Tag Archives: шахматы в СССР

О шахматах, о том, что рядом…

Шалом! Как ни крути, а в прошлый раз чуток недоговорил; это касается и «нестандартных» шахмат, и отношения в Синеокой к «стандартным». И да, тянутся кое-какие нити с прошлого года – завязать бы на них узелки.

Во-первых, почему вдруг Сергей К-ц из «СБ» в этом январе «наехал» на гроссмейстера Владислава Ковалёва, которого 5 лет назад нахваливал? Да потому, что беспозвоночные извиваются вместе с линией партии, а линия требует «мочить» эмигрантов, принижая их достижения и потенциал. Сию милую беседу, произошедшую в середине декабря 2022 г., я выпустил было из виду:

Значит, и В. Ковалёва, 1994 г. р., решили списать со счетов; он-де с рейтингом 2623 не нужен в Грузии, где у всей национальной сборной рейтинги не превышают 2600… Смело, товарищи, в ногу ничего не скажешь. Да не облажаться бы так, как ваши невеликие предшественники при Брежневе, ась? Напомню – тогда из СССР эмигрировал 45-летний Виктор Корчной (1931–2016), и в советской прессе тоже хорохорились, кобыле-де легче… А немолодой гроссмейстер, метавшийся между Нидерландами, Германией и Швейцарией, прихлопнул в матчах претендентов Т. Петросяна, Л. Полугаевского, Б. Спасского, дошёл до матча на первенство мира 1978 г. и чуть его не выиграл, переполошив «группу поддержки» Анатолия Карпова (1951 г. р.).

Я к чему это пишу: то, что в конце декабря 2022 г. 16-летний минский гросс Денис Лазавик обошёл Влада Ковалёва на чемпионатах мира по рапиду и блицу, мало что значит, спады бывают у всех. Но если теперь на каком-нибудь важном турнире «второсортный» и «истеричный» Ковалёв общёлкает ведущих шахматистов РБ c иx «господдержкой», кому-то в минспорта, да и в Дроздах, станет оч-ч-чень неудобно. При всём уважении к участникам чемпионата PБ (средний рейтинг ~2340; для сравнения – 2406 в чемпионате Азербайджана, 2482 в грузинском, 2530 в армянском), что завершается в Минске на К. Маркса-10, качество многих партий оставляет желать лучшего; пожалуй, это уровень первой лиги первенства БССР 1980-х годов.

«Шахматный дворик» между улицами Каховской и Осипенко в Минске. В доме слева до начала 1990-х работал детский клуб «Проходная пешка», а перед домом с 1986-87 гг. стояли гигантские шахматные фигуры (постепенно разрушаясь, дотянули до середины 2010-х). В 2023 г. здесь мало что напоминает о славном прошлом

Бойкот «беглого» Корчного советская федерация могла себе позволить, а Белорусская федерация шахмат, даже вкупе с россиянской, не в том состоянии, чтобы диктовать свои условия на международной арене… Что, кабы силы и время, потраченные на слежение за «бывшими», пошли на что-то полезное – на те же сборы для юных шахматистов? Но тогда была бы то иная, не лукашенская система.

Насчёт «альтернативных» шахмат. Оказывается, «русскими» называется не одна их разновидность, о чём я узнал благодаря ролику минчанина Сергея Лысенко, пропагандиста сёги (японских шахмат) в Беларуси:

В этом ролике с обычными шахматами, сянци, сёги и таврелями сравнивается «Intellector» – игра, которой не исполнилось и 10 лет. Обучающее видео:

Придумал петербургский психолог Михаил Львов… Почитать об «интеллекторе» можно на официальном рекламно-информационном сайте; пишут, игра запатентована в 30 странах (за что купил…). Абзац, который заставил усмехнуться:

Игра русская, потому что придумана в России, но ее корни уходят в мировую культуру и традиции научного познания и многовековой истории развития интеллектуальных игр в том числе. Именно поэтому названия фигур на латыни — всемирном языке ученых — специально подобраны таким образом, чтобы они отражали «характер» фигур и были понятны носителям разных языков, в том числе итальянского, немецкого, английского и, конечно же, русского. Кстати, наши американские коллеги назвали эту игру «Russian chess», а теперь и мы называем игру «Русские шахматы», хотя если быть точным, то надо говорить «новые русские шахматы».

Шахматы для «новых русских»? 🙂 Я сочувственно трактую новые подвиды интеллектуальных игр, сам чегой-то пытался усовершенствовать – то расстановку, то набор фигур… Но гибриды шахмат и шашек (к числу коих, на мой взгляд, относятся таврели), обычных шахмат и гексагональных («Intellector»!), мне не заходят. Уж не говорю о сугубо этноцентристской подаче «русских шахмат» (а-ля Суворов: «Мы –русские, какой восторг!») Евреи тоже немало играли в шахматы, и многие из них (нас) считали себя «пупами земли», но ведь не додумались осчастливить мир собственной версией, к примеру, с доской в форме магендовида – адаптировались к международным… Особые «еврейские шахматы» существовали только в юдофобской риторике ХХ в., к которой, увы, приложил руку великий игрок Александр Алехин.

Когда-то еженедельник «Бесэдер?» иронизировал над израильско-арабскими «играми». Переснято из газеты «Авив» (Минск, октябрь 1995 г.)

В определённых кругах спрос на «русскость» таков, что в ХХІ в. развивался и третий вариант русских шахмат – «на троих»! 🙂 Десять лет назад в Харькове был открыт одноимённый клуб:

26 февраля 2013 г. по инициативе Общественной Организации «Центра гражданских инициатив «Восточная звезда» в городе зарегистрирован Харьковский Клуб «Русские шахматы», презентация, которого прошла 31 октября 2013г. в интеллектуальной столице Украины- г. Харьков, проспект Правды, 2, Харьков Палас…

Необычность и специфика нашего клуба состоит в том, что речь идет о принципиально новой Игре, получившей название, «Русские шахматы», в которых «обычные шахматы» содержатся как частный случай. «Русские шахматы» являются интеллектуальным тренажером, для лиц желающих развить способность принимать результативные решения в сложных жизненных ситуациях. Автор и инициатор Философии «Русских шахмат» — доктор философских наук, системолог, геополитик, активный гражданский деятель, автор современной философии «Новый Универсум», Малюта Александр Николаевич.

Орфография оригинала сохранена. Судя по интервью с президентом(-кой?) краматорского клуба «Русские шахматы» Маргаритой Запорожец 2015 г., шахматы от Малюты (спасибо, что не Скуратова) появились в 2000-х годах, т. е. позже таврелей, но раньше «интеллектора».

Выглядит эта игра так, как на фото (с презентации на седьмой «Спортивной ярмарке» в харьковском парке им. Горького, 12.09.2020). Уже год сайт клуба не обновляется… не иначе как по техническим причинам. ¯\_(ツ)_/¯

Существуют также «белорусско-литвинские шахматы» на доске с 81 полем, посреди которой «трон», – придуманные около 2000 г., доработанные в конце 2000-х. Но зона их распространения в Минске ограничивается в основном кофейней «9Х9», открытой в 2021 г.; во всяком случае, упомянутый С. Лысенко до января 2023 г. о них и не слышал.

Извиняйте, господа изобретатели, все ваши более или менее остроумные виды шахмат я связал бы верёвочкой и отдал за ютуб-канал «Шахматное ретро», основанный и ведомый жителем Украины Станиславом Суханицким. Не потому, что три года назад Станислав брал интервью у меня, а затем организовал содержательные беседы с несколькими выходцами из Беларуси. А потому, что на вопрос об условиях работы он 12.01.2023 ответил так: «В ноябре и декабре с электричеством и интернетом была беда. Отключали по многу часов в сутки. Один раз даже не было 30 часов подряд. Потом в конце декабря и на новогодние праздники перестали отключать. С этой недели отключают примерно на 8 часов в сутки (4 часа электричество есть, а потом на 2 часа отключают). А с отоплением всё хорошо. Но это в нашей Полтавской области. В каждой области по-разному».

С. Суханицкий, фото отсюда

Могучим человеком нужно быть, чтобы не только оcтаться в Украине, постоянно подвергаемой варварским обстрелам сами-знаете-откуда, но и продолжать своё занятие, нужное для мира (в обоих смыслах слова)!

Предновогоднее интервью С. Суханицкого с гроссмейстером Виктором Михалевским (г. Беэр-Шева), выходцем из Гомеля, которому 8 июля 2022 г. исполнилось 50. Собеседник «Шахматного ретро» и о своём тёзке Корчном вспомнил… 🙂

И «узелки». Украинский спутник «Сич-2-30», запущенный год назад, о котором тогда же кратко рассказал, по-прежнему летает и работает, пусть и в ограниченном режиме. Белорусский университетский спутник «BSUSat-2», запустить который здешние официальные лица обещали в 2021 г., а затем в 2022-м, не вышел на орбиту, зато весь конец года нам ополаскивали мозги новостями о «первой белорусской космонавтке», которую вот-вот выберут из шести претенденток. В апреле 2022 г. утверждалось, что представитель(-ница) Беларуси сможет полететь на корабле «Роскосмоса» осенью 2023 г.; месяц назад россияне сообщили о разгерметизации системы охлаждения корабля «Союз МС-22»… Короче, повторю то, что писал 02.02.2022: «Может, ну его, этот “Роскосмос”»?

Введение в эксплуатацию первой очереди гродненского онкодиспансера, тоже запланированное сперва на 2021-й, затем на 2022-й, перенесено на 1-е полугодие 2023 г. Главврач городской клинической больницы № 3 Гродно Владислав Фролов объяснил в ноябре 2022 г.: «Степень готовности первой очереди строительства онкодиспансера – около 95%. На данном этапе мы проходим процедуры закупки оборудования. Это довольно сложный процесс. В настоящее время в связи с изменением логистических и транспортных потоков, изменением подхода многих организаций – производителей оборудования к поставкам в Беларусь незначительно отодвигаются сроки… Если раньше сроки поставки оборудования были от 60 до 90 дней, то теперь фирмы-производители просят передвинуть сроки до 120 дней. Вследствие этого, естественно, затягивается и пуск данного комплекса». Как мыслите, откроют хотя бы к 1 июля 2023 г.?

Недоступен для посетителей и бассейн в Минске на Каховской, 74, который пятый год «мучают» реконструкцией… (в последний раз обещали сдать до 31.12.2022):

Но забор частично убран, какие-то работы внутри ведутся – так что, может, уже скоро.

Год назад крупнейшего успеха в своей недолгой жизни достиг перебежчик из Польши Эмиль Чечко, поселившийся в Беларуси в декабре 2021 г., – на его «откровения» сослался первый президент Беларуси в послании к «белорусскому народу и Национальному собранию»! Увы, в марте 2022 г. Чечко был найден в минской квартире то ли повесившимся, то ли повешенным (всю правду мы в ближайшее время вряд ли узнаем, даром что летом ратовали за это).

Разницу между ожиданиями от Синеокой и здешней реальностью неплохо отражают две картинки:

Обложка минского журнала «Алеся», № 1, 2023; героиня обложки в июле 2022 г. (отсюда)

В 2023-м продолжилось давление на «умеренных», отмеченное ещё в 2021-м. Под вопрос поставлено существование всебелорусского общества охраны памятников (основано в 1966 г.; с 2007 г. возглавляется Антоном Астаповичем), закрывается Белорусский фонд культуры, недавно отметивший 35-летие. Во втором случае, помимо идеологии, могло сработать и местоположение офиса БФК в центре Минска; наверняка приглянулись кому-то несколько комнат на берегу Свислочи, в Троицком предместье, и главе БФК Тадеушу Стружецкому – бывшему замминистра культуры РБ – сделали предложение, от которого трудно было отказаться.

А. Дмитриев, Ю. Бубнов

Теперь даже политика Андрея Дмитриева, о деятельности которого я давно не слышал, «закрыли», и 67-летнего доктора социологических наук Юрия Бубнова из Могилёва 🙁 Остаётся лишь надеяться, что в новом году выйдут и они, и все политзаключённые 2020-2022 гг.

Вольф Рубинчик, г. Минск

15.01.2023

w2rubinchyk[at]gmail.com

Опубликовано 15.01.2023  20:20

PS. Уточню для тех, кто задаёт вопросы: общественное объединение “Белорусский фонд культуры” не ликвидируется, а закрывает офис в удобном месте, где обреталось десятилетиями, и меняет юр. адрес, что здесь и сейчас не так просто. Считаю БФК важным для страны учреждением, хотя Сергей Тихановский в конце 2010-х резко критиковал его руководство (конфликт вышел в публичную плоскость – в частности, на страницы газеты “Народная воля”).
Добавлено 20.01.2023  21:44

 

Альберт Капенгут об Исааке Ефремовиче Болеславском

От ред. belisrael

В продолжение опубликованных ранее материалов автора из готовящейся к выходу книги, предлагается несколько переделанная глава о Болеславском, в которой много белорусской специфики.

Фото автора – капитана команды Беларуси на Олимпиаде в Москве 1994 года в тренировочной форме с национальной бчб символикой, ныне признанной “экстремистской” 

Фото Болеславский на турнире претендентов 1950

Болеславский Исаак Ефремович (1919—1977) международный гроссмейстер. заслуженный мастер спорта, заслуженный тренер СССР. 

«Для меня идеалом в шахматах всегда был стиль Болеславского. У кого еще из современных шахматистов так хорошо воедино слиты стратегия, тактика, логика и фантазия?». Под этими словами Светозара Глигорича, наверное, подписались бы многие крупные шахматисты.

В “64” за 1981г. №19 стр. 13-15 я написал: “И все-таки вряд ли ошибусь, если скажу. что вклад Болеславского в шахматы как теоретика еще более весом, чем его практические достижения”. На это Давид Бронштейн попенял мне в частном разговоре, что я не прав, ибо он был блестящий игрок, который был вынужден отказаться от больших нагрузок, как я знаю, по состоянию здоровья. Только поэтому своё гигантское дарование мой учитель посвятил развитию дебютной теории. Оценки ИЕ стали чуть ли не «священным писанием» для целого поколения шахматистов, а лучшей наградой для дотошных теоретиков было признание «Опроверг вариант самого Болеславского».

Человек другой генерации, Саша Белявский в своих мемуарах “Бескомпромиссные Шахматы” Москва 2004 стр. 28 написал: “Болеславский любил анализировать дебютную часть партии много больше, чем практически играть. Его анализы отличались добротностью, а книги по теории дебютов содержали множество оригинальных идей, оспаривающих выводы практики. Из общения с Болеславским я почерпнул методы работы над дебютами”.

Мне выпал счастливый жребий много лет работать с этим обаятельным человеком;  попытаюсь рассказать, каким его знал я. На молодых шахматистов, впервые увидевших минского гроссмейстера на Всесоюзных соревнованиях 60—70х годов, не производил сильного впечатления невысокий, полный, рано полысевший, молчаливый человек, который не расставался с видавшей виды старенькой тюбетейкой.  Как-то одна западная газета окрестила ее «ермолкой, похожей на среднеазиатский наряд». На людях все эмоции ограничивались восклицаниями: «Плохо дело!» да «Горе, горе!». Короткие реплики “пустое!» казалось, говорили о флегматичности, но Болеславского выдавали мятущиеся пальцы рук, по-пасторски сложенных на животе. Немногословие бессменного тренера сборной СССР вошло в историю, но все дискуссии заканчивались, когда он изрекал вердикт. Впрочем, аналогичная ситуация сопутствовало заседаниям республиканской Федерации.

Внешней замкнутостью, пассивностью Исаак Ефремович пытался скрыть легко ранимую натуру. При этом он тонко разбирался в людях, давал меткие оценки, хотя непрактичность его порой была поразительна. Среди близких Болеславский становился совсем другим, иногда даже язвительным. Случалось, он слегка подтрунивал над интеллигентнейшим Сокольским. Кочевал даже анекдот о нём, часами молча гуляющим во время турнира претендентов в Будапеште со своим тренером. В конце концов тот не выдержал: «Чудесная погода, Исаак Ефремович», и в ответ услышал: «Ну. и болтун же вы, Алексей Павлович!».

Большие друзья. они вместе переехали в начале 50-х годов в Минск, жили в одном доме. Сокольский был очень близок с Болеславским. Помню, с какой болью АП рассказывал мне, как ИЕ откликнулся на просьбу старого друга Дэвика Бронштейна, переданную через Вайнштейна, позволить ему догнать Болеславского в турнире претендентов 1950 г., где АП был секундантом своего соседа.

Встреча Болеславского и Бронштейна, 1950 г

Гена Сосонко в книге «Давид Седьмой» стр.40 писал: «Исаак Ефремович Болеславский в доверительной беседе с земляком и любимым учеником Альбертом Капенгутом рассказывал, что немного партий этого матча действительно игралось…». Пользуюсь возможностью сказать, что ИЕ никогда мне этого не говорил, а весьма вольная трансформация моих слов, сказанных в доверительной беседе «не для печати», не делает чести автору.

Вернёмся к старинному другу героя. К слову, они и обращались друг к другу – ИЕ и АП. Однажды в поздравительной открытке Сокольский написал: «Вы примите, о ИЕ, поздравления мае», и Болеславский долго посмеивался над приятелем, который продал грамматику ради рифмы. АП был, пожалуй, излишне сентиментален, и ИЕ часто подтрунивал над ним. Последним выступлением Болеславского был турнир памяти Алексея Павловича Сокольского (Минск, 1970 г)

Однако надо не забывать, что их переезд в Минск в начале 50-х по приглашению первого секретаря ЦК КПБ Н.Патоличева вызывал недовольство тех, кому они могли мешать. Адриан Михальчишин писал: «В начале 50-х белорусы переживали шахматный бум благодаря «старому партизану» Гавриилу Вересову – он перевел в Минск Болеславского, Суэтина и Сокольского!» Насколько я знаю, это заслуга известного журналиста Я. Каменецкого, более того, я был свидетелем нескольких стычек Вересова с Болеславским и Суэтиным, несколько раз он жаловался на них в ЦК КПБ.

Одним из недовольных был директор шахматного клуба А. Рокитницкий. Он всячески препятствовал учреждению в Спорткомитете БССР должности инструктора по шахматам, подчеркивая, что выполняет эти функции на общественных началах. Однако делал это заслуженный тренер БССР по шашкам на свой лад.

В 1964 г. на конференции Федерации шахмат ее председатель Шагалович в своем докладе привел вопиющие факты. Наибольшее впечатление на меня тогда произвело выступление Болеславского. В этот момент он был сам на себя не похож, метался по сцене как раненый зверь. Он рассказывал о содержании документов, которые я воочию увидел позже, работая в архиве клуба над материалами по истории шахмат в Белоруссии.

Читаю письмо 1956 г. из Федерации шахмат СССР председателю Спорткомитета БССР: «В связи с учреждением Спорткомитетом СССР звания «Заслуженный тренер СССР» просим представить ходатайство о присвоении этого титула Болеславскому и Сокольскому». Резолюция председателя комитета Коноплина: «т. Рокитницкому – подготовить». Далее читаю «подготовленный» ответ: «Мы отказываемся ходатайствовать… ибо не знаем, что они сделали для страны (! – АК), но в республике они не подготовили ни одного разрядника». В итоге бессменный тренер сборной СССР Болеславский получил это звание лишь в 1964 г. по ходатайству сборной страны, а Сокольский – в 1965 г. за 3-е место на Спартакиаде Народов СССР 1963 г. А впервые белорусские любители познакомились с прославленным гроссмейстером на чемпионате города вскоре после его переезда. Трудно представить победителя недавнего турнира претендентов в одном состязании с перворазрядниками. Не уклонялся Исаак Ефремович и от участия в чемпионатах Белоруссии. В одном из них еще зеленым юнцом я ощутил на себе силу игры выдающегося шахматиста (смотри партию №1)

Под влиянием личности Исаака Ефремовича выросло не одно поколение белорусских мастеров. Но разве можно ограничивать его влияние только шахматами! Он блестяще знал художественную литературу (филолог по образованию) и сыпал цитатами в самых неожиданных ситуациях. Болеславский великолепно знал поэзию, особенно любил Caшv Черного. Как-то в Тбилиси на чемпионате СССР среди женщин 1974 года Исаак Ефремович читал наизусть своим ученицам Тамаре Головей и Татьяне Костиной поэмы Лермонтова. На сборах он любил играть в составление из букв длинного слова других покороче. В стандартном режиме после всех участников зачитывал свой оставшийся список, превосходящий всё услышанное от других. Как-то во время очередной прогулки в лесу Шагалович с изумлением слушал, как мы с ИЕ горланили песни Галича и Кима. Вспоминая своё детство, он признавался в любви к украинским песням. Очень часто ездил в город своей молодости Днепропетровск. Как-то я его развеселил, спросив: “Что, Туров – это псевдоним Баранова?” Насмеявшись над аналогией, он объяснил, что это – другой сотрудник редакции.

Поскольку после демобилизации в 1966 г. я восстановился в БПИ со второго семестра, то был относительно свободен и согласился поехать тренером Головей и Арчаковой на финал женского чемпионата СССР в Киев. Хотя я и раньше много помогал Тамаре советами, но тут я увидел специфику во всем блеске. Девочки расположились в таблице через одного, поэтому через день предстояла подготовка к той же партнерше тем же цветом. Относились к этому очень ответственно, годами вместе слушали Болеславского, и, естественно, в тетрадках были одни и те же варианты. Безусловно, они знали это наизусть, но все равно повторяли. Однажды, увидев старую запись, я попытался показать, что есть более сильное нововведение, но был с негодованием отвергнут, ведь это рекомендовал сам ИЕ! По приезде я спросил у него. Наш общий тренер объяснил:” Я думал, что это продолжение им легче понять”.

Новый 1967 год я встречал у Болеславских. После триумфа Петросяна в 1963 г Армения встречала чемпиона мира и его секунданта “на ура”. Не меньше месяца они ездили “по городам и весям”, а наиболее рьяные болельщики забрасывали их посылками каждый год. Накануне праздника из очередной извлекли трехзвездочный коньяк и любимое варенье Тиграна из грецких орехов. Были только Сокольские.

Играли в буриме. Каждый за столом придумывал две строчки, но следующему показывал только последнюю. В тот раз АП сочинил: «И губы милой целовал», на что ИЕ в своей манере пригвоздил друга: «Но тут наехал самосвал». Потом зачитывали и все долго хохотали. .

Большая часть его заграничных поездок в 60-х связана с работой тренером сборной СССР. Конечно, авторитет Болеславского у тех, кто входил в шахматную элиту, был непоколебим. Миша Таль рассказывал, как на Олимпиаде в Варне в 1962 г. команда что-то анализировала в комнате у ИЕ. Чтобы разрядиться, Боря Спасский произнёс со смаком первую строчку фривольного четверостишья, которую охотно подхватил Керес. Когда мой тренер услышал последнюю матёрную строчку, он всех вытолкал взашей из номера. Трудно представить кого-то ещё, кому можно было так поступить с элитой. Редкий матч на первенство мира обходился без его участия.

Холмов, Кобленц, Гипслис, Таль, Болеславский. Ч-т СССР, Рига-58

Болеславский помогал Давиду Бронштейну, Василию Смыслову, Тиграну Петросяну, Борису Спасскому. Лишь во время матчей с участием Таля он брал «тайм-аут», объясняя Кобленцу, что рижанин вызывает тёплые чувства, но ему нужен не тренер, а нянька, хотя тот искренне относился к минчанину с большим пиететом. Достаточно прочитать воспоминания Миши об их отложенной с чемпионата СССР 1957 г.: “Болеславский долго думал перед тем, как записать ход, а затем, как это часто бывает, мы после партии начали разбирать ее по горячим следам. Человек удивительной доброты, достаточно щепетильный, Исаак Ефремович показал, какой записал “закрытый” ход. Он из этого большого секрета вроде бы не делал. Ход, который (по его словам) был записан, довольно естественный и относительно быстро приводил к упрощениям и к позиции, где наиболее вероятна ничья. До доигрывания было несколько дней, и, когда мы с Кобленцем сели анализировать отложенную позицию, первым делом он ткнул в это напрашивающееся продолжение. Мы бегло посмотрели: вроде бы ничья. И тут вдруг Кобленцу пришел в голову очень неочевидный, неожиданный “секретный” ход соперника. Я убеждал, что Болеславский не похож на человека, который запишет один ход, а будет показывать другой… Кобленц настаивал, мы просидели за анализом этого хода несколько часов, но убедительного ответа не нашли. Я пришел на доигрывание, вскрыли конверт, и я увидел ход, который показал ранее Болеславский. Однако его последствия мы ведь и не проанализировали…”

В 1962 г. участникам турнира претендентов на Кюрасао предложили выбор – послать с каждым тренера или жену. Естественно, выбор был очевиден, а тренером на всех послали ИЕ с запретом готовить Тиграна против остальных советских гроссмейстеров. Со смехом мой тренер пересказывал разговор Корчного с Геллером, когда ленинградцу стал понятен тройной сговор: “У кого же ты будешь выигрывать?” – “У тебя”.

Отработав успешно матчи 1963 и 66 гг., он надеялся, что новый чемпион мира при распределении международных выступлений не забудет своего тренера, но тот мог обеспечить, например, Бевервийк Игорю Платонову за победу над Геллером в 1969 г., а не человеку, столько сделавшего для него. Последний турнир за рубежом Болеславский сыграл в 1963 году, когда ему было только 44 года, да в 1965 г.  подменил в последний момент основного участника на чемпионате Европы.

После первого матча со Спасским была выпущена книга с комментариями секундантов, но поверхностные примечания Бондаревского трудно сравнивать с обстоятельным “разбором полётов” ИЕ. Весной 1968 г. Петросян “вспомнил” о предстоящем в следующем году матче на первенство мира. ИЕ иногда жаловался, что тот совершенно не занимается. Болеславский считал, что матч 1966 г. Спасский проиграл из-за ошибочного выбора дебютной стратегии и понимал, что больше это не повторится. Зная эту семейку, пытался подсунуть вместо себя Суэтина, который мечтал о квартире в Москве, однако Тигран предпочел иметь обоих, а у ИЕ не хватило стойкости отказываться.

Надо сказать, что Болеславский был крайне ортодоксален в вопросах морали. Однажды в 1968 г. Корчной, дал “Шахматной Москве” №18 очень интересное интервью, но, когда я попытался заговорить об этом с ИЕ, тот, не вступая в дискуссию, дал ему уничтожающую характеристику:” Похотлив, как обезьяна”. Я был шокирован, ведь это совершенно из другой оперы. Злые языки нашептали, что во время сбора на подмосковной даче Петросян и Суэтин, решив расслабиться, пригласили девушек. Взбешенный Болеславский позвонил Роне Яковлевне. Та тут же приехала и навела порядок, но это не осталось для ИЕ бесследным.

Болеславский, Рона Петросян

На следующий год, оказавшись в Москве к концу матча, я встретился с ИЕ вскоре после начала 19-й партии и вместе пошли в зал. По дороге я спросил, какой сегодня будет дебют. Слегка поколебавшись, он назвал испанскую. Увидев на демонстрационной доске сицилианскую, Болеславский, наглухо замкнувшись, уединился в уголок, ему было не до меня.  Петросян, проиграл эту встречу, ставшую решающей, а ИЕ, позвонившему в квартиру чемпиона мира, где он жил во время матча, выкинули на площадку чемодан с вещами. Когда в Минске он мне это рассказывал, его колотило. Потом, в течение нескольких лет, Тигран пытался восстановить отношения, но на этот раз учитель был непреклонен.

В 1971 году ИЕ впервые согласился поехать моим тренером на 39-й чемпионат СССР. Молодежи свойственно не обращать на это внимание, поехал с тобой тренер и хорошо. А то, что он при этом доплачивает из своего кармана, не говоря уже о пропадающих побочных заработках (сеансы, статьи, занятия помимо основной работы и т.д.) мало кто замечает. При работе на Кавказские республики организаторы старались компенсировать расходы оформлением тренерской нагрузки, но для Белоруссии это было не реально. Безусловно, я ценил стремление Болеславского мне помочь и его решение поехать много значило. Неожиданно после 3-х туров я стал лидером при звёздном составе, однако в этот момент мой тренер преподнёс неприятный сюрприз, отказавшись от дебютной подготовки к Полугаевскому.

После разрыва с Петросяном Болеславский недолго оставался свободным – его пригласил на сбор Лёва. Из общения с ИЕ я пришёл к выводу, что он ориентируется на долгосрочное сотрудничество с ним. Однако тут сработал фактор различного подхода к совместной работе. После сбора выдающийся теоретик опубликовал статью по системе Авербаха староиндийской защиты, куда включил кое-что из совместных анализов. Полугаевский был в ярости, но ничего ему не сказал, а ИЕ был уверен в дальнейших контактах. К слову, не скажу, что нравилось, когда тренер опровергает мои разработки в печати, но я осознавал, что ему надо кормить семью. Чтобы писать на высоком уровне, надо опережать практику, а тут генератор идей под боком.

Я уже в какой-то публикации высказывался на эту тему, приводя наиболее известные примеры докатившихся до печати разборок – Карпов и Белявский или Каспаров – Гельфанд. Мое субъективное мнение о ситуациях, не оговоренных заранее – если спарринг-партнер оплачивается (конечно, речь идет не о командировочных расходах), то работодатель – собственник анализов. В противном случае, итоги совместной работы принадлежат обоим.

Увидев мою реакцию, ИЕ подсластил пилюлю, пообещав анализировать отложенную, если она будет хуже. В системе Мароци возник эндшпиль по 3 пешки на королевском фланге и по две на ферзевом, однако мои слон и конь противостояли паре слонов соперника. В какой-то момент я спросил Лёву, играет ли он на выигрыш? “Конечно!“ Я растерялся, и тут же сделал сомнительный ход, ослабляющий пешки, а за несколько ходов до контроля упустил четкую ничью, указанную Ваганяном.

В обзоре тура М.М. Юдович писал: “Партия отложена в слоновом эндшпиле при равном количестве пешек. Все же Капенгуту предстоит преодолеть ряд технических затруднений”. ИЕ немного подвигал бесперспективную позицию и уговаривал меня не тратить силы и сдаться, что я и сделал. Через несколько дней он комментировал эту партию в турнирный бюллетень и ужасно разволновался, установив, что вариант, которым аргументировал сдачу, не проходит. Пришлось его успокаивать, что я это нашел, но позицию уже нельзя спасти.

В 1972 году по инициативе Геллера Болеславский был приглашен на предматчевый сбор Спасского в Сочи. Кстати, на этот сбор ИЕ попросил у меня рукопись еще не опубликованной статьи по Анти-Бенони. Спустя полгода в разговоре с Н. Крогиусом выяснилось, что они не смотрели нужный материал по причине… плохой печати! Потом ИЕ рассказывал, что Ефиму Петровичу хотелось во что бы то ни стало опровергнуть систему Найдорфа с 6.Bg5, и они истратили на это уйму времени.

Чемпиону мира настолько понравилась энциклопедическая эрудиция ИЕ, что он настоял в ЦК на поездке Болеславского в Рейкьявик, о чем мало кто знает. Исаак Ефремович жил там с туристами отдельно от Спасского как корреспондент “Шахматного бюллетеня”, но, когда Р. Фишер начал выигрывать партию за партией, он наряду с Геллером стал играть ведущую роль при подготовке. Болеславскому приходилось буквально дневать и ночевать в резиденции чемпиона, ибо Фишер начал бегать из дебюта в дебют, и только знания ИЕ позволяли 10-му чемпиону мира поддерживать определенный уровень.

Проиграв матч, Спасский совершенно неожиданно для Болеславского дал ему приличную сумму, однако Исаак Ефремович стеснялся показать окружающим, что у него есть деньги, и лишь в последний момент решился и купил в аэропорту пересадки очень дорогой радиоприемник, чтобы слушать “вражеские голоса”. Вы бы видели его разочарование, когда я объяснил бесполезность покупки, ибо там не было коротких волн!

На мой взгляд, Е. Геллер и И. Болеславский являлись теоретиками-гигантами, определявшими лицо времени, но их отношение к публикациям было полярно противоположно. Одессит работал на себя и в глубине его анализов, к сожалению, я убедился на нашей партии.  Мой учитель, охотно делившийся знаниями, не случайно 14 лет был тренером сборной страны, постоянно выигрывающей золото на Олимпиадах. А вообще-то, на мой взгляд, Болеславский был на голову сильнее всех остальных публичных теоретиков того времени, и его рекомендации воспринимались современниками как высший знак качества.

Геллер, 1971 г. Ленинград, 39 ч-т СССР

Благодаря феноменальной памяти его познания были энциклопедическими. Как-то Исаак Ефремович рассказывал, как в молодости с Бронштейном и Константинопольским они развлекались, по очереди расставляя на доске позиции из различных партий. Оппоненты же должны были вспомнить, что это за поединок. Конечно, при нынешнем потоке информации эта забава была бы не под силу даже прославленным эрудитам.

Болеславский – Фурман – Бронштейн

Перед несостоявшимся матчем Карпова с Фишером в 1975 г. по заказу С. Фурмана ИЕ сделал широкий обзор современного состояния теории. После преждевременной кончины Болеславского в 1977 г., перед матчем в Багио, Семен Абрамович предложил мне сделать работу учителя, но я не обладал его энциклопедическими знаниями, и мы договорились о свободном поиске. Когда я сдал эту работу, меня тут же попросили сделать следующую.

Письмо Фурмана

Трудно найти современный дебют, в теорию которого Болеславский не внес бы весомый вклад. Особенно его радовало, когда домашняя заготовка срабатывала у питомцев. Он высказывал удивительно много свежих дебютных идей и щедро делился со всеми, не ограничиваясь лишь своими подопечными и учениками. Тренер самого высокого ранга, он заботился и о белорусских резервах, находил время ездить на Всесоюзные юношеские соревнования и это, естественно, приносило плоды.

Один из его учеников, Заслуженный тренер БССР Михаил Шерешевский в книге «Моя методика» пишет: «Это был суперкласс! Гроссмейстер мирового масштаба, тренер сборной СССР и чемпионов мира. Все, кому посчастливилось в составе сборной Белоруссии с ним работать, могли почерпнуть для себя очень многое. Но системы не было! Мы занимались анализом дебютов и их связью с миттельшпилем, а также разбором сыгранных партий.

Конечно, понимание игры у И. Болеславского было колоссальным, умение анализировать уникальным, комбинационное зрение острым, но имеющий уши должен был сам услышать. Никто тебе ничего «не разжевывал» и в рот не клал».

Понятно, что «небожителя», спустившегося с шахматного Олимпа до уровня групповых занятий со сборной республики, мало интересовал пройденный путь до попадания в команду, а недочёты в знаниях лишь встречали недопонимание и лёгкое осуждение. Поэтому дискуссионно сравнение с  Мариком Дворецким, отработавшего методику совершенствования от кандидата в мастера до гроссмейстера.

Число находок Болеславсного можно измерить, пожалуй, четырехзначным числом. При таком изобилии он не любил конспирации, охотно печатал свои анализы, многое показывал на лекциях. Меня всегда поражала его уникальная дебютная интуиция – случалось, он не мог однозначно ответить, чем именно какой-нибудь ход плох или хорош, но его оценки подводили крайне редко. Были у нас и принципиальные споры. Он любил находить истину самостоятельно, я же предпочитал предварительно познакомиться с уже имеющейся информацией, как следствие его же тренерского подхода, когда ещё в 1959 г. на любой вопрос 14-летнего юнца сурово спрашивал, что на эту тему я уже читал. Естественно, приходилось готовиться к занятиям.

Мы часто по этому поводу пикировались с ИЕ, и мой основной аргумент был: “Мне бы Вашу голову!” Возможно, будь у остальных такой инструмент, его метод устроил бы каждого, но увы…

Как-то году в 1960-м на собрании сборной республики на квартире ИЕ участники помоложе столпились у столика, за которым сидели мэтры. Я, как самый молодой, видел доску лишь краешком глаза. Кто-то спросил мнение нашего лидера об одной идее в популярной тогда системе Раузера. Я тут же прокомментировал: «Этот ход впервые применил Гольденов». Когда я произнес его имя, Ройзман тут же заткнул мне рот, но я видел, что Исаак Ефремович сидит озабоченный. Спустя 5 минут он повернулся ко мне и кивнул: «Да».

В вопросах этики он был весьма щепетилен. что я почувствовал на себе. Тяжело разойдясь с Т. Петросяном в 1969 году, Болеславский был секундантом Л. Полугаевского на межзональном турнире. Я уже рассказывал о проблемах, возникших перед партией с Лёвой в финале XXXIX чемпионата СССР.

Когда я демобилизовался в 1966 г., он попросил меня редактировать первый том его рукописи для ГДР – популярная в будущем дебютная серия только началась. Я проверял его рекомендации и оценки, автоматически исправляя опечатки Нины Гавриловны., что, несомненно, помогло мне в дальнейшем совершенствовании. Спорные моменты вызывали дискуссии. Получив авторские экземпляры, один из них ИЕ подарил мне с пожеланием не только изучить, но и развивать дальше. Надеюсь, несколько систем, названных моим именем, подтверждают, что я выполнил пожелание мэтра. В мою первую книгу “ Индийская защита” я включил посвящение “Памяти учителя И.Е. Болеславского”. Мои ученики Гельфанд, Смирин, Шульман продолжили развивать теорию шахмат, публикуя свои книги..

Другие титулованные звезды нанимали “негров” – мастеров на своих условиях, лишь где-то в предисловии благодарили реальных авторов за помощь. Эту же систему потом применили и югославы в 80-90-х годах при издании всех энциклопедий и монографий. Тайманов как-то предлагал это и мне, но я хотел, чтобы имя светилось. Даже после переезда в США Джин предлагал анонимно готовить его дебютные видеокурсы, но и здесь я отказался, хотя, возможно, сделал ошибку, не учитывая специфику жизни шахматистов в Америке.

В отличие от других, ИЕ писал сам, но жесткие сроки не позволяли ему писать на том же уровне, как статьи в журналы, и, вынуждено, его критерии качества снизились. Последние 10 лет жизни ИЕ интенсивно работал над этой серией. Приходилось пересматривать многие общепринятые оценки, разрабатывать новые продолжения. Заменяя общеизвестные варианты, базирующиеся на практике, на свои рекомендации, мой тренер рисковал – ведь в случае их опровержения читатель не имел альтернативы. Хотя и редко, но это случалось. Чтобы осветить какую-то проблему при лимитированном объёме приходилось допускать перестановки ходов, далеко не всегда сильнейшие. За первым изданием появились последующие. Исаак Ефремович много работал над книгами, и до поздней ночи можно было видеть огонек в его окне. Между прочим, это лишний довод против тех, кто объяснял ранний отход от практики «леностью» Болеславского. Конечно, он должен был выдерживать график и опускаться до популяризации, что наложило заметный отпечаток и на другие публикации.

Мы много времени проводили за совместным анализом, поэтому в монографиях текст некоторых вариантов был продолжением дискуссии со мной: там, где я находил какие-то идеи, он старался их опровергнуть. Естественно, это било по моему репертуару. Обладая феноменальной памятью, Исаак Ефремович не хотел тратить время на обработку шахматной литературы, как это приходилось делать мне. Однако лавина информации резко возрастала, и надо было найти способы обуздать ее. В конце концов, он вынужден был придумать свою систему. Под каждый том отводился блокнот для телефонного справочника, где на странице сверху писалась “шапка” варианта и, по мере поступления свежей периодики, указывался краткий адрес ссылки типа “ШБ-73/10-28”.

По несколько раз в неделю я бывал у ИЕ, однако, когда маленького сынишку не на кого было оставить, он приходил ко мне. О его тренерском подходе хорошо говорит один эпизод.

Во время 40-го чемпионата СССР я обратил внимание на партию Васюков – Разуваев в системе Россолимо, где Юра применил новинку на 7-м ходу. После тура я немного посмотрел, разбираясь в идее жертвы отравленной пешки. К моему удивлению, во время тренировочного матча Белоруссия – Эстония Вейнгольд прельстился материалом. После тура я заметил Саше, что я уже напечатал анализ с ключевым 13-м ходом. Он уверял, что просмотрел все опубликованные материалы по варианту. Редкий случай, когда оба правы – дома я нашёл это в своей статье… по Английскому началу! Сейчас система носит моё имя.

Я решил обыграть парадокс и прокомментировал в “Шахматы в СССР” за 1975 г. №6 стр. 11-12. ИЕ просмотрел журнал и поинтересовался возможностью белых получить приемлемую позицию в миттельшпиле. Пришлось признаться в неточности и, как следствие, подачи эффектной идеи в комментариях, обходя острые углы. Можно представить, какие слова мне пришлось выслушать!

К слову, Болеславский не раз констатировал, как часто мне приходилось выигрывать партию дважды из-за потери концентрации в подавляющих позициях. В своё время нам понравился детский фильм “Айболит-66”. Две цитаты оттуда мне часто приходилось слышать в свой адрес: “Нормальные герои всегда идут в обход” и “И мы с пути кривого ни разу не свернём, и, если надо, снова пойдём кривым путём”.

Время окончания нашей работы было стабильным – 8 часов вечера, когда учитель, иногда в моей компании, пытался слушать “вражеские голоса”.

Когда я рассказал Болеславскому о “ Докторе Живаго”, он признался, что встречался с лидером Народно-трудового Союза Е. Романовым на турнире претендентов в Цюрихе в 1953 г., его настоящая фамилия Островский, и, оказывается, он был тренером ИЕ на матч-турнире за звание абсолютного чемпиона СССР. Впоследствии я читал об этом в книге Евгения Романова «В борьбе за Россию» Москва, 1999. Кстати, тогда же мой тренер рассказал о своей встрече с чемпионом СССР 1927 г. Федором Богатырчуком в Амстердаме в 1954 г., а Сергею Воронкову, описавшему свою большую работу, чтобы установить этот факт, достаточно было спросить у меня.

Как-то, разоткровенничавшись, он рассказал о событиях, предшествовавших матч-турниру 1948г. Перед первенством СССР 1947 г., Дмитрий Васильевич Постников, в то время зам. председателя Спорткомитета, как написал Д. Кряквин, “настоящий вершитель шахматных судеб в послевоенном СССР”, а впоследствии председатель Федерации страны, объявил участникам о планируемой просьбе к ФИДЕ включить в матч-турнир двух победителей этого и следующего чемпионатов. Ими стали победитель турниров Керес и Болеславский, дважды финишировавший вторым. Но уже убили Михоэлса и на фоне борьбы с космополитизмом включили Смыслова.

Керес-Болеславский

Уже подготовив рукопись к печати, я наткнулся на старое (2016) интервью Д. Гордона с А. Белявским, где Саша рассказывает, как М. Ботвинника не включили в команду СССР на Олимпиаду в Хельсинки в 1952 году. Я и раньше где-то читал эту версию, скорее всего, рассказанную самим «патриархом». Однако, в “64” №1 за 2003 год был напечатан протокол собрания, где принималось решение не заявлять чемпиона мира на первую доску. (Кстати, при голосовании Болеславский был единственным воздержавшимся.). В свою очередь, ИЕ рассказывал мне своё видение, где акценты расставлены по-другому.

Наиболее полно отразил ситуацию С. Воронков в статье  «КОНЕЦ ЭПОХИ» от 28 ноября 2017.  Однако он не упомянул, а возможно, и не знал, что триггером послужила ситуация со сборной СССР по …футболу на летних олимпийских играх 1952 года в той же Финляндии. Проигрывая 1:5 за полчаса до конца игры команде Югославии (в то время её главой был злейший враг Сталина Иосиф Броз Тито), советская сборная сумела отыграться, но повторный матч проиграла.

«Говорят, что по прибытии в Москву футболисты и тренеры сборной СССР долго не выходили из вагона, опасаясь, что их арестуют прямо на перроне – за проигрыш принципиальному политическому противнику. Но время шло, а люди из ГБ не появлялись, и спустя час все разъехались по домам. Однако история на этом не закончилась. Через месяц спортивное руководство страны приняло решение о расформировании являвшегося базовым клубом сборной ЦДСА. Формулировка? «За провал команды на Олимпийских играх и серьёзный ущерб, нанесенный престижу советского спорта».

Шахматистами, да и начальством, в этой ситуации владел страх! К слову, одним из тренеров нашей команды был А. Сокольский.

Любопытно мой учитель рассказывал про Олимпиаду в Тель-Авиве 1964 г. Их сопровождал майор КГБ со смешной фамилией Приставка, однако не слишком им докучавший. Лучшим книжным магазином города слыл “Болеславский”. Так он назывался ещё долгие годы после смерти дяди ИЕ. На приеме у бессменного премьера Бен-Гуриона убеждённый коммунист Ботвинник вёл с хозяином дискуссию о социалистических принципах кибуцев, а на вопрос, что запомнили шахматисты-евреи на иврите, отличился Лёня Штейн, озвучивший какое-то ругательство. Увидев улицу, названную в честь известного сиониста Жаботинского, он удивился: “Как они уважают наших спортсменов!”. Штангист-однофамилец несколько месяцев ранее выиграл Олимпийские игры.

Было ещё немало забавных ситуаций, рассказанных в соответствующем настроении. Вот одна из них. В 1954 году сборная СССР гастролировала по Южной Америке. Заканчивая выступления в Уругвае, часть команды уже сидела в автобусе, но Петросяна никак не хотели отпускать его соотечественники из большой армянской колонии, одаривавшие его всевозможными сувенирами. Сопровождающий чекист положил на сиденье кофточку для жены, приобретённую на крохи от суточных, и вышел поторопить с отправкой. Одессит решил разыграть друга и перекинул упомянутое скромное приобретение на место Тиграна, наконец вернувшегося в автобус и слегка удивившегося пакетику. “Это тебе армяне передали.” прокомментировал Геллер, и тот спокойно положил это в чемодан.

В конце апреля 1967 г. команда республики играла традиционный матч с ГДР в Берлине по схеме двух четверок. Руководителем делегации был зав. сектором спорта ЦК КПБ Павел Владимирович Пиляк. Незадолго до поездки ИЕ узнал, что 3 месяца назад с него сняли стипендию за снижение спортивных показателей. Непонятно, почему бессменный старший тренер сборной СССР на семи Олимпиадах был оформлен как играющий гроссмейстер, но это не самое “левое” решение на московской кухне. Одно распределение международных поездок чего стоило! ИЕ очень болезненно переживал лишение средств к существованию. Надо отдать должное нашему куратору, он быстро осознал место Болеславского в шахматной жизни республики и вскоре после возвращения открыл под него позицию в Школе Высшего Спортивного Мастерства.

Учебно-тренировочный сбор к Спартакиаде 1967 г. проходил в только что открывшемся мотеле “Интуриста” на 17-м километре Брестского шоссе. Удобное автобусное сообщение из центра в 2 шагах от квартиры, городские телефоны выглядели соблазнительно для ИЕ. Во время нашего первого сбора Болеславский любил следить за нашей игрой в волейбол, иногда гулял по лесу, а Нина Гавриловна носила за ним раскладной стульчик. Потом он не раз выбирался туда просто погулять. Охотно ездил на сборы в открывшийся в 1974 г.  олимпийский центр в Раубичах, где было раздолье для прогулок по биатлонным дорожкам.

После фиаско в ГДР Вересова сдвинули на пятую доску, спустя месяц незаметно поменяли с Ройзманом. Затем повторилась ситуация 1963 г. Уже в поезде, ИЕ, стесняясь смотреть мне в глаза, объяснил мнение ЦК КПБ и попросил уступить ГН. Получив желаемое, но чувствуя себя неуверенно, наш ветеран тут же предложил иметь в команде сильного запасного, например, его, чем взбесил Болеславского.

В финале Вересов опять проиграл все партии, особенно трагично в решающем матче за пятое место с Грузией. В очередном цейтноте, помня об ответственности перед командой, он предложил ничью мастеру Ломая, но когда тот отказался, не выдержал и возмутился:” Мальчишка, как Вы смеете отказываться от ничьи, когда Вам предлагает международный мастер”. Обалдевший Теймураз тут же сделал ход, подставляя фигуру. ГН схватил ее, но затем дал очень плохой шах, уводя ладью, защищавшую от мата по первой горизонтали. После этого надо было давать вечный шах, и снова, как в ГДР, подсознательное нежелание ничьи привело к просрочке времени.

Задерганный Болеславский не мог на это смотреть. “Все, можете уезжать”. В прострации Вересов походил минут 10, потом подошел к ИЕ и грубо оскорбил его. Тот вначале собирался по возвращении подать в суд, потом подостыл и ничего не предпринимал. Его друг Давид Бронштейн в своей книге “The Sorcerer-‘s Apprentice 1998”, написанной в соавторстве с Томом Фюрстенбергом, подчеркнул: “You ought to know that Veresov was very anti-Semitic. He lived in Minsk and was a real enemy of Isaac Boleslavsky”.

Летом 1968 г. Болеславского пригласили тренером студенческой сборной на очередной Олимпиаде. В команде играли два его ученика. На Клязьминском водохранилище мы в основном отдыхали, хотя с нами был лучший тренер страны. Там мне довелось получать для него письма до востребования от близкой подруги довоенных лет. Он рассказывал историю его женитьбы в эвакуации и добавлял, что у Нины Гавриловны золотые руки, но голова… Однако стоически нёс свой крест и главным приоритетом для него был достойный жизненный уровень семьи, оставляя за кадром свою персону.

Пресс-центр 1 лиги, Минск, 1976 г. Нина Гавриловна Болеславская печатает обзор руководителя пресс-центра Капенгута. Сидит демонстратор Валерий Смирнов

Для него неприятным сюрпризом стала ситуация перед доигрыванием последнего тура полуфинала, когда по всем параметрам мы не попадали в главный финал (подробнее в главе о малых олимпиадах). ИЕ, зная в первую очередь от меня об уверенных победах, жалел, что связался, но, к счастью, всё обошлось. Встряска не прошла бесследно для Болеславского, написавшего гневную статью в “Шахматы в СССР” №10 за 1968 г. стр.18 -22., причем сотрудники редакции мне говорили, что кое-где им пришлось сглаживать эмоции.

Гуляя по окрестностям, мы натолкнулись на вишнёвые деревья на косогоре. Я забрался и стал лакомиться, соблазняя ИЕ, но, когда он стал карабкаться, я быстренько сделал кадр. Однако мне не повезло – порвалась перфорация и плёнка была испорчена. На обратном пути в Вене я знал один магазинчик, где наша сборная успешно отоварила свои гроши. ИЕ был в столице Австрии 5 раз, но выводить по карте пришлось мне. Когда мой тренер увидел, что он не мог торговаться как я, попросил купить кое-что и для его семьи.

В 1968 г. на командном первенстве страны среди обществ мы жили в гостинице “Рига” напротив оперного театра. Недалеко был шахматный клуб, а рядом – популярное в то время кафе “Луна”. Как старожил, я сводил ИЕ и Тамару Головей, выступавших за “Спартак”, в это заведение. На обратном пути я спросил своего тренера, как ему там понравилось, и с изумлением услышал в ответ: ”Вы знаете, Алик, для меня это слишком дорого”.

Немного помог маэстро. Став директором Латвийского объединенного шахматного клуба и отказавшись от государственного финансирования, Кобленц организовал выпуск шахматной литературы, которая при огромных тиражах оставалась дефицитом, но поскольку в Советском Союзе  по идеологическим соображениям книги невозможно было печатать не централизованно, то пришлось ограничиться ротапринтами тиражом в 2 000 экз. Вскоре Болеславский стал в этой серии основным автором, публикуя на русском языке очередные переработанные главы, написанные для ГДР.

Даже после серийного выхода трех монографий с последующими переизданиями, его финансовые возможности были ограничены. Некоторые мастера в Минске соглашались давать сеанс только вместе с лекцией, получая через лекционное бюро шахматного клуба около 20 руб. ИЕ соглашался ехать в парк Челюскинцев за 10 руб.

В начале 70-х мы много работали над комментированием партий, вначале только в Информатор, потом и что-то в “Chess Player”, с которым я начал контактировать с 1972 г. Помимо белорусских турниров, я привозил избранные поединки с соревнований, где играл. Часть из них Болеславский отбирал для работы. Дома я находил соответствующие ссылки на предшественников, и только после этого начинался совместный анализ, который потом я оформлял и отсылал.

Как-то ИЕ предложил написать статью по шевенингену. Я тут же вспомнил свою первую теоретическую статью по проблемам этой системы, которая была напечатана в “Шахматном бюллетене”, 1967 г. №3, стр. 68-70. Однако возникающий миттельшпиль трудно объяснить доступным языком, ибо к одной и той же позиции можно прийти самыми разными порядками ходов, и в то же время в каждом из них возможны совершенно самостоятельные продолжения, и её понимание базируется на нюансах перестановок ходов. Я начал, как обычно, подбирать материал, но потом учитель отказался от нашей затеи и объяснил: “Вы знаете, Алик, я подумал и решил, что не надо нивелировать разницу в классе”. Кстати, в воспоминаниях о работе с Талем я рассказываю о нашей попытке покорить этот Монблан перед межзональным.

Перед полуфиналом очередного первенства страны во Львове 1973 г. я принял предложение двоюродного брата провести сбор в Нальчике. Член-корреспондент АМН Габрилович поигрывал в шахматы, выполнил КМС и долгие годы возглавлял Кабардино-Балкарскую федерацию. Брат боготворил Болеславского и поселил нас у себя дома. Как-то гуляя по городу, зашли в ресторан и мне захотелось цыплят табака, но цена стояла за 100 г. На мои настойчивые расспросы о возможной стоимости, официант стойко держался – “сколько завесит”. Получилось приемлемо, но почему-то на ИЕ этот мини диалог произвёл большое впечатление, и в разных ситуациях он напоминал мне – “сколько завесит”.

К 1974 г. сложилась ситуация, когда ИЕ встречался со мной индивидуально, как  правило для совместного комментирования, а с Купрейчиком, Дыдышко, Мочаловым, Шерешевским и Юферовым в другие дни. К этому времени его дочь Таня неудачно побывала замужем в Одессе и вернулась. Однажды смущённый ИЕ попросил помочь организовать для неё не шахматный контакт с моим приятелем в то время Серёжей Юферовым. Я не мог ему отказать – к концу совместного занятия, как бы случайно, дочка зашла в кабинет и, слово за слово, пригласила нас в свою комнату посидеть поболтать за бутылкой сухого.

ИЕ терпеть не мог ходить по кабинетам, но всюду его встречали с огромным уважением. Например, ИЕ со смехом рассказывал мне про заседание штаба по подготовке республики к Спартакиаде Народов СССР 1975 г., который возглавлял первый заместитель председателя Совета Министров БССР Владимир Фёдорович Мицкевич. Когда все расселись, Заслуженный тренер СССР Генрих Матвеевич Бокун, который тогда возглавлял спорт, спросил у ВФ: ”С кого начнем?”, не сомневаясь в выборе фехтования, как коронного для Белоруссии олимпийского вида спорта, и был шокирован ответом: “О чем речь, когда здесь сам Болеславский”.

В преддверии Спартакиады Народов СССР 1975 г. в Риге, Болеславский договорился с Латвийским клубом о проведении учебно-тренировочного сбора для нашей команды на Рижском взморье. Взамен ИЕ, занимаясь с нами, ещё читал лекции хозяевам. К этому времени с постоянными жалобами на глаза я попал к главному офтальмологу Минска, поставившему мне страшный диагноз – опухоль мозга. (к счастью, ошибочный). Пришлось добиваться энцефалограммы на единственном в республики аппарате. Я рассказал об этом ИЕ, он посочувствовал, заодно попросил не претендовать на первую доску. Учитель не хотел лишних проблем, хотя за пару месяцев до нашего разговора Витя набрал 3.5 из 15 в чемпионате СССР. Чтобы подсластить пилюлю, он добавил, если мне запретят играть, то возьмёт вторым тренером. Я поделился ситуацией со здоровьем с Юферовым.

Во время сбора Нина Гавриловна умудрилась огорошить Серёжу ближайшим приездом Тани “к нему”. Сказать, что он был напуган, мало – одним словом, она “из Савла сделала Павла”. Он знал, как Купрейчик тяготился ведущей ролью Болеславского в белорусских шахматах, и они написали совместное заявление в ШВСМ, отказываясь заниматься у ИЕ. Попутно возражали против моей кандидатуры в качестве второго тренера.

ИЕ ужасно перепугался. Ещё свежи были в памяти три месяца без зарплаты и унижение от Петросяна. Хотя нашего лидера заверили, что на его зарплате заявление учащихся не отразится, тем не менее, морально он был готов к капитуляции.

Слухи о возникшей ситуации распространились быстро и через пару месяцев на Спартакиаде я получил несколько деловых предложений. Сначала Алик Рошаль предложил на великолепных условиях переехать в Ташкент, затем директор Ленинградского клуба Наум Антонович Ходоров и, автономно, будущий руководитель советских шахмат Бах предложили стать местным гос. тренером. Алик, поднаторевший в составлении обменных цепочек, детально объяснил мне, как трансформировать выделяемую 2-х комнатную квартиру вкупе с минской в более приличное жильё. Я решил поинтересоваться мнением чемпиона мира, ещё выступавшего за Ленинград. Он ответил, что это не его инициатива, но знает об этом, а на вопрос, что будет представлять эта работа, составление подборок для него или беготня по кабинетам со сметами, ответил, что не знает, но, несомненно, будет такого человека использовать.

Естественно, я тут же поделился с Болеславским, на что тот, пряча глаза, посоветовал: “ Конечно, Алик, Вам надо переезжать”. Он предельно чётко дал понять, что защищать меня не будет, а ситуация через несколько дней на собрании команды вылилось в нашу короткую стычку, для большинства совершенно непонятную. До нелепой кончины спустя полтора года у меня так и не повернулся язык сказать, что триггером была его просьба, хотя, если бы её и не было, может быть позже, подвернулось бы что-то другое.

В феврале 1977 г. ИЕ вышел из дома за рыбой для кота, поскользнулся и упал на Ленинском проспекте, сломав ногу. Проходившая мимо призёр одного из женских чемпионатов республики вызвала скорую, доставившую его в леч. комиссию. Так называлось в Минске 4-е управление Минздрава. Был карантин на грипп. Забытый врачами, «незаметный пациент» просился домой. Перед выпиской врач его даже не осмотрела, а тромб уже начал своё черное дело. Через 15 мин. после появления в своей квартире он скончался.

Фото Болеславского с похорон

В это время я играл в чемпионате ВЦСПС в Вильнюсе и снова, как 11 лет назад, меня вызвали в Минск. Когда появился в знакомой квартире, был ошарашен первой же фразой Тани: “Ты представляешь, у него на книжке только 3 тысячи!”. На похоронах мне даже не дали слова. Нелепейшая смерть этого милого. обаятельного человека была для всех тяжелым ударом, но по-настоящему начинаешь постигать утрату через годы.

В интервью для “The Chess Gerald” за 1994 г.№4 стр. 59-64, я говорил: «В какой-то момент сотрудничества с Болеславским я задумался: вроде бы этим я обязан себе, этим – тоже, а что же я взял у него? И уже позднее понял, что на мне неизгладимая печать его отношения к любимому делу, его шахматного мировоззрения».

Опубликовано 04.11.2021  20:59

***

Еще материалы автора:

Альберт Капенгут. Из воспоминаний (ч.1)

Альберт Капенгут. Из воспоминаний (ч.2, начало)

Альберт Капенгут. Из воспоминаний (ч.2, окончание)

К 110-ЛЕТИЮ М. М. БОТВИННИКА

Михаил Моисеевич Ботвинник (17.08.1911, близ Петербурга – 05.05.1995, Москва) великий гроссмейстер, шестой в истории шахмат чемпион мира (1948–1963, с перерывами). Отчасти наш земляк – его отец родился недалеко от Острошицкого Городка, т.е. под Минском. Сам Михаил Моисеевич не раз бывал в Беларуси, интересовался здешними шахматными делами, но это отдельная история…

***

Непослушный Ботвинник

Впервые опубликовано 20 октября 2017, 23:56. Здесь текст предлагается с небольшими сокращениями.

Мы воспринимали Михаила Ботвинника как любимца советской власти: член КПСС, орденоносец и даже тот, ради которого в Москве-1948 можно было бы дать Василию Смыслову и Паулю Кересу команду «сыграть на одного»… Но так ли уж прямо Михаил Моисеевич у партийных как сыр в масле катался? После ознакомления с трудами Михаила Юрьевича Прозуменщикова я утверждаю, что – нет. Ибо стоило только товарищу Сталину помереть, как Ботвинник начал «наглеть». Причём с места в карьер.

Чти вождей!

В мае 1954 года Ботвинник, защитив во второй раз своё чемпионское звание в первом из трёх своих поединков с Василием Смысловым, написал письмо секретарю ЦК КПСС П. Н. Поспелову, в котором изложил свою точку зрения по оптимизации дальнейшего продвижения марксистских идей в Западной Европе – руками коммунистических партий других стран. В принципе, основной мыслью Ботвинника было недопущение атомной войны при осуществлении пролетарской революции на Западе. Для этого следовало, по его мнению, изолировать империалистов от народа – их социальной базы в мирное время и пушечного мяса в случае войны.

Мысль вроде бы хорошая, но политика партии для власть предержащих была в то время делом прямо-таки святым – для «простых смертных» на ней, как на самом ценном музейном экспонате, висела табличка: «Руками не трогать». А уж тем более – не критиковать и не подправлять. К тому же – как именно подправлять? Та конкретика, которую Ботвинник ради достижения описанной им цели предлагал для включения в программы западных компартий, – в первую очередь, оставление капиталистам после победы революции части получаемого ими нетрудового дохода и даже его дальнейшее увеличение за счёт сокращения военных расходов и в условиях роста национального благосостояния…

Ой-й-й!!! Какое уж тут предисловие к письму, в котором Михаил Моисеевич оговаривался, что политик из него – никудышный и он, если что, рассчитывает на снисхождение своих читателей? После таких заметок чемпиона мира вся Старая площадь загудела, как опрокинутый улей. Итоговый вердикт – или, если угодно, ярлык – был следующим: писал буржуй-лейборист, либерал-пацифист и вообще антимарксист. Вызвать! Мозги вправить! Если «не отречётся» от своих взглядов – исключить из КПСС!

Очухался Ботвинник после устроенной головомойки лишь полгода спустя. Слава богу, подумал он, что хоть как-то подстраховался: смерти Сталина – дождался, конца антисемитской истерии – тоже, звание чемпиона мира – защитил, от руки – написал (иначе бы Поспелов и Ко «изнасиловали» и машинистку). Но, очухавшись, Михаил Моисеевич вспомнил, что он таки чемпион мира! Боец, а не тварь дрожащая! Ох, сейчас они у меня получат, эти идеологи-недотёпы… И вот что они получили в декабре того же, 1954 года.

«Товарищ Поспелов! Я тут недавно ещё товарищу Маленкову написал – в общем, всё то же самое, что вы уже видели. Ответа пока не получил, ну да ладно.

Лейбористов будете искать где-нибудь в другом месте. Я же сказал: «Оставить буржуям часть прибыли после победы революции»! «После»! А не «вместо»! Эти люди, мелкие буржуи то бишь, – не привычные вам пролетарии: они сыты, грамотны и обеспечены жильём. Поэтому «классическая» революция с полной национализацией им неинтересна. Учтите это.

А теперь о главном. Потенциальную атомную катастрофу надо предотвратить – с этим, я надеюсь, вы спорить не будете? Так кто же, если не марксизм-ленинизм, это самое передовое в мире учение, должен указать человечеству путь избавления от пресловутой катастрофы?

Как именно это сделать? Я уже писал вам, как. Возможно, мои идеи наивны и неуместны, но никаких других-то вообще нет! А продвигая идею «классической» революции во всём мире, вы, товарищи, заставите человечество заплатить за неё слишком большую цену!»

Если кому-то из вас станут интересны точные тексты писем Ботвинника Поспелову, то они вот здесь. Но смысл этих текстов был именно такой…

Дальше было вот что. Сам Ботвинник погрузился в подготовку к очередному чемпионату СССР (на котором он всё равно выступил не слишком удачно). Маленков в январе 1955 года был раскритикован Хрущёвым на очередном Пленуме ЦК КПСС и лишён большинства рычагов власти. Так что им обоим стало как-то не до дискуссий. А ещё через год не до дискуссий стало и Поспелову: на XX съезде КПСС Советский Союз провозгласил курс на мирное сосуществование социализма и капитализма и одновременно – на предотвращение атомной катастрофы. Плюс подверг анафеме культ личности Сталина – а дело в том, что именно с его «бессмертными» трудами Поспелов настойчиво рекомендовал ознакомиться новоявленному шахматному «либерасту».

Итак, Ботвинник выиграл ту «партию» у партийных. Но проиграл в сугубо шахматном плане. Вот теперь вы знаете, почему в середине 1950-х гг. он был явно не на пике формы. Отвлекался товарищ…

Чти союзников!

Следующий произошедший с Ботвинником шахматно-политический скандал можно было бы назвать курьёзным. И всё же по шапке за него кое-кто получил.

Дело было на XV шахматной Олимпиаде (1962 год) в болгарских Золотых Песках. Комментируя для газеты «Правда» очередную убедительную победу сборной СССР, Ботвинник отметил, что серьёзную конкуренцию победителям могли бы составить немецкие шахматисты, выступай они на этой Олимпиаде не отдельно за ГДР и ФРГ, а единой общегерманской командой, как на «обычных» Олимпиадах.

Н-да… Тут нужно было быть не то чтобы семи пядей во лбу, а просто более мудрым, более осторожным человеком. Понимать, в какой стране и в какое время ты живёшь. Но осторожный человек чемпионом мира никогда не станет. Поэтому – придётся терпеть издержки титула.

Шарж отсюда

В Москве-то поначалу не обратили внимания на эту фразу Ботвинника (он и оценку-то свою давал с сугубо спортивной точки зрения), а вот в Берлине… «Последний сталинист Европы», глава ГДР Вальтер Ульбрихт прямо-таки взвился: «Как смеет какой-то спортсмен давать советы на темы, относящиеся к компетенции исключительно политиков?!» И тут же настрочил жалобу прямиком в ЦК КПСС. Впоследствии ему пришло в голову и нечто из серии «а ещё земляным червяком», озвученное устами пресс-атташе ГДР в СССР Дерингом в адрес советского МИДа: «Как можно игроков сборных ГДР и ФРГ общо называть “немецкими шахматистами”?! Что за провокация вообще?!»

Истерику Ульбрихта нетрудно понять: не для того он в прошлом году Берлинскую стену строил, чтобы Ботвинник нынче дырку в ней сверлил. Ведь если Германия, не дай бог, вновь объединится, у СЕПГ не будет никаких шансов удержаться у власти!

Чемпиона мира вновь вызвали на разъяснительную беседу, но, скорее, галочки ради. Хуже пришлось Н. Н. Иноземцеву – заместителю главного редактора «Правды», пропустившему слова Ботвинника в печать (схлопотал выговор за «потерю бдительности»).

Чти революцию!

В конце 1968 года в Берлине состоялся второй мемориал Эммануила Ласкера, посвящённый 100-летию со дня его рождения. Пригласили на него и Ботвинника, однако он наотрез отказался ехать в ГДР и вновь попал на заметку членам ЦК КПСС. Почему же? А потому, что вы, камрады, меня не уважаете!

Во-первых, экс-чемпиона мира как-то негоже приглашать на турнир со столь слабым составом участников. Михаил Моисеевич, даром что подходил к своему 60-летнему рубежу, играл-то ещё сильно – так, в 1970 году он примет участие в «Матче века» между советскими шахматистами и шахматистами остального мира; если повернуть ситуацию под определённым углом, окажется, что именно его лишнее очко в поединке с Миланом Матуловичем стало решающим.

Во-вторых, экс-чемпиона мира как-то негоже приглашать в последний момент «на замену». Изначально Ботвинника пригласили как бы между прочим, в устной форме, а официальное письменное приглашение пришло ему лишь после того, как играть на пресловутом мемориале отказались многие видные западные шахматисты (бойкотируя соревнования в ГДР за недавние события в Чехословакии). К тому же немцы имели неосторожность раструбить по всем СМИ, что Ботвинник, мол, уже давно давал согласие на участие в турнире.

Два вызова на разговор в Спорткомитет ничего не изменили: аполитичный, но неуступчивый Ботвинник только вошёл во вкус. Мол, я сам буду решать, где играть, а где нет! Отправьте-ка меня лучше на представительный турнир в Вейк-ан-Зее! Не хотите? Тогда и я не хочу! Вот сейчас как заявлю на всю страну, что вообще ухожу из шахмат! (Отметим в скобках, что Давид Бронштейн приглашением на тот турнир в ГДР не побрезговал.)

Спорткомитет, схватившись за голову, побежал со всех ног в ЦК КПСС. Отдел пропаганды, в принципе, знал способы «укрощения строптивых», но не знал, что бы такого нехорошего можно было «подшить к делу» в данном конкретном случае. После долгих поисков отдел выдавил из себя следующее: 1) в последние пять лет экс-чемпион мира старался по возможности не ездить на турниры в социалистические страны; 2) в прошлом году он отказался участвовать в турнире, посвящённом 50-летию Октябрьской революции; 3) и вообще, он старается игнорировать внутрисоюзные соревнования, хотя регулярно приходить за шахматной стипендией не забывает.

На серьёзный компромат всё это вместе взятое, конечно, не тянуло, и пришлось ЦК КПСС предложить Спорткомитету вызвать Ботвинника «на ковёр» в третий раз. Для порядка – начать с того, что, мол, его поведение уже определённо перешло в политическую плоскость (собственно, Спорткомитет и раньше Ботвиннику на это указывал, теперь он разве что заручился таким же мнением и со Старой площади), а продолжить – тем, что стипендии впредь больше не будет, если не будет игры внутри СССР, а также в странах, указанных в планах международных спортивных связей.

И, знаете, удар по жадности достиг-таки цели! Или, по крайней мере, чиновники отчитывались руководству именно так. Учитесь, шантажисты! Рубль – лучшее оружие против взрослых! (Впрочем, на мемориал Ласкера Михаил Моисеевич всё равно не поехал. А вот на турнир в Вейк-ан-Зее – поехал.)

Чти безопасность!

В конце 1970-х гг. перед наиболее продвинутыми умами околошахматного мира во весь рост встала проблема отставания СССР от США в плане научно-технологического прогресса вообще и в плане достижений вычислительной техники, в частности. Дело в том, что в те годы у нас было принято гордиться успехами не только живых шахматистов, но и железных. Так, в 1974 году созданная в СССР шахматная программа «Каисса» стала первым чемпионом мира в соревновании с 12 другими программами. А когда в 1975 году и «живой» шахматный титул вернулся в СССР, триумф страны Советов оказался полным.

Но счастье продолжалось недолго. В 1977 году «Каисса» на втором чемпионате мира для ей подобных поделила уже 2-3 места, а в 1980 году и вовсе оказалась в числе аутсайдеров. Михаил Ботвинник сотоварищи разрабатывал в те годы другую шахматную программу – «Пионер», принцип действия которой разительно отличался от обычного компьютерного: если «классическая» шахматная программа перебирала все возможные варианты, то «Пионер» – только самые логичные. То есть Ботвинник хотел заставить машину думать «по-человечески». С современной колокольни мы, свидетели успехов «Deep Blue», «Fritz» и других машин, конечно, можем сказать, что Ботвинник двигался в неверном направлении. Однако 40 лет назад сказать ему это было невозможно. Да и вообще нас в данном случае интересует другое.

Программа «Пионер», перебиравшая впустую всего около 200 вариантов ходов в секунду (в то время как чемпионка мира-1977 – американская программа «Чесс» – порядка двух миллионов), нуждалась в доработке за рубежом – на советских ЭВМ того периода необходимую скорость было не развить. (А требовалось-то всего лишь 10-15 миллионов операций в секунду при оперативной памяти в один мегабайт – смешно звучит сегодня, правда?)

Но как можно вывезти программу, связанную с развитием теории принятия решений, за рубеж? Она же в Пентагон попадёт! «Принципы работы «Пионера» я уже давно изложил в своей книге «К достижению цели», – возражал на это Ботвинник, – а невывоз программы стратегически повредит нам ещё больше, чем вывоз». Но ЦК КПСС, разумеется, было не переубедить: новый виток «холодной войны», Пентагон, престиж… Короче, дождитесь лучше, товарищ Ботвинник, момента создания высокопроизводительной ЭВМ в СССР и отладьте программу на ней – скажем, в Вычислительном центре Сибирского отделения Академии наук СССР…

На последующих чемпионатах мира среди машин первенствовали исключительно американские программы. (По той ссылке, которую я вам уже давал, вы можете также ознакомиться с интеллектуальным уровнем оппонентов Ботвинника.)

Чти коллег!

Последний эпизод, связанный с появлением имени Михаила Моисеевича в документах ЦК КПСС, относится к 1984 году. Вернее, к маю 1984 года. Уточнение важное, ибо события, описанные в справке КГБ о поведении Ботвинника, относились к ноябрю 1983 года. Не могли же советские спецслужбы медлить целых полгода? Скорее, эту информацию просто-напросто приберегли – чтобы пойти данной картой впоследствии, когда ставки в игре будут повыше.

Итак, в ноябре 1983 года, будучи в США, экс-чемпион мира дал интервью газете «Новое русское слово», в котором подверг уничижительной критике многих советских шахматистов, в том числе чемпиона мира – Анатолия Карпова. Вдобавок он предсказал скорую победу над Карповым со стороны своего ученика – Гарри Каспарова. Объяснял свою резкость (и аргументировал свой прогноз) Ботвинник тем, что во времена противостояния Анатолия Карпова и Виктора Корчного почти все ведущие шахматисты СССР по указке «сверху» регулярно поставляли чемпиону мира свои новейшие теоретические разработки – что заодно позволяло советской пропаганде трубить по всему миру о собственных гениальных идеях молодого чемпиона. Но больше, мол, этого не будет, поскольку соперник Карпова к «глубоко враждебным» Советскому Союзу элементам не относится.

Другими словами, Ботвинник сказал, что матчи «Карпов – Корчной» были таковыми лишь по форме – по содержанию же это были матчи «сборная СССР – Корчной». Кстати, самого Виктора Львовича Ботвинник не забыл похвалить за твёрдость характера. («Рыбак рыбака», что называется, плюс некоторая переменчивость судьбы. В своё время Михаил Моисеевич ругал Гарри Кимовича за то, что тот – по понятным в условиях СССР причинам – смалодушничал и взял фамилию матери, а не отца – Вайнштейн. Мол, я, в отличие от тебя, даже сталинскую антисемитскую истерию пережил, но фамилию не поменял – проявил характер. Правда, тут же выяснилось, что фамилия матери Ботвинника была Рабинович.)

Кроме того, партийным не понравились сугубо «технические» детали того интервью. Взял его у Ботвинника корреспондент М. А. Файнберг – бывший советский гражданин, выехавший в 1979 году в Израиль, впоследствии осевший в США и регулярно выступавший в прессе с антисоветских позиций. Сама же газета «Новое русское слово» была эмигрантским изданием. Несколько лет назад советский журналист и по совместительству – агент КГБ Л. Колосов написал в одной своей статье, растиражированной потом во многих советских СМИ, что, мол, «Новое русское слово» – это мелкая, дрянная газетёнка, являющаяся сборищем белогвардейского охвостья, гитлеровских коллаборационистов и прочих антисоветских отщепенцев. Солидные люди, мол, интервью ей никогда не дают…

И как после такой резолюции объяснить появление в этой паршивой газетёнке советского экс-чемпиона мира – никогда, в общем-то, не позиционировавшего себя как диссидента? Вновь вызов, вновь беседа-головомойка, а в качестве наказания – ограничение зарубежных поездок. Ещё один излюбленный советскими властями способ давления на непослушных шахматистов.

***

В качестве весёлой концовки – курьёз на тему о том, что порой бывало, когда партийные вмешивались в сугубо шахматные вопросы. Относится он, правда, не к Михаилу Ботвиннику, а к Василию Смыслову. В 1958 году он наряду с Александром Котовым и Елизаветой Быковой вступил на страницах «Правды» и «Советского спорта» в полемику с мастером Василием Пановым – о том, что же такое шахматы (в смысле – спорт, наука или искусство). Дойдя до определённого градуса, пресловутая троица расчехвостила Панова в «Правде» за умышленное принижение шахматного искусства и настрочила жалобу в ЦК КПСС. Перепуганный Панов обратился туда же.

Подобные разборки с привлечением на свою сторону властей были у советских шахматистов и вообще интеллигенции (художников, учёных и т. д.) в порядке вещей. Но дело-то не в этом, а в том, что ЦК КПСС очутился в глупом положении. Что теперь делать? Принимать спецпостановление о том, являются ли шахматы искусством, и если да, то на сколько процентов? Смешно-с. Пришлось прибегнуть к здравому смыслу и обязать Спорткомитет вызвать к себе всех четырёх спорщиков – с тем, чтобы уладить дело на месте без привлечения к нему более занятых людей.

Konstantin Riga

Источник

Опубликовано 17.08.2021  21:12

Альберт Капенгут. Из воспоминаний (ч.3)

Окончание. Начало и продолжение здесь и здесь

Возвращение

По возвращении в Минск я принял предложение Болеславского поработать над его рукописью для ГДР – популярная в будущем дебютная серия только начиналась, причем титулованные звезды нанимали “негров” – мастеров на своих условиях, лишь где-то в предисловии благодарили реальных авторов за помощь. Эту же систему применили и югославы в 80-90-х годах при издании всех энциклопедий и монографий. Тайманов как-то предлагал это и мне, но я хотел, чтобы имя светилось, поддерживая репутацию. Даже после переезда в США Джин предлагал анонимно готовить его дебютные видеокурсы, но и здесь я отказался, хотя, возможно, сделал ошибку. В отличие от других, ИЕ писал сам, но жесткий график не позволял ему писать на том же уровне, как статьи в журналы, и, вынуждено, его критерии качества снизились. Я проверял его рекомендации и оценки, попутно исправляя опечатки Нины Гавриловны.

Поскольку в БПИ я восстановился со второго семестра, то был относительно свободен и согласился поехать тренером Головей и Арчаковой на финал женского чемпионата СССР в Киев. Хотя я и раньше много помогал Тамаре советами, но тут я увидел специфику во всем блеске. Девочки расположились в таблице через одного, поэтому через день предстояла подготовка к той же партнерше тем же цветом. Относились к этому очень ответственно, годами вместе слушали Болеславского, и, естественно, в тетрадках были одни и те же варианты. Безусловно, они знали это наизусть, но все равно повторяли. Однажды, увидев старую запись, я попытался показать, что есть более сильное нововведение, но был с негодованием отвергнут, ведь это рекомендовал сам ИЕ! По приезде я спросил у него. Наш общий тренер объяснил: ”Я думал, что это продолжение им легче понять”.

Большое впечатление на меня произвела новая чемпионка Нана Александрия, когда с пулеметной скоростью демонстрировала варианты в отложенной с Тамарой. Я понимал, что это – анализ Бухути, но лишний раз убедился в правильности прогноза Вахтанга Ильича ещё 1962 года. К сестре приехала Мира, как-то вечером мы с Гамрекели пошли прогуляться над Днепром. Гиви преподавал античную литературу в Тбилисском университете, и мы так увлеклись беседой об этом, что окончательно заморозили мою будущую жену.

Еще ранее, чем за год, маэстро попросил поговорить на студенческой Олимпиаде с лидером сборной Румынии чемпионом мира среди юношей 1963 г. Георгиу, с которым у меня сложились хорошие отношения, о перспективах матча с Латвией, ибо в то время попасть за рубеж советским мастерам было весьма не просто. Я соблазнял Флорина возможностью сыграть с Талем. Документы на матч были оформлены, но сроки переносились.

Неожиданно приходит телеграмма из белорусского спорткомитета, что мне надо выручить соседей. Как выяснилось, мастеру Кириллову в последний момент закрыли выезд, а Миша был занят, и только я мог спасти ситуацию. Поезд шел через Киев, я оставляю девочек и попадаю в Бухарест, но в мононациональной команде оказался изгоем. Например, во время спектакля в оперном театре все поднялись на выход и с переводчицей остался только я. Как потом выяснилось, сборная пошла в банк полулегально менять рубли, что по советским законам запрещалось, а по румынским – нет. Апофеозом была высадка в столице Украины без загранпаспорта, который у меня забрал руководитель делегации, и на какое-то время я остался без документов.

По возвращении в Минск Вадим Мисник предложил мне работу на полставки в ДЮСШ. Мы были дружны уже около 7 лет. Он был женат на чемпионке СССР по художественной гимнастике и в 1964 г. во время сбора в Майори, о котором я писал выше, познакомил меня со всей сборной страны. За несколько десятков лет этот вид спорта стремительно помолодел и сейчас невозможно представить элиту из замужних женщин. К сожалению, Вадим злоупотреблял спиртным, что в конечном счете привело к печальному результату. Тренер он был хороший, у него начинала будущая чемпионка республики Таня Загорская.

Я решил посоветоваться с первым учителем. Тот по-прежнему работал во Дворце пионеров, обрадовался подворачивающейся возможности и начал уговаривать заниматься на его площадке с его же детьми, а главное, по его расписанию. “ Пожалуйста, хоть сейчас или когда надо будет, они напишут заявления, в любом случае все будет в порядке”. Его интерес был очевиден, мне приятней было учить перворазрядников, чем новичков, и я сдался. По возвращении с первенства страны среди молодых мастеров я приступил к работе.

Вскоре Смирнов, Мочалов и Офицеров выполнили норматив КМС. (Спустя несколько десятков лет Женя констатировал, что научился играть сицилианскую благодаря моим занятиям). Маленькое отделение шахмат тем временем перебросили из легкой атлетики в плавание, а завуч новой школы заинтересовалась, как в городе по отчетности появилось 6 кмс, и захотела проверить заявления. Я к Шагаловичу, а у него изменились обстоятельства – создавалась СДЮСШ при Министерстве просвещения, и он с ребятами переходил туда.

В идиотской ситуации, куда я попал из-за излишней доверчивости, а правильнее сказать, по глупости, помог Вадим. Он отдал мне своих ребят, а занимались в павильоне парка Горького. За 2 года работы мы прикипели друг к другу, лучший из них – Сережа Артишевский играл в Мемориале Сокольского в 1985 г., любил заниматься теорией и готовил материалы для Таля, Ваганяна, Александрии и др. К сожалению, он рано умер. Много помогал с выходом книг Боря Либенсон. Грустная судьба у Лени Берсона – после распада страны с ним расправилась мафия.

В марте сборная Белоруссии съездила в Ленинград, где проиграла товарищеский матч, однако в своем поединке я выиграл черными у известного теоретика гроссмейстера Фурмана, первый раз играя против системы, спустя 30 лет названой моим именем, во многом благодаря книгам и статьям, где я отстаивал интересы черных, хотя выбор ее остается за белыми.

В конце апреля наша команда играла традиционный матч с ГДР в Берлине по схеме двух четверок. Нас свозили в открытый в 1955 г. зоопарк на 160 гектаров, в 3 раза больший, чем старый Тиргартен в Западном Берлине, а также в Трептов-парк на мемориал советских солдат. Мне было любопытно попасть в легендарную клинику “Шарите” с прозаическим нарывом пальца. Сейчас о ней знают многие из-за Навального.

Руководителем делегации был зав. сектором спорта ЦК КПБ Павел Владимирович Пиляк. Вначале он присматривался к новому для себя виду спорта, но перед последним туром показал кнут вместо традиционного пряника Сокольского. Незадолго до поездки с ИЕ сняли стипендию за снижение спортивных показателей. Непонятно, почему бессменный старший тренер сборной СССР на семи Олимпиадах был оформлен как играющий гроссмейстер, но это не самое “левое” решение в московской кухне. Одно распределение международных поездок чего стоит! Надо отдать должное нашему куратору, он быстро осознал место Болеславского в шахматной жизни республики и вскоре после возвращения открыл под него позицию в ШВСМ.

Встречу мы слили, во многом из-за Вересова, проигравшего все партии, причем последнюю в практически равном эндшпиле, где подсознательно не хотелось соглашаться на ничью и он просрочил время. Наш ветеран компенсировался во время нашего визита в советское посольство на Унтер ден Линден около Бранденбургских ворот с видом на разрушенный рейхстаг, сходив к старому приятелю, бывшему секретарю ЦК КПБ Пётру Андреевичу Абрасимову. Посол предложил ГН организовать матч с Западным Берлином. К сожалению, мы не имели права ночевать там, ибо КГБ не оформляло нас для посещения капстран.

В этой короткой поездке все для нас было интересно, начиная от тщательной проверки бумаг русским КПП на Фридрихштрассе, и полным пренебрежением союзников, не желающих оторваться от игры в карты. По городу висели билборды с Омаром Шарифом и Джулией Кристи в “Докторе Живаго”. На приеме у сенатора (так назывались министры, правящие городом) нас угощали высокими канапе на шпажках с верхним слоем черной икры на фарше, а ниже еще несколько слоев, так Шагалович слизывал икру, но боялся прикоснуться к сырому мясу. После победы со счетом 7:3 нас повезли на ужин во вращающемся этаже-ресторане с видом на разрушенную мемориальную церковь кайзера Вильгельма на Курфюрстендамм. Рядом стояли современные сотовые шестигранники церкви и колокольни, прозванные берлинцами, как нам объяснили, пудреницей и помадой. Еще на приеме я разговорился с переводчицей. Она поразилась, что я читал практически всего Генриха Белля, но не имею представления о современной живописи, и привезла на ужин в подарок открытки с картинами Шагала, Кандинского, Явленского, Зулоаги и др., ибо мои знания кончались на Пикассо. Интересно, что политика СССР и ГДР в отношении Западного Берлина расходилась, и наши хозяева были недовольны этим вояжем, поэтому следующий матч в 1969 г. состоялся в Шведте, где оканчивался нефтепровод “Дружба”.

Недовольство шахматистов нештатным инструктором разрешилось передачей наших видов в ведение П.М. Вегеро, курировавшего пятиборье и конный спорт. Начальство решило, что у нас есть что-то общее. Затем его сменил Ничипорович, долго не задержавшийся, и Зворыкина рекомендовала свою подругу Евгению Георгиевну Зоткову, прорабатывавшую свыше 10 лет, намного более тактичную и объективную, чем сменивший ее Е.В. Мочалов. Однако в 1967 г. ее понимание обстановки пошло мне во вред. Безусловно, я нужен был сборной республики для выступления на Спартакиаде народов СССР, которая совпадала по срокам с очередной студенческой олимпиадой, где я уже 3 раза завоёвывал золотые медали, и она доказала Ливенцеву, что меня надо сохранить для Москвы любой ценой. Они начали химичить с выездными документами, а я, узнав об этом, постеснялся звонить во всесоюзную федерацию, в итоге вместо меня поехал Вадик Файбисович.

Всего у меня было 6 золотых медалей чемпионата мира, включая две за лучший результат на доске.

Учебно-тренировочный сбор к Спартакиаде проходил в только что открывшемся мотеле “Интуриста” на 17-м километре Брестского шоссе. Построенный, как перевалочная база для автобусных маршрутов иностранцев, он сразу завоевал славу лучшего ресторана в Минске. Удобное автобусное сообщение из центра, городские телефоны привлекали внимание элиты, однако вскоре стало известно, что два министра сгорели на прослушке комнат. Вересов, работавший одно время доцентом кафедры истории КПСС в инязе, как-то, приехав с длинноногой абитуриенткой на сбор, стал добиваться одноместного номера, но знакомая администратор по секрету предупредила, что комната из брони КГБ, и он тут же согласился на двухместный. Во время нашего первого сбора Болеславский любил следить за нашей игрой в волейбол, иногда гулял по лесу, а Нина Гавриловна носила за ним раскладной стульчик.

Впоследствии я часто устраивал там сборы к самым разным турнирам, оформлял тренером Сережу Артишевского, который, прописавшись, готовил материалы в основном дома. Мне было легко договориться с директором о брони, ибо на 1-2 дня пиковой загрузки всегда мог уехать домой. Хорошо ко мне относился и старший чекист Гурий Тимофеевич Пушкарев, после его отставки я даже уговаривал его на вакантную в тот момент должность директора шахматного клуба. Правда, один из его подчиненных все время косился на меня. В 1979 г. очередная Спартакиада была для КГБ генеральной репетицией будущей Олимпиады, и Федя появился и на нашем турнире, первым делом спросив у меня о пресс-баре. Потом, впрочем, мне сказали, что через год он поймал шпиона и был награжден орденом.

Осенью сборная белорусского “Буревестника” отправилась в Харьков на командный чемпионат студенческого общества. Мой друг Женя Гик в нескольких книгах увлекательно рассказывал историю своей женитьбы. Настало время уточнить его легенду.

В книге “Жены шахматных королей” глава “ Прекрасная незнакомка и две решающие партии” стр. 84 – 88 посвящена этому знаменательному событию. Конечно, реальная ситуация развивалась менее романтично. В один из туров мы рано кончили свои партии и решили втроем пойти в филармонию на чтеца поэзии Есенина, но партнерша Лены Рубцовой упорно продолжала играть без ладьи. Я поговорил с их капитаном, и мы побежали, однако билетов не было. Женя купил один с рук, и мы продолжали ловить, однако желающих было значительно больше. Одна из них, очаровательная девушка, так понравилась ему, что он отдал свой билет, отказавшись от денег. Точнее, предложил ей отдать в антракте. В конце концов, договорившись после начала с билетером, мы попали внутрь. Белла с мамой, опоздавшей с билетами, назвала свой телефон. Мы рассказали о предстоящем здесь через пару месяцев финале чемпионата СССР и шутили, что у меня как чемпиону БССР гораздо больше шансов позвонить, ибо Жене предстоял отбор в Москве. На следующий день, катаясь на лодке с Леной, мы увидели нашу новую знакомую, повторившую мне свои координаты. В гостинице Гик переживал, что не запомнил номер. Подтрунив над ним всласть, я сжалился и продиктовал его. При очередной встрече через несколько месяцев я вспомнил, что он все-таки попал в Харьков, и спросил, нашел ли он Беллу. Оказалось, уже назначена дата свадьбы.

В юбилейный для страны год чемпионат решили сделать особенным и не нашли ничего лучшего, чем огромную швейцарку. Соответственно, и республики пошли по этому пути. У нас провели в 8 туров. С 6 очками победителями стали А. Ройзман, А. Поликарпов и я. При квоте 5 мест можно было ограничиться этим, но председатель Федерации шахмат БССР А. Суэтин решил провести дополнительный матч-турнир в два круга.

Чтобы лучше понять ситуацию, немного истории. После пленума федерации, выразившего недоверие директору клуба, председатель республиканского спорткомитета был возмущен попыткой шахматной элиты убрать Рокитницкого без санкции и стал горой на его защиту. К этому времени АС вновь женился и остро нуждался в хорошем жилье. Ливенцев предложил ему возглавить федерацию и обещал дополнительную однокомнатную квартиру, однако бывший муж имел возможность тормозить это. В предыдущие годы Виктору Ильичу приходилось помогать мне, и, возможно, опасаясь потенциальной конкуренции, Суэтин превентивно демонстрировал негативное отношение, представляя многое из моей биографии в черном цвете. Вот и сейчас, заметив мое нежелание играть, сделал назло. Выиграв у соперников микроматчи, я вновь завоевал титул.

В это время я влюбился в Тамарину сестру, которая всегда мне нравилась, но была запретном плодом, ибо я не хотел портить отношения. Нужно было дойти до точки кипения, чтобы барьеры рухнули. Что-то похожее было и с ней, однако я понимал, что мой отъезд на чемпионат СССР может сломать все, и я отказался играть. Много лет спустя Боря Гельфанд не мог представить такое решение. Я думаю, если бы не ненужный матч-турнир, наши отношения вошли бы в нормальное русло, и я мог бы сыграть.

В этом году чемпионат республики проходил весной в Гомеле. После долгого перерыва в нем согласился принять участие сам Болеславский, который боролся со своими учениками Купрейчиком и мной. В партии с учителем в системе Земиша староиндийской защиты я применил новинку, которую придумал за 7 лет раньше, анализируя встречу Полугаевский – Штейн из 1 тура 28 чемпионата СССР, Москва, 1961. Черные пожертвовали пешку за инициативу и вскоре белые предложили ничью. ИЕ потом включил анализ позиции в монографию по этому дебюту, вышедшей в ГДР. Спустя 3 года я поймал на эту идею своего приятеля Тукмакова, который, естественно, не читал мэтра. Как четверть века спустя в разговоре со мной пошутил Ясир Сейраван:” Гроссмейстеры книг не читают, они их только пишут!”.

Решающая партия с Витей состоялась в 11 туре. Первые турниры после моего возвращения в Минск мы расписывали по моей инициативе, ибо я с ним занимался, начиная с 1965 г., естественно, безвозмездно. Потом его боевой характер захотел бури. Белые подготовили усиление в сыгранном месяцем ранее с Альбуртом варианте и выиграли. Причем характерная деталь – богатая фантазия Купрейчика находит колоссальное количество ловушек, но его не хватает тщательно проверять их, и несколько партий я выиграл по шаблону – стараюсь проверять побольше и иногда нахожу проколы. Конечно, это требует гигантской работы за доской, но счет +6 в наших встречах говорит сам за себя.

Капенгут и Купрейчик 1968 г

По возвращении со студенческой Олимпиады мы подали заявление в ЗАГС, и я уехал на полуфинал чемпионата страны в Гомель. После 6 туров я имел 5,5 очков. В этот момент приехала Мира и турнир отошел на второй план. В итоге я отстал от Багирова на 0,5 очка, разделив с Лутиковым и Никитиным 2-4 места и по коэффициенту остался за бортом.

Традиционный четырех туровой матч с ГДР состоялся в конце апреля в Минске. Гости приехали без своего лидера Вольфганга Ульмана и проиграли 22,5 – 17,5.

Очередной чемпионат республики привел к скандалу, о котором многие не знают. Борьба за первое место развернулась между Вересовым и автором. Ветеран повторил свой лучший результат в первенствах, достигнутый в 1956 году – 12 из 15 (при участии двух мастеров). Судьба титула решалась в моей партии с Шагаловичем, где возник безумный коневой эндшпиль с лишней пешкой у черных, однако две связанные проходные белых могли опередить четыре пешки королевского фланга соперника в гонке за новым ферзем. Лучшим шансом для белых был переход в ферзевое окончание без пешки, но мой соперник его не нашел. Этой встрече предшествовала “история с геометрией”. Мой друг Александр Любошиц сохранял большой перевес в нашей отложенной и анализировал ее с ГН. Скорее всего, в анализе была допущена ошибка. Когда Саша пожертвовал качество с, казалось бы, неизбежным матом на h8, черные дали “предсмертный” шах на а1 с а8, но после е5-е4 оказалось, что мата нет, ибо ферзь с а1 контролирует поле h8! Он очень переживал это фиаско, но наших отношений это не испортило, и перед последним туром обратился от имени моего первого тренера с предложением мира.

Для понимания ситуации надо объяснить систему классификации в дорейтинговую эпоху. Звание мастера имело дуалистскую природу. Как титул, оно присваивалось пожизненно, за исключением ситуаций типа Рубана. Однако классификационные права требовалось подтверждать, по-моему, раз в несколько лет. Кстати, в начале 60-х в спорте придумали звание почетный мастер спорта за подтверждение нормативов в течение 5 лет, я даже прочитал в прессе о моем награждении, но ни значка, ни удостоверения так и не получил. В шахматах придумали понятие неуспеха, в процентах от мастерской нормы. В случае двух неудач мастер терял свои классификационные права досрочно. Из-за этого Шагаловичу нельзя было проигрывать – он мог остаться в “серой зоне”. Вересов не мог пережить ситуацию, когда 80% результат не дал ему первое место, и, пожалуй, перегнул палку. Как мне потом объяснил председатель Федерации шахмат БССР А.И. Шагалович, которого по этому вопросу вызывал зам. председателя республиканского Спорткомитета Бобков, курировавший шахматы, он обратился в ЦК КПБ с жалобой на “сионистский заговор”, соль его – в “сплавах” Любошица и Шагаловича. Понятно, что никаких санкций не могло быть, но миф был запущен. В начале 90-х некий Жук подкараулил меня в подземном переходе с микрофоном и задал вопрос, почему они мне сплавили. Непредвзятому шахматисту достаточно взглянуть на партии, но в “Mega Database” их нет, как и многих советских турниров. Тем не менее в моей базе, которой я делился не раз, найти их можно. Даже живя в Беларуси, можно их найти у Юры Муйвида, которому я оставил при выезде в США свой компьютер с базой.

Однако, когда Вересова провозглашают основателем белорусской шахматной школы, основываясь на хронологии, и игнорируют Болеславского, достаточно только сказать, что, по крайней мере, начиная с 1958 г., с которого я могу лично свидетельствовать, как очевидец, огромный вклад одного очевиден, а имя другого лишь связано с кучей скандалов, хотя любовь к шахматам несомненна. Где же, в конце концов, его ученики, книги, подготовленные команды? Несколько статей разве можно сравнить с Монбланом публикаций бесспорного лидера белорусских шахмат на протяжении десятилетий!? Безусловно, пребывание Вересова на ответственных постах способствовало развитию шахмат в республике, вспомним матчи с Польшой, Западным Берлином, но что ещё? Даже ставки инструктора в республиканском спорткомитете благодаря своему членству в ЦК КПБ он не смог (или не захотел?) пробить. В последующие 20 лет мы много общались, часто жили в одной комнате, проводили совместные сборы на двоих, не говоря уже об игре за одну команду, как сборную республики, так и Белсовета “Спартака”, и я думаю, что его бы искренне удивила подобная сегодняшняя трактовка того времени.

Вскоре состоялся полуфинал очередного первенства страны в Ростове, неожиданно выигранный 50-летним Самуилом Марковичем Жуховицким. Ранее я только слышал о его ситуации, напоминающей плохой анекдот. Когда-то он был дисквалифицирован… до выяснения семейного положения, очевидно, в связи с жалобой одной из брошенных жен. В книге Кряквина и Ткаченко “Самуил Жуховицкий. Секреты шахматного долгожителя” (2018 г. стр.177) друзья героя называют от 7 до 10 браков. Ко времени полуфинала все было позади, и он прожил ещё полвека, установив, очевидно, рекорд среди шахматистов.

С интересом я слушал байки Рашида Гибятовича Нежметдинова, живой легенды для молодого поколения, зачитывающегося его избранными партиями. В очередной раз обыграл своего друга Гену Кузьмина, к концу наших выступлений счет стал 8:2. Любопытно было проводить время в обществе Марка Евгеньевича Тайманова, познакомившего с известной актрисой Людмилой Касаткиной. Пару раз он уговорил сыграть в домино с Фурманом и Васюковым. Перед последним туром во время наших посиделок ветераны нервничали, опасаясь результата встречи Джинджихашвили – Кузьмин. Решили позвать его. Не успел Джин войти, как Семен Абрамович не выдержал:” Пойми, этого же нельзя делать!”

Летом профсоюзы решили с помпой провести свою спартакиаду в Ленинграде, но двухуровневая система не подходила нам, а бухгалтерия зачетных очков, когда вклад одного легкоатлета больше, чем всех шахмат с потрохами, как в зеркале отражал реальное место неолимпийского вида в советском спорте. Конечно, на самом партийном верху мы были третьими после футбола и хоккея, но на местах финансирование шло по остаточному принципу.

В профсоюзах нашей республики за шахматы отвечал “Спартак”, и Сокольский был тренером белорусских участников. Когда я в полуфинале отложил одну партию в лучшей позиции, АП заверил меня, что ко дню доигрывания он ее проанализирует, а я должен сосредоточиться на подготовке к новым соперникам (кстати, в этом турнире мне удалось занять 1-е место и обогнать В. Корчного). За несколько часов до начала доигрывания я попросил тренера показать варианты и был ошарашен. Начали интенсивно смотреть, но через 5 минут такого анализа Сокольский слег. Я понял, что дело плохо, но не представлял, насколько.

Вересов и Ройзман остались за бортом, а мне в финале помогал старый приятель Зяма Лившиц. Помощь, строго говоря, могла быть только моральная, но получилось наоборот. Он потерял тетрадь с моими партиями за 5 лет, и чем я старше, тем острее жалею о пропавшем этапе моего творчества – остались только опубликованные встречи. Обогнав 3 гроссов, я на полочка отстал от дележа 2-3 места. Особенно доволен был победой над Суэтиным.

Играли мы во Дворце культуры имени Кирова на Васильевском острове, где в это время проходил показ конкурсных фильмов Московского кинофестиваля. В некоторые дни я умудрялся посмотреть 2 фильма перед туром, а однажды даже 4. До сих пор помню кое-что из них, например, сюрреалистический “The bed sitting room” (Жилая комната), которого сейчас я не нашел в программе фестиваля того года, но многие шутки из него помню до сих пор.

Сразу после этого турнира АП ушел на пенсию, а освободившуюся работу предложили мне. В то время почти не существовало возможности быть профессионалом в Минске, и я согласился работать на полторы ставки. Сокольскому было больно видеть, что то, о чем он просил спартаковское начальство много лет – увеличить нагрузку – для меня сделали сразу. Через несколько месяцев его гроб был выставлен в бывшем костеле на площади Свободы. Как его ученик (безусловно, наибольшее влияние на меня оказал Болеславский) и преемник, я счел себя обязанным написать некролог, который был опубликован в журнале «Шахматы» Рига №4 за 1970 г.

Спустя несколько месяцев я договорился с Республиканской научно-методической библиотекой по физкультуре и спорту о покупке осиротевшей библиотеки. В последующие 15 лет в многочисленных поездках по Союзу я старался пополнять шахматный фонд. К сожалению, после развала СССР он был разбазарен. Но я дорожу несколькими доставшимися мне книгами из библиотеки Сокольского с его пометками на полях.

Матч 1969 г. немцы, помня о нашем визите в Западный Берлин, провели в Шведте – конечной точке нефтепровода “Дружба”. Героем стал наш ветеран, даже в поезде все ещё анализировавший оригинальную жертву пешки, оставшуюся незамеченной в одной из партий Ульмана. Мы были на седьмом небе, увидев, как Вересов черными поймал на вариант. В итоге повторился счет предыдущего поединка 22,5 – 17,5 в нашу пользу.

Гавриил Николаевич Вересов

В очередном чемпионате республики, как и в предыдущем, играл представитель группы советских войск в Германии. Положение о турнире было написано нечетко, не оговаривался дележ первого места, которое разделили Желяндинов, Ройзман и автор. Несколькими годами ранее в аналогичной ситуации меня заставили играть матч-турнир, сейчас решили “post factum” определить победителя по “Бергеру”. А почему, например, не по личным встречам? Не хочется “махать кулаками после драки”, но до сих пор обидно.

Полуфинал этого года в Витебске прошел для меня неудачно. Слабым утешением стала партия с Левоном Григоряном, где черными в Модерн Бенони я не только применил новинку, но и успешно продемонстрировал план атаки, разработанный на упомянутом сборе.

По приезде в Днепропетровск на Кубок СССР в 1970 году Таль и я выбрались на футбол. Пребывание в этом городе было тревожно – ходили слухи, что вот-вот будет введен карантин в связи с эпидемией холеры, уже действовавший в Астрахани, Керчи и Одессе. Полностью «блокировали» Крым — запретили судам заходить туда, крымские здравницы и пионерлагеря никого не принимали, всех «дикарей», стремящихся к морю, госавтоинспекторы разворачивали назад. В прессу информацию об эпидемии помещать категорически запрещалось.  Я чем-то отравился, тут же дежурная по этажу вызвала скорую, и моим друзьям Разуваеву и Файбисовичу пришлось отбиваться. Было не до игры.

Воспользовавшись приездом в Минск руководителя профсоюзных шахмат Якова Герасимовича Рохлина, Болеславский, Шагалович и я на приеме у секретаря Белсовпрофа Спартака Александровича Аржавкина добились проведения в годовщину смерти Сокольского важнейшего турнира, ставшего традиционным мемориалом.

Впервые я играл за Уральским хребтом во Фрунзе в чемпионате “Спартака”. В нашей среде выделялся Гена Сосонко, цитировавший огромное скопище рифм-ловушек. Блестящая память, востребованная Талем и Корчным, и здесь привела его к прекрасному результату – дележу 1-3 мест, но его “Бергер” оказался хуже, а звание чемпиона досталось автору.

В конце года все сильнейшие шахматисты республики почтили память старшего товарища, приняв участие в первом мемориале Сокольского. Для нашего бессменного лидера это выступление оказалось последним. В прекрасно проведенной партии с Вересовым, проводя комбинацию, ИЕ дернулся, допустив перестановку и, вместо лишней фигуры, остался в равном эндшпиле. (Коля Царенков в брошюре о Вересове привёл этот фрагмент, не разобравшись в идее Болеславского). После тура дрожащими губами он признался мне, что больше играть не сможет. В свое время многие решили, что победитель турнира претендентов 1950 г. мало играет из-за излишнего миролюбия, но у Болеславского были проблемы со здоровьем.

В группе советских войск в Германии Желяндинова сменил Юферов, которого я, естественно, пригласил в мемориал, договорившись о лучшей гостинице Интуриста в городе. Сережа приехал ночью, а проворная администраторша “ Юбилейной” уже сдала его бронь “налево”. Пришлось поселить его в резервный номер КГБ. Бывший свердловчанин рано встал, пошел на почтамт и разослал кучу телеграмм со своим телефоном. Вернувшись, Юферов был озадачен просьбой администрации поменять комнату и наотрез отказался, чем поверг их в шок. В переполохе они с трудом выяснили причину, и, облегчённо посмеявшись, заверили Серёжу, что все звонки будут перенаправлены ему. Мне удалось продолжить серию побед в белорусских турнирах, оторвавшись на очко.

Вскоре в Киеве пришлось безуспешно защищать свой спартаковский титул. Жили в высотной гостинице, которая тогда называлась “Москва”, а сейчас “Украина” на площади Калинина – теперь “Майдан”. В ней работала биллиардная, где Нёма Рашковский в дым проигрался Натану Зильберману и отрабатывал долг, переписывая партии, указанные победителем.

В полуфинале этого года в Перми я старался не повторить ситуацию трехлетней давности, также лидируя с 6,5 из 8, хотя и не обошлось без поражений. Через несколько лет Слава Мовсесян признался, что Карен Григорян уговорил отдать очко в последнем туре, апеллируя к национальным мотивам, но я все-таки впервые вышел в финал.

Победители полуфинала чемпионата СССР в Перми 1971г. Крогиус и Капенгут

В то время аналогичные соревнования растягивались на три недели, был даже термин – восьмидневка (3 тура + доигрывание + 2 т. + д. + выходной день). Контроль времени – 2,5 часа на 40 ходов. Большое число партий откладывалось, и колоссальной школой для совершенствования становился анализ этих позиций, доведенный до крайности в матчах на первенство мира, когда штабы без устали искали вдоль и поперек, а выспавшийся подопечный лишь внимал итогам. Заслуженный врач Юлий Богданов в период, когда мы оба работали на Карпова, рассказывал о специальных смесях порошков, резко активирующих память подопечного для ускоренного запоминания итогов ночного анализа.

Во время турнира я проводил много времени с Леней Слуцким, продолжив общение времен Ростовского студенческого чемпионата. Он привез письмо знакомым родителей из Душанбе, познакомился с их молоденькой дочкой, начал встречаться. Через год я узнал об свадьбе. Аналогичные истории редко заканчивались так, однако можно вспомнить чемпионат СССР 1981 г. в Вильнюсе и последовавшие женитьбы Юсупова и Псахиса.

Слуцкий обладал феноменальной памятью, и я лишний раз убедился в этом, когда Миша Шерешевский затеял “Контуры Эндшпиля” с ним в соавторстве. Леня присылал список партий по темам, Миша обращался к моей библиотеке, я находил их, он переписывал, а затем комментировал под нужным углом.

В конце года состоялся второй мемориал Сокольского. Я пригласил участвовать своих друзей: Гену Кузьмина, на следующий год вышедшего в межзональный, самого преданного ученика АП по Львову Борю Каталымова, до конца своих дней игравшего его дебют, а также моего бывшего одноклубника из Прибалтийского военного округа Юзика Петкевича. В итоге 1-3 места разделили Ройзман, Капенгут и Купрейчик ( по коэффициенту).

В 4-х последних чемпионатах БССР и двух мемориалах Сокольского я выиграл 4 чистых первых места и дважды разделил 1-3. Стало ясно, что после отхода ИЕ от выступлений возглавить команду республики на шахматной олимпиаде страны в 1972 г. придется автору.

© Albert Kapengut 2020

 

* * *

Продолжение после выхода из печати книги автора, в которую будут включены воспоминания о международных и всесоюзных соревнованиях 

Опубликовано 24.12.2020  22:20

Альберт Капенгут. Из воспоминаний (ч.2)

Первая часть была опубликована в январе 2020 г.; см. здесь

На фото: автор воспоминаний

Армия

По окончании учебы в техникуме я был приглашен на работу на минский автозавод – МАЗ был заинтересован в создании команды для выступления на Спартакиаде народов СССР 1963 г. (Когда спустя полгода выяснилось, что соревнования коллективов по шахматам исключили из программы, от меня избавились, и я пошел работать в Белгоспроект.) Техникум не мог направить меня на работу на МАЗ, ибо та была не совсем по профилю, поэтому в ответ на просьбу МАЗовцев я был оставлен вне распределения. Это давало возможность поступать в Белорусский политехнический институт наряду с обладателями «красных дипломов», в отличие от других выпускников, обязанных отработать 3 года. К тому же спортклуб БПИ был заинтересован не только в усилении команды, но и в других успехах своих студентов на всесоюзной и международной арене.

Летом я узнал, что сроки экзаменов совпадают со Спартакиадой и, попав на прием к председателю Спорткомитета БССР Виктору Ильичу Ливенцеву, вынужден был сказать, что без переноса вступительных экзаменов я не смогу поехать в Москву. К сожалению, не только мастера, но даже КМС в юношеском возрасте не было мне на замену. ВИ вызвал Рокитницкого, поручив тому прозондировать почву и через пару дней доложить, а дальше, мол, он, Ливенцев, займется сам.

То, что сделал директор шахматного клуба, испортило мне жизнь минимум на несколько лет. Он перенес мои документы на вечернее отделение, где сроки экзаменов устраивали спорткомитет. Думаю, он не вдавался в детали и не обратил внимание на отсутствие техникумовского распределения. Во всяком случае, он не смог (или не захотел) объяснить это в приемной комиссии. Но после этого меня должны были призвать в армию!

В честь бронзовых медалей на Спартакиаде народов СССР 1963 г. нас принимал секретарь ЦК КПБ В. Ф. Шауро, который предложил провести через Бюро ЦК постановление о развитии шахмат в республике, пока его босс К. Т. Мазуров отдыхал. Однако присутствовала только часть команды – молодежь и Рокитницкий с Вересовым. От последнего трудно было ждать бумажной работы, но внештатный инструктор спорткомитета по статусу обязан был подготовить предложения… Тем не менее он саботировал эту исключительную возможность получить новый клуб на 15 лет раньше. Возможно, Рокитницкий понимал, что в этом случае наш «серый кардинал» лишится рычагов влияния, т. к. число сотрудников неизбежно вырастет.

После Спартакиады я опять попросился к Ливенцеву. Он понимал недоработку, особенно в свете нашего феноменального успеха, и разработал план действий. Герой Советского Союза, один из партизанской элиты, стоявшей у руля в республике, был в дружеских отношениях с облвоенкомом, генерал-майором Василием Ильичом Синчилиным. Действуя через него, а также отдел административных органов ЦК КПБ, которому формально было запрещено вмешиваться в работу военкоматов, он согласовывал отсрочки по призыву на мифические соревнования и сборы.

Этого было бы более чем достаточно, но команда Белорусского военного округа стала чемпионом Вооружённых сил в Киеве-1963 и заботилась о своём усилении, поэтому из штаба БВО также постоянно звонили в райвоенкомат. Конечно, мне было не до шахмат, и во время бесконечных визитов туда я не знал, чей звонок был последним. Так прошла осень, а Ливенцев тем временем договорился с министром высшего образования БССР Михаилом Васильевичем Дорошевичем о переводе меня на дневное отделение, возможном только после первой сессии, чтобы избежать обхода конкурсных экзаменов.

В начале 1964 г., когда ежегодный призыв был окончен, шёл сбор студенческой команды. И вот как-то вечером в баню в зимней одежде врывается вернувшийся из Москвы Володя Багиров и со страшными глазами кричит мне: «Срочно езжай в Минск, тебя забирают в армию!» У меня еще хватило сил пошутить: «Как, в мыле?», но было ясно, что случилось нечто экстраординарное. К началу следующего рабочего дня я уже был в кабинете зам. председателя шахматной федерации Л. Я. Абрамова (председатель обычно был номинальной фигурой). Узнав о моей ситуации, умнейший Лев Яковлевич подарил мне два дня. Тут же я дал телеграмму другу, чтобы тот ускорил перевод на дневное отделение.

По возвращению домой я сразу побежал в БПИ за справкой для военкомата и принес долгожданную бумагу по адресу. Неожиданно мне обрадовались, отвели в кабинет райвоенкома, тот позвал двух посторонних, назвав их понятыми, и предупредил меня, что в случае неявки через день для отправки в часть дело будет передано в суд. Я помчался к Ливенцеву и он, не глядя мне в глаза, признался, что здесь замешаны такие силы, что он беспомощен.

Выяснилось, что из КГБ СССР была переслана в ЦК КПБ анонимка об укрывательстве меня от армии председателем спорткомитета БССР и райвоенкомом, который на самом деле терпеть меня не мог. На материале резолюция второго секретаря ЦК – «призвать!» Через несколько дней приказ министра о моем переводе был отменен.

Насчет авторства никаких сомнений быть не могло… Лишь инструктор Дома офицеров, отвечавший за выступление команды БВО, был настолько заинтересован в моём призыве. Забегая вперед, скажу, что позже, возможно, сработал эффект бумеранга. Когда я начал играть за конкурентов, результаты сборной резко ухудшились, с 1-го в 1963 г. до 8-го в 1965 и 7-го в 1967 гг. Не удивлюсь, если именно в результате этого падения результатов Б. П. Гольденов потерял работу и вынужден был уехать из республики.

Не знаю, была ли это инициатива Гольденова, но меня направили в Гродно в штаб дивизии. Там решили, что мастеру спорта будет попроще в саперном батальоне, где дисциплина полегче, чем в строевой части. Появление нового пополнения в марте было необычно. Солдаты, призванные осенью, натерпевшиеся от дедовщины, получили объект для реванша.

Некоторые офицеры, впрочем, были рады разнообразить свои будни партией в шахматы. Однажды я был дневальным, а из ленинской комнаты нашей казармы доносились политзанятия офицерского состава. Один из лейтенантов спрашивает замполита майора Кондакова: «Вы говорите об авторитете командного состава, а вот лейтенант Чанчиков не считает для себя зазорным проигрывать Капенгуту». На что тот, казавшийся до сих пор лояльным ко мне, посоветовал: «А вы почаще отправляйте его в наряд на кухню, в следующий раз подумает, прежде чем выигрывать». Занятия оканчивались ритуалом – майор спрашивал словами Евтушенко: «Хотят ли русские войны?» – «Хотят, хотят, хотят!»

А. Капенгут в 1964 г.

Какой-то отдушиной было написание писем, причём под копирку во избежание потенциальных проблем. Лёня Бондарь пытался утешить, мол, у вас же какие-то занятия должны быть. В ответ я процитировал анекдот. Старшина диктует: «Вода кипит при 90 градусах». Все записывают, а один, окончивший десятилетку: «А нас учили, что при ста». На следующий день лектор поправляется: «90 градусов – это прямой угол». Вскоре меня вызвали к начальнику штаба, и тот, пряча улыбку, объяснил, что писать можно только про здоровье.

Еще можно рассказать, как наш батальон поднимали по тревоге, чтобы в Волковыске построить за 3 дня летний кинотеатр для солдат по случаю проверки округа начальником тыла Советской Армии маршалом И. Х. Баграмяном. Спали урывками. В какой-то момент командиру нашего взвода понадобилось определить угол в уже стоящей ферме, и он послал солдата взобраться на верхотуру измерить его. Черт меня дернул подсказать, как определить его на земле. Лейтенант смерил меня взглядом и приказал выкопать яму для столба. Полдня я копал, он пришел, почесал голову – засыпай. Так я и не понял, что это было – производственная необходимость или воспитательный процесс. Как говорится, рыл канаву от забора и до обеда.

Офицеры часто выезжали на разминирования 20-летнего наследия войны, прихватывая солдат 3-го года службы. Возвращаясь, те плевали на устав и делали, что хотели. Один из них рассказал мне, что во время Карибского кризиса они спали в шинелях с автоматами в обнимку, ибо у нашей дивизии второго эшелона задача была в течение 24 часов прибыть в Берлин, а войска ГСВГ тем временем должны были дойти до Ла-Манша.

По ассоциации вспомнил, как во время учебы в институте наш преподаватель военной кафедры майор Сердич хвастался перед студентами. Тесть-генерал достал ему пропуск на разбор операции в Чехословакии 1968 г., который в штабе БВО проводил командующий силами Варшавского договора И. И. Якубовский. Чтобы поразить наше воображение, он цитировал маршала. Я понял, что планы в то время были аналогичными.

Служба в саперном батальоне привела меня к логическому финалу. Костяк личного состава был кавказско-среднеазиатским из сельской местности, по-русски эти ребята хорошо понимали только мат. Во время очередной воспитательной акции дежурства на кухне отключили горячую воду, и мы не успевали помыть алюминиевые миски к ужину. Слово за слово, меня треснули по голове, я потерял сознание.

Так я попал в госпиталь с сотрясением мозга. Проблема была с диагнозом: его нельзя было ставить, ибо в таком случае пахло военным трибуналом. Мне удалось сообщить домой, вскоре приехал мой дядя-профессор, член коллегии минздрава республики, который наладил контакт с лечащим врачом. Кое-как меня привели в норму, однако спустя 5 лет я начал ощущать постоянную усталость глаз.

Из госпиталя меня вызвал Борис Гольденов, желая узнать, насколько я в состоянии продолжать играть, но побоялся взять меня в команду на полуфинал Вооружённых сил, и в итоге победители прошлого года не попали в финал. Смешно вспоминать, как Гольденов устроил фотосессию перед отъездом с кубком и без него, с разными вариациями состава.

Зато федерация республики в матче с сильной командой ГДР не могла обойтись без меня на юношеской доске, где я выиграл свой микроматч, и в итоге общий счет стал ничейным. Вскоре я смог поехать на традиционный турнир Прибалтики и Белоруссии в Пярну. Там я не раз беседовал с Александром Кобленцом, рассказывал о своих злоключениях в армии. Он предложил переехать в Ригу служить, для чего он мог бы написать обо мне самому министру обороны. Я взял тайм-аут, решив посоветоваться с Женей Рубаном, служившим в БВО уже пару лет. Тот резонно заметил, что не представляет, как письмо попадет к Малиновскому, но считает, что хуже мне от этого не будет… Возможно, переведут в спортроту, но в другой округ – нереально. На следующий день я поблагодарил Кобленца и согласился.

По возвращению пришел запрос на характеристику и вызов на сбор к чемпионату мира среди студентов. В штабе округа не нашли ничего умнее, чем отправить меня в часть за бумагами и ждать приказа на командировку там. Пришлось опять обращаться к Ливенцеву, он позвонил знакомому генералу, тот на моих глазах устроил разнос начальнику спортотдела округа и председателю спортклуба, попутно разрешив мне ехать на сбор.

О самом чемпионате можно будет прочитать в будущей книге. После закрытия Игорь Захарович Бондаревский звонит в Москву принимать поздравления. Да, конечно, поздравляем, только Смыслов захотел поехать на Кубу вместо Ходоса, поэтому тот будет играть в полуфинале чемпионата страны вместо Капенгута, а этот обойдется лично-командным первенством СССР среди юниоров.

Стало недоброй традицией, что внештатный инструктор республиканского спорткомитета не послал в Ригу второго участника, что было отмечено всесоюзной прессой. Если мне не изменяет память, весной состоялся пленум федерации шахмат БССР, на котором обсуждался вопрос о республиканском клубе. Кира Зворыкина, руководившая комиссией по проверке работы в клубе, отметила факты вопиющих нарушений финансовой дисциплины. На должности уборщицы свыше 8 лет числилась жена директора, в зал было куплено пианино, чуть ли не единственным предназначением которого были занятия музыкой дочери Рокитницкого, и т.д. Наибольшее впечатление на меня произвело выступление гроссмейстера Болеславского. В этот момент он был сам на себя не похож, метался по сцене как раненый зверь. Он рассказывал о содержании документов, на которые я натолкнулся позже, работая в архиве клуба над материалами по истории шахмат в Белоруссии.

В своей статье 2010 г. я писал: «Читаю письмо 1956 г. из Федерации шахмат СССР председателю Спорткомитета БССР: В связи с учреждением Спорткомитетом СССР звания «Заслуженный тренер СССР» просим представить ходатайство о присвоении этого титула Болеславскому и Сокольскому. Резолюция председателя комитета Коноплина: т. Рокитницкому – подготовить. Далее читаю подготовленный ответ: Мы отказываемся ходатайствовать… ибо не знаем, что они сделали для страны (! – АК), но в республике они не подготовили ни одного разрядника. В итоге бессменный старший тренер сборной страны, начиная c 1954 г., Болеславский получил это звание лишь в 1964 г. по ходатайству членов сборной СССР, а Сокольский – в 1965 г.»

Услышав выступление Болеславского, подавляющее большинство делегатов проголосовали за предложение председателя федерации шахмат БССР Або Шагаловича просить Спорткомитет освободить А. В. Рокитницкого от занимаемой должности. Против голосовали только двое – А. М. Сагалович (возможно, по должности) и Дима Ной, который со времени занятий с Шагаловичем во Дворце пионеров не любил бывшего тренера.

Наивно предполагать, что предложение освободить Рокитницкого от должности было результатом дрязг между директором клуба и председателем федерации. Настоящей причиной было противодействие Рокитницкого учреждению в спорткомитете БССР должности инструктора по шахматам, причём Аркадий Венедиктович подчеркивал, что выполняет эти функции на общественных началах. Вот только делал это заслуженный тренер БССР по шашкам на свой лад… Впрочем, Ливенцев не любил, когда его припирали к стенке, и отказался уволить Рокитницкого.

Вернемся к первенству страны, которое мне удалось выиграть, обогнав Цешковского, Тукмакова, Джинджихашвили и др. Партия с «Джином» стала первой, прокомментированной мной в специализированной прессе – рижском журнале «Шахматы», № 19, 1964 (с. 19). Когда вскоре я оказался в Москве, член президиума федерации шахмат СССР, председатель юношеской комиссии гроссмейстер А. А. Котов, сообщил мне о решении послать меня в Гастингс, но в итоге там оказался Юра Разуваев.

Партия Витолиньш Капенгут, первенство СССР среди юношей, Рига, 1964 г.

Забавно, что Боря Гельфанд, тоже ставший чемпионом СССР среди юниоров в Риге, назвал свою статью-отчет «Двадцать лет спустя». Больше представители Белоруссии этот титул не выигрывали.

В журнале «Шахматы» (Рига), № 18, 1964, с. 14, заслуженный тренер Украины Ю. Н. Сахаров, принимавший участие в пяти чемпионатах СССР, написал: «Капенгут – сложившийся по стилю мастер, тяготеющий к сложной тактической борьбе. Он еще не всегда чувствует опасность, играя черными, не всегда рационально расходует время для обдумывания, но его превосходство над остальными участниками не вызывает никаких сомнений. Капенгут, безусловно, наш сильнейший юниор на сегодняшний день».

Золотая медаль чемпиона СССР в командном зачёте в составе сборной «Буревестника» в 1968 г. Такая же причиталась и за первенство страны среди юниоров 1964 г.

Биография человека, написавшего те строки в 1964 г., поражает. Приведу выжимки из нескольких сайтов. Когда началась война, Юрия не взяли в армию как сына «врага народа», расстрелянного в 1937-м. Он был привлечен оккупационными властями к работе переводчиком в гестапо. Позже с занятой территории немцы отправили его на принудительные работы, в угольные шахты на Запад. После освобождения Бельгии союзниками Сахаров вступил в армию США и с оружием в руках дошел до Эльбы, откуда вернулся на Украину. Был награжден американским орденом Пурпурного сердца.

Весной 1951 года в полуфинале чемпионата СССР во Львове Сахаров взял чистое первое место и выполнил норматив мастера спорта. Но звание он не получил. Последовали донос, арест, обвинение. В конце концов, ему дали 25 лет – за то, что в течение нескольких месяцев провоевал против немцев в армии США. В 1955-м Юрий Николаевич отказался от предложенной амнистии, настаивая на реабилитации, последовавшей в 1956 г.

В 1968 г., на излете оттепели, Юрию Николаевичу позволили выехать на международный турнир в Болгарии, где Сахаров победил и завоевал балл международного мастера. Но далее до конца жизни украинец оставался «невыездным» – сказывался шлейф ареста и обвинения…В 1981 г. у железнодорожной станции близ Киева был найден окровавленный, совершенно растерзанный труп Сахарова.

В 1965 г. мы играли в полуфинале страны в Омске, где Сахаров разделил 1-е место. Когда после этого его пригласили выступить на местном телевидении, Сахаров поставил условием разговор по-украински. К слову, он терпеть не мог летать, но поезда от Омска до Москвы шли трое суток, и он скрепя сердце решил лететь до столицы, а дальше ехать ночным экспрессом. Из-за нелетной погоды самолет сел в Киеве. Наутро к нему пришел Гуфельд, и Сахаров с восторгом рассказал, как он сэкономил на билете. «Не будь фраером!» Эдик потащил его в Борисполь и начал там шуметь: «Безобразие! Вместо Москвы я оказался в Киеве» – «Пожалуйста, проходите на посадку» – «Нет, я поеду поездом». Ему еще вернули стоимость пролета.

Сразу после турнира был сбор сильнейших юношей в Майори (Юрмала). Там я увидел 15-летнего Юру Балашова, который, фанатично следуя указаниям Ботвинника, засекал расстояние и время прогулок по пляжу. Занятий практически не было, а сбором руководили директор Ростовского клуба А. А. Богатин и В. Н. Юрков. Вечером на скамейках перед старым зданием гостиницы, в которой обитал также Московский симфонический оркестр, ежедневно пару часов шли разговоры «ни о чем». Я был поражен, когда Арон Абрамович слово за слово опознал кузена – скрипача, связь с которым потерялась со времен войны!

Вскоре предстоял сбор команды ЦДСА, полуфинал и финал командного первенства страны среди обществ. Команда без лидеров собралась на армейской турбазе Кудепста на полпути из Адлера в Сочи. Тон задавал Гуфельд, который страстно жаждал похудеть и заставлял всех до изнеможения гонять мяч, но потом наедался как барбос. Через пару лет он понял тщетность своих попыток и только мерил время – 20 кг назад, 30 кг и т. д.

Во время сбора я посетил турнир претенденток в Сухуми, где Болеславский помогал Кире Зворыкиной (1919–2014). Мое знакомство с Кирой Алексеевной началось в 1960 году, когда 15-летним юнцом я попал в сборную команду Белоруссии, но ее лучшие результаты, включая матч на первенство мира, были уже позади. Супружеская чета Зворыкиной и Суэтина, приглашенная в Минск чуть позже Исаака Ефремовича, получила жилье на площади Победы. Когда я познакомился с ними поближе, они были в разводе, но воспитывали совместно Сашу, подававшего большие надежды в плавании. Последние годы Кира Алексеевна жила в Москве с семьей сына, ставшего известным ученым.

У Киры Алексеевны был поистине чемпионский характер. Она с завидным упорством зацикливалась на себе. Многолетняя журналистская деятельность, постоянные занятия спортом, даже ее отношения с окружающими лишь подтверждают это. Очень едкое остроумие, однако, заканчивалось на своей персоне.

Мне приходилось бывать ее тренером, и я не переставал удивляться, с какой жадностью Зворыкина постигала новые знания, причем на другой день могла повторять то же самое вновь и вновь, ибо память сдавала. Она всегда была готова играть в мужских чемпионатах республики с мастерами. Лучший результат был в чемпионате 1961 г., где Кира Алексеевна выиграла у Гольденова, Сокольского и Шагаловича, а ничьи сделала с Багировым и Ройзманом.

Иногда в голову Зворыкиной приходили оригинальные решения. Однажды в очередной партии я избрал незнакомую для нее систему староиндийской защиты. Она подумала 40 минут и перешла к защите Грюнфельда. Я не уверен, что любой гроссмейстер сообразил бы, как это сделать.

Когда международный арбитр Зворыкина согласилась быть главным судьей 42-го женского чемпионата СССР (Таллинн, 1982 г.), она не представляла, что окажется в эпицентре крупного скандала. Супружескую пару Бориса Гулько и Анну Ахшарумову долго не выпускали в эмиграцию. На чемпионат страны был командирован человек из КГБ, чтобы «опекать» Аню. В решающей партии Нана Иоселиани просрочила время во встрече с ней. Эта победа делала Ахшарумову чемпионкой СССР. Чекист позвонил в Москву. Началось «выкручивание рук» Зворыкиной. Только главный судья мог принять решение продолжать партию. В этот трудный момент Кира настояла, чтобы ей сообщили об оформленном решении Федерации шахмат СССР.

Больше половины участниц подала протест главному судье. Зворыкина потом рассказывала, с каким трудом она уговаривала шахматисток отозвать свои подписи, ибо хорошо представляла, чем это грозит им. Зато через пару часов на требование чекиста ознакомить его с заявлением, она с улыбкой спросила: «Какое заявление?». Я думаю, она не перешла Рубикон порядочности, который каждый для себя устанавливает сам. Известно, что многие советские чемпионы опускали свою планку ниже и ниже. На мой взгляд, исключение составлял только Борис Спасский.

Вернёмся в 1964 г. Потом Кобленц пересказал мне содержание своего письма Малиновскому: «…Ваши слова о подготовке своего, армейского Таля запали мне в душу…» и далее изложил мою ситуацию. Затем это послание было отправлено порученцу Родиона Яковлевича полковнику Комиссарову. Дочь маршала Наталья Родионовна рассказывала: «Папа действительно был хорошим шахматистом и считал, что военному человеку играть в шахматы полезно и даже необходимо. У него была богатейшая шахматная библиотека, книги с автографами Ботвинника и других легендарных шахматистов».

В ЦДСА показали телеграмму Ливенцева, где он пишет, что мне созданы все условия, и просит отменить решение о переводе. На ней – резолюция министра: «Подтвердить приказ». Мне пришлось вновь появиться в своем саперном батальоне и забрать пакет с документами.

Проездом в Минске договорился с друзьями о вечеринке по случаю 7 ноября. Предполагалось вначале посидеть в кругу семьи, а потом встретиться на только что полученной Лёней Бондарем квартире – на бульваре Толбухина, рядом с кинотеатром «Партизан». В квартире была лишь раскладушка, а вместо хозяина его сестра. Я немного запаздывал, однако заметил у подъезда редчайшую по тем временам «Чайку». Зашёл; половина компании была мне незнакома. Лариса представила меня как-то помпезно, не характерно для нее. Батарея бутылок, многих этикеток я раньше никогда не видел. Играют два магнитофона. Танцую с незнакомкой – она оказалась школьницей выпускного класса, недавно переехавшей в Москву. Где там живёт? На Ленинских горах. «Где правительственные особняки?» – «Недалеко, и вообще, папа сказал, чтобы поздно не возвращалась».

Незнакомая часть компании дружно уехала, но одного парня заинтересовала подруга Ларисы, и Арнольд вернулся, а дальше всё встало на свои места. Я разговаривал с Наташей Мазуровой, которая пару недель как переехала в столицу, и папа отпустил ее повидать друзей, предоставив персональный ТУ-134 с сопровождающим. С ней были Наташа и Лена Машеровы, Лена Притыцкая и еще кто-то. Злые языки мне потом говорили, что новый знакомый увивался за другой Наташей, но в конце концов Петр Миронович его выгнал.

По приезду в Ригу я явился к начальнику Дома офицеров подполковнику Орлову. Он предложил на следующий день встретиться у штаба Прибалтийского округа, чтобы представиться руководству. Однако, посмотрев на меня в форме, вздохнув, босс предпочел оставить в машине. В итоге зам. командующего округом подписал разрешение на проживание у родственницы с выплатой денежной компенсации за питание (78 копеек в день). Приписали меня к топографическому отряду, учитывая мои курсы геодезии в техникуме и БПИ. По итогам года как член сборной страны – чемпиона мира среди молодёжи – я получил фотоаппарат с гравировкой: «рядовому Капенгуту от министра обороны».

Безусловно, в сравнении с саперным батальоном на границе это была сказка. Однако появились две проблемы – на что жить и что делать. Помог маэстро – так друзья звали А. Н. Кобленца. Он организовал еженедельные занятия в Рижском институте инженеров гражданской авиации, а также рекомендовал в газету «Советская молодежь» вести шахматный отдел.

Чуть позже я стал постоянным автором рижского журнала «Шахматы», причем забавным способом – обнаружив плагиат! В № 7 (апрель 1965 г.) статья Б. Беленького повторяла фрагмент из брошюры В. Пушкина «Эвристика и кибернетика». Ответственный секретарь А. Домбровскис, руководивший журналом при зицредакторе Тале, испугался шума (который я и не собирался поднимать – просто демонстрировал свою память) и потребовал доказательств. Пришлось мне раздобыть эту книгу, а он, в порядке компенсации, открыл зеленую улицу для материалов «чужака».

Сложнее было с времяпровождением. Конечно, начальник отдела туризма и шахмат отставной подполковник Воробьев не слишком жаловал мой вольный статус, требуя присутствия в Доме офицеров, а в случае выборов даже отправляя в спортроту на голосование (в форме, с ночевкой). Иногда я засиживался в республиканской публичной библиотеке, продолжая копаться в каталогах журнальных переводов.

Слева направо: А. Воробьёв, зам. начальника Дома Офицеров, член сборной Прибалтийского округа Розалия Абрамовна Мещанинова, помогавшая М. Талю создать книгу о матче с М. Ботвинником, А. Капенгут

Совсем по-другому жизнь пошла, когда тетя познакомила с сыном своей приятельницы Мариком Блюмом, и он пригласил меня в молодежную компанию, где смутное отношение к шахматам имел лишь отец Лени Сандлера, который сейчас живет в Австралии. Кстати, на первой вечеринке я обратил на себя внимание, обыграв его вслепую. Часто приходилось встревать в политические споры. Оттепельный (я бы сказал, вегетарианский) период в жизни страны, когда появилось много отсидевших по 58-й статье, и лишь слегка преследовалось инакомыслие, привел к росту национального самосознания, подталкивавшего к эмиграции. В нашей компании постоянно шли дискуссии об этом. Я защищал позицию, сходную со многими высказываниями Ильи Эренбурга, и всегда был в меньшинстве, но меня уважали, поэтому терпели, хотя другие с аналогичными взглядами долго не задерживались.

Ближе других был Вульф Залмансон. Когда я по возвращении в Минск женился, как-то поздним вечером раздался звонок. Вульф пришёл в офицерской форме, и я не сразу узнал его. Поговорили тогда совсем немного. Вскоре по «самолетному делу» его приговорили к десяти годам. Дружил я также с Маргаритой Соломяк, вскоре вышедшей замуж за Арона Шпильберга (позже его арестовали на волне гонений на еврейских активистов).

Марик Блюм c горящими глазами пророка был, можно сказать, неформальным лидером сионистской молодежи. Когда в 1966 г. я вернулся из Швеции, мне рассказали, что его посадили после стычки с милицией на концерте израильской певицы Геулы Гиль. После отсидки его побыстрее выпихнули в Израиль, где он сменил имя на Мордехай Лапид, стал активистом поселенческого движения, и был убит палестинцами из проезжавшей машины в 1993 году. Погиб и его 18-летний сын, трое других детей были ранены. Всего у него их было 15.

Тем не менее позже я жалел, что в этот период жизни недостаточно занимался шахматами, особенно анализом и классическим наследием, несмотря на огромное количество сыгранных партий и громадную практику игры в блиц. Очень не хватало Болеславского с его подходом. Милейший маэстро был прекрасным организатором, превосходным собеседником, но практической помощи оказать не мог.

Вскоре мне пришлось уже в новой команде, ставшей своей на пару лет, отбираться в лично-командном полуфинале чемпионата Вооружённых сил в Вильнюсе. В сборной Прибалтийского округа играли чемпион СССР среди юношей 1960 г. Толя Шмит, будущие гроссмейстеры Лева Гутман и Юзик Петкевич. С некоторым трепетом я познакомился с легендой шахмат Милдой Рудольфовной Лауберте. 12-кратная чемпионка своей страны играла в женских чемпионатах мира еще до войны. Ее муж, гроссмейстер по переписке Лу́цийс Э́ндзелинс, в 1944 г. эмигрировал в Австралию. Когда мы заговорили о нем, я понял, что он ей по-прежнему дорог. Свекор остался крупной фигурой в латышской филологии, академиком и почетным доктором дюжины зарубежных университетов.

В Вильнюсе мы играли в гарнизонном Доме офицеров; бывшем генерал-губернаторском, а ныне – Президентском дворце.

В гостинице «Вильнюс» я жил в одной комнате с главным судьей, капитан-лейтенантом Сергеем Агассиевым. Мы быстро нашли общий язык, и я был зачарован его биографией. Попытаюсь восстановить часть его рассказов. Все было необычно, начиная с национальности Агассиева (ассириец). Он плавал на атомной подлодке, во время 8-месячного похода к берегам Индонезии получил дозу облучения. Стал адъютантом командующего Тихоокеанским флотом. Потом учился на закрытом факультете Военно-политической академии. Впоследствии кто-то говорил, что Агассиев стал военно-морским атташе в Египте.

В судейскую коллегию входили также Леня Верховский и Дора Анчиполовская, которая была первым приятелем, кого я встретил в аэропорту Бен-Гуриона в 1989 г., когда прилетел со сборной СССР на командный чемпионат Европы в Хайфе. С 1967 г. там не было советских самолетов, и до 1989 г. мне трудно было представить себя на Земле обетованной.

Дора много переводила с французского и даже издала «Мемуары одинокой женщины», где писала о своих отношениях с Корчным, Штейном, Авербахом и т.д. В 2008 г. ее убили в Иерусалиме. Леня любил рассказывать анекдоты, помнил очень много всякой всячины, написал кучу книг, но старался «плыть по течению».

Запомнилось, как Женя Рубан менял свои талоны у буфетчиц, запивал булочку кефиром, а на сэкономленные гроши покупал в букинистическом книги Бердяева, Ильина, Шестова и др. В Прибалтике кое-что еще сохранилось из досоветских изданий, да и КГБ был помягче.

К слову, рижский окружной Дом офицеров, в котором мне пришлось околачиваться два года, также занимал одно из лучших зданий города. Оно было построено в стиле «Арт Нуво» в начале ХХ века; до и после Советской власти принадлежало рижскому латышскому обществу. В апреле 1965 г. в «золотом зале» этого здания играли матч претендентов Керес и Спасский, а я, как в какой-то мере хозяин, руководил работой пресс-центра. Большинство публики болело за эстонца, не в последнюю очередь по политическим мотивам, и по окончанию решающей острейшей партии победитель стоял в одиночестве. Заметив это, я тут же подошел к Боре и начал заговаривать ему зубы, чтобы он не обращал внимания на реакцию окружающих.

Летом в Одессе проходили финалы командного и личного чемпионатов Вооружённых сил с разбежкой около 2 недель. Там я познакомился с Милой Цифанской и Мариной Глезер, которые играли на девичьей доске за Сибирский и Белорусский округа. Если вторая быстро поменяла шахматы на программирование (сейчас мы иногда пересекаемся в Чикаго), то Людмила, переехав в Гомель, игру не забросила и принимала активное участие в шахматной жизни республики. В 1978 г. стала чемпионкой БССР, а в 1980 г. в составе команды Белсовета победила в командном первенстве ДСО «Спартак». Вместе с Цифанской мы играли и в Кубке СССР среди обществ в 1982 г. (за «Спартак»), а ещё раньше, в 1968 г., выступали в аналогичном турнире в Риге, только в разных командах. Людмила вышла замуж за постоянного участника белорусских турниров 1970-80-х гг. Борю Марьясина и уехала в Израиль, где стала международным мастером и основным членом сборной на Олимпиадах и чемпионатах Европы.

Участники личных турниров оставались на эти 2 недели в Одессе за счет ЦДСА, что послужило темой для фельетона в «Красной Звезде». Однако, если подсчитать стоимость билетов туда и обратно, да и сборы по подготовке каждого, то получилась бы сумма, на порядок большая, но шума было изрядно.

Чемпионом стал Савон, оторвавшись на 3 очка от второго призера. Его игра производила на меня очень сильное впечатление, даже большее, чем на 39-м чемпионате СССР, который он выиграл (может быть потому, что я сам тогда вкладывался по-черному и не замечал ничего вокруг). Володя погружался в игру настолько, что его почти не оставалось для кипящей вокруг жизни.

Тогда мы в течение восьми лет много времени проводили вместе. Савон не был большим интеллектуалом, его непосредственность иногда вызывала улыбку, но харьковчанин был искренним добрым парнем. Если бы федерация на самом деле заботилась о пополнении большой сборной, то, выделив ему несколько международных турниров, сняла бы с него заботу о титуле, как средстве обеспечить себя. Не сомневаюсь, что в этом случае его талант заиграл бы новыми красками. Смешно сказать, что в 1965 году, набрав в полуфинале +7 и став третьим, он оказался за бортом финала, а в двухступенчатом чемпионате «Буревестника» мой друг Эдик Бухман вышел с +1, Толя Быховский же – вообще с 50%.

Уже после того, как он стал чемпионом СССР в 1971 г., его послали в Чили. Там Савон сыграл в небольшом турнирчике в Ла-Серена, а потом к нему обратился второй человек в компартии Родриго Рохас и попросил бесплатно поездить по глубинке с выступлениями, чтобы поддержать социалистическое правительство Альенде и продемонстрировать солидарность и дружбу советского народа. Володя мотался в тяжелейших условиях по 2-3 сеанса в день, но был искренне горд своей миссией. Я думаю, что никто больше из наших гроссмейстеров не был способен на это.

Наконец я сыграл в полуфинале чемпионата СССР. Четыре предыдущих года у меня были шансы сделать это раньше, но увы…Об одном из победителей – Сахарове – я уже писал, а вот о двух сбоях в профессиональной работе мозга – нет.

Партия с приятелем-соперником Виталием Цешковским – на 19-м ходу могу выиграть качество, но у черных есть компенсация, оценивая ее, истратил много времени. Решил поискать что-то еще, не нравится. Время поджимает, думаю, что надо вернуться к первоначальному замыслу и… не могу его вспомнить. В цейтноте упустил выигрыш, прошел через проигрыш, спустился в зал, и болельщик спрашивает, почему я так долго думал и не взял. Только после этого вспомнил вариант. Безусловно, провал в памяти, но интуиция не подвела – инициатива черных в этом случае была опасна.

Еще один прокол случился во встрече с Бухути Гургенидзе. Воюя против староиндийского клина, я разменял тяжелые фигуры по вертикалям «b» и «f» и забрал пешку на а7 с технически выигранной позицией. Собираюсь вернуть коня на b5 и, с рукой в воздухе, замечаю, что зеваю в два хода фигуру. Нормальная реакция – поставь назад и отдышись, есть и другое поле. Но в голове мелькают обрывки мыслей – что я делаю? Ведь можно свихнуться! И как противовес – а что тебе эта фигура, эта партия, этот турнир, эти шахматы! И я опускаю коня на отравленное поле. Стоит сказать, что после секундного затмения я сумел без фигуры при доигрывании сделать ничью. Может, это последствия армейского сотрясения? Слабым утешением был приз за самую красивую партию турнира против Баранова.

Другой победитель этого полуфинала – Эдик Гуфельд – завел разговор о поездке его тренером на чемпионат страны. Конечно, я знал, что ни на одно его слово нельзя положиться, но побывать на таком сильном турнире хотелось. Однако действительность превзошла ожидания. В Дом офицеров пришла бумага из ЦДСА: «…командировать в Таллинн… с постановкой на питание и размещением в одной из воинских частей города».

Идея сменить махонькую комнатушку тети на казарму меня не прельщала, к тому же компенсацию за еду уже получил. Вообще, начальник Дома офицеров неплохо относился к протеже министра и подписывал без разговоров бесконечные командировки в Минск, когда в календаре открывалось очередное окно. Я наловчился, как основание, использовать директиву министерства обороны по всем спортивным мероприятиям года – отыскать в здоровом томе нужную строчку тяжело даже для компетентного человека. В итоге он подписал обоснование: «Для просмотра партий чемпионата СССР».

Когда я разместился в той же гостинице, что и участники, Гуфельд встревожился, и я объяснил свой статус. Он начал мямлить, что вот-вот оформит нормальные условия, но хотя верить ему было бы наивно, я начал работу. Да и его подготовка к партии выглядела как анекдот. Играя белыми с Кересом, после 1.е4 е5 он, в мандраже, не знал, как сделать ничью! Присутствовавший при этом цирке Леня Штейн, вдоволь подтрунивавший над ним, предлагал один за другим способы добиться искомого результата. Однако за доской Эдик преобразился и даже пожертвовал Паулю Петровичу пешку в дебюте!

В итоге через неделю он решил сохранить хорошую мину при плохой игре, и, чтобы не пришлось компенсировать расходы за свой счет, заявил, что он отказывается от моей помощи. Зная, с кем имею дело, подозвал Володю Савона как свидетеля его слов. Пока оставались деньги, помогал Гене Кузьмину, потом вернулся домой.

После очередного чемпионата Латвии, утешая Толика Шмита, неудовлетворенного своим выступлением, я сказал, что он, как и в прошлом году, разделил 3-4-е места, на что тот отпарировал: «Только тогда впереди были Таль и Гипслис, а сейчас Айвар и ты». О нравах в республике в то время можно судить по закрытию, когда второму призеру ничего не досталось. Случайно Толик проболтался, что ему дали 15 руб. Я не выдержал и поинтересовался у директора Солманиса. Думаете, он извинился? «Откуда я знаю? Сколько он Вам назвал?» В итоге мне выписали на 5 руб. больше, чем Шмиту.

В турнире мне удалось применить подготовленную дома оригинальную идею в славянской защите на 7-м ходу – это была моя первая новинка, напечатанная в «Информаторе» 1/374. За последующие полвека вариант многократно испытывался на гроссмейстерском уровне, но так и остался анонимным. В целом, я думаю, что число моих новшеств за это время приближается к тысяче, а количество комментированных партий зашкаливает за нее.

Ставший чемпионом Айвар был представителем титульной национальности, что давало ему определенные преимущества. Несмотря на то, что он был членом КПСС, однажды он сказал мне в переполненном «золотом зале» Дома офицеров: «Здесь тебе Латвия, а не Советский Союз!»

Чемпионат ВС обернулся для меня кошмаром – в середине турнира меня отправили в Минск к отцу, но не предупредили, что папа уже умер. Панихида была в школе, которой он руководил с нуля более 10 лет. Когда-то в детстве я приходил в учительскую и часто играл в шахматы с преподавателем математики, Героем Советского Союза Владимиром Алексеевичем Парахневичем. Когда отец схватил очередной инфаркт, тот возглавил школу. С сочувствием он сказал: «Жалко старика». Я напомнил, что папе было всего 54 года. Вернувшись в Вильнюс, я слег на нервной почве; ребята навещали меня и расписывали ничьи. Только Виктор Желяндинов хотел меня обыграть, но не сумел.

Сразу по возвращении из Швеции Эдик Бухман и я, не заезжая домой, отправились на полуфинал СССР в Краснодар. Играл я там, увы, очень легкомысленно. В итоге, как и в прошлом году, не хватило до выхода 1,5 очка из 17; это очень много. Забавный эпизод – на рынке, увидев меня в сверхмодной нейлоновой рубашке, какой-то темпераментный кавказец кричит: «Продай, 10 рублей даю». Пришлось ему объяснить, что у нее госцена 25. Он кивнул соседке по прилавку и увязался за мной, по дороге набавляя цену. У дверей гостиницы он говорил уже о 75 руб., и я еле удержался, чтобы не зайти с ним в свою комнату и отдать ее за эти деньги.

Как всегда, очередная партия с Гуфельдом привела к очередному конфликту. В сложной позиции он пожертвовал качество с неясными шансами. Перед ним стояла дилемма – или жертвовать фигуру с потенциальным вечным шахом (однако если я уклоняюсь, у него опасная атака), или его инициатива выдыхается. Задача – спровоцировать на продолжение борьбы после жертвы коня. Как? Вывести меня из себя. Первый этап – предлагает ничью. Я реагирую соответственно – прошу сделать ход, и я обдумаю его предложение, а сам в зале подсаживаюсь к Роме Джинджихашвили и сообщаю ему о предложении Эдика. Следует ход по пути к вечному шаху, я сажусь за доску, а мой партнер встает и с апломбом произносит: «Теперь я на ничью не согласен». Мне стало любопытно, что он сделает? Подписываю бланки и останавливаю часы.

Р. Джинджихашвили и А. Капенгут

Он садится за доску: «А у тебя свидетели есть?» – «В зале Джин видел» – «В зал можешь кого угодно приводить (было сказано порезче). Зови судью, я требую очко из-за остановки часов». Зову главного судью Поволоцкого (из Гродно). Гуфельд заявляет, что он не предлагал ничью, потом, что он предложил полтора хода назад. «Да, поражение», – говорит судья. «Вы сомневаетесь, что он предложил ничью?» – «Нет, но ты не имел права, согласившись на ничью, останавливать часы». Судьи собрались за сценой, начался гвалт. Васюков в цейтноте останавливает время и идет за сцену, требуя прекратить это безобразие. Гипслис мне шепчет: «Если тебе засудят, я потребую то же для Васюкова». Звонят в Москву, те предлагают продолжать партию. Эдик тут малость протрезвел, ведь, устроив этот сыр-бор, сейчас он должен будет жертвовать фигуру и давать вечный шах. «Ладно, ничья», – промямлил он. После этого эпизода в очередном издании кодекса появилась строчка: «Остановка часов из-за недоразумения не влечет за собой никаких последствий».

Надо же было судьбе так распорядиться, что его выход в финал зависел от меня. Если бы мне нужно было сделать ничью, чтобы он не вышел, то вопрос бы не стоял, но проигрывать черными Васюкову не хотелось. Естественно, Гуфельд пришел ко мне, можно с натяжкой сказать, что извинился, и попросил играть с полной отдачей, разработав целую шкалу, начиная с моего проигрыша, до результата, благодаря которому он попадает в финал. При этом оставил мне 25 руб. в счет будущей премии – для солдата это не так уж мало.

У Эдика нервная система не выдерживала перегрузок и он, быстро сыграв вничью, прошептал: «Удваиваю». Партия была отложена в чуть худшей позиции и через несколько часов предстояла защита. Гуфельд уже был пьян в стельку, мешал анализировать, лишь повторял: «Утраиваю». Помог Толя Лейн со свежей головой. Еще 5 часов доигрывания – и протрезвевший Эдик собирает друзей для импровизированного банкета. Наивно полагавший, что он мне должен, я держался рядом. В магазине у кассы наш победитель шарит по карманам и просит меня заплатить: «Ведь я тебе должен намного больше». В итоге мне осталась лишь сдача…

(окончание следует)

© Albert Kapengut 2020

Опубликовано 21.12.2020  20:13

Гарри Каспаров о сериале «Ход королевы» от Netflix

Netflix выпустил новый сериал про шахматиста, который моментально стал популярен в рейтинге стриминговой компании. Называется он «Королевский Гамбит». И хоть шахматы — далеко не самый захватывающий вид спорта для зрителей, наблюдать за тем, как они показаны в этом фильме — одно удовольствие. А консультировал сериал 13-й чемпион мира по шахматам Гарри Каспаров. У которого Михали Козырев выяснил, как все это и произошло.

“Режиссёр и сценарист Скотт Франк обратился ко мне с предложением проконсультировать. Мы встретились, довольно подробно поговорили, я посмотрел сценарий. Речь об американской девочке, сироте из штата Кентукки. Действие происходит в 1950-1960 годы. Это такой вариант “Фишера в юбке”. Книга, кстати, 1983 года.

Я хотел, чтобы партии, которые разыгрывались, с одной стороны соответствовали книге, с другой – были профессиональными. За их качество я отвечаю. В целом партии, которые героиня играла с ведущими шахматистами, включая советского чемпиона мира, которому она сначала проигрывает в Мексике и Париже, а потом выигрывает в Москве, соответствуют самым высоким стандартам.

Для финальной битвы главной героини Бет Хармон с советским чемпионом мира Василием Борговым были отобраны примерно семь партий-кандидатов. Из них я остановился на партии Иванчук – Вольф (1993). До 36-го хода вымышленные шахматисты повторяли решения настоящих, а затем…

Иванчук сыграл неудачно, я применил усиление и дальше уже практически полностью следовал идеям книги. Важно, что мы сохранили в сценарии основную идею: сложная партия, Боргов пытается чёрными играть на победу, идёт на стратегический риск, в какой-то момент риск оправдывается, партия откладывается в очень сложном положении…”

Позиция, в которой советский гроссмейстер записал отложенный ход, на самом деле возникла после 36-го хода, а не 40-го, как полагается. “Пришлось пойти на это. Не так просто отыскать партию в ферзевом гамбите, где к 40-му ходу сохранилось бы реальное напряжение!”

Кроме того, я постарался максимально полно осветить атмосферу шахматных турниров, особенно что касалось Москвы и того финального турнира, который состоялся в Москве. Чтобы у людей возникло ощущение, что они смотрят на настоящее шахматное соревнование. И то, что сериал стал первым в мире, мне кажется, есть результат того, что он действительно отражает суть шахматного конфликта”.

Опубликовано 16.11.2020  19:13

К юбилею Абрама Моделя (1895-1976)

ЗАВТРА БЫЛА ВОЙНА

Фото М. Волковыского (А. Модель – справа)

В день рождения Абрама Яковлевича Моделя (23.10.1895 – 16.02.1976) хочется вспомнить добрым словом этого замечательного человека и Мастера. Призер чемпионата СССР 1927 года и чемпион Ленинграда 1944 года был не только великолепным игроком, но и мастером художественного слова, выраженного в многочисленных эпиграммах, юморесках, посвящениях.

О событиях, связанных с прекращением игры в полуфиналах чемпионата СССР 1941 года в Ростове-на-Дону, Абрам Яковлевич, руководивший делегацией шахматистов Ленинграда на этом соревновании, писал сам в статье «Годы блокады». Добавлю, что делегация включала в себя шестнадцать человек, среди них – четырнадцать игроков!

Разбирая архив Моделя, я наткнулся на его стихотворные зарисовки положения участников всех четырех групп полуфиналов, сделанные после пяти туров. Последний тур, который успели сыграть участники, был шестой, состоявшийся 22 июня (а не девятый, как указано в некоторых воспоминаниях). Поэтому можно быть уверенными в том, что стихи написаны накануне, 21 июня 1941 года. Для наглядности привожу таблицы соревнования.

Кроме строк, посвященных полуфиналам 1941 года, предлагаю вниманию читателей еще три произведения Абрама Яковлевича. Добавлю, что все стихи в архиве Моделя написаны от руки и не датированы. Поэтому предстоит выяснить, публиковались они ранее или нет.

А. Я. МОДЕЛЬ

ПОСЛЕ ПЯТИ ТУРОВ

(Полуфинал чемпионата СССР, Ростов-на-Дону, 1941 г.)

Группа 1

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
1 В. Силич * 1 1/2 1 0
2 М. Стольберг 0 * 1 1 0
3 Л. Кайев 1/2 0 * 1/2 1/2 1/2
4 В. Панов 0 1/2 * 1 1 1 1
5 Д. Ровнер 1 0 0 * 0 1 1/2 1/2
6 В. Алаторцев * 1 0 1 1 1
7 Й. Тюрн 0 * 1 0 0 0
8 Д. Гречкин 1 1 0 * 1/2 0
9 В. Рагозин 0 0 0 1 1/2 *
10 Г. Шнейдеман 1/2 0 1/2 0 1 1 *
11 А. Ильин-Женевский 1 1/2 0 1/2 0 1 *

Всех впереди в бою суровом

Два знаменитых москвича.

Крушат Алаторцев с Пановым

Своих противников с плеча.

Свой фланг расстроив королевский,

Пал многоопытный Женевский.

Избрав борьбы неверный план,

Погиб бедняжка Шнейдеман.

В сражении яростном и бурном

Избиты Стольберг вместе с Тюрном.

И Кайев здорово помят,

И три нуля поймал подряд

Рагозин Вячеслав Васильич.

Лишь ровный Ровнер, сильный Силич

Еще спокойствие хранят

И так же, как и мастер Гречкин,

Мечтают о втором местечке.

Группа 2

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
1 Е. Кузьминых * 1/2 1 1 1/2 1/2
2 С. Белавенец 1/2 * 0 1/2 1 1/2
3 Д. Бронштейн 0 1 * 1 1 1/2 1/2
4 Н. Головко 0 1/2 0 * 1/2 1/2 1/2
5 А. Кобленц 1/2 0 * 0 1/2 0 0
6 В. Микенас 1/2 0 * 1 0 1/2 1
7 Ф. Дуз-Хотимирский 0 * 0 1/2 1 1/2
8 Н. Копаев 1 1 1 * 1/2
9 Г. Лисицын 1/2 1/2 1/2 1/2 1/2 *
10 С. Абрамян 1/2 1/2 1 0 *
11 В. Чеховер 1/2 1/2 1/2 1 0 1/2 *

Упорно, твердо наступая,

Громят противников своих

Отважный чемпион Копаев

И осторожный Кузьминых.

Являют доблести пример

И Абрамян, и Чеховер,

Хоть пятый тур их буйный пыл

Довольно резко охладил.

Забыв, как выглядит очко,

Белавенец и Головко

Мечтают, максимум, о «норме».

Микенас, видимо, не в форме,

И ни единой единицы

Не может вытянуть Лисицын.

А вот Бронштейн – опасен мальчик,

Но после первых двух ничьих,

Шалун уж отморозил пальчик

И основательно притих.

В финальном первенстве Союза

(Уже нетрудно угадать)

Увы, ни Кобленца, ни Дуза

Нам не придется увидать…

Группа 3

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
1 А. Чистяков * 0 1 1/2 0 0 1/2
2 В. Макогонов 1 * 0 1 1 1/2
3 Э. Герстенфельд 0 1 * 0 0
4 И. Кан 1/2 0 * 1 1/2 1/2
5 А. Хавин 1 0 * 1/2 0 0 1/2
6 В. Петров 1 * 1/2 1/2 1 1/2 1/2
7 В. Кириллов 1/2 1/2 * 0 1/2 1/2 1
8 А. Сокольский 1/2 1/2 1 * 0 0
9 Б. Гольденов 0 1 0 1/2 1 *
10 А. Толуш 1 1/2 1 1/2 1/2 1 *
11 Г. Равинский 1/2 1 1/2 1/2 1/2 0 *

Среди ведущих мастеров

Равинский, Толуш и Петров,

Но догоняют чемпионов

И мастер Кан, и Макогонов.

От них всего на пол-очка

Отстали Гольденов, Сокольский.

Да, путь к финалу очень скользкий!

Победа будет нелегка!

Хоть сорван старт, и бой неравен,

Но тверд Кириллов, весел Хавин,

И ждут уверенно очков

И Герстенфельд, и Чистяков.

Никто надежд не потерял

На попадание в финал,

Вся группа к финишу готова!

И бой, упорней всех боев,

Увидят жители Ростова.

Группа 4

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
1 А. Эбралидзе * 1/2 1/2 1/2 0 0
2 И. Рудаковский 1/2 * 1 1/2
3 В. Васильев 1/2 0 * 1/2 1/2
4 Л. Шамаев 1/2 * 1/2 1 1
5 И. Вистанецкис 1 * 1/2 0 1 1
6 И. Рабинович 1 * 1/2 1/2 1 1/2 0
7 Г. Каспарян 1/2 * 0 1 0 1
8 П. Дубинин 1/2 1/2 1 * 1/2 1
9 Л. Гульдин 1/2 1 0 0 1/2 *
10 Г. Вересов 1/2 0 0 1/2 1 0 *
11 А. Ельцов 1/2 1/2 0 0 1 0 *

Царит спокойствие в турнире,

Не видно партий боевых.

Решили жить партнеры в мире

И выезжают на ничьих.

Учел немедля обстановку

Один Шамаев Леонид,

И как всегда хитро и ловко

Своих соперников громит.

За ним идут боец литовский

И крепкий мастер Рудаковский,

Внушителен Дубинин Петя

(Крупнейший шахматист на свете!),

Илья солидный и маститый,

И Эбралидзе даровитый,

И белорусский ветеран,

И раньше грозный Каспарян,

И тройка молодых бойцов:

Васильев, Гульдин и Ельцов.

Спокойны все. Уже со старта

Играют тихо, без азарта,

И в силу шахматных законов

Предвидеть можно результат:

Примерно восемь чемпионов

Разделят первые места…

***

ГРОССМЕЙСТЕРЫ В ПОЭЗИИ

Пособие для шахматных поэтов

Легко писать про Капабланку,

Сказать, что он подобен танку,

Попутно вспомнить про осанку –

Здесь можно многое сказать…

Сложней рифмуется Ботвинник:

Подходит, правда, «именинник».

Но «финик», «циник» и «полтинник»

По смыслу трудно увязать.

Милее всех поэту Флор:

И «матадор», и «стиль остёр».

И налетел, как «метеор» –

Тут рифмам потеряешь счет.

Труднее сочинять про Файна:

Приходит рифма тут случайно –

Пожалуй, только слово «тайна»

К американцу подойдет.

Трудна фамилия Решевский.

Подходит «гамбит королевский»,

Но невозможно слово «невский»

В стихотворение ввести.

Однако, всех ужасней Керес:

Слаба, конечно, рифма «ересь»,

Но, хоть умри, а кроме «херес»

Созвучий больше не найти.

И, наконец, Алехин, Эйве.

Для стихотворца всех трудней вы.

Какой от вас поэту прок?

Потратив тысячу усилий,

Увы, для ваших двух фамилий

Я рифму подыскать не мог…

***

УЗКАЯ СПЕЦИАЛЬНОСТЬ

Басня

Кое-кому из мастеров посвящаю

Известный шахматный игрок

Лет двадцать изучал

Ладейные концовки,

И в них достиг такой сноровки,

Что в целом мире

Соперников не знал.

Случилось раз играть ему в турнире,

И тут произошел скандал:

Из двадцати очков едва набрал четыре.

Прием противников был ловок:

Не допуская до концовок,

Они бедняжку в лучшем стиле

Лупили в миттельшпиле.

Читатель требует морали.

Ну, что ж, добавим пару слов:

Мы никогда не отрицали

Значенье шахматных концов.

Мы только против тех «ученых» мастеров,

Что за доской кряхтят

В потугах безыдейных,

А выехать хотят

На кончиках ладейных.

ФИНИШ

Обалдев уже с утра

Над игрой и шлифом,

Ходят-бродят мастера,

Как больные тифом.

Все измучены до слез,

Истрепались нервы.

И у всех один вопрос:

Кто же будет первый?

Спорят, спорят – просто жуть!

Только Эйве с Флором

Не захвачены ничуть

Этим важным спором.

На призы поставив крест,

Тихо и смущенно

За последних пару мест

Бьются чемпионы.

Победителей учесть

Нелегко в турнире:

Кандидатов ровно шесть,

А призов четыре.

От волненья в сердце дрожь.

Поглядишь, прикинешь

И никак не разберешь

Этот жуткий финиш.

Не оракул я, но все ж,

Верьте предсказанью:

Побеждает молодежь

В этом состязании.

***

В заключение даю ссылку на статью «Ничуть не спешу повидать Капабланку!», ранее опубликованную на нашем сайте, в которой собраны другие стихи А. Я. Моделя.

Публикация Александра КЕНТЛЕРА (сайт e3e5.com, 2015 г.)

***

Один из наставников

Визит А. Я. Моделя в Минск 92 года назад, осенью 1928 г., видится довольно интересным сюжетом, заслуживающим серьёзного разбора. Модель был не «гастролёром», а своего рода наставником белорусских шахматистов, проторив дорожку более именитым игрокам (в 1930-х годах Беларусь посещали с «мастер-классами» Эмануил Ласкер, Андре Лилиенталь, Сало Флор и другие).

Первенство БССР по шахматам в 1927 г. не разыгрывалось и, видимо, на следующий год шахматно-шашечная секция решила «компенсировать» недополученное белорусскими шахматистами, пригласив к участию мастеров из Ленинграда. Причём не кого-нибудь, а призёров чемпионата Советского Союза Петра Романовского (1-2-е места с Фёдором Богатырчуком) и Абрама Моделя (3-4-е места с Фёдором Дуз-Хотимирским). Оба выступили в Минске вне конкурса, но с разным успехом.

Мне представляется, А. М. отнёсся к приглашению более серьёзно, чем П. Р., который недооценил белорусских шахматистов – среди которых в то время действительно не было мастеров – и проиграл 5 (!) партий, оставшись в середине таблицы. А. Модель же уступил только С. Розенталю – 38-летнему врачу, довольно сильному первокатегорнику, чемпиону БССР 1924 и 1925 гг. Ну, а молодёжи ленинградский преподаватель математики преподнёс хороший урок и вышел в «плюс 6» (9,5 из 13, делёж первых трёх мест с К. Выгодчиковым и В. Силичем). Полные результаты см. здесь.

Минск 1920-х годов формально уже не был провинцией, однако шахматные мастера появлялись у нас редко. Следует вспомнить Фёдора Дуза-Хотимирского, который в 1923-24 гг. жил здесь и принял участие в первом чемпионате республики 1924 г. (2-е место НЕ вне конкурса – мастер считался тогда полноправным минчанином). Так или иначе, Абрам Модель стал одним из первых наставников новой поросли шахматистов, подобно тому, как его земляк Соломон Михоэлс (тоже родившийся в Динабурге-Двинске-Даугавпилсе, но на 5 лет раньше, в марте 1890 г.), приезжавший в Минск в 1923 и 1927 гг., повлиял на новое поколение театральных артистов.

Помимо того, что Абрам Яковлевич, сын Леи-Фрейды Кацевской из Витебска, играл в чемпионате республики, он слал репортажи во всесоюзный журнал «Шахматный листок» (вскоре будет переименован в «Шахматы в СССР»). Примечательно, что мастер успевал следить и за иными событиями «шахматно-шашечного съезда» в Минске – даже за успехами шашистов.

Не знаю, можно ли объяснить «небывалый провал» Романовского в первую голову неблагоприятными условиями, в которых проходили состязания… Пётр Арсеньевич, мастер с дореволюционным стажем, был привычен к трудностям. Например, закончившаяся ровно 100 лет назад Всероссийская шахматная олимпиада в Москве тоже проходила далеко не в идеальной обстановке – а между тем П. Романовский занял тогда в главном турнире 2-е место (11 очков из 15). Может быть, весомее в 1928 г. всё-таки оказалась другая причина, отмеченная обозревателем: «в Белоруссии играют хорошо».

С репортажем А. Моделя из № 20, 1928 «Шахматного листка» познакомился несколько лет назад в Национальной библиотеке Беларуси, куда теперь не так просто выбраться. Благодарю Станислава Суханицкого из братской Украины за то, что он оперативно прислал копию публикации. Я решил поделиться познавательным материалом с читателями belisrael.info.

Вольф Рубинчик, г. Минск

24.10.2020

wrubinchyk[at]gmail.com

Опубликовано 25.10.2020  00:58

Воспоминания о Якове Тепере (II)

(окончание; начало здесь)

Юрий Тепер. Во Львовском политехническом институте приобщение к учёбе в 1946 г. началось с того, что студентов отправили описывать имущество тех, кого должны были выслать за связь с бандеровцами. А перед началом лекций приходил преподаватель и спрашивал: «На каком языке желаете слушать меня: на русском или на украинском?» Большинство студентов составляли местные, кричавшие приезжим: «Вы едите наше сало, наш хлеб – слухайте нашу мову!» Но больше о Львове ничего такого отец не рассказывал. О переводе в Одессу говорил, что там жило много родственников, поэтому легче было подкормиться. Ага, вот ещё интересный случай, рассказанный им: «Иду я по улице Одессы. Слышу, сзади один парень другому говорит: Я вот так же шёл сзади жида, набросился на него и стал душить – чуть до смерти не задушил. И сейчас так сделаю. Принял я боксёрскую стойку, он наброситься не успел. Встали мы друг против друга (точнее, враг против врага), я выбрал момент и ударил его ногой в колено, он упал. Тогда я сказал его дружку: Забирай его домой».

Вольф Рубинчик. Да, умел Яков Тепер за себя постоять… Перейдём к «еврейскому вопросу».

Ю. Т. По взглядам отец был, скорее всего, интернационалистом, еврейство своё не подчёркивал, но и не скрывал его. Говорил, что после войны многие при изучении иностранного языка не хотели учить немецкий, переходили на английский. Он же принципиально в институте изучал немецкий, чтобы иметь возможность понимать идиш. К сионистам особой симпатии не питал, но людей, решивших уехать в Израиль, никогда не осуждал. Мне не раз приходилось слушать его разговоры с людьми, настроенными на выезд. Его взгляды были скорее оборонительными, чем наступательными. Он говорил, что в Союзе у него прочное экономическое положение, его ценят на работе, что он привык к этому образу жизни. Считал, что уезжающим будет очень трудно выучить новый язык, устроиться на хорошую работу, привыкнуть к климату и т. д. Судя по книге Григория Свирского «Прорыв» о выходцах из СССР в Израиле 1970-х гг., папа не во всём ошибался. Наивным человеком он не был, об антисемитизме знал, хотя сам не так уж часто с ним сталкивался.

Помню один разговор. После очередного сионистского конгресса в защиту советских евреев их просили на работе подписать заявление, что они не нуждаются в защите со стороны сионистов. Папа спорить не стал, но дома сказал: «Эти конгрессы вынуждают власти сдерживать свой произвол, ведь антисемитизма у этой братии хватает».

Я уже упоминал, что в конце 80-х посещал разные политические клубы. Однажды там рассказали о свободной обстановке на московском Арбате. Поделился этим рассказом дома, и реакция отца стала для меня неожиданной: «Нечему радоваться. Все действия ваших неформалов разрушают твёрдую власть, а без неё всегда найдутся желающие бить жидов, как это было в революцию 1905 г. или в гражданскую войну. Ты сам хорошо знаешь историю, подумай об этом». Мне было трудно ему возразить.

Об антисемитизме он рассуждал так: «Есть антисемиты вроде Гитлера, с ними о чём-то говорить бесполезно. Основная же масса людей относится к евреям, как и к другим нациям, в зависимости от личного опыта. Если еврей им сделал что-то хорошее – значит, они евреев любят и уважают, а если видят непорядочные действия евреев, то становятся антисемитами. На других евреев мы постоянно влиять не можем, значит, надо самим вести себя достойно, и тогда к тебе будут относиться аналогично». С этим тоже трудно спорить.

Ввиду ситуации 1990-х папа стал относиться к идее выезда из страны более лояльно. Когда я ходил на курсы иврита в Израильский центр, он это поощрял. Расспрашивал, что мы учим, что за люди туда ходят, о чём говорят.

Ещё интересный момент. У нас, как и в других еврейских семьях, часто во время праздничных встреч обсуждалась «еврейская тема» в разных её аспектах. Однажды папа сказал: «И не надоело вам всё время говорить об одном и том же. Вот русские за столом и анекдот расскажут, и песню споют. У нас же всё время одна тема: “ехать – не ехать”». Я был с ним полностью согласен.

В. Р. Вернёмся к биографии. Как он отзывался о Дальнем Востоке?

Ю. Т. Папа написал о нём песню, я помню три куплета из четырёх. Позже, в перестроечные годы, он сам назвал её «псевдопатриотической».

I

Всего в полуверсте от края света,

Где бьёт волнами Тихий океан,

В наряды богатейшие одетый

Раскинулся восточный великан.

Припев:

Всё будет, придём к коммунизму,

И коль не ищем полегче дорог,

То едем на край своей отчизны,

Мы едем на Дальний Восток.

II

Работать едем мы на благо мира,

Чтобы расцвёл Приморский край, как сад,

Чтоб жить советским людям лучше было,

Чтоб шли у них дела всегда на лад.

Припев

III

Нас Родина 15 лет учила,

На горку знаний дружно все взошли,

Мы, инженеры, молодая сила

Великой советской земли.

Припев

В четвёртом куплете был призыв к будущим выпускникам вузов ехать на Дальний Восток. По-моему, не хуже всего того, что тогда печаталось-исполнялось.

В. Р. Но и не лучше. Хотя похоже, что это писалось искренне… Ведь многие евреи (не только инженеры) действительно в своё время стремились на Дальний Восток, например, в Еврейскую автономную область.

Cправка из дальневосточного города Спасска

Ю. Т. Привёл куплеты не для того, чтобы обсуждать песню, а чтобы передать отношение отца к жизни и работе в тот период. Его характеризует и тот факт, что он сумел в 1954 г. организовать индустриальный техникум в Спасске-Дальнем, был там директором.

Яков Тепер в Cпасске, лето 1954 г.; там же у школы цементного завода, 1955 г.

В. Р. В партию ему вступать не предлагали?

Ю. Т. Тут неясно. Вроде бы он подавал заявление, но у него нашли какие-то финансовые нарушения, и дело отложили, а повторно он не обращался. Дальше был путь в Минск через Бельцы, перед этим – встреча с моей мамой. Они поженились в 1956-м, я родился в 1958-м.

Минск, 1959 г. Ю. Тепер (посерёдке) с мамой Евгенией и папой Яковом. Сверху – двоюродный брат Миша

В. Р. Каким он был отцом?

Ю. Т. Очень хорошим. Постоянно интересовался моими школьными делами, причём не только отметками, но и тем, чему я научился, как отношения в классе и т. д. Никогда не любил тратить время зря. Помню, мы идём по улице, проходим мимо какого-нибудь промышленного объекта, трансформаторной будки – он тут же начинает рассказывать мне, что там происходит, какая от этого польза. Учил меня различным способам устного счёта (умножения двузначных чисел на двузначные или даже трёхзначные). Часто говорили об исторических событиях или о вопросах текущей политики, о шахматных новостях.

В. Р. О шахматах давно пора погутарить!

Ю. Т. Где и как папа научился шахматам, не знаю: он не говорил, я не спрашивал. Возможно, это было уже в Бельцах после войны. Знаю точно, что там он был среди сильнейших шахматистов города. Возможно, играл на республиканских соревнованиях. Вспоминал, что знал будущих мастеров Шломо Гитермана (его в шутку называли Гитлерманом) и Виталия Тарасова. Особого внимания папа шахматам никогда не уделял, но его тогдашний второй разряд котировался достаточно высоко.

Более всего он любил играть в шахматы во время отпуска, часто на пляже. Меня он до 4-го класса не учил, хотя правила я знал. В 4-м классе у нас многие записались в шахматный кружок при Доме офицеров, который вёл В. Г. Мисник. Вскоре в классе был организован турнир, я сыграл там плохо. Когда папа увидел, что меня это задело, он стал учить меня шахматам. Сперва научил, как ставить элементарные маты (двумя ладьями, ферзём и королём, ладьёй и королём), потом показал простейшие ловушки («детский мат», «неправильное начало» 1.е4 е5 2.Кf3 f6, русская партия 1.е4 е5 2.Кf3 Кf6 3.К:е5 К:е4 4.Фе2 Кf6 5.Кс6+ и аналогично за чёрных). Потом мы просто играли, иногда смотрели книжки Я. Рохлина и Г. Лисицына. Уже два месяца спустя я мог играть на равных с сильнейшими шахматистами класса.

В. Р. Хорошо всё помнить…

Ю. Т. На том стоим. Добавлю, что аналитические способности у папы были на высоком уровне. Первую партию матча Спасский – Фишер 1972 года помнишь?

В. Р. Где Фишер «схавал» пешку на h2 и проиграл?

Ю. Т. Именно. Когда передали отложенную позицию, мы с папой её анализировали прямо на пляже Рижского взморья. По радио звучал анализ Льва Полугаевского, но мы его не слышали. Позже папа рассказал коллеге о нашем анализе, а тот радио слушал и удивился совпадению в оценках (речь шла об опасности пата, но при этом была возможность его избежать).

Папа критически относился к моему стремлению изучать теорию, доказывал, что надо учиться мыслить самостоятельно. Понимание такой необходимости пришло с опытом, но сейчас без теории тяжело.

В. Р. Ты упоминал о поэтическом творчестве. Много ли стихов написал отец?

Ю. Т. Немало… Чтоб ты не думал, что у него только такие «высокопатриотические» вещи, как о Дальнем Востоке, приведу его опус к годовщине Октября. Эту песенку он спел на работе:

Там у них мильоны безработных,

Куда их девать, правительство не знает.

Нам бы их на стройки, на разные работы,

А завтра скажем: «Снова не хватает».

Там у них дома стоят пустые,

Как их заселить, правительство не знает.

Мы бы их быстро заселили,

А завтра скажем: «Снова не хватает».

Там они всё мясо погноили,

Куда его девать, правительство не знает.

Мы бы этим мясом быстро закусили,

А завтра скажем: «Снова не хватает».

Больше не помню. Вряд ли подобные стихи о «превосходстве» социализма понравились бы руководящим товарищам.

У Евгения Евтушенко есть стихотворение «Страна, где всего не хватает». Его мы с папой слушали по телевизору, и он сказал: «Евтушенко – хитрец. Это стихотворение подойдёт всем: и патриотам, и диссидентам». Возможно, папа вспомнил его, когда писал своё.

Я. Тепер на работе

В. Р. Насчёт работы. Твой отец когда-нибудь брал её на дом?

Ю. Т. Никогда. Он считал, что работать надо на работе, а дома отдыхать, заниматься своими делами. Он был руководителем группы, давал идеи, а его исполнители оформляли это в чертежах. Сам он чертил не очень хорошо, зато умел определять слабые места в существующей ситуации, понимал, как их исправить…

В. Р. А как любил отдыхать?

Ю. Т. Домоседом он не был. Очень любил выезды на природу, в т. ч. коллективные, работы на земле. С удовольствием ездил помогать людям на дачи, не отказывался от «шефских» сельхозработ в колхозе. Часто устраивал на работе поездки в разные города на экскурсии (иногда под видом поездок на проектируемые объекты). Почти каждый год мы семьёй выезжали на море.

На отдыхе

Ещё любил гулять в парке возле озера (и помню, мы с ним катались на лодке). В дождливую погоду читал книги, смотрел телевизор. Короче говоря, был разносторонним человеком. Часто помогал мне в учёбе, любил решать математические задачи. Вообще любил узнавать что-то новое. Когда мы выписывали «Moscow News», отец просил меня переводить статьи или рассказывать, что я там интересного прочёл. Не могу его представить сидящим без дела, скучающим.

В. Р. С какими людьми общался твой папа?

Ю. Т. Мог свободно общаться с разными людьми – и с утончёнными интеллектуалами, и с обычными работягами – на разные темы. Помню, он рассказывал, что в Паланге на пляже нашёл переводчика с японского и много разговаривал с ним, расспрашивая о тонкостях языка, о переводах географических названий. Мог свободно высказываться о политике, науке и технике, экономике, спорте, шахматах… Мне было интересно его слушать. Я старался учиться разносторонности у папы, но не всегда получалось.

Авторские свидетельства Я. Тепера

И чтобы закончить. В 2006 г. я судил шахматный турнир в Стайках с участием папиной организации «Белнипиэнергопром». К тому времени он 9 лет как умер. Когда сослуживцы папы узнали, что я его сын, все подходили и вспоминали отца, говорили, что помнят его, желали мне идти его путём.

В. Р. Но ты ведь во многом от него отличаешься?

Ю. Т. Однажды мы ездили куда-то с его коллегами (кажется, за грибами). Кто-то спросил его: «Яков Иосифович, почему Вы такой весёлый, энергичный, а сын у Вас совсем не такой?» Он ничего не ответил. Каждый человек имеет свою судьбу. А о хороших людях надо помнить.

В. Р. Согласен, спасибо за беседу.

Опубликовано 24.08.2020  23:23

Ян Топоровский. ВЕЛИКИЙ НЕМОЙ

Природа одарила Бориса Верлинского талантом игры в шахматы. Но отняла речь. Та же природа наградила его даром чревовещания, но в то же время сделала глухим. Утробным, потусторонним голосом он разговаривал с людьми. А когда те отвечали – догадывался о сказанном, читая по губам.

Природа вознесла его над многими – он завоевал титул чемпиона СССР по шахматам. С другой стороны – превратила его в приживалу в доме одесского промышленника Иосифа Фудима, который был в числе организаторов перевозки праха отца сионизма Льва Пинскера в Эрец-Исраэль в 1934 году.

В шахматных баталиях, которые провел гроссмейстер Борис Верлинский, есть две удивительные партии. Первая была им сыграна в 1925 году с чемпионом мира Капабланкой. Вторая – с советскими властями.

И ту, и другую он выиграл блестяще.

Приживала из Бахмута

Я знаю об этом от сына Иосифа Фудима – Давида, которому по наследству от отца перешли дружеские отношения с чемпионом СССР Борисом Марковичем Верлинским. Для Давида Борис Маркович был вначале дядей Борей, а потом – просто Борей.

В те далекие годы (господи, мы опять говорим о начале ХХ века!) Борис Маркович жил в Одессе. Но сам он родом из Бахмута – небольшого украинского городка. Нельзя сказать, что будущий чемпион СССР Борис Верлинский и семья Фудим были дружны и неразлучны. Просто Иосиф Фудим – один из владельцев лакокрасочного завода в Одессе – увлекался шахматами. И эта игра – единственное, что связывало этих столь разных людей.

Верлинский был выдающимся шахматистом-самородком. И лучшего партнера, чем он, во всей Одессе нельзя было сыскать. Тем более, что Верлинский давал Иосифу Фудиму фору – ладью. (При этом надо учитывать, что Иосиф Фудим и Борис Верлинский играли на деньги.)

А вообще-то этот шахматный «и бытовой альянс» начался еще до Первой мировой войны – где-то в 1912–1913 годах. В то время Иосиф Фудим вращался в кругу сионистов. Он был приближен к Жаботинскому, Усышкину и другим легендарным сегодня личностям. И вот тогда кто-то из евреев обратил внимание Фудима на молодого провинциала, очень способного шахматиста, приехавшего в Одессу и не имевшего в этом городе ни кола, ни двора, ни знакомых, ни родственников, ни друзей, ни просто покровителей, которые могли бы помочь молодому парню пробиться.

Может, сама жизнь свела этих людей, а может, сам Иосиф Фудим решил, что молодого человека нужно поддержать, или, говоря простым языком, взять на себя его материальные проблемы. Тем более, что в те годы Иосиф Фудим имел для этого финансовые возможности.

Надо сказать, что не всем любителям шахмат было приятно общаться с молодым Верлинским. Дело в том, что этот еврей был от рождения глухонемым и потому не получил никакого образования. Он не окончил даже первого класса школы. Правда, к моменту переезда в Одессу какие-то слова он все-таки научился выговаривать. Но его речь была невнятной, ибо не слова, а утробные звуки доносились из его нутра. Он говорил, как чревовещатель. Собеседника же понимал по движению губ. И хотя был глухим, то, что говорили ему, – пусть не на сто, но на пять процентов – воспринимал правильно.

Давид Фудим вспоминал, что, когда после Великой Отечественной войны он вернулся с фронта в Москву, добрые встречи с чемпионом СССР продолжались, как и до войны. Борис Маркович по-прежнему ходил на обеды к семейству Фудим, хотя из всей огромной семьи остались в живых только Давид и сестра его отца – тетя Юдифь. Она была хлебосольным человеком. В те годы это давалось нелегко. Об этом семействе и источниках хлебосольства Юдифи писал в эпиграмме известный советский литературовед Лев Рудольфович Коган:

Когда-то в древности Юдифь

Главу отсекла Олоферну

И, поступив весьма примерно,

Пленительный создала миф.

А ныне времена зловещи:

Коммунистический пожар!

И старо-фудимские вещи

Юдифь относит на базар…

Жизнь, параллельная шахматам

Частенько Верлинский стоял у ворот, поджидая возвращавшегося из института Давида (тетка Юдифь гроссмейстера Верлинского, чемпиона СССР и Москвы, не очень-то жаловала, хотя обедами кормила исправно). Разговор (если это можно назвать разговором!) между чемпионом СССР и студентом Давидом (Додиком) всегда начинался примерно так:

«До-дык, – чревовещал Верлинский, – что-та-ко-э-мэ-дэ-ры-ны-за-цыя?!» Потом он заглядывал в бумажку, в которой было записано очередное неизвестное ему слово, вычитанное за время ожидания в газете, висевшей на стенде у дома: «До-дык, что-та-коэ-про-ты-ту-ция?».

И так все годы. Он не знал значения многих – даже простых – слов. Он был ограниченным, в его обществе людям, далеким от шахмат, было просто неприятно, к тому же он был очень скупым, прижимистым человеком. Среди немногих, кто его понимал, был Иосиф Фудим.

Дело в том, что Борис Верлинский столько потерял, как и семья Фудима, за годы становления Советской власти, что невольно, с каждой денежной реформой (а их было, кажется, шесть?!) становился все более и более скупым и буквально дрожал над каждой копейкой. Он был прекрасным сеансером, и его основным доходом была плата за сеансы одновременной игры в шахматы.

Как шахматист Верлинский, конечно, не входил в первую десятку гроссмейстеров мира. Всё-таки надо учитывать, что он был больным человеком. Он уставал уже после трех часов турнирной игры. Но сеансером был первоклассным. Такой шахматист, как Ефим Геллер, с которым на эту тему беседовал Давид Фудим, сказал: «Второго такого сеансера еще в мире не было!».

А вот до войны на многих шахматных турнирах можно было увидеть Бориса Верлинского и Иосифа Фудима. Первый располагался за доской, второй – в зале. Иосиф Фудим оплачивал все поездки и расходы.

Вместе они были и на Первом Московском международном турнире. Остановились в одной из столичных гостиниц. Тогда Верлинский уже выступал «за Одессу». (Это потом, в году 1929, он переехал в Москву.)

Вокруг Первого Московского международного турнира (декабрь 1925 года) был такой ажиотаж, что В.И. Пудовкин снял о нем фильм «Шахматная горячка», где запечатлел приезд шахматных титанов в СССР. А ведь до этого часа большевики великих шахматистов мира и за людей не считали. Ни Капабланку, ни Ласкера, ни других крупнейших гроссмейстеров мира. Московский турнир был первой возможностью для широкого круга советских шахматистов (и гораздо более широкого круга советской общественности) встретиться не с одним, а с целым рядом знаменитых шахматных мыслителей планеты.

Мат Капабланке

О том, как сыграл на том турнире Верлинский, можно судить по-разному. Спортивный результат он показал средний, разделив 12-14-е места, но зато в компании Рудольфа Шпильмана и Акивы Рубинштейна, в недавнем прошлом одного из главных претендентов на мировое первенство.

С творческой точки зрения Верлинский выступил блестяще, обыграв чемпиона мира Хосе Рауля Капабланку. Эта партия обошла шахматную печать всего мира и вызвала большой резонанс.

Первое место на турнире завоевал Ефим Боголюбов (к тому времени уже живший на Западе, в Германии.) Второе место занял Эммануил Ласкер, третье – Капабланка, проигравший в Москве две партии.

Одну – революционеру и советскому функционеру Ильину-Женевскому, который состоял в родстве советским дипломатом, в прошлом флотским комиссаром (выразительная аббревиатура «замкомпоморде» – заместитель комиссара по морским делам – относилась к нему, – ред.) Федором Раскольниковым. Оба ушли в небытие в 30-х годах, Раскольников – успев написать и опубликовать на Западе обличительное «письмо Сталину», которое потом ходило в СССР списках вплоть до Перестройки.

Вторую партию Капабланка проиграл Борису Верлинскому. Но вот, что обидно: если победа Ильина-Женевского трактовалась советским официозом как триумф советского мастера, то разгром, который учинил Верлинский маэстро Капабланке, был расценен как случайное поражение чемпиона мира.

Этот советский миф дошел и до наших времен. Вот отрывок из книги «Капабланка в России» В. Линдера и И. Линдера (М. «Советская Россия», 1988 год, стр.77-78): «После возвращения с однодневных гастролей Капабланка встречался в очередном туре с Борисом Верлинским, способным советским мастером, позднее ставшим чемпионом Москвы и СССР (1929). В партии с Верлинским утомленный поездкой Капабланка, явно неудачно разыграл дебют ферзевых пешек, а в миттельшпиле играл, по выражению Рети, «ва-банк» и отложил партию в безнадежном эндшпиле. Но и после этого второго поражения на турнире Капабланка продолжал держаться, как ни в чем не бывало, по-прежнему был дружелюбен и сердечен с окружающими».

Настоящие же знатоки игры, которые судят о турнирах не по высказываниям историков и журналистов, а по сделанным в партии ходам, (кстати, именно эта партия Бориса Верлинского опубликована в «Шахматной энциклопедии»), могут воочию убедиться в том, как последовательно, да к тому же черными, переиграл чемпиона мира самородок из Одессы.

Победитель Ботвинника

И еще один интересный штрих: во время Гражданской войны будущий чемпион мира Александр Алехин, живший в то время в Одессе, ежедневно играл с Борисом Верлинским. А Алехин не любого шахматиста брал в спарринг-партнеры.

Надо знать шахматистов. Они чертовски не любят проигрывать. В особенности это относится к чемпионам мира, и уж тем более в тех редких случаях, когда им приходится капитулировать в партиях с игроками, эхо имен которых не достигает вершин Олимпа.

Вот почему великому Капабланке оставалось лишь быть «по-прежнему дружелюбным и сердечным с окружающими». И присоединиться к хору тех, кто утверждал, что он «был утомлен поездкой» в Ленинград. Но под маской дружелюбия в нем явно бушевали иные чувства. Особенно, к Борису Верлинскому.

Осмелюсь предположить, что аналогичные эмоции к Верлинскому разделял и Михаил Моисеевич Ботвинник. На Пятом чемпионате СССР (1927 год) Верлинский по болезни не участвовал. Именно там, в его отсутствие, 16-летний Ботвинник разделил 5-6-е места – огромный успех для начинающего! А вот на следующем первенстве (1929) дело осложнилось. Верлинский «перебежал дорогу» 18-летнему Ботвиннику.

Долгое время противники Верлинского оспаривали итоги чемпионата. Дело в том, что состоявшееся в Одессе первенство проводилось по необычной системе, несколько напоминавшей футбольную, – в несколько кругов. Четверо победителей выходили в финальную группу, где и выясняли между собой отношения. Верлинский, игравший с большим подъемом, – первенствовал, а вот честолюбивый юноша Ботвинник в финальную «пульку» не попал.

В Одессе Верлинский стал чемпионом СССР. Это был его наивысший успех, если не считать игры на Первом московском международном турнире и победы над Капабланкой. Кстати, он тогда выиграл не только у Хосе Рауля, но и у других именитых шахматистов: Рихарда Рети, Рудольфа Шпильмана…

Гроссмейстер или просто маэстро

Несмотря на «антиверлинскую компанию», Борис Маркович вошел в шахматные анналы, как чемпион СССР 1929 года, и ему даже было присвоено звание гроссмейстера СССР.

Но тут опять возникает странная ситуация. Почему-то считается, что первым это звание получил Ботвинник, затем Левенфиш. А Верлинского – после присуждения звания Ботвиннику – старались именовать не гроссмейстером, а несколько проще – мастером, маэстро.

Он был выдающейся личностью, и не только в плане шахмат. Каким-то непостижимым образом он научился играть на фортепьяно популярные в то время вальсы, мазурки – и это фактически ничего не слыша! (Прямо-таки напрашивается сравнение с Бетховеном, но, если композитор лишился слуха к концу жизни, то Верлинский родился глухонемым). Играл он, в основном, дома у Давида Фудима, благо в этой квартире стояло четыре инструмента – рояль «Блютнер», пианино «Бехштейн»…

В семейном альбоме Давида Фудима сохранился снимок, на котором запечатлена семья Фудим и Борис Верлинский. Фотография была сделана в далеком 1925 году, в Одессе, на станции Большого Фонтана, на так называемой Монастырской даче.

Каждое лето ее арендовала семья Фудим. Давид помнит, что в эти и последующие годы за воротами Монастырской дачи была маленькая лавочка, а над ней висел плакат: «Кредит портит отношения».

В «Шахматной энциклопедии» тоже имеется снимок Верлинского, но более ранний, нежели тот, что находится у Давида.

В личном архиве семьи Фудим хранится также записка, адресованная его дяде (мужу Юдифь) – поэту М. И. Гитерману (Родился в 1895 году, в Звенигороде, неподалеку от Умани. Первая публикация – 1912 год. Единственная книга стихов «Лесная келья» вышла в 1922 году в Одессе. Умер 14 сентября 1963 года в Москве). Автор записки – поэт Николай Николаевич Минаев. В тексте есть упоминание о Борисе Верлинском:

М (ихаилу) И (саевичу) Гитерману.

Сегодня я у Вас играл в шахматы. Не с кем иным, а с самим маэстро Верлинским. Я, как и следовало ожидать, проиграл, но у меня все же есть утешение: я думаю, что играю в шахматы лучше, чем маэстро Верлинский пишет стихи.

Скажу я вам, пятная лист:

С Верлинским мы не коммунисты,

Но все-таки мы оба «исты»,

Он – шахматист, я – акмеист!…

Николай Минаев, Москва 4 апреля 1928 г.

Вычеркнутый

«Антиверлинская кампания» началась при жизни гроссмейстера, по инерции продолжается она и по сей день, сводясь к странной тактике замалчивания его имени и успехов.

В 1990 году был издан энциклопедический словарь «Шахматы» (главный редактор А. Карпов). В приложении даны 354 таблицы крупнейших турниров и матчей, нет только одной – таблицы Шестого чемпионата СССР, в котором Верлинский занял первое место.

В 1987 году, к столетию со дня рождения гроссмейстера, журнал «64-Шахматное обозрение» – в ту пору его называли «карповским» – откликнулся лишь небольшой заметкой, тогда как о шахматистах гораздо менее титулованных в том же издании размещались гораздо более пространные материалы.

Разумеется, игру Бориса Верлинского нельзя назвать стабильной – сегодня выигрывал партии у шахматистов известных и сильных, как например, у Ильи Рабиновича, Григория Левенфиша, Петра Романовского, не говоря уже о Зубареве, Григорьеве и других, а на следующий день мог сдать партию игроку куда более низкого уровня. Но разве это причина для замалчивания?

После переезда в столицу он пару раз становился чемпионом Москвы, затем дела пошли на спад, и, как правило, он занимал места в середине турнирной таблицы. После войны Верлинский подрабатывал шахматными уроками, а также сеансами одновременной игры. А чем еще мог зарабатывать глухонемой человек, умевший только одно – играть в шахматы?!

Сквозь небытие

В газете «Вечерняя Москва» в послевоенные годы была приведена еще одна сыгранная им партия, в которой он уже на девятом ходу поставил мат своему сопернику. Конечно, противник оказался не из сильнейших, но тактическое остроумие Верлинского было на высоте.

Несколько лет назад в одной из израильских газет опубликовали список имен выдающихся шахматистов-евреев. Верлинского в этом списке не было. Но несправедливость была исправлена. Вадим Теплицкий, кандидат в мастера, историк и журналист, выпустил книгу «Евреи в истории шахмат». Нашлось в ней место и для Бориса Марковича Верлинского. Резюмируем то, что в ней сказано о нашем герое:

Родился в 1887 году в городе Бахмут (позже – Артемовск) Донецкой области. С шахматами познакомился очень рано. Был третьим во Всероссийском турнире 1913 года. В первенстве Украины (Одесса, 1926) разделил первое-второе места. Был участником пяти чемпионатов СССР – с 1924-го по 1933 год, чемпион СССР 1929 года. В Московском международном турнире 1925 года разделил 12-14-е места, но блестяще выиграл у Капабланки (при жизни великого кубинца вышла книга с записью проигранных им партий – таковых оказалось всего лишь 34, в том числе и проигрыш Верлинскому).

В 1929 году Верлинскому присвоили звание «гроссмейстер СССР». Игра его была очень нервной и неровной и, по мнению многих знавших его людей, то было прямое следствие и отпечаток его недуга.

Артист Московского театра Сатиры Георгий Менглет, большой любитель шахмат и поклонник Верлинского, вспоминал как однажды присутствовал на турнире, где играл Борис Маркович. Во время партии Верлинский очень нервничал. Он почти полностью изгрыз карандаш, которым записывал ходы. К концу партии у Верлинского остался лишь огрызок, и дело дошло до того, что ему пришлось оторваться от игры подбежать к судье и упросить того выделить ему еще один карандаш.

Ничьи он не любил, не признавал: либо победа – либо поражение. И это подтверждается турнирными результатами. Так, в чемпионате Москвы (1928), где он занял первое место, Верлинский выиграл 13 партий, 3 проиграл и только одну свел вничью. В 3-м чемпионате страны (1924) разделил 10-11 места: 7 побед, 7 поражений и всего 3 ничьи. Первое известное его выступление состоялось во Всероссийском турнире любителей (Петербург, 1909), где он разделил 10-11 места с Романовским. А первое место занял А. Алехин.

Партия «Б. Верлинский – С. Власть»

В начале статьи я написал, что вчистую Верлинский выиграл не только у Капабланки, но и у Советской власти. Скажу несколько слов и о второй его победе.

На чемпионате СССР (1929) Борис Верлинский занял первое место и стал первым советским гроссмейстером. Однако в 1931 году решение о присвоении звания было отменено «ввиду недостаточно высоких результатов».

Все прекрасно понимали, что в основе – не результаты, а «политические соображения». Ведь первый гроссмейстер СССР – это гордость страны, ее лицо. А тут больной одесский еврей Верлинский – не говоривший, не слышащий, не обучавшийся даже в хедере – всего лишь самородок, который не мог быть – по мнению Советской власти – лицом СССР. И звание просто ликвидировали, можно сказать – отобрали. А через несколько лет (1935) опять восстановили, и «первым гроссмейстером СССР» так стал талантливый Ботвинник. Однако, партия «Б. Верлинский – С. Власть» не была завершена. Верлинский обращался во все инстанции. И партия растянулась на десятилетия. И только в 1947 году был поставлен «шах», а в 1949 году – «мат»: Верлинскому вернули высшее звание шахматного мастера – первого гроссмейстера СССР.

Но жизнь уже находилась на исходе. Ему было отпущено еще несколько лет и партий с друзьями. В том числе и с давним другом Додиком Фудимом – сыном его довоенного спонсора и покровителя. Борис Маркович умер в 1950 году в Москве.

Источник

* * *

От ред. belisrael. Очень было интересно прочесть о выдающемся шахматисте, который имел отношение и к истории шахмат Беларуси (в чемпионате БССР 1933 г., выступая вне конкурса, c результатом 8 из 11 – без ничьих! – занял 2-е место после гомельчанина Абрама Маневича). Я. Топоровский ярко, с малоизвестными подробностями написал о Б. Верлинском, поэтому мы и решили перепечатать статью с сайта «Мы здесь».

Вместе с тем уважаемый автор в своей журналистской «партии» сделал ряд сомнительных «ходов». Не стоило бы, как нам кажется, называть Верлинского «приживалой». Из самой статьи следует, что поддержку от семьи Фудимов шахматист получал не просто так; от общения с ним была польза и для его «спонсоров».

И до международного шахматного турнира в Москве (ноябрь-декабрь 1925 г.) большевики считали великих шахматистов мира «за людей». Уже с начала 1920-х гг., а особенно после создания всесоюзной шахсекции в августе 1924 г., Крыленко, Ильин-Женевский и компания были заинтересованы в том, чтобы показать миру преимущество советской шахматной системы… Кстати, Ильин-Женевский не ушёл «в небытие в 30-х годах» – из википедии можно узнать, что он погиб при эвакуации из Ленинграда 3 сентября 1941 года.

Верлинский становился чемпионом Москвы не «пару раз», а лишь единожды – в 1928 г. На вышеупомянутом турнире 1925 г. Рихарда Рети он не обыграл, а свёл с ним вничью (но победил Акибу Рубинштейна, что вряд ли было хуже!)

В 1931 г. с Верлинским обошлись несправедливо, отняв звание гроссмейстера СССР, присвоенное «пожизненно». Однако мотивировка этого поступка описана в статье неточно. Советская власть вряд ли имела что-то против «больного одесского еврея» – напротив, ей было выгодно показать, что в СССР инвалид и «нацмен» может стать гроссмейстером. На беду Верлинского, вскоре после завоевания им титула в стране развернулась кампания против «чемпионства», за «массовость» физкультурного движения. Одинокий гроссмейстер в начале 1930-х плохо вписывался в систему «рабоче-крестьянских» шахмат…

Поставил ли Б. В. советской власти «шах и мат»? Вопрос спорный. Не похоже, что при жизни ему вернули отнятое в 1931 г. звание, иначе об этом упоминалось бы, как минимум, в некрологе («Шахматы в СССР», № 1, 1951). Вероятно, Я. Топоровский имел в виду, что в 1949 г. Б. Верлинскому было присвоено звание международного мастера.

Советский «Шахматный словарь» (1964) не пишет о гроссмейстерском звании Верлинского. О том, что уроженец Бахмута – первый в СССР гроссмейстер, в массовых изданиях заговорили в перестройку. Причём заговорили на страницах того самого «карповского» журнала «64-ШО» (№ 2, 1988, статья И. Романова), упрекаемого Я. Топоровским в «замалчивании».

Можно предъявить немало претензий редакции энциклопедического словаря «Шахматы» (1990) и лично главреду А. Карпову, но в т. наз. «антиверлинской» кампании они не участвовали. Таблица чемпионата СССР 1929 г. в словаре имеется – не в приложении, а в самой статье о чемпионате.

«Шахматная еврейская энциклопедия» И. Бердичевского (2016) отметила, что «только в 1990 благодаря принципиальной позиции А. Карпова и Ю. Авербаха» Б. Верлинскому было возвращено звание гроссмейстера (здесь мы «за что купили, за то и продаём»).

Хочется пожелать Я. Топоровскому не оставлять изыскания в области шахматной истории, но чуть более внимательно относиться к фактам.

Опубликовано 22.03.2020  01:39

Шахматныя «варагі» ў Мінску / Шахматные «варяги» в Минске

(перевод на русский ниже)

Пасля Вялікай Айчыннай нямнога засталося ў Беларусі моцных шахматыстаў. Тыя, хто застаўся, імкнуліся праявіць сябе: так, у пачатку 1946 г. з’явілася шахматна-шашачная секцыя ў Гродне, быў праведзены чэмпіянат горада, хоць ва ўсім абласным цэнтры мелася толькі чатыры камплекты шахмат. У тым жа годзе адрадзілася ўсебеларуская шахсекцыя: актыўнымі ў ёй былі мінскі майстар Гаўрыла Верасаў (старшыня; гл. пра яго: “Роднае слова”, 2019, No 5), яго брэсцкі калега Уладзімір Сайгін, віцебскі кандыдат у майстры Ісак Айзенштат, паэт Аркадзь Куляшоў і іншыя. У чэрвені 1946 г. аднавіўся шахматны аддзел у газеце “Звязда” – яго вёў Г. Верасаў.

Але ў канцы 1940-х некаторыя тытулаваныя гульцы – той жа І. Айзенштат, а таксама першы чэмпіён пасляваеннага Мінска Рафаіл Гарэнштэйн (1946 г.; нароўні з Г. Верасавым), гродзенскі майстар Ратмір Холмаў, чэмпіён БССР 1948 г. – пакінулі рэспубліку. Між тым у Савецкім Саюзе назіраўся шахматны бум на фоне поспехаў Міхаіла Бацвінніка, які ў маі 1948 г. першым сярод савецкіх шахматыстаў заваяваў сусветнае першынство.

Цяпер ужо няпроста сказаць, якія ўлады – спартыўныя або партыйныя – пастанавілі ўмацаваць шахматную супольнасць… Хутчэй за ўсё, партыйныя, што задавалі тон у сталінскі час. Пагатоў Мікалай Патолічаў, першы сакратар ЦК беларускай кампартыі ў 1950–1956 гг., быў аматарам шахмат, пра што ёсць сведчанне ў дзённіках Івана Шамякіна (“Патолічаў і Крапіва селі ў кабінеце гуляць у шахматы”, згадка адносіцца да 1955 г.). У 1951–1953 гг. з Украіны і Расіі ў Мінск прыбылі некалькі майстроў – Барыс Гальдзенаў, Аляксей Сакольскі, сужэнцы Аляксей Суэцін і Кіра Зварыкіна – і адзін гросмайстар, Ісак Баляслаўскі.

Лёсы “варагаў” склаліся па-рознаму; тут я коратка раскажу пра дваіх апошніх, К. Зварыкіну (1919–2014) і І. Баляслаўскага (1919–1977). Абаім сёлета магло б споўніцца 100 гадоў.

Экс-чэмпіёнка Ленінграда Кіра Аляксееўна Зварыкіна, асталяваўшыся ў Мінску, прадоўжыла расці ў спартыўным плане. Яна двойчы рабілася чэмпіёнкай СССР (1953, 1956), выдатна выступіла за савецкую каманду на першай жаночай шахматнай алімпіядзе ў 1957 г. (1-е месца і на сваёй дошцы, і ў камандным заліку), а ўрэшце і дабралася да матчу на першынство ў свеце, што адбыўся ў снежні 1959 – студзені 1960 гг. На жаль, прадстаўніца БССР прайграла яго больш дасведчанай расіянцы Лізавеце Быкавай. Пазней К. Зварыкіна спасылалася на тое, што не мела адпаведнага трэнера, а куратар Быкавай у час матчу працаваў “на грані фолу”. Усё ж трэба прызнаць, што гульня прэтэндэнткі была далёкая ад дасканаласці; відаць, мінчанка проста пераацаніла свае сілы.

Пасля “матчу жыцця” спартыўныя вынікі Зварыкінай пачалі зніжацца, тым не менш яшчэ каля 20 гадоў яна заставалася дзейным байцом “шахматнай гвардыі”. У аўтабіяграфічнай кнізе, так і названай “У радах шахматнай гвардыі” (выйшла ў Мінску ў 1984 г. на рускай мове), Кіра Аляксееўна не без досціпу распавяла пра свой шлях у “вялікія шахматы”, падзялілася цікавымі назіраннямі за савецкімі і замежнымі шахматысткамі. Можна пашкадаваць хіба, што беларускім падзеям у кнізе адведзена нямнога месца… Між тым аўтарка была чэмпіёнкай Мінска (1956) і тройчы – чэмпіёнкай БССР (1970, 1973, 1975), не раз выступала за Беларусь у камандных спаборніцтвах. Тут ёй было прысвоена званне міжнароднага арбітра (1976) і міжнароднага гросмайстра сярод жанчын (1977).

З 1960-х гг. і амаль да вяртання ў Расію (1999) Кіра Зварыкіна судзіла шматлікія спаборніцтвы ў Беларусі, перадусім жаночыя, нярэдка выступала ў ролі эксперта, з ацэнкамі гульні беларускіх шахматыстак. Многія помняць і яе шахматны аддзел у газеце “Вечерний Минск”, і тэлеперадачы 1970–1980-х гг. на БТ з цікавымі конкурсамі рашэння для школьнікаў. Паэт і шахматны кампазітар Алесь Усеня (1958 г. нар.), які жыў у вёсцы Пасека на Старадарожчыне, у мемуарным творы “Мой лістапад…” падзяліўся падлеткавымі ўражаннямі: “Мяне асабліва вабіць, што на экране паказвае заданні не хто-небудзь, а сапраўдны гросмайстар Кіра Зварыкіна, якая колісь змагалася за званне чэмпіёнкі свету”.

Ужо ў 1950-я гг. Кіра Аляксееўна для трэніроўкі гуляла ў мужчынскіх спаборніцтвах, хоць тады “мяшаныя” турніры не былі пашыраны, дый шахматысты нярэдка кпілі з шахматыстак. У 1968–1970 гг. К. Зварыкіна, першая з жанчын, узначальвала федэрацыю шахмат Беларусі. З доляй умоўнасці яе можна лічыць прадстаўніцай “шахматнага фемінізму”.

Калі Зварыкіна была вострай на язык і рэзкай ва ўчынках (за што атрымала мянушку Кіра-сякіра), то яе настаўнік у беларускі перыяд жыцця, гросмайстар Ісак Баляслаўскі, запомніўся сучаснікам як чалавек з іншым характарам: мяккі, негаваркі, бесканфліктны… Прыехаўшы ўвосень 1951 г. з Расіі, учорашні прэтэндэнт на шахматную карону адразу ўключыўся ў першынство Мінска, дзе гулялі збольшага першаразраднікі. Пазней ён ахвотна гуляў у чэмпіянатах БССР і не заўсёды пярэчыў, калі слабейшыя супернікі прапаноўвалі яму нічыю. Усё-такі ў 1964 г. яму ўдалося стаць аднаасобным чэмпіёнам.

З другой паловы 1950-х І. Баляслаўскі аддаваў перавагу трэнерскай і літаратурнай працы. Дапамагаў двум чэмпіёнам свету, Васілю Смыслову і Тыграну Петрасяну, і пасля колькігадовага бюракратычнага прамаруджвання атрымаў званне “Заслужаны трэнер СССР” (1964). Удумлівыя кнігі Баляслаўскага – асабліва ў яго атрымліваліся дэбютныя распрацоўкі – перакладаліся на замежныя мовы і служаць кваліфікаваным шахматыстам аж да сёння.

Сярод найбольш знакамітых выхаванцаў І. Баляслаўскага – гросмайстар Віктар Купрэйчык (1949–2017), майстар Альберт Капенгут, шматразовы чэмпіён Беларусі 1960–1970-х гг. (цяпер жыве ў ЗША; сёлета ў ліпені яму споўнілася 75). Высока цэніць спадчыну Ісака Баляслаўскага гулец экстра-класа, былы мінчанін Барыс Гельфанд, хоць ён і не паспеў узяць урокі непасрэдна ў вялікага папярэдніка. Дзяліўся Баляслаўскі ведамі і з аматарамі: напрыклад, у 1967 г. ён наведаў Калінкавічы, калі там праходзіла ўсесаюзнае першынство сярод сельскіх шахматыстаў, даў сеанс адначасовай гульні, распавёў пра супрацоўніцтва з чэмпіёнам свету Петрасянам.

У 1990-я гг. у Мінску ладзіліся міжнародныя турніры – мемарыялы Баляслаўскага, а сёлета Беларуская федэрацыя шахмат прысвяціла яго памяці чэмпіянат Беларусі сярод мужчын.

Icак Баляслаўскі не ўмеў жыць без шахмат, але захапляўся не толькі імі. Перад матчам-турнірам на званне абсалютнага чэмпіёна СССР (Ленінград, вясна 1941 г.) ён здаў на літаратурным факультэце Днепрапятроўскага ўніверсітэта ўсе прадметы, за выняткам латыні. На вырашальнае для сябе спаборніцтва майстар прывёз падручнік лацінскай мовы, каб прысвяціць ёй час, вольны ад партый – гэты факт быў нават адзначаны ў турнірным бюлетэні. У час вайны Баляслаўскі, нягледзячы на слабы зрок, скончыў Свярдлоўскі ўніверсітэт і стаў дыпламаваным філолагам. Ён добра арыентаваўся ў класічнай літаратуры, любіў цытаваць Грыбаедава, Крылова, Ільфа і Пятрова, ведаў на памяць мноства вершаў. У канцы 1930-х заўважаў у прыяцельскім атачэнні, што Гітлер і Сталін – “абое рабое”. Як і многія савецкія людзі, не будучы дысідэнтам, шукаў доступ да альтэрнатыўных крыніц інфармацыі – і ў апошнія гады жыцця рэгулярна слухаў заходнія “радыёгаласы”, якія тады глушыліся.

Дачка гросмайстра, вядомая музыказнаўца Таццяна Баляслаўская, казала мне ў 2012 г., што бацька быў збольшага задаволены пераездам у Мінск. Не ўсё было гладка ў працэсе адаптацыі майстроў, але ўвогуле прыбыццё “варагаў” станоўча паўплывала на мясцовых шахматыстаў, узняўшы сярэдні ўзровень. Ісак Баляслаўскі, Кіра Зварыкіна і іншыя перасяленцы разам з ураджэнцамі Беларусі развівалі тое, што завецца “беларускай шахматнай школай”.

Вольф РУБІНЧЫК.

(часопіс “Роднае слова”, № 9, 2019)

“Каралеўская пара” – Кіра Зварыкіна і Ісак Баляслаўскі. Сяброўскі шарж Е. Алачэўскага з варшаўскай газеты “Przegląd Sportowy”, перадрукаваны ў “Фізкультурніку Беларусі” 18 студзеня 1955 г. / «Королевская пара» – К. Зворыкина и И. Болеславский. Дружеский шарж Е. Алачевского из варшавской газеты, перепечатанный в «Физкультурнике Белоруссии» 18.01.1955

Перевод:

Шахматные «варяги» в Минске

После Великой Отечественной немного осталось в Беларуси сильных шахматистов. Оставшиеся стремились проявить себя: так, в начале 1946 г. появилась шахматно-шашечная секция в Гродно, был проведен чемпионат города, хотя во всём областном центре имелось лишь четыре комплекта шахмат. В том же году возродилась всебелорусская шахсекция: активными в ней были минский мастер Гавриил Вересов (председатель; см. о нём «Роднае слова», № 5, 2019), его брестский коллега Владимир Сайгин, витебский кандидат в мастера Исаак Айзенштадт, поэт Аркадий Кулешов и другие. В июне 1946 г. возобновился шахматный отдел в газете «Звязда» – его вёл Г. Вересов.

Но в конце 1940-х некоторые титулованные игроки – тот же И. Айзенштадт, а также первый чемпион послевоенного Минска Рафаил Горенштейн (1946 г.; наравне с Г. Вересовым), чемпион БССР 1948 г. гродненский мастер Ратмир Холмов – покинули республику. Между тем в Советском Союзе наблюдался шахматный бум на фоне успехов Михаила Ботвинника, который в мае 1948 г. первым среди советских шахматистов завоевал мировое первенство.

Сейчас уже непросто сказать, какие власти – спортивные или партийные – постановили укрепить шахматное сообщество… Скорее всего, партийные, задававшие тон в сталинское время. Тем более что Николай Патоличев, первый секретарь ЦК белорусской компартии в 1950–1956 гг., был любителем шахмат, о чём есть свидетельство в дневниках Ивана Шамякина («Патоличев и Крапива сели в кабинете играть в шахматы», упоминание относится к 1955 г.). В 1951–1953 гг. из Украины и России в Минск прибыло несколько мастеров – Борис Гольденов, Алексей Сокольский, супруги Алексей Суэтин и Кира Зворыкина – и один гроссмейстер, Исаак Болеславский.

Судьбы «варягов» сложились по-разному; здесь я коротко расскажу о двоих последних, Кире Зворыкиной (1919–2014) и И. Болеславском (1919–1977). Обоим в этом году могло бы исполниться 100 лет.

Экс-чемпионка Ленинграда Кира Алексеевна Зворыкина, обустроившись в Минске, продолжила расти в спортивном плане. Она дважды становилась чемпионкой СССР (1953, 1956), отлично выступила за советскую команду на первой женской шахматной олимпиаде в 1957 г. (1-е место и на своей доске, и в командном зачёте), а в конце концов добралась и до матча на первенство мира, который состоялся в декабре 1959 – январе 1960 гг. Увы, представительница БССР проиграла его более опытной россиянке Елизавете Быковой. Позже К. Зворыкина ссылалась на то, что не мела соответствующего тренера, а куратор Быковой в час матча работал «на грани фола». Всё же надо признать, что игра претендентки была далека от совершенства; видимо, минчанка просто переоценила свои силы.

После «матча жизни» спортивные результаты Зворыкиной начали снижаться, тем не менее еще около 20 лет она оставалась действующим бойцом «шахматной гвардии». В автобиографической книге, так и названной «В рядах шахматной гвардии» (вышла в Минске в 1984 г.), Кира Алексеевна не без иронии рассказала о своём пути в «большие шахматы», поделилась интересными наблюдениями за советскими и зарубежными шахматистками. Можно пожалеть разве что о том, что белорусским событиям в книге отведено немного места… А ведь авторка была чемпионкой Минска (1956) и трижды – чемпионкой БССР (1970, 1973, 1975), не раз выступала за Беларусь в командных соревнованиях. Здесь ей было присвоено звание международного арбитра (1976) и международного гроссмейстера среди женщин (1977).

С 1960-х гг. и почти до самого возвращения в Россию (1999) Кира Зворыкина судила многочисленные соревнования в Беларуси, прежде всего женские, нередко выступала в роли эксперта с оценками игры белорусских шахматисток. Многие помнят и её шахматный отдел в газете «Вечерний Минск», и телепередачи 1970–1980-х гг. на Белорусском телевидении с интересными конкурсами решения для школьников. Поэт и шахматный композитор Алесь Усеня (1958 г. р.), живший в деревне Пасека на Стародорожчине, в мемуарном произведении «Мой листопад…» поделился подростковыми впечатлениями: «Меня особенно привлекает то, что на экране показывает задания не кто-нибудь, а настоящая гроссмейстер Кира Зворыкина, которая когда-то боролась за звание чемпионки мира».

Уже в 1950-е гг. Кира Алексеевна для тренировки играла в мужских соревнованиях, даром что тогда «смешанные» турниры не были распространены, да и шахматисты нередко смеялись над шахматистками. В 1968-1970 гг. К. Зворыкина первой из женщин возглавляла федерацию шахмат Беларуси. С долей условности ее можно считать представительницей «шахматного феминизма».

Если Зворыкина была острой на язык и резкой в поступках (за что получила прозвище «Кира-секира»), то её наставник в белорусский период жизни, гроссмейстер Исаак Болеславский, запомнился современникам как человек с иным характером: мягкий, неразговорчивый, бесконфликтный… Приехав осенью 1951 г. из России, вчерашний претендент на шахматную корону сразу же включился в первенство Минска, где играли преимущественно перворазрядники. Позже он охотно играл в чемпионатах БССР и не всегда возражал, когда более слабые соперники предлагали ему ничью. Всё-таки в 1964 г. ему удалось стать единоличным чемпионом.

Со второй половины 1950-х гг. Болеславский отдавал предпочтение тренерской и литературной работе. Помогал двум чемпионам мира, Василию Смыслову и Тиграну Петросяну, и после нескольких лет бюрократической задержки получил звание «Заслуженный тренер СССР» (1964). Вдумчивые книги Болеславского – особенно ему удавались дебютные разработки – переводились на зарубежные языки и служат квалифицированным шахматистам поныне.

Среди самых известных воспитанников И. Болеславского – гроссмейстер Виктор Купрейчик (1949–2017), мастер Альберт Капенгут, многократный чемпион Беларуси 1960–1970-х гг. (сейчас живёт в США; в июле 2019 г. ему исполнилось 75). Высоко ценит наследие Исаака Болеславского игрок экстра-класса, бывший минчанин Борис Гельфанд, хоть он и не успел взять уроки непосредственно у великого предшественника. Делился Болеславский знаниями и с любителями: например, в 1967 г. он посетил Калинковичи, когда там проходило первенство СССР среди сельских шахматистов, дал сеанс одновременной игры, рассказал о сотрудничестве с чемпионом мира Петросяном.

В 1990-е гг. в Минске устраивались международные турниры – мемориалы Болеславского, а в этом году Белорусская федерация шахмат посвятила его памяти чемпионат Беларуси среди мужчин.

Исаак Болеславский не умел жить без шахмат, но увлекался не только ими. Перед матчем-турниром на звание абсолютного чемпиона СССР (Ленинград, весна 1941 г.) он сдал на литературном факультете Днепропетровского университета все предметы, за исключением латыни. На решающее для себя состязание мастер привёз учебник латинского языка, чтобы посвятить изучению латыни время, свободное от партий – этот факт был даже отмечен в турнирном бюллетене. Во время войны Болеславский, несмотря на слабое зрение, окончил Свердловский университет и стал дипломированным филологом. Он хорошо ориентировался в классической литературе, любил цитировать Грибоедова, Крылова, Ильфа и Петрова, знал на память множество стихов. В конце 1930-х замечал в приятельском окружении, что Гитлер и Сталин – «одно и то же». Как и многие советские люди, не будучи диссидентом, искал доступ к альтернативным источникам информации – и в последние годы жизни регулярно слушал западные «радиоголоса», которые тогда глушились.

Дочь гроссмейстера, известный музыковед Татьяна Болеславская, говорила мне в 2012 г., что отец был в целом доволен переездом в Минск. Не всё было гладко в процессе адаптации мастеров, но в общем прибытие «варягов» положительно повлияло на местных шахматистов, подняв средний уровень. Исаак Болеславский, Кира Зворыкина и иные переселенцы вместе с уроженцами Беларуси развивали то, что называется «белорусской шахматной школой».

Вольф РУБИНЧИК.

(журнал «Роднае слова», Минск, № 9, 2019)

Опубликовано 04.10.2019  12:44