Tag Archives: Михаил Рафальский

В. Рубінчык. КАТЛЕТЫ & МУХІ (123)

Яшчэ шалому! Вышэй кроквы, цесляры!

Ці не галоўнае, чым хваліцца Саюз беларускіх яўрэйскіх абшчын у апошнія месяцы, – выстава «Эмі Уайнхаус. Сямейны партрэт», што праходзіць у мінскай галерэі Міхаіла Савіцкага з 15 чэрвеня (скончыцца 31.08.2019). Дазнаўшыся пра месца правядзення, я ўсміхнуўся: больш зацятага змагара з «буржуазнай мас-культурай», чым той Савіцкі (які да таго ж не палюбляў «яўрэйскі дух» – ну, можа, паглядзеўшы на бедную, дачасна памерлую брытанку, зрабіў бы выключэнне), і ўявіць сабе цяжка. Ды лёс і не такія досціпы ўчыняе.

Саарганізатар «Сямейнага партрэта» – «Цэнтр беларуска-яўрэйскай культурнай спадчыны», нядаўна створаны ў Мінску (заснавальніца – арт-куратар Мая Кацнельсон). Я не разумеў, пры чым беларуска-яўрэйская спадчына да творчасці Уайнхаус, ды архівісты падказалі: прадзед спявачкі, Біньямін Вайнгауз, сын Яўсея, жыў у Астрашыцкім Гарадку, адтуль у канцы ХІХ ст. эміграваў… Сям’я апынулася ў Брытаніі. Здаецца, ніхто з нашчадкаў да Беларусі дачынення больш не меў, але сама па сабе знаходка цікавая. Ці дастаткова яе, каб запісваць Эмі Джэйд Уайнхаус (1983–2011), шматразовую лаўрэатку прэміі «Грэмі», у «нашы», – рашайце самі.

Выставу разрэкламавалі тутэйшыя фастфудныя СМІ – тутбаі і сіцідогі. Я нават паслухаў колькі песень «віноўніцы ўрачыстасці» (амаль не зачапілі; у катэгорыі надрыўных англамоўных спеваў аддаю перавагу Ціне Цёрнер або Барбры Стрэйзанд) і пазнаёміўся з жыццяпісам праўнучкі беларускага яўрэя. Калі коратка – дзяўчына рабіла ўсё, каб НЕ адпавядаць ідэалу «ідышэ мэйдл» 120-цігадовай даўніны (у якім, прызнайма, было нямала слушнага). У пяшчотным узросце Эмі падсела на наркотыкі; спярша лёгкія, потым цяжэйшыя. Жлукціла спіртное, дыміла як паравоз, памяняла мноства… гм… партнёраў. Ладна б нейкая адна загана – а там была д’ябальская сумесь. У выніку пяюха проста знішчыла сябе на радасць таму цынічнаму сектару шоў-бізнэса і медыяў, які вымагае «мёртвых герояў».

Цяпер у цэнтры Мінска з падачы лонданскага яўрэйскага музея паказваюць генеалагічнае дрэва Э. Уайнхаус, некаторыя яе дакументы, рэчы. Па-мойму, усё гэта для найвялікшых фанатаў, і сумняюся, што тысячы іх у горадзе. Кошт квітка – 10 руб.; калі б мне заплацілі тую самую дзясятку, то наведаў бы.

У згаданым беларуска-яўрэйскім цэнтры ведаюць, што робяць (прынамсі, хочацца ў гэта верыць), і ўсё ж. Я не супраць выставак, прысвечаных брытанскай поп-зорцы яўрэйскага паходжання ды іншым цікавым асобам. Аднак ісці б такім імпрэзам на дзясятым месцы… Найперш паказаць бы аўдыторыі таленты, якія насамрэч mit lajb un lebn звязаныя з Беларуссю, хай сабе яны не супервядомыя за мяжой.

Першае імя, што прыходзіць у голаў, – Якаў (Янкель) Кругер, жывапісец і вандроўнік, які нязменна вяртаўся ў родны горад. Пагатоў сёлета ў Кругера (14.05.1869 – 19.03.1940), заснавальніка першай у Мінску мастацкай школы (1906), быў 150-гадовы юбілей. Мастак пахаваны на Вайсковых могілках.

Так, выдаваліся ў Мінску альбом-каталог з біяграфічным нарысам і рэпрадукцыямі работ Кругера, кніга Надзеі Усавай (вышэй паказана вокладка), ды з 2000–2013 гг. шмат вады сцякло. Працы яго нячаста экспануюцца… Тое самае можна сказаць і пра карціны Натана Воранава, «другапланнага» мастака з Магілёва.

Калі верыць сайту «Саюза бел. яўр. абшчын», юбілей Кругера суполка ніяк не адзначыла.

Заслугоўваюць выстаў Міхл Рафальскі (1889–1937) – ідэолаг і першы кіраўнік Беларускага дзяржаўнага яўрэйскага тэатра, заслужаны кінадзеяч Майсей Бераў (1909–2003)… Апошні нарадзіўся ў снежні, так што 110-годдзе наперадзе, матайце на вус.

Што ў «галоўнага яўрэйскага саюза» своеасаблівы погляд на культурную спадчыну, ведаю даўно. А як з сучаснасцю і будучыняй? У красавіку 2017 г. я спадзяваўся на перамены да лепшага – пасля таго, як да стырна ў выніку канкурэнтных выбараў прыйшоў увішны бізнэсовец Уладзімір Чарніцкі… Надоечы ў арганізацыі змянілася і прэс-сакратарка; новай (Ангеліне Галкінай) – 20 год, яна студэнтка БДУ. І вось заснавальнік рэсурса, які вы зараз чытаеце, 26.07.2019 звярнуўся да яе:

Добры дзень, Ангеліна!

Будзьце ласкавы, адкажыце на пытанні, звязаныя з урочышчам Курапаты, пра якое не раз былі згадкі на нашым сайце.

  1. Ці нясе Ваш Саюз адказнасць за помнік у Курапатах, пастаўлены ахвярам сталінізму ад імя беларускіх яўрэяў? (Выяву гэтага помніка можна бачыць, напрыклад, тут: https://belisrael.info/?p=9919)
  2. Як вядома, у лістападзе 2018 г. у Курапатах быў узведзены “афіцыйны” помнік з надпісамі на чатырох мовах, у т. л. і на мове ідыш. Ці звярталіся стваральнікі гэтага помніка па дапамогу да Вашай арганізацыі?

З павагай,

Арон Шусцін,

галоўны рэдактар незалежнага ізраільскага сайта belisrael.info.

*

Неўзабаве з «афіцыйнага» адрасу быў атрыманы адказ: «Здравствуйте! У Вас не будет возможности отправить это же письмо на русском языке?» Крыху пазней – і сустрэчнае пытанне: «Могу ли я уточнить причину вашего обращения в Союз еврейских общин, чтобы понять суть вашего вопроса?».

А. Галкіна, інстаграмнае фота (2019)

Абодва сказы сведчаць, па-мойму, пра «жэстачайшы прафесіяналізм»… не столькі самой «лапулі» з крыжыкам, колькі тых, хто наняў яе. Так, сайт belisrael, у прынцыпе, можа пайсці насустрач і перафармуляваць запыт па-руску… Дапусцім, ад «Краязнаўчай газеты», што дыхае на ладан, ад «ЛіМ»а і «Нашага слова» яшчэ можна «адмахнуцца». Але як прэс-сакратар(-ка) без ведання абедзвюх дзяржаўных моў будзе сачыць за публікацыямі, пісаць прэс-рэлізы, дый паўнавартасна кантактаваць з такімі мастадонтамі тутэйшай прэсы, як «Звязда», «Настаўніцкая газета», «Наша Ніва», «Новы час»? І няўжо няздатнасць разумець пытанні белмоўных карэспандэнтаў тэле- і радыёпраграм (а іх нямала, найперш у культурніцкіх рэдакцыях) падвысіць аўтарытэт Саюза? ¯\_(ツ)_/¯

Або, напрыклад, 16.09.2018 ладзіўся чарговы «Дзень яўрэйскай культуры»… Афішку выдалі пераважна па-беларуску, хоць і з памылкамі:

Многія засумуюць, калі суполка зробіць крок назад, у бок «татальнага рускамоўя». Паводле перапісу 2009 г., блізу паловы ўсіх жыхароў (і амаль 10% яўрэяў) Беларусі ўважалі беларускую мову за родную, не хухры-мухры. Нават у Ізраілі зямляцтва кліча на «вечар беларускай песні і паэзіі» (15.08.2019, па папярэднім запісе).

Ну і наконт сустрэчных пытанняў… Адпачатку гэта было яўрэйскай «фішкай», якую перанялі кашчаніты і звычайныя сеціўныя тролі. Цяпер яе часцей выкарыстоўваюць чыноўнікі, каб «запусціць дурачку» або зусім ухіліцца ад адказу. Пытацца пра патаемную прычыну, з якой СМІ/сайт задае пытанне, крыху мавэтон, але для «чарніцкага» Саюза, можа, і норма… З цікавасцю чакаю, як дыялог пойдзе далей: перарасце ў «такідатую дуэль»? 😉

Дзейныя ў ліпені 2019 г. паблікі «самай прадстаўнічай» яўрэйскай арганізацыі. «Выходзіць, у вас два мужы старшыні?» O_о

Начальнікі мяняюцца, а сутнасць суполкі – наўрад ці… Ну, або дужа марудна. Дарэчы, дама, якая намагалася здаць мяне ў міліцыю на «Яме» ў сакавіку 2006 г., дагэтуль гендырэктар(-ка) Саюза. Пераседзела двух старшыняў, Л. Левіна й Б. Герстэна, – малойца! От толькі яўрэяў у Беларусі ўсё меней 🙁

*

У мінскім супермаркеце набыў пакунак з семкамі, made in Тамбоўская вобласць:

Маркетолагі файна абыгралі вобраз, які асацыюецца з Тамбоўшчынай 😉 Як можна было б раскруціць тутэйшыя семкі? Адзін сталы чытач прапанаваў намаляваць на абгортцы крэсла з цвіком, назваўшы прадукт «А можа, так і трэба» 😉

Яшчэ больш упадабаў бы я афармленне з гіганцкай семкай у вышыванцы. І каб яе «твар» нечым нагадваў аблічча міністра замежных спраў, які стараецца апранаць замежных дыпламатаў у кашулі з беларускім арнаментам. Гэта ж весела – абрагочашся!

Чэрвень 2019 г., Мінск

Злева – Уладзімір Макей, справа – немка Андрэа Віктарын, прадстаўніца ЕС у РБ (2015–2019), якая не раз абяшчала, што візы «ў Еўропу» звычайным грамадзянам Беларусі будзе прасцей атрымаць, што цана пытання знізіцца. Зараз яна вяртаецца на радзіму, і абяшчаць будуць іншыя. А вось пасол Ізраіля Іосіф Шагал (2012–2015), пры ўсіх закідонах, пакінуў нашу краіну, калі пагадненне пра «бязвіз» паміж Беларуссю і Ізраілем было падпісана (у лістападзе 2015 г. запрацавала).

Пакуль суд ды справа, паслухайце песеньку Змітра Дзядзенкі, якая пачынаецца так: «Сёння кожная засранка чула: ў модзе вышыванка».

*

У мінулай серыі гаварылася пра стаўленне Івана Шамякіна да яўрэяў, пра фальш у яго дзённіках. І пахаванне пісьменніка ў 2004 г. адбылося не без фальшу – «для масавасці» да Дома афіцэраў нагналі школьнікаў

Яшчэ адзін штрышок да біяграфіі Івана Пятровіча з мемуараў Валянціна Тараса: «Наконт 1987-га годуякраз тады разгарнулася шалёная з антысеміцкім прысмакам кампанія супраць творчасьці Марка Шагала: цкавалі супрацоўніцу рэдакцыі Беларускай Савецкай Энцыклапедыі Ірыну Шэлянкову, якая падрыхтавала для чарговага тому БСЭ артыкул пра Шагала, за што яе звольнілі з працы. Маўляў, як гэта ты, славянка, магла ўчыніць сіянісцкую дыверсію? Цягнуць на старонкі БСЭ гэтага зацятага сіяніста, незразумелага народу мадэрніста? Што з таго, што ён нарадзіўся ў Беларусі? Ён сам сябе ад яе адарваў, калі зьбег у эміграцыю, і даўно ўжо ня мае з нашай Бацькаўшчынай нічога агульнага. І ягонае гэтак званае мастацтва таксама!.. Сёньня дзіву даешся, што гэтыя інвектывы ў адрас Шэлянковай гучалі з вуснаў такіх паважаных асобаў, як тагачасны галоўны рэдактар БСЭ І.Шамякін і ягоны намесьнік А.Петрашкевіч».

Зачапіўся вокам за нядаўні тэкст дачкі пісьменніка, доктаркі філалагічных навук, прафесаркі БДУ Таццяны Шамякінай. Бывае, што дзеці каюцца за нягожыя ўчынкі бацькоў, але тут іншы выпадак. Якая паранаідальнасць у мысленні, з якім шэрым (не блытаць з чорным) гумарком распавядаецца пра цкаванне Барыса Пастарнака!.. 🙁

На думку Т. Ш., у час барацьбы з «касмапалітызмам» «пострадавшие отделались легким испугом — никого ведь из критиков-космополитов не расстреляли и в лагеря не сослали. Даже из Союза писателей никого не исключили (Ст. Куняев)». Гэта горш, чым мацюкі на адрас вучня шчучынскага ліцэя з вуснаў дырэктара і сацыяльнага педагога (якіх усё-такі зволілі) – тут падман чытачоў, а значыць, і сваіх студэнтаў-філолагаў, тут поўная маральная дэградацыя. Пачытайце хаця б пра лёсы Ёгана Альтмана (1900–1955) і Рыгора Гукоўскага (1902–1950). Нават стары дзівун Куняеў згадаў выключэнне Альтмана з Саюза пісьменнікаў (Шамякіна абарвала куняеўскую цытату). Дый бацька Т. Ш. пісаў пра той час: «Не пасадзілі нікога, акрамя чалавек пяцярых яўрэйскіх пісьменнікаў у час барацьбы з касмапалітызмам…» (25.10.1990). Для кагосьці, вядома, гэтыя людзі – «ніхто»…

Сведчыць Зміцер Дзядзенка, які ў 1990-х вучыўся на філфаку: «Таццяна Шамякіна – яскравы прадукт свайго асяроддзя, залатое дзіця бээсэсэраўскай эліты. У мяне ад яе лекцый заставалася дваістае ўражанне: яна даволі шмат чытала, была эрудзіраванай, давала ў лекцыях тое, чаго не было тады ў падручніках, але габрэйскі пункцік перыядычна атручваў усё» (30.07.2019).

Т. Шамякіна (1948 г. нар.) і Зм. Дзядзенка (1972 г. нар.)

Цытатнік

«Бі ў мінулым цяперашняе, і ў двайную сілу ўбярэцца тваё слова» (Мікалай Гогаль, 1844)

«Назіраючы за хворымі, ён [галоўны ўрач дома-інтэрната] заўважыў, што для большасці з іх “жартам” быў злосны і жорсткі здзек з бліжняга, са слабейшага – гэта выклікала ў іх неўтаймоўны смех. А ўласна гумару яны не разумелі і з бяскрыўднага анекдота маглі не зарагатаць, а накінуцца на расказчыка з кулакамі…» (Барыс Пятровіч, 2011)

«Людзі ва ўладзе занадта самазакаханыя і празмерна ўпіваюцца ўладай і грашыма. На жаль, інтэлігентныя і сумленныя людзі не жадаюць рабіцца палітыкамі… Я ж не магу дыктаваць іншым, што ім рабіць і як жыць. Мне застаецца верыць у свядомасць людзей, у тое, што яны, нарэшце, абразумяцца» (Джым Джармуш, ліпень 2019).

Вольф Рубінчык, г. Мінск

31.07.2019

wrubinchyk[at]gmail.com

Апублiкавана 31.07.2019  18:30

Наўздагон

“Пра пахаванне І.Шамякіна. Тое, што школьнікаў туды нагналі, было не самае прыкрае. Самае гідкае было, што для цырымоніі развітання нікога не пускалі ў Дом афіцэраў, пакуль не прывезлі школьнікаў. Невялічкая чарга, здаецца, хвілінаў 40 мерзла на вуліцы, пакуль тых школьнікаў не прывезлі, каб стварыць масавасць. Я тады акурат быў ад “Нашай Нівы” і натрапіў на Лявона Баршчэўскага, які прыйшоў развітацца з Шамякіным” (Зміцер Дзядзенка, 31.07.2019)  Дадана 31 ліпеня ў 22:44

Водгук

«…калі б мне заплацілі тую самую дзясятку, то наведаў бы...» – цаню. Такое ці прыблізна такое, шолам-алейхемаўскае, я чуў у Капылі ад Рыгора Навумавіча Швеца (па-нашаму, па-рэдакцыйнаму – Гірш Нохумавіч), вясёлага чалавека, бацькі ці не шасцёх дзяцей («што гадок, то жыдок»). Варты цэлага апавядання.

У Саюзе пісьменнікаў БССР была цэлая кагорта бытавых антысемітаў. Пра іх хораша напісаў Алесь Асташонак, якога яны таксама былі занеслі ў жыды. Алесь, трохі наіўнаваты, пытаўся ў мяне: няўжо, каб ведаць замежныя мовы і быць начытаным, трэба быць яўрэем? Вось за веданне моваў і за начытанасць, і за тое, што піша не пра даярак і жнеяў, а пра Дуніна-Марцінкевіча і іншых, яго і былі залічылі ў жыды. Пра гэта ён, памятаю, сам пісаў, але дзе тое друкавалася – не ўспомню.

Анатоль Сідарэвіч (02.08.2019)  – 12:08

А. Кожинова о языках евреев БССР

Алла Кожинова

ЯЗЫК БЕЛОРУССКИХ ЕВРЕЕВ КАК ЯЗЫК БЕЛОРУССКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ

Главной особенностью Беларуси являлось и является то, что она представляет собой поле постоянного взаимодействия народностей и языков. Особенно ярко это проявилось между двумя мировыми войнами, когда возникли и, к сожалению, почти сразу угасли предпосылки свободного творчества, в том числе в сфере языковой коммуникации.

Важность учёта языкового фактора в социалистическом государственном строительстве была отражена в принятой 31 июля 1920 г. Декларации о провозглашении независимости Советской Социалистической Республики Белоруссии: «Устанавливается полное равноправие языков (белорусского, русского, польского и еврейского) в сношениях с государственными учреждениями и в организациях и учреждениях народного просвещения и социалистической культуры» (Практическое разрешение… 1927: 122). Эта идея была реализована и в Конституции Белорусской Социалистической Советской Республики 1927 г. (Канстытуцыя 1927: ст. 21–23). Все четыре языка появились на государственном гербе (см. рис. 1).

Рис. 1

Представление о необходимости равноправного сосуществования четырёх государственных языков нашло отражение в следующей инициативе почтового ведомства, рекомендации которого приводит Э. Бемпорад (Бэмпарад 2007: 66): «7 мая 1924 г. администрация Главпочтамта в Минске обратилась к окружному и городскому комитетам партии с сообщением, которое через несколько дней было опубликовано в местной прессе. Почтовая служба искала работников, которые могли бы читать, говорить и писать на местных языках. В сообщении скрупулёзно описывалась система, на основании которой почта должна была доставлять адресату посылки или письма. Адреса писем на местных языках, таких как польский или белорусский, обычно писались на левой стороне конверта, а правую сторону отправитель оставлял чистой; это позволяло почтовому работнику перевести адрес на русский язык на правой стороне конверта. Призыв почтамта к потенциальным сотрудникам содержал специальное объяснение, связанное с идишем; поскольку на идише адреса писались обычно на всей поверхности конверта справа налево и чистого места не оставалось, работнику нужно было переводить адрес на обратной стороне конверта».

Четыре языка появились во всём коммуникативном пространстве молодой советской республики – в документах, объявлениях, на вывесках (см. рис. 2).

Рис. 2

Как видно, одним из государственных языков новообразованной Советской Белоруссии был идиш. Почему не иврит? Дело в том, что с самого начала образования советского государства на всей его территории между этими двумя языками началась «классовая борьба» за существование. Посмотрим, как это выглядело в наших краях.

Еврейская диаспора в Беларуси ведет свое существование с начала XIV в. К XX в. её численность достигла своего апогея – всего на белорусских землях, по данным, представленным Варшавским статистическим комитетом в 1909 г., проживало 983,6 тыс. евреев, что составляло 13,2% от всего населения этой территории (Эбэрхардт 1997: 62). Потрясения начала XX в. сильно уменьшили количество евреев, впоследствии оказавшихся на территории Советской Белоруссии. В результате, согласно переписи 1926 г., в БССР проживало более 407 тыс. евреев, преимущественно в Минском, Витебском, Бобруйском и Гомельском округах. Однако и это была большая цифра: «ни в одной республике еврейское национальное меньшинство не составляло столь значительную группу. Доля евреев в населении БССР достигала 8,2%, в то время как в УССР – 5,4%, а в РСФСР – 0,5% (средний показатель по Советскому Союзу – 1,8%)» (Розенблат, Еленская 2002: 30).

Пришедшим к власти большевикам было понятно, что такое национальное меньшинство необходимо было учитывать в партийной работе, хотя до Октябрьской революции ни Сталин, ни Ленин не рассматривали евреев как нацию и предполагали ассимиляцию единственным возможным путем развития еврейства (Куцмани 2007: 223). Революция всё изменила. Уже в 1918 г. в составе Народного комиссариата по делам национальностей (во главе его стоял И. Сталин) был образован Еврейский комиссариат (Евком) (Pinkus 1988: 58) и отдельные евсекции в его составе. Языковые проблемы также попали в его ведение, поскольку было понятно, что возможность разговаривать с народными массами на одном языке будет залогом успешного построения нового общества.

Политика коренизации, то есть национально-культурного строительства в СССР, предусматривала перевод преподавания, СМИ (в то время – прежде всего газет), делопроизводства на родной язык, расширение книгоиздания на национальном языке, изучение работниками партийных и советских органов местного языка (Алпатов 2000: 38 и далее). На белорусской территории эта политика, в частности, реализовывалась так, что для польского населения был создан целый район; сначала он назывался Койдановским, позже – Дзержинским. Здесь следует отметить, что резолюция ЦК КП(б)Б от 1924 г. предусматривала создание 20–30 еврейских национальных районов на территории БССР (Бэмпарад 2007: 62), однако это так и не было реализовано.

Частью этой политики была и белорусизация, которая наделяла белорусский язык широкими полномочиями, выводя его на первое место среди четырёх государственных языков. Парадоксально, но внимание к языку еврейского населения на белорусской территории было обусловлено как раз тем, что, как считают исследователи (Зельцер 2006, 134), политика белорусизации, основу которой составляло введение белорусского языка во все сферы государственной и общественной жизни, предполагала внимание к языкам других национальных меньшинств.

Сразу же возник вопрос выбора этого языка – иврит или идиш. Между двумя языковыми системами в конце XIX – начале ХХ в. существовало неприкрытое соперничество, которое хорошо иллюстрируют заглавия двух созданных на рубеже веков публицистических текстов: Ицхака Бера Левинзона «Идиш – это испорченный жаргон» и Менделе Мойхер-Сфорима «Душа моя жаждала идиша» (Мендес-Флор, Рейнхарц 2006: 206–207 и 210–211). Этому соперничеству не был положен конец и на Черновицкой конференции 1908 г., которая объявила в своей резолюции идиш «одним из национальных языков…, не умаляя статуса иврита» (Ямпольская 2016: 26).

В 1917–1919 гг. иврит на территории восточнославянского еврейства переживает бурный расцвет – тогда, как показала статистика, «в России появилось свыше 180 книг, брошюр и журналов на иврит» (Слуцкий 1968; 242). Но уже 4 июня 1919 г. Коллегия Наркомпроса РСФСР приняла дополнение к Постановлению о языке в школах национальных меньшинств. Дополнение гласило: «Родным языком массы трудящихся евреев, проживающих на территории РСФСР, является только идиш, но не иврит!» (Прейгерзон 2010). Запрещение иврита распространилось и на белорусскую территорию, однако в 1920-х годах власти ещё допускали поблажки; так, в БССР религиозные издания на иврите значительными тиражами выходили до 1928 г. благодаря инициативе бобруйского книготорговца Яакова Гинзбурга (Белов 1998: 27). «Пожалуй, решающую роль здесь (в издании и распространении религиозных книг – А. К.) сыграло провозглашение НЭПа – новой экономической политики с допущением частного капитала и рыночные отношений. Издание такого рода литературы приносило издательству немалые доходы. У некоторых издателей сохранились матрицы этих книг еще с дореволюционных времен, что значительно упрощало и удешевляло их» (там же).

Предпочтение, отданное коммунистической властью идишу, было понятно. Идиш противопоставлялся «клерикальному» ивриту, языку иудаизма и сионизма, проводнику чуждой заграничной культуры, и призван был выполнять важную функцию – «критерия еврейской национальной идентичности» (Бэмпарад 2007: 75), которая позволила бы еврейскому народу наравне с другими войти в состав новой социалистической федерации. Кроме того, идиш, согласно переписи 1926 г., считали родным 90,7% еврейского населения БССР (для сравнения, в РСФСР – 50,3%) (Советский Союз… 1996). При этом на территории Западной Беларуси иврит остался в школах – когда в 1939 г. советские войска вошли на эту территорию, оказалось, что, например, в Лиде большинство еврейских школ «работали не на идише, а на иврите. Значительное место в учебных программах уделялось еврейской истории, традиции и литературе на иврите» (Смиловицкий 2002).

Активная идишизация, проводимая не только в Советской Белоруссии, но и на всех территориях с еврейским населением, где побеждали большевики, требовала стандартизации идиша, не имевшего, несмотря на многовековую историю, единой орфографии. Во многом это было связано с тем, что письменность идиша формировалась под влиянием двух стихий – графики иврита и немецкого правописания. Реформа назревала давно, и уже упомянутая конференция в Черновцах ставила эти вопросы, но не решила их. Можно предположить, что коммунистическим реформаторам были близки изменения, приближавшие язык к сознанию пролетарских масс: ввести фонетический принцип правописания, чтобы отдалить идиш от немецкого языка (например, писать הייליק  [hejlik] вместо הייליג [hejlig]) и от иврита (в частности, ввести вокализированное написание гебраизмов и выработать правила транскрипции древнееврейских слов). Орфографические баталии обошли Беларусь стороной, сосредоточившись в Киеве и Москве, в результате чего «в июле 1920 г. фонетическое написание как немецко-коренных, так и древнееврейско-коренных слов было принято в Москве Первым Всероссийским конгрессом деятелей образования» (Куцмани 2007: 233).

Следует сказать, что практически все орфографические реформы в Советском Союзе проводились под знаком упрощения. Так, например, «все проекты изменений белорусской орфографии, созданные при советах после 1929 г., в качестве причины изменить правила манифестировали причину упростить правописание» (Саўка 2008: 17). Об упрощении польского правописания, при котором в жертву была бы принесена связь с польским языком заграничной Польши, говорили и желавшие реформировать его в БССР Т. Домбаль и Ч. Домбровски.

Рис. 3

Реформа орфографии позволила обеспечить на идише различного рода коммуникативную деятельность. Так, в Витебске уже к первой годовщине Октябрьской революции начала выходить газета на идише «Свободный рабочий» (Зельцер 2006, 48). В Минске и в Витебске открылись еврейские суды, в которых судо- и делопроизводство должны были вестись на идише. Также, как писала Э. Бемпорад (Бэмпарад 2007: 66), «на многих важных городских организациях, таких как Белорусский государственный университет [см. рис. 3 – А. К.], красовались таблички с официальным названием организации на белорусском языке и идише. Язык можно было услышать на государственном радио и увидеть в кинотеатрах (в субтитрах к кинолентам). Во время местных выборов сообщения о них распространялись на идише, ЦИК получал корреспонденцию на идише, и заявления на вступление в партию или зачисление в кандидаты подавались в местные партийные комитеты на идише».

Однако в области письменной коммуникации дело всё же обстояло довольно плохо. Например, в суд «обращения писались на русском и даже на белорусском языке» (Бэмпарад 2007: 69), проблемы были и в области коммуникации устной – в том же суде большинство участников процесса были не в состоянии полностью использовать литературный идиш.

Казалось бы, должно было быть иначе. Количество школ на идише на пике развития в 1933 г. достигло 339, при этом в них обучалось 36501 учеников (Смиловицкий 2017). Активному развитию подобных учебных заведений способствовала, как ни странно, политика белорусизации. Идиш, в отличие от польского и русского, не рассматривался в качестве конкурента для белорусского языка, носители которого боролись за своё место в обществе. Педагогов для школ готовили еврейские педагогические техникумы, учительские институты, еврейские отделения при педагогических институтах, с 1922 г. активно действовало еврейское отделение педагогического факультета Белорусского государственного университета (Halevi 1976). В созданном в 1922 г. Инбелкульте (Институте белорусской культуры) в 1925 г. появился еврейский отдел.

Эта политика принесла свои плоды. Многих евреев в первые годы советской власти привлекала идишизация, поскольку они зачастую плохо знали белорусский язык, который как язык титульной нации доминировал в это время над русским языком и всячески поддерживался в рамках уже упомянутой политики коренизации. Достаточно сказать, что «во второй половине 1930-х гг. из 10 республиканских газет 5 выходили на белорусском, 2 на еврейском и по 1 на русском, польском и литовском языках» (Пушкiн 2010: 69). Нечто подобное наблюдалось и в книгоиздательском деле: «В 1927 г. на каждые 20 книг по-белорусски приходилось 10 по-русски, 1 по-польски и 2 на идише» (Vakar 1956: 142). С 1934 г. совершается перевод, особенно в городах и восточной части БССР, школ на русский язык обучения (Пушкiн 2010: 72), однако в 1939–1940 гг. в объединенной БССР работало 5643 школы, из них в 4278 обучение проходило на белорусском языке, а в остальных 1365 – на русском, польском, еврейском и литовском (Пушкiн 2010: 99).

Рис. 4 и 5.

Немалая часть еврейского населения изучала идиш и знала его, причём не только в устной, но и в письменной форме. Об этом свидетельствует, например, открытка, написанная на идише и посланная в 1940 г. жительницей городского поселка Любань брату в Палестину (рис. 4). При этом адрес на ней подписан был на иврите (рис. 5; открытка помещена Зиновием Кнелем на странице ).

Вообще, конец 1920-х – первая половина 1930-х гг. стали периодом расцвета еврейской культуры БССР. В 1926 г. был основан Государственный еврейский театр БССР (БелГОСЕТ) под руководством М. Рафальского. Его первыми артистами стали выпускники еврейского сектора Белорусской драматической студии в Москве. Театр, действовавший до 1949 г., находился в здании бывшей Минской хоральной синагоги, которое ныне принадлежит Русскому театру (Национальный академический драматический театр им. М. Горького).

В Минске существовала городская еврейская библиотека им. И. Л. Переца, закрытая в 1938 г. Ее фонды были переданы Белорусской государственной библиотеке им. В. И. Ленина, где был создан еврейский отдел (около 40000 книг). В этот период в БССР активно развивалась еврейская печать. На идише издавались журналы «Штерн» («Звезда»), «Дер юнгер арбетер» («Молодой рабочий»), ежедневная газета «Октябрь» и пионерская газета «Дер юнгер ленинец» («Молодой ленинец»). «При Союзе писателей БССР работала еврейская секция. Она насчитывала более сорока писателей. В 1931 г. в Минске состоялась всемирная конференция еврейских писателей. Однако со второй половины 30-х гг. процессы развития еврейской культуры на Беларуси были свернуты» (Захаркевiч 2009: 247).

Тогда же начали терять популярность идишистские школы, и не только по политическим, но и по языковым причинам. Для сторонников старого мира престиж иврита был неизмеримо выше. Здесь следует отметить, что «самые большие иешивы в стране остались в Белоруссии. В Минске до 1937 г. действовали две иешивы на 115 слушателей, еще две работали в Витебске, учебные группы существовали в Бобруйске, Гомеле, Могилеве, Полоцке, Слуцке и других местах» (Смиловицкий 2017). Сторонники же мира нового предпочитали русский язык. Этому способствовала как традиция, в которой русский выступал языком высокой письменной культуры (кстати, то же можно сказать и об иврите), так и понимание того, что именно владение русским позволит войти в ряды советской интеллигенции и партийной верхушки. Доходило до того, что рабочие не считали ликвидацию неграмотности на идише таковой и ставили вопрос об одновременном обучении чтению и письму на русском языке и на идише (Раманава 2002: 151–156).

В межвоенный период среди еврейского населения не был весьма популярен белорусский язык: «Несмотря на то, что некоторые евреи в Белоруссии одобряли усиление позиций белорусского языка, ярким примером чему был известный писатель и сторонник белорусского национализма Змитрок Бядуля (Самуил Плавник), для большинства евреев, так же как для русских и даже части белорусов, белорусский имел образ языка мужицкого и выдуманного» (Зельцер 2006: 144).

Четвертый язык, принятый молодой республикой в качестве государственного, – польский – также не пользовался популярностью среди еврейского населения по вполне понятной причине, ярой приверженности католицизму определенной части польского населения и нередко связанной с этим нетерпимостью к иным конфессиям. Это приводило к тому, что евреи неохотно изучали польский даже на территории Польши, не говоря уже о СССР: «Если уж говорящие на идиш евреи знали язык своих нееврейских соседей, то они одновременно с этим не знали или не хотели учить латинский алфавит. Это происходило, поскольку вне зависимости от того, в каком языке этот алфавит использовался, он ассоциировался для евреев с христианством» (Shmeruk 1985: 47–48). В связи с этим в западных областях Беларуси, входивших в состав Польши, «в значительной степени сохранялась приверженность евреев родному языку (в 1931 году 88,9% евреев признали идиш родным), в то время как в восточных областях происходила их стремительная аккультурация (если в 1926 году 90% евреев БССР назвали родным языком идиш, то в 1939 году – всего 55%)» (Розенблат, Еленская 2002: 35).

В конце 1930-х годов школы на идише пришли в упадок. Кроме представленных выше факторов, определенную роль сыграла и нагрузка на учащихся – им приходилось изучать белорусский, русский, один из иностранных языков и к тому же идиш. В результате качество языковых знаний оставляло желать лучшего. Но, безусловно, основной причиной стала общая национальная политика укрепившегося сталинизма, уже не нуждавшегося в поддержке и одобрении национальных окраин. Шла борьба против «национал-демократизма»; в 1938 г. польский язык и идиш были лишены статуса государственных. Завершение истории школ на идише наступило летом 1938 г., когда Народный Комиссариат просвещения принял к исполнению решение ЦК Компартии республики от 3 июля 1938 г. «О реорганизации еврейских школ в Белоруссии в белорусские школы». Одновременно с этим начали закрываться еврейские творческие союзы, газеты и журналы на идише. В 1940 г. вышли из печати всего 8 изданий художественной литературы на этом языке (Смиловицкий 2017).

Таким образом, идиш одержал над ивритом пиррову победу. Его существование в языковом пространстве Беларуси, к сожалению, было кратким. После Второй мировой войны идишу так и не удалось вернуть свои позиции в общественной коммуникации.

В заключение нужно сказать, что межвоенные десятилетия в языковой политике Беларуси были чрезвычайно яркими и насыщенными. Казалось, Октябрьская революция принесла народам, в том числе евреям, уникальную возможность возрождения, возможность говорить и писать на своем языке. Однако такая ситуация просуществовала лишь до конца 30-х годов. В Конституции 1937 г. в ст. 25 еще говорится о возможности использования всех четырех языков законодательной властью (но судопроизводство должно было вестись на белорусском языке, с возможностью предоставления переводчика и правом выступать в суде на родном языке, см. ст. 86), при обучении в школе – ст. 96, о присутствии их на гербе. Однако в конце июля 1938 г. это «отклонение» было устранено. Идиш, как и польский язык, был удалён из герба республики и, соответственно, из всех общественных учреждений (Зельцер 2006: 198).

Известно, что революция, как бог Сатурн, пожирает своих детей. Все демократические интенции были подавлены, не успев реализоваться. Происходила успешная рерусификация, поддерживаемая, увы, не только властями, понявшими, что принципы пролетарского интернационализма лучше укреплять на русском языке, но и населением, которое прагматически относилось к возможностям социального аванса, даваемого языком национального большинства Советского Союза. Для всех остальных языков наступала эпоха выживания. В результате в настоящее время в Беларуси практически невозможно говорить ни о какой системной нормативной письменной коммуникации ни на одном языке, кроме русского.

Литература

Halevi Z. Jewish University Students and Professionals in Tsarist and Soviet Russia. Tel Aviv 1976.

Pinkus B. The Jews of the Soviet Union. The History of a National Minority. Cambridge-New York-New Rochelle-Melbourne-Sydney 1988.

Schmeruk Ch. The Esterke Story in Yiddish and Polish Literature. Jerusalem 1985.

Vakar N. P. Belorussia: the making of a nation, Cambridge, Mass. 1956.

Алпатов В. М. 150 языков и политика. 1917–2000. Социологические проблемы СССР и постсоветского пространства. Москва 2000.

Белов (Элинсон) А. Рыцари иврита в бывшем Советском Союзе. Иерусалим 1998.

Бэмпарад Э. Iдышысцкi эксперымент у савецкiм Менску. «Arche», 2007, 11, cc. 61–77.

Захаркевіч С. А. Этнічныя меншасці Беларусі: вопыт сацыяльнай трансфармацыі ў XIX–пачатку XX ст. // Працы гістарычнага факультэта БДУ: навук. зб. Вып. 4 / Коршук У. К. (адк. рэд.) [і інш.]. Мінск 2009, сс. 242–249.

Зельцер А. Евреи советской провинции: Витебск и местечки 1917–1941. Москва 2006.

Канстытуцыя (Асноўны закон) Беларускае Сацыялiстычнае Савецкае Рэспублiкi. Менск 1927.

Куцмани Б. Советская реформа правописания еврейского языка (идиш) в 1920 г. «Тирош», 2007, 8, cc. 222–240.

Мендес-Флор П., Рейнхарц Й. (сост.). Евреи в современном мире. История евреев в новое и новейшее время: антология документов, II. Москва 2006.

Практическое разрешение национального вопроса в Белорусской Советской Социалистической Республике. Ч. I. Белорусизация. По материалам Центральной национальной комиссии ЦИК БССР. Минск 1927.

Прейгерзон Ц. Ликвидация. «Иерусалимский журнал», 2010, 36, http://magazines.russ.ru/ier/2010/36/cv23.html (дата доступа: 21.02.17).

Пушкiн I. А. Удзел нацыянальных меншасцей у грамадска-палiтычным жыццi Савецкай Беларусi (1919–1990 гг.), Мiнск 2010.

Раманава I. Рэпрэсii супраць нацыянальных меншасцей Беларусi ў мiжваенны перыяд // Андрэеў В. П. (рэд.), Беларусь у ХХ стагоддзi, 1. Минск 2002, сс. 151–156.

Розенблат Е., Еленская И. Динамика численности и расселения белорусских евреев в XX веке. «Диаспоры», 2002, 4, сc. 27–52.

Саўка З. Мазаiчная артаграфiя. З нагоды прыняцця Правапiснага закону. «Arche», 2008, 11, cc. 10-22.

Слуцкий И. Судьба иврит в России // Фрумкин Я. Г. (ред.), Книга о русском еврействе, 1917–1967. Нью-Йорк, 1968, сс. 241–247.

Смиловицкий Л. Издание религиозной еврейской литературы в Советском Союзе на примере Белоруссии, 19211964 гг. http://souz.co.il/clubs/read.html?article=2837&Club_ID=1 (дата доступа: 25.02.17).

Смиловицкий Л. Школа на идише в первые десятилетия советской власти. Еврейское образование в Белоруссии. 19211941 гг. «Новая еврейская школа», 2002, 11, http://old.ort.spb.ru/nesh/njs11/smilov11.htm (дата доступа: 03.03.17).

Советский Союз. Этническая демография советского еврейства (1996), http://eleven.co.il/jews-of-russia/jewish-history-in-ussr/15423 (дата доступа: 04.07.18).

Эбэрхардт П. Дэмаграфiчная сiтуацыя на Беларусi 18971989. Мiнск 1997.

Ямпольская С. Б. Особенности развития европейского иврита в XIX – начале ХХ в.: лексические заимствования и система обращений. Санкт-Петербург 2016.

Об авторе:

Алла Кожинова (Alla Kozhinowa), доктор филологических наук, профессор кафедры теоретического и славянского языкознания Белорусского государственного университета (Беларусь, Минск)

Основные научные интересы: историческая лексикология, языки национальных меньшинств на территории Великого княжества Литовского, теория перевода в историческом аспекте, этнолингвистика, анализ дискурса, преподавание польского языка

От редактора:

Приглашаем к обсуждению статьи.

Не забывайте о важности поддержки сайта, а значит и его авторов, а также возможности осуществления различных проектов. 

Опубликовано 05.07.2018  21:23

Инесса Двужильная о роли евреев в музыке Беларуси

(на белорусском ниже)

И. Ф. Двужильная (г. Гродно, Республика Беларусь)

Музыканты-евреи в формировании музыкальной культуры Беларуси ХХ века

На протяжении столетий музыкальная культура Беларуси разворачивалась как динамичный музыкально-стилевой процесс. Вместе с тем продолжительное нахождение нашего края в составе крупных государств не могло вплоть до ХХ века привести ни к формированию собственно белорусской словесной доминанты, ни к целенаправленному использованию в композиторском творчестве образцов белорусского фольклора.

Важнейшим этапом в развитии белорусской музыки явилась первая половина ХХ в. – период формирования национальной композиторской и исполнительской школ. В центре внимания моей статьи – роль музыкантов-евреев в этом процессе.

Исследователи музыкальной культуры Беларуси (среди них Г. Глущенко, А. Друкт, В. Антоневич) предлагают следующую периодизацию, в рамках которой происходило и формирование белорусской композиторской школы:

I этап, 1900–1917 гг. Белорусское Возрождение.

II этап, 1917–1932 гг. Белорусская культура в условиях политики белорусизации, проводимой при советской власти.

III этап, 1932–1950-е гг. Белорусская культура в контексте общих процессов советской культуры.

IV этап, 1960–1980-е гг. Процессы обновления в музыкальной культуры Беларуси. Период стилистического перелома.

V этап, 1990 г. – начало XXI в. Современные направления развития белорусской культуры.

Остановимся на первых трёх этапах.

I этап, 1900–1917 гг. В этот исторический период закладывались национальные основы профессиональной музыки.

По данным переписи населения Российской империи в 1897 г. на территории пяти губерний её Северо-Запада проживало около 8,5 миллионов человек, которые входили в следующие этнические группы: белорусы, евреи, русские, поляки, украинцы, литовцы, латыши. Самыми многочисленными были белорусы и евреи.

Абсолютное большинство белорусов (85,5%) проживало в сельской местности, в городах же на территории Беларуси преобладало еврейское население (53,5% от всех горожан). В поликультурном пространстве Беларуси одним из самобытных явлений являлась еврейская музыкальная культура.

В начале XX века белорусская музыкальная культура характеризовалась ростом национального самосознания. Это был золотой период литературы, представленной такими именами, как Франтишек Богушевич, Алоиза Пашкевич (Тётка), Янка Купала, Якуб Колас, Максим Богданович, Максим Горецкий, Змитрок Бядуля, Тишка Гартный и др. Многое было сделано и для становления профессионального театра. В этот период возникли многочисленные музыкально-драматические кружки, проводились «Беларускія вечарыны», на которых обычно выступали хоры, читались литературные произведения, ставились пьесы.

С 1910 г. начал свою деятельность Виленский музыкально-драматический кружок, руководителями которого стали польский композитор Л. Роговский и будущий классик литовской музыки Стасис Шимкус – студент Петербургского университета. Совместно с Шимкусом Л. Роговский обрабатывал белорусские народные песни и танцы для концертных интермедий в спектаклях. В 1914 г. дирижер хора Владимир Теравский (1871–1938) организовал в Минске Белорусский народный хор, который выступал с многочисленными концертами в различных городах. В репертуаре коллектива значились обработки белорусских народных песен и авторские произведения хормейстера.

В начале ХХ века в Северо-Западном крае Российской империи приобретает авторитет Петербургское общество еврейской народной музыки (ОЕНМ), созданное в 1908 г. видными российскими еврейскими музыкантами. Оно просуществовало до 1919 г., и деятельность его была многосторонней: этнографические экспедиции, научно-исследовательская и лекторская работа, композиторское творчество и исполнительство. Как отмечала Нина Степанская [5], на территории Беларуси еврейскую молодёжь к европейскому искусству активно приобщало Витебское еврейское музыкально-литературное общество, отделения которого существовали в Вильно, Лиде, Лодзи, Хотимске. Свои плоды работа общества даст в последующие годы, а в период возрождения единичные творческие опыты ещё не могли привести к созданию композиторской школы Беларуси. Однако уже был ярко очерчен стержень композиторского творчества – обращение к национальному фольклору, пока на уровне обработки и цитирования.

К сожалению, процесс возрождения белорусской культуры был приостановлен. Первая мировая война, потом Октябрьская революция стали для нее трагическими: были уничтожены большинство усадеб и дворцово-парковых комплексов, многие библиотеки и коллекции декоративно-прикладного искусства. Революционные события коренным образом изменили судьбу белорусской культуры.

II этап, 1917–1932 гг. Он ознаменовался мощными социальными катаклизмами в регионе: Первая мировая война, Октябрьская революция, Брестский и Рижский мирный договоры. 18 марта 1921 г. по Рижскому мирному договору после окончания советско-польской войны 1919–1921 гг. территория была поделена между СССР и Польшей.

Остановимся на рассмотрении культурной жизни Советской Белоруссии, которая вошла в состав СССР. С июля 1924 г. Коммунистическая партия Беларуси официально объявила о начале политики белорусизации.

Еврейская жизнь на территории Советской Беларуси постепенно, а иногда и радикально менялась, а культура развивалась в тесном взаимодействии с белорусской, что в 1924 г. подчеркнул в своем выступлении на сессии Центрального исполнительного комитета БССР председатель ЦИК Александр Червяков: «Еврейская и белорусская культуры настолько переплелись между собой, что изучение одной невозможно без изучение второй … Белорусская Республика должна стать центром как еврейской, так и белорусской культуры».

В 1922 г. в Минске был основан Институт белорусской культуры (Инбелкульт), в структуру которого с 1925 г. вошёл и еврейский отдел. Институт стал фундаментом для создания в 1929 г. Академии наук.

В этот период значительную роль в формировании белорусского национального самосознания играли театры: Первое общество белорусской драмы и комедии (Минск, февраль 1917 г.), Белорусский государственный театр (Минск, 1920; с 1926 г. – БДТ-1; позже – Драматический театр имени Я. Купалы), Белорусская драматическая студия (Москва, 1921; с 1926 г. – БДТ-2 в Витебске; позже – Драматический театр имени Я. Коласа), театр революционной сатиры (Теревсат, 1919, Витебск; с 1920 г. – в Москве). В этом ряду находился и Белорусский государственный еврейский театр (БелГОСЕТ, Москва, 1922; с 1926 г. – в Минске) – один из крупнейших национальных театров СССР (художественный руководитель М. Рафальский, режиссер – Л. Литвинов). Постановка спектаклей осуществлялась на идише (пьесы классиков еврейской литературы И. Переца, Шолом-Алейхема). В Минске театр поначалу не имел помещения, спектакли ставились на сцене БДТ-1 в те дни, когда сцена была свободной. Это заставляло труппу часто гастролировать по городам и еврейским местечкам Беларуси.

В период проведения политики белорусизации перемены произошли и в сфере музыкальной культуры, особенно в образовании. В Гомеле, Бобруйске открываются народные консерватории, в Витебске и Минске начинают работать музыкальные школы и музыкальные техникумы, где готовятся национальные кадры.

В качестве наставников работают Николай Николаевич Чуркин (Мстиславль), Алексей Евлампиевич Туренков (Гомель), Евгений Карлович Тикоцкий (Бобруйск). В Минский музыкальный техникум (1924) приглашаются выпускники Петербургской консерватории (Николай Ильич Аладов, Яков Васильевич Прохоров) и Варшавской (Товий Шнитман и Эльза Зубкович). В Витебске еврейские музыкальные деятели с богатым опытом организационной и творческой работы инициируют открытие Народной консерватории, во главе которой встанет Аркадий Бессмертный, в будущем главный дирижёр Белорусского государственного симфонического оркестра и яркий концертирующий скрипач.

Много сделали для популяризации музыкального искусства и созданные в то время профессиональные коллективы: Минский объединенный симфонический оркестр (его основу составили педагоги и учащиеся музыкального техникума, музыканты БДТ-1 и Белгоскино; 1926); вокальный мужской квартет (артисты БДТ-1), который исполнял белорусские народные песни в обработке М. Анцева, Н. Аладова, Н. Чуркина; симфонический оркестр под руководством М. Михайлова (1928). При заводах и фабриках, домах культуры и парках отдыха в Минске, Витебске, Речице, Бобруйске возникали самодеятельные оркестры, в основном состоявшие из музыкантов-евреев, бывших клезмеров.

Политика белорусизации оказала положительное влияние и на профессиональную музыку.

По мнению Н. Степанской, в 1920-е годы белорусская и еврейская музыка решали сходные задачи: синтез национального и европейского, освоение классических жанров, форм и технических приемов. Но если белорусы не ощущали дискомфорта, благополучно помещая цитаты народных песен в сонатные формы и создавая оперы, квартеты, кантаты и т.д. на белорусском языке, то еврейские композиторы понимали неорганичность такого пути для себя: «Слишком большая культурная дистанция между еврейскими и славянскими типами интонационного мышления, вкусами и эмоционально-психологическими предпочтениями не позволяла образованным еврейским музыкантам автоматически повторять в творчестве путь своих русских и белорусских собратьев». К тому же идеологи советского общества поставили во главу угла не национальные, а классовые ценности и интернационализм, декларированный официально. Создание Белорусской ССР возвело на особый пьедестал белорусскость в искусстве, несмотря на то, что на протяжении ряда послереволюционных лет в республике официальными считались 4 языка: белорусский, русский, польский и идиш.

Получение евреями композиторского образования сразу ставило творческую личность перед решением непростой проблемы: как совместить родные с детства представления о музыке, интонационные установки и вкусовые приоритеты с привитыми в консерваториях знаниями и стилистическими ориентирами?

Нередко профессиональные академические музыканты, в прошлом клезмеры, демонстрировали дуализм музыкального мышления: с одной стороны, они творили в условиях, востребованных обществом и официальной властью; с другой стороны, оставались в рамках своей национальной культуры.

Примером тому служит творчество Самуила Полонского (1902, м. Гайсин Подольской губернии – 1955, Москва), которого наряду с Н. Аладовым, Н. Чуркиным, М. Анцевым, Г. Пукстом можно назвать основоположником белорусской композиторской школы.

 

C. В. Полонский

Он родился в семье клезмера, учился играть на скрипке, в составе клезмерской капеллы обслуживал еврейские свадьбы. Окончив гимназию, служил в армии, потом поступил на хоровой факультет Киевского музыкально-драматического института, в 1926–1928 гг. занимался по классу композиции у B. А. Золотарёва и Л. Н. Ревуцкого.

С 1928 года до начала Великой Отечественной войны он живёт в Минске и вскоре становится одним из ведущих белорусских композиторов, проявляя себя и как хормейстер – долгое время руководит ансамблем песни и пляски Белорусского военного округа. Написал хоровые и сольные песни на тексты белорусских поэтов, музыку к кинофильмам и спектаклям, оперетту, Фантазию на белорусские темы для духового оркестра, музыкальную картинку «Ярмарка» для оркестра белорусских народных инструментов. Произведения Полонского были типичными для агитационно-публицистического искусства своего времени, наглядным примером чему служит песня для хора «Вечарынка ў калгасе». Но композитор не забывал о своих еврейских корнях. Параллельно и, по сути, независимо от официального творчества Полонский реализует себя на поприще еврейской музыки. Его наиболее самобытные произведения появляются в 1930-е годы.

Таким образом, политика белорусизации приносила первые положительные результаты: именно в эти годы формируется профессиональная композиторская школа Беларуси с установкой на освоение национального фольклора и традиций русской музыкальной классики XIX в.

III этап (1932–1959). Это один из наиболее сложных периодов в истории Беларуси: определённые успехи в развитии промышленности, сельского хозяйства и культуры были достигнуты на фоне политических репрессий и коллективизации, объединения Восточной и Западной Беларуси, трагических событий Второй мировой войны и послевоенного восстановления страны.

В предвоенное десятилетие открывается ряд культурно-художественных и учебных заведений. Так, 15 ноября 1932 г. начала свою деятельность Белорусская государственная консерватория.

Непосредственной базой для консерватории стал Минский музыкальный техникум, который сначала имел с ней общие помещения, руководство кафедр и дирекцию. Первое в стране высшее музыкальное учебное заведение готовило специалистов по фортепиано, оркестровым инструментам, хоровому дирижированию, академическому пению, а также музыковедов и композиторов. В 1939 г. были созданы кафедра народных инструментов и оперная студия. Среди преподавателей консерватории были и еврейские музыканты – А. Л. Бессмертный (кафедра струнных смычковых инструментов), Т. А. Шнитман (кафедра композиции, истории и теории музыки).

Главной заслугой консерватории в довоенное время была профессиональная подготовка белорусских композиторов и исполнителей. В 1937 г. состоялся первый выпуск молодых композиторов класса профессора В. Золотарёва. Это Анатолий Богатырёв, Михаил Крошнер, Петр Подковыров и Анатолий Попов. Они пополнили Союз композиторов БССР (1938).

В 1936 г. Комитет по делам искусств при Совнаркоме СССР принял решение о создании государственных музыкальных коллективов: симфонического оркестра, хоровой капеллы, оркестра народных инструментов, духового и джаз-оркестров. Аналогичные коллективы полагалось создать в каждой союзной республике. 25 апреля 1937 года открываются концертные залы Государственной филармонии. На ее базе появляются разнообразные исполнительские коллективы: Государственный хор БССР (руководитель И. Барри), Государственная хоровая капелла БССР (С. Полонский), Ансамбль белорусской песни и танца (И. Любан). Функционирует и еврейский государственный ансамбль Белорусской ССР под управлением Самуила Полонского. В коллективе было пять мужских и пять женских голосов. К 1933 г. в репертуар группы входили 200 произведений, половину из которых составляли песни советского еврейского пролетариата, а остальную часть – идишские народные песни и классическая музыка.

Известный музыковед того времени Юлиан Дрейзин в одной из статей отмечал: «Правильно, критически подходя к наследию, столь далекому от нашей современности, ансамбль подаёт произведения классиков в таком виде, что остаётся их чисто музыкальная красота, и они становятся пригодными и полезными для пролетарской культуры». Далее критик упоминает некую традиционную еврейскую мелодию, судя по всему нигун, получивший название «Пролетарская сестра».

Одновременно Полонский принимает активное участие в вечерах идишской песни, которые регулярно устраивались в различных клубных залах Минска, создаёт песни на слова еврейских поэтов, чаще всего Ицика Фефера, и обработки, фантазии, вариации на основе с детства знакомых ему клезмерских мелодий. Именно такие жанры становятся преобладающими в еврейском творчестве 20–30-х годов.

Нередко Полонский перекладывал традиционные идишские мелодии на новые слова с пролетарским текстом. Особой популярностью пользовалась песня «Биробиджанский фрейлехс» (на текст Изи Харика).

Несмотря на то, что время от времени в палитре белорусского искусства появлялись яркие краски, деятельность белорусских литераторов, художников, деятелей театра и других художественных направлений в эти годы находилась под пристальным вниманием Коммунистической партии и жестко регламентировалась. Для контроля над деятелями культуры и воплощения метода социалистического реализма в 1930-х гг. были созданы творческие союзы: писателей, архитекторов, художников, композиторов. Первым руководителем Союза композиторов БССР стал Исаак Любан (1906, Чериков Могилевской губернии – 1975, Москва) – плодовитый, талантливый композитор-песенник.

И. И. Любан

И. Любан был воспитан в интернациональной среде. Рожденный в местечке, он в детские годы рано осиротел и был определен в приют, а затем – в коммуну П. Лепешинского. По её направлению в 1924–1928 гг. учился в Минском музыкальном техникуме по классу композиции Е. Прохорова. После окончания Минского музыкального техникума в 1928 году Любан, обладавший кипучим организаторским темпераментом, включается в творчество. Написал множество песен для хора, голоса и фортепиано, стал составителем сборника. «Белорусские народные и революционные песни для хорового и сольного исполнения» (Минск, 1938). Среди других произведений композитора выделяются «Рафальскиана» (фантазия на темы музыки к спектаклям Государственного еврейского театра БССР, 1935); «Колхозная вечеринка» для солистов, хора и оркестра народных инструментов (слова народные и личные, 1937), Старинный белорусский свадебный обряд (на личное либретто, 1937). Широкой популярностью пользовалась его песня «Бывайце здаровы».

Востребованным жанром в довоенные годы в БССР выступает кантата. Широкий круг образов поэзии А. Пушкина воплощается в романсах М. Аладова, М. Крошнера, П. Подковырова, а романтика поэзии М. Лермонтова получает звучание в вокальных произведениях А. Богатырёва.

Во второй половине 1930-х гг. появляются оперы Е. Тикоцкого «Михась Подгорный» (1937–1938), А. Богатырёва «В пущах Полесья» (1937–1939), А. Туренкова «Цветок счастья» (1936–1940). Их объединяет доступность сюжета, преломление канонов песенной оперы (использование сольных песен в куплетно-строфической форме, большая роль хоров, упрощение музыкального языка), широкое использование белорусской народной песни.

Родоначальником белорусского балета, в котором также нашёл творческое преломление белорусский фольклор, стал Михаил Ефимович Крошнер (1900, Киев – 1942, Минск). Он родился в семье еврейского служащего. В 18 лет поступил в Киевскую консерваторию (класс фортепиано Ф. М. Блуменфельда), как пианист занимался в музыкальном училище им. А. Скрябина (Москва). В 1930 г. для совершенствования композиторского мастерства был направлен на учебу в Свердловскую консерваторию (класс композиции профессора В. Золотарёва). Вместе с профессором в 1933 г. Крошнер переезжает в Минск, где продолжает учебу в консерватории и параллельно работает как концертмейстер балета в Белорусском государственном театре оперы и балета, изучает специфику хореографии. Реализует творческие замыслы в первом белорусском балете «Соловей» (1938) по одноименной повести Змитрока Бядули (либретто Ю. Слонимского и А. Ермолаева). Премьера балета состоялась на сцене Одесского государственного театра оперы и балета (1938), а через год произведение в новой редакции было поставлено в театре БССР. Впервые белорусский народный танец стал основой сценического действия и драматургии произведения.

За заслуги в развитии музыкального искусства М. Крошнер был награжден орденом Трудового Красного Знамени (1940). В годы Великой Отечественной войны композитор стал узником Минского гетто и погиб в его застенках. Были уничтожены и его произведения, в том числе и партитура балета «Соловей».

Иначе развивалась культурная жизнь в Западной Беларуси, которая до 1939 г. находилась в составе Польши. Национально-культурная политика польских властей на западных землях была направлена на полонизацию и ассимиляцию местного населения. Против этого выступило Товарищество белорусской школы (ТБШ), которое существовало с 1921 по 1937 гг. в Вильно. В разное время его возглавляли Б. Тарашкевич, И. Дворчанин, Г. Ширма и др. ТБШ содействовало созданию учебников, кружков самообразования, способствовало открытию новых учебных заведений, среди которых – сеть белорусских гимназий в Новогрудке, Несвиже, Клецке, Вильно. Высоким уровенем образования отмечалась Виленская белорусская гимназия. При гимназии издавались журналы, работал драматический кружок, силами которого осуществлялись постановки спектаклей. В начале 1920-х гг. возник ученический хор, первым руководителем которого стал учитель пения А. Згирский. Расцвета коллектив достиг во время руководства Г. Ширмы, который в 1926 гг. создал и ученический духовой оркестр.

Почтовая марка, посвящённая Г. Р. Ширме

Значительный вклад в пропаганду белорусского фольклора внесли Г. Ширма, который издал сборник «Белорусские народные песни» (Вильно, 1929), и его единомышленники – Г. Цитович, оперный певец и исполнитель народных белорусских песен М. Забейда-Сумицкий, композиторы Л. Раевский и К. Галковский. Дружба с Григорием Ширмой повлияла на интерес Галковского к народной песне: композитор творчески обрабатывал русские, белорусские, польские и еврейские народные песни. Интерес к еврейской музыке не был случайным, ведь Вильно в тот период называли Литовским Иерусалимом.

С 1924 года в Вильно открылся Еврейский музыкальный институт, целью которого было дать «высшее (теоретическое и практическое) музыкальное образование широким кругам еврейского населения г. Вильно и других городов Польши в объёме полного курса – творческого, исполнительского и педагогического – Государственной консерватории». За 16 лет своей работы ЕМИ стал не только музыкальным центром Вильно, но и единственной в Европе консерваторией с преподаванием предметов на идиш. Благодаря своей концертно-просветительской деятельности ЕМИ приобрёл широкую известность и за пределами города. Во главе его встал Рафал Рубинштейн – талантливый музыкант, пианист, выпускник Петербургской консерватории. Однако жизнь Института, несмотря на высочайший его уровень и несомненное значение, была исполнена житейских, финансовых трудностей. К середине 1930-х гг. материальное положение стало настолько тяжёлым, что руководство Общества по поддержке искусства и дирекция Института вынуждены были обратиться за помощью в Американский еврейский распределительный комитет «Джойнт», где получили отказ. Несмотря на трудности, Институт продолжал жить полноценной жизнью, давать публичные концерты. Среди его учеников было немало выдающихся музыкантов (например, дирижёр виленского еврейского хора Абрам Слеп). Популярность и престиж обучения в ЕМИ были столь велики, что последний выпуск 1940 г. насчитывал 747 человек.

Высока была еврейская музыкальная культура и в иных городах и местечках Восточной Польши. Как отмечала Нина Степанская, здесь ярко выявлялся антисемитский контекст жизни, который усиливал дистанцирование евреев от соседей. Поэтому польские евреи сохранили до самой войны свои религиозные и бытовые традиции. Здесь продолжала звучать музыка еврейских канторов, пелись шабатные песни и повсеместно раздавались звуки темпераментных клезмерских мелодий. Об этом вспоминали пожилые люди, чья юность прошла в довоенные годы в Польше, в частности, композитор Эдди Тырманд.

После начала Второй мировой войны и вторжения нацистской Германии в Польшу произошло одно из наиболее значимых событий в истории белорусского народа – воссоединение Западной Беларуси с Советской.

В сентябре 1939 г. музыкальная культура объединённой БССР пополнилась новыми силами представителей польской творческой интеллигенции. Среди них было немало евреев (музыкантов танцевальных и джазовых оркестров, композиторов, дирижеров), вынужденных спасаться от преследования нацистов.

Центром общественной и культурной жизни западного региона стал Белосток, в который смогли бежать от нацистов Юрий (Ежи) Бельзацкий, Юрий (Ежи) Петербургский, Генрих Гольд, Юрий Юранд (Юрандот) и др. В городе был организован симфонический оркестр; в начале октября на первом его концерте дирижировал прибывший из Минска заслуженный артист БССР Аркадий Бессмертный. В ти же дни в Белостоке собирал оркестр композитор и джазовый пианист, выпускник Варшавской Высшей школы музыки имени Ф. Шопена Юрий (Ежи) Бельзацкий, который пригласил работать в оркестр композитора, трубача, шоумена и дирижера Эдди Рознера.

Так возник Государственный джаз-оркестр БССР (директор коллектива – Ю. Бельзацкий, музыкальный руководитель – Э. Рознер). В апреле 1940 г. коллектив переехал в Минск и получил официальную поддержку власти. В состав оркестра входили 25 музыкантов, исполнительский уровень которых был настолько высоким, что им сразу поручили подготовку концертной программы на Декаду белорусского искусства в Москве. Залогом успеха явилась не только мастерство участников коллектива, но и моменты театрализации выступлений. С успехом использовались популярные в 1930–1940-е гг. жанры музыкальных фантазий и попурри. В первой же программе оркестр блестяще исполнил попурри на джазовые темы («Негритянская деревня») и мелодии, основанные на латиноамериканских ритмах («Аргентинская фантазия»). В 1940-е гг. оркестр Э. Рознера стал лучшим свинговым биг-бэндом в СССР.

Э. Рознер (слева) и его бэнд

Свежую струю в музыкальную жизнь БССР внесли и бывшие студенты-евреи Варшавской консерватории Мечислав Вайнберг, Лев Абелиович, Эдди Тырманд и Генрих Вагнер, которые продолжили обучение в Белорусской государственной консерватории. Вечером 22 июня 1941 года двое из них – Вайнберг и Абелиович – получили дипломы композиторов.

По-разному сложились судьбы еврейских музыкантов в годы Великой Отечественной войны: одни погибли в застенках гетто (М. Крошнер), другие плодотворно работали в эвакуации (Э. Тырманд, Э. Рознер, М. Вайнберг), были участниками фронтовых ансамблей, нередко состоявших из бывших клезмеров, зачисленных в регулярные части Красной армии (Г. Вагнер, А. Бессмертный). Работали еврейские музыканты и в оккупированных городах. Так, в Минске продолжали концертную деятельность многие известные коллективы, среди них – симфонический оркестр Минского городского театра под управлением Николая Порфирьевича Клауса, дирижёрa и композиторa. Немало в этом оркестре было и еврейских музыкантов, которым Н. Клаус по сути спасал жизнь.

Н. П. Клаус

Культурное восстановление БССР начиналось в тяжелых условиях: была уничтожена почти вся материально-техническая база учреждений науки и культуры, не пришли с войны многие образованные и профессионально подготовленные люди. Трудности послевоенного возрождения культуры усугубились новой волной широкомасштабных репрессий в Беларуси. Основой кампании против интеллигенции стали постановления ЦК ВКП(б) «О журналах “Звезда” и “Ленинград”» (1946) , «О репертуаре драматических театров», «Об опере “Великая дружба” В. Мурадели» (1948) и другие.

Между тем Союз композиторов БССР пополнился новыми именами. Вместе с Н. Аладовым, Е. Тикоцким, А. Туренковым, Г. Пукстом, А. Богатырёвым, В. Оловниковым, П. Подковыровым начинают работать Д. Лукас, Д. Каминский. После смерти Н. Мясковского возвращается из Москвы Л. Абелиович. В 1952 г. Белорусская государственная консерватория делает первый послевоенный выпуск учеников Н. И. Аладова и А. В. Богатырёва (среди них – первая женщина-композитор Беларуси Эдди Тырманд, а также Генрих Вагнер).

Э. М. Тырманд. Фото с юбилейной выставки 2017 г. в Академии музыки.

Своего рода творческими отчетами становятся съезды композиторов БССР (прошел в 1947 г.), вторая Декада белорусского искусства в Москве (февраль 1955 г.). Так, в рамках Второго съезда на концертах прозвучали произведения композиторов нового поколения: Г. Вагнера, Е. Глебова, Ю. Семеняко, Э. Тырманд.

В послевоенный период активизируется внимание белорусских композиторов к жанру романса, в который входит поэзия М. Богдановича, Р. Бёрнса. В творчестве А. Богатырёва, Д. Лукаса, Л. Абелиовича утверждается вокальный цикл.

Значительное место в творчестве композиторов заняли программные симфонические поэмы (В. Оловников, Г. Вагнер), сюиты (П. Подковыров, Д. Лукас), увертюры (Е. Тикоцкий).

Благодаря появлению талантливых исполнителей (Л. Горелик – скрипка, М. Бергер, Г. Шершевский – фортепиано), белорусские композиторы интенсивно работают в жанре концертной фантазии (Н. Аладов, Д. Каминский), инструментального концерта. Наряду с фортепианным (Э. Тырманд, Е. Тикоцкий, Д. Каминский), скрипичными и виолончельными концертами (П. Подковыров, Д. Каминский), концертино для фортепиано с оркестром народных инструментов (Г. Вагнер), появляются первые образцы цимбального концерта. В сотрудничестве с цимбалистом И. Жиновичем создают цимбальные концерты Ю. Бельзацкий, Е. Глебов, Д. Каминский.

Именно в инструментальных сочинениях выявляется и нехарактерное для профессиональной композиторской школы явление: отказ от традиций русской классической музыки XIX – начала ХХ вв. в сторону усложнения музыкального языка, обращения к стилистике ХХ века. Ярко очерченные изменения связаны, прежде всего, с творчеством Л. Абелиовича, Г. Вагнера, Э. Тырманд. В контекст белорусской музыки входят иные стилевые традиции: Н Мясковского и Д. Шостаковича (сочинения Л. Абелиовича – Фортепианное трио, три фортепианные сонаты, две полифонические пьесы на белорусские народные темы для фортепиано в 4 руки, Соната для гобоя и фортепиано), С. Прокофьева и М. Равеля, Б. Бартока и К. Шимановского (сочинения Э. Тырманд – 2 фортепианных концерта, фортепианные прелюдии, вариации; музыка Г. Вагнера – Струнный квартет, Фортепианная сонатина, Фантазия для скрипки с оркестром).

К началу 1960-х гг. в БССР сформировалась композиторская школа. Её главным фактором, обеспечивавшим сохранение национального облика в системе нивелировки культур великих и малых народов СССР стала масштабная связь композиторского творчества с фольклором. Причём прослеживается постепенный переход от прямого цитирования к переинтонированию фольклорных источников.

На рубеже 1950–1960-х гг. появляются условия для значительных изменений в музыкальном языке белорусских композиторов, для выхода в стилевые координаты ХХ века.

В период формирования композиторской школы немаловажную роль сыграли композиторы-евреи: С. Полонский и И. Любан, Т. Шнитман и М. Крошнер. Кардинальное изменение привычной траектории движения белорусской музыки 40–50-х гг. было связано с композиторским творчеством Л. Абелиовича, Г. Вагнера, Э. Тырманд.

Значительную роль в культурной жизни Беларуси сыграли и евреи-исполнители, основоположники скрипичной (А. Бессмертный) и концертмейстерской школ (Э. Тырманд), музыканты первого в СССР джазового оркестра под управлением Э. Рознера, чьи традиции сегодня живут в деятельности одного из титулованных коллективов Республики Беларусь – Эстрадного оркестра под управлением Михаила Финберга.

Источники

  1. Басин, Я. З. Большевизм и евреи: Белоруссия, 1920-е гг. Исторические очерки. Очерк 6-й. – Минск, 2008 [Электронный ресурс].
  2. Двужыльная, І. Ф., Коўшык С. У. Беларуская музычная літаратура ХХ стагоддзя. Частка І (1900–1959): вучэбны дапаможнік для ўстаноў сярэдняй спецыяльнай адукацыі сферы культуры / І. Ф. Двужыльная, С. У. Коўшык. – Мінск: Інбелкульт, 2012.
  3. Сергиенко, Р. И., Антоневич, В. А. Из истории музыкального образования в Беларуси: Белорусская государственная академия музыки: 1932–2002. Профессора и преподаватели: библиогр. энциклопедия / Р. И. Сергиенко, В. А. Антоневич. – Минск: Технопринт, 2005.
  4. Слепович, Д. Деятельность Еврейского музыкального института в Вильно (1924–1940). Режим доступа: http://old.ort.spb.ru/nesh/njs12/slepov12.htm
  5. Степанская, Н. Феномен еврейского композитора в Белоруссии первой половины ХХ века / Н. Степанская // Музычная культура Беларусі: перспектывы даследавання: Матэрыялы ХІV Навуковых чытанняў памяці Л. С. Мухарынскай (1906–1987) / Склад. Якіменка Т. С. – Мінск: БДАМ, 2005. – С. 121–128.

*** 

Інэса Двужыльная пра ролю яўрэяў у беларускай музыцы

Інэса Двужыльная (Беларусь, Гродна) 

Музыканты-габрэі ў працэсе фарміравання нацыянальнай кампазітарскай і выканальніцкай школ Беларусі 

Inessa Dvuzhilnaya (Belarus, Grodna). Jewish Musicians in the Belarusian Composers’ and Performing Schools’ Emergence Process

На працягу многіх стагоддзяў музычная культура Беларусі разгортвалася як дынамічны, падпарадкаваны ўнутранай логіцы музычна-стылявы працэс. Разам з тым у краіне, якая доўгі час існавала ў складзе буйных дзяржаў, ва ўмовах, неспрыяльных для нацыянальнага развіцця, да ХХ ст. не маглі сфарміравацца ні ўласна беларуская слоўная дамінанта, ні свядомае імкненне да стварэння музычнай лексікі, ні мэтанакіраванае выкарыстанне ў кампазітарскай творчасці ўзораў беларускага фальклору.

Вельмі важным часам у развіцці беларускай музыкі з’яўлялася першая палова ХХ ст., перыяд фарміравання нацыянальнай кампазітарскай і выканальніцкай школ. У цэнтры ўвагі дадзенага артыкула – роля музыкантаў-габрэяў у гэтым працэсе.

I этап, 1900–1917 гг. Беларускае Адраджэнне

У пачатку XX ст. беларуская музычная культура абапіралася на лепшыя дасягненні ў розных відах мастацтва (літаратуры, тэатра) і характарызавалася ростам нацыянальнай самасвядомасці. З 1910 г. пачаў сваю дзейнасць Віленскі музычна-драматычны гурток, кіраўнікамі якога сталі польскі кампазітар Л. Рагоўскі і будучы класік літоўскай музыкі С. Шымкус – студэнт Пецярбургскага ўніверсітэта. Сумесна з Шымкусам Рагоўскі апрацоўваў беларускія народныя песні і танцы для канцэртных інтэрмедый у спектаклях. У 1914 г. дырыжор У. Тэраўскі (1871–1938) арганізаваў у Менску Беларускі народны хор, які выступаў з шматлікімі канцэртамі ў розных гарадах. У рэпертуары калектыву значыліся апрацоўкі беларускіх народных песень і аўтарскія творы хормайстра. [1]

Адной з самабытных з’яў у полікультурнай прасторы Беларусі была габрэйская культура, і невыпадкова. Паводле дадзеных перапісу насельніцтва Расійскай імперыі, у 1897 г. на тэрыторыі пяці беларускіх губерняў пражывала каля 8,5 мільёнаў чалавек; найбольшую долю ў насельніцтве гэтых зямель складалі беларусы і габрэі.

Як вядома, на працягу стагоддзяў габрэі ў Беларусі пражывалі ў мястэчках (штэтлах) і гарадах. Музыка штэтла была прадстаўлена трыма складнікамі: хазанутам (музыкай ў сінагозе), ідышскай народнай песняй і клезмерскім музіцыраваннем. У Віцебску з’яўляецца габрэйскае музычна-літаратурнае аб’яднанне, адгалінаванні якога існавалі ў Вільні, Лідзе, Лодзі, Хоцімску. У 1908 г. сіламі вучняў Рымскага-Корсакава і шэрагу іншых музыкаў было створана Пецярбургскае таварыства габрэйскай народнай музыкі, якое праіснавала да 1919 г. Свой плён дзейнасць таварыства дасць у наступныя гады, а ў той гістарычны перыяд яно адыграла значную ролю ў фарміраванні нацыянальных асноў прафесійнай музыкі. Адзінкавыя творчыя вопыты яшчэ не маглі стварыць кампазітарскую школу Беларусі, aле ўжо быў ярка акрэслены стрыжань кампазітарскай творчасці – зварот да нацыянальнага фальклору, пакуль што на ўзроўні апрацоўкі і цытавання.

На жаль, працэс адраджэння беларускай культуры быў спынены. Першая сусветная вайна, потым Кастрычніцкая рэвалюцыя сталі для высокай культуры трагічнымі: былі знішчаны большасць сядзіб і палацава-паркавых комплексаў, бібліятэкі і калекцыі дэкаратыўна-прыкладнога мастацтва. Рэвалюцыйныя падзеі карэнным чынам змянілі лёс беларускага грамадства.

II этап, 1917–1932 гг. Беларуская культура ва ўмовах палітыкі беларусізацыі

Гэты перыяд адзначаны лёсавызначальнымі для краіны падзеямі. Пасля савецка-польскай вайны 1919–1921 гг. тэрыторыя Беларусі была падзелена паміж Савецкай Расіяй і Польшчай. Габрэйскае жыццё змянялася, часам досыць радыкальна, а культура габрэяў развівалася ў цесным узаемадзеянні з беларускай, што ў 1924 г. падкрэсліў у сваім выступленні на сесіі Цэнтральнага выканаўчага камітэта БССР старшыня ЦВК А. Чарвякоў [2]. Пра гэта сведчылі і стварэнне ў 1925 г. габрэйскага аддзела ў Інстытуце беларускай культуры (Інстытут дзейнічаў з 1922 г.), праца Беларускага дзяржаўнага габрэйскага тэатра. Заснаваны ў Маскве ў 1922 г., Дзяржаўны яўрэйскі тэатр БССР (расійская абрэвіятура «БелГОСЕТ») з 1926 г. працаваў у Менску і стаў адным з найбуйнейшых нацыянальных тэатраў Савецкага Саюза – шмат у чым дзякуючы свайму першаму мастацкаму кіраўніку М. Рафальскаму.

Намаганнямі творцаў розных нацыянальнасцяў фармуецца нацыянальная кампазітарская школа; гэта выхадцы з Грузіі (М. Чуркін), Расіі (У. Тэраўскі, М. Анцаў, М. Аладаў, Я. Цікоцкі, А. Туранкоў), Беларусі (Р. Пукст). Актыўна ўключаюцца ў творчы працэс і кампазітары-габрэі праз жанры раманса і кантаты (Т. Шнітман), харавую песню, музыку для тэатра (С. Палонскі, І. Любан). Усё гэта не выпадкова. Як заўважыла Н. Сцяпанская, у 1920-я гг. беларуская і габрэйская музыка вырашалі падобныя задачы: сінтэз нацыянальнага» і еўрапейскага, засваенне класічных жанраў, формаў і тэхнічных прыёмаў [гл.: 3, с. 123].

Нярэдка прафесійныя акадэмічныя музыкі, у мінулым клезмеры, дэманстравалі дуалізм музычнага мыслення: з аднаго боку, яны тварылі ва ўмовах, запатрабаваных грамадствам і афіцыйнай уладай; з іншага боку, яны заставаліся ў рамках сваёй нацыянальнай культуры, выяўляючы іншыя стылістычныя карэляты і арыентуючыся на іншую аўдыторыю. Прыкладам можа служыць творчасць Самуіла Палонскага (1902, м. Гайсін Падольскай губерніі – 1955, Масква), які пісаў харавыя і сольныя песні на тэксты беларускіх паэтаў, музыку да кінастужак і спектакляў, стварыў Фантазію на беларускія тэмы для духавога аркестра. Паралельна і, па сутнасці, незалежна ад афіцыйнай творчасці, Палонскі рэалізаваў сябе ў габрэйскай музыцы. Яго найбольш самабытныя творы, сярод якіх аперэта «Зарэчны Барок», Сюіта на тэмы габрэйскіх народных песень для сімфанічнага аркестра, з’явяцца ў 1930-я гг.

Такім чынам, палітыка беларусізацыі давала першыя станоўчыя вынікі: менавіта ў гэты перыяд фарміруецца прафесійная кампазітарская школа Беларусі з устаноўкай на паглыбленую распрацоўку айчыннага фальклору і паскоранае спасціжэнне рускай музычнай класікі XIX ст.

III этап, 1932–1950-я гг. Беларуская культура ў кантэксце агульных працэсаў савецкай культуры «сталінскай» эпохі.

Адзін з найбольш складаных перыядаў у гісторыі краіны адметны падзеямі, вынікі якіх неадназначна тлумачацца сёння. Значныя поспехі ў развіцці прамысловасці, сельскай гаспадаркі былі дасягнуты на фоне палітычных рэпрэсій і калектывізацыі, аб’яднання Усходняй і Заходняй Беларусі, у ходзе Другой сусветнай вайны 1939–1945 гг. і пасляваеннага аднаўлення краіны.

У даваенны перыяд адбываецца росквіт беларускай культуры. У 30-я гг. адкрываецца мноства культурна-мастацкіх і вучэбных устаноў: Беларуская дзяржаўная кансерваторыя (1932), Дзяржаўны тэатр оперы і балета БССР (1933), Беларуская дзяржаўная філармонія (1937).

Галоўнай заслугай кансерваторыі ў даваенны час была прафесійная падрыхтоўка беларускіх кампазітараў і выканаўцаў. У 1937 г. адбыўся першы выпуск маладых кампазітараў класа прафесара В. Залатарова. Гэта А. Багатыроў, М. Крошнер, П. Падкавыраў і А. Папоў. Яны папоўнілі Саюз кампазітараў БССР (1938) [4]. На базе Беларускай дзяржаўнай філармоніі з’яўляюцца разнастайныя выканальніцкія калектывы, сярод якіх Дзяржаўная харавая капэла БССР (С. Палонскі), Ансамбль беларускай песні і танца (І. Любан).

У верасні 1939 г., пасля аб’яднання беларускіх зямель, музычная культура краіны папоўнілася новымі сіламі прадстаўнікоў польскай творчай інтэлігенцыі. Сярод іх было нямала імігрантаў-габрэяў (музыкантаў танцавальных і джазавых аркестраў, кампазітараў, дырыжораў), вымушаных ратавацца ад пераследу фашыстаў. У Беластоку апынуліся Юры (Ежы) Бяльзацкі, Юры (Ежы) Пецярбургскі, Генрых Гольд, Юры Юранд (Юрандот) і інш.

Свежы струмень у музычнае жыццё Беларусі ўнеслі былыя студэнты Варшаўскай кансерваторыі М. Вайнберг, Л. Абеліёвіч, Э. Тырманд і Г. Вагнер, якія пасля далучэння да БССР Заходняй Беларусі (1939 г.) працягнулі навучанне ў Беларускай дзяржаўнай кансерваторыі. Увечары 22 чэрвеня 1941 г. двое з іх – Вайнберг і Абеліёвіч – атрымалі дыпломы кампазітараў.

Па-рознаму склаліся лёсы габрэйскіх музыкаў у гады Вялікай Айчыннай вайны: адны загінулі ў гета (Крошнер), іншыя плённа працавалі ў эвакуацыі (Э. Тырманд, Э. Рознер, М. Вайнберг), былі ўдзельнікамі франтавых ансамбляў, якія нярэдка складаліся з былых клезмераў, залічаных у рэгулярныя часткі Чырвонай арміі (Г. Вагнер, А. Бяссмертны). Працавалі габрэйскія музыкі і ў акупаваных гарадах. Так, у Менску працягвалі канцэртную дзейнасць вядомыя калектывы, сярод іх – сімфанічны аркестр Менскага гарадскога тэатра пад кіраўніцтвам М. П. Клаўса, які да вайны быў дырыжорам і кампазітарам. Нямала ў тым аркестры было і габрэйскіх музыкаў, якім дырыжор па сутнасці ратаваў жыццё.

Культурнае аднаўленне БССР пачыналася ў цяжкіх умовах: была знішчана амаль уся матэрыяльна-тэхнічная база ўстаноў навукі і культуры, не прыйшлі з вайны многія адукаваныя і прафесійна падрыхтаваныя людзі. Цяжкасці пасляваеннага адраджэння культуры надалей паглыбляліся з-за новай хвалі шырокамаштабных рэпрэсій на Беларусі.

Між тым Саюз кампазітараў БССР папаўняецца новымі імёнамі. Разам з М. Аладавым, Я. Цікоцкім, А. Туранковым, Р. Пукстам, А. Багатыровым, У. Алоўнікавым, П. Падкавыравым пачынаюць працаваць Дз. Лукас, Дз. Камінскі. Пасля смерці М. Мяскоўскага вяртаецца з Масквы Л. Абеліёвіч. У 1952 г. Беларуская дзяржаўная кансерваторыя робіць першы пасляваенны выпуск вучняў М. І. Аладава і А. В. Багатырова. Сярод іх Э. Тырманд – першая жанчына-кампазітар Беларусі – і Г.  Вагнер.

Своеасаблівымі творчымі справаздачамі становяцца з’езды кампазітараў БССР (першы з іх адбыўся ў 1947 г.), другая Дэкада беларускага мастацтва ў Маскве (люты 1955 г.). Так, у рамках Другога з’езду на канцэртах прагучалі творы кампазітараў новага пакалення: Г. Вагнера, Я. Глебава, Ю. Семянякі, Э. Тырманд.

К пачатку 1960-х гг. у БССР сфарміравалася кампазітарская школа. Яе галоўным фактарам, які забяспечвае захаванне нацыянальнага аблічча ў сістэме нівеліроўкі культур вялікіх і малых народаў СССР, застаецца маштабная сувязь кампазітарскай творчасці з фальклорам, прычым адбываецца паступовы пераход ад прамога цытавання да пераінтанавання фальклорных крыніц. У перыяд жа станаўлення кампазітарскай школы значную ролю адыгралі і кампазітары-габрэі: С. Палонскі і І. Любан, Т. Шнітман і М. Крошнер. Кардынальнае змяненне звыклай траекторыі руху беларускай музыкі 1940–1950-х гг. было звязана з кампазітарскай творчасцю Л. Абеліёвіча, Г. Вагнера, Э. Тырманд. Іх творчасць, што грунтавалася на еўрапейскай музычнай культуры, аб’ектыўна стала альтэрнатывай рускай класічнай школе, на якой засноўвалася музычная адукацыя ў Беларусі.

Значную ролю ў культурным жыцці Беларусі адыгралі і габрэі-выканаўцы, заснавальнікі скрыпічнай (А. Бяссмертны) і канцэртмайстарскай школ (Э. Тырманд), музыканты першага ў СССР джазавага аркестра пад кіраўніцтвам Э. Рознера, чые традыцыі сёння жывуць у дзейнасці аднаго з тытулаваных калектываў Рэспублікі Беларусь – Эстраднага аркестра пад кіраўніцтвам Міхаіла Фінберга.

Выкарыстаная літаратура:

  1. Двужыльная, І. Ф., Коўшык С. У. Беларуская музычная літаратура ХХ стагоддзя. Частка І (1900–1959): вучэбны дапаможнік для ўстаноў сярэдняй спецыяльнай адукацыі сферы культуры / І. Ф. Двужыльная, С. У. Коўшык. – Мінск: Інбелкульт, 2012.
  2. Басин, Я. З. Большевизм и евреи: Белоруссия, 1920-е гг. Исторические очерки. Очерк 6-й. – Минск, 2008 [Электронный ресурс].
  3. Степанская, Н. Феномен еврейского композитора в Белоруссии первой половины ХХ века / Н. Степанская // Музычная культура Беларусі: перспектывы даследавання: Матэрыялы ХІV Навуковых чытанняў памяці Л. С. Мухарынскай (1906–1987) / Склад. Якіменка Т. С. – Мінск: БДАМ, 2005. – С. 121– 128
  4. Сергиенко, Р. И., Антоневич, В. А. Из истории музыкального образования в Беларуси: Белорусская государственная академия музыки: 1932–2002. Профессора и преподаватели: библиогр. энциклопедия / Р. И. Сергиенко, В. А. Антоневич. – Минск: Технопринт, 2005.

Опубликовано 05.12.2017  17:53

И. Двужильная о Михаиле Крошнере

Двужильная Инесса Фёдоровна

Композитор Михаил Крошнер – жертва Минского гетто

Имя Михаила Ефимовича Крошнера (1900, Киев – 1942, Минск) хорошо известно в профессиональных академических кругах Беларуси. Он был одним из первых выпускников Белорусской консерватории 1937 года, автором первого белорусского балета «Соловей» (1937–1939). Этот балет, который называли явлением чрезвычайно значительным для советского хореографического искусства, после 1950‑х годов не ставился. Возможно, всё сложилось бы по-иному, если бы композитор остался жив. Но М. Крошнер попал в Минское гетто и погиб в конце июля 1942 года.

Михаил Крошнер

Весной 1944 г. при ЕАК (Еврейском антифашистском комитете) была создана Литературная комиссия, которую возглавил Илья Эренбург. Председатель ЕАК Соломон Михоэлс назвал «Чёрную книгу» памятником погибшим и чудом уцелевшим евреям и их спасителям. «Чёрная книга» была готова к началу 1944 года в отпечатанном виде, но после закрытия ЕАК в 1948 году её набор был уничтожен. В начале 1946 года рукопись была перепечатана и разослана в Австралию, Англию, Болгарию, Венгрию, Италию, Мексику, Францию, Польшу, Румынию, США, Чехословакию, Палестину. Русскоязычному читателю книга стала доступной только через 50 лет. В советской Украине в 1991 году стотысячным тиражом вышел сокращённый вариант «Чёрной книги». Без цензурных купюр «Чёрная книга» впервые была издана на русском языке в Литве в 1993 году.

В «Чёрной книге» представлены и материалы по Минскому гетто; в них неоднократно упоминаются фамилии музыкантов-евреев, в довоенное время проживавших в Минске. И это не случайно: в поликультурном пространстве Беларуси в 1920–1930-е годы еврейская музыкальная культура представляла одно из самобытных явлений. Абсолютное большинство белорусов (85,5%) проживало в сельской местности, а в городах преобладало еврейское население, составлявшее 53,5% всех горожан.

В Минске с 1926 г. функционировал Белорусский государственный еврейский театр (БелГОСЕТ) – один из крупнейших национальных театров СССР (художественный руководитель – М. Рафальский). Постановка спектаклей осуществлялась на идише (пьесы классиков еврейской литературы И. Л. Переца, Шолом-Алейхема и др.)[1].

Популярностью пользовался и еврейский государственный ансамбль Белорусской ССР под управлением Самуила Полонского. В репертуаре ансамбля к 1933 г. было около 200 произведений, половина из них – песни советского еврейского пролетариата, а остальное – идишские народные песни и классическая музыка. Музыканты-евреи работали не только в этом ансамбле, но и в других исполнительских коллективах (симфоническом оркестре, оркестре народных инструментов), были преподавателями и профессорами Белорусской государственной консерватории, открывшейся в сентябре 1932 года. В этих условиях формировалась еврейская композиторская школа, представленная творчеством С. Полонского, Т. Шнитмана, И. Любана и др.

Музыканты-евреи, не успевшие эвакуироваться с началом военных действий, оказались в Минском гетто: композитор Иоффе, скрипачи Белорусской государственной филармонии Варшавский, Барац. 28 июля 1942 года было самым страшным днём для узников гетто, о чём повествуется и на страницах «Чёрной книги»:

В полдень на Юбилейную площадь согнали всех, кто находился в пределах гетто. На площади возвышались огромные празднично украшенные столы (…); за этими столами сидели руководители неслыханного в мировой истории побоища. В центре сидел начальник гетто Рихтер, награждённый Гитлером железным крестом. Рядом с ним – сотрудники СС, один из шефов гетто, скуластый офицер Рэде, и жирный толстяк – начальник минской полиции майор Венцке. Неподалеку от этого дьявольского престола стояла специально построенная трибуна. С этой трибуны фашисты заставили говорить члена Еврейского комитета гетто композитора Иоффе. Обманутый Рихтером Иоффе начал с успокоения возбуждённой толпы, говоря, что немцы сегодня лишь проведут регистрацию и обмен лат. Ещё не докончил своей успокоительной речи Иоффе, как со всех сторон на площадь въехали крытые машины-душегубки. Иоффе стало сразу всё понятно, что это значит. Иоффе крикнул взволновавшейся толпе, по которой молнией пролетело ужасное слово «душегубки». «Товарищи! Меня ввели в заблуждение. Вас будут убивать. Сегодня погром!». (…) Во время этого погрома были уничтожены детский дом, инвалидный дом, гестаповцы уничтожили и больницу, пощажённую при предыдущих погромах. Больных расстреляли в постелях, среди них погиб композитор орденоносец Крошнер.

Михаилу Ефимовичу Крошнеру было 42 года. В музыковедческой литературе сохранились лишь краткие факты из жизни композитора. Он родился в 1900 году в Киеве, в семье служащего. В 1918–1921 гг. Михаил занимался в Киевском музыкальном училище (класс фортепиано В. В. Пухальского), по окончании которого поступил в Киевскую консерваторию (класс профессора Ф. М. Блуменфельда). Позже дипломированный музыкант сменил много профессий, но музыку не оставлял. В начале 1930-х годов судьба забросила его в Тюмень. Для совершенствования композиторского мастерства М. Крошнер был направлен комсомольской организацией на учёбу в Свердловский музыкальный техникум (класс композиции профессора В. А. Золотарёва). Вокруг В. Золотарёва, ученика и преемника Н. А. Римского-Корсакова, собрался кружок молодых композиторов, в основном уральцы: Борис Гибалин, Пётр Подковыров, Георгий Носов… Самым старшим и опытным в группе был киевлянин М. Крошнер.

В 1932 году открывается Белорусская консерватория, на должность профессора композиции пригласили В. А. Золотарёва. Вместе с ним переезжает в Минск и М. Крошнер, продолжая учёбу в консерватории и работая концертмейстером балетной труппы Минской оперной студии, позднее преобразованной в Театр оперы и балета БССР. Это позволило ему изучить специфику хореографии.

Как отмечает Н. Степанская, в 1920-е годы белорусская и еврейская музыка решали сходные задачи: синтез национального и европейского, освоение классических жанров, форм и технических приёмов: «Но если белорусы не ощущали дискомфорта, благополучно помещая цитаты народных песен в сонатные формы и создавая оперы, квартеты, кантаты и т. д. на белорусском языке, то еврейские композиторы понимали неорганичность такого пути для себя. Слишком большая культурная дистанция между еврейскими и славянскими типами интонационного мышления, вкусами и эмоционально-психологическими предпочтениями не позволяла образованным еврейским музыкантам автоматически повторять в творчестве путь своих русских и белорусских собратьев»[2].

Музыкальному мышлению профессиональных академических музыкантов нередко был присущ дуализм: с одной стороны, они писали музыку, востребованную обществом и властью, с другой – оставались в рамках еврейской культуры, проявляя иную стилистическую платформу, ориентируясь на другую аудиторию. Так случилось и с М. Крошнером. В поездках по деревням и местечкам предвоенной Беларуси он собирал еврейский и белорусский фольклор, а в дальнейшем использовал его в своих произведениях. Большую популярность имели обработки народных песен, в частности, «Три еврейские песни старого быта» (1939). Белорусский фольклор предстал в фортепианных вариациях на темы белорусских народных песен. Он же составил основу балета «Соловей», написанного композитором ещё в консерваторские годы (1937; в творческом наследии композитора помимо названных сочинений значились струнный квартет, романсы и хоры на стихи Я. Купалы, Я. Коласа, А. Пушкина, М. Лермонтова, А. Суркова, обработки белорусских и еврейских народных песен для голоса и фортепиано). Высокий результат был обусловлен не только сложившимся профессиональным мастерством уже зрелого автора, но и творческим коллективом, благодаря которому и появился этот спектакль.

Либретто по одноимённой повести З. Бядули написали искусствовед Юрий Слонимский и балетмейстер Алексей Ермолаев. Балет создавался к Декаде белорусского искусства в Москве (июнь 1940 г.). В этой связи были приглашены именитые хореографы из Ленинграда (Фёдор Лопухов) и Москвы (Алексей Ермолаев).

В бурных спорах и дружеских беседах М. Крошнера с актёрами рождались контуры музыки будущего балета. Стержнем спектакля должен был стать народный танец, язык которого мог выразить самые сложные и тонкие человеческие чувства. Одновременно с работой над либретто и музыкой шли поиски танцевального фольклора: поездки в деревни, общение с пожилыми людьми, обращение к архивам Академии наук БССР.

Сроки подготовки спектакля были жёсткие, но постановщиков и актёров объединяли сила духа и особая любовь к сюжету, его хореографическому воплощению. Совсем юными были главные герои спектакля, будущие звёзды белорусского балета: Семён Дречин (Сымон) и Александра Николаева (Зося), Олег Сталинский (Макар, управляющий поместьем) и Зинаида Васильева (Пани Вашмирская, владелица поместья), ученики балетной школы театра, участвующие в постановке.

Балет был показан в ноябре 1938 г. и подвергся серьёзной критике. Сотрудничество двух разных постановщиков-хореографов нарушило целостность спектакля. Вторую редакцию балета подготовил А. Ермолаев, уже 10 лет работавший в Большом театре оперы и балета СССР. Именно эта постановка оказалась одной из самых значительных работ белорусского балета в довоенный период. 11 мая 1939 года показом балета «Соловей» открылось здание Белорусского театра оперы и балета. Далее предстояла интенсивная подготовка спектакля к Декаде. Критики так оценили спектакль, поставленный в Москве: «Всё тут впервые. Всё тут молодо. Отсюда, от молодости – эта искренность, взволнованность, этот пафос, согревающий спектакль. Отсюда же, от молодости – и его недостатки: гиперболичность стиля и чувств, гиперболичность многих образов. Злодей – так уж злодей стопроцентный: при первом же его появлении на сцене вы это видите. Силач – так уж такой, что с ним двадцать гайдуков не справятся. Встряхнёт он плечами – и все противники лежат на земле. Эта любовь к подчёркнутости сюжетных положений, эмоций, преувеличенной яркости изобразительных средств – тоже свойство молодости… Белорусский балет ещё слишком молод, чтобы требовать от него зрелости. И, право, нет ничего страшного в этой юношеской горячности, в увлечении фигурами колоссальными, страстями необузданными» (цит. по статье «История одного спектакля» из журнала «Партер», 2013 г.).

На показе 1940 г. присутствовали И. Сталин, В. Молотов, А. Жданов, П. Пономаренко. Во многом благодаря этой постановке театр был награждён орденом Ленина и правом называться Государственным большим театром оперы и балета БССР. Многие участники балета были отмечены правительственными наградами: А. Ермолаев удостоен звания народного артиста БССР, М. Крошнер – звания заслуженного артиста БССР и ордена Трудового Красного знамени, дирижёр М. Э. Шнейдерман – звания заслуженного деятеля искусств БССР. С. Дречин был награждён орденом «Знак почёта».

Афиша «Соловья»; С. Дречин с партнёршей

Чем же был оригинален балет «Соловей»? Никто не сомневался в том, что в произведении будут преломлены традиции русского балета, художественные принципы советской хореографии. Но балетмейстер А. Ермолаев щедро вводил в действие народные белорусские танцы. Впервые именно белорусский народный танец стал основой сценического действия и драматургии произведения. Он звучал в «Соловье» как естественное и единственно необходимое выражение чувств героев, их мыслей. В хореографию классического балета вводились отдельные движения белорусских народных танцев, которые показывали хореографам талантливые народные танцоры.

Весна. В утреннем тумане виднеется живописная группа детей, собравшихся вокруг цветущей яблони. На холме пастух Симон играет на свирели. За прекрасную игру народ прозвал его соловьем. Дети начинают пляску (из либретто Ю. Слонимского).

Начало балета представлено обрядовой сценой, большой симфонической картиной, воспевающей красоту природы, любви, жизни. Вслед за дуэтом главных действующих героев начинаются танцы-игры детей: «гигантские шаги», хороводы, «карусель», строящаяся на использовании большого пируэта, сменяют друг друга под музыку, в которой слышны интонации белорусских народных танцев.

Зоська и Симон так увлечены друг другом, что не замечают, как подкрадываются к ним парни и девушки. Схватили они влюблённых, втянули их в весёлую «Лявониху». Сцена строится на умелом комбинировании различных фигур и постепенном эмоциональном нарастании. Симон пляшет «Юрочку». Преследуемый шутками друзей, он убегает.

Молодёжь продолжает пляски. Вдруг по сигналу Макара из-за кустов выбегают гайдуки и отделяют девушек от парней. Пани Вашмирской нужны красивые девушки и дети – она сама отбирает их и отправляет в помещичий дом.

Опустел луг. Возвращается Симон. Девушек нет. Друзей не видно. Тяжелые мысли волнуют Симона. А гайдуки издеваются над ним, приплясывая «Юрочку» (из либретто Ю. Слонимского).

Вся драматическая сцена строится на материале народного танца «Юрочка», интонации которого преобразуются в зависимости от сценической ситуации. В этом несомненен творческий поиск композитора в работе с фольклорным первоисточником.

Белорусский народный танец возвращается в третьем действии балета, где показан древний осенний обряд «дожинок». Здесь звучат «Толкачики», «Метелица», «Чернец», «Козел», «Кукушка».

В образах главных героев балета – Сымона (пастуха) и Зоськи (крестьянки, которую страстно любит Сымон) – также подчёркивался национальный характер народа, его свободолюбие, жизнерадостность, искренность, сила духа.

В «Соловье» значительно возросла, по сравнению с классическими балетами, роль мужского танца. Танцевальный язык Сымона был действен, страстен, исполнен романтического пафоса, своей смелой манерой и твёрдой, уверенной поступью чрезвычайно близок народному плясовому творчеству. На это указывала исследователь белорусского балета Юлия Чурко в книге 1983 г. «Белорусский балетный театр»: «Герой балета впервые заговорил на своём национальном языке, и язык этот мог выразить самые сложные человеческие чувства, рассказать о самых тонких движениях души». Речь идёт о главном герое балета пастухе Сымоне, партию которого исполнял артист С. Дречин, став подлинным соавтором постановщика. «Прекрасная сценическая внешность, большой темперамент и исключительная выразительность помогли С. Дречину создать образ, оставляющий глубокое впечатление», – отмечала Ю. Чурко в книге «Белорусский балет» (1966).

«Роль эта не содержала в себе много виртуозных прыжков (они не являлись сильной стороной артиста). Но Дречину достаточно было порой одного жеста, взгляда, чтобы передать многое, практически всё. Я помню, что первые же сцены в Адажио Сымона и Зоськи, показанные Дречиным и Николаевой на репетиции, вызвали восторженные аплодисменты труппы. И восторг этот потом всё время сопровождал спектакль», – писала в воспоминаниях солистка ГАБТа БССР Юлия Хираско (цит. по статье Л. Дречиной «Пионер белорусского балета: к 90‑летию со дня рождения Народного артиста БССР Семена Дречина»).

Несмотря на то, что «Соловей» был насыщен народными мелодиями, танцами, играми, балет не превратился в простой набор образцов белорусского фольклора – во многом благодаря профессиональному мастерству композитора.

Не осталось аудиозаписи даже отдельных номеров произведения, а в «Хрестоматии по белорусской музыкальной литературе» для музыкальных училищ (т. 1; сост. С. Г. Нисневич, Минск, 1959) сохранился лишь нотный материал «Адажио Сымона и Зоси» из первого действия балета. Эта запись позволяет говорить об оригинальном подходе автора музыки к работе с фольклорным материалом. Если в жанровых сценах композитор широко цитирует материал, то в лирических номерах, характеризующих героев, он создаёт авторские темы, включая интонации белорусских народных песен.

Балет «Соловей» был одним из самых ярких сочинений в предвоенной Беларуси, о его авторе говорили с особым пиететом. В отличие от других сочинений М. Крошнера, сгоревших в горниле Холокоста, партитура балета сохранилась в библиотеке Национального театра оперы и балета. Благодаря этому «Соловей» был восстановлен в 1950 году хореографом Константином Муллером и поставлен в 18-м театральном сезоне. Но затем спектакль сошёл со сцены.

Тот самый сборник 1939 г. (17 стр., 1000 экз.; спасибо за подсказку Зислу Слеповичу)

В Национальной библиотеке Республики Беларусь сохранился изданный в Москве в 1939 году сборник песен М. Крошнера, представляющий для исследователей любопытный материал и подтверждающий тезис о дуализме музыкального мышления еврейских музыкантов. На примере одной из песен этого сборника – «Колыбельной», включённой в репертуар ансамбля «Гилель» (Минск), сделавшего её аудиозапись на двух языках (идише и русском), – можно увидеть работу М. Крошнера в области еврейской музыки. Основа «Колыбельной» – народный текст (перевод на русский язык Ю. Цертелёва) о нищете еврейской жизни: чердачное помещение ветхого дома, под его крышей подвешена люлька с младенцем, озабоченность матери в поисках питания для своих детей:

Ojf dem bojdem šloft der dax

Cugedekt mit šindelex

Un in vigl ligt a kindl

Naket gor on vindelex

Hop, hop, ot azoj

Est di cig fun dax dem štroj

Hop, hop, ot azoj

Est di cig fun dax dem štroj

(un azoj vajter)

  1. Сумрак душен. Гол чердак.

Крыт соломой ветхий дом.

Без пелёнок мальчик спит,

Ходит люлька под крюком.

Хоп, хоп, мальчик мой,

Нашу кровлю ест коза!

Хоп, хоп, мальчик мой!

  1. Стонет люлька. Гол чердак.

А в углу застыл паук –

Он бедою нашей сыт,

Он наткал нам много мук.

Хоп, хоп, мальчик мой,

Горе ткёт он, злой паук!

Хоп, хоп, мальчик мой!

  1. Бродит пёстрый наш петух,

Просит зёрен, просит пить.

По кварталу ходит мать,

Надо денег раздобыть.

Хоп, хоп, мальчик мой,

Надо деток накормить!

Хоп, хоп, мальчик мой!

Не эта ли тема через десять лет привлечёт внимание и Д. Шостаковича в отдельных номерах его вокального цикла «Из еврейских народных песен»? Строгая мелодия узкого диапазона в гармоническом си миноре отдана вокальной партии. В припеве повторяются её отдельные фразы.

В условиях еврейского быта колыбельная могла звучать а cappella либо с сопровождением клезмерского ансамбля, обычно включающего скрипку, виолончель и один из духовых инструментов – флейту или кларнет. Подобный ансамбль, вероятно, имел в виду и М. Крошнер, работая над фортепианной партией песни. Её отличают выразительная мелодия, нередко импровизационного характера, размашистый «виолончельный» аккомпанемент, экспрессивные хроматические интонации, ладовый колорит увеличенной секунды:

М. Крошнер. «Колыбельная» для голоса и фортепиано

В среде штетла, да и на вечерах еврейской музыки в городе, песня звучала в сопровождении инструментального ансамбля, что и проявляется в фактуре аккомпанемента «Колыбельной».

Несколько произведений сохранили имя еврейского композитора, родившегося в Киеве, но ставшего автором первого национального балета Беларуси. Остальные сочинения уничтожены во время нацистских акций, многократно проводимых в Минском гетто. Михаил Крошнер вряд ли задумывался о том, какую музыку он пишет, чей фольклор бережно включает в свои сочинения. Ему напомнили об этом в годы Великой Отечественной войны. И жизнь оборвалась…

РЕЗЮМЕ

Двужильная И. Ф. Композитор Михаил Крошнер – жертва Минского гетто. Рассмотрено творчество композитора в период его жизни в Минске, в частности, сочинённая им еврейская музыка (на примере песен на идише) и обращение к белорусскому музыкальному фольклору (на примере балета «Соловей», который стал первым национальным белорусским балетом). В научный обиход вводятся неизвестные факты из биографии композитора, погибшего в Минском гетто.

SUMMARY

Dvuzhilnaya I. F. Composer Michael Kroshner, a Victim of the Minsk Ghetto. Composer M. Kroshner was one of the prisoners of the Minsk ghetto. In this article some pages of the life of the composer in Minsk are considered. It is focused on two directions: the work in the context of Jewish music (songs in Yiddish) and the Belarusian folk music (the ballet «Nightingale», which became the first national Belarusian ballet). Some unknown facts from the biography of the composer, who was killed in 1942, are presented.

Сокращённый и слегка доработанный вариант статьи, опубликованной в киевском издании: Часопис Національної Музичної Академії України імені П. І. Чайковського: Науковий журнал. №4 (25). – Київ: НМАУ ім. П. І. Чайковського, 2014. – С. 107–120.

[1] Отметим, что М. Е. Крошнер написал музыку к одному из спектаклей БелГОСЕТа (по пьесе А. Гольдфадена «Цвей кунелемлех» – «Два недотёпы», 1940). – belisrael.info.

[2]Степанская Н. Феномен еврейского композитора в Белоруссии первой половины ХХ века / Н. Степанская // Музычная культура Беларусі: перспектывы даследавання. Матэрыялы ХІV Навуковых чытанняў памяці Л. С. Мухарынскай (1906–1987) / Склад. Т. С. Якіменка. – Мінск: БДАМ, 2005. – С. 123.

Опубликовано 21.11.2017  18:39

Вольф Рубінчык пра часопіс «Штэрн»

Даведка пра мінскі часопіс «Штэрн» (для аднаго з міністэрстваў РБ)

«ШТЭРН» («Зорка»), літаратурна-мастацкі і навукова-палітычны часопіс. Выдаваўся з мая 1925 да крас. 1941 у Мінску на яўр. мове. З 1932 орган Аргкамітэта ССП БССР, з 1934 – ССП БССР. Друкаваў творы яўр. і бел. (у перакладзе на яўр. мову) сав. пісьменнікаў, артыкулы па пытаннях л-ры і мастацтва, хроніку культ. жыцця Беларусі і саюзных рэспублік (…) У часопісе ўдзельнічалі яўр. сав. пісьменнікі З. Аксельрод, Ц. Даўгапольскі, Э. Каган, Г. Камянецкі, М. Кульбак, А. Платнер, Р. Рэлес, І. Харык, Г. Шведзік і інш.

(«Беларуская савецкая энцыклапедыя», т. XI. Футбол – Яя. Мінск: БелСЭ, 1974. С. 364)

* * *

У Савецкім Саюзе 1920–1930-х гадоў, у тым ліку і ў БССР, значная ўвага надавалася перыядычнаму друку на яўрэйскай мове (ідыш). Напрыклад, у Маскве выходзіла масавая штодзённая газета «Дэр Эмес» («Праўда»), у Мінску – газета «Акцябр» («Кастрычнік»).

З 1924 да 1937 гг. ідыш з’яўляўся адной з афіцыйных моў савецкай Беларусі[1]. Працавалі шматлікія школы і тэхнікумы з навучаннем на гэтай мове, на ёй нярэдка вялося справаводства і г. д. Паводле перапісу насельніцтва 1926 г., у БССР налічвалася каля 5 мільёнаў жыхароў, з іх 407 тысяч складалі яўрэі. Большасць яўрэяў Беларусі (звыш 80%), некаторая частка беларусаў і прадстаўнікоў іншых народаў у міжваенны перыяд валодалі мовай ідыш.

«Тоўсты» часопіс «Штэрн», які выдаваўся ў 1925–1941 гг. (спачатку раз на два месяцы, з 1926 г. – раз на месяц), быў спробай адказаць на запыты той часткі жыхароў БССР, што чытала на ідышы і цікавілася навінамі культуры. Гэта значыць, адрасаваўся ён, умоўна кажучы, інтэлігенцыі, аднак рэдакцыя заклікала падпісвацца на «Штэрн» і рабочых, і калгаснікаў.

На фота 1–2 – вокладкі часопіса ў 1926 і 1927 гг.

Тыраж часопіса «Штэрн» у розныя гады складаў ад 1000 да 3500 экз. Звычайны аб’ём адной кніжкі часопіса ў першай палове 1930-х гадоў сягаў 100 старонак (пры памеры 16 на 21,5 см); часам выходзілі здвоеныя нумары, аб’ём якіх перавышаў 200 старонак. Найбліжэйшы беларускамоўны аналаг «Штэрна» – часопіс «Полымя», заснаваны ў 1922 г. (у 1932–1941 гг. меў назву «Полымя рэвалюцыі»). З 1930-х гадоў «Штэрн» выпускаўся з беларускамоўнай анатацыяй зместу.

Рэдакцыя часопіса «Штэрн» у 1925–1927 гг. знаходзілася ў Мінску па адрасе вул. Ленінская, 26, у 1927–1930 гг. – на вул. Ленінскай, 22, а з № 9, 1930, г. зн. з восені 1930 г. і да канца існавання часопіса, звыш 10 гадоў, – па вул. Рэвалюцыйнай, 2 (гл. звесткі на вокладках; фота 3–5). Сучасны адрас у Мінску – такі самы.

Літаратурна-мастацкія выданні на ідышы меліся ў 1920–1930-х гг. і ў іншых рэспубліках СССР, асабліва ва Украіне: «Праліт» (1928–1932), «Фармэст» (1932–1937), «Ды ройтэ велт» (1924–1933), «Саветышэ літэратур» (1938–1941). У 1936–1940 гг. у РСФСР выдаваўся штоквартальнік «Фарпост». Тым не менш, як можна бачыць, мінскі часопіс «Штэрн» стаў «доўгажыхаром» сярод даваенных савецкіх часопісаў на ідышы. Ён праіснаваў больш за 15 гадоў, нягледзячы на тое, што да 1917 г. тэрыторыя Беларусі не лічылася найлепшым месцам для яўрэйскіх пісьменнікаў[2]. Відавочна, заслуга ў гэткім працяглым захаванні «Штэрна» належыць перадусім яго аўтарам, членам рэдкалегіі і выдаўцам.

Аўтарамі часопіса «Штэрн» былі практычна ўсе літаратары БССР, якія ў міжваенны перыяд пісалі на мове ідыш. Да таго ж у ім актыўна публікаваліся вядомыя ідышамоўныя пісьменнікі СССР (Давід Гафштэйн, Леў Квітко, Перац Маркіш, Іцык Фефер…), асобныя замежныя літаратары (Аўрам Рэйзен, Меінке Кац, Мойша Надзір…). Крытэрыем адбору твораў была «прагрэсіўнасць» замежнікаў, г. зн. іхняя прыхільнасць да левых ідэй, тым не менш на старонках часопіса дасягаўся і вытрымліваўся даволі высокі мастацкі ўзровень.

Фігуравалі сярод аўтараў «Штэрна» і беларускамоўныя пісьменнікі – ад прызнаных класікаў (Якуб Колас, Янка Купала) да маладзейшых аўтараў (Андрэй Александровіч, Пятрусь Броўка, Міхась Чарот…). Іх перакладалі на ідыш Зэлік Аксельрод, Майсей Кульбак, Мендл Ліфшыц, Ізі Харык і інш.

Аналізуючы змест біябібліяграфічнага даведніка «Беларускія пісьменнікі» (6 тамоў, Мінск: БелЭН, 1992–1995), можна заўважыць, што звыш дзясятка літаратараў пачыналі свой творчы шлях, друкуючыся ў «Штэрне». Сярод гэтых літаратараў – Рыгор Бярозкін, Мацвей Грубіян, Мота Дзягцяр, Эля Каган, Сара Каган, Гірш Камянецкі, Сямён Ляльчук, Рыўка Рубіна, Рыгор Рэлес, Рува Рэйзін, Леў Талалай, Майсей Тэйф, Генадзь Шведзік.

Сярод тых, хто мае дачыненне да Беларусі і атрымаў «пуцёўку ў жыццё» дзякуючы часопісу «Штэрн», назаву таксама паэта Мендла Ліфшыца (нарадзіўся і жыў у Беларусі да вайны), сужэнцаў Рахіль Баўмволь і Зяму Цялесіна (у 1930-х жылі ў Мінску, пазней аказаліся ў Расіі, дзе сталі вядомымі паэтамі; у пачатку 1970-х эмігравалі ў Ізраіль).

Варта дадаць, што, паводле газеты «Літаратура і мастацтва» (4 жніўня 1932 г.), пры рэдакцыі часопіса была створана пастаянная літаратурная кансультацыя, у склад якой трапілі Зэлік Аксельрод, Якаў Бранштэйн, А. Дамэсек (поўнае імя гэтага крытыка, які пэўны час уваходзіў у рэдкалегію часопіса, мне не вядома), Ізі Харык, Майсей Кульбак, Лейб Царт і Арон Юдэльсон. На старонках «Штэрна» аглядаліся і пытанні тэатральнага жыцця, у прыватнасці, са сваімі нарысамі не раз выступаў Міхаіл Рафальскі, у 1926–1937 гг. – мастацкі кіраўнік Дзяржаўнага яўрэйскага тэатра БССР.

Склад рэдкалегіі часопіса «Штэрн» не адрозніваўся стабільнасцю. Да таго ж у многіх выпусках часопіса проста пералічваюцца члены рэдкалегіі без удакладнення іх службовых абавязкаў, а ў некаторыя гады (1938–1939 гг.) нумары падпісвала «рэдкалегія», і зараз няпроста адказаць на пытанне, хто працаваў у ёй найбольш плённа. Аднак, прагледзеўшы дзясяткі выпускаў «Штэрна», якія захоўваюцца ў Нацыянальнай бібліятэцы Беларусі, прааналізаваўшы іншыя даступныя мне крыніцы, у тым ліку артыкулы з «Беларускай энцыклапедыі», я прыйшоў да высновы, што ключавымі асобамі ў рэдакцыі былі:

Самуіл Агурскі (1884–1947) – член рэдкалегіі ў 1925–1929 гг. Грамадскі дзеяч, аўтар прац па гісторыі рэвалюцыйнага руху ў Беларусі, член-карэспандэнт Акадэміі навук БССР (1936). Арыштаваны ў 1938 г., рэабілітаваны ў 1956 г.

Зэлік Аксельрод (1904–1941, расстраляны) – член рэдкалегіі ў 1931–1941 гг. Паэт. У 1931–1937 гг. адказны сакратар часопіса; паводле некаторых звестак, выконваў абавязкі галоўнага рэдактара пасля арышту І. Харыка. Арыштаваны ў 1941 г., рэабілітаваны ў 1957 г. «Гэта быў паэт ясенінскага складу. Тонка ўспрымаў прыроду. Шмат месца ў яго вершах займалі матывы кахання і дружбы (…) За надта інтымную лірыку, за апалітычнасць яго часта лаялі крытыкі і партыйныя інструктары, што стаялі на варце чысціні ленінска-сталінскіх ідэй у мастацкай літаратуры» (Рыгор Рэлес. Праз скрыжаваны агонь // Полымя. 1995. № 8. С. 242).

Эля Ашаровіч (1879–1938, расстраляны) – член рэдкалегіі ў 1925–1930 гг. Шматгадовы рэдактар штодзённай газеты «Акцябр», пад эгідай якой выдаваўся часопіс «Штэрн». Арыштаваны ў 1937 г., рэабілітаваны ў 1957 г.

Якаў Бранштэйн (1897–1937, расстраляны) – член рэдкалегіі ў 1930–1937 гг. Літаратурны крытык, педагог, прафесар педінстытута (з 1932 г.), член-карэспандэнт Акадэміі навук БССР (1936). Арыштаваны ў 1937 г., рэабілітаваны ў 1956 г.

Арон Валабрынскі (1900–1938, расстраляны) – член рэдкалегіі ў 1928–1934 гг. Публіцыст, педагог. Дакладных звестак пра год рэабілітацыі не маю.

Хацкель Дунец (1897–1937, расстраляны) – член рэдкалегіі ў 1928–1934 гг. Літаратурны крытык, у пачатку 1930-х – намеснік наркома асветы БССР, адказны рэдактар газеты «Літаратура і мастацтва» ў 1932–1935 гг. арыштаваны ў 1936 г., паўторна ў 1937 г., рэабілітаваны ў 1967 г.

Сара Каган (1885–1941, загінула ў гета) – член рэдкалегіі ў 1940–1941 гг. Паэтэса, празаік.

Эля Каган (1909–1944, загінуў на фронце) – паэт, празаік, драматург, у 1936–1939 гг. – літаратурны рэдактар часопіса «Штэрн».

Майсей Кульбак (1896–1937, расстраляны) – член рэдкалегіі ў 1934–1937 гг. Сусветна вядомы паэт і празаік, аўтар аднаго з першых раманаў пра Мінск «Зэлменянер» («Зельманцы»; раман друкаваўся ў часопісе «Штэрн» з № 5, 1930, пазней быў перакладзены на беларускую, рускую, англійскую, нямецкую, французскую і іншыя мовы). Арыштаваны ў 1937 г., рэабілітаваны ў 1956 г.

Лэйме Разенгойз (1895–1962) – член рэдкалегіі ў 1930–1937 гг. Грамадскі дзеяч, публіцыст, гісторык.

Ізі Харык (1896–1937, расстраляны) – сакратар рэдакцыі і член рэдкалегіі з 1928 г., галоўны рэдактар з 1930 г. (паводле звестак у часопісе, з 1932 г.). Сусветна вядомы паэт. Член-карэспандэнт Акадэміі навук БССР (1936). Арыштаваны ў 1937 г., рэабілітаваны ў 1956 г. «Ізі Харык шмат зрабіў для з’яўлення новых талентаў. Ён даў ім магчымасць развінуць крылы на старонках часопіса…» (Рыгор Рэлес. Праз скрыжаваны агонь // Полымя. 1995. № 8. С. 237).

Усе гэтыя асобы, незалежна ад магчымых да іх прэтэнзій (многія з іх разам з беларускамоўнымі літаратарамі ўсхвалялі Сталіна і падтрымлівалі пераслед «ворагаў народу», у тым ліку пасродкам «Штэрна»), на мой погляд, заслугоўваюць памяці за іхні ўклад у развіццё культуры Беларусі. Але ж наўрад ці мэтазгодна пералічваць усе 11 прозвішчаў на мемарыяльнай дошцы ў цэнтры Мінска. Тэкст на дошцы, які я прапанаваў у лісце ад 10.10.2017 і прапаную зараз, мог бы выглядаць так:

SHTERN (назва яўрэйскім пісьмом)[3]

Па гэтым адрасе (або: У гэтым будынку) ў 1930–1941 гг. знаходзілася

рэдакцыя ідышамоўнага часопіса «Штэрн» («Зорка»), у якой працавалі

Зэлік Аксельрод (1904–1941) ZELIK AKSELROD (імя і прозвішча яўрэйскім пісьмом)

Майсей Кульбак (1896–1937) MOJSHE KULBAK (імя і прозвішча яўрэйскім пісьмом)

Ізі Харык (1896–1937) IZI KHARYK (імя і прозвішча яўрэйскім пісьмом)

ды іншыя знакамітыя пісьменнікі.

Пад іншымі знакамітымі пісьменнікамі я маю на ўвазе перадусім вышэйзгаданых Элю Кагана і Сару Каган – іхнія жыццёвыя шляхі ды літаратурная спадчына дагэтуль выклікаюць цікавасць[4]. Варта прызнаць, што, напрыклад, крытычныя творы Я. Бранштэйна, Х. Дунца занадта прасякнуты «духам часу» і маюць меншую вартасць для сучасных чытачоў; адпаведна, і прозвішчы гэтых літаратурных крытыкаў не такія вядомыя ў свеце.

Вялікая частка супрацоўнікаў рэдакцыі была рэпрэсаваная і трагічна загінула. Дошка на вул. Рэвалюцыйнай стане для іх, як мне бачыцца, своеасаблівым «калектыўным помнікам». У сувязі з гэтым не зашкодзіла было б выявіць на ёй які-небудзь сімвал зняволення (напрыклад, краты або калючы дрот), аднак настойваць на гэтым я не маю права.

У якасці выдаўца часопіса «Штэрн» у 1925–1927 гг. выступала беларускае аддзяленне ўсесаюзнага выдавецтва «Шул ун бух» («Школа і кніга»), а ў 1927–1941 гг. – рэдакцыя мінскай газеты «Акцябр» («Кастрычнік»).

РЭЗЮМЭ

Штомесячны літаратурна-мастацкі часопіс «Штэрн» цягам 15 гадоў быў важнай з’явай культурнага жыцця горада Мінска, Беларускай ССР, дый усяго Савецкага Саюза. Мемарыялізацыя часопіса шляхам устанаўлення памятнай дошкі па месцы знаходжання рэдакцыі (Рэвалюцыйная, 2) будзе разумным і справядлівым учынкам.

Дадатак, або Навошта на памятнай дошцы яўрэйскае пісьмо

Тыя, хто працаваў у рэдакцыі часопіса «Штэрн», карысталіся збольшага мовай ідыш, таму яе прысутнасць, няхай фрагментарная, будзе зусім дарэчнай. З другога боку, ідыш сам па сабе заслугоўвае ўвагі і павагі ў нашай краіне як адна з традыцыйных моў мясцовага насельніцтва. Так, у другой палове ХХ ст. колькасць носьбітаў ідыша ў Беларусі паступова зніжалася з розных прычын (асіміляцыя, выезд яўрэяў за мяжу). Аднак у XXI cт. назіраецца павышэнне цікавасці да гэтай мовы, асабліва пасля выхаду вялікага ідыш-беларускага слоўніка (складальнік Алесь Астравух; Мінск: Медысонт, 2008). Песні на ідышы ёсць у рэпертуары многіх беларускіх выканаўцаў; ідыш гучыць, сярод іншага, у «Местачковым кабарэ», папулярным спектаклі Нацыянальнага акадэмічнага тэатра імя Янкі Купалы. Магчыма, прысутнасць яўрэйскіх літар на памятнай дошцы дадаткова заахвоціць жыхароў Беларусі да вывучэння багатай (і пакуль маладаследаванай) культурнай спадчыны, створанай на ідышы.

Яшчэ адзін аргумент звязаны з тым, што з сярэдзіны 2010-х гг. актывізуецца прыцягненне замежных турыстаў у Беларусь. Сярод гэтых турыстаў нямала зацікаўленых «яўрэйскай тэмай», а між тым у Мінску візуальна мала што сведчыць пра даваеннае культурнае жыццё беларускіх яўрэяў, якое было даволі разнастайным, хоць і супярэчлівым. На сённяшні дзень у горадзе прадстаўлена перадусім гісторыя знішчэння вязняў гета (мемарыяльны комплекс «Яма», помнікі на Юбілейнай плошчы, на вул. Сухой і г. д.), што вельмі важна, але не дастаткова. Дошка з яўрэйскім пісьмом, на маю думку, стане адной з цікавостак, дзеля якой прыедуць у Мінск турысты з «далёкага замежжа», асабліва калі аб’ект па Рэвалюцыйнай, 2 будзе ўключаны ў адпаведныя экскурсійныя маршруты.

Падрыхтаваў Вольф Рубінчык

PS. Як выявілася ў ходзе кантактаў з міністэрствам (пакуль не буду пісаць, якім…), па стане на кастрычнік 2017 г. інстытут гісторыі НАН «не меў інфармацыі» пра мінскі часопіс «Штэрн». Што нямала гаворыць пра наш гістарычны «афіцыёз» 🙁

[1] Паводле пастановы ЦК КПБ(б) 1924 г. і Канстытуцыі БССР 1927 г. Фактычна афіцыйны статус мовы ідыш быў прызнаны з 1920 г. – Дэкларацыя аб абвяшчэнні незалежнасці Савецкай Сацыялістычнай Рэспублікі Беларусь прадугледжвала роўны статус чатырох моў (беларускай, рускай, ідыша, польскай).

[2] «На Беларусі не было традыцый яўрэйскай літаратурна-творчай працы… У Менску ня было амаль і яўрэйскага друку. Менск, зразумела, ня мог быць літаратурным асяродзішчам, у ім нават ня было вызначаных кадраў культурна-творчай інтэлігенцыі» (Б. Аршанскі. Яўрэйская літаратура на Беларусі // Маладняк. 1929. № 10. С. 100).

[3] Ніжэй у дадатку абгрунтоўваецца, чаму пажадана ўжыць іменна яўрэйскае пісьмо.

[4] Асобныя вершы Сары Каган перакладаў на беларускую народны паэт Беларусі Рыгор Барадулін; шэраг яе твораў, гэтаксама як і твораў Элі Кагана, быў змешчаны ў зборніку «Скрыжалі памяці», укладзеным праф. Алесем Бельскім (Мінск: Беларускі кнігазбор, 2005. Кн. 1. С. 499–522; 523–561).

Апублiкавана 16.11.2017  14:14