Tag Archives: Зееловские высоты

Велвл Шендерович. Жизнь как она есть. (ч.3)

Окончание. Начало и продолжение

Глава III

Польша

   Мы упорно продвигались вперед на запад. К этому времени армия прошла большую боевую школу, стала воевать иначе – лучше, более разумно. Удары мы теперь наносили с флангов. Иногда без единого выстрела начинали наступление, с трудом догоняя отступающего противника, боявшегося оказаться в окружении. Это был уже не 1941 год. Мы с противником поменялись местами: инициатива перешла в наши руки.

Незаметно перешли границу СССР и оказались в Польше. Торжественно отметили это событие. В честь него получили по сто грамм и вкусную американскую тушенку. Я представлял себе границу, как описывали ее раньше, “границей на замке” с четко проведенной линией, где даже краски по одну и другую сторону этой линии разные, природа другая, пограничные будки и пр.

На самом деле оказалось, что ничего такого нет, никаких линий, будок и прочего. Всё было обычным, та же природа, воздух, поля и леса. Правда, дома были несколько выше и просторнее, поля более ухоженные, деревни более благоустроенные, а люди выглядели не столь жалкими на те, которых мы встречали на Смоленщине. Население встречало нас хорошо. Поляки достаточно страдали от нового немецкого порядка. Немало их погибло на рабских работах, где расстреливали за малейшую провинность. Правда, немецкие зверства /с. 94/ в Польше были несравнимы с теми, что они чинили на территории СССР.

Продолжая наступление во втором эшелоне, мы приближапись к городу Хелм. В это время я был награжден орденом Красной Звезды за оказание своевренной помощи раненым и их эвакуацию в сложных условиях. У самого Хелма нашу дивизию перевели в первый эшелон с задачей штурмом овладеть городом. Стояло жаркое лето. Поля еще были не убраны, тишину нарушали только пение птиц и цикады. Небо чистое, ни облачка. Высоко, беззаботно летают жаворонки, обучая своих, уже подросших за лето птенцов, летать. Обстановка совсем не располагала к боям, крови и смерти.

Но город надо было брать! Накануне вечером комиссар зачитал приказ о намеченном на утро штурме. После убедительной яркой речи он внес предложение: всем вступить в ряды коммунистической партии и завтра пойти в бой коммунистами. Возражений не было. Заявлений никто не писал. Был составлен список, и каждый в нем расписался. Завтракали рано, еще до рассвета, получили свои сто грамм, подняли тост, чтобы это было не в последний раз. Заканчивалась артиллерийская подготовка, начался штурм, к полудню Хелм был взят.

После боя вручали партийные билеты. Из нашего блиндажа их получили только пять человек, один стал коммунистом посмертно, а еще один, раненый, был отправлен в госпиталь. В дивизионе раненых оказалось относительно немного, и в основном это были осколочные ранения легкой и средней тяжести. Одного из раненных в шею после оказания первой помощи, опасаясь сильного кровотечения, мне пришлось лично отвозить в медсанбат (МСБ). На шее была большая открытая рана с обнаженными сосудами. В МСБ была произведена срочная операция с перевязкой некоторых сосудов, рана была ушита. /с. 95/

К счастью, крупные сосуды не пострадали. Раненый стал поправляться и быстро возвратился в строй. Я встретил его в части как близкого человека, мною спасенного. Было очень приятно видеть его живым и здоровым, принимать он него простые солдатские слова благодарности. По-видимому, спасатель получает ровно столько, сколько спасенный. Хотя я уже давно решил стать врачом, этот случай, как, впрочем, и другие, еще больше убедил меня в этом. Правда, врачом не становятся, а рождаются, так же, как учителем или актером. Удастся ли осуществить эту мечту? В то время это казалось фантазией.

После освобождения Хелма в июле 1944 года наше наступление продолжалось. Немцы отступали неохотно. Польские земли освобождались медленно, с тяжелыми боями и большой кровью. Наша дивизия двигалась на северо-запад по направление к Варшаве. Впереди на нашем пути был город Люблин, который предстояло освободить, а главное форсировать Вислу и взять небольшой город Пулавы, находящийся на восточном берегу реки.

Путь от советско-польской границы до Вислы составлял немногим более двухсот километров. Эти километры с боями были пройдены за пять месяцев. В предместье Люблина, южнее его, была обнаружена большая, огороженная высоким металлическим забором и колючей проволокой территория, застроенная множеством бараков. За проволокой медленно передвигались совершенно истощенные, как тени, люди с потухшими глазами, не выражающими даже тоски, в полосатых робах. Они ничего не просили и были совершенно безразличны к окружающему. Кормить их и общаться с ними запрещалось. Этой неожиданной “находкой” оказался лагерь смерти Майданек. Это был первый лагерь, освобожденный Красной Армией. За годы оккупации немцы и их пособники истребили в /с. 96/ газовых камерах более 1,5 миллиона человек двадцати двух национальностей, главным образом евреев. Трупы сжигали в крематориях, пепел закапывали в землю, а эти места засевали травой. Все было организовано и выполнялось с немецкой аккуратностью и точностью. Ко дню освобождения лагеря 23 июля 1944 года в нем оставалось только несколько тысяч больных и обездвиженных заключенных. Основную массу узников немцы (эсэсовцы) перепавили в Германию в другие лагеря. “Культурные” и образованные немцы-садисты утилизировали все со своих жертв. На складах лагеря смерти было обнаружено 800.000 пар ботинок, одежда, детские игрушки, в особые бумажные пакеты были запакованы волосы.

Такого мир еще не видел. Мы впервые столкнулись с ужасной действительностью, о какой не слышали и не знали. Немецкий генерал Манштейн требовал от своих солдат: “Солдат обязан отнестись с пониманием к неизбежности жестокой кары еврейства, этого духовного носителя большевистского террора”. Или: “Русского следовало уничтожить. Не победить, а уничтожить!”. Даже свирепая испанская инквизиция времен Изабеллы и Фердинанда в XV веке в сравнении с невообразимыми жестокостями немецких фашистов выглядела безобидной забавой. Факт уничтожения немцами евреев в Советском Союзе замалчивался или скрывался за разными туманными формулировками типа “уничтожения советских граждан” и т.п.

В то далекое время советская пропаганда была весьма действенной — все преподносилось в ином свете, в кривом зеркале, и люди, особенно молодежь, воспринимали это так, как преподносилось.

Я осмыслил увиденное значительно позже, когда узнал о существовании других лагерей смерти, кроме Майданека – Освенцима, Бухенвальда, Треблинки и других, в которых было уничтожено /с. 97/ одиннадцать миллионов человек, в том числе шесть миллионов евреев. В этом печальном месте, лагере смерти Майданек, мы пробыли около часа и продолжили свой путь вперед.

Увиденное ошеломило меня и моих товарищей. Это при том, что мы еще не знали о существовании газовых камер, о докторе-убийце Менгеле и многих других из этого ряда. Только месть могла очистить наши души!

Майданек немцы оставили быстро. Мы наступали и вышли южнее Люблина далеко за городом. К вечеру остановились на ночлег возле большой польской деревни. Я и еще несколько офицеров зашли в ближайший, наиболее привлекательный дом. В нем жил директор местной школы со своей семьей. В Польше директор школы — очень уважаемый человек. Дом его был богато и со вкусом обставлен.

Хозяйка дома, привлекательная молодая женщина, настоящая польская пани, пригласила нас к столу. Нас угостили польскими деликатесами и бимбером. Хозяйка не только угощала, но и развлекала нас, рассказывая интересные истории, шутки и прибаутки. Я запомнил одну рассказанную ею польскую скороговорку о том, как одна женщина послала свою домработницу к соседке одолжить кастрюлю. Домработницa заходит к соседке и говорит: “Моя пани проше пани, чтобы пани дала пани рондля”.

Судя по обилию угощения и царившей за столом атмосфере, можно было подумать, что за стенами дома нет никакой войны. Директор школы рассказал некоторые подробности о лагере смерти Майданек. В этот лагерь свозили евреев и западных областей Белоруссии и Украины, а также из ближайших густонаселенных евреями районов Польши для уничтожения. Самую грязную работу добровольно выполняли поляки. В таких /с. 98/ добровольцах недостатка не ощущалось. Многие поляки сыграли весьма незавидную роль в отношении своих многочисленных соседей-евреев, с которыми прожили на одной земле сотни лет.

Было и обратное, когда поляки, невзирая на угрозу смерти, спасали евреев, но таких было значительно меньше. Однажды я видел молодую еврейскую девушку лет шестнадцати, очень красивую, вышедшую из-под земли, из искусно замаскированного блиндажа, спасенную польской семьей. К сожалению, что-либо выяснить о ней мне не удалось, я только успел переброситься с ней несколькими словами на идиш.

Оставили мы уютный польский дом и его гостеприимных хозяев уже заполночь. Хотя с уверенностью нельзя сказать, разное бывает, но казалось, что там остались добрые люди и друзья.

После увиденного и услышанного ноги шли быстрее – хотелось скорее добраться до змеиного гнезда, откуда вышли человекообразные существа, натворившие столько горя людям. Если бы можно было измерить его какой-нибудь мерой, то наверняка стало бы очевидно, что оно превзошло все горе человечества за всю предыдущую многовековую историю.

Впереди была река Висла, путь до нее был недальним, но оказался долгим и тяжелым.

2

   Приближалась осень. Дожди. Дороги развезло. Спасали американские студебеккеры, перевозившие орудия. Двигались мы медленно,преодолевая множество препятствий. Но самое тяжелое ожидало нас впереди — переправа через Вислу. Здесь, на восточном берегу реки, немцы построили /с. 99/ многоэшелонированную, труднопробиваемую оборону, заминировали все подходы, а на высотах построили долговременные огневые точки (ДОТы) и установили орудия, стреляющие прямой наводкой.

Подготовка к форсированию Вислы велась тщательно. На исходные позиции было подтянуто большое количество артиллерии, в том чис катюш, саперные части и понтоны, танки, Наш дивизион 76-миллиметровых пушек был хорошо и окопан и замаскирован на опушке леса, у дороги, в двух-трех километрах от реки, несколько в стoроне от места переправы для захвата плацдарма. Поблизости от нас размещались другие артиллерийские части и танки. Свободных мест не оставалось. Все было готово. Воздух был густо наэлектризован. Ждали только команды к наступлению.

Еще затемно передний край противника, освещенный ракетами, начали бомбардировать ночные бомбардировщики, знаменитые У-2. Вслед за ними, уже на рассвете, продолжили бомбардировку “илюшины”. Я впервые своими глазами увидел хорошую работу нашей авиации! Артиллерия и “катюши” продолжили начатое авиацией. Огонь был настолько массированным, что казалось, все живое на той стороне уже уничтожено. Но когда огонь был перенесен вглубь и саперы начали быстро устанавливать понтонные мосты, ожившие огневые точки противника вновь разрушали построенное.

В небе патрулировали наши истребители, которые немедля вступили в бой с появившимися немецкими юнкерсами и мессершмидтами и вышли победителями. Как приятно было это видеть, особенно в сравнении с тем, что было на Смоленщине, когда немецкая авиация господствовала в воздухе, обстреливая беззащитные колонны и даже гоняясь за одиночными солдатами. /с. 100/

Несмотря на упорное сопротивление, был захвачен плацдарм на другом берегу реки, который был расширен – оборона противника была сломлена. Путь на Варшаву фактически был открыт, хотя до нее оставалось более ста километров. Дивизия и каждый солдат лично получили сталинскую благодарность за прорыв обороны противника на реке Висле.

На этой переправе погибло много людей, в основном саперы и пехотинцы. Местами вода в реке была красной от крови. Тела погибших уносило течением далеко вниз по реке. Специальные команды вылавливали их для захоронения. Сколько безымянных могил оставлено в Польше! Наш дивизион потерял одно орудие, несколько солдат были контужены и легко ранены. Для такой масштабной операции потери дивизиона были незначительными.

Переправа через Вислу была налажена. Вначале переправлялась пехота с легким оружием, затем, после ремонта и укрепления переправы, — танки и тяжелое вооружение. Наша авиация постоянно находилась в воздухе, охраняя этот “мост” от налетов немецких самолетов. Непрерывно велись воздушные бои, но немцам так и не удалось помешать нам, хотя мы и потеряли при этом много людей и техники. Из-за скопления большого количества войск, у переправы образовывались пробки, что сильно затрудняло наш переход на другую сторону реки. А переправившись, мы с трудом догоняли стремительно отступающего противника.

Снова наступила зима, а с нею холода. По-видимому, немцы спешили домой, в свои теплые квартиры. В этих местах холода не такие суровые, как в России, но немцы явно чувствовали себя неуютно, их бросало из холода в жар: наступило время расплаты за содеянное.

Мы двигались во втором эшелоне, не соприкасаясь с противником. Вслед за нами шла Польская /с. 101/ армия (Войско Польское), сформированная, вообуженная и обученная в СССР. Польские солдаты отличались своей выправкой, были обмундированы, имели более свежий вид (они еще не участвовали в боях), но как военная сила эта армия, по-видимому, имела только символическое значение. Хотя мы часто шли рядом, контактов, особой дружбы между нами не было.

Двигаясь на северо-запад, по направлению к Варшаве, серьезного сопротивления мы не встречали. Приближаясь к ней, на ее подступах, почувствовали, что впереди большой город. До немецкой оккупации (1939-1945 гг.) Варшава была одним из красивейших городов Европы. Она отличалась своими прекрасными музеями, театрами, многочисленными костелами, дворцами и знаменитой Маршалковской улицей, занимала площадь 500 квадратных километров, в ней проживало около двух миллионов человек.

Варшава стала столицей Польши в 16 веке. Евреи жили здесь еще с конца 14 века. В 1939 году, когда нацистские войска вступили в город, евреев в нем насчитывалось около 400 тысяч человек, что составляло примерно треть населения. В 1940 году немцы выделили часть города под еврейское гетто и заключили в него всех евреев столицы и окрестностей, до 500 тысяч человек. Евреи подвергались репрессиям и унижениям. В 1942 году началась массовая депортация их в лагеря смерти — Треблинку и другие.

В апреле 1943 года началось массовое восстание евреев Варшавского гетто. Они оказали немцам открытое вооруженное сопротивление. Немцы бросили в бой против восставших танки и артиллерию. Восстание было подавлено, немцы жестоко расправились /с. 102/ с его участниками, но сами понесли большие потери и даже поначалу были изгнаны из гетто.

Когда 17 января 1945 года в Варшаву вошли советские войска, из пятисот тысяч в гетто осталось лишь 200 евреев, скрывавшихся в подземных укрытиях.

Не только гетто, но но и вся Варшава была сильно разрушена и сожжена. Советские войска двигались на город с трех сторон – севера, юга и востока. Наша дивизия наступала с юга и захватила южное предместье Варшавы, район Праги. В этом месте мы остановились, пропустили вперед части Войска Польского, которое продолжило наступление к центру города. Полякам была создана возможность участвовать в заключительной стадии операции по освобождению своей столицы для удовлетворения их национальной гордости. Полностью Варшава была освобождена и очищена от немцев 17 января 1945 года. Каждый участвовавший в этом операции был награжден медалью “За освобождение Варшавы”. Побывать и осмотреть центральную часть города нам не удалось, так как еще до его полного освобождения наша дивизия была снята с этого участка фронта и мы продолжили наступление на запад.

После двухдневного перехода по заснеженным просторам Польши нами был взят небольшой городок Кутно, а дальше на нашем пути лежал крупный город Познань, до которого мы добирались больше месяца. Воевать стало легче. Немцы потеряли не только физическую мощь, но, что еще важнее, моральный дух. Захваченные в плен немецкие солдаты громко кричали “Титлер капут”, в то время, как еще недавно мы слышали от них “Хайль Гитлер!” Наступили другие времена. В воздухе господствовала уже не немецкая авиация, а наша и наших союзников – Америки и Англии. /с. 103/

Однако Познань немцы решили защищать. Они планировали остановить наши войска на подступах к своей государственной границе. В городе и вокруг него оставалась большая группировка немецких войск и части эсэсовцев. Однако, несмотря на сопротивление, советским войскам удалось окружить город и медленно сжимать кольцо вокруг него до полного освобождения.

Наша дивизия, как и под Варшавой, была снята с этого участка и продолжила свой путь на запад, оставив освобождать окруженный город другим частям. До государственной границы Германии оставалось немногим более 150 километров. Отойдя на довольно большое расстояние от Познани, мы все еще продолжали слышать канонаду боя, и по мере того как мы уходили, эти звуки доносились до нас тише и тише – и, наконец, утихли совсем.

Уходя все дальше на запад от Познани, я никак не мог себе представить, что больше чем пятьдесят лет спустя моя внучка Браха будет в этом городе сражаться, уже не с винтовкой, а со скрипкой в руках, и выйдет победителем — она заняла призовое место на Международном конкурсе скрипачей имени Генрика Венявского! Браха, вместо меня, гуляла по забывшему о войне городу Познани. /с. 104/

Глава IV

Германия

1

   Мы снова в пути – наступаем! Уже близка германская граница, а за ней – большая водная преграда, река Одер. Сколько пройдено дорог! Наконец-то начинаем выходить на финишную прямую, уже виден свет в конце тоннеля. Но до победы еще далеко — немец выпустил до конца имеющиеся у него когти, цеплялся за каждый бугорок, за каждый кустик, надеясь каким-то образом задержать нашу армию, предпочитая американский плен русскому. Они хорошо знали, кому сколько принесли горя и смертей за годы войны, за что и перед кем будут нести ответственность.

Здесь уместно вспомнить о приказе Гиммлера в сентябре 1943 года: “Надо делать все, чтобы при отступлении из Украины не оставалось ни одного человека, ни одной головы скота, ни одного грамма зерна, ни метра железнодорожного полотна, не уцелел ни один дом и не было ни одного не отравленного колодца. Противнику должна остаться тотально сожженная и разоренная страна”. Немцы выполнили и перевыполнили приказ Гиммлера не только на Украине, но и в Белоруссии, на Смоленщине и в других местах. Наша память сохранила все злодеяния фашизма. Мы готовы были мстить за разрушенные города и деревни, за смерть миллионов людей. Народ ждал от армии достойного ответа. За зимние месяцы 1945 года были полностью освобождены польские земли и восточные провинции Германии до реки Одер. /с. 105/

Особенно тяжелые бои были у немецкой границы, где мы медленно, шаг за шагом, шли вперед, неся большие потери. Перейдя немецкую границу, мы оказались в ином, ранее неведомом мире. Если при переходе советско-польской границы больших контрастов не было, то здесь-то они были. Немецкая деревня мало чем отличалась от города: тот же идеальный порядок и чистота, асфальт, автобусы и др. Дома просторные одно- или многоэтажные, покрытые красной черепицей. Даже лес другой – чистый, нигде не валяются сухие сучья, ветки, каждое дерево пронумеровано, Это удивляло и оставляло какой-то неприятный осадок, было чужим и далеким. В голове не укладывалось это сочетание внешней цивилизации – прекрасные университеты, школы и больницы – с диким варварством. Как могли “культурные” немцы пройти мимо и не усвоить учения и мысли великих своих соотечественников Гёте и Шиллера?!

После перехода границы, двигаясь по немецкой земле, мы почти не встречали населения. Причиной тому было распространение фашистами слухов об издевательствах и зверствах Красной Армии над населением. Миллионы немцев из восточной части Германии бежали на запад. Многие из них погибли от голода, холода и страха за свою жизнь. Немецкая пропаганда поддерживала этот страх, распространяя небылицы о жестокостях русских. Картина сталинских преступлений против своего народа усиливала его. Большинство немцев рассматривали поражение Германии как катастрофу. Они на протяжении всей войны поддерживали уродливую античеловеческую политику Гитлера. Не единицы, а миллионы немцев повинны в совершенных Германией преступлениях. История не помнит такого геноцида народов, как геноцид евреев и цыган. Среди немецкого населения не было недостатка в добровольцах для участия в экзекуциях над /с. 106/ людьми, особенно над евреями. Все это, естественно, явилось причиной страха и боязни возмездия.

Как раз в это время появилачь серия статей Ильи Эренбурга с призывами “Убей, отомсти”. Эти призывы находили отклик в солдатских сердцах. Обстановка сложилась весьма накаленная. Я был свидетелем одного эпизода, который не лишне было бы здесь описать.

Накануне вечером нами был занят небольшой городок примерно в тридцати километрах от реки Одер. Мы разместились рядом с ним. Население отсутствовало. Городок казался вымершим. Я с одним солдатом решили полюбопытствовать и зашли в один из домов. Двери оказались открытыми. Внутри дома все выглядело так, как будто хозяева только что на минутку вышли: все стояло на месте, было чисто, тепло, уютно. На стенах висело много фотографий, на некоторых из которых были изображены люди с отличительными знаками “СС”. На кухне – идеальный порядок, множество банок и баночек с этикетками. Среди них много различных солений и варенья. Удивил разнообразный кухонный инвентарь. Наша калинковичская кухня казалась против этой абсолютно примитивной, из другого века. В одной из комнат в шкафах лежало чистое накрахмаленное белье, множество чулок и носков, уже не один раз штопанных. В салоне стояли большие, от пола до потолка, часы и мирно тикали, была прекрасная мебель. Нам все это казалось удивительно интересным и новым.

Солдат, бывший со мною, мой земляк, был из Белоруссии, родился в деревне под Гомелем. Его деревня была сожжена, брат и сестра угнаны на работы в Германию, а родители выкопали в огороде землянку, где жили и ожидали окончания войны.

Нам очень хотелось попробовать варенье, но боялись – вдруг оно отравлено. Чтобы оно немцам не досталось, солдат дал автоматную очередь по /с. 107/ банкам с вареньем, затем выстрелил в центр циферблата часов. Разбитое варенье превратило пол только что чистой, почти стерильной кухни, в кровавое месиво. В этот момент внезапно из какой-то двери выбежал ребенок лет пяти-шести и тут же за ним женщина с рыданиями схватила его, моля о пощаде.

Я хорошо понял немецкую речь этой женщины, так как в школе изучал немецкий язык. Помог мне также и мои идиш. Не залезая в карман за словом, я немедля ей ответил: “Мы не немцы-фашисты, мы не убиваем людей в газовых камерах, мы не убиваем детей, как вы умеете это делать!” Хлопнув дверью, мы оставили этот уютный, накрахмаленный, ненавистный нам немецкий дом. Хотя наши действия в этом доме были далеко не гуманны, я молча их одобрил.

Немецкие женщины (фрау, как называли их солдаты) прекрасно знали, что творила германская армия в России, сколько неисчислимых бед принесли немецкие солдаты мирным жителям. Они, солдатские жены, в какой-то мере были сами соучастницами этих преступлений. Они не только не отказывались от награбленного, но требовали от мужей посылок из России. А теперь, когда наступил час расплаты, знали, у кого рыльце в пушку, и страшились возмездия.

2

   Наступила пятая военная весна. С ее приходом рождались новые надежды, планы на будущее и, как это бывает в молодости, все окрашивалось в светлые тона. Самым главным желанием было не погибнуть, остаться в живых. Когда до Берлина оставались уже не сотни, а десятки километров, то, чем меньше их оставалось, тем выше возрастала ценность жизни. Если год тому назад риск и чрезмерная /с. 108/ храбрость были обычным явлением среди солдат, то теперь в их действиях появился разумный расчет, осторожность. Желание жить – главный инстинкт не только человека, но и всего живого. В общем-то, жизнь это подарок, и дана она человеку на радость. Не зря один философ как-то сказал: “Надо радоваться даже худшим дням своей жизни”.

Война продолжалась с еще большим ожесточением. Мы с тяжелыми боями медленно продвигались вперед, преодолевая множество естественных и искуственных преград противника. Немцы фанатично сопротивлялись, несмотря на большие потери, каких в прошлом в подобных ситуациях не несли. Обычно они редко оставляли на поле боя своих убитых и раненых. Теперь это случалось частo. Мне неоднократно приходилось оказывать помощь оставленным на поле боя раненым немцам и эвакуировать их в наши госпитали. Гитлер мобилизовал все имеющиеся у него материальные и людские резервы. В армию были призваны даже больные и подростки.

Теперь, когда наша армия находилась под Франкфуртом на Одере, Гитлер продолжал внушать немцам веру в свою конечную победу. Он обманывал свой народ. До Одера оставались считанные километры. Противник укрепил свою оборону даже на восточном берегу реки: заминировал большие участки, а в местах возможного форсирования реки установил орудия и тяжелые танки типа “тигр” и “фердинанд”. Возможно, эти танки были обездвижены или отсутствовало горючее.

Дальше немцам отступать было уже некуда — позади был Берлин. Здесь завязался тяжелый бой в воздухе и на земле. К сожалению, из-за давности времени мне сейчас трудно описать подробности этого боя, но помню ожесточенные воздушные бои, где на наших глазах сбивались и падали самолеты, как немецкие, так и наши. Помню летчиков со /с. 109/ сбитых самолетов, спускающихся на парашютах. Потери были тяжелые с обеих сторон. В нашем дивизионе было уничтожено орудие, погиб наводчик, был тяжело ранен командир орудия и два солдата были ранены легко. Командир орудия, раненый в грудь, тяжело дышал, рана пузырилась от выходящего из легких воздуха, ему необходима была экстренная помощь.

Рана была герметично закрыта прорезиненной пленкой из индивидуального пакета, что удалось быстро сделать и что позволило вывести раненого из тяжелого состояния. Он стал спокойно дышать. Только к вечеру нам удалось дойти до берега реки. В это время соседи справа, в районе Кюстрина (в настоящее время Костшин) форсировали реку и образовали знаменитый тогда “Кюстринский плацдарм”, откуда началась переправа войск и техники на западный берег. Переправа войск была организована плохо, появились пробки, неразбериха, смешались люди, лошади, техника. Противник воспользовался этим и начал артиллерийский обстрел и бомбардировку переправы с воздуха. Много погибло здесь людей. К счастью, появился очень высокого ранга генерал (возможно даже Рокоссовский) и своими далеко не гуманными, но необходимыми действиями быстро исправил положение.

Наша дивизия ждала своей очереди. Мы перебрались на западный берег только к вечеру. Кроме переправы у Кюстрина, были налажены и другие, что ускорило дело, так что наши войска быстро оказались на другой стороне реки и продолжили наступление. Несмотря на упорное сопротивление (фашисты сражались за каждый клочок земли), мы продвигались вперед, но с большими потерями. Наш дивизион потерял четыре орудия из двенадцати, было много раненых и убитых. Но наступательный порыв наших войск задержать уже было невозможно. /с. 110/

На подступах к Берлину было собрано огромное количество войск. Концентрация наших войск была настолько велика, что, как говорится, “яблоку упасть было негде”. Дальнобойная артиллерия, которая, как обычно, находилась в 5-10 километрах в тылу, сейчас была подтянута ближе к переднему краю и стояла в двух километрах от нас. Подготовка таких масштабов ранее не проводилась. Готовилось что-то грандиозное, еще не виданное в пршлых боях и войнах. В этом чувствовалось что-то торжественное, приподнятое, даже можно сказать праздничное, хотя рядом была смерть, которая подстерегала каждого из нас.

В течение последних нескольких недель наступления немецкая столица Берлин была полностью окружена, и с каждым днем кольцо окружения все больше сжималось. Со дня на день ожидалось начало штурма Берлина. Как сейчас, помню раннее утро, до рассвета еще далеко, кругом спокойствие и тишина. Весна – это был конец апреля. И среди этой полной тишины началась артиллерийская канонада такой мощности, что услышать что-либо сквозь нее было невозможно. Люди теряли пространственную ориентацию. Был открыт ураганный огонь из многих тысяч орудий. За время артиллерийской подготовки по Берлину было выпущено два миллиона снарядов! Эту артиллерийскую атаку, если ей искать аналогии в природе, можно сравнить с мощным извержением вулкана или с непрерывным весенним громом с молниями в сопровождении ураганного ветра и дождя.

Когда огонь был перенесен вглубь обороны противника, одновременно зажглось множество разноцветных прожекторов. Разноцветные лучи прорезали густую темноту, разделяя ее на почти равные участки. Театр военных действий походил на настоящий театр, где было все: естественные декорации – Зееловские высоты, покрытые лесом, ночные /с. 111/ тени от ближайших строений, молнии и шумовые эффекты от артиллерийской канонады, а главное, действующие лица – солдаты, еще не вступившие в игру, ожидающие команды режиссера.

Вначале был непонятен смысл и цель этой новинки зажигания прожекторов с разноцветными лучами. Одни говорили, что лучи ослепляют противника, другие – что указывают частям сектор их действий, от границы которого нельзя отклоняться. Возможно, и те, и другие были правы. После этой необычно мощной, со световыми эффектами артиллерийской подготовки в атаку пошли танки и пехота. Казалось, что все живое на стороне противника должно было быть уничтожено. Но, к сожалению, многие огневые точки ожили. На отдельных участках завязались ожесточенные бои.

Раненый немецкий зверь в своих предсмертных судорогах сражался отчаянно и был еще опасен. Обидно, что когда уже виден был конец войны, на подступах к Берлину погибло много наших людей. Близился день победы — никто не хотел умирать, но люди погибали. Однако наступление не задержалось, даже наоборот: яростное сопротивление противника явилось стимулом для наступления.

Наша дивизия успешно наступала по направлению к южным окраинам Берлина. В течение нескольких дней были захвачены пригороды города. Одновременно с этим мы участвовали в ликвидации группы немецких войск юго-восточнее Берлина, за что каждый участвовавший в этой операции был награжден медалью “За взятие Берлина” и отмечен благодарностью Сталина.

Берлин был уже взят, а группировка немецких войск юго-восточнее Берлина не сдавалась и оказывала сопротивление. Она стремилась прорваться на запад к американцам. В последние дни активных военных действий почти не было. Мы ожидали со дня на день полной капитуляции немцев. И… вдруг /с. 112/ ночью были разбужены мощной канонадой. Стреляли из всех видов оружия, вокруг нас небо светилось от вспышек разноцветных ракет, стало светло, как днем. Со сна было трудно понять, что происходит вокруг. Я и еще несколько солдат лежали на земле и не могли оценить обстановку. Первая мысль: немцы прорвали кольцо окружения. А еще хуже – мы сами попали в окружение. Но все прояснилось, когда в полный рост, радостный и возбужденный, к нам подошел наш старшина батареи и объявил: “Немцы сдались, Подписан акт о капитуляции. Война закончена!”

3

   Сегодня, спустя почти шестьдесят лет, трудно передать чувства, испытанные в тот момент, когда прозвучали эти слова. Сколько пройдено дорог и пережито, сколько похоронено близких и друзей, чтобы дожить до этого дня и услышать эти слова: “Берлин взят! Гитлеру капут! Войне конец!” Это мы услышали не по радио, не от Молотова, а от нашего старшины. Тем временем, вокруг нас стрельба продолжалась до самого утра. Это была стрельба не войны, а победы, ликования! Стреляли все, у кого было из чего и чем стрелять. Боеприпасов не жалели, как бывало в прошлом, в 1941-42 годах, когда считали каждый патрон и снаряд. А теперь к чему их беречь, они уже были лишним грузом.

Это был настоящий праздничный фейерверк. Война закончена! Мы победили! Радость переливала через край, ей не было предела. Такое событие надо было отметить. Первое – надо выпить за победу! Спирт нашелся, а закуска – нет. Где-то раздобыли фаэтон с крупной лошадью бельгийской породы. Человек десять заняли в нем все сидячие и стоячие места, так что сам фаэтон из-за людей был уже не виден. Мы ехали с песнями по пригороду /с. 113/ Берлина. Незаметно выехали за город, где нам повезло – “на ловца и зверь бежит!” Вблизи от нас, в кустарнике резвилось несколько довольно крупных кроликов. Охота была успешной, добычу отвезли повару, который приготовил прекрасную закуску. Правда, каждому из нас досталось по мизерному кусочку крольчатины, но к этому времени подоспел и завтрак. День прошел в многочисленных тостах и ликовании.

Назавтра стало тихо, никакой стрельбы, наступили будни. Чего-то недоставало. А в голове продолжали звучать звуки военной машины, заведенной еще в сорок первом году. Война продолжала давить, как слой воды на плоскую камбалу в глубинах моря. А ведь вытащенная из воды она не могла бы существовать. Мы были вытащены из привычного состояния войны, как камбала из воды, и чувствовали себя неуютно, чего-то недоставало, по-видимому, давления войны.

Через несколько дней все встало на свое место. Была середина мая, весна в разгаре, все в цвету. Весна наступала, война отступала. Тишина стала привычной. Мы начали думать о жизни. Я закончил войну относительно благополучно, с небольшими шрамами на ногах. Но невидимые душевные шрамы были огромны. За время войны пройдены тысячи километров, изношена не одна пара сапог, чудом выжил. Далеко не всем выпала такая удача! По дорогам оставлены тысячи безымянных могил. Кто придет их навещать? Трудно понять и объяснить, какая сила сберегла меня. Просто я оказался счастливчиком, мне повезло.

В первые недели после окончания войны мы. остались без определенных занятий, как будто находились в отпуске, на отдыхе. Если совсем недавно не верилось в реальность жизни, так как в любую минуту ее можно было потерять, то теперь с каждым днем вера в жизнь укреплялась. /с. 114/

Я понял, что остался в живых: появились желания, интересы. Хотелось увидеть страну и людей, натворивших столько бед. Спустя короткое время я приобрел мотоцикл и быстро научился его водить.

Мы стояли в пригороде небольшого города Фюрстенвальде, что примерно в пoлyчace езды от Берлина. Мой первый выезд на мотоцикле принес сюрприз. Я выехал на широкую выложенную бетонными плитами прекрасную автостраду по направлению к Берлину. Впереди заметил движущуюся группу солдат. Проезжая мимо этой группы, заметил среди них очень знакомое лицо. Я не поверил своим глазам: передо мной стоял мой школьный товарищ, с которым я сидел на одной парте с первого по десятый класс. Это был Илья (Люсик) Комиссарчик, которого я не видел пять лет!

Наша встреча с Ильей (Люсиком) Комиссарчиком на дорогах войны /с. 115/

Люсик был самым маленьким по росту в классе, а я самым высоким. Нас даже дразнили – “Пат и Паташон”. Теперь мы почти выравнялись в росте. Какая радость, какой сюрприз! Люсик сел на заднее сиденье и мы поехали в Берлин. С трудом раздобыли маленький бочонок пива (чуть больше ведра) и направились в расположение авичасти, где служил Люсик. За этим бочонком мы просидели всю ночь. Было о чем поговорить!

Следующая моя поездка была намечена в центр Берлина к Бранденбургским воротам и Рейхстагу. Но по техническим причинам я застрял на дороге. Мой мотоцикл стал вдруг кашлять и чихать, затем совсем заглох. Вначале я не понял, что случилось, а потом обнаружил отсутствие бензина. Пытался остановить встречную машину, но… напрасно.

Вдруг где-то вдали показалась большая колонна студебеккеров, которая, подъехав ко мне, резко затормозила. Из машин вышло человек десять молодых американских солдат, большей частью темнокожих водителей машин. Хотя общий язык отсутствовал, мы прекрасно понимали друг друга. Обстановка была очень дружественной. Мой бак был заполнен бензином. Появилась бутылка виски, шоколад, консервы и прочая снедь. Говорили жестами, было много смеха, подняли бокалы за дружбу наших народов.

Мы расстались. Я продолжил свой путь на Берлин. Пять лет каждый солдат мечтал увидеть своими глазами, пощупать своими руками Рейхстаг – исчадие ада. Сегодня этой мечте для меня суждено было сбыться. Битва за Берлин и взятие его забила последний гвоздь в гроб гитлеровской машины. Впоследствии Нюрнбергский процесс осудил теоретиков и руководителей фашизма, но не вырвал с корнем эту коричневую инфекцию. Она продолжает жить, как споры сибирской язвы, и может проявить себя в любой момент и везде. /с. 116/

С фашизмом мы встречаемся и сегодня в разных его проявлениях – то в виде отрицания Холокоста, как это делают некоторые видные арабские деятели, то открыто отмечают день рождения Гитлера только на родине фюрера, но и далеко за ее пределами. Пресловутая демократия, свобода слова, права человека являются хорошей ширмой и почвой для культивирования фашизма. Еще не остыл пепел Освенцима, еще живы люди, пережившие лагеря смерти, а фашизм уже начинает поднимать голову.

Очень рано немцы получили приз от товарищей Горбачева и Шеварднадзе, объединивших западную и восточную части Германии. Почему побежденные немцы должны жить лучше победителей?! Победа над Германией явилась только первым, но далеко не последним шагом в борьбе с фашизмом.

4

   Я мчался на мотоцикле в Берлин, который был основан еще в 1307 году, а с 1871 года стал столицей Германии. В довоенные годы население города составляло 4,3 миллиона человек. Он оказался огромным, серым, тусклым, почти полностью разрушенным. В стенах домов зияли огромные дыры от пробоин снарядов. Союзники сбросили на Берлин тысячи тонн бомб. Но самые большие разрушения произвела советская артиллерия.

Многие улицы были перегорожены кучами камней, кирпичом и битым стеклом. Найти уцелевший дом было почти невозможно. Проехать по таким улицам даже на мотоцикле было трудно. В ряде мест стояли цепочки голодных немцев и расчищали проходы на улицах, передавая друг другу из рук в руки кирпичи и камни. Я радовался, /с. 117/ глядя на их работу. Они были достойны этого унижения и должны были искупать свою вину.

Немцы часто подходили и просили сигареты, шпик. По-видимому, за время войны они привыкли к украинскому салу. Оказывает “гордые арийцы” способны так же унижаться, как “обычные” люди! С трудом, минуя разрушения и груды щебня, я добрался до Александерплац. Эта знаменитая площадь, где происходили парады и воинские строевые занятия, видела многих прусских королей, и конечно, ефрейтора Гитлера, принимавшего парады своих войск.

На Александерплац сидел довольно импозантный немец в галстуке и чистил ботинки за плату в виде сигарет или чего-либо съестного. Видно было, что он не профессионал, а занимается этим делом только из нужды. Я никогда не чистил обувь у чистильщиков. В Калинковичах даже не знали о существовании таковых. Но здесь я не мог отказать себе в таком удовольствии и даже написал потом об этом в Москву своей тете Энне: “Мальчику из еврейского местечка в Берлине немец чистит сапоги!”

В начищенных сапогах я направился к самому главному зданию Германии – рейхстагу. Рейхстаг как немецкий парламент существует с 1867 года. В 1933 году пожар разрушил часть здания, и оно в течение нескольких лет не функционировало. А в дальнейшем здесь принимались самые бесчеловечные законы, по своей жестокости превзошедшие все известные в прошлом. На площади рядом с рейхстагом шла оживленная торговля: продавали часы, сигареты, бижутерию и другие мелочи. В отдалении стоял американский солдат и продавал часы. Его руки до локтя были увешаны ими. И я не смог себе отказать в удовольствии – купил первые в моей жизни часы. Помню, я без слов, только пальцем указал на одни из часов, а /с. 118/ продавец в ответ пальцами показал их цену. Я отсчитал – сделка без единого слова состоялась.

Здание рейхстага выглядело огромным, хмурым. На стенах и колоннах его было множество выбоин от осколков снарядов и много интересных, необычных, даже матерных надписей. Каждая надпись отображала мысли и чувства солдата. За каждым словом был виден человек, писавший его. Я тоже оставил свою надпись — жаль, что тогда я еще не знал иврита. Говорят, что теперь уже нет надписей на рейхстаге, их закрасили во время ремонта. Не знаю, правда ли это, так как после войны еще ни разу не переступал границу Германии.

Ушел от здания германского парламента с двойным чувством. Хорошим, потому что высоко над рейхстагом развевалось Красное знамя Победы. И с какой-то тяжестью на душе – все же это хмурое, хотя и раненое здание стоит. Какие сюрпризы оно еще может принести людям в будущем!

Прошло почти полгода после окончания войны, пока перестала тяготить тишина, отсутствие стрельбы. Мы начали изучать немецкий язык (иногда казалось, что немецкий и идиш весьма близки) и вскоре без затруднений могли общаться с местным населением. Взаимоотношения с немцами были разные – от очень близких (с женщинами) до враждебных. Нередко немцев унижали, оскорбляли, а иногда доходило и до рукоприкладства. Были изданы строгие приказы и инструкции о том, как обращаться с немцами. За нарушение приказа – строгое наказание. Берлин был разделен на четыре зоны: советскую, американскую, английскую и французскую. Переход из зоны в зону был строго по пропускам.

Нам стали выдавать денежное пособие (зарплату) в немецких марках. В это же время открылись военторги и даже рестораны, так что появилась возможность тратить эти марки. /с. 119/ Содержание громадной оккупационной армии в Германии ложилось тяжким бременем на голодную, разрушенную Страну Советов. Для ее восстановления нужны были люди, а они служили в армии. Ближе к осени началась массовая демобилизация. Наша дивизия, а возможно и вся армия, была расформирована.

Теперь уже трудно было найти знакомого человека, с кем вместе начал служить еще в Сибири, в далекой Кулундинской степи. Многие из них уже никогда не вернутся домой. Я попал в офицерский резерв в ожидании перевода в другую часть или демобилизации.

Около месяца безделья: игра в карты и другие офицерские вольности – чем-то напоминали офицерство старой русской армии. В карточной игре делались большие ставки, выигрывались и проигрывались крупные суммы. Но не ради денег мы сидели за карточным столом, а чтобы скрасить часы и дни ожидания.

Каждый день вывешивались списки на демобилизацию. Я регулярно ходил проверять эти списки, но безуспешно. Конечно, шансов попасть в списки на демобилизацию было мало. Ни по возрасту, ни по другим статьям я не подходил. Надежда была только на случайность или на недосмотр какого-нибудь писаря. Очень хотелось учиться, снова сесть за парту, вычеркнуть кошмарные военные годы, забыть их и возвратиться – старому доброму времени.

Мне опять повезло – думаю, молодость для того и дана, это истина, не требующая доказательство. В одно прекрасное утро, проверяя списки, я увидел там свою фамилию. Все завертелось в новом ритме – я еду домой. А куда? Вдруг возник этот вопрос как будто он был новым. Но теперь он стал большим и главным. Куда? Никто не ждал солдата с войны. Вопрос “Куда?” постоянно сверлил мозг, нарушал сон и покой. /с. 120/

В канцелярии уже были готовы документы на демобилизацию, оставалось только сказать, куда выписать литер (билет). Вначале я указал на Киев, но через день передумал и написал “Москва”. Здесь моя тетя Энна, которую я видел только один раз в детстве. Собрал свои немногочисленные вещи: в основном это были тетради для будущей учебы, приемник, патефон с пластинками классической музыки (Чайковский, Штраус, Вебер, Гуно и др.). Свое начальное музыкальное образование я получил, слушая эти пластинки. Многое, как “Вальпургиеву ночь” Гуно или “Приглашение к танцу” Вебера слышал впервые. А еще я вез талоны для питания на вокзалах и питательных пунктах, которые в будущем меня выручали.

Был назначен день отъезда. В торжественной обстановке, за завтраком мы получили свои последние сто грамм. На перроне вокзала играл духовой оркестр, и многие танцевали. Нас погрузили в товарные оборудованные вагоны, и снова в путь, но уже на восток, по ранее пройденным пешком дорогам, где остались следы крови и безымянные могилы.

К обеду проехали Познань, ночью – Варшаву, а к утру уже были в Бресте, на Родине! Как долог был этот путь на запад и, наоборот, каким быстрым он оказался на восток. Если пока ехали по дорогам Германии, встречали не разрушенные или мало разрушенные города и деревни, то в Польше их было уже меньше, а в России – сплошные разрушения. В полностью сгоревших деревнях остались только скелеты печей и дымовых труб, а рядом с ними – выкопанные землянки, где жили погорельцы. Здесь люди встречались редко. Создавалось впечатление выжженной, мертвой земли. Из окна вагона я видел станцию Калинковичи. Только недавно здесь меня всем классом шумно провожали, а теперь ни одного знакомого лица, все чужое… /с. 121/

К утру, подъезжая к Москве, проехали знакомые места боев. Здесь, у Бородина, был мой первый бой! Уже исчезли следы Бородинского сражения 1812 года, но следы этой войны были живы. Эти раны еще долго придется залечивать. Москва встретила пасмурной, с моросящим мокрым снегом, погодой. После разрушенного Берлина Москва казалась благоустроенным городом.

На такси я доехал до Тургеневской площади, что у Кировского метро. Встреча с тетей и ее детьми Лялей и Джошей была по-родственному теплой и приятной. Я снял комнату на соседнем этаже, расположился и стал планировать свою жизнь. Передвигаясь по Москве в метро и автобусах, обратил внимание на то, что люди даже в поездке не теряют зря времени. Почти все читают, рассматривают чертежи на больших ватманах и даже решают задачи. Мне так хотелось присоединиться к этой читающей и решающей задачи публике. И тут я понял, что забыл даже таблицу умножения.

Однажды я ехал в автобусе и прочитал объявление: “Зимний набор в Московский Текстильный институт на факультет искусственного волокна”. Мне так хотелось учиться, что я даже забыл о главной своей цели – стать врачом. Я немедля поехал в этот институт, встретился с заместителем директора, и, по-видимому, ему понравился, так как он уделил мне много внимания. Интересно, что он даже согласился принять меня после сдачи только одного экзамена – по математике.

Я готовился месяц, успешно сдал математику и был условно зачислен на первый курс института до предъявления аттестата об окончании школы. Проучившись три месяца, я стал отставать от других студентов по начертательной геометрии и черчению, и решил оставить институт. Получил справку, что был студентом и отчислен по собственному желанию. /с. 122/

6

   И вот я снова свободен, без дел и определенных обязанностей. Появилась мысль переехать в более спокойный город Ленинград, тем более, что он известен как один из красивейших и культурнейших центров не только СССР, но и Европы.

Я принял решение и через несколько дней уже сидел в спальном вагоне ночного экспресса на Ленинград. Прибыл туда рано утром. Был конец апреля, уже наступили белые ночи. Так что, хотя солнце еще не взошло, было светло так, что можно было читать газету. На улицах, кроме дворников, попадались только одинокие прохожие. Город просыпался, освещенный удивительно мягким небесным светом.

Я еще не успел побывать в Эрмитаже, Русском музее, филармонии, Мариинке, в замечательных драматических театрах, цирке, в пригородах Ленинграда – Пушкине, Петергофе, Павловске, Гатчине. Но один только вид с Московского вокзала уже покорил меня. По Невскому проспекту на трамвае добрался я до Елисеевского магазина, купил бутерброд, с аппетитом съел.

Напротив магазина, прямо на тротуаре, стоял небольшой киоск — справочное бюро, куда я и обратился. Я помнил фамилию и имя двоюродного брата, которого никогда не видел. К счастью, мне быстро нашли его адрес, я тотчас направился туда, и нашел там временное пристанище. Я много гулял по прекрасному городу, любуясь его красотами. Однако рядом с прекрасным имела место жестокость в отношении общества к своим защитникам – солдатам, а теперь инвалидам войны. Помню, по Большому проспекту, у площади Льва Толстого, ходили на костылях одноногие, а на самодельных колясках по тротуарам ездили безногие инвалиды, /с. 123/ вчерашние солдаты, и просили на привычные “наркомовские” сто грамм.

Через какое-то короткое время инвалиды вдруг исчезли с улиц. По решению городского совета, а возможно кого-либо еще повыше, город очистили от инвалидов. Люди, отдавшие свою кровь за свой народ, оказались изолированными от своего народа. Инвалидов собрали на остров Валаам на Ладожском озере. Так отблагодарила Родина своих солдат. А город продолжал жить своей привычной жизнью.

Этот необыкновенный город, переживший 900-дневную голодную и холодную блокаду, как ни один город мира знал горе и видел тысячи смертей своими глазами. Такой город должен был с большим сочувствием отнестись к инвалидам войны.

Уже несколько недель прошло со дня моего приезда в Ленинград. Я хорошо помнил о цели приезда. И снова помогла случайность. Как будто жизнь складывается из случайностей. Возможно, это так и есть. Еще из диалектики помнится, что случайность – одна из форм проявления необходимости, или случайность – опознанная необходимость.

Как-то я ехал в полупустом трамвае по Невскому проспекту. В дальнем углу его сидел демобилизованный солдат и внимательно читал книгу. Я приблизился и увидел, что книга — учебник физики. Разговорились. Оказывается, он ехал поступать в педиатрический медицинский институт. Мне стало интересно, и я присоединился к нему: Мы поехали вместе. С Невского трамвай повернул направо, по Литейному проспекту, проехали Литейный мост. На остановке “Лиговская” вышли, зашли в институт. По указателю нашли приема комиссию.

В просторной комнате за одним столом сидели два человека. Один из них, как я потом узнал, был заместитель директора института профессор Котиков. /с. 124/

Первым к столу пригласили моего спутника. Он подал заявление и тут же был зачислен на подготовительные курсы для поступления в институт.

Следующим был я. Когда я представил свою справку о том, что был студентом и отчислен по собственному желанию, на мое заявление была наложена резолюция: “Зачислить на первый курс условно, до предъявления аттестата об окончании средней школы”. Разве это не везение, не случайность?

На первый взгляд может показаться, что встреча с солдатом — случайность, которой могло и не быть. Но именно она определила мою дальнейшую судьбу. А таких хороших случайностей, особенно на фронте, было немало. Не раз такие случайности спасали мне жизнь. Поэтому я иногда задумывался, были ли они действительно случайностями как проявлением необходимости, или это просто судьба. /с. 125/

Итак, я – почти студент медицинского института. Сбылась моя мечта, к которой стремился много лет. Я был так рад!

Забегая вперед, могу сообщить, что успешно окончил этот институт в 1952 году, на четвертом курсе женился, а в конце учебного года у нас родилась дочь. Кстати, обе, и жена, и дочь, — врачи, закончили этот же институт и весьма довольны.

Мне, чтобы стать стопроцентным студентом, а не условно принятым на первый курс, надо было ехать в Калинковичи за аттестатом об окончании десяти классов, который я фактически не мог получить, так как был мобилизован в армию в мае 1941 года и не успел сдать экзамены. До начала занятий в институте оставалось несколько месяцев. Воспользовавшись этим временем, я поехал в родной город. /с. 126/

Вот я снова в Калинковичах, брожу по знакомым местам. Все настолько изменилось – не только дома, улицы, но и люди, что город показался чужим. Зашел в школу, встретил там несколько знакомых учителей, в том числе Елену Корнеевну Белашову, которая меня знала с первого класса. Встреча с учителями была очень теплой и приятной. Создалось впечатление, что я, ученик этой школы, был самым главным и сыграл основную роль в победе над врагом.

В учительской накрыли стол и организовали чаепитие. Затем, по просьбе учителей, я встретился с учениками пятого класса, рассказал им о войне, о городе Берлине, о самом страшном месте на земле – рейхстаге. Обошел школу. Все до мелочей было знакомо. Зашел в свой десятый класс, посидел на своей парте и с какой-то грустью вышел, зная, что уже никогда не вернусь сюда. К этому времени уже был оформлен аттестат. Учителя, надеясь на свою память, расставили хорошие отметки и торжественно вручили его, восполнив вынужденный войной пробел 1941 года. В этот день я расстался со школой навсегда.

Своих одноклассников я встретил мало, а из ребят нашей улицы, которые составляли нашу футбольную команду, встретил только одного Хаим-Исэра, остальные почти все погибли на фронте. До начала занятий в институте оставалось чуть больше двух месяцев. Все это время я провел в Калинковичах.

Два месяца жил в своем доме. Мне хотелось возвратиться в прошлое, забыть все кошмары войны, но это были только иллюзии. Окружали меня совсем чужие люди. Я пытался найти хоть что-либо из старых вещей. Удалось найти на чердаке /с.127/ только один мой маленький ботиночек, который мне казался живым старым знакомым. Давно посаженное мною дерево разрослось вверх и вширь, значительно превысив высоту дома, а когда я его сажал, оно было совсем маленьким, а дом был громадным.

Сарай был разобран и использован на дрова, а земля распахана под огород. Остались только старые стены дома и крыша со следами старения и разрушения за годы жизни без хозяина. Но все же было приятно смотреть на этот памятник, немой свидетель и соучастник прошлой жизни. Дотрагиваясь до чего-либо в доме, я ощущал теплоту далекого детства. В первый день пребывания в Калинковичах пошел на еврейское кладбище посетить могилу мамы. К моему огорчению, это старинное кладбище, где были похоронены еще мои деды и прадеды, было почти разрушено. Могилу мамы я /с. 128/ не нашел, только интуитивно почувствовал это место, где она должна была быть. Земля вокруг была выровнена и утрамбована, так что следов найти было нельзя. Было горько лишиться даже места, где покоится мама.

В последующие дни пытался выяснить обстоятельства гибели папы: встречался с людьми, из которых многие были живыми свидетелями-очевидцами зверств фашистов над евреями Калинковичей, посетил различные городские учреждения. Многое узнал, но подробности гибели отца так и остались темным пятном до настоящего времени. В городском Совете получил справку: “Шендерович Борис Евсеевич расстрелян немецко-фашистскими захватчиками 22 сентября 1941 года”. Значительно позже мне попалась газетная статья Михаила Комиссарчика с описанием некоторых подробностей уничтожения евреев Калинковичей у Дудичского переезда.

Здесь, в Калинковичах, как и в Киеве у Бабьего Яра, массовые убийства проводились по хорошо разработанной схеме, с немецкой точностью и аккуратностью. Так, 20 сентября 1941 года по приказу немцев все еврейское население города было вначале собрано на Дачную улицу, затем всем, включая детей, приказали надеть хорошую одежду и прибыть на железнодорожную станцию Калинковичи. Большую толпу собравшихся окружили немецкие автоматчики и утром 22 сентября на грузовиках перевезли к Дудичскому железнодорожному переезду, что в двух километрах от центра Калинковичей. Здесь все были расстреляны немцами при участии местных полицейских Григория Тарасевича, Николая Гайдука и других. Вот что показала свидетель Мария Шаповалова: “22 сентября 1941 года я видела, как после осмотра двумя офицерами местности сюда стали прибывать грузовые машины, /с. 129/ набитые людьми. Среди них были глубокие старики, женщины и дети. Немецкие солдаты стаскивали людей с машин, волокли их к яме, клали лицом вниз и очередями из автоматов расстреливали, Крики, плач, стоны… Одна женщина схватила троих детей и крикнула: “Скорее стреляйте, не пугайте детей!” Немец тут же ее застрелил вместе с детьми…Всего я видела более 12 грузовых машин, в которых помещалось не менее 60 человек в каждой”.

Мне был рассказан омерзительный случай издевательства над живым человеком, когда нашего соседа, отца моей одноклассницы Хавы, Нахума Леокумовича в течение десяти дней запрягали вместо лошади, и он возил бочку с водой. Когда он обессилел, его привязали ногами к лошади и в таком виде волокли по земле по улицам города, и уже в бессознательном состоянии пристрелили. /с. 130/

В акте Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию фактов злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников по городу Калинковичи Полесской области БССР от 14 декабря 1944 года приводится ряд свидетельских показаний не только упоминавшихся выше, а также и других. В том числе граждан города Платона Прокопенко, Марии Змушко, Дарьи Шевцовой, учительницы Елизаветы Белашовой и многих других. Наиболее вероятно, что мой папа похоронен в этой большой братской еврейской могиле, что у Дудичского железнодорожного переезда.

Когда я посетил место этой трагедии, оно было огорожено большим, непроницаемым для обозрения забором длиною в 150 метров, так что подойти к месту захоронения и увидеть его было невозможно. На самом заборе висела фанерная дощечка с надписью: “Здесь похоронены советские граждане, расстрелянные немецко-фашистскими захватчиками во время оккупации Белоруссии”. Только через пятьдесят лет, 22 сентября 1996 года, на могиле, где похоронены более тысячи человек, был сооружен и установлен памятник. Большая заслуга в этом Михаила Комиссарчика из Нацрат-Иллита, который организовал сбор средств на памятник среди бывших калинковичан, ныне живущих в Израиле.

В Калинковичах ныне проживает не более ста пятидесяти евреев (в сравнении с восемью тысячами перед второй мировой войной). Теперь Калинковичи, в прошлом процветающее еврейское местечко, существовавшее на этой земле со времен Екатерины II, осталось без евреев. Исчезла расстрелянная и истерзанная еврейская община Калинковичей, как и многих других городков и местечек на Украине и в Белоруссии. /с. 131/

Отрадно то, что около трех тысяч калинковичан стали израильтянами и успешно абсорбировались на израильской земле.

В память о моих родителях в «Яд ва-Шем» установлена мемориальная доска (мацева).

/с. 132/

Заключение

   Сел я писать эту повесть по настоятельной просьбе моей внучки, замечательной скрипачки Анечки. В то время она была маленькой, ее еще называли Анечка, а теперь она повзрослела и зовут ее уже Анат. Я пишу это не только для моих внучек Ани и Брахи, но и для “чужих” внучек и внуков. Все они мне дороги. Хотелось бы, чтобы все настоящие и будущие внуки прочитали это и, возможно, использовали для себя что-то полезное.

Тот, кто не знает или не помнит прошлого, и естественно, и не делает из него выводов, обречен пережить былые трагедии. Я “прошелся” по детству, по началу только пробивающейся зелени юности. Я прошел по ухабам войны и вернулся после нее физически целым, но с душевными ранами, одиноким, на пустое место, и начал все с нуля. Мне сопутствовала удача. сбылась моя мечта – я стал врачом, много оnерировал, как мог, помогал людям. Вернулся на свою родину, в Израиль, и здесь оказался не лишним.

Всегда помню своих родителей и ношу их в своем чреве, как раньше они носили меня. Писал эту повесть больше года. Когда пишешь о прошлом, кажется, что делаешь археологические раскопки в пластах собственной жизни. А жизнь – явление необыкновенное, она, как зеркало, имеет темную и светлую стороны. Она несет и радость и горе. Жизнь – это крепкий орешек, а не хрупкий хрустальный сосуд. Она изготовлена из редкого сверхпрочного материала. Ни гитлеры, ни сталины не смогли уничтожить ее в прошлом, не смогут и в будущем. /с. 133/

За жизнь надо бороться. Тот, кто борется – побеждает. Счастье, что она продолжается в наших детях и внуках.

Взяться за перо мне надо было раньше, пятьдесят лет тому назад, когда в памяти все было свежо, помнились отдельные штрихи и мелкие эпизоды. Возможно, сейчас искажены последовательность, точное время событий, фамилии и другое, за что приношу извинение читателю. Но, тем не менее, мое стремление описать все, как оно было в жизни, дает мне право надеяться, что искажений было не много. Надеюсь, мое скромное сочинение будет оценено читателем и принесет ему определенную пользу, а мне удовлетворение.

Иерусалим. Январь 2004 года.

Подготовка текста книги для belisrael.info редактора сайта Арона Шустина.

Проделана длительная кропотливая работа.

Не забывайте о важности Поддержки сайта 

Опубликовано 03.05.2019  19:58

Зиновий Кнель. СУДЬБА «ДУБОСЕКА» (окончание)

Глава 15

Итак, закончился исторический Партизанский Парад, который состоялся 15 июля 1944 г. После его окончания все партизаны получили приказ: явиться в здание расположения штаба, сдать оружие и получить дальнейшее распределение. Кто-то будет «свободен», а кому-то будет предписано поступить в действующую Красную Армию. Настроение у всех партизан было одно: только в действующую армию!

В результате побед под Сталинградом и под Курском Красная Армия резко изменила обстановку в ходе войны, наступление осенью и зимой 1943 года, зимой и весной 1944г. поставило на повестку дня задачу: полный разгром немецко-фашистских захватчиков. Война шла к своему победному завершению. И мы, партизаны, чувствовали это, и все хотели участвовать в завершающем этапе войны уже на территории Германии.

Особенно переживали партизаны, которым за 45 лет, так как говорили, что после сорока пяти лет в армию не берут. А у меня было ещё больше причин волноваться, так как по-настоящему в это время мне только исполнилось 17 лет. В штабе отряда уже знали об этом, хотя по партизанским документам мне было 19 лет. Я хотел попасть только в действующую армию, буду настаивать только на этом, решил я.

И вот подошла моя очередь, захожу в комнату штаба, за столом командир отряда Баранов, начальник штаба отряда, представитель воинской части в звании майора. Указали, куда положить автомат, командир отряда говорит: «Ну, партизан Женя Григорьев, какую фамилию ты хочешь себе оставить, партизанскую или свою?» Этого во-проса я никак не ожидал, думаю, что командир отряда считал, что в дальнейшей жизни с партизанской фамилией Григорьев мне будет легче жить, не будет нависать надо мной знаменитый пятый пункт анкеты (национальность).

Я ответил, что мне нужна только моя настоящая фамилия Кнель, имя Зиновий, отчество Борисович. Затем начальник штаба отряда спрашивает:

– А дальше что с тобой делать?

– Как что? – отвечаю я – только в действующую армию.

– Но, тебе же только 17 лет, мы это знаем, а в армию в 17 лет не берут.

– Но по партизанским документам мне 19 лет, я в партизанском отряде выполнял все задания без скидки на возраст, вот и прошу оставить мне мой партизанский возраст− 19 лет.

Мою просьбу удовлетворили, указали, куда пойти, выдали полный комплект обмундирования, была баня, выдали новенький автомат, и я стал солдатом учебного батальона 215 запасного стрелкового полка 61 армии.

На следующий день весь полк оставил город Пинск и пешим строем отправился из Пинска в г. Белосток. Через двое суток мы подошли к Белостоку и сразу направились на железнодорожный вокзал, погрузились в товарные вагоны, и на вторые сутки прибыли на Второй Прибалтийский фронт. К тому времени столица Латвии была уже освобождена от фашистов, наш полк расквартировался в городе Елгава.

Началась ежедневная напряжённая солдатская жизнь: строевая подготовка, учёба, учёба и ещё раз – учёба, повторяя− «тяжело в ученье, легко у бою». Уже кончается август 1944 г., второй месяц в армии, все хотят на передовую, уже приезжают с фронта представители, набирают команды на фронт. Чтобы записаться в команды для отправки на передовую, надо приложить много сил, но не всем это удаётся. В первой половине сентября мне удалось записаться, я уже приготовился отбыть из полка. Но каково же было моё разочарование, когда мне сказали, что я вычеркнут из списка. Прихожу в штаб полка, спрашиваю,

– чём дело, почему меня вычеркнули из списка. Мне отвечают, что меня возьмут, когда надо и куда надо.

Через неделю меня вызвали в штаб полка, сказали, что мне присваивается звание младший сержант, что я направлен в воинскую часть, представитель которой приехал. Нас собралась группа из шестнадцати человек, погрузились в американскую машину Студебеккер и отправились в воинскую часть. Мы были в пути три часа, прибыли в небольшой городок с железнодорожной станцией Вайноде. Нам сказали, что передовая линия фронта находится в двадцати километрах от этого городка. Там большая группа немецко-фашистских войск находится в окружении, так называемый Курляндский котёл.

Затем нам сказали, что мы будем служить в разведроте при разведотделе штаба армии, распределили всех по отделениям. Нам также сказали, что хотя рота в боевых действиях на передовой не принимает участия, но от потерь убитыми и ранеными рота не освобождена, что сегодняшнее пополнение из шестнадцати человек – это компенсация потерь за осенне-зимний период наступления.

Меня распределили в отделение, командиром которого был старший сержант Владимир Попков из г. Хойники Гомельской области, бывший партизан Гомельского партизанского соединения. Моя судьба распорядилась так, что с ним впоследствии мы были неразрывно связаны друг с другом, вместе участвовали во многих операциях

Что такое служба в разведроте при разведотделе штаба армии – об этом можно многое написать. Это элитное подразделение, попасть в которое по своему желанию не-возможно. Элитное подразделение по сравнению с окопной жизнью на войне. И в это подразделение я попал, при том, что был там единственным евреем. Значит, не будь я «Дубосеком» меня бы здесь не было. А я стремился на передовую, уже записался было, но меня не взяли.

Ко времени начала моей службы на новом месте Латвия уже была полностью освобождена за исключением небольшой территории, занятой гитлеровцами в северно-западной части Латвии – в Курляндии. Но что могла рассчитывать эта окружённая группировка гитлеровцев? Из допроса пленных можно было сделать вывод, что они надеялись на поворот событий в Восточной Пруссии, надеялись на Берлинскую группировку немецких войск, думали, что Красная Армия не сможет одолеть эти преграды. А тем временем, служба в разведроте проходила по установленному порядку: одни сутки – дежурство у разведотдела, другие сутки – выполнение других заданий, например, доставка с переднего края или из какой-то дивизии пленного фашиста, потом доставка пленного в другое место.

Запомнился пленный немецкий полковник, которого мы доставили с переднего края, он говорил, что после поражения на Волге, а затем под Курском многие генералы и офицеры уже не верят в благополучный исход войны для Германии.

Разведотдел штаба армии возглавлял полковник, заместителем был подполковник, были переводчики, много офицеров. У всех было предчувствие, что у курляндского котла армия долго не задержится, все хотят участвовать на главном направлении – Берлинском. Долго ждать не пришлось, и в ноябре 1944 года наша разведрота вместе со штабом армии по железной дороге через Минск прибыла к новому месту расположения на территории Польши, южнее Варшавы, город Гарволин. Река Висла находилась от этого города в пяти километрах. На западном берегу Вислы уже был захвачен войсками Красной армии плацдарм Магнушевский и Пулавский. На Мангушевском плацдарме расположились войска нашей армии, передислоцированные из Латвии.

На Мангушевском плацдарме мне пришлось много раз бывать, видно было, что войска готовятся к решающему наступлению, к освобождению Варшавы, к наступлению на Берлин.

Глава 16

12 января 1945 года началось наступление 1-го Белорусского фронта. И с этого момента жизнь потекла по другому руслу. Наша разведрота двигалась вместе с наступающими войсками. Войска стремительно продвигались на запад. За первые сутки войска продвинулись, преодолевая сопротивление гитлеровцев, на 25−30км. 17 января была взята Варшава. Настроение у всех было воодушевлённое. Наконец-то свершилось! Волна огромной наступательной силы двигалась на запад, докатилась до цитадели фашизма.

К границе Германии на реке Нейсе Красная Армия вышла 28 января 1945 года. Командир роты собрал нас всех, чтобы принять решение, как обозначить этот исторический момент. Решили: на пограничном столбе на реке Нейсе, на границе между Польшей и Германией привязать убитого фашиста и на его вытянутой руке в сторону Германии повесить на фанере плакат: «Вот она, проклятая Германия!»

Перейдя мост через реку Нейсе, мы уже были в Германии. У всех нас было такое настроение, что раз мы вступили в Германию, то настал момент отмщения за все зверства, совершённые фашистами. И у меня было такое состояние, что я сам с собой не мог разобраться. С одной стороны хочется убивать, убивать своими руками этих извергов, этих фашистов, эту чуму ХХ-го века, с другой – а тут ведь есть и мирные люди… И у моего командира отделения Владимира Попкова, бывшего партизана Гомельского соединения такое же настроение. У него в Хойницком районе Гомельской области фашисты сожгли живьём его мать, младшего брата и сестру. Он мне всё время повторял: «Женя (так звали меня в армии), я войду в Германию, и я должен отомстить». Но мне было непонятно, ведь убивать надо тех фашистов, которые сопротивляются, не сдаются, а не мирных жителей, пусть и немцев. Иначе мы будем как они…

И вот в первом же немецком городе Германии мой командир зовёт меня с собой. Заходим в один очень ухоженный дом. Там пожилые мужчина и женщина и двое детей. Смотрю, Володя Попков быстро снял автомат с плеча, но в последнюю секунду я успел приподнять ствол его автомата кверху, очередь ударила в потолок. Так я спас эту немецкую семью, а Володе сказал, что об этом эпизоде я никому не скажу, но попросил его, чтобы он больше такого не делал…

В первые дни наступления было много пленных. По их показаниям деморализация немецко-фашистских войск охватывала их всех по мере приближения Красной Армии к границам Германии. От реки Висла до реки Одер войска должны были ещё преодолеть более пятисот километров. Но фашистские эсесовские войска яростно сопротивлялись и уничтожались. Дороги были забиты немецкими машинами, сожжёнными, подбитыми и просто брошенными. Убитые немцы в различных позах валялись на дороге, в кюветах. Серые бугорки трупов виднелись повсюду на изрытом траншеями поле.

При приближении к Одеру было много лесных массивов, в которых укрывались многочисленные группы немцев, оторвавшихся от своих разбитых частей, воевать им уже не хотелось, а сдаваться в плен они тоже не решались. Перед нашей разведротой была поставлена задача: прочесать эти леса. Мы шли по просекам, готовые в любую минуту вступить в бой. Но увидев нас, немецкие солдаты выходили из своих укрытий, бросали оружие и сдавались в плен. Мы собирали колонну пленных по 200-300 и в сопровождении небольшой охраны (немцы не собирались никуда бежать!) доставляли их в лагерь военнопленных.

Наблюдая за пленными, мы увидели, что они не были в подавленном настроении, они, скорее, испытывали облегчение, что всё закончилось, а они остались живыми.

Последняя преграда перед наступлением на Берлин – река Одер. Что представляет собой Одер? Это большая река, её истоки в Чехии, протяжённость 725 км. Ширина реки от 100 до 225 метров, глубина не менее 2 метров. В Одер вливаются реки Нейсе и Варта, река расширяется до 300 м. при глубине 3 метра. Подготовка к наступлению на Берлин от реки Одер продолжалась до 16 апреля 1945 года.

И вот в 5 часов утра 16 апреля содрогнулась земля от гула многих тысяч орудий и катюш. Потом вспыхнули 140 прожекторов, расположенных через каждые 200 метров, ослепляя гитлеровцев. Видеть это – было невероятно, ощущения фантастические!

На подступах к Берлину ожесточённое сопротивление немцы оказывали на Зееловских высотах. Нам было поручено доставить в разведотдел штаба армии с переднего края у Зееловских высот пленного немецкого полковника. При выполнении этого задания был ранен командир нашего взвода. Его отправили в госпиталь, а пленного полковника мы доставили в штаб армии. Мне запомнился разговор с этим полковником по пути следования. Он сказал:

– Германии через две недели капут!

– Почему, − спросили его.

– До Берлина будете наступать неделю, да битва за Берлин – тоже неделю, так что – Гитлер капут!

Через несколько дней мы навестили в госпитале нашего раненого командира взвода, состояние его было удовлетворительным. Но каким же было моё удивление и радость, когда я встретил в госпитале бывшего партизана моего отряда Владимира Завина. Он был ранен при штурме Зееловских высот, его полк не мог продвинуться вперёд, так как мешал сильный пулемётный огонь немецкого дзота. Владимир как командир отделении вместе с пулемётчиком сумели доползти до дзота, забросали амбразуру гранатами, чем дали возможности полку продвинуться вперёд. Владимир был ранен, он и пулемётчик были представлены к званию Героя Советского Союза, но звание дали только пулемётчику, а Владимир Завин получил орден Ленина. Видимо, присвоению звания Героя помешал знаменитый пятый пункт его анкеты!

(Владимир – это брат Исаака, которого мой отец встретил в поезде при краткосрочном отпуске с фронта).

30 апреля 1945 года в 21 час 50 минут над Рейхстагом было водружено Красное знамя Победы, но война продолжалась весь день 30 апреля и 1 мая. Ожидалось, что 2 мая Берлинский гарнизон капитулирует. Отдельные группы фашистов продолжали сопротивление до утра 2 мая. Берлин капитулировал 2 мая в 3 часа дня. В эти исторические минуты наша разведрота находилась в самом центре города, в полуразрушенном здании на углу улиц Форсштрассе и Вильгельмштрассе, где совсем недавно располагалась Имперская канцелярия. Нам было поручено захватить немецкие архивы и документы.

Большинство документов немцы успели вывезти или уничтожить. И только на четвёртом этаже в этом здании были обнаружены уцелевшие шкафы с делами и картотеками. За обнаружение этих архивов всем бойцам нашей разведроты была объявлена благодарность.

Что представлял собой Берлин 2 мая, в этот великий день нашей Победы? В Берлине моросил дождь, мелкий, холодный, было пасмурно. Лишь под вечер небо очистилось от туч, сквозь дым проглянуло солнце. В городе воцарилась тишина, кое-где нарушаемая автоматными очередями. В центре города полыхали пожары, пахло гарью, чёрный дым стелился над руинами.

Могу сказать, что я счастлив, ведь судьба подарила мне возможность пройти путь от гетто до Берлина, до логова озверевших нелюдей. Я горжусь тем, что расстояние до Берлина я прошёл вместе с боевыми товарищами в рядах партизанского отряда и в рядах Красной Армии. Иногда я задумываюсь: будет ли счастлив человек, если вся его жизнь будет лёгкой, беззаботной, если он не испытает тяжёлых утрат близких, трагедий, таких ужасных потрясений, как эта война с фашистами. Уместно вспомнить слова русского писателя Достоевского: «чтобы человек был счастлив, надо чтобы в его жизни было столько счастья, сколько и несчастий».

Думаю, что в конце войны у меня несчастий было больше, но жизнь продолжается, судьба ещё подарит мне счастливую жизнь.

Глава 17

Война закончилась. Мы находимся в пригородном районе Берлина – Бабельсберг. Городок мало пострадал по сравнению с другим пригородным районом берлина Потсдамом. Бабельберг похож на курортный городок, дома невысокие − двухэтажные и одноэтажные. Как нам сказали, здесь жили руководители фашистской Германии. Нам было понятно, что мы здесь не задержимся, наш путь лежит дальше от Берлина – на западную часть Германии.

В соответствии с решением Крымской (Ялтинской) конференции территория Германии (Берлин в том числе) была разделена на зоны оккупации, и войска Советского Союза, Америки, Англии и Франции должны расположиться в этих зонах. Зона большого Берлина отводилась для войск Америки, Англии и Франции. В ходе военных действий Советские войска достигли своей зоны, кроме большого района Тюрингии, занятой американскими войсками.

Наступил июнь 1945 года, союзные войска горят желанием ввести свои части в зоны оккупации Большого Берлина, но не спешат вывести свои войска из Тюрингии. Им было чётко заявлено, что если они не уйдут из Тюрингии, то в Берлин они не войдут. Во второй половине июня месяца американцы и англичане отвели свои войска из Тюрингии, после чего наши воинские части, и мы в том числе, перебазировались на юго-запад Германии, в Тюрингию, и остановились в самой западной части Тюрингии, в городе Мюльхаузен, в военном городке.

Началась обычная воинская служба: строевая подготовка, учебные стрельбы из всех видов оружия, политзанятия для повышения политического уровня.

Что представляла собой земля Тюрингия, где мы находились? Вся территория 16200 кв. километров, с запада на восток протяжённость земли составляет 192км., с севера на юг – 195км. Население 2,5 миллиона человек. Город Мюльхаузен, где мы остановились, небольшой, население – 30 тыс. человек.

Тюрингия находится в самом центре Германии. Дорога длиной 300 км. связывает восемь самых значительных городов Тюрингии. Самые крупные: Эрфурт, Веймар, Йена, Эйзенах, Гера, Зуль, Гота. Запомнился город Веймар на реке Ильм. В этом городке с романтическими переулками жили Шиллер и Гёте. На историческом кладбище в Веймаре они погребены в одном захоронении. Тюрингия ещё запомнилась тем, что там любят жареные сосиски с ломтями картофеля, луковый пирог, колбасы, традиционного гуся, знаменитое тёмное пиво и ликёр из душистых трав.

В начале сентября 45 года вновь передислокация из Тюрингии, оставили город Мюльхаузен и прибыли на новое место в город Магдебург на севере Тюрингии. Магдебург расположен на реке Эльбе, население 350 тыс. жителей. Одна четвёртая часть города полностью разрушена. Сильнее Магдебурга от массированных бомбардировок союзников пострадал только Дрезден. Магдебург был занят одновременно войсками США и СССР, но впоследствии был оставлен американцами.

В конце октября 45 г. ночью наша рота по тревоге была поднята, и в полном боевом снаряжении получила приказ оцепить военный городок нашего расположения по всему периметру городка. Никто не знал, в чём дело. На территории городка стояли автомобили, по их эмблемам было видно, что это транспорт сапёрных частей. С рассветом автомашины вместе с их персоналом выехали, и оцепление было снято. Потом по большому секреты мы узнали, что на территории нашего военного городка был ранее закопан Гитлер, в эту ночь его труп выкопали и перевезли в другое место.

Все мы считали, что нашу роту должны расформировать, так как в военное время мы располагались рядом с разведотделом армии, а сейчас в воинской части вдали от разведотдела. Мы наблюдали, что офицерскому составу воинской части предоставляется отпуск для поездки в родные места. Я обратился к моему командиру отделения, к старшему сержанту Владимиру Попкову с предложением обратиться к нашему начальству по вопросу о предоставлении нам отпуска, так как он и я являемся участниками войны с 1941 года. На другой день после его обращения нам сообщили, что отпуск нам предоставлен на 20 дней с 13 ноября 1945 года. Мы подготовились, купили сувениры на те средства, которыми располагали, продукты питания, какую-то гражданскую одежду,  получили отпускные документы, попрощались с личным составом роты и отправились в путь. Из Магдебурга до Берлина мы доехали поездом, оказались на Силезском вокзале. На привокзальной площади многолюдная суета. Много военных всех рангов.

Для поездки в Советский Союз необходимо получить в комендатуре вокзала посадочный талон на поезд Берлин-Москва до Минска. И каково же было наше разочарование, когда узнали, что в комендатуру нам лучше не обращаться, так как талоны на посадку в поезд дают только тем, у кого отпускные документы выписаны до 10 ноября, а наши документы от 13 ноября. Как нам сказали, с 13 ноября будут новые удостоверения. Это вообще логично, так как у рядового, сержантского и старшинского состава удостоверения личности, красноармейские книжки без фотографий. А ими может воспользоваться любой человек, нарушитель границы, диверсант и т.д.

Что нам оставалось делать? Первое – отметить в комендатуре документы и возвращаться обратно в свою часть. Второе – попытаться продолжать путь дальше и самостоятельно перебраться через границу. Но этот второй путь – настоящая авантюра, в случае неудачи – прощай предыдущая служба, прощай боевые товарищи, их больше не увидишь. Это нам было известно раньше. Недалеко от города Бреста в городке Картуз-Берёза есть штрафная воинская часть, куда направляют всех нарушителей. И мой командир отделения Владимир Попков, отчаянный парень, обращаясь ко мне, говорит: «Сержант Женя Кнель, слушай мою команду! Мы должны проверить, как после войны охраняется граница Союза Советских Социалистических Республик». Мой ответ был положительным.

С этого момента нами распоряжалась наша судьба. От Силезского вокзала мы переехали на другой Берлинский вокзал, там без препятствий сели на поезд Берлин-Познань-Варшава, прибыли на Варшавский вокзал, который находится на западном берегу Вислы. Мы знали, что поезд Берлин-Москва прибывает на вокзал на восточном берегу Вислы, куда мы и перебрались. Это была ночь, 23 часа. На вокзале уже стоял прибывший поезд Берлин-Москва. Мы могли сесть в любой вагон этого поезда, проводницы не возражали, но предупредили нас, что в Бресте из вагонов никого не выпускают, пока пограничники не проверят у всех документы.

Это нас не устраивало, в вагон мы не сели. Но на самом последнем вагоне, впереди вагона была так называемая тормозная будка, вполне просторная, с двумя дверцами с обеих сторон вагона. Туда в эту будку мы и залезли, там можно было свободно стоять и сидеть. В полночь поезд тронулся, с рассветом проехали по мосту через Западный Буг, поезд прибыл к вокзалу станции Брест. Мы видели, что к каждому вагону подошли по два пограничника, один входил в вагон, а второй оставался у входа. Мы не стали ждать, спустились из нашей будки, нас никто не остановил, мы не спеша направились от вагонов к вокзалу. В помещение вокзала мы не вошли, а подошли к пассажирскому составу, на вагонах значилось «Брест-Москва, у каждого вагона стояло по пограничнику. Что нам было делать, границу мы перешли незаконно, а это уголовное преступление. Но мы же патриоты своей страны, а вместо нас таким же образом могли перебраться через границу шпионы и диверсанты. Значит, граница нашей страны, нашей Родины плохо охраняется, о чём нужно доложить, куда следует. Спросил я своего напарника, моего командира В.Попкова, что он об этом думает. Он ответил, что с одной стороны я прав, но если доложить всё военной комендатуре вокзала, то благодарность мы получим, но заодно мы продолжим свой законный отпуск в штрафной части на большой срок в Картуз-Берёзе.

И мы решились пойти на авантюрный шаг, не предполагая, чем он закончится. Мы подошли к паровозу, подозвали машиниста, объяснили ему, что мы не успели получить посадочный талон, а поезд вот-вот тронется, а нам отпуск дали на считанные дни, мы просим его выручить нас, взять к себе в паровоз, в обиде не останется. Машинист огляделся вокруг и говорит нам: «давайте ваши вещи, И когда поезд тронется, вскочите в паровоз». Но мы сказали, что если он согласен нас взять, то вместе с вещами. Он ещё раз огляделся вокруг и говорит: «залезайте!» Мы быстро поднялись в паровоз, машинист положил нас на полку между паровозом и тендером, где находится уголь, накрыл брезентом. Мы слышали, как в паровоз поднялись пограничники, спросили, нет ли посторонних, и ушли. Минут через десять мы услышали стук паровозных колёс. При-мерно через полчаса машинист выпустил нас из укрытия, и мы вместе с ним и его помощником доехали до железнодорожной станции Барановичи, поблагодарили и попрощались с ними, сошли на перрон и свободно, с согласия проводницы, вошли в вагон. Было раннее утро, когда поезд прибыл в Минск, где мы должны были сойти, что мы и сделали. В Минске жила мамина сестра с мужем и дочерью, которые возвратились из эвакуации.

Они не знали о нашем приезде, мы решили очень рано к ним не являться. На вокзале мы пробыли до 10 часов утра, затем поймали попутную машину, которая и довезла нас до дома, где жила моя тётя. Они занимали одну комнату в коммунальной квартире, не более 20 м., куда мы с напарником неожиданно явились. Радости было много, мы немного отдохнули, и все вместе поехали на вокзал, провожать Владимира на его родину, в город Хойники Гомельской области.

У меня и в мыслях не было, что я вижу своего боевого товарища в последний раз, что наши пути разойдутся, только судьбе нашей было известно, что нас ожидает. Наш отпуск заканчивался 17 декабря 1945 года, в этот день мы должны уже прибыть в свою воинскую часть. С Володей я договорился, что он приедет ко мне в Минск 15 декабря, и мы вместе отбудем в Германию. И мы попрощались с уверенностью, что встретимся пятнадцатого декабря.

На следующий день впервые я облачился в гражданский костюм и вышел погулять в город. Походил по улицам и убедился в том, что жизнь продолжается в развалинах города. Во многих полуразрушенных домах окна были наполовину заложены кирпичом, там жили люди. Глядя на всё это, понимаешь, что война потихоньку отходит на задний план, наступил мир с надеждой, что такого лихолетья, как эта война больше не будет… На 3-й день отпуска я поехал поездом из Минска для встречи с отцом, которого я не видел с начала войны. После демобилизации у него появилась новая семья, его жена работала агрономом в колхо-зе в Сморгоньском районе, Молодечненской обл. в Бело-руссии. Колхоз находился в 12 к/м от Сморгони, добрался я туда в 10 часов вечера, радость была огромная, но папа и его жена не на шутку переживали, что я сумел добраться благополучно, так как на дорогах бесчинствовали бандиты, которые скрывались в лесах.

Дни отпуска пролетели быстро, наступило 15 декабря, а мой командир, старший сержант Володя Попков ко мне в Минск не приехал. И 17 декабря, когда отпуск наш закончился, его не было. Что же случилось с тобой, Володя? Ты же всегда находил выходы из самых опасных ситуаций. Ты не растерялся в декабре 45 г. на Сандомирском плацдарме за Вислой, когда, сам раненый, вытаскивал меня из развалин разрушенного блиндажа, куда попал снаряд во время обстрела. Что мне было делать. Уже просрочил я два дня, опоздание после отпуска считается дезертирством. Я решил, что наказания мне не миновать, что два дня опоздания или семь дней – одно и то же. И если 25 числа Володя не появится, то отбываю один. Дождливым утром 26 декабря встретил меня Брестский железнодорожный вокзал. Предъявил свою красноармейскую книжку и отпускное удостоверение, просроченное на семь дней. пограничнику в окошко военной комендатуры для получения отметки «Выезд из СССР» и получения посадочного талона на поезд «Брест-Берлин», но получил ответ: «подойдёте через 3 часа». Ну, думаю, всё попался я, ни в какой Берлин мне уже не ехать, а прямая дорога в штрафную воинскую часть, в Картуз-Берёзе. Прошло три часа, подхожу к окошку комендатуры, мне вручают оформленные мои документы с посадочным талоном на поезд, который должен ехать через два часа. Никак я не ожидал такого исхода, даже растерялся, но успел сказать спасибо.

Поезд уже стоял на путях, подошёл к указанному в посадочном талоне номеру плацкартного вагона, поднялся в вагон, занял своё место. Вскоре в вагон поднялись два пограничника для проверки документов. Подошли ко мне, смотрят в документы, потом на меня, сказали, чтобы не выходил из вагона, забрали документы и ушли. Мне было понятно, что их насторожило: штампа «Въезд в СССР» не было, просроченный отпуск на 7 дней – на это любой проверяющий мог обратить внимание. Через час возвратился пограничник, вручил мне мои документы и пожелал счастливого пути.

Через двое суток я прибыл в город Магдебург, откуда я уезжал в отпуск, и где находилась моя воинская часть. Подхожу к военному городку и не узнаю его: всё новое, на территорию городка меня не пропускают, вызвали начальника караула и сказали мне, что моей воинской части здесь больше нет, а здесь расположен штаб 3−й Ударной Армии, той самой Армии, воинская часть которой водрузила Знамя Победы над Рейхстагом. Начальник караула также сказал, что они получили приказ принимать всех возвращающихся в свою бывшую воинскую часть 61 Армии и комплектовать команду для отправки в другую воинскую часть, а куда, они пока не знают. После этого начальник караула прошёл со мной на территорию городка и привёл в казарму, где некоторое время я буду находиться. Там уже было человек, таких, как я, по разным причинам, оказавшихся в отрыве от своей части.

На следующий день нас принял Начальник Отдела Кадров 3-й Ударной Армии полковник Корниленко, он вручил всем нам медали «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина» и «За победу над Германией». Затем полковник Корниленко сказал нам, что получен Приказ, направить нас для дальнейшей службы в 1-ю танковую Армию, в Энскую танковую дивизию, в 12 танковый полк, куда мы и прибыли через два дня.

Танковый полк располагался в военном городке на Восточной окраине города Дрездена. Нас разместили по казармам, распределили по батальонам и ротам. Меня расспросили подробно о прежней службе, о моём партизанском пути. Потом вызвал Начальник штаба полка и говорит: «младший сержант Кнель, вам присваивается звание «Сержант», вы назначаетесь командиром зенитного расчёта четырёхствольного пулемёта.

Что такое 4-х ствольный пулемёт я знал, так что моим назначением я остался доволен. Пулемёт этот американский, установлен на постоянной основе на американской машине «Додж», экипаж – всего 3 человека: командир расчёта, наводчик и водитель.

На следующий день всех новичков собрал заместитель командира полка по политчасти, чтобы сообщить нам о том, где мы находимся, и что нам следует знать и помнить. А нам надо знать и помнить, что мы находимся в побеждённой Германии, что будем находиться здесь не месяц, не год и не два, и что мы должны обращаться с населением не как с врагами, а как с мирным населением, которое будет строить демократическое государство.

Наш военный городок находится в пределах города Дрезден и поэтому не будет лишним всем знать краткие сведения о Дрездене. Этот город – административный центр земли Саксония, находится на реке Эльба, которая берёт начало в Чехии под названием Лабе, от Дрездена до границы с Чехией 20 километров. В результате англо-американских бомбардировок в ночь с 13 на 14 февраля 1945 года старый город Дрезден на левой стороне Эльбы был полностью уничтожен, не осталось ни одного целого дома, 35 тысяч погибших местных жителей + десятки тысяч людей, искавших здесь убежище. Дрезден не имел никакого стратегического значения, судьба нацистской Германии уже была решена. Дрезден являлся и после восстановления будет являться одним из крупнейших центров промышленности, транспорта и культуры Германии. Население города 510 тысяч человек, занимает площадь 328 кв.километров.

Заместитель командира полка по политчасти напомнил нам, что мы должны соблюдать честь и высокие боевые заслуги нашей прославленной Гвардейской 1-й танковой Армии, куда относится и наш 12-й танковый полк, не забывать, что нашу 1-ю танковую Армию возглавляет выдающийся полководец Генерал-полковник Катуков Михаил Ефремович.

 

Встретили новый 1946 год в торжественной обстановке, в большом зале клуба полка. Командир полка пожелал всем успехов в службе и благополучия в дальнейшей мирной жизни.

Воинская жизнь в полку продолжалась по обычному военному распорядку: дежурство в роте, часовые на постах, наряды на кухне, строевая подготовка, политучёба, изучение материальной части оружия, выезды на полигон на стрельбище и много других дел по надобности. День от подъёма до отбоя был загружен полностью. Мой четырёхствольный пулемёт я освоил настолько, что мог с закрытыми глазами разобрать и собрать его. Но нам сказали, что от американского оружия мы вскоре откажемся, получим новое советское вооружение.

Осенью 1946 года на стрельбище мы осваивали полученные новые ручные пулемёты Дегтярёва. Я лежал за пу-лемётом, приготовился стрелять по мишени, увидел начальника штаба полка, который обходил наш ряд, остановился он около меня, я дал короткую очередь по мишени, подполковник в бинокль посмотрел на мою мишень и сказал вслух: «Очень хорошо!» Тогда я не придал этому эпизоду никакого значения, но через некоторое время я о нём вспомнил.

В декабре месяце этого же года командир моей роты вызвал к себе, сказал, что меня срочно вызывают в штаб полка, но он не знает по какому вопросу. Отвечаю: слушаюсь! Явился в штаб полка, сказали зайти к Начальнику штаба. Постучал в дверь, доложил, что сержант Кнель по распоряжению командира роты прибыл в штаб полка.

Подполковник внимательно посмотрел на меня, я стою спокойно, так как знаю, что никаких нарушений воинской службы за мной не числится. Начальник штаба говорит: «Сержант, вы откомандированы для прохождения дальнейшей службы в расположение штаба дивизии». Отвечаю: «Слушаюсь!» Дальше подполковник сказал, что меня сопроводит в штаб дивизии капитан Ефремов, сказал, чтобы сейчас я возвращался в роту, доложил командиру роты

В распоряжении, попрощался с товарищами и с вещами быть у проходной, где меня будет ждать капитан Ефремов.

Возвращаюсь я в роту, по пути раздумываю, что за чудеса, кому я нужен в штабе дивизии, я – самый малюсенький винтик в нашей армии, образование считается 9 классов, я прибавил себе к возрасту 2 года, потому и образование увеличил на 2 класса. Тут я вспомнил тот эпизод на стрельбище за ручным пулемётом. Не просто так тогда начальник штаба остановился возле меня! Он, видимо, уже тогда знал, что меня вызывают в штаб дивизии и захотел узнать, что же я за фрукт такой, что мной заинтересовался штаб дивизии. Дойдя до роты, я вдруг подумал, что не будь я в прошлой партизанской жизни «Дубосеком», то меня ни в какой штаб дивизии не вызывали бы.

Приехали в штаб дивизии, который находился в одном из районов Дрездена – Клотше. Нам сказали зайти в кабинет Начальника штаба дивизии. В кабинете уже находились полковник, он же начальник штаба, один капитан и один старший лейтенант. Капитан Ефремов доложил, что мы прибыли, и полковник обращается ко мне: «Сержант, вам присваивается звание «Старший сержант», вы будете служить и работать младшим приёмщиком военно-почтовой станции дивизии. Капитан Быстряков, который перед вами – ваш начальник военно-почтовой станции, старший лейтенант Мойсеев, который тоже перед вами – старший приёмщик военно-почтовой станции. Я стоя обращаюсь к начальнику штаба: «Слушаюсь, тов. полковник. Но я должен сказать, что я незнаком с этой работой». На что получил ответ: «Вас это не должно беспокоить, вас научат».

 

Так внезапно в одно мгновение круто изменилась моя воинская служба. Освоил быстро свои обязанности, по-могли мне в этом капитан Быстряков и старший лейтенант Мойсеев. В мои обязанности входило: один день работать на месте, обрабатывать почту, принимать и оформлять по-сылки от офицеров и солдат для отправки на родину. На второй день отправляться с почтой, с газетами и журнала-ми по полкам дивизии в радиусе сто километров от Дрез-дена. Наш штат военно-почтовой станции состоял из пяти человек: начальник станции – капитан (старший приёмщик – старший лейтенант), два младших приёмщика (старшие сержанты) и шофёр автомашины Студебеккер.

Летом 1948 года на военно-почтовую станцию приехали два офицера из отдела СМЕРШ 1-й танковой армии. Зашли к начальнику станции Быстрякову и вскоре туда же вызвали и меня. Капитан Быстряков говорит мне, что я должен поехать с офицерами в штаб армии. Отвечаю: «Слушаюсь!» В штаб армии, так в штаб армии, но я знаю, что эти офицеры не просто из штаба армии, а из СМЕРШа, а оттуда не возвращаются. Спрашиваю капитана Быстрякова: «а свои вещи с собой взять?» Но он ответил, что надеется, что я вернусь. Значит, и капитан не знает, зачем меня забирает СМЕРШ. И я тоже не знал, что же я такого совершил, что за мной приехал СМЕРШ. Думай быстрее, старший сержант! По пути в машине стал быстро соображать, просто так за мной не приехали бы… СМЕРШ – это отдел контрразведки, который занимается шпионами, диверсантами, бандитами. К последним двум я точно не отношусь, меня могут подозревать только в шпионаже. А почему бы нет, думаю я, для шпиона я вполне подхожу, моя нынешняя службы – находка для шпиона. У меня свободное передвижение по городу, можно назначить любую встречу в любом месте, я знаю расположение всех полков и воинских частей дивизии. Для шпиона я вполне подходящая кандидатура. Но какие есть основания, чтобы подозревать меня в шпионаже? Только «связь с заграницей», к этому обвинению я быстро подготовился. Ничего не врать и не утаивать, иначе вместо возвращения в свою военно-почтовую станцию окажусь в Магадане. На этом я остановился в своих мыслях и был готов к любым вопросам.

Приехали в отдел СМЕРШа, заходим в кабинет, за столом – подполковник, капитан и старший лейтенант. Поприветствовали, приглашают присесть за стол, стоящий перпендикулярно к их столу. Они внимательно смотрят на меня, по внешнему виду мне они показались не злыми людьми. Но для них, если есть человек – значит шпион, нет человека – нет шпиона. Проще избавиться от человека, сослать его в Магадан или на Колыму, вот и нет больше шпиона, а будет выполнение задания и прибавление звёздочек на погоны. Я понял, что от этих троих зависит сейчас вся моя дальнейшая жизнь и судьба, на каждый вопрос должен отвечать правдиво, не выкручиваться. (привожу диалог).

И вот первый вопрос:

− Старший сержант, когда вы установили связь с заграницей?

– Моя связь с заграницей заключается в том, что примерно в начале 1946 года я написал и вместе с фотокарточкой отправил в городской посёлок Любань, Минской об-ласти моей тёте Алте Голод, сестре моей матери письмо. Письмо должно было быть переслано ею в Палестину, моему дяде, брату мамы Давиду Каценельсону. Моя мама убита фашистами, Алте Голод – её сестра.

– Где в Палестине и с какого времени находится ваш дядя Давид Каценельсон? С кем он живёт?

– Давид Каценельсон до сентября 1939 года жил в городе Барановичи, тогда это была Польша, он работал учителем. За две недели до нападения Германии на Польшу он с женой поехал в гости к своему сыну в Тель-Авив. В Тель-Авиве у него было два сына. Один погиб в 1937 году, в Испании, куда поехал добровольцем-интернационалистом. С какого времени живёт его второй сын в Тель-Авиве я не знаю, связи и ним у меня не было и нет. Так как война застала моего дядю в Тель-Авиве, то возвратиться в Барановичи он уже не имел возможности.

– Почему вы решили написать письмо вашему дяде в Палестину и послать ему вместе с фотокарточкой в военной форме?

– Меня попросила об этом тётя Алте Голод из Любани.

– Что вы писали в этом письме?

– Я написал, что служу в Красной Армии, нахожусь в Германии, что отомстил этим проклятым извергам за маму и четырёх моих сестёр, что я, уходя из гетто, где были убиты фашистами все евреи Любани, дал клятву, что отомщу фашистам.

– Какую клятву вы дали себе и как отомстили?

– Клятву я дал себе такую – что за маму и четырёх моих сестёр я лично должен уничтожить не менее 20 фашистов. Клятву эту я выполнил, как в партизанском отряде, так и в действующей армии.

– Поясните, как вы уничтожили не менее 20 фашистов.

– В партизанском отряде много раз принимал участие в засадах, в разгроме гарнизона, где фашисты несли большие потери. Только в последней операции, когда в июне 1944 года мы прочёсывали леса, где скрывались фашисты, одна моя рота из 40 человек, в том числе и я, уничтожили более 200 фашистов. А в действующей армии, в части, где я служил, мною уничтожено фашистов не меньше, чем в партизанском отряде. А в какой части я служил, вам известно.

– Фамилии ваших командиров в партизанском отряде вы можете перечислить?

– В партизанский отряд я поступил 11 декабря 1941 года (в удостоверении партизана указали, что 25 декабря – 2 недели сочли испытательным сроком). Тогда командиром отряды был Комаров (Корж Василий Захарович). В сентябре 1942 года отряд Комарова разделили на три отряда, которые влились в бригаду им. Будённого Я оказался в отряде им. Котовского. Командиром отряда стал Баранов, начальником штаба – Воронов, а Комаров (Корж В.З.) стал командующим Пинским партизанским соединением.

– Фамилии партизан вы помните?

– Некоторые помню, но они могут быть не точными, так как вступившие в отряд в 41 году и в первой половине 1942 года должны были поменять свои фамилии. Так, моя фамилия и имя до 14 июля 1944 года была Григорьев Женя.

– Партизана по фамилии Дубосек вы знали в отряде им. Котовского?

(Прежде, чем ответить на этот вопрос, я глубоко вздохнул, мне стало ясно, что они проверяют, кто я на самом деле – бывший партизан или кто-то другой). Отвечаю:

– Партизана по фамилии Дубосек в отряде не было. А «Дубосек» − это мой личный псевдоним, мне его дал особый отдел.

−Когда и почему вам дали этот псевдоним?

– Летом 1943 года мне стало известно, что в отряде появился бывший полицейский из Могилёвской области. Я доложил об этом командиру отделения, после этого меня вызвал начальник особого отдела отряда, вот тогда я и получил псевдоним «Дубосек».

−Вам приходилось воспользоваться этим псевдонимом в отряде?

– Два раза. Один раз я получил задание, жить две недели в одной землянке с двумя новенькими, которые оказались диверсантами, во второй раз я жил с одним таким диверсантом.

Вопросов мне больше не задавали, но сказали, чтобы я отправился в другую комнату с фотоальбомом, я должен буду сказать, есть ли знакомые мне лица среди сфотографированных. С альбомом я вошёл в другую комнату, там находился один офицер – лейтенант, он указал, где мне сесть. Я начал смотреть альбом. Первая страница – все незнакомые.

Вторая страница – то же самое. Третья страница – внимательно смотрю – да это же начальник полиции местечка Старобин – Логвинов. В марте 1942 года наш отряд Комарова разгромил гарнизон гитлеровцев и полицаев Старобина, а этого начальника полиции за его зверства повесили.

Четвёртая страница− знакомых нет. Пятая страница альбома – узнал сразу же – это вся полиция и управа местечка Любань. Всех не знаю, но многих узнал. Перечисляю всех, кого узнал:

– Сержанин – бургомистр

– Герданович – начальник полиции до сентября 1941 года

– Березовский – начальник полиции с сентября 1941года

– Ременчик, он же – Трусик – полицай

– Мордвилко – полицай

– Романчук – старший следователь полиции

– Тажуны (два брата) – полицаи

– Садовский – следователь полиции

– Макейка – полицай

– Марейчик – полицай

– Хижняк – полицай.

Я всё записал, попросил старшего лейтенанта доложить, что я закончил работу с альбомом. Вскоре я возвратился в комнату, где заседали.

Подполковник посмотрел мои записи по альбому, затем передал их капитану и старшему лейтенанту. По выражению их лиц я определил, что они остались довольны.

После этого подполковник говорит мне: «старший сержант, слушайте внимательно и запомните, никогда больше не посылайте письма и свои фотографии за границу кому бы то ни было, даже ближайшим родственникам. Надеюсь, вы поняли, чем для вас могла кончиться эта переписка. О том, о чём мы с вами здесь говорили, на своей службе не распространяйтесь. Сейчас вас отвезут в часть на место службы. Я воспринял всё сказанное с облегчением, сказал: «Слушаюсь!» и вышел из помещения, где меня ожидала автомашина, которая и доставила меня обратно к месту службы.

Все последующие дни проходили в обычной повседневной работе, никто не интересовался моим вызовом в СМЕРШ, но я чувствовал настороженность в разговорах с сослуживцами, боялся сказать что-либо лишнее. Как мне хотелось сказать всем: «не опасайтесь меня, я не стукач, я для вас не опасен!» Но я не мог этого сделать, так как не сомневался в том, что за мной установлено тайное наблюдение.

Служба продолжалась и протекала быстро, работа на военно-почтовой станции была интересной, был знаком со многими офицерами штаба дивизии, и они были рады знакомству со мной. Дело в том, что каждый офицер имел право отправлять только одну посылку в месяц домой на родину. С моей стороны было нарушением принимать от офицеров более одной посылки в месяц. Но я шёл на это, не считая это уголовным преступлением. За всё время работы на ВПС за это нарушение никто не был наказан.

Заканчивался 1949 год, уже шли разговоры о том, что в 1950 году будет демобилизация служащих моего 1925 года, по которому исчисляется моя служба в Армии. Мой начальник ВПС капитан Быстряков, милейший человек, он относился ко мне как к сыну, завёл со мной разговор о том, что мне не надо демобилизоваться, а остаться на сверхсрочную службу. Тогда мне будет присвоено звание «старшина», а через два года присвоят офицерское звание. Нет слов, предложение было заманчивым. Служить в Советской Армии в группе оккупационный войск в Германии, об этом мечтает каждый солдат. Жизнь здесь намного лучше, чем в послевоенные годы на родине. Но мне 23 года, остаться на сверхсрочную службу – это примерно ещё 7 лет хорошей, благополучной жизни. И тогда мне будет 30 лет, я возвращусь на родину, и что меня ждёт? Образование – 7 классов, специальности нет, угла для жилья нет. Так не лучше ли начинать жизнь сначала, когда тебе 23 года, а не 30 лет! Всё это я изложил начальнику ВПС Быстрякову, он со мной согласился.

В июне 1950 года я демобилизовался и приехал в Минск. В этот день 21 июня 1951 года я снял военную форму и стал гражданином города Минск, Белорусской ССР. Ровно через 10 лет после начала войны. Воинской службе вместе с партизанскими годами я отдал 9 лет и 7 месяцев. Уходил на войну мальчишкой неполных 15лет, возвратился в мирную гражданскую жизнь мужчиной в 23 года. Образование – те же 7 классов, что и в 15 лет, специальности нет, жилья нет.

Значит, я вступаю во взрослую жизнь с нуля, как мальчишка, поступающий в первый класс. Разница только в том, что я должен поступить в восьмой класс. И тут я вспомнил свою заповедь, когда в партизанском отряде мы попадали в засады:

«В минуты наибольшей опасности каждый заботится о себе, берёт судьбу в свои собственные руки»

То же самое надо применить и в гражданской жизни, брать судьбу в свои руки, позаботиться о себе самому. Никто за меня заботиться обо мне не будет, мне самому нужно всё предусмотреть. И в первую очередь – решить вопрос с жильём. У тёти, маминой сестры, смогу пожить не больше месяца. Чтобы быть в хороших отношениях с родственниками, нужно не жить с ними вместе, а приходить в гости. Второй вопрос, который мне нужно решить, это финансовый. Нужны средства для жизни. Денег, полученных при демобилизации, хватит примерно на два-три месяца.

Так что, старший сержант в запасе – действуй! Угол нашёлся, платить надо 100 рублей в месяц. В начале августа 1950 года читаю объявление в газете «Вечерний Минск»:

«Белорусский республиканский учебный комбинат объявляет набор на курсы нормировщиков для работы в системе УИТЛК МВД БССР».

Что за специальность «нормировщик» мне добрые люди разъяснили. А что такое УИТЛК – тоже понятно. Управление исправительных трудовых лагерных колоний – это значит, что работать надо будет в лагерях заключённых. Прихожу в здание, где находится приёмная комиссия на эти курсы. Там сказали, что на эти курсы нужно набрать только 35 человек, а заявлений уже поступило больше ста, так что гарантировать поступление они не могут. Каждое заявление будет рассматривать мандатная комиссия. Кто будет принят, должен будет написать обязательство, что по окончанию курсов он должен поехать на работу в любую точку СССР, будь то Магадан или Колыма, Дальний север или Дальний восток.

Учёба рассчитана на 6 месяцев, стипендия 400 рублей в месяц. Раздумываю – из 400 рублей 100 рублей уйдёт за угол в квартире, остаются 300 рублей. За два месяца этого 1950 года я уже определил, что на 300 рублей в месяц можно прожить. Прихожу на мандатную комиссию, людей для поступления на курсы много, евреев среди них не видно, значит, только я с этим пунктом в анкете подал заявление для работы в системе МВД. Образование должно быть не менее 9 классов средней школы. Согласно году рождения, написанного в моих документах, там и образование проставлено – 9 классов, которых на самом деле я не заканчивал.

Меня выручили мои анкетные данные – партизанский отряд и действующая армия, придраться было не к чему, так я был принят на эти курсы. Первого сентября идут в 1 класс, а я пошёл на курсы, занятия тоже начались 1 сентября. Одновременно я подал заявление в вечернюю школу, в 9 класс, решил, что материал за 8 класс я освою, догоню в девятом. День был занят с утра до позднего вечера. Утром – курсы, вечером – школа. Курсы продолжались 7 месяцев вместо шести. При распределении на работу спросили, куда я желаю поехать. Ответил, что поеду туда, куда пошлют.

Видимо, не все выпускники курсов отвечали так, как я. Многие получили направление далеко на Дальний восток, на Север. Мне предложили должность старшего нормировщика в лагерь заключённых, расположенный на территории Минского тракторного завода. И 29 марта 1951 года я переступил проходную лагеря заключённых. Ознакомился со своими обязанностями, которые заключались в следующем: заключённые работали на строительных объектах Минска, за выполненные ими работы по нарядам начисляли зарплату, которая поступала на счёт лагерного отделения, заключённым лагерь выплачивал их часть. Следовательно, все строительные управления стремились платить заключённым как можно меньше за выполненные ими работы. В мои обязанности старшего нормировщика (а я был один в лагере на этой должности) входила проверка правильности начисления зарплаты.

Строительных объектов, где работали заключённые, было много. Утром я приходил в лагерь, возвращался к концу дня, а по окончанию месяца приходилось допоздна задерживаться, нужно было проверять все наряды, полученные от строительных управлений, затем визировать эти наряды. Кем же были заключённые в лагере? Я убедился в том, что бандитов и убийц там не было. Люди сидели за незначительные экономические преступления, среди них были люди, занимавшие ранее высокие должности, главные инженеры, начальники производства и цехов.

Общаясь с ними, я накапливал опыт в своей работе, детально осваивал строительную технологию. Запомнился мне один бывший главный инженер строительной организации. Как заключённый он работал простым рабочим на объекте по строительству Минского мукомольного комбината. Там тогда возводили бетонные блоки с помощью подвижной опалубки. Работы было много, а платили мало, притом, отдельно за выполнение каждого элемента работы.

И вот этот бывший главный инженер посоветовал мне пойти в центральную библиотеку Минска. Он помнит, что когда-то он видел там расценки за готовый блок при работе с этой подвижной опалубкой. Эти расценки я нашёл, должен признаться, что книжку с этими расценками я тайно вынес из библиотеки, снял копию, затем возвратил книжку в библиотеку. Когда пересчитали работу за месяц в целом за блок по этим расценкам, то сумма зарплаты увеличилась в три раза. Спасибо бывшему главному инженеру за его совет.

Знание расценок и суммы оплаты за выполненные работы по конечной продукции оказало мне огромную помощь в дальнейшей работе.

Чем ещё мне запомнилась работа в лагере заключённых: два раза в месяц надо было целые сутки дежурить на пищеблоке, т.е. на кухне, следить за соблюдением норм закладки продуктов в котлы, за соблюдением санитарных норм – чистоту и порядок в пищеблоке. Но всему приходит конец. К концу марта 1952 года лагерное отделение на тракторном заводе закрылось, заключённых перевели в другие лагеря.

Мне предложили работу нормировщика в другом лагере заключённых в пределах города, где было промышленное производство по деревообработке, но я отказался. Но увольняться я не имел права. Тогда ещё действовал Указ военного времени о том, что самовольный уход с работы наказывается уголовным судом. Через два месяца после закрытия лагеря, я получил увольнение.

Год 1952 для меня оказался знаковым. В этом году я окончил 10 класс вечерней школы и получил Аттестат Зрелости. В этом же году 1 мая я женился на очень красивой девушке. Ко дню 65-й годовщины Победы в Великой Отечественной войне исполнилось 58 лет нашей совместной жизни.

Также в этом, 1952 году я поступил на вечернее отделение Белорусского Государственного института народного хозяйства, который закончил в 1958 году и получил квалификацию ЭКОНОМИСТ.

После лагерного УИТЛК МВД БССР о моей трудовой деятельности можно ознакомиться по следующим сведениям:

15.07.1952 г. Зачислен на должность инженера по нормированию на один из заводов пищевой промышленности.

2.08.1955 г. Зачислен на должность инженера-экономиста на один из заводов строительной индустрии.

9.04.1960 г. Назначен на должность начальника планового отдела этого же завода.

7.08.1970 г. Переведен для дальнейшей работы на один из домостроительных комбинатов строительной индустрии и назначен на должность главного экономиста − начальника планового отдела комбината.

2.03.1979 г. Уволен по собственному желанию в связи с отъездом на постоянное место жительства в Государство Израиль.

Приближался новый этап жизненного пути. Опять жизнь начиналась с начала, с нуля. Этот этап связан с государством, возникшим в 1948 году в той самой Палестине, из-за которой я мог оказаться далеко на Севере или на дальнем востоке – и это государство Израиль.

Что заставило меня готовиться к перемене места жительства? У каждого человека могут быть для этого разные причины. Я считаю, что каждый должен иметь право самому решать, где ему жить, куда он хочет поехать. При этом я считаю, что Родиной у него всё равно должно быть то государство, где он родился.

При подготовке к перемене места жительства у меня возник интерес к еврейской истории. Оказалось, что древнее еврейское государство было очень развитым и сильным, но в школьных учебниках по истории о нём – ни слова! Были Урарту, Шумерское царство, что-то ещё, а Иудейского царства и след простыл в этих «учебниках». Еврейское государство, завоёванное Римом, исчезло…

Но дальше начались чудеса: изгнанные евреи в большинстве своём оказались в Италии. Римляне не препятствовали этому. Они только запретили им иметь землю и заниматься ремёслами. Для евреев было лишь два выхода – рабский труд, на что и рассчитывали победители, или найти другой выход. И наши предки придумали: они начали заниматься торговлей. Почти весь торговый флот в Древнем Риме был еврейским, так пришлые евреи стали более зажиточными, чем коренные жители.

Но как такое можно выдержать! Начались еврейские погромы, горели корабли, и побежали, кто куда, многие оказались в Испании. Начался их вклад в европейскую историю. Схема повторялась: переселение, усиление влияния, высокие должности и звания, погромы, опять переселение: Испания, Германия, Польша и дальше на Восток – Украина, Белоруссия, Россия.

Всё это поверхностный экскурс в историю. Прошлое ещё менее тёмное и неизвестное, чем грядущее, будущее. Но ясно одно – века гонений, издевательств, истреблений при двухтысячелетнем отсутствии своего государства не уничтожили НАРОД и его веру в свою судьбу. Через 2000 лет (Это ж подумать только!) вновь возродился Израиль на земле Обетованной и заговорил на иврите, который давно считали мёртвым языком. В чудеса я не верю, но то, что случилось с еврейским народом – это чудо.

И вот 22 октября 1979 года самолёт приземлился в аэропорту Тель-Авива. Начался новый этап жизни. В тот же день и час, когда мы сошли с трапа самолёта, мы стали гражданами новой страны, государства Израиль. Хочу отметить, что гражданами новой страны стала моя семья из трёх человек: автор этих записей, моя жена Мария и наш сын Владимир 17-ти лет. Наша дочь с мужем и нашей внучкой по уважительным причинам с нами в этот период не могли поехать.

Новый этап жизни в корне отличался от предыдущего. На целый год государство обеспечивает всем необходимым: жильём, выданы денежные средства на проживание. Жильё предлагается в трёх вариантах: первое – можно сразу получить квартиру в том районе страны, куда предложат, второе – можно самому выбрать район проживания жить на съёмной квартире, а государство в первый год жизни будет оплачивать проживание в съёмном жилье. И, наконец, третий вариант – получить направление в Центр абсорбции – это здание типа гостиницы, есть однокомнатные и двухкомнатные номера со всеми удобствами, с кухней для приготовления пищи. Там же проходишь курс изучения языка иврит. В центре абсорбции можно проживать до получения квартиры от государства для постоянного проживания (это будет собственность государства) или самостоятельно купить себе собственную квартиру полностью за свои деньги или частично с помощью кредита, взятого в банке на 20 лет. Мы выбрали третий вариант и поселились в центре абсорбции. Времени было достаточно, чтобы решать все бытовые вопросы. Но прежде, чем составлять проекты на будущее я решил ознакомиться с государством, куда мы прибыли на постоянное место жительства.

Что же представляет государство, куда мы прибыли. Израиль – государство на Ближнем Востоке, на восточном побережье Средиземного моря. На севере граничит с Ливаном, на северо-востоке – с Сирией, на востоке – с Иорданией, на юго-западе – с Египтом. Площадь – 22072 кв. км, население – около 7 млн. человек.

Северная и центральная часть страны, где проживает основная часть населения, делится на три части:

– Прибрежная равнина на западе, в которой расположены крупнейшие города − Тель-Авив и Хайфа.

– Иорданская впадина на востоке, где находятся два внутренних водоёма Израиля – озеро Кинерет и Мёртвое море, связанные между собой рекой Иордан.

– Гористый район центрального Израиля, включающий горы Галилеи, Самарию, Иудею и столицу Иерусалим.

На территории Израиля – соседствуют самые разные виды рельефа. На северо-востоке страны находятся Голанские высоты и покрытая снегом гора Хермон, а на Юге – пустыни Негев и Арава, занимающие значительную часть территории страны, крупнейший город Беэр-Шева, который называют столицей Негева, а также широко известный курорт на Красном море – Эйлат.

Диапазон колеблется между 2224 м. на горе Хермон до минус 392 м. в районе Мёртвого моря – самой низкой точки на Земле.

Климат в Израиле субтропический. В связи с этим лето (период с апреля по октябрь) длинное, тёплое и сухое, А зима (ноябрь – март) достаточно мягкая. Климат и погодные условия в разных регионах значительно отличаются друг от друга. Зима в гористых районах страны, например в Иерусалиме и в Цфате несколько прохладнее и суше, чем в других районах. Дожди выпадают в основном в северном и центральном районах. Побережье характеризуется влажным летом и мягкой зимой, горные районы – сухим летом и относительно холодными зимами. В Иорданской долине наблюдается жаркое и сухое лето и мягкая приятная зима, а в Негеве – типичный климат полупустынь.

Температурный диапазон широк – от периодических зимних снегопадов до горячего сухого ветра, который приносит с собой резкое повышение температуры. Государственную символику Израиля представляет собой флаг – две голубые полосы на белом фоне со звездой Давида между ними.

Гимн государства Израиль – А-Тиква – (Надежда). В 1933 году А-Тиква была избрана гимном сионистского движения, а с провозглашением государства Израиль стала национальным гимном страны. Государство Израиль является парламентской демократией, во главе которой стоит президент, чья роль является скорее символической. Фактически страной управляет орган законодательной власти (Кнессет), орган исполнительной власти (правительство) и орган судебной власти.

Законодательная власть в Израиле представлена Кнессетом (парламентом), состоящим из 120 парламентариев, избираемый 1 раз в четыре года на всеобщих выборах Кнессет вводит законы, принимает политические решения, выбирает президента и правительство и контролирует деятельность последнего.

Роль исполнительной власти в Израиле играет правительство. Оно отвечает за выполнение законов, принятых Кнессетом и за управление государством. Премьер-министр – член Кнессета, на которого президент возлагает роль формирования правительства, облечённого доверием Кнессета. С момента основания государства Израиль ни одной партии не удавалось получить в Кнессете абсолютное большинство. Вследствие этого все правительства в Израиле были и остаются правительствами коалиционными.

Юридическая власть в Израиле отвечает за поддержание законности в стране. Во главе юридической системы стоит Верховный суд. Тут рассматриваются апелляции по поводу решений судов низших инстанций и проводятся заседания Высшего суда справедливости, в ходе которых рассматриваются жалобы граждан на действия государст-венных властей. Помимо обычной и гражданской системы судов в Израиле действуют суды, наделённые законом исключительной властью в решении ряда вопросов.

В их числе – суд по трудовым вопросам, военный суд, религиозные суды (иудейский, мусульманский, христианский и друзский), которые рассматривают дела о браках и разводах. Экономика Израиля – это история успеха. Несмотря на почти полное отсутствие в стране природных ресурсов, несмотря на войны и на иммиграции, следующие одна за другой, являющиеся нелегким бременем для экономики, Израиль принадлежит к числу самых преуспевающих стран мира. Одной из существенных причин экономического процветания Израиля является квалифицированная рабочая сила.

С момента образования государства израильский экспорт вырос с 30 миллионов до$54,31 млрд в год (на 2010 – А.Ш). За это время в экономике Израиля произошло немало перемен. На первых порах Израиль экспортировал в основном цитрусовые, а также обработанные алмазы и некоторые промышленные продукты. Сегодня основную массу эксперта составляют продукты высоких технологий в самых различных областях, таких, как электроника, программное обеспечение, компьютеры, оптика, средства коммуникации и медицинское оборудование.

С течение времени изменилась и идеология, согласно которой производится управление израильской экономикой. Вначале экономика была по преимуществу централизованной, характеризовавшейся активным вмешательством государства в экономическую деятельность. Вследствие политических перемен, произошедших в Израиле в 1977 году, экономическая идеология Израиля следует либеральной экономической политике.

 

Доминирующим сектором израильской экономики являются высокие технологии, ставшие движущей силой экономического роста страны. К числу других процветающих областей экономики принадлежит фармацевтика, химическая промышленность, туризм, военная промышленность и обработка алмазов.

Глава 18

Прошло 30 лет с начала новой жизни в новом госу-дарстве, в государстве Израиль. Как пригодилось в первые же месяцы пребывания в Израиле моё виртуальное знакомство с государством! Я убедился в том, что каждый репатриант, начинающий свою жизнь в Израиле, должен обладать определённым набором знаний о еврейском государстве. Абсорбция моя, жены и сына прошла успешно во всех отношениях, как в социально-бытовых, так и в трудовой деятельности. После краткосрочной учёбы у меня и у жены было 13 лет трудового стажа, у меня – почти по своей специальности, а у жены – руководящая работа в гостиничном хозяйстве. Сын окончил учёбу по специальности инженер-электрик, работает по специальности. После учёбы он женился, у него два сына 17 и 13 лет.

Наша дочь с мужем и дочерью приехали в Израиль в 1989 году, они инженеры-конструкторы по строительству, работают по специальности, полностью благоустроены во всех областях жизни, они уже стали бабушкой и дедушкой, у них есть внучка 2 лет. В целом, можно сделать вывод, что израильское общество стоит перед свершившимся событием: в стране за прошедшие 30 лет появилась и существует миллионная община русскоязычных граждан страны.

Определяющими факторами общины стали язык общения – русский, общие культурные ценности, репатриация из бывшего СССР и постсоветского блока государств.

Наблюдая за абсорбцией новых репатриантов, вижу, что большинство из них начинают работать на низших работах, потом поднимаются год за годом, ступенька за ступенькой вверх по лестнице социальной значимости и материального благополучия. За годы абсорбции появились «русские» магазины, рестораны, газеты, книги, журналы, спортивные клубы, небольшие предприятия. На русском языке работают театры, радио и телевидение, клубы и культурные центры. Во многих городах Израиля живут граждане, которые общаются только и преимущественно на русском языке, без проблем делают покупки в своём любимом «Русском» магазине, посещают «русского» семейного врача, слушают новости по «русскому» радио или смотрят последние известия и фильмы по телевидению на русском языке. Можно без проблем отправиться с «русской» туристической фирмой за границу, отдать своего ребёнка в русскоязычный детский садик или школу с изучением русского языка.

Следует отметить, что Израиль – сотая из самых маленьких стран с населением менее чем 1/1000 от всего населения в мире. При этом Израиль:

− Имеет самое большое в мире количество научных работ – 109 на каждые 10.000 чел., а также самое большое количество зарегистрированных патентов, считая на душу населения.

− Имеет второе место в мире (после США) по количеству технологических компаний (3500).

– Имеет третье место в мире (после США и Канады) по количеству компаний NASDAO.

– Имеет самое большое количество биотехнических компаний в мире из расчёта на душу населения.

– 34% израильской рабочей силы имеет высшее образование. При этом Израиль является третьей индустриальной державой в мире – после США и Голландии.

– Израиль является вторым в мире по печатанию и продаже новой литературы.

– По сравнению с любой другой страной Израиль имеет самое большое количество музеев на душу населения.

– Израиль имеет самое большое количество компьютеров на душу населения.

– Израиль имеет самое большое в мире количество учёных на 10000 населения:

Израиль – 145, США − 85, Япония−70, Германия – 60.

– Windows NT operating system. Ptntium MMX Chip tech-nology и AOL Instant Messenger – были разработаны в Израиле.

– Microsoft и Cisco имеет свои единственные R*D вне США только в Израиле.

– Первая в мире действующая солнечная батарея была установлена израильтянами в Калифорнии.

– всё это к 2004 году, за 55 лет своего существования, при постоянных войнах и терроризме!

Хочу высказать своё личное мнение о некоторых аспектах внешней политики Израиля.

Израиль ни с кем не хочет воевать, и не намерен нападать на кого-либо, но армия Израиля всегда готова защищать свой народ и государство. Я считаю, что существование государства Израиль сохранит еврейский народ от второго Холокоста.

Что касается создания Палестинского государства, то убеждён, что в обозримом будущем такое государство не может быть создано из-за существующих на сегодняшний день следующих факторов:

− будущее Палестинское государство состоит из двух частей, враждующих между собой. Одна часть не признаёт государство Израиль и готова уничтожить его.

− вторая часть на словах признаёт существование государства Израиль, и на словах согласна создать своё Палестинское государство, но это только СЛОВА, на самом деле они этого не хотят. Предыдущие правительства Израиля отдавали им 97% территорий, но они отказались от этого. Им выгодно быть в положении «оккупированных» и «беженцев» и получать постоянную помощь от других государств. Им выгодно получать от Израиля воду, электричество и другие блага, в своём государстве это они вынуждены будут производить сами.

Чтобы обсуждать проблемы о создании будущего Палестинского государства, следует остановиться на вопросе: что представляет собой современная Палестина. Кто такие палестинцы? На эти вопросы корреспондента М. Немировской отвечает президент Института Ближнего Востока Евгений Янович Сатановский.

«На самом деле Палестина – понятие не только географическое, но и филологическое. Это – провинция Римской империи, названная так, насколько помнится, во времена императора Адриана по имени филистимлян*, выходцев с греческих островов за тысячу с лишним лет до его эпохи, завоевавших побережье в районе Газы, Ашкелона, Ашдода, чтобы стереть историческую память об Израиле и Иудее. После подавления восстания Бар-Кохбы римляне постарались очистить эту территорию от мятежных евреев и заселить её римскими колонистами. Но евреи продолжали жить во многих местах (Иерусалиме, Хайфе, Цфате) фактически до начала распространения сионизма и массовой алии новейшего времени.

Многие из потомков тех евреев, которые никогда оттуда не уходили, были обращены в христианство или ислам. Утверждение о том, что Палестину испокон веков населяют арабы, вызывает недоумение. В Палестине, помимо еврейских племён, селились выходцы из Индии, Сирии, двуречья, Египта. Во времена Оттоманской империи поселились черкесы. Существовали две-три деревни алавитов. Друзы живут в Ливане, Сирии и в Северном Израиле. Но современное государство на этой территории было образовано одно – Израиль.

Никаких других государств на этой территории в историческое время не было, кроме государств еврейских, а на их развалинах «по наследству» несколько столетий существовали государства крестоносцев. Остальное время это была провинция: египетских фараонов, римских цезарей, турецких султанов, британской короны. Палестины же как государства со столицей и правящей династией не существовало никогда. И в этом один из корней того, почему палестинское государство не возникло и сегодня, хотя последние десятилетия весь мир занят его созданием.

Ситуацию на Ближнем Востоке можно назвать и «мирным процессом», и капитуляцией Израиля – в зависимости от подхода. На протяжении десятков лет ею занимается международное сообщество – несколько тысяч дипломатов, политиков, чиновников, журналистов, ООН, международных организаций, фондов, МИДов, занимается и Госдепартамент США. Ситуация загнана ими в абсолютный тупик. Сегодня на наших глазах рассыпается, как все пирамиды, построенные на песке, концепция о двух государствах для двух народов на одной небольшой территории. Рассыпается потому, что не каждый народ может построить собственное государство. Иначе в мире существовало бы столько же тысяч государств, сколько существует народов. Несмотря на беспрецедентную помощь в несколько десятков миллиардов долларов, вложенных за 60 лет в строительство Палестинского государства, оно так и не возникло. Вопрос о том, какой именно род: Нашашиби или Хуссейни, Ашрауи или Аль Хинди – кто из палестин-ких «нобелей» возглавит Палестину – вопрос смертельной борьбы кланов. Такой же, как в Италии времён Монтекки и Капулетти.

Невозможно было понять до Гарибальда, кто будет править единой Италией, а до Бисмарка – единой Германией, этими «лоскутными одеялами» Европы. Так и сейчас – невозможно понять, кто станет главным на палестинской политической сцене, где будет располагаться палестинская столица. Иерусалиме, как того требует «мировое сообщество» или в иерусалимском пригороде Абу Дис? Кто будет править Палестиной? Джибриль Раджуб, родовой удел которого Иерихон? Мохаммед Дахлан, отступивший на Западный берег Иордана, потеряв власть в Гезе? Кто-то из «сильных людей» Наблуса, Вифлеема или Рамаллы? Неизвестно. Гражданская война в Палестине – следствие того, что там нет ни признанного центра, ни единого лидера.

Сегодня Палестина – это ряд городов и деревень, племён и оседлого населения с разным этническим происхождением. Некоторые из них восходят к евреям и самаритянам. Другие – к греко-римским поселенцам. Очень немного настоящих арабов, в частности – две большие семьи, оставшиеся в Газе, когда основная часть арабской армии пошла на Миср – в Египет. Они неохотно женятся даже на своих соседях, помня, что они-то и есть арабы в отличие от всех остальных. Мы знаем потомком армян и тех, кто ведёт родословную от греков, индийцев, туркмен, курдов, цыган и выходцев из Грузии. Знаем потомков освобождённых англичанами суданских рабов. Такая «гремучая смесь» характерна для всего Ближнего Востока, построенного на больших семьях и племенах, в Европе давно ушедших в прошлое. В Палестине такого ещё не произошло. Это не вина, и не беда – это этап исторического развития.

Палестинцы – самый образованный народ в мире с почти поголовным средним образованием. Высок и процент населения с образованием высшим, полученным в Европе, России, США, Канаде, Австралии за счёт ООН и национальных грантов. Палестинские преподаватели, за исключением небольшого числа образовательных учреждений исламского типа, строят образование на светских моделях.

– И это касается живущих в Газе?

– Разумеется. Там достаточное количество бесплатных школ с высоким для Арабского Востока уровнем преподавания. Деньги выделяет ООН. Палестинцы создали хорошую систему школьного и университетского образования. Евреи это для себя сделали за собственный счёт, палестинцы – за счёт других. Так что рассуждения о том, как они «страдают от израильской оккупации», не слишком совпадают с действительностью. Газа застроена приличными домами, почему и не показывают её вид с моря. «Блокада и оккупация» выглядят не вполне так, как хотелось бы палестинцам.

Распад Британской империи породил палестинских беженцев, выведя их в окружающий мир. Если бы этого не произошло, никаких палестинцев мир бы сегодня не знал. Они были бы одной из периферийных групп арабского мира. Существовала бы Палестина, поделенная между Сирией, Египтом и, может быть, Саудовской Аравией. И вряд ли участь палестинцев была бы более счастливой, чем участь голодающих египетских феллахов. «Израильская оккупация» оказалась для палестинцев самой мягкой и либеральной из всех, которые они знали. Её нельзя сравнивать ни с египетской, ни с иорданской.

Почему палестинцы превратились в ударный отряд исламского мира, действующий против Израиля? А это была единственная роль, в которой их видели в Дамаске, Багдаде, Каире и Эль-Рияде. Почему они стали «евреями арабского мира»? В значительной мере это связано с двумя факторами. Образованные палестинцы – врачи, учителя, инженеры, техники, преподаватели университетов живут в арабском мире как чужаки, нелояльные к местным властям. Им припоминают попытку свергнуть в 1970 году короля Хусейна в Иордании, закончившуюся резнёй «Чёрного сентября», гражданскую войну в Диване, инициированную Арафатом в 1975−1976 гг, которую остановила только Сирия в 1990 г.; трагедию Кувейта, который палестинцы в том же 1990 году сдали Саддаму Хусейну, после чего сотни тысяч их были изгнаны из всех стран Аравийского полуострова. Палестинская диаспора доказала свою нелояльность всему арабскому миру. Не случайно сегодня ХАМАС поддерживается Исламской Республикой Иран. Парадоксальная ситуация: суннитская религиозная группировка в Газе опирается на шиитское государство. В поисках политического прикрытия спонсоров ХАМАС умудрился поссориться даже со своим естественным союзником – Саудовской Аравией, нарушив перемирие с ФАТХом Абу Мазена, заключённое под патронажем саудовского монарха в Мекке, под сенью Каабы, скреплённое клятвой на Коране. Не случайно после этого саудовская газета «Аль Ахрам», выходящая в Лондоне, писала: «В обмен на иранские деньги ХАМАС предал и арабов, и палестинский народ, и саму идею палестинского государства».

Гражданская война стоила палестинцам тысячи жизней. После того, как в августе 2005 года под давлением Ариэля Шарона Газа осталась бесконтрольной, из неё были выселены поселенцы-евреи, и ушла контролирующая её израильская дивизия, там погибло более 9000 палестинцев. Из них более 1500 – во время операции «Литой свинец» и израильских антитеррористических действий. Остальные в междоусобице ХАМАСа с ФАТХом. Когда израильская армия в январе 2009 года брала штурмом Газу, лишь около тысячи бойцов ХАМАСа из примерно 30-35 тысяч человек, поставленных под ружьё, находились «на передовой». Остальные либо дезертировали, либо отсиживались дома, спрятав форму и оружие, большинство же занималось грабежом гуманитарных конвоев и уничтожением активистов ФАТХа. Было убито множество фатховцев, а захваченных в плен пытали, в то время как ХАМАС трубил на весь мир о жестокостях «израильских оккупантов», о том, что только немедленное международное вмешательство может спасти Газу. Отдельно – о бюджете Палестинской национальной администрации, которую часто неверно называют «Палестинской национальной автономией» (ПНА).

Автономия – часть какого-либо государственного образования. Палестинцы же не входят ни в Израиль, ни в Иорданию, ни в Египет. Все страны, имевшие несчастье брать на себя контроль над Палестиной за последние сто лет, хотели (или хотят до сих пор) избавиться от этого «чемодана без ручки». Нести его чрезвычайно тяжело, а бросить почти невозможно. «Одностороннее размежевание» Шарона и было попыткой бросить этот «чемодан». Закончилось это грустно.

Из 2,5 миллиарда, необходимых для ежегодных текущих расходов ПНА, включая сектор Газа, не более 15% собираются в виде налогов. Экономика Палестины, бывшая когда-то на более высоком уровне, чем египетская, иорданская, ливанская, сирийская, за счёт сотрудничества с Израилем – разрушена, из-за прерванных контактов с Израилем палестинская рабочая сила стала не нужной никому. Палестинцы потеряли в Израиле около 200 000 рабочих мест. Их заняли приезжие из Африки, Иордании, Китая, Филиппин, Индонезии, Таиланда, Румынии, а также жёны и мужья израильских арабов (примерно 150 000 человек). Каждый работавший в Израиле палестинец кормил 5 −7 человек. Это примерно 1,5 миллиона, включая водителей автобусов, такси, бульдозеров, и другой строительной техники, с зарплатой до 3 – 5 тысяч долларов в месяц.

Не забудем о ежегодно пересылаемых Палестинской администрации 700-780 млн. долларов налогов с заработка палестинцев, работавших в Израиле. В аналогичной ситуации Франция должна была бы перечислить Алжиру налоги за заработка гастарбайтеров-алжирцев, американцы – за работу на территории США граждан Мексики − мексиканскому правительству. Но подобная система действовала только между Израилем и палестинской администрацией. Не забудем также о перечислении палестинской администрации таможенных сборов и прочих платежей. К деньгам этим палестинская администрация быстро привыкла, деля их между собой и полагая, что их вовсе не обязательно вкладывать в инфраструктуру Палестины.

– Но зачем же Израиль занимался такой благотворительностью, получая в ответ взрывы шахидов и обстрелы касамами?

– Правительство Израиля с его леворадикальными социалистическими идеями, догмами и иллюзиями начала ХХвека – провинциально и не слишком образовано. К тому же значительная часть израильского истеблишмента участвовала в дележе этих денег, обслуживая финансовые потоки. Так было даже в годы интифады. Пока израильская армия вела бои с палестинскими боевиками и террористами-самоубийцами, на личные счета Арафата в иерусалимском банке Апоалим поступали сотни миллионов долларов через Гиноссара, когда-то ответственного сотрудника израильских спецслужб, а в годы «мирного процесса» − партнёра по казино в Иерихоне Джибриля Раджуба и посредника между израильской элитой и палестинским руководством. Когда разразился скандал, Гиноссар «скоропостижно скончался».

Политика делается разными людьми. К сожалению, в Израиле, как уже было сказано, − не слишком образованными, но обладающими талантом политических комбинаций. Эти люди умеют брать власть, не очень понимая, что с ней делать и не слишком заслуживая того, чтобы у власти находиться.

Реальная политика существенно отличается от романтических идей, связанных со строительством еврейского национального очага. В этом плане нынешние правители сильно отличаются от Зеэва Жаботинского, не дожившего до образования государства Израиль, первого и последнего еврейского государственного деятеля ХХ века, интеллектуальный уровень и образование которого были достойны еврейского государства.

Его политические противники увековечили память о нём как об экстремисте, забыв, каким либералом был этот человек. Именно Жаботинский писал, что если президентом еврейского государства будет еврей, премьером должен быть араб, и наоборот: при президенте-арабе премьер-министром должен быть еврей. Сегодня даже ультралевая партия «Мерец» не способна на такие заявления. Жаботинский трезво оценивал будущее сосуществование двух народов в одном государстве. Он понимал, что война – это война, а мир – это мир, что лояльность стране – обязательное условие для того, чтобы быть ей гражданином. Эта простая идея сегодня в Израиле с трудом пробивает себе дорогу сквозь левацкие догмы при помощи нынешнего главы МИДа и вице-премьера Авигдора Либермана. Впрочем, его тоже называют экстремистом.

Операция «Литой свинец» по завышенным оценкам палестинцев принесла Газе убыток в 2 млрд. долларов. Конференция стран-доноров в курортном Шарм−аш−Шейхе обещала Газе помощь в 5,4 млрд. В условиях мирового экономического кризиса – блестящий бизнес! Похоже, ХАМАС должен просить Израиль ежегодно бомбить Газу, чтобы проводить такого рода инвестиционные операции. Сотни миллионов долларов ежегодно поступают туда из Ирана, миллиарды – из других источников.

Революция – прибыльный бизнес, а палестинское руководство это прекрасно понимало во все времена. Обычная же экономика в Палестине отсутствует, поскольку не может существовать в условиях диктатуры. Ни один диктатор, обеспеченный дотациями извне, не допустит появления в контролируемом им анклаве источников финансирования, не зависящих от него. Именно поэтому Арафат, один из богатейших людей планеты, уничтожил палестинскую экономику, сложившуюся в период израильского контроля, построенную на посредничестве между Израилем и арабскими странами.

– Выходит, палестинцам вообще не нужно государство?

– Государство необходимо для определённых целей. Оно решает вопросы вашей карьеры, будущего ваших детей, проблемы инфраструктуры. Никто в мире не получал от «мирового сообщества» такого количества денег, которого хватило бы на строительство доброго десятка государств.

Идея палестинского государства пока что привела к великой «халяве»: бесплатное снабжение продуктами питания, медикаментами, бесплатные образование и медицинская помощь. Но «у семи нянек дитя без глазу». Международные организации убивают будущее этих людей. Именно на гарантированной «халяве» основан беспрецедентный демографический рост в Палестине, в два-три раза выше, чем у соседей. Как Палестина будет существовать в дальнейшем, сегодня непонятно. Она раскалывается на отдельные анклавы, в каждом из которых свои «сильные люди» и своя администрация.

– Вы полагаете, что палестинцы не смогут построить соб-ственное государство?

– Я не занимаюсь научной фантастикой. Государства, создаются не ООН, не «конспонсорами» и не американским президентом, а людьми, которые хотят и могут это сделать. Есть все условия для того, чтобы Палестина стала государством. Все деньги для того, чтобы создать средних размеров государство, причём европейского уровня, выданы. Если в результате Палестина стала не чем иным, как рассадником радикализма, исламизма, гражданской войны и терроризма, значит, такова судьба этой территории. И существование Газы на расстоянии 20-30 км. От Западного берега этому не помеха.

Мы не знаем, что будет происходить дальше. Может быть, в Палестине родится новый Саддам Хусейн, Каддафи, Насер, Вашингтон или Бен-Гурион. Если там появится лидер, готовый построить государство, пойдя на те же жертвы, на которые пошли израильтяне, отказавшись от претензий на строительство Израиля «от Нила до Евфрата», он создаст палестинское государство. Отказавшись от Заиорданья, Южного Ливана, Южной Сирии, Синая, исторически входивших в состав Израиля, израильтяне построили своё государство на той части территории, которую могли взять под контроль и удержать.

Чтобы построить Польшу, нужен был Пилсудский, Финляндию – Маннергейм. Но не все революционеры могут стать руководителями государств. Фидель Кастро смог из революционера превратиться в такого лидера. Ясир Арафат не хотел и не смог перейти грань, отделяющую государственного деятеля от революционера. Единственное, что сделало палестинцев народом – это жёсткая сегрегация в арабском и исламском мире в целом, создание из них ударной силы против Израиля. На такой базе государства не строят. Вы или занимаетесь революцией или строите свою страну в мире с соседями. Идея палестинского государства убита усилиями ООН и «мирового сообщества», внутренними палестинскими распрями, внешним давлением арабского и исламского мира.

− Если Палестина не государство, то какое же гражданство у палестинцев, проживающих на территории ПНА?

− Собственного гражданства в них нет. Существуют документы гражданской администрации. У некоторых есть израильские паспорта, у большинства – иорданские. Своей валюты нет. Вся торговля, включая Газу, идёт на шекели.

− Расскажите немного о своём институте.

− Институт частный, независимый, негосударственный, не входящий в академию наук РФ. Занимается регионом от Мавритании и Марокко до Пакистана и от Сомали до Российской границы. Нас интересуют вопросы современности и будущего этого региона: экономика, религия, терроризм, политика, армия и всё, что связано с региональными диаспорами. Плюс распространение ислама за пределами Ближнего и Среднего Востока, всё, что связано с этим процессом в окружающем мире.

Институт существует с начала 1990 годов. За это время издано более двух сотен книг и несколько тысяч статей. У нас уникальные архив и библиотека. На институт работают несколько сотен экспертов, в т.ч. около сотни из Израиля, Турции, Ирана, стран Арабского Востока. Говоря попросту, наше дело – аналитика, которая идёт в профильные вузы и государственные структуры Российской Федерации. Как это реализовать на практике – решают они. Книги, изданные институтом, поступают в библиотеки, посольства, академические структуры, с которыми мы сотрудничаем.

В минувшем 2009 году государство Израиль отметило своё 60-летие. Я надеюсь, что и будущие юбилейные даты (65-ти-летие, 70-ти-летие и далее) государство Израиль встретит мирной и благополучной жизнью.

***

На этом закончу публикацию книги Зиновия Кнеля, опустив последнюю главу.

Вскоре на сайте размещу книгу на иврите. В ней значительно меньше стр. и нет ряда глав, которые не представляют интерес для ивритоговорящих.

Опубликовано 25.02.2017  20:58