Tag Archives: антиеврейские погромы

«Балаховская неделя» 1920 года в Калинковичах

12 февраля 2018 на сайте был опубликован материал по событиям 1920 года в Калинковичах. К столетнему юбилею автор подработал статью с учетом найденных новых фактов.

На исходе серого, ненастного дня 10 ноября 1920 года во двор путевой казармы при железнодорожной станции Калинковичи (ныне дом № 1 по ул. Подольская) зашли пятеро с винтовками. На барашковых папахах – эмблема в виде черепа со скрещенными костями, на рукавах шинелей нашиты белые кресты. Месяца не прошло, как семья путевого обходчика Г.П. Сергиевича перебралась из землянки в это сравнительно благоустроенное жилье – и вот, принимай «гостей» из армии генерала Станислава Булак-Балаховича! Постояльцы заняли жилую комнату, хозяева перебрались в кухню. Это были шестидесятилетний Павел Сергиевич (отец Георгия), его жена Пелагея, их невестка тридцатилетняя Ульяна, внук Дмитрий восьми лет и трехлетняя внучка Мария. Сам же путеец и другие сочувствующие советской власти железнодорожники накануне покинули Калинковичи.

Незваные гости наказали хозяйке сварить картошки (другой еды в доме не было), расселись у стола, развязали свои вещмешки, достали оттуда хлеб, сало, консервы и пару бутылок самогона. Пока варилась картошка, в разговоре солдат прозвучало название  полесского местечка Янов за Пинском, где недавно формировалась их 3-я Волжская дивизия «Народно-добровольческой армии». Услышав название родных мест, откуда семья Сергиевичей отправилась летом 1915 года «в беженство», дед подошел к ним. Завязалась оживленная беседа, к которой из коридора внимательно прислушивался маленький Митя. Много лет спустя писатель Д.Г. Сергиевич (1912-2004) расскажет об этом в своей автобиографической повести «Давние годы» и стихотворении «Дзед і балаховец», где были такие строки:

– А вы даруйце, – кажа дзед, –

Бо я тым розумам не мыты,

Вось пагалоска ўсюды йдзе,

Што вы – звычайныя бандыты?..

Як вызверыўся той бандыт,

Схапіўся за пістолю.

А потым кажа:

– Не туды

Ты вернеш, дзед, нядолю!

О, д’ябальскі савецкі лад

Вас, цемнату, дурачыць,

Бо толькі з гадаў подлых гад

Бандытамі нас бачыць!

Мы – вызваліцелі ўсіх вас

Ад зграі бальшавіцкай,

І хто гаворыць так пра нас,

Той першы ў свеце гіцаль!

Парадак будзе! Атаман

Булак той Балаховіч

Гаворыць ад душы, не ў зман,

Усім ён унаровіць.

Кто же такие «балаховцы» и как они появились в Калинковичах? Станислав Булак-Балахович (1883-1940), происхождением из мелкой белорусской шляхты,  воевал офицером в царской армии, затем был командиром отряда в Красной армии. Не поладив с «большевиками», перешел к «белым», затем в чине генерал-поручика командовал белорусской добровольческой дивизией в составе польской армии. Маршал Ю. Пилсудский дал отчаянному вояке такую характеристику: «Не ищите в нем признаков штабного генерала. Это типичный смутьян и партизан, но безупречный солдат, и скорее умный атаман, чем командующий в европейском стиле. Не жалеет чужой жизни и чужой крови, совершенно так же, как и своей собственной».  Когда в октябре 1920 года между Польшей и советской Россией было заключено перемирие, находившийся в Варшаве эмигрантский «Русский политический комитет» во главе с Б.В. Савинковым заручился согласием польского правительства на формирование под командованием С.Н. Булак-Булаховича «Народной Добровольческой армии» (НДА) для самостоятельной борьбы с «большевиками». В нее набирали бывших российских солдат и военнопленных, вербовали молодежь Пинщины и смежных регионов. К началу ноября НДА численностью около 20 тысяч бойцоы  сосредоточилась в районе Микашевичи-Туров. В ее состав входили:

– 1-я пехотная дивизия генерал-майора Матвеева, состоявшая в основном из уроженцев Псковской и Тверской губерний.

– 2-я пехотная дивизия полковника Микоши, укомплектована белорусами и жителями Смоленщины.

– 3-я Волжская пехотная дивизия генерал-майора Ярославцева, составленная из уроженцев Казанской, Нижегородской и Самарской губерний.

– Крестьянская бригада атамана Искры-Лохвицкого, набранная в северных районах Украины.

– Кавалерийская дивизия полковника Павловского.

– Полк донских казаков полковника Духопельникова.

– Отдельный полк туземной (кавказской) кавалерии полковника Мадатьяна.

– Личная конвойная сотня командующего НДА.

– 21 артиллерийское орудие, 10 самолетов.

Личный состав этих частей в основном донашивал старую форму царской армии с теми отличиями, что на барашковых папахах были эмблемы в виде черепа со скрещенными костями, на рукавах шинелей нашиты белые кресты.

Булак-Балахович и его штаб, осень 1920 г.

Утром 6-го ноября генерал провел в Турове торжественную церемонию с богослужением за Белорусскую Народную Республику, после чего двинул свои войска на восток по обоим берегам Припяти. В направлении Калинковичей наступала группа полковника Микоши (3 тыс. штыков, 150 сабель, 8 орудий), к Мозырю рвалась группа под командованием самого С. Булак-Балаховича (6,4 тыс. штыков, 800 сабель, 6 орудий). Бригада атамана Искры-Лохвицого с частью кавалерии наносила отвлекающий удар в районе Ельск-Овруч. Этой силе противостояли более многочисленные, но разбросанные на довольно обширной территории силы «красных»: две стрелковые бригады и кавалерийский полк восточнее Турова, одна стрелковая бригада у Осиповичей и две стрелковые бригады у Мозыря. В резерве Западного фронта у Бобруйска имелись две дивизии и одна у Гомеля.

С ходу нанеся поражение выдвинутым вперед советским пехотным бригадам, части НДА  в полдень 8 ноября заняли Петриков. Утром следующего они продолжили наступление, заняв к вечеру Скрыгалов и Копаткевичи, выслав кавалерию в направлении Мозыря, Калинковичей и  Домановичей. Сухие строки архивных документов дополняют интересные и яркие воспоминания Д.Г. Сергиевича. «…Хмурым насупленным ноябрьским утром, ко мне, как обычно, зашел Жорка Субач, но без книг.

– Все, кончилась наша школа, – сказал он.

– Как так, почему?

– Балаховцы идут.

Грабить у нас было нечего. А вот то, что отец успел уйти из дому – это дало возможность избежать нашей семье больших неприятностей, если не большого горя». Так начиналась «балаховская неделя»…

10 ноября, среда.  На южном берегу Припяти войска НДА нанесли поражение защищавшей Мозырь 10-й советской дивизии и во второй половине дня захватили город. Одновременно группа полковника Жгуна (Островецкий пехотный и Туземный кавалерийский полки) переправишись утром на северный берег Припяти, без боя заняла в полдень местечко Калинковичи (части нынешних улиц Советская, Калинина, Красноармейская) и одноименное село (часть нынешней улицы Волгоградская). Оставив там свой обоз и кавказскую кавалерию, полковник Жгун повел пехоту по шоссе (ныне ул. К. Маркса) занять железнодорожную станцию с поселками при ней (ныне части улиц Октябрьская, Энгельса, Подольская). Стоявший на станции железнодорожный состав с подразделениями и штабом 10-й стрелковой дивизии буквально в последний момент, уже под огнем противника, ушел в Речицу. Саперы «балаховцев» взорвали железнодорожные пути, блокировав, таким образом, бронепоезд «красных» на участке Калинковичи-Мозырь.

Лишь утихли взрывы и стрельба на станции, как туда из-за лесного массива донеслись приглушенные звуки боя в местечке. В то время как «туземцы» полковника Мадатьяна увлеклись грабежом еврейских лавок, их внезапно атаковала отступавшая из Мозыря 29-я стрелковая бригада «красных». После короткого сопротивления кавказцы бежали, оставив в руках противника 6 пулеметов, весь обоз и около сотни пленных. Полковник Жгун прийти им на помощь не мог, так как сам подвергся атаке с одной стороны подошедшего со стороны Речицы советского пехотного батальона, а с другой – исправившего повреждения пути бронепоезда. Уже в сумерках его разгромленная группа отступила  лесами к Мозырю, но и «красные», опасаясь попасть в окружение, отошли из Калинковичей на восток.

11 ноября, четверг. В первой половине дня, получив в подкрепление Вознесенский пехотный полк из 1-й дивизии, группа полковника Жгуна опять заняла Калинковичи. «На исходе дня – вспоминал Д.Г. Сергиевич – балаховцы заняли станцию. Передовые отряды прошли мимо нашего дома по дороге на северо-восток в направлении Жлобин-Бобруйск. Другая колонна, как я потом узнал, двинулась на Речицу-Гомель. В военном городке (бывшие артиллерийские склады царской армии, находились в центральной части нынешней ул. Энгельса – В.Л.) расположилась, по меньшей мере, рота. На огромном подворье запылали костры. Что-то они там варили, жарили, пекли. А часть разбрелась по землянкам. Зашли большой группой и в наш дом. К нам, в нашу квартиру, пожаловало от той группы пять человек. На вокзальную площадь согнали десятка три жителей из близлежащих домов, и перед ними выступил сам батько Булак-Булахович. Он призывал граждан всячески содействовать его освободительной миссии и смелее налаживать новую жизнь».

12 ноября, пятница. Советское командование, придававшее большое значение Калинковичскому железнодорожному узлу, вновь направило для его взятия 29-ю стрелковую бригаду, усилив ее двумя бронепоездами из Гомеля. К 22 часам после ожесточенных уличных боев они вновь заняли станцию и местечко.

13 ноября, суббота. На рассвете основные силы «балаховцев» переправились на северный берег Припяти и заставили «красных» вновь очистить Калинковичи. Группа полковника Павловского (5 полков конницы и пехоты) повела наступление на Речицу, имея в резерве собранную у д. Гулевичи дивизию генерала Матвеева. Группа полковника Стрижевского (2 полка) двинулась на Птичь и Михновичи, группа полковника Келпша (2 полка) – на Якимовичи, дивизия полковника Микоши – в сторону Жлобина. На самом юге нынешней Гомельской области действовала Крестьянская бригада атамана Искры-Лохвицкого, занявшая местечко Лельчицы.

14 ноября, воскресенье.  В Калинковичах на видных местах вывесили манифест, гласивший: «Сего 14-го ноября я принял главнокомандование над всеми белорусскими и русскими вооруженными силами, находящимися на территории Белоруссии. Для создания Белорусской Народной армии выделить из состава Русской Народной Армии кадр из уроженцев Белоруссии. Главнокомандующий всеми вооруженными силами на территории Белорусии Генерал-майор Батька Булак-Булахович». Вербовочные пункты в национальную армию учредили на железнодорожной станции и в селе Калинковичи. Гарнизоном здесь стал Островской пехотный полк из 1-й дивизии НДА.

15 ноября, понедельник. Войска генерала Матвеева в 7 часов утра с боем заняли д. Великие Автюки, а около 16 часов, после ожесточенного боя с подразделениями советской 10-й стрелковой дивизии – д. Хобное. Группа полковника Микоши взяла Козловичи и Домановичи, но ее дальнейшее наступление к Озаричам было остановлено срочно переброшенной с севера 48-й советской стрелковой дивизией.

16 ноября, вторник. В первой половине дня группа полковника Павловского подошла с юга к Речице, которую обороняли части 10-й и 4-й советских дивизий с двумя бронепоездами. В ожесточенном бою на подступах к городу «балаховцы» имели большие потери. Почти полностью был уничтожен, попал в плен или разбежался свеженавербованный Мозырский пехотный полк.

17 ноября, среда. Этот день стал кульминацией «балаховской» эпопеи на Полесье. По личному распоряжению В.И. Ленина из Кремля сюда по железной дороге и пешим порядком спешно стягивались самые боеспособные части Западного фронта. Осознав неравенство сил, полковник Павловский отвел свою сильно поредевшую группу от Речицы в направлении на Хойники. Повторная попытка генерала Матвеева атаковать Речицу тоже не удалась, и он отступил к югу, соединившись с Павловским. Действовавшая на севере нынешнего Калинковичского района группа полковника Микоши под напором советских 48-й и 17-й стрелковых дивизия тоже начала отступление. При этом занимавший д. Козловичи 3-й батальон Минского стрелкового полка (ок. 200 чел., 3 пулемета) перешел на сторону «красных».

К вечеру 143-я бригада 48-й дивизии почти не встретив сопротивления, заняла Калинковичи, а 142-я бригада – Малые и Великие Автюки,  Юровичи. «Назначенный в местечке самим Булак-Балаховичем городской голова – читаем у Д.Г. Сергиевича –  поспешил через несколько дней скрыться в неизвестном направлении. В школу нашу мы больше не ходили – она была закрыта. Неопределенность, неуверенность, которыми были охвачены взрослые, невольно тревожили, передавались и нам, детям. Странное зрелище представляла собой станция. На железнодорожных путях не было ни одного паровоза, ни одного вагона, хоть шаром покати. Ребята поотчаяннее добрались на вокзале до дисков с телеграфными лентами. И мы получили новое небывалое занятие – забрасывали те диски на сосны и ели, и таким образом разукрашивали их теми лентами, живописно ниспадавшими к земле еще задолго до Нового года. Выглянув как-то в окно, я увидел, как, обхватывая наш дом с двух сторон, прошла цепь красноармейцев с винтовками наперевес. Только балаховцев на станции уже не было. На другой же день после прихода Красной Армии мы с Жоркой Субачем побежали в школу. Там уже было полно нашего брата. И каждому было что рассказать о днях вынужденного безделья, о том, как рвались снаряды на железнодорожных путях, о том, как балаховцы резали евреям бороды в местечке, как грабили их лавчонки и магазины и как расстреляли там трех коммунистов».

2-я пехотная дивизия НДА еще более суток вела бои за Мозырь с постоянно усиливавшимся  противником, но в 2 часа ночи 20 ноября оставила город и отступила на запад. Генерал С. Булак-Булахович с другими уцелевшими подразделениями НДА в ночь с 20 на 21 ноября прорвался из уготовленного ему советским командованием «котла» по лесной дороге между Калинковичами и Мозырем. Затем он повернул на север и в районе между деревнями Капличи и Якимовичи нанес поражение пытавшейся преградить дорогу советской 33-й Кубанской кавалерийской дивизии. Здесь «балаховская группировка» опять сменила направление движения, переправилась у д. Копцевичи через реку Птичь и ушла за польскую границу. Предприятие С. Булак-Булаховича было неудачном по причине несоразмерности его сил широкомасштабным целям похода, а также недостаточной  поддержкой со стороны местного населения, измученного и разоренного годами военного лихолетья.

Фрагмент заявления в милицию от Зямы Вольфсона, владельца одной из калинковичских лавок, ограбленного «балаховцами» (документ найден в мозырском архиве автором этой статьи)

Отношение местного населения к «балаховцам» в то время и позднее было неоднозначным: кто-то видел в них освободителей от «красного» террора и продразверстки, кто-то – обычных грабителей. Из хранящихся в мозырском зональном архиве документов видно, что местечко Калинковичи и железнодорожная станция тогда сильно пострадали (в основном не от боевых действий, а от разбоя). В ходе грабежей от рук «балаховцев» тогда погибли несколько десятков мирных жителей (большинство – представители здешней еврейской общины). При том известно, что сам С.Н. Булак-Балахович преследовал мародеров и грабителей, отдавал их под суд, лично расстрелял за учиненный погром взводного командира Савицкого, поручиков Смирнова и Андреева. После оккупации Польши в 1939 году немецкими войсками генерал продолжал подпольную борьбу и был убит в Варшаве 10 мая 1940 года в перестрелке с немецким патрулём. Для какой-то части белорусской молодежи этот храбрый, с прекрасной строевой выправкой, генерал и элитный белорусский эскадрон его личной охраны надолго стали образцом для подражания. В конце 20-х годов газета «Чырвоная змена» даже напечатала статью о действовавшей на Гомельщине конной молодежной хулиганской шайке, врывавшейся по ночам в деревни с кличем «Гей, батька Балахович!».

     Удивительной судьбе нашего талантливого земляка Д.Г. Сергиевича посвящена книга «Тры жыцці Змітра Віталіна» (Мазыр, 2012). Жизнь его школьного товарища Г.Л. Субача (1910-1952) была короче и трагичнее. Закончил военное училище, был на фронте летчиком-истребителем с первого дня Великой Отечественной войны. В 1942 году его самолет подбили, раненый летчик попал в немецкий плен. В 1945 году был освобожден и отправлен уже в советский лагерь. Вскоре,  удостоверившись в невиновности, Георгия освободили. Он вернулся на улицу Липневскую (ныне Сомова) в Калинковичи, работал в депо, и успел еще до своей безвременной кончины повидаться с другом Дмитрием, приехавшим в отпуск из Австрии офицером, военным журналистом.

В.А. Лякин

Опубликовано 02.11.2020  14:00

Алесь Бузіна. ЦУД НА ДНЯПРЫ

Хаўруснікі. Юзаф Пілсудскі і Сымон Пятлюра ў атачэнні польскіх і ўкраінскіх афіцэраў, якіх менавалі «пілсудчыкамі» і «пятлюраўцамі»; Пілсудскі ў маладосці, як і Пятлюра, быў сацыялістам, але здолеў стаць сапраўдным правадыром нацыі

Увесну 1920 г. палякі разам з Пятлюрам захапілі Кіеў. Тая акупацыя запомнілася кіяўлянам канцэртамі, спекуляцыяй на базары, а яшчэ ўзарваным на развітанне мостам.

Войскі палякаў уступілі ў Кіеў 6 траўня 1920 года. Яны ўвайшлі без бою і без помпы, якую можна было б чакаць ад польскага нацыянальнага характару. Акуратныя жаўнеры. Элегантныя афіцэры. Ніякіх рабункаў, расстрэлаў і кантрыбуцый. Гэтаe апошняе нашэсце іншапляменнікаў на Кіеў сваім размераным парадкам да болю нагадвала самае першае ўварванне немцаў у 1918 годзе. Як і немцы, палякі не буянілі – хіба што, у адрозненне ад іх, не сталі мабілізоўваць баб на мыццё вакзала. (Ніхто, дарэчы, апрача немцаў, за ўсе тыя бурлівыя гады не знайшоў часу памыць вакзал – ані пятлюраўцы, ані чырвоныя, што іх змянілі, ані белыя, ані зноў чырвоныя, якія выціснулі белых.) Палякаў ён таксама задавальняў у сваім натуральным антысанітарным выглядзе – мажліва, яны падсвядома адчувалі, што доўга тут не затрымаюцца. У астатнім жыццё адразу наладзілася.

Кіеўскі мемуарыст Рыгор Грыгор’еў, пераседзеўшы ў горадзе ўсе перавароты, пра воінства маршала Пілсудскага пісаў так: «Знешні парадак у горадзе быў адноўлены. Страляніны ў ночы не заўважалася, пра грабежніцтва нічога не было чуваць. Нават хадзіць увечары зрабілася вольна, без усялякіх абмежаванняў, зусім не так, як тое заўжды было раней ва ўмовах грамадзянскай вайны».

Кніга Грыгор’ева «У старым Кіеве» выйшла мізэрным накладам у 1961 годзе. Гэты яе абзац асабліва каштоўны – цудам праскочыўшы праз савецкую цэнзуру, ён намякаў, што іншыя ўлады, якія захоплівалі горад, каліва буянілі. Цяпер пра гэта можна пісаць адкрыта: першае ўварванне чырвоных у студзені 1918 г. павярнулася публічнымі расстрэламі проста ў Царскім садзе (цяпер парк Ватуціна каля Вярхоўнай Рады). Там выкапалі гіганцкую яму і партыямі валілі «буржуяў» – усіх, хто меў прыстойную адзежу ды інтэлігентны твар. Тысячы дзве настралялі за колькі тыдняў.

Пятлюраўцы, якія ўзялі Кіеў у снежні 1918 г., запомніліся самачыннымі вулічнымі расстрэламі афіцэраў, што падтрымлівалі гетмана Скарападскага. Самае нашумелае забойства – генерала Келера – адбылося проста каля помніка Багдану Хмяльніцкаму.

«Другія» чырвоныя – тыя, што ў пачатку 1919-га выбілі Пятлюру і войска УНР – у садзе публічна ўжо не расстрэльвалі. Іхняе ЧК цяпер сарамліва валіла ахвяры за Інстытутам шляхетных паненак (Кастрычніцкі палац). Расстрэльвалі пераважна рускіх нацыяналістаў, карэнных кіяўлян – прафесароў, прадпрымальнікаў і грамадскіх дзеячаў. Але былі сярод іх і 4 тысячы рабочых, а таксама не менш за 1500 сялян, звезеных з навакольных вёсак. Расследаванне камісіі белага генерала Рэрберга па выгнанні чырвоных «устанавіла 4800 забойстваў у Кіеве асобаў, імёны якіх удалося высветліць. З пахаванняў на могілках выкапана 2500 трупаў. Магілы, старэйшыя за 4 тыдні, не раскрывалі. Агульная колькасць забітых дасягае 12 тысяч чалавек» (цытую паводле кнігі «Красный террор глазами очевидцев», Масква, 2009).

Белыя, заняўшы горад у апошні дзень жніўня 1919-га, неўзабаве арганізавалі яўрэйскі пагром. Яны апраўдвалі свае паводзіны тым, што сярод кіеўскіх чэкістаў пераважалі яўрэі. Ночамі «вылі ад жаху» цэлыя будынкі ў яўрэйскіх кварталах. Гэтая сітуацыя ярка апісана ў артыкуле Васіля Шульгіна, які выйшаў тады сама ў Кіеве, у газеце «Киевлянин» (гл. пра артыкул «Пытка страхом» і адказы Шульгіну матэрыял С. Машкевіча – перакл.). Але паводзіны белых я таксама не ўхваляю – больш лагічна было б узяць Маскву, пералавіць чэкістаў, што ўцяклі былі з Кіева, ну а далей з выкананнем усіх прававых норм, з пачуццём, толкам і расстаноўкай, пакараць іх адпаведна дарэвалюцыйным законам. Прававая база для гэтага мелася – напрыклад, расстрэл, прадугледжаны ваенна-палявым судом.

«Трэція» чырвоныя, якія зноў вярнуліся пасля белых, асабліва пабуяніць не паспелі. Дый не было ў іх такой магчымасці – усіх, каго хацелі, пусцілі ў расход яшчэ за «другімі». I толькі палякі нікога не расстрэльвалі, а запомніліся толькі тым, што адмянілі ўсе грошы, якія датуль хадзілі ў горадзе – і дзянікінскія, і савецкія, і УНР-аўскія, увёўшы заміж іх свае. Бабы на базары адразу пачалі хваліць белагвардзейцаў, якія праз колькі дзён пасля свайго прыходу арганізавана абмянялі жыхарам савецкія рублі на дзянікінскія.

Польскае фінансавае новаўвядзенне адразу разваліла тавараабмен. Народ пераходзіў на бартар, мяняючы адзежу на бульбу. І толькі праз некалькі дзён Гарадская дума выклапатала ў новых акупантаў дазвол пусціць у абарот дарэвалюцыйныя царскія грошы. Але іх было мала. Таму польскія жаўнеры выявіліся нуварышамі, купляючы на сваё вайсковае жалаванне за бесцань дарагія рэчы на таўкучках.

Разам з войскамі 3-й польскай арміі, якой камандаваў малады 36-гадовы генерал Рыдз-Сміглы, у Кіеў увайшлі і іхнія хаўруснікі – нешматлікія пятлюраўцы. Гэта была 6-я сечавая дывізія палкоўніка Марка Бязручкі – былога царскага капітана, ураджэнца Бярдзянскага павета, які яшчэ ў 1908 годзе скончыў Адэскую пяхотную вучэльню. Зрэшты, дывізія – гэта гучна сказана. Уся яна налічвала не больш за тысячу чалавек. Дый трымаліся хаўруснікі адчужана, скоса пазіраючы адно на аднаго. Сардэчнасці ў адносінах паміж палякамі і ўкраінцамі не было. Затое праз два тыдні ў Кіеў прыбыў Пятлюра і, па сваёй завядзёнцы, прыняў парад сечавікоў. Парады ён проста абажаў – як кожны цывільны, што ніколі не служыў нават радавым.

А за Дняпром, проста пад Кіевам, ужо праходзіў фронт. Галоўнай забавай кіяўлян было хадзіць вечарамі на дняпроўскія схілы і глядзець, як у сутонні каля Бравароў шугалі артылерыйскія снарады. Увесь Левы бераг яшчэ не быў забудаваны, і панарама адкрывалася куды больш грандыёзная, ніж сёння. Да Кіева снарады палявых гармат не даляталі – далёкая страляніна здавалася чымсьці накшталт феерверка. У Купецкім садзе (каля цяперашняй філармоніі, у якой тады быў Купецкі сход) нават пастаянна грала музыка. Так і запомнілася польская акупацыя – у асноўным вечаровымі канцэртамі пад акампанемент далёкай арудыйнай перастрэлкі ды працуючымі тэатрамі. А яшчэ зеніткамі, расстаўленымі проста на дняпроўскіх стромах.

Ёсць такі раздзел у польскай гісторыі: «Цуд на Вісле». Ён адбудзецца пазней, калі чырвоныя пагоняць з Кіева палякаў і спыняцца толькі пад Варшавай. А гэта быў «цуд на Дняпры» – вычварная вайна, не дужа падобная да вайны, і акупацыя, што нагадвала веснавы паказ мод у выглядзе новай польскай формы.

Ды раптам цуд скончыўся. Чырвоная армія перайшла ў контрнаступ, і палякі здалі Кіеў, як і занялі, без бою, падпсаваўшы пад канец рамантычную легенду пра сябе. Яны ўзарвалі дом губернатара і найстарэйшы ў горадзе Ланцуговы мост, пабудаваны яшчэ за Мікалаем І. Яшчэ два моста яны пашкодзілі, каб затрымаць чырвоных, пасля чаго 10 чэрвеня адбылі на гістарычную радзіму, прыхапіўшы з сабою і Сымона Пятлюру.

Але ж як так выйшла, што Сымон Васільевіч апошні раз з’явіўся ў Кіеве, па сутнасці, у польскім абозе?

Як Пятлюра з Польшчай пасябраваў

Перш чым вырушыць у апошні паход на Кіеў, Пятлюра 21 красавіка 1920 года заключыў у Варшаве саюз з начальнікам Польшчы Юзафам Пілсудскім. Ён прызнаў уключэнне ў склад Польшчы Галічыны, а таксама правы польскіх памешчыкаў на землі, якімі тыя валодалі на Правабярэжнай Украіне да 1917 года. Паводле варшаўскай дамовы, Правабярэжжа заставалася за Украінскай Народнай Рэспублікай, аднак, паколькі польская арыстакратыя да рэвалюцыі была тут найбуйнейшым землеўладальнікам, атрымлівалася, што распаяваныя надзелы пасля перамогі над бальшавікамі зноў трэба будзе забраць у мужыкоў і вярнуць тым, хто ўладаў імі з часоў польскай экспансіі ва Ўкраіну ў ХVІІ стагоддзі.

Цяжка сказаць, як Пятлюра збіраўся выконваць гэты пункт. Усё саманабытае сяляне ўжо лічылі сваім. Хіба што польскія войскі прымусілі б іх вярнуць майно гвалтам. Бо ў самога Пятлюры на пачатку 1920 года ўся армія разам з абозамі і шпіталямі налічвала 7 тысяч чалавек і 10 гармат!

Аднак, заключаючы варшаўскую дамову, Пятлюра быў шчаслівы – упершыню яго прымалі ў іншай дзяржаве як лідара цэлай краіны! З ганаровай вартай і ўсімі ўшанаваннямі, належнымі паводле пратаколу. Гэта быў яго першы і апошні замежны візіт.

Пятлюраўцы ваявалі разам з палякамі супраць галічан

Хрэшчатык, травень 1920 г. Польскае войска ўступае ў Кіеў, арганізавана абыходзячы трамвай

Галічыну Пятлюра палякам проста не мог не «завяшчаць». Галіцкая армія ў гэты момант пасля чарговай зрады стала ЧУГА – Чырвонай Украінскай Галіцкай Арміяй. Пятлюраўцам нават выпадала біцца з галічанамі. Пра гэты факт афіцыёзныя ўкраінскія гісторыкі маўчаць – чарговы раз робяць выгляд, што такога не было.

А вось як апісвае гэты эпізод у мемуарах, што выйшлі ў ЗША, камандзір палка Чорных запарожцаў Пятро Дзячэнка – у 1920-м пятлюраўскі палкоўнік: «5 сакавіка… Ад камісара ды галічан даведаліся, што горад Бэршадзь заняты 3-м галіцкім корпусам. Перад світанкам полк падышоў да сяла Усце, якое знаходзіцца за два кіламетры ад Бэршадзі. Галічане чакалі ворага, бо засады былі выстаўлены, але не дачакаўшыся, паснулі сном праведнікаў… Усяго полк узяў: 4 гарматы, 4 гарматныя скрыні са снарадамі, 2 цяжкіх кулямёты, 15 вазоў і звыш 120 коней. Загадаў выстраіцца галічанам і прапанаваў ім перайсці да нас. Да 50 стральцоў пагадзіліся. Па дарозе камандзір галіцкай батарэі кінуўся наўцёкі. Некалькі казакаў пусцілі сваіх коней за ім следам. Ужо ў сяле загналі ў пастку, але ён саскочыў з каня і пачаў уцякаць гародамі. Трапным стрэлам паклалі яго на месцы».

Пазней некалькі брыгад ЧУГА, калі чырвоныя пачнуць адступаць, перабягуць на бок палякаў. А іншыя – застануцца ў чырвоных. Такая во рэчаіснасць той вайны.

Асаблівай радасці ад таго, што ваяваць даводзіцца поруч з палякамі, у арміі Пятлюры не было. Традыцыйны гістарычны вораг раптам стаў «сябрам». Як пісаў пазней у кнізе «З палякамі супраць Украіны» генерал-харунжы арміі УНР Юрый Цюцюннік: «Яшчэ большай неспадзяванкай для шырокіх колаў украінскага грамадства было тое, што кіраўніцтва ўкраінскім паланафільствам захапіў не хто іншы, а той самы Сымон Пятлюра, які з пачатку 1919 года дэкламаваў “кары ляхам, кары!” з “Гайдамакаў” Шаўчэнкі».

На практыцы гэты халадок у стасунках братоў па зброі выліўся ў тое, што пятлюраўцы скрозь намагаліся нешта ўкрасці ў хаўруснікаў. Той жа Дзячэнка ўспамінаў пра подзвігі сваіх чорных запарожцаў: «Увесь час па шляху праходзілі абозы польскай арміі. У польскім абозе поўна гусей, курэй і свінняў. Відаць, што ўсё гэта не куплялася. Хлопцы-казачаты паводле свайго звычаю пачалі паляваць на ўсё, што кепска ляжала на польскіх вазах. Толькі і чуваць было “пся крэў” ды смех казакоў, калі ўдавалася нешта сцягнуць».

Уваскрэслая Польшча супраць новай Расіі

Патрыятычны польскі плакат 1920 г. «Гэй! Хто паляк – у штыкі!!»; сатырычны савецкі плакат на тую ж польскую тэму

У адрозненне ад Грушэўскага, Пятлюры і іншых «прафесійных» украінцаў, палякі ў 1918 – 1920 гг. праявілі бясспрэчны прафесіяналізм у «разбудове дзяржавы». Польшча ўваскрэсла пасля Першай сусветнай вайны літаральна з небыцця – з трох частак, якія належалі Расійскай, Германскай і Аўстра-Венгерскай імперыям. Амаль паўтара стагоддзя палякі жылі без сваёй дзяржавы. Нават чыгуначныя пуці ў новай краіне былі розныя: у былой «рускай Польшчы» – шырокія, у астатніх частках – еўрапейскія, вузейшыя. Давялося і іх перашываць пад адзін стандарт. Але памяць пра славу старой Польскай дзяржавы, імпэтны правадыр Юзаф Пілсудскі і мноства грамадзян, гатовых ваяваць за ідэю вялікай Польшчы, вярнулі Варшаву на геапалітычную карту Еўропы.

Пасля сыходу немцаў з Расіі ў канцы 1918 года канфлікт новай Польшчы з чырвонай Расіяй быў непазбежны. Палякі хацелі аднавіць Рэч Паспалітую ў максімальных гістарычных межах – з Літвой, Галіччынай, Валынню і Беларуссю. А бальшавікі марылі пра сусветную рэвалюцыю пад лозунгам «Даеш Варшаву!», які намаўлялі крычаць чырвонаармейцаў перад атакай.

Створанае з ветэранаў Першай сусветнай вайны, якія ваявалі ў арміях трох імперый, польскае войска ўяўляла з сябе грозную сілу. У яго было шмат зброі, баепрыпасаў, аэрапланаў і заходніх інструктараў – пераважна французаў. Характэрна, што першую ў гісторыі бамбардзіроўку Кіева з паветра, паводле савецкіх звестак, правялі менавіта палякі 19 красавіка 1920 года. Праўда, выглядала гэта даволі смешна: прыляцела колькі «этажэрак», панакідала лёгкія бомбы, але нічога не разбурыла – адно напалохала.

Чырвоная Армія ў 1920 годзе, наадварот, была надта знясілена двухгадовай грамадзянскай вайной. Яна страціла многа найбольш актыўных байцоў і камандзіраў, стамілася, перажыла эпідэмію тыфу. Дэфіцыт асабовага складу быў настолькі востры, што ў чырвоныя часці, якія перакідвалі на польскі фронт, уключылі нават былых белагвардзейцаў з арміі Дзянікіна, што здалася пад Наварасійскам. Тым не менш гэтае воінства знайшло ў сабе сілы перайсці ў контрнаступ. Здачу Кіева палякамі прадвызначыў прарыў 1-й Коннай арміі Будзённага, якая пераправілася цераз Днепр у раёне Екацярынаслава, дзе яе ніхто не чакаў. Апасаючыся абыходу з поўдня, польскія войскі ачысцілі Правабярэжжа. А з Беларусі вырушыў у наступ на Варшаву Заходні фронт Міхаіла Тухачэўскага. Аднак узяць сталіцу Польшчы не ўдалося. Вайна скончылася нічыёй і Рыжскім дагаворам 18 сакавіка 1921 года, паводле якога Галічына і Валынь засталіся пад Польшчай. Мала хто памятае, што ў якасці суб’екта міжнароднага права яго падпісала не толькі РСФСР, але і УССР – Украінская Сацыялістычная Савецкая Рэспубліка (менавіта ў такім парадку стаялі тады словы ў яе назве). Савецкі Саюз з’явіўся толькі на год пазней. У асадку апынуўся Пятлюра. Яго УНР знікла з карты, а сам ён ператварыўся ў эмігранта. Як напісаў прыкладна ў той час украінскі паэт і дыпламат Аляксандр Алесь:

Ці не маці для нас

І для ўсіх УНР?

Манархіст ты ці левы эсер,

Друг ці вораг ты – мера адна…

І стаіць УНР, як карова дурна.

Пераклаў з рускай і ўкраінскай В. Рубінчык паводле: Олесь Бузина. Чудо на Днепре (14.05.2010)

Ад перакладчыка

Ладную частку спадчыны яркага кіеўскага аўтара Алеся Бузіны (нар. 13.07.1969, забіты 16.04.2015) складае публіцыстыка з дамешкам іроніі, звернутая ў мінулае. На «беларускай вуліцы» нечым падобным займаўся і займаецца Сяргей Крапівін, на «яўрэйскай» – Міхаэль Дорфман. Пераклад нарыса пра польскую акупацыю Кіева прымеркаваны да стагоддзя падзеі.

Далёка не ўсё ў тэкстах Бузіны мне блізка, аднак «чырвоныя рысы» ён не перакрочваў. У 2017 г. абурыла тое, што яго кнігі былі выдалены з мінскай міжнароднай выставы (не без удзелу «Нашай Нівы», якая занесла іх у разрад «антыўкраінскай літаратуры»). Зусім не спадабаліся і адказы «вялікай гуманісткі» на пытанні расійскага карэспандэнта:

– Вы ведаеце, хто такі Алесь Бузіна?

– Каторага забілі?.. Але тое, што ён казаў, таксама ўзмацняла злосць.

 – То бок такіх трэба забіваць?

– Я гэтага не кажу. Але я разумею матывы людзей, якія гэта зрабілі.

No comments.

* * *

Да пяцігоддзя забойства літаратара выданне «Эхо Киева» апублікавала цытаты з артыкулаў А. Бузіны 2010-х гг. Па-мойму, і яны заслугоўваюць перакладу на беларускую. Напрыклад:

Любое грамадзянскае процістаянне калі-небудзь выдыхаецца. Тады людзі азіраюцца наўкол і пытаюць сябе: «За што ж мы білі адно аднаго?» Дзеля чаго ўсе гэтыя ахвяры?

«Хто заплаціць за кроў?» – пісаў кіяўлянін Булгакаў. Ніхто не заплаціць. Значыць, не ліце яе. Ні сваю, ні чужую. Не адмыецеся, якія б «шляхетныя» ідэі вы ні вызнавалі.

Мяне пытаюцца, на чыім я баку сёння. Адказваю: на баку ЗАКОНА і МІЛАСЭРНАСЦІ. Гэта не слабадушнасць. Гэта мая фамільная традыцыя. Мой прадзед па кудзелі – царскі афіцэр – адмовіўся ўдзельнічаць у Грамадзянскай. Мой дзед па мячы – у 1919 г. сышоў ад чырвоных, але і да іншых колераў смуты не прыстаў. Затое адваяваў сваё ў Айчынную.

Апублiкавана 25.04.2020  18:45

Интервью с д-ром Дианой Думитру

Д-р Диана Думитру: прямых доказательств планируемой Сталиным депортации евреев пока нет

Лидеры Еврейского антифашистского комитета

В чем причины послевоенного антисемитизма в СССР, как боролись с космополитизмом на местах и оправдана ли версия о депортации евреев на Дальний Восток в 1953-м — об этом и многом другом в интервью с приглашенным лектором магистерской программы по иудаике НаУКМА, доцентом Кишиневского государственного педуниверситета, д-ром Дианой Думитру.

— В еврейской среде существует миф об отсутствии антисемитизма в 1930-е годы. Насколько он имеет под собой основания?

— Евреи, чья молодость пришлась на эти годы, вспоминали о том, как без проблем поступали в университеты, получали Сталинскую стипендию, работали в разных учреждениях и т.п. Безусловно, эти воспоминания не беспочвенны, но говорить об атмосфере победившего интернационализма не приходится.

Источники свидетельствуют, что антисемитизм никуда не исчез, просто государство жестко пресекало его проявления. Я как-то наткнулась на донесение ОГПУ конца 1920-х годов — два работника одесского морга с ностальгией вспоминают о погроме 1905 года в Киеве, как подчеркивает агент, смакуя детали. Мол, вышли бы сейчас порезать жидов, но… времена не те. В то же самое время государство пыталось бороться с укоренившимися антисемитскими стереотипами и культивировать позитивный имидж евреев среди населения. Вследствие этих усилий советские евреи стали постепенно восприниматься как «нормальные» советские граждане. После двух десятилетий советской власти для нового поколения национальный вопрос был глубоко периферийным.

Витрина магазина с портретами и бюстами советских вождей, Одесса, 1930-е

— Как можно охарактеризовать советскую информационную политику в годы Холокоста? Сознательное замалчивание Катастрофы из страха перед нацистской пропагандой, навязывавшей стереотип «жидокоммуны»? 

— Последние исследования, например, Карела Беркхоффа опровергают миф о том, что в советской прессе не было информации о преступлениях против евреев. Информация была — ясная, недвусмысленная, в центральных газетах, причем именно об уничтожении евреев, а не абстрактного мирного населения. Так, например, в августе 1941 года «Правда» и «Известия» опубликовали выступление Соломона Михоэлса, где он открыто заявил, что Гитлер намеревается уничтожить весь еврейский народ. В сентябре 1943-го Эренбург писал в «Красной Звезде», что в Минске собрали евреев из разных стран, и все они были убиты, а в апреле 1944 года «Правда» отмечала, что не осталось евреев в Киеве, Праге, Варшаве и Амстердаме. В декабре 1944-го та же «Правда» сообщила цифру уничтоженных евреев в Европе — 6 миллионов.

Безусловно, советская власть была уязвима, особенно на новых советских территориях — на Западной Украине, в Бессарабии и Прибалтике многие местные жители ставили знак равенства между евреями и большевиками. Понимая всю сложность ситуации, режим старался не акцентировать внимание на «еврейском вопросе» в годы войны. В то же самое время советские евреи внимательно следили за официальным дискурсом и болезненно реагировали на любые попытки обойти вниманием еврейскую идентичность — как героев, так и жертв. Сложно сказать, насколько преуспела нацистская пропаганда в разжигании антисемитизма, но ей точно удалось вернуть «еврейский вопрос» на повестку дня. Даже у советских людей, не считавшихся антисемитами, появилось возможное объяснение тех или иных проблем.

При этом после войны власть весьма серьезно относилась к проявлениям антисемитизма — я знаю десяток дел в Молдове, которые окончились приговорами за разговоры о том, что «в нашей республике хорошо живется только евреям и коммунистам». Такие откровения плохо заканчивались и в 1948-м, и в 1950 году — даже когда сами евреи находились под ударом Москвы.

— Известно, что в конце 1945 года зафиксирован рост антисемитизма в самых разных странах Европы — во Франции и Германии, Польше и СССР. Каковы были его причины в Советском Союзе, особенно на новых территориях, аннексированных в 1939 — 40 годах? 

— В Молдавии, например, антисемитизм был двух сортов — традиционный довоенный и новый — советского образца. Дело в том, что советизация повлекла за собой приток новых кадров, большинство из которых не были молдаванами. Причин тому множество — сомнения в лояльности местного населения, плохое владение русским языком, да и в целом уровень неграмотности среди молдаван (в 1930-м году он составлял 61%). Неудивительно, что на лидерских позициях оказывается много евреев — как местных, так и приезжих. Пошли разговоры о том, что советская власть — это власть еврейская.

Кишинев, 1940

Начался поток антисемитских писем, в одном из них — Сталину — аноним прямо жалуется на национальную политику, превратившую Молдавию в республику с «еврейским засильем».  Судя по всему, это писал интеллектуал, поскольку он упоминал, что на молдавскую пьесу обычно не набирается и десяти зрителей, но если идет «еврейский» спектакль, нет в Кишиневе зала, который мог бы вместить всех желающих.

Обвиняли всех подряд, например, целый поток писем был направлен против первого секретаря ЦК Молдавии Коваля, женатого на еврейке. В доносах отмечали, что Софья Коваль себя «царицей чувствует и евреев насаждает, где ни посмотри, засели евреи и домой везут все своей царице». Жаловались, что евреи ходят «в изысканных шелках, шерсти, модных туфлях («они победили»), а молдаване — оборванные, босиком, голодными» — вот, мол, она советская (читай — еврейская) справедливость. Все это продолжалось до тех пор, пока в Москве ясно дали понять — все связи жены Коваля и вся ее подноготная проверены и перепроверены — дальнейшие обращения рассматриваться не будут.

После 1948 года в СССР появляется антисемитизм политический, вызванный провозглашением государства Израиль. Встреча, которую устроили Голде Меир 50 000 евреев в московской синагоге, стала для Сталина шоком — он осознал, что евреи могут иметь альтернативную лояльность. Это сравнимо с гневом ревнивого супруга, который ни с кем не хочет делить свою жену. Кроме того, в контексте холодной войны и присоединения Израиля к Западному блоку, у вождя и его окружения развивается шпиономания и политическое недоверие к евреям — через этот фильтр они видят мир.

— И на это накладывается бытовой антисемитизм широких масс…

— Неприязненное отношение к евреям имело разные корни. Например, одна из главных проблем послевоенных лет — жилищная. Поэтому, когда выжившие евреи возвращались в свои квартиры, они вполне могли услышать от новых хозяев, мол, жаль вас не всех убили… С одной стороны, сказалось влияние нацистской пропаганды — люди перестали стесняться антисемитизма, с другой — они готовы были наброситься на любого, кто покусился бы на «их» жилище, будь-то еврей, русский, украинец или молдаванин.

Я видела документ, где заместитель министра здравоохранения МССР по фамилии Гехтман просит освободить его от занимаемой должности из-за неадекватности жилищных условий — чиновник проживал в маленькой комнате без ванны с двумя детьми и 70-летней матерью. Что уж говорить о рядовых горожанах…

1944 год. Ветеран-еврей пишет Сталину с фронта, как офицеры СМЕРШ пытались выкинуть его жену с детьми из их квартиры. Те кричали, что женщина взяла этих жидят из детдома, чтобы получить льготы на большую семью. И попутно обвинили ее в получении ордена Красной Звезды через постель. Думаете, они верили в эту чушь? Нет, разумеется. Просто пригодного жилья оставалось очень мало, и в борьбе за него все средства были хороши.

Разрушенный центр Киева, 1944

— Как власть реагировала на такие эксцессы?

— По-разному. Я читала  дела, открытые за хулиганские выходки. Но видела и документ Агитпропа, обобщающий суть вопроса. Да, в нем признается, что антиеврейские настроения усилились из-за влияния нацистской пропаганды в годы войны, но также подчеркнуто, что евреи после Катастрофы склонны к преувеличению антисемитизма. Власть думает, что проблема не столь ужасна, как представляют ее себе евреи.

Ясно, что в эти годы обстановка накаляется до предела. В бывшем архиве КПСС есть справка о вызове одного еврея в ЦК из-за разговоров о попустительстве антисемитизму. Он пришел, подтвердил, что проблема существует, и объявил, что если власть не изменит к ней отношение, он… покончит с собой.

— Осенью 1945-го в Киеве из-за конфликта на жилищной почве едва не начался еврейский погром…

— Да, это типичный случай, когда уцелевшие евреи вернулись в свою квартиру, занятую другой семьей. Не очень типично, что по требованию прежних хозяев украинскую семью заставили съехать, после чего один из ее членов — красноармеец (находившийся дома в кратковременном отпуске) — напился и избил с другом подвернувшегося под руку лейтенанта НКГБ Розенштейна. Тот не стерпел обиды, отправился домой, где переоделся в форму, взял свой «ТТ», после чего вернулся к дому обидчиков и уложил обоих мужчин. Трибунал приговорил лейтенанта к расстрелу, но погромные настроения уже захлестнули Киев. Во время похоронной процессии несколько проходящих мимо евреев были избиты.

В этой связи интересно письмо четырех ветеранов — киевских евреев — Сталину, Берии и главному редактору «Правды» Поспелову. Тон письма очень резкий, авторы прямо обвиняют украинские власти в потворстве антисемитизму и сравнивают их позицию с курсом, «исходившим ранее из канцелярии Геббельса, достойными преемниками которого оказались ЦК КП(б)У и СНК УССР». Более того, подписанты грозят, что еврейский народ «использует все возможности для того, чтобы защищать свои права, вплоть до обращения в международный трибунал».

Письмо не анонимное и демонстрирует, что людей, так обращающихся к Сталину, сложно чем-то запугать — это евреи новой закалки.

Вообще, война ослабила вожжи не только для антисемитов. Типичный пример. В ночь с 9 на 10 мая 1945 года в Москве скончался глава Совинформбюро, заведующий отделом международной информации ЦК ВКП(б) Алексей Щербаков. Редакции крупнейших газет отправили своих собкоров для освещения похорон. Несколько журналистов-евреев из Всесоюзного радиокомитета отказались — я видела эту внутреннюю переписку — один прямо заявил, что покойный был антисемитом, двое сослались на слабые нервы. Им объявили выговор из-за отказа выполнить задание.

Похороны Алексея Щербакова

— В 1948 году в стране развернулась так называемая борьба с космополитизмом. Это в принципе еврейская история или евреи просто оказались козлами отпущения в борьбе с низкопоклонством перед Западом?  

— Это хороший вопрос, на который историки отвечают по-разному. Изучая документы, я вижу, сколь туманными были указания из центра, поэтому начальники на местах пытались угадать, о чем это вообще и с кем конкретно предстоит бороться. Многие решили, что евреи по всем параметрам подходят под определение космополитов, другие, более осторожные, старались избегать открытых антисемитских акцентов.

Мы до сих пор не знаем точно, чего власть хотела достичь, ясно лишь, что ее раздражало  сравнение с Западом не в пользу СССР. Ей было неприятно, что миллионы советских людей в годы войны увидели своими глазами высокий жизненный уровень на Западе, и она пытается уничтожить эти настроения на корню.

— Тогда почему кампания приобрела еврейский оттенок, а не эстонский или литовский, ведь в этих новых республиках сравнения с тем, как было «до того, как», просто напрашивались? 

— Как раз на новых территориях — и не только в Прибалтике — боролись с ностальгией по предыдущим режимам. И людей сажали, когда они вспоминали, что при поляках/румынах или независимом правительстве Эстонии или Литвы было лучше. Так, еврей из Бессарабии Саул Голдштейн получил свои 10 лет за разговоры о том, что «при румынах жилось лучше,  чем в СССР… здесь даже врачи и инженеры ходят без пальто и в парусиновых туфлях при 20-градусном морозе». Этот сравнительный анализ дорого ему обошелся.

Что касается еврейского оттенка, то он не случаен. Если мы изучим социальный профиль людей с высшим образованием, например в Бессарабии, то очень многие среди них окажутся евреями. Многие местные врачи учились в Италии, Франции и Бельгии — просто потому, что в Румынии 1930-х еврей не мог беспрепятственно получить медицинское образование. Они владели несколькими иностранными языками, прожили несколько лет на Западе и увидели другой мир — их можно было назвать космополитами в прямом смысле этого слова, в то время как подавляющее большинство молдаван на эту роль не тянули.

Беспачпортный бродяга, «Крокодил», 1949   «Следы преступлений» (раскрыта террористическая группа врачей-вредителей), 1953

— Понятно, что в массовом сознании многие евреи воспринимались как не вполне советские люди, но уничтожение еврейской интеллигенции началось с верхушки ЕАК — насквозь советской и преданной Сталину. Что это было — паранойя стареющего диктатора или прагматичный шаг в духе Больших процессов, когда Сталин четко понимал, кого он уничтожает и зачем?

— Возможно, лидеры ЕАК допустили стратегическую ошибку, решив сохранить влияние  Комитета и после войны. Они полагали, что станут выразителями интересов советского еврейства, не понимая, что нужда в них уже отпала.

Более того, они просят вывести ЕАК из подчинения Агитпропа, чтобы напрямую подчиняться ЦК, передают через Полину Жемчужину письмо с критикой Биробиджанского проекта и совершают другие политические шаги, которые через несколько лет получат опасную окраску. Член ЦК ВКП(б) и один из лидеров ЕАК Соломон Лозовский пытается объяснить важность Комитета, имеющего связи с большинством зарубежных глав правительств и мировой финансовой и деловой элитой. В апреле 1945-го это звучит неплохо, но в конце 1948-го это равносильно признанию в преступлении. Весь прошлый опыт ЕАК, включая многомесячное путешествие Михоэлса по США и Канаде, выглядит теперь обвинительным приговором.

Ицик Фефер и Соломон Михоэлс с актером Эдди Кантором, Голливуд, 1943

— Последний период жизни Сталина — «дело врачей». Это иррациональный шаг престарелого вождя или он вел некую игру, цели которой нам неизвестны? 

— Возможно, Сталину, обуреваемому своими фобиями, не понравился совет своего врача Виноградова «отдохнуть». Он мог воспринять это как призыв отправиться на покой, удалиться от государственных дел и увидел во врачах инструмент по отстранению его от власти. Рассуждая о том, верил ли он в заговор, мы вступаем на очень зыбкую почву допущений — нормальному человеку сложно увидеть в этом смысл.

— Насколько правдоподобно выглядит версия о планируемой депортации евреев?   

— Пока нет прямых доказательств, мы рассматриваем это как слухи и отражение общественной атмосферы. Евреи были парализованы страхом — это факт, но рассказы о том, что кто-то видел вагоны, стоящие на запасном пути, и т.п. — это не документ.

Что касается настроений, то они вполне укладываются в логику той эпохи. Буквально в том же году, уже после смерти Сталина, Берия стал продвигать в Латвии политику коренизации в стиле 1920-х годов — был дан приказ о замене русских латышами на руководящих постах — и сразу поползли слухи о предстоящей депортации всех русских из Латвии! Советские люди так воспринимали реальность — они знали, что депортация — один из методов коллективного наказания, поэтому были к ней готовы.

Так что депортация евреев на Дальний Восток — один из возможных сценариев, который, тем не менее, пока не нашел подтверждения. Но время преподносит сюрпризы. В конце концов, Советский Союз долгое время открещивался и от пакта Молотова — Риббентропа, и от трагедии Катыни, но соответствующие документы были найдены…

Беседовал Михаил Гольд

Газета “Хадашот” (Киев), № 2, 2019 См. здесь 

Опубликовано 20.02.2019  13:33

К столетнему юбилею А. Солженицына

«Двести лет вместе», или Опять двадцать пять

 Уж об этом произведении писано-переписано… Справедливо кто-то заметил, что опровергательно-ругательная литература по объёму намного превысила солженицынский двухтомник, вышедший в Москве в 2001–2002 гг. Назову некоторые ответы «Исаевичу»: Резник С. Вместе или врозь? Москва, 2003. 430 с.; Рабинович Я. Быть евреем в России: спасибо Солженицыну. М., 2005. 704 с.; Дейч М. Клио в багровых тонах. М., 2006. 222 с.; Каджая В. Почему не любят евреев. М., 2007. 480 с. Кстати, Семён Резник разъяснил в интернете, что книга Рабиновича нарушает его, Резника, авторские права. Яков Рабинович действительно пошел путем наименьшего сопротивления: настриг цитат у самых разных хулителей Александра Солженицына, от Владимира Бушина до Владимира Войновича.

Количество не всегда переходит в качество, и большинство критических выпадов в адрес Солженицына меня не убедили. Хватало забот и помимо вникания в околотворческие споры, но когда в августе 2008 г. писателя не стало, всё-таки захотелось cнова окинуть взглядом книгу «Двести лет вместе», прочтённую примерно в 2004-2005 гг.

Вот, пожалуй, главное наблюдение: евреи у Солженицына – разные. Меняются (или не меняются) в связи с изменчивыми историческими событиями, но и в каждом рассмотренном эпизоде XIX-XX вв. по-разному реагируют на запреты, относятся к земледелию, воюют, сидят в лагерях, пишут о России. Эта полифония не затмевает авторской позиции: всякий раз одним – сочувствие, другим – ирония, а то и неприязнь. Сочувствие адресуется прежде всего тем, кто настроен прорусски и/или промужицки. Солженицын и сам был настроен прорусски, и в «Архипелаге» обронил, что «в душе мужик», – чему тут удивляться и чем возмущаться? После смерти писателя один из бывших директоров Всемирной ассоциации белорусских евреев на сайте «Хартии» заявил, что Солженицын «стал в последние годы базисом для новой волны русского шовинизма», но это просто амальгама понятий (национальный интерес якобы равен национализму, а тот – шовинизму), столь характерная для полуинтеллигенции-«образованщины»: что в дореволюционной и советской России, что в современной Беларуси.

Упрекали Солженицына за то, что он необъективен, причём иногда и те, кто не имел ничего против «художественного исследования» в «Архипелаге ГУЛАГ» (тоже ведь книга необъективная, но её антисемитской в 1970-х не объявляли). Писатель, даже лауреат Нобелевской премии и член Академии наук, не обязан быть объективным наравне с участниками научных дискуссий. С другой стороны, утверждали, что мало в книге «Двести лет вместе» художественных достоинств: «Написана затупившимся, погнутым пером, вялой нетвердой рукой…» (Семён Резник). Конечно, книга без внешних спецэффектов, но, может, именно таких трудов и не хватает в наше время? Лично мне заболоченное лесное озерцо милее шумных морей и водопадов. (Имел в виду конкретное озерцо под Щучином; ныне оно практически пересохло. – В. Р.)

Придирались и к названию: мы, мол, не «Двести лет» вместе, а чуть ли не тысячу! То есть ребятки-девчатки не читали книгу или делали вид, что не читали: ведь в первой же главе первого тома всё разъясняется, со ссылками на Киевскую Русь, хазар и т.д.

Да, вспоминает Солженицын тех людей и те страницы истории евреев России, СССР (и Беларуси), от которых многим из нас хотелось бы отвернуться-отречься, сказав, к примеру: Троцкий и руководители ЧК-НКВД – по существу и не евреи вовсе, мы за них не в ответе. Вот кандидат философских наук Валерий Каравкин в журнале «Мишпоха» № 5, 1999 закрыл «спорный вопрос»: «революционеры… формировались не в лоне еврейской культуры. Не еврейская традиция питала их, не из еврейского мира, раздробленного на сотни мирков да тысячи местечек, они вышли…» Мыслящий раввин с этаким дроблением/обобщением вряд ли согласился бы, и не случайно выход первого тома книги Солженицына приветствовал хабадник Барух Горин. Но мыслящие раввины у читателей «Мишпохи» авторитетом обычно не пользуются, а идея о том, что «все евреи ответственны друг за друга», воспринимается с усмешкой. Какая там «взаимоответственность», если даже в благотворительном «Хэсэде», по словам его сотрудницы, «строжайшая субординация», и еврейские «начальники» никак не зависят от мнения «подчиненных»!

Гордиться достижениями предков и по-страусиному прятать голову в песок, когда говорится о делах неблаговидных, по меньшей мере глупо. Но, вытащив голову из песка, не следует ли извлечь уроки? Неужели уверенность в том, что евреи правы даже в своих ошибках, прибавит нам сил? И разве не уместна пословица «Не люби потаковщика, люби спорщика», приведённая автором?

Разумеется, многое спорно у Солженицына – хоть его и избрали академиком в 1997 г., профессиональным историком он всё-таки не был. Попадаются ляпсусы: вот, Зелика Аксельрода арестовали и расстреляли не в 1940-м, а в 1941-м. Любопытно, что фамилию Изи Харика Солженицын написал на белорусский манер: «Харык». Стоило ли убеждать читателей, что имперские архивы – это не «мухлеванные советские», что там все распоряжения хранились, поэтому-де можно доверять казённым версиям о ходе погромов в Кишинёве, Гомеле, Белостоке? Наверное, нет: во все времена власти не всё доверяли бумаге и стремились утаить истину. С другой стороны, а правы ли наши публицисты и учёные люди, выставляющие позднецарскую Россию «тюрьмой народов»? Чёрных страниц хватало, и погромщиков Солженицын не оправдывает, но – евреи зарабатывали на жизнь, плодились и размножались в России – и Беларуси, тогдашнем Северо-Западном крае, ездили в Западную Европу, Америку и Палестину… (Шашист Израиль Бельский с гордостью рассказывал мне, что его отец, минский портной, в начале 1910-х умел честным трудом прокормить семью из пяти человек…) Что до политических свобод – в стенографических отчетах заседаний тогдашних Госдум и плюрализм, и чуть не прямые призывы к неповиновению властям. Особо и не поспоришь с автором «Двухсот лет вместе», когда он пишет о 1917-м: «вообще бы не погружаться в этот буйный грязный поток – ни нам, ни вам, ни им…»

Солженицыну ещё ставили в вину, что для подтверждения своей точки зрения отбирает преимущественно писания «еврейских самоедов». Но выходит, не такие уж «самоеды» были авторы сборника «Россия и евреи» (1924), коих Солженицын обильно цитирует. Не дурак был, к примеру, сионист д-р Даниил Пасманик (или Давид?), воевавший за белогвардейцев-«юдофобов» против большевиков-«интернационалистов».

Опасались в своё время – в частности, редактор «Международной еврейской газеты» Танкред Голенпольский – что книга Солженицына вызовет рост погромных настроений. Сейчас очевидно, что эти опасения были сильно преувеличены. Правда, есть категория людей, которым и вымолвленное слово «еврей» кажется опасным. Почти как в стихе Яна Сатуновского: «Не шапируйте их, не провоцируйте:/ каждое упоминание/ о нашем существовании/ это уже ноль целых пять тысячных/ подготовки погрома».

Если бы кто-то из авторитетных белорусов создал труд, подобный солженицынскому, в котором не замалчивал бы всех сложностей отношений между «литвинами» и «литваками» (а отголоски этих сложностей – хотя бы в некоторых произведениях Франтишка Богушевича, Янки Лучины, Якуба Коласа, Янки Купалы…), легче стало бы на душе. От неумеренных «потаковщиков» – иной раз и горький осадок.

Вольф Рубинчик

Первоначальный вариант этой статьи появился в декабре 2008 г. в белорусско-еврейском бюллетене «Мы яшчэ тут!» (№ 41).

Фрагменты выставки, посвящённой столетнему юбилею Солженицына, в Национальной библиотеке Беларуси (2-й этаж). Снимки сделаны 30.11.2018

Симпатичная девушка Юля, готовившая выставку, подарила мне копии, сделанные с автографов юбиляра, но избегала cвоего попадания в кадр 🙂

* * *

Как я с Войновичем о Солженицыне спорил

После августа 2008 г. меня потянуло перечитать произведения Александра Исаевича и познакомиться с тем, что о нём писали (не)доброжелатели. Дошли руки и до нашумевшей в своё время книги Владимира Войновича «Портрет на фоне мифа» (2002): лейтмотив ее – восхищение автора Солженицыным в 1960-е годы и разочарование, начиная с 1970-х. Сейчас просматриваю то, что об этой книге написано в «Википедии»; очень трудно не согласиться, например, с Андреем Немзером – «автор действительно смешного романа о Чонкине не равен создателю “Портрета…” и не тем войдёт в историю». И с Дмитрием Приговым: «Солженицын не просил любить его в молодости и ненавидеть в старости».

Я уважал Войновича за «Хочу быть честным», «Путем взаимной переписки», «Шапку», «Чонкина», да и за «Москву-2042» (последнюю книгу фрагментами слушал по «Радио Свобода» в конце 1980-х, а затем в январе 1991 г. купил в Москве сборник «Утопия и антиутопия XX века», куда роман Войновича вошёл целиком). Поэтому в октябре 2008 г. не выдержал и задиристо, но и с горечью, написал на его электронный адрес о «Портрете…» – «на мой взгляд, это худшая Ваша книга». В письме я цитировал ряд отрывков из «Портрета» и комментировал их. Например:

В. Войнович: «Дошел я до описания строительства заключенными Беломорканала и споткнулся на том месте, где автор предлагает выложить вдоль берегов канала, чтоб всегда люди помнили, фамилии лагерных начальников: Фирин, Берман, Френкель, Коган, Раппопорт и Жук. Во времена борьбы с “космополитизмом” советские газеты так выстраивали в ряд еврейские фамилии врачей-убийц или еще каких-нибудь злодеев этого племени. Но неужели среди начальников Беломора вообще не было русских, татар, якутов или кого еще? А если и не было, то надо ж понимать, что эти шестеро, как бы ни зверствовали, были всего лишь усердными исполнителями высшей воли. Истинным вдохновителем и прорабом этого строительства был как раз тот, чьим именем канал по справедливости и назван – Иосиф Сталин.»

В. Рубинчик: Как будто Солженицын где-то отрицал, что Сталин – злодей! Но ведь пафос «Архипелага ГУЛАГ» – как раз в том, что нельзя всё валить на Сталина. В «Архипелаге» – множество фамилий негодяев, и что с того, если среди них названы и фамилии начальников Беломорканала? Я, еврей, на это не обижаюсь. А «всего лишь усердные исполнители» – это не аргумент. Нацистские преступники тоже говорили, что они «исполнители», но суд в Нюрнберге приговорил их к казни. Кстати, почему это «Жук» – еврейская фамилия?

В. В.: «Когда одни люди упрекают Солженицына в антисемитизме, другие начинают кричать: “Где? Где? Укажите!” Укажу. Например, в “ГУЛАГе”. На берегах Беломорканала он бы выложил дюжину еврейских фамилий начальников строительства. Защитники автора говорят: но это же правда. А я скажу: это неправда. Это ложь. Тогда в НКВД было много евреев, но и жертвами их были люди (не все, но много) той же национальности. Канал строили не перечисленные евреи, а Политбюро во главе с грузином (там был, конечно, и Каганович)».

В. Р.: Почему-то тут уже появилась «дюжина фамилий», а не 6. А в чем, собственно, ложь? Эти начальники невиновны в гибели людей? Не проводили ревностно линию Политбюро? Или Солженицын где-то отрицал, что среди жертв НКВД были евреи – «не все, но много»?

В. В.: «…после Освенцима и Треблинки, после дела врачей-убийц и травли “безродных космополитов” для большого русского писателя, знающего, где он живет и с кем имеет дело, приводить такой список без всяких комментариев не странно ли? Если не понимает, что пишет, значит, не очень умен, а если понимает, значит, другое… тут – да, завоняло. Тут пахнуло и где-то еще – и поглощение всего продукта в целом стало для меня малоаппетитным занятием.»

В. Р.: То есть Вы не оспариваете точность приводимых Солженицыным сведений, а «всего лишь» считаете их публикацию несвоевременной, могущей «лить воду на чужую мельницу». Вот уж – толерантность и свобода слова! Называя «Архипелаг» поглощаемым продуктом («весь продукт в целом» – тавтология), Вы сводите его до рядовой книжки. Думаю, как раз это не очень-то умно. Ведь в любом случае, несмотря на ошибки и неполноту, книга не была рядовой…

В. В.: «Солженицын с негодованием отвергает обвинения его в антисемитизме как нечестные и низкие. Он считает проявлением антисемитизма возводимую на евреев напраслину, но не объективное мнение о них (а его мнение, разумеется, всегда объективно)».

В. Р.: Когда Солженицын утверждал, что его мнение именно «объективно»? Он же не к объективности стремился, а к справедливости, а это разные вещи.

В. В.: «Где Солженицын ни тронет “еврейскую тему”, там очевидны старания провести межу между евреями и русскими, между евреями и собой. В упомянутом выше очерке о крестном ходе в Переделкине автор замечает в толпе разнузданной русской молодежи несколько “мягких еврейских лиц” и делится соображением, что “евреев мы бесперечь ругаем”, а, мол, и молодые русские тоже ничуть не лучше. Сидя в Вермонте и читая русские эмигрантские газеты, где работают евреи (а в каких русских газетах они не работают?), он называет эти издания “их газеты на русском языке”. И это все тем более странно, что так или иначе всю жизнь ведь был окружен людьми этой национальности, чистыми или смешанными (да и жена, а значит, и дети его собственные не без примеси, а по израильским законам и вовсе евреи). Даже те из близких к нему евреев, кого я лично знаю, настолько люди разные, что я затруднился бы объединить их по каким-то общим признакам, не считая графы в советском паспорте».

В. Р.: Солженицын постоянно подчеркивал, что евреи разные бывают, и не проводил межу между собой и близкими ему по духу евреями. А что различал, кто еврей, а кто русский – само по себе это нормально, большинство людей различают, лишь бы не ругались. До общества без наций ещё далеко.

В. В.: «Солженицын переписывает историю (и не видно отличавшей его в прошлом преданности истине) и грешит позорным для русского писателя (и особенно сегодня) недоброжелательством к инородцам и евреям со сваливанием на них вины за все беды».

В. Р.: Глупо. Сколько раз Солженицын говорил, что виноваты в бедах «мы сами», т.е. русские, которые поддались иллюзиям большевизма. А что доля ответственности за революцию и ее последствия ложится и на представителей других народов – его право так считать. Он не «сваливал», он предлагал признать эту долю, чтобы не повторились беды. Не согласны – спорьте, но не искажайте мысль оппонента.

* * *

Ответа от Владимира Николаевича я, как и можно было предполагать, не получил. В июле 2018 г. В. Войнович умер, так что если мы и доспорим, то в лучшем мире. А читателям предлагаю самим определить, кто был более прав.

В. Р.

Опубликовано 11.12.2018  10:36

Отклики:

Як пісаў Ленін у сваіх артыкулах па нацыянальным пытанні, кожная нацыянальная культура складаецца з дзвюх: “дэмакратычнай” і “чарнасоценнай”. Пры жаданні іх колькасць можна павялічыць. Але галоўнае пытанне: што далей рабіць з кнігамі і іх аўтарамі?.. Калі ствараць канон “самых дэмакратычных” пісьменнікаў, Салжаніцын туды, вядома, не ўвойдзе. Пералічваць пытанні да яго, што пачаліся яшчэ пры савецкай уладзе, у т. л. і з дысідэнцкага боку (Копелеў, Сіняўскі, Шаламаў, Ж.Мядзведзеў і інш.), не мае сэнсу. Пра адно з першых абвінавачванняў сябе ў антысемітызме ён пісаў у “Бодался теленок с дубом” (там яго абвінавачвала Л.К.Чукоўская). Шавінізм, гэта, канечне, замоцна, но тое, што Пуцін падняў Ісаіча “на сцяг” (нягледзячы на крытыку апошнім метадаў работы калег першага), – таксама невыпадкова. Аднак, калі сыходзіць з прынцыпу “хто не без граху”, то ў літаратуры (і – шырэй – культуры) усім месца хопіць…

Пётр Рэзванаў, г. Мінск

Витебские евреи в 1918 году

В городе-на-Двине выходит интересная интернет-газета – «Витебский курьер», а в ней – не менее интересная рубрика «История». Так, почти весь 2018 год авторы «ВК» рассказывали, чем жил советский Витебск 100 лет назад – по материалам старых газет и не только. Мы выбрали некоторые фрагменты – прежде всего, имеющие отношение к евреям и еврейству.

* * *

Иллюминированные пароходы на Двине, гудки, плакаты и транспаранты, нарисованные под руководством Марка Шагала… 7 ноября 1918 года в 13.30 в Витебске началось шествие в честь первой годовщины праздника, который станет главным в году на ближайшие 73 года.

Планировалось, что Октябрьскую революцию в Витебске будут праздновать 4 дня с карнавалом, парадом и митингами, но после решили ограничиться всего сутками с половиной.

Комиссию по подготовке к празднику возглавлял Марк Шагал, ее члены заседали в гостинице «Брози». Художники должны были создать к демонстрации 350 плакатов, 7 арок и оформить 3 трибуны на площадях.

Плакаты Шагала отличались по форме от привычных советских плакатов — они были символичными, динамичными, аллегоричными. Комиссары спрашивали, почему корова зеленая, а дамы хихикали над «безнравственными» картинами. Предположительно, речь идет о полотне «Двойной портрет с бокалом вина», где Белла несет Шагала на плечах. Все это припомнят художнику во время подготовки к празднику 1 мая.

(прочитано здесь)

Опыта организации таких мероприятий не было. И получилось так, что первый юбилей Октября соединил в себе традиции боевых выступлений рабочих под красными флагами с обычаями народных гуляний и массовых уличных представлений.

В газете «Известия Витебского губернского Совета», выпуски которой хранятся в Государственном архиве Витебской области, осенью 1918 года губернский уполномоченный по делам искусств Марк Шагал размещал объявления с призывами к художникам Витебска и Витебской губернии.

Газета «Известия Витебского губернского Совета» от 26 сентября 1918 года. Фото Светланы Васильевой

Кроме того, в выпуске газеты от 16 октября 1918 года Марк Шагал призвал:

“Всем лицам и учреждениям имеющим мольберты, предлагается передать таковые во временное распоряжение Художественной Комиссии по украшению Витебска к октябрьским празднествам”.

(см. здесь)

Все плакаты, щиты и т.п. украшения возвратить!

Все учреждения, как частные, так и правительственные, должны в трехдневный срок с сего числа возвратить в подотдел изобразительных искусств (Бухаринская, 10) все плакаты, щиты и т.п. украшения. Учреждения, желающие оставить у себя вышеуказанные предметы, должны подать соответствующее заявление в канцелярию подотдела изобразительных искусств от 10 до 3 часов дня. Председатель комиссии Крылов. Губернский уполномоченный по делам искусств Марк Шагал.

Сахар с тараканами (юмор)

Владелец кофейни гр. Гуревич изобрел вещество, заменяющее сахар. В настоящее время в кофейной гр. Гуревича подается кофе не с сахаром, а с тараканами. Это обходится значительно дешевле и одновременно заменяет и сахар, и жировые вещества, за недостатком в городе мяса. Приходится только удивляться горячему темпераменту нашей милиции, которая, вместо того, чтобы представить гр. Гуревича к награде за его полезное изобретение, почему-то привлекает его к ответственности.

(здесь)

* * *

Тайный мыловаренный завод

Милицией 4-го участка составлен протокол на Моисея и Хаима Соснер, проживающих в доме №6 по Кантонической улице, за тайную выделку мыла.

Отголоски выступления анархистов

Никифор Яковлев обвиняется в том, что, состоя в Витебской группе анархистов, во время их выступления 29 апреля насильственно отнял у гр. Иосифа Римера кошелек с 425 рублями. Дело возникло по заявлению Римера и Швайнштейна, которые в суд не явились. Трибунал дело слушанием отклонил, а Римера и Швайнштейна оштрафовал за неявку в суд на 500 рублей каждого.

Лошадь будущего (юмор)

Некоего художника, нарисовавшего зеленую лошадь, спросили, где он видел такого коня. «Это – лошадь будущего, — гордо объявил художник. – Я видел ее во сне». – «Вероятно, в летаргическом?»

Интервью — в приказном порядке (юмор)

За последнее время жизни витебских репортеров стала невыносимой. В какое учреждение репортер не заглянет, ему грозно заявляют: «Садитесь». Он садится. «Возьмите бумагу и перо и пишите». – «О чем?» — «Интервью со мною». И пишут репортеры интервью. Стонут, а пишут.

(здесь)

* * *

Дом №2/1 по улице Замковой — первый по четной стороне. Здесь жили Юдэль Пэн, зубной врач Cамуил Хейн и его жена Берта. Он находился на углу улиц Замковой и Гоголевской улиц (сегодня – Замковая и Ленина).

Справа дом, в котором жил Ю. Пэн. Фото: evitebsk.com

С 21 ноября 1918 года (cудя по ценам, приведенным ниже, вероятно, имелся в виду всё же 1917 год. – belisrael) в доме №2/1 открылись два зубоврачебных кабинета, в которых оказывали медицинскую помощь служащим советских учреждений.

Лечением зубов занимались зубной врач Самуил Хейн и его жена Берта. Они вели прием ежедневно с 11 до 19 часов, с перерывом на обед – с 15.00 до 16.00.

Прием был платный: за визит нужно было заплатить 1 рубль, чистка зубов стоила 3 рубля, удаление с болью – 2 рубля, без боли – 5 рублей. Также здесь можно было поставить цементную или гуттаперчевую пломбы за 4 рубля, серебряную пломбу за 5 рублей, фарфоровую – за 6 рублей и даже золотую – за 35 рублей.

К слову, зубоврачебный кабинет в квартире Хейнов работал еще и до революции.

(здесь)

* * *

Сын украл у отца 20000 рублей

Милицией 1-го участка составлен протокол о краже 10500 рублей деньгами и разных вещей на сумму 20000 рублей у Шмерки Бескина, на Конной площади, №17, сыном его Липманом, который успел скрыться.

Еврейские детские сады и школы

Витебский губернский комиссариат по еврейским национальным делам доводит до сведения, что культурно-просветительным отделом комиссариата открываются два детских еврейских народных сада возраста от 4 до 7 лет: один – по Богословской улице, дом № 5/А, а второй – по Лучесской улице, дом №10.

Культурно-просветительный отдел еврейского комиссариата доводит до сведения, что им открываются на днях три еврейских школы с дневными занятиями.

Протест против еврейских погромов

Последние дни печать пестрит сообщениями о волне еврейских погромов в Галиции и Польше… Долг каждого революционера и социалиста – протестовать и бороться против подобных позорных для цивилизованного мира явлений… Ввиду этого, комитет Еврейской социал-демократической рабочей партии «Поалей цион» устраивает сегодня, 7 декабря (1918 г.), в Городском театре митинг протеста против этих погромов… Вход свободный. Начало ровно в 2 часа дня.

(здесь)

* * *

В одной из корреспонденций было упомянуто «выступление 29 апреля». Можно предположить, что речь идет о чем-то безобидном, раз потерпевшие даже не явились в суд. Но в книге израильского историка Аркадия Зельцера «Евреи советской провинции: Витебск и местечки 1917 – 1941 гг.» (Москва, 2006) настроения в городе рисуются более мрачными красками, и выходит, что на анархистов то «выступление» свалить нельзя. Приводим несколько абзацев:

Весной 1918 г. погромные настроения на фоне заметного ухудшения экономического положения повсеместно усилились. То, что продовольственная управа в Витебске не смогла обеспечить население мукой к христианским праздникам, лишь обострило ситуацию. По городу поползли слухи, что евреи «забрали всю муку на свою Пасху». Базарные торговки отказывались продавать евреям продукты, приобретенный евреями товар часто отбирался и даже уничтожался. Сильные антисемитские настроения были и во многих красноармейских частях. Вечером 29 апреля, в праздник Лаг Баомер, во всех частях города начался погром, сопровождавшийся избиением и ограблением евреев, разгромом расположенных на центральных улицах еврейских магазинов и частных домов [«Еврейская неделя», 1918. 18 марта; «Известия витебского совета», 1918. 3 мая. По сообщениям прессы, было убито 7 человек и ранено около 20, разграблено около 25 лучших еврейских магазинов города. Общий ущерб составил около 700 тыс. рублей (там же)].

Лозунги социального переустройства (погром направлен исключительно против еврейской буржуазии) соединялись у погромщиков с требованием удалить евреев из всех советских учреждений – «сбросить от власти жидов, довольно им царствовать над нами. На следующий день толпа женщин, к которой присоединились хулиганы, разгромила продовольственную управу, избив одного из работников-евреев [«Известия витебского совета», 1918. 1 мая].

Власти, напуганные размахом беспорядков, ввели в городе военное положение и с помощью войск быстро восстановили спокойствие… Наряду с организационными были предприняты агитационные меры. Съезд крестьян в Витебске в июне 1918 г. осудил антисемитизм и потребовал вести беспощадную борьбу с погромщиками [«Еврейская неделя», 1918. 27 июня; «Рассвет», 1918. 16 мая; «Известия витебского совета», 1918. 3 мая, 10 мая]…

Таким образом, евреи Витебска уже к середине 1918 г. оказались перед непростым выбором – приспособление к новой власти или ее отторжение – и перед вопросом, не вызовет ли падение этой власти антиеврейский разгул.

Опубликовано 05.12.2018  16:33

Владимир Лякин. Разговор деда с «балаховцем»

На исходе серого, ненастного дня 10 ноября 1920 года во двор путевой казармы при железнодорожной станции «Мозырь-Калинковичи» (ныне дом № 1 по ул. Подольской) зашли пятеро с винтовками. На барашковых папахах – эмблема в виде черепа со скрещенными костями, на рукавах шинелей нашиты белые кресты. Месяца не прошло, как семья путевого обходчика Г. П. Сергиевича перебралась из землянки в это сравнительно благоустроенное жилье – и вот, принимай «гостей»! Постояльцы заняли жилую комнату, хозяева перебрались в кухню. Это были шестидесятилетний Павел Сергиевич (отец Георгия), его жена Пелагея, их невестка тридцатилетняя Ульяна и внук Дмитрий восьми лет. Сам же путевой обходчик и другие сочувствующие советской власти железнодорожники накануне покинули Калинковичи.

Незваные гости наказали хозяйке сварить картошки (другой еды в доме не было), расселись у стола, развязали свои вещмешки, достали оттуда хлеб, сало, консервы и пару бутылок самогона. Пока варилась картошка, в разговоре солдат прозвучало название полесского местечка Янов за Пинском, где недавно формировалась их 3-я Волжская дивизия «Народно-добровольческой армии». Услышав название родных мест, откуда семья Сергиевичей отправилась летом 1915 года «в беженство», дед подошел к ним. Завязалась оживленная беседа, к которой из коридора внимательно прислушивался маленький Митя. Много лет спустя писатель Д. Г. Сергиевич (1912–2004) расскажет об этом в своей автобиографической повести «Давние годы» и стихотворении «Дзед і балаховец».

Кто же такие «балаховцы» и как они появились в Калинковичах? Станислав Никодимович Булак-Балахович (1883–1940), белорус по происхождению, воевал вначале в царской, затем в Красной армии, потом перешел со своим отрядом к «белым». Сформированная им добровольческая дивизия в составе польской армии хорошо проявила себя в боях с «красными» на белорусской земле и под Варшавой, после чего была развернута в корпус. Когда между Польшей и Россией было заключено перемирие, польские власти намеревались его расформировать, но С. Н. Булак-Балахович убедил маршала Юзефа Пилсудского предоставить ему возможность провести самостоятельный поход на Беларусь, чтобы поднять там антисоветское восстание. Маршал, человек опытный и проницательный, дал такую характеристику генерал-поручику: «Не ищите в нем признаков штабного генерала. Это типичный смутьян и партизан, но безупречный солдат, и скорее умный атаман, чем командующий в европейском стиле. Не жалеет чужой жизни и чужой крови, совершенно так же, как и своей собственной».

Корпус получил дополнительное вооружение и статус «Русской народной добровольческой армии». В ее составе к началу ноября 1920 года были три пехотные и одна кавалерийская дивизии, а также отдельные подразделения, имевшие 20 тысяч бойцов, 36 орудий, 150 пулеметов, бронепоезд и авиаэскадрилью. Кроме белорусов в этой армии было немало кавказцев и выходцев из центральных российских губерний, бывших пленных 1-й мировой войны и красноармейцев (составленная из них 3-я Волжская дивизия генерала Ярославцева более всего «прославилась» антиеврейскими погромами и грабежом мирного населения).

Находившиеся на Полесье немногочисленные подразделения Красной армии (в августе она понесла громадные потери в окружении под Варшавой) и отряды местного советского актива были вынуждены быстро отступать под натиском превосходящих сил противника. В течение двух дней добровольческая армия заняла Житковичи, Туров и Петриков. 7-го ноября на параде в местечке Туров главнокомандующий поклялся «не складывать оружия, пока не освободит родной край от узурпаторов». Два дня спустя «балаховцы» взяли Мозырь и Калинковичи. Вот тогда и заявились вооруженные «гости» к Сергиевичам и другим калинковичанам…

Стихотворение «Дзед і балаховец» было написано Д. Г. Сергиевичем по детским воспоминаниям в 1993 году. Текст, написанный его рукой, был найден в личном архиве писателя уже после его смерти (впервые опубликован в альманахе «Палац» № 4, 2016).

Спанадна слухаць: дзе і што,

І як, чаму, якім манерам –

Стаў балаховец на пастой,

Разгаварыўся за вячэрай:

 

– Жывем мы, людзі, ў страшны час,

Ліхога толькі што і чуем…

Я рады, што зайшоў да нас.

І, як відаць, што заначуе.

 

Уважна слухаў яго дзед,

Сваё ўстаўляючы ў бяседу.

– Так-так, перакруціўся свет, –

Уторыць балаховец дзеду.

 

– А што б, калі ваякі ўсе, –

Гаворыць дзед, ніяк не змоўкне, –

Ды разышліся пакрысе

Па родных, па сваіх дамоўках?

 

– Ты – несвядомы дзед зусім, –

Гаворыць важна балаховец, –

А думаў ты, што будзе ўсім,

Як пераможа свет той “новы”?

 

Той Ленін, што сядзіць ў Маскве, –

Ужо ён вам згатуе долю!

Ты тут яшчэ сяк-так жывеш,

А прыйдзе ён – дык паняволіць.

 

– А, кажуць, ён за бедакоў, –

Мой мовіць дзед.

А той – як гляне:

– Той, хто, дзядуля, ды з паноў,

За бедакоў не стане!

 

А ён з паноў, ды немалых,

Па заграніцах цешыў душу,

А зараз ён табе, ні ў чых,

Твой добры лад парушыў.

 

– А вы даруйце, – кажа дзед, –

Бо я тым розумам не мыты,

Вось пагалоска ўсюды йдзе,

Што вы – звычайныя бандыты?..

 

Як вызверыўся той бандыт,

Схапіўся за пістолю.

А потым кажа:

– Не туды

Ты вернеш, дзед, нядолю!

 

О, д’ябальскі савецкі лад

Вас, цемнату, дурачыць,

Бо толькі з гадаў подлых гад

Бандытамі нас бачыць!

 

Мы – вызваліцелі ўсіх вас

Ад зграі бальшавіцкай,

І хто гаворыць так пра нас,

Той першы ў свеце гіцаль!

 

– Ну, добра, – кажа сціху дзед, –

Шана усім вам, слава.

Хутчэй бы нам пазбыцца бед,

Скажу табе, ей-права!

 

Цялушку вось зарэзаў вам,

Для вашага атраду –

Калі йдзе гэткі тарарам,

Які ўжо там парадак!

 

– Парадак будзе! Наш атаман

Булак той Балаховіч

Гаворыць ад душы, не ў зман,

Усім ён унаровіць.

 

А то, што йдзе пра нас брыда,

Дык што ты зробіш, браце!

То не віна, а то бяда –

Ва ўсім трэ разабрацца.

 

Бывае й так – чаго грашыць,

Што куляй суд мы чынім –

Як кажуць, за ўпакой душы

З прычынай й без прычыны.

 

А мэта ў нас, дзед, – будзь здароў –

І дойдзем мы, і здзейснім:

Дачыста ўсіх бальшавікоў,

Да аднаго павесім.

 

Ачысцім мы ад хеўры той

Вялізны шмат Еўропы!..

І кажа дзед:

– А божа ж мой!

А ці вяровак хопіць?!.

 

– Ня бойся – будзе ў нас ўсяго –

Вяровак і патронаў,

І будзеш ты, дзед, ого-го! –

Як дойдзем мы да трону!

 

За тое, што прывесціў нас,

Зарэзаў нам цялушку,

Пачаставаў – не толькі квас,

Гарэлку ліў у кружку!

 

На дабрыню мы дабрынёй

Адказваем – дастаткам.

Ты, дзед, вось круціш галавой,

А гэта ж праўда-матка!

 

Калі ты хочаш – за цяля,

Што сёння парашыў ты,

Мы пяць цялят дадзім за-для,

Каб вырас твой пажытак!..

 

На абразы касіцца дзед,

Мо’ на’т вышэй – у неба:

–Канешне, дзякуй за прывет,

Ды мне цялят не трэба!

 

Адно прашу, у бойцы той,

Што будзе, пэўна, скора,

Паверх галоў палі, браток, –

Каб людзям меней гора!

 

Паслухай, што гаворыць хрыч

Стары, як хіліць голаў…

Ў дараднікі ж мяне пакліч,

Як выйдзем да прастолу!

 

І выйшаў дзед на двор, у хлеў,

К бяседзе неахвочы,

А балаховец той збляднеў

І тут як зарагоча:

– Вазьму, вазьму цябе, стары,

К тваёй жа, дзед, выгодзе!..

 

Малюнак з даўняе пары –

Было ў дваццатым годзе.

 

Между тем, С. Н. Булак-Балахович объявил в Мозыре об упразднении на Беларуси советской власти и восстановлении Белорусской Народной Республики (БНР), утвердил состав правительства, а себя назначил главнокомандующим. Однако его успех был кратковременным, а всеобщего крестьянского восстания, на которое очень рассчитывали, не произошло. Вскоре в район Домановичей с севера подошла советская 16-я армия и с ходу атаковала противника. В ночном бою 14 ноября Калинковичи были отбиты, но день спустя вновь взяты «балаховцами». Войска советской республики, перегруппировавшись на линии Замостье-Луки-Хобное, предприняли новое наступление. В ожесточенных боях 16 и 17 ноября главные силы «Русской народной добровольческой армии» были разгромлены, Калинковичи и Мозырь освобождены. Несколько сотен уцелевших «добровольцев» во главе со своим генералом смогли прорваться в районе деревни Прудок на правобережье Припяти и скрыться за польским рубежом. «Назначенный в местечке самим Булак-Булаховичем городской голова, – вспоминал Д. Г. Сергиевич, – через несколько дней скрылся в неизвестном направлении. В конце ноября, рано утром выглянув в окно, я увидел, как, охватывая наш дом с двух сторон, прошла цепь красноармейцев с винтовками наперевес. Только балаховцев на станции не было». В Польше остатки добровольческих войск были интернированы и разоружены. Несмотря на требования советских властей выдать им генерала и его бойцов, поляки на это не пошли.

Фрагмент заявления в милицию от владельца одной из калинковичских лавок, ограбленного «балаховцами» (документ найден в мозырском архиве автором этой статьи)

Отношение местного населения к «балаховцам» в то время и позднее было неоднозначным: кто-то видел в них освободителей от «красного» террора и продразверстки, кто-то – обычных грабителей. Из хранящихся в Мозырском зональном архиве документов видно, что местечко Калинковичи и железнодорожная станция тогда сильно пострадали (в основном не от боевых действий, а от разбоя), было убито несколько десятков местных жителей (большинство – представители здешней еврейской общины). Притом известно, что сам С. Н. Булак-Балахович преследовал мародеров и грабителей, отдавал их под суд, лично расстрелял за учиненный погром взводного Савицкого, поручиков Смирнова и Андреева. Для какой-то части белорусской молодежи этот храбрый, с прекрасной строевой выправкой, генерал и элитный белорусский эскадрон его личной охраны надолго стали образцом для подражания. В конце 1920-х годов газета «Чырвоная змена» даже напечатала статью о действовавшей на Гомельщине конной молодежной хулиганской шайке, врывавшейся по ночам в деревни с кличем «Гей, батька Балахович!». После оккупации Польши в 1939 году немецкими войсками генерал продолжал подпольную борьбу и был убит в Варшаве 10 мая 1940 года в перестрелке с немецким патрулём.

В. А. Лякин, г. Калинковичи

* * *

Наш постоянный автор Владимир Лякин родился 16 октября 1951 года в Хойниках Гомельской области. Автор книг “Свет православия на Калинковичской земле” (в соавторстве с протоиереем о. Георгием Каминским), “Фамилии калинового края”, “Мы с берегов Каленовки”, “Калинковичи на перекрестке дорог и эпох”, “Мозырь в 1812 году” и др. Член ОО “Саюз беларускіх пісьменнікаў”.

Недавно стало известно, что за книгу “Ліцвіны ў гвардыі Напалеона”, презентация которой состоялась в Минске в ноябре 2017 г., В. А. Лякин получил премию белорусского ПЕН-центра. Сердечно поздравляем!

Опубликовано 12.02.2018  09:27

***

комменты из фейсбука:

Роман Циперштейн, Пинск, 13 февр. в 00:59

Что было в Белоруссии до революции и до I мировой и в период до II мировой и во время войны и после я знаю от дедушки и от папы. Моего прадеда убили во время Гомельского погрома в Гомеле (1903) на вокзале, когда он возвращался в Мстиславль домой. После дедушкиной свадьбы семью моего отца, троих его братьев помогли “убрать” “друзья-соседи”, а мать с его братом и сёстрами сдали тоже соседи. Их полицаи из местных привезли из леса, где они прятались, загнали в сарай и подожгли, брат выскочил из горящего сарая, его словили, привязали к двум лошадям и разорвали. Это рассказали моему отцу очевидцы-соседи, настоящие православные, которые его около недели прятали в подвале, даже когда к ним в дом пришёл немец, который предупредил, о грядущих облавах, сказал, что бы они моего отца спрятали где нибудь а лесу. Так что знаю многое, что тут было.

Прадед Леви-Ицхак, сын Шмуэля-Реувена Трегубова

Шмария (Шмерл), сын Ицхака Трегубова и его мама Хая-Рахель Трегубова

Меер, сын Якова Циперштейна. Его разорвали, привязав к двум лошадям

дедушка Романа Циперштейна – Шмария (Шмерл), сын Ицхака

Прислано Романом Циперштейном 13 февраля

Добавлено 13.02.2018 15:52