Tag Archives: государственный антисемитизм в СССР

“Тайное и явное”: что это было?

Советский фильм о сионизме “Тайное и явное” признан экстремистским. Что это за кино и как оно отразило эпоху?

  • Алексей Ильин
  • Би-би-си

Еврейская кипа

GETTY IMAGES

Министерство юстиции России внесло в список экстремистских материалов советский пропагандистский фильм “Тайное и явное. Цели и деяния сионистов”. Картина была снята в 1970-х годах на волне “антисионизма” в СССР, но так и не попала в широкий прокат из-за опасений советских властей.

Решение о запрете картины было принято Сыктывкарским городским судом в июле этого года, но только 8 ноября она была официально внесена в перечень экстремистских материалов.

Документальная черно-белая лента была выпущена в 1973 году Центральной киностудией документальных фильмов. Би-би-си рассказывает, что это за фильм и как он отражал политические настроения эпохи застоя.

Письмо Брежневу

Полуторачасовой черно-белый фильм посвящен обличению сионизма – политического движения, целью которого является объединение и возрождение еврейского народа на его исторической родине – в Израиле. Авторы “Тайного и явного”, в частности, обвиняют сионистов в сотрудничестве с властями нацистской Германии в 1930-х годах, в жестокости по отношению к арабскому населению нынешнего Израиля и в подрывной деятельности против СССР.

Создатели фильма – режиссер Борис Карпов и сценарист Дмитрий Жуков – были известны как участники так называемого “Русского клуба”, неформального объединения русских националистов при Всероссийском обществе охраны памятников истории и культуры (ВООПИиК).

Как пишет киновед Валерий Фомин в своей книге “Кино и власть”, сценарий фильма одобряли на самом высоком уровне – в международном отделе ЦК КПСС, к работе над картиной “была прикреплена целая группа солиднейших консультантов из АН СССР, МИД СССР, КГБ”. Авторам фильма даже разрешили выехать в Европу для сбора материала.

Однако после завершения работы над фильмом комитет по кинематографии решил отложить госприемку “Тайного и явного”, опасаясь неоднозначной реакции публики на его появление в прокате.

Дмитрий Жуков

TATYANA KUZMINA/TASS

Дмитрий Жуков был председателем патриотического объединения “Русский клуб”

Летом 1973 года кинооператор Соломон Коган – фронтовой знакомый Леонида Брежнева – написал генсеку письмо, в котором просил не допускать фильм на экраны, “поскольку после его просмотра создается впечатление, что сионизм и евреи – одно и то же”. Коган также отмечал, что в фильме присутствуют кадры из нацистских антисемитских фильмов.

Критика в адрес фильма звучала и из уст главы Госкино Филиппа Ермаша, который утверждал, что от антисионизма его авторы переходят к антисемитизму, и распорядился значительно переделать и сократить картину, убрав оттуда откровенно антисемитские высказывания и кадры.

Однако в итоге фильм так и не дошел до широкого зрителя, и его прокат ограничился отдельными показами для чиновников и кинематографистов.

“Проблема была в том, что авторы очень сильно перегнули палку. Это уже шло вразрез с общей политикой в еврейском вопросе, где все-таки не нужно было делать слишком резких движений”, – рассуждает киновед Евгений Марголит.

Известный историк советской эпохи Евгений Добренко написал: “Это [“Тайное и явное”] была советская версия “Протоколов сионских мудрецов”, настолько одиозная и дикая даже по советским меркам, что была оценена как антисемитская и запрещена даже КГБ и ЦК. Сегодняшняя власть как будто демонстрирует свою верность цековско-гэбистской “сбалансированности”.

Государственный антисемитизм

Несмотря на критику со стороны чиновников и первых зрителей, фильм во многом отражал политические настроения советского руководства начала 1970-х годов. Во время Шестидневной войны 1967 года СССР поддерживал противников Израиля – Египет и Сирию – и после окончания конфликта сразу же разорвал отношения с Израилем. С тех пор советско-израильские отношения еще долго оставались напряженными, и идеи “антисионизма” стали активнее присутствовать в советской пропаганде.

Антиеврейские настроения отразились и на киноискусстве: например в 1967 году на экраны не был выпущен фильм Александра Аскольдова “Комиссар”, главный герой которого – бедный многодетный еврей Ефим Магазанник. Иногда в сценариях меняли имена или фамилии персонажей-евреев.

“Например, когда режиссер Павел Арсенов экранизировал повесть Рустама Ибрагимбекова “Забытый август”, то там одного из героев зовут Леня Любарский, но в фильме его уже зовут Леня Кравцов”, – вспоминает Евгений Марголит.

Шестидневная война

GETTY IMAGES

После Шестидневной войны в СССР усилились антиизраильские настроения
.

Однако под видом борьбы с сионизмом в советской пропаганде часто проявлялся антисемитизм.

“То, что тогда называли антисионизмом, было, в сущности, очень плохо замаскированным антисемитизмом, – говорит публицист, директор информационно-аналитического центра “Сова”* Александр Верховский. – Это часто выражалось в дискриминации: например, при приеме на работу или в университет. Конечно, антисемитизм не был официальной частью идеологии – считалось, что Советский Союз идеологически борется с сионизмом как с разновидностью империализма и колониализма. Однако на практике антисемитские штампы неизбежно вылезали”.

В итоге возникала курьезная ситуация: если за антисемитские высказывания можно было сесть в тюрьму, то “антисионистские” идеи продвигать не запрещалось, даже если за ними и скрывался антисемитизм, отмечает Верховский.

“Во времена Брежнева государственная политика была по сути даже более антисемитской, чем во времена Сталина, – говорит этнограф, профессор НИУ ВШЭ Эмиль Паин. – Например, в 1970-е годы началось активное движение за выезд евреев из СССР в Израиль, и почти все, кто в нем участвовал, объявлялись сионистами – это было как бы одно из направлений антисоветской деятельности”.

Антисионистские настроения в Советском Союзе укрепились и на фоне решения Генассамблеи ООН, которая в 1975 году официально осудила сионизм как форму расизма и расовой дискриминации, напоминает Паин.

Официальное поощрение антисемитизма в СССР начало уходить лишь с приходом перестройки: в эпоху Михаила Горбачева эти тенденции в политике практически сошли на нет на фоне укрепления отношений с Западом и постепенного отхода от жесткой советской идеологии.

* – внесен властями России в реестр иностранных агентов

Источник

Инесса Ганкина. Врач всегда врач, или Семейная профессия

Меня давно интересовала тема профессиональных династий. Я полагала, что в таких династиях есть что-то очень важное, а с другой стороны – существуют свои опасности, в том числе связанные с негативными установками окружающих. Речь идет о мифах, связанных с легким продвижением по карьерной лестнице, поступлением в престижные учебные заведениями и прочими «плюшками», которые незаслуженно получают счастливцы… Волей случая мне удалось поговорить на эту и другие темы с Жанеттой Ильиничной Котенковой – врачом во втором поколении, мамой и бабушкой врачей.

Итак, врачебная профессия из первых уст, но в моем пересказе и с моими историческими и психологическими отступлениями.

Мама, папа и война

Илья Герцевич Лейбман (1920–1993) – папа Жанетты, родившийся в Минске в еврейской семье. Его отец – коренной минчанин, работал завучем в Минском финансово-экономическом техникуме, то есть был из того первого послереволюционного поколения, которое смогло получить два высших образования без процентных ограничений в родном городе. Он был обычным еврейским интеллигентом, игравшим на скрипке и любившим двух своих сыновей.

Мама Ильи родилась в каком-то местечке под Минском, высшего образования не получила, но именно ее природный ум и верное понимание ситуации спасло в июне 1941 г. семью от уничтожения. Она твердо сказала, что от немцев ничего хорошего ждать не стоит, и отправилась вместе с двумя своими сыновьями по лесным дорожкам в сторону Могилёва. Известно, что еврейское население Минска, брошенное на произвол судьбы советской властью, и либо недооценившее смертельную опасность, либо недостаточно здоровое для такого длительного передвижения пешком (старики, маленькие дети…), в основном было уничтожено в Минском гетто.

Отец и мать Ильи

Но вернемся к нашим героям… Представьте себе молодую женщину с двумя сыновьями, преодолевающую этот нелегкий путь. Старший, Илья, 22 июня 1941 г. сдал свой последний экзамен по программе третьего курса Белорусского медицинского института (именно такое название тогда носил Минский мединститут), младший – еще подросток… Люди, пожитки, жара, плач и немецкие самолеты… Уйти можно было только по лесным тропинкам и второстепенным дорогам, что и сделали наши герои. Рядом с ними шагает соседка с двумя маленькими детьми, и всю дорогу Илья несет ее двух- или трехлетнего сына на плечах. Кстати, про этот свой поступок Илья не рассказывал, видимо полагая его в порядке вещей, и Жанетта узнала такую яркую деталь отцовской биографии только после его смерти… Оказалось, что семья соседки хранила чувство благодарности всю жизнь и рассказывала историю своего спасения следующим поколениям.

Многие беженцы из Минска прошли такой же путь, в том числе и мой отец, многие погибли под бомбежками или были остановлены немецкими десантами, но наши герои добрались до Могилёва (180 км по прямой) и уехали в эвакуацию… Хочу напомнить, что в этот начальный период войны счет шел даже не на дни, а на часы… Пока измученные красноармейцы останавливали наступление немецких войск, где и как могли, в том числе на Днепровском рубеже, мирное население получило шанс уехать подальше от войны…

Итак, семья Лейбманов оказывается в эвакуации во Фрунзе. Там Илья за один год заканчивает мединститут. Новоиспеченный доктор направляется в самый котел сражений – в Сталинград, где фактически не было ни фронта, ни тыла, а санитарная летучка, которой руководил Илья, шла непосредственно на место только что закончившегося боя, где сортировала раненых. Кстати, сейчас я понимаю, что от правильной работы этого первого медицинского звена зависела жизнь и смерть солдата… Приходилось мгновенно решать, кого перевязать первым, а кто потерпит чуть подольше, кого отправлять во фронтовой госпиталь, а кого – сразу в тыл. И вся полнота ответственности лежит на плечах руководителя – вчерашнего студента…

А сейчас пора представить еще одну героиню нашей истории – Елену Петровну Котенкову (1922–1998). К началу войны она успела закончить только три курса Казанского мединститута и в 19 лет со своей родной сестрой, которая тоже училась в мединституте, добровольно ушла на фронт медсестрой…

Будущая мама нашей рассказчицы попала в летучку будущего отца… Они почти всю войну работают вместе, но время от времени приходится расставаться. Так, 9 мая Елена Петровна встречает в Вене, а Илья Герцевич – где-то неподалёку. Жизнь непредсказуема и смерть караулит за каждым углом… Незадолго до Дня Победы Елена везет большое количество раненых из одного места в другое, и внезапно на их санитарные машины нападают то ли власовцы, то ли еще какие-то части противника. Хорошо, что рядом оказались красноармейцы, которые защитили раненых и медиков.

Наконец война остается позади. В семейном архиве сохранилась открытка, которую влюбленный Илья присылает своей будущей жене: «Дорогая Леночка, я тебя поздравляю с окончанием войны … Какое счастье, что мы оба остались живы!». Как нередко бывало, их брак регистрирует военное начальство, 12 ноября 1945 г. они возвращаются в разрушенный Минск, а в декабре 1945 года на свет появляется их единственный ребенок Жанетта – коренная минчанка, врач и хранительница семейной памяти.

Военные фотографии Ильи и Елены

Люди помогающей профессии

В своей профессиональной жизни я часто консультировала подростков на тему выбора правильной профессиональной траектории. В наших личных беседах речь шла, конечно, об академических успехах и других внешних факторах, но в первую очередь я пыталась настроить будущего специалиста в той или другой сфере на понимание самой сути профессии или, скажем пафосно, ее миссии. Особенную ответственность я ощущала, когда подросток выбирал для себя профессию, связанную с общением с людьми, а еще более узко – профессию «помогающую», в частности, психолога или врача.

Признаюсь честно, не всех выпускников школы, а затем гимназии, я видела в роли хороших врачей. Порой мне казалось, что навязанный семьей или академической успеваемостью выбор позволит человеку стать хорошим специалистом, но недостаток эмпатии может помешать ему или ей стать врачом с большой буквы. Возможно, я ошибалась, ведь юноша или девушка не останавливаются в своем развитии – впереди у них еще вся жизнь, а значит, есть возможность «добрать» недостающие личностные качества.

После такого психологического отступления самое время вернуться к послевоенной судьбе наших героев.

Приехав в Минск, Елена Петровна закончила свое профессиональное образование в Минском государственном медицинском институте (именно под таким названием Белорусский мединститут открылся в столице БССР в 1947 г.) и попала на работу в Дом ребенка.

Дом ребенка № 1 – старейший в белорусской столице. Первое его документальное упоминание относится к 1895 году. В годы Великой Отечественной войны учреждение было разрушено и не действовало. После освобождения Минска от немецко-фашистских захватчиков Дом ребенка возобновил свою работу в 1944 г. в старом двухэтажном здании по улице Обувной. В 1969 году он переехал в новое двухэтажное здание по улице Разинская, 29.

В Доме ребенка находились дети от рождения до трех лет. Молодой врач пришла туда работать в 1948 г., а в 1950 г. стала главврачом этого уникального медицинского учреждения и проработала в нем всю свою жизнь.

Чтобы хоть чуть-чуть приблизиться к внутреннему миру нашей героини, стоит описать специфику работы. Маленьких детей после войны находили где угодно: на улицах, в лесу, даже на кладбище. Этих малышей надо было не просто выходить физически – им была необходима человеческая любовь и забота. Главная задача была найти людей, готовых не просто работать, а по-настоящему любить детей, и Елене Петровне удалось это сделать.

Понимание особенной роли первых лет жизни пришло в медицину и психологию не сразу. То что сейчас – общее место в психологических учебниках, после войны осознавалось специалистами скорее на уровне профессиональной интуиции. Елена Петровна была именно таким глубоко понимающим детскую психологию врачом, поэтому у каждого малыша был свой «опекун» из медперсонала, то есть человек, который особенно заботился именно об этом одном или нескольких детях. Такой новаторский подход решал проблему эмоциональной и сенсорной депривации в первые годы жизни, то есть нехватки любви, а также информации для развития органов чувств, что становится зачастую основной причиной задержки психического развития. Малыша важно покормить, но не менее, а даже более важно его погладить, поговорить с ним, поносить на руках и позволить увидеть, пощупать и попробовать на вкус разнообразие предметного мира. У Елены Петровны это глубокое понимание психологических потребностей раннего детства было либо врожденное, либо вынесенное из опыта собственного детства.

Организаторские способности Елены Петровны помогли ей добиться постройки на улице Разинской нового здания, окруженного садом. А еще была дача… Каждое лето дети отправлялись в Тарасово, где целые дни их манежи находились на свежем воздухе. Ну и что такого, спросите вы? На самом деле, попробуйте просто организовать технически вывоз всех этих малышей, которых в дороге надо держать на руках. Приходили все родственники сотрудников, ведь везти надо было детей, 160 кроватей, 160 матрасов, постельное белье, оборудование для кухни. Воду на даче приносилось носить из колодца… Но всё это делалось ради детей, и сотрудники разделяли эту позицию… Разделяли, потому что видели, что главврач никогда не уходит с работы в пять вечера, не закрывает за собой входную дверь Дома ребенка, пока не обойдет все помещения и не убедится, что все дети здоровы. Кстати, в этом медицинском учреждении фактически не было детской смертности. Не забываем, что на дворе трудное послевоенное время, недоедание, детские инфекции и т.п.

Завершить историю про настоящего врача Елену Петровну хочется важными формальными моментами: в 1966 г. ее награждают Орденом Трудового Красного Знамени (хотели первоначально наградить Орденом Ленина, но Елена Петровна оказалась беспартийной). В год 70-летия Победы возникла идея установить на современном Доме грудного ребенка, который сейчас располагается не в центре Минска, в районе Юбилейной площади, а по адресу Проспект Газеты Правда, 32, памятную доску в честь его первого директора. Идею поддержали двенадцать сотрудников, которые работали еще с Еленой Петровной, ветераны учреждения, новый главврач и Комитет здравоохранения. В 2017 г. эта доска появилась на фасаде здания – это событие можно увидеть в сюжете канала ОНТ.

Мирные фотографии Елены Петровны

Кстати, я полагаю, что таких памятных досок в честь людей, честно отработавших всю свою жизнь и оставшихся в памяти благодарных коллег, пациентов или учеников, в нашей стране должно быть гораздо больше, и сделаны они должны быть с любовью! Впрочем, историческая и культурная память у нас в стране как-то очень избирательна…

А сейчас самое время рассказать о послевоенной жизни Ильи Герцевича, вернувшегося с фронта капитаном Красной Армии. Я с удивлением узнала, что осенью 1945 года демобилизованному дипломированному врачу нелегко было найти место работы. Жанетта объяснила, что в тот момент работала только одна третья больница имени Клумова, которая до сих пор принимает пациентов в самом центре Минска. Единственной для опытного врача оказалась вакансия патологоанатома.

Илья Герцевич вначале настолько пришел в ужас, что даже думал уехать из Минска, но на сей раз вмешался его мудрый отец и заметил, что своей работой Илья будет помогать врачам определять пусть посмертный, но правильный диагноз и тем самым повышать уровень оказания врачебной помощи. Спустя короткое время Илья Герцевич стал главным патологоанатомом Белорусской железной дороги, а через пару лет отправился в Москву искать себе научного руководителя… В 1952 г. он был уже полностью готов к защите диссертации. Стоп, скажет внимательный читатель: в СССР пышным ядовитым цветком распустилась эпоха государственного антисемитизма, а «ненормальный» доктор из Минска планирует стать кандидатом наук?

Илья Герцевич не был ненормальным, и даже отправился для серьезного разговора к своему русскому оппоненту, давшему прекрасный отзыв на диссертационное исследование. Он хотел узнать, не откажется ли уважаемый коллега от своих слов прямо на защите ввиду сложившейся ситуации. В ответ уважаемый ученый чуть не выгнал Илью Герцевича из кабинета, закричав, что он ученый, а не политик, и своих оценок назад брать не намерен.

Итак, после успешной защиты в 1952 г. Илья Герцевич становится кандидатом медицинских наук. Оценить этот факт по-настоящему могут только люди, хорошо знающие историю 1948–1953 гг.

Сталин умер в 1953 г., но лишь в 1957 г. Илье Герцевичу предлагают работу, соответствующую его научной квалификации. Он становится заведующим лабораторией в Белорусском научно-исследовательском кожно-венерологическом институте (существовал с 1944 по 1988 гг.). Наш герой занимается гистологией кожи, исследует кожные болезни, берет для сравнения образцы здоровой кожи у всех друзей дочери, пытается решить проблему псориаза, постоянно готовит научные публикации, короче говоря, живет жизнью настоящего ученого… продолжая на полставки работать патологоанатомом в первой детской больнице. Вы ведь не забыли, что патологоанатом очень важен для повышения уровня медицинской помощи?

Мирная фотография Ильи Герцевича

Кроме бесконечной работы у двух высококлассных профессионалов есть общий дом, где растет единственная, горячо любимая дочь. Как во многих домах, где люди много и ответственно работают, решать повседневные домашние проблемы помогает домработница, но традиции семейного воспитания разумны и строги, поэтому с определенного возраста дочь должна раз в неделю качественно убрать всю квартиру. Достаточно часто отец с дочерью идут обедать в столовую, потому что Елена Петровна с утра до ночи на работе. Эти жизненные неудобства никогда не становятся поводом для упреков, как и не было таким поводом неумение Ильи Герцевича забить дома гвоздь. В семье высоко ценят профессионалов и справедливо полагают, что врачи должны лечить, а не тратить минуты короткого отдыха на неумелые ремонты. Главное – любовь и взаимопонимание. Как говорит наша рассказчица: «Вы представить себе не можете, как я счастлива, что меня воспитывали такие родители…»

Жанетта Ильинична в юности

Наша рассказчица, дочь врачей, училась в школе № 2 на Энгельса. В той самой школе, где в первых классах обучалась Наталья Машерова, а одноклассницами Жанетты были дочки Янки Брыля и Пилипа Пестрака. Но самое главное – уровень преподавания. Жанетта Ильинична вспоминает, что английский язык им преподавала легендарная Мэри Соломоновна Минц, приехавшая в СССР в начале 30-х годов, работавшая завкафедрой в институте иностранных языков и изгнанная оттуда на волне государственного антисемитизма. (Вы можете посмотреть фотографии этой уникальной женщины, например, здесь). Но вернемся к профессиональному самоопределению Жанетты Ильиничны… Достаточно рано она поняла, что хочет стать только врачом, ведь мама брала ее на ту самую дачу для детей Дома ребенка, где девочка рано осознала и ответственность, которая ложится на плечи врача, и ни с чем несравнимую радость, когда благодаря тебе вокруг царит здоровье и гармония.

Жанетта Ильинична на всю жизнь связала себя с беременными женщинами, много лет отработав врачом в роддоме № 1, и сейчас продолжает работать врачом в женской консультации, следя за здоровьем беременных. Она на всю жизнь запомнила, как однажды в больнице у коллеги от тромбоза умерла беременная женщина, и нашей рассказчице пришлось участвовать в медицинском анализе причин трагедии. Жанетта Ильинична вспоминает, как она пришла советоваться с отцом – опытнейшим патологоанатомом, и он ей сказал, что, к сожалению, от такого случая не застрахован ни один профессионал, что указать на допущенную ошибку необходимо, но ломать профессиональную судьбу коллеги тоже недопустимо. Она запомнила этот совет отца на всю жизнь.

Слушая свою собеседницу, я подумала, насколько в нашем современном обществе привыкли обвинять людей двух самых важных профессий – врачей и учителей – во всех смертных грехах… Видимо, обвинители – во всех отношениях безупречные профессионалы? Я хочу, чтобы меня поняли правильно, речь идет не о преступной халатности, не о других недопустимых фактах, а о пресловутой профессиональной ошибке, от которой не застрахован никто.

Мне очень понравилось отношение старшего поколения к пресловутым материальным благам. Когда молодой врач сказала родителям, что мечтает о личном автомобиле, то они ответили просто и понятно: «Заработай…» Речь идет не о жадности или душевной черствости поколения фронтовиков, а о правильном отношении к предметам роскоши. Ведь в те годы личный автомобиль был в советском обществе именно таким предметом… На роскошь надо уметь заработать собственным трудом.

Жанетта Ильинична правильно поняла отцовский совет, и дополнительно к своей нагрузке в больнице устроилась дежурить врачом на скорой помощи. Эта работа хорошо оплачивалась, но сначала пришлось исписать целую тетрадь инструктажа, ведь врач скорой должен уметь все и решения принимать мгновенно! Первой мыслью Жанетты было отказаться от задуманного, но семейные черты – сочетание профессионализма и уверенности в собственных силах – взяли свое, и наша героиня стала прекрасным врачом скорой помощи. Прошло время, мечта осуществилась и автомобиль был куплен. Кстати, Жанетта Ильинична до сегодняшнего дня прекрасно водит машину, ездит на ней на работу и на прогулки в зеленые зоны Минска.

Какое-то время наша рассказчица читала курс внутренних болезней для будущих лаборантов и старательно внушала им, как важно внимательно и ответственно проводить анализы, ведь от их работы зависит правильный диагноз, а значит, порой и жизнь пациента. Администрация медучилища была очень благодарна Жанетте Ильиничне за такое ответственное отношение к преподаванию и за попытку сформировать у юных коллег правильную врачебную этику.

Тем временем у Жанетты Ильиничны рождается единственная дочь, которую называют Еленой в честь бабушки. И уже внучка летом отправляется с бабушкой на дачу, где кормит и носит на руках грудных детей, конечно, мечтая о профессии врача, которая становится семейной традицией.

Но на дворе поздний застой и поступить в Минский мединститут становится всё труднее и труднее. Хоть у Елены совсем другая, вовсе не еврейская фамилия, но Жанетта Ильинична предполагает, что «товарищи-экзаменаторы» хорошо знали, чью внучку так старательно заваливали на вступительных экзаменах. Я бы могла счесть это преувеличением, если бы не помнила свой опыт поступления в минский далеко не такой престижный, технический ВУЗ… У нас с Еленой были одинаковые аттестаты зрелости – с одной четверкой, и, похоже, одинаково «принципиальные» советские экзаменаторы… Только мне моих четверок вместо пятерок на устных экзаменах хватило для проходного балла, а Елене тройки вместо пятерки – нет.

«Заваливали» абитуриентку два года подряд. Только с третьей попытки Лена становится студенткой мединститута. Но если Вы полагаете, что три года будущий врач сидела на шее у семьи, то в очередной раз ошибаетесь. Она работала нянечкой – сначала в приемном покое, а потом в операционной родильного дома. Очень «престижная» работа для внучки учёного…

Однажды коллега Жанетты Ильиничны увидела из окна, как Лена ломом скалывает лед с обледеневшего крыльца, и недоуменно заметила: «Не понимаю, дедушка – ученый, бабушка – известный в городе главврач, мама – уважаемый специалист, а Лена в ватнике орудует ломом…». Моя рассказчица ничего не ответила коллеге. Да и что тут скажешь, когда путь в заветную профессию открыт только для людей со стажем, и стаж этот надо было заработать на должности санитарки… Никаких других вариантов будущего Лена-младшая для себя не рассматривала, хотя прекрасно владела английским и писала замечательные сочинения…

Елена младшая, дочь Жанетты, в Доме ребенка и вне профессии

Любая история имеет свое начало и свой конец, и до конца нашей истории остается совсем немного событий. Младшая Лена все-таки поступает в заветный мединститут, на четвертом курсе рожает своего первого ребенка, которому дают имя Илья в честь дедушки. Илью растит вся семья, потому что профессия врача – это серьезно, и юная мама учится с утра до вечера. Небольшим, но важным штрихом к портрету уже третьего поколения семьи служит история о том, как Лена с однокурсниками организует, как бы мы сказали по-современному, волонтерскую команду, и бесплатно работает с малышами в Доме ребенка. То есть деньги им за работу начисляют, но будущие врачи отдают свою зарплату в фонд Дома ребенка.

А сейчас мы сделаем маленькое отступление и расскажем еще одну историю… Отчим Лены был человеком с собственной удивительной биографией. Его тетя до войны жила в Пружанах, а еще раньше работала вместе с Н. Крупской в аппарате Наркомпроса, лично знала Ленина, но в какой-то момент поссорилась с Надеждой Константиновной и вернулась на родину. В 1941 г. немецкие войска заняли Пружаны вечером 22 июня и тут же организовали гетто, куда попали многочисленные тетины подруги. Она вместе с мужем и старшими сыновьями стала активно помогать своим еврейским подругам, но кто-то их выдал, и вся семья, кроме младшего сына, оказалась в концлагерях. Эта смелая женщина попала в Равенсбрюк, несколько раз была в шаге от гибели, но чудом выжила, и когда лагерь освободили американские войска, твердо решила не возвращаться в СССР. Тем паче, что ее муж и двое сыновей тоже остались живы и нашлись в американской зоне. В этот момент король Швеции предложил убежище таким семьям, ведь тетина семья считалась польской… Тяжело больные и измученные, они переехали в Швецию, а в пятидесятые годы за полученные от немцев деньги купили в Мальме дом. К тому времени третьему сыну тоже удалось воссоединиться с семьей. Тете Нине Бог дал долгую жизнь (94 года), ее сыновья выросли, получили хорошее образование, один в США даже стал известным ученым-физиком – специалистом в области космоса.

Но пора возвращаться к нашей основной истории… В начале перестройки открываются границы, наша юная врач Елена едет в гости в Швецию, и там знакомится со своим будущим вторым мужем Кентом. Она заканчивает институт, берет маленького Илью и отправляется в Швецию.

Ленин дедушка был невероятно расстроен – он думал, что все усилия внучки напрасны, и она никогда не будет врачом. Ведь известно, что дипломы мединститутов СССР в Европе не признаются. Но проходит какое-то время, Лена рожает второму мужу двух детей, а параллельно прекрасно осваивает шведский и блестяще сдает десять квалификационных экзаменов, получая право на работу по специальности. К сожалению, в этот момент в Минске умирает любимая бабушка Елена Петровна, Лена приезжает на похороны, и тут на фоне семейного горя, узнает от Кента, что она успешно прошла все испытания. Впереди ее ждет двухгодичная ординатура за 140 км от дома, где растут трое детей, помощь любящего мужа и, наконец, прекрасная карьера врача-гематолога, защита докторской диссертации.

«А что же следующее поколение?» – спросите вы. На самом деле всё прекрасно… Закончив школу в Швеции, старший внук Илья поступает в университет в польском Гданьске и получает там диплом врача. Фишка заключается в том, что в Швеции вступительные экзамены не сдаются, но набор студентов на первый курс невелик, и можно несколько лет ждать, пока до тебя дойдет очередь. В Гданьске Илья учится на английском языке, получает медицинский диплом, возвращается в Швецию, становится врачом-анестезиологом и в 2020 г. два месяца работает в красной зоне. Два года назад он женился, и у него недавно родился сын. Внучка Жанетты тоже получила медицинское образование в Польше, сейчас у нее ординатура. Только младший внук Антон (вылитый прадедушка) получил в Англии экономическое образование.

Антон Хольм, Илья Лейбман и Малин Хольм

Елена с тремя детьми и мамой

Эпилог

На этом уже точно можно было поставить большую жирную точку, но такие истории часто имеют неожиданный финал. На пятом курсе института Илья начинает размышлять над историей своей семьи и принимает важное решение – он хочет носить прекрасную еврейскую фамилию дедушки… В Швеции с этим не так всё просто, ведь если ты хочешь сменить фамилию, то обязан спросить разрешение у семьи с такой же фамилией. Единственная на всю Швецию семья Лейбман такое разрешение дает, и в свой, надеюсь, долгий и счастливый профессиональный путь отправляется Илья Лейбман – достойный представитель четвертого поколения врачебной династии.

Пожелаем всем нашим героям здоровья, гармонии и самореализации, и еще раз задумаемся, так ли легко быть представителем врачебной династии. Ведь известно, что врач всегда врач.

Закончить материал я хочу коротким видеосюжетом, к котором о своей семье говорит Жанетта Ильинична.

 

Инесса Ганкина, культуролог и психолог,

г. Минск

От ред. belisrael

Не забывайте поддержать автора. Связаться с И.Г. можно через ее стр. в FB или написать на адрес сайта. 

Опубликовано 27.04.2021  23:05

Ш. Чепела. Судьбы, опаленные войной, или Письмо из прошлого

Мне, писателю и общественному деятелю, приходилось встречаться с разными судьбами. Некоторые из них трогают до глубины души, оставляя глубокий след в сердце. История, которую я хочу рассказать, из таких.

Скажем сразу, что, как и в любом давнем событии, вопросительных знаков в нашем рассказе немало, и на эти вопросы уже никто никогда не даст ответа. Впрочем, наверное, это и к лучшему. Стоит ли нам, через столько лет, судить об отношениях давно уже ушедших в вечность людей?

Пусть же тайны этой трагедии, семейные ссоры или непонимания останутся за кадром.

Вернёмся в нашу историю.

Начало её уходит корнями далеко, когда, еще до начала Второй Мировой войны, в Краснодар с военным оркестром попал талантливый молодой музыкант Борис Комиссарчик. Но рассказывать её лучше с середины. Потому что, по иронии судьбы, эта история была без начала…

Когда мы говорим о искалеченных войной судьбах, то в первую очередь представляем себе бомбёжки, пожары, горящие города. Но всё проходит, города отстраиваются, люди находят в себе силы жить. Так было и в нашем городе, Краснодаре, а героиня моего рассказа родилась за год до начала войны и мало что помнит о ней.

Итак, жила-была девочка Людочка. Жила в семье музыкальной и достаточно благополучной, – мама, отчим, братишка, бабушка. Скорее всего, она и сама не помнит, когда впервые попыталась узнать о своём родном отце.

Мы не знаем, кто придумал, и зачем сказал Людочке жестокие слова, которые перевернули всю Людочкину жизнь – а нет его, да и какой он тебе отец, и брака-то не было, ты случайно родилась, а потом он ушёл на фронт и без вести пропал, может, к немцам перебежал….

Кто был человеком, решившим обрушить такую информацию на ребенка, неизвестно, но можно представить себе жизнь девочки, одинокой, ненужной и нелюбимой во второй семье матери, которая поверила в это, её внутренний мир, боль и одиночество…

Об отце Людмила ничего не знала, да и не хотела знать. Слишком больно.

Людмила Борисовна закончила то же музыкальное училище, в котором учился ее отец. Отношения с семьёй были сложными, в неё не верили, ей не хотели помогать. По окончании училища уехала по распределению в Туапсе, где много лет преподавала в музыкальной школе, состоялась как талантливый педагог и музыкант. После возвращения в Краснодар и до сего времени преподавала фортепиано в Краснодарском музыкальном училище, среди её воспитанников виднейшие музыканты нашего края. Ей, одной из первых в Краснодаре, было присвоено звание заслуженного работника культуры Кубани. Прекрасный, умнейший человек, даже в почтенном возрасте поразительно красивая женщина. 10 мая 2020 года Людмиле Борисовне исполняется 80 лет.

Сын её, Александр, с отличием окончил техникум, затем институт. Вместе с этим всегда серьёзно занимался музыкой – он лауреат многих Всероссийских конкурсов и фестивалей, известный в Краснодарском крае певец с превосходным голосом. Внуки. Хорошая семья. Но однажды, случайно, в разговоре я спросила Людмилу Борисовну об отце. Её короткий рассказ обнажил невероятную боль, которая за столько лет ничуть не уменьшилась. Боль, которая, казалось, наполнила собой всё вокруг…

Всю жизнь Александр, единственный ребенок у матери, жалел, что у него нет большой и дружной семьи. Открывшиеся военные архивы дали людям возможность заглянуть в далёкое прошлое, и он включился в активные поиски. В архивах узнал, что дед пропал без вести под Сталинградом. Что родом он из Калинковичей, города в Беларуси. Дальше поиски не продвинулись, но пришло осознание национального вопроса, которое привело Александра в общество еврейской культуры, в новый для него мир, на программу «Хаскала», где, кроме знакомства с традицией и культурой народа, поднимался вопрос о поисках своих корней.

Горячее желание найти родственников, если кто-то из них жив, заразило и меня. А дальше всё было просто, так, как и бывает, когда Всевышний хочет показать людям чудо.

Я сидела за компьютером и размышляла о судьбе этой семьи. Какое-то внутреннее чувство подсказывало мне, что информация, полученная Людмилой Борисовной в детстве, лживая. И я решительно набрала в поиске три слова – Борис Комиссарчик, Калинковичи.

Мне тут же открылась статья на незнакомом израильском сайте, где я прочитала такие слова:

«Чтобы как-то облегчить жизнь семьи, ещё мальчиком Бориса – старшего брата отца – взяли в военный оркестр местной воинской части, где ему не только выдавали военное обмундирование, но и кормили. А это было очень важным подспорьем семье!

Жаль Бориса: с первых же дней войны его мобилизовали на фронт, и родители от него получили единственное письмо, где он сообщал, что их перебрасывают на Сталинградский фронт. Больше о Борисе мы ничего не знаем – пропал без вести. Спасибо, что имя Бориса упоминается в списках погибших евреев – жителей Калинковичей.

… – Борис был талантливым музыкантом: он играл практически на всех духовых инструментах, начиная от тубы и кончая кларнетом!»…

Ну, надо же, всё сходится, неужели он?

Понадобилось три дня для того, чтобы связаться с автором статьи, и, да, он оказался двоюродным братом Людмилы Борисовны, дядей Александра.

И вот тут мы вернёмся к началу.

Итак, перед войной, в конце тридцатых годов военный оркестр, где служил Борис, перевели в Краснодар. Как раз в эти годы, в 1938 году, Краснодарское музыкальное училище закончила Маргарита, талантливая пианистка, отец которой был дирижером оркестра.

Так встретились и полюбили друг друга двое молодых, красивых и талантливых музыкантов, Борис и Маргарита. В 1940 году в молодой семье родилась дочка, Людочка, очень похожая на отца. Счастливая семья, прекрасное будущее…

Если бы не война…

Второй ребенок, Петя, родился, когда фашистские войска уже шагали по нашей земле. В июле 1942 года военный оркестр, где служил Борис, срочно выехал из города, в августе 1942 года Краснодар был оккупирован, и только после освобождения города пришло извещение о том, что Борис пропал без вести. Петя, к сожалению, войны не пережил, и Маргарита с Людочкой остались одни.

Семья Бориса было эвакуирована из Беларуси в Саратов. Те евреи, кто не захотел или не смог уехать из Калинковичей, надеясь на порядочность «высококультурной немецкой нации», более восьмисот человек, включая маленьких детей, были расстреляны осенью 1941 года…

Мама и сёстры Бориса уехать успели. Все мужчины ушли воевать. Пока была такая возможность, Маргарита вела переписку со свекровью, и одно из писем до наших дней бережно хранилось в семье Комиссарчиков.

Когда пришло извещение о том, что Борис пропал без вести, что-то изменилось, и мы уже никогда не узнаем, по какой причине прекратились её отношения с семьей погибшего мужа.

Маргарита во второй раз вышла замуж, началась другая жизнь. Людмила, искренне верившая в жестокую ложь, никогда не пыталась найти родственников со стороны отца.

Однако, в начале 1960-х родственники отца пытались разыскать Людмилу. Они приезжали в Краснодар, но встреча не состоялась. Невозможно сейчас понять, почему Маргарита приняла такое решение. Не стоит забывать о том, что в России антисемитизм был явлением государственным, возможно, дело в этом. Другая семья, новая, благополучная жизнь. Может, хотелось забыть навсегда страшные военные годы – не нам судить. Связь оборвалась, казалось бы, навсегда…

Комиссарчики и сейчас живут в Беларуси, да и не только, во всех уголках нашей планеты можно найти членов этой большого рода.

Младший брат Бориса, Наум, прошёл всю войну и вернулся в Беларусь. Своего сына назвал Борисом в память о старшем брате. Именно Борис Наумович и написал ту статью на независимом израильском сайте, которую случайно – или не случайно, ведь ничего случайного не бывает, – обнаружила я.

На семейном дереве Комиссарчиков есть место для потерянных давно родных людей. К истории рода Борис Наумович относится очень внимательно и чутко.

 

Хочу выразить огромную благодарность Борису Наумовичу за то, что он переслал нашедшимся родственникам реликвию – письмо, в далёком 1942 году написанное Маргаритой матери и сёстрам мужа. Оно, пропитанное любовью к мужу и детям, стало волшебным лекарством для души Людмилы Борисовны. Тёплые строки, написанные знакомым почерком мамы, сразу разрушили страшную сказку, кошмаром нависавшую над её жизнью.

Оказывается, была хорошая семья, любящий отец, погибший на фронте, бабушка, тетя и дяди, которые помнили о ней всю жизнь. И вот – совсем недалеко, в Беларуси, живут двоюродные брат и сестра, их дети, огромная семья, родные люди. И, конечно, фотография самого Бориса, фотография отца, впервые в жизни взятая в руки. Как они похожи между собой, отец, дочь и внук, Александр!

И слёзы есть, конечно, но это уже другие слёзы – слёзы облегчения и радости.

Барух Ата, Адонай…

Шуламита Чепела,

г. Краснодар

От редактора belisrael

Эта удивительная история должна стать укором тем моим знакомым еще со школьных лет, которые не только не откликались на просьбы вспомнить семейные истории, или хотя бы прислать старые снимки, но от кого слышал и такое: “бросай ты это дело, никого не интересует прошлое…“.

О людском безразличии не раз писал мне и писатель, историк и краевед полесского края, калинковичанин Владимир Лякин, который сталкивался с подобным. Но при всех трудностях жизни в Беларуси, проблем со здоровьем, он продолжает заниматься делом жизни и потому  около 2 лет назад сообщил о том, что в Калинковичско-Мозырский военно-исторический клуб «Поиск» пришла просьба из Самары от Ирина Богачёвой из поискового отряда «Авиапоиск»:

«Мы занимаемся изучением истории 100‑й гвардейской стрелковой дивизии, воевавшей на Карельском фронте в 1944 году. В данном случае речь идет о судьбе 3‑го батальона 304‑го гвардейского Венского стрелкового полка. Известно, что батальон погиб 8 июля 1944 года, попав в финское окружение. Комбатом был Исаак Наумович Рачинский (Рагинский), родившийся в 1911 году в Калинковичах.

Обращаюсь к вам с просьбой: помогите найти родных комбата в Калинковичах. Планируем подготовить материал о комбате, нужны фото и подробности биографии. Заранее спасибо…».

Результатом поиска стало то, что спустя 75 лет близкие героя войны узнали историю его гибели.

О подвиге комбата Рагинского, его корнях и родственниках

Присылайте материалы на самые разные темы, а также не забывайте о важности поддержки сайта и, что не менее важно, его активных авторов.

Опубликовано 01.05.2020  19:07

Отклик

При военном оркестре 109-го стрелкового полка был взвод воспитанников из числа калинковичских школьников. Мне рассказывал об этом Борис Матвеевич Брегман (1921-2008), который сам был в нем вроде с 5-го класса. Они были зачислены на все виды довольствия, имели обмундирование, кроме музыки занимались после школьных уроков в военном военном городке еще строевой подготовкой и спортом. Когда летом 1939 года полк отправили на Дальний Восток, где был конфликт с японцами, школьников оставили дома, а полковой оркестр, как предполагаю по материалам статьи, перевели в Краснодар. За 12 лет до этого 109-й полк перевели в Калинковичи как раз с Кубани, туда, наверное, его и хотели вернуть потом. Полк остановили где-то в Сибири, т.к. осенью советско-японский конфликт завершился, но в начале 1940 отправили на советско-финскую войну. Туда успел прибыть и немного повоевать только разведывательный батальон капитана К. Бакуна, остальной полк задержали в Витебске. Там он и был до начала войны с немцами, попал в окружение и погиб в июле 1941 года. Кузьма Бакун с немногими, правда, спасся, пришел в Калинковичи уже занятые немцами, летом 1942 года собрал местный партизанский отряд, потом был командиром 99-й Калинковичской партизанской бригады, после войны несколько лет здесь 1-м секретарем райкома партии. Вот так война людские судьбы поломала и перепутала.

Владимир Лякин

Добавлено 03.05.2020  08:45

Семен Е. Гофштейн. Я не жалею, что родился.

От редактора сайта.

По просьбе Семена Гофштейна, убираю помещенный на сайте в апреле прошлого года сборник его стихов, в котором корректор и издатель без согласия автора внесли изменения в ряд стихов, В данной же публикации все приводится в авторском варианте, а также включены новые, написанные после выпуска сборника в 2014 г. 

Семен Гофштейн

Я НЕ ЖАЛЕЮ, ЧТО РОДИЛСЯ

СТИХИ

ИЕРУСАЛИМ  2014

От автора

На склоне лет по настоянию моих

друзей и знакомых решил издать

сборник своих стихов. Хорошо это

или нет, не знаю. Об их качестве судите сами.

СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ

ПРЕДИСЛОВИЕ

***

Не обольщаюсь я обманом —

Какой тут из меня поэт?

А слыть по жизни графоманом,

Поверьте мне, желанья нет.

 

И стыдно будет мне и больно

С Пегаса падать в лужу ту,

Когда крылатый конь невольно

Взбрыкнёт покруче на лету…

2005 г.

Раздел 1

ИЗ  СОЛДАТСКОЙ  ТЕТРАДИ

***

Беларусь, мой край озёрный ясный,

Далеко я, родина моя!

В Гатчине, где всё вокруг прекрасно,

По тебе одной тоскую я.

 

Если б только на одно мгновенье

Оказаться вновь я дома мог,

Знай же, что я встал бы на колени,

Целовал бы пыль твоих дорог,

 

Птиц напев тогда б я слушал звонкий

И вдыхал бы аромат полей…

Беларусь, родимая сторонка,

В целом мире нет тебя милей…

1957 г.

***

Золотое солнце в небе светит,

Слышен звон кузнечика опять,

С молодой учительницей дети

Утром вышли в поле погулять…

 

Радость их, их смех весёлый этот

Раздаётся в полевой тиши,

Кажется, и я и вся планета

Радуемся с ними от души…

 

И чтоб никогда не обрывали

Детский смех ни пуля, ни снаряд

На посту до боли я сжимаю

Свой стальной надёжный автомат…

1958 г.

                  ЛЕВ

(басня)

В зверином царстве гостя ожидали…

Такого гостя сыщете едва ль—

как угорелые, все бегали, скакали—

готовились к приезду Льва…

Медведи, Волки, даже старый Лис—

все за уборку тщательно взялись,

а опытный бывалый Крокодил

уборкой лично сам руководил.

Суровый взор его везде сновал,

и отыскав углов и дырок тыщи,

уборщиков к себе он вызывал

и всем велел уборку делать чище…

Зверьё от страха перед ним дрожало—

сегодня никого страшнее нет—

копался он и там, где пыль лежала,

быть может, сотни лет…

——-

Запомни, друг, о чём мы говорили,

и так, как есть, пойми мои слова:

когда дойдут дела и до столетней пыли,

знай: ждут приезда Льва…

1957 г.

                      Ф.Д.

Когда-нибудь о прошлом вспоминая,

Вдруг дней ушедших  хлам я захочу разрыть,

То с холодком, иль с чувством, я не знаю,

И о тебе я вспомню, может быть.

 

Пройдут года, и в сердце будет холод,

И повинуюсь я своей судьбе,

С усмешкой вспомню я, как был я молод,

С усмешкой вспомню я и о тебе…

 

А может быть, всё в жизни может статься,

Другую встретив, снова полюбя,

Я буду удивляться и смеяться:

Как мог когда-то я любить тебя…

 

Прекрасны расцветающие розы,

Но быстро увядают и они.

На монотонное, глухое чтенье прозы

Похожи наши суетные дни…

1957 г.

 

Раздел 2

ВОСПОМИНАНИЯ  ДЕТСТВА

НОВОГОДНЯЯ  ЁЛКА  1943 года

Холодно, голодно,

положили зубы на полку,

стальными стружками,

как игрушками,

украшаем маленькую ёлку…

А новогодним утром рано

уплетаем, как печенье, жмых

и слушаем Левитана,

как наши колотят их…

 

Верим, что всё пройдёт,

все наши детские беды,

мечтаем, каким будет тот

Новый год,

первый после Победы…

1997 г.

 

РУКИ  

Мы на разрушенном вокзале,

Фашисты где-то рядом тут,

И мы уже, конечно, знали,

Что смерть они нам всем несут.

 

Мы знали о еврейских гетто,

О том, что немец вытворял,

И чтоб не испытать всё это,

Мы уезжали на Урал.

 

Ночь, на вокзале мы безлюдном,

И слышны звуки боя нам,

Как к свисту пуль привыкнуть трудно

Нам, семилетним пацанам…

 

На горизонте гулком пламя

Нет-нет, да вырвет нас из тьмы…

Ни одного мужчины с нами,

Лишь наши матери да мы…

 

От чёрной смерти нет спасенья,

Грозит нам смертная беда—

Стоят здесь лишь одно мгновенье

Разрушенные  поезда…

 

Что делать нам в ночи проклятой,

Как жизнь от смерти уберечь?

Вдруг видим мы: идут солдаты

И русскую мы слышим речь…

 

Всё ближе, ближе боя звуки,

Но вот подходит эшелон,

И опустили чьи-то руки

Меня в разрушенный вагон.

 

И от войны меня умчало,

Вовек мне это не забыть,

Те руки всех начал начало,

Как в жизни: быть или не быть…

 

Пока я буду жить на свете

В сиянье солнечного дня,

Я буду помнить руки эти,

От смерти спасшие меня…

1975 г.

 

             ТОМКА

Красивою Томка была,

Стройною, белолицею,

А отец её, вот дела,

В немецкой служил полиции.

 

Суровым было тогда

Наше законодательство,

И публично повешен он был

За своё предательство…

 

А с Томкой дружили мы,

Школьные её ребята.

За отца своего

Не была она виновата…

 

Но однажды я дёрнул её

За косу её русую длинную

И полицайкою обозвал,

Ни в чём не повинную.

 

И бедная милая Томка

Рыдала и долго и громко

За то, что предатель отец,

А друг её детства — подлец…

1957 г.

 

            ШКОЛЬНАЯ  ДРАКА

Кровь в виски, словно молот, стучит,

Что случилось со мною такое?

Это слово проклятое ” жид”

Сердце рвёт безысходной тоскою…

 

Мне в лицо улыбается рот,

Весь в слюне, словно пенное мыло,

И кулак мой отчаянно бьёт

В это мерзкое глупое рыло.

 

Не на шутку смертельный наш бой—

Из носов бьют кровавые брызги,

И в сплошной превращаются вой

Перепуганных девочек визги…

 

В голове моей грозный набат—

Рвусь я в драку, вжав голову в плечи,

Ну а завтра наступит шабат,

И зажгутся субботние свечи…

1997 г.

 

                  ЦЫГАНЕ

Восторга бывало в избытке

При въезде в наш город цыган…

Видавшие виды кибитки

И громкий крикливый их стан.

 

Гадалки на площади шумной,

И запах от потных коней…

Признаюсь, что с детства безумно

Всю жизнь это нравилось мне…

 

Я знаю, нет в мире чудесней,

Чем этот народ кочевой

С его разудалою песней,

С еврейской галутной судьбой…

1975 г.

 

***

Бомбили станцию Филоново,

Горело с четырёх сторон,

А самолёты немцев чёрные,

Как стая чёрная ворон…

 

Уже сирена больше часа

Вселяет в души дикий страх,

И человеческое мясо

На уцелевших проводах…

 

Повсюду взрывы, крики, стоны,

В разгаре сатанинский пир…

Пылает станция Филоново,

В аду кромешном стонет мир…

1997 г.

 

***

Мы в детстве с братом были очень рады

До блеска чистить папины награды,

Чтоб все они сияли и звенели,

Как птиц весенних радостные трели.

 

В серебряной медали “За отвагу”

мне слышался приказ  ” Назад ни шагу!”

Но мне казалось,  трелью соловьиной

Звенит медаль ” За взятие Берлина ” …

1957 г.

 

                       МАМА

Бой с фашистами был всё ещё в разгаре,

Голодуха,  даже корки хлеба нет,

Маму бабушкой назвали на базаре,

Только бабушке всего лишь тридцать лет…

 

Ей бы модные ещё носить наряды,

Что состарилась, её ли в том вина?

На заводе мама делала снаряды,

Чтоб скорей окончилась война…

1997 г.

 

***

В семь лет пошёл я в школу в сорок первом,

Как многим, мне хотелось быть в бою,

И всей душой, и каждым своим нервом

Неполноценность чувствовал свою…

 

Учитель наш был молодой и статный,

И я был несказанно удивлён:

Все взрослые мужчины шли в солдаты,

Так  почему на фронт не рвался он?

 

Хотел и он на фронт на самом деле,

В военкомат ходил уже не раз,

И очень скоро—не прошло недели—

Он воевать с врагом ушёл от нас…

 

Как жаль, мне было семь, а не семнадцать…

Вот и теперь жалею я порой,

Что счастья мне не выпало сражаться

С той проклятою Богом немчурой…

1975  г.

 

***

Нет, не найти мне, видно, слов иных,

Чтоб о тебе сказать мне всё, любя…

Страной берёз и мельниц ветряных—

Такой, Россия, помню я тебя…

 

Я вспоминаю, будто сладкий сон,

Уже не жаркий день обычный летний,

И сочный сладко-приторный паслён—

Его любил мальчишка семилетний…

 

Степей бескрайних шёлковый ковыль

И терпкий запах клевера душистый,

Просёлочных дорог седая пыль

И жаворонка пенье в небе чистом…

 

Россия, приютила ты меня

В года военные, года лихие,

И мучает меня, сильней день ото дня

По детству моему глухая ностальгия…

1957 г.

 

***

Здесь всё растёт под небом синим:

Айва, инжир и виноград,

Но горькая полынь России

Милее сердцу во сто крат…

 

Я вспоминаю мая грозы,

И воды вешние реки,

И вас, о русские берёзы,

Как от меня вы далеки…

 

Сияй, Давидова звезда!

Для ностальгии нет здесь места,

Но запах трав, родных мне с детства,

Я не забуду никогда…

1997 г.

 

БАЛЛАДА О ДИРЕКТОРЕ ШКОЛЫ

Ещё был жив тогда Иосиф Сталин,

Страна жила под властью палачей,

Суровые для всех нас дни настали:

Шумела пресса про убийц- врачей.

Учились мы тогда в девятом классе.

Где правда, где неправда, – не понять,

И вот вошла в наш класс химичка наша,

Вместо урока стала нам читать…

 

А я еврей, и тут такое дело:

Тут наших осуждали все врачей.

Со злобой на меня она глядела,

Навет кровавый лился, как ручей:

 

“Смотрите, дети, все они евреи!

Их осуждает наша вся страна.

Повесить бы их надо поскорее!”

А в классе гробовая тишина…

 

Звенит звонок, а нам не стало легче,

Весь перерыв сидим мы до звонка,

И вот уже легла на мои плечи

Нежданно друга Шурика рука…

 

“Держись, Семён, держись, и будь спокоен,

Вниманья ноль на эту болтовню!

А ей ещё такое мы устроим!

Мы все с тобой! Подложим ей свинью…”

 

Ну а потом пришёл директор школы

И поразил всех фразою одной:

“Я антисемитизма в нашей школе

Не потерплю, чтоб ни было со мной!”

 

И стало в классе вновь, как в танке, глухо,

Мы стали рядом плотною стеной…

Да, наш Василь Михайлович Палуха

Был человеком с буквы прописной…

2016 г.

 

Раздел 3

ПОСВЯЩЕНИЯ

В альбом Кето Талахадзе

Прости, дитя, мой стих игривый,

Быть может, я пишу не то,

Но в мире нет тебя красивей,

Цветочек Грузии Кето…

 

Будь счастлива, звезда Востока,

Всегда весёлой, милой будь.

Под  солнцем Грузии далёкой

Михалки наши не забудь…

д. Михалки Мозырского района Гомельской области Республики Беларусь.

1975 г.

ЖЕНЕ  МАШЕ

Идём мы вместе долгою дорогой,

Как прежде, ты мне, Маша, дорога,

Ты родилась под знаком Козерога,

Но мне не наставляла ты рога…

 

Твой жар души по-прежнему мне нужен,

И рук твоих мне дорого тепло,

Прости меня за юмор неуклюжий—

Меня с Пегасом сильно занесло…

2005 г.

 

Светлане  N.

Жизнь была бы без просвета,

Скучен был бы наш досуг,

Но у нас есть наша Света,

Наш надёжный добрый друг…

 

Там, где Света, много света.

С ней связала нас судьба…

Говорим мы ей за это

Дружно все “Тода раба!”

2005 г.

 

БЕЛЛЕ ИГЛА

За всё Вам, Белла, и хвала и честь.

Пусть Ваш талант сама судьба лелеет.

Спасибо Вам, что Вы на свете есть,

И делаете мир ещё светлее…

2002 г.

 

БЕЛЛЕ  ИГЛА

гроссмейстеру по шахматам

Играешь ты красиво, смело,

Я так хочу, чтоб ты была

По жизни милой, нежной, Белла,

В игре разящей, как стрела…

 

И цель любая покорится,

Я верю: скоро станешь ты

И нашей шахматной царицей,

И королевой красоты…

 

Ты победишь во всех турнирах,

Ведя бескомпромиссный бой.

Пусть шахматисты всего мира

Снимают шляпы пред тобой…

2002 г.

 

БЕЛЛЕ  ИГЛА

Вас поздравляю сердцем чистым.

Гордится Вами пусть страна.

Сурова доля шахматиста,

Но всё ж под силу Вам она…

 

Путь на Олимп тернист и труден,

И да поможет пусть Вам Бог.

Я верю, Белла, скоро будет

Мир шахматный у Ваших ног…

2006 г.

 

ОЛЬГЕ ВАСИЛЬЕВОЙ,

МЕЖДУНАРОДНОМУ МАСТЕРУ ПО ШАХМАТАМ

Горячий поклонник таланта,

Тебе посвящаю я стих.

Могучая сила Атланта

На плечиках хрупких твоих…

 

Хочу я, чтоб звонкая лира

Талант  твой к Олимпу вела,

Чтоб в матче на первенство мира

Ты встретилась с Беллой Игла…

2005 г.

 

БЕЛЛЕ  ИГЛА

Молюсь Каиссе я одной,

Не поднимая головы,

Но это Вам поклон земной—

Богиня шахмат—это Вы.

 

Пусть колокольчики звенят

Для Вас весеннею порой,

Вы восхищаете меня

Своей блистательной игрой.

 

Вы воплощенье красоты.

Нет в мире девушки милей,

И Ваши я ищу черты

У внучки маленькой моей…

2005 г.

ПИАНИСТКЕ ШАМИРЕ ДАВЫДОВОЙ

Становится краше весь мир наш безбрежный,

И солнце от счастья смеётся,

Когда из-под пальчиков девушки нежной

Волшебная музыка льётся…

 

Всё замерло вдруг, тихо бьётся пульс мира—

Пленён он мелодией чистой…

Ему одарённая Богом Шамира

Играет рапсодию Листа…

2005 г.

ИОСИФУ  ДУХИНУ

Ты погиб под Москвой,

Мой двоюродный брат…

Может быть, под плитой

У Кремлёвской стены

Твои кости лежат,

Той Священной войны

Безымянный солдат…

2008 г.

***

Милым девочкам Авиталь и Наоми  от деда Семёна

Я скоро уеду в Америку

Бродить на Аляске по берегу,

Объездить хочу всю планету,

Прекрасней её в мире нету,

Увидеть далёкие страны,

Моря, ледники, океаны…

Поплавать хочу я с дельфинами,

Наладить знакомство с пингвинами…

Мне в Африке жаркой охота

За хвостик поймать бегемота…

На водах далёкого Нила

Хочу оседлать крокодила…

А в Индии хочется мне

Проехать верхом на слоне…

В Австралии я поутру

Попрыгать  хочу с кенгуру…

——

Но, девочки, где я ни буду,

Я вас никогда не забуду…

Вы не обижайтесь на деда-

Такой он у вас непоседа…

 

Когда же наступит рассвет,

Запрыгает солнечный зайчик,

Для вас это, девочки, значит –

От деда Семёна привет…

2015 г.

СВЕТЛАНЕ  ВЕРХОЛАЗ

на День рождения

Я всю ночь провёл без сна, –

Сочинял для Вас всё это…

Пусть всегда цветёт весна

В Вашем добром сердце, Света…

 

Пусть становятся всё краше

Ваши дни и вечера,

И всегда пусть ЗАВТРА Ваше

Будет лучше, чем ВЧЕРА…

2011 г.

Ю.А.ГАГАРИНУ

Уже доступен космос для туристов,

Не перечесть космических дорог,

Но твой полёт был дерзок и неистов,

Нет, не полёт, а яростный прыжок…

 

Прыжок туда, в неведомые дали,

Мир облетела сказочная весть…

Скольким новорождённым имя дали

В тот год в твою, Гагарин Юрий, честь…

 

Восторги  улеглись, всегда так было,

И фимиама разошёлся дым,

Но мир твоя улыбка покорила—

Ты стал для всех любимым и родным…

 

Не верится, что ты, наш ас Гагарин,

Нелепо в катастрофу угодил…

Неужто ты, такой хороший парень,

Кому-то там, в верхах, не угодил?

2001 г.

 В альбом Галине Милявской

Есть в мире много поэтесс

И пишут все они толково,

Но вызывают интерес

Лишь Вы да Римма Казакова…

2005 г.

  ПОЭТЕССЕ  ГАЛИНЕ  МИЛЯВСКОЙ

Ответ на её стихотворение “Галка”

Стихи у Вас, как ветер свежий,

Как родниковая вода,

И пусть проносятся года,

Никто Вам крылья не обрежет…

 

Над жизнью будничной унылой

Вы птицей в круговерть стихий,

И Ваши свежие стихи

Наполнят крылья новой силой!

2010 г.

ХУДОЖНИЦЕ  МАРГАРИТЕ  ЛЕВИНОЙ

Красок дивная гармония

Наполняет радостью сердца…

Незнакомая симфония

Отовсюду льётся без конца.

Струны сердца моего открыты,

Красок свет плывёт со мной в зенит.

Полотно под кистью Маргариты

Неземными звонами звенит…

2015 г.

АННЕ  УШЕНИНОЙ

Чемпионке мира по шахматам

Вам рукоплещет шахматный наш мир.

Стихи Вам посвящать должны поэты.

Для шахматистов мира Вы кумир,

И, несомненно, заслужили это…

 

Для Вас спортивные открыты дали.

Всё суета, и вывод здесь простой:

Все Ваши званья, кубки и медали

Бледнеют перед Вашей красотой…

 

Пусть время Вашу молодость не тронет,

К Вам уваженье наше без границ.

Вам впору восседать всю жизнь на троне

Прекраснейшей царицею цариц…

 

Вас краше никого на свете нет,

Ваш раб покорный дарит Вам сонет…

2016 г.

 

А. С. ПУШКИНУ     

Собратом Вас назвать я не берусь…

Тому есть очень веская причина:

Вы, Александр Сергеевич, Эльбрус,

А я его лишь мелкая песчинка…

 

Взвалили Вы на плечи тяжкий груз—

Будить в сердцах людей любовь к Отчизне,

И никакой залётный к вам француз

Так и не смог лишить поэта жизни…

 

Та пуля улетела в пустоту…

Вы жили, Вы живёте и живите…

Осуществив извечную мечту,

Вы и сегодня с нами говорите…

 

По-прежнему задора Вы полны.

У Вас, Поэт, могучая натура—

Вы Император Сказочной страны,

А имя у неё—Литература…

 

Бессмертным стать не каждому дано—

То дар богов, что тут ни говорите,

Но с Вами единит меня одно:

Любовь к стране, в которой Вы властитель…

2012 г.

Римме Дехтер

Вот на столе портрет

Еврейской юной леди.

Её прекрасней нет

Нигде на белом свете…

 

И длинные ресницы,

Разлёт её бровей,

Как крылья гордой птицы,-

Нет личика милей…

 

Наполнен добротой

Блеск глаз у леди милой,

Красою неземной

Природа наделила.

 

И пусть летят года,

Пусть дует счастья ветер,

Прелестной будь всегда,

Царевна на портрете!

2016 г.

Анжела

Она поёт, и песня в даль и в ширь,

И в небо устремляется, как стелла…

Своей улыбкой покоряет мир

Та девушка по имени Анжела…

Какая сила в ней заключена!

Она меня поработить успела…

И замер я: для нас поёт она,

Прекрасная волшебница Анжела…

2013 г.

 

 

 д-ру  Анфисе Кожемякиной

Могла стать скрипачкой, певицей, актрисой,

Но в этом ли жизненной мудрости суть?

Красавица с именем русским Анфиса

Избрала врача–офтальмолога путь…

 

Прелестная милая дочь Петербурга!

Прекраснее Вашей профессии нет.

Умелые руки глазного хирурга

Потухшим глазам дарят солнечный свет…

2014 г.

Пианистке Дине Мучник

Когда играет Дина Мучник,

Я не дышу…

Она, друзья, играет лучше, чем я пишу…

2018 г. (добавлено 14.10.2019)

Юной шахматистке Софье Топорковой

Играет Софья Топоркова

Всегда умело и толково,

И ей, красавице на диво,

Дано всегда играть красиво.

 

Она энергии полна,

Всегда в открытый бой стремится,

София Мудрая она,

И быть ей шахматной царицей…

2014 г.

 Марине,   

шахматистке из Германии

Петь о красавицах не ново,

В вопросе этом все мы “за”,

Всех наповал сразить готовы

Улыбка Ваша и глаза…

 

Всех чувств не выразить словами,

Доступно это лишь богам,

Но мы, мужчины, штабелями

Готовы к Вашим пасть ногам…

2005 г

Раздел 4

СТИХИ  РАЗНЫХ  ЛЕТ

БЕЛАЯ  РУСЬ

Мысли вслух у братской могилы павших воинов

в деревне Михалки Мозырского района Гомельской

области Белоруссии

 

Я далёк от гипотез смелых,

Утверждать никогда не берусь,

От весенних ли яблонь белых

Дали имя тебе, Беларусь.

 

Знаю только, что девушки русые

Босиком бродят летом в полях,

Знаю только, что ты, Белоруссия,

Мне и всем нам родная земля…

 

Журавлиную стаю над хатой

Провожаю глазами я,

И оранжевые закаты—

Всё люблю я, сторонка моя…

 

И полей твоих дружные всходы,

Твои сёла, твои города

И твои золотые восходы—

Это в сердце моём навсегда…

 

Беларусь ты моя синеокая,

Вспоминаю суровый год…

Как мне близко то время далёкое,

Когда кровью багрился восход…

 

В целом мире ты самая лучшая,

Ты и радость моя, и грусть…

Шли враги твои чёрною тучею

На тебя, моя Белая Русь…

Шрамы грозные Брестской твердыни,

Море крови, как воды весной,

Дым пожарищ и слёзы Хатыни—

Вечно будет всё это со мной…

 

Здесь ковалась победа наша,

Партизаны уходят в поход,

И земляк мой Тарасов Саша

Бой последний с врагами ведёт…

 

Чтобы жизнь стала лучше и краше,

В смертный бой шли твои сыны,

Сто отважных михалковцев наших

Не вернулись домой с войны…

 

И горжусь я, мой край, твоей силой.

Сын я твой, Беларусь, рядовой.

Над Михалковской братской могилой

Я с поникшей стою головой…

В этой братской могиле тесной

Спит Отчизны отважный сын,

Славной юности вечный ровесник

Подполковник Андрей Небольсин…

 

Чтобы смерть ликовать не смела,

Шёл он  смело на смертный бой

И своих товарищей смелых

Он бесстрашно вёл за собой…

 

И ту пулю, что в грудь Отчизны

Посылал свирепый тевтон,

Молодой не жалея жизни,

Встретил грудью широкой он…

 

И раскинув могучие руки,

Он родную землю обнял,

И её на страданья и муки

Даже мёртвый врагу не отдал…

Партизаны здесь спят и солдаты,

Что от Волги к Берлину шли,

Шли и били врагов проклятых,

Но не их вина—не дошли…

 

Не дошли и легли под плитою,

Чтобы символом мужества стать,

Стать реликвией нашей святою,

Нашей воинской славою стать…

 

Край родной, был к победе путь долгий,

За неё пал в бою не один—

Здесь лежит Талахадзе Георгий,

Твой и Грузии преданный сын…

 

Чтоб с врагом ненавистным сразиться,

Он пришёл на просторы твои

И грузинского солнца частицу

В сердце нёс он к тебе сквозь бои.

Полюбил он твои просторы,

Стал твоим до конца своих дней,

Ближе стали Кавказские горы,

Всем нам стали они родней…

 

Не забыто героя имя.

Ты, Георгий, погиб не зря:

Над страной, над горами твоими

Снова мира взошла заря…

 

И как прежде, поют девчата,

И как прежде, поют соловьи,

Петь ты тоже любил когда-то,

Не умолкли песни твои…

 

Не мираж это—небо чистое.

Мне воочью представилось вдруг—

Там вдали бой ведёт с фашистами

Лейтенант Иван Довголюк…

И сержант Смирнов рядом бьётся,

Пули вражьи свистят у виска,

Кровь ручьём из груди его льётся,

Бьётся сердце его пока…

 

Смерть склонилась к его изголовью,

Самолётов немецких рёв,

Истекает в сражении кровью

Старшина Цуцкарёв…

 

Нет, не сон это. Не случайно

В ясный день мне видится вдруг,

Как с врагами бьётся отчаянно

Рядовой страны Борисюк…

 

Сколько их, тех сердец солдатских,

Недопев и недолюбив,

Полегли здесь в могилах братских

На просторах  полесских нив…

Купол неба над миром синий.

Спас страну советский солдат,

И повсюду сыны России

Под плитой могильной лежат…

 

Пред могилою этой святою,

Друг мой, молча минуту постой.

Спит под этой священной плитою

Жаборовский, солдат простой…

 

Рядовой Советской Отчизны,

Он врага без устали бил,

Шёл он в бой ради мира и жизни,

Жизнь и солнце, как ты, любил…

 

Встав навстречу вражеской силе,

Здесь немало легло удальцов.

В этой братской солдатской могиле

Спит отважный герой Кузнецов…

И мы всем им обязаны жизнью—

Самусенко, Кохно, Щербину,

Всем погибшим, но спасшим Отчизну,

Всем, убившим в сраженьях войну…

 

Спят в могиле солдаты усталые,

До Михалок прошли путь большой,

За плечами вёрсты немалые…

Берегите же их покой.

 

И проносятся годы над ними,

И встаёт над ними заря,

К ним приходим мы с их родными

В День Победы и в День Октября.

 

Рядом снами стоят ветераны

Той Великой Священной войны,

Снова ноют их старые раны,

А сердца их тревоги полны…

“Мы убили фашизм в сорок пятом,

Люди гибнуть в огне не должны,

Не должны погибать солдаты

На кровавых полях войны”…

 

Вместе с вами я, ветераны.

Никогда я не был в бою,

Но во мне болят ваши раны,

И в одном я с вами строю.

 

Вы навеки мне стали близкими,

И всего мне стали родней

Краснозвёздные обелиски

Над могилами богатырей…

 

Павшим, им я обязан жизнью,

Тем, что я человеком зовусь,

Сыновьям твоим лучшим, Отчизна,

Дорогая моя Беларусь…

—

Не уйти мне от выводов смелых

И сейчас утверждать я берусь—

От весенних садов твоих белых

Дали имя тебе—Беларусь…

 

Ты и счастье моё и отрада,

Ты и радость моя, и грусть…

Расцветай же весенним садом,

Сердцу милая Белая Русь!

1975 г.

ГЕРОЙ-ПАРТИЗАН

Был Александр простым крестьянским парнем,

Героем стать он вовсе не мечтал,

Когда в тот год суровый утром ранним

Он первый залп военный услыхал…

 

Он жизнь любил, как ты, как я, как все мы,

Любил весну, осенний листопад.

За эту жизнь и за весны посевы

Он сжал в руке трофейный автомат…

 

Дремучий лес Тарасову стал домом,

Яснее слышен перестук колёс,

Он шнур зажёг: с невероятным громом

Летит фашистский поезд под откос…

 

Его рука врагов разила метко,

Он мужество с уменьем сочетал,

В немецкой форме он ходил в разведку,

В борьбе с врагами он героем стал…

 

В легенду он вошёл ещё при жизни

И в том последнем роковом бою

За солнце, за весну, за жизнь Отчизны

Он отдал молодую жизнь свою…

Героя имя нами не забыто,

Он смертью жизнь страны отвоевал…

Его бы изваять нам из гранита

На месте том, где он бессмертен стал…

1985 г.

***

Фашисты привели евреев на расстрел.

Упал один, другой упал,

А палачи при этом громко ржали…

Куда же Бог смотрел?

Наверно, спал,

Когда его народ уничтожали…

2016 г.

 ЭЛЕГИЯ

За шаткий мир готовы мы отдать

Врагам страну свою за пядью пядь.

И кажется, дойдёт уж скоро дело

И до Святого города раздела…

И смотрит пусть с небес Самсон, наш предок,

Как мы уходим, всё врагу отдав,

И как поём мы с грустью напоследок

“Ерушалаим шель захав” …

2006 г.

 

***

ЮНЕСКО не дано решать,

Что нам должно принадлежать!

В сердцах своих храним мы Тору,

Мы все решимости полны:

Взойти на Храмовую гору

Должны Израиля сыны!

 

Мы здесь наперекор врагам

Построим вечный Третий Храм,

И будет наш Ерусалим

Всегда един и неделим!

2016 г.

 

БЕЛОРУССИИ

В 70-ю годовщину освобождения от фашистов

Была уже победа зримо близкой,

Катился враг в свой Фатерлянд назад,

Освобождённые руины Минска

Смотрели  молча на своих солдат…

 

Мы верили, и эта вера крепла,

Что солнце счастья встанет над страной,

Восстанут города страны из пепла

И станут краше, чем перед войной…

 

Мой край родной, тебе душой я внемлю,

Пусть от тебя не отвернётся Бог,

Пусть никогда твою не топчет землю

Врага железом кованый сапог…

 

 

Поля твои пусть колосятся хлебом,

Не знай, страна, былых военных гроз,

Пусть мирным над тобою будет небо,

Не будет больше горьких детских слёз…

 

На всей планете нет тебя чудесней…

Горячим сердцем, всей душой любя,

Позволь мне, Беларусь, воспеть тебя

Моей простой, совсем не звонкой песней…

2014 г.

***

Не узнают мои песни света:

Дара поэтического нет…

В этом никакого нет секрета,

Но в душе я всё-таки поэт…

 

В наши дни зовётся тот поэтом,

Кто Отчизне силы отдаёт,

Кто и в стужу и палящим летом

Славит делом праведным её…

Ветер в поле колоски колышет—

Это дело друга моего…

Пусть рядка стихов он не напишет,

Я поэтом назову его…

 

Чтоб поэтом самой лучшей пробы

Вы, как я, назвать его могли…

Знайте, люди: дело хлебороба—

Высшая поэзия земли…

1958 г.

 КЛЯТВА  ПЕДАГОГА

Мы с вами все идём одной дорогой.

К вершинам знаний вечен дивный путь.

Примите, дети, клятву педагога,

Я вам готов на верность присягнуть…

 

Всех чувств моих не выразить словами,

Я жизни не хочу иметь иной,

Хочу я быть, ребята, вместе с вами.

Я вам служу, повелевайте мной!

 

Пройдём мы вместе сквозь любые грозы,

И наша дружба станет пусть сильней,

И пусть моими будут ваши слёзы,

И ваша радость станет пусть моей…

 

Я вам клянусь отныне ежечасно

С любовью слову вашему внимать,

Любить вас беззаветно, нежно, страстно,

Любить всем сердцем, как отец и мать.

 

Готов всегда я к вашим быть услугам,

Вам верою и правдою служить,

Я вам клянусь быть вашим верным другом,

Быть чутким к вам и справедливым быть.

 

Вы для меня дороже всех на свете.

Клянусь я посвятить вам жизнь свою.

Пусть моё сердце вам, как солнце, светит,

Владейте им, вам сердце отдаю…

1970 г.

***

Ничего не прошу я у Бога,

Пусть идёт всё своим чередом,

Пусть прямой будет жизни дорога,

Наполняется радостью дом…

 

Лишь одно попрошу я у Бога,

И просить от души буду всей:

Пусть открытых врагов даст мне много,

Но избавит от мнимых друзей…

2001 г.

***

Вы поднесли народам ценный дар—

Больших учёных и больших поэтов,

Но кто простит вам, немцы, Бабий Яр

И тысячи сожженных вами гетто?

 

Свистели пулями печальные года,

К вам ненависть со временем лишь крепла,

В сердцах у нас остался навсегда

Тот страшный жар освенцимского пепла…

2006 г.

***

В конце пути мы с жизнью расстаёмся,

И сожалеем—прожито так мало…

Лишь те, кто пал в бою, не сожалеют,

Исполнив всё, что им судьба послала…

Им нет числа, и звёздами они

Нам озаряют сумрачные дни…

2010 г.

***

Как счастлив я, что есть ты, наш Израиль,

Моя обетованная земля!

Тебя мы называем Божьим краем,

Живи и процветай, Страна моя!

 

Своим теплом Израиль всех нас греет,

К нему взошли мы из галута тьмы,

Благословенна будь, земля евреев,

Где все мы чувствуем себя людьми.

 

Будь славен, мой народ, добром и хлебом,

Достойно ты в борьбе суровой жил,

Будь счастлив, мой народ, под мирным небом,

За муки все ты это заслужил…

 

Не перечесть, Страна, твои красоты,

Они везде, во всём, земля моя.

Твои долины и твои высоты

Благословляю тихой песней я…

1997 г.

МОЙ ГОРОД

Не ведал сын заснеженной России,

(А сколько их промчалось лет и зим),

Что далеко под небом светло-синим

Ты высишься, родной Ерусалим.

 

Прости меня, что не лелеял с детства

Я о тебе библейские мечты,

Что не к тебе моё стремилось сердце

И мне родным так долго не был ты…

 

На склоне лет ты стал моей судьбою.

И умоляю я простить меня

За то, что не был я тогда с тобою,

Когда на танках плавилась броня…

1997 г.

***

Израилю поэты не нужны,

И в этом мы совсем не виноваты!

Война в моей стране, а для войны

Поэты не нужны—нужны солдаты…

1997 г.

***

Улица Рауля Валленберга…

Что-то больно мне сдавило грудь

И меня в прошедшее низвергло,

Словно я иду в последний путь…

 

Будто я в сплошной еврейской массе,

И гортанный окрик бьёт, как кнут.

Это нас враги по Гиммель-штрассе

На расстрел под лай собак ведут…

 

Но промчалась мимо смерть, похоже—

Валленберг  нас заслонил собой…

А на улице Рауля день погожий

И израильское солнце надо мной…

 

Праведником стать совсем не просто,

Когда в мире правит  бал злодей,

А в печах зловещих Холокоста

Не дрова сжигают, а людей…

 

Знал он: сдавят горло смерти лапы,

Но не время думать о себе…

Верил, что погибнет он в гестапо,

А погиб в застенках КГБ…

1998 г.

***

В любви к израильским солдатам

Мы все воспитаны с азов—

Пред юной леди с автоматом

Я на колени пасть готов…

 

Иметь какую надо волю,

Чтоб так безропотно взвалить

Суровую мужскую долю

На плечи хрупкие свои…

 

Не надо вовсе быть поэтом,

Хватая рифмы на лету,

Но всей душой воспеть при этом

Страны защитниц красоту…

1998 г.

***

В одном из фильмов, а в каком, неважно,

Такой я видел в детстве эпизод:

Под марш военный грозно и отважно

Шёл в полный рост отряд на пулемёт…

 

Красиво шёл отряд, как на параде,

Строчил без перерыва пулемёт,

Один упал, а из шеренги сзади

На место павшего другой встаёт…

 

Вот так и мы идём победы ради,

В нас целится озлобленный ХАМАС,

И ежечасно, спереди и сзади,

Повсюду смерть подстерегает нас…

 

Но не сломить врагу осанки гордой

У маленькой страны, идущей в бой,

И поступью уверенной и твёрдой

Идёт вперёд народ бессмертный мой…

 

Израиль наш, ты из упругой стали,

Врагов своих ты выдержишь нажим.

Те, в фильме, дрогнули и побежали,

Но мы не дрогнем и не побежим…

1999 г.

***

Я родился под знаком Водолея.

Одно меня тревожит иногда—

Те чувства, что в душе моей лелею,

Не протекли б меж пальцев, как вода.

 

Как прежде, бьётся сердце молодое,

Как в юности, я сил не берегу,

Прохладной родниковою водою

Ещё друзей я напоить могу…

 

Я прожил жизнь, ничуть не сожалея,

Что родился под знаком Водолея…

1999 г.

***

Барашки кудрявые в небе плывут,

Меня за собою куда-то зовут.

Мне хочется в небо подняться, как птица,

 

Душа моя счастья земного полна,

И чувствую я, как стремится она

С природой в единое целое слиться…

2016 г.

***

Я  хочу воспевать наше чистое небо,

Золотистый закат уходящего дня,

Золотые колосья пшеничного хлеба,

Воспевать буду всё я, что есть у меня…

 

Это всё и просторы Страны моей милой,

И народа родного старинная быль,

На Масличной горе наших предков могилы

И любимой земли придорожная пыль…

Здесь Святая земля у меня под ногами,

И вдыхаю я воздух отчизны моей.

Я несметно богат, но богат не деньгами,

А несметным числом моих добрых друзей…

2016 г.

***

Мой белорусский край родной!

Ты и в Израиле со мной…

Мечтал о пальмах в детских грёзах,

Исполнил я мечту свою…

Теперь  скучаю по берёзам,

Покинутым в родном краю…

2016 г.

 

***

Любовь земная Соломона

Дошла до нас, как светлый миф,

И в юных дочерях Сиона

Всегда я вижу Суламифь.

 

И на Святой земле мы можем

Увидеть столько милых лиц,

Красавиц, на богинь похожих,

Достойных титула цариц…

2000 г.

***

Народ  мой, веками гонимый

Неведомой силой по свету,

Народ мой, всем сердцем любимый,

Навечно не канул ты в Лету…

Ты встал в полный рост,

Полон силы встречать золотые рассветы…

2001 г.

***

Израиль в окружении врагов.

Мы в крепости, навеки осаждённой,

И насмерть встать решительно готов

Израиль наш, всем миром осуждённый.

И думать мне не хочется о том,

Что так хрупка фундамента основа.

Неужто рухнет наш еврейский дом

И наш народ бездомным станет снова?

 

Нет, никогда такому не бывать!

Враг упустил важнейшее из вида—

Израиль наш умеет побеждать

Под гордым флагом со щитом Давида…

2004 г.

***

Во все века свои Аманы были:

Иосиф Сталин, Гитлер, Арафат,

Еврейских душ немало загубили,

Но наш народ сильней стал во сто крат.

 

И пусть нас поливают грязью где-то,

Что мира нет, все ставят нам в вину,

Не смогут юдофобы всего света

С лица земли стереть мою Страну…

2008 г.

***

Когда умру, то не найду

Я счастья в неземном саду.

Я убегу, вернусь из рая

К тебе, Страна моя Израиль…

Вновь буду счастлив я и рад,

Ну а потом меня хоть в ад!

2004 г.

***

Свободы  гордой ты была истоком,

Ты “Марсельезой” вдохновляла мир,

Но стала ты заложницей Востока,

О, Франция, давнишний наш кумир!

 

Сейчас ты в панике от шпаги звона,

Ислам впустила ты в свой отчий дом,

И в дни грядущие Армагеддона

Не вступишь в битву со вселенским злом…

2001 г.

***

Сикстинская Мадонна, нежный лик…

Она идёт, дитя прижав руками.

Ещё один неуловимый миг,

Она вспорхнёт, взлетит над облаками…

 

Не передать души моей экстаз,

И слышу я, как всё вокруг запело…

Встречал я на Святой земле не  раз

Живых мадонн с полотен Рафаэлло…

2001 г.

Уличная зарисовка

Холодная зима была в разгаре,

И день был хмурый, пасмурный такой,

Стоял худой, больной еврейский парень

На улице с протянутой рукой.

Стоял, дрожа, поёживаясь зябко,

В глазах его угас живой огонь,

Ему вдруг проходившая арабка

Монету опустила на ладонь.

 

Затеплились глаза у парня  снова,

Он сжал монету в худенькой руке…

Не ждал он сострадания такого

От мусульманки в головном платке…

 

И солнце вышло из-за туч, ликуя,

Теплее стало в заунывной мгле…

Теперь уверенно сказать могу я,

Что будет мир и на  Святой земле…

2006 г.

.                   ***                                                                                                                                Звериной ярости полны

И с фанатичностью упрямой

Идут на нас сыны ислама

Под чёрным знаком Сатаны…

 

Предав Аллаха своего,

В своих немыслимых пороках

Они забыли про Пророка

И про учение его…

 

И раньше были те, что шли

На наш народ с одной задачей,

С одной лишь целью—не иначе,

Как нас стереть с лица земли…

 

Но где они? А мы живём

И Государство наше строим,

Народ наш стал сильнее втрое,

Свой гимн мы с гордостью поём…

 

И обречён да будет тот

На наказанье и на муку,

Кто подлую поднимет руку

На Богом избранный народ…

2008 г.

***

Тропою туристской мы шли мимо Ельска,

Задора и жизни полны,

И вдруг у дороги просёлочной сельской

Увидели памятник мы…

 

И в скорбном молчании мы прочитали,

Что в голы минувшей войны

Фашисты безжалостно здесь расстреляли

Две тысячи граждан страны…

 

А мысли мои далеко были где-то

От дома, от скорбной земли…

В тот день на могилу на братскую эту

Цветы полевые легли…

 

Одна миллионная часть Холокоста,

Здесь дети лежат, старики…

Казалось, могила та братская — остров

В потоке кровавой реки…

 

И как палачей этих ноги носили?

От них на земле столько бед…

А позже узнал я, что в этой могиле

Лежат мои баба и дед…

2008 г.

ТУ  БИ  ШВАТ

От спячки пробуждаются деревья

И оживает всё — и лес, и сад.

Легко и радостно народ наш древний

Справляет светлый праздник Ту би Шват.

 

И в этом добром празднике счастливом

Мы мудрость вековую обрели,

Благословляем мы вином и пивом

И хлеб, и плодородие земли.

 

Деревья для людей так много значат,

Нам жизнь прекрасней делают они.

Они нас в жаркий день от солнца прячут

В своей благоухающей тени.

 

Они своими кормят нас плодами

Зимой, весною, летом — круглый год.

Израиль славится прекрасными садами—

Их умножает добрый наш народ.

 

Деревья так на нас, людей, похожи!

Мы замечаем это каждый раз:

Они крепки корнями, и мы тоже—

Нельзя с корнями вырвать их и нас!

2008 г.

***

Мы на Пурим пьём и дурим,

Веселимся все, как дети,

Потому что праздник Пурим

Самый радостный на свете…

 

Мы едим Амана уши,

Нам к лицу любая блажь,

И едины наши души

В этот светлый праздник наш…

Знает мир, чем Эйхман кончил,

Помнит мир про наши раны,

И пусть вспомнит между прочим,

Чем кончают все Аманы…

2008 г.

***

День без горестей прошёл,

Завтра день наступит вновь,

На душе так хорошо,

Когда есть любовь…

2008 г.

ВЕТЕРАНАМ АРМИИ ОБОРОНЫ ИЗРАИЛЯ

Вы поклялись народу своему

И не щадили вы себя в боях.

Страну вы защищали, потому

Вы и не знали, что такое страх…

И безгранична наша к вам любовь,

Нет никого, ребята, вас родней.

В сраженьях вами пролитая кровь

Страну и всех нас делает сильней.

——

Огонь, зажжённый вами, не погас,

Огонь побед свершённых и грядущих,

И героизмом восхищает нас

Солдат Страны, на бой с врагом идущий…

2016 г.

***

Счастье. Что это такое?

Жить без горестей и бед?

Нет, всю жизнь не знать покоя

В череде бегущих лет.

В мире жить необозримом,

По утрам встречать рассвет,

И любить, и быть любимым—

Выше в жизни счастья нет…

2008 г.

***

Забыть на свете можно всё:

Места, где было так чудесно,

Чужие дали, города,

Но не забыть нам никогда

Родную нашей мамы песню…

2014 г.

***

Я не Купала и не Колас,

Они поэты, а не я.

Слаба поэзия моя,

И так же тих и слаб мой голос…

 

Больших желаний не имею,

Привержен радости земной,

Мои стихи умрут со мной,

И я об этом не жалею…

2011 г.

ХАННЕ  СЕНЕШ

Семя доброты в сердцах ты сеешь.

Пролетают чередой года…

Очень молода ты, Ханна Сенеш,

Двадцать три, и будет так всегда…

 

Унеслись былой войны ненастья,

Чистый над Страною небосвод…

Знала, Ханна, ты: нет выше счастья,

Чем погибнуть за родной народ…

 

Время пусть летит неумолимо,

Не сотрут красу твою года.

Ты у древних стен Ерусалима.

Ты пришла. Ты здесь. И навсегда…

2010 г.

***

Хорошо наш Ленин наследил —

Наперёд на целые столетия…

Ещё долго этот господин

Будет мучить всех своим наследием.

 

Да, товарищ  Ленин — он такой,

С пролетарской диктатурой этой.

С непременно поднятой рукой

Гордо он витает над планетой…

 

В коммунизм поверил я давно.

Мне не изменить своей натуры!

Я в идею верю всё равно,

Но без большевистской диктатуры.

2015 г.

***

Не считайте годы, ветераны!

Как на фронте, стойте до конца!

Ваш солдатский пот и ваши раны

Закалили души и сердца.

 

Путь к Победе трудным был и долгим,

Пулям вы не кланялись в бою,

На Берлин вы шли от самой Волги,

Защищая Родину свою…

 

Нелегко вам было, скажем сразу:

Родине смогли вы послужить,

И сегодня следуйте приказу:

“Надо выжить, чтобы дальше жить!”

 

Улыбайтесь солнцу утром ранним,

И чтоб жизнь прекраснее была,

Не считайте годы, ветераны.

Не считайте. вот и все дела…

2014 г.

***

Сердца у нас для всех открыты,

Трудились, не жалея сил…

“Безродные космополиты”—

Так всех нас Сталин окрестил…

 

И эта кличка к нам пристала

На годы долгие, навек.

Слов мерзких слышали немало—

“Еврей, ты тоже человек?”

 

Но когда враг, бронёй облитый,

Вершил поход кровавый свой,

Безродные космополиты

Костьми ложились под Москвой.

 

Не помышляя о награде

И понимая всё вполне,

Еврей сражался в Сталинграде

С казахом, с русским наравне.

 

Свою любовь к Стране Советов

Доказывали каждый раз,

Но оставались без ответа,

Была ли Родина у нас…

2014 г.

***

Есть случаев много чудесных,

И было такое вот дело:

В Берлине еврейскую песню

Шарманка однажды запела.

 

И не было песни той краше,

Была в ней какая-то сила.

Малышка еврейская наша

Мелодию ту подхватила.

 

Вся улица Лизе внимала,

И звонко, прохожим на диво,

На “Унтер – ден – Линден” звучала

Задорная “Хава Нагила”…

2015 г.

ВТОРАЯ  МАССАДА

Пусть не мечтает враг загнать нас в гетто —

Из жизни мы свободными уйдём!

Пылай, наш дом! Сгорая в доме этом,

Мы песнь свою предсмертную поём.

 

Поём о том, как бились предки наши,

Как шли на смерть, свободу чтя свою,

И не было для них той смерти краше,

Когда тебя пронзает меч в бою…

 

”Шма, Исраэль!” Героев песня крепла,

Всё громче их звучали голоса…

Вдруг песня замерла. Всё стало пеплом.

А души их умчались в небеса…

 

Свирепый враг смотрел на всё с досадой:

Еврейский Мозырь стал второй Массадой…

2014 г.

ГЕНОЦИД

Армянской крови льётся море,

А мир, как и всегда, молчит…

И солнце спряталось от горя,

Когда вершился геноцид…

А турки озверелой стаей.

Была ль у палачей душа?

На детских трупах бал справляет

Преступник Таалат – паша.

 

И плакала земля от стонов,

Итог кровавый был таков—

Убито больше миллиона

Детей безвинных, стариков…

 

Для нас, евреев, очень просто

Признать армянский Холокост!

Меж ним и нашим Холокостом

Через сердца воздвигнем мост…

2015 г.

***

Горько расставался с Белоруссией,

Я, взращённый ею блудный сын.

Там девчата стройные и русые,

А глаза у них, как неба синь.

 

Там родной любимый город Мозырь

И леса зелёные окрест,

Тоненькие стройные берёзы

В белом одеянии невест…

 

И когда позвал меня в путь дальний

Древней родины моей причал,

В этот час в душе моей печальной

Полонез Огинского звучал…

2014 г.

***

Разве солнце не всем одинаково светит?

Почему погибают еврейские дети?

Почему над Сдеротом кассамы свистят?

Почему палестинцы убить нас хотят?

Почему так озлоблен хамасовский зверь,

А мы сами готовим евреям трансфер?

В тех вопросах простых вы найдёте ответ,

Почему по душе мне оранжевый цвет…

2005 г.

***

Я вспоминаю наш СССР,

Где были все товарищи и братья,

Являл он миру прочему пример,

Как надо жить, трудиться и сражаться.

 

Мы новой жизни строили основы,

И открывались перед нами дали,

Встречали с оптимизмом день наш новый,

Какие песни всех нас волновали…

 

А главное, что более, чем часто

Несли мы гордо наш советский флаг,

Шагали мы под ”Марш энтузиастов”,

Закрыв глаза на то, что был ГУЛАГ…

2016 г.

ЭМИЛЬ  ЗОЛЯ

Когда антисемитов свора

Над Дрейфусом вершила суд,

Эмиль Золя клеймил позором

Антисемитский этот зуд.

 

Как праведник, как человек,

Клеймил он свой проклятый век.

А что теперь с его страною?

Её ли изменилась суть?

 

Антисемитскою волною

Не ей ли всех перехлестнуть?

Евреев кровь, как и тогда,

Не кровь для Франции — вода…

 

Французский триколор покрыт позором.

Тепла ещё Освенцима зола…

Глядит с небес на Францию с укором

Эмиль Золя…

2005 г.

***

За шахматной доской душа взмывает ввысь,

И буря здесь, и страсть, борьба с самим собою,

Вся партия, как прожитая жизнь,

Но скоротечна, как разведка боем…

2005 г.

***

Нет, на покой мне не пора,

Дороже жизни мне игра,

И не уйду я за кулисы,

Я не хочу судьбы другой,

Умру за шахматной доской

У ног блистательной Каиссы…

2005 г.

***

Волшебная симфония звучит.

В ней слышен голос мужественный, гордый,

И звонкой сталью, как мечом о щит,

Гремят её могучие аккорды…

 

И этой музыки девятый вал

Нас накрывает вновь волной большою,

Её для нас Бетховен создавал

И сердцем, и мятежною душою …

2006 г.

ВДОВА

Шли бои под грохот стали звонкой,

Медленно тянулись дни седые,

А в домах России похоронки

Получали вдовы молодые…

 

Ураган рыдал в кровавом море,

Молодое сердце разъедая,

Почернело личико от горя,

Под платочком чёрным—прядь седая.

 

Для вдовы нет календарных чисел—

Их сковала смертная печать…

Верить ей не хочется, что писем

С фронта больше ей не получать…

 

Отойдёт войны суровой стужа,

Будут пушки грозные молчать,

Друга и опору в жизни—мужа

С фронта не придётся ей встречать…

 

Что вдове осталось делать бедной,

Не известно ни тебе, ни мне…

Будет грохотать салют победный

В честь живых и павших на войне…

2006 г.

***

Мой пёсик хвостиком виляет,

Мурлычет кот,

А ветер за окном гуляет

И дождик льёт.

В квартире тускло лампа светит,

И нет забот.

Хочу, забыв про всё на свете,

Дремать, как кот…

2006 г.

***

Лошадь  усталая травку щипала

Вечером летним на сочном лугу,

Только о чём она тихо мечтала,

Я и представить себе не могу…

 

Как тяжела лошадиная доля,

Вечно в упряжке и вечно в узде…

Ей бы, стреноженной, вихрем на волю,

Но та свобода желанная где?

 

Смотрит на нас умный глаз из-под века…

Горек, печален её краткий век…

Лошадь, ты преданный друг человека,

Только вот друг ли тебе человек?

2006 г.

***

Самсону Назорею мы под стать.

Никто не смеет нас топтать ногами,

А коль в боях придётся погибать,

Так только вместе с нашими врагами…

2006 г.

АБАРБАНЕЛЬ

Был мудр и стоек ты, Абарбанель,

Народу нёс священной книги знание.

Высокую поставив в жизни цель,

Ты заслужил и славу и признание.

 

Учил народ свой и учился сам,

И проникал в глубины мироздания.

О чём же ты мечтал, Абарбанель,

Когда, сложив с себя придворный сан,

С гонимыми отправился в изгнание?

2011 г.

ЛЕВИТАН 

Его полотна — это вся Россия.

Вода большая, тихий Волжский Плёс,

Высокий купол неба светло-синий

И тихий шёпот тоненьких берёз…

 

И роща золотая в час осенний,

И   “Март” с его сосульками-слезами —

Всё это он, великий русский гений

С печальными еврейскими глазами…

2010 г.

РЕКВИЕМ

На кладбище военном тишина…

Суровой для родной страны порою

Над ними смерчем пронеслась война…

Здесь спят в боях погибшие герои.

 

У каждого был свой последний бой

За независимость и честь родного края.

Пусть матери гордятся их судьбой,

Украдкой тихо слёзы утирая.

 

Их не забудет никогда народ.

Они Стране на верность присягали…

В День Памяти священной каждый год

Их поминаем, свечи зажигая.

 

Когда войну затеет враг проклятый

И наши снова в бой пойдут сыны,

Живыми возвратятся пусть солдаты

Домой — все до единого — с войны,

Победой  завершив с врагами битву.

Произношу я это, как молитву…

2011 г.

ЯПОНИЯ 2011 года

Трясётся земля под ногами,

Нежданно явилась беда,

Невиданной силы цунами

Сметает с пути города…

 

Смерть, кажется, неумолима.

Не сказка—кровавая быль…

Реактор в огне, Фукусима

Несёт смертоносную пыль…

 

Но верим мы в стойкость японцев—

Наладятся снова дела…

В Стране восходящего солнца

Вновь сакура вся расцвела…

2011 г.

 ЭЛИ  КОЭН

Ты на помост взошёл… Спокоен…

Внизу гудит, ликует мразь…

О чём ты думал, Эли Коэн,

Когда тебя вели на казнь?

 

Ты думал о родной Отчизне,

Ты верил: выстоит Страна.

Испил в своей недолгой жизни

Ты чашу горькую до дна…

 

Ты за Страну не знал покоя,

Ты вёл с врагом неравный бой,

Невидимого фронта воин,

Ты честно долг исполнил свой…

2011 г.

 БАТ ШЕВА /ВИРСАВИЯ/

Я прохожу по улице Бат Шева

В один из ясных тёплых летних дней…

Чем восхищает всех нас эта дева,

Что часто вспоминаем  мы о ней?

 

Её краса из мира неземного!

Рембрандтова волшебная рука,

Кисть Рубенса златая, кисть Брюллова

Воспели эту деву на века…

 

На ней сияла царская корона,

Сам царь Давид тянулся сердцем к ней…

Она нам подарила Соломона,

За что мы вечно благодарны ей…

2011 г.

МОРДЕХАЙ  АНИЛЕВИЧ

Его мы имя чтим и твёрдо знаем—

Мир благодарный будет помнить это.

Восстало по призыву Мордехая

Варшавское несломленное гетто.

 

Не для того, чтоб жизнь спасти свою,

Об этом даже думать нам не надо—

Они хотели умереть в бою,

Но не идти на бойню, словно стадо…

 

Так умереть не каждому дано.

Грядущее их было без просвета—

Погибнуть всем им было суждено,

И Анилевич понимал всё это.

 

С врагом сражаться, пока силы есть…

Какой неравною была их сила…

Они предпочитали жизни честь,

И смерть перед бессмертьем отступила…

2011 г.

***

Смолкнул годами изношенный колокол,

Сразу ненужным вдруг став,

И потянули тот колокол волоком

В тот же час на переплав.

 

Но не смирился он с долею горькою—

Жизнь обрёл новую он…

Вновь над лесами, полями, пригорками

Льётся серебряный звон…

2011 г.

***

Зоренькой ясною солнца лучи я

Вместе с прохладою жадно ловлю,

Милую песенку ”Санта Лючия”

Я про себя непременно пою…

 

Солнцем Неаполя жарким согрета,

Хочется петь мне её без конца…

Чем же так радует наши сердца

Сладконапевная песенка эта?

2011 г.

***

Час пробьёт. надо мной будет небо безбрежное,

Прорасту я травой под весенней росой,

И однажды прелестная девушка нежная

Прикоснётся ко мне своей ножкой босой…

 

И очнётся душа в то мгновение малое,

Улетучится вдруг бесконечный мой сон,

И забьётся опять моё сердце усталое

Сердцу юной красавицы той в унисон…

 

Оживёт навсегда моё сердце поэта,

Каждый миг проявляя своё естество.

Смерть не властна над жизнью, я верю, и это—

Безграничной и вечной любви торжество…

2011 г.

***

Смешалось всё в кровавом этом мире,

Лишь безысходность горькая в глазах…

Здесь звёзды жёлтые, а там мундиры

Со свастикой на чёрных рукавах…

 

Под детский плач, под старческие стоны,

Под лай надрессированных собак

Евреев гонят в грязные вагоны

В уже битком набитый товарняк…

 

Бегут зловещею дорогою

За поездами поезда…

Арийское зверьё двуногое

Людей увозит в никуда…

2011 г.

***

Нужна ли евреям отвага?

Нужна, как всем людям на свете.

И даже в застенках ГУЛАГа

Сквозь дни ожиданий, сквозь годы

Они умудрялись отметить

Наш Песах, наш праздник Свободы…

 

Я даже спросить не посмею

У всех этих стойких евреев,

Нужна ли евреям та смелость,

Чтоб в пику врагам всем на свете

И в годы суровых гонений

Наш седер в застенках отметить…

И время само доказало—

У нас есть героев немало,

У наших героев всё есть—

Отвага и смелость и честь…

2011 г.

ЭЛИЯГУ ГОЛОМБ

Никогда не знал он в жизни страха.

Не боясь ни вражьих пуль ни бомб,

Был напорист командир Пальмаха—

Твёрдый и решительный Голомб.

В жизни подвигов свершил немало,

Вёл бойцов еврейских за собой,

У истоков ЦАХАЛа стоял он,

Армии, всегда готовой в бой.

 

И сейчас вселяет в нас отвагу

Пламенное сердце Элиягу…

2015 г.

САМСОН    

Не помогли вам ножницы Далилы,

Вновь волосы сумел я отрастить.

И пусть я слеп, но всё же полон силы

Прервать мгновенно вашей жизни нить!

 

В борьбу с врагами вкладывая душу,

Нашёл вас уничтожить способ свой:

Колонны храма вашего разрушу,

И это будет мой последний бой!

2015 г.

ДОВ  ГРУНЕР

Есть много смелых на земле сердец.

О них слагают песни, сказы, были.

С врагом сражался Эцеля боец,

Он ранен был, его враги схватили.

 

В суде он бросил палачам-злодеям,

От слов его у них застыла кровь.

“В огне, в крови погибла Иудея,

В огне, в крови она восстанет вновь”…

 

Был к смертной казни он приговорён.

Палач петлю ему накинул ловко.

Дов Грунер, воин Эцеля, казнён,

Но дух его не удушить верёвкой…

2010 г.

АННА  ФРАНК

Окна зашторены,

чтоб глаз чужой не проник.

Девочка в платьице тёмном

пишет дневник.

Пиши, дорогая, спеши,

пока гестаповцы не пришли…

И девочка пишет

свой детский дневник,

будто бы слышит,

как близится

страшный тот миг.

И стук зловещий раздался.

Провал…

Схвачены все, кто скрывался,

и те, кто их укрывал.

Концлагерь, болезни, смерть…

—-

Но так ли на самом деле

эти верны слова?

Твои палачи истлели,

а ты, Анна Франк, жива!

2015 г.

***

Бейтар,  Бейтар…Последний наш оплот

В сраженьях с войском Юлия Севера.

Бар-Кохба воинов своих ведёт

На бой суровый за Страну и веру.

 

Как наяву, всё это вижу я.

Разит врагов Бар-Кохба неустанно…

Но Боже!…С городской стены змея

Ему смертельную наносит рану…

 

Бейтар,  Бейтар…Восстания оплот,

Ты залит римлян и евреев кровью…

Измученный в скитаниях народ

Слагает песни о тебе с любовью…

 

Но и сегодня не смолкает бой.

Свою Страну от смерти защитим мы.

Через века зовёт нас за собой

Бар-Кохбы  дух неукротимый…

2009 г.

***

Дорогой пыльной, словно птица,

За ней уже спешит беда,

Цыганская кибитка мчится,

Спешит неведомо куда…

 

Цыган коней своих стегает,

Как в жизни не стегал их так.

Через мгновенье настигает,

Крушит её немецкий танк…

 

На землю тихо оседая,

Смешалась с кровью пыль седая…

2009 г.

***

Я не привык просить прощенья

Ни у людей, ни у богов.

Оставьте ваше возмущенье—

Что тут поделать, я таков.

 

И упрекать меня не надо.

Я хил, но духом я не слаб.

Мне все, поверьте, муки ада

Милей, чем званье ”божий раб”…

2016 г.

***

Как не гордиться нам Страною?

Достоинств у неё не счесть,

Она всегда готова к бою

За независимость и честь.

 

Над нами дух свободы веет,

Врагов разили мы не раз,

Огонь бесстрашных Макавеев

В сердцах еврейских не угас.

 

Ничто нас не согнёт на свете,

Мы сил неведомых полны.

Мы несгибаемые дети

Могучей маленькой страны.

2005 г.

ВОЛКИ И ОВЦЫ

басня

С Волками Овцы заключили мир.

Им аплодировал весь мир.

Знаток всех мировых законов

сам президент Страны Бизонов

и президент Медведей Бурых

оваций заслужили бурных.

Сил было вложено немало.

Зверьё послушно им внимало,

все эти мелкие зверюшки

Европы, дряхленькой старушки…

Скрывая волчий свой оскал,

“Квартет”  мелодии играл…

Но миру враз пришёл конец —

задрали Волки трёх Овец…

—–

Но мы не овцы, а евреи.

Пора бы всем нам поскорее

из басни сей извлечь урок:

Волкам не мир, а вилы в бок…

2010 г.

АВРААМ /ЯИР/ШТЕРН

Приди когда-нибудь в Кирьят-Ёвель.

Здесь улица, что носит имя это.

Он был бойцом и пламенным поэтом,

Боролся он за Эрец Исраэль.

 

Английских он не признавал законов.

Под вражьи пули подставляя грудь,

Нам озаряя в будущее путь,

Яир погиб за торжество Сиона…

2008 г.

ЯНУШ КОРЧАК

Он для сирот своих был всем на свете.

Для них он книжки детские писал.

Отца родного видели в нём дети,

И вот час испытания настал…

 

Ему сказал немецкий офицер,

Придав словам оттенок благородный:

“Сейчас я за детьми закрою дверь,

А Вы, герр доктор Гольдшмидт, Вы свободны”

 

На что ему ответил Януш Корчак:

“Просил бы, офицер, я вас учесть:

Таких людей немало, между прочим,

Кто понимает, что такое честь.

 

Предательство есть худшее из зол”…

Не опорочил Корчак своё имя.

С сиротами, питомцами своими,

Он в газовую камеру вошёл…

2014 г.

***

Вновь  теракт. Льётся кровь, как водица,

Наши нервы уже, как струна,

И от этого нам не укрыться,

Ты в бою, фронтовая страна…

 

Солнце яркое светит над нами,

Но в высокое южное небо

С диким воем взлетают “касамы”

А нам хочется мира и хлеба…

 

Неужели дано это свыше,

И конца нет страданьям евреев ?

Но сквозь годы далёкие слышен

Звон щитов и мечей Маккавеев…

2002 г.

***

Учащённый сердца стук

И души волненье,

Зелень дивная вокруг,

Зимнее цветенье…

Тонкий запах нежных роз,

Чудная погода,

Не хватает лишь берёз

Из страны исхода…

 

Голубые небеса,

Солнце золотое

И сплошные чудеса—

Место тут святое…

Часто в снах моих чудесных

Вижу Иордан…

Ты, Израиль,-наша  песня,

Ты нам Богом дан!

2016 г.

***

Я не жалею, что родился,

Я прожил честно жизнь свою,

Но в той святой войне с нацизмом

Я не участвовал в бою.

 

Краснеть за это нет причины,

В том не было моей вины,

Мне было семь, когда мужчины

Шли в смертный бой за жизнь страны.

 

Но с этим трудно мне смириться,

Я не могу найти ответ,

Ну почему не мог родиться

Я раньше хоть на десять лет…

 

И всё иначе было б в жизни,

И я б стоял в святом строю,

И может быть, за честь Отчизны

Сложил бы голову свою…

 

Тот бой последний был бы жарким,

А пуля острой, как кинжал.

Кто знает, может, в Трептов-парке

Я под плитой давно б лежал…

 

Не суждено…В сороковые

Под скрежет танков в мир огня

Другие парни молодые

В атаку шли, но без меня…

 

Мир помнит стойкость их и смелость

В те героические дни.

Мне никогда уже не сделать

Того, что сделали они…

 

Они не думали о славе,

Но честь им, павшим и живым,

И все они гордиться вправе

Высоким подвигом своим…

 

А жизнь моя летит без смысла,

Как лист осенний на ветру…

Нет, я жалею, что родился,

И не жалею, что умру…

2004 г.

ПЕСАХ

Сегодня землю пашем мы и сеем,

Свободные хозяева земли,

Мы сорок долгих лет за Моисеем

Сюда, к земле обетованной шли…

 

И этот первый шаг наш был к свободе,

Покончили мы с рабством навсегда,

И вспыхнула на тёмном небосводе

Для нас шестиконечная звезда.

 

Она нелёгкий путь нам освещала,

И наступил желанный этот миг…

Он для евреев стал начал началом,

В дар получил народ наш Книгу Книг…

 

Заключена вся мудрость в книге этой,

Её постиг бессмертный наш народ,

И в бесконечной битве тьмы и света

Она нам силы новые даёт…

 

Но было всё: и горечь поражений,

Восстаний, и сражений, и побед…

Мы шли на смерть без слёз и унижений,

В скитаньях претерпели много бед.

 

В галуте инквизицию и гетто

Познали мы на жизненном пути,

Но Рубикон свой, несмотря на это,

Сумели мы достойно перейти…

 

А счастье обрести пришлось не просто,

Судьба вся наша горестей полна,

Из детских слёз, из пепла Холокоста

Восстала к жизни гордая страна.

 

Антисемитский миф давно развеян…

Как юдофобам всем не повезло…

Живёт страна бесстрашных Макавеев

Друзьям на радость, всем врагам назло…

2004 г.

ХАНУКА

Нам чудо Хануки – небес награда.

Когда почти не оставалось масла,

Горела ханукальная лампада

Все восемь дней — горела и не гасла…

 

И чудо не кончается унас.

Народ наш всех врагов своих сильнее,

Они хотят нас жалить побольнее,

Но сдачу получают всякий раз…

 

Коварный враг наш злобно и упрямо

Обстреливает  наши города,

Не чудо ли, “катюши ” и “касамы ”

Почти что не наносят нам вреда?

 

В сердца врагов вселился злобный бес,

Но на своей земле стоим мы твёрдо.

Маген Давид над нами реет гордо,

И это тоже чудо из чудес!

 

Но главное есть чудо, все мы знаем—

Нас наше солнце греет и во мгле—

Стоит несокрушимый наш Израиль

На радость всем евреям на земле…

1999 г.

ЮДИФЬ

Был Олоферн врагом её народа,

Он с войском стал у городской стены,

В неравных схватках вот уже полгода

Сражаются Израиля сыны…

 

И красотой Юдифь его пленяет,

И припадает он к её ногам…

—-

Юдифь с мечом и ножкой попирает

Отрубленную голову врага…

Такой её изобразил Джорджоне,

Прославив её подвиг на века…

2016 г.

БАЛЛАДА О ВЕРНОМ КОНЕ

(Старинная легенда)

В бою был ранен бедуин,

И в схватке той горячей

В живых остался он один

И был врагами схвачен…

 

Ремнями связанный, лежал

Он ночью на земле,

Услышал он, как конь заржал

В ночной безмолвной мгле…

 

А конь стреноженный узнал

В нём друга своего,

И тихо-тихо вновь заржал,

Как будто звал его…

 

“Ты тоже в плен попал, как я,

Товарищ боевой,

Но я спасти смогу тебя

От участи такой.

 

Я путы на ногах твоих

Сумею перегрызть,

И ты, друг, от врагов своих

Как ветер, унесись…

Лети стремглав, товарищ мой,

В родимые края,

Расскажешь  матери родной,

Как здесь сражался я…

 

Как бил врагов бесстрашно я

Пока хватало силы,

Как сабля острая моя

Врагов моих разила…

 

Спеши, лети отсюда прочь,

Спят крепким сном враги,

Пока темна сегодня ночь,

Беги, мой друг, беги!”…

 

А конь вдруг шею опустил,

Нагнулся к бедуину,

С земли он друга подхватил

Легко к себе на спину.

 

И полетел в глухую ночь

Без пищи, без воды,

Скакал конь верный с ношей прочь

Подальше от беды.

 

Три дня, три ночи мчался он.

Уставший, сам не свой,

И солнцем, ветром опалён,

Увидел дом родной.

 

От скачки выбившись из сил,

Конь у порога стал,

Он друга наземь опустил

И замертво упал…

2017 г.

***

Прошла безверия эпоха,

Все стали храмы посещать…

Грехи замаливать не плохо,

Но лучше их не совершать…

2017 г.

***

Над морем солнца лучики косые,

А девушка ждёт друга своего.

Целуют волны ноги ей босые,

Она не замечает ничего…

 

Её ласкает ветра дуновенье,

К ней парусник спешит издалека,

И вот уже желанное мгновенье—

Красавица в объятьях моряка…

2017 г.

***

Девичий гай — берёзовая роща.

Как трудно поэтически и проще

Лесную эту красоту назвать…

 

Девичий гай у леса на опушке,

И кажется, что девушки-подружки

Весною собрались потанцевать…

2017 г.

***

Я погиб на границе

В самом первом бою,

От врага защищая

Мать Отчизну свою…

Дрался я до рассвета,

И доволен судьбой—

Понимая, что это

Самый главный мой бой…

 

Вы, солдаты живые,

Жизнь я отдал свою,

Но не выбыл из строя—

И я снова в бою…

 

Многократно убитый,

Вместе с вами шёл в бой

Вами в землю зарытый,

Долг исполнил я свой…

 

В подмосковных снегах

Дрался я наяву,

Мне неведом был страх—

Защищал я Москву…

Дал я клятву стране,

Чтоб ни шагу назад,

И в тяжёлых боях

Защищал Сталинград…

 

И на Курской дуге,

Мёртвый, снова я дрался,

Там со связкой гранат

Я под танки бросался…

 

И в воздушном бою

Умирал  я  от ран,

И машину свою

Я бросал на таран…

 

И в пучине морской,

Выполняя приказ,

Вёл с фашистами бой,

Погибая сто раз…

 

Вместе с вами я верил,

Что Берлин будет взят,

И что Знамя Победы

Там над ним водрузят…

 

Пусть я мёртвый солдат,

Но до места дойду,

Где погиб я когда-то

В сорок первом году…

 

Вечный воин страны,

И всегда молодой,

Вижу мирные сны

Я под красной звездой…

2017 г.

***

Три берёзы стоят над могилой бойца…

Добровольцем ушёл на войну.

Он отважно сражался с врагом до конца,

Защищая родную страну…

 

Спи спокойно, Отчизны бесстрашный солдат,

И да будет святым это место…

Над могилой твоей три берёзки стоят,

Словно мать и сестра, и невеста…

2017 г.

***

Светлой памяти

Шломо Фогеля – воина и человека.

Тоска…От боли сердце ноет…

Остановило время бег…

Ушел от нас отважный воин

И настоящий человек…

 

В трех войнах он изведал столько:

Огонь, свист пуль, и кровь и дым,

Но был в боях бойцом он стойким,

Бесстрашным был и молодым…

 

По жизни долгой шел дорогой,

Всё испытал он на веку…

Нет, он не умер, Шломо Фогель,

В бессмертном служит он полку…

 

Остался до конца солдатом,

Сражавшимся за жизнь страны,

И он ушёл к своим ребятам,

К тем, не вернувшимся с войны…

2018 г. (добавлено 14.10.2019)

***

В сердцах у нас огонь святой горит…

Его зажгли отцы и наши деды…

Не верьте тем, кто говорит,

Что не было великой той Победы!

Она была, была она и есть!

Фронтовикам, живым и мертвым…ЧЕСТЬ!

2018 г. (добавлено 14.10.2019)

 

***

Довелось родиться мне

В Богом проклятой стране

С КГБ, с ГУЛАГом и

С песнями и флагами,

С Волго-Доном, с ГЭСами,

Громкими процессами,

Ядерными бомбами,

Поездами с пломбами,

Папками с секретами

И вождей портретами…

С планами огромными,

Мордами погромными,

Лживой конституцией,

Политпроституцией,

С той графою пятою,

С партией проклятою…

Я ей верил, как дурак.

Жаль, но это было так…

2012 г.

***

Наши предки веками мечтали о том,

Когда смогут вернуться сюда.

Мы вернулись и строим еврейский наш дом

Для потомков своих навсегда…

2017 г.

ХОРОШО

Мир прекрасен наш большой.

К нам весна вернётся вновь.

На душе так хорошо,

Когда есть любовь…

2017 г.

Тум-балалайка…

Тум-балалайка, играй нам, играй…

Ночь напролёт весели, балалайка.

Радость в еврейское сердце вселяй,

Счастье еврейское нам наиграй…

2017 г.

***

Мне не надо никакого рая.

Радостью душа моя полна…

Сын я твой, Страна моя Израиль…

Расцветай, как сад, моя Страна…

2017 г.

***

Кто в Одессе не был, не поймут,

Почему Одессу мамою зовут.

Эх, Одесса-мама, как ты хороша…

Пой, моя Одесса,

Пой, моя душа…

2017 г.

Музыка…

Пусть летят стремительно года,

Счастье наполняет наши груди.

И пусть музыка прекрасная всегда

Спутницею жизни нашей будет…

2017 г.

***

Моих верных друзей уже нет на земле,

Только в сердце моём они вечно,

Унеслись они тихо в таинственной мгле

На пути в мир иной  бесконечном…

 

В одиночку уходим мы все навсегда,

Но рождаются новые дети,

И я тоже уйду, не оставив следа

В этом страстью бушующем свете…

 

Но я верил и верю, что есть чудеса,

Над землёй солнце вечное светит,

Будут детские вечно звенеть голоса

На всегда вечно юной планете…

2017 г.

***

Что уходить пора, я думать перестал,

И сам не знаю я, в чём только дело —

Иль, может быть, от жизни я устал,

Иль всё уже на свете надоело…

2017 г.

***

Любовь стара, как жизнь сама…

Вина любви кто не изведал?

Любовь сводила всех с ума —

И наших бабушек и дедов…

2017 г.

НАШ СЛАВНЫЙ 67-й

Истории открыта книга…

Ещё не вышел враг из стресса.

Евреи – мастера блицкрига –

Германская писала пресса…

 

На шкуре собственной изведал

Враг силу армии сполна.

Для нас закончилась победой

Та Шестидневная война…

 

Страна становится всё краше,

Весь путь её необозрим,

Стал навсегда столицей нашей

Наш древний град Ерусалим…

 

В святую битву тьмы и света

Вступил народ бесстрашный мой…

Враг будет долго помнить этот

НАШ СЛАВНЫЙ 67-Й…

 

Расправь, Страна родная, плечи.

Таких немало будет дат.

Врагов от спеси мудро лечит

Еврейский доблестный солдат…

2018 г.

***

ЭНТЕББЕ

Посвящается подвигу десантников Йони Нетаниягу

Мерцают тихо звезды в чёрном небе,

И рокот самолётов наших тих…

Летят спасать десантники в Энтеббе

Из лап врагов заложников своих…

 

С ночного неба вас враги не ждали,

И мир не знал ещё таких атак.

В ту ночь враги всю вашу мощь познали,

Короткий бой, и всё – повержен враг…

 

Вы проявили смелость и отвагу,

Заложники счастливо спасены…

Смертельно ранен Йони Нетаньягу –

Ваш славный командир – герой Страны…

 

Вы люди исключительной породы.

Десантниками быть – большая честь.

Ваш подвиг назван героизмом года –

На само деле так оно и есть…

 

Прошло немало лет с той эпопеи.

Вы показали наивысший класс.

Все и теперь, от зависти тупея,

Как драться надо, учатся у вас…

2018 г.

 

Раздел 5

САТИРА И ЮМОР

КИТАЙЦЫ-ЕВРЕИ

Уличная зарисовка

Мир сегодня их узкий и тесный,

Словно узкое джонки весло,

Из далёкой Страны Поднебесной

Их в Израиль сюда занесло…

 

Здесь их жаркое солнце не греет,

Мир другой они видят во сне…

Горько плачут китайцы-евреи

По Великой китайской стене…

1997 г.

***

“Рука Тель-Авива! Рука Тель-Авива!”

В советских газетах читал я не раз.

Когда я в Израиль приехал счастливый,

Бродил бесконечно я по Тель-Авиву,

Ту руку искал я, ищу и сейчас…

1997 г.

***

В России часто слышал я слова:

“Еврейская у парня голова!”

В Израиль я приехал, и увы —

Нет ни одной еврейской головы…

2017 г.

***

И попы и ксёндзы плачут от обиды.

Не понять им, бедным, отчего

Наши харедимы и хасиды

Очень любят ребе своего…

2017 г.

ИЗРАИЛЬСКИМ ЛЕВЫМ   

“Нам очень мир необходим!”

Мы левых слышим глас…

Давайте всё им отдадим,

Наступит мир без нас…

2000 г.

***

Как часто здесь под небом синим

Поют с любовью из России,

И не успеешь двинуть бровью,

Из Украины к нам с любовью,

Я верю: поздно или рано

Припрут  с любовью из Ирана.

С любовью к нам по наши души

Летят российские “катюши” …

Пока над миром солнце светит,

“Любить нас будут все на свете”…

1999 г.

***

Я в старости стал шерстью обрастать,

И внешности открылись все изъяны,

Могу я и без Дарвина сказать,

Что предки человека—обезьяны…

2008 г.

***

Мне б крылатого коня,

Да перо гусиное,

И тогда б залился я

Трелью соловьиною.

В жизни не было б и дня

Без волшебных строчек…

Только вот Пегас меня

Жалует не очень…

2008 г.

***

Конкретно я не помню год,

Когда Эсфирь спасла народ…

Не раз воспет был подвиг этот

Стихами звонкими поэтов.

 

В том сомневаться нет причины,

Чего же стоим мы, мужчины,

Когда красавицы не раз

От гибели спасали нас…

 

И будет вечно помнить мир

И про Юдифь, и про Эсфирь…

2008 г.

***

Моше-рабейну наш народ

Вёл сорок лет куда не надо,

А мог бы за один лишь год

Евреев притащить в Канаду…

 

Индейцы, слышал я не раз,

Народ  и гордый, и не слабый,

Но с ними был бы мир у нас,

Индейцы—это не арабы…

2008 г.

***

Москву  сейчас узнаешь еле —

Её раскрасил Церетели…

Стоят повсюду исполины,

Все величавы, как грузины,

Как горы стройные Кавказа…

Что сделал ты с Москвой, зараза?

2008 г.

***

Согласно древним манускриптам,

Наш путь нельзя назвать печальным—

Исход евреев из Египта

Назло врагам не стал фатальным…

2015 г.

***

Два палестинца подрались,

Бывало так не раз,

Но вскоре мирно разошлись,

Друг другу выбив глаз.

 

Кто виноват, не знаем мы,

Да вряд ли что узнаем,

Но скажут мировые  СМИ,

Что виноват Израиль…

2005 г.

СЛУЧАЙ  В  АВСТРАЛИИ

(из телепередач)

Козла судили за цветы,

Которые  он съел,

И из-за глупости людской

Он чуть в тюрьму не сел…

 

Он никому не делал зла,

И не был виноват,

Но к счастью, от тюрьмы козла

Отмазал адвокат…

2005 г.

***

Совсем без совести и меры

Нас принуждает к миру Керри.

В дороге Джону сладко спится:

Ему, наверно, Нобель снится.

2015 г.

***

Обожал я в детстве драки—

Я родился в год собаки…

2015 г.

***

Одним и тем же мирром  мазан

И Арафат, и Абу Мазен.

2015 г.

***

Мудрым был царь Соломон—

Разбирался в девах он.

2015 г.

***

Царь Давид чужих крал жён,

Им играл на арфе он…

2015 г.

***

Татьяна—дама не простая,

Она Толстая!

2015 г.

***

Главный турок Эрдоган

Возомнил, что он султан.

2015 г

***

Обаму не понять никак—

Кто он — Хусейн, или Барак.

2014 г.

***

Господь лепить задумал нечто,

И вышла баронесса Эштон.

2015 г.

***

Берлускони мучит слава

Нашего Моше Кацава…

2015 г.

***

Владимир Путин первый в мире

Призвал мочить врагов в сортире…

2015  г.

***

Сергей Карякин – паренёк горячий,

Но Магнус Карлсен парня раскарячил…

2016 г.

ЭПИГРАММЫ

На Барака Обаму

Тебе нас примирить охота,

За дело взялся, сам не рад—

Свистят “касамы” над Сдеротом—

Пошёл ты на…, наш старший брат!

2014 г.

На Хасана Насраллу

Угрожая нам, сказал немало

Слов воинственных Хасан Насралла…

Только в бункере дрожит от страха

Грозный лидер армии Аллаха…

2017 г.

На коллегу Бориса Кравца,

учителя истории

В годы юные наш Кравец

Был неписаный красавец.

Как-то раз свой идеал

Он на танцах повстречал.

И теперь он с идеалом

Под одним спит одеялом.

1964 г.

На телеведущую Ираду Зейналову

Оболгала Израиль Ирада

И не раз, и не дважды, и ра-да…

2016 г.

На диетолога Ольгу Раз

Диетолог Ольга Раз

Учит есть в день только раз.

Соблюдая эти меры,

Будет стан, как у Венеры.

 

Те, кому поесть охота

Станут толще бегемота…

Эти правила для вас,

Только не для Ольги Раз…

2016 г.

На Дарью Донцову

То ли смеяться, то ли плакать,

От чтива пустота внутри.

На майке у неё собака,

А в доме их аж целых три…

2010 г.

 

ЭПИТАФИЯ

Так хотела эта гнида

Встретить смерть свою шахидом,

Но не вышло, вот обида:

Арафат погиб от СПИДа…

2006 г.

ШУТКА

Умираю от тоски

И страдает глотка:

Виски крепко бьют в виски,

Но не так, как  водка…

2006 г.

ШУТКА

Ренуар всего скорее

Настоящим был евреем,

Потому что в виде чистом

Был он импресСИОНИСТОМ…

2006 г.

***

Враньё уже на высшей фазе:

Весь мир окутал лжи туман:

Купил ЮНЕСКО Абу-Мазен

И положил себе в карман…

2016 г.

***

Олимы ходят в синагогу

Еврейскому молиться Богу,

Но среди них таких не много,

Кто хоть немного  верят в Бога…

1999 г.

***

Пятьсот бандитов на свободе —

Вновь засвистят ”касамы”…

Конкретно в этом эпизоде

Мы виноваты сами…

2004 г.

***

Враг снова обещает “худну”,

Делишки наши плохи…

Себе представить даже трудно,

Какие все мы лохи…

2004 г

Пародия на стихотворение А. Лейкина “Резервистке”

“Я последнюю картошку

Из мундира разверну,

Поцелую Вашу ножку –

И пешочком – на войну!”

А. Лейкин

 

Призадумавшись немножко

Над прелестной женской ножкой,

Я просил бы Вас учесть:

Можно ведь и без картошки

Целовать девчатам ножки,

Если порох ещё есть…

2004 г.

Пародия на песню певицы М. Раевской 

“Когда я стану кошкой”

Когда была я кошкой,

Могла мяукать я.

Теперь пою немножко,

Светла судьба моя…

И петь я не устану,

Эстрада–дом родной.

Когда я кошкой стану,

Что станется со мной?

 

Когда была я крошкой,

Я не любила щей.

Когда я стану кошкой,

Я буду есть мышей…

2005 г.

Израильским “левым “

“На вражеский теракт кровавый

Воздержимся, друзья!

У них там дети, Боже правый!

По ним стрелять нельзя!”

 

Нет у войны иных путей,

Гуманные умы…

Жалея вражеских детей,

Своих хороним мы…

2006 г.

***

Бедный милый маме-лошен,

Он в Израиле заброшен.

Кто на идиш говорит?

Всюду царствует иврит…

2015 г.

 

Раздел 6

ДРУЖЕСКИЕ ШАРЖИ

на мастеров и кандидатов в мастера по шахматам

От автора

Не важно, кто и как играет,

Я повторяю вновь и вновь:

Нас всех, друзья, объединяет

Большая к шахматам любовь…

1975 г.

На А. Гаевского

Жалел Бронштейн,

Что он не Штейн,

Жалел Лилиенталь,

Что он не Таль.

И пожалеет сам Полугаевский,

Что он Полу -, а не Гаевский…

1975 г.

На Аркадия Поликарпова, мастера спорта СССР

“Шахматы — не ловля карпов,

Изрёк маэстро Поликарпов,

Фигуры жертвовать нельзя!

Сказал он, и “зевнул” ферзя…

1975 г.

На Бориса Шляпоберского

Не удаётся Боре малость

В игре победу находить.

Шляпоберскому осталось

Шляпу брать и уходить…

1975 г.

На Степана Туровского

Он рыцарь королевского гамбита.

Я верности подобной не пойму.

Бывает карта его часто бита,

Но верен он гамбиту своему…

2004 г.

На Геннадия Хасина

Играет цепко Хасин Гена,

Ему и море по колено,

А защита Филидора—

Ему верная опора…

2004 г.

На Зеэва Дуба, мастера ФИДЕ

Успех сопутствует ему,

Он весь в сиянии побед…

Мы знаем: это потому,

Что крепче Дуба дуба  нет…

2004 г

На Максима Минина

Я не пророк, не зрю я в дали,

Но вижу в снах и наяву:

Спасёт он шахматный Израиль,

Как Минин некогда Москву…

2004 г.

  На Владимира Правдивца

Правдивец парень непростой

И верен правде он святой.

Играть он лучше стал, похоже…

Мне кажется, ему пора

Уже пробиться в мастера.

И пусть Аллах ему поможет!

2004 г.

На Марка Фраймана

В игре всегда напорист он,

Как в битвах сам Наполеон.

И в шахматных сражениях

Он редко терпит поражения…

2004 г.

На Павла Аронина, внука гроссмейстера Аронина

Растёт он не по дням, а по часам,

Его уже я опасаюсь сам…

Надеюсь я, что юноша Аронин

Родного деда имя не уронит…

2004 г.

  На маэстро Ш. Бронфмана

Теорию он знает назубок,

И эндшпиля немалый он знаток.

Соперникам не даст и малый шанс,

Но лучше он играет в преферанс…

Конечно, вышла шуточка у нас,

А в общем, он маэстро экстра класс…

2004 г.

На Юрия Сорокина

Играть не любит наш Сорокин в прятки,

Всё просчитать умеет далеко.

Всегда вперёд он рвётся без оглядки,

А в результате—ноль,(или очко)…

2004 г.

На Григория Левинского

Левинский смело рвётся в бой,

Мосты сжигая за собой,

Но под огонь, хоть сам с усам,

Нередко попадает сам…

2004 г.

На Ор Хая (Орехова)

Ор Хай уже гроза для всех,

Он не щадит чужих ферзей и пешек.

И пусть пока не твёрдый он орех,

Но крепкий он уже орешек…

2004 г.

На Льва Габаева

В игре силён он, словно лев,

Наш аксакал Габаев Лев,

Ведёт атаку и защиту,

Да так, что многим быть им биту…

2005 г.

 На Вадима Гольберта

Достойно это уваженья!

Умело он ведёт сраженья,

И из всех трудностей Вадим

Всегда выходит невредим…

2005 г.

На Марка Фридмана

Не разводя здесь антимоний,

Скажу вам: Марк не Жанна д’Арк!

Он даже и не Марк Антоний,

Но всё же Марк!

Игру ведёт в спокойном плане…

Как хорошо играть с ничьёй в кармане…

2004 г.

На Иосифа Любина, мастера спорта СССР

Игру умело он ведёт,

А мы в восторге пребываем.

Вот если б только не цейтнот,

То был бы он непробиваем…

2004 г.

На Гольберта Вадима

Очков немало у Вадима,

И побеждать ему не лень,

Но “пролетать”он любит мимо

Лишь в первый и последний день…

2005 г.

На себя

К блиц-кригу я давно привык,

Иду на королей без страха,

Но очень часто мой блиц-криг

Кончается, увы, блиц-крахом…

Но в шахматы играть я рад:

Процесс важней, чем результат…

2004 г.

На Бориса Бялика

У Бори творчества заряд,

И он в фаворе неизменном.

Он “кроет матом” всех подряд,

Но остаётся джентльменом…

2005 г.

На В. Шкловского

В ничьих он полный чемпион.

Уверенности мы полны,

Что если б были все, как он,

То в мире не было б войны…

2005 г.

На Марка Фридмана

О нём наш вывод прост и ясен:

Как шахматист наш Марк опасен!

Сражается умело с нами,

Ему сопутствует успех,

 

Он старше и мудрее всех…

Борьбы он не роняет знамя.

К тому ж он полон доброты—

Мужчины лучшие черты…

2005 г.

На Иосифа Любина

Друзья мои! Мы очень любим,

Когда играет с нами Любин…

Когда в цейтноте он, тем паче…

Как обыграть его иначе?

2005 г.

На Виктора Виноградова

Не шахматист он, а боксёр,

Свои удары сыплет градом…

Умён, опасен и хитёр

Наш славный парень Виноградов…

2005 г.

На Филиппа Зисмана

За Зисмана здесь каждый рад.

Ведёт умело свою рать

Один из лучших в “Тикватейну .”

Но побеждая всех подряд,

Внезапно может проиграть.

Кому?-Какому-то Гофштейну…

2005 г.

На Бориса Белокопыта

Мой конь ретиво бьёт копытом:

Играю я с Белокопытом,

Борис считает далеко,

И мне играть с ним нелегко…

2005 г.

На Юлия Телесина

Конечно, он не Юлий Цезарь—

Всем до него нам далеко,

Но всё-таки и наш Телесин

Взлетает очень высоко…

 

В игре Телесин – мастер тёртый

И не щадит он никого.

Ведёт он в бой свои когорты

Не хуже тёзки своего…

2005 г.

На В. Виноградова

Пыхтит, кряхтит, пот льётся градом.

Кто это?-Виктор Виноградов.

Уже холодный льётся пот,

А на часах давно цейтнот…

Но Виноградов и в цейтноте

Играет на высокой ноте…

2005 г.

На Абрама Гутцайта

Играет очень сильно наш Абрам,

Нам списывать его со счёта рано…

Приносит в жертву он, как Авраам,

Своих коней, слонов, но не барана!

2005 г.

На Геннадия Хасина

Не вырваться из шахматного плена,

Вся жизнь его в сраженьях и борьбе.

Играй, твори, дерзай, наш Хасин Гена,

На радость нам, супруге и себе!

2005 г.

На Гамаева

Умеет бой вести в любом он стиле.

Он не боится за доской угроз.

Силён в дебюте он и в миттельшпиле,

А в эндшпиле он просто виртуоз…

2005 г.

На Соломона Нафталина

Играет хорошо наш Соломон,

Сражается  всегда упорно он,

Но всё ничьи, а это потому,

Что не дают выигрывать ему…

2005 г.

На Павла (Шауля) Вайнштейна, 

международного судью и кандидата в мастера по шахматам

У Паши очень твёрдый нрав,

И как судья всегда он прав!

2016 г.

На Аарона Багратиони

шахматного гроссмейстера

Он скромный отпрыск князя деда,

Его девиз в игре – победа,

Играет он без лишних звонов,

Потомок всех Багратионов…

За шахматной доскою он,

Как в битвах князь Багратион…

2018 г. (добавлено 14.10.2019)

ЭПИЛОГ

Издал стихи свои,

Читает их народ,

Но хвалит не стихи,

А книжный переплёт…

2016 г.

Photo by Alon Kohеn-Ravivo, Chess Club Jerusalem

***

Семен возле Стены плача                                      рав Шмуэль из Манчестера, 13 лет в стране

Вдруг по дороге подвернулся рав-хахам. Вынужденное пожертвование на бедность…

 

В течение более часа, сначала в машине, заехавшей за Семеном в хостель, а затем и возле Стены плача, без остановки рассказывал истории и сыпал стихами восхищенной гостье из Беларуси 

Фото А. Шустина  / Photo by Aaron Shustin  18/12/2017

Коротко о себе

Я, Семён Ефимович Гофштейн, родился 5 февраля 1934 года в городе Мозырь Гомельской области (Белоруссия). В 1957 году окончил Мозырский пединститут и стал работать учителем русского языка и литературы в средней школе. В 1967 году заочно окончил Московский институт иностранных языков и стал преподавать в школе немецкий язык. Стал отличником просвещения БССР, Получил звания “Старший учитель” и “Учитель-методист” и высшую категорию. После 38 лет работы в средней школе был приглашён на работу в пединститут в качестве преподавателя немецкого языка. Автор учебника немецкого языка для студентов 3-го курса факультета немецкого языка. Кандидат в мастера по шахматам. В 1997 году репатриировался в Израиль. Год смерти пока не известен.

***

Советы от Семена и Маши Гофштейн

К-во фруктов на неделю:

Яблоки — 3 шт.         Хурма – 4 шт.

Груши – 4 шт.          Виноград – 1 уп.

Киви – 4 шт.            Гранат – 1- шт.

Мандарины – 4 шт.

Авокадо — {для салата}   2 шт.

Режим питания на 1 день:

1. Завтрак – каша, чай или кофе с булочкой.

2. Фрукты – яблоко – 1/4,   груши – 1,5

киви – 1,5,   хурма – 1,5,   гранат – 1/4,

виноград – 10 ягод.

3. Обед – первое: суп или борщ { щи }

второе –   ( ??? – А.Ш.)  и т.д.

третье – чай с булочкой или кофе.

4. Полдник – салат или что-нибудь другое,

чай или кофе.

5. Ужин – кислое молоко с огурцом с хлебом.

И главное: надо пить много воды.

Завтракать, перекусывать, обедать, снова перекусывать

и ужинать ежедневно в одно и то же время!

Опубликовано 16.01.2018  23:56

Добавлены 4 стиха 14.10.2019  20:44

Добавлены 3 стиха 15.11.2019  15:49 

Нехама Лифшиц (07.10.1927 – 20.04.2017) / נחמה ליפשיץ ז”ל

נחמה ליפשיץ

הלכה לעולמה הזמרת נחמה ליפשיץ, 

שהייתה סמל ל”יהדות הדממה”

***

Шломо Громан, “Вести”, 17 июля 2002 года

НЕХАМА ЛИФШИЦ: “НОВЫЕ ПОКОЛЕНИЯ ВОЗРОДЯТ ИДИШ”
Москва. Морозный февраль 1958 года. О еврейской культуре в СССР нельзя сказать даже, что она лежит в руинах. От нее, кажется, не осталось и следа. Пять с половиной лет назад расстрелян цвет еврейской творческой интеллигенции. Вслед за ивритом фактически запрещен идиш. До создания рафинированно-кастрированного журнала “Советиш геймланд” ждать еще три года…
В советской столице идет Всесоюзный конкурс артистов эстрады. Конферансье объявляет: “Нехама Лифшицайте, Литовская филармония. Народная песня “Больной портной”. На сцену входит маленькая хрупкая женщина и начинает петь на идиш דער קראנקער שניידער [дэр крАнкер шнАйдэр].

Председатель жюри Леонид Осипович Утесов ошеломлен: звучит его родной язык! Он встал, подался вперед, непроизвольно потянувшись сквозь стол к сцене, да так и застыл в этой позе до конца песни.
Кроме Утесова в жюри Валерия Барсова, Николай Смирнов-Сокольский, Юрий Тимошенко (Тарапунька) и Ирма Яунзем. Их вердикт: первая премия присуждается Нехаме Лифшицайте!

Родилась Нехама в 1927 году в Ковно (Каунасе) в семье еврейского учителя и детского врача Юдла Лифшица, работавшего директором городской ивритской школы “Тарбут”. Перед войной проучилась несколько классов в “Тарбуте”. Дома говорили на идиш. Юдл хорошо играл на скрипке, под звуки которой семейство во главе с мамой Басей пело песни на идише и иврите.

Уже тогда Нехама мечтала стать еврейской певицей. Но когда ей было 13 лет, Литву оккупировали Советы. Еврейские театры, газеты, школы были закрыты.
Девушка начала петь по-литовски, по-русски, по-украински, по-польски и… по-узбекски. Дело в том, что в начале Второй мировой войны семья эвакуировалась в кишлак Янгикурган, где Нехама работала воспитательницей в детском доме и библиотекарем. (Лет тридцать спустя Нехама, закончив свою сценическую карьеру, поступит учиться на отделение библиотековедения Бар-Иланского университета и успеет дослужиться до должности директора Тель-Авивской музыкальной библиотеки имени Фелиции Блюменталь.)

После возвращения в Литву в 1946 году Нехама поступила в Вильнюсскую консерваторию. Педагог Н.М.Карнович-Воротникова воспитала свою ученицу в традициях петербургской музыкальной школы, где исполнительский блеск сочетался с глубинным проникновением в образ.

Миниатюрная женщина с удивительно мягким и нежным голосом вывела на сцену персонажей, от которых зритель был насильственно оторван в течение десятилетий – еврейскую мать, лелеющую первенца, старого ребе, свадебного весельчака-бадхена и синагогального служку-шамеса, ночного сторожа и бедного портного, еврея-партизана и “халуца”, возрождающего землю предков. И вся эта пестра толпа соединилась в ее концертах в один яркий многоликий образ еврейского народа.

В 1951 году Нехама Лифшиц дала свой первый концерт. Чуть позже она стала первой в СССР исполнительницей, включившей в свой репертуар песни на иврите.
Специально для нее писали талантливые композиторы и поэты. Александр Галич, вдохновленный ее искусством, обратился к еврейской теме. Благодаря ей его песни получили международную известность. Она первой вывезла записи песен Галича за рубеж. А вот Владимир Шаинский, начинавший как еврейский композитор, посотрудничав немного с Нехамой, наоборот, переключился целиком на песни для “русских” детей.

После победы на всесоюзном конкурсе, рассказывает Нехама, у меня появилась надежда надежда, что вокруг меня что-то возникнет, что-то будет создано… Но после пятнадцати концертов в Москве, в которых участвовали все лауреаты, мне быстро дали понять, что ничего не светит: езжай, мол, домой.

Одиннадцать лет колесила Нехама по всему Советскому Союзу. И в районных клубах, и в Концертном зале имени П.И.Чайковского ее выступления проходили с аншлагами. Повсюду после концертов ее ждала толпа, чтобы посмотреть на “еврейского соловья” вблизи, перекинуться фразами на мамэ-лошн, проводить до гостиницы…

Но везде, где можно было как-то отменить выступление Нехамы, власти не отказывали себе в этом удовольствии. Каждую программу прослушивали, заставляли певицу отдавать все тексты с подстрочниками.

– В Минске, – вспоминает Нехама Лифшиц, – вообще не давали выступать, и, когда я пришла в ЦК, мне сказали, что “цыганам и евреям нет места в Минске”. Я спросила, как называется учреждение, где я нахожусь, мол, я-то думала, что это ЦК партии. В конце концов, мне позволили выступить в белорусской столице, после чего в газете появилась рецензия, в которой говорилось, что “концерт был проникнут духом национализма”.

Кишинев принимал Нехаму радушнее. Здесь жили и творили друзья Нехамы – замечательные еврейские писатели Мотл Сакциер и Яков Якир. Теперь представительство Еврейского агентства (Сохнут) в Молдавии возглавляет дочь Нехамы Лифшиц. Роза Бен Цви-Литаи – редкой красоты, ума и обаяния женщина, свободно владеющая ивритом, идишем, русским, литовским, английским языками. На этом ответственном посту ярко проявляются ее организаторские способности. Профессиональный фотохудожник, она обладает магнетическим даром сплачивать вокруг себя творческих людей.

В конце 1959 года Киев после долгих “раздумий” соизволил организовать восемь концертов Нехамы.

– Надо сказать, столица Украины даже Аркадию Райкину устраивала проблемы, славилась она этим отношением. У меня в программе была песня “Бабий Яр”. Спустя восемнадцать лет после того, как Бабий Яр стал могилой стольких евреев, я на сцене запела об этом. Причем самой мне даже в голову не пришло, что из этого может получиться. Песня тяжелая, и я всегда исполняла ее в конце первого отделения, чтобы потом в антракте можно было передохнуть. Спела. Полная тишина в зале. Вдруг поднялась седовласая женщина и сказала: “Что вы сидите? Встаньте!” Зал встал, ни звука… Я была в полуобморочном состоянии. Только в этот момент я по-настоящему осознала всю силу, которой обладает искусство. “Я должна петь то, что нужно этим людям!” – решила я и переиначила свою программу, заменив оперные арии и другие “абстрактные” произведения на еврейские песни, находящий больший отклик в душе слушателя.

На следующий день Нехаму вызвали в ЦК. Дело в том, что в те, доевтушенковские, годы советская власть всеми силами замалчивала трагедию Бабьего Яра. На месте гибели киевских евреев проектировали не то городскую свалку, не то стадион. На все претензии Нехама отвечала, что все ее песни разрешены к исполнению, что она их поет всегда и всюду, а если есть какая-то проблема, так это у них, а не у нее.

Дальнейшие концерты в Киеве были запрещены, а вскоре вышел приказ министра культуры, из-за которого Нехаме Лифшиц целый год не давали выступать. Допросы, обыски, постоянная слежка и угроза ареста – “не каждая певица удостаивалась такой чести”, напишет потом Шимон Черток в статье к 70-летию Нехамы, заметив, что труднее всего преследователям певицы было понять, “каким образом выросший в коммунистическом тоталитарном государстве человек остается внутренне свободным”.

– Я билась, как могла, но это была непробиваемая стена, – говорит Нехама. – Переломил ситуацию министр культуры Литвы. Он сказал мне: дескать, готовь программу, и мы послушаем, где там у тебя национализм. Я спела, и они дали заключение, что не нашли ничего достойного осуждения. Потрясающий был человек этот министр – литовец-подпольщик, коммунист, но если бы не он, меня как певицы больше не существовало бы.

Но таких, как он, было мало. “Люди в штатском” преследовали актрису по пятам. В конце 60-х годов Нехама, приехав с концертами в очередной город, в гостиничном номере говорила воображаемому “оперу”: “С добрым утром! А мы все равно отсюда уедем!”

– Мы долго думали об отъезде в Израиль, – рассказывает певица. – Поначалу, конечно, даже мечтать об этом не могли. Но в 60-х годах появились отдельные случаи репатриации в рамках воссоединения семей. Вызов мы получили от моей тети Гени Даховкер. Документы подали еще до Шестидневной войны. В марте 1969 года разрешили выехать мне одной – без дочери Розы, без родившегося к тому времени внука (назвали его Дакар – в честь погибшей израильской подводной лодки), без родителей, без сестры. На семейном совете было решено, что тот, кто первый получит разрешение, поедет один. В июле здесь уже была Роза, к Йом-Кипуру – родители, а сестре с детьми пришлось прождать до 1972 года.

Принимали меня… как царицу Савскую – вся страна бурлила.

В аэропорту меня встречала Голда Меир.

Такие концерты были! Все правительство приходило. Вместе с военным оркестром я проехала с концертами по всем военным базам.

Но продлить свою певческую карьеру в Израиле мне удалось всего на четыре года. Было тому много причин. Обанкротился единственный импресарио, с которым я могла работать – другие были просто халтурщики. Наступил этап, когда я почувствовала, что не могу петь для тех, кто не чувствует мою песню так, как те, прежние зрители, “евреи молчания”. Можно было переключиться на оперный репертуар, но еврейская песня привела меня на лучшие сцены США, Канады, Мексики, Бразилии, Венесуэлы, Великобритании, Бельгии и других стран – я не могла ее ни на что променять. И я пошла учиться в Бар-Илан.

“Еврейский соловей” надолго замолчал.

Четыре года назад Нехама организовала в помещении библиотеки, где до этого работала (Тель-Авив, ул. Бялик, 26) студию, точнее мастер-класс для вокалистов, желающих научиться еврейской песне. Начинали с шести человек, теперь двенадцать. Занимаются два раза в неделю. Субсидирует студию Национальное управление по еврейской (идиш) культуре.

– Я – счастливый человек, – говорит певица. – Тридцать три года я здесь, сменилось поколение, а меня все еще помнят. Чего еще может человек хотеть?
В семье больше никто не поет. И я занимаюсь с теми, кто хочет научиться петь на идише. Это замечательные ребята, в основном, новые репатрианты. Я их всех очень люблю…

– 12 августа исполняется полвека со дня расстрела деятелей еврейской культуры в СССР. Знали ли вы этих людей лично?
– К сожалению, не успела. Однако получилось так, что они сыграли в моей судьбе решающую роль.

После победы на московском конкурсе в 1958 году меня тесным кольцом окружили вдовы и дети расстрелянных писателей и актеров. Алла Зускина, Тала Михоэлс, ныне покойная Фейга Гофштейн морально поддержали меня – а я ведь, признаться, – не была готова к столь головокружительному успеху – и напутствовали меня словами: “Нехама, пой от имени наших погибших отцов и мужей”. И вот уже 44 года каждое лето я зажигаю поминальные свечи в их честь. И делаю всё от меня зависящее для увековечения их памяти.

В СССР мне удавалось сделать не так много. В апреле 1967 года я дала свой последний концерт в Москве. На нем прозвучали песни на стихи замученных в подвалах Лубянки поэтов.

В Израиле я 33 года и – пусть это звучит чересчур помпезно – посвящаю все свои силы тому, чтобы жизнь и творчество Михоэлса, Зускина, Маркиша, Гофштейна, Бергельсона, Квитко, Фефера не были забыты последующими поколениями. Каждый год 12 августа мы приходим в сквер на углу улиц Герцль и Черняховски в Иерусалиме и проводим митинг у обелиска, на котором начертаны имена погибших…
– Как вы оцениваете сегодняшнее состояние идиша и связанной с ним богатейшей культуры?

– Сложный вопрос. Во время Второй мировой войны и сталинских “чисток” был уничтожен почти целый “идишский” народ. Немногие выжившие в большинстве своем перешли на русский, английский, иврит и другие государственные языки стран проживания. Поколение, родившееся перед самым Холокостом и в первые послевоенные годы, оказалось потерянным для идиша. И не надо по старой еврейской привычке обвинять весь мир! Лучше посмотрим в зеркало. Много ли родителей говорили на мамэ-лошн со своими сыновьями и дочерьми? Обычным делом это было только у нас в Литве. Даже дети корифеев еврейской культуры в большинстве своем владеют идишем, мягко говоря, не вполне свободно.

– Есть ли “свет в конце тоннеля”?

– Вы ведь бываете на ежегодных концертах воспитанников моего мастер-класса? На сцену вышло новое поколение сорока-, тридцати- и даже двадцатилетних людей. Они выросли без мамэ-лошн, но наверстывают упущенное.

– Я оптимистка. Верю в возрождение идиша. Оно уже началось.

– Что вы можете посоветовать молодым и среднего возраста людям, озабоченным судьбой идиша и еврейской культуры?

– Во-первых, обязательно говорите на идише. Ищите собеседников где угодно и практикуйтесь. Тем самым вы убиваете двух зайцев: не забываете язык сами и порождаете стимул для окружающих. Пусть хотя бы один человек из десяти, из ста захочет понять смысл вашей беседы и примется за изучение идиша.

Во-вторых, не ругайтесь между собой. Это я обращаюсь не к отдельным личностям, а к организациям, ведающим идишем. Пусть все ваши силы и средства уходят не на мелочные разборки типа “кто тут главный идишист”, а на дело. На дело возрождения нашего прекрасного еврейского языка.

 

***

Шуламит Шалит (Тель-Авив), “Форвертс”, май 2004 года

“ЧТОБ ВСЕ ВИДЕЛИ, ЧТО Я ЖИВА”

В День независимости Израиля легендарной еврейской певице Нехаме Лифшиц присвоено звание “Почетный гражданин Тель-Авива”. Сегодняшний наш рассказ – об удивительном творческом пути “еврейского соловья”, нашей Нэхамэлэ

Микрофонов на сцене не было. Певец рассчитывал только на самого себя, на свой голос, на свой артистический талант. А голос должен быть слышен и в самых последних рядах, и на галерке, иначе зачем ты вышел на подмостки?

Когда Нехама Лифшиц начинала петь, сидевшие в зале замирали, не просто слушали и слышали ее, они приникали к ней слухом, зрением, душой, всей своей жизнью. На сцене микрофонов не было, но они были в стенах ее квартиры и в домах многих ее друзей.

Правда, узнавали об этом иногда слишком поздно. И за Нехамой тоже следили работники КГБ. В Израиле ей долго не верилось, что она ушла “от их всевидящего глаза, от их всеслышащих ушей”.

В СССР ее репертуар менялся, и, хотя цензура свирепствовала, Лифшиц делала свое дело – тонко и артистично. Иногда шла по острию ножа. Выйти на сцену и произнести всего лишь три слова из библейской “Песни песней” царя Соломона на иврите – для этого в те годы нужно было великое мужество. И так она начинала: “hинах яфа рааяти” (Ты прекрасна, моя подруга), а потом продолжала этот текст на идиш по “Песне песней” Шолом-Алейхема, по спектаклю, который С. Михоэлс ставил в своем ГОСЕТе на музыку Льва Пульвера:

Как хороша ты, подруга моя
Глаза твои как голуби,
Волосы подобны козочкам,
Скользящим с гор…
…Алая нить – твои губы, Бузи,
И речь твоя слаще меда,
Бузи, Бузи…

Бузи и Шимек – так звали героев Шолом-Алейхема. Шимек видел в своей Бузи библейскую героиню… Нехама едва успевала произнести “Бузи, Бузи”, еще звучал аккомпанемент, а зал взрывался аплодисментами.

И тогда она переходила к песне “Шпил же мир а лиделэ ин идиш” (“Сыграй мне песенку на идиш”), мелодия которой казалась всем знакомой. Действительно, когда-то это было просто “Танго на идиш”. Кем написана мелодия – неизвестно. Это танго привезли в Литву в начале Второй мировой войны беженцы из Польши. Затем его стали петь и в гетто Вильнюса и Каунаса. Знали эту мелодию и отец Нехамы – Иегуда-Цви (Юдл) Лифшиц, ее первый учитель музыки, и еврейский поэт Иосиф Котляр. По просьбе отца поэт написал новые слова:

Спой же мне песенку на идиш.
Играй, играй, музыкант, для меня,
С чувством, задушевно,
Сыграй мне, музыкант, песню на идиш,
Чтоб и взрослые и дети ее понимали,
Чтоб она переходила из уст в уста,
Чтоб она была без вздохов и слез.
Спой, чтоб всем было слышно,
Чтоб все видели, что я жива
И способна петь еще лучше, чем раньше.
Играй, музыкант, ты ведь знаешь,
О чем я думаю и чего хочу.

При этих словах выражение ее глаз и движения рук были таковы, что каждый понимал истинный смысл сказанного, тот, который она вкладывала в эту песню: я хочу, чтобы моя песня звучала на равных с другими, чтобы живы были наш язык, наша культура, наш народ – этот пароль был понятен ее публике. А для цензуры песня называлась стерильно: “За мир и дружбу”, вполне в духе ее требований и духа времени. Позднее к ней вернулось настоящее название: “Шпил же мир а лидэлэ ин идиш“.

Она пела еврейские песни не так, как их поют многие другие, выучившие слова, – она пела их, как человек, который впитал еврейскую речь с молоком матери, с первым звуком, услышанным еще в колыбели. Сегодня такой идиш на сцене – редкость, если не сказать, что он исчез совсем.

Нехама родилась в 1927 году в Каунасе. Семья матери была большой: сестры, братья – отец же был единственным ребенком. Он расскажет девочке, как ее бабушка, его мама, ранней весной, когда по реке Неман еще плавали огромные льдины, для него – айсберги, усаживала его в лодку и так, лавируя между льдинами, они перебирались на другой берег, чтобы ее мальчик, не дай бог, не пропустил занятий у учителя, меламеда. Одновременно его обучали игре на скрипке. Учительницу звали Ванда Богушевич, она была ученицей Леопольда Ауэра. Это она вызволила Лифшица из тюрьмы в 1919 году, где его, тогда уже преподавателя еврейского учительского семинара, сильно избили польские жандармы, сломав ключицу. Тем не менее он всю жизнь, даже став врачом, играл на скрипке…

И у Нехамы была скрипочка. У них в доме царил культ еврейской культуры, культ знаний вообще. С 1921 по 1928 годы Иегуда-Цви Лифшиц был директором школы в сети “Тарбут” и одновременно изучал медицину в университете. Мама тоже занималась музыкой, любила петь и играть, но ее учеба оказалась недолгой. Семья была большая, а средств не хватало. Первый подарок отца матери – огромный ящик с книгами, среди них еврейские классики – Менделе Мойхер-Сфорим, Шолом-Алейхем, Залман Шнеур, Бялик в русском переводе Жаботинского, Грец, Дубнов, библейские сказания, ТАНАХ – на иврите и в переводе на идиш, сделанном писателем Йоашем (Йегоаш-Шлойме Блюмгартен, 1871-1927). Но были и Шиллер и Шекспир, Гейне и Гете, Толстой и Достоевский, Тургенев и Гоголь. Нехама помнит, что ее тетя продырявила “Тараса Бульбу” во всех местах, где было слово “жид”. Странно, что такая деталь запомнилась на всю жизнь.

У Нехамелэ были большие, беспричинно грустные глазенки и петь она начала раньше, чем говорить. Все, что отец играл, она пела, но о карьере певицы никогда и речи не было, а мечтала она, когда вырастет, играть на скрипке, как Яша Хейфец или Миша Эльман… Нехаме было пять лет, когда родилась ее сестричка Фейга, Фейгелэ, пухленькая, миленькая, смешная, – всем на радость. Тогда, в 1932 году, мамина сестра Хеня уехала в Палестину. Она ждала семью сестры всю жизнь и умерла накануне их приезда. Среди родных и близких, встречавших в Лоде, находился сын тети Хени, огромный детина, полицейский. Потом в газетах напишут, что, сойдя с трапа, знаменитая еврейская певица Нехама Лифшиц от радости бросилась на шею “первому израильскому полицейскому”. Хорошо сделала тетя Хеня, что уехала, потому что другие мамины сестры при немцах погибли. Берту убили, и мужа ее, и детей их. Тете Соне, правда, повезло больше – она умерла в гетто на операционном столе… Мало кто остался в живых из большой родни.

А их семье повезло. Эвакуация была ужасной, но они выжили. Где-то под Минском начался ад – взрывы бомб, огонь, крики бегущих и падающих людей. Мать тащила единственный баул с вещами, на котором отец, уже в Смоленске, написал: “Батья Лифшиц, ул. Сосновская, 18, Каунас”. Вдруг потеряет – чтоб добрые люди вернули. Логика честного и наивного человека. А надписал он баул потому, что в Смоленске расстался с семьей – его мобилизовали на фронт. А скрипочка потерялась. Сгорела, наверное, в пламени под Минском. И туфелька потерялась. Убежала девочка от войны босиком. Запомнила толпу перед товарным вагоном. Втолкнули их с мамой и с Фейгелэ… И вдруг – о чудо! – появился отец. Литовцы, в том числе литовские евреи, были всего год советскими гражданами, и их в добровольцы пока не брали, не доверяли их лояльности. Только отъехали от перрона – на вокзал посыпались бомбы. Как в Минске, были сполохи огня, стлался черный дым, и слышались крики.

Повезло Нехаме. И с детством, и с семьей, и, хоть без скрипки и обуви, но и от гетто и от смерти убежала. И в том, что в Узбекистан попала, в Янги-Курган, тоже повезло. Выучила узбекский, пела, плясала, научилась двигать шейными позвонками. Это было очень важно, тоже часть культуры, как в ином месте надо уметь пользоваться вилкой и ножом. Верхом на лошади, как отец к больным, разъезжала и она по колхозам, собирая комсомольские членские взносы. Впитывала чужие традиции, уклад жизни, историю, изучала людей, их психологию. В 1943 году впервые оказалась на профессиональной сцене в Намангане. Беженец из Польши, зубной врач Давид Нахимсон приходил к ним домой, и они устраивали концерт: Давид играл на скрипке, отец – на балалайке, мать – на ударных, то есть на кастрюльных крышках, Фейгелэ – на расческе, а Нехама – пела… И на русском – “Темную ночь”, “Дан приказ – ему на Запад”, и на иврите, и на идиш, и на узбекском… “Они никогда не уберутся отсюда, – судачили соседи, – им тут хорошо, все время поют”. А у семьи Лифшиц на столе сухари – лакомство, а в редкие дни – картошка и лук. Но они и впрямь были счастливы – молоды, вместе… И жили надеждой. Но что с родными, соседями, друзьями? Неужели убиты? Неужели такое могло случиться? Даже в семье Нехамы говорили, что немцы – нация культурная, и с литовцами вроде жили мирно. Даже отец, который знал все-все, не мог найти ответа.

Он добивался возвращения в Литву. Тогда, в 1945, когда ей было восемнадцать лет, она впервые в жизни столкнулась с явным антисемитизмом. Абдуразакова, первого секретаря партии, перевели в Ташкент, прислали нового, и тогда некто Комиссаров, второй секретарь, заорал ей в лицо: “Знаю я вашу породу, ты у меня сгниешь в тюрьме, а в Литву не уедешь”. Вызов из литовского Министерства здравоохранения на имя доктора Лифшица пролежал в МВД Узбекистана ровно год! И тут помогло ее знание узбекского языка. И кое-что еще. Да, дерзость. Ее часто спасала дерзость: “или пан – или пропал”. Добилась, отдали вызов. Начались сборы в дорогу.

Грустным было прощание с людьми. Доктора и его семью полюбили. Дурных людей было все-таки меньше. Или им не попадались. Как только Нехаму не называли в этом захолустном милом городке: и Накима и Накама-Хан и даже Нахимов! Да будут благословенны твои люди, Янги-Курган, простые и добрые, которые помогли в трудную минуту. Она не учила многих предметов, ни химию, ни физику, но так многому научили ее университеты жизни… Приехала девочкой-подростком, уезжала взрослым человеком. Мира тебе, шептала она, моя зеленая деревня, и прощай… В первые же гастроли по Средней Азии, потом, она сделает крюк, чтобы повидаться с Фатимой и другими друзьями…

На привокзальной площади в Каунасе их встречал чужой человек. Оставшись в живых, этот одинокий еврей приходил встречать поезда – других живых евреев… Потом устраивал их, как мог. По крупинкам, по капелькам набиралась кровавая чаша – где, кто и как был замучен, расстрелян, сожжен. Все родные, все учителя, все друзья. На Аллее свободы (тогда это уже был проспект Сталина), когда-то магнитом собиравшей еврейскую молодежь – ни одного знакомого лица. Исчезли еврейские лица. Где вы все – Ривка, Мирэле, Йосефа, Рая, Яков, Израиль, Додик? Почему она никого не видит, не встречает? И спросить некого.

На пороге дома управляющего мельницей Миллера их встретила его пожилая служанка. Мама еще в дверях потеряла сознание. Скатерть тети Берты, ее же ваза для цветов, в буфете – незабываемый кофейный сервиз, почти игрушечные чашечки, блюдца… Нехама с трудом вывела мать на улицу, а сама вернулась, поднялась на чердак – новая хозяйка ей не препятствовала, смутилась, и тут Нехама нашла старую порванную фотографию тетиной семьи: вот Берта, ее муж дядя Мотл, дети – Мирелэ и Додик, младшенький…

Возвращались молча, она и мама. Как выглядели улицы, по которым они шли, не помнит. Для них улицы были мертвы. Их город умер. Но он ведь не умер. Он убит! Убит! Как выплакать эту боль? О, она найдет способ.
После одного из концертов в Москве она добиралась на метро в гостиницу. Ей показалось, что за ней слежка. Кто-то явно шел за ней: Нехама встала – и он встал. И двинулся за ней до эскалатора. Нехама резко повернулась (о, такое будет еще не раз!) и спросила: “Что вам от меня надо, товарищ?” Он ответил: “Я был на вашем концерте. Я – еврейский поэт, мне кажется, у меня есть для вас песня”.

Это был Овсей Дриз, Шике Дриз. Он рассказал ей о родном Киеве, о трагедии Бабьего Яра и познакомил с другой бывшей киевлянкой, композитором Ривкой Боярской. Парализованная Ривка уже не могла сама записывать ноты, она их шептала. Диктовала шепотом, а студентка консерватории записывала. Так появилась великая и трагическая “Колыбельная Бабьему Яру”, которую долгие годы объявляли как “Песню матери”. Это был “Плач Матери”:

Я повесила бы колыбельку под притолоку
И качала бы, качала своего мальчика, своего Янкеле.
Но дом сгорел в пламени, дом исчез в пламени пожара.
Как же мне качать моего мальчика?

Я повесила бы колыбельку на дерево
И качала бы, качала бы своего Шлоймеле,
Но у меня не осталось ни одной ниточки от наволочки
И не осталось даже шнурка от ботинка.

Я бы срезала свои длинные косы
И на них повесила бы колыбельку,
Но я не знаю, где теперь косточки
обоих моих деточек.

В этом месте у нее прорывался крик… И зал холодел.

Помогите мне, матери, выплакать мой напев,
Помогите мне убаюкать Бабий Яр…
Люленьки-люлю…

Голосом, словом, сдержанными движениями рук она создавала этот страшный образ: Бабий Яр как огромная, безмерная колыбель – здесь не тысячи, здесь шесть миллионов жертв! Она стоит такая маленькая, и какая сила, какое страдание! И любовь, и такая чистота слова и звука!

В Киеве – петь колыбельную Бабьему Яру? Тишина. Никто не аплодирует. Зал оцепенел. И вдруг чей-то крик: “Что же вы, люди, встаньте!” Зал встал. И дали занавес…
Не было еврейской семьи, сохранившейся целиком, не потерявшей части родственников или всей родни. Дети-сироты и взрослые-сироты. Сиротство тянуло к себе подобным. Для них просто собраться в этом наэлектризованном зале было пробуждением от оцепенения после всего перенесенного, самой действительности, вызволением души от гнета… Но были в зале и молодые, и совсем юные… Молодежи не с кем и не с чем было ее сравнивать. Нехама Лифшицайте (так ее звали на литовский лад) ударила в них как молния. Пожилые, знавшие язык, слыхавшие до войны и других превосходных певцов, говорили, что Нехама – явление незаурядное. На молодых она действовала гипнотически: знайте, говорила она, это было, нас убивали, но мы живы, наш язык прекрасен, музыка наша сердечна, мы начнем все сначала. Нельзя жить сложа руки…

Поэт и композитор Мордехай Гебиртиг, убитый нацистами в Кракове, в самом огне написал потрясающую душу песню “Сбрент, бридерлех, с*брент” – наш город горит, все вокруг горит, а вы стоите и смотрите на этот ужас, сложа руки, может настать момент, когда и мы сгорим в этом пламени… Если вам дороги ваш город и ваша жизнь, вставайте гасить пожар, даже собственной кровью… Не стойте сложа руки.

Этот призыв вдохновлял и вильнюсских партизан Абы Ковнера, и они брали в руки оружие, на эту тему написал картину художник Иосиф Кузьковский, к нему тоже тянулись молодые. Послевоенное поколение молодых, слушавшее Нехаму Лифшиц, воспринимало это как призыв, прямо обращенный к нему. После гастролей Нехамы во многих городах создавались еврейские театральные кружки, ансамбли народной песни, хоры, открывались ульпаны, тогда же появился и самиздат. Нехама стояла у истоков еврейского движения конца 1950-х и 60-х годов XX века. Кто-нибудь сосчитал, сколько певцов исполняли вслед за Нехамой ее песни?

Доктор Саша Бланк, давний и верный друг, не дождавшись помощи официальных организаций, на свои средства выпустил к 70-летию певицы компакт-диск “Нехама Лифшиц поет на идиш”. Он говорит: “Она сама не понимала высокого смысла своего творчества и своего влияния на судьбы людей, на еврейское движение в целом, на рост национального самосознания и энтузиазма…”

Он прав. Она и в самом деле не осознавала, не умела оценить своей роли в этом процессе.

Когда она, молодая женщина маленького роста, хрупкая и бесстрашная, стояла на сцене и пела, люди думали: если она не боится, если она сумела побороть страх, смогу и я, обязан и я. Молодежь начинала думать, а думающие обретали силу действовать. Спросить у нее, понимает ли она это? Но разве Нехама скажет: да, я вела сионистскую пропаганду, несла людям еврейское слово, рискуя, бросала в зал запрещенные имена, была “лучом света”? Скажите это вы, те, кто знает и помнит, детям расскажите, нет, уже внукам, заставьте послушать себя, чтобы оценили свою свободу, свою раскованность, смех, право жить в свободном мире, право вернуться на родину…
Да, я впадаю в пафос. Простите меня. Но я говорю не просто о певице, я говорю о Явлении, о человеке, чье имя вошло в историю русского еврейства. Пусть одной страничкой. И это немало.

– Как же начинался ваш путь еврейской певицы после войны, когда вы вернулись в Литву из Узбекистана?

– Все началось в тот миг, когда выпускница Вильнюсской консерватории после арий Розины в “Севильском цирюльнике”, после Джильды в “Риголетто” и Виолетты в “Травиате”, после удачных выступлений со вполне сложившимся репертуаром сделала решительный и бесповоротный шаг наряду с ариями из опер и народными песнями, русскими, литовскими, узбекскими, – начала петь на идиш. Тут совпало многое: само время: смерть Сталина, расстрел Берии, краткая оттепель после речи Никиты Хрущева на ХХ съезде КПСС, возвращение из лагерей писателей, музыкантов, узников совести… Вернулись певцы Зиновий Шульман, Мойше Эпельбаум, Шауль Любимов, приехали на гастроли в Литву певицы из Риги Клара Вага и Хаелэ Ритова…

Когда Мойше Эпельбаум пел, она внимала каждому звуку. Тогда она поняла смысл фразы, которую часто повторяла ее строгая и требовательная учительница, бывшая генеральская дочка и аристократка из Петербурга, вышедшая замуж за литовца и жившая в Литве Нина Марковна Карнавичене-Воротникова: “Всегда думай – кому это нужно?” Нехама поняла и приняла: мало умения хорошо держаться на сцене,
мало обладать хорошим голосом. То, что делает Эпельбаум, отдавая всего себя, пропуская звук и слово через собственное сердце, – вот что нужно людям, и в этом – истинное искусство.

Затем приехала Сиди Таль. Скорее актриса, чем певица, но сколько волшебства было в ее игре, в ее речи, движениях, мимике. Нехама стояла за кулисами и плакала. Кто-то коснулся ее плеча: “Мейделэ, почему такие слезы?” Это был поэт Иосиф Котляр, вскоре он станет ее большим другом и будет писать стихи для ее песен. Однажды, после ее выступления в паре с Ино Топером – они несколько лет пели дуэтом, к ним подошел Марк Браудо, до войны он работал в Еврейском театре в Одессе и в театре “Фрайкунст”, а теперь был заместителем директора в Вильнюсском русском театре. Он спросил, знает ли она идиш.

“Вы знаете идиш?” Как часто ей задавали этот вопрос. Молодая – и знает идиш?! Так было положено начало еврейской концертной бригаде артистов Литовской филармонии, состав которой будет меняться. Ино Топер через Польшу уедет в Израиль, придут Надя Дукстульская – пианистка, солист Беньямин Хаятаускас, а артист еврейской драмы Марк Браудо будет читать Шолом-Алейхема, конферировать и во всем помогать своим молодым коллегам. Он познакомит Нехаму с московскими композиторами Шмуэлем Сендереем и Львом Пульвером. Позднее она встретит композитора Льва Когана.

Сколько замечательной музыки они напишут, обработают, адаптируют специально для Нехамы!

Ну, например, песня “Больной портной” в аранжировке Льва Пульвера (слова драматурга и этнографа С. Ан-ского, автора “Диббука”). Сама мелодия, как и многие-многие другие, существует только потому, что появилась на свет еврейская певица Нехама Лифшиц. Она разыскивала, собирала редкие публикации еврейских поэтов. Для нее писали или переделывали старые тексты, она находила композиторов, читала им стихи, за музыку, чаще всего, сама и платила…

Когда группа Марка Браудо начинала репетиции, и все слетались посмотреть и послушать, потому что, кто его знает, может, завтра им запретят этот еврейский эксперимент, Нехама сияла от счастья – неужели она споет со сцены то, что всегда пела ее мама для своих, близких, и подпевали только они – папа, она сама, сестра Фейгеле… Например, песню Марка Варшавского “Ди йонтевдике тэг”. Кто уже помнит этого киевского адвоката, песни которого так очаровали Шолом-Алейхема? Какая в этих песнях сладость для еврейского уха, “цукер зис” и только:

Когда приходят праздничные дни,
Я бросаю все дела – ножницы, утюг, иголки…
Куда приятнее выпить рюмочку праздничного вина,
Чем накладывать заплаты…
Перед едой я делаю киддуш,
Беру свою Хану и наших детишек,
И мы отправляемся на прогулку.
Но праздничный день истекает.
И снова шить, резать и класть заплаты.
Ой, Ханеле, душа моя,
Не осталось ли еды от праздника?

Нехама пела, играла в песне все роли, пританцовывала, создавала на сцене атмосферу еврейского праздника, и очень скоро в Вильнюсе, Каунасе, а потом и в Риге, Двинске, Ленинграде, Москве ей будут говорить одно и то же – лишь бы этот праздник продолжался. Какое счастье петь и говорить по-еврейски! Казалось, язык, как живая ртуть, бежит по всем ее жилочкам. Да, она почувствовала себя нужной. И как когда-то Римский-Корсаков благословил своих учеников-евреев, так и Нина Марковна Карнавичене благослови-ла Нехаму – это твой путь, девочка, иди по нему…
Через два года, 6 марта 1958 года, на 3-м Всесоюзном конкурсе артистов эстрады Нехама Лифшиц станет его лауреатом, получит золотую медаль, и начнется ее большое, но нелегкое плавание… Перед ней откроется новый мир, и, прежде всего – еврейский, в ее жизнь войдут замечательные люди…

Нина Марковна, такая скупая на похвалу, придет на ее концерт в зал Госфилармонии, а через несколько дней в газете “Советская Литва” появится ее статья. Нина Марковна писала: “За всю мою многолетнюю педагогическую деятельность я впервые встретилась с ученицей, которая с удивительной волей и упорством добивалась намеченной цели. Голос ее звучит чисто и хорошо, богат красками и интонациями. Но, пожалуй, главное ее достоинство – в удивительном умении раскрыть содержание песни. Очень скупыми, сдержанными, но весьма выразительными жестами, мимикой создает артистка своеобразные и яркие драматические, лирические и комедийные миниатюры. Даже тех, кто не понимает языка, на котором поет Нехама, глубоко волнуют и привлекают исполняемые ею песни.
Я безгранично горда ею…”.

Впрочем, в советской прессе отзывов было немного. Ее успех замалчивали. Директор консерватории сказал Нехаме: “Для Москвы твое имя не подходит, ни имя Нехама, ни фамилия Лифшиц, даже если к нему добавлено литовское окончание “айте”… А для еврейского мира ее имя было приемлемо и более чем понятно: Нехама – утешение, но она стала не только нашим утешением, но и гордостью: весь мир выучил это имя – Нехама.

Прошел всего год со дня фантастического взлета ее популярности. В Москве и в Ленинграде, уже не говоря о Риге, ее носили на руках. Стояли в очереди, чтобы попасть за кулисы. Но выступала она не одна, а с концертной бригадой. Однажды в Ленинграде ей сказали, что в зале находится Михаил Александрович. Эта встреча с замечательным музыкантом, прекрасным тенором дала новый виток в ее судьбе. Александрович сказал ей: “Ты молода и талантлива. У тебя особенный голос, и к тебе пришел твой шанс – не упусти его, тебе нужно сделать сольный репертуар, и никаких дуэтов, никаких концертных бригад”.

…В Москве зал бушевал, как вспененное море. Аплодировали стоя. На втором концерте ей негде было стоять, сцена – вся целиком – была покрыта цветами. Пришел на концерт чудесный еврейский поэт Самуил Галкин (1897 – 1960), единственный уцелевший после разгрома Еврейского Антифашистского Комитета. Нехама бросилась к нему навстречу. Иногда год может вместить столько, что хватит на всю жизнь. Куда бы ни забрасывали ее гастроли, она умудрялась хоть на день, на полдня оказаться в Москве, только бы повидать друзей, посидеть с ним, Галкиным. Он был очень болен, она не входила – влетала, как сама жизнь, и глаза его оживали. Она садилась подле него на скамеечку для ног и слушала, слушала его чтение. Кто мог подумать, что и его скоро не станет?

А как не сказать о преданном разбойнике Марике Брудном – он ведь сломал в ее квартире почти всю мебель. Все разбил и разъял, но нашел-таки упрятанные микрофоны для прослушивания. А какие мудрые советы давал! Например, как держаться в КГБ, куда ее таскали чуть ли не до самого их отъезда из Союза.
Нехама обязана назвать Хавуню, Хаву Эйдельман, бывшую актрису “Габимы”, ученицу Вахтангова, которая тайком обучала еврейскую молодежь ивриту. Когда учебник “Элеф милим” (“1000 слов”) был пройден, она написала собственный учебник…

Необыкновенная жизнь, необычные люди, встречи. Она не всегда знала, кто из знаменитых людей сегодня пришел на ее выступление. Вот Нехама запела еврейскую песню “Зог нит кейн мол аз ду гейст дэм лэцтн вег” (“Никогда не говори, что ты идешь в последний путь”). Кто не любил популярных песен “Дан приказ – ему на запад…”, “Три танкиста”, “Если завтра война”? Их автор, Дмитрий Покрасс, – уж такой “осовеченный” композитор, мало кто знал, что он вообще еврей – находился в тот вечер в зале. Грузный мужчина встает, поднимается на сцену и обнимает Нехаму. По лицу его текут слезы. Он понятия не имел, что его песня “То не тучи – грозовые облака” переведена на идиш (Г. Глик) и стала гимном еврейских партизан.

Что ни встреча – поэма! На концерты Нехамы приходили знаменитые на всю страну певицы Валерия Барсова, Ирма Яунзем, ее любил хорошо знавший идиш Леонид Утесов. После знакомства с Натальей и Ниной, дочерьми великого Соломона Михоэлса, с женами и детьми погибших поэтов Гофштейна, Маркиша, Бергельсона, – она везде и всюду будет произносить их имена, рассказывать о них, читать их стихи. Мало реабилитировать их, надо вернуть их еврейскому народу…

Недавно скончавшийся профессор Зелик Черфас, бывший рижанин, рассказывал мне: “Я помню, она выступала в Риге в черном платье, а на платье у нее был белый талес… Это было непередаваемое зрелище”. Вы знаете, милый профессор, ответила я, Нехама рассказала мне об этой истории: это был не талес, в Париже ей подарили длинный белый шарф с поперечными прозрачными полосками на обоих концах. На фоне черного платья он казался, только казался талесом, или, как мы говорим на иврите, талитом… Это было маленькое чудо, к которому невозможно придраться… Цензура вычеркивала слова, меняла названия песен, но мимика, жест и вот такая мелочь, как прозрачный шарфик, – тут цензура была бессильна.

В зале сидели работники посольства Израиля. Нехама пела песню Яшки из спектакля “Именем революции” М.Шатрова на музыку Д.Покрасса. Это было в Зале имени П.И. Чайковского. Нехама замечает знакомое лицо. Это посол Израиля Арье Харэль. Она подходит к краю рампы и, произнося: “Жаркие страны, жаркие страны, я ведь не сбился с пути…”, раскрывает руки в сторону посла и его команды. Над жестами нет цензуры…

А публика все понимает. Пока только в воображении и певица и ее слушатели переносятся далеко-далеко… Спустя годы профессор А.Харэль рассказал, что боялся инфаркта, так ему стало страшно…

А как она бросала в зал: “Шма Исраэль, а-шем элокейну…” Или “Эли-эли, лама азавтани..” (“Почему ты нас оставил, Всевышний?”). Ее спрашивали, на каком языке текст? Она невинно отвечала: на арамейском. Это звучало непонятно, но приемлемо.
Она пела в больших городах и больших залах, она пела в маленьких городках и поселках, она пела в клубах, где люди все еще боялись аплодировать еврейской песне, еврейской певице. Она пела… Поэт Сара Погреб рассказала мне об одном из таких концертов. Сара работала в Днепропетровске учительницей. Прошел слух, что приезжает певица, будет петь на идиш. Афиш не было. Захудалый клуб швейников. Зал человек на сто: “Она меня поразила, – вспоминает Сара, – она не только пела, она проявляла несгибаемое еврейское достоинство, несклоненность, расправленность, уверенность в своей правоте. Она была насыщена национальным чувством. Какое мужество! Нехама была продолжением восстания в Варшавском гетто”…

Первое выступление в Израиле, 1969 год. Долгоиграющие пластинки. Гастроли во всех концах света. Она не говорит, что под влиянием ее выступлений и Александр Галич обратился к еврейской теме, но подтверждает, что первой вывезла его записи за рубеж. В Уругвае она, кажется, не побывала. Ривка Каплан, репатриантка из Монтевидео, с грустью говорит мне, что ее муж (они оба родом из Польши), узник Освенцима, до сего дня не сказал ни слова о том, что он перенес в концлагере. После войны их никто не принимал, а Уругвай принял. “Нас, евреев, было там примерно 40 тысяч человек. О, даже патефон был еще редкостью. В начале 60-х годов на уругвайском радио существовала двухчасовая передача на идиш. И я вас уверяю, – говорит Ривка, – что 40 тысяч евреев знали имя Нехамы Лифшиц. Мой муж никогда ничего не рассказывает. Но когда Нехама пела, он плакал. А я выучила тогда слова всех ее песен: и “Рейзеле”, и “Янкеле”, и “Катерина-молодица”. Вы можете ей это передать?”

– Могу, говорю я Ривке. – Правда, сейчас она в Санкт-Петербурге. Вот вернется, мы сможем вместе сходить на концерт в ее студию, ее мастер-класс. Она ведь ведет его в тель-авивской музыкальной библиотеке, которой отдала много лет своей жизни в Израиле, уже более пяти лет. Послушаете и ее чудесную ученицу, новую звезду еврейской песни Светлану Кундыш.

Нехама никогда не сидит без дела. В Израиле нет такого мероприятия на идиш, где бы не считали честью видеть Нехаму Лифшиц. То, что она говорит или читает, всегда умно и талантливо. 12 августа, ежегодно, она приезжает из Тель-Авива в Иерусалим и приходит в сквер имени погибших деятелей Еврейского Антифашистского комитета. Вот памятник с их именами. Вокруг него дети и родственники великих людей – дочери С. Михоэлса, дочь Д. Гофштейна, дочь В. Зускина, дочь убитого еще в 1937 году поэта М. Кульбака, сын Д. Бергельсона, племянница Л. Квитко… И все мы, кому дорога еврейская культура.

…Пока Нехама в отъезде, встречаюсь с родственницей моего мужа, Тальмой. Психолог, вдова прославленного генерала Дадо, Давида Эльазара, начальника генерального штаба в войну Судного дня, вспоминает, что Дадо, родившийся в Югославии, любил песни Нехамы Лифшиц. По дороге на Северный фронт он приезжал к любимой певице, забирал ее в свой джип и вез в Галилею, чтобы пела для солдат. “Он считал, что ее пение поднимает дух молодых израильтян”, – говорит Тальма.

И вот Нехама вернулась из Питера. Рассказывает, что еще в 2001 году Еврейский общинный центр Санкт-Петербурга издал сборник песен из ее репертуара, с нотами, составили его Евгений Хаздан и Александр Френкель, предисловие написала Маша Рольникайте. Со всеми встретилась снова. Центр организовал потрясающий концерт. А репетиции вылились в мастер-класс. Среди участников – исполнители еврейской песни из Санкт-Петербурга, Кишинева, Харькова. А с Нехамой были Светлана Кундыш (“майн мэйделэ” была в ударе, просто восхитительна”) и верная, преданная пианистка и композитор Регина Дрикер (партия фортепиано). Принимали их радушно: ” чуть ли не с трапа самолета нас все время снимали на пленку, и репетиции, и концерт”. Надеюсь, мы увидим этот фильм.

И мне она когда-то сказала это слово “мейделэ”. Лет пятнадцать назад я была на выступлении Нехамы Лифшиц вместе с другом, поэтом Гершоном Люксембургом. Странно было видеть в его руках большой букет. “Пойдем, отдадим Нехаме цветы”. Я смутилась, да нет, пусть он сам, я ведь с ней не знакома. Прошло несколько лет. Я начала вести на радио передачу “Литературные страницы”. Одним субботним утром, кажется, сразу после передачи “Песни, воскресшие из пепла”, раздается звонок: “Мейделе, – говорит незнакомая женщина, – спасибо”. Это была Нехама. А я к ней подойти стеснялась. Моя мама простаивала часами в очереди, чтобы “достать” билет на концерт Нехамы Лифшиц. А тут мое 55-летие, и Нехама приходит вместе с Левией Гофштейн и с Шошаной Камин, дочерью упомянутой выше актрисы Хавы Эйдельман. Представляю их маме. “Мама, это Нехама”. Она по-детски всплескивает руками, обнимает Нехаму, целует и повторяет: “Майн тайере, майн тайере (дорогая моя), сколько слез я пролила на твоих концертах, я знаю все твои песни наизусть, они у меня записаны в тетрадках”.
Эти тетрадки я храню и передам своим детям.

Опубликовано 23.04.2017  23:23

Вселенная архитектора Каракиса

Вселенная Каракиса

В НЬЮ-ЙОРКЕ ВЫШЛА КНИГА О СОВЕТСКОМ АРХИТЕКТОРЕ ИОСИФЕ КАРАКИСЕ

текст: Николай Подосокорский

Detailed_pictureИосиф Каракис за работой на Фархадстрое. 1940-е годы© Фото из архива семьи Каракисов, напечатанные в книге, предоставлены ее автором Олегом Юнаковым исключительно для публикации на Colta.ru

Один из эпиграфов к этой книге, принадлежащий авторству писателя и диссидента Виктора Некрасова, учившегося у Иосифа Каракиса на архитектурном факультете Киевского строительного института в 1930-е годы и впоследствии поддерживавшего с ним дружеские отношения, гласит: «Дома нужно рассматривать как книжки. И тогда тебе многое откроется…» Это высказывание обладает оборотническим эффектом — в том смысле, что и книги вполне можно рассматривать как жилые дома, а порой и даже как поражающие воображение готические соборы, созданные искусными зодчими со всем доступным им мастерством и полной отдачей величайшему из искусств — строительству словом.

Архитектор информационных технологий, исследователь архитектуры Киева, фотограф и просветитель (автор множества статей в Википедии) Олег Юнаков смог в изданной им книге о выдающемся советском украинском архитекторе Иосифе Каракисе (1902—1988) реализовать многие из своих разносторонних дарований. Более чем 500-страничный альбом, посвященный Каракису, — это богато иллюстрированный (всего труд содержит более 1100 иллюстраций, абсолютное большинство которых опубликовано впервые), тщательно продуманный и со вкусом выполненный литературно-архитектурный памятник с обширным справочным аппаратом, подробной библиографией, всевозможными таблицами, указателями, документами, приложениями и т.п. Можно сказать, что это издание — настоящий гимн архитектуре, исполненный с большой любовью к объекту изучения. Такого рода книги всегда стоили во всех смыслах дорого и являлись подлинным украшением домашних библиотек.

© Алмаз, 2016

Наверное, почти каждый архитектор, художник, писатель и просто выдающийся творческий человек, не лишенный тщеславия, в душе мечтает, чтобы его наследие систематизировали с таким вниманием и почтением, как это сделал Олег Юнаков в отношении Иосифа Каракиса. Особого рода мемориальный характер книге придает и участие в ее подготовке в качестве редактора и научного консультанта дочери Каракиса Ирмы Иосифовны, также архитектора по профессии, кандидата наук. Вместе с тем преклонение перед Каракисом (а автор особо отмечает, что даже учился в построенной по его проекту школе) порой несколько притупляет критический ум исследователя и мешает необходимой отстраненности от приводимых им чужих воспоминаний, часть из которых может показаться стороннему наблюдателю эмоциональными преувеличениями в построении идеального образа героя книги.

В подтверждение этому приведу небольшой фрагмент из авторского предисловия: «Иосиф Юльевич был принципиален во всем, даже в быту — никогда не курил, не пил, не повышал голоса. Он не добивался званий, должностей и не стремился к продвижению по карьерной лестнице. Особо поражала отмеченная многими его врожденная тактичность по отношению к людям. Собирая по крупицам сведения об эпизодах и фактах его жизни, можно понять, насколько неординарно и порой проблематично сложилась судьба мастера. Было все — запреты на выезд за границу (несмотря на частые приглашения и победы в конкурсах), отказ, последовавший после выдвижения Иосифа Юльевича (при полной поддержке коллектива института) ученым советом на звание члена-корреспондента, отстранение от преподавательской деятельности, замалчивание авторства его объектов во многих публикациях в прессе и так далее. Вопреки этому И. Каракис слыл мягким человеком: “Иосиф Юльевич, по отзывам всех, кто его знал, был человеком крайне толерантным и незлобливым”. О нем, как следует из воспоминаний лично знавших его коллег, никто ни разу не сказал плохого слова и не подверг критике его человеческие качества. Это может показаться странным, так как архитектор, добившийся известности и успешный в творчестве, часто становится объектом зависти. Своей скромностью и добротой он абсолютно не давал для этого повода…» (с. 11).

Трудно сказать, является ли такой уж положительной характеристикой то, что никто ни разу не сказал плохого слова и не подверг критике личные качества известного деятеля — верится в подобное с трудом, тем более что далее Юнаков пишет про частую зависть к Каракису его же коллег. А ведь известно, что настоящая Зависть крайне редко ходит в одиночку, предпочитая общество своей верной подруги — Злословия. Впрочем, желание друзей представить именитого архитектора исключительно в добром свете (что, конечно, выглядит несколько наивным) чисто по-человечески вполне понятно, а сам Юнаков сразу же предупредил читателя, что «данная книга не претендует на глубокий профессиональный анализ творчества Иосифа Юльевича Каракиса, его наследие еще ждет своих исследователей» (с. 9).

Каракис с женой и дочерью возле дома родителей Анны Ефимовны. 1933–1934 годы© Фото из архива семьи Каракисов, напечатанные в книге, предоставлены ее автором Олегом Юнаковым исключительно для публикации на Colta.ru

 

Тем не менее очевидно, что «профессиональные исследователи», если таковые найдутся и захотят заняться дальнейшим изучением наследия Каракиса, не смогут обойтись без книги Юнакова, в которой собран действительно уникальный архивный (иллюстративный, документальный, мемуарный) материал. Вообще заслуживает уважения сам принцип создания этого фундаментального труда, согласно которому биограф длительное время увлеченно искал везде следы присутствия своего героя и всего, что с ним связано, совершая путешествия в разные страны, посещая построенные Каракисом объекты, собирая и штудируя литературу о нем, встречаясь со знавшими его людьми, попутно делая при этом свои «маленькие» открытия (к примеру, исследователь разыскал по фотографии могилу отца архитектора, похороненного в 1943 году в Ташкенте). Недаром к своему авторскому предисловию Олег Юнаков взял эпиграф из Василя Быкова: «Работа над книгой — это не только работа над строкой и фразой, а нечто более важное…» Я бы сказал, что это, прежде всего, работа над самим собой и тренировка умения раскрывать целую вселенную через какую-то вещь или некоего человека. Последнее Юнакову вполне удалось.

Труд о Каракисе может быть интересен даже тем, кто вовсе не увлечен изучением советской архитектуры и никогда не был на Украине и в других странах и местах, где работал архитектор. Уверен, что каждый культурный человек почти наверняка сможет найти в книге что-то близкое для себя лично. Например, я нашел в этом альбоме впервые опубликованный рисунок Каракиса, на котором изображена церковь Спаса Преображения на Ильине улице в моем родном Великом Новгороде (к сожалению, дата его создания неизвестна). Даже просто рассматривая многочисленные фотографии альбома, можно пропустить через себя трагическую и одновременно героическую историю XX столетия, замечая, как менялись различные эпохи, жившие в них люди и возводимые этими людьми строения. Но самое интересное — это, конечно, погружение через воспоминания и документы в богатую событиями жизнь замечательного представителя советской цивилизации, из которой многие из нас родом.

В основу структуры книги положен хронологический принцип, позволяющий последовательно знакомиться с довольно продолжительной трудовой деятельностью Каракиса от конца двадцатых до конца семидесятых годов, когда он вышел на пенсию и с большой горечью записал на листке бумаги: «Мне 77 лет… Не по своему желанию я стал пенсионером. Я здоровый, крепкий, могу быстро и долго ходить до 6—8 часов подряд. Могу копать землю, работать топором, носить воду из колодца, поливать деревья, огород, цветы… День целиком заполнен. Однако не по своему желанию я стал пенсионером. Уничтоженный, лишенный прав заниматься своей специальностью, которой занимался более 50 лет… Могу чертить, рисовать, красить, работать без очков. Пенсионер — я живой труп, лишенный права работать по призванию. Почему???» (с. 36). Отдельная глава как раз посвящена последним годам жизни архитектора. Перечислить в небольшой рецензии все, созданное Каракисом, вряд ли возможно и уместно, достаточно назвать лишь такие объекты, как ресторан «Динамо», Национальный музей истории Украины, Еврейский театр, гостиница «Украина», Фархадская ГЭС и др. Многие из планов мастера так и не были реализованы, а многое из того, что было построено, оказалось уничтоженным в результате военных действий, но и то, что сохранилось до наших дней, не может не впечатлять.

Ресторан «Динамо» (Киев). Перспектива, 1931 год© Фото из архива семьи Каракисов, напечатанные в книге, предоставлены ее автором Олегом Юнаковым исключительно для публикации на Colta.ru

 

Не секрет, что, как правило, у выдающихся людей должны быть не менее выдающиеся учителя. Доктор архитектуры Юрий Асеев отмечал: «Учителя Иосифа Каракиса являлись видными зодчими. Академик A.М. Вербицкий, один из основателей высшего архитектурного образования в Украине, говорил: “Профессия архитектора — это стиль жизни, где нет второстепенного, — все главное…” Это стало девизом профессиональной деятельности И.Ю. Каракиса» (с. 49). Другим учителем Каракиса был один из крупнейших представителей русского авангарда, родоначальник конструктивизма Владимир Татлин (1885—1953), участвовавший в 1910-х годах в выставках таких объединений, как «Мир искусства» и «Бубновый валет». По воспоминаниям Александра Хорхота о конце 1920-х годов, Каракис «…воспринимал полным сердцем все, что Татлин предлагал… строить в области композиции и архитектуры. Каракис уже в то время был очень привержен так называемому левому направлению в архитектуре и отличался особым творческим запалом. Если существует такая наиболее поощрительная характеристика специалиста, то я бы сказал, что эта характеристика — ищущий. И вот к числу таких ищущих людей творческого толка нужно отнести в первую очередь и в самом деле Иосифа Юльевича» (с. 54).

В 1933 году Каракиса, бывшего до этого внештатным сотрудником Киевского строительного института, зачислили в штат, и впоследствии, как пишет Юнаков, ссылаясь на статью члена-корреспондента Украинской академии архитектуры Елены Олейник, «он стал одним из лучших преподавателей, “попасть на лекции к которому считалось большой удачей”». В 1930-е годы в СССР и, в частности, на Украине свирепствовал страшный голод, от которого гибли и страдали миллионы людей. «В годы голода в стране власть имущие озаботились строительством ресторана («Динамо» в Киеве. — Н.П.). Трехлетней Ирме Каракис запомнились на улицах трупы умерших от голода крестьян, приехавших из сел в надежде выпросить ломтик хлеба возле магазинов. Там отпускали по куску хлеба (на семью), и там же, рядом с магазинами, умирали крестьяне. После строительства ресторана автору в виде благодарности выдали талоны на питание, и он приводил с собой дочку, чтобы разделить предоставленную ему еду. В то время это было чудом!» (с. 70).

Репрессии 30-х годов также не совсем обошли стороной Каракиса, и он лишь чудом сумел избежать отправки в лагерь. Опасность нависла над ним в связи с уже упомянутым рестораном «Динамо», который долгие годы был местом встреч киевской элиты. «В нем часто проводились правительственные банкеты. Во время строительства было принято решение изменить конструкцию перекрытий — протесты архитектора услышаны не были. Бывший педагог архитектора Каракиса, профессор В.Н. Рыков, который за свои шесть десятков лет уже многое повидал, посоветовал Иосифу Юльевичу составить соответствующую докладную записку. Архитектор последовал его совету. По прошествии определенного периода эксплуатации здания спустя час после окончания банкета, на котором присутствовало высокое военное начальство, штукатурка потолка над залом начала сыпаться. В ту же ночь (около четырех часов) за архитектором приехал “черный воронок” с сотрудниками НКВД, которые дали ему 15 минут на сборы. Дочь архитектора вспоминает: “В те годы (1937—1938) почти в каждой семье были, на всякий случай, приготовлены мешочки с необходимой сменой белья, сухарями, зубной щеткой и документами. В доме, где мы жили, на улице Артема № 26-a, проходили частые аресты военных специалистов, инженеров (так называемых “врагов народа”). Две мои подруги остались без родителей. Я помню, как тогда папа обнял нас с мамой и на несколько минут мы замерли втроем, пока ожидающие стояли в коридоре. Затем его увезли куда-то в ночь”. Однако дней через десять отпустили — помогли своевременно составленная докладная записка и письмо от командующего Киевским военным округом И.Э. Якира, доказавшего, что вины архитектора в этом нет». К несчастью, у самого Якира, когда спустя время пришли уже за ним, высоких заступников не нашлось, и в 1937 году его арестовали и затем расстреляли — реабилитирован он был лишь после смерти Сталина, в 1957 году.

Очень проникновенно в книге описывается судьба Каракиса и его семьи в годы Великой Отечественной войны. Уже в июле 1941 года архитектор был направлен из Киева на строительство военных заводов в Ростов. «Из города уходили с чемоданами (у Ирмы — рюкзак за плечами) под гул самолетов и свист снарядов. Организованной эвакуации не было. С большим трудом пробирались на пристань, где стоял переполненный пароход. Под обстрелами самолетов, летевших бреющим полетом, за ночь доплыли к острову Амур (возле Днепропетровска), а затем на лодках переправились к станции. Здесь ожидали открытые запыленные угольные платформы, на которые взбирались “с боем”. Стоя, в тесноте ехали в основном ночью, днем эшелон обстреливали немецкие самолеты. Путь от линии фронта оставил самые страшные воспоминания. Вначале все дрались за стоячие места. Две женщины с визгом рвали друг другу волосы, после чего одна стащила у второй с головы черную шляпу с большими полями и выбросила на железнодорожные пути. Разъединить их не смогли, так как на полу платформы сидели десятки людей, боявшихся встать, чтобы не заняли их места. На редких остановках спрыгивали только мужчины (“кое-что вылить” и набрать воды). Ирме навсегда врезалась в память картина, когда к эшелону из расположенных рядом сел подходили крестьянки в платочках с ведрами колодезной воды на коромыслах и из кружек поили беженцев, опасавшихся покидать платформы, так как поезд мог без предупреждающих гудков двинуться в любую минуту. На станции Ясиноватая, пробыв пару дней на вокзале, попали в товарные вагоны и несколько ночей добирались до Ростова-на-Дону, куда приехали 19 июля 1941 года» (с. 181).

Пребывание в Ростове-на-Дону, впрочем, оказалось недолгим и крайне опасным: «В сентябре уже начали бомбить и Ростов, а в октябре бои усилились, улицы были усыпаны трупами. Город несколько раз пытались захватить немцы — входили, но их отбивали. После того как немецкие войска в первый раз оккупировали Ростов, семья не успела выбраться из города и около недели пребывала в условиях страшных перестрелок и артиллерийских боев. В парадных лежали убитые. Как только войскам Красной Армии удалось временно вернуть город, семья спешно, с жалкими пожитками в рюкзаках, двинулась вдоль железнодорожных путей. По дороге их подобрали военные, возвращавшиеся из госпиталя, и довезли до первой железнодорожной станции, которую тоже постоянно бомбили. В сохранившемся детском дневнике Ирмы, который она вела на обратной стороне листов бухгалтерской книги ее дедушки, очень ярко описывается бомбежка вокзальной площади Ростова. Все вжимались в стены вокзала и домов на площади, а самолет с открытой кабиной, в которой виден был высунувшийся стрелок с пулеметом, бреющим полетом кружил над площадью и обстреливал беженцев. Из Ростова в товарных вагонах, с многочисленными пересадками, отправились в сторону, противоположную линии фронта. Большинство составов шло в направлении Средней Азии: Казахстана, Узбекистана и других республик. Под обстрелами, впроголодь, с большим опасением отстать от эшелона на станциях, где можно было набрать котелок воды, пересекли Волгу, Казахстан и в забитых людьми теплушках, среди больных тифом, которых выкидывали на полустанках (в надежде на санитарные поезда), наконец прибыли в Ташкент» (с. 181—182).

Таковы были реалии военного времени. К счастью, и сам Иосиф Каракис, и его дочь Ирма смогли вынести все тяготы эвакуации и бремя жизни в тылу, хотя дед Ирмы умер, так и не дожив до Дня Победы. С марта 1943 года по 10 августа 1944 года Каракис занимал должность главного архитектора и руководителя Архитектурно-строительного бюро Фархадской ГЭС, строительство которой «широко освещалось в центральной печати, а по темпам сравнивалось разве что с ударными стройками первых пятилеток» (с. 188). Любопытно, что в соавторстве со знаменитым скульптором Верой Мухиной, автором монумента «Рабочий и колхозница», на скалах в центральной части комплекса Фархадстроя «были запроектированы художественные образы героев народного эпоса — Фархада и Ширин» (с. 190). Проект этот, к сожалению, не был реализован, но замысел его интересен уже тем, что в поэме Алишера Навои «Фархад и Ширин» (XV век) целая глава была посвящена тайне строительства, которую пытался постигнуть у мастера-каменотеса Карена царевич Фархад. То есть в каком-то смысле Каракис через легендарный образ пытался прославить и то дело, которому служил сам, тем более что Навои сравнил и все повествование о Фархаде и Ширин с архитектурным сооружением: «Кто повести впервые строил дом, / Сказал, что был Фархад каменолом…» (перевод Л. Пеньковского). Как пишет уже о работе «каменолома» Каракиса Олег Юнаков: «Камни для плотины и укрепления берега реки добывали в каменоломне поселка Горный Науского района Ленинабадской области Таджикской ССР (ныне Спитаменский район Согдийской области Таджикистана). Все приезжавшие на стройку архитекторы из разных республик и Москвы, сотрудники Госстроя, посетившие строительство, оставляли свои восхищенные записи, отмечая огромный размах стройки и особенные успехи автора, создавшего этот прекрасный комплекс среди голых скал. Большое внимание уделялось архитектонике машинного зала и плотины. Поражали масштабы и пропорции этого мощного сооружения» (с. 193).

Эскиз памятника Пушкину. И. Каракис© Фото из архива семьи Каракисов, напечатанные в книге, предоставлены ее автором Олегом Юнаковым исключительно для публикации на Colta.ru

 

Из книги также можно узнать, что Иосиф Каракис чуть было не стал соавтором памятника А.С. Пушкину у Русского музея в Ленинграде. В 1947 году разработанный им и скульптором Л.Д. Муравиным проект монумента получил вторую премию на Всесоюзном конкурсе, победителем которого в итоге стали скульптор М.К. Аникушин и архитектор В.А. Петров (в дополнительных турах конкурса Каракис не участвовал). Эскизы памятника Пушкину, выполненные Каракисом, опубликованы в альбоме, и на них образ поэта исполнен некой воздушности и похож не то на призрака, не то на готовую вот-вот вспорхнуть с постамента большую диковинную птицу.

Одна из глав труда посвящена преподавательской деятельности Каракиса в годы «борьбы с космополитизмом», развязанной за несколько лет до смерти Сталина. В сентябре 1951 года в актовом зале Киевского инженерно-строительного института (КИСИ) состоялось собрание с целью осудить архитекторов еврейской национальности. Под раздачу попали член-корреспондент Академии архитектуры УССР профессор Яков Штейнберг и доцент Иосиф Каракис. Как пишет Юнаков: «За недавно построенную в Луганске прекрасную гостиницу “Октябрь” Иосиф Юльевич был обвинен в украинском буржуазном национализме, а через некоторое время и в космополитизме, архитектурным признаком которого явился конструктивизм тридцатых годов. (Националист-космополит — не абсурд ли?) Я.А. Штейнберг вынужден был “покаяться” за надуманные грехи, а Каракис сказал только, что “жил и работал по совести”. Якова Штейнберга оставили в институте, а Иосифа Каракиса через семестр уволили, тем самым вообще перекрыв возможность преподавать. Академик архитектуры В.И. Ежов вспоминал, что в одну из встреч на даче в Русановских садах, когда они с Иосифом Юльевичем заговорили о позорном судилище, Каракис заметил: “А ведь могло быть значительно хуже. Готовили Колыму, я отделался легким испугом”» (с. 273).

По воспоминаниям Александра Хорхота, «большинство студентов очень тяжело восприняли увольнение Каракиса и не могли смириться с тем, что лучший педагог, с которым они успели сродниться за время учебы, больше не будет преподавать. На комсомольском собрании было сказано: “Лучшего педагога Иосифа Юльевича Каракиса нет больше среди нас”. На что последовал ответ: “Так решила партия”» (с. 274). Несмотря на протесты студентов и двадцатилетний преподавательский стаж, выдающийся архитектор оказался не только без любимой работы, но и без средств к существованию (единственным доходом семьи на тот момент была лишь пенсия матери). Дочь Каракиса Ирму, получавшую за отличную учебу повышенную стипендию, тут же лишили в вузе не только повышенной стипендии, но и обычной. Чтобы выжить, Иосиф Каракис был вынужден безымянно проектировать новые станции метро, авторство которых приписывал себе председатель Союза архитекторов УССР Г.В. Головко, который, как выяснилось позднее, и выдвинул кандидатуру Каракиса для разгрома в качестве «космополита» на том позорном собрании (с. 275).

Предположительно проект посёлка для рабочих завода «Красный экскаватор» (район Нивки, Киев). Архитектор И. Каракис. 1947–1948 гг.© Фото из архива семьи Каракисов, напечатанные в книге, предоставлены ее автором Олегом Юнаковым исключительно для публикации на Colta.ru

 

В приложении к книге относительно этих событий приводится версия архитектора Арона Блайваса, который полагает, что «обвинение Каракиса в космополитизме и превращение его в объект травли в Украине исходило не из центра, а от киевских организаций». В беседе с Юнаковым Блайвас отметил, что «антисемитизм в эту пору уже сильно нагнетался, а председатель Союза архитекторов Г. Головко был всегда пропитан этим духом. Здесь, скорее всего, переплелись личные мотивы, стремление быть на хорошем счету у начальства и желание наказать Каракиса. Между тем Андрей Антонович Гречко, который в то время командовал войсками Киевского военного округа, понимал, что после расправы над Каракисом разберутся и с ним лично, и указал, чтобы гонения прекратили. Это соответствует версии о том, что критика шла снизу, и косвенно следует из того, что, по слухам, вначале власть поддерживала травлю, а потом перестала» (с. 518). Характерно, что, как и в период Большого террора, у Каракиса нашелся если не прямой покровитель, то косвенный заступник, причем карьера Гречко завершилась куда более удачно, чем у Якира, — как известно, после смерти Сталина ему было присвоено звание маршала, а позднее он стал и министром обороны СССР.

Между тем лишение права учить студентов Каракис переживал очень тяжело. По воспоминаниям дочери, «отец целую неделю сидел, запершись в своей комнате» (с. 282). Вернуться к преподаванию в КИСИ он частично смог лишь через десять лет, когда у института сменился ректор, а до тех пор работал в Государственном институте проектирования городов (Гипроград), причем на протяжении всех 1950-х годов его имя старательно вымарывалось из публикаций об архитектуре (с. 282). Эпоха оттепели не во всех уголках Советского Союза началась одновременно и проявлялась одинаково.

Рассказывая о периоде работы Каракиса в Киевском зональном научно-исследовательском и проектном институте типового и экспериментального проектирования жилых и общественных зданий (КиевЗНИИЭП) в 1963—1976 гг., Юнаков дополняет его человеческий портрет описанием отношения архитектора к животным: «Каракис очень любил животных. Каждую зиму в любую погоду по выходным дням он ездил в Русановские сады, где у семьи была дача, кормить оставшихся в садах собак и кошек. Животные, завидев его, мчались навстречу, зная, что он принес еду. Они его любили и часто преподносили свои сюрпризы. В отделе Иосифа Юльевича прижилась пушистая серая кошка, которую он подкармливал, спала она в коробке под его столом. Как вспоминает сотрудница отдела, инженер Галина Гурова, в один из понедельников, когда Иосиф Юльевич утром пришел на работу и сел за свой стол, раздался его изумленно-восторженный возглас. Находившиеся в комнате сотрудники подбежали к нему: “Что случилось?” В ящике под столом (возле батареи) в коробке лежали маленькие живые комочки — котята. Вскоре вернулась кошка и обрадовалась еде, положенной рядом с ящиком. Несмотря на заботу, кошка однажды проявила свой капризный нрав. После утверждения на совете разработанных проектов материалы были отпечатаны и подготовлены к отправке в Центральный институт типовых проектов. Утром, когда сотрудники вышли на работу, возле стопки чертежей их ожидал малоприятный сюрприз, оставленный кошкой. Однако надо отдать ей должное: сказался природный инстинкт, и кошка старательно забросала свой “подарок” смятыми кальками (предназначенными для отправки в Центральный институт типовых проектов). Пришлось срочно повторно печатать всю документацию» (с. 311—312).

Иосиф Юльевич в своём кабинете. Рыльский переулок № 5, кв. 3. 1980-е годы© Фото из архива семьи Каракисов, напечатанные в книге, предоставлены ее автором Олегом Юнаковым исключительно для публикации на Colta.ru

 

В книге вообще немало такого рода историй, делающих повествование о работе Иосифа Каракиса поистине живым и гуманистическим. Читается труд легко, хотя по сути это целая энциклопедия, посвященная, правда, одному человеку. Похвально и то, что автор не собирается останавливаться на достигнутом, призывая отправлять ему «интересные факты, связанные с биографией и творческой деятельностью И. Каракиса, которые не указаны в книге» по адресу:KnigaKarakisa@gmail.com. Думается, что в будущем эта научно-популярная книга и дополнительные материалы о Каракисе, которые неутомимый Олег Юнаков еще соберет, в том числе и при помощи откликов читателей, могли бы не только обернуться вторым изданием альбома, но и стать добротной основой для просветительского интернет-портала, посвященного советско-украинской архитектуре и наследию семьи Каракисов. В частности, было бы важно опубликовать целиком воспоминания Ирмы Иосифовны, сами по себе представляющие культурную ценность. Кстати, в примечаниях Юнаков пишет, что «в годы эвакуации в Ташкенте школы посещала Лидия Чуковская и знакомилась с детскими дневниками. С ней Ирма побывала у Корнея Чуковского, и он взял отрывки из ее дневника для материала к своим книгам» (с. 180).

В этом году исполняется 115 лет со дня рождения Иосифа Каракиса, а в следующем, 2018-м, — 30 лет со дня его смерти. Наследие архитектора, несомненно, еще долго будет осмысляться, а критика в его адрес не умолкнет. Но, как предрек историк архитектуры Виктор Чепелик (1927—1999): «Правда со временем станет на свое место, и из-под пепла безразличия и забытья блеснет хоть маленький лучик надежды. А если внуки заинтересуются, то сметут прах, и тогда развернется правдивым и искренним золотом наследство творца и удивит потомство находками и потерями… И обрадуются они, отдавшие почести широте душевных переживаний созидателя, его таланту, человечности и искренности, исходящим от его произведений, осветляя художественную ауру архитектора» (с. 36).

Олег Юнаков. Архитектор Иосиф Каракис. — Нью-Йорк: Алмаз, 2016. — 544 с., илл. 

Оригинал

Опубликовано 14.04.2017  21:41

Страна больших невозможностей

09.12.2016

Когда немцы вошли в Варшаву, еврею Эдди Рознеру пришлось стать смелым. Он отправился в гестапо и выдал себя за арийца. Документы сгорели вместе с домом! Его семья голодает! Офицер выдал ему мотоцикл с коляской, полной еды. На нем-то знаменитый на весь мир трубач и въехал в СССР. На границе ему бросились в глаза бабы, курочившие ломами дорожное покрытие, и он начал подозревать, что попал не туда.

Знаменитый джазмен Эдди Рознер эмигрировал из Советского Союза в 1973 году. В это время его слава клонилась к закату, а после эмиграции имя Эдди оказалось под запретом, и теперь он почти забыт. Вспомнить о нем стоит: уж больно хороша сама история Эдди, фантастически одаренного человека и такого же фантастического авантюриста, Остапа Бендера с трубой. Вот только Бендер пытался сбежать из СССР, а Рознер нелегально проник в страну Советов, провел в ней почти всю жизнь, и, как это ни удивительно, уцелел.

Эдди Рознер, сын эмигрировавшего в Германию из Польши сапожника, начал играть на скрипке в 4 года, окончил Берлинскую консерваторию, но потом увлекся джазом, освоил трубу и быстро преуспел. Он играл в лучших берлинских джазовых бэндах, много гастролировал. Армстронг называл его «мой белый братец» и курил с ним марихуану. В ту пору он – типичный богемный персонаж Берлина времен Веймарской республики, Мекки кабаре и ночных клубов. Берлин жил иначе, чем остальная Германия, но в 1933 году Гитлер все изменил – пришло время коричневых рубашек и сапог, резиновых дубинок и плеток, запретов на профессию и концлагерей. Эдди Рознер не стал этого дожидаться: уехав на гастроли, он не вернулся в Германию. Перебравшись в Польшу, Рознер сменил имя Адольф на короткий артистический псевдоним и перестал быть тезкой фюрера.

Польша – окраина Европы, бытовой антисемитизм здесь, в отличие от Германии, был куда более агрессивен, но государственной политикой он не стал. Варшаву было не сравнить с Берлином, но работать здесь было можно. Рознер создал собственный джазовый оркестр и гастролировал с ним по всей Европе: к концу тридцатых он стал вторым после Армстронга трубачом мира. Тогда же влюбился в дочку знаменитой польской актрисы Иды Каминской. Рознер решительно не нравился родителям Рут, трубач казался им проходимцем. Счастья могло бы и не быть, но Эдди Рознеру помогло несчастье. В 1939 году Гитлер напал на Польшу, вермахт громил польские армии, люфтваффе разносил осажденную Варшаву. Рознер и семейство Каминских прятались от бомбежек в одном подвале: там он и сделал предложение Рут, и ее родители их благословили. Будущая теща даже преподнесла им подарок – кольцо и банку сардин.

Когда бомбежки стихли и в город вошли немцы, еврею Рознеру пришлось действовать смело. Он отправился в еще не успевшее освоиться на новом месте гестапо и выдал себя за арийца, застрявшего в Варшаве берлинца. А смуглой кожей он-де обязан матери итальянке. Ему нечего есть! Его семья голодает! Документы сгорели вместе с домом! Офицер отправил его назад на мотоцикле с забитой продуктами коляской. На первый раз сработало, но Рознер понимал, что все-таки нужно бежать. Другого пути, кроме восточного, у них не было. Правдами и неправдами Рознер, его музыканты и новая родня добрались до занятого Красной армией Белостока и вскоре оказались в советской Белоруссии, бывших восточных воеводствах Речи Посполитой. Эдди Рознер – 29-летний молодец, талантлив, красив и обаятелен, помят с дороги и сильно обескуражен. Ему тут же бросились в глаза бабы, курочившие ломами дорожное покрытие. Ничего подобного он прежде не видел, так что начал подозревать, что попал он не туда. Как теперь жить, понадобится ли этой стране его музыка? Как ни странно, она ей была очень нужна.

Позже этот короткий период назовут «сталинским неонэпом»: бедность вышла из моды, с самого верха заговорили о том, что надо хорошо одеваться, знатных людей страны Советов начали премировать костюмами, радиоприемниками и даже машинами. Хорошая, дорогая вещь – все еще недоступная редкость, но при этом ее реабилитировали, обладать ею престижно и похвально, революционный аскетизм ушел в прошлое. Сталин сказал: «Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселей», – и образом страны на какое-то время стали песня, танец, плывущий по Москве-реке белый пароход, дома-дворцы, сияющая улыбка Любови Орловой. А без музыки веселья нет, и во все союзные республики была спущена разнарядка обзавестись оркестром классической музыки, народным ансамблем и джазом. Кадры имелись не везде, так что попавший в советскую Белоруссию джазмен мирового уровня оказался подарком.

В 1940 году Рознер стал руководителем Государственного джаза БССР. То, что он получил оркестр, заслуга первого секретаря ЦК Компартии Белоруссии Пантелеймона Пономаренко, оказавшегося большим любителем джаза. Позже Пономаренко будут называть антисемитом: в войну он запретит принимать в партизанские отряды беженцев из гетто. Но Рознеру Пономаренко будет помогать всю жизнь, так долго, как только сможет. Оркестр получил самое лучшее оборудование, какое только можно достать в стране – и начался его предвоенный триумф. Прошедшие с огромным успехом гастроли в Москве, поездки по Союзу, выступление в Сочи перед Сталиным – оркестр играл перед пустым залом, вождь сидел в занавешенной ложе. Это был очень короткий период, он продлился меньше года, но те, кто был на концертах Эдди Рознера, запомнили его на всю жизнь. И дело было не только в прекрасной музыке – он и сам казался гостем из другого мира. На советской эстраде тогда задавали тон другие лица, на их фоне Рознер выглядел аристократом. И мастерство у него было другого уровня: по преданию, послушав в Москве Рознера, Леонид Утесов сказал своим музыкантам, что им на эстраде больше делать нечего.

То время, которое Рознер провел в СССР перед войной, по советским меркам было счастливым. Во время финской кампании кое-где снова ввели продуктовые карточки, очереди за промтоварами меньше не стали, но в воздухе чувствовался подъем. Людям нравилось, что страна возвращается к прежним, царским границам, у многих подросли и зарплаты. Музыка Рознера попадала в дух времени – он был бешено популярен, но продолжалось это недолго, до войны. Потом эвакуация, фронтовые концерты. А после войны Рознер и его музыканты очутились в другой стране. Послевоенная нищета была совершенно чудовищной, для того чтобы люди хоть как-то ее выносили, требовались враги. Внешним врагом стали недавние союзники, внутренним назначили евреев – так бытовой антисемитизм в СССР стал государственным. «Дело врачей» и подготовка концлагерей для депортированных были впереди, но для того чтобы понять, куда дует ветер, Рознеру хватило реплики невеликого белорусского чиновника да изменившегося отношения Пономаренко. СССР превращался в ловушку, но рядом была еще не до конца советизированная Польша, и туда возвращались эшелоны с беженцами. Эдди Рознера и его семью из Союза не выпускали, и он попытался бежать. Были куплены документы, переклеены фотографии. Он, Рут и их дочь Эрика должны были затеряться в эшелоне – но им не повезло. Рознеру предстояло примерить зэковскую робу. На Лубянке его допрашивал сам Берия, но резонансное дело сшить не удалось. Эдди получил 10 лет колымских лагерей, Рут на пять лет отправили под Кокчетав. На Колыме он бы и сгинул, но его спасла музыка – и женщины.

В 1946 году ГУЛАГ был огромным хозяйством, государством в государстве. Лагерное начальство гордилось своими театрами и ансамблями, стараясь заполучить в них какую-нибудь знаменитость. По этапу Рознер не пошел, он остался в Магадане. Так ему удалось выжить, но жизнь в ансамбле была несладкой. На «гастроли» музыканты отправлялись пешком, морозными зимами они брели от лагпункта к лагпункту, таща на себе инструменты. От бескормицы и авитаминоза у Рознера выпали зубы. У него началась цинга, и его спасла лагерная подруга, подарившая ему связку чеснока. Эдди любил женщин, женщины любили его, он заводил романы и после женитьбы, а на Колыме у него были сразу две подруги: вольнонаемный счетовод и медсестра. Одна из них родила ему дочь, и он поддерживал ее всю жизнь.

Узнав, что Берия арестован, Рознер немедленно отправил в Москву письмо: его дело было инспирировано лично допрашивавшим его врагом народа, поэтому он должен быть немедленно освобожден. Выпустили его только в 1954-м, и он вернулся с Колымы без зубов и с тяжелейший психической травмой, обернувшейся страхом перед публикой. Возвращаться ему, строго говоря, было некуда. Его ансамбля больше не было, пока он сидел, Рут завела роман с хорошим человеком, польским врачом. Рут сама ему в этом призналась, и он ее не простил: Эдди Рознер был гордецом, изменять имел право только он. С женой Рознер расстался, она и Эрика репатриировались в Польшу, а его из СССР так и не выпустили.

Так началась новая жизнь Эдди Рознера, популярного советского шоумена, руководителя «Эстрадного оркестра» при Мосэстраде. Ансамбль гастролировал по всей стране, снимался и в рязановской «Карнавальной ночи», и в «Голубых огоньках». Рознер очень много зарабатывал, крутил романы с вокалистками: «…милая, я сделаю из вас звезду…» – его вторая жена относилась к этому снисходительно. Квартира в Москве, в самом центре, около сада «Эрмитаж», семь сберкнижек, шкафы с дорогой одеждой, «форд» – отправляясь на гастроли и совершая обгон, он выехал на нем на «встречку». Один из его спутников погиб, но тут подоспел очередной советский юбилей, а с ним и амнистия. Рознер выскочил из-под уголовного дела – ему повезло и на этот раз.

Играл он не так, как прежде (выйдя на сцену в первый раз после лагеря, Рознер не смог извлечь из трубы ни звука, пришлось дать занавес), популярность была не такой, как в 1941-м. Джаз уходил, уступая место ВИА, огромные ансамбли становились нерентабельны, выступления его «Эстрадного оркестра» с миксом из джаза, вокала, акробатики и танца были в тренде в 50-е, а в конце 60-х казались анахронизмом.

И все же он мог бы работать долгие годы, да и преуспевать до могилы, но ему было скучно. Рознеру хотелось вернуться в прежнюю, досоветскую жизнь, когда сам Армстронг признавал его равным себе: Эдди думал, что его тянет на Запад, а на самом деле его манила молодость.

В 1971 году его «ушли» на пенсию, и он создал новый ансамбль при Гомельской филармонии, а еще через два года эмигрировал в ФРГ. На Западе оставалась его родня, и он рассчитывал на наследство одной из сестер. В Западном Берлине Рознер открыл ночной клуб «Гамаше» и прогорел, публика в него не пошла. Сестра тоже его подвела: она вышла замуж, мужу ее наследство и досталось. Рознер умер в 1976 году, в последние годы он подрабатывал портье в ресторане. Но Эдди не унывал, собираясь засесть за посвященную своим советским приключениям книгу, так и оставшуюся ненаписанной. Назвать ее Рознер хотел «Страна больших НЕвозможностей».
Алексей Филиппов

Оригинал

На том же сайте еще о Рознере от 22.05.2016:

Белый Луи Армстронг

Опубликовано 12.12.2016  21:50