(окончание; начало здесь)

Юрий Тепер. Во Львовском политехническом институте приобщение к учёбе в 1946 г. началось с того, что студентов отправили описывать имущество тех, кого должны были выслать за связь с бандеровцами. А перед началом лекций приходил преподаватель и спрашивал: «На каком языке желаете слушать меня: на русском или на украинском?» Большинство студентов составляли местные, кричавшие приезжим: «Вы едите наше сало, наш хлеб – слухайте нашу мову!» Но больше о Львове ничего такого отец не рассказывал. О переводе в Одессу говорил, что там жило много родственников, поэтому легче было подкормиться. Ага, вот ещё интересный случай, рассказанный им: «Иду я по улице Одессы. Слышу, сзади один парень другому говорит: “Я вот так же шёл сзади жида, набросился на него и стал душить – чуть до смерти не задушил. И сейчас так сделаю”. Принял я боксёрскую стойку, он наброситься не успел. Встали мы друг против друга (точнее, враг против врага), я выбрал момент и ударил его ногой в колено, он упал. Тогда я сказал его дружку: “Забирай его домой”».

Вольф Рубинчик. Да, умел Яков Тепер за себя постоять… Перейдём к «еврейскому вопросу».

Ю. Т. По взглядам отец был, скорее всего, интернационалистом, еврейство своё не подчёркивал, но и не скрывал его. Говорил, что после войны многие при изучении иностранного языка не хотели учить немецкий, переходили на английский. Он же принципиально в институте изучал немецкий, чтобы иметь возможность понимать идиш. К сионистам особой симпатии не питал, но людей, решивших уехать в Израиль, никогда не осуждал. Мне не раз приходилось слушать его разговоры с людьми, настроенными на выезд. Его взгляды были скорее оборонительными, чем наступательными. Он говорил, что в Союзе у него прочное экономическое положение, его ценят на работе, что он привык к этому образу жизни. Считал, что уезжающим будет очень трудно выучить новый язык, устроиться на хорошую работу, привыкнуть к климату и т. д. Судя по книге Григория Свирского «Прорыв» о выходцах из СССР в Израиле 1970-х гг., папа не во всём ошибался. Наивным человеком он не был, об антисемитизме знал, хотя сам не так уж часто с ним сталкивался.

Помню один разговор. После очередного сионистского конгресса в защиту советских евреев их просили на работе подписать заявление, что они не нуждаются в защите со стороны сионистов. Папа спорить не стал, но дома сказал: «Эти конгрессы вынуждают власти сдерживать свой произвол, ведь антисемитизма у этой братии хватает».

Я уже упоминал, что в конце 80-х посещал разные политические клубы. Однажды там рассказали о свободной обстановке на московском Арбате. Поделился этим рассказом дома, и реакция отца стала для меня неожиданной: «Нечему радоваться. Все действия ваших неформалов разрушают твёрдую власть, а без неё всегда найдутся желающие “бить жидов”, как это было в революцию 1905 г. или в гражданскую войну. Ты сам хорошо знаешь историю, подумай об этом». Мне было трудно ему возразить.

Об антисемитизме он рассуждал так: «Есть антисемиты вроде Гитлера, с ними о чём-то говорить бесполезно. Основная же масса людей относится к евреям, как и к другим нациям, в зависимости от личного опыта. Если еврей им сделал что-то хорошее – значит, они евреев любят и уважают, а если видят непорядочные действия евреев, то становятся антисемитами. На других евреев мы постоянно влиять не можем, значит, надо самим вести себя достойно, и тогда к тебе будут относиться аналогично». С этим тоже трудно спорить.

Ввиду ситуации 1990-х папа стал относиться к идее выезда из страны более лояльно. Когда я ходил на курсы иврита в Израильский центр, он это поощрял. Расспрашивал, что мы учим, что за люди туда ходят, о чём говорят.

Ещё интересный момент. У нас, как и в других еврейских семьях, часто во время праздничных встреч обсуждалась «еврейская тема» в разных её аспектах. Однажды папа сказал: «И не надоело вам всё время говорить об одном и том же. Вот русские за столом и анекдот расскажут, и песню споют. У нас же всё время одна тема: “ехать – не ехать”». Я был с ним полностью согласен.

В. Р. Вернёмся к биографии. Как он отзывался о Дальнем Востоке?

Ю. Т. Папа написал о нём песню, я помню три куплета из четырёх. Позже, в перестроечные годы, он сам назвал её «псевдопатриотической».

I

Всего в полуверсте от края света,

Где бьёт волнами Тихий океан,

В наряды богатейшие одетый

Раскинулся восточный великан.

Припев:

Всё будет, придём к коммунизму,

И коль не ищем полегче дорог,

То едем на край своей отчизны,

Мы едем на Дальний Восток.

II

Работать едем мы на благо мира,

Чтобы расцвёл Приморский край, как сад,

Чтоб жить советским людям лучше было,

Чтоб шли у них дела всегда на лад.

Припев

III

Нас Родина 15 лет учила,

На горку знаний дружно все взошли,

Мы, инженеры, молодая сила

Великой советской земли.

Припев

В четвёртом куплете был призыв к будущим выпускникам вузов ехать на Дальний Восток. По-моему, не хуже всего того, что тогда печаталось-исполнялось.

В. Р. Но и не лучше. Хотя похоже, что это писалось искренне… Ведь многие евреи (не только инженеры) действительно в своё время стремились на Дальний Восток, например, в Еврейскую автономную область.

Cправка из дальневосточного города Спасска

Ю. Т. Привёл куплеты не для того, чтобы обсуждать песню, а чтобы передать отношение отца к жизни и работе в тот период. Его характеризует и тот факт, что он сумел в 1954 г. организовать индустриальный техникум в Спасске-Дальнем, был там директором.

Яков Тепер в Cпасске, лето 1954 г.; там же у школы цементного завода, 1955 г.

В. Р. В партию ему вступать не предлагали?

Ю. Т. Тут неясно. Вроде бы он подавал заявление, но у него нашли какие-то финансовые нарушения, и дело отложили, а повторно он не обращался. Дальше был путь в Минск через Бельцы, перед этим – встреча с моей мамой. Они поженились в 1956-м, я родился в 1958-м.

Минск, 1959 г. Ю. Тепер (посерёдке) с мамой Евгенией и папой Яковом. Сверху – двоюродный брат Миша

В. Р. Каким он был отцом?

Ю. Т. Очень хорошим. Постоянно интересовался моими школьными делами, причём не только отметками, но и тем, чему я научился, как отношения в классе и т. д. Никогда не любил тратить время зря. Помню, мы идём по улице, проходим мимо какого-нибудь промышленного объекта, трансформаторной будки – он тут же начинает рассказывать мне, что там происходит, какая от этого польза. Учил меня различным способам устного счёта (умножения двузначных чисел на двузначные или даже трёхзначные). Часто говорили об исторических событиях или о вопросах текущей политики, о шахматных новостях.

В. Р. О шахматах давно пора погутарить!

Ю. Т. Где и как папа научился шахматам, не знаю: он не говорил, я не спрашивал. Возможно, это было уже в Бельцах после войны. Знаю точно, что там он был среди сильнейших шахматистов города. Возможно, играл на республиканских соревнованиях. Вспоминал, что знал будущих мастеров Шломо Гитермана (его в шутку называли Гитлерманом) и Виталия Тарасова. Особого внимания папа шахматам никогда не уделял, но его тогдашний второй разряд котировался достаточно высоко.

Более всего он любил играть в шахматы во время отпуска, часто на пляже. Меня он до 4-го класса не учил, хотя правила я знал. В 4-м классе у нас многие записались в шахматный кружок при Доме офицеров, который вёл В. Г. Мисник. Вскоре в классе был организован турнир, я сыграл там плохо. Когда папа увидел, что меня это задело, он стал учить меня шахматам. Сперва научил, как ставить элементарные маты (двумя ладьями, ферзём и королём, ладьёй и королём), потом показал простейшие ловушки («детский мат», «неправильное начало» 1.е4 е5 2.Кf3 f6, русская партия 1.е4 е5 2.Кf3 Кf6 3.К:е5 К:е4 4.Фе2 Кf6 5.Кс6+ и аналогично за чёрных). Потом мы просто играли, иногда смотрели книжки Я. Рохлина и Г. Лисицына. Уже два месяца спустя я мог играть на равных с сильнейшими шахматистами класса.

В. Р. Хорошо всё помнить…

Ю. Т. На том стоим. Добавлю, что аналитические способности у папы были на высоком уровне. Первую партию матча Спасский – Фишер 1972 года помнишь?

В. Р. Где Фишер «схавал» пешку на h2 и проиграл?

Ю. Т. Именно. Когда передали отложенную позицию, мы с папой её анализировали прямо на пляже Рижского взморья. По радио звучал анализ Льва Полугаевского, но мы его не слышали. Позже папа рассказал коллеге о нашем анализе, а тот радио слушал и удивился совпадению в оценках (речь шла об опасности пата, но при этом была возможность его избежать).

Папа критически относился к моему стремлению изучать теорию, доказывал, что надо учиться мыслить самостоятельно. Понимание такой необходимости пришло с опытом, но сейчас без теории тяжело.

В. Р. Ты упоминал о поэтическом творчестве. Много ли стихов написал отец?

Ю. Т. Немало… Чтоб ты не думал, что у него только такие «высокопатриотические» вещи, как о Дальнем Востоке, приведу его опус к годовщине Октября. Эту песенку он спел на работе:

Там у них мильоны безработных,

Куда их девать, правительство не знает.

Нам бы их на стройки, на разные работы,

А завтра скажем: «Снова не хватает».

Там у них дома стоят пустые,

Как их заселить, правительство не знает.

Мы бы их быстро заселили,

А завтра скажем: «Снова не хватает».

Там они всё мясо погноили,

Куда его девать, правительство не знает.

Мы бы этим мясом быстро закусили,

А завтра скажем: «Снова не хватает».

Больше не помню. Вряд ли подобные стихи о «превосходстве» социализма понравились бы руководящим товарищам.

У Евгения Евтушенко есть стихотворение «Страна, где всего не хватает». Его мы с папой слушали по телевизору, и он сказал: «Евтушенко – хитрец. Это стихотворение подойдёт всем: и “патриотам”, и “диссидентам”». Возможно, папа вспомнил его, когда писал своё.

Я. Тепер на работе

В. Р. Насчёт работы. Твой отец когда-нибудь брал её на дом?

Ю. Т. Никогда. Он считал, что работать надо на работе, а дома отдыхать, заниматься своими делами. Он был руководителем группы, давал идеи, а его исполнители оформляли это в чертежах. Сам он чертил не очень хорошо, зато умел определять слабые места в существующей ситуации, понимал, как их исправить…

В. Р. А как любил отдыхать?

Ю. Т. Домоседом он не был. Очень любил выезды на природу, в т. ч. коллективные, работы на земле. С удовольствием ездил помогать людям на дачи, не отказывался от «шефских» сельхозработ в колхозе. Часто устраивал на работе поездки в разные города на экскурсии (иногда под видом поездок на проектируемые объекты). Почти каждый год мы семьёй выезжали на море.

На отдыхе

Ещё любил гулять в парке возле озера (и помню, мы с ним катались на лодке). В дождливую погоду читал книги, смотрел телевизор. Короче говоря, был разносторонним человеком. Часто помогал мне в учёбе, любил решать математические задачи. Вообще любил узнавать что-то новое. Когда мы выписывали «Moscow News», отец просил меня переводить статьи или рассказывать, что я там интересного прочёл. Не могу его представить сидящим без дела, скучающим.

В. Р. С какими людьми общался твой папа?

Ю. Т. Мог свободно общаться с разными людьми – и с утончёнными интеллектуалами, и с обычными работягами – на разные темы. Помню, он рассказывал, что в Паланге на пляже нашёл переводчика с японского и много разговаривал с ним, расспрашивая о тонкостях языка, о переводах географических названий. Мог свободно высказываться о политике, науке и технике, экономике, спорте, шахматах… Мне было интересно его слушать. Я старался учиться разносторонности у папы, но не всегда получалось.

Авторские свидетельства Я. Тепера

И чтобы закончить. В 2006 г. я судил шахматный турнир в Стайках с участием папиной организации «Белнипиэнергопром». К тому времени он 9 лет как умер. Когда сослуживцы папы узнали, что я его сын, все подходили и вспоминали отца, говорили, что помнят его, желали мне идти его путём.

В. Р. Но ты ведь во многом от него отличаешься?

Ю. Т. Однажды мы ездили куда-то с его коллегами (кажется, за грибами). Кто-то спросил его: «Яков Иосифович, почему Вы такой весёлый, энергичный, а сын у Вас совсем не такой?» Он ничего не ответил. Каждый человек имеет свою судьбу. А о хороших людях надо помнить.

В. Р. Согласен, спасибо за беседу.

Опубликовано 24.08.2020  23:23