Пишет 34mag.net: «Мы попросили историка и преподавателя Европейского колледжа Liberal Arts в Беларуси (ECLAB) Алексея Браточкина проанализировать, как говорят о проблеме Куропат в медиа и в официальных кругах. Получился вдумчивый критический обзор, из которого понятно, что не все так однозначно» (28.02.2017).
Cуществует несколько причин резкой актуализации в 2017 году споров о прошлом, настоящем и будущем такого места памяти, как Куропаты.
Во-первых, речь идет о «праве на город»: после некоторого затишья 1990-х, в 2000-е Минск начал меняться более интенсивно, чем раньше, решения об этих переменах были непрозрачными, и все это привело к сносу ряда памятников архитектуры и появлению построек, уродующих городской ландшафт.
Протесты городских активистов и разных сообществ в основном ничем не заканчивались. Споры о строительстве на территории охранной зоны Куропат уже периодически возникали в публичном пространстве, это не первый случай нарушения властями «права на город».
Курапаты: што згубіў і прыдбаў нацыянальны некропаль?
Куропаты: могилы, “дорога смерти” и охранная зона. Как менялись границы
Во-вторых, географическое место Куропаты имеет огромное символическое значение для новейшей истории Беларуси. Речь идет о политике памяти в Беларуси, о том, какую версию историю надо считать важной для всего общества, а о каких исторических событиях лучше забыть.
Версии памяти
В конце 1980-х, в период советской перестройки, первые публикации о Куропатах можно было четко разделить на две группы.
В одних публикациях создавался образ Куропат как радикально нового, национального и сакрального, места памяти беларусов, связанного с травмой коммунистического правления и трагедией периода сталинизма. Демонстрации и митинги в Куропатах были одними из первых публичных и протестных выступлений в БССР в конце 1980-х. Статья, с которой все началось:
В других публикациях этот травматический образ Куропат отрицался, репрессии фактически оправдывались «духом времени» и общей необходимостью, а советское прошлое конструировалось в качестве эпохи сочетания «плохих и хороших» эпизодов, иерархию которых определить невозможно.
Первый образ Куропат создавался участниками национального движения в позднесоветской Беларуси, часть из которых входила в состав БНФ. Он был доминирующим в публичном пространстве Беларуси с конца 80-х до середины 90-х.
Второй образ Куропат, созданный коммунистами и советскими ортодоксами, защищавшими существование Советского Союза, сыграл свою роль в политическом противостоянии конца 80-х, а после 1991 года утратил свою актуальность и видоизменился.
После выборов 1994 года БНФ становится оппозицией, а новый политический режим начинает бороться со всем тем, что являлось частью символического капитала БНФ. И Куропаты из места памяти, связанного с историей коммунизма и сталинизма, превращается еще и в место борьбы против нового политического режима, для которого тема репрессий и сталинизма была невыгодной по ряду причин.
Какие исторические ассоциации сегодня вызывает образ Куропат в общественном сознании?
Первый образ Куропат как национального места памяти беларусов до сих пор присутствует в публичном пространстве благодаря тем активистам и сообществам памяти, которые стихийно сформировались на протяжении конца 1980-х – 1990-х гг. К ним добавились и новые участники. Именно они организовывали здесь шествия в память о жертвах, следили за порядком и боролись с вандалами.
Веб-архив публикаций о Куропатах
Эти сообщества и активисты (КХП-БНФ, «Малады фронт», БХД, инициатива «Эксперты в защиту Куропат», «Мемарыял» и др.) формально принадлежат к одной части политического поля и вроде бы следуют одной цели, однако между ними не всегда есть согласие.
Например, в конце октября – начале ноября 2012 года возник спор между Зеноном Позняком и другими представителями КХП-БНФ с одной стороны и историком Игорем Кузнецовым – с другой о том, имеют ли отношение убийства в Куропатах к убийствам польских офицеров в Катыни и могут ли быть Куропаты местом погребения участников «катынского списка»?
Возможна ли беларусская память о Катыни?
Фактически встал вопрос о том, насколько жертвы в Куропатах являются чисто «беларусскими» в этническом смысле. Можно ли говорить о практиках геноцида по этническому принципу в период сталинизма или надо менять подход и признавать право на память за разными сообществами и рассматривать сталинизм иначе?
Также мы сегодня спорим о том, насколько, как пишет антрополог Сергей Ушакин, «зло – всегда дело чужих рук». Являются ли убийства в Куропатах всего лишь «внешним» явлением, результатом «оккупации» и почти колониальной зависимости в рамках СССР или же мы имеем дело с гораздо более сложными объяснениями и историями жертв Куропат?
В этом смысле тот образ Куропат, который сложился с конца 80-х, также может измениться и подвергнуться эрозии. Насколько готовы сегодняшние защитники памяти о Куропатах настаивать на каноничности этого образа и не мешать его эволюции, появлению других версий памяти?
В поисках места между Сталиным и Гитлером: о постколониальных историях социализма
Поставить крест
Следы отказа от признания Куропат в качестве общенационального места памяти (как в конце 1980-х) можно обнаружить и во многих публикациях официальных СМИ и идеологов режима Александра Лукашенко. Это уже не прямой отказ, а очень специфический: нынешняя власть не хочет брать на себя свою часть политической и моральной ответственности за прошлое и настоящее Беларуси, но и не отрицает факт преступлений 1930-х годах.
Одна из центральных проблем официального признания такого места памяти, как Куропаты, – это проблема обсуждения пределов государственного насилия и уважения прав человека. Если мы признаем эти проблемы, значит, мы должны и сегодня следовать принципам ограничения государственного насилия и следования концепции прав человека, чтобы не повторилась ситуация 1930-х гг. Но это было бы слишком сильным обещанием.
Именно поэтому официальные идеологи уже дважды за новейший период истории Беларуси, в 2009 и 2017 году, собирали «круглые столы», чтобы обсудить проблему памяти о Куропатах и проблему советского прошлого. Задача этих круглых столов – сведение памяти о массовых убийствах в Куропатах к локальному, хотя и трагическому, эпизоду сталинской успешной «модернизации» 1930-х и семидесятилетней советской истории. В этой риторике «власть» и «государство» не должны оказаться на скамье подсудимых ни при каких условиях.
Вместо разговора о недопустимости государственного насилия и правах человека, вместо обсуждения системных причин того, почему случились убийства в Куропатах, предлагаются несколько тезисов.
Нам говорят о том, что все жертвы уже давно реабилитированы, однако никто не говорит, что сам процесс «реабилитации», начатый после ХХ съезда КПСС и формально завершенный в конце 1980-х – 1990-х гг. является изобретением советского же государства и далеко не полностью соответствует тому, что мы можем назвать «должной памятью» о Куропатах и жертвах.
Также нам предлагают прямое оправдание государственного насилия и говорят, что вся борьба вокруг Куропат «политизирована», хотя само государство ничего не сделало для достойного увековечивания памяти и автоматически само создает образ врага из защитников Куропат.
В качестве новой модели памяти о Куропатах обществу предлагаются санкционированные государством вахты членов БРСМ, а также запрет на обсуждение темы национальной самоидентификации жертв преступления и ее связи с тем, что произошло, как и запрет на обсуждение других вопросов.
Фактически власть сегодня не столько хочет поставить в Куропатах мемориал, наконец, сколько похоронить/контролировать все дискуссии и отсылки к прошлому и современной истории Беларуси.
Круглый стол в газете «СБ», 25.02.2017
Пока идет эта борьба, мы мало продвинулись в исследованиях собственного прошлого. Последняя крупная монография о сталинизме вышла в Беларуси в начале 2000-х, мы пользуемся статистикой 1990-х, которая сегодня оспаривается, мы до сих пор не имеем списка жертв Куропат и более точных цифр этих жертв, это настоящая проблема.
Алексей Браточкин
Статья перепечатана с согласия автора
Фото В. Рубинчика (декабрь 2001 г.) и В. Воложинского (05.12.2009)
От ред. belisrael.info: Мы рассчитываем, что статья минского историка с еврейскими корнями вызовет некоторый спор – собственно, ради этого мы её и перепечатываем. Например, трудно согласиться с тем, что «образ Куропат, который сложился в конце 1980-х», до 2010-х не претерпевал эволюции. Так, осенью 2004 г. по инициативе Марата Горевого и ряда иных активистов, евреев и неевреев, в Куропатском лесу появился памятник c надписью, продублированной и на идише: «Нашым адзiнаверцам-iудзеям, братам па Кнiзе – хрысцiянам i мусульманам – ахвярам сталiнiзму ад беларускiх габрэяў» (фото см. выше). Не совсем точна и фраза «мы до сих пор не имеем списка жертв Куропат». Разумеется, полного списка нет и, наверное, не будет (хотелось бы ошибиться), но начало было положено много лет назад. Как можно прочесть здесь, «Достоверно установлены только два имени погребенных в Куропатах – Мовша Крамер и Мордыхай Шулескес. Их тюремные квитанции об аресте ценностей, выданные в 1940 году, нашлись в захоронениях». И это не какие-то домыслы энтузиастов, а факт, подтверждённый (хотя и не прямо) белорусской прокуратурой в 2001 г., уже при Лукашенко… Вообще же проблема засекречивания имён и судеб жертв действительно существует в Беларуси, что доказывает и недавний материал Александра Розенблюма.
Опубликовано 05.03.2017 15:56
***
Из обсуждения на моей стр. в фейсбуке:
***
И свежее
Павел Севярынец, 8.03.2017 19:35
Артыкул і камэнтары чытаў. Пошук праўды заўсёды няпросты, але той, хто шукае – знаходзіць.”
