Tag Archives: евреи Новогрудка

В. Рубінчык. КАТЛЕТЫ & МУХІ (102)

Шараговы шалом ад дзяжурнага мізантраполага! Працягваем размову пра дасягненні краіны ў эпоху незалежнасці (з канца 1991 г.). Як я мог забыцца, што Беларусь зрабілася касмічнай дзяржавай? 🙂 Штопраўда, энтузіязм улетку 2012 г., калі з Байканура стартаваў беларускі спадарожнік «БелКА», не параўнаць ні з 1957 г., ні з 1961 г. Мабыць, таму, што цяпер нікога не здзівіш і запускам на арбіту жывых чалавекаў… І ўсё ж – прыемна, хоць даходы ад нацыянальнага касмічнага праекта даволі сціплыя.

Папярэдняя серыя «Катлет…» заахвоціла жыхара Мінска, кіна- і меламана Пятра Рэзванава ўспомніць нешта сваё, дапоўніць мае развагі пра эрозію правінцыйнасці ў Беларусі, паспрачацца… Далей прывяду колькі ўрыўкаў з яго лістоў і свае каменты (курсівам):

П. Р.: У чым я адчуваў правінцыйнасць Мінску «за саветамі»? Глядзіш навіны («Время» – іншых не было) – і там час ад часу паведамлялася пра гастролі «буржуйскіх зорак». І дзе гэтыя гастролі адбываліся?.. Масква-Ленінград-Кіеў-Тбілісі. Мінск быў «як выкляты Богам» (што праўда, маці ўспамінала, як у 1960-я выступаў у Палацы спорту нехта з сусветна вядомых джазменаў, але гэта – выключэнне, якое толькі пацвярджала правіла). Так, за гады незалежнасці Мінск стаў наведвацца больш актыўна, але ж… У 2008 г. Паці Сміт даехала да Казані, але да Мінска – не. Так што па гэтай прыкмеце Мінск – большая правінцыя, чым Казань (і гэта пры тым, што ў тыя гады іх чыгуначны вакзал не працаваў у рэжыме 24/7, а закрываўся на ноч).

Тут я дадаў бы, што насамрэч у Беларусь часоў незалежнасці прыязджала мноства замежных «зорак». Узяць хаця б Мансерат Кабалье, якая ўвесну 1996 г. дала канцэрт у Мінску; у 2010 і 2017 гг. былі тут «Smokie», у 2011 г. – «Roxette», у 2012-2013 і 2015 гг. – «Scorpions» («Мінск-Арэна» агулам не пустуе), любіць завітваць да нас «мадмуазэль-блюз» Патрысія Каас, etc. Выглядае, аматараў джазу ў нас таксама не крыўдзяць.

П. Р.: Агулам, правінцыйнасць і поспехі – рэчы, якія не выключаюць адна адну (калі даць веры Музею гісторыі беларускага кіно, у савецкі час «Беларусьфільм» атрымліваў больш кінапрэмій, чым зараз). Тыя, хто ведаюць пра «World of Tanks» (не толькі тыя, хто ў яе гуляюць), ведаюць, што яна зроблена ў Беларусі, але ці дастаткова гэта, каб пазбавіцца адчування правінцыйнасці?

Так, асобны поспех – нават гучны, як «World of Tanks» – мала ўплывае на рэпутацыю краіны, але здольнасць мультыплікаваць удалыя праекты ўжо пра нешта гаворыць… І прымушае верыць у тое, што Беларусь – не на задворках цывілізацыі.

З іншага боку, той жа Парк высокіх тэхналогій з усімі яго суперідэямі і «раскруткай» у медыяпрасторы, у т. л. замежнай, застаецца ў падважаным стане, калі ў РБ няма павагі да прынцыпаў прававой дзяржавы. Пісаў пра гэта крыху больш за год таму – што ж, не грэх і паўтарыць.

П. Р. За гады незалежнасці шмат было чаго, што з’яўлялася, потым знікала альбо псавалася (была газета «Навінкі» знікла; былі кінапаказы, якія рабілі пасольствы спіс пасольстваў амаль цалкам змяніўся, дый інтэнсіўнасць паменела; была «Наша ніва» сапсавалася; быў «Рок па вакацыях» спачатку стаў платным, зараз, здаецца, знік; магу і ваш «МЯТ!» у гэтым шэрагу ўзгадаць).

А па-мойму, спыненне культурніцкіх ініцыятыў, як бы яно ні пякло аўтарам & аўдыторыі ў канкрэтны момант – нармальная з’ява, яно якраз можа сведчыць, што «культурка» развіваецца. Пра гурт «Серебряная свадьба», які трансфармаваўся ў «мікракабарэ», гаварылася ў 101-й серыі. Тыя ж «Навінкі» пасля калапсу 2003 г. не ўмёрлі, а перайшлі ў іншую форму – сябры рэдакцыі ўзяліся здымаць і агучваць кіно, прасоўваць свае ідэі ў іншых перыёдыках… Бюлетэнь «МЯТ!» («Мы яшчэ тут!») спыніў выхад у 2009 г., але праз шэсць год з’явілася яго «рэінкарнацыя» – не менш разняволеныя «Катлеты & мухі». Ну і г. д. Галоўнае, творцаў у нас не адстрэльваюць, даволі рэдка садзяць за краты – дзякуй і за тое :))

П. Р.: У менчукоў цягам 1990–2010-х гадоў, напэўна, паменела правінцыйнасці ў галовах. Але што тычыцца «правінцыі правінцыі», якая адначасова «цэнтр Еўропы»… Калі ў 2013 г. я заблукаў і ў палескіх балотах мяне здымалі з дрэва, размаўляў са столінскім міліцыянтам. Ён у мяне пытае: чаго я на Століншчыне шукаў? Я яму адказваю, што вырашыў паглядзець на помнікі гісторыі і культуры. Ён: «І якія ж у нас помнікі?..» Я яму пералічваю тое, што засталося, у тым ліку і сінагогу. – «Так! Яна ў нас знаная! Толькі недзе ў Штатах ёсць яшчэ адна такая ж!..» Ці трэба ўдакладняць, што гонар жыхароў за ўнікальнасць сінагогі ніяк не перашкаджае ёй разбурацца…

Мажліва, тут не ў правінцыйнасці справа, а ў недасканаласці законаў (напрыклад, тых, дзе гаворыцца пра вяртанне маёмасці ды пра спонсарскую дапамогу) і ў няўменні дамаўляцца, характэрным таксама для многіх жыхароў сталіцы. Іначай кажучы, атамізацыя грамадства не прыяе выбудове адносін на гарызантальным узроўні… Разам з тым і на перыферыі Беларусі ёсць месцы, дзе ў той ці іншай ступені дбаюць пра яўрэйскую спадчыну. Часам гэта тлумачыцца палітычнай падкладкай (Вішнева – радзіма Шымона Пераса, Моталь з мітуснёй вакол дома Вейцманаў), часам – наяўнасцю «крытычнай масы» мясцовых энтузіястаў (Наваградак з яго музейшчыкамі, якія «раскручвалі» гісторыю гета задоўга да таго, як нашчадак мясцовых яўрэяў Джарэд Кушнер стаў зяцем Дональда Трампа; Камаі, дзе ксёндз Яцак у пачатку 2010-х пры ўдзеле нашага пільнага чытача д-ра Юрася Гарбінскага намовіў сваіх парафіян і райвыканкам упарадкаваць яўрэйскія могілкі, Краснае на Маладзечаншчыне, дзе рупліва збіраюць звесткі пра Катастрофу і гераізм мясцовых яўрэяў)…

П. Рэзванаў (фота з brestnet.com) i рэшткі столінскай сінагогі (vetliva.ru)

П. Р.: Метро я па савецкай звычцы амаль не карыстаюся, але ёсць шмат кропак у горадзе, між якімі раней можна было ездзіць без перасадак, а цяпер – не. Так што мінскі гарадскі транспарт для мяне ў поспехі не ўваходзіць.

Вядома, транспартнае сеціва не ідэальнае ні ў Мінску, ні ў Беларусі ўвогуле, i тым не меней… Развіццё метро і сістэмы маршрутак, пры ўсіх недахопах, па-мойму, значна палепшыла зносіны паміж перыферыйнымі раёнамі сталіцы (напрыклад, Кунцаўшчынай на Захадзе і Уруччам на Усходзе). Адносным поспехам лічу і тое, што на многіх прыпынках Мінска ў апошнія гады з’явіліся электронныя табло, якія паказваюць, колькі мінут засталося да прыезду наступнага аўтобуса/тралейбуса.

* * *

Расказанае ў гэтай і папярэдняй серыях не стыкуецца з тэзісам аднэй нобелеўскай лаўрэаткі аб тым, што Беларусь-2018 (у параўнанні з Расіяй) – «увогуле музей мінулага». Як мінімум у нас тут некалькі музеяў, дзе не толькі пра мінуўшчыну 🙂 І барацьба з камунізмам, якую па-ранейшаму прапагандуе пісьменніца, выглядае ў 2019 г… несамавіта. Ужо тры гады таму сумняваўся ў памыснасці гэткай «барацьбы».

«Жалезнай заслоны» даўно няма. Не адно дзесяцігоддзе беларусы маюць доступ да велізарнага аб’ёму інфармацыі ды адносна вольна перасякаюць межы Беларусі ў розных напрамках. Аднак палітычны лад астаецца аўтарытарным, і маральны клімат у нас пакідае жадаць лепшага. Парадокс? Напэўна, не, калі ведаць, што дэмакратыя і «еўрапейскія каштоўнасці» з канца 1990-х губляюць свой уплыў у свеце, а кітайская мадэль («эканоміка і тэхналогіі найперш, правы чалавека – хімера») усё часцей лічыцца легітымнай. Нават паўночнакарэйскага лідэра прэзідэнт «галоўнай дэмакратычнай краіны сусвету» пахваліў надоечы. Таму не будзе плёну ад пафасных зваротаў кшталту гэтага, складзенага ў студзені Бернарам-Анры Леві і падпісанага Святланай Алексіевіч, Давідам Гросманам, інш. Папулісты атакуюць «дух Еўропы»? Такой бяды: галоўнае – самім не быць папулістамі й дэмагогамі. Баюся, з развагамі пра белграмадства («з намі можна зрабіць усё») і пра леташняе святкаванне юбілею БНР («Які сэнс, як Статкевіч, выбегчы, пагукаць “далоў Лукашэнку”, яго схапілі, і ўсё. А маладыя рабяты арганізавалі, людзі выйшлі, слухалі беларускія песні, куплялі беларускія кнігі») тэст на антыпапулізм быў бы завалены…

Зрэшты, аднаўленне працы ў Мінску інтэлектуальнага клуба (апошні раз збіраўся ў канцы 2017 г.), калі яно ўсё ж адбудзецца ў сакавіку 2019 г., – справа памысная. Святлана Аляксандраўна анансавала прыезд «іншапланетніка» Тымаці Снайдэра… ну, яго хоць на беларускую мову перакладалі, ахвотным будзе аб чым паспрачацца.

Даступнасць кніг, сярод іншага – пра яўрэяў і Ізраіль, напэўна, хутчэй дасягненне, чым не. Чытаць можна хоць «Шолахава-Алейхема», хоць Хаіма Нахмана Бяліка, хоць Керэта нашага Этгара – і па-руску, і па-беларуску… Іншая справа, што попыт на секулярныя «яўрэйскія» тэксты ў параўнанні з 1980-мі (і нават 1990-мі) падупаў.

Ізраільскі павільён на Мінскай міжнароднай кніжнай выстаўцы-кірмашы, 07.02.2019.

Няпроста цяпер залічыць беларускіх яўрэяў у «народ Кнігі». Затое можам лётаць у Ізраіль без візы, як і іншыя грамадзяне РБ, дый родзічам-сябрам, якія наведваюцца ў Беларусь, з канца 2015 г. віза не патрэбна. Няма гарантыі, што брамы «Бен-Гурыёна» і аэрапорта «Мінск» будуць гасцінна расчынены, але ў Ізраіля з Украінай, пішуць, узаемаабмен турыстамі яшчэ больш рызыкоўны…

* * *

У краіне – чарговая разня, гэтым разам у стаўбцоўскай школе № 2. Нічога лепшага зараз не прыдумаю, чым спаслацца на свой тэкст 2016 г., напісаны пасля нападу хлопца з бензапілой на жанчын у гандлёвым цэнтры: «Да сучаснага свету многім насамрэч цяжка адаптавацца, і ў раннім папярэджанні ўнутраных збояў маглі б дапамагчы ўмелыя псіхолагі, а іх заўсягды не хапала… Беларусі нагвалт патрэбен самавіты Інстытут псіхалогіі». Хіба дадам: такі інстытут, супрацоўнікі якога ўмелі б давесці urbi et orbi, што кансультацыя – гэта не страшна, пасля яе не адправяць у спецустанову. А наводзіць у школах «жалезную дысцыпліну», як прапануе «галоўны педагог усёй Беларусі», – не выйсце. І без панукванняў навучальныя ўстановы за металічнымі плотамі ўжо гадоў 5-6 таму пачалі нагадваць казармы, дый выклікі міліцыі ў школы – даўнавата не рэдкасць.

12.02.2019, назаўтра пасля трагедыі ў Стоўбцах (у Жабінцы, выяўляецца, школьнік таксама махаў нажом), прэс-сакратарка мінадукацыі заявіла, што «ва ўстановах адукацыі будзе ўзмоцнена работа школьных псіхолагаў». Цікава, а якой часткай цела цягам двух гадоў думаў міністр, якога прызначылі ў снежні 2016 г.? Даўмеўся ж узяць у штат Андрушу Л. – прапагандыста, схільнага да плагіяту

9 лютага памёр Сямён Домаш (1950–2019), які ў 2001 г. прэтэндаваў на пасаду прэзідэнта Беларусі. Шансаў у адстаўнога гродзенскага чыноўніка і дэпутата Вярхоўнага Савета, насупор таму, што цяпер пішуць, практычна не было – хаця б таму, што вакол яго сабралося замала прафесіяналаў, але замнога маніпулятараў, якія палітыку ператваралі ў дробны «бізнэс». Зараз гэта бачыцца ясна: куды можна было прыйсці з такім начальнікам штаба, як Аляксандр М., з такімі «іміджмэйкерамі», як Юрый Х. і нашанівіцы начальнік… Дзіва што пасля 2002 г. Домаш адышоў быў ад «апазіцыі», дый нават ад грамадскай дзейнасці, а ў пачатку 2006 г. яго паставілі загадваць дзяржаўным заводам. R. I. P.

«Вольфаў цытатнік»

«Мы ведаем, што асобныя людзі паддаюцца выхаванню, але чалавецтва ў цэлым – не. Чароўны парадокс існавання заключаецца ў тым, што мы, ведаючы, што чалавецтва не паддаецца выхаванню, павінны жыць так, як быццам яно паддаецца. Іначай надыдзе хаос». (Фазіль Іскандэр, 2011)

«Прынцыпы — часцяком толькі спосаб эканоміць разумовую энэргію» (Віктар Голышаў, 26.04.2017)

«Калі ты становішся папулярным, то пачынаеш трансляваць штосьці публіцы, падстройваючыся пад яе. Даеш тое, чаго ад цябе чакаюць, а не тое, што ты хочаш сказаць» (Ганна Жданава, 11.02.2019)

Вольф Рубінчык, г. Мінск

14.02.2019

wrubinchyk[at]gmail.com

Апублiкавана 14.02.2019  20:40

***

Пiша Валерыя Папова:

Сення абмяркоўваюць жудаснае здарэнне ў Стоўбцах : у СШ №2 11 лютага 8.00 10-класнік забіў насмерць нажом настаўніцу гісторыі і вучня старэйшага класа — абое хутка сцяклі крывею і памерлі. Пацярпелі ад яго яшчэ два вучні — ў цяжкім стане канаюць ў шпіталі. Пакуль усе абставіны высвятляецца і апытваюцца сведкі. Мае меркаванне як настаўніцы і  педагога : як кірауніцтва сш загадзя не высветліла і ” не заўважыла ” такога навучэнца , холаднакроўнага забойцу, які амаль прафесійна заперыраваў нажом і смеючыся збег ? Педкалектыў мусілі заўважыць па паводзінах і учынках заўважыць і адлучыць з дзіцячага калектыва, бо такіх заўседы бачна , нават калі салідна апрануты. Як так ? Хто павінен?

Загінуў такі прыгожы хлопец , прыемны і разумны твар, патрыет, добра вучыўся, А настаўніца гісторыі была ведала свой прадмет , чуллівая. У яе засталася адна дачка Насця Сем”ям пацярпеўшых адкрыт лік , арганізавана дапамога. Я лічу : вінавата дырэктарка сш №2 , бо не магло быць без скаргаў на такога вучня ад аднакласнікаў ці ад тех.персанала. Напэўна звярталіся і да псіхолага і сац.педагога, кл.кіраўніка, але ж калі дырэктар адказала калегам : ен усе роўна будзе вучыцца , што бы ні здарылася. Вось і дагуляліся. Пішуць, крымінальным доследам па справе заняты прававеды, прыложаць намаганні каб адвярнуць ад версіі ” беларусафобіі” і палітычных матыаў, таму што загінуўшы добра размаўляў па- беларуску і насіў адзежу с сімволікай “Пагоня”. Так , вядома намагаюцца замяць справу. Але ж каму выгодна, хто павінен ? Мяркую: следы злачынства прывядуць у адміністрацыю сп А Лукашэнка, які чыніць крымінальны пераслед усім , хто на баку незалежнай Беларусі. Час збіраць подпісы супраць дыктатарскага рэжыму і выказаць недавер урадцам, пазбавіць недакранальнасці. Бо шмат нераскрытых крымінальных спраў аб забойствах , а злодзеі разгульваюць на волі і пры грошах !

15.02.2019  17:40

Ко Дню памяти жертв Холокоста. НЕРУССКОЕ ПОЛЕ.

Валерий Зеленогорский, фейсбук,  27 января 2015

Кремски не спит ночью, днем он дремлет, и только когда приходит его дочь, кормить и давать лекарства, он просыпается.
Ему 90 лет, и он устал жить на этом свете, особенно здесь, в Германии, куда его привезли дети в 92-м году из Гомеля, где он жил всегда, кроме тех лет, когда был на войне и в лагерях. Его ранили под Харьковом, и он попал в плен. Потом уже были лагеря, немецкие и советские, а теперь он опять в Германии.
Он уже пять лет не выходит на улицу, и только балкон в доме, где до него жили американские военные, стал его средой обитания. Он сидит в кресле на балконе, и перед ним поле, огромное поле, которое за год меняет цвет от белого до разноцветного; сначала оно долго белое, а потом оно зеленеет, а потом оно краснеет от садовой земляники, потом оно становится малиновым, и добрые немецкие бауры разрешают собирать на поле малину.
Кремски никогда не ест эту малину, никогда, потому что он работал в войну у этих добрых людей и наелся еще тогда их добротой.
У него в доме нет пяти мешков для раздельного сбора мусора: немцы прекрасно всё сортируют, людей в печи, детские ботиночки отдельно, волосы отдельно, кожу на абажуры. Он в лагере сортировал горы теплой еще одежды, оставшейся от людей, которые сгорели.
Он помнит сладкий дым, падавший черными хлопьями. Он не делал операцию на своей ноге в Германии, не хотел пользоваться опытом немецких врачей… Он сидит на балконе и пытается понять, почему он, победитель в прошлой войне, отсидевший в концлагерях, — не сумел обеспечить нормальную жизнь своим детям и внукам на родине.
Почему он должен на старости лет жить на земле убийц своей семьи и радоваться тому, что они живут с чувством вины за преступление своего народа, всего народа, который с удовольствием во всем участвовал.
Раньше его возили в супермаркет в центр городка, где они жили, и чудесные старушки и не менее чудесные дедушки с нескрываемым страхом смотрели на его номер на руке. Не номер телефона для старика, который может заблудиться, а номер узника в лагере, где его не успели сжечь. Он заметил, что они никогда не берут продукты, которые он трогал своей оцифрованной рукой.
Да, была ужасная война, говорят они, мы и не знали о чудовищных вещах, но французские сыры и польские колбаски были прелестны, и чулки, и духи, и сумки, и мало ли что присылали Фридрихи и Гансы с фронтов этой ужасной войны.
Ночью Кремски сидит на балконе, рядом столик, он курит. Ему тысячу раз говорили, что надо бросить. Но он столько потерял за свою жизнь, что теперь бросать ему уже ничего не надо.
Двадцать восемь душ в гомельском гетто остались в яме навсегда, их убили соседи, которые вместе жили, учились, одалживали соль и спички. А потом самые ловкие из них надели белые повязки и стали убивать своих соседей, под руководством доблестных немцев, а за это убийцам дали растащить имущество убитых, но только после эффективных менеджеров из хозяйственных служб вермахта и СС.
Кремски видел свой буфет и швейную машинку у своего прежнего соседа, который потом сидел в советском лагере вместе ним. В советском лагере соседу дали 25, а Кремски — 10, они жили в соседних бараках и вышли вместе в 1956 году.
На балконе он сидит до утра, на малиновом поле тихо, но скоро добрые бауры откроют ворота, и веселые еврейские дети из Шяуляя, Риги, Бишкека и Гомеля пойдут есть малину. А пока только прожекторы шарят по полю, и что-то далекое встает в памяти Кремски.
Вот ему кажется, что сейчас завоют сирены и собаки, и он опять встанет в строй и побежит сортировать, сортировать, сортировать: детские рубашечки туда, башмачки налево, сандалики направо, евреи направо и налево, дети отдельно, старики отдельно, бабушки отдельно. Орднунг.
У него три медали, остальные послевоенные побрякушки он не признает, он и военные не сильно жалует: три медали не вернут ему бабушку Цилю, Осю, трехмесячную Хаечку, он помнит каждого, ему хватит своих убитых. А тех, кто до сих пор пересчитывает убитых, сомневаясь, было их 6 миллионов или меньше, он не слышит, нет таких совершенных калькуляторов, считающих души, да упокоятся они с миром.
В Союзе он не носил медали, да и здесь, в Германии, он их ни разу не надевал. Демонстрировать немцам свои награды ему противно: зачем, разве эта демонстрация даст остыть его боли и ненависти.
Он не желает мести, ему просто ужасно жить рядом с людьми, предки которых виноваты в том, что он уже давно мертвец.
Сегодня к нему приходил внук, он работает в госпитале для стариков, он им моет задницы, массирует ноги, перекладывает, кормит и всё такое.
Они любят его, Гришу, он добрый. Особенно его любит дедушка Вилли, безногий ветеран люфтваффе, он обожает Гришу и дарит ему из своей пенсии каждый месяц денежку. А дедушка Ганс, награжденный двумя железными крестами, подарил Грише свой старый мотоцикл, Гриша — байкер и гордится раритетом.
Кремски слушает своего внука, еле сдерживая свою ненависть к стране, где он доживает свой век, и только ночью он, сидя на балконе, позволяет себе не сдерживать себя.
Когда он умрет, он желает, чтобы его сожгли. Это, правда, не по еврейскому закону, но ему кажется, что его пепел соединится с пеплом его семьи, и он ее опять обретет.

Помещено на сайте 27 января 2015

Каган Джек, Коэн Дов

Из книги “Холокост и сопротивление на родине Адама Мицкевича

Глава 1

Новогрудок – город, в котором я родился

Новогрудок расположен в ста сорока километрах к югу от Вильнюса (Вильно), современной столицы Литвы, и в ста пятидесяти километрах к западу от Минска, столицы Белоруссии. Город, по всей вероятности, был основан в XI веке Ярославом Мудрым, князем Киевской Руси, как крепость для защиты русской границы от нападений кочевых племён и тевтонских рыцарей. С военной точки зрения место было выбрано удачно. Крепость была построена на возвышенности, господствующей над окрестностями и главными дорогами. Массивные стены, башни, глубокие рвы и подъёмные мосты делали её почти неприступной. В трудные времена крепость служила убежищем для местных жителей.

Значение Новогрудка возросло во время правления литовских князей в XV веке. К тому времени его население составляло около двенадцати тысяч человек, город превратился в важный культурный центр. Во времена правления литовских князей здесь регулярно собирался Трибунал (верховный суд), здесь проводились королевские свадьбы, марши победы и собрания знати. Жителям Новогрудка были предоставлены торговые и налоговые привилегии.

Первые сведения о евреях, живших в Новогрудке, относятся к XV веку. Вероятно, большинство из них переселились туда из Польши и России. К началу XX века семьдесят процентов жителей города составляли евреи, в основном это были ремесленники и торговцы.

В независимой Польше, созданной после Первой мировой войны, Новогрудок стал столицей воеводства. Выбор пал на него из-за славного прошлого и редкой красоты, хотя он не был ни торговым центром, ни самым большим городом в округе.

Великий польский поэт Адам Мицкевич, который родился в Новогрудке, отразил красоту этого города и его окрестностей в своей поэме «Пан Тадеуш». Он жил в эмиграции в Париже, и его прекрасные стихи пронизаны тоской по родному городу. Он писал, что только вдали от него можно по-настоящему оценить его очарование. Мицкевич, хорошо знавший евреев Новогрудка, восхищался ими и восхвалял их достоинства: их учёность, семейные ценности и верность. Он был знаком в Новогрудке с многими талантливыми евреями. Одного из них – цимбалиста Янкеля Мицкевич описал в своей поэме «Пан Тадеуш». Янкель был мастером, его музыка глубоко проникала в сердца слушателей.

В Новогрудке были свои музыканты, хор и канторы – профессионалы и любители – знатоки Священного Писания, хасиды, известные своими песнопениями, оркестр пожарной команды, детский хор. Еврейская община Новогрудка гордилась своими писателями, мыслителями и всемирно известными раввинами, своими культурными и общественными учреждениями и особой атмосферой в общине. Простые люди, ремесленники и владельцы магазинов, которые зачастую были весьма бедны, порой даже голодали, делали всё возможное, чтобы дать детям образование – еврейское образование, проникнутое идеями сионизма, ощущением исторической родины в Палестине и дававшее знание иврита. Евреи Новогрудка, несмотря на свою бедность, смогли создать десятки культурных, финансовых и общественных организаций, которые содействовали обогащению их духовной жизни.

Вскоре после Первой мировой войны и декларации Бальфура, когда сионистское движение начало приобретать влияние в еврейской диаспоре и началась третья алия, в Новогрудке открылась школа «Тарбут» имени Х.-Н. Бялика. Школьная программа была похожа на программу школ в Палестине, и все предметы во всех классах преподавались на иврите. Для школы были характерны позитивная образовательная атмосфера, еврейское самосознание и сионистские идеалы. Большинство её выпускников в конечном счёте отправились в Палестину и приняли участие в осуществлении общенациональной идеи заселения её и создания еврейского государства.

Было ещё и несколько других еврейских школ, в том числе частные хедеры, или начальные школы, в которых меламеды – учителя-наставники молодёжи – обучали детей младшего возраста.

Еврейские дети в Новогрудке ходили также в польские начальные и средние школы. Все дети ходили в ту или иную школу. Евреи Новогрудка считали, что давая образование своим детям, они обеспечивают будущее нации.

Новогрудок славился своими синагогами. Среди них – Большая синагога, уникальная по своей архитектурной композиции, внутри украшенная изящной резьбой. Были и синагоги поменьше, каждая обслуживала ремесленников определённой профессии.

Под наблюдением общественного комитета существовал сиротский приют, который обеспечивал своих воспитанников всем необходимым. В этот приют принимали всех сирот-евреев. При нём действовала профессиональная школа. Когда дети в приюте подрастали, они посещали эту школу, где их обучали профессии и готовили к будущей жизни. Общественный комитет устраивал каждого ученика в мастерскую профессионала-ремесленника, где тот мог овладеть профессией и подготовиться к самостоятельной работе.

В доме для престарелых заботились о стариках, которые не могли оставаться в своих семьях. В еврейской больнице лечили еврейское население Новогрудка. Больница была хорошо оснащена. Врачи были евреями. Особенно заботливо лечили бедных евреев. Существовала своя родильная палата. В эту больницу, известную высоким профессионализмом её работников и их добротой, обращались нуждающиеся пациенты со всех окрестностей.

Все сионистские движения и партии имели действующие отделения в Новогрудке. Самым значительным среди молодёжных движений было «Хашомер Хацаир», которое вело просветительную деятельность во всех школах города. Членов движения «Гехалуц» в специальных лагерях обучали сельскохозяйственным навыкам и готовили к алие в Палестину. Члены всех сионистских молодёжных движений обязательно изучали иврит.

Был ряд других еврейских учреждений. Выходила еженедельная еврейская газета, которая писала обо всём, что происходило в жизни еврейской общины.

В муниципальной библиотеке дважды в неделю можно было брать книги на иврите, идише, польском и русском языках. В спортивном клубе «Маккаби» в хорошо оснащённом зале проводились гимнастические занятия. Там также тренировались различные спортивные команды. У клуба был свой стадион, где проводились футбольные и волейбольные матчи и спортивные соревнования. Футбольная команда «Маккаби» выиграла много матчей у еврейских и польских команд из соседних городов. Любительский театр ставил пьесы, в основном на идише и изредка – на иврите, которые собирали полные залы восторженной публики.

На протяжении пятисот с лишним лет в Новогрудке жили многие поколения евреев. Среди них – знатоки Торы, простые люди, рабочие, люди высокой морали. Евреи Новогрудка способствовали развитию города во всех сферах.

Холокост уничтожил эту замечательную еврейскую общину. Лишь несколько сотен из шести тысяч евреев Новогрудка остались в живых, сумев избежать рук нацистских убийц. Многие из них присоединились к партизанам и героически сражались против немцев и их пособников. Евреи Новогрудка проявили исключительный героизм, среди них те из тысячи двухсот евреев партизанского отряда Бельского, которые взяли в руки оружие, чтобы отомстить за смерть своих соплеменников. Большинство из оставшихся в живых переселились в Израиль. Там они создали Организацию новогрудских евреев, чтобы помнить и никогда не забывать преступления нацистов и ужасы Холокоста, чтобы увековечить нашу выдающуюся общину и тех, кого мы любили и кто погиб: наши семьи, родителей, братьев и сестёр.

Глава 2

Наша семья

Семья моего отца

Мой дедушка со стороны отца, Лейзер Каган, был шорником. Он был отличным мастером. К нему приезжали отовсюду, чтобы заказать упряжь и сёдла для своих лошадей. Местные крестьяне знали и уважали его.

У Лейзера и его жены Иделе было пятеро детей. Три сына – Моше (мой отец), Ицхак и Янкель – и две дочери – Хайка и Цвия-Белла.

Мой дядя Ицхак умер молодым от тифа. Тётя Хайка вышла замуж за Нотку Сухарского, жестянщика-лудильщика. У них было трое детей: старшая дочь Шейндел, сын Сролик и младшая Иделе, умершая в возрасте трех лет.

Другая тётя Цвия-Белла вышла замуж за Калмана Сендеровского и переехала в город Дятлово в тридцати километрах от Новогрудка. У них был один сын, Лейзер, мой двоюродный брат, который сейчас живёт в Израиле. Тётя умерла при рождении Лейзера или вскоре после этого. Лейзер вырос в нашем доме в Новогрудке.

После смерти моего дедушки Лейзера семейным бизнесом управляли два брата – мой отец Моше и Янкель. Отец был опытным мастером. Сёдла и упряжь, которые он делал, были высшего качества. Отец мог починить часы или швейную машинку, сшить вручную футбольный мяч, связать что угодно. Он мог сделать почти всё. Он был спокойным и добрым, хорошим мужем и чудесным семьянином. Его более образованный брат Янкель не был мастеровым человеком, зато был талантливым бизнесменом.

С годами они открыли новые магазины, где продавались различные изделия из кожи, упряжь, ботинки и сапоги. Потом братья открыли ещё одну мастерскую, в которой делали ботинки и сандалии, в частности обувь на каучуковой подошве, пользовавшуюся большим спросом в то время. Партнёрство братьев было очень успешным, а их бизнес процветал и рос, несмотря на трудные времена, политическую нестабильность, Первую мировую войну и часто сменяющие друг друга режимы.

Семья моей матери

Я никогда не знал дедушку со стороны моей матери, Берла Гуревича, он умер до моего рождения. Бабушка говорила мне, что он был учителем.

Моя бабушка, Хана Гитель Гуревич, вела хозяйство в Кореличах, маленьком городке в двадцати одном километре от Новогрудка. Я очень хорошо помню бабушкин дом, потому что каждый год приезжал туда на летние каникулы. Деревянный сельский дом стоял на берегу реки, был большой огород, в котором росли, в основном, огурцы. Урожай отправляли на рынок в Новогрудок, и это было прибавкой к доходу семьи.

У бабушки было четверо детей: три дочери – Шошка (моя мать), Двора и Малка и сын, Иосеф.

Мой дядя, Йосеф Гуревич, женился на Брейне Фейгель Лондон из семьи известных раввинов и знатоков Торы. Они жили в Кореличах, и у них было три дочери – Рахель, Нахама и Хася. У Брейны Фейгель жил в Англии брат – Шлёма Хаим Лондон, очень уважаемый и очень богатый торговец мехами.

В 1937 году богатый дядя Шлёма приехал в Кореличи и забрал племянницу, тринадцатилетнюю Рахель, с собой в Лондон. Рахель оставила семью, получила образование в Англии и позже вышла в Лондоне замуж за Сэма Кёнигсберга. Там она и её семья живут и сегодня.

Дядя Йосеф Гуревич, его жена и их дочери Нахама и Хася погибли в Холокосте.

Младшая сестра моей матери Малка вышла замуж за Хаима Капушевского из Корелич, и у них было двое сыновей – Береле и Нохим. Они тоже все погибли в Холокосте.

Наша семья

Я не много знаю о том времени, когда мой отец и его брат были неженаты.

Отец, вероятно, познакомился с моей матерью, Шошкой Гуревич, с помощью свахи. Мама была высокой и красивой. Добрая, нежная, спокойная и честная, она прекрасно вела хозяйство, очень гордилась своим домом и пользовалась большим авторитетом. Она была замечательной женой и преданной матерью.

Младший брат моего отца Янкель был прекрасный молодым человеком. У мамы возник план: устроить брак Янкеля и своей младшей сестры Дворы. Это было нелегко, но в конце концов они поженились. Так братья Каганы, Моше и Янкель, женились на сестрах, Шошке и Дворе.

Обе семьи жили вместе в большом бабушкином доме, который спустя несколько лет они перестроили и расширили. И вместе вели семейный бизнес.

Как уже говорилось, сестра отца, Хайка, вышла замуж за Нотку Сухарского, жестянщика, а другая его сестра, Цвия-Белла, вышла замуж за Калмана Сендеровского и переехала жить к мужу, в Дятлово.

Наш дом был прекрасным примером спокойствия, любви и дружбы. Хотя в нём жили две семьи, я не помню ни одного скандала, ссоры или даже слова неудовольствия. Единение и преданность, царившие в доме, были удивительными. С годами в обеих семьях родились дети, и обо всех детях одинаково заботились, любили, всем давали образование.

Бизнесом занимались вместе и доход делили честно. Когда я сегодня думаю о таком согласии, всё кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой. Как такое необычное сотрудничество столь идеально продолжалось многие годы? Частично это объясняется тем, что два брата были женаты на двух сестрах. Но братья и сестры могут иногда спорить или не соглашаться. Но не в нашей семье. В этом партнёрстве не было зависти. Каждый вносил свой вклад в общее дело.

Наш дом

Я родился 5 мая 1922 года вскоре после окончания Первой мировой войны. Меня назвали Берлом (Довом) в честь дедушки со стороны мамы, Берла Гуревича (мир его праху).

Первым ребёнком Янкеля и Дворы была Нахама, родившаяся, я думаю, в 1926 году. В 1929-м родился их сын Идель, и назвали его в честь бабушки Иделе. Это мой двоюродный брат Идель (теперь его зовут Джек) Каган, соавтор этой книги, который живёт в Лондоне и женат на Барбаре Стейнфельд.

Наш большой деревянный дом с черепичной крышей стоял на улице Рацело посреди еврейского района в центре Новогрудка. (Вдоль улицы Рацело расположена усадьба Мицкевичей, которая раньше принадлежала великому поэту.) Этот бедный район располагался в овраге. Деревянные дома стояли очень тесно и были разбросаны бессистемно. В основном там жили большие семьи бедных ремесленников. Нашу семью и семью тёти Хайки Сухарской считали богатыми и уважали не только на улице Рацело, но и во всём Новогрудке.

Моя тётя Хайка жила со своей семьёй неподалёку, тоже на улице Рацело. У них был деревянный дом. Со временем дядя Нотка сделал пристройку из красного кирпича, в которой разместилась наша фабрика по производству туфель и сандалий. У тёти был маленький сад, в центре которого росла старая яблоня. В саду также росли кусты крыжовника, из зелёных, очень сочных ягод которого варили восхитительный джем. А ещё была малина и красивые клумбы. Сад тёти Хайки стал местом отдыха. Под деревом стоял стол и несколько скамеек, а летними вечерами и по субботам семья собиралась там, чтобы выпить чаю или кофе и поговорить о последних новостях, об экономике и политике, о зловещих слухах, доносившихся из Германии.

В городе Сухарских считали респектабельными и богатыми. Нотка был прекрасным жестянщиком. На рынке он держал мастерскую и хорошо зарабатывал. Ему помогала тётя Хайка – она чинила зонтики. Она была доброй, трудолюбивой, кроткой женщиной. Их открытый дом собирал много друзей. Нотка Сухарский был общественным деятелем, членом благотворительных организаций и профсоюзов.

Мать горячо любила детей, Шейндел и Сролика, а строгий и требовательный отец поддерживал дисциплину. Хайка и её дети, Шейндел и Сролик, погибли в Холокосте. (О гибели Шейндл рассказано в главе 3 части второй.)

Нотка выжил и воевал вместе с партизанами Бельского. Он вернулся в Новогрудок после войны там и умер.

Глава 3

Время до прихода немцев

К концу 1930-х годов в Польше усилился антисемитизм. Поляки, особенно молодёжь и студенты университетов, находились под влиянием теорий германских нацистов. Появились «эндеки», которые выступали за активные антисемитские меры: бойкот еврейской торговли, ограничение приёма евреев в университеты, запрет для евреев на работу в общественных учреждениях. Правительство начало ограничивать гражданские права евреев и притеснять их. К концу 1938 года нападения на евреев, избиения и даже погромы стали обычным явлением. Помню, как в Новогрудке накануне Песаха в 1939 году распространился слух о том, что поляки планируют погром в праздничную ночь. И в самом деле, в город прибыло множество молодых поляков в форменной одежде. Они выкрикивали антисемитские лозунги и угрожали евреям смертью. Крестьяне из соседних деревень в ожидании грабежей приехали в Новогрудок, прихватив с собой большие мешки. Евреев охватил ужас. В тот вечер мы не праздновали канун Песаха. Женщины и дети нашей семьи и семьи дяди Нотки спрятались в подвале, а мужчины приготовились защищаться железными прутьями, топорами и вилами. Но погрома не было. Помешала местная полиция. Ходили слухи, что начальнику полиции дали большую взятку и это сработало.

Нам было совершенно ясно, что плохо вооружённая польская армия не сможет защитить страну в случае войны, которую мы уже считали неизбежной. Наш страх перед немцами стал реаль ным. Слухи о том, как нацисты повсюду поступали с евреями, вызывали страх, но нам некуда было бежать.

В августе 1939 года СССР и Германия подписали договор о ненападении, а в начале сентября разразилась Вторая мировая война. Немецкие бронетанковые дивизии уничтожали всё на своём пути, а польские города были разрушены немецкой авиацией. Польская армия отступила и оставила фронт открытым. Поляки сражались храбро, но самоубийственные атаки польской кавалерии не могли противостоять немецким танкам.

Советско-германский договор, подписанный министрами иностранных дел Молотовым и Риббентропом, разделил территорию Польши между её двумя могущественными соседями. Западные районы Белоруссии и Украины, которые принадлежали Польше, теперь стали частью Советского Союза. Наступающие немецкие армии остановились на восточной границе этих территорий, проходившей по Бугу. Красная Армия заняла этот регион, и Новогрудок перешёл под власть Советов. Евреи Новогрудка радовались. Русская власть была, конечно, лучше немецкой, несмотря на мрачные предчувствия, которые ощущали, главным образом, богатые еврейские семьи.

Евреи, особенно молодёжь и дети, толпились на улицах, восхищаясь войсками Красной Армии, их оружием, танками и бронемашинами. Батальоны казаков, кавалерия и пехота целыми днями шли через город. Все это произвело на нас сильное впечатление. Советские власти велели горожанам продолжать свою обычную жизнь, открыть магазины, мастерские и предписали в точности выполнять все приказы. Мы открыли свои магазины, которые были полны обуви и изделий из кожи, и заработали много денег. Был настоящий бум. Толпы покупателей, в основном русские солдаты, скупили почти всё. Они даже не пытались сбить цену и платили рублями (по курсу – один рубль за один польский злотый). Спрос был таким огромным, что мы подняли цены, но покупатели продолжали идти. В течение нескольких недель магазины были опустошены, но источника для пополнения запаса не было. Дома у нас были мешки, полные денег, но вскоре мы поняли, что их ценность падает. Опасаясь трудных времён, семья решила спрятать часть хорошей кожи и подмёток, которые пользовались огромным спросом.

Было несколько арестов, в основном среди высокопоставленных польских чиновников и офицеров полиции, а в октябре 1939 года советские власти национализировали все магазины, склады, банки, большие здания и т. д. Большинство евреев остались без источника существования. Позже власти создали кооперативные фабрики и мастерские, на работу в которые принимали специалистов. Платили мало, но наша семья ни в чём не нуждалась. Время от времени мы тайно продавали что-нибудь из припрятанных товаров и покупали необходимое, в основном продукты питания. Мой отец и дядя Янкель работали в кооперативной кожевенной мастерской и это их вполне устраивало. Мы оставались в своём большом доме, и жизнь шла как обычно. Время от времени нам приказывали предоставить несколько комнат советским чиновникам, в нашем доме жил офицер Красной Армии, но это было вполне терпимо. Мы были рады, что война и её ужасы остались позади. Мы привыкали к власти и были в меру счастливы.

Меня приняли в девятый класс русской средней школы, и в июне 1941 года я закончил десятый класс и получил аттестат зрелости.

Через некоторое время Советы начали «сортировать» население. Нам велели заполнить анкеты и получить советские удостоверения личности. У многих евреев в этом документе стоял штамп: «Статья 11», и вначале мы не знали, что это значит. Как выяснилось позже, это означало: нелояльный элемент, бывший богатый торговец или чиновник высокого ранга при польском режиме. У тех, кого отметили таким образом, появились плохие предчувствия. В документах нашей семьи не было штампа «Статья 11», и в то время мы были этому рады. Моего двоюродного брата Лейзера Сендеровского, когда началась война, призвали в польскую армию, и он сражался против немецких захватчиков. Во время стремительного отступления польской армии Лейзер попал в плен, потом он убежал, пересёк границу и, к нашей радости, вернулся в Новогрудок. В Новогрудке Лейзер начал работать на новую власть, став заведующим кожевенной мастерской. За хорошую работу его наградили путёвкой в санаторий, расположенный в Минской области. Это случилось за несколько дней до начала войны между СССР и Германией.

Тёмные тучи быстро приближались к нашему краю. Постоянно ходили слухи о том, что Германия готова напасть на Советский Союз. Мы верили в великую Красную Армию, верили советской пропаганде о её мощи. И, тем не менее, нам было страшно, ведь немцы одержали много побед и прошли через многие европейские страны, включая Францию. Казалось, что немцев просто нельзя остановить. Даже укрепления, которые считались неприступными, такие как французская оборонительная линия Мажино, не смогли их удержать. Немецкие войска просто обошли укрепления, ворвались на территорию нейтральных стран и завоевали их без объявления войны.

Еврейские беженцы, прибывавшие в Новогрудок из Польши, Чехословакии и других оккупированных немцами стран, рассказывали о злодеяниях немцев: арестах, концентрационных лагерях, казнях и резне. Мы слушали эти рассказы, но отказывались верить. Ужасные истории казались просто неправдоподобными. Мы продолжали жить, обманывая себя и считая невозможным, чтобы такие зверства были одобрены и осуществлены властями. Немцев считали цивилизованной нацией. Многие помнили немецкую армию времён Первой мировой войны, и она не вызывала особого ужаса. Еврейский народ много страдал на протяжении своей долгой истории и научился приспосабливаться и выживать.

В мае 1941 года, примерно за полтора месяца до нападения немцев, советские власти объявили, что беженцы, которые хотят вернуться в оккупированную немцами часть Польши, должны зарегистрироваться и готовиться к отъезду. Некоторые зарегистрировались, и позже русские собрали их вместе и выслали в Сибирь. Сам факт, что некоторые беженцы хотели вернуться, свидетельствовал, что рассказы о немецких зверствах в отношении евреев казались многим преувеличеными.

На протяжении июня 1941 года русские проводили аресты в Новогрудке. Большей частью арестовывали евреев, у которых в Удостоверениях личности была страшная «11-я статья». У этих людей отбирали всю собственность и депортировали в Сибирь вместе с семьями как нежелательный и непроизводительный элемент. Им разрешалось взять только десять килограммов багажа на человека. Мы сочувствовали членам нашей общины. Но позже оказалось, что советская власть оказала этим людям «услугу» и спасла их от смерти и ужасов Холокоста. Большинство из них пережили войну.

Утром 22 июня 1941 года мы услышали, что немецкие самолёты бомбят русские города и что немецкие дивизии перешли границу во многих местах. По радио мы услышали как Молотов, советский нарком иностранных дел, сказал, что Красная Армия ведет непрерывные бои с фашистскими захватчиками, и выразил уверенность, что в конце концов она победит.

Евреи Новогрудка были взволнованы и напуганы. Мы пытались убедить себя, что Красная Армия непобедима и немцы никогда не дойдут до нашего города. С каждым часом наши сомнения и опасения росли. Ходили слухи, что государственные учреждения в городе получили приказ подготовиться к эвакуации, что там жгли документы и готовили транспорт. Мы не хотели верить, но на следующее утро были вынуждены посмотреть действительности в лицо. Солдаты Красной Армии неорганизованно, небольшими группами и по одному, шли через город на восток, к бывшей границе между Польшей и СССР. Большинство из них выглядели измождёнными и испуганными. Многие были без оружия. Их рассказы ужасали: они вышли из настоящего ада, там всё было в огне, потери исчислялись тысячами. Линии фронта не существовало, немцы безжалостно подавляли всякое сопротивление и наступали.

Город охватила паника. Стало ясно, что советская власть уходит. Евреи искали совета, пытаясь решить, что делать. Им предстоял трудный выбор. Единственной возможностью было бежать в СССР, но это было нелегко. По слухам, самая большая опасность угрожала молодым людям, им нужно было спасаться. Многие из новогрудских молодых людей, особенно холостяки и те, кто работал на советскую власть, покинули город пешком или на велосипедах, направляясь на восток к старой границе. Для мужей и отцов проблема была сложнее. Большинство из них решили остаться со своими семьями и вынести всё, что будет. Мы слышали о зверствах и концентрационных лагерях, но ничего не знали о массовых убийствах и уничтожении евреев. Итак, большинство новогрудских евреев остались в городе и ждали. Для тех, кто пытался бежать, стало сюрпризом то, что русские военные не разрешают им пересечь старую границу с Советским Союзом. Они получили приказ отказывать во въезде всем, кто был гражданином Польши до 1 сентября 1939 года, и отправлять их домой. Многие из тех, кто убежал, были вынуждены вернуться в Новогрудок. Они рассказывали ужасные истории о немецких бомбежках, немецких диверсантах и парашютистах, тысячах жертв, о человеческих телах, лежащих вдоль дорог, и о полном хаосе и смятении отступающей Красной Армии. Целыми дивизиями советские солдаты сдавались вместе с оружием и боеприпасами. Немецкая армия быстро наступала, продвигаясь к крупнейшим городам и центрам СССР. Нас охватил страх.

Одно было ясно: наши мужчины не собирались бежать и оставлять свои семьи. Я, как и мои школьные друзья, решил бежать. На третий день войны домашние помогли мне собраться. Я уже приготовил подходящую одежду, запас продуктов и деньги, намереваясь ехать на велосипеде к границе через Кореличи, где жили моя бабушка и дядя, затем в Турец, Мир и Столбцы, которые находились на старой границе, в пятидесяти километрах от Новогрудка. Но к тому времени многие молодые люди уже вернулись назад и сообщили, что граница накрепко закрыта, а красноармейцы стреляют в любого, кто пытается её пересечь. Так я остался со своей семьёй. Позже я узнал, что многие из тех, кто добрался до границы и был решительно настроен не возвращаться, смогли перейти через неё несколькими днями позже. Границу просто оставили, охрана уехала. Многие из тех, кто ушёл через границу вглубь России, пережили войну.

Во вторник, 24 июня, Новогрудок бомбили. Немецкие самолёты сбросили несколько бомб, которые повредили ряд зданий, несколько человек погибли. Разрушений было мало. Наш дом остался невредимым. В тот вторник количество отступающих красноармейцев всё увеличивалось. Стало ясно, что фронта уже нет и скоро придут немцы. Несколько дней спустя из города уехали чиновники, милиция и пожарные. Группы гражданской охраны, созданные добровольцами, поддерживали в какой-то степени порядок и не допускали грабежей и воровства. Крестьяне из ближайших деревень приехали в город, надеясь на лёгкую поживу. Грабители вломились в несколько складов с одеждой и продовольствием, но всё ещё боялись проходивших русских солдат. Солдаты, и правда, пристрелили несколько грабителей, и их трупы служили предостережением другим. Днём в субботу, 28 июня, в небе снова появились немецкие самолёты.

После сильной бомбёжки город, в котором многие дома были деревянные, заполыхал огнём и затянулся дымом. Самолёты с жутким воем летали над самой землей, забрасывая всё бомбами и поливая огнём из пулемётов. Сотни людей были убиты во время этого налёта, большинство из них – евреи, которые жили в центре города.

Когда начался воздушный налёт, мы спрятались в каменном подвале нашей обувной фабрики. Бомба разрушила здание, но, к счастью, подвал остался цел. Мы выбрались через окно и побежали в направлении Пересеки, пригорода Новогрудка. Весь город был в огне. Христианка по фамилии Новаковская, которую мы знали на Пересеке, разрешила нам переждать пожар в своём амбаре. Наша семья спряталась там вместе с Сухарскими и ещё несколькими еврейскими семьями.

В тот вечер мы молились, многие плакали и причитали. Мы стояли и смотрели на горящий город, и сердца наши наполнились страхом и горем. На следующий день отец, дядя Янкель и я пошли к нашему дому. Он превратился в золу Мы потеряли всё своё имущество. У нас осталась только одежда, которая была на нас, и несколько десятков золотых монет, каждая по десять старых русских рублей, – дядя взял их с собой. Мы благодарили Бога за то, что вся наша семья осталась жива.

Увидев, как несколько человек выносили продукты со склада, мы тоже взяли мешок сахара и два мешка сухарей и принесли эти драгоценные продукты семье. В амбаре Новаковской мы оставались ещё несколько дней.

Сгорели многие районы Новогрудка, в том числе еврейский квартал в центре города. Мы пошли искать жилье и решили поселиться в доме Делятицких возле пожарной станции. Де- лятицкие были депортированы за несколько дней до того, как напали немцы. При польской власти они были богатыми и имели хорошие связи. Мы поселились в доме Делятицких: наша семья, Сухарские, наши друзья Сосновские и два неженатых брата Канторовичи. Там мы нашли кое-какую посуду и одежду и начали обустраиваться. 2 июля прошёл слух, что на следующий день в город войдут немцы. Группы молодых польских и белорусских молодчиков собрались вместе и организовали милицию, которая сразу же начала изводить евреев, угрожать им и унижать их. Рано утром 3 июля всем евреям-мужчинам, мне в том числе, приказали начать расчистку завалов на улицах и готовить город к приходу немецких войск.

Первыми, по Слонимской улице, въехали в город немецкие патрули на мотоциклах. За ними следовали танки. Преследование евреев началось в первый же день. Приказ, вышедший на следующий день, лишил евреев основных прав: им не разрешали ходить по тротуару, заставляли носить нашитый на спине и на груди жёлтый круг, который потом приказали заменить звездой Давида. Беда пришла.

Добавлено на сайт 28 января 2015