Tag Archives: Арон Шустин.

В. Рубинчик. АНАТОМИЯ ФЕЙКОВ

В. Рубинчик. АНАТОМИЯ ФЕЙКОВ

(наброски к будущему исследованию)

И даже я порою уверен, что вижу, где ложь.

БГ, «Железнодорожная вода»

Несколько необязательных для прочтения вступительных фраз

Во-первых, фрагменты с подчёркиванием, которые встретятся ниже, означают, что подчеркнутые слова/предложения переведены с белорусского языка. Во-вторых… Двадцать лет назад, а точнее, в июле 1999 г., я получил из рук проректора ЕГУ Владимира Дунаева диплом № 0125757 (он виден здесь) и стал меньше стесняться своих незрелых мыслишек. В-третьих, аккурат четыре года назад, 13 августа 2015 г., при поддержке редактора belisrael.info Арона Шустина я запустил на этом сайте сериал «Котлеты & мухи», благодаря которому совсем распоясался (кажется, в популярной психологии это называется «убрать барьеры из головы»). Написал более 130 текстов, и почти в каждом под раздачу попадал какой-нибудь важный дядя – или важная тётя. А то, бывало, и важное учреждение.

То, что я делал, допустимо cчитать политологическими скороговорками или, если угодно, фельетонами. Почтенный кобринец Марат Горевой охарактеризовал мою деятельность так: «Даёшь ты прикурить негодяям и дуракам» (12.03.2019). С 1999 г., а особенно с 2015 г., в моём архиве накопилась масса случаев чужого «так называемого вранья» (С), в той или иной степени вредного для общества. Не все эти случаи были подробно освещены в упомянутом сериале, там-таки свой формат. И вот я решил кое-что развернуть, заодно предложив свою, пусть пока ещё наивную, классификацию приёмов, к которым прибегают фальсификаторы. Вдруг молодому поколению пригодятся фактура и методология.

Здесь и сейчас меня мало интересуют эфемерные телевизионные фейки (это, пожалуй, отдельная тема, к тому же не хочу отнимать хлеб у авторов kasparov.ru и газеты «Народная воля»), хитрости политиков и рядовых чиновников. Понятно, многие из политиков и чиновников «врут, как дышат», но их враньё частично нейтрализуется тем, что они по роду службы общаются с «электоратом» и порой вынуждены проговариваться… Лучше рассмотрю ряд примеров из источников, которые представляются на первый взгляд более авторитетными: именно, из трудов «научных работников» и влиятельных писателей, «инженеров человеческих душ».

1. Давний, но не устаревший казус

В 1970–80-х годах числился в институте философии Академии наук БССР «кандидат философских наук» Владимир Бегун (1929–1989) – специалист по разоблачению «козней сионизма», один из самых известных в своей категории. Его книжки издавались многотысячными тиражами, и читали их не только партийные работники, ответственные за идеологию (как можно было бы предположить), но и те, кто в позднесоветское время не принадлежал к «верхушке». Не брезговали ими и представители «контрэлиты».

Владимир Баранич, 1966 г. р., активист неформальной организации «Талака», действовавшей в Минске второй половины 1980-х, утверждает, что «Вторжение без оружия» тов. Бегуна было настольной книгой «каждого сознательного белоруса тех времён» (запись от 01.06.2018). Насчёт каждого г-н Баранич преувеличил, но дальше он говорит о конкретных людях: «После его [Бегуна – В. Р.] книжек мы отыскивали сионизм где только можно. Винцук [Вечёрко] обратил внимание на отлитые в бетоне меноры на его доме, я – на заклёпки в виде звёзд Давида на моих белорусского производства «штроксах», Сержук Витушко [лидер «Талаки» – В. Р.] – на парикмахерскую «Я сионина» [имелось в виду заведение под названием «Ясь і Яніна» в центре Минска – В. Р.]…)))»

В 1990-х годах, волонтёрствуя в библиотеке Минского объединения еврейской культуры имени Изи Харика, брал я в руки книжку «Вторжение без оружия» – просмотрел «по диагонали», пожал плечами. А после свидетельства г-на Баранича решил перечитать; нашёл 3-е, исправленное издание 1980 г. (тираж – 100 тыс. экз.)…

Не собираюсь выпивать всё море, чтобы рассуждать о вкусе морской воды. Вот лишь одна фраза:

В. Бегун: ««Дикарями», «чернью», «огромным брюхом без головы» называл русских историк С. Дубнов» (Дубнов С. Книга жизни, т. 2. Рига, 1935, с. 217, 240, 253).

Эту цитату можно найти и здесь, в электронном варианте опуса Бегуна.

Не поленившись, я заказал именно рижское издание «Книги жизни» за 1935 г. (в 1980 г. оно было труднодоступным в Минске, а сейчас билет читателя Национальной библиотеки и роспись в журнале зала редкой книги решают все вопросы). Прочёл:

С. 217-218. Запись Семёна Дубнова от 26.02.1917: «Надвигается какая-то революция, но впереди идёт брюхо, голодное, вопиющее, а головы не видно». Казалось бы, при чём тут русофобия?

С. 240. Запись от 27.10.1917: «Новое правительство [России] обратилось ко всем народам и правительствам с предложением о немедленном перемирии, но кто будет считаться с узурпаторами, опирающимися на чернь?..» И опять у Дубнова речь не о русских, а, вернее всего, о люмпен-пролетариате, который (к ужасу, например, Максима Горького и Ивана Бунина) воспользовался плодами октябрьского переворота.

С. 253. (Дубнов рассказывает о петроградском лете 1918 г.): «В то же лето я выступил в собрании для чествования Германа Когена, состоявшемся в зале Городской Думы при участии русского писателя Куприна, проф. Сперанского и других. Я говорил о российских дикарях, пляшущих вокруг идола Маркса, и меня не наказали за богохульство».

По-моему, ясно: Дубнов разграничивал понятия «русский» и «российский». Впрочем, даже если бы историк говорил о «русских дикарях», это ещё не означало бы, что всех русских он считал дикарями. Когда говорят о немецких нацистах или итальянских фашистах, обычно не имеют же в виду, что все немцы – нацисты, а все итальянцы – поклонники Муссолини.

Итак, фальсифицировал Бегун смысл всех трёх выдержек из книги Дубнова, нашего земляка с трагической судьбой (1860, Мстиславль – 1941, Рижское гетто).

2. Чуть ближе к нашим дням

Многие из нас «проходили» в школе произведения Ивана Петровича Шамякина (1921–2004). Кому-то они нравились больше, кому-то меньше… Оказывается, народный писатель БССР вёл дневник, в котором делился суждениями о близких и далёких людях (иногда этот дневник перетекал в мемуары). Записи 1975–1994 гг. были собраны в книге «Раздумье на последнем перегоне», вышедшей в госиздательстве «Мастацкая літаратура» (Минск, 1998).

В этой книге много странного; остановлюсь на периоде «ранней независимости». Так, 26.01.1992 И. Шамякин приводит выдержку из «их Катехизиса»:

«Больше шума и словесной мишуры, больше непонятного и наукообразного. Создавайте теории, гипотезы, направления, школы, методы реальные и нереальные. Пусть не смущает вас, что о них завтра забудут. Придет новый день, придут новые идеи. В этом выражается могущество нашего духа, в этом наше самоутверждение, в этом наше превосходство. Пусть русские ломают голову в поисках рациональных зерен в наших идеях, пусть ищут и находят в них то, чего там нет. Завтра мы дадим новую пищу их примитивным мозгам».

И добавил: «Вот так. Разве не так действуют яковлевы, собчаки, поповы?»

Было переиздание дневников Шамякина в т. 22 его «Собрания сочинений» (Минск, 2014). К записи от 26.01.1992 был дан прелюбопытный комментарий:

Из их Катехизиса: «Больше шума и словесной мишуры, больше ~ пищу их примитивным мозгам». – Цитата из «Катехизиса еврея в СССР» (1958) (правила поведения евреев за пределами еврейского окружения)

Первая достоверно установленная публикация «Катехизиса…», якобы заимствованного из книги, изданной в Тель-Авиве в 1958 г., относится к марту 1991 г. (газета «Русские ведомости»). Собственно, это перелицованные «Протоколы сионских мудрецов», и как-то даже противно доказывать, что их содержание не имеет отношения к «правилам поведения евреев». Во время судебного процесса над издателем «Катехизиса…» в Москве выяснилось следующее: «Авторство “Катехизиса”, по заключению экспертов, не принадлежит ни сионистским, ни другим еврейским объединениям, поскольку высказанные в нем идеи “противоречат принципам сионизма и иудаистской религии”. А специалисты РГБ [Российской государственной библиотеки – В. Р.], изучив каталоги крупнейших библиотек мира, пришли к выводу о том, что по крайней мере в период с 1953 по 1963 год “Катехизис” в Израиле не публиковался».

Итак, комментатор академического cобрания сочинений И. Шамякина не только доверился провокационной фальшивке, но и отправил читателей «в никуда», к несуществующему изданию 1958 г. Запомним этот приёмчик. Имя комментатора – Алеся Ивановна Шамякина, 1961 г. р., кандидат филологических наук (на минутку, специализируется в области текстологии).

29.01.1992 И. Шамякин сослался на А. Симановича, якобы сославшегося на Л. Троцкого, и сделал на основании этой цитаты далеко идущие выводы:

Арон Симанович дописался до большой искренности. Вот что написал:

«Лейба Давидович Троцкий, который стремился к развалу величайшей в мире державы – России, по этому поводу говорил:

– Мы должны превратить ее в пустыню, населенную белыми неграми, которым мы дадим такую тиранию, которая не снилась никогда самым страшным деспотам Востока…»

На иллюстрации – более полный фрагмент из шамякинских дневников, скопированный здесь.

Далее Шамякин, «подкрепляя» вышеизложенное, рассуждает: «Не надо сейчас уничтожать нас руками «своих юношей», слишком очевидно будет. Да и зачем подставлять своих, если можно сделать это руками, кровью «наших юношей» – натравить украинцев на русских или наоборот. Репетиция проделана – в Югославии». И т. д.

Что на деле? Цитата «из Троцкого» – который, конечно, не мой герой – была сфальсифицирована. В материале из серии «Мифы истории СССР» убедительно доказывается, что А. Симанович ничего похожего на рассуждения о «белых неграх» не записывал. Скорее всего, И. Шамякин позаимствовал материал из такого «суперавторитетного» источника, как журнал «Молодая гвардия», № 8, 1991 (статья В. Хатюшина, где фейковая «цитата» приведена, как правильно указано на wiki.istmat.info, без библиографической ссылки):

Тем не менее при переиздании дневников Шамякина в т. 22 его «Собрания сочинений» (Минск, 2014) к записи от 29.01.1992 был дан такой комментарий:

Арон Симанович дописался до большой искренности. Вот что написал:

«Лейба Давидович Троцкий, ~ говорил:Мы должны превратить ее в пустыню, населенную белыми неграми, ~ генералов, агрономов, академиков, писателей!..» – Цитата из книги Арона Симановича «Распутин и евреи: Воспоминания личного секретаря Григория Распутина» (Рига, 1991)

На всякий случай я пересмотрел рижское издание мемуаров Симановича…

Натурально, «слов Троцкого», приписанных ему фальсификаторами, не обнаружил – т. е. и в этот раз А. И. Шамякина отправила читателей на хутор бабочек ловить «в никуда».

Василь Яковенко в романе «Надлом» (Минск, 2003) тоже «купился» на цитату о «белых неграх»

В общем, интересная цепочка получается: Хатюшин доверился русским эмигрантам шовинистского толка, приписавшим Троцкому гитлеровские замашки в сочетании с симпатией к сионизму, член-корреспондент Академии наук Беларуси Шамякин (с 1980 г.; в 1994 г. он стал академиком) доверился Хатюшину, кандидат наук Шамякина доверилась (?) своему отцу, редакторы т. 22 собрания сочинений доверились Шамякиной. А в результате – распространение ложных сведений на грани разжигания межнациональной розни (в ситуации с «Катехизисом…», возможно, граница перейдена, т. к. в комментарии говорится даже не о сионистах, а напрямую о евреях). Всё это тиражом более 1000 экз., под грифом института литературы НАН Беларуси и за деньги, выделенные министерством информации РБ.

Как бы лично я прокомментировал провальные заметки писателя? Осторожно и опираясь на факты: 1. «Цитата из так называемого Катехизиса еврея в СССР (дата написания и авторство не установлены), используемого радикальными националистами в сомнительных целях. В апреле 1995 года судебная коллегия по уголовным делам Московского городского суда признала Катехизис… содержащим открытое изложение идей национальной вражды и унижающего национальную честь и достоинство русских и евреев с целью распространения в обществе идей, подрывающих уважение к русским и одновременно возбуждающих чувство вражды и неприязни к евреям». 2. «Цитаты, приведенные И. П. Шамякиным, не находят своего подтверждения в авторитетных источниках». Sapienti sat.

Итак, некоторые приёмы, употребляемые при производстве «наукообразных» фейков:

1) Отсылка к реальной публикации с искажением смысла того, что в ней написано. Очевидно, сей приём встречается чаще всего, согласно классической поговорке кардинала Ришельё: «Дайте мне шесть строк, написанных рукой самого честного человека, и я отыщу в них повод отправить автора на виселицу». Хорошо, что у В. Бегуна не имелось кардинальских полномочий 🙂

2) Отсылка к реальной публикации, где, однако, нет того содержания, на которое указывает отсылающий. Это случай с «Распутиным и евреями» А. Симановича.

3) Отсылка к несуществующей публикации. Может быть элементом игры; если верить Иосифу Шкловскому, то такую игру позволил себе в математической монографии Юрий Гастев, включивший в список источников «J.Cheyne and J.Stokes «The breath of the death marks the rebirth of spirit» 2 Mind, March 1953» (намёк на то, что ему помогло выжить дыхание Чейна-Стокса, наблюдавшееся у И. Сталина в начале марта 1953 г.). Но у старшего научного сотрудника А. И. Шамякиной, увы, всё серьёзно.

(продолжение последует, но при условии, что читатели действительно будут заинтересованы)

Вольф Рубинчик

г. Минск, 20.08.2019

wrubinchyk[at]gmail.com

Опубликовано 20.08.2019  22:38

«Таглит» глазами Ирины Озеровой

О программе «Таглит 27-32» я узнала совершенно случайно – и поспешила воспользоваться предоставленной возможностью.

В группе нас набралось 34 путешественника и 2 сопровождающих. Группа была смешанной – Россия и Украина (Москва, Харьков, Киев, Самара, Одесса, Чебоксары и др.).
Встретились мы уже в аэропорту имени Бен-Гуриона и сразу же нашли общий язык.

Из аэропорта нас отвезли в кибуц рядом с Модиином, поместив в гостиницу Gvulot. 

1-й день в Израиле в Модиине. На снимке Ирина Озерова, Ксения Банкова, Денис Ничога, Юлия Остроушко, Надежда Левитина, Ольга Горбунова, Инга Суркова, Константин Ходос, Мария Ламах, Анастасия Петренко, Елизавета Пулупенко, Алекс Фолгин, Илья Емаев и др. 

На ферме овощей и фруктов The Salad Trail

Путешествовали мы по Израилю целых 10 дней, начали с Йерухама – прекрасный пример того, как даже в пустыне человек способен подарить жизнь всему зелёному, огромное количество овощей и фруктов, которые можно подойти и попробовать. Кибуц Сде-Бокер, могила Бен-Гуриона – место, которое необходимо посетить и старым, и молодым. Очень много интересной информации от нашего замечательного гида Макса Изиксона. Вечер нас застал в деревне бедуинов, Хан ха-Шаяроте. Лекция от местного жителя, незабываемое катание на верблюдах, необычный ужин в бедуинском стиле, выход в пустыню под ночным звёздным небом, когда ты можешь остаться один на один с собой, ночёвка в шатре.

Утро началось с посещения каньона в пустыне Негев. Место, где ты становишься частью всего живого, эхо от криков птиц, шелест воды. Далее мы поехали в Эйлат. Красное море приветствовало тёплой водой и красивыми видами под водой при путешествии на кораблике.

На следующий день нас повезли на Мёртвое море. Невероятно тёплая, мягкая вода, будто заходишь в оливковое масло, вода, которая позволяет тебе просто расслабиться и лежать, наслаждаясь голубым небом.

Крепость Масада, хоть и не сразу, но покорилась нам и показала своё величие. Здесь невозможно найти слова, чтобы передать всю гамму нахлынувших эмоций, слушая ее историю.

На следующий день к нам присоединилась группа израильских студентов, с которыми мы сразу же подружились.

 

Музей Яд ва-Шем в Иерусалиме – после него тебе хочется остаться один на один с собой и переосмыслить всю свою жизнь. Твои проблемы кажутся ничем, абсолютной мелочью по сравнению с тем, что пережили люди, память о которых останется с нами навечно.

 

Следующий день начался с горы Герцля, истории о самом Теодоре Герцле и его семье. Никогда даже не задумывалась, что целая семья может уйти вот так, не оставив за собой потомков.

На обзорной площадке Иерусалима 

Иерусалимский рынок Махане Иегуда заслуживает отдельной статьи. Со своим колоритом он остался в моей памяти как место, в котором можно провести целый день и так и не успев купить всё то, что было в твоём списке, ибо вокруг столько всего необычного. 30 минут только в одну сторону, люди, которые идут перед тобой, а внезапно встретив знакомого, просто встают посередине и начинают разговор…

Стена плача, разговор с ней, оставление записки, атмосфера этого места – всё это непередаваемо.

Рассказ об истории Шаббата, зажигание свечей – это обязательная программа. Очень полезно знать историю и традиции. 

Согласно Торе, Шаббат был дарован еврейскому народу в пустыне после выхода из Египта.
По еврейской традиции Шаббат наступает с заходом солнца в пятницу, но за 18 минут до захода солнца хозяйка дома должна зажечь субботние свечи и прочитать благословение. С данного момента и до окончания субботы нельзя трудиться. В Шаббат нельзя совершать такие виды работы, как: шитье, строительство, разрывание туалетной бумаги, замешивания теста и выпекания хлебных изделий..).
В шаббат мы накрываем стол скатертью, ставим две зажженные свечи (свечей может быть больше, на каждого члена семьи, но не меньше двух) и кладем две халы (хлеб, испеченный в виде косы) – что символизирует двойную порцию манны.
Так же не забываем об особом омовении рук в Шаббат – нужно трижды по очереди ополоснуть правую и левую руку специальным ковшиком.

Провожаем Шаббат чтением молитвы, хавдалы, благодаря чему мы как-бы отделяем Шаббат от остальных дней недели.

Групповые занятия, помогающие ещё лучше узнать каждого из участников нашей группы.

Утренняя экскурсия по Старому городу – месту со своей историей, насчитывающей несколько веков, месту, где до сих пор идут раскопки и находятся всё новые и новые вещи.

Площадка Армон ха-Нацив ночью – колорит.

Следующий день застал нас на пути в Кейсарию – древний город на берегу Средиземного моря. Всё потрясающе красиво и накладывает свой отпечаток на каждого.

Тверия и остановка в гостинице, вид на озеро Киннерет из номера – о чем ещё можно мечтать?

Город Цфат на следующее утро. 900 метров над уровнем моря, старинные дома (в которых живут потомки потомков первых жителей), атмосфера дружелюбия, плодоносные деревья, растущие практически в камнях.

Каяки, плывущие по реке Иордан, – именно то, что было необходимо для ещё большего сближения. Нужно было грести по очереди, подстроиться под остальных. Мы выполняли слаженную работу, и в результате получился плавный спуск до берега.

Последний день начался с посещения Яффо – древнейшего города. Блошиный рынок, где каждый найдёт что-то по душе, красивейший берег и море.

 

В одном из тель-авивских скверов 

Пешая прогулка до центра «Таглита», знакомство с теми, кто помог осуществлению этой поездки. Прощальный ужин.

На снимке, нижний ряд, слева направо: Ирина Озерова, Елена Косарихина, Виктория Асоскова
Верхний ряд: Мария Белостоцкая, Анна Семко, Юлия Сероштан

Последнее утро в Израиле и купание в море. Утреннее купание даёт позитив на весь день.

Быстрый обед и отъезд, который сопровождался долгими напутствиями всех членов группы, объятиями, обещаниями созваниваться, встречаться.

Благодаря этой поездке я смогла разобраться в себе, понять, чего хочу от жизни.

Ирина Озерова, г. Москва

*

Послесловие от редактора

На прошлой неделе, прогуливаясь по Тель-Авиву, на углу пешеходных улиц Нахалат Беньямин и аШомер, возле шука (рынка) Кармель увидел группу молодых ребят, стоявших рядом со старым зданием, в которух сразу определил таглитчан. Было видно, что их путешествие закончено, я услышал, как кто-то предложил каждому похлопать ладонью Илью, стоявшего рядом с экскурсоводом. Поинтересовался откуда приехали. Ответила Ирина, и уже на ходу, поскольку группа начала двигаться в сторону ул. Алленби, записал ее координаты, предложив по возвращению домой поделиться впечатлениями от поездки. И спустя несколько дней получил ее рассказ, который написан с большой теплотой и любовью к Израилю.  Через некоторое время он будет переведен на английский и иврит и также помещен на сайте. Предлагаю и др. участникам этой группы,  бывшим и будущим таглитчанам, присылать свои воспоминания, хорошие снимки, а также писать на др. темы. 

Неоднократные встречи с участниками программы “Таглит” и фоторепортажи натолкнули меня на одну идею, которую хотелось бы воплотить сообща где-то через год. Приглашаю к сотрудничеству наиболее активных.  Не забывайте также о важности поддержки сайта, что будет способствовать осуществлению ряда проектов и добрых дел. 

Ниже мои снимки.

Группа отправляется от старого здания на углу улиц Нахалат Беньямин и аШомер, в котором, как я понимаю, находится центр сбора таглитчан, в сторону ул. Алленби. На переднем плане Ирина.

Илья Емаев от имени группы благодарит экскурсовода Макса Изиксона. Прощание на ул. Алленби перед возвращением домой.

Ирина на ул. Алленби. 14 августа 15:23 – 15:28 

Опубликовано 19.08.2019  22:17

Еще публикации о Таглите:

New Taglit meetings (June – July 2019) / (פגישות חדשות בתגלית (יוני – יולי 2019

Taglit in Tel Aviv, August 2018 / תגלית בתל אביב, אוגוסט 2018

В. Рубінчык. КАТЛЕТЫ & МУХІ (123)

Яшчэ шалому! Вышэй кроквы, цесляры!

Ці не галоўнае, чым хваліцца Саюз беларускіх яўрэйскіх абшчын у апошнія месяцы, – выстава «Эмі Уайнхаус. Сямейны партрэт», што праходзіць у мінскай галерэі Міхаіла Савіцкага з 15 чэрвеня (скончыцца 31.08.2019). Дазнаўшыся пра месца правядзення, я ўсміхнуўся: больш зацятага змагара з «буржуазнай мас-культурай», чым той Савіцкі (які да таго ж не палюбляў «яўрэйскі дух» – ну, можа, паглядзеўшы на бедную, дачасна памерлую брытанку, зрабіў бы выключэнне), і ўявіць сабе цяжка. Ды лёс і не такія досціпы ўчыняе.

Саарганізатар «Сямейнага партрэта» – «Цэнтр беларуска-яўрэйскай культурнай спадчыны», нядаўна створаны ў Мінску (заснавальніца – арт-куратар Мая Кацнельсон). Я не разумеў, пры чым беларуска-яўрэйская спадчына да творчасці Уайнхаус, ды архівісты падказалі: прадзед спявачкі, Біньямін Вайнгауз, сын Яўсея, жыў у Астрашыцкім Гарадку, адтуль у канцы ХІХ ст. эміграваў… Сям’я апынулася ў Брытаніі. Здаецца, ніхто з нашчадкаў да Беларусі дачынення больш не меў, але сама па сабе знаходка цікавая. Ці дастаткова яе, каб запісваць Эмі Джэйд Уайнхаус (1983–2011), шматразовую лаўрэатку прэміі «Грэмі», у «нашы», – рашайце самі.

Выставу разрэкламавалі тутэйшыя фастфудныя СМІ – тутбаі і сіцідогі. Я нават паслухаў колькі песень «віноўніцы ўрачыстасці» (амаль не зачапілі; у катэгорыі надрыўных англамоўных спеваў аддаю перавагу Ціне Цёрнер або Барбры Стрэйзанд) і пазнаёміўся з жыццяпісам праўнучкі беларускага яўрэя. Калі коратка – дзяўчына рабіла ўсё, каб НЕ адпавядаць ідэалу «ідышэ мэйдл» 120-цігадовай даўніны (у якім, прызнайма, было нямала слушнага). У пяшчотным узросце Эмі падсела на наркотыкі; спярша лёгкія, потым цяжэйшыя. Жлукціла спіртное, дыміла як паравоз, памяняла мноства… гм… партнёраў. Ладна б нейкая адна загана – а там была д’ябальская сумесь. У выніку пяюха проста знішчыла сябе на радасць таму цынічнаму сектару шоў-бізнэса і медыяў, які вымагае «мёртвых герояў».

Цяпер у цэнтры Мінска з падачы лонданскага яўрэйскага музея паказваюць генеалагічнае дрэва Э. Уайнхаус, некаторыя яе дакументы, рэчы. Па-мойму, усё гэта для найвялікшых фанатаў, і сумняюся, што тысячы іх у горадзе. Кошт квітка – 10 руб.; калі б мне заплацілі тую самую дзясятку, то наведаў бы.

У згаданым беларуска-яўрэйскім цэнтры ведаюць, што робяць (прынамсі, хочацца ў гэта верыць), і ўсё ж. Я не супраць выставак, прысвечаных брытанскай поп-зорцы яўрэйскага паходжання ды іншым цікавым асобам. Аднак ісці б такім імпрэзам на дзясятым месцы… Найперш паказаць бы аўдыторыі таленты, якія насамрэч mit lajb un lebn звязаныя з Беларуссю, хай сабе яны не супервядомыя за мяжой.

Першае імя, што прыходзіць у голаў, – Якаў (Янкель) Кругер, жывапісец і вандроўнік, які нязменна вяртаўся ў родны горад. Пагатоў сёлета ў Кругера (14.05.1869 – 19.03.1940), заснавальніка першай у Мінску мастацкай школы (1906), быў 150-гадовы юбілей. Мастак пахаваны на Вайсковых могілках.

Так, выдаваліся ў Мінску альбом-каталог з біяграфічным нарысам і рэпрадукцыямі работ Кругера, кніга Надзеі Усавай (вышэй паказана вокладка), ды з 2000–2013 гг. шмат вады сцякло. Працы яго нячаста экспануюцца… Тое самае можна сказаць і пра карціны Натана Воранава, «другапланнага» мастака з Магілёва.

Калі верыць сайту «Саюза бел. яўр. абшчын», юбілей Кругера суполка ніяк не адзначыла.

Заслугоўваюць выстаў Міхл Рафальскі (1889–1937) – ідэолаг і першы кіраўнік Беларускага дзяржаўнага яўрэйскага тэатра, заслужаны кінадзеяч Майсей Бераў (1909–2003)… Апошні нарадзіўся ў снежні, так што 110-годдзе наперадзе, матайце на вус.

Што ў «галоўнага яўрэйскага саюза» своеасаблівы погляд на культурную спадчыну, ведаю даўно. А як з сучаснасцю і будучыняй? У красавіку 2017 г. я спадзяваўся на перамены да лепшага – пасля таго, як да стырна ў выніку канкурэнтных выбараў прыйшоў увішны бізнэсовец Уладзімір Чарніцкі… Надоечы ў арганізацыі змянілася і прэс-сакратарка; новай (Ангеліне Галкінай) – 20 год, яна студэнтка БДУ. І вось заснавальнік рэсурса, які вы зараз чытаеце, 26.07.2019 звярнуўся да яе:

Добры дзень, Ангеліна!

Будзьце ласкавы, адкажыце на пытанні, звязаныя з урочышчам Курапаты, пра якое не раз былі згадкі на нашым сайце.

  1. Ці нясе Ваш Саюз адказнасць за помнік у Курапатах, пастаўлены ахвярам сталінізму ад імя беларускіх яўрэяў? (Выяву гэтага помніка можна бачыць, напрыклад, тут: https://belisrael.info/?p=9919)
  2. Як вядома, у лістападзе 2018 г. у Курапатах быў узведзены “афіцыйны” помнік з надпісамі на чатырох мовах, у т. л. і на мове ідыш. Ці звярталіся стваральнікі гэтага помніка па дапамогу да Вашай арганізацыі?

З павагай,

Арон Шусцін,

галоўны рэдактар незалежнага ізраільскага сайта belisrael.info.

*

Неўзабаве з «афіцыйнага» адрасу быў атрыманы адказ: «Здравствуйте! У Вас не будет возможности отправить это же письмо на русском языке?» Крыху пазней – і сустрэчнае пытанне: «Могу ли я уточнить причину вашего обращения в Союз еврейских общин, чтобы понять суть вашего вопроса?».

А. Галкіна, інстаграмнае фота (2019)

Абодва сказы сведчаць, па-мойму, пра «жэстачайшы прафесіяналізм»… не столькі самой «лапулі» з крыжыкам, колькі тых, хто наняў яе. Так, сайт belisrael, у прынцыпе, можа пайсці насустрач і перафармуляваць запыт па-руску… Дапусцім, ад «Краязнаўчай газеты», што дыхае на ладан, ад «ЛіМ»а і «Нашага слова» яшчэ можна «адмахнуцца». Але як прэс-сакратар(-ка) без ведання абедзвюх дзяржаўных моў будзе сачыць за публікацыямі, пісаць прэс-рэлізы, дый паўнавартасна кантактаваць з такімі мастадонтамі тутэйшай прэсы, як «Звязда», «Настаўніцкая газета», «Наша Ніва», «Новы час»? І няўжо няздатнасць разумець пытанні белмоўных карэспандэнтаў тэле- і радыёпраграм (а іх нямала, найперш у культурніцкіх рэдакцыях) падвысіць аўтарытэт Саюза? ¯\_(ツ)_/¯

Або, напрыклад, 16.09.2018 ладзіўся чарговы «Дзень яўрэйскай культуры»… Афішку выдалі пераважна па-беларуску, хоць і з памылкамі:

Многія засумуюць, калі суполка зробіць крок назад, у бок «татальнага рускамоўя». Паводле перапісу 2009 г., блізу паловы ўсіх жыхароў (і амаль 10% яўрэяў) Беларусі ўважалі беларускую мову за родную, не хухры-мухры. Нават у Ізраілі зямляцтва кліча на «вечар беларускай песні і паэзіі» (15.08.2019, па папярэднім запісе).

Ну і наконт сустрэчных пытанняў… Адпачатку гэта было яўрэйскай «фішкай», якую перанялі кашчаніты і звычайныя сеціўныя тролі. Цяпер яе часцей выкарыстоўваюць чыноўнікі, каб «запусціць дурачку» або зусім ухіліцца ад адказу. Пытацца пра патаемную прычыну, з якой СМІ/сайт задае пытанне, крыху мавэтон, але для «чарніцкага» Саюза, можа, і норма… З цікавасцю чакаю, як дыялог пойдзе далей: перарасце ў «такідатую дуэль»? 😉

Дзейныя ў ліпені 2019 г. паблікі «самай прадстаўнічай» яўрэйскай арганізацыі. «Выходзіць, у вас два мужы старшыні?» O_о

Начальнікі мяняюцца, а сутнасць суполкі – наўрад ці… Ну, або дужа марудна. Дарэчы, дама, якая намагалася здаць мяне ў міліцыю на «Яме» ў сакавіку 2006 г., дагэтуль гендырэктар(-ка) Саюза. Пераседзела двух старшыняў, Л. Левіна й Б. Герстэна, – малойца! От толькі яўрэяў у Беларусі ўсё меней 🙁

*

У мінскім супермаркеце набыў пакунак з семкамі, made in Тамбоўская вобласць:

Маркетолагі файна абыгралі вобраз, які асацыюецца з Тамбоўшчынай 😉 Як можна было б раскруціць тутэйшыя семкі? Адзін сталы чытач прапанаваў намаляваць на абгортцы крэсла з цвіком, назваўшы прадукт «А можа, так і трэба» 😉

Яшчэ больш упадабаў бы я афармленне з гіганцкай семкай у вышыванцы. І каб яе «твар» нечым нагадваў аблічча міністра замежных спраў, які стараецца апранаць замежных дыпламатаў у кашулі з беларускім арнаментам. Гэта ж весела – абрагочашся!

Чэрвень 2019 г., Мінск

Злева – Уладзімір Макей, справа – немка Андрэа Віктарын, прадстаўніца ЕС у РБ (2015–2019), якая не раз абяшчала, што візы «ў Еўропу» звычайным грамадзянам Беларусі будзе прасцей атрымаць, што цана пытання знізіцца. Зараз яна вяртаецца на радзіму, і абяшчаць будуць іншыя. А вось пасол Ізраіля Іосіф Шагал (2012–2015), пры ўсіх закідонах, пакінуў нашу краіну, калі пагадненне пра «бязвіз» паміж Беларуссю і Ізраілем было падпісана (у лістападзе 2015 г. запрацавала).

Пакуль суд ды справа, паслухайце песеньку Змітра Дзядзенкі, якая пачынаецца так: «Сёння кожная засранка чула: ў модзе вышыванка».

*

У мінулай серыі гаварылася пра стаўленне Івана Шамякіна да яўрэяў, пра фальш у яго дзённіках. І пахаванне пісьменніка ў 2004 г. адбылося не без фальшу – «для масавасці» да Дома афіцэраў нагналі школьнікаў

Яшчэ адзін штрышок да біяграфіі Івана Пятровіча з мемуараў Валянціна Тараса: «Наконт 1987-га годуякраз тады разгарнулася шалёная з антысеміцкім прысмакам кампанія супраць творчасьці Марка Шагала: цкавалі супрацоўніцу рэдакцыі Беларускай Савецкай Энцыклапедыі Ірыну Шэлянкову, якая падрыхтавала для чарговага тому БСЭ артыкул пра Шагала, за што яе звольнілі з працы. Маўляў, як гэта ты, славянка, магла ўчыніць сіянісцкую дыверсію? Цягнуць на старонкі БСЭ гэтага зацятага сіяніста, незразумелага народу мадэрніста? Што з таго, што ён нарадзіўся ў Беларусі? Ён сам сябе ад яе адарваў, калі зьбег у эміграцыю, і даўно ўжо ня мае з нашай Бацькаўшчынай нічога агульнага. І ягонае гэтак званае мастацтва таксама!.. Сёньня дзіву даешся, што гэтыя інвектывы ў адрас Шэлянковай гучалі з вуснаў такіх паважаных асобаў, як тагачасны галоўны рэдактар БСЭ І.Шамякін і ягоны намесьнік А.Петрашкевіч».

Зачапіўся вокам за нядаўні тэкст дачкі пісьменніка, доктаркі філалагічных навук, прафесаркі БДУ Таццяны Шамякінай. Бывае, што дзеці каюцца за нягожыя ўчынкі бацькоў, але тут іншы выпадак. Якая паранаідальнасць у мысленні, з якім шэрым (не блытаць з чорным) гумарком распавядаецца пра цкаванне Барыса Пастарнака!.. 🙁

На думку Т. Ш., у час барацьбы з «касмапалітызмам» «пострадавшие отделались легким испугом — никого ведь из критиков-космополитов не расстреляли и в лагеря не сослали. Даже из Союза писателей никого не исключили (Ст. Куняев)». Гэта горш, чым мацюкі на адрас вучня шчучынскага ліцэя з вуснаў дырэктара і сацыяльнага педагога (якіх усё-такі зволілі) – тут падман чытачоў, а значыць, і сваіх студэнтаў-філолагаў, тут поўная маральная дэградацыя. Пачытайце хаця б пра лёсы Ёгана Альтмана (1900–1955) і Рыгора Гукоўскага (1902–1950). Нават стары дзівун Куняеў згадаў выключэнне Альтмана з Саюза пісьменнікаў (Шамякіна абарвала куняеўскую цытату). Дый бацька Т. Ш. пісаў пра той час: «Не пасадзілі нікога, акрамя чалавек пяцярых яўрэйскіх пісьменнікаў у час барацьбы з касмапалітызмам…» (25.10.1990). Для кагосьці, вядома, гэтыя людзі – «ніхто»…

Сведчыць Зміцер Дзядзенка, які ў 1990-х вучыўся на філфаку: «Таццяна Шамякіна – яскравы прадукт свайго асяроддзя, залатое дзіця бээсэсэраўскай эліты. У мяне ад яе лекцый заставалася дваістае ўражанне: яна даволі шмат чытала, была эрудзіраванай, давала ў лекцыях тое, чаго не было тады ў падручніках, але габрэйскі пункцік перыядычна атручваў усё» (30.07.2019).

Т. Шамякіна (1948 г. нар.) і Зм. Дзядзенка (1972 г. нар.)

Цытатнік

«Бі ў мінулым цяперашняе, і ў двайную сілу ўбярэцца тваё слова» (Мікалай Гогаль, 1844)

«Назіраючы за хворымі, ён [галоўны ўрач дома-інтэрната] заўважыў, што для большасці з іх “жартам” быў злосны і жорсткі здзек з бліжняга, са слабейшага – гэта выклікала ў іх неўтаймоўны смех. А ўласна гумару яны не разумелі і з бяскрыўднага анекдота маглі не зарагатаць, а накінуцца на расказчыка з кулакамі…» (Барыс Пятровіч, 2011)

«Людзі ва ўладзе занадта самазакаханыя і празмерна ўпіваюцца ўладай і грашыма. На жаль, інтэлігентныя і сумленныя людзі не жадаюць рабіцца палітыкамі… Я ж не магу дыктаваць іншым, што ім рабіць і як жыць. Мне застаецца верыць у свядомасць людзей, у тое, што яны, нарэшце, абразумяцца» (Джым Джармуш, ліпень 2019).

Вольф Рубінчык, г. Мінск

31.07.2019

wrubinchyk[at]gmail.com

Апублiкавана 31.07.2019  18:30

Наўздагон

“Пра пахаванне І.Шамякіна. Тое, што школьнікаў туды нагналі, было не самае прыкрае. Самае гідкае было, што для цырымоніі развітання нікога не пускалі ў Дом афіцэраў, пакуль не прывезлі школьнікаў. Невялічкая чарга, здаецца, хвілінаў 40 мерзла на вуліцы, пакуль тых школьнікаў не прывезлі, каб стварыць масавасць. Я тады акурат быў ад “Нашай Нівы” і натрапіў на Лявона Баршчэўскага, які прыйшоў развітацца з Шамякіным” (Зміцер Дзядзенка, 31.07.2019)  Дадана 31 ліпеня ў 22:44

Водгук

«…калі б мне заплацілі тую самую дзясятку, то наведаў бы...» – цаню. Такое ці прыблізна такое, шолам-алейхемаўскае, я чуў у Капылі ад Рыгора Навумавіча Швеца (па-нашаму, па-рэдакцыйнаму – Гірш Нохумавіч), вясёлага чалавека, бацькі ці не шасцёх дзяцей («што гадок, то жыдок»). Варты цэлага апавядання.

У Саюзе пісьменнікаў БССР была цэлая кагорта бытавых антысемітаў. Пра іх хораша напісаў Алесь Асташонак, якога яны таксама былі занеслі ў жыды. Алесь, трохі наіўнаваты, пытаўся ў мяне: няўжо, каб ведаць замежныя мовы і быць начытаным, трэба быць яўрэем? Вось за веданне моваў і за начытанасць, і за тое, што піша не пра даярак і жнеяў, а пра Дуніна-Марцінкевіча і іншых, яго і былі залічылі ў жыды. Пра гэта ён, памятаю, сам пісаў, але дзе тое друкавалася – не ўспомню.

Анатоль Сідарэвіч (02.08.2019)  – 12:08

Сергей Лола. “Моя Грузия”

На прошедшей в Тель-Авиве в феврале нынешнего года ежегодной туристической выставке , как обычно была большая грузинская делегация, в числе которой и Сергей Лола. 

В связи с новым российско-грузинским кризисом, от которого большие потери понесет туристическая область, я попросил Сергея ответить на ряд вопросов. 

– Для тебя было неожиданно произошедшее? Какие ощущения, известно, что в самой Грузии грядут политические перемены.

– Для меня неожиданостью не была реакция общества на депутата Российской Государственной думы, усевшегося в кресло спикера парламента Грузии, она является адекватной. В стране, где 20% территорий оккупированно, где было пролито много крови начиная с 92 года и повторно эту рану расковыряли в 2008 году, я бы сказал, что реакция даже лояльная. Относительно реакция официального Кремля, это так же предсказуемо, даже уже является закономерностью. Как только в грузинской экономике появляется малейшая стабильность и рост, у них появляются санкции: то вино, то боржоми, то мандарины, теперь туризм и опять вино, за визовый режим для граждан Грузии промолчим, это отдельная тема. А вот проведение этого мероприятия в парламенте страны с участием определённых лиц очень удивило и показало неуважение организаторов к народу нашей страны.  По ощущениям я бы процитировал фразу из фильма Синьор Робинзон  «что, опять про море?» Касательно политических перемен, мне кажется они у нас постоянны, мелкие ротации, замена официальных лиц и т д.  По большому счёту, я особо не успеваю следить за внутреней политикой, так как практически всегда в работе, в делах в офисе иногда до 3 ночи, в общем в рабочем графике. Ну и плюс ко всему меня никогда не интересовала сфера, где отсутствует логика! Когда у меня есть свободное время, я уделяю его семье, а если хочу посмотреть телевизор, то смотрю Animal Planet, Discovery либо что-то связанное с юмором. Если оценить ситуацию в целом, то негативный след будет, но это не смертельно. Российский зомби ящик туристам уже не помеха, так как за последние несколько лет тут побывало больше 2-х миллионов россиян и все счастливы и рады, вот это сарафанное радио работает безотказно!!! Так как в Грузии к гостям относятся с особым почтением, есть фраза «гость он от бога» в отдельности к русскоговорящему туристу, так как у нашего народа много общего, у взрослого поколения это воспоминания из детства и молодости, у молодежи это истории родителей о веселых буднях молодости и многое другое. Я бы назвал сферу туризма мостом мира между народами, который развивается, строится и соединяет народы.  Так же я вижу положительные моменты в сложившейся ситуации: турсектор протрезвеет, рынок очистится от некачественого произвадителя услуг, аферистов, сезонных турфирм и так далее. В общем сфера станет крепче и качественнее.

– Как восстанавливалась туристическая отрасль после событий 2008. Сколько времени потребовалось?

–  В 2008 году я вернулся в Грузию из Европы буквально за месяц до конфликта, как раз прощупывал туристический и отельный сектора. Но в августе все накрылось. Тогда пострадал тут больше всего частный сектор, так  как они взяли кредиты для ремонта или постройки мини-отелей. Но в то время весь турпоток был построен на соседних странах.  Сейчас в Грузию едут со всех уголков земного шара.  В 2008 году всё было пагубно: туризм просто испарился, особенно для морских курортов, которые жили двумя месяцами летом, а зимой замирали в ожидании следующего. В конце 2008 я переехал в Киев, там тоже были свои нюансы, безработица, обвал гривны, но было чем себя занять. Было сложно, но опыт, приобретённый в те годы в сложных условиях, пригодился в будущем. В принципе, благодаря этому опыту, украинская туриндустрия для меня как открытая книга на сегодняшний день. Этот рынок стал и остаётся одним из моих приоритетных по возращению в Грузию. Рынок туризма начал оживать в 2010 год. Как по мне, заново вдохнуло жизнь в туризм строительство международного проекта отеля Шератон в Батуми, а вернее его открытие! Он стал визитной карточкой города на то время и знаменем, что в Батуми безопасно. За ним подтянулись и другие сетевые бренды, привлекательная инвестиционная политика, реклама, и все это в совокупности, ну и все закрутилось, завертелось.

– Расскажи когда ты пришел в туризм и о компании в которой работаешь. Что предлагаете туристам?

– В туризм я попал случайно в 2000 году на Мальте. В  конце концов я забросил мечту стать инженером и пошел на менеджмент.  В туризме как и в сицилийской мафии, если тебя приняли в семью, то покинуть её можно только вперёд ногами!  Все начиналось с банального мальчика на побегушках. В 2008 году я планировал открыть в Грузии свою компанию, но по факту это произашло в 2013. Думаю, что морально я созрел именно в тот год, ну и цифра 13 мне по душе. На сегоднешний день мы чуть подросли, теперь DEGEORGO GROUP уже не маленькое агентство с 1 сотрудником, а группа компаний с представительствами в Азербайджане, Армении, Украине и Швейцарии. Так же наша сфера деятельности расширилась и вышла за рамки туризма. Но все же туристическая сфера для нас осталась как самое любимое дело.  Грузинский офис работает сугубо на приём туристических масс в Грузию, спектр услуг очень широкий. Есть отдел корпоративного туризма (MICE), есть отдел индивидульных запросов, есть отдел, который работает с чартерными программами или с блочными местами, экскурсионный отдел. В связи с большим спросом мы даже открыли риелторскую контору для индивидуальных туристов. Можно сказать, что мы можем покрыть любой сегмент и предоставить любую услуг на территории Грузии.

– Из того что я слышал, россияне в большинстве своем врядли вместо Грузии поедут в Крым, но им придется добираться обходными путями, неся дополнительные расходы и терять время на перелет. В тоже время они смогут выбрать др. направления. Намечает ли ваша компания какие-то льготы, чтоб немного компенсировать убытки туристов из России. Каков поток туристов из Израиля и др. стран? Можешь назвать первую пятерку? Знаю, что ты недавно участвовал в турвыставке в Берлине.  

– Из наших опросов среди туристов во время или после отдыха, мы сделали вывод, что гость, кто был к Грузии, в Крым врядли поедет, так как качество услуг здесь и отношение к людям на данный момент на много выше. Гости из России ездили до 2008 года и после, в основном добираясь на машинах, до сих пор большая часть потока туристов так и добираются. Сегодня ехал в офис и видел в городе больше половины машин с российскими номерами, так что авиаэмбарго им не помеха. Относительно компенсаций сейчас ведём диалог с отелями о спецценах для всех гостей из России. Со стороны государства обещали субсидии на транспортные перевозки россиян из аэропортов Армении и Азербайджана в Тбилиси.  Относительно потока туристов он меняется по сезонам, но в среднем на государственном уровне рекордсмены Армения, Азербайджан, Турция, там в среднем по 1-1,5 миллиона визитёров в год.  В нашей компании рекордсмены по последним годам Украина, Казахстан, Беларусь, Армения, Азербайджан и страны ЕС, и с 2018  добавилась Россия.  Касательно Израиля в нашей компании поток очень маленький, так как мы все ещё не нашли постоянного партнёра, или он нас не нашел, смотря с какой стороны посмотреть, я думаю все ещё впереди, так как мы только начали заниматся израильским рынком.

 

– Да, в Берлине был в этом году, и ещё на 7 выставках, включая Тель-Авив, в мае был во Франкфурте.  Как говорится, немецкая пунктуальность!!! У них всегда все чётко! Кстати с Берлина мы привезли очень много контрактов на 20-21 год. Рынок ЕС от бывшего совка отличается очень сильно. Это стабильный, чёткий и требовательный потребитель, который все планирует заранее.  Рыног СНГ это как американские горки? 7 пятниц на неделе и никакой стабильности, но есть свой шарм работы с ними, всегда в тонусе! 

Спасибо за интервью. Беседовал редактор belisrael Арон Шустин

Я хотел бы, чтоб во время, когда руководство одной страны с имперскими амбициями нарушает все международные нормы, которые отражаются в том числе и на ее гражданах, больше проявлялось солидарности с малыми странами. В данном случае с Грузией, и потому надеюсь, что данное интервью поспособствует тому, что те, кто не собирался в этом году поехать в Грузию, поменяют свои планы. А после посещения, присылали свои рассказы, которые будет опубликованы на сайте belisrael.  

Sergei Lola

Director

Parnavaz Mephe st № 73, App. 32 6010

Batumi, GEORGIA

Cell: +995 574 08-63-22  / +995 557 76-60-04

Skype: ser_georgio

E-Mail: serg@dgg.ge

Сайт: www.dgg.ge

Опубликовано 27.06.2019  21:05

 

Вспоминая День Памяти в Тель-Авиве / זוכרים את יום הזיכרון בתל אביב

Фотографии 7 мая 2019 накануне и 8 мая во время Дня Памяти на военном кладбище Кирьят-Шауль в Тель-Авиве

תמונות מה -7 למאי 2019, ערב יום הזיכרון ומה -8 למאי,  במהלך יום הזיכרון בבית העלמין הצבאי קריית שאול בתל אביב

 

Лева Гирш (9.11.1934, Тифлис (старое название Тбилиси) – 13.9.1956). Репатриировался в 1948. Погиб в бою в Негеве / אריה (ליובה) הירש

Моше Эшель (Сулимани) (1930 – 31.10.1934). Репатриировался из Самарканда в 1934 г. Погиб в бою во время Синайской кампании / (משה אשל (סולימני  

קלמן שלפסקי-שלף

יצחק (איזי) מאסטרו

(מנחם כץ (קיצ’י 

יואב בר-לב

שלמה אשכנזי

Гидон Гартман (17.8.1945, Черновцы, Украина – 27.3.1965). Репатриировался в 1948 / גדעון הרטמן

Шлема Биренбойм (5.5.1944, Березники, Пермский край – 23.11.1962). Репатриировался в 1948

שלמה בירנבוים

(30.3.1958 – 10.5.1977) אלברט מצה 

Яаков Берлинер (12.2.1941, Ташкент – 26.1.1966) / יעקב ברלינר

Мордехай (Мотка) Яколав (19.2.1922, Паневежис, Литва – 1979). Репатриировался в Палестину в 1926 / מרדכי (מוטקה) יקולב 

צבי (הרולד) שפרינגמן                                                                  ניסים ניקי לוי

Йоси (Йосеф) Гордон (15.4.1954, Поставы, Витебская обл. – 18.02.1980). В 1957 семья Гордон переехала в Польшу, чтоб иметь возможность репатриироваться Израиль, куда прибыли в 1959 

יוסי (יוסף) גורדון

ניצן ברק                                                                          רפאל (רמי) קייקוף                                                                       

(חיים לסקוב                                                                    איתן אלדר (דלאל

איתן חממי

Моше Гордон (3.2.1954, СССР – 24.6.1974). Репатриировался в 1972 / משה גורדון

Цви (Цвика) Гринберг (29.4.1944, СССР – 1972). Репатриировался в 1948 / צבי (צביקה) גרינברג

Нахум (Леня) Докшицкий (18.9.1931, Севастополь, Крымский полуостров – 29.7.1974). Репатриировался в 1959

 נחום (לוניה) דוקשיצקי

Владимир Зибенберг (2.10. 1946, Прокопьевск, Кемеровская обл. – 20.04.1975). Репатриировался в 1972 / ולדימיר זיבנברג

Анатолий (Бен-Цион) Вайсман (25.2.1937, Будапешт – 27.9.1954). Репатриировался в 1949

אנטולי בו-ציון וייסמן

Виктор (Авигдор) Барабаш  (25.10.1952 – 18.10.1973). Репатриировался в 1960. Погиб в войне Судного дня / ויקטור (אביגדור) ברבש

יעקב לברבוים

אלינור ארביב                                                                זאב (וולף) אלטבאום

שלומה (שלומי) ישי                                                                       ענבל נקסון

Сергей Захарчук (19.2.1964 – 2.12.1999) / סרג’ זכרי-זכרצ’וק

Владимир Павилер (5.7.1973, Украина – 7.11.1999). Репатриировался в феврале 1994

ולדימיר פבילר

אורן חנוך

Мирослав Добровинский (6.2.1977, Киев – 24.2.1998). Репатриировался в 1990

מירוסלב דוברובינסקי

                                                                       

Аня Фигер (9.4.1981, Запорожье, Украина – 19.10.2000). Репатрировалась в 1995 / אנה פיגר

רו קמחי                                                                      דני ליבל

Денис Сукнов (29.12.1977, Евпатория, Крымский полуостров – 17.11.2000) / דניס סוקנוב

 

Феликс Николайчук (2.10.1983, Днепр, Украина – 9.9.2003). Репатриировался в 1996

פליקס ניקולאיצ’וק

Даниэль Консон (23.9.1963 – 27.7.2004). Репатриировался в 1980 / דניאל קונסון

Алексей Титов (13.4.1979, Казахстан – 22.08.2001). Репатриировался в 1998

אלכסיי טיטוב

Сергей Рубинштейн (4.9.1978, Москва – 12.11.2000). Репатриировался в начале ноября 1996 / סרגיי רובינשטיין-פוקייב

Аня Десятникова (5.6.1980, Дубосары, Молдова – 17.7.2000). Репатриировалась в 1996 по программе “Наале” / אנה דסיאטניקובה

Роман Ревитман (23.11.1979, Тбилиси – 26.5.2000). Репатриировался по программе “Наале” в начале сентября 1995 / רומן רויטמן

Владислав Михайлов (17.10.1974, Дербент, Дагестан, Россия  – 4.2.1997). Репатриировался в августе 1994

ולדיסלב מיכאילוב

(21.7.1997 – 9.10.2017) רוני רביבו

(28.6.1997 – 17.6.2017) יובל מנע

 

(23.3.1998 – 13.11.2017) רון יצחק קוקיא

(4.5.1945 – 27.02.1989)  קרני עומר

Снимки 7 мая 2019 с 14:06 до 17:34 /  תמונות מה-7 במאי 2019 מ- 14:32 עד 17:34

==========================================================================

Снимки 8 мая 2019 с 9:24 до 11:32 /   תמונות מה-8 במאי 2019 מ- 9:24 עד 11:32   

(21.7.1997 – 9.10.2017) רוני רביבו

Антон Сулимко (2.10.1978, Львов, Украина – 06.07.2009). Репатриировался в августе 1995

אנטון סולימקו 

Аня Десятникова (5.6.1980, Дубосары, Молдова – 17.7.2000). Репатриировалась в 1996 по программе “Наале” / אנה דסיאטניקובה

Максим Багратуни  (4.9.1979, Одесса, Украина – 4.06.2001) . Родители и сестра Татьяна Багратуни / מקסים בגרטוני

Группа из Еврейского Скаутского Движения “Шевет Цофи”, Рамат-Гана

קבוצה שבט צופי רמת גן

Ребята из еврейской организации “Бней Акива” / חבר’ה מבני עקיבא

На траурной церемонии выступает генерал запаса, депутат кнессета Йоав Галант

בטקס האבל, חבר הכנסת ואלוף במילואים יואב גלנט

Опубликовано 06.06.2019  01:08 / פורסם בתאריך 06/06/2019 01:08

***

День Памяти в Израиле (Петах-Тиква) / יום הזיכרון בפ”ת 

18 апреля 2018

18 באפריל 2018

********************************************************************************

От редактора belisrael  / belisrael מעורך 

Обращаюсь к родственникам и знакомым, похороненных на всех военных кладбищах Израиля, как репатриантов из разных стран, так и родившихся в стране. Присылайте подробные рассказы об их жизни с детскими, школьными, студенческими и военными снимками. Писать можно на иврите, английском, русском. Каждый рассказ будет переведен на два др. языка. Для пишущих на иврите, просьба указывать имена и, особенно, фамилии также на англ. Это будет многолетний проект, для осуществления которого нужны волонтеры с хорошим знанием 2-3 языков, умеющие брать интервью, программисты, да и вообще каждому энергичному найдется дело. 

Не забывайте о важности Поддержки сайта , что необходимо и для осуществления ряда культурных и спортивных проектов и даст возможность поощрять наиболее активных авторов, а также привлекать новых. Присылайте свои материалы на самые разные темы, вспомните и расскажите семейные истории. Давайте вместе делать добрые дела.

אני פונה לקרובי משפחה וחברים של אלה שנקברו בכל בתי העלמין הצבאיים, גם לעולים החדשים וגם לאלה שנולדו בארץ. שלחו לי סיפורים מפורטים על חייהם עם תמונות מילדותם, מבית הספר, מזמנם כסטודנטים, ותמונות צבאיות. אתם יכולים לכתוב בעברית, אנגלית ורוסית. כל סיפור יתורגם לשתי שפות נוספות. עבור סופרים יהודים, אנא ציינו שמות פרטיים, ובמיוחד שמות משפחה באנגלית. זה יהיה פרויקט רב שנתי, אשר דורש מתנדבים עם ידע טוב של 2-3 שפות, שיכולים לראיין ומתכנתים. ובכלל לכל אדם אנרגטי נמצא תעסוקה.

אל תשכחו את החשיבות של התמיכה האתר, יש לנו צורך ביישום של מספר פרויקטים של תרבות וספורט וזה יספק הזדמנות לכותבים הכי פעילים שלנו, וגם ימשוך חדשים. שלחו את החומרים שלכם על מגוון נושאים, תזכרו ותספרו את הסיפורים משפחתיים. בואו נעשה מעשים טובים ביחד.

Eurovision 2019 in Tel Aviv (2) / Евровидение 2019 в Тель-Авиве (2)

Below there are photos from Tel Aviv that preceded the Eurovision final. They were taken on May 14 -17 before entering the Carmel Market, where one of the information centers was located, on Tel Aviv Embankment and in the Eurovision Village. On the pictures you can see volunteers, among whom were a lot of young Russian-speaking students, who graduated or were studying under the Masa program in Bat Yam, tourists from different countries, who had specially come to the competition, and many others.

If someone recognizes himself, please send to amigosh4@gmail.com the complete names that will be added under the pictures. If someone has only a first name, please also send a surname.

 

*******************************************************************************
להלן תמונות מתל אביב שקדמו לגמר האירוויזיון. הם צולמו ב -14 -17 במאי לפני שנכנסו לשוק הכרמל, שם נמצא אחד ממרכזי המידע, בחוף תל אביב ובכפר האירוויזיון. בתמונות אפשר לראות מתנדבים, ביניהם הרבה סטודנטים דוברי רוסית, שסיימו או למדו במסגרת תוכנית “מאס” בבת ים, תיירים ממדינות שונות, שהגיעו במיוחד לתחרות, ועוד רבים אחרים.

 

 אם מישהו מזהה את עצמו, שלח מייל עם שם ושם משפחה אל
 אני אוסיף את השמות מתחת לתמונות.
אם למישהו יש רק שם פרטי, אנא שלח גם שם משפחה

********************************************************************************

Ниже представлены фотографии из Тель-Авива, предшествовавшие финалу Евровидения. Они были сняты 14 – 17 мая перед  входом на рынок Кармель, где находился один из информационных центров, на тель-авивской набережной и в деревне Евровидения. На ряде снимков волонтеры, среди которых было немало молодых русскоговорящих, закончивших или обучающиеся по программе Маса в Бат-Яме, туристы из разных стран, специально приехавшие на конкурс и много др.

Если кто-то узнает себя, пришлите на amigosh4@gmail.com фамилию и имя, которые будут добавлены под снимками. Если у кого-то указано только имя, просьба прислать также фамилию.

________________________________________________________________________________________________

21 year old Ibrahim Srour / אבראהים סרור, בן ה -21

Volunteers studying under the Masа program in Bat Yam. On the left is a programmer from Yekaterinburg, Ilya Polotsky, who arrived about 2 years ago using the same program, after which he made Aliyah and is now working at his specialty profession Tel Aviv. Next to him are Tanya, Zhenya, Mila … The girl on the right is from Volgograd, continuing to study under the program and already working in Tel Aviv.

Волонтеры, обучающиеся по программе Маса в Бат-Яме. Слева программист из Екатеринбурга Илья Полоцкий, приехавший около 2 лет назад по этой же программе, после чего сделавший алию и работающий по специальности в Тель-Авиве. Рядом с ним Таня, Женя, Мила… Девушка справа из Волгограда, продолжающая обучаться по программе и уже работающая в Тель-Авиве.

מתנדבים הלומדים במסגרת תכנית “מסע” בבת ים. משמאל מתכנת מיקטרינבורג איליה פולוצקי, שהגיע לפני כשנתיים דרך אותה תוכנית, ולאחר מכן עלה לארץ ועובד במקצוע שלו בתל אביב. לידו טניה, ז’ניה, מילה … הנערה מימין היא מוולגוגרד, ממשיכה ללמוד במסגרת התוכנית וכבר עובדת בתל אביב.

Programmer from St. Petersburg Ruslan, friend of Ilya. At this time, a tourist.

Программист из Санкт-Петербурга Руслан, друг Ильи. В данное время турист.

מתכנת מסנט פטרסבורג רוסלן, ידיד איליה. באותו זמן, תייר

 

Daniela Segal from Tel Aviv near the Carmel Market / Даниела Сегал из Тель-Авива рядом с рынком Кармель

  דניאלה סגל מתל אביב ליד שוק הכרמל

Paula Litvak and other tourists from Argentina near the Carmel Market / Паула Литвак и др. туристы из Аргентины рядом с рынком Кармель

פאולה ליטבק ותיירים אחרים מארגנטינה ליד שוק הכרמל

A monument to the memory of the young Israelis that died at the entrance to the Dolphinarium club on June 1, 2001. The terrorist attack was carried out by a suicide bomber from the Hamas organization.

Памятник погибшим молодым израильтянам у входа в дискотеку “Дельфинариум” 1 июня 2001 г.  Террористический акт осущестил террорист-смертник из организации Хамас.

אנדרטה לזכר הצעירים שמתו בכניסה למועדון הדולפינריום ב -1 ביוני 2001. הפיגוע בוצע על ידי מחבל מתאבד מארגון החמאס

In the middle Oren Daoudi / В середине Орен Дауди /  באמצע אורן דאודי

Volunteers studying for the Masa program in Bat Yam. On the left is a resident of Minsk Svetlana Kopusova / Волонтеры, обучающиеся на программе Маса в Бат-Яме. Слева минчанка Светлана Копусова

מתנדבים הלומדים בתכנית “מסע” בבת ים. בצד שמאל תושבת מינסק סבטלנה קופוסוב

Ирина и Саша Белогородские из Молдовы, обучающиеся по программе Маса в Бат-Яме. Irina and Sasha Belogorodsky from Moldova, studying in the Masa program in Bat Yam.

אירינה וסשה בלוגורודסקי ממולדובה, הלומדים בתכנית “מסע” בבת ים

 

Sergey Krichevsky from Moscow  and Masha from Yekaterinburg, studying in the Masa program in Bat Yam with tourists from United States and the Philippines. 

Москвич Сергей Кричевский и Маша из Екатеринбурга, обучающиеся по программе Маса в Бат-Яме с туристами из Америки и Филиппин.

סרגיי קרישבסקי ממוסקבה ומאשה מיקאטרינבורג, הלומדים בתוכנית “מסע” בבת ים עם תיירים מאמריקה והפיליפינים

Avigail Rant / אביגיל רנט, חברת לרעך 

Lynn Loyd from Fayetteville, America

MyHeritage

A group of young volunteers from different countries of Israel “Magen David Adom”. Fifth from left is Sean Smith from Australia.

Группа молодых волонтеров из разных стран израильского “Маген Давид Адом”. Пятый слева Шон Смит из Австралии.

קבוצת מתנדבים צעירים ממדינות שונות במגן דוד אדום הישראלי. חמישי משמאל הוא שון סמית מאוסטרליה

28-year-old Philip Bloch, a psychologist from Moscow who is studying in the Masa program in Jerusalem

28-летний Филипп Блох, психолог из Москвы, обучающийся по программе Маса в Иерусалиме 

פיליפ בלוך בן ה -28, פסיכולוג ממוסקבה, הלומד בתכנית “המסע” בירושלים

Volunteer Shlomo Weiss  / Волонтер Шломо Вайс  /  מתנדב שלמה וייס

Ziv Sorek, MyHeritage / זיב שורק

Henk Kouwenhonen from Holland with his friends

Хенк Кувенхонен из Голландии со своими друзьями

הנק קוונהונן מהולנד עם חבריו

Conchita Wurst

Valeri … & Erez Cohen at the entrance to the Carmel Market

Валери … с Эрез Коэн у входа на рынок Кармель

ולרי … וארז כהן בכניסה לשוק הכרמל

Erez Cohenארז כהן

Volunteer Ido … on Nachalat Binyamin Str. near the Carmel Market

Волонтер Идо … на улице Нахалат Биньямин рядом с рынком Кармель

מתנדב עידו … ברחוב נחלת בנימין ליד שוק הכרמל

And again, an unexpected meeting in the Eurovision village with already familiar cheerful Dutch fans, whom I met there one day ago on May 16th.

И снова неожиданная встреча в деревне Евровидения с уже знакомыми веселыми фанатами из Голландии, с которыми познакомился там же день назад 16 мая.

ושוב, פגישה בלתי צפויה בכפר האירוויזיון עם אוהדים הולנדים עליזים , שפגשתי שם יום לפני ב -16 במאי

 

Ari Aaronson in the center on his way to the Eurovision village. Photo of May 16.

Ари Ааронсон в центре по дороге в деревню Евровидения. Снимок 16 мая.

ארי אהרונסון במרכז בדרך לכפר האירוויזיון. תמונת מ- 16 במאי

Volunteer from Modiin / Волонтер из Модиина / מתנדבים ממודיעין

Asaf Goren, the winner of “Big Brother Vip” 2019

Асаф Горен, победитель “Big Brother Vip” 2019

אסף גורן, הזוכה של “האח הגדול וי איי פי” 2019

Company Aperol Spritz celebration / Праздник фирмы Aperol Spritz / Aperol Spritz  חגיגה של חברת

Published on May 27, 2019 01: 10/ Опубликовано 27 мая 2019  01:10

*******************************************************************************

From founder and administrator of the site: Do not forget about the importance of supporting the site This will allow us to carry out a number of cultural and sports projects and to encourage the most active authors, as well as attract new ones. Send your materials on a variety of topics. You can write in English, Hebrew, Russian, Belarusian. Let’s do good thing together.

Поддержите сайт Это позволит нам осуществить ряд культурных и спортивных проектов и поощрять наиболее активных авторов, а также привлекать новых. Присылайте свои материалы на самые разные темы. Писать можно на английском, иврите, русском, белорусском. Давайте вместе делать добрые дела.

אל תשכחו את החשיבות של התמיכה האתר

זה יאפשר לנו לבצע מספר פרויקטים של תרבות וספורט ולעודד את הכתבים הפעילים ביותר שלנו, וגם ימשוך חדשים. שלח את החומרים שלך במגוון נושאים. אתה יכול לכתוב באנגלית, עברית, רוסית, בלארוסית. בואו נעשה מעשים טובים ביחד

«Марш жизни» в Тель-Авиве / מצעד למען החיים» בתל אביב»

ב-1 למאי התקיים המצעד השנתי של עמותת ״אביב לניצולי השואה״ שנועד להזדהות עם ניצולי השואה, לזכור את הגיבורים ששרדו, להושיט להם יד ולהעלות מודעות לזכויותיהם. המצעד נפתח בעצרת ברחבת ״הבימה״, בהשתתפות מאות ובהם גם שגרירת גרמניה בישראל

כמידי שנה, פתח את אירועי יום הזיכרון לשואה ולגבורה, ה”מצעד למען החיים” – מצעד תמיכה והזדהות עם ניצולי השואה, שהתקיים  ב-1.5.19 בשעה 17:00, רגע לפני כניסת יום הזיכרון לשואה ולגבורה. עמותת ״אביב לניצולי השואה״ עורכת את המצעד זו השנה השביעית, במטרה לזכור את הגיבורים ששרדו את התופת, להעלות את המודעות הציבורית למצבם, להושיט להם יד ולסייע להם.

המצעד נפתח בעצרת בכיכר הבימה בהשתתפות מאות ובהם ניצולי שואה, תלמידי תיכון, חניכי תנועות נוער, חברי כנסת, אנשי ציבור ושגרירת גרמניה בישראל, ד”ר סוזנה ואזום ריינר. את העצרת הנחה זו השנה השביעית השחקן אורי גוטליב.

עו”ד אביבה סילברמן, מייסדת עמותת אביב לניצולי השואה, פנתה בקריאה לממשלת ישראל: “עם השבעתה של הכנסת ה-21, עבור ניצולי השואה שעון החול הולך ואוזל. הם אינם יכולים לחכות לקדנציה נוספת. כ-200 אלף ניצולי שואה חיים בישראל, כ-50 אלף מהם חיים בעוני וכ-10,000 ניצולי שואה עריריים. כדי לחלץ את ניצולי השואה ממעגל העוני, יש להגיע להסכמה חוצה מפלגות. לקראת הבחירות לכנסת העברנו לכל ראשי המפלגות, הצעה לתכנית חירום לאומית. כולי תקווה שאכן הכנסת כולה תתאחד סביב המטרה החשובה מכל – ביטחון כלכלי וחיים של כבוד לכל ניצול שואה”.

הגברת הראשונה של התיאטרון הבימה, גילה אלמגור, שהגיעה להזדהות עם ניצולי השואה, ריגשה את המשתתפים בדבריה: “קומץ הניצולים שבינינו, לכם אנו חבים חוב של כבוד! עלינו לעשות את הכל ולהעניק לכם את היכולת לחיות את שארית החיים בכבוד ובנוחם. ולמכחישי השואה באשר הם, רוצה לומר: התביישו בבורותכם, באטימות הלב ובשקר בו דבקתם. לכו למחנות המוות ובקשו סליחה על ההכחשה, על ההתעלמות, האטימות, והעיקר על שנתתם יד לאנטישמיות המרימה שוב ראש בחוצפה גדולה כל-כך”. ניצולת השואה חנה קורן, סיפרה: “הייתי התינוקת האחרונה מהקהילה היהודית שנולדה בעיר סוחוצ’וב בפולין. עם סיום המלחמה, כשחזרתי לפולין, גיליתי שכל המשפחה וכל העיר סוחוצ’וב שבה נולדתי נהרסו והושמדו. אני גאה ומאושרת שלמרות הקשיים, ילדות לא פשוטה, ענן השואה שליווה את הבית בילדותי לאורך השנים, הצלחתי להקים משפחה לתפארת”. חנה הודתה לעמותת אביב לניצולי השואה על הסיוע המקצועי והמסור שהיא ובעלה יעקב קיבלו במיצוי זכויותיהם. העצרת הסתיימה בביצוע ממרגש של השיר מיליון כוכבים של הזמרת עמית פרקש, בליווי הקלידן גיא אפרתי ומשם יצאו המשתתפים לצעדה קצרה לאורך שדרות רוטשילד בתל אביב, זה לצד זה צעדו צעירים, מבוגרים וניצולי שואה, נושאים שלטים שעליהם נכתב בין היתר “ניצולי השואה רוצים לחיות בכבוד וברווחה”.

 

***

1 мая состоялся ежегодный марш ассоциации «Авив в помощь пережившим Холокост», чтобы проявить солидарность с выжившими в Холокосте, вспомнить выживших героев, протянуть руку и повысить осведомленность об их правах. Парад открылся на митинге на площади Хабима, на котором присутствовали сотни людей, в том числе посол Германии в Израиле.

Как и каждый год, он открыл мероприятия, посвященные Дню памяти мучеников и героев Холокоста, «Маршу жизни» – маршу поддержки и солидарности с выжившими в Холокосте, который состоялся 1 мая в 17:00, незадолго до Дня памяти жертв Холокоста и героизма. Организация «Авив за выживших в Холокосте» организует парад уже седьмой год, чтобы вспомнить героев, которые выжили в аду, чтобы привлечь внимание общественности к их ситуации, протянуть руку и помочь им.

Марш прошел на площади Хабима с участием сотен людей, в том числе переживших Холокост, учеников старших классов, членов молодежных движений, членов Кнессета, общественных деятелей и посла Германии в Израиле доктора Сюзанны Вазум Райнер. Ведущим церемонии седьмой год подряд был артист Ури Готлиб.

Адвокат Авива Сильверман, основатель ассоциации «Авив в помощь пережившим Холокост», обратилась к израильскому правительству с призывом: «С присягой 21-го Кнессета для жертв Холокоста истекают песочные часы. Они не могут ждать следующей каденции. Около 200 000 человек, переживших Холокост, живут в Израиле, около 50 000 из которых живут в бедности, и около 10 000 человек из них одиноки. Чтобы вытащить переживших Холокост из состояния бедности, необходимо достичь межпартийного соглашения. Перед выборами в Кнессет мы представили всем партийным лидерам предложение о национальном чрезвычайном плане. Я надеюсь, что весь Кнессет объединится вокруг самой важной цели – экономической безопасности и достойной жизни для каждого, кто пережил Холокост».

Ведущая актриса театра Габима, Гила Альмагор, которая приехала, чтобы отождествить себя с пережившими Холокост, возбудила участников своим выступлением: «Мы в долгу перед горсткой выживших среди нас! И должны сделать все и дать вам возможность прожить остаток жизни с достоинством и комфортом. Я хочу сказать и отрицателям Холокоста, где бы они не были: «Стыдитесь своего невежества, непроницаемости сердца и лжи, за которую вы цеплялись. Отправляйтесь в лагеря смерти и попросите прощения за отрицание, за пренебрежение, непрозрачность и самое главное, что вы протянули руку антисемитизму, который снова поднимает голову с такой наглостью». Выжившая в Холокосте Хана Корен рассказала: «Я была последним ребенком из еврейской общины, который родился в городе Сохачев в Польше, и когда в конце войны я вернулась в Польшу, то обнаружила, что вся семья была уничтожена и весь город Сохачев был разрушен. Я горжусь и рада, что несмотря на трудности, непростое детство, тучу Холокоста, которая сопровождала дом в моем детстве на протяжении многих лет, я смогла создать прекрасную семью». Ханна поблагодарила ассоциацию «Авив в помощь пережившим Холокост» за профессиональную и самоотверженную помощь, которую она и ее муж Яков получили. Церемония завершилась волнующим выступлением певицы Амит Фаркаш, исполнившей песню «Миллион звезд» в сопровождении клавишника Гая Эфрати, после чего участники прогулялись вдоль бульвара Ротшильдов в Тель-Авиве. Молодые люди, взрослые и пережившие Холокост маршировали вместе, держа в руках таблички с надписью: «Оставшиеся в живых после Холокоста хотят жить достойно и благополучно»

 

Депутат кнессета Йорай Лаав-Херциано / חבר הכנסת יוראי להב הרצנו 

Посол Германии в Израиле доктор Сюзанна Вазум Райнер / שגרירת גרמניה בישראל, ד”ר סוזנה ואזום ריינר / German ambassador in Israel Dr. Susanne Wasum-Rainer 

Студент Еврейского университета Элиезер Говирц / סטודנט האוניברסיטה העברית אליעזר גוויררץ

Рой Леви, средняя школа “Ирони Алеф”, Тель-Авив / רוי לוי, תיכון “עירוני א”, תל אביב

Гор Тирош  /  גור טירוש

Ведущим церемонии седьмой год подряд был артист Ури Готлиб / העצרת הנחה זו השנה השביעית השחקן אורי גוטליב

Адвокат Авива Сильверман, основатель ассоциации “Авив” в помощь пережившим Холокост / עו”ד אביבה סילברמן, מייסדת עמותת אביב לניצולי השואה

 

Ведущая актриса театра Габима, Гила Альмагор / הגברת הראשונה של התיאטרון הבימה, גילה אלמגור

Хана Корен / חנה קורן

 

Третье поколение переживших Холокост, 18-летняя  Лиор Лейбович, средняя школа “Ирони бет”, Тель-Авив / דור שלישי ניצולי השואה, בת 18 ליאור ליבוביץי , תיכון “עירוני ב”, תל אביב

Амит Фаркаш и Гай Эфрати / עמית פרקש וגיא אפרתי

Йорай Лаав-Херциано и Хаим Родриг / להב הרצנו יוראי וחיים רודריג 

Фотографии редактора сайта Арона Шустина. Перевод текста на русский Игоря Шустина

תמונות של עורך האתר אהרון שסטין. תרגום טקסט לרוסית מאת איגור שסטין

Опубликовано 05.05.2019  04:38 / פורסם בתאריך 05/05/2019 04:38

***

Присылайте различные материалы для публикации на сайте. Адрес amigosh4@gmail.com / amigosh4@gmail.com שלח חומרים שונים לפרסום באתר. כתובת

** Не забывайте о важности поддержки сайта / אל תשכחו את החשיבות של התמיכה האתר

Велвл Шендерович. Жизнь как она есть. (ч.3)

Окончание. Начало и продолжение

Глава III

Польша

   Мы упорно продвигались вперед на запад. К этому времени армия прошла большую боевую школу, стала воевать иначе – лучше, более разумно. Удары мы теперь наносили с флангов. Иногда без единого выстрела начинали наступление, с трудом догоняя отступающего противника, боявшегося оказаться в окружении. Это был уже не 1941 год. Мы с противником поменялись местами: инициатива перешла в наши руки.

Незаметно перешли границу СССР и оказались в Польше. Торжественно отметили это событие. В честь него получили по сто грамм и вкусную американскую тушенку. Я представлял себе границу, как описывали ее раньше, “границей на замке” с четко проведенной линией, где даже краски по одну и другую сторону этой линии разные, природа другая, пограничные будки и пр.

На самом деле оказалось, что ничего такого нет, никаких линий, будок и прочего. Всё было обычным, та же природа, воздух, поля и леса. Правда, дома были несколько выше и просторнее, поля более ухоженные, деревни более благоустроенные, а люди выглядели не столь жалкими на те, которых мы встречали на Смоленщине. Население встречало нас хорошо. Поляки достаточно страдали от нового немецкого порядка. Немало их погибло на рабских работах, где расстреливали за малейшую провинность. Правда, немецкие зверства /с. 94/ в Польше были несравнимы с теми, что они чинили на территории СССР.

Продолжая наступление во втором эшелоне, мы приближапись к городу Хелм. В это время я был награжден орденом Красной Звезды за оказание своевренной помощи раненым и их эвакуацию в сложных условиях. У самого Хелма нашу дивизию перевели в первый эшелон с задачей штурмом овладеть городом. Стояло жаркое лето. Поля еще были не убраны, тишину нарушали только пение птиц и цикады. Небо чистое, ни облачка. Высоко, беззаботно летают жаворонки, обучая своих, уже подросших за лето птенцов, летать. Обстановка совсем не располагала к боям, крови и смерти.

Но город надо было брать! Накануне вечером комиссар зачитал приказ о намеченном на утро штурме. После убедительной яркой речи он внес предложение: всем вступить в ряды коммунистической партии и завтра пойти в бой коммунистами. Возражений не было. Заявлений никто не писал. Был составлен список, и каждый в нем расписался. Завтракали рано, еще до рассвета, получили свои сто грамм, подняли тост, чтобы это было не в последний раз. Заканчивалась артиллерийская подготовка, начался штурм, к полудню Хелм был взят.

После боя вручали партийные билеты. Из нашего блиндажа их получили только пять человек, один стал коммунистом посмертно, а еще один, раненый, был отправлен в госпиталь. В дивизионе раненых оказалось относительно немного, и в основном это были осколочные ранения легкой и средней тяжести. Одного из раненных в шею после оказания первой помощи, опасаясь сильного кровотечения, мне пришлось лично отвозить в медсанбат (МСБ). На шее была большая открытая рана с обнаженными сосудами. В МСБ была произведена срочная операция с перевязкой некоторых сосудов, рана была ушита. /с. 95/

К счастью, крупные сосуды не пострадали. Раненый стал поправляться и быстро возвратился в строй. Я встретил его в части как близкого человека, мною спасенного. Было очень приятно видеть его живым и здоровым, принимать он него простые солдатские слова благодарности. По-видимому, спасатель получает ровно столько, сколько спасенный. Хотя я уже давно решил стать врачом, этот случай, как, впрочем, и другие, еще больше убедил меня в этом. Правда, врачом не становятся, а рождаются, так же, как учителем или актером. Удастся ли осуществить эту мечту? В то время это казалось фантазией.

После освобождения Хелма в июле 1944 года наше наступление продолжалось. Немцы отступали неохотно. Польские земли освобождались медленно, с тяжелыми боями и большой кровью. Наша дивизия двигалась на северо-запад по направление к Варшаве. Впереди на нашем пути был город Люблин, который предстояло освободить, а главное форсировать Вислу и взять небольшой город Пулавы, находящийся на восточном берегу реки.

Путь от советско-польской границы до Вислы составлял немногим более двухсот километров. Эти километры с боями были пройдены за пять месяцев. В предместье Люблина, южнее его, была обнаружена большая, огороженная высоким металлическим забором и колючей проволокой территория, застроенная множеством бараков. За проволокой медленно передвигались совершенно истощенные, как тени, люди с потухшими глазами, не выражающими даже тоски, в полосатых робах. Они ничего не просили и были совершенно безразличны к окружающему. Кормить их и общаться с ними запрещалось. Этой неожиданной “находкой” оказался лагерь смерти Майданек. Это был первый лагерь, освобожденный Красной Армией. За годы оккупации немцы и их пособники истребили в /с. 96/ газовых камерах более 1,5 миллиона человек двадцати двух национальностей, главным образом евреев. Трупы сжигали в крематориях, пепел закапывали в землю, а эти места засевали травой. Все было организовано и выполнялось с немецкой аккуратностью и точностью. Ко дню освобождения лагеря 23 июля 1944 года в нем оставалось только несколько тысяч больных и обездвиженных заключенных. Основную массу узников немцы (эсэсовцы) перепавили в Германию в другие лагеря. “Культурные” и образованные немцы-садисты утилизировали все со своих жертв. На складах лагеря смерти было обнаружено 800.000 пар ботинок, одежда, детские игрушки, в особые бумажные пакеты были запакованы волосы.

Такого мир еще не видел. Мы впервые столкнулись с ужасной действительностью, о какой не слышали и не знали. Немецкий генерал Манштейн требовал от своих солдат: “Солдат обязан отнестись с пониманием к неизбежности жестокой кары еврейства, этого духовного носителя большевистского террора”. Или: “Русского следовало уничтожить. Не победить, а уничтожить!”. Даже свирепая испанская инквизиция времен Изабеллы и Фердинанда в XV веке в сравнении с невообразимыми жестокостями немецких фашистов выглядела безобидной забавой. Факт уничтожения немцами евреев в Советском Союзе замалчивался или скрывался за разными туманными формулировками типа “уничтожения советских граждан” и т.п.

В то далекое время советская пропаганда была весьма действенной — все преподносилось в ином свете, в кривом зеркале, и люди, особенно молодежь, воспринимали это так, как преподносилось.

Я осмыслил увиденное значительно позже, когда узнал о существовании других лагерей смерти, кроме Майданека – Освенцима, Бухенвальда, Треблинки и других, в которых было уничтожено /с. 97/ одиннадцать миллионов человек, в том числе шесть миллионов евреев. В этом печальном месте, лагере смерти Майданек, мы пробыли около часа и продолжили свой путь вперед.

Увиденное ошеломило меня и моих товарищей. Это при том, что мы еще не знали о существовании газовых камер, о докторе-убийце Менгеле и многих других из этого ряда. Только месть могла очистить наши души!

Майданек немцы оставили быстро. Мы наступали и вышли южнее Люблина далеко за городом. К вечеру остановились на ночлег возле большой польской деревни. Я и еще несколько офицеров зашли в ближайший, наиболее привлекательный дом. В нем жил директор местной школы со своей семьей. В Польше директор школы — очень уважаемый человек. Дом его был богато и со вкусом обставлен.

Хозяйка дома, привлекательная молодая женщина, настоящая польская пани, пригласила нас к столу. Нас угостили польскими деликатесами и бимбером. Хозяйка не только угощала, но и развлекала нас, рассказывая интересные истории, шутки и прибаутки. Я запомнил одну рассказанную ею польскую скороговорку о том, как одна женщина послала свою домработницу к соседке одолжить кастрюлю. Домработницa заходит к соседке и говорит: “Моя пани проше пани, чтобы пани дала пани рондля”.

Судя по обилию угощения и царившей за столом атмосфере, можно было подумать, что за стенами дома нет никакой войны. Директор школы рассказал некоторые подробности о лагере смерти Майданек. В этот лагерь свозили евреев и западных областей Белоруссии и Украины, а также из ближайших густонаселенных евреями районов Польши для уничтожения. Самую грязную работу добровольно выполняли поляки. В таких /с. 98/ добровольцах недостатка не ощущалось. Многие поляки сыграли весьма незавидную роль в отношении своих многочисленных соседей-евреев, с которыми прожили на одной земле сотни лет.

Было и обратное, когда поляки, невзирая на угрозу смерти, спасали евреев, но таких было значительно меньше. Однажды я видел молодую еврейскую девушку лет шестнадцати, очень красивую, вышедшую из-под земли, из искусно замаскированного блиндажа, спасенную польской семьей. К сожалению, что-либо выяснить о ней мне не удалось, я только успел переброситься с ней несколькими словами на идиш.

Оставили мы уютный польский дом и его гостеприимных хозяев уже заполночь. Хотя с уверенностью нельзя сказать, разное бывает, но казалось, что там остались добрые люди и друзья.

После увиденного и услышанного ноги шли быстрее – хотелось скорее добраться до змеиного гнезда, откуда вышли человекообразные существа, натворившие столько горя людям. Если бы можно было измерить его какой-нибудь мерой, то наверняка стало бы очевидно, что оно превзошло все горе человечества за всю предыдущую многовековую историю.

Впереди была река Висла, путь до нее был недальним, но оказался долгим и тяжелым.

2

   Приближалась осень. Дожди. Дороги развезло. Спасали американские студебеккеры, перевозившие орудия. Двигались мы медленно,преодолевая множество препятствий. Но самое тяжелое ожидало нас впереди — переправа через Вислу. Здесь, на восточном берегу реки, немцы построили /с. 99/ многоэшелонированную, труднопробиваемую оборону, заминировали все подходы, а на высотах построили долговременные огневые точки (ДОТы) и установили орудия, стреляющие прямой наводкой.

Подготовка к форсированию Вислы велась тщательно. На исходные позиции было подтянуто большое количество артиллерии, в том чис катюш, саперные части и понтоны, танки, Наш дивизион 76-миллиметровых пушек был хорошо и окопан и замаскирован на опушке леса, у дороги, в двух-трех километрах от реки, несколько в стoроне от места переправы для захвата плацдарма. Поблизости от нас размещались другие артиллерийские части и танки. Свободных мест не оставалось. Все было готово. Воздух был густо наэлектризован. Ждали только команды к наступлению.

Еще затемно передний край противника, освещенный ракетами, начали бомбардировать ночные бомбардировщики, знаменитые У-2. Вслед за ними, уже на рассвете, продолжили бомбардировку “илюшины”. Я впервые своими глазами увидел хорошую работу нашей авиации! Артиллерия и “катюши” продолжили начатое авиацией. Огонь был настолько массированным, что казалось, все живое на той стороне уже уничтожено. Но когда огонь был перенесен вглубь и саперы начали быстро устанавливать понтонные мосты, ожившие огневые точки противника вновь разрушали построенное.

В небе патрулировали наши истребители, которые немедля вступили в бой с появившимися немецкими юнкерсами и мессершмидтами и вышли победителями. Как приятно было это видеть, особенно в сравнении с тем, что было на Смоленщине, когда немецкая авиация господствовала в воздухе, обстреливая беззащитные колонны и даже гоняясь за одиночными солдатами. /с. 100/

Несмотря на упорное сопротивление, был захвачен плацдарм на другом берегу реки, который был расширен – оборона противника была сломлена. Путь на Варшаву фактически был открыт, хотя до нее оставалось более ста километров. Дивизия и каждый солдат лично получили сталинскую благодарность за прорыв обороны противника на реке Висле.

На этой переправе погибло много людей, в основном саперы и пехотинцы. Местами вода в реке была красной от крови. Тела погибших уносило течением далеко вниз по реке. Специальные команды вылавливали их для захоронения. Сколько безымянных могил оставлено в Польше! Наш дивизион потерял одно орудие, несколько солдат были контужены и легко ранены. Для такой масштабной операции потери дивизиона были незначительными.

Переправа через Вислу была налажена. Вначале переправлялась пехота с легким оружием, затем, после ремонта и укрепления переправы, — танки и тяжелое вооружение. Наша авиация постоянно находилась в воздухе, охраняя этот “мост” от налетов немецких самолетов. Непрерывно велись воздушные бои, но немцам так и не удалось помешать нам, хотя мы и потеряли при этом много людей и техники. Из-за скопления большого количества войск, у переправы образовывались пробки, что сильно затрудняло наш переход на другую сторону реки. А переправившись, мы с трудом догоняли стремительно отступающего противника.

Снова наступила зима, а с нею холода. По-видимому, немцы спешили домой, в свои теплые квартиры. В этих местах холода не такие суровые, как в России, но немцы явно чувствовали себя неуютно, их бросало из холода в жар: наступило время расплаты за содеянное.

Мы двигались во втором эшелоне, не соприкасаясь с противником. Вслед за нами шла Польская /с. 101/ армия (Войско Польское), сформированная, вообуженная и обученная в СССР. Польские солдаты отличались своей выправкой, были обмундированы, имели более свежий вид (они еще не участвовали в боях), но как военная сила эта армия, по-видимому, имела только символическое значение. Хотя мы часто шли рядом, контактов, особой дружбы между нами не было.

Двигаясь на северо-запад, по направлению к Варшаве, серьезного сопротивления мы не встречали. Приближаясь к ней, на ее подступах, почувствовали, что впереди большой город. До немецкой оккупации (1939-1945 гг.) Варшава была одним из красивейших городов Европы. Она отличалась своими прекрасными музеями, театрами, многочисленными костелами, дворцами и знаменитой Маршалковской улицей, занимала площадь 500 квадратных километров, в ней проживало около двух миллионов человек.

Варшава стала столицей Польши в 16 веке. Евреи жили здесь еще с конца 14 века. В 1939 году, когда нацистские войска вступили в город, евреев в нем насчитывалось около 400 тысяч человек, что составляло примерно треть населения. В 1940 году немцы выделили часть города под еврейское гетто и заключили в него всех евреев столицы и окрестностей, до 500 тысяч человек. Евреи подвергались репрессиям и унижениям. В 1942 году началась массовая депортация их в лагеря смерти — Треблинку и другие.

В апреле 1943 года началось массовое восстание евреев Варшавского гетто. Они оказали немцам открытое вооруженное сопротивление. Немцы бросили в бой против восставших танки и артиллерию. Восстание было подавлено, немцы жестоко расправились /с. 102/ с его участниками, но сами понесли большие потери и даже поначалу были изгнаны из гетто.

Когда 17 января 1945 года в Варшаву вошли советские войска, из пятисот тысяч в гетто осталось лишь 200 евреев, скрывавшихся в подземных укрытиях.

Не только гетто, но но и вся Варшава была сильно разрушена и сожжена. Советские войска двигались на город с трех сторон – севера, юга и востока. Наша дивизия наступала с юга и захватила южное предместье Варшавы, район Праги. В этом месте мы остановились, пропустили вперед части Войска Польского, которое продолжило наступление к центру города. Полякам была создана возможность участвовать в заключительной стадии операции по освобождению своей столицы для удовлетворения их национальной гордости. Полностью Варшава была освобождена и очищена от немцев 17 января 1945 года. Каждый участвовавший в этом операции был награжден медалью “За освобождение Варшавы”. Побывать и осмотреть центральную часть города нам не удалось, так как еще до его полного освобождения наша дивизия была снята с этого участка фронта и мы продолжили наступление на запад.

После двухдневного перехода по заснеженным просторам Польши нами был взят небольшой городок Кутно, а дальше на нашем пути лежал крупный город Познань, до которого мы добирались больше месяца. Воевать стало легче. Немцы потеряли не только физическую мощь, но, что еще важнее, моральный дух. Захваченные в плен немецкие солдаты громко кричали “Титлер капут”, в то время, как еще недавно мы слышали от них “Хайль Гитлер!” Наступили другие времена. В воздухе господствовала уже не немецкая авиация, а наша и наших союзников – Америки и Англии. /с. 103/

Однако Познань немцы решили защищать. Они планировали остановить наши войска на подступах к своей государственной границе. В городе и вокруг него оставалась большая группировка немецких войск и части эсэсовцев. Однако, несмотря на сопротивление, советским войскам удалось окружить город и медленно сжимать кольцо вокруг него до полного освобождения.

Наша дивизия, как и под Варшавой, была снята с этого участка и продолжила свой путь на запад, оставив освобождать окруженный город другим частям. До государственной границы Германии оставалось немногим более 150 километров. Отойдя на довольно большое расстояние от Познани, мы все еще продолжали слышать канонаду боя, и по мере того как мы уходили, эти звуки доносились до нас тише и тише – и, наконец, утихли совсем.

Уходя все дальше на запад от Познани, я никак не мог себе представить, что больше чем пятьдесят лет спустя моя внучка Браха будет в этом городе сражаться, уже не с винтовкой, а со скрипкой в руках, и выйдет победителем — она заняла призовое место на Международном конкурсе скрипачей имени Генрика Венявского! Браха, вместо меня, гуляла по забывшему о войне городу Познани. /с. 104/

Глава IV

Германия

1

   Мы снова в пути – наступаем! Уже близка германская граница, а за ней – большая водная преграда, река Одер. Сколько пройдено дорог! Наконец-то начинаем выходить на финишную прямую, уже виден свет в конце тоннеля. Но до победы еще далеко — немец выпустил до конца имеющиеся у него когти, цеплялся за каждый бугорок, за каждый кустик, надеясь каким-то образом задержать нашу армию, предпочитая американский плен русскому. Они хорошо знали, кому сколько принесли горя и смертей за годы войны, за что и перед кем будут нести ответственность.

Здесь уместно вспомнить о приказе Гиммлера в сентябре 1943 года: “Надо делать все, чтобы при отступлении из Украины не оставалось ни одного человека, ни одной головы скота, ни одного грамма зерна, ни метра железнодорожного полотна, не уцелел ни один дом и не было ни одного не отравленного колодца. Противнику должна остаться тотально сожженная и разоренная страна”. Немцы выполнили и перевыполнили приказ Гиммлера не только на Украине, но и в Белоруссии, на Смоленщине и в других местах. Наша память сохранила все злодеяния фашизма. Мы готовы были мстить за разрушенные города и деревни, за смерть миллионов людей. Народ ждал от армии достойного ответа. За зимние месяцы 1945 года были полностью освобождены польские земли и восточные провинции Германии до реки Одер. /с. 105/

Особенно тяжелые бои были у немецкой границы, где мы медленно, шаг за шагом, шли вперед, неся большие потери. Перейдя немецкую границу, мы оказались в ином, ранее неведомом мире. Если при переходе советско-польской границы больших контрастов не было, то здесь-то они были. Немецкая деревня мало чем отличалась от города: тот же идеальный порядок и чистота, асфальт, автобусы и др. Дома просторные одно- или многоэтажные, покрытые красной черепицей. Даже лес другой – чистый, нигде не валяются сухие сучья, ветки, каждое дерево пронумеровано, Это удивляло и оставляло какой-то неприятный осадок, было чужим и далеким. В голове не укладывалось это сочетание внешней цивилизации – прекрасные университеты, школы и больницы – с диким варварством. Как могли “культурные” немцы пройти мимо и не усвоить учения и мысли великих своих соотечественников Гёте и Шиллера?!

После перехода границы, двигаясь по немецкой земле, мы почти не встречали населения. Причиной тому было распространение фашистами слухов об издевательствах и зверствах Красной Армии над населением. Миллионы немцев из восточной части Германии бежали на запад. Многие из них погибли от голода, холода и страха за свою жизнь. Немецкая пропаганда поддерживала этот страх, распространяя небылицы о жестокостях русских. Картина сталинских преступлений против своего народа усиливала его. Большинство немцев рассматривали поражение Германии как катастрофу. Они на протяжении всей войны поддерживали уродливую античеловеческую политику Гитлера. Не единицы, а миллионы немцев повинны в совершенных Германией преступлениях. История не помнит такого геноцида народов, как геноцид евреев и цыган. Среди немецкого населения не было недостатка в добровольцах для участия в экзекуциях над /с. 106/ людьми, особенно над евреями. Все это, естественно, явилось причиной страха и боязни возмездия.

Как раз в это время появилачь серия статей Ильи Эренбурга с призывами “Убей, отомсти”. Эти призывы находили отклик в солдатских сердцах. Обстановка сложилась весьма накаленная. Я был свидетелем одного эпизода, который не лишне было бы здесь описать.

Накануне вечером нами был занят небольшой городок примерно в тридцати километрах от реки Одер. Мы разместились рядом с ним. Население отсутствовало. Городок казался вымершим. Я с одним солдатом решили полюбопытствовать и зашли в один из домов. Двери оказались открытыми. Внутри дома все выглядело так, как будто хозяева только что на минутку вышли: все стояло на месте, было чисто, тепло, уютно. На стенах висело много фотографий, на некоторых из которых были изображены люди с отличительными знаками “СС”. На кухне – идеальный порядок, множество банок и баночек с этикетками. Среди них много различных солений и варенья. Удивил разнообразный кухонный инвентарь. Наша калинковичская кухня казалась против этой абсолютно примитивной, из другого века. В одной из комнат в шкафах лежало чистое накрахмаленное белье, множество чулок и носков, уже не один раз штопанных. В салоне стояли большие, от пола до потолка, часы и мирно тикали, была прекрасная мебель. Нам все это казалось удивительно интересным и новым.

Солдат, бывший со мною, мой земляк, был из Белоруссии, родился в деревне под Гомелем. Его деревня была сожжена, брат и сестра угнаны на работы в Германию, а родители выкопали в огороде землянку, где жили и ожидали окончания войны.

Нам очень хотелось попробовать варенье, но боялись – вдруг оно отравлено. Чтобы оно немцам не досталось, солдат дал автоматную очередь по /с. 107/ банкам с вареньем, затем выстрелил в центр циферблата часов. Разбитое варенье превратило пол только что чистой, почти стерильной кухни, в кровавое месиво. В этот момент внезапно из какой-то двери выбежал ребенок лет пяти-шести и тут же за ним женщина с рыданиями схватила его, моля о пощаде.

Я хорошо понял немецкую речь этой женщины, так как в школе изучал немецкий язык. Помог мне также и мои идиш. Не залезая в карман за словом, я немедля ей ответил: “Мы не немцы-фашисты, мы не убиваем людей в газовых камерах, мы не убиваем детей, как вы умеете это делать!” Хлопнув дверью, мы оставили этот уютный, накрахмаленный, ненавистный нам немецкий дом. Хотя наши действия в этом доме были далеко не гуманны, я молча их одобрил.

Немецкие женщины (фрау, как называли их солдаты) прекрасно знали, что творила германская армия в России, сколько неисчислимых бед принесли немецкие солдаты мирным жителям. Они, солдатские жены, в какой-то мере были сами соучастницами этих преступлений. Они не только не отказывались от награбленного, но требовали от мужей посылок из России. А теперь, когда наступил час расплаты, знали, у кого рыльце в пушку, и страшились возмездия.

2

   Наступила пятая военная весна. С ее приходом рождались новые надежды, планы на будущее и, как это бывает в молодости, все окрашивалось в светлые тона. Самым главным желанием было не погибнуть, остаться в живых. Когда до Берлина оставались уже не сотни, а десятки километров, то, чем меньше их оставалось, тем выше возрастала ценность жизни. Если год тому назад риск и чрезмерная /с. 108/ храбрость были обычным явлением среди солдат, то теперь в их действиях появился разумный расчет, осторожность. Желание жить – главный инстинкт не только человека, но и всего живого. В общем-то, жизнь это подарок, и дана она человеку на радость. Не зря один философ как-то сказал: “Надо радоваться даже худшим дням своей жизни”.

Война продолжалась с еще большим ожесточением. Мы с тяжелыми боями медленно продвигались вперед, преодолевая множество естественных и искуственных преград противника. Немцы фанатично сопротивлялись, несмотря на большие потери, каких в прошлом в подобных ситуациях не несли. Обычно они редко оставляли на поле боя своих убитых и раненых. Теперь это случалось частo. Мне неоднократно приходилось оказывать помощь оставленным на поле боя раненым немцам и эвакуировать их в наши госпитали. Гитлер мобилизовал все имеющиеся у него материальные и людские резервы. В армию были призваны даже больные и подростки.

Теперь, когда наша армия находилась под Франкфуртом на Одере, Гитлер продолжал внушать немцам веру в свою конечную победу. Он обманывал свой народ. До Одера оставались считанные километры. Противник укрепил свою оборону даже на восточном берегу реки: заминировал большие участки, а в местах возможного форсирования реки установил орудия и тяжелые танки типа “тигр” и “фердинанд”. Возможно, эти танки были обездвижены или отсутствовало горючее.

Дальше немцам отступать было уже некуда — позади был Берлин. Здесь завязался тяжелый бой в воздухе и на земле. К сожалению, из-за давности времени мне сейчас трудно описать подробности этого боя, но помню ожесточенные воздушные бои, где на наших глазах сбивались и падали самолеты, как немецкие, так и наши. Помню летчиков со /с. 109/ сбитых самолетов, спускающихся на парашютах. Потери были тяжелые с обеих сторон. В нашем дивизионе было уничтожено орудие, погиб наводчик, был тяжело ранен командир орудия и два солдата были ранены легко. Командир орудия, раненый в грудь, тяжело дышал, рана пузырилась от выходящего из легких воздуха, ему необходима была экстренная помощь.

Рана была герметично закрыта прорезиненной пленкой из индивидуального пакета, что удалось быстро сделать и что позволило вывести раненого из тяжелого состояния. Он стал спокойно дышать. Только к вечеру нам удалось дойти до берега реки. В это время соседи справа, в районе Кюстрина (в настоящее время Костшин) форсировали реку и образовали знаменитый тогда “Кюстринский плацдарм”, откуда началась переправа войск и техники на западный берег. Переправа войск была организована плохо, появились пробки, неразбериха, смешались люди, лошади, техника. Противник воспользовался этим и начал артиллерийский обстрел и бомбардировку переправы с воздуха. Много погибло здесь людей. К счастью, появился очень высокого ранга генерал (возможно даже Рокоссовский) и своими далеко не гуманными, но необходимыми действиями быстро исправил положение.

Наша дивизия ждала своей очереди. Мы перебрались на западный берег только к вечеру. Кроме переправы у Кюстрина, были налажены и другие, что ускорило дело, так что наши войска быстро оказались на другой стороне реки и продолжили наступление. Несмотря на упорное сопротивление (фашисты сражались за каждый клочок земли), мы продвигались вперед, но с большими потерями. Наш дивизион потерял четыре орудия из двенадцати, было много раненых и убитых. Но наступательный порыв наших войск задержать уже было невозможно. /с. 110/

На подступах к Берлину было собрано огромное количество войск. Концентрация наших войск была настолько велика, что, как говорится, “яблоку упасть было негде”. Дальнобойная артиллерия, которая, как обычно, находилась в 5-10 километрах в тылу, сейчас была подтянута ближе к переднему краю и стояла в двух километрах от нас. Подготовка таких масштабов ранее не проводилась. Готовилось что-то грандиозное, еще не виданное в пршлых боях и войнах. В этом чувствовалось что-то торжественное, приподнятое, даже можно сказать праздничное, хотя рядом была смерть, которая подстерегала каждого из нас.

В течение последних нескольких недель наступления немецкая столица Берлин была полностью окружена, и с каждым днем кольцо окружения все больше сжималось. Со дня на день ожидалось начало штурма Берлина. Как сейчас, помню раннее утро, до рассвета еще далеко, кругом спокойствие и тишина. Весна – это был конец апреля. И среди этой полной тишины началась артиллерийская канонада такой мощности, что услышать что-либо сквозь нее было невозможно. Люди теряли пространственную ориентацию. Был открыт ураганный огонь из многих тысяч орудий. За время артиллерийской подготовки по Берлину было выпущено два миллиона снарядов! Эту артиллерийскую атаку, если ей искать аналогии в природе, можно сравнить с мощным извержением вулкана или с непрерывным весенним громом с молниями в сопровождении ураганного ветра и дождя.

Когда огонь был перенесен вглубь обороны противника, одновременно зажглось множество разноцветных прожекторов. Разноцветные лучи прорезали густую темноту, разделяя ее на почти равные участки. Театр военных действий походил на настоящий театр, где было все: естественные декорации – Зееловские высоты, покрытые лесом, ночные /с. 111/ тени от ближайших строений, молнии и шумовые эффекты от артиллерийской канонады, а главное, действующие лица – солдаты, еще не вступившие в игру, ожидающие команды режиссера.

Вначале был непонятен смысл и цель этой новинки зажигания прожекторов с разноцветными лучами. Одни говорили, что лучи ослепляют противника, другие – что указывают частям сектор их действий, от границы которого нельзя отклоняться. Возможно, и те, и другие были правы. После этой необычно мощной, со световыми эффектами артиллерийской подготовки в атаку пошли танки и пехота. Казалось, что все живое на стороне противника должно было быть уничтожено. Но, к сожалению, многие огневые точки ожили. На отдельных участках завязались ожесточенные бои.

Раненый немецкий зверь в своих предсмертных судорогах сражался отчаянно и был еще опасен. Обидно, что когда уже виден был конец войны, на подступах к Берлину погибло много наших людей. Близился день победы — никто не хотел умирать, но люди погибали. Однако наступление не задержалось, даже наоборот: яростное сопротивление противника явилось стимулом для наступления.

Наша дивизия успешно наступала по направлению к южным окраинам Берлина. В течение нескольких дней были захвачены пригороды города. Одновременно с этим мы участвовали в ликвидации группы немецких войск юго-восточнее Берлина, за что каждый участвовавший в этой операции был награжден медалью “За взятие Берлина” и отмечен благодарностью Сталина.

Берлин был уже взят, а группировка немецких войск юго-восточнее Берлина не сдавалась и оказывала сопротивление. Она стремилась прорваться на запад к американцам. В последние дни активных военных действий почти не было. Мы ожидали со дня на день полной капитуляции немцев. И… вдруг /с. 112/ ночью были разбужены мощной канонадой. Стреляли из всех видов оружия, вокруг нас небо светилось от вспышек разноцветных ракет, стало светло, как днем. Со сна было трудно понять, что происходит вокруг. Я и еще несколько солдат лежали на земле и не могли оценить обстановку. Первая мысль: немцы прорвали кольцо окружения. А еще хуже – мы сами попали в окружение. Но все прояснилось, когда в полный рост, радостный и возбужденный, к нам подошел наш старшина батареи и объявил: “Немцы сдались, Подписан акт о капитуляции. Война закончена!”

3

   Сегодня, спустя почти шестьдесят лет, трудно передать чувства, испытанные в тот момент, когда прозвучали эти слова. Сколько пройдено дорог и пережито, сколько похоронено близких и друзей, чтобы дожить до этого дня и услышать эти слова: “Берлин взят! Гитлеру капут! Войне конец!” Это мы услышали не по радио, не от Молотова, а от нашего старшины. Тем временем, вокруг нас стрельба продолжалась до самого утра. Это была стрельба не войны, а победы, ликования! Стреляли все, у кого было из чего и чем стрелять. Боеприпасов не жалели, как бывало в прошлом, в 1941-42 годах, когда считали каждый патрон и снаряд. А теперь к чему их беречь, они уже были лишним грузом.

Это был настоящий праздничный фейерверк. Война закончена! Мы победили! Радость переливала через край, ей не было предела. Такое событие надо было отметить. Первое – надо выпить за победу! Спирт нашелся, а закуска – нет. Где-то раздобыли фаэтон с крупной лошадью бельгийской породы. Человек десять заняли в нем все сидячие и стоячие места, так что сам фаэтон из-за людей был уже не виден. Мы ехали с песнями по пригороду /с. 113/ Берлина. Незаметно выехали за город, где нам повезло – “на ловца и зверь бежит!” Вблизи от нас, в кустарнике резвилось несколько довольно крупных кроликов. Охота была успешной, добычу отвезли повару, который приготовил прекрасную закуску. Правда, каждому из нас досталось по мизерному кусочку крольчатины, но к этому времени подоспел и завтрак. День прошел в многочисленных тостах и ликовании.

Назавтра стало тихо, никакой стрельбы, наступили будни. Чего-то недоставало. А в голове продолжали звучать звуки военной машины, заведенной еще в сорок первом году. Война продолжала давить, как слой воды на плоскую камбалу в глубинах моря. А ведь вытащенная из воды она не могла бы существовать. Мы были вытащены из привычного состояния войны, как камбала из воды, и чувствовали себя неуютно, чего-то недоставало, по-видимому, давления войны.

Через несколько дней все встало на свое место. Была середина мая, весна в разгаре, все в цвету. Весна наступала, война отступала. Тишина стала привычной. Мы начали думать о жизни. Я закончил войну относительно благополучно, с небольшими шрамами на ногах. Но невидимые душевные шрамы были огромны. За время войны пройдены тысячи километров, изношена не одна пара сапог, чудом выжил. Далеко не всем выпала такая удача! По дорогам оставлены тысячи безымянных могил. Кто придет их навещать? Трудно понять и объяснить, какая сила сберегла меня. Просто я оказался счастливчиком, мне повезло.

В первые недели после окончания войны мы. остались без определенных занятий, как будто находились в отпуске, на отдыхе. Если совсем недавно не верилось в реальность жизни, так как в любую минуту ее можно было потерять, то теперь с каждым днем вера в жизнь укреплялась. /с. 114/

Я понял, что остался в живых: появились желания, интересы. Хотелось увидеть страну и людей, натворивших столько бед. Спустя короткое время я приобрел мотоцикл и быстро научился его водить.

Мы стояли в пригороде небольшого города Фюрстенвальде, что примерно в пoлyчace езды от Берлина. Мой первый выезд на мотоцикле принес сюрприз. Я выехал на широкую выложенную бетонными плитами прекрасную автостраду по направлению к Берлину. Впереди заметил движущуюся группу солдат. Проезжая мимо этой группы, заметил среди них очень знакомое лицо. Я не поверил своим глазам: передо мной стоял мой школьный товарищ, с которым я сидел на одной парте с первого по десятый класс. Это был Илья (Люсик) Комиссарчик, которого я не видел пять лет!

Наша встреча с Ильей (Люсиком) Комиссарчиком на дорогах войны /с. 115/

Люсик был самым маленьким по росту в классе, а я самым высоким. Нас даже дразнили – “Пат и Паташон”. Теперь мы почти выравнялись в росте. Какая радость, какой сюрприз! Люсик сел на заднее сиденье и мы поехали в Берлин. С трудом раздобыли маленький бочонок пива (чуть больше ведра) и направились в расположение авичасти, где служил Люсик. За этим бочонком мы просидели всю ночь. Было о чем поговорить!

Следующая моя поездка была намечена в центр Берлина к Бранденбургским воротам и Рейхстагу. Но по техническим причинам я застрял на дороге. Мой мотоцикл стал вдруг кашлять и чихать, затем совсем заглох. Вначале я не понял, что случилось, а потом обнаружил отсутствие бензина. Пытался остановить встречную машину, но… напрасно.

Вдруг где-то вдали показалась большая колонна студебеккеров, которая, подъехав ко мне, резко затормозила. Из машин вышло человек десять молодых американских солдат, большей частью темнокожих водителей машин. Хотя общий язык отсутствовал, мы прекрасно понимали друг друга. Обстановка была очень дружественной. Мой бак был заполнен бензином. Появилась бутылка виски, шоколад, консервы и прочая снедь. Говорили жестами, было много смеха, подняли бокалы за дружбу наших народов.

Мы расстались. Я продолжил свой путь на Берлин. Пять лет каждый солдат мечтал увидеть своими глазами, пощупать своими руками Рейхстаг – исчадие ада. Сегодня этой мечте для меня суждено было сбыться. Битва за Берлин и взятие его забила последний гвоздь в гроб гитлеровской машины. Впоследствии Нюрнбергский процесс осудил теоретиков и руководителей фашизма, но не вырвал с корнем эту коричневую инфекцию. Она продолжает жить, как споры сибирской язвы, и может проявить себя в любой момент и везде. /с. 116/

С фашизмом мы встречаемся и сегодня в разных его проявлениях – то в виде отрицания Холокоста, как это делают некоторые видные арабские деятели, то открыто отмечают день рождения Гитлера только на родине фюрера, но и далеко за ее пределами. Пресловутая демократия, свобода слова, права человека являются хорошей ширмой и почвой для культивирования фашизма. Еще не остыл пепел Освенцима, еще живы люди, пережившие лагеря смерти, а фашизм уже начинает поднимать голову.

Очень рано немцы получили приз от товарищей Горбачева и Шеварднадзе, объединивших западную и восточную части Германии. Почему побежденные немцы должны жить лучше победителей?! Победа над Германией явилась только первым, но далеко не последним шагом в борьбе с фашизмом.

4

   Я мчался на мотоцикле в Берлин, который был основан еще в 1307 году, а с 1871 года стал столицей Германии. В довоенные годы население города составляло 4,3 миллиона человек. Он оказался огромным, серым, тусклым, почти полностью разрушенным. В стенах домов зияли огромные дыры от пробоин снарядов. Союзники сбросили на Берлин тысячи тонн бомб. Но самые большие разрушения произвела советская артиллерия.

Многие улицы были перегорожены кучами камней, кирпичом и битым стеклом. Найти уцелевший дом было почти невозможно. Проехать по таким улицам даже на мотоцикле было трудно. В ряде мест стояли цепочки голодных немцев и расчищали проходы на улицах, передавая друг другу из рук в руки кирпичи и камни. Я радовался, /с. 117/ глядя на их работу. Они были достойны этого унижения и должны были искупать свою вину.

Немцы часто подходили и просили сигареты, шпик. По-видимому, за время войны они привыкли к украинскому салу. Оказывает “гордые арийцы” способны так же унижаться, как “обычные” люди! С трудом, минуя разрушения и груды щебня, я добрался до Александерплац. Эта знаменитая площадь, где происходили парады и воинские строевые занятия, видела многих прусских королей, и конечно, ефрейтора Гитлера, принимавшего парады своих войск.

На Александерплац сидел довольно импозантный немец в галстуке и чистил ботинки за плату в виде сигарет или чего-либо съестного. Видно было, что он не профессионал, а занимается этим делом только из нужды. Я никогда не чистил обувь у чистильщиков. В Калинковичах даже не знали о существовании таковых. Но здесь я не мог отказать себе в таком удовольствии и даже написал потом об этом в Москву своей тете Энне: “Мальчику из еврейского местечка в Берлине немец чистит сапоги!”

В начищенных сапогах я направился к самому главному зданию Германии – рейхстагу. Рейхстаг как немецкий парламент существует с 1867 года. В 1933 году пожар разрушил часть здания, и оно в течение нескольких лет не функционировало. А в дальнейшем здесь принимались самые бесчеловечные законы, по своей жестокости превзошедшие все известные в прошлом. На площади рядом с рейхстагом шла оживленная торговля: продавали часы, сигареты, бижутерию и другие мелочи. В отдалении стоял американский солдат и продавал часы. Его руки до локтя были увешаны ими. И я не смог себе отказать в удовольствии – купил первые в моей жизни часы. Помню, я без слов, только пальцем указал на одни из часов, а /с. 118/ продавец в ответ пальцами показал их цену. Я отсчитал – сделка без единого слова состоялась.

Здание рейхстага выглядело огромным, хмурым. На стенах и колоннах его было множество выбоин от осколков снарядов и много интересных, необычных, даже матерных надписей. Каждая надпись отображала мысли и чувства солдата. За каждым словом был виден человек, писавший его. Я тоже оставил свою надпись — жаль, что тогда я еще не знал иврита. Говорят, что теперь уже нет надписей на рейхстаге, их закрасили во время ремонта. Не знаю, правда ли это, так как после войны еще ни разу не переступал границу Германии.

Ушел от здания германского парламента с двойным чувством. Хорошим, потому что высоко над рейхстагом развевалось Красное знамя Победы. И с какой-то тяжестью на душе – все же это хмурое, хотя и раненое здание стоит. Какие сюрпризы оно еще может принести людям в будущем!

Прошло почти полгода после окончания войны, пока перестала тяготить тишина, отсутствие стрельбы. Мы начали изучать немецкий язык (иногда казалось, что немецкий и идиш весьма близки) и вскоре без затруднений могли общаться с местным населением. Взаимоотношения с немцами были разные – от очень близких (с женщинами) до враждебных. Нередко немцев унижали, оскорбляли, а иногда доходило и до рукоприкладства. Были изданы строгие приказы и инструкции о том, как обращаться с немцами. За нарушение приказа – строгое наказание. Берлин был разделен на четыре зоны: советскую, американскую, английскую и французскую. Переход из зоны в зону был строго по пропускам.

Нам стали выдавать денежное пособие (зарплату) в немецких марках. В это же время открылись военторги и даже рестораны, так что появилась возможность тратить эти марки. /с. 119/ Содержание громадной оккупационной армии в Германии ложилось тяжким бременем на голодную, разрушенную Страну Советов. Для ее восстановления нужны были люди, а они служили в армии. Ближе к осени началась массовая демобилизация. Наша дивизия, а возможно и вся армия, была расформирована.

Теперь уже трудно было найти знакомого человека, с кем вместе начал служить еще в Сибири, в далекой Кулундинской степи. Многие из них уже никогда не вернутся домой. Я попал в офицерский резерв в ожидании перевода в другую часть или демобилизации.

Около месяца безделья: игра в карты и другие офицерские вольности – чем-то напоминали офицерство старой русской армии. В карточной игре делались большие ставки, выигрывались и проигрывались крупные суммы. Но не ради денег мы сидели за карточным столом, а чтобы скрасить часы и дни ожидания.

Каждый день вывешивались списки на демобилизацию. Я регулярно ходил проверять эти списки, но безуспешно. Конечно, шансов попасть в списки на демобилизацию было мало. Ни по возрасту, ни по другим статьям я не подходил. Надежда была только на случайность или на недосмотр какого-нибудь писаря. Очень хотелось учиться, снова сесть за парту, вычеркнуть кошмарные военные годы, забыть их и возвратиться – старому доброму времени.

Мне опять повезло – думаю, молодость для того и дана, это истина, не требующая доказательство. В одно прекрасное утро, проверяя списки, я увидел там свою фамилию. Все завертелось в новом ритме – я еду домой. А куда? Вдруг возник этот вопрос как будто он был новым. Но теперь он стал большим и главным. Куда? Никто не ждал солдата с войны. Вопрос “Куда?” постоянно сверлил мозг, нарушал сон и покой. /с. 120/

В канцелярии уже были готовы документы на демобилизацию, оставалось только сказать, куда выписать литер (билет). Вначале я указал на Киев, но через день передумал и написал “Москва”. Здесь моя тетя Энна, которую я видел только один раз в детстве. Собрал свои немногочисленные вещи: в основном это были тетради для будущей учебы, приемник, патефон с пластинками классической музыки (Чайковский, Штраус, Вебер, Гуно и др.). Свое начальное музыкальное образование я получил, слушая эти пластинки. Многое, как “Вальпургиеву ночь” Гуно или “Приглашение к танцу” Вебера слышал впервые. А еще я вез талоны для питания на вокзалах и питательных пунктах, которые в будущем меня выручали.

Был назначен день отъезда. В торжественной обстановке, за завтраком мы получили свои последние сто грамм. На перроне вокзала играл духовой оркестр, и многие танцевали. Нас погрузили в товарные оборудованные вагоны, и снова в путь, но уже на восток, по ранее пройденным пешком дорогам, где остались следы крови и безымянные могилы.

К обеду проехали Познань, ночью – Варшаву, а к утру уже были в Бресте, на Родине! Как долог был этот путь на запад и, наоборот, каким быстрым он оказался на восток. Если пока ехали по дорогам Германии, встречали не разрушенные или мало разрушенные города и деревни, то в Польше их было уже меньше, а в России – сплошные разрушения. В полностью сгоревших деревнях остались только скелеты печей и дымовых труб, а рядом с ними – выкопанные землянки, где жили погорельцы. Здесь люди встречались редко. Создавалось впечатление выжженной, мертвой земли. Из окна вагона я видел станцию Калинковичи. Только недавно здесь меня всем классом шумно провожали, а теперь ни одного знакомого лица, все чужое… /с. 121/

К утру, подъезжая к Москве, проехали знакомые места боев. Здесь, у Бородина, был мой первый бой! Уже исчезли следы Бородинского сражения 1812 года, но следы этой войны были живы. Эти раны еще долго придется залечивать. Москва встретила пасмурной, с моросящим мокрым снегом, погодой. После разрушенного Берлина Москва казалась благоустроенным городом.

На такси я доехал до Тургеневской площади, что у Кировского метро. Встреча с тетей и ее детьми Лялей и Джошей была по-родственному теплой и приятной. Я снял комнату на соседнем этаже, расположился и стал планировать свою жизнь. Передвигаясь по Москве в метро и автобусах, обратил внимание на то, что люди даже в поездке не теряют зря времени. Почти все читают, рассматривают чертежи на больших ватманах и даже решают задачи. Мне так хотелось присоединиться к этой читающей и решающей задачи публике. И тут я понял, что забыл даже таблицу умножения.

Однажды я ехал в автобусе и прочитал объявление: “Зимний набор в Московский Текстильный институт на факультет искусственного волокна”. Мне так хотелось учиться, что я даже забыл о главной своей цели – стать врачом. Я немедля поехал в этот институт, встретился с заместителем директора, и, по-видимому, ему понравился, так как он уделил мне много внимания. Интересно, что он даже согласился принять меня после сдачи только одного экзамена – по математике.

Я готовился месяц, успешно сдал математику и был условно зачислен на первый курс института до предъявления аттестата об окончании школы. Проучившись три месяца, я стал отставать от других студентов по начертательной геометрии и черчению, и решил оставить институт. Получил справку, что был студентом и отчислен по собственному желанию. /с. 122/

6

   И вот я снова свободен, без дел и определенных обязанностей. Появилась мысль переехать в более спокойный город Ленинград, тем более, что он известен как один из красивейших и культурнейших центров не только СССР, но и Европы.

Я принял решение и через несколько дней уже сидел в спальном вагоне ночного экспресса на Ленинград. Прибыл туда рано утром. Был конец апреля, уже наступили белые ночи. Так что, хотя солнце еще не взошло, было светло так, что можно было читать газету. На улицах, кроме дворников, попадались только одинокие прохожие. Город просыпался, освещенный удивительно мягким небесным светом.

Я еще не успел побывать в Эрмитаже, Русском музее, филармонии, Мариинке, в замечательных драматических театрах, цирке, в пригородах Ленинграда – Пушкине, Петергофе, Павловске, Гатчине. Но один только вид с Московского вокзала уже покорил меня. По Невскому проспекту на трамвае добрался я до Елисеевского магазина, купил бутерброд, с аппетитом съел.

Напротив магазина, прямо на тротуаре, стоял небольшой киоск — справочное бюро, куда я и обратился. Я помнил фамилию и имя двоюродного брата, которого никогда не видел. К счастью, мне быстро нашли его адрес, я тотчас направился туда, и нашел там временное пристанище. Я много гулял по прекрасному городу, любуясь его красотами. Однако рядом с прекрасным имела место жестокость в отношении общества к своим защитникам – солдатам, а теперь инвалидам войны. Помню, по Большому проспекту, у площади Льва Толстого, ходили на костылях одноногие, а на самодельных колясках по тротуарам ездили безногие инвалиды, /с. 123/ вчерашние солдаты, и просили на привычные “наркомовские” сто грамм.

Через какое-то короткое время инвалиды вдруг исчезли с улиц. По решению городского совета, а возможно кого-либо еще повыше, город очистили от инвалидов. Люди, отдавшие свою кровь за свой народ, оказались изолированными от своего народа. Инвалидов собрали на остров Валаам на Ладожском озере. Так отблагодарила Родина своих солдат. А город продолжал жить своей привычной жизнью.

Этот необыкновенный город, переживший 900-дневную голодную и холодную блокаду, как ни один город мира знал горе и видел тысячи смертей своими глазами. Такой город должен был с большим сочувствием отнестись к инвалидам войны.

Уже несколько недель прошло со дня моего приезда в Ленинград. Я хорошо помнил о цели приезда. И снова помогла случайность. Как будто жизнь складывается из случайностей. Возможно, это так и есть. Еще из диалектики помнится, что случайность – одна из форм проявления необходимости, или случайность – опознанная необходимость.

Как-то я ехал в полупустом трамвае по Невскому проспекту. В дальнем углу его сидел демобилизованный солдат и внимательно читал книгу. Я приблизился и увидел, что книга — учебник физики. Разговорились. Оказывается, он ехал поступать в педиатрический медицинский институт. Мне стало интересно, и я присоединился к нему: Мы поехали вместе. С Невского трамвай повернул направо, по Литейному проспекту, проехали Литейный мост. На остановке “Лиговская” вышли, зашли в институт. По указателю нашли приема комиссию.

В просторной комнате за одним столом сидели два человека. Один из них, как я потом узнал, был заместитель директора института профессор Котиков. /с. 124/

Первым к столу пригласили моего спутника. Он подал заявление и тут же был зачислен на подготовительные курсы для поступления в институт.

Следующим был я. Когда я представил свою справку о том, что был студентом и отчислен по собственному желанию, на мое заявление была наложена резолюция: “Зачислить на первый курс условно, до предъявления аттестата об окончании средней школы”. Разве это не везение, не случайность?

На первый взгляд может показаться, что встреча с солдатом — случайность, которой могло и не быть. Но именно она определила мою дальнейшую судьбу. А таких хороших случайностей, особенно на фронте, было немало. Не раз такие случайности спасали мне жизнь. Поэтому я иногда задумывался, были ли они действительно случайностями как проявлением необходимости, или это просто судьба. /с. 125/

Итак, я – почти студент медицинского института. Сбылась моя мечта, к которой стремился много лет. Я был так рад!

Забегая вперед, могу сообщить, что успешно окончил этот институт в 1952 году, на четвертом курсе женился, а в конце учебного года у нас родилась дочь. Кстати, обе, и жена, и дочь, — врачи, закончили этот же институт и весьма довольны.

Мне, чтобы стать стопроцентным студентом, а не условно принятым на первый курс, надо было ехать в Калинковичи за аттестатом об окончании десяти классов, который я фактически не мог получить, так как был мобилизован в армию в мае 1941 года и не успел сдать экзамены. До начала занятий в институте оставалось несколько месяцев. Воспользовавшись этим временем, я поехал в родной город. /с. 126/

Вот я снова в Калинковичах, брожу по знакомым местам. Все настолько изменилось – не только дома, улицы, но и люди, что город показался чужим. Зашел в школу, встретил там несколько знакомых учителей, в том числе Елену Корнеевну Белашову, которая меня знала с первого класса. Встреча с учителями была очень теплой и приятной. Создалось впечатление, что я, ученик этой школы, был самым главным и сыграл основную роль в победе над врагом.

В учительской накрыли стол и организовали чаепитие. Затем, по просьбе учителей, я встретился с учениками пятого класса, рассказал им о войне, о городе Берлине, о самом страшном месте на земле – рейхстаге. Обошел школу. Все до мелочей было знакомо. Зашел в свой десятый класс, посидел на своей парте и с какой-то грустью вышел, зная, что уже никогда не вернусь сюда. К этому времени уже был оформлен аттестат. Учителя, надеясь на свою память, расставили хорошие отметки и торжественно вручили его, восполнив вынужденный войной пробел 1941 года. В этот день я расстался со школой навсегда.

Своих одноклассников я встретил мало, а из ребят нашей улицы, которые составляли нашу футбольную команду, встретил только одного Хаим-Исэра, остальные почти все погибли на фронте. До начала занятий в институте оставалось чуть больше двух месяцев. Все это время я провел в Калинковичах.

Два месяца жил в своем доме. Мне хотелось возвратиться в прошлое, забыть все кошмары войны, но это были только иллюзии. Окружали меня совсем чужие люди. Я пытался найти хоть что-либо из старых вещей. Удалось найти на чердаке /с.127/ только один мой маленький ботиночек, который мне казался живым старым знакомым. Давно посаженное мною дерево разрослось вверх и вширь, значительно превысив высоту дома, а когда я его сажал, оно было совсем маленьким, а дом был громадным.

Сарай был разобран и использован на дрова, а земля распахана под огород. Остались только старые стены дома и крыша со следами старения и разрушения за годы жизни без хозяина. Но все же было приятно смотреть на этот памятник, немой свидетель и соучастник прошлой жизни. Дотрагиваясь до чего-либо в доме, я ощущал теплоту далекого детства. В первый день пребывания в Калинковичах пошел на еврейское кладбище посетить могилу мамы. К моему огорчению, это старинное кладбище, где были похоронены еще мои деды и прадеды, было почти разрушено. Могилу мамы я /с. 128/ не нашел, только интуитивно почувствовал это место, где она должна была быть. Земля вокруг была выровнена и утрамбована, так что следов найти было нельзя. Было горько лишиться даже места, где покоится мама.

В последующие дни пытался выяснить обстоятельства гибели папы: встречался с людьми, из которых многие были живыми свидетелями-очевидцами зверств фашистов над евреями Калинковичей, посетил различные городские учреждения. Многое узнал, но подробности гибели отца так и остались темным пятном до настоящего времени. В городском Совете получил справку: “Шендерович Борис Евсеевич расстрелян немецко-фашистскими захватчиками 22 сентября 1941 года”. Значительно позже мне попалась газетная статья Михаила Комиссарчика с описанием некоторых подробностей уничтожения евреев Калинковичей у Дудичского переезда.

Здесь, в Калинковичах, как и в Киеве у Бабьего Яра, массовые убийства проводились по хорошо разработанной схеме, с немецкой точностью и аккуратностью. Так, 20 сентября 1941 года по приказу немцев все еврейское население города было вначале собрано на Дачную улицу, затем всем, включая детей, приказали надеть хорошую одежду и прибыть на железнодорожную станцию Калинковичи. Большую толпу собравшихся окружили немецкие автоматчики и утром 22 сентября на грузовиках перевезли к Дудичскому железнодорожному переезду, что в двух километрах от центра Калинковичей. Здесь все были расстреляны немцами при участии местных полицейских Григория Тарасевича, Николая Гайдука и других. Вот что показала свидетель Мария Шаповалова: “22 сентября 1941 года я видела, как после осмотра двумя офицерами местности сюда стали прибывать грузовые машины, /с. 129/ набитые людьми. Среди них были глубокие старики, женщины и дети. Немецкие солдаты стаскивали людей с машин, волокли их к яме, клали лицом вниз и очередями из автоматов расстреливали, Крики, плач, стоны… Одна женщина схватила троих детей и крикнула: “Скорее стреляйте, не пугайте детей!” Немец тут же ее застрелил вместе с детьми…Всего я видела более 12 грузовых машин, в которых помещалось не менее 60 человек в каждой”.

Мне был рассказан омерзительный случай издевательства над живым человеком, когда нашего соседа, отца моей одноклассницы Хавы, Нахума Леокумовича в течение десяти дней запрягали вместо лошади, и он возил бочку с водой. Когда он обессилел, его привязали ногами к лошади и в таком виде волокли по земле по улицам города, и уже в бессознательном состоянии пристрелили. /с. 130/

В акте Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию фактов злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников по городу Калинковичи Полесской области БССР от 14 декабря 1944 года приводится ряд свидетельских показаний не только упоминавшихся выше, а также и других. В том числе граждан города Платона Прокопенко, Марии Змушко, Дарьи Шевцовой, учительницы Елизаветы Белашовой и многих других. Наиболее вероятно, что мой папа похоронен в этой большой братской еврейской могиле, что у Дудичского железнодорожного переезда.

Когда я посетил место этой трагедии, оно было огорожено большим, непроницаемым для обозрения забором длиною в 150 метров, так что подойти к месту захоронения и увидеть его было невозможно. На самом заборе висела фанерная дощечка с надписью: “Здесь похоронены советские граждане, расстрелянные немецко-фашистскими захватчиками во время оккупации Белоруссии”. Только через пятьдесят лет, 22 сентября 1996 года, на могиле, где похоронены более тысячи человек, был сооружен и установлен памятник. Большая заслуга в этом Михаила Комиссарчика из Нацрат-Иллита, который организовал сбор средств на памятник среди бывших калинковичан, ныне живущих в Израиле.

В Калинковичах ныне проживает не более ста пятидесяти евреев (в сравнении с восемью тысячами перед второй мировой войной). Теперь Калинковичи, в прошлом процветающее еврейское местечко, существовавшее на этой земле со времен Екатерины II, осталось без евреев. Исчезла расстрелянная и истерзанная еврейская община Калинковичей, как и многих других городков и местечек на Украине и в Белоруссии. /с. 131/

Отрадно то, что около трех тысяч калинковичан стали израильтянами и успешно абсорбировались на израильской земле.

В память о моих родителях в «Яд ва-Шем» установлена мемориальная доска (мацева).

/с. 132/

Заключение

   Сел я писать эту повесть по настоятельной просьбе моей внучки, замечательной скрипачки Анечки. В то время она была маленькой, ее еще называли Анечка, а теперь она повзрослела и зовут ее уже Анат. Я пишу это не только для моих внучек Ани и Брахи, но и для “чужих” внучек и внуков. Все они мне дороги. Хотелось бы, чтобы все настоящие и будущие внуки прочитали это и, возможно, использовали для себя что-то полезное.

Тот, кто не знает или не помнит прошлого, и естественно, и не делает из него выводов, обречен пережить былые трагедии. Я “прошелся” по детству, по началу только пробивающейся зелени юности. Я прошел по ухабам войны и вернулся после нее физически целым, но с душевными ранами, одиноким, на пустое место, и начал все с нуля. Мне сопутствовала удача. сбылась моя мечта – я стал врачом, много оnерировал, как мог, помогал людям. Вернулся на свою родину, в Израиль, и здесь оказался не лишним.

Всегда помню своих родителей и ношу их в своем чреве, как раньше они носили меня. Писал эту повесть больше года. Когда пишешь о прошлом, кажется, что делаешь археологические раскопки в пластах собственной жизни. А жизнь – явление необыкновенное, она, как зеркало, имеет темную и светлую стороны. Она несет и радость и горе. Жизнь – это крепкий орешек, а не хрупкий хрустальный сосуд. Она изготовлена из редкого сверхпрочного материала. Ни гитлеры, ни сталины не смогли уничтожить ее в прошлом, не смогут и в будущем. /с. 133/

За жизнь надо бороться. Тот, кто борется – побеждает. Счастье, что она продолжается в наших детях и внуках.

Взяться за перо мне надо было раньше, пятьдесят лет тому назад, когда в памяти все было свежо, помнились отдельные штрихи и мелкие эпизоды. Возможно, сейчас искажены последовательность, точное время событий, фамилии и другое, за что приношу извинение читателю. Но, тем не менее, мое стремление описать все, как оно было в жизни, дает мне право надеяться, что искажений было не много. Надеюсь, мое скромное сочинение будет оценено читателем и принесет ему определенную пользу, а мне удовлетворение.

Иерусалим. Январь 2004 года.

Подготовка текста книги для belisrael.info редактора сайта Арона Шустина.

Проделана длительная кропотливая работа.

Не забывайте о важности Поддержки сайта 

Опубликовано 03.05.2019  19:58

Велвл Шендерович. Жизнь как она есть. (ч.2)

Продолжение. Начало

Глава II

Война

Один день сменял другой. Уже перевалило за середину июня. Стоял обычный теплый июньский день 21 июня. Было тихо, солнце ярко светило. Небо высокое, чистое, ни облачка. В перерыве между занятиями мы выставляли свои лица навстречу теплому ласковому солнцу. Мы были беззаботны. Ничто не предвещало беды. О ней знали только два “гениальных вождя народов”, двое самых знаменитых убийц в истории человечества — Сталин и Гитлер.

Каждый из них хотел опередить другого, первым начать это гнусное дело. Опередил Гитлер. Он сделал первый выстрел. День закончился, как обычно: поужинали, прошла вечерняя поверка, наступил отбой. Тишина…. А вот подъем был необычным, по тревоге, в четыре часа утра. Мы, курсанты, были уверены, что это обычные маневры. Спустя несколько часов появились раненые наши командиры. Их уже бомбили на хуторе Грушки, где размещались лагеря командного состава. Но даже это не убедило нас в том, что началась война.

Только позже, днем, когда услышали по радио выступление Молотова, все стало ясно.

Коварный враг без объявления войны напал перешел государственную границу, глубоко проник на нашу территорию. По нашим, еще юношеским понятиям, по прочитанным о рыцарских войнах книгах, где объявляли и предупреждали врага о начале войны (“Иду на вы”), такое начало было нечестным. /cтр. 44/

Тогда еще мы оперировали понятиями о чести, которые быстро испарились. Конечно, мы – молодежь, комсомольцы – твердо знали и были уверены в нашей быстрой победе: “Воевать мы будем только на чужой земле!” Ведь “броня крепка и танки наши быстры”, а наши самолеты летают быстрее и выше всех, и нашим летчикам нет равных! Еще до войны наш прославленный танк Т-34 был лучшим в мире, и по количеству танков мы превосходили Германию. Разве можно сравнивать гигантскую Россию с ее мощной, прекрасно вооруженной армией, с Германией, явно уступающей в людском потенциале и природных ресурсах. Так думали в первые дни войны. Очень быстро наше мнение изменилось.

В течение первых недель войны немцы глубоко вклинились в наши земли. Они безраздельно господствовали в воздухе и на земле, захватили огромные территории, окружили и взяли в плен большое количество наших войск, много вооружения. Уже в начале июля немцы оказались под Киевом.

Так кто же и зачем начал эту войну?

Это трудный вопрос, и ответы на него разные. Вначале виновником назвали Польшу. Затем, в ноябре 1939 г. Сталин заявил, что причиной было якобы нападение Англии и Франции на Германию. Только в июне 1941 года Сталин объявил виновником начала войны Германию. А уже после окончания войны Сталин вновь изменил свое мнение, когда заявил, что вторую мировую войну начали все капиталистические страны, т.е. все страны, кроме СССР. После первой мировой войны Германии не разрешалось иметь большую армию, тяжелое вооружение и самолеты. Но Сталин, рассчитывая руками немцев захватить Европу и строить там социализм, предоставил им тренировочные базы, оружие, даже демонстрировал немцам секретное оружие – новейшие танки. Он много сделал для /c. 45/ возрождения немецкой армии. Сталин помог становлению агрессивного немецкого лидера и приходу его к власти. А получив власть, Гитлер в полную мощь развернул свою преступную, людоедскую деятельность, в коей и Сталин был далеко не последним человеком.

Народам войны не нужны! Часто, чтобы удовлетворить свои амбиции, войти в историю, отдельные личности ввязывают свои народы в войны, приносят горе и смерть не только чужому, но, в первую очередь, своему народу. Таких людей надо распознавать и надевать на них смирительные рубашки, когда им еще не требуется рубашка большого размера. К сожалению, “великие вожди” не забыты и сейчас. О них помнят. Нередко можно видеть в Москве на Красной площади демонстрации с красными знаменами и портретами Сталина.

До недавнего времени в ряде стран использовались школьные учебники, в которых Адольф Гитлер фигурирует как герой, а Холокост даже не упоминается. Эти учебники были утверждены правительственными комитетами образования. Аналогичные пособия и сейчас действуют в некоторых арабских странах и Палестинской автономии.

Ответить на вопрос, поставленный выше о том, кто и зачем начал ту войну, мне, не специалисту, трудно. Я и не ставлю перед собой такую задачу.

В день начала войны 22-го июня 1941 года в жизни училища все изменилось. Ряд теоретических предметов, таких как латынь, история медицины и др. были отменены. Остались только те, которые необходимы в условиях войны для оказания первой помощи раненым: остановка кровотечения, иммобилизация конечностей при переломах, наложение повязок (десмургия), медицинская тактика – вынос раненых с поля боя на плащ-палатке, лодочке-волокуше, собаках и др. /c. 46/ Одновременно мы несли караульную службу на многих военных объектах города, даже в госпиталях. Однажды я охранял раненого немецкого летчика, сбитого над Киевом. Этот летчик даже в постели, в плену, оставался настоящим фашистом, вел себя агрессивно, вызывающе, постоянно выкрикивая: “Рус капут”, “Хайль Гитлер!” События развивались стремительно. Немцы углубились на значительную часть нашей территории. Мы не могли себе представить, как они за такой короткий срок оказались под Киевом. Наша уверенность в мощи Красной Армии стала колебаться. Дошло до того, что нас, батальон необученных курсантов, многие из которых еще не достигли 18 лет, сняли с учебы и направили на оборону Киева.

2

Был жаркий июльский день. Мы при полной выкладке, с винтовками, некоторые с ручными пулеметами, скатками шинелей и другой амуницией шли с песнями строем по улицам Киева защищать город. Вокруг наших марширующих шеренг стояли толпы людей. Они бросали нам цветы, конфеты, фрукты. Многие плакали, незаметно крестили со слезами на глазах, приговаривая: “Куда же вас, родненьких, совсем детей, гонят?” Мы, гордые, патриотически настроенные, не чувствовали себя детьми. Мы шли с оружием защищать свою Родину. Вскоре нас погрузили на автомашины, долго возили по улицам Киева, по его окраинам, а выгрузили далеко от города у реки Ирпень. Здесь мы заняли оборону, окопались, поели (нам разрешили использовать НЗ – неприкосновенный запас). Помню, была очень вкусная сухая колбаса, сухари — зубы тогда были крепкие! – и консервы. Вокруг стояла тишина, солнце еще ярко светило. /c. 47/ Некоторые даже сняли гимнастерки, чтобы загорать. Было такое ощущение, что это не настоящая война, а игра в солдатики, как это было дома, когда одна улица выступала против другой. Однако очень быстро мы поняли: это не так. Перед нами выступил с яркой зажигательной речью бригадный комиссар Фадеев. Заканчивая свою речь, он сказал: “Ни одна немецкая сволочь еще не переходила реки Ирпень, Комсомольцы! Пропустим немецких фашистов к Киеву?” Раскатистый громкий ответ прошелся вдоль по долине реки: “Не пропустим!”

Наступила тишина, какая бывает только перед боем. Мы ждали. Наш командир взвода, младший лейтенант Лозенко, как на учениях, разделил местность по секторам. У каждого отделения был свой сектор для ведения огня. Ночь прошла спокойно. Рано утром на рассвете наши разведчики заметили вдали пыль, затем обнаружили движущуюся немецкую колонну. Мы заняли свои места в хорошо замаскированных окопах. Ждали, почти не дышали, стараясь как можно ближе подпустить колонну немцев. В нескольких сотнях метров слева от нас занял позицию батальон курсантов танкового училища. Они закопали в землю свои танкетки. Немцы, ничего не подозревая, продолжали свое движение вперед. Когда они достаточно приблизились, мы открыли огонь из пулеметов и ружей (автоматов тогда еще не было на вооружении, по крайней мере, у нас в училище), а курсанты-танкисты – из своих легких пушек. Бой был короткий, но жесткий. С большими потерями немцы отступили. Мы, выйдя из боя без потерь, были счастливы, радовались как дети. Это был наш первый настоящий бой, первое боевое крещение. Победа нам далась легко. Возникло недоумение, как наша прославленная, лучшая в мире армия, могла допустить вторжение армии противника на такую глубину, до самого Киева. Ведь огневая мощь /c. 48/ армии была выше немецкой, наши танки Т-34 были действительно лучшими в мире по качеству, их количественно было много. Мы еще тогда не знапи, что скоро немцы дойдут до Москвы, Кавказа и Сталинграда.

Радоваться первой победе нам пришлось недолго. Через несколько часов появилась группа немецких “юнкерсов”, и на бреющем полете начала бомбить и пулеметным огнем расстреливать наши окопы. Только теперь мы поняли, что это не игра в “солдатики”, а настоящая война. Мы впервые понюхали пороху. У нас появились раненые и убитые. Судя по тому, что при построении батальона я стоял в первой шеренге третьим, а после боя оказался первым, наши потери были значительными.

Когда мы своими глазами увидели кровь и смерть своих товарищей, с которыми только несколько часов назад смеялись и дурачились, в нашей жизни что-то надломилось. Появилась какая-то незримая граница, обозначавшая события, произошедшие до и после боя. Мы стали другими, повзрослели, не стеснялись своих слез. Исчезли смех и шутки. Одни ребята тихо сидели с отрешенными взглядами, другие молча и бессмысленно двигались, но каждый думал отомстить! Во время обеда прошел слух, что нас снимают с фронта для продолжения учебы. Действительно под вечер произошла передислокация войск. Нашу позицию заняли регулярные части, а мы пешеходной колонной отправились на восток. Ночью добрались до станции Дарница, погрузились в товарные вагоны и начали длинный, почти месячный путь в глубокий тыл.

3

Часто наш эшелон бомбили, приходилось менять вагоны и паровоз, оставляя в пути убитых и раненых товарищей. Немецкая авиация господствовала в воздухе, а мы, сидя в вагонах, /c. 49/ чувствовали свою беззащитность, так как наша авиация почти не появлялась в воздухе: воздушные бои были крайней редкостью. Мы двигались на восток, с каждым днем наш поезд становился все менее досягаемым для немецкой авиации.

Через несколько дней мы оказались в местах, где уже не чувствовалась война. Было спокойно, тихо, не было светомаскировки, вечерами загорались огни. В августе прибыли в город Свердловск на Урал. Город был совсем не похож на затемненный Киев. Здесь кипела жизнь, из окон звучала патефонная музыка, светили уличные фонари. Создавалось впечатление, будто люди не знали, что где-то идет война, льется кровь.

Очень скоро иллюзия спокойствия и умиротворенности покинули Свердловск: сюда стали прибывать эшелоны раненых и голодных эвакуированных людей из оккупированных немцами западных областей Союза. В городе стало хмуро, неуютно, появились мешочники и просто бродяги и воры. Наше военно-медицинское училище разместили на окраине города. Помещений было явно недостаточно. Пришлось самим строить, и курсанты превратились в строительных рабочих. Строили быстро, днем и ночью, налегке, вне сравнения с добротными зданиями, оставленными училищем в Киеве. Наступил ноябрь, а с ним сибирские холода. Близился день Октябрьской революции. В Москве проводить парад было рискованно, поэтому его проводили в Свердловске. Принимал парад (кажется) сам нарком обороны Тимошенко.

Наш батальон принимал участие в параде. Подготовка к нему, ежедневная муштра тяжким бременем ложилась на наши курсантские плечи, особенно на меня – правофлангового (направляющего). Приходилось часами выстаивать на плацу или вышагивать строевым шагом в довольно легкой одежде при уже наступивших сибирских морозах. /c. 50/

Параллельно со строительством и подготовкой к параду, в сентябре начались занятия. Занимались по сокращенной (ускоренной) программе. Фронт нуждался в медицинских работниках. Фронтовая медицина сыграла весьма важную роль в победе над врагом. Не вдаваясь в статистику, можно с уверенностью сказать, что благодаря своевременному оказанию первой помощи, выносу раненых с поля боя и их эвакуации в тыл были спасены миллионы солдат, которые по выздоровлении возвращались в строй. Без такого пополнения армия не могла бы победить.

Весь курс нашей медицинской подготовки длился чуть более четырех месяцев. Главное – оказание первой медицинской помощи (остановка кровотечения при помощи жгута, наложение повязок, иммобилизация конечностей) и эвакуация раненых с поля боя. Другие предметы, такие как хирургия, терапия, гигиена преподавались поверхностно. Только часы политподготовки оставались неприкосновенными.

Практические занятия проводились в полевых условиях, близких к фронтовым. Мы учились выносить раненых вместе с их оружием, ползая по-пластунски, на плащ-палатке или на лодочке-волокуше (на фронте такие лодочки почти не встречались). Очень удобно вытаскивать раненых с поля боя на обученных этому собаках (не помню, чтобы у нас когда-либо были собаки). Вынести раненого с поля боя очень трудно. А если их много?! Нередко после войны встречались санитары – Герои Советского Союза. Удивительно хорошими были санитарки-девушки, бесстрашные, душевные. Немало их осталось навечно на полях сражений.

4

Многие курсанты получали письма из дома. Я также не терял надежды получить письмо от папы. Упорно ждал, даже дал обет товарищам: если /c. 51/ получу письмо, в течение месяца буду отдавать им в обед свой компот. Однажды сижу, читаю. В комнату с радостным криком “танцуй!” вбегают два товарища с конвертом в руках.

Письмо! Долгожданное письмо! Адрес на конверте написан рукой папы. Я танцую, получаю письмо, датированное 15 августа, а Калинковичи были заняты немцами 22 августа 1941. Успел ли папа эвакуироваться? Шансов было мало, но надежда оставалась. Надежда всегда остается последней. Я с трепетом открываю письмо – глазами до боли знакомый папин почерк. Даже после прочтения письма не стало ясно, выехал папа из Калинковичей или нет.

Папа пишет: “Мне ехать трудно (с ампутированной ногой, на костылях), эшелонов нет из Калинковичей. Которые едут подводами. Я просился на подводу но нихто из самной водится не хочет. Но все таки по последнему удасся я уеду. По нашей улице все уехали, только остались сапожник Беньямин с Родой и мать Нахима. Наш сосед Шмуэл-Хаим и Гита Центер прислали с дороги мне письмо, они очень жалеют что уехали, страдают голодом и холодом. Я кое-что собрал в клумки и все-таки по последнему удасся я уеду. Дорогое дитя не тужи по мне, ежели судьба моя что мне надо жить, то я буду жить, а ежели нет ничего не поделаешь. Будь здоров дорогое дитя, целую тебя нещетно твой папа, который желает тебе всего доброго.

Шендерович Б. 

15 августа 1941 г.

Оригинал письма хранится в Яд ва-Шем

Хотелось бы, чтобы наши внуки и будущие поколения детей читали эти письма и знали, что это было, и умели предупреждать такое страшное зло. (с.52)

5

Девятого января 1942 года учеба в училище по ускоренной программе была закончена. После курса занятий, продолжавшегося неполные пять месяцев, каждый курсант получил звание лейтенанта медицинской службы. В петлицах закрасовались кубики. Нам выдали парадную форму: ремень со /c. 53/ звездочкой, сапоги, кобуру и др. А вот с шинелью мне не повезло: всем выдали красивые офицерские шинели, а моего размера не оказалось и я получил обычную солдатскую, да еще великоватую, сидевшую на мне мешком. Я был очень огорчен, но спустя короткое время эта шинель сослужила мне хорошую службу (нет худа без добра!): она была просторная, теплая, ею можно было укрыться, постелить ее на снегу, и конечно, носить ее.

Мы в свои неполные девятнадцать лет стали бравыми лейтенантами, этим гордились и радовались этому. Командиры Красной Армии в довоенное время пользовались почетом и уважением. Теперь и мы оказались в этой привилегированной касте. Мы совсем забыли, что где-то там, далеко от нас, шли тяжелые бои, люди гибли, становились калеками, голодали, теряли все, что было им дорого, а мы — надели новую форму, стали лейтенантами и радовались. Как будто забыли бои под Ирпенью, смерть своих товарищей.

В юности плохое быстро забывается. Трудно себе представить, что бы случилось, если бы люди вдруг потеряли это драгоценное свойство — забывать. По-видимому, способности забывать и запоминать равноценны, без каждой из них разумная жизнь немыслима. Мы хорошо знали, к чему нас готовят. Мы знали, что в этой новой красивой форме никогда не пойдем на танцы и… тем не менее, радовались и гордились. У зеркала стояли очереди: каждый хотел увидеть себя в новой необычной форме с кубиками в петлицах. Мы, уже командиры, а в недалеком будущем офицеры, все еще оставались детьми.

Торжества закончились. Нас распределили по частям, большинство было направлено на фронт в действующую армию, а некоторых, в том числе и меня, направили в противоположную сторону, на восток, в Сибирь. Это казалось очень странным, /c. 54/ непонятным, как будто кто-то там наверху перепутал запад с востоком. Каждый из нас хотел на фронт, каждый хотел воевать. Немцы уже были под Москвой, Ленинградом и Сталинградом, дальше отступать уже было некуда. В Сибири формировалась большая армия, основной целью которой было не только отстоять эти города, но разгромить на этих рубежах противника и переломить ход войны. Мы поняли, что Сибирь – это не тыл, а настоящая передовая позиция, где мы больше всего нужны.

Мы едем на восток. Снова в поезде, но не в товарном, как это было несколько месяцев назад, а в пассажирском вагоне, уже командиры, подтянутые, с чувством собственного достоинства: нас ждут, мы там нужны. Вагон полупустой, что было в те годы крайней редкостью. Проводник предложил чай, что также было необычно. Наша небольшая группа, около десяти человек, с каждой остановкой поезда становилась все меньше и меньше — кто-то выходил, мы трогательно прощались, не представляя, что встреч больше не будет. Судьба никогда впоследствии не сводила нас вместе. Прошла война, и за долгие годы я никогда не встретил тех, с кем начал учебу в Киеве.

В Омске из вагона вышли еще несколько человек. При подъезде к Новосибирску я остался в одиночестве. Январский мороз – до минус сорока градусов. До сих пор почти физически ощущаю этот холод. Птицы замерзали на лету. Теперь я понял, как мне повезло с той “обычной” солдатской шинелью, которая мне досталась по окончании училища. Из-за этого мороза с трудом заставил себя вылезти из теплого вагона на вокзал. А вокзал оказался теплым, удивительно красивым, просторным и уютным. В то время такие вокзалы в России встречались не часто. После короткого отдыха с помощью коменданта вокзала добрался до города Славгорода /c. 55/ Алтайского края. Затем на санях, запряженных парой небольших, но сильных монгольских лошадок доехал до своего полка, дислоцированного в нескольких десятках километров от города, в Кулудинской степи. Об этой степи можно много писать, но я ограничусь только кратким описанием.

Это ровная, как стол, поверхность, тянущаяся до самого горизонта без конца и края, заросшая ковылем, почти без кустарников и деревьев. А зимой все это покрыто ослепительно белым снегом. Можно проехать десятки километров, и ничего не нарушит этого изумительного однообразия! Тишина иногда нарушается воем волков, которые опасны в этих местах. Я ехал и думал: в какие края забросила меня судьба, как далеко я от своих Калинковичей!

Подъезжая к месту расположения полка, я рассчитывал увидеть какие-нибудь признаки человеческого жилья. Но напрасно. Издали было видно только одно легкое строение, которое оказалось летним полковым клубом. Все остальные строения были блиндажами, как на фронте, расположенными под землей. Здесь я начал свою службу. Моим новым адресом стала 312-я стрелковая дивизия, 1079-й стрелковый полк. Я был назначен командиром санитарного взвода третьего стрелкового батальона.

Личного состава полка, кроме командиров, еще не было. Прибытие солдат ожидалось со дня на день. Мне выделили небольшой блиндаж с нарами вместо кровати и печкой из железной бочки. Получил личное оружие – пистолет “ТТ”, офицерский паек. Несколько дней бездельничал в ожидании прибытия солдат. Очень скоро, спустя два дня пешим строем из Славгорода, прибыла большая колонна уже обмундированных, но без оружия солдат. Это были коренные сибиряки, двадцати- двадцатипятилетние, крепкие ребята. Мне было выделено около двадцати человек, которые разместились в одном длинном блиндаже с маленьким /c. 56/ окошечком, низким бревенчатым потолком и длинными нарами с одной стороны.

Первое знакомство с моими будущими подчиненными, с теми, с кем скоро придется воевать, произошло только на следующий день. Я шел на эту встречу с большим волнением. Мои солдаты были на 5-6 лет старше меня, а главное, я узнал, что они совсем недавно были заключенными на Колыме. Рано утром я вошел в блиндаж. Воздух там был тяжелый, накурено, на потолке приклеенные окурки. Я прошел к окошечку, встал у него и остался никем не замеченным. Было очень странно: не увидеть, не приветствовать своего командира! Так я простоял незамеченным у окошечка больше часа. Стоял шум от сплошного многоэтажного мата, плевались сквозь зубы, плевки достигали двух метров в длину. Вначале я не понял, где нахожусь, не представлял такого. Но время, говорят, лечит. Объяснил себе, что это действительность, которую надо принять и как-то к ней приспособиться. Грустные мысли не покидали меня. По-видимому, в то время я еще не способен был осмыслить такую ситуацию. Явно сработал безусловный защитный рефлекс, который сослужил мне хорошую службу.

В это время солдаты делили сухари, разложенные кучками. Один солдат стоял к ним спиной, у него спрашивали: “кому?”, и он называл имя того, кому будет принадлежать эта кучка сухарей. Кто-то, возможно из корысти, умудрился переложить сухарь из кучки в кучку и разразился скандал. Один, наиболее сильный, стал избивать нарушителя. Я стоял в недоумении и представлял себе этих солдат в бою. Как найти с ними общий язык? Наконец придумал, нашел “соломоново” решение – подошел к самому сильному, который избил нарушителя, звали его Василий Баранников, и пригласил его вечером в свой блиндаж. Он согласился неохотно, но все же пришел. я с трудом собрал /c. 57/ кое-какую снедь, накрыл неказистый стол. Помню, была банка крабов (в то время крабы были непопулярны и недефицитны), масло, хлеб и, конечно, водка, которую я пил с великим трудом. После выпитого язык развязался: я рассказал ему о себе, о Калинковичах, о своем еврействе, что его совершенно не удивило и не смутило. Возможно, он никогда не встречал евреев, такое бывало в Сибири. Вася рассказал о себе: он сидел в тюрьме, получил десять лет за попытку украсть корову, а коrда хозяин оказал сопротивление, Вася ударил его жердью по спине и искалечил.

Конечно, три года, проведенные в тюрьме не перевоспитали его, но ему повезло: война освободила досрочно. В конце нашей беседы я предложил стать моим помощником, т.е. помощником командира взвода. Он привел против этого предложения массу доводов: “Мне не доверят, у меня судимость и т.д.” Но я понял, что он охотно стал бы моим помощником. Когда я зачитал перед взводом приказ по полку о назначении Баранникова Василия помкомвзвода, солдаты встревожились и, как мне показалось, появился страх. Солдатская реакция была отчетливо выражена: теперь они меня уже прекрасно видели, я стал для них заметной фигурой, в которой они увидели будущего защитника. Я понял, что назначение Баранникова было действительно “соломоновым” решением. До сих пор считаю это одной из удач, которая не раз спасала мне жизнь.

6

Формировалась наша 312-я стрелковая дивизия в Кулундинской степи Алтайского края почти всю зиму. За это время надо было обучить совершенно неграмотных солдат военному делу, а санитарный взвод еще элементарной медицине и оказанию /c. 58/ первой медицинской помощи раненым на поле боя. Надо было недавнего вора и хулигана превратить в ответственного и доброго человека, в санитара не только по знаниям, но и по характеру. Обучение должно было идти не только по специальности, т.е. умению остановить кровотечение, наложить повязку, жгут, вынести раненого с поля боя. Нужно быпо подготовить будущих санитаров психологически: привить им чувство ответственности за жизнь солдата, необходимости в любой, самой сложной ситуации помочь раненому, даже когда самому санитару в это время грозит смертельная опасность. Если элементарной медицине можно научить относительно легко, то человеколюбию, гуманизму — совсем не просто, на это требуется много времени.

Мои солдаты, хотя только вышли из тюрьмы, оказались хорошими людьми с добрыми сердцами, охотно учились и усваивали материал. Кроме Баранникова, помню Сенькина, Лелюкова и других, о которых можно сказать только хорошее. У нас было полное взаимопонимание и добрые взаимоотношения.

Действительно, как могут сложиться отношения между людьми, совсем еще недавно бывшими в заключении — ворами и хулиганами — и восемнадцатилетним еврейским парнем, правда, с кубиками в петлицах, их командиром? Приведу один эпизод, характеризующий их. Зима была суровая, а топлива было мало. Однажды вечером прихожу в свой блиндаж, — печка необычно теплая, даже горячая. Утром на командирском совещании дежурный по части докладывает, что кто-то начал растаскивать летний полковой клуб. У меня промелькнула мысль, нет ли связи между теплой печкой и клубом. Только на днях был опубликован указ Верховного Совета СССР о том, что за мелкое хищение или порчу государственного имущества дается тюремное заключение сроком до десяти лет. /c. 59/ Два килограмма украденного картофеля или буханка хлеба равнялись десяти годам тюрьмы. А сколько стоит полковой клуб?

Я тут же обратился к Баранникову, но он сделал совершенно невинное лицо. Только спустя месяцы, когда мы покидали Кулунду, уже в поезде, Баранников признался, что это дело их рук: “Летний клуб зимою не нужен, мороз большой, мы решили использовать его по назначению”.

Нелегко избавиться от старых привычек. Примеров такого рода можно привести много. Так, на фронте Баранников и Лелюков ходили в нейтральную зону, а иногда и глубже, в тыл к немцам, копать картошку. Я не старался сразу сломать эти воровские замашки, не пытался навязывать свое мнение или приказным порядком заниматься воспитанием, это не дало бы результатов. Только время, осторожное вмешательство и тонкие замечания, не унижающие их достоинства, в дальнейшем дали положительный результат. Впоследствии за отличную службу, своевременное оказание помощи раненым, их эвакуацию с поля боя Баранников был награжден медалью “За боевые заслуги”.

Уже на фронте, под Вязьмой, у меня во взводе после боев выбыло из строя семь человек (двое погибших и пятеро раненых). Пришло пополнение – девушки-сибирячки из Барнаула. Им было по восемнадцать, они успели только окончить десятый класс. Вот те их имена, которые я помню: Катя Смирнова, Аня Зайцева, Шура Чудновская. Жаль, что помню не всех. Это были замечательные, мужественные, храбрые девушки. Я хорошо помню отдельные эпизоды из фронтовой жизни, когда хрупкие девушки совершенно бесстрашно, под шквальным огнем, вытаскивали с поля боя тяжелораненных на своих девичьих плечах. Это были настоящие героини, о каких написано немало стихов и поэм, но можно еще много писать. /c. 60/

Всем хорошо известны сестры милосердия, описанные Л.Н.Толстым в “Севастопольcких рассказах”. Наши девушки работали на фронте в значительно более тяжелых условиях, чем они. Вспоминаю случай, когда Катя Смирнова, очень миниатюрная девушка, будучи сама ранена, на плащ-палатке по снегу вытащила с поля боя вдвое больше себя по росту и весу солдата. Уже добравшись до нашей траншеи, упала и заплакала. Cовершенно непонятно, как Катя могла тащить такую тяжесть. Это можно сравнить с муравьем, который перетаскивает вес в два раза больше собственного. Но такое было, и это факт! Разве это не героизм?

Уж коль скоро речь зашла о девушках-фронтовичках, приведу один штрих из их жизни. Как они мылись? Зимой в железную бочку насыпали снег, растапливали его, грели и мылись на открытом воздухе. Под ноги на снег набрасывали лапник (ветки хвойных деревьев). Зона мытья объявлялась закрытой, вокруг нее выставлялись часовые из числа девушек, и любители подсмотреть оставались с носом. Свое солдатское обмундирование девушки ухитрялись перекраивать, перешивать, подгонять по фигуре. Они не забывали, что они девушки. По большей части они оставались неприступными для домогающихся.

Но даже на фронте была настоящая любовь! Помнится, очень красивая пара влюбленных, она – санитарный инструктор полкового медицинского пункта Смирнова (но не Катя Смирнова из моего взвода), а он — капитан (фамилии не помню) из соседнего батальона долго и очень красиво встречались. Смирнова приходила на свидание в полушубке, валенках и шапке-ушанке — не красившей женщину одежде. Но ничто не мешало встречам влюбленных. Они подолгу стояли на одном и том же месте, на снегу, у своей любимой елочки. Как радостно у нее /c. 61/ светились глаза, как она была хороша в своем уродливом наряде. Но однажды капитан не пришел на свидание – погиб от меткой снайперской пули на передовой, на наблюдательном пункте. Сколько мы видели смертей! Но эта была наиболее трагичной. Горю Смирновой не было конца.

Конечно, были и другие случаи. У больших начальников были временные походные жены, их называли – походно-полевая жена, ППЖ.

7

Ближе к весне нашу 312-ю дивизию погрузили в вагоны и отправили на запад. Наш третий стрелковый батальон высадился в небольшом городке Данилов Ярославской области. В этих местах уже наступила настоящая весна: расцвели яблони и вишни. После кулундинской холодной зимы здесь был настоящий рай. Мы почувствовали себя на отдыхе. Общались с местным населением, даже оказывали больным медицинскую помощь. Помню, одной старушке, много лет страдавшей гноетечением из глаз, я дал глазные цинковые капли, и она выздоровела. Так я стал “знаменитым глазным доктором”. Конечно, слухи об этом распространились, потянулись больные, а вместе с ними подношения в виде курочек, домашней колбасы и прочего. Мои солдаты стали лакомиться этими деликатесами. Во взводе появился свой доморощенный повар. Время, проведенное в Данилове, солдаты долго вспоминали как одно из лучших за годы войны.

Но в жизни все преходяще. Истекло и это прекрасное время. Закончилась подготовка. Солдаты получили лопатки, винтовки, боевые патроны, котелки, ложки и т.п. Санитарный взвод получил положенное по штатному расписанию: носилки, лямки, фельдшерский боекомплект, перевязочный /c. 62/ материал, жгуты, шины и др. Нас снова погрузили в вагоны. Теперь мы ехали до конечной остановки “Фронт”.

Выгрузилась дивизия, в том числе наш, 1079-й стрелковый полк, под Москвой, недалеко от Moжайска, в густом темном лесу. Фронт еще был далеко. Наше появление в этих местах осталось незамеченным противником. Было запрещено курить (курили под плащ-палаткой), разжигать костры. А уже следующей ночью мы пешей колонной направились на передовые позиции.

Наш полк оказался недалеко от деревни Бородино. Это была та самая деревня, где в 1812 году произошло знаменитое Бородинское сражение под командованием Кутузова. Сражение, которое сорвало план Наполеона разгромить русскую армию и предопределило его поражение. С этого места началась моя война. Здесь мы окопались, но блиндажи не строили. На переднем крае было довольно спокойно, редко перестреливались из пулеметов и минометов, но чувствовалось, что скоро должно что-то произойти. Каждый день прибывали новые части, танки и артиллерия. На передовой стало уже тесно. Наш третий батальон занимал узкий участок переднего края. Стало известно, что в ближайшие дни начнется долгожданное наступление.

Мы стали одними из первых, кто начал гнать немцев из-под Москвы. Рано утром четвертого августа 1942 года началась мощная артиллерийская подготовка. В течение часа, а может быть и больше, земля дрожала от грохота орудий разных калибров. Недалеко от нас, у опушки леса, стояла батарея “катюш”, стрелявшая беспрерывно. Можно было видеть простым глазом пролетающие над головой стаи больших, несколько удлиненных огненно-металлических “уток” и услышать их необычный устрашающий свист. Это было непередаваемое зрелище. Это была битва за Москву. Помню, /c. 63/ многие стояли, запрокинув головы к небу, смотрели в сторону позади себя, а не туда, где был противник, наблюдая за полетом этих необычных “уток”. Кажется, эти знаменитые “катюши” были впервые применены под Москвой, как раз на нашем участке фронта. А возможно, и на всем фронте.

В дальнейшем мы часто наблюдали такие “утиные” полеты. Они стали привычными, приносили уверенность и положительные эмоции, а их устрашающий свист стал хорошо восприниматься ухом. На душе становилось легче, думали: “Достанется фрицу на орехи”. Этот первый бой хорошо запомнился, даже даты и разные мелочи, с ним связанные. Наше превосходство в вооружении, не только количественное, а главное, качественное, я имею в виду моральное состояние бойцов было залогом победы. День начала наступления стал праздничным днем. Никто не сомневался в победе. Ведь отступать уже было некуда, в считанных километрах за нашей спиной была Москва.

Несмотря на такую мощную артподготовку, по окончании ее все же некоторые огневые точки противника ожили. В батальоне появилось несколько легкораненых. Была ранена также лошадь, возившая нашу санитарную повозку. Эту потерю Баранников быстро восполнил. Неизвестно где он нашел большую бесхвостую бельгийскую лошадь, которая нам долго и верно служила. После подавления оживших огневых точек началось общее наступление.

Четвертое августа был памятным днем, днем начала большого пути Москва-Берлин. Этот тяжелый путь был пройден пешком с боями почти за три года, а точнее, за два года, девять месяцев и пять дней. Нередко мы несли большие потери. Личный состав нашего ботальона неоднократно менялся.

Общее направление нашего наступательного движения было на Вязьму-Смоленск. Каждый /c. 64/ километр, каждую высотку, деревню приходилось брать с боем. Немцы яростно сопротивлялись, порой стояли в обороне по месяцу и более. Наступила глубокая осень – дожди, холода, непроходимые российские дороги со всеми их прелестями осложняли жизнь солдата. Бывало, за день, во время оступления, пройдем десяток и более километров. Усталые, голодные, ноги мокрые, портянки хоть выкручивай, и вдруг команда: “привал” (отдых). А костры разжигать нельзя, горячей пищи нет, а если особо “повезет”, еще и дождь впридачу. Однако дождь не помеха, ничто не может помешать солдату спать. Он может спать сидя, стоя и даже на ходу на марше. На привале обычно несколько человек собираются вместе, снимают шинели, одну выстилают на землю, другими укрываются и, прижавшись друг к другу, крепко спят. И никто не болел. За годы войны не припомню случая заболевания, даже насморком. Все защитные силы организма мобилизованы – нет места заболеванию. Во время наступления, на марше, немецкая авиация проявляла большую активность, нередко на бреющем полете расстреливала из пулеметов движущуюся колонну. А наша авиация часто даже не появлялась. Редко удавалось видеть воздушные бои, а если они и случались, то немцы в воздухе имели превосходство. Помню, под Вязьмой после налета немецкой авиации на дороге остались сотни убитых и раненых. Мы медленно, с боями продвигались к городу Вязьме. Наша дивизия шла несколько южнее ее, по направлению на Дорогобуж. Правый фланг доходил до окраины Вязьмы. За каждый километр продвижения вперед приходилось платить высокую цену, исчисляемую сотнями убитых и раненых солдат. Казалось, что жизнь потеряла всякую ценность.

Однажды был отдан приказ взять расположенныи на небольшой высоте населенный пункт, /c. 65/ кажется, деревню Гусаки, точно не помню. Трижды в течение трех дней ходили наши бойцы в атаку. На земле еще оставались лежать тела убитых в предыдущие дни. Так деревню взять и не удалось. Бывали случаи, когда солдат по нелепым приказам, необдуманно вели в атаку под прицельным огнем противника. Смоленщина достаточно пропитана солдатской кровью. Не всегда умело, без суворовской хитрости велись наступательныe операции. Было забыто изречение Суворова “Не числом, а умением”. Солдаты в подавляющем большинстве были хорошими, храбрыми людьми. В таких недостатка не было. Страх был у всех. Кажому человеку в разной степени присущ страх смерти. Однако во время боя страх исчезает. Он может быть до или, реже, после боя.

Хорошо запомнился старший лейтенант Володя (фамилии его я не помню), начальник разведки, разумный, высокий, спортивного вида молодой человек. Этот Володя при любых, самых сильных обстрелах никогда не ложился на землю, приговаривая при этом: “Я не буду кланяться немцам”. Находясь в такой момент рядом с ним, было неудобно лежать, прижавшись к земле, в то время как он стоит тут же над тобою. Нас он не осуждал и не пытался перевоспитать. В дальнейшем судьба Володи сложилась печально: он погиб в боях за Смоленск.

Приведу еще один пример бесстрашия. Как сейчас, вижу сидящего на камне и мастерящего мундштук из гильзы во время тяжелого минометно-артилерийского обстрела сержанта Мироненко, совершенно спокойно, безучастно, безо всякой реакции на окружающее занимающегося своим нехитрым делом. Не знаю, была это храбрость или глубокая заторможенность как защитная реакция. По-видимому, в качестве успокаивающего, или как полагалось по старым русским обычаям, солдаты /c. 66/ получали свои знаменитые сто грамм водки. Фактически пили больше, так как погибшие вчера уже не могли выпить сегодня, и это доставалось живым. Тем не менее, на фронте не видел пьяного солдата и пьяниц вообще.

Коль скоро я вспомнил сержанта Мироненко, кратко расскажу о нем. Коренной сибиряк, около сорока лет (мы считали его стариком), учитель средней школы, честный, бережливый, непьющий человек (свои сто грамм отдавал). В его рюкзаке можно было найти все необходимое солдату от иголки с ниткой до сухаря. Солдаты любили его и часто обращались к нему по всяким мелочам. Однажды во время больших изнурительных переходов прямо на марше ему стало плохо, и он внезапно скончался. Мы похоронили его у дороги и даже не смогли сообщить семье точное место захоронения.

8

Только весною, кажется, в марте 1943 года, спустя больше полугода после начала наступления, была взята Вязьма. Был пройден тяжелый путь, чуть больше ста пятидесяти километров. После освобождения Вязьмы на западном фронте наступило затишье. Мы окопались, построили блиндажи в два наката (два ряда бревен сверху), выкопали глубокие траншеи. Немцы заминировали нейтральную зону, на некоторых участках установили колючую проволоку и навесили на нее пустые консервные банки. Создавалось впечатление, что они не собираются уходить из этих мест. Так мы простояли в обороне несколько месяцев. Но назвать это затишьем, конечно, было нельзя.

Артиллерийская дуэль с обеих сторон продолжалась днем и ночью. Это стало неотъемлемой частью фронтовой жизни. А если наступала тишина, /c. 67/ становилось как-то неловко, тревожно, чего-то не хватало, даже трудно было уснуть, Снайперы с обеих сторон были активными. Наши снайперы, особенно девушки, были высокого класса. Я, проходя по траншее, да еще со своим ростом, не всегда пригибался, голова торчала. Если сзади шел Баранников, он рукой толкал мою голову вниз. Как не вспомнить добрым словом этого бывшего вора и хулигана! Спасибо ему, он не раз спасал мне жизнь.

В обороне с ее мнимым затишьем можно было нередко встретиться с совершенно необычными, трудно объяснимыми фронтовыми загадками. Однажды, в один из довольно спокойных дней, ранним утром мне пришлось выехать обследовать водный источник на предмет годности употребления воды в пищу. Я вместе с поваром Ходжаевым на полевой кухне выехали к близлежащей речушке. Дорога была проселочная, наезженная, чистая. Добрались до речки. Вода оказалась вполне годной к употреблению. Ходжаев заполнил кухню водой. Мы сели на облучок (передок) кухни и погнали лошадей. Возвращались домой тем же путем, по старой наезженной дороге, и вдруг — мощный взрыв! Кухня отрывается от передка, взлетает в воздух, ее части разлетаются в разные стороны на десятки метров, а мы с Ходжаевым продолжаем ехать на передке. Испуганные лошади понесли нас с ржанием неизвестно куда. Как это ни странно, но ни мы, ни лошади не пострадали. По-видимому, противотанковая мина, заложенная еще давно на дороге, среагировала на вес заполненной водою кухни. Хорошо то, что хорошо кончается!

А были и иные исходы. У солдат, и не только у них, появились вши, причем, в больших количествах. Мне, как командиру санвзвода батальона, пришлось возглавить борьбу с ними. Мой помощник Баранников где-то раздобыл бочки из-под /c. 68/ бензина. В них грели воду и мылись. Нижнее белье менялось не часто и не регулярно. Его “стерилизовали” сами солдаты: проводили швами белья (где, основном, гнездились насекомые) по горячему металлу бочки – раздавался треск от лопающихся вшей и их яиц.

Как-то мне пришлось мыться с одним офицером в небольшом блиндаже с окошечком. Мы сидели на полке и натирали друг другу спины. Немцы обычно стреляли из орудий по площадям, причем, в определенное время. Недалеко от нашего блиндажка разорвался крупнокалиберный снаряд. Большой осколок с фырканьем влетел в маленькое окошко и почти полностью перебил бедро выше колена сидящему рядом со мной офицеру. После остановки кровотечения, наложения жгута и повязки, он был эвакуирован в полковой медпункт (ПМП). Дальнейшая его судьба мне не известна.

К концу зимы у нас появилась проблема авитаминоза (кровили десны). Пока стояли в обороне, у нас была возможность бороться с этим. В больших бочках настаивали нарезанную хвою. Солдаты неохотно пили эту горькую жижицу, но все же пили. Несколько позже солдаты стали болеть куриной слепотой. Многие в сумерки перестали видеть. От нашего союзника – Америки начали поступать витамины, в частности, витамин А в каплях, что прекратило эту болезнь, почти эпидемию.

Время шло, проходили дни и месяцы, уже приближалось лето. Мы стояли на старых обжитых позициях. Шла обычная позиционная война. Установились и довольно размеренная лагерная жизнь, и стабильный распорядок дня. Мы хорошо изучили окружающую местность, все лесные дорожки и троинки, даже нашли земляничную поляну, где обирали землянику, еще не успевшую созреть. Но война не давала о себе забывать. Лениво /c. 69/ постреливали с той и с другой стороны, чтобы противник знал и помнил, что война продолжается.

Животные и птицы, во множестве обитавшие в этих местах, “эвакуировались”, как и люди, куда-то подальше. Жизнь несовместима с войной! Вместо пения лесных птиц однажды к нам прямо на передовую приехали артисты и исполняли новые, военного времени, песни и читали стихи. Тогда мы впервые услышали песню Алексея Суркова “Огонек” – “На позицию девушка провожала бойца…”, песни “Бьется в тесной печурке огонь…” “Синий платочек” и стихотворение Константина Симонова “Жди меня”. Концерт был большим событием для солдат. Ввиду опасности обстрела артисты работали без микрофонов (а может быть, тогда они еще не существовали). Мы услышали и увидели живых людей в гражданской одежде, от чего давно отвыкли. Песни были мелодичными, лиричными, они были близки солдатам и тронули их сердца. Как важно искусство, даже на войне.

9

Мы продолжали стоять в обороне, занимая прежние позиции. Было достаточно времени для обучения личного состава самопомощи и взаимопомощи, чем мы и занимались. Газеты до нас доходили редко, так как обычно они использовались еще до прочтения на самокрутки с махоркой. О зверствах фашистов в Европе и на захваченных советских территориях солдаты на фронте знали далеко не всё. Многое просто скрывалось, извращалось, окрашивалось в мягкие тона. Почти ничего не сообщалось о зверствах, учиненных над евреями, о нечеловеческих планах Гитлера “окончательного решения еврейского вопроса”. Само слово «еврей» было под негласным запретом и заменялось /c. 70/ какими-то синонимами. Мы тогда еще не знали о лагерях смерти Освенцим, Майданек и других. Значительно позже стало известно, с какой изуверской жестокостью были уничтожены евреи в Бабьем Яру. Ведь только в мае 1941 года я ходил по дорожкам этого Яра, где цвели цветы и пело множество птиц. Это было райское место, созданное Б-гом для жизни, а не для смерти.

Мы знали мало, но и этого было достаточно, чтобы понять, как немцы, наследники Гете и Бетховена, превратились в кровожадных животных. Было ясно, что такое зло надо вырывать с корнем. На нашем участке фронта стояла тишина. Совсем как назвал один из своих романов Эрих-Мария Ремарк, — “На Западном фронте без перемен”. В воздухе, однако, чувствовалось какое-то напряжение, ожидание чего-то. Командование не все знало о состоянии противника. За время длительной обороны немцы успели сильно укрепить свои позиции. Нужен был “язык”, который мог бы помочь раскрыть многое неизвестное.

На операции по захвату “языка” обычно направляли только добровольцев. Желающих участвовать в этой операции оказалось довольно много. Была отобрана группа из пяти человек, в которую вошел и я. Я оказался в этой группе совсем не случайно. Мотивом, побудившим меня пойти на это рискованное дело, была месть за отца. Несколько недель назад я отправил письмо своим землякам с просьбой сообщить о судьбе отца и только накануне получил ответ, что мой отец расстрелян немецкими оккупантами в сентябре 1941 года. Хотя в этом сообщении ничего нового для меня не было, но слово “расстрелян” звучало и не укладывалось у меня в голове не только тогда, но и сегодня. Помню тот день, как сейчас. Я безучастно бродил по открытым местам и даже по брустверу траншеи, где обычно стреляли. Но стрельба прекращалась, как будто невидимая /c. 71/ рука отводила от меня опасность. Как раз в эти минуты я без колебания принял решение участвовать в группе по захвату “языка”. Подвернулся удобный случай отомстить!

Группа собралась молодая, надежная, с ней можно было идти в бой. В ее составе один сапер, в обязанность которого входило разминировать проход, затем ожидать нашего возвращениия в нейтральной зоне и прикрывать отход. Я — медицинский работник, всегда нужный в таких ситуациях. Остальные три человека — группа захвата. Из всех пятерых запомнилась только одна фамилия старшины Щербатова, командира группы.

Подготовка операции была рассчитана на 7-10 дней. Нас освободили от всех обязанностей, собрали в один блиндаж, хорошо кормили и обучали специальным приемам. Запомнилось одно тренировочное занятие, которое могло бы закончиться трагедией. Нам была поставлена задача захватить своего часового, охранявшего одиночное орудие в соседней части. На карте был очерчен круг большого радиуса, где могли находиться часовой и орудие. Мы вышли после захода солнца по незнакомой проселочной дороге, пользуясь картой и компасом.

Больше чем через час с трудом обнаружили орудие и часового. Незаметно подобрались к нему на расстояние броска и, когда часовой присел на пень, к нему подскочили трое. Один закрыл ему кляпом рот, два других уложили на землю, завернули в плащ-палатку и потащили в ближайшую воронку. Один из нас (сапер) остался охранять орудие. Схваченный солдат принял нас за немцев, у него развилась стрессовая (нервная) реакция. Пришлось долго его успокаивать и доказывать, что мы не немцы. Он дрожал и заикался, но потом отошел и успокоился.

Ходить за “языком” – опасное, тяжелое испытание. Несколько дней подряд мы пробирались в нейтральную зону, лежали там часами, изучали /c. 72/ местность и распорядок дня немцев. Спереди тянулась длинная насыпь недостроенной железной дороги, до и после которой местность была заминирована. Затем шло заграждение из колючей проволоки с навешанными на ней консервными банками (к сожалению, банки были замечены нами с опозданием). За насыпью местность не просматривалась, но мы знали, что там были немецкие блиндажи и окопы. Иногда слышалась немецкая речь и игра на губной гармошке.

Наконец наступил день операции. Мы получили последние указания начальника разведки и напутствие командира полка. Я не из храброго десятка, но в группу вписался хорошо. Мой страх был где-то глубоко и, по-видимому, не замечался окружающими. По-настоящему страшно было до операции, а во время нее страх ушел, да и времени на него не оставалось. Сегодня, спустя шестьдесят лет, даже самому не верится, что это на самом деле было. Большие дела надо делать в юности, ничего не оставляя на потом.

Глубокой ночью, в полной темноте и тишине, мы покидали наш передний край. Когда мы выходили из траншеи, нам казалось, что выходим в открытый космос, хоть тогда еще такого понятия не существовало. Оставшиеся в траншее тепло провожали нас, крепко пожимали руки и желали благополучного возвращения, конечно, с хорошим “языком”. Через минуту мы оказались одни, двигаясь ползком друг за другом, цепочкой. Сапер уже сделал свое дело. Он еще несколько дней назад начал разминировать проход, а сегодня фактически только проверял свою работу. Мы медленно и беззвучно продвигались вперед. Все шло по намеченному плану. Кругом полнейшая тишина. Казалось, ничто не предвещало неприятности, но… допущенная нами маленькая оплошность нарушила наши надежды. В жизни это случается. Не всегда мелочь соответствует по значимости своей величине. В эру /c. 73/ отсутствия антибиотиков фурункул носа или верхней губы мог привести к смерти. Так композитор Скрябин в апреле 1915 года погиб от инфицированной царапины, полученной при бритье.

Но вернемся к “нашим баранам”. Мы благополучно перебрались через железнодорохную насыпь, доползли до проволочного заграждения, сапер начал в темноте резать проволоку, и тут раздался предательский звон висящих на ней консервных банок. Казалось, звонят колокола. Появились осветительные ракеты. Наша маленькая группка людей, плотно прижавшаяся к земле, лежала, ярко освещенная, как будто для всеобщего обозрения. Хотелось сжаться, сократиться в размере, зарыться в землю и стать невидимыми. Но было уже поздно, мы были обнаружены, хотя точного места нашего расположения немцы все-таки не знали.

Мы начали отход и успели перевалить через насыпь, что нас и спасло. Был открыт ураганный огонь из всех видов оружия, включая артиллерию. Стреляли не по нам, а куда-то за нами, с целью не дать нам уйти. Наши ответили мощным огнем по действующим огневым точкам противника. К счастью (даже в такой ситуации бывает счастье), немцы из-за насыпи не могли нас видеть. Кроме того, было еще темно. Мы отходили назад по старой тропе. Когда стали подползать к нашей траншее, обнаружили отсутствие старшины Щербатого — он полз последним. Не медля, повернули назад и обнаружили его, окровавленного, раненного в ногу. Только в траншее удалось оказать ему настоящую первую помощь и затем эвакуировать. Уже из тылового госпиталя мы получили сообщение, что он жив.

Хотя задание осталось невыполненным, но благодаря этой операции были обнаружены новые огневые точки противника, что в какой-то мере прояснило ситуацию, за что каждый из группы, в том числе и я, был награжден медалью “За отвагу”. /c. 74/

10

В течение следующих нескольких дней на переднем крае стало тесно: прибывала техника и новые части. Вскоре пустых мест не осталось, были заняты все свободные ниши. Вблизи от нас разместилась батарея “катюш”, а рядом с ней, в лесу, лежали штабеля длинных ее снарядов. Всё окапывалось, погружалось в землю.

Командиры “катюш” часто заходили к нам в блиндаж в гости (своего блиндажа у них еще не было) — пили чай, иногда водку, балагурили. Немцы чувствовали, что у нас что-то происходит: над нашими позициями стали часто появляться их самолеты-разведчики типа “Фокке-Вульф”, прозванные за их форму “Рама”. Эти же самолеты корректировали стрельбу своей артиллерии. Наши позиции стали чаще и интенсивнее обстреливаться.

Однажды днем, в солнечную ясную погоду, во время полета разведчика немцы начали обстрел батареи “катюш”, хотя с этого места “катюши” никогда еще не вели огонь и засечь батарею было невозможно. Вероятнее всего, самолет-разведчик обнаружил и корректировал огонь по батарее. Один из немецких снарядов попал в штабель боеприпасов “катюш”. Ящики, а затем и сами снаряды, загорелись. Раскаленные до красна длинные снаряды хаотически расползались, как змеи, по земле в разные стороны, а некоторые из них без траекторий полета с фырканьем поднимались в воздух, а затем падали где-то вблизи, к счастью, не взрываясь, так как были без взрывателей. Обошлось без жертв, но картина была совершенно необычно-сказочной, хорошо запомнившейся.

Все было готово к наступлению. После артиллерийской подготовки немецкая оборона была прорвана, началось долгожданное движение вперед. В первые дни двигались довольно быстро, преследуя /c. 75/ противника. Немцы, хотя и стремились, но не смогли оторваться от нас. Мы шли по пятам. Однако днем позже им это все-таки удалось. И это дало возможность немецкой авиации бомбить и обстреливать наши движущиеся передовые части. Скоро мы это почувствовали. К сожалению, наша авиация не проявляла должной активности и редко оказывала достойное сопротивление. Не часто нам удавалось видеть воздушные бои. Были случаи, когда наши самолеты просто покидали поле боя, ретировались.

Немецкие самолеты, пролетая на бреющем полете над нашими колоннами, расстреливали их в упор. Часто они гонялись за небольшими группами и даже за одиночными солдатами. После такого налета на дороге и вокруг нее оставали десятки убитых и еще больше раненых. У каждого куста и бугра кто-то шевелился и стонал. Мы не успевали оказывать первую помощь. Сами раненые помогали себе и друг другу, накладывая имеющиеся у них индивидуальные пакеты первой помощи.

После оказания помощи раненых собирали в одно место и попутным транспортом отправляли в тыл. Нередко немецкие самолеты обстреливали группы собранных для эвакуации тяжелораненых беспомощных людей, грубо нарушая международные законы неприкосновенности раненых.

Еще в школе мы хорошо усвоили, что наша авиация лучшая в мире. Сколько было сложено песен о летчиках! Как мы хорошо знали Чкалова, Белякова, Байдукова, Коккинаки, женщин-летчиц Осипенко, Гризодубову, Раскову и других. Как мы верили мощь нашей авиации. А что увидели на деле? Нашу беспомощность, господство в воздухе немецкой авиации, особенно, в первый период войны.

Кроме немецкой авиации нашему наступлению мешало отсутствие дорог или плохие дороги. Удивительно, как эта деталь вошла в быт и стала /c. 76/ неотъемлемой частью русского пейзажа. Еще Гоголь писал о двух бичах России — бездорожье и пьянстве. А Наполеон добавил: “Три майских дождя – и Россия непобедима”. Отсутствие дорог, болота, непролазная грязь, множество больших и малых водных преград мешали быстрому продвижению вперед. Вся полковая техника и обоз передвигались на лошадях. Застрявшие в грязи повозки и другая техника вытаскивались солдатскими руками.

Но русский солдат пройдет даже там, где только птица может пролететь. Это правда, я этому свидетель. Мы медленно двигались вперед. Скорость нашего продвижения зависела от состояния дорог и сопротивления противника. А сопротивлялись немцы яростно, как будто они оставляли свою землю. Они минировали дороги, на возвышенностях оставляли пулеметы с власовскими пулеметчиками (власовцы — это предатели, перешедшие на сторону немцев; у нас в полку было несколько случаев перехода на сторону врага). Иногда один такой пулемет надолго задерживал продвижение колонны наших войск. Много солдат погибло на дорогах Смоленщины. Каждый шаг вперед обходился дорого.

В районе Дорогобужа в один из удачных наступательных дней наш полк быстро продвинулся вперед и оторвался от своего обоза. Продукты питания остались далеко позади. После полудня мы, уставшие и голодные, остановились в лесу на привал. Каждый лег, где стоял, на мокрой траве в ожидании пищи. Вскоре возле полевой кухни образовалась очередь голодных солдат. Каждому было налитo пo пoлкoтелка какой-то теплой мутной жидкости без единой крупинки. Это была просто вода, кипятившаяся в котле, в котором когда-то варился суп. Получив свой, будем называть его, суп, я пошел его кушать и… по закону подлости споткнулся о корень дерева. Котелок выпал из рук, а суп, конечно, разлился. Было очень обидно. От /c. 77/ огорчения бросил котелок на землю, сел на пенек с тяжелыми мыслями.

Всю эту картину видели мои солдаты. Спустя час, а может, и более, ко мне подошел Баранников. Он принес большой кусок хорошо пахнущего аппетитного мяса и сказал: “Попробуйте, товарищ лейтенант, и отгадайте, что это”. Я, конечно, не отказался. Мясо оказалось вкусное, мягкое, сочное, напоминающее шашлык. А вот что это, не угадал, да и трудно было догадаться. Оказалось, что это еж, поджаренный на костре. Я уже который раз вспоминаю этого доброго человека, моего помощника Баранникова, бывшего вора, арестанта.

Несколько слов о солдатской пище, Кормили нас довольно однообразно. Преимущественно кашами и супами из концентратов, сухарями. Но бывали дни, особенно в наступлении, голодные. Нередко выручала конина – мясо раненых или убитых лошадей. Здесь уместно вспомнить римских легионеров, завоевавших полмира. Они всегда имели в вещевом мешке лепешку, изюм и сушеные оливы. У нас же, в лучшем случае, были сухари. Примерно с конца 1943 года, когда стала поступать американская помощь по ленд-лизу (автомашины-студeбеккеры и другая военная техника, сигареты, свиная тушенка и многое другое), наше питание улучшилось.

11

С тяжелыми боями мы продвигались к Смоленску. Уже позади остались Дорогобуж, Сафоново, Ярцево. Предстояло преодолеть трудную водную преграду – Соловьевскую переправу у деревни Соловьево. Это было несколько выше места впадения реки Вопь в истоки Днепра. Хотя река Вопь не такая уж широкая, но ее заболоченные берега осложняли форсирование самой реки. Кроме того, /c. 78/ немцы укрепили этот район: заминировали все подходы, установили орудия на прямую наводку, пристреляли цели и надеялись здесь остановить наше наступление.

В этом месте был жаркий скоротечный бой. Обе стороны понесли большие потери. Несмотря на шквальный огонь и потери, взвод наших солдат сумел переправиться на другую сторону реки, захватив плацдарм, который удерживал до конца, до подхода подкрепления. К вечеру плацдарм был расширен, а утром началось общее наступление. Вытаскивая с поля боя раненых, погибли три моих санитара. Мой помощник командира взвода Баранников получил легкое касательное ранение в коленную чашечку и был отправлен в госпиталь для легкораненых, откуда через неделю вернулся в строй.

Чем ближе мы подходили к Смоленску, тем более возрастало немецкое сопротивление. От Москвы до Смоленска 419 километров. На преодоление этого пути у нас ушел целый год! Это было время, когда армия училась наступать, когда в хаосе рождались ростки надежды, когда начало возвращаться чувство собственного достоинства солдата, потерянное в период беспорядочного отступления 1941 года. За это время в нашем третьем стрелковом батальоне почти полностью сменился состав: многие погибли, а тяжелораненые уже не могли вернуться в строй.

Старослужащих, т.е. тех, с кем начали бои еще под Можайском, в батальоне осталось совсем немного. Поступало пополнение необстрелянных, еще не нюхавших пороха солдат. Зато возвращающиеся из госпиталей после ранения солдаты высоко ценились. Они являлись катализатором будущих наступательных боев. Они учили и были примером для молодых солдат. Возвращавшиеся в строй раненые, а их было сотни тысяч, сыграли одну из главнейших ролей в победе. /c. 79/

Немцы медленно отступали, неохотно возвращая захваченные земли Смоленщины. Освобожденные районы были совершенно разрушены и обезлюжены, деревни сожжены. Тысячи людей, особенно молодых, были угнаны в Германию на рабские работы. Для разрушения железных дорог немцы привозили из Германии специальные машины, режущие шпалы, а рельсы взрывали. Значит, они давно планировали отступление. Глядя на это, было горько и обидно за страну и правительство, которое так умело долгие годы обманывало свой народ, внушая ему миф о непобедимости и нерушимости Страны Советов. Картины освобожденных районов являлись лучшей агитацией для солдат, которые рвались в бой, чтобы скорее освободить то, что было еще оккупировано, и отомстить. Но было и другое: немцы разбрасывали листовки с призывами переходить к ним, захватив с собою винтовку и котелок. Находились и такие, которые охотно на это шли. К сожалению, такой случай был у меня во взводе: однажды утром недосчитался одного котелка, винтовки и солдата. Долгие годы помнил его фамилию и даже лицо.

Мы медленно продвигались к Смоленску. Стало ясно, что враг уже не тот, и мы стали другими. Мы стали опытнее, у нас появилась уверенность, а главное, мы поняли, что немцы могут быть побеждены. Где-то вдали замаячили, правда, еще неясные, контуры победы. Однако немцы продолжали оказывать сильное сопротивление. Они господствовали в воздухе, расстреливая оттуда наши движущиеся колонны, а наши самолеты по-пережнему либо отсутствовали, либо появлялись, когда уже было поздно.

На подступах к Смоленску немцы заранее построили глубокую линию обороны с минными полями и долговременными огневыми точками (ДОТ). /c. 80/

Обычно в этих дотах сидели власовцы (русские пленные) и яростно сопротивлялись, отстреливаясь по последнего патрона, зная, что в будущем ответят за свое предательство. Несмотря на сопротивление, после мощной артиллерийской подготовки и воздушных налетов, особенно ночных бомбардировщиков, знаменитых У-2 (говорят, что их пилотировали женщины), оборона противника была прорвана. Наша 312-я дивизия наступала на северных окраинах древнего Смоленска. Город после тяжелых двухмесячных боев был оставлен еще осенью 1941 года и в течение двух лет был оккупирован фашистами. Освободили его наши войска, в том числе 312-я стрелковая дивизия, в сентябре 1943 года. Нас встретили страшные разрушения – руины и пепелища.

Много здесь было пролито крови, погибли тысячи людей, и не всегда потери были оправданы. Помню, писарь батальона составил длинный список погибших для отправления “похоронок” на родину. Погибли и три моих товарища. Командир взвода разведки Караулов, награжденный и постоянно носивший на груди два ордена Красной Звезды, погиб, когда однажды “катюши” по ошибке обстреляли наши передовые позиции, — эти ордена были вдавлены в его грудь. Погиб младший лейтенант Голдин, прослуживший в части только полгода. Погиб старший лейтенант Володя Федосов, удивительно бесстрашный человек, неоднократно руководивший операциями разведки боем, приводивший пленных немцев и добывавший ценные сведения.

У Смоленска мы задержались недолго. Наступление продолжалось, наш путь лежал к границам Белоруссии. Как раз в это время, уже далеко за Смоленском, я был легко ранен мелкими осколками в ноги. Неделю провел в госпитале для легкораненых и возвратился в строй, в свою дивизию, но уже в другой полк – 859-й артиллерийский полк, на должность фельдшера дивизиона. /c. 81/

Приближаясь к Белоруссии, я надеялся освобождать родные места, войти в свой дом, увидеть отца – вдруг свершится чудо и он встретит меня у крыльца, как это было раньше, когда возвращался из школы! Но чуда не свершилось. На подходе к границе, вблизи реки Березины, нашу дивизию остановили, сняли с передовых позиций и пешим ходом направили на север, в район Великих Лук. Люди были были измотаны предыдущими боями за Смоленск. От дивизии остались только тыловые службы, обоз, очень поредевший личный состав да номер. Она нуждалась в пополнении материальной части, в пополнении людьми, а главное, в отдыхе. В сушествующем положении она не могла быть использована в боях. Это, по-видимому, и явилось причиной изменения маршрута. Предстоял длинный, тяжелый трехсоткилометровый пеший путь. Наступила глубокая осень, холода – вечером подмерзает, а утром тает, дороги становятся малопроходимыми или совсем непроходимыми.

12

Моя служба продолжалась в новой части. Это была артиллерия, бог войны – не пехота. Народ здесь был более грамотный. Даже мат был другой. Нельзя сказать, что он был более интеллигентным, но звучал как-то мягче, не застревал в ухе. Я прибыл туда с некоторой опаской, хотя был ужо не новичок, а стреляный воробей. Появились новые заботы – знакомство с людьми и окружающей обстановкой. Надо было хоть поверхностно узнать разницу между пушкой и гаубицей. Служить мне стало легче: если в стрелковом батальоне я командовал взводом, то здесь в дивизионе в моем подчинении было только четыре помощника – один санитарный инструктор работал непосредственно со /c. 82/ мною, а трое остальных – в батареях, в каждой по одному человеку. Дивизион состоял из трех батарей — две батареи 76-миллиметровых пушек и одна 122-миллиметровых гаубиц. Артиллерия передвигалась на конной тяге. Только через год, когда получили американские студебеккеры, мы сменили лошадей на машины.

Самое главное, что я нашел на новом месте среди пушек и лошадей, это человека. Казалось бы, вокруг нас много разных людей, как хороших, так и плохих. Но найти такого, с которым не страшно ходить в разведку или доверить сокровенные мысли, совсем не просто. А я нашел. Прямо в первый день, при первой же встрече. Это был Дмитрий Федорович Погалеев. Я его называю по имени и отчеству, так как тогда считал его “старым”. Ему было сорок лет.

Дмитрий Федорович окончил два факультета университета, был всесторонне развитым, умным человеком, хорошо пел и понимал музыку. Кроме того, он был начальником штаба дивизиона и моим непосредственным начальником. Мне повезло: с ним было интересно и поучительно.

На следующий день после этого знакомства, рано утром, наш 859-й артиллерийский полк в составе 312-й стрелковой дивизии начал движение на север в направлении Великих Лук.

Вначале мы не понимали смысла нашего движения на север. Потом стало ясно, что нас используют как приманку, как манекенов, для создания видимости того, что где-то что-то готовится. Наши колонны передвигались не по ночам, а днем, без соблюдения маскировки, на виду у противника.

Наступила зима, декабрьские морозы, земля уже успела покрыться толстым слоем снега. Мороз в походе был нашим союзником, дороги стали проходимыми, лошади легко справлялись с перевозкой /c. 83/ тяжелых орудий. Но солдатам на привале, чтобы лечь спать, приходилось разгребать снег, стелить шинели и укрываться оставшимися шинелями. Спали крепко. Солдаты ухитрялись спать даже на ходу при переходах, держась за повозку. Но утром при подъеме трудно было разогнуть ноги в коленях, требовалась разминка.

Помню, однажды после длительного перехода в морозный день, уже вечерело, и вдруг вдали мы увидели большой дом. Обрадовались, ускорили шаг в надежде там переночевать. Но места там не оказалось. Даже переступить через порог не удалось — все было заполнено солдатами из соседних частей. Мы с сожалением ушли от этого “теплого” дома. В нескольких сотнях метров от него облюбовали уютное место среди кустов, защищенное от ветра, разгребли снег и по старой схеме легли спать.

Рано утром, когда солнце только начало всходить, его первые лучи, падая на чистый снег, преломляясь, образовывали крошечные изумительные радуги. Нарушил эту тишину и утреннюю зимнюю красоту мощный взрыв. Уютный теплый дом, где отдыхали усталые солдаты, вмиг превратился в ничто, и конечно, его обитатели провели в нем последнюю ночь своей короткой, только еще начавшейся жизни. Говорят, человек — это целый мир. Сколько миров ушло, не познав жизни, за один миг!

А мы, уже привыкшие к таким эпизодам, погоревали, позавтракали и продолжили свой путь на север. Двигались медленно, с частыми привалами. Усталость накапливалась, и ночи отдыха на снегу было недостаточно. Уже отсчитывали последние километры Смоленщины, впереди лежала псковская земля. Что она готовила нам?

Пройдя такие большие расстояния, мы редко встречали жилье и людей. А если встречали, то обычно это были разрушенные или сожженные деревни, а люди имели жалкий вид. Но все же по /c. 84/ сравнению со Смоленщиной пейзаж изменился.

Разрушений стало меньше. Видно было, что фашисты еще не успели завершить свое гнусное дело. Стало светлее и легче на душе.

Очень украшали пейзаж множество озер и рек, о тому же богатых рыбой. К нашему весьма скудному и однообразному солдатскому рациону рыба была весомой добавкой. Помнится аппетитная солдатская уха. И хоть варилась она без лаврового листа, перца и картофеля, но ценилась выше, чем послевоенная, готовившаяся по всем правилам кулинарного искусства. Рыбу ловили варварским способом: в озеро бросали гранату, и она, оглушенная, всплывала брюхом кверху. Оставалось только ее собрать, почистить, и — в котел. После надоевших пшенной каши и горохового супа из концентрата рыбные деликатесы были оценены по достоинству.

Наступил долгожданный отдых, но длился он недолго, около недели. За это время мы переформировались, получили пополнение людьми и материальной частью. Все, что имеет начало, имеет и конец. Кончился и наш отдых. Нас перевели на передний край. Мы заняли исходную позицию в районе крупных населенных пунктов Невеля и Пустошки. Спустя несколько дней, после разведывательной операции, в коротком бою взяли Пустошку.

Наши потери были незначительными, но, к несчастью, здесь было захвачено большое количество алкоголя и продовольствия. Солдаты не могли себе отказать в удовольствии выпить. Немцы воспользовались этим и контрударом выбили нас из Пустошки. Так она переходила из рук в руки несколько раз. В одном из боев немцы почти отрезали передовой наблюдательный пункт (ПНП). Осталась только узкая полоска, по которой /c. 85/ проходила линия связи со штабом дивизии. На ПНП находилось несколько раненых.

Мне с санинструктором пришлось под сильным минометно-артиллерийским огнем, держась за провод линии связи, ползти к ним. К счастью, удачно доползли до места, оказали необходимую помощь и эвакуировали их. Это была трудная и опасная работа.

Вскоре фашисты были отогнаны далеко за Пустошку к границам Латвии, а нас решили использовать в совершенно другом месте Псковщины. Ночью погрузили в товарные вагоны и отправили на юг. Путь, который мы еще недавно прошли пешком, обратно уже совершали на поезде. К тому времени разрушенные железные дороги были уже восстановлены, благодаря тому, что сразу за наступающими войсками двигались бригады ремонтников и быстро их восставливали.

Поезд тянулся медленно, без расписания, часто останавливался там, где машинист считал нужным остановиться для заправки паровоза дровами и водой. Мы находились в пути около двух суток. Позади уже осталась Смоленская область, мы вступили на Брянщину с ее знаменитыми Брянскими лесами. Было раннее утро, тишина, только дятел своим стуком и пение птиц нарушали ее. Лес стоял торжественно, не шевелясь, близко примыкая к железнодорожному полотну. Сосновый аромат разливался повсюду, даже проникал в наш вагон со спертым ночным солдатским запахом.

В этом прекрасном месте поступила команда разгружаться. Быстро разгрузились и направились к ближайшей опушке леса. Железнодорожный состав опустел, там осталась только группа для заготовки дров. Собрались завтракать. Вдруг в небе появился самолет-разведчик “Фокке-вульф”. /c. 86/ Он казался живым всевидящим существом и обычно появлялся тогда и там, где его особенно не ждапи. Сейчас он появился, можно сказать, с опозданием на один час, так как мы успели выгрузиться и были уже в лесу.

Вскоре в небе послышался гул, и тут же мы увидели группу “юнкерсов”, деловито и беспрепятственно идущих на бомбежку нашего эшелона. Увидев, что он пустой, они стали бомбить и обстреливать окружающий лес. Несколько бомб упало рядом с нами, а одна из них совсем близко, у лафета гаубицы. Она врезалась глубоко в землю, но не взорвалась. На войне нередко бывают чудеса, но с разными знаками – с плюсом или с минусом. В этом случае нам здорово повезло — выпало чудо с плюсом.

Железнодорожный состав был почти полностью разрушен. Наши потери были относительно невелики. В основном были ранены солдаты, оставшиеся у вагонов. Немецкие самолеты отбомбились, как на учении, и безнаказанно ушли, наша “прославленная авиация” так и не появилась. Сколько песен спето, сколько стихов и прозы написано во славу авиации и летчиков! По количеству самолетов Красная Армия превосходила германскую. Еще до войны 1939-1940 гг. Союз выпускал 900-950 самолетов в месяц, ас 1 января 1939 г. по 22 июня 1941 г. армия получила 17.745 самолетов (из воспоминаний маршала Жукова). В 1943-44 гг. мы значительно превосходили по выпуску военной техники, в том числе самолетов, Германию. Но это были только сухие цифры, а в воздухе превосходство оставалось за ними. Такое положение – наша незащищенность в воздухе — продолжалось еще долго.

Уже не помню, сколько дней мы пробыли в брянском лесу, сколько успели подышать прекрасным сосновым воздухом, но это длилось недолго. /c. 87/

Совсем не улавливаю смысла нашего пребывани в этих местах, так как после ремонта дороги были подогнаны новые товарные эшелоны, куда мы ночью погрузились и направились на юго-запад. Двигались медленно, больше ночью, останавливались у леса или на перегонах. Запомнилась на станции Малин, что совсем близко от того места (примерно 300 километров), где я принялось свое первое боевое крещение в далеком июле 1941 года у реки Ирпень под Киевом.

Здесь, на станции Малин, повторился вариант, такой, как был на Брянщине: появился самолет-разведчик и в сопровождении истребителей-бомбардировщиков, которые тут же начали обстрел и бомбардировку станции. Мы еще не успели выйти из вагонов, а бомбить и обстреливать уже начали. Пострадал не только наш, но и соседние эшелоны, было много раненых и погибших. Как только немецкие самолеты скрылись, появились наши, но было уже поздно. Нам осталось только похоронить убитых и после оказания помощи эвакуировать раненых.

С тех пор как мы покинули Псковщину, проехали Смоленскую, Брянскую области и часть Украины, прошло много времени. Фронт переместился далеко на запад и остановился где-то в западных районах Белоруссии и Украины. Пришлось догонять его уже на поезде. Погрузились в эшелон на станции Малин и двинулись на запад в направлении Сарны-Ковель. Не доезжая до Ковеля, разгрузились. С этих мест начался длинный пеший путь к главной цели – Берлину.

Мы заняли позицию во втором эшелоне. Передний край находился на расстоянии пяти-шести километров от нас. После прошедших боев казалось, что мы не на войне, а на отдыхе. Правда снаряды и самолеты долетали до нас, но это были исключения, а не правило. /c. 88/

13

В это время по распоряжению штаба полка я был направлен в город Пинск для набора нового пополнения солдат. От Пинска до Калинковичей рукой подать – всего несколько часов езды. Я охотно взялся за это задание, тем более что согласовал с начальником штаба дивизиона вопрос о посещении мною Калинковичей. Меня сопровождал молодой симпатичный солдат Миша (фамилию его не помню). Нам выдали сухим пайком продукты на неделю – хлеб, консервы, сгущенное молоко – и талоны, по которым можно было получать горячее питание на станциях. В Ковеле мы забрались в пустой товарняк, следующий маршрутом Пинск-Калинковичи с пересадкой в Бресте. В течение часа наш вагон был заполнен людьми с мешками настолько, что сидели на полу и стояли, плотно прижавшись друг к другу, так, что оставалось только место для движения грудной клетки, то есть дыхания.

А воздух в вагоне стоял такой, что легкие отказывались впускать его вовнутрь. Мы, хоть и медленно, все же двигались. Путь в Калинковичи оказался трудным и долгим – вместо нескольких часов это заняло двое суток. За время поездки мы увидели, как обнищал народ: ехали грязные, голодные, одетые в лохмотья люди. Они разъезжали по деревням в поисках продуктов питания. Наш вещмешок мы охраняли как большую драгоценность, хотя больше половины его содержимого уже было роздано или съедено.

Еще затемно поезд прибыл в Калинковичи. С трудом выбрались из душного, отдающего “широкой гаммой” запахов вагона. Живительный родной воздух быстро оказал свое благотворное воздействие. Со станции до города шли пешком. Я не верил /c. 89/ своим глазам: город стал чужим, незнакомые улицы стали уже, дома уменьшились в размерах, вросли в землю, покосились и обветшали. Я не был здесь чуть больше трех лет. Раньше я знал здесь почти каждого в лицо, а по пути встречались только незнакомые люди. Казалось, я попал в иной мир. Никак не ожидал такого.

Подойдя к своему дому, я долго не решался зайти во двор. Все было знакомо до боли. Наш дом не был разрушен. Он посерел и стоял, как старый памятник. Вот крыльцо со скамеечкой, на которой папа всегда сидел, положив на нее свою ампутированную ногу, рядом стояло высокое дерево, посаженное мною много лет назад, даже скрип калитки остался тем же. Казалось, сейчас выйдет папа и сядет на свое место.

Но это только казалось. Мимо проходили совсем незнакомые люди, звучала речь, уже не содержавшая старого доброго идиш — языка города и нашей улицы. Люди проходили, и снова наступала тишина.

Я упорно стоял, ждал: вдруг прозвучит родная речь. Напрасно… Вместо этого где-то в глубине двора, за домом, услышал режущий звук пилы. Это возвратило меня в реальный мир. Я вошел во двор и увидел незнакомца, пилящего чердачную лестницу на дрова. Мне стало жаль эту лестницу. Как часто я взбирался по ней на чердак. Это была для меня не просто лестница, а близкая старая знакомая из прошлой жизни.

Я стал возражать и доказывать незнакомцу, что он портит чужую вещь, не имея на то право, на что он резко ответил: “У меня ордер на этот дом, и это все мое”. Я молча отошел в сторону, боясь пустить слезу. Вошел в дом, на кухню. Здесь все было знакомо. Стояла большая печь, занимавшая полкухни, старый (молочный) стол, на котором мама делала /c. 90/ фарфл или лапшу, а на дверном косяке нарезаны метки, где каждый год делались новые зарубки, показывающие, на сколько я вырос, и конечно, мезуза. За три последних года я вырос, голова оказалась выше последней метки, но новой зарубки я делать не стал.

Вошедший с улицы незнакомец почувствовал, что я имею какое-то отношение к этому дому, и стал разговаривать совсем другим тоном, расспрашивать, интересоваться мною. Когда он узнал подробности, в конце разговора, я предложил ему в трехдневный срок освободить дом и отремонтировать лестницу. Удивительно, но все мои требования были быстро выполнены. В дом вселилась более нуждающаяся в этом семья. Печальный визит, о котором я долго мечтал, был окончен.

Мы с Мишей бесцельно бродили по городу, я знакомил его с некоторыми достопримечательностями и вдруг (на ловца и зверь бежит!) навстречу идет очень знакомая девушка. Когда она приблизилась, я узнал в ней свою соученицу, с которой учился в одном классе десять лет. Это была Сима Ручаевская. Встреча была теплой и приятной. И конечно, мы получили приют.

Мое появление быстро стало известно тем немногим знакомым, которые оказались на тот момент в городе. Вечером собралось у Муси Пейсахович несколько человек из нашего класса. Кроме Симы и Муси, была еще Соня Маркман, остальных уже не могу припомнить. Пили чай, танцевали под патефон, много говорили. Вспомнили всех погибших и многих из тех, которых судьба разбросала по свету. А также и тех, кто добровольно остался у немцев и верой и правдой служил им. Не называю фамилий, так как точно не могу утверждать факт их участия в злодеяниях. /с.91/

Возвращаясь с Симой домой, еще не доходя до дому, я вдруг почувствовал себя плохо. Появилась головная боль, озноб, недомогание. Уже лежа в постели, почувствовал, что поднялась температура, даже временами терял сознание. Ночью бредил, что-то кричал. Отец Симы вытащил у меня из-под подушки пистолет и спрятал его, боясь, что я могу в бреду начать стрелять. Под утро мое состояние еще более ухудшилось. Меня отвезли в госпиталь в Мозырь, где диагностировали сыпной тиф.

Состояние оставалось тяжелым, только через неделю появились признаки улучшение. А еще через неделю меня уже выписали, хотя ходить я мог только держась за стенку. В таком состоянии возвратиться в Калинковичи хотя бы для того, чтобы попрощаться со всеми, я физически не мог. Цель моего посещения родины — выяснить подробности судьбы отца – не удалась, о чем я долгие годы сожалел.

Меня отвезли на станцию Мозырь и внесли в вагон. Он был так плотно набит, что сделать какое-либо движение было невозможно. Не раз я в вагоне терял сознание, пока доехал до станции Ковель. Затем на попутных машинах добрался до своей части, которая, к счастью, оставалась на том же месте, где я ее покинул. Я выглядел настолько исхудавшим и измoжденным, что часовой меня не узнал даже после предъявления документов. Только после прихода начальника штаба дивизиона – майора Дмитрия Федоровича Погалеева меня пропустили в часть. Дмитрий Федорович встретил меня как своего блудного сына, ни о чем не расспрашивая. Выделил мне отдельный блиндаж и солдата для ухода за мною. Помню, мне принесли полную пилотку яиц и разные продукты, давно не виданные мною. Я стал есть с отменным аппетитом. /c. 92/

В этот период ко мне часто приходил Дмитрий Федорович. Он много пел, научил меня исполнять сатирическую песенку “Ерцем перцем”, которая прошла со мной через всю жизнь, и даже сейчас я нередко исполняю ее друзьям. В течение недели меня откармливали, развлекали. Это, да плюс моя молодость дали свои результаты. Я выздоровел физически и морально. Недавно пережитое теряло свою остроту, отходило на второй план. Спасибо Дмитрию Федоровичу!

Однако могло быть иначе: посещение Калинковичей не было предусмотрено приказом. Невыполнение задания было чревато серьезными последствиями, вплоть до ревтрибунала. Наказание могло быть более чем серьезным. Сыграл фактор везения, удачливым я, видимо, был парнем! /c. 93/

Окончание следует

Перевод фотографий страниц книги в текст редактора сайта Арона Шустина.

Понравился материал, на подготовку к публикации которого ушло много времени? Тогда не забывайте о важности Поддержки сайта 

Опубликовано 28.04.2019  16:21

Комбат Рагинский

Продолжение истории

В результате работы с архивными документами удалось выяснить новую информацию о капитане Рагинском Исааке Наумовиче. 30 июня 1944 года ему было присвоено звание майора. Но приказ так и не дошел до полка. Не узнал о нем и сам комбат, 8 июля он погиб.

Исаак Рагинский родился в 1911 году в семье служащего в г. Калинковичи, Гомельской области, Белоруссия. Окончил 7 классов. В армии с 1921 года. В 1937 году окончил Московское пехотное училище.

До войны он служил военкомом Буда-Кошелевского РВК Гомельской области. В 1941 году Рагинский ушел на фронт. С 1942 он воевал в 109 стрелковом полку 37 гвардейской стрелковой дивизии в должности помощника начальника штаба по тылу. Участвовал в обороне Сталинграда (на тракторном заводе).

В ноябре 1942 года Рагинский был ранен. После госпиталя отправлен в офицерский резерв, откуда в 1943 году получил распределение в 12 Воздушно-десантную бригаду, которая формировалась в г. Звенигороде Московской области.

Здесь он был назначен командиром 3-го батальона 304 гвардейского стрелкового полка 100 гвардейской стрелковой дивизии. Комбат всегда служил примером для своих ребят, но и с них требовал быть лучшими. Рагинскому удалось сделать из них настоящих бойцов. Из воспоминаний ветерана: «Комбата мы боялись, но уважали. За нарушение дисциплины он наказывал нас, заставляя совершить пробежку до соседней деревни, километров 20 туда и столько же обратно. Мы боялись этого наказания, как огня. Зато на фронте любой марш-бросок казался нам ерундой после Локотни. Комбат был очень строгий, но справедливый человек, требовательный и к себе, и к солдатам. Мы полностью ему доверяли. Был у нас такой случай. Был один ночной марш-бросок после боя, солдаты были измождены. Один солдат, который нес станковый пулемет «Максим», упал, не в силах подняться. Рагинский подошел к нему, поднял, взял у него пулемет, и сам до утра нес. Как, вы думаете, мы могли относиться к такому комбату?» Рагинский и его батальон всегда вырывались вперед по всем показателям в боевой и политической подготовке.

Благодаря содействию Евгения Сергиенко и Арона Шустина удалось связаться с родственниками комбата и его дочерью и передать им собранную информацию.

Ирина Богачева

Автор немного о себе:

Богачева Ирина Геннадьевна, родилась в 1980 году в Куйбышеве. Детство и юность прошли на Украине, в Донецкой области. Впервые начала заниматься поисковой работой еще в 15 лет, что было связано с поисками деда, пропавшего без вести в 1941 году. В 2002 году окончила Горловский институт иностранных языков (английский, немецкий язык). С 2003 году живу в Самаре. Создала сайт, посвященный истории 141 дивизии, в которой воевал дед. Благодаря единомышленникам удалось собрать базу по солдатам, воевавшим в этой дивизии (всего около 1000 человек).

   

С 2014 года занимаемся с мужем Александром изучением боевого пути 304 полка 100 дивизии, воевавшего в южной Карелии в июне-июле 1944 года.

Мы создали “Поисковый отряд имени Анатолия Пронина”.

 

В сообществе В Контакте объединяем потомков воинов этого полка, ищем ветеранов, встречаемся с родственниками, собирая по крупицам информацию об истории 304 полка. Ежегодно ездим в Карелию на поисковые “Вахты Памяти”.

Опубликовано 10.04.2019  22:38