Tag Archives: Наталья Машерова

Альберт Капенгут. Из воспоминаний (ч.6)

Предыдущие части 12 4, 5

Хочу напомнить читателям, хотя ранние главы этого цикла перекликаются с книгой «Теоретик, Игрок, Тренер» (но не тождественны), последние только изредка дублируют отрывки.

В чемпионате республики 1976 года я сделал только 5 ничьих, причем с участниками из нижней половины таблицы – сказалась застарелая болезнь недооценки партнеров, уступающих в классе. Витя отстал на очко, проиграв не только мне, но и Юферову с Мочаловым.

Это фото, подаренное Купрейчику, могло напомнить ему предыдущую за несколько месяцев встречу, но здесь он также просмотрел эффектный удар, а затем растерялся в тактических осложнениях

В апреле 1976 г. в Тбилиси прошёл очередной Кубок страны среди обществ. Кавказское гостеприимство вылилось в гигантский банкет в древнейшем городе Грузии Мцхете, построенном на слиянии Куры и Арагви. Несколько часов мы пировали на открытом воздухе рядом с храмом XI века Светицховели и могли любоваться ещё более старым Джвари на другом берегу реки. Когда я занимался с Наной Александрией, она привезла в Минск в подарок чеканку с видом монастыря на доске, как она сказала, из того, что там осталось.

Запомнилось, как Боря Гулько в долгой буфетной очереди в гостинице “Сакартвело” увидел в мусорной корзине обрывок газеты с шахматной диаграммой, разгладил её и начал решать. Очень интересной получилась партия с Дорфманом. Спустя полгода в Минске он выиграл 1-ю лигу, где я руководил пресс-центром, и Болеславский сказал: “Смотрите, Алик, восходит звезда первой величины”.

Пресс-центр 1 лиги, Минск, 1976 г. Нина Гавриловна Болеславская печатает обзор руководителя пресс-центра А. Капенгута. Сидит демонстратор (будущий ММ) Валерий Смирнов

На следующий год Иосиф стал чемпионом СССР,  но затем отработанные методы чекистской верхушки советских шахмат сломали его карьеру, так же, как и Псахису, Мише Гуревичу, Чернину  и многим другим.

Этому знаменательному для Минска событию предшествовала основательная встряска. В газете «Знамя Юности» была напечатана статья Г. Вересова, В. Купрейчика и В. Холода «Ни шагу… вперед», перепечатанная «Советским Спортом» и даже «Шахматы» (Рига) №21 за 1976 год. (В отличие от газет, эту перепечатку легко найти.). Авторы убедительно говорят о застое в шахматной жизни республики, иллюстрируя фактами, и непосвященного читателя охватывает волна возмущения. Однако центр тяжести критики смещен со Спорткомитета БССР, делавшего непозволительно мало для нашего вида спорта, на общественный орган – республиканскую федерацию, не имеющую ни финансов, ни штатных работников. К слову, «А судьи кто?». Оба автора – члены президиума федерации, отнюдь не замеченные в активном вкладе в ее работу, порой даже не представлявшие составы комиссий, которые они якобы возглавляли.

Статья троих

Безусловно, ситуацию с клубом можно считать критической. Я даже не говорю о сравнении с Дворцами шахмат в Ереване и Тбилиси, Домом шахматиста в Таллине и, конечно, клубами в Москве и Ленинграде. Правда, говоря о Латвии, авторы поверхностно отмечают второстепенное направление работы. Мне, прослужившему в Риге несколько лет, работа местного клуба известна в деталях.  Когда в 1966 году А.Н. Кобленц  возглавил разворованное хозяйство клуба, он наладил производство магнитных досок и шахмат, получив деньги для поддержки дышащих на ладан периферийных клубов, для чего создал Республиканский объединенный шахматный клуб, отказавшись от государственного финансирования не только клубов, но также всех соревнований. Маэстро организовал выпуск шахматной литературы, которая при огромных тиражах оставалась дефицитом, но поскольку в Советском Союзе по идеологическим соображениям книги невозможно было печатать не централизовано, то пришлось ограничиться ротапринтами тиражом в 2 000 экз. Кобленц добился большого помещения в старой Риге под методический кабинет, где много перспективных шахматистов пополняло пять(!) различных картотек. К слову, хотя масштаб университета шахматной культуры нам и не снился, справедливости ради надо отметить, что все же Рокитницкий «с барского плеча» иногда «отстегивал» оплату лекций для кандидатов в сборную.

А статистика результатов сборной с 1963 по 75 гг. нуждается в расшифровке. Третье место в 1963 году было спортивным подвигом, а не нормой. В реальности мы не могли бороться на равных с командами Москвы, России, Ленинграда и Украины. Несколько уступали Грузии и Латвии. Поэтому наш диапазон от 5 до 7 места, но многое зависело от жеребьевки. При попадании в группу с парой из большой четверки мы были обречены на второй финал, а занять там первое место еще надо постараться.

Кстати, тогда в 1963 году, после приема у В.Ф. Шауро Гавриил Николаевич пальцем не пошевельнул, чтобы подготовить запрошенный хозяином кабинета проект постановления ЦК КПБ о развитии шахмат. Об «успешном выступлении» Вересова на Спартакиаде 1967 года – 0,5 из 5, было сказано немало, а меня из-за этой Спартакиады республика оставила без участия (и, скорее всего, еще, как минимум одной, золотой медали) во Всемирной студенческой Олимпиаде. Да и партия Купрейчика с К. Григоряном в последнем туре Спартакиады Народов СССР 1972 года лишила нас первого места во втором финале.

В конечном счете цель тройки была достигнута – А.И. Шагалович подал в отставку. Купрейчик отомстил за попытку заменить его Шерешевским в первенстве СССР среди молодых мастеров 1974 года!

Если попытаться взглянуть на работу Федерации шахмат БССР изнутри, то бросается в глаза систематическая работа юношеской, судейской, квалификационной комиссий, а также и по переписке, композиции, а существование остальных только на бумаге, причем я говорю это, основываясь на 30-летнем членстве в президиуме федерации. Например, будучи постоянно членом тренерского совета, я был приглашен на его заседание только один раз в 1984 году, когда потребовалось после отказа ряда мастеров заставить Гельфанда играть в Спартакиаде БССР, стартующую в день его возвращения домой. Правда, я допускаю мысль, что в случаях возможного проблематичного обсуждения на президиуме, нужные для гос. тренера решения оформлялись протоколами тренерского совета.

Я уже рассказывал, как в начале 70-х мне понадобилось создать картотеку спартаковцев – кандидатов в мастера. После очередных перевыборов, по-моему, в 1972 году, я заменил Диму Ноя во главе квалификационной комиссии и расширил документацию на всю республику. Ранее писал, что в начале 1960 года в БССР было 7 мастеров и только 5 кмс, а норму можно было выполнить лишь в финале чемпионата республики. Но лёд тронулся, и за десятилетие их число выросло больше чем на порядок. Вначале мы утверждали норму КМС в турнирах, а также проверяли наличие 2 кандидатских баллов, но вскоре это стало ненужным.

Запомнилось несколько нестандартных ситуаций. В спартаковских турнирах выполнил норму политэмигрант из Ирана Хакшенас. Хотя он неплохо говорил по-русски, у меня (единственного судью и секретаря на 14 столиков) не было времени выяснять его подноготную, но я не сомневался, что он должен быть в контакте с КГБ. Неожиданно Мочалов объяснил мне, что его кураторы возражают против присвоения. Долгие годы судейскую коллегию возглавлял Лёва Горелик. Когда он выполнил норму, против присвоения резко выступил Витя Купрейчик. Аргументов против не было, но документы отложили. В кулуарах я поинтересовался у Лёвы, может был судейский конфликт, но Горелик предположил другие мотивы. Возможно, на следующем заседании Вити не было, и все прошло автоматически.

Переписочников чаще всего возглавлял Яков Ефимович Каменецкий.  Вспомнил забавную ситуацию. У нашего ветерана всегда находилось много недоброжелателей из-за острого пера, и при очередных выборах его забаллотировали. Когда начали распределять комиссии, выяснилось, что возглавить переписку некому. Пригласили ЯЕ на заседание и спросили, может ли он продолжить возглавлять этот специфический вид шахмат, не будучи членом президиума. Каменецкий горячо начал: «Вот, когда унижают и оскорбляют…». Дима Ной прервал его: «А когда Вы других унижаете и оскорбляете, это как?». Тот отмахнулся: «Это – другое дело!», вызвав всеобщий хохот.

Не думаю, что раскрою большой секрет, если напишу, что в то время переписочники охотно спрашивали эпизодического совета у практиков. Например, я предполагаю, что какой-то вклад в победы Г. Несиса внес его подопечный А. Халифман. Многие помогали известному меценату Й. ван Остерому. В 70-е у меня порой консультировались спартаковцы: чемпион Европы А. Парнас, призер Я. Каменецкий, участники отборочных к чемпионатам и кубку мира А. Габрилович, Г. Шмуленсон и др., а иногда даже динамовец Э. Балендо. Некоторые партии, которые игрались по моим рекомендациям, я печатал с примечаниями, иногда даже в Информаторе.

Все же в чем-то статья, (а, скорее, постановление ЦК КПСС) помогла – Каменецкий пробил выход странички “64” в газете “Физкультурник Белоруссии»

Я считал своим долгом печатать в “ФБ” творческие отчеты об участии во всесоюзных, а иногда и в международных соревнованиях, хотя “злые языки” трактовали это по-другому: “В. Р. …И сам Альберт Зиновьевич не брезговал публикациями в советских изданиях”.

Спорткомитет БССР согласился на проведение в Минске 1 лиги. Громадную роль в ее успешном проведении сыграл тогдашний председатель городской федерации Л.Н. Христофоров. Будучи членом коллегии Министерства промышленного строительства, он уговорил министра отдать актовый зал почти на месяц.

На переднем плане Рашковский – Карасев, руководитель пресс-центра А.Капенгут наблюдает за встречей Купрейчик – Чехов

Газета «Советская Белоруссия» пригласила меня сделать несколько еженедельных обзоров. Я старался в маленький объем воткнуть максимум информации. После третьего обзора меня пригласил ответственный секретарь и, с трудом сдерживая улыбку, рассказал про летучку накануне, когда главный редактор – член ЦК КПБ, обсуждая очередной №, оставил за собой сокращение на несколько строк моего обзора. Он не подозревал, что там слова были как шестеренки в часовом механизме, и, промучившись несколько часов, распорядился гнать меня взашей. Для меня это было признание журналистской зрелости!

К слову, в то время я уже несколько лет сотрудничал с журналом «Промышленность Белоруссии».

«Промышленность Белоруссии»

Однако в какой-то момент на совещании идеологического актива республики П.М. Машеров коснулся этого издания, которое: «…печатает что угодно, от уроков английского до истории шахмат в БССР, только не то, для чего оно было создано».

Я уже рассказывал, что Болеславский терпеть не мог ходить по кабинетам, но всюду его встречали с огромным уважением. Например, ИЕ со смехом рассказывал мне про заседание штаба по подготовке республики к Спартакиаде народов СССР 1975 г., который возглавлял первый заместитель председателя Совета министров БССР Владимир Фёдорович Мицкевич. Когда все расселись, заслуженный тренер СССР Генрих Матвеевич Бокун, возглавлявший тогда спорт, спросил у ВФ: «С кого начнем?”, не сомневаясь в выборе фехтования как коронного для Белоруссии олимпийского вида спорта, и был шокирован ответом: “О чем речь, когда здесь сам Болеславский”.

Я это вспоминал, когда этот член Бюро ЦК КПБ со свитой приехал на турнир. Я уговорил его сесть за доску и поставил знаменитый пешечный этюд Рети, который он решил, но при следующей позиции начал бегать глазами по сторонам, кто его спасет. В ходе дальнейшей беседы мы акцентировали проблему нового помещения для шахматного клуба, и он не только пообещал, но и реально пробивал решение, принятое еще до визита А. Карпова в Минск в 1979 году.

Наш земляк выступил неплохо, но в высшую лигу не попал. Вспомнил рассказ Юрия Тепера: «Хорошо помню фразу одного моего знакомого во время первой лиги чемпионата СССР 1976 г. в Минске: «Ни Капенгут, ни Болеславский помогать Купрейчику в чемпионате не будут».

После отставки Шагаловича стал остро вопрос о кандидатуре председателя федерации. Было ясно на опыте Гольденова, Суэтина, Зворыкиной, что выбор из собственной среды не работает. Был брошен клич искать влиятельную персону со стороны. Мой друг Саша Любошиц, отдыхая в Сочи, познакомился с членом-корреспондентом Академии медицинских наук СССР Николаем Семеновичем Мисюком.

Мисюк и Любошиц, 1976

Как мне говорили со стороны, положение в элите зав. Кафедрой нервных болезней Медицинского института пошатнулось. Его сотрудник Арнольд Гурленя, о котором писал ранее, как я слышал, в свое время женился на Наташе Машеровой, и Николай Семенович был в фаворе, по квоте республики его выбрали в АМН СССР. Однако злые языки шептались, что к первому секретарю ЦК КПБ попала информация о их совместных похождениях, и он выгнал зятя. Мисюку хотелось реабилитироваться в глазах руководства, потому зондаж Любошица встретил взаимопонимание. Дальше по цепочке – Саша поговорил со мной, я с Болеславским, затем вчетвером собрались у ИЕ. Вскоре на заседании федерации утвердили нового председателя.

В конце года очередной мемориал Сокольского впервые проводился по новой формуле, заложенной в упомянутое закрытое постановление ЦК КПСС по развитию шахмат, продублированное заинтересованными организациями. (Я думаю, что именно благодаря ему такой резонанс обрела статья трех, процитированная вначале). Среди многих полезных нововведений для нас ключевым стал статус подобных соревнований, резко облегчающий финансирование их проведения. Раньше надо было из кожи вон лезть, чтобы обеспечить приглашенным, как правило, сильнейшим мастерам страны, по несколько оплаченных лекций с сеансами. В постановлении были регламентированы 3 категории турниров. Для нашего мемориала (по низшей категории) предусматривалось участие 14 мастеров, позволяющее «Спартаку» выплачивать денежные призы. По-прежнему ключевым осталось приглашение 2 КМС – победителей пирамид отбора по «Спартаку» и по республиканскому календарю. Поскольку к участию мы стали привлекать не только мастеров – кандидатов на участие в сборной республики, но и мало играющих, можно было ограничиться тремя приглашенными. Старожил турнира Володя Савон повторил прошлогодний успех, а финалисты чемпионатов СССР Янис Клован и Эдик Бухман разделили 3-4 места, устроив белорусским участникам суровый экзамен. По «спартаковской» пирамиде в турнир попал Веремейчик. Еще со времен учебы в БПИ я взял над ним шефство, посылал на «спартаковские» турниры, несколько раз содействовал его участию в мемориалах. Для выполнения мастерской нормы Володя попросил меня не обыгрывать его в последнем туре, хотя итог предыдущих встреч был разгромный.

В феврале 1977 г. случилось несчастье – умер И.Е. Болеславский. Снова, как 11 лет назад после смерти отца, меня вызвали из Вильнюса в Минск. На похоронах мне даже не дали слова. Нелепейшая смерть этого милого, обаятельного человека была для всех тяжелым ударом, но по-настоящему начинаешь постигать утрату через годы.

Перед несостоявшимся матчем Карпова с Фишером в 1975 г. С. Фурман  заказал ИЕ широкий обзор современного состояния теории. После преждевременной кончины Болеславского перед матчем в Багио, Семен Абрамович предложил мне сделать работу учителя, но я не обладал его энциклопедическими знаниями, и мы договорились о свободном поиске.

Письмо С.А. Фурмана

Когда я сдал эту работу, меня тут же попросили сделать еще одну. К тому времени я ежегодно печатал 3-4 теоретические статьи, зачастую перепечатываемые за рубежом. Еще в 1972 году Болеславский вез готовящиеся к печати теоретические работы к Спасскому перед матчем с Фишером. В начале 1978 года я работал над продолжением статьи по системе Анлийского начала, названной впоследствии моим именем. Меня попросили предоставить этот материал Карпову для подготовки к матчу с Корчным, гарантируя возможность публикации после матча. Когда же после Багио я предложил рукопись в журнал, редактор “Шахматного бюллетеня”, милейший Герман Самуилович Фридштейн, который был большим педантом, попросил справку, что чемпион мира не возражает против публикации. Я махнул рукой на этот облом, и статья пополнила ряд других моих неопубликованных материалов.

В 1984 г., уже работая в штабе чемпиона мира, я напомнил Толе об этих материалах, и выяснилось, что первый, с 30 новинками под “злодея”, до него не дошёл. Я заметил, что одну из новинок применил Полугаевский на Спартакиаде в 1979 г., хотя шахматист его уровня, безусловно, мог и сам найти эту идею. Чемпиона мира это задело, и он в тот момент захотел разобраться в детективной ситуации с утечкой, однако впереди был матч с Каспаровым.

Завоевав признание как известный теоретик, стал получать приглашения и на тренерскую работу. Я уже как-то писал, что побывал в роли тренера Гуфельда на 33-м чемпионате CCCР, однако не скажу, что мне это понравилось. В предыдущей главе я рассказывал о работе с Аршаком Петросяном. Запомнилось, как еще в 1962 году в Тбилиси Вахтанг Ильич Карселадзе  указывал на 12-летнюю Нану Александрия, как будущую соперницу Ноны Гаприндашвили, что в тот момент казалось немыслимым. В какой-то момент 1976г. Нана обратилась ко мне за помощью. Я провел несколько сборов, но не был готов к большим масштабам работы с ней и рекомендовал обратиться к Марику Дворецкому.

В Кисловодске-1976 занимаюсь с Наной, рядом Леня Верховский

Когда-то перед одной из партий я показал Тамазу Георгадзе одну кривую новинку, однако Подгаец опроверг её за доской. Тем не менее тбилисец доверял моим знаниям в дебютной стадии и однажды даже приехал ко мне в Минск позаниматься. Апофеозом наших отношений была история с материалом для “Modern Chess Theory”. Грузинский шахматист ехал в Англию и я попросил его передать мою статью. Он «перевыполнил» просьбу – издал как свою, соответственно и гонорар забрал. Несколько лет назад в Нью-Йорке на матче Карлсен – Корякин вспоминали с Альбуртом работу на международном турнире в Одессе , где у себя дома Лева выполнил гроссмейстерский балл, но на первой лиге у меня дома выступил неудачно. Готовились к партии в его квартире на Льва Толстого, потом я возвращался в «Аркадию» на трамвае. В ходе подготовки к Марику Цейтлину, одессит показал свежую идею в остром варианте защиты Алехина, которую постоянно применял. В трамвайной тряске я мысленно возвращался к намеченному варианту и вдруг увидел эффектную жертву фигуру за белых, заканчивающую игру. Срочно на полпути вышел, нашел телефон-автомат и успел предупредить. Запомнилась партия Альбурта с Бронштейном, дважды откладывавшаяся, где Лева записанным 77-м ходом пожертвовал слона. Когда начали смотреть, я нашел отличную возможность за партнера и пришлось искать ничью. Однако маститый гроссмейстер не ожидал жертвы и быстро проиграл.

Похожая ситуация случилась в том же городе спустя 12 лет на чемпионате СССР, где я был с Гельфандом, а Илюшка Смирин – с Ильей Ботвинником. Партию последнего тура с Ваганяном мой бывший ученик отложил в позиции, близкой к ничье. Его тезка к моменту откладывания уже набрался, и мы смотрели втроем. Нашли крепость, и я пошел спать. Очевидно, уже во сне я увидел, что стойка пробивается, вскочил, но по телефону ребят не нашел. Пришлось проверять комнаты их друзей, чтобы откорректировать. К слову, в нашей среде находки такого рода во сне не такая уже редкость!

Приезжали заниматься и другие. Доводилось работать и со сборными республик. Как-то в Паланге я занимался с мужской командой Литвы, а Миша Цейтлин – с женской. Оригинальный путь избрал А. Гипслис. Меня пригласили тренером команды Латвии на сбор с просьбой прочитать цикл лекций по Анти-Бенони. Айвар все конспектировал, а потом я увидел свои анализы на страницах 5-го тома Югославской энциклопедии, естественно, под его именем. Периодически приглашали читать лекции на профсоюзных семинарах тренеров высшей квалификации.

В очередном чемпионате БССР  не играл Купрейчик, и борьба развернулась между прошлогодним чемпионом и Юферовым. Наша встреча была отложена в безрадостной позиции, но в силу обстоятельств доигрывалась незадолго до финища. Участникам и прессе ситуация с лидерством казалась неясной, ибо они не подозревали, что я нашел шансы на спасение, и не только повторил прошлогодний успех, но и оторвался на 1,5 очка от Сережи, которого на финише нагнал Слава Дыдышко. В сердцах, мой конкурент признался в своем убеждении о разнице в нашей силе … «на цвет». Т.е., если он играет белыми, то равная игра…До тех пор я не слышал такого сравнения.

Как всегда, в «Спартаке» начальство обращало внимание на выступления в чемпионатах ЦС. В предыдущей главе я рассказал, как команда Белсовета ДСО «Спартак» разделила первое место на командном чемпионате общества в 1974 году в Москве. На этот раз в Киеве мы все-таки отстали от россиян. Вскоре сильнейшие спартаковцы встретились в личном чемпионате, который мне удалось выиграть в третий раз, но этот раз в дележе.

Партия Жидков – Капенгут

Оба стали чемпионами ЦС ДСО «Спартак», Фрунзе 1977 г.

Забавно, что в 1970 году с нами делил еще Гена Сосонко, но победитель определялся по Бергеру, зато в 1975 году  я обогнал Игоря Иванова на пол-очка. Тогда еще ленинградец, он меня поражал, когда делал ход, менял очки, брал лежавшую рядом скучнейшую, на мой взгляд, книгу Теккерея “Ярмарка тщеславия” и с увлечением читал, не вставая из-за доски. После ответа партнера все повторялось в обратном порядке. Я не удержался и спросил об этом. Он пожал плечами и ответил: “ Я каждый ход как бы решаю логическую задачу. Выдав результат, моя голова чиста”.

Для полноты картины еще один штрих. Во время моих игровых странствий по Союзу я старался всюду записываться в библиотеки, очаровывая дам, которые имели все права отказать временному читателю, и даже получал доступ к полкам. В Челябинске я взял с собой Игоря, памятуя о его интересе к чтению. Тот попросил посоветовать что-то. Когда мы вышли из библиотеки, он достал из-за пазухи несколько рекомендованных книг и, заметив что-то в моих глазах, добавил: “А что, Софья Власьевна не обеднеет” – “Что-что?” – “Ну, Советская власть”. При первой же, заработанной победой над А. Карповым, поездке за рубеж на Кубу, он отказался лететь с Ю. Разуваевым  в пользу следующего рейса, дозаправлявшегося в Канаде, и там сбежал.

Вскоре состоялся очередной Мемориал Сокольского. Как я уже писал выше, формула для установления денежных призов разрешала участие только 2 кмс – победителей отборочных пирамид федерации шахмат БССР и Белсовета “Спартака”, который финансировал турнир. У всех на слуху блестящая победа 15-летнего Каспарова в этом состязании в 1978 г., с которой обычно начинается его послужной список. В книге «Мой шахматный путь. 1973-1985» Гарик замечает, что его допустили к участию только благодаря просьбе М. Ботвинника. К нашему позору, помогло не это обращение к спортивному руководству республики, имеющим отдалённое представление о личности автора письма, а разрешение зампредседателя Спорткомитета СССР В. Ивонина, позволяющее бухгалтерии позиционировать Каспарова как мастера, чтобы его участие не отразилось на выдаче денежных призов. Поскольку я сам занимался этим оформлением, то очередной легенде должен быть положен конец, хотя Гарик, я думаю, просто не знал этих деталей.

Далее он пишет: «Во время жеребьевки я с некоторым замиранием сердца разглядывал грозных соперников: неоднократные финалисты чемпионатов страны Анатолий Лутиков (гроссмейстер!), Альберт Капенгут (замечательный теоретик и тренер), Виктор Купрейчик, Янис Клованс и Александр Захаров, а кроме них – десяток крепких мастеров, практически вся белорусская рать».

Капенгут -Захаров

С юным вундеркиндом приехала целая команда – тренеры Никитин и Шакаров и, конечно, мама. Когда я их пригласил к себе, первым делом Гарик ринулся к библиотеке, где было немало свежих томов, изданных на Западе. Пришлось Аиде его оттаскивать, когда сели за стол. О старте будущего чемпиона мира вспоминает Александр Никитин: «…первые же его партии потрясли всех – болельщиков, тренеров и, главное, самих участников. Турнир сразу стал заметным событием в спортивной жизни города. На Каспарова пошли зрители. Игра бакинца выделялась необычайной свежестью и какой-то загадочной силой. От хитроумных маневров его фигур у соперников буквально кружилась голова. Соревнование он провел вдохновенно…» Все же, в какой-то момент возраст сказался. Гарик вспоминает: «…в 9-м обиднейшим образом выпустил местного кандидата в мастера Валерия Смирнова, чего долго не мог себе простить. За несколько ходов до контроля у меня был начисто выигранный эндшпиль, но когда я прогуливался по сцене, Альберт Капенгут дружески шепнул мне на ухо, что в гостинице меня ждет второй том романа «Граф Монте-Кристо» (книгу принесла родственница Капенгута – мастер Тамара Головей). Я так обрадовался, что сразу же «поплыл», и вместо элементарного выигрыша получилась ничья». Тем не менее уже за 5 туров до финиша юноша выполнил норму мастера! Обычно всесоюзная пресса обходила наш турнир стороной. На этот раз газета «Советский Спорт» снизошла: «Восьмой мемориал Сокольского удался особенно. Накал борьбы был необычайно высок: из 153 партий лишь 60 закончились вничью. Героем турнира стал чемпион СССР среди юношей Гарик Каспаров из Баку. Так уж получилось, что не мастера экзаменовали школьника, а школьник давал урок мастерам!».

Каспаров и Никитин, примерно, во время Мемориала

Вскоре прошел очередной чемпионат БССР. Несмотря на участие Купрейчика, как и в прошлом году конкуренцию составил только Юферов. Все же мне удалось обогнать его на очко. Сережа мрачно констатировал: «У нас штатный чемпион».

Если же подходить совсем серьёзно, то вспоминается недавнее интервью Бориса Марьясина программе «Шахматное ретро», когда он простодушно сказал: «Капенгут у нас всё выигрывал». Возьмем статистику по чемпионатам CССР, то Витя к этому времени играл 3 раза, 6,5 из 22 , 3,5 из 15 и 6 из 17,  всюду последнее место. У меня только 2 раза – 10,5 из 21 и 9,5 из 21. Он набрал 16 из 54 (30%), я – 20 из 42 (47%).

Если же взять статистику по чемпионатам БССР и Мемориалам Сокольского 70-х годов, то разница по результатам соперников еще более впечатляющая, счёт личных встреч (+6) соответствующий, но на международные турниры по плану республики ездил исключительно Витя, а автору, так и не получившему в свое время международного звания, по достижении 35-летного возраста, впрочем, как и другим, вообще запретили участие во всесоюзном календаре.

Подпевалы, типа горе-историка шахмат в БССР (по газетным вырезкам) В. Рубинчика пытались объяснить счёт: «Как будто кто-то отрицал, что Капенгуту, когда он жил в БССР, случалось побеждать за доской Купрейчика, который на 5 лет моложе!». Для сведения псевдоисториков я написал в книге Теоретик, игрок, тренер, стр. 390: «Не раскрою большого секрета – я обратил внимание на способного мальчика ещё со времени сеанса одновременной игры М.М. Ботвинника в 1962 году и, когда Витя стал кандидатом в мастера, предложил приезжать ко мне поработать.

Ботвинник задумался над ходом в партии против Вадима Мисника. Рядом сидят Толя Ахремчук и Витя Купрейчик. Подсказывают Капенгут и Миша Павлик

 Даже после моего перевода в Прибалтийский округ приказом Р.Я. Малиновского я достаточно часто бывал дома и назначал ему встречи. Когда пришло время играть между собой, я предложил делать короткие ничьи, но к 1968 году боевой характер известного задиры захотел бури». Да и для сравнения напомню, что Каспаров и Гельфанд выигрывали Мемориалы Сокольского в 15 лет!

Продолжение следует

PS.

От редактора belisrael

В конце публикации А. Капенгут неодобрительно высказывается о В. Рубинчике, многолетнем авторе материалов на сайте по различным белорусским вопросам, в начале прошлого года исчезнувшего с сайта, и его можно понять, после того, как тот в комментариях в ютюб на “Шахматном ретро” беседы с А.К. написал:

Well, я не ўзор бескампраміснасці. Але ці стаў бы пасля 24.02.2022 выдаваць сваю кнігу пад грыфам федэрацыі шахмат Расіі (прыўладнай суполкі, дзе сярод куратараў – Пяскоў, Шайгу & Co.), ці хваліўся б гэткім выданнем на ўвесь свет? Не стаў бы і не хваліўся.

Well, я не образец бескомпромиссности. А вот стал бы после 24 февраля 2022 издавать свою книгу под знаменем федерации шахмат России (привластной организации, где среди кураторов – Песков, Шойгу и Со.) или хвастался такой публикацией на весь мир? Не хвастался бы и не хвалился.

Добавлю, что книга была написана и отправлена в издательство 4 года назад. И второе, 3 марта 2022 ведущие шахматисты России обратились к Владимиру Путину. Они призвали прекратить войну на Украине.

“Ошибка может привести к роковой точке невозврата”.

Соответствующее письмо подписали 33 шахматиста из Российской Федерации. Также против войны высказались ряд др. известных шахматистов.

.
Опубликовано 02.03.2024, 23:13
.
Другие материалы автора:

Альберт Капенгут об Исааке Ефремовиче Болеславском

Альберт Капенгут. История одного приза

Альберт Капенгут. Глазами секунданта 

Альберт Капенгут. Победа над Талем

Инесса Ганкина. Врач всегда врач, или Семейная профессия

Меня давно интересовала тема профессиональных династий. Я полагала, что в таких династиях есть что-то очень важное, а с другой стороны – существуют свои опасности, в том числе связанные с негативными установками окружающих. Речь идет о мифах, связанных с легким продвижением по карьерной лестнице, поступлением в престижные учебные заведениями и прочими «плюшками», которые незаслуженно получают счастливцы… Волей случая мне удалось поговорить на эту и другие темы с Жанеттой Ильиничной Котенковой – врачом во втором поколении, мамой и бабушкой врачей.

Итак, врачебная профессия из первых уст, но в моем пересказе и с моими историческими и психологическими отступлениями.

Мама, папа и война

Илья Герцевич Лейбман (1920–1993) – папа Жанетты, родившийся в Минске в еврейской семье. Его отец – коренной минчанин, работал завучем в Минском финансово-экономическом техникуме, то есть был из того первого послереволюционного поколения, которое смогло получить два высших образования без процентных ограничений в родном городе. Он был обычным еврейским интеллигентом, игравшим на скрипке и любившим двух своих сыновей.

Мама Ильи родилась в каком-то местечке под Минском, высшего образования не получила, но именно ее природный ум и верное понимание ситуации спасло в июне 1941 г. семью от уничтожения. Она твердо сказала, что от немцев ничего хорошего ждать не стоит, и отправилась вместе с двумя своими сыновьями по лесным дорожкам в сторону Могилёва. Известно, что еврейское население Минска, брошенное на произвол судьбы советской властью, и либо недооценившее смертельную опасность, либо недостаточно здоровое для такого длительного передвижения пешком (старики, маленькие дети…), в основном было уничтожено в Минском гетто.

Отец и мать Ильи

Но вернемся к нашим героям… Представьте себе молодую женщину с двумя сыновьями, преодолевающую этот нелегкий путь. Старший, Илья, 22 июня 1941 г. сдал свой последний экзамен по программе третьего курса Белорусского медицинского института (именно такое название тогда носил Минский мединститут), младший – еще подросток… Люди, пожитки, жара, плач и немецкие самолеты… Уйти можно было только по лесным тропинкам и второстепенным дорогам, что и сделали наши герои. Рядом с ними шагает соседка с двумя маленькими детьми, и всю дорогу Илья несет ее двух- или трехлетнего сына на плечах. Кстати, про этот свой поступок Илья не рассказывал, видимо полагая его в порядке вещей, и Жанетта узнала такую яркую деталь отцовской биографии только после его смерти… Оказалось, что семья соседки хранила чувство благодарности всю жизнь и рассказывала историю своего спасения следующим поколениям.

Многие беженцы из Минска прошли такой же путь, в том числе и мой отец, многие погибли под бомбежками или были остановлены немецкими десантами, но наши герои добрались до Могилёва (180 км по прямой) и уехали в эвакуацию… Хочу напомнить, что в этот начальный период войны счет шел даже не на дни, а на часы… Пока измученные красноармейцы останавливали наступление немецких войск, где и как могли, в том числе на Днепровском рубеже, мирное население получило шанс уехать подальше от войны…

Итак, семья Лейбманов оказывается в эвакуации во Фрунзе. Там Илья за один год заканчивает мединститут. Новоиспеченный доктор направляется в самый котел сражений – в Сталинград, где фактически не было ни фронта, ни тыла, а санитарная летучка, которой руководил Илья, шла непосредственно на место только что закончившегося боя, где сортировала раненых. Кстати, сейчас я понимаю, что от правильной работы этого первого медицинского звена зависела жизнь и смерть солдата… Приходилось мгновенно решать, кого перевязать первым, а кто потерпит чуть подольше, кого отправлять во фронтовой госпиталь, а кого – сразу в тыл. И вся полнота ответственности лежит на плечах руководителя – вчерашнего студента…

А сейчас пора представить еще одну героиню нашей истории – Елену Петровну Котенкову (1922–1998). К началу войны она успела закончить только три курса Казанского мединститута и в 19 лет со своей родной сестрой, которая тоже училась в мединституте, добровольно ушла на фронт медсестрой…

Будущая мама нашей рассказчицы попала в летучку будущего отца… Они почти всю войну работают вместе, но время от времени приходится расставаться. Так, 9 мая Елена Петровна встречает в Вене, а Илья Герцевич – где-то неподалёку. Жизнь непредсказуема и смерть караулит за каждым углом… Незадолго до Дня Победы Елена везет большое количество раненых из одного места в другое, и внезапно на их санитарные машины нападают то ли власовцы, то ли еще какие-то части противника. Хорошо, что рядом оказались красноармейцы, которые защитили раненых и медиков.

Наконец война остается позади. В семейном архиве сохранилась открытка, которую влюбленный Илья присылает своей будущей жене: «Дорогая Леночка, я тебя поздравляю с окончанием войны … Какое счастье, что мы оба остались живы!». Как нередко бывало, их брак регистрирует военное начальство, 12 ноября 1945 г. они возвращаются в разрушенный Минск, а в декабре 1945 года на свет появляется их единственный ребенок Жанетта – коренная минчанка, врач и хранительница семейной памяти.

Военные фотографии Ильи и Елены

Люди помогающей профессии

В своей профессиональной жизни я часто консультировала подростков на тему выбора правильной профессиональной траектории. В наших личных беседах речь шла, конечно, об академических успехах и других внешних факторах, но в первую очередь я пыталась настроить будущего специалиста в той или другой сфере на понимание самой сути профессии или, скажем пафосно, ее миссии. Особенную ответственность я ощущала, когда подросток выбирал для себя профессию, связанную с общением с людьми, а еще более узко – профессию «помогающую», в частности, психолога или врача.

Признаюсь честно, не всех выпускников школы, а затем гимназии, я видела в роли хороших врачей. Порой мне казалось, что навязанный семьей или академической успеваемостью выбор позволит человеку стать хорошим специалистом, но недостаток эмпатии может помешать ему или ей стать врачом с большой буквы. Возможно, я ошибалась, ведь юноша или девушка не останавливаются в своем развитии – впереди у них еще вся жизнь, а значит, есть возможность «добрать» недостающие личностные качества.

После такого психологического отступления самое время вернуться к послевоенной судьбе наших героев.

Приехав в Минск, Елена Петровна закончила свое профессиональное образование в Минском государственном медицинском институте (именно под таким названием Белорусский мединститут открылся в столице БССР в 1947 г.) и попала на работу в Дом ребенка.

Дом ребенка № 1 – старейший в белорусской столице. Первое его документальное упоминание относится к 1895 году. В годы Великой Отечественной войны учреждение было разрушено и не действовало. После освобождения Минска от немецко-фашистских захватчиков Дом ребенка возобновил свою работу в 1944 г. в старом двухэтажном здании по улице Обувной. В 1969 году он переехал в новое двухэтажное здание по улице Разинская, 29.

В Доме ребенка находились дети от рождения до трех лет. Молодой врач пришла туда работать в 1948 г., а в 1950 г. стала главврачом этого уникального медицинского учреждения и проработала в нем всю свою жизнь.

Чтобы хоть чуть-чуть приблизиться к внутреннему миру нашей героини, стоит описать специфику работы. Маленьких детей после войны находили где угодно: на улицах, в лесу, даже на кладбище. Этих малышей надо было не просто выходить физически – им была необходима человеческая любовь и забота. Главная задача была найти людей, готовых не просто работать, а по-настоящему любить детей, и Елене Петровне удалось это сделать.

Понимание особенной роли первых лет жизни пришло в медицину и психологию не сразу. То что сейчас – общее место в психологических учебниках, после войны осознавалось специалистами скорее на уровне профессиональной интуиции. Елена Петровна была именно таким глубоко понимающим детскую психологию врачом, поэтому у каждого малыша был свой «опекун» из медперсонала, то есть человек, который особенно заботился именно об этом одном или нескольких детях. Такой новаторский подход решал проблему эмоциональной и сенсорной депривации в первые годы жизни, то есть нехватки любви, а также информации для развития органов чувств, что становится зачастую основной причиной задержки психического развития. Малыша важно покормить, но не менее, а даже более важно его погладить, поговорить с ним, поносить на руках и позволить увидеть, пощупать и попробовать на вкус разнообразие предметного мира. У Елены Петровны это глубокое понимание психологических потребностей раннего детства было либо врожденное, либо вынесенное из опыта собственного детства.

Организаторские способности Елены Петровны помогли ей добиться постройки на улице Разинской нового здания, окруженного садом. А еще была дача… Каждое лето дети отправлялись в Тарасово, где целые дни их манежи находились на свежем воздухе. Ну и что такого, спросите вы? На самом деле, попробуйте просто организовать технически вывоз всех этих малышей, которых в дороге надо держать на руках. Приходили все родственники сотрудников, ведь везти надо было детей, 160 кроватей, 160 матрасов, постельное белье, оборудование для кухни. Воду на даче приносилось носить из колодца… Но всё это делалось ради детей, и сотрудники разделяли эту позицию… Разделяли, потому что видели, что главврач никогда не уходит с работы в пять вечера, не закрывает за собой входную дверь Дома ребенка, пока не обойдет все помещения и не убедится, что все дети здоровы. Кстати, в этом медицинском учреждении фактически не было детской смертности. Не забываем, что на дворе трудное послевоенное время, недоедание, детские инфекции и т.п.

Завершить историю про настоящего врача Елену Петровну хочется важными формальными моментами: в 1966 г. ее награждают Орденом Трудового Красного Знамени (хотели первоначально наградить Орденом Ленина, но Елена Петровна оказалась беспартийной). В год 70-летия Победы возникла идея установить на современном Доме грудного ребенка, который сейчас располагается не в центре Минска, в районе Юбилейной площади, а по адресу Проспект Газеты Правда, 32, памятную доску в честь его первого директора. Идею поддержали двенадцать сотрудников, которые работали еще с Еленой Петровной, ветераны учреждения, новый главврач и Комитет здравоохранения. В 2017 г. эта доска появилась на фасаде здания – это событие можно увидеть в сюжете канала ОНТ.

Мирные фотографии Елены Петровны

Кстати, я полагаю, что таких памятных досок в честь людей, честно отработавших всю свою жизнь и оставшихся в памяти благодарных коллег, пациентов или учеников, в нашей стране должно быть гораздо больше, и сделаны они должны быть с любовью! Впрочем, историческая и культурная память у нас в стране как-то очень избирательна…

А сейчас самое время рассказать о послевоенной жизни Ильи Герцевича, вернувшегося с фронта капитаном Красной Армии. Я с удивлением узнала, что осенью 1945 года демобилизованному дипломированному врачу нелегко было найти место работы. Жанетта объяснила, что в тот момент работала только одна третья больница имени Клумова, которая до сих пор принимает пациентов в самом центре Минска. Единственной для опытного врача оказалась вакансия патологоанатома.

Илья Герцевич вначале настолько пришел в ужас, что даже думал уехать из Минска, но на сей раз вмешался его мудрый отец и заметил, что своей работой Илья будет помогать врачам определять пусть посмертный, но правильный диагноз и тем самым повышать уровень оказания врачебной помощи. Спустя короткое время Илья Герцевич стал главным патологоанатомом Белорусской железной дороги, а через пару лет отправился в Москву искать себе научного руководителя… В 1952 г. он был уже полностью готов к защите диссертации. Стоп, скажет внимательный читатель: в СССР пышным ядовитым цветком распустилась эпоха государственного антисемитизма, а «ненормальный» доктор из Минска планирует стать кандидатом наук?

Илья Герцевич не был ненормальным, и даже отправился для серьезного разговора к своему русскому оппоненту, давшему прекрасный отзыв на диссертационное исследование. Он хотел узнать, не откажется ли уважаемый коллега от своих слов прямо на защите ввиду сложившейся ситуации. В ответ уважаемый ученый чуть не выгнал Илью Герцевича из кабинета, закричав, что он ученый, а не политик, и своих оценок назад брать не намерен.

Итак, после успешной защиты в 1952 г. Илья Герцевич становится кандидатом медицинских наук. Оценить этот факт по-настоящему могут только люди, хорошо знающие историю 1948–1953 гг.

Сталин умер в 1953 г., но лишь в 1957 г. Илье Герцевичу предлагают работу, соответствующую его научной квалификации. Он становится заведующим лабораторией в Белорусском научно-исследовательском кожно-венерологическом институте (существовал с 1944 по 1988 гг.). Наш герой занимается гистологией кожи, исследует кожные болезни, берет для сравнения образцы здоровой кожи у всех друзей дочери, пытается решить проблему псориаза, постоянно готовит научные публикации, короче говоря, живет жизнью настоящего ученого… продолжая на полставки работать патологоанатомом в первой детской больнице. Вы ведь не забыли, что патологоанатом очень важен для повышения уровня медицинской помощи?

Мирная фотография Ильи Герцевича

Кроме бесконечной работы у двух высококлассных профессионалов есть общий дом, где растет единственная, горячо любимая дочь. Как во многих домах, где люди много и ответственно работают, решать повседневные домашние проблемы помогает домработница, но традиции семейного воспитания разумны и строги, поэтому с определенного возраста дочь должна раз в неделю качественно убрать всю квартиру. Достаточно часто отец с дочерью идут обедать в столовую, потому что Елена Петровна с утра до ночи на работе. Эти жизненные неудобства никогда не становятся поводом для упреков, как и не было таким поводом неумение Ильи Герцевича забить дома гвоздь. В семье высоко ценят профессионалов и справедливо полагают, что врачи должны лечить, а не тратить минуты короткого отдыха на неумелые ремонты. Главное – любовь и взаимопонимание. Как говорит наша рассказчица: «Вы представить себе не можете, как я счастлива, что меня воспитывали такие родители…»

Жанетта Ильинична в юности

Наша рассказчица, дочь врачей, училась в школе № 2 на Энгельса. В той самой школе, где в первых классах обучалась Наталья Машерова, а одноклассницами Жанетты были дочки Янки Брыля и Пилипа Пестрака. Но самое главное – уровень преподавания. Жанетта Ильинична вспоминает, что английский язык им преподавала легендарная Мэри Соломоновна Минц, приехавшая в СССР в начале 30-х годов, работавшая завкафедрой в институте иностранных языков и изгнанная оттуда на волне государственного антисемитизма. (Вы можете посмотреть фотографии этой уникальной женщины, например, здесь). Но вернемся к профессиональному самоопределению Жанетты Ильиничны… Достаточно рано она поняла, что хочет стать только врачом, ведь мама брала ее на ту самую дачу для детей Дома ребенка, где девочка рано осознала и ответственность, которая ложится на плечи врача, и ни с чем несравнимую радость, когда благодаря тебе вокруг царит здоровье и гармония.

Жанетта Ильинична на всю жизнь связала себя с беременными женщинами, много лет отработав врачом в роддоме № 1, и сейчас продолжает работать врачом в женской консультации, следя за здоровьем беременных. Она на всю жизнь запомнила, как однажды в больнице у коллеги от тромбоза умерла беременная женщина, и нашей рассказчице пришлось участвовать в медицинском анализе причин трагедии. Жанетта Ильинична вспоминает, как она пришла советоваться с отцом – опытнейшим патологоанатомом, и он ей сказал, что, к сожалению, от такого случая не застрахован ни один профессионал, что указать на допущенную ошибку необходимо, но ломать профессиональную судьбу коллеги тоже недопустимо. Она запомнила этот совет отца на всю жизнь.

Слушая свою собеседницу, я подумала, насколько в нашем современном обществе привыкли обвинять людей двух самых важных профессий – врачей и учителей – во всех смертных грехах… Видимо, обвинители – во всех отношениях безупречные профессионалы? Я хочу, чтобы меня поняли правильно, речь идет не о преступной халатности, не о других недопустимых фактах, а о пресловутой профессиональной ошибке, от которой не застрахован никто.

Мне очень понравилось отношение старшего поколения к пресловутым материальным благам. Когда молодой врач сказала родителям, что мечтает о личном автомобиле, то они ответили просто и понятно: «Заработай…» Речь идет не о жадности или душевной черствости поколения фронтовиков, а о правильном отношении к предметам роскоши. Ведь в те годы личный автомобиль был в советском обществе именно таким предметом… На роскошь надо уметь заработать собственным трудом.

Жанетта Ильинична правильно поняла отцовский совет, и дополнительно к своей нагрузке в больнице устроилась дежурить врачом на скорой помощи. Эта работа хорошо оплачивалась, но сначала пришлось исписать целую тетрадь инструктажа, ведь врач скорой должен уметь все и решения принимать мгновенно! Первой мыслью Жанетты было отказаться от задуманного, но семейные черты – сочетание профессионализма и уверенности в собственных силах – взяли свое, и наша героиня стала прекрасным врачом скорой помощи. Прошло время, мечта осуществилась и автомобиль был куплен. Кстати, Жанетта Ильинична до сегодняшнего дня прекрасно водит машину, ездит на ней на работу и на прогулки в зеленые зоны Минска.

Какое-то время наша рассказчица читала курс внутренних болезней для будущих лаборантов и старательно внушала им, как важно внимательно и ответственно проводить анализы, ведь от их работы зависит правильный диагноз, а значит, порой и жизнь пациента. Администрация медучилища была очень благодарна Жанетте Ильиничне за такое ответственное отношение к преподаванию и за попытку сформировать у юных коллег правильную врачебную этику.

Тем временем у Жанетты Ильиничны рождается единственная дочь, которую называют Еленой в честь бабушки. И уже внучка летом отправляется с бабушкой на дачу, где кормит и носит на руках грудных детей, конечно, мечтая о профессии врача, которая становится семейной традицией.

Но на дворе поздний застой и поступить в Минский мединститут становится всё труднее и труднее. Хоть у Елены совсем другая, вовсе не еврейская фамилия, но Жанетта Ильинична предполагает, что «товарищи-экзаменаторы» хорошо знали, чью внучку так старательно заваливали на вступительных экзаменах. Я бы могла счесть это преувеличением, если бы не помнила свой опыт поступления в минский далеко не такой престижный, технический ВУЗ… У нас с Еленой были одинаковые аттестаты зрелости – с одной четверкой, и, похоже, одинаково «принципиальные» советские экзаменаторы… Только мне моих четверок вместо пятерок на устных экзаменах хватило для проходного балла, а Елене тройки вместо пятерки – нет.

«Заваливали» абитуриентку два года подряд. Только с третьей попытки Лена становится студенткой мединститута. Но если Вы полагаете, что три года будущий врач сидела на шее у семьи, то в очередной раз ошибаетесь. Она работала нянечкой – сначала в приемном покое, а потом в операционной родильного дома. Очень «престижная» работа для внучки учёного…

Однажды коллега Жанетты Ильиничны увидела из окна, как Лена ломом скалывает лед с обледеневшего крыльца, и недоуменно заметила: «Не понимаю, дедушка – ученый, бабушка – известный в городе главврач, мама – уважаемый специалист, а Лена в ватнике орудует ломом…». Моя рассказчица ничего не ответила коллеге. Да и что тут скажешь, когда путь в заветную профессию открыт только для людей со стажем, и стаж этот надо было заработать на должности санитарки… Никаких других вариантов будущего Лена-младшая для себя не рассматривала, хотя прекрасно владела английским и писала замечательные сочинения…

Елена младшая, дочь Жанетты, в Доме ребенка и вне профессии

Любая история имеет свое начало и свой конец, и до конца нашей истории остается совсем немного событий. Младшая Лена все-таки поступает в заветный мединститут, на четвертом курсе рожает своего первого ребенка, которому дают имя Илья в честь дедушки. Илью растит вся семья, потому что профессия врача – это серьезно, и юная мама учится с утра до вечера. Небольшим, но важным штрихом к портрету уже третьего поколения семьи служит история о том, как Лена с однокурсниками организует, как бы мы сказали по-современному, волонтерскую команду, и бесплатно работает с малышами в Доме ребенка. То есть деньги им за работу начисляют, но будущие врачи отдают свою зарплату в фонд Дома ребенка.

А сейчас мы сделаем маленькое отступление и расскажем еще одну историю… Отчим Лены был человеком с собственной удивительной биографией. Его тетя до войны жила в Пружанах, а еще раньше работала вместе с Н. Крупской в аппарате Наркомпроса, лично знала Ленина, но в какой-то момент поссорилась с Надеждой Константиновной и вернулась на родину. В 1941 г. немецкие войска заняли Пружаны вечером 22 июня и тут же организовали гетто, куда попали многочисленные тетины подруги. Она вместе с мужем и старшими сыновьями стала активно помогать своим еврейским подругам, но кто-то их выдал, и вся семья, кроме младшего сына, оказалась в концлагерях. Эта смелая женщина попала в Равенсбрюк, несколько раз была в шаге от гибели, но чудом выжила, и когда лагерь освободили американские войска, твердо решила не возвращаться в СССР. Тем паче, что ее муж и двое сыновей тоже остались живы и нашлись в американской зоне. В этот момент король Швеции предложил убежище таким семьям, ведь тетина семья считалась польской… Тяжело больные и измученные, они переехали в Швецию, а в пятидесятые годы за полученные от немцев деньги купили в Мальме дом. К тому времени третьему сыну тоже удалось воссоединиться с семьей. Тете Нине Бог дал долгую жизнь (94 года), ее сыновья выросли, получили хорошее образование, один в США даже стал известным ученым-физиком – специалистом в области космоса.

Но пора возвращаться к нашей основной истории… В начале перестройки открываются границы, наша юная врач Елена едет в гости в Швецию, и там знакомится со своим будущим вторым мужем Кентом. Она заканчивает институт, берет маленького Илью и отправляется в Швецию.

Ленин дедушка был невероятно расстроен – он думал, что все усилия внучки напрасны, и она никогда не будет врачом. Ведь известно, что дипломы мединститутов СССР в Европе не признаются. Но проходит какое-то время, Лена рожает второму мужу двух детей, а параллельно прекрасно осваивает шведский и блестяще сдает десять квалификационных экзаменов, получая право на работу по специальности. К сожалению, в этот момент в Минске умирает любимая бабушка Елена Петровна, Лена приезжает на похороны, и тут на фоне семейного горя, узнает от Кента, что она успешно прошла все испытания. Впереди ее ждет двухгодичная ординатура за 140 км от дома, где растут трое детей, помощь любящего мужа и, наконец, прекрасная карьера врача-гематолога, защита докторской диссертации.

«А что же следующее поколение?» – спросите вы. На самом деле всё прекрасно… Закончив школу в Швеции, старший внук Илья поступает в университет в польском Гданьске и получает там диплом врача. Фишка заключается в том, что в Швеции вступительные экзамены не сдаются, но набор студентов на первый курс невелик, и можно несколько лет ждать, пока до тебя дойдет очередь. В Гданьске Илья учится на английском языке, получает медицинский диплом, возвращается в Швецию, становится врачом-анестезиологом и в 2020 г. два месяца работает в красной зоне. Два года назад он женился, и у него недавно родился сын. Внучка Жанетты тоже получила медицинское образование в Польше, сейчас у нее ординатура. Только младший внук Антон (вылитый прадедушка) получил в Англии экономическое образование.

Антон Хольм, Илья Лейбман и Малин Хольм

Елена с тремя детьми и мамой

Эпилог

На этом уже точно можно было поставить большую жирную точку, но такие истории часто имеют неожиданный финал. На пятом курсе института Илья начинает размышлять над историей своей семьи и принимает важное решение – он хочет носить прекрасную еврейскую фамилию дедушки… В Швеции с этим не так всё просто, ведь если ты хочешь сменить фамилию, то обязан спросить разрешение у семьи с такой же фамилией. Единственная на всю Швецию семья Лейбман такое разрешение дает, и в свой, надеюсь, долгий и счастливый профессиональный путь отправляется Илья Лейбман – достойный представитель четвертого поколения врачебной династии.

Пожелаем всем нашим героям здоровья, гармонии и самореализации, и еще раз задумаемся, так ли легко быть представителем врачебной династии. Ведь известно, что врач всегда врач.

Закончить материал я хочу коротким видеосюжетом, к котором о своей семье говорит Жанетта Ильинична.

 

Инесса Ганкина, культуролог и психолог,

г. Минск

От ред. belisrael

Не забывайте поддержать автора. Связаться с И.Г. можно через ее стр. в FB или написать на адрес сайта. 

Опубликовано 27.04.2021  23:05