем больше желания испытывают укусить тебя. <…> Довелось мне побывать намедни в Израиле и встречаться с толпой еврейских писателей…

Нагибина не стало 17 июня 1994 года, письмо Астафьева он не успел прочесть.

В связи с процитированным выше письмом Астафьева Нагибину, я бы хотел коснуться еще одного свидетельства об отношении к еврейскому вопросу в творчестве Астафьева. Этот случай почему-то остался в стороне от критических споров. С первых произведений о войне и до самых последних Астафьев избегает любых упоминаний о еврейском военном героизме. Можно ли ожидать исторической аутентичности от творческого воображения Астафьева-писателя? По-видимому, нет, нельзя.

Но почему же Астафьев — участник войны, Астафьев — свидетель и художник, глубоко чувствующий страдания русских людей, настолько равнодушен к еврейским страданиям? Более того, почему писатель, взявший установку на изображение горькой правды о войне, сказавший правду об убийственной жестокости Сталина и высшего командования РКА, отказавшийся от нормативно-героического пафоса, присущего большей части военной прозы советского времени, — почему этот писатель так избирательно слеп к истории своей страны? В романе «Так хочется жить», написанном и опубликованном уже после снятия негласного государственного табу на обсуждение Шоа (Холокоста) и геноцида еврейского населения СССР на оккупированных территориях, Николай Хахалин, авторский представитель Астафьева, попадает в освобожденный Львов. Будто обозначая предел, через который он не готов переступить, Астафьев пишет:

Собранный с миру по камешку и черепичке, [Львов] был и мадьярским, и еврейским, и польским, и украинским, еще и чешским городом, составленным из многих стареньких, зябких городков, невесть откуда и зачем сбежавшихся вместе, невесть какой народ и какую нацию приютивший.

Здесь и далее в сценах, происходящих в 1944–1945 годах на «Украине без евреев» (выражение Василия Гроссмана из эссе 1943 года, целиком опубликованного в СССР в переводе на идиш, но не в русском оригинале), поражает молчание о Шоа и геноциде еврейского народа. Вслед за Астафьевым, Хахалин проходит по местам, где дотла уничтожена еврейская жизнь — в тексте упоминаются Каменец-Подольск, Винница, места массового уничтожения десятков тысяч евреев нацистами и местными народоубийцами, и даже само слово «местечко» фигурирует в украинских главах астафьевского романа. Но ни сам Хахалин, ни его создатель не находят в себе эмоций и слов для сострадания евреям. Если Астафьев и его герои вспоминают о костях, которыми усеяна земля в освобождаемой Украине, то это или кости солдат, советских и немецких, или, порой, трупы местного населения, но только еврейских костей и еврейских трупов нет в рассказанном Астафьевым о войне.

Тут, мне кажется, дело не в плохой осведомленности Астафьева, и даже не в сермяжном руссоцентризме его воззрений на историю. Дело скорее в постоянной раздраженности Астафьева еврейским счастьем и еврейским несчастьем. Как бы то ни было, это чудовищное молчание Астафьева, это равнодушие даже хуже того общенародного отношения к еврейским непоправимым потерям, которое Илья Эренбург назвал «чужим горем» в новомирском цикле 1945 года. Продолжающееся молчание Астафьева и его героев — молчание свидетеля и равнодушие художника — более всего созвучно антиисторической советской доктрине, согласно которой еврейские страдания систематически замалчивались, а еврейская память уничтожалась. В контексте споров о русском антисемитизме именно последнее обстоятельство заставляет меня заключить, что Виктор Астафьев остается не только писателем с рекордно высоким числом антисемитских выпадов, но и типичным порождением советской истории и идеологии.

Оригинал

Опубликовано 14.10.2020  16:54

Воспоминания о Якове Тепере (II)

(окончание; начало здесь)

Юрий Тепер. Во Львовском политехническом институте приобщение к учёбе в 1946 г. началось с того, что студентов отправили описывать имущество тех, кого должны были выслать за связь с бандеровцами. А перед началом лекций приходил преподаватель и спрашивал: «На каком языке желаете слушать меня: на русском или на украинском?» Большинство студентов составляли местные, кричавшие приезжим: «Вы едите наше сало, наш хлеб – слухайте нашу мову!» Но больше о Львове ничего такого отец не рассказывал. О переводе в Одессу говорил, что там жило много родственников, поэтому легче было подкормиться. Ага, вот ещё интересный случай, рассказанный им: «Иду я по улице Одессы. Слышу, сзади один парень другому говорит: Я вот так же шёл сзади жида, набросился на него и стал душить – чуть до смерти не задушил. И сейчас так сделаю. Принял я боксёрскую стойку, он наброситься не успел. Встали мы друг против друга (точнее, враг против врага), я выбрал момент и ударил его ногой в колено, он упал. Тогда я сказал его дружку: Забирай его домой».

Вольф Рубинчик. Да, умел Яков Тепер за себя постоять… Перейдём к «еврейскому вопросу».

Ю. Т. По взглядам отец был, скорее всего, интернационалистом, еврейство своё не подчёркивал, но и не скрывал его. Говорил, что после войны многие при изучении иностранного языка не хотели учить немецкий, переходили на английский. Он же принципиально в институте изучал немецкий, чтобы иметь возможность понимать идиш. К сионистам особой симпатии не питал, но людей, решивших уехать в Израиль, никогда не осуждал. Мне не раз приходилось слушать его разговоры с людьми, настроенными на выезд. Его взгляды были скорее оборонительными, чем наступательными. Он говорил, что в Союзе у него прочное экономическое положение, его ценят на работе, что он привык к этому образу жизни. Считал, что уезжающим будет очень трудно выучить новый язык, устроиться на хорошую работу, привыкнуть к климату и т. д. Судя по книге Григория Свирского «Прорыв» о выходцах из СССР в Израиле 1970-х гг., папа не во всём ошибался. Наивным человеком он не был, об антисемитизме знал, хотя сам не так уж часто с ним сталкивался.

Помню один разговор. После очередного сионистского конгресса в защиту советских евреев их просили на работе подписать заявление, что они не нуждаются в защите со стороны сионистов. Папа спорить не стал, но дома сказал: «Эти конгрессы вынуждают власти сдерживать свой произвол, ведь антисемитизма у этой братии хватает».

Я уже упоминал, что в конце 80-х посещал разные политические клубы. Однажды там рассказали о свободной обстановке на московском Арбате. Поделился этим рассказом дома, и реакция отца стала для меня неожиданной: «Нечему радоваться. Все действия ваших неформалов разрушают твёрдую власть, а без неё всегда найдутся желающие бить жидов, как это было в революцию 1905 г. или в гражданскую войну. Ты сам хорошо знаешь историю, подумай об этом». Мне было трудно ему возразить.

Об антисемитизме он рассуждал так: «Есть антисемиты вроде Гитлера, с ними о чём-то говорить бесполезно. Основная же масса людей относится к евреям, как и к другим нациям, в зависимости от личного опыта. Если еврей им сделал что-то хорошее – значит, они евреев любят и уважают, а если видят непорядочные действия евреев, то становятся антисемитами. На других евреев мы постоянно влиять не можем, значит, надо самим вести себя достойно, и тогда к тебе будут относиться аналогично». С этим тоже трудно спорить.

Ввиду ситуации 1990-х папа стал относиться к идее выезда из страны более лояльно. Когда я ходил на курсы иврита в Израильский центр, он это поощрял. Расспрашивал, что мы учим, что за люди туда ходят, о чём говорят.

Ещё интересный момент. У нас, как и в других еврейских семьях, часто во время праздничных встреч обсуждалась «еврейская тема» в разных её аспектах. Однажды папа сказал: «И не надоело вам всё время говорить об одном и том же. Вот русские за столом и анекдот расскажут, и песню споют. У нас же всё время одна тема: “ехать – не ехать”». Я был с ним полностью согласен.

В. Р. Вернёмся к биографии. Как он отзывался о Дальнем Востоке?

Ю. Т. Папа написал о нём песню, я помню три куплета из четырёх. Позже, в перестроечные годы, он сам назвал её «псевдопатриотической».

I

Всего в полуверсте от края света,

Где бьёт волнами Тихий океан,

В наряды богатейшие одетый

Раскинулся восточный великан.

Припев:

Всё будет, придём к коммунизму,

И коль не ищем полегче дорог,

То едем на край своей отчизны,

Мы едем на Дальний Восток.

II

Работать едем мы на благо мира,

Чтобы расцвёл Приморский край, как сад,

Чтоб жить советским людям лучше было,

Чтоб шли у них дела всегда на лад.

Припев

III

Нас Родина 15 лет учила,

На горку знаний дружно все взошли,

Мы, инженеры, молодая сила

Великой советской земли.

Припев

В четвёртом куплете был призыв к будущим выпускникам вузов ехать на Дальний Восток. По-моему, не хуже всего того, что тогда печаталось-исполнялось.

В. Р. Но и не лучше. Хотя похоже, что это писалось искренне… Ведь многие евреи (не только инженеры) действительно в своё время стремились на Дальний Восток, например, в Еврейскую автономную область.

Cправка из дальневосточного города Спасска

Ю. Т. Привёл куплеты не для того, чтобы обсуждать песню, а чтобы передать отношение отца к жизни и работе в тот период. Его характеризует и тот факт, что он сумел в 1954 г. организовать индустриальный техникум в Спасске-Дальнем, был там директором.

Яков Тепер в Cпасске, лето 1954 г.; там же у школы цементного завода, 1955 г.

В. Р. В партию ему вступать не предлагали?

Ю. Т. Тут неясно. Вроде бы он подавал заявление, но у него нашли какие-то финансовые нарушения, и дело отложили, а повторно он не обращался. Дальше был путь в Минск через Бельцы, перед этим – встреча с моей мамой. Они поженились в 1956-м, я родился в 1958-м.

Минск, 1959 г. Ю. Тепер (посерёдке) с мамой Евгенией и папой Яковом. Сверху – двоюродный брат Миша

В. Р. Каким он был отцом?

Ю. Т. Очень хорошим. Постоянно интересовался моими школьными делами, причём не только отметками, но и тем, чему я научился, как отношения в классе и т. д. Никогда не любил тратить время зря. Помню, мы идём по улице, проходим мимо какого-нибудь промышленного объекта, трансформаторной будки – он тут же начинает рассказывать мне, что там происходит, какая от этого польза. Учил меня различным способам устного счёта (умножения двузначных чисел на двузначные или даже трёхзначные). Часто говорили об исторических событиях или о вопросах текущей политики, о шахматных новостях.

В. Р. О шахматах давно пора погутарить!

Ю. Т. Где и как папа научился шахматам, не знаю: он не говорил, я не спрашивал. Возможно, это было уже в Бельцах после войны. Знаю точно, что там он был среди сильнейших шахматистов города. Возможно, играл на республиканских соревнованиях. Вспоминал, что знал будущих мастеров Шломо Гитермана (его в шутку называли Гитлерманом) и Виталия Тарасова. Особого внимания папа шахматам никогда не уделял, но его тогдашний второй разряд котировался достаточно высоко.

Более всего он любил играть в шахматы во время отпуска, часто на пляже. Меня он до 4-го класса не учил, хотя правила я знал. В 4-м классе у нас многие записались в шахматный кружок при Доме офицеров, который вёл В. Г. Мисник. Вскоре в классе был организован турнир, я сыграл там плохо. Когда папа увидел, что меня это задело, он стал учить меня шахматам. Сперва научил, как ставить элементарные маты (двумя ладьями, ферзём и королём, ладьёй и королём), потом показал простейшие ловушки («детский мат», «неправильное начало» 1.е4 е5 2.Кf3 f6, русская партия 1.е4 е5 2.Кf3 Кf6 3.К:е5 К:е4 4.Фе2 Кf6 5.Кс6+ и аналогично за чёрных). Потом мы просто играли, иногда смотрели книжки Я. Рохлина и Г. Лисицына. Уже два месяца спустя я мог играть на равных с сильнейшими шахматистами класса.

В. Р. Хорошо всё помнить…

Ю. Т. На том стоим. Добавлю, что аналитические способности у папы были на высоком уровне. Первую партию матча Спасский – Фишер 1972 года помнишь?

В. Р. Где Фишер «схавал» пешку на h2 и проиграл?

Ю. Т. Именно. Когда передали отложенную позицию, мы с папой её анализировали прямо на пляже Рижского взморья. По радио звучал анализ Льва Полугаевского, но мы его не слышали. Позже папа рассказал коллеге о нашем анализе, а тот радио слушал и удивился совпадению в оценках (речь шла об опасности пата, но при этом была возможность его избежать).

Папа критически относился к моему стремлению изучать теорию, доказывал, что надо учиться мыслить самостоятельно. Понимание такой необходимости пришло с опытом, но сейчас без теории тяжело.

В. Р. Ты упоминал о поэтическом творчестве. Много ли стихов написал отец?

Ю. Т. Немало… Чтоб ты не думал, что у него только такие «высокопатриотические» вещи, как о Дальнем Востоке, приведу его опус к годовщине Октября. Эту песенку он спел на работе:

Там у них мильоны безработных,

Куда их девать, правительство не знает.

Нам бы их на стройки, на разные работы,

А завтра скажем: «Снова не хватает».

Там у них дома стоят пустые,

Как их заселить, правительство не знает.

Мы бы их быстро заселили,

А завтра скажем: «Снова не хватает».

Там они всё мясо погноили,

Куда его девать, правительство не знает.

Мы бы этим мясом быстро закусили,

А завтра скажем: «Снова не хватает».

Больше не помню. Вряд ли подобные стихи о «превосходстве» социализма понравились бы руководящим товарищам.

У Евгения Евтушенко есть стихотворение «Страна, где всего не хватает». Его мы с папой слушали по телевизору, и он сказал: «Евтушенко – хитрец. Это стихотворение подойдёт всем: и патриотам, и диссидентам». Возможно, папа вспомнил его, когда писал своё.

Я. Тепер на работе

В. Р. Насчёт работы. Твой отец когда-нибудь брал её на дом?

Ю. Т. Никогда. Он считал, что работать надо на работе, а дома отдыхать, заниматься своими делами. Он был руководителем группы, давал идеи, а его исполнители оформляли это в чертежах. Сам он чертил не очень хорошо, зато умел определять слабые места в существующей ситуации, понимал, как их исправить…

В. Р. А как любил отдыхать?

Ю. Т. Домоседом он не был. Очень любил выезды на природу, в т. ч. коллективные, работы на земле. С удовольствием ездил помогать людям на дачи, не отказывался от «шефских» сельхозработ в колхозе. Часто устраивал на работе поездки в разные города на экскурсии (иногда под видом поездок на проектируемые объекты). Почти каждый год мы семьёй выезжали на море.

На отдыхе

Ещё любил гулять в парке возле озера (и помню, мы с ним катались на лодке). В дождливую погоду читал книги, смотрел телевизор. Короче говоря, был разносторонним человеком. Часто помогал мне в учёбе, любил решать математические задачи. Вообще любил узнавать что-то новое. Когда мы выписывали «Moscow News», отец просил меня переводить статьи или рассказывать, что я там интересного прочёл. Не могу его представить сидящим без дела, скучающим.

В. Р. С какими людьми общался твой папа?

Ю. Т. Мог свободно общаться с разными людьми – и с утончёнными интеллектуалами, и с обычными работягами – на разные темы. Помню, он рассказывал, что в Паланге на пляже нашёл переводчика с японского и много разговаривал с ним, расспрашивая о тонкостях языка, о переводах географических названий. Мог свободно высказываться о политике, науке и технике, экономике, спорте, шахматах… Мне было интересно его слушать. Я старался учиться разносторонности у папы, но не всегда получалось.

Авторские свидетельства Я. Тепера

И чтобы закончить. В 2006 г. я судил шахматный турнир в Стайках с участием папиной организации «Белнипиэнергопром». К тому времени он 9 лет как умер. Когда сослуживцы папы узнали, что я его сын, все подходили и вспоминали отца, говорили, что помнят его, желали мне идти его путём.

В. Р. Но ты ведь во многом от него отличаешься?

Ю. Т. Однажды мы ездили куда-то с его коллегами (кажется, за грибами). Кто-то спросил его: «Яков Иосифович, почему Вы такой весёлый, энергичный, а сын у Вас совсем не такой?» Он ничего не ответил. Каждый человек имеет свою судьбу. А о хороших людях надо помнить.

В. Р. Согласен, спасибо за беседу.

Опубликовано 24.08.2020  23:23

В. Рубінчык. КАТЛЕТЫ & МУХІ (101)

Шалом-беларускі! «Эх, скручу я дудку…» Постюбілейны выпуск закарцела насыціць пазітывам – між іншага і таму, што летась некаторыя чытачы закідалі мне «ачарненне рэчаіснасці». На самай справе яны блыталі крытыку/сатыру з ачарненнем, аднак асадак застаўся, хочацца змыць… І тут падвярнуўся блог Галіны Айзенштадт, выпускніцы журфаку БДУ 1964 г., адстаўной супрацоўніцы белслужбы «Радыё Свабода» (у 1990-х; з пачатку 2000-х жыве ў ізраільскай Тверыі). Разважаючы на тэмы правінцыйнасці, Г. А. 04.02.2019 напісала пра Сінявокую: маўляў, «як частка СССР яна падсілкоўвалася Масквой, а галоўнае – рускай культурай». Цяпер жа «нікому гэтая краіна ў Еўропе не патрэбна і нецікава, дый нечага значнага яна так і не здзейсніла... Паводле знешніх атрыбутаў Беларусь – сучасная дзяржава, а паводле ўнутраных, на жаль, глухая правінцыя». Думаю, ніхто не закіне мне залішнюю філантропію, пагатоў шушкевічафілію ды лукашэнкафілію, але гэткія развагі – занадта і для мяне. Не адчуваю сябе ў Мінску жыхаром правінцыі, а вось у познім СССР – такi адчуваў.

Але, можа, я адзін такі? Вось і чалавек з іншым бэкграўндам, чым Галіна А. – доктар гістэрычных гістарычных навук Леанід Лыч, якому 8 лютага споўнілася 90, – сцвярджае: «Дзяржаўная суверэннасць нічога нам не дадала ў нашай этнакультурнай самабытнасці. Больш за тое, яна забрала ў нас тое, што захоўвалася пры савецкай уладзе. Я лічу апошнія 25 гадоў самымі хмарнымі, бо тых этнакультурных стратаў, якія мы панеслі за гэты час, мы не ведалі за ўсю нашу гісторыю». Прафесар, чый праект беларускамоўнай рэзервацыі сур’ёзна абмяркоўваўся два гады таму, відаць, не давярае «сваім»: «цяпер у нашага народа такое ўражанне, што ў нас няма нічога свайго, што беларуская мова і культура — гэта выдумка, што мы — рускія. Не дай Божа, калі сюды прыйдуць рускія войскі. Хоць Лукашэнка і кажа, што кожнаму беларусу дадуць па аўтамату — кожны беларус выкіне яго і скажа: Дык ідуць да нас нашыя людзі!»

Далёкі ад падобных заяў, праз FB-акаўнт Арона Шусціна я звярнуўся да чытачоў незалежнага ізраільскага сайта, сярод якіх нямала маіх суграмадзян. Папрасіў іх адказаць на досыць наіўнае пытанне: «Што добрага вам помніцца за 27 гадоў існавання Рэспублікі Беларусь; чым, створаным у Сінявокай за гэты час, рэальна можна ганарыцца? Называйце што заўгодна: творы мастацтва, літаратуры, навуковыя адкрыцці, паспяховыя бізнэс-праекты…» Спадзяваўся, што з адказаў складзецца пазл, і будзе рэальная карціна дасягненняў Беларусі, убачаная не праз ідэалагічныя акуляры. У нейкай ступені так і выйшла.

Дзякуй чытачам за адказы кшталту «Людзі ёсць добрыя [ў Беларусі]», але мелася на ўвазе крыху іншае, на што намякае слова «створаным» у пытанні 🙂 Добрыя людзі былі і «за саветамі», мо’ нават у большай колькасці…

Піша Уладзь Рымша: «Сумнае і радаснае дасягненьне: за 27 год Беларусі беларуская мова робіцца ўжытковай і ў бізнэсе, і ў вытворчасьці, і на вуліцах гарадоў». Вось ужо нешта… Да таго ж мінчук Рымша сам займаецца бізнэсам і вытворчасцю, таму ведае, што кажа. Дадам, што чыноўнікі ды іншыя адказныя асобы ўсё часцей адказваюць па-беларуску на белмоўныя звароты; сем год таму гэта ўвайшло ў закон, і норма больш-менш дзейнічае.

Даўняя аўтарка сайта Інэса Ганкіна, таксама з Мінска: «Новы будынак бібліятэкі. Магчыма, можна было лепей, але ў гэтай бібліятэцы рэальна можна працаваць. (Хуткасць доступу да фондаў і г. д.). Нармальны сучасны вакзал, хаця б не сорамна сустракаць гасцей, культурныя музычныя праекты каля ратушы. Вось тры першых рэчы, якія прыходзяць у галаву і якімі актыўна рэгулярна карыстаюся. Яшчэ помнікі на месцах знішчэння ахвяр Халакосту з нармальнымі надпісамі і догляд за імі дбаннем мясцовых школьнікаў. Такіх месцаў многа...».

Вольга Маёрава (грамадская актывістка, Мінск): «З’яўленне аўтарскіх скульптур і муралаў у гарадах. Гэта гаворыць пра тое, што чалавечае вымярэнне становіцца важным, нягледзячы ні на што». Дапраўды, шмат чаго карыснага ў сучаснай Беларусі робіцца не «дзякуючы» (уладам, грамадскай думцы), а «насуперак»… Але ж робіцца.

Партрэт М. Шагала на віцебскай трансфарматарнай будцы – з’явіўся ў 2015 г., да 100-годдзя шлюбу Марка і Бэлы (фота адсюль); «Дзяўчына ў вышыванцы» ад брытанца Гвіда ван Хелтэна, каля мінскага ўніверсітэта культуры (2015, адсюль)

Cцвярджэнне яшчэ адной актывісткі Таццяны Севярынец, экс-настаўніцы з Віцебска, маці траіх вядомых у Беларусі людзей – «я ўсвядоміла сябе беларускай і прыйшла да Госпада» – быццам бы чыста асабістае. Аднак і яно паказвае, што не ўсё так пагана ў нас, як малююць некаторыя…

Устаўлю сваю грыўню. Калі пад канец існавання СССР большасць жыхароў Беларусі атаясамлівала сябе з Саюзам, дый першы час пасля снежня 1991 г. захоўваўся «фантомны боль», і «савецкіх» людзей было тут больш, чым беларусацэнтрычных (помню, якую рэакцыю ў Мінску выклікала процістаянне Ельцына ды Вярхоўнага Савета Расіі ў 1993 г. – за ім напружана сачылі, быццам бы яно ішло ва ўласнай краіне, і нават Васіль Быкаў, на той час – актывіст «незалежніцкага» БНФ, падпісаў ад імя расійскай інтэлігенцыі несамавіты «ліст 42-х»), то цяпер, у 2010-х, прапорцыя памянялася. Падрасло новае пакаленне, для якога Масква ніяк не бліжэйшая за, дапусцім, Варшаву або Вільнюс. Мяне, калі браць сталіцы постсавецкай прасторы, у 2013–2014 гг. найбольш грэў Кіеў… Пасля забойстваў Алеся Бузіны і Паўла Шарамета, нераскрытых, адпаведна, з красавіка 2015 г. і ліпеня 2016 г., цягацца туды няма ахвоты, але і Крэмль з Маўзалеем мала вабяць.

Карацей, за 27 гадоў незалежнасці грамадства ў Беларусі набыло адпаведную ідэнтычнасць, няхай недасканалую. І пацаватыя спробы шукаць у нас «цэнтр Еўропы», папулярныя тутака ў 1990–2000-х гадах, свой станоўчы ўплыў, пэўна, мелі.

Яшчэ адзін «цэнтр» – знак «Пачатак дарог» на Кастрычніцкай плошчы Мінска. Пастаўлены ў 1998 г.

У свеце Беларусь заявіла пра сябе тысячамі (калі не мільёнамі) галасоў, у тым ліку маім 🙂 Сціпла выкананыя кнігі мінскай выдавецкай суполкі «Шах-плюс», пераважна беларуска- ды ідышамоўныя, захоўваюцца ў бібліятэках ЗША, Ізраіля, Нідэрландаў, Расіі; прадаюцца, як мінімум, праз два расійскіх і адзін чэшскі сайт. (Спецыяльна для ахвотных дакалупацца да «Шах-плюс» пасродкам падатковай службы; на жаль ці на шчасце, не ведаю, хто выставіў на продаж тыя выданні, і «навару» ад гэтай рэалізацыі не маю.)

Беларускія пісьменнікі здабылі безліч міжнародных прэмій – варта згадаць і Нобелеўскую 2015 г., як бы я ні ставіўся да поглядаў лаўрэаткі. Што паробіш, не ўсе еўрапейцы ў курсе, што «гэтая краіна» нікому не патрэбная, не цікавая… Але эмігрантцы з берагу Кінэрэта (гл. пачатак серыі), вядома, відаць лепей. ¯\_(ツ)_/¯

Комплекс правінцыйнасці – калі ён у іх і быў – пераадолелі многія беларускія музыкі, запатрабаваныя на Захадзе і Ўсходзе, Поўначы і Поўдні. Адразу назаву этна-трыа «Троіца» і кабарэ-бэнд «Серебряная свадьба». Апошні, праўда, з 2016 г. ужо не грае, аднак 10 год ён «руліў»! Дый пазнейшыя праекты экс-удзельнікаў цікавыя людзям (пра гастролі «мікракабарэ» ў Ізраілі гл. тут).

Важным праектам у 1990-х быў Еўрапейскі гуманітарны ўніверсітэт у Мінску, заснаваны ў 1992 г. – не адно месца навучання, а і агмень для інтэлектуалаў з розных краін. Так, у 2004 г. ЕГУ выселілі з Беларусі, i ў Вільні ён ужо «не торт», але закладзенае ў пачатку працягвае турбаваць розумы. Напрыклад, уладальнік культавай кнігарні «Логвінаў» наўрад ці здолеў бы «раскруціцца» без папярэдняй працы ў ЕГУ (начальнікам рэдакцыйна-выдавецкага аддзела).

Згодзен з Інэсай Ганкінай у тым, што Нацыянальная бібліятэка – хутчэй у плюс незалежнай Беларусі, колькі б ні гучала кпінаў з гэтага «чупа-чупса». Доўгі час я не наведваў новы будынак праз незадаволенасць «кампанейшчынай» з яго стварэннем – дый тое, што на будоўлю 500 тыс. долараў ахвяраваў быў Садам Хусейн, энтузіязму не абуджала… А потым я вырашыў, што мухі асобна, катлеты асобна. З канца 2000-х час ад часу заязджаю ў НБ – і ў цэлым не шкадую, дарма што недахопаў у працы тамтэйшай адміністрацыі нямала (прыклад; праблема не вырашана дагэтуль).

Новы чыгуначны вакзал у Мінску, адкрыты гадоў на пяць раней за бібліятэку (у самым канцы 2000 г.), не здаецца мне такім ужо цудоўным, але я гатовы згадзіцца, што яго дызайн – крок уперад у параўнанні з ранейшым. Калі ўжо казаць пра навабуды, то больш цешыць метро, якое ў час незалежнасці вырасла прыкладна ўдвая – як паводле колькасці станцый, так і водле працягласці ліній.

Увекавечанне памяці загінулых пад акупацыяй 1941–44 гг. – тое, што дазвалялася і віталася ў незалежнай Беларусі з першых дзён яе існавання (гэта не ліпеньскія дні 1994 г.). Усталяванне помнікаў яўрэям, ахвярам гетаў і канцлагероў, актывізавалася ў 2000-х гадах – шмат у чым дзякуючы замежным фундатарам. Галоўнае, за 30 гадоў зменшыўся побытавы антысемітызм. Калі верыць адчуванням, то цяпер «дэманізуе» яўрэяў/Ізраіль куды меншая частка жыхароў Беларусі, чым на рубяжы 1990-х гадоў. Людзі зрабіліся больш прагматычныя, а праз тое талерантныя… ці проста абыякавыя да этнічных пытанняў. Хаця, вядома, выняткаў хапае, і ксенафобія не прыдушана ў краіне.

Я не супраць прадоўжыць тэму «пазітываў» у наступнай серыі «Катлет…». Шаноўныя, а раскажыце пра вашы ўласныя грамадска значныя дасягненні ў 1992–2019 гг.! Калі не мы, то хто? 🙂

«Вольфаў цытатнік»

«Ёсць шмат прыкмет таго, што ў найшырэйшых пластах народу, перадусім у рабочым асяроддзі, адчуваецца патрэба ў ідэалогіі, на якую магло б абаперціся негатыўнае стаўленне да рэжыму і яго афіцыйнай дактрыны… Навукоўцы паводле свайго складу працы, становішча ў нашым грамадстве і ладу мыслення ўяўляюцца мне найменш здольнымі да актыўнага дзеяння. Яны ахвотна будуць “разважаць”, але вельмі нерашуча дзейнічаць» (Андрэй Амальрык, «Ці праіснуе Савецкі Саюз да 1984 года?», 1969)

«Дамінаванне запыту на сацыяльную справядлівасць [у Расіі] пакуль што не дазваляе казаць пра левы паварот, левую альтэрнатыву. Для гэтага трэба зафіксаваць, прынамсі, запыт на салідарнасць гатоўнасць да калектыўных дзеянняў у адстойванні права на працу і годнае ўзнагароджанне за працу. Гэткі запыт мае перадумовай актывісцкую ўстаноўку імпэт, які шукае выйсця ў калектыўных пратэстных дзеяннях. І не проста імпэт, а спантанную арганізацыю ў форме прафсаюзаў і камітэтаў прамога дзеяння.

Цяперашні запыт суправаджаецца пасіўнай устаноўкай хтосьці, а не сам суб’ект, павінен прыйсці і выправіць непрыемную сітуацыю. Хтосьці, не сам суб’ект, павінен узяць на сябе адказнасць за дзеянні па выпраўленні становішча. Слабасць масавых калектыўных дзеянняў…, кажа аб тым, што атамізацыя выбаршчыкаў зусім не пераадолена, а хутчэй наадварот іменна атамізацыя вызначае логіку паводзін. І яна ж вызначае вобраз агульнай будучыні, дакладней яго адсутнасць». (Лявонцій Бызаў, 19.01.2019).

«Грамадскае меркаванне, даследаванае ў ходзе апытанняў, і рэальныя грамадскія паводзіны ніколі не супадаюць». (Аксана Шэлест, 21.01.2019)

«У нас шмат мудрацоў, якія ведаюць, чаму мы кепска жывём, але вельмі мала з іх здольных быць шчырымі і нястомнымі Майсеямі. У гэтым, мяркую, на сёння наша галоўная праблема» (Мікалай Анісавец, 05.02.2019)

«Мы з вамі не павінны быць ні залатымі рыбкамі, у якіх памяць захоўваецца паўтары хвілі, ні шчанюкамі, якія кожныя паўтары хвілі адхіляюцца на новы раздражняльнік». (Аляксей Навальны, 05.02.2019)

«Ідэя “прымусовага шчасця” ўсё больш авалодвае масамі» (Ілья Канстанцінаў, 05.02.2019)

Вольф Рубінчык,

г. Мінск 09.02.2019

wrubinchyk[at]gmail.com

Апублiкавана 09.02.2019  21:04

Водгук ад д-ра Ю. Гарбінскага (11.02.2019):
“Правінцыяльнасць” мыслення тых, хто думае і піша пра Менск і Беларусь як “правінцыю” (у розных семантычных канфігурацыях) сведчыць як мінімум пра комплекс постсавецкасці. Хвароба сур’ёзная. Але, на шчасце, – не смяротная… :))) Важна, хто, чым і як хутка будзе яе лячыць.

В. Рубінчык. КАТЛЕТЫ & МУХІ (99)

Шалом у перадюбілейным выпуску! 2019-ы ў мяне пачаўся няблага, чаго і ўсім зычу. Удалося, напрыклад, прыцягнуць увагу да недакладнасці ў аўтаінфарматары 33-га сталічнага тралейбуса 🙂 Абвяшчалі «наступны прыпынак – “Альшанская”» замест «Альшэўскага». Вось вы смяецеся, а хтосьці мог і прапусціць момант выхаду. Цяпер усё выпраўлена. Курыце адказ гендырэктара «Мінсктранса»:

4 студзеня зайшоў на старонку Эдуарда Лімонава ў «Жывым журнале». Як бы ні ставіцца да поглядаў «Эдзічкі», пісьменнік ён моцны, таму пачытваю яго новыя запісы (папраўдзе, у іх ужо малавата новага, чалавеку 76-ы год, пачаў паўтарацца і паліць «з гарматы па вераб’ях», але ўсё ж). І вось на што наткнуўся:

«Памылка 451. На тэрыторыі вашай краіны прагляд гэтай старонкі забаронены органамі ўлады». Дарэчы, ацаніце нумар памылкі: адразу асацыяцыі з неўміручым творам Рэя Брэдберы…

У тую ж пятніцу напейсаў у мінінфарм РБ ліст з пытаннем: «Ваша справа?» У наступныя дні лімонаўская старонка то адкрывалася, то не. Сёння, 15.01.2019, першы намеснік міністра П. М. Лёгкі адгукнуўся на мой зварот: «…рашэння аб абмежаванні доступу да інтэрнэт-рэсурсу https://limonov-eduard.livejournal.com/ не прымалася. Дадзены сайт знаходзіцца ў адкрытым доступе» (no explanation). Ну, дзякуй і за тое – магчыма, было нейкае непаразуменне, звязанае з перыядам святаў.

Партыя НГ (не блытаць з Новым годам) замяніла-такі ў статуце «лёсаванне» на слушнае «галасаванне». А вось адна маленькая, але гордая птушка федэрацыя выпраўляць свае касякі, так разумею, не збіраецца. Віктар Д. Купрэйчык, памерлы ў маі 2017 г., на сайце БФШ па-ранейшаму ў спісе тых, хто павінен заплаціць унёскі за 2018 і 2019 гады. Праўда, перанеслі яго прозвішча з 535-га месца на 541-е.

Рэха 2018-га: увосень была прызначана спецдакладчыца ААН па правах чалавека ў Беларусі Анаіс Марын. З ейным жа ўдзелам у лістападзе 2018 г. пры падтрымцы NED выйшаў «аналітычны артыкул», даступны на сайце «Сhatham House». Гэты «дом» – інстытут міжнародных адносін, што з 1920 г. базуецца ў Лондане; «фабрыка думкі», да якой, апрыёры, прыслухоўваюцца еўрапейскія палітыкі.

Пачытаў частку, што тычыцца Сінявокай (с. 20-28). Пашкадаваў, што артыкул-рэкамендацыя слаба стасуецца з прыўкраснай місіяй інстытута: «Спрыяць пабудове ўстойліва-бяспечнага, квітнеючага і справядлівага свету шляхам інфарматыўных дэбатаў, незалежнага аналізу, новых ідэй адносна палітычных крокаў…» Дый з тым, што А. Марын казала ў 2013 г.: «Для новых ідэй неабходна задзейнічаць новыя мазгі з Беларусі».

Такое ўражанне часам, што ўплывовым заходнім людзям не проста ўсё роўна, што тут у нас дзеецца з абарыгенамі (гл. для ілюстрацыі «Барвовы востраў» Міхаіла Булгакава), што яны не толькі «здалі» краіну аднаму клану ў 1996 г. (версія 2016 г.), а і зацікаўлены ў палітычнай дэградацыі нашых палестын… Напрыклад, каб было чым палохаць свой электарат. Іначай цяжка зразумець, чаму «Захад» цягам гадоў ходзіць па коле (санкцыі – аслабленне санкцый – грантавая падтрымка «грамадзянскай супольнасці» і/або ўрадавых структур – тлумачэнні, чаму нічога не выйшла, нараканні на «нечаканую жорсткасць» рэжыму і пад.).

Пасля 2014 г., праўда, з’явілася новая цацка: барацьба з расійскім уплывам, дзеля гэтай мэты і падрыхтаваны тэкст А. Марын & Co. Канкрэтна, рэкамендуецца падтрымка Захадам «мяккай беларусізацыі» – розных вышываначных фэстаў, спеўных сходаў etc. Вядома, я не супраць падобных ініцыятыў, асабліва калі яны ідуць «знізу», але будзьма рэалістамі: усё гэта не тычыцца размеркавання ўладных рэсурсаў. Наадварот, альтэрнатыўныя сілы выціскаюцца ў сімвалічнае поле, а то і ў «гета», адкуль ім нялёгка выбрацца. Што характэрна, святкаванне дня Волі 25.03.2018, якое хваляць аўтары, аптымістычна ацэньваючы колькасць прысутных як «мінімум 30 тыс.», ладзілася пад жорсткім кантролем спецслужбаў – і, насуперак дакладу (с. 22), няможна было ў той дзень па вуліцах вольна хадзіць з бел-чырвонымі сцягамі. Чытаем: «На вуліцы Няміга ў цэнтры Менска людзі ў цывільным пачалі кропкава «адлоўліваць» мінакоў, якія трымаюць нацыянальную сімволіку — стужкі, сцяжкі, балонікі». Не кажучы пра такую «драбязу», як затрыманне каля 50 чалавек на пл. Я. Коласа…

Агулам, палітычнае вымярэнне ідэі «сёння мы вольныя на гэтым абмежаваным лапіку, а заўтра – у маштабе ўсёй краіны» ў Беларусі не працуе. Сам чуў, як гэткія лозунгі агучваў лідар БНФ Вінцук Вячорка яшчэ ўвосень 2000 г., калі ў сталічным парку Дружбы народаў ладзіліся пратэсты супраць выбараў у палату прадстаўнікоў, – ну і дзе цяпер той Вячорка? Або сёй-той разглядаў як «рэпетыцыю» жалюгодны захоп пратэстоўцамі часткі (нават не ўсёй) Кастрычніцкай плошчы ў сакавіку 2006 г. Колькі соцень чалавек дзяжурылі тамака некалькі дзён, ды пратэст на раз-два «садзьмуўся» пасля разгону. Было шмат гучных слоў кшталту «Мы ўзялі адказнасьць за Плошчу, мы гатовыя ўзяць адказнасьць за Краіну», а потым – як заўсёды.

Даследчыкі наіўна мяркуюць (хутчэй, імітуюць наіўнасць): «мяккая беларусізацыя» памысная ўжо праз тое, што дапаможа аддзяліць Беларусь ад недэмакратычнай Расіі… Не жадаючы прыкмячаць «даважку»: абуджэння этнанацыяналізму і схільнасці многіх «новых нацыяналістаў» да hate speech, ксенафобіі, гераізацыі сумнеўных гістарычных персанажаў… Усё гэта яскрава праявілася ў пачатку-сярэдзіне 2018 г., напярэдадні адзначэння «Дня Волі» і ў час «абароны Курапатаў», а першыя ластаўкі прыляцелі шчэ ў 2014 г. (выхад маладафронтаўцаў на публіку з партрэтамі Булак-Балаховіча і Шухевіча) і ў 2016 г. («раскрутка» Пальчыса з ягонай схільнасцю да гвалту, дэманізацыя «рэгнумаўцаў»).

Мне хацелася б верыць, што этнічны нацыяналізм здольны да самаабмежавання, што энергію можна скіраваць у мірнае рэчышча і ў «інфраструктуру» (long-term infrastructure), што ён перарасце ў грамадзянскі, аднак, трохі ведаючы ягоных фронтмэнаў, вельмі сумняюся. Дух парламентарызму і вольных дыскусій, прынцыпы прававой дзяржавы ім, як правіла, чужыя. Затое перабольшыць небяспеку з Усходу ды пераняць дэмагогію рэжыму наконт «еднасці» і «абароны незалежнасці» – гэта святое. У гэтым сэнсе – так, дыялог «грамадскай супольнасці» з уладамі ідзе.

Карацей, без энтузіязму ацэньваю перспектывы Анаіс Марын (на фота з n-europe.eu) у якасці праваабаронцы, дарма што яна шмат год «займаецца Беларуссю» і, кажуць, чытае па-беларуску. У лепшым выпадку будзе заступацца за тых тутэйшых «экспертаў», якія падкінулі ёй сыравіну для дакладу. Аднак, калі францужанку дагэтуль не пускаюць у краіну, гэта няправільна… Калі прыедзе хаця б на месяц, то ў яе будзе больш шансаў правесці ўласнае «сацыялагічнае даследаванне». Даведацца, што насамрэч важна для тутэйшых (пры ўсёй павазе да махальшчыкаў, гэта не маханне бел-чырвона-белымі сцягамі) і хто церпіць ад рэжыму больш за журналістаў.

* * *

Нядаўнiя сустрэчы Лукашэнкі з Пуціным абсмактаны як мае быць. Нехта пісаў, што трэба рыхтавацца да аншлюсу, а мо і да адраджэння СССР (насмяшыў мяне аргумент пра год – «19 – гэта 91 наадварот», і таму, маўляў, небяспека рэстаўрацыі савецкага ладу ўзрастае). Я ж не такі разумны, каб кідацца ў нумаралогію. Зацягну лепей сюды карцінку… Успомніце, адкуль узяты подпіс, усміхніцеся ў вусы: Рыгорычу ж і праўда 64.

«Will you still need me, will you still feed me / When I’m sixty-four» (фота Reuters)

Iзноў куток самапіяру. Напісаў мне кандыдат гістарычных навук, дацэнт Ігар Пушкін (з Магілёва): «З цікавасцю, асалодай і задавальненнем некалькі разоў перачытаў кнігу пра выбраныя катлеты і мухі. Спачатку прачытаў і задумаўся, яшчэ раз прачытаў, як кнігу на яўрэйскія варыяцыі, затым як рэфлексію на палітычныя падзеі. Дзякуй за вельмі інфарматыўную кнігу і думкі!» (05.01.2019). Каму цікава замовіць, звяртайцеся. Вокладку зборніка «Выбраныя катлеты і мухі» (2018) можна паглядзець тут.

Пазнаёміўся з крэатывам ад вядомага ізраільскага журналіста Давіда Шэхтэра: «Ці ёсць у Беларусі яўрэі і што яны думаюць пра Ізраіль» (30.12.2018). Хто мне патлумачыць, што трэба зрабіць, каб у век інтэрнэту не задаваліся тупыя пытанні кшталту «Ці ёсць у Беларусі яўрэі»? Вядома, і самому крыўдна: колькі гадоў сігналізаваў urbi et orbi ў «Анахну кан» (газета), «Мы яшчэ тут!» (бюлетэнь), што мы тут ёсць, а камусьці ўсё адно выгадна рабіць выгляд, што нас няма. Хаця… можа, я занадта сур’ёзна стаўлюся да клікбэйтнага загалоўка? Што скажаш, чытач(-ка)?

* * *

Не забывайма пра юбілеі 2019 года. Напрыклад, 125 гадоў таму нарадзіўся мастак Ісак Мільчын (ён родам з Івенца, загінуў у Мінскім гета ў 1941 г.), 100 год таму – шахматны гросмайстар Ісак Баляслаўскі, які жыў у Мінску чвэрць стагоддзя (з 1951 г.). 75 гадоў у ліпені будзе іншаму шахматысту і трэнеру, Альберту Капенгуту (жыве ў Амерыцы), а 70 год нядаўна, 9 студзеня, споўнілася Людміле Цыфанскай. Некалі шахматыстка выступала за Беларусь, выйграла чэмпіянат БССР 1978 г. па шахматах. Цяпер – у Ізраілі.

Вось яшчэ цікавая персона: Павел Малянтовіч з Віцебска (1869–1940, расстраляны ў СССР), юрыст. Неяўрэй, але да рэвалюцыі, будучы адвакатам, абараняў яўрэяў. Заяўляў, напрыклад: «барацьба за яўрэйскае раўнапраўе – свая справа для рускага чалавека, сапраўдная нацыянальная справа першаснай важнасці». У 1917 г. даслужыўся да міністра юстыцыі Часовага ўраду – паспеў папрацаваць на пасадзе толькі месяц.

28 снежня памёр Амас Оз (1939–2018). Не дажыў да 80-годдзя… Шкада, добры быў пісьменнік, незалежна ад яго палітычных поглядаў. Між іншага, на наступным здымку выразам твару нечым нагадвае Васіля Быкава (1924–2003), якому сёлета ў чэрвені споўнілася б 95.

А. Оз і В. Быкаў. Здымкі з адкрытых крыніц

«Вольфаў цытатнік»

«Cпецыфікай інфармацыі (адрозна ад ведаў) ёсць яе збыткоўнасць і фрагментарнасць. Лішак інфармацыі непазбежна вядзе да павярхоўнасці — спярша ўспрымання, потым, магчыма, і мыслення. Усе гэтыя акалічнасці ўскладняюць выбудоўванне працэдур ідэнтыфікацыі і, адпаведна, вядуць да парушэння працэсаў сацыялізацыі… часта інфармацыя, што сыходзіць з тэле- або камп’ютaрнaй рэальнасці, якая пагружае спажыўца ў спецыфічныя станы і навязвае яму асаблівыя тыпы існавання, уяўляецца больш пераканаўчай, чым падзейнасць штодзённасці» (Ганна Косціна, 2009)

«Фантастыка – гэта навык пабудовы задачы ў максімальна вольных умовах. Калі вы не кажаце адразу самі сабе: Гэта не атрымаецца». «Людзі, якія ганарацца сваімі пакутамі, прымушаюць навакольных пакутаваць. Пакуты не з’яўляюцца школай думкі, яны дапамагаюць нешта зразумець. Але яны не з’яўляюцца крытэрыем ні дабра, ні досведу». «Калі вы хочаце сказаць слова на вякі – кажыце яго з гранічнай сумленнасцю. І пра сябе, а не пра кагосьці» (Дзмітрый Быкаў, 10.01.2019)

«Правільны індывід дазваляе сабе і нянавісць, і канфлікты, прычым, можа быць, нават нямала, але ён робіць гэта з розумам, з карысцю, а не паводле традыцыі, за кампанію або толькі з эмацыйнай патрэбнасці» (Аляксандр Бур’як, 12.01.2019)

«Непрымірымымі да нацыстаў трэба быць безагаворачна, але абавязкова верыць у магчымасць кожнага чалавека мяняцца і расці над сваімі перакананнямі» (Мікалай Алейнікаў, 14.01.2019)

Вольф Рубінчык, г. Мінск

15.01.2019

wrubinchyk[at]gmail.com

Апублiкавана 15.01.2019  23:20

К столетнему юбилею А. Солженицына

«Двести лет вместе», или Опять двадцать пять

 Уж об этом произведении писано-переписано… Справедливо кто-то заметил, что опровергательно-ругательная литература по объёму намного превысила солженицынский двухтомник, вышедший в Москве в 2001–2002 гг. Назову некоторые ответы «Исаевичу»: Резник С. Вместе или врозь? Москва, 2003. 430 с.; Рабинович Я. Быть евреем в России: спасибо Солженицыну. М., 2005. 704 с.; Дейч М. Клио в багровых тонах. М., 2006. 222 с.; Каджая В. Почему не любят евреев. М., 2007. 480 с. Кстати, Семён Резник разъяснил в интернете, что книга Рабиновича нарушает его, Резника, авторские права. Яков Рабинович действительно пошел путем наименьшего сопротивления: настриг цитат у самых разных хулителей Александра Солженицына, от Владимира Бушина до Владимира Войновича.

Количество не всегда переходит в качество, и большинство критических выпадов в адрес Солженицына меня не убедили. Хватало забот и помимо вникания в околотворческие споры, но когда в августе 2008 г. писателя не стало, всё-таки захотелось cнова окинуть взглядом книгу «Двести лет вместе», прочтённую примерно в 2004-2005 гг.

Вот, пожалуй, главное наблюдение: евреи у Солженицына – разные. Меняются (или не меняются) в связи с изменчивыми историческими событиями, но и в каждом рассмотренном эпизоде XIX-XX вв. по-разному реагируют на запреты, относятся к земледелию, воюют, сидят в лагерях, пишут о России. Эта полифония не затмевает авторской позиции: всякий раз одним – сочувствие, другим – ирония, а то и неприязнь. Сочувствие адресуется прежде всего тем, кто настроен прорусски и/или промужицки. Солженицын и сам был настроен прорусски, и в «Архипелаге» обронил, что «в душе мужик», – чему тут удивляться и чем возмущаться? После смерти писателя один из бывших директоров Всемирной ассоциации белорусских евреев на сайте «Хартии» заявил, что Солженицын «стал в последние годы базисом для новой волны русского шовинизма», но это просто амальгама понятий (национальный интерес якобы равен национализму, а тот – шовинизму), столь характерная для полуинтеллигенции-«образованщины»: что в дореволюционной и советской России, что в современной Беларуси.

Упрекали Солженицына за то, что он необъективен, причём иногда и те, кто не имел ничего против «художественного исследования» в «Архипелаге ГУЛАГ» (тоже ведь книга необъективная, но её антисемитской в 1970-х не объявляли). Писатель, даже лауреат Нобелевской премии и член Академии наук, не обязан быть объективным наравне с участниками научных дискуссий. С другой стороны, утверждали, что мало в книге «Двести лет вместе» художественных достоинств: «Написана затупившимся, погнутым пером, вялой нетвердой рукой…» (Семён Резник). Конечно, книга без внешних спецэффектов, но, может, именно таких трудов и не хватает в наше время? Лично мне заболоченное лесное озерцо милее шумных морей и водопадов. (Имел в виду конкретное озерцо под Щучином; ныне оно практически пересохло. – В. Р.)

Придирались и к названию: мы, мол, не «Двести лет» вместе, а чуть ли не тысячу! То есть ребятки-девчатки не читали книгу или делали вид, что не читали: ведь в первой же главе первого тома всё разъясняется, со ссылками на Киевскую Русь, хазар и т.д.

Да, вспоминает Солженицын тех людей и те страницы истории евреев России, СССР (и Беларуси), от которых многим из нас хотелось бы отвернуться-отречься, сказав, к примеру: Троцкий и руководители ЧК-НКВД – по существу и не евреи вовсе, мы за них не в ответе. Вот кандидат философских наук Валерий Каравкин в журнале «Мишпоха» № 5, 1999 закрыл «спорный вопрос»: «революционеры… формировались не в лоне еврейской культуры. Не еврейская традиция питала их, не из еврейского мира, раздробленного на сотни мирков да тысячи местечек, они вышли…» Мыслящий раввин с этаким дроблением/обобщением вряд ли согласился бы, и не случайно выход первого тома книги Солженицына приветствовал хабадник Барух Горин. Но мыслящие раввины у читателей «Мишпохи» авторитетом обычно не пользуются, а идея о том, что «все евреи ответственны друг за друга», воспринимается с усмешкой. Какая там «взаимоответственность», если даже в благотворительном «Хэсэде», по словам его сотрудницы, «строжайшая субординация», и еврейские «начальники» никак не зависят от мнения «подчиненных»!

Гордиться достижениями предков и по-страусиному прятать голову в песок, когда говорится о делах неблаговидных, по меньшей мере глупо. Но, вытащив голову из песка, не следует ли извлечь уроки? Неужели уверенность в том, что евреи правы даже в своих ошибках, прибавит нам сил? И разве не уместна пословица «Не люби потаковщика, люби спорщика», приведённая автором?

Разумеется, многое спорно у Солженицына – хоть его и избрали академиком в 1997 г., профессиональным историком он всё-таки не был. Попадаются ляпсусы: вот, Зелика Аксельрода арестовали и расстреляли не в 1940-м, а в 1941-м. Любопытно, что фамилию Изи Харика Солженицын написал на белорусский манер: «Харык». Стоило ли убеждать читателей, что имперские архивы – это не «мухлеванные советские», что там все распоряжения хранились, поэтому-де можно доверять казённым версиям о ходе погромов в Кишинёве, Гомеле, Белостоке? Наверное, нет: во все времена власти не всё доверяли бумаге и стремились утаить истину. С другой стороны, а правы ли наши публицисты и учёные люди, выставляющие позднецарскую Россию «тюрьмой народов»? Чёрных страниц хватало, и погромщиков Солженицын не оправдывает, но – евреи зарабатывали на жизнь, плодились и размножались в России – и Беларуси, тогдашнем Северо-Западном крае, ездили в Западную Европу, Америку и Палестину… (Шашист Израиль Бельский с гордостью рассказывал мне, что его отец, минский портной, в начале 1910-х умел честным трудом прокормить семью из пяти человек…) Что до политических свобод – в стенографических отчетах заседаний тогдашних Госдум и плюрализм, и чуть не прямые призывы к неповиновению властям. Особо и не поспоришь с автором «Двухсот лет вместе», когда он пишет о 1917-м: «вообще бы не погружаться в этот буйный грязный поток – ни нам, ни вам, ни им…»

Солженицыну ещё ставили в вину, что для подтверждения своей точки зрения отбирает преимущественно писания «еврейских самоедов». Но выходит, не такие уж «самоеды» были авторы сборника «Россия и евреи» (1924), коих Солженицын обильно цитирует. Не дурак был, к примеру, сионист д-р Даниил Пасманик (или Давид?), воевавший за белогвардейцев-«юдофобов» против большевиков-«интернационалистов».

Опасались в своё время – в частности, редактор «Международной еврейской газеты» Танкред Голенпольский – что книга Солженицына вызовет рост погромных настроений. Сейчас очевидно, что эти опасения были сильно преувеличены. Правда, есть категория людей, которым и вымолвленное слово «еврей» кажется опасным. Почти как в стихе Яна Сатуновского: «Не шапируйте их, не провоцируйте:/ каждое упоминание/ о нашем существовании/ это уже ноль целых пять тысячных/ подготовки погрома».

Если бы кто-то из авторитетных белорусов создал труд, подобный солженицынскому, в котором не замалчивал бы всех сложностей отношений между «литвинами» и «литваками» (а отголоски этих сложностей – хотя бы в некоторых произведениях Франтишка Богушевича, Янки Лучины, Якуба Коласа, Янки Купалы…), легче стало бы на душе. От неумеренных «потаковщиков» – иной раз и горький осадок.

Вольф Рубинчик

Первоначальный вариант этой статьи появился в декабре 2008 г. в белорусско-еврейском бюллетене «Мы яшчэ тут!» (№ 41).

Фрагменты выставки, посвящённой столетнему юбилею Солженицына, в Национальной библиотеке Беларуси (2-й этаж). Снимки сделаны 30.11.2018

Симпатичная девушка Юля, готовившая выставку, подарила мне копии, сделанные с автографов юбиляра, но избегала cвоего попадания в кадр 🙂

* * *

Как я с Войновичем о Солженицыне спорил

После августа 2008 г. меня потянуло перечитать произведения Александра Исаевича и познакомиться с тем, что о нём писали (не)доброжелатели. Дошли руки и до нашумевшей в своё время книги Владимира Войновича «Портрет на фоне мифа» (2002): лейтмотив ее – восхищение автора Солженицыным в 1960-е годы и разочарование, начиная с 1970-х. Сейчас просматриваю то, что об этой книге написано в «Википедии»; очень трудно не согласиться, например, с Андреем Немзером – «автор действительно смешного романа о Чонкине не равен создателю “Портрета…” и не тем войдёт в историю». И с Дмитрием Приговым: «Солженицын не просил любить его в молодости и ненавидеть в старости».

Я уважал Войновича за «Хочу быть честным», «Путем взаимной переписки», «Шапку», «Чонкина», да и за «Москву-2042» (последнюю книгу фрагментами слушал по «Радио Свобода» в конце 1980-х, а затем в январе 1991 г. купил в Москве сборник «Утопия и антиутопия XX века», куда роман Войновича вошёл целиком). Поэтому в октябре 2008 г. не выдержал и задиристо, но и с горечью, написал на его электронный адрес о «Портрете…» – «на мой взгляд, это худшая Ваша книга». В письме я цитировал ряд отрывков из «Портрета» и комментировал их. Например:

В. Войнович: «Дошел я до описания строительства заключенными Беломорканала и споткнулся на том месте, где автор предлагает выложить вдоль берегов канала, чтоб всегда люди помнили, фамилии лагерных начальников: Фирин, Берман, Френкель, Коган, Раппопорт и Жук. Во времена борьбы с “космополитизмом” советские газеты так выстраивали в ряд еврейские фамилии врачей-убийц или еще каких-нибудь злодеев этого племени. Но неужели среди начальников Беломора вообще не было русских, татар, якутов или кого еще? А если и не было, то надо ж понимать, что эти шестеро, как бы ни зверствовали, были всего лишь усердными исполнителями высшей воли. Истинным вдохновителем и прорабом этого строительства был как раз тот, чьим именем канал по справедливости и назван – Иосиф Сталин.»

В. Рубинчик: Как будто Солженицын где-то отрицал, что Сталин – злодей! Но ведь пафос «Архипелага ГУЛАГ» – как раз в том, что нельзя всё валить на Сталина. В «Архипелаге» – множество фамилий негодяев, и что с того, если среди них названы и фамилии начальников Беломорканала? Я, еврей, на это не обижаюсь. А «всего лишь усердные исполнители» – это не аргумент. Нацистские преступники тоже говорили, что они «исполнители», но суд в Нюрнберге приговорил их к казни. Кстати, почему это «Жук» – еврейская фамилия?

В. В.: «Когда одни люди упрекают Солженицына в антисемитизме, другие начинают кричать: “Где? Где? Укажите!” Укажу. Например, в “ГУЛАГе”. На берегах Беломорканала он бы выложил дюжину еврейских фамилий начальников строительства. Защитники автора говорят: но это же правда. А я скажу: это неправда. Это ложь. Тогда в НКВД было много евреев, но и жертвами их были люди (не все, но много) той же национальности. Канал строили не перечисленные евреи, а Политбюро во главе с грузином (там был, конечно, и Каганович)».

В. Р.: Почему-то тут уже появилась «дюжина фамилий», а не 6. А в чем, собственно, ложь? Эти начальники невиновны в гибели людей? Не проводили ревностно линию Политбюро? Или Солженицын где-то отрицал, что среди жертв НКВД были евреи – «не все, но много»?

В. В.: «…после Освенцима и Треблинки, после дела врачей-убийц и травли “безродных космополитов” для большого русского писателя, знающего, где он живет и с кем имеет дело, приводить такой список без всяких комментариев не странно ли? Если не понимает, что пишет, значит, не очень умен, а если понимает, значит, другое… тут да, завоняло. Тут пахнуло и где-то еще и поглощение всего продукта в целом стало для меня малоаппетитным занятием.»

В. Р.: То есть Вы не оспариваете точность приводимых Солженицыным сведений, а «всего лишь» считаете их публикацию несвоевременной, могущей «лить воду на чужую мельницу». Вот уж – толерантность и свобода слова! Называя «Архипелаг» поглощаемым продуктом («весь продукт в целом» – тавтология), Вы сводите его до рядовой книжки. Думаю, как раз это не очень-то умно. Ведь в любом случае, несмотря на ошибки и неполноту, книга не была рядовой…

В. В.: «Солженицын с негодованием отвергает обвинения его в антисемитизме как нечестные и низкие. Он считает проявлением антисемитизма возводимую на евреев напраслину, но не объективное мнение о них (а его мнение, разумеется, всегда объективно)».

В. Р.: Когда Солженицын утверждал, что его мнение именно «объективно»? Он же не к объективности стремился, а к справедливости, а это разные вещи.

В. В.: «Где Солженицын ни тронет “еврейскую тему”, там очевидны старания провести межу между евреями и русскими, между евреями и собой. В упомянутом выше очерке о крестном ходе в Переделкине автор замечает в толпе разнузданной русской молодежи несколько “мягких еврейских лиц” и делится соображением, что “евреев мы бесперечь ругаем”, а, мол, и молодые русские тоже ничуть не лучше. Сидя в Вермонте и читая русские эмигрантские газеты, где работают евреи (а в каких русских газетах они не работают?), он называет эти издания “их газеты на русском языке”. И это все тем более странно, что так или иначе всю жизнь ведь был окружен людьми этой национальности, чистыми или смешанными (да и жена, а значит, и дети его собственные не без примеси, а по израильским законам и вовсе евреи). Даже те из близких к нему евреев, кого я лично знаю, настолько люди разные, что я затруднился бы объединить их по каким-то общим признакам, не считая графы в советском паспорте».

В. Р.: Солженицын постоянно подчеркивал, что евреи разные бывают, и не проводил межу между собой и близкими ему по духу евреями. А что различал, кто еврей, а кто русский – само по себе это нормально, большинство людей различают, лишь бы не ругались. До общества без наций ещё далеко.

В. В.: «Солженицын переписывает историю (и не видно отличавшей его в прошлом преданности истине) и грешит позорным для русского писателя (и особенно сегодня) недоброжелательством к инородцам и евреям со сваливанием на них вины за все беды».

В. Р.: Глупо. Сколько раз Солженицын говорил, что виноваты в бедах «мы сами», т.е. русские, которые поддались иллюзиям большевизма. А что доля ответственности за революцию и ее последствия ложится и на представителей других народов – его право так считать. Он не «сваливал», он предлагал признать эту долю, чтобы не повторились беды. Не согласны – спорьте, но не искажайте мысль оппонента.

* * *

Ответа от Владимира Николаевича я, как и можно было предполагать, не получил. В июле 2018 г. В. Войнович умер, так что если мы и доспорим, то в лучшем мире. А читателям предлагаю самим определить, кто был более прав.

В. Р.

Опубликовано 11.12.2018  10:36

Отклики:

Як пісаў Ленін у сваіх артыкулах па нацыянальным пытанні, кожная нацыянальная культура складаецца з дзвюх: “дэмакратычнай” і “чарнасоценнай”. Пры жаданні іх колькасць можна павялічыць. Але галоўнае пытанне: што далей рабіць з кнігамі і іх аўтарамі?.. Калі ствараць канон “самых дэмакратычных” пісьменнікаў, Салжаніцын туды, вядома, не ўвойдзе. Пералічваць пытанні да яго, што пачаліся яшчэ пры савецкай уладзе, у т. л. і з дысідэнцкага боку (Копелеў, Сіняўскі, Шаламаў, Ж.Мядзведзеў і інш.), не мае сэнсу. Пра адно з першых абвінавачванняў сябе ў антысемітызме ён пісаў у “Бодался теленок с дубом” (там яго абвінавачвала Л.К.Чукоўская). Шавінізм, гэта, канечне, замоцна, но тое, што Пуцін падняў Ісаіча “на сцяг” (нягледзячы на крытыку апошнім метадаў работы калег першага), – таксама невыпадкова. Аднак, калі сыходзіць з прынцыпу “хто не без граху”, то ў літаратуры (і – шырэй – культуры) усім месца хопіць…

Пётр Рэзванаў, г. Мінск