Tag Archives: Виктор Беликов

Альберт Капенгут. Из воспоминаний (ч.1)

 

Альберт Капенгут

Я с детства знал, что газеты могут лгать…

Я решил начать записывать картинки прошлого. Почему-то мне раньше казалось, что мемуары пишут очень старые люди – «одной ногой в могиле». Тут же вспомнил Юру Разуваева, который рвался ко мне домой прочитать книгу Сомерсета Моэма «Подводя итоги» (The Summing Up, 1938), вышедшую в русском переводе в 1957 году. Как мы смеялись, узнав, что написал её Моэм за 27 лет до своей смерти, а после выхода «Итогов» он подарил миру кучу шедевров!

Думаю, что мой безвременно ушедший друг, еще в молодости зачаровывавший нас блестящими рассказами-воспоминаниями, мог бы приподнять завесу советского официоза, дать почувствовать аромат нашей молодости, а через него и запах эпохи. Но увы… Что может сейчас рассказать об этом времени журналист, дотошно штудирующий ветхие газеты того периода! «Я с детства знал, что газеты могут лгать, но только в Испании я увидел, что они могут полностью фальсифицировать действительность». Эта цитата из Джорджа Оруэлла погружает нас в перевернутый мир «1984», где он писал: «Кто владеет настоящим, владеет прошлым». Это можно с полным основанием отнести к истории шахмат в Белоруссии 1950-70 годов.

Хочу без прикрас поведать об этом времени не только как очевидец, но и как активный участник. Мой рассказ не столько о карьере, хотя «из песни слов не выкинешь», сколько о запомнившихся ситуациях, зачастую смешных, иногда нелепых, и пунктиром о людях, встречавшихся на пути, иногда со штрихами биографий. Мне хотелось бы побудить читателей заинтересоваться поиском более полной информации. Где-то пишу о событиях, повлиявших на мое мировоззрение, и совсем мало о личной жизни.

Детство

Начну, пожалуй, с момента, когда шахматы вторглись в мою детскую жизнь. Семилетним мальчиком я увидел, как дядя со старшим сыном играют на шашечной доске какими-то разными фигурами и при этом жмут кнопки сдвоенного будильника. Я начал приставать к отцу, который и объяснил азы незнакомой игры. Поскольку нормального комплекта под рукой не было, в дело пошли шашки, пробки из-под зубной пасты и тройного одеколона. Для королевской четы использовались нестандартные детали. Папа не мог запомнить мои условные фишки, сердился, но все равно выигрывал.

Через несколько месяцев на день рождения дядя подарил деревянную доску с фигурами, а еще через год – книги Григория Левенфиша «Шахматы для начинающих» и Георгия Лисицына «Заключительная часть шахматной партии». Я набирался опыта в основном в пионерских лагерях, летом, но в третьем классе ситуация изменилась. В школе прочитали лекцию о пользе труда, и мы с одноклассником решили записаться в кружок «Умелые руки» Дворца пионеров. О нашем начинании мы раззвонили дома, но, когда робко зашли в комнату Дворца, нам задали обескураживающий вопрос: «А что вы умеете делать?». Мы чистосердечно признались… «Вы знаете, ребята, у нас только с 5-го класса». Возвращаться домой несолоно хлебавши было стыдно, и я сказал: «Колька, я по второму этажу, ты по третьему, ищи кружок, куда можно записаться».

Так мы попали к Або Израилевичу Шагаловичу. Мой друг вскоре бросил кружок, а я застрял. В двух первых турнирах я выполнил нормы 5-го и 4-го разрядов, но занимал только второе место, первое же брала семиклассница Фаинка Турецкая. Вскоре выяснилось, что больше там делать нечего: в 42-й школе я занимался во вторую смену, а в утренней группе Дворца было всего несколько обладателей четвертого разряда, и нельзя было подняться на следующую ступеньку.

Летом родители отправили меня в пионерский лагерь «Стайки» – он находился рядом со спортивным лагерем, где сборная республики готовилась к Первой летней Спартакиаде народов СССР 1956 года. Павел Васильевич Григорьев, будущий тренер знаменитого борца, троекратного олимпийского чемпиона Александра Медведя, набирал группу на новый учебный год прямо через забор, разделяющий наши комплексы, избегая утомительных поисков в сентябре. Но и здесь мне не фартило – пока вечером из школы добирался в клуб стройтреста № 1 на Долгобродской на трамвае, пропускал ползанятия с объяснением приёмов. Долго я не продержался.

В нашем классе «физичка» немного играла в шахматы, и ей поручили курировать выступление школы в традиционном турнире на приз республиканской пионерской газеты «Зорька». Она пригласила меня в команду, где я оказался самым юным, а лидером был перворазрядник Вадим Анищенко. Его отец также любил играть; когда я учился на стройфаке БПИ, он был там зав. кафедрой. Школа в двух шагах от главной магистрали города напротив здания КГБ не могла не быть элитной. Впоследствии я узнал, что в 1947 г. её окончил будущий нобелевский лауреат Жорес Алфёров.

Как-то воскресным утром я встретил спешащим другого участника школьной сборной Эдика Зелькинда, который жил неподалеку во дворе знаменитого здания «холодной синагоги» на Немиге. Оказалось, он опаздывал на турнир во Дворце пионеров. Конечно, я помчался с ним и выяснилось, что я могу играть по воскресеньям! Началась новая жизнь.

Очередные занятия во Дворце пионеров в 1957 г. У демонстрационной доски стоит А. И. Шагалович. На переднем плане Тамара Головей играет с Володей Мельниковым

В группе выделялся Володя Литвинов, но он нечасто появлялся на занятиях. Строго говоря, так называть их можно лишь условно. Иногда Шагалович ставил нам позиции из потрепанного тома Г. Лисицына «Стратегия и тактика шахматного искусства», изредка – этюды из сборника «Советский шахматный этюд». Интересней было во время матчей на первенство мира – шла оживленная дискуссия. Совсем редко Або Израилевич давал нам сеансы. Однажды я быстро выиграл в варианте 5…Са5 французской защиты. Остальные три партии еще не кончились, и он захотел взять реванш, но снова проиграл, на этот раз в системе Раузера сицилианской, где сеансер поторопился взять отравленную пешку на d6. Сейчас трудно представить четверторазрядника, дважды побеждающего в маленьком сеансе без 5 минут мастера. Норму Шагалович и Ройзман выполнили в специально организованном турнире летом 1957 г.

Конечно, решающим фактором роста стало взаимное общение. Все гонялись за свежими спецбюллетенями (по дороге на углу улиц Энгельса и Карла Маркса был хороший магазин «Союзпечати»), новыми книгами, удивляли друг друга интересной информацией. Выделялся Боб Зборовский. Как-то, немного опоздав, я впервые увидел его жгучую шевелюру и значок 3-го разряда. Он доказывал Алику Берману перевес белых в «кривом» варианте защиты двух коней. Эдик восхищался Наташей Зильберминц, ставшей призером чемпионата БССР среди женщин (по-моему, в 1958 г.). В 1963 г. в день, когда ей исполнилось 20 лет, они поженились, а я был свидетелем… Алик Берман позже женился на Кларе Скегиной, но спустя лет 10 разошлись, она уехала в Израиль и в 2007 г. её не стало.

Генна Сосонко в новелле о Жене Рубане пересказывает мою историю о традиционном первенстве белорусских Дворцов и Домов пионеров в зимние каникулы 1957/58 гг., которое с 1947 г. играло роль командного чемпионата республики среди юношей, а результаты 1-й доски неофициально заменяли личные состязания. Этот принцип был заимствован из всесоюзного календаря. Немногие знают, что в 1954 г. на командном первенстве СССР среди юношей успешно выступал Толя Парнас, а двумя годами позднее сильнейшим юношей страны стал Олег Дашкевич, но на чемпионат мира поехал пасынок В.В. Смыслова В. Селиманов, занявший лишь 4-е место и впавший в глубокую депрессию после этого. Спустя 3 года он покончил с собой.

Вернемся к нашему турниру. Столице республики предоставлено право выступать двумя командами для чётности, и тренеры из других городов настояли на том, чтобы минские команды играли между собой в первом туре. Шагалович, опасаясь конкуренции, приказал второй команде проиграть с крупным счетом. Мы не умели и не хотели этого делать. На первой доске я черными остался с лишней фигурой и демонстративно подставил ладью Алику Павлову. Тем временем Женя Рубан из Гродно выиграл на 1-й доске все партии.

К слову, далеко не во всем, что я рассказывал Генне, можно узнать источник. В разговорах о Тале Сосонко с интересом поглощал массу мелких фактиков из жизни 8-го чемпиона мира, создающих общую картину, которую с завидным мастерством отлил в форму увлекательного рассказа. Однако было обидно, когда я делился с ним абсолютно не для печати словами Болеславского о взаимоотношениях с Бронштейном, а после выхода в свет книги «Давид Седьмой» (2014) Сосонко ехидно заявил, что он мог это узнать и не от меня!

В 1958 г. я случайно узнал, что мой друг Эдик Зелькинд учится с Толиком Сокольским, сыном мастера Алексея Павловича Сокольского, и что Эдик даже взял автограф маститого автора у него дома на нашей настольной книге тех лет – минском переиздании «Шахматного дебюта». Алексей Павлович пригласил одноклассника сына на свои занятия в «Спартак». Это недолго оставалось тайной от нас и вскоре, продолжая трижды в неделю околачиваться во Дворце (занятий практически не было, ибо Шагалович явно филонил), наша троица (+Боб Зборовский) ухитрялась еще дважды наведываться в бывший костел на площади Свободы, который был тогда передан ДСО «Спартак». Народа было немного, трудно представить, как всемирно известный теоретик мог ходить по школам, собирая детей.

Дебют Сокольского

Работа в «Спартаке» отнимала только два вечера в неделю, поэтому Алексей Павлович мог сосредоточиться на написании книг, которые до сих пор переиздаются на многих языках мира. Особенно много времени он отдавал популяризации дебюта 1.b4, названного его именем, хотя Тартаковер еще в 1924 г. назвал этот ход дебютом орангутанга. Можно представить реакцию автора, когда А. Котов на матче М. Ботвинник – Т. Петросян в 1963 г. подошел к АП, разговаривавшему со мной, и выдал анекдот: «Сидят в зоопарке две обезьяны и играют в шахматы. Одна пробует 1.b4, на что другая говорит – зря стараешься, все равно потом назовут дебютом Сокольского». Тем не менее свою книгу по этой теме АП назвал «Дебют 1.b2-b4», вышла в Минске в 1963 г. Несколько лет я даже считал своим долгом одну партию за турнир начинать так, а ученик АП по Львову заслуженный тренер Казахстана Борис Каталымов играл этот дебют всю жизнь.

Из учеников Сокольского в Минске можно вспомнить братьев Сазоновых, Руденкова, Муйвида, Карасика. Большую помощь в судействе (и не только) оказывала его жена Елена Павловна. Хотя мы не распространялись у Шагаловича о наших эскападах, он подозревал это и отпускал ядовитые комментарии в адрес Алексея Павловича. Мягкий по природе, Сокольский всегда старался обходить острые углы. К сожалению, мне чаще, чем хотелось, приходилось видеть, как АП не отвечал на выпады в свой адрес. Это был настоящий русский интеллигент старой закваски.

Однажды Сокольский, уезжая на турнир, поручил жене послать очередные ходы в чемпионате СССР по переписке, спросив у меня совета, и был ужасно возмущен одним из них. (За 12 лет нашего общения я не помню случая, чтобы он так выходил из себя!) Спустя 8 лет я «отреваншировался», объяснив Эдику за 20 минут до начала очередного тура чемпионата Минска, как выиграть у Сокольского в этом остром варианте по моей рекомендации, забракованной мастером. В молодости АП был хорошим тактиком, но с годами техника расчета притупилась, а репертуар остался прежним, поэтому такая катастрофа стала возможной.

Многолетняя деятельность по популяризации зачастую принижает уровень тренера. Не так просто с одинаковым успехом дискутировать с гроссмейстером и новичком. С АП это сыграло злую шутку – его объяснения для шахматистов высокого уровня бывали зашорены догмами. Особенно «доставала» теория плохих и хороших слонов, пригодная далеко не для всех структур.

В «Спартаке» мы узнали, что в промежутках между бесконечными турнирами бывают занятия и у Алексея Степановича Суэтина, чем не преминули воспользоваться. У него группы практически не было, но свое расписание он отсиживал, клея собственную картотеку. Мы немного помогали ему, и АС иногда что-то показывал, а некоторые его объяснения запомнились на всю жизнь, и я даже делился ими со своими учениками. Например, в позициях типа «ежа», которые в 1950-е годы были редкостью, он говорил, что белым в первую очередь надо думать об удержании перевеса, а не о его наращивании. На вопрос, что делать в заинтересовавшей нас позиции, он вспомнил, что белые здесь выигрывают качество, и только потом нашел, как. Нам было жаль, что мы не могли учиться у него чаще.

К тому времени Суэтин развелся с К. А. Зворыкиной, выглядел потерянным… В это трудно поверить, но он мог часами таскать меня за собой по городу, имея благодарного слушателя, который смотрел ему в рот. Проголодавшись, он заходил в кафе, угощая меня компотом. АС, как и АП, в те годы издавал в Минске немало книг, представлявших для нас огромный интерес.

В какой-то момент один из сильнейших шахматистов мира И.Е. Болеславский решил взять шефство над одним-двумя перспективными ребятами. Шагалович рекомендовал Витю Беликова и меня. Однако бесконечные отъезды Болеславского из Минска не позволяли регулярно заниматься, а названивать гроссмейстеру мы стеснялись. (Я учел этот печальный опыт, и, занимаясь с Купрейчиком в 1964-66 гг., сам звонил ему, когда приезжал в Минск из Риги).

Однажды наша жажда знаний подвела меня. Сильнейший в то время юноша Володя Литвинов не смог принять участие в дружеском матче с командой Москвы, и на заседании Федерации шахмат БССР четыре маститых тренера одновременно предложили мою кандидатуру. Можно представить негодование Шагаловича и Сокольского, не слишком тепло воспринявших ситуацию! Став тренером, я начал понимать азы отчетности, вызвавшие такую реакцию.

Возвращаясь к турниру Дворцов пионеров, забавно рассказать, что через год ситуация повторилась, и, по стечению обстоятельств, я опять возглавлял вторую команду, но на этот раз отмашки не было, и мы с треском обыграла первую. Шагалович стонал, но мы развили такой темп, что оторвались на 2 очка! Лучше всех сыграла Тамара Головей, сделавшая лишь одну ничью. Я, наконец, перевыполнил норму 1-го разряда и попал в команду БССР на юношеское первенство СССР, которое проводилось в Риге в августе 1959 г. Играл на детской доске (шахматисты до 16 лет). В предыдущем году костяк тогдашней сборной, играя в Харькове в группе «Б», завоевал путевку в высшую лигу.

Турнир Дворцов пионеров 1959 г. Слева за доской: А. Капенгут, А. Ахремчук, Т. Головей, справа Н. Петроченко

Там я начал обыгрывать будущих постоянных соперников – Рому Джинджихашвили и Алвиса Витолиньша. Нашими тренерами были Абрам Ройзман и его приятель перворазрядник Миша Левин. Последний в ресторане перед последним туром не поделил какую-то девицу с Рубаном (тогда Рубан еще не знал о своей будущей ориентации). Женя победил, но «хорошо смеется тот, кто смеется последним». Наутро наши тренеры написали в судейскую коллегию заявление с просьбой о снятии Рубана с последнего тура за нарушение спортивного режима, а по возвращении в Минск добились его дисквалификации на год.

Следующее первенство состоялось в российском Орле. Ситуация, когда в Спорткомитете БССР не было инструктора по шахматам, вылезла боком. Команда выехала без своего руководителя Якова Ефимовича Каменецкого, который в авральном порядке пытался заполучить на детскую доску Борю Малисова или Юру Шибалиса. Яков Ефимович был большим энтузиастом и много делал для развития шахмат в республике, при этом часто вызывая огонь на себя.

Не смогли поехать Тамара Головей и Наташа Зильберминц, в эти сроки, поступавшие в институты. Когда мы добрались, неожиданно Тима Глушнев потребовал заявить его на 1-ю доску, иначе отказываясь играть. Его предыдущие результаты были несопоставимы с моими, но команда испугалась выступать без двух игроков и, сделав реверанс в мою сторону (назвав безусловно сильнейшим), попросила меня занять 2-ю доску.

Там я подружился с Володей Тукмаковым. В какой-то момент он поразил меня, непринужденно сказав: «Когда мы будем гроссмейстерами…» В последнем туре Петя Кишик «сплавил» свою партию конкуренту из украинской сборной (Володе Альтерману), проведя взамен время с девчонкой, но, в отличие от Рубана, он в поезде умаслил Каменецкого, восхищаясь его «умом и проницательностью», и вышел сухим из воды. В итоге мы заняли 8-е место, но в отдельном зачете мальчиками при всех закидонах завоевали 1-е, набрав 43 очка из 72 и обогнав на пол-очка Украину! Приз, скульптурку Тургенева, сидящего с ружьем в своем имении Спасское -Лутовиново, сдали в клуб. Там кто-то быстро сломал тургеневское ружье, но скульптурку, стоявшую на сейфе в кабинетике, было трудно не заметить.

Тот кабинетик рядом с туалетом был убежищем директора Республиканского шахматно-шашечного клуба Аркадия Венедиктовича Рокитницкого и незаменимого завхоза Абрама Моисеевича Сагаловича – ведущего судьи в Белоруссии. На войне Сагалович остался без ног, с усилиями передвигался на протезах, но для подавляющего большинства любителей был верховным авторитетом в течение нескольких десятков лет. Он очень тепло относился к подрастающей молодёжи, и в клубе его слово было законом. Однако в мастерские распри и дела федерации предпочитал не соваться, хотя при следующем директоре Леониде Ильиче Прупесе, не разбиравшемся в нашем виде спорта, был своего рода «серым кардиналом». Панически боялся Гавриила Николаевича Вересова еще с прежних времен, когда тот был «большим начальником».

Клуб выписывал все тематические журналы, возможные по каталогу. Вересов жил рядом и брал их домой. Раз в несколько месяцев Сагалович как на Голгофу отправлялся к нашему ветерану домой, и тот милостиво разрешал инвалиду устраивать «шмон» в поисках литературы. Справедливости ради должен заметить, что спустя 10-15 лет, когда у меня была лучшая в Минске профильная библиотека, включавшая массу западных изданий, присылаемых взамен гонораров, Вересов ценил возможность пользоваться этим богатством и возвращал одолженное точно в срок.

Клуб на улице Змитрока Бядули, перестроенный из овощного магазина, достался шахматистам в 1959 г. Высокие потолки, громадные окна разительно отличали его от двух комнат глубокого подвала на площади Победы, где до 1959 г. проходили даже престижные состязания.

Почему-то вспомнилась одна ситуация в новом клубе. Литвинов реализовывал громадный перевес в решающей партии чемпионата Минска. Партнер в цейтноте сделал белыми контрольный ход, и Володя задумался настолько, что просрочил время в абсолютно выигранной позиции. Очень осторожно, сопереживая, Абрам Моисеевич объяснил нашему герою случившееся. «Да?» – протянул тот, расписался на бланке и ушел. Сверхэмоциональный Александр Любошиц (будущий мастер) не мог поверить своим глазам. После бессонной ночи из-за этой сцены он попросил меня, как Володиного приятеля, выяснить у него, что это – гигантское самообладание или ему на всё наплевать? Флегматичный Литвинов протянул: «Это же только проигрыш, ничего больше».

Сейчас мелькнула ассоциация с Игорем Ивановым, который за несколько лет до своего бегства в Канаду, в чемпионате ЦС ДСО «Спартак» 1975 г. в Геленджике, делал ход, менял очки, брал лежащую рядом скучнейшую, на мой взгляд, книгу Таккерея «Ярмарка тщеславия» и с увлечением читал, не вставая из-за доски. После ответа партнера все повторялось в обратном порядке. Очевидно, я ближе к Любошицу, ибо не удержался и спросил об этом. Он пожал плечами и ответил: «Я на каждом ходу как бы решаю логическую задачу. Выдав результат, моя голова чиста».

Для полноты картины еще один штрих. В молодости я очень много и быстро читал. В техническом зале библиотеки им. Ленина я копался по каталогу статей и выписывал координаты переводов интересующих меня авторов, ибо периферийные журналы для поднятия убыточного тиража зачастую получали от Главлита разрешения, невозможные для центральных. Во время моих игровых странствий по Союзу я старался всюду записываться в библиотеки, очаровывая дам, имевших право отказать временному читателю, и даже получал доступ к полкам.

В Челябинске я взял с собой Игоря, памятуя об описанной ситуации. Тот попросил моего совета. Когда мы вышли из библиотеки, он достал из-за пазухи несколько рекомендованных книг и, заметив что-то в моих глазах, добавил: «Софья Власьевна не обеднеет». – «Что-что?» – «Ну, Советская власть». При первой же поездке за рубеж на Кубу, заработанной победой над А. Карповым, он отказался лететь с Ю. Разуваевым, сел на следующий самолёт, дозаправлявшийся в Канаде, и сбежал…

Надо объяснить, почему в Орле 1960 г. я претендовал на лидерство. Разделив 1-3-е места в полуфинале чемпионата БССР среди мужчин, я мог впервые сыграть с гроссмейстером. Очередной чемпионат БССР решили перенести из Минска в Витебск, на родину погибшего во время войны мастера В. Силича, и назвать в его честь. Однако в ЦК КПБ запретили это, ибо официально Силич пропал без вести. На заседании федерации Шагалович начал брюзжать: «Почему обязательно Мемориал Силича, можно провести Мемориал Сокольского», на что Алексей Павлович, кисло улыбнувшись, ответил: «Простите, Або Израилевич, я еще не умер».

Планировалось, что я впервые сыграю в личном первенстве СССР среди юношей в Москве в школьные каникулы, а через пару месяцев поеду в Витебск. Однако в столице разразилась эпидемия оспы. В карантин поместили более 9000 человек, все 7 миллионов жителей Москвы были вакцинированы. Через месяц вспышку оспы удалось погасить. Естественно, наш турнир перенесли на несколько месяцев, хотя вся информация была «за семью печатями». К тому времени я уже второй год учился в архитектурно-строительном техникуме.

В 1956 г. мой отец, работавший директором посменной школы рабочей молодежи № 1 и, как следствие, пропадавший на работе с раннего утра до позднего вечера, заработал инфаркт, а выкарабкавшись, еще один, и после полугода больниц вынужден был выйти на пенсию по инвалидности в 45 лет. Он объяснил, что у меня нет времени оканчивать школу и надо получать специальность. Папа протянул еще почти 8 лет, но я выбрал относительно лучший вариант техникума. Сейчас вспоминается еще один эпизод. День похорон Сталина в 1953 г. был объявлен выходным, и по протяжному гудку вся страна должна была стоя почтить его память минутой молчания. Раздается гудок, я говорю: «Папа, встань». Он подошел к окну, задумчиво побарабанил по подоконнику: «Может, это и к лучшему»… «Что ты говоришь, папа?» Тогда я еще ничего не понимал.

Вернемся в 1960 г. Я подписал освобождение от учебы у завуча и перед отправлением поезда забежал на стадион «Динамо» в Спорткомитет БССР за бумагами. Тогда комитет занимал первые 2 этажа нынешнего физкультурного диспансера. Тамара, уже получившая командировку, ждала меня во дворе с симпатичной девочкой, причем моя кепка и её пальто оказались из одного материала. Мы познакомились – это была её сестра Мира, с которой спустя 8 лет мы поженились, а недавно отметили золотую свадьбу.

На турнире мы сыграли неудачно и не попали в финал. В одной из партий я применил сомнительную новинку; в то время мне казалось, что каждый шахматист должен иметь что-то свое «за душой». Дебюты Вересова и Сокольского не давали спокойно спать, и зеленый перворазрядник начал изобретать острый вариант для любителей сильных ощущений. Естественно, эту встречу я проиграл, но на этом не успокоился. Летом проиграл еще одну, после чего поутих. Сейчас, когда две системы названы моим именем, а новинкам нет счету, мне смешно, а тогда было не до шуток.

На подъезде к Орше я вспомнил, что в этот день начинается чемпионат БССР, в который я попал, а, поскольку у меня есть освобождение от учебы еще на неделю, молниеносно решил, что могу съездить посмотреть… Поручил спутнице завезти родителям сетку с апельсинами и выскочил с поезда. Сел на пригородный состав, вроде показанных в фильмах о гражданской войне, и поздно вечером появился в гостинице. Первым попался Ройзман, который начал убеждать, что мое место занято, и я зря приехал. Я не собирался «качать права», но мне стало интересно, что будет, и я промолчал. После бурного собрания мэтров я был признан участником чемпионата. Сыграл так себе; сделал ничьи с Сокольским и Гольденовым, однако проиграл не только Болеславскому и Суэтину, но и Ройзману.

Возвращался в техникум с тревожным сердцем – мое освобождение окончилось 2 недели назад. «Почему столько проиграл?» – был первый вопрос. У меня сразу отлегло – так не начинают дисциплинарный разнос. Ларчик раскрывался просто, комплекс зданий техникума расположен почти напротив клуба, в огромном окне которого выставлялась таблица чемпионата, где на следующий день появлялись результаты. В рутинных буднях преподавательского состава появилась тема для обсуждения.

На гребне волны интереса к шахматам был организован сеанс одновременной игры. Мой любимый учитель физики привел сынишку. Решил все выигрывать, ибо сделаю ничью с директором, а как же завуч? Тут повезло – мальчик сделал ход дважды, один вдогонку, другой – когда подошел. Я говорю об этом – он в слезы. Решение напрашивалось – сделал с ним ничью, остальные партии выиграл и показал, где он сделал два хода. Начали интересоваться иные участники. Когда показал все партии сеанса, статус наибольшего благоприятствования был гарантирован.

К слову сказать, в этот момент в техникуме я был заместителем председателя двух советов – физкультуры и научно-технического. В спортивном председателем был мой хороший друг, чемпион СССР 1961 г. по классической борьбе среди юношей Валерка Бродкин. В другой меня выдвинула преподавательница истории Гурвич. На первом курсе она поручила мне доклад на научно-технической конференции об истории создания храма Василия Блаженного. Поскольку у отца была неплохая историческая библиотека, сделать доклад было несложно.

Как-то я спросил Гурвич о Тухачевском, ответ был такой: «А что, его реабилитировали? Когда об этом будет напечатано, тогда и приходи». Мне рассказывали, что она сидела, а потом ей помог устроиться на работу ее бывший ученик Сергей Притыцкий, который в Польше стрелял на суде в провокатора, а затем стал председателем Президиума Верховного Совета БССР.

Все-таки любознательный мальчик нравился учительнице, и она решила научить меня уму-разуму, поручив подготовить доклад «Ленин о мирном сосуществовании», о чем тогда много говорил Н. С. Хрущев. Гурвич посоветовала обратить внимание на периоды Брестского мира и Генуэзской конференции. Я перерыл всё собрание сочинений Ленина, выписал всё отдаленно напоминающее – и озадаченно сказал ей, что не нашел ничего похожего. «Правильно, а теперь поработаем над цитатами…» И Гурвич виртуозно начала заменять куски текста многоточиями, соединять части фраз – вроде что-то и получилось.

Тогда же меня приняли в комсомол, оставалось получить членский билет в райкоме. Я заболел, потом поехал на сборы, затем на турнир… В конце концов, секретарь комсомольской организации техникума, отслуживший армию, с которым я занимался в одной группе, сказал, что меня исключили за неуплату членских взносов. Возможно, он хотел напугать, чтобы я вприпрыжку побежал за билетом, но меня это устраивало.

В техникуме я подружился с Сергеем Досиным. Он интересовался классической музыкой и, в частности, оперой, с гордостью демонстрировал сохраненные билеты. Например, «Фауст» он к своим 16 годам слушал больше 10 раз! Каждый раз, когда Сережа бывал у меня дома, он приставал с расспросами к моей маме, преподававшей в консерватории и музыкальном училище. В свое время отец очень хотел, чтобы я занимался на пианино, и давал неслыханные для меня карманные, но я ненавидел гаммы, которые твердила моя старшая сестра, и даже вернул деньги, что было очень нелегко.

Отец Досина возглавлял недавно созданное белорусское телевидение, которое имело очень ограниченную сетку вещания и часто транслировало концерты из филармонии, закупая площадь под громоздкие камеры. Естественно, для нас всегда находилось пару мест. Вскоре администратор стал нас пускать и без ТВ.

Сережа собирал пластинки, но возможности минского магазина невозможно было сравнивать с богатством столиц, и он просил покупать для него там. Для этого ему пришлось заняться моим ликбезом. Вскоре для меня стало привычкой посещать магазины грамзаписи. Однако финансовые возможности моего друга были не безграничны, он не мог выкупать дубли, а я не хотел расставаться с взятыми для него пластинками, выпущенными фирмами «Eterna», «Supraphon», «Muza», «Электрекорд». Возможно, отсюда пошла моя страсть к коллекционированию. Однажды, купив «Phillips» с записями Гершвина «Рапсодия в стиле блюз» и «Американец в Париже», вообще решил оставить себе. На 18-летие друзья подарили мне проигрыватель, и всё стало на свои места.

Чемпионат республики все-таки вышел мне боком по собственной глупости. Я сдружился с Олегом Дашкевичем, и перед туром мы решили, что будем играть быстрее – с условным контролем 1 час вместо 2,5. Этот разговор подслушал Ройзман, конкурировавший с Дашкевичем за выход в полуфинал чемпионата СССР, и написал заявление в федерацию, которую тогда, в 1960 г., возглавлял секретарь ЦК комсомола Белоруссии Владимир Петрович Демидов. Вскоре Демидов перешел в КГБ, отправился в Москву на учебу и быстро дорос до генеральской должности. Однако потом началась зачистка шелепинских выдвиженцев. В 80-х годах я неожиданно встретил его в Главлите, он помог завизировать рукопись для английского издательства, которая так и не вышла в свет.

Вернемся к заседанию. Я никому не был нужен, а Олега дисквалифицировали, и он оказался потерян для шахмат. Спустя почти 20 лет он играл как полный любитель в «Спартаке».

Совсем по-другому окончилась дисквалификация для Бориса Петровича Гольденова. Он был приглашен в Минск в 1953 г. как тренер по теннису и получил квартиру на ул. Свердлова напротив стадиона «Динамо». Гольденов был не только дважды мастером спорта, но и чемпионом Украины по обоим видам в один год! Как-то рассказывал, что играл с самим Капабланкой… в теннис. 3 раза отбирался в чемпионат СССР, причем последний раз – в 1964-65 гг.

Борис Петрович работал в минском Доме офицеров, где одно время прекрасные два зала шахматного клуба принимали самые престижные турниры. Вспоминается зональный четвертьфинал чемпионата СССР 1957 г., который выиграл высокий худющий кмс Айвар Гипслис. Когда я жил в Риге, узнал его кличку того времени – «чирка» (спичка). Помню длиннющую лестницу на второй этаж… Под звуки песенки Гурченко из «Карнавальной ночи» («Без пяти минут он мастер») я вприпрыжку обгоняю вторую женскую доску сборной республики Клару Скегину с подругой, и та говорит: «Возьми такого мальчика и сделай из него мастера». Я испугался, что из меня сейчас начнут делать мастера, и побежал быстрее.

Тогда был напечатан ротапринт со всеми партиями, остатки тиража долго лежали в клубе. Аналогичный мне удалось пробить через Научно-методическую библиотеку по физической культуре и спорту в 1971 г. – они выходили в течение 15 лет для Мемориалов Сокольского и чемпионатов БССР.

БП также вел отделы в газетах «Советская Белоруссия» и «Во славу Родины». На чемпионате Белоруссии 1958 г. был установлен только один приз – если мне не изменяет память, за лучшую партию. Эту награду решили отдать победителю турнира Г. Н. Вересову. Мальчишкой я широко раскрытыми глазами смотрел на скандал в центральном зале бывшего костела на площади Свободы. Слово для вручения предоставили представителю «Советской Белоруссии» Гольденову. БП поднимается на трибуну и зачитывает письмо участников, где встреча Литвинова с Н. Левиным признаётся более интересной, чем партия Вересов – Любошиц, поэтому просят награду вообще не вручать.

Позже мне рассказывали подробности заседания федерации шахмат БССР по этому поводу. Всё хотели спустить на тормозах, но Гольденов закусил удила и осмелился назвать Г. Вересова типичным советским барином, добавив что-то еще в таком же стиле. Гольденова дисквалифицировали. Однако на следующий год он написал заявление с просьбой допустить его в полуфинал страны, ибо он был лишен возможности отбираться. Сейчас думаю, что это была часть сделки, по которой он возглавил федерацию.

Гольденов был весьма колоритной фигурой. Боб Зборовский рассказывал, что он как-то видел у БП дома в коридоре стенгазету, где дочь за что-то оправдывалась и т.п. В 1965 г. Гольденов не смог поехать на матч в ГДР из-за профкома. Когда я во время службы в армии был вызван на сбор, он выдавал талоны день в день, излагая свое кредо: «Если бы мне гарантировали безнаказанность, я мог бы ограбить банк, но химичить на талонах… Нет уж».

В чемпионате республики 1963 г. при моем сильном цейтноте Гольденов что-то разменял. Не успел он донести руку до кнопки часов, как я уже сделал ответный ход и держал руку на кнопке. Он снял мою фигуру, поставил назад свою и грохнул по часам с такой силой, что моя рука подскочила чуть ли не на полметра.

Вернемся в 1960 г. Тогда в Белоруссии хватило бы пальцев одной руки, чтобы пересчитать мастеров (не совсем так, мы можем назвать семерых: Вересов, Гольденов, Ройзман, Сайгин, Сокольский, Суэтин, Шагалович – belisrael), но и кандидатов в мастера было не больше, а норму можно было выполнить лишь в финале чемпионата республики, что и сделал Бобков. Однако вскоре это сделали также Рубенчик, Литвинов (сплошные Володи), а затем и я в чемпионате столицы 1960 г.

Яркими событиями в шахматной жизни Минска тех лет были сеансы одновременной игры Б. Спасского, Е. Геллера, М. Таля и М. Ботвинника. В организации сеансов соревновались Б. Гольденов и Я. Каменецкий, как ведущие шахматных отделов в газетах.

Ботвинник задумался над ходом в партии против Вадима Мисника. Рядом сидят Толя Ахремчук и Витя Купрейчик. Подсказывают Капенгут и Миша Павлик

Летом 1961 г. я уже выступал в роли гастролера, отправившись в Гомель на первенство области играть вне конкурса для установления нормы. Кстати, популярный анекдот того времени: «У армянского радио спрашивают, какой длины крокодил? – От головы до хвоста 5 метров, от хвоста до головы – 2 м. Почему? Приводим пример – От понедельника до субботы 5 дней, от субботы до понедельника – 2 дня». Когда мы летели в Гомель, билет стоил 8 руб. Сколько стоил билет обратно? Ответ – 6 руб. Почему? Из Минска в Гомель летало два пассажирских рейса и один почтовый, а назад все брали людей. Сидели на скамеечке вдоль, как парашютисты в фильмах про войну.

Еще в 1959 г. меня пригласили посещать занятия сборной у Болеславского. Сейчас мало кто знает, что после «ленинградского дела» конца 1940-х гг. самый молодой кандидат в члены Политбюро Н. С. Патоличев впал в немилость и был отправлен руководить нашей республикой. Среди его начинаний было приглашение в Минск на постоянное место жительства группы известных шахматистов. Как-то Яков Каменецкий рассказывал в деталях, как ему удалось этого добиться. Об этом же пишет отец Бори Гельфанда в своих воспоминаниях. Жена Болеславского рассказывала, как ей показывали угловую 5-комнатную квартиру на втором этаже в доме на Ленинском проспекте, несколько окон которой выходило на улицу Урицкого. В то время её муж лидировал на турнире претендентов в Будапеште в 1950 г. Нина Гавриловна пыталась отказаться от огромной жилплощади, но ей объяснили, что это распоряжение первого секретаря ЦК. В симметричной квартире со стороны ул. Володарского жил еще один член команды нашей школы Леня Бондарь с родителями, а когда Бондарь женился на Тамаре Головей, там месяцами жили Рая Эйдельсон, Коля Царенков, Лёва Горелик… Тома была очень гостеприимной. В соседнем подъезде с Болеславским жил Сокольский.

Как-то году в 1960-м во время собрания членов сборной республики на квартире Болеславского участники помоложе столпились у столика, за которым сидели мэтры. Я, как самый молодой, видел доску лишь краешком глаза. Кто-то спросил мнение нашего лидера об одной идее в популярной тогда системе Раузера. Я тут же прокомментировал: «Этот ход впервые применил Гольденов». Когда я произнес его имя, Ройзман тут же заткнул мне рот, но я видел, что Исаак Ефремович сидит озабоченный. Спустя 5 минут он повернулся ко мне и кивнул: «Да». Тогда, по-моему, команда готовилась к очередному командному первенству страны, где дебютировала Головей, а на юношеской доске выступал Литвинов. Вскоре после этого турнира, где Белоруссия разделила 7-8-е места с Грузией, Исаак Ефремович, получавший стипендию спорткомитета страны, начал заниматься на общественных началах с Кирой Зворыкиной, Галей Арчаковой и Тамарой Головей, но только с 1968 г. эти тренировки начали оплачиваться. К слову, первый раз персональным тренером Головей он поехал только в 1969 г. – на финал чемпионата СССР в Гори. Естественно, наши дамы исключительно высоко ценили альтруизм замечательного человека.

Запомнилась одна короткая стычка, я думаю, что это было на каком-то сборе. Несколько участников во главе с Вересовым анализировали дебютный вариант. Подошел Суэтин и показал ход, радикально менявший оценку позиции. Наслаждаясь произведенным эффектом, он добавил: «Смотрите мою партию с …» Вересов не выдержал: «Чижик Вы, ээпс, обормот!»

В составе сборной «Красного Знамени» я играл на юношеской доске в полуфинале командного первенства страны среди обществ в Риге, в золотом зале Дома офицеров. Запомнилось, как Изя Зильбер, подойдя к столику, где П. Керес и М. Таль анализировали только что закончившуюся партию, заграбастал кучу фигур с доски обеими руками и начал им объяснять возможный эндшпиль, а они с улыбкой не мешали ему творить.

Чемпионат БССР 1961 г. собрал сильный состав. Вне конкурса играли Владимир Багиров и Ратмир Холмов. За год до нашего турнира 24-летний Володя блестяще дебютировал в первенстве страны, завоевав четвертое место и гроссмейстерский балл. Говорят, Юрий Авербах прокомментировал его появление на большой сцене советских шахмат: «Вы посмотрите, как держится этот азиат». Однако вожделенное звание Багиров получил только 18 лет спустя. На протяжении всей жизни мы много пересекались, особенно часто от студенческой олимпиады 1964 г. до матча Таль – Полугаевский в 1980-м, бывали друг у друга в гостях, жили в одном гостиничном номере, много времени проводили в прогулках и разговорах.

Ратмир Дмитриевич к тому времени перебрался в Литву. Он уже был чемпионом Белоруссии в 1948 г., когда жил в Гродно. К нам на турнир Холмов приехал, накануне став гроссмейстером, однако доиграть в чемпионате БССР ему не дали – под каким-то предлогом после 7 партий вызвали в Вильнюс. Владас Ионович Микенас говорил мне на Всесоюзном отборочном в Ростове в 1976 г., где был главным судьей: «Любого другого, кто пришел бы на тур в стельку пьяным, я бы немедленно снял с пробега, но все знают, сколько проблем было между нами в Литве».

Я впервые для себя разыграл с Холмовым чигоринскую систему испанской партии на командном первенстве СССР среди республик в Грозном в 1969 г., и Болеславскому понравилась моя победа. Следующую встречу я выиграл у Холмова в финале 40-го чемпионата СССР в Баку (1972 г.). Третью партию он сознательно играл на ничью, чем удивил меня. Потом Холмов все-таки взял реванш.

В воспоминаниях о Тигране Петросяне я рассказал эпизод из командного первенства страны среди спортивных обществ 1978 г. в Орджоникидзе, когда лидер «Спартака» позвал меня прогуляться. За нами увязался Суэтин. К моему удивлению, Петросян был с ним демонстративно холоден, если не сказать больше, а Суэтин из кожи лез, чтобы вернуть благосклонность экс-чемпиона мира, хотя тот его буквально не замечал.

В какой-то момент навстречу нам прошел Холмов и, подчеркнуто игнорируя Суэтина, обменялся с нами рукопожатиями. Петросяна это очень заинтриговало, и впервые за этот час он обратился к бывшему тренеру: «Что это?» Тот, обрадованный обращением, покосился на меня, но решив, что желанный контакт важнее, поведал: «Мы недавно играли в Будапеште, так на банкете он напился и стал кричать, что я – агент КГБ. Представляешь, при американцах!» Ратмира Дмитриевича мало выпускали за границу, преимущественно в соцстраны, однако он был один из немногих советских шахматистов, к которому Фишер относился с большой симпатией.

Но вернемся к чемпионату БССР 1961 г. Запомнилась партия с Болеславским, когда мой тренер поймал меня на домашнюю заготовку в Модерн-Бенони, с финальным аккордом жертвы ферзя. Потом в своих книгах и статьях я пытался доказать компенсацию за черных после жертвы качества, которую, естественно, не нашел за доской.

Очень интересно было общаться с другим участником – Игнатом Волковичем. Симпатичный молодой парень тихим голосом рассказывал про своего отца, оказавшегося в Аргентине, мечтавшего о возвращении со всей семьей и, наконец, получившего разрешение на это. Мне потом говорили, что они вернулись обратно, в Аргентину.

Вскоре мне удалось сделать дубль – стать чемпионом столицы и республики в течение полугода. В промежутке я столкнулся с редкой на этом уровне процедурой – присуждением неоконченных партий. После 60 ходов игра была вторично отложена в позиции, где две лишние связанные проходные при поддержке слона и коня боролись с двумя слонами соперника. Главный судья юношеского первенства СССР 1962 г. Владимир Григорьевич Зак присудил ничью, и я лишился призового места. Но, конечно, я сам во многом виноват – в турнире с напряжённым регламентом при первой возможности мчался в театры и на концерты.

Со значком чемпиона Минска

Через месяц состоялся учебно-тренировочный сбор сильнейших ребят страны в пансионате ЦДСА на Песчаной улице. Предполагался сеанс с часами Бента Ларсена. 15 кандидатов в мастера сели за столики, но вместо датского гроссмейстера приехали А. Никитин и А. Волович. Одному досталось 8 соперников, другому 7. Оба сеансёра сумели сделать по 4 ничьи, правда, надо учитывать, что через 10-15 лет часть участников стала гроссмейстерами.

Очень поучительной была встреча с М. Ботвинником. Я не удержался и спросил его мнение о жертве фигуры в системе Земиша староиндийской защиты. Он прокомментировал, что, готовясь к матч-реваншу с Талем, он обязан был смотреть аналогичные продолжения. Затем переспросил, откуда я, заметив, что в чемпионате Белоруссии была партия на эту тему. Пришлось признаться в своем авторстве. Затем мы с ним поехали на метро в центр с двумя пересадками, и он пытался вспомнить, где переход. Для москвича это – рутина, а мне было интересно его восприятие.

Последний раз мы виделись в Реджио-Эмилия в 1991-92 гг., куда спонсор пригласил всех чемпионов мира. Тогда Боря Гельфанд разделил в сильнейшем турнире второе место с Г. Каспаровым после В. Ананда. Приехав ночью, на завтраке я встретил Василия Васильевича Смыслова, и мы тепло разговаривали. Заходит Ботвинник. Смыслов зовет его к нам: «Михаил Моисеевич, смотрите, здесь гроссмейстер Капенгут». Ответом было бурчанье: «Он не гроссмейстер».

Белоруссия стала пионером международных матчей союзных республик с легкой руки Гавриила Вересова, возглавлявшего Белорусское общество культурных связей с заграницей в 1952-1958 гг. Вересов организовал ставший традиционным матч с Польшей, и наши выиграли все 3 встречи.

Весной 1962 г. мы принимали сборную Венгрии, в то время третью команду континента после СССР и Югославии. Они играли традиционный матч с Ленинградом и на обратном пути заехали к нам, повторив вояж 1957 г., однако с тем же неуспехом, проиграв с еще большим счетом. Наш ветеран и я выиграли всухую, причем одну партию (на юношеской доске) в 17 ходов. Запомнилось, как мне поручили зайти в гостиницу «Минск» за рекордсменом по сеансам вслепую Яношем Флешем, чтобы отвезти его на обычный сеанс, а он спрашивал моего совета, какой галстук ему предпочесть, чем немало удивил 17-летнего подростка.

Конечно, значительно чаще мы играли матчи с потенциальными соперниками на командных чемпионатах СССР. В конце мая мы отправились в закавказский вояж с посадкой в Симферополе. Я сидел рядом с Суэтиным и расспрашивал о его перелетах в стиле нашего общения 1958-59 гг., а потом попросил подсчитать их. В конце я нанес «сталинский удар»: «А правда, что каждый сотый рейс разбивается?» От возмущения он пересел на другое место, но наглый мальчишка не унимался – сел на следующем этапе с Шагаловичем и видя, как тот страдает каждую воздушную яму, приговаривал: «Ах, как хорошо». Надо было видеть мину Або Израилевича.

А. И. Шагалович в 1962 г

В Тбилиси запомнилось, как Вахтанг Ильич Карселадзе указывал на 12-летнюю Нану Александрию как на будущую соперницу Ноны Гаприндашвили, что тогда казалось немыслимым. В какой-то момент 1976-77 гг. Нана обратилась ко мне за помощью. Я провел несколько сборов, но не был готов к большим масштабам работы с ней, и порекомендовал обратиться к Марику Дворецкому.

В Кисловодске-1976 занимаюсь с Наной, рядом Леня Верховский

В день отдыха нас отвезли на недавно построенное водохранилище, где мы загорали у самой воды, а неподалеку отдыхал Венский балет на льду, опекаемый бдительной милицией. Она завернула Вересова, намеревавшегося пройти сквозь группу в павильон. Сокольскому стало плохо, и та же милиция помогла ему, на что Гавриил Николаевич, воинственно похлопывая себя по пузу резинкой трусов, произнес: «Да, его уже можно пропускать». Когда спустя 26 лет я вновь попал туда для занятий с Б. Гельфандом, И. Смириным, Л. Джанджгавой и Г. Гиоргадзе, место было не узнать, все утопало в зелени.

В Баку Володя Багиров, игравший в чемпионате БССР вне конкурса за год до нашего приезда, показал Приморский бульвар, перестроенный благодаря усилиям мэра Лемберанского. Помимо стекляшки шахматного клуба – там появилась своя мини-«Венеция», кафе «Жемчужина» и многое другое. Помню, как мы сели рядом в кафе попить чай и Сокольский уговаривал молодежь не бросать кусочки сахара в пиалу, а пить вприкуску, дабы не гневить местную публику.

В Армении нас повезли на озеро Севан. Стояла 40-градусная жара, мы выскочили из автобуса и, рискуя сломать шею, на ходу раздеваясь, по крутому косогору помчались к хрустально чистой воде, обжигавшей холодом. После такого купания мы уже не в состоянии были оценить свежевыловленную форель, которой нас потчевали заботливые хозяева. Мне в первую очередь запомнилась головоломная партия с Вагиком Восканяном, испорченная финальной ошибкой.

Общий итог всех трех выигранных встреч в Закавказье – 33,5:22,5 в нашу пользу. Это была хорошая подготовка к командному первенству СССР осенью в Ленинграде.

О нашем участии в нем, как и в других командных чемпионатах страны, расскажу поподробнее в будущей книге, упомяну только один момент. Карибский кризис был в разгаре, и для меня отрезвляющим шоком была ситуация, когда я только купил газету «Правда» (единственную, выходившую и по понедельникам) с заявлением Советского правительства о фальшивке американцев – на всю первую полосу, под аршинным заголовком. В это же время я услышал в прямом эфире заявление Хрущёва о том, что СССР соглашается убрать ракеты с Кубы.

В то время мастерская норма устанавливалась регулярно только в полуфиналах чемпионатов СССР, хотя иногда прилагались усилия сформировать состав с нормой и в других турнирах. Поэтому довольно популярны были матчи на это звание, в самом известном из них в 1954 г. 18-летний М. Таль победил неоднократного чемпиона БССР В. Сайгина. С нынешней инфляцией званий трудно представить, что в юниорском возрасте (до 20 лет) мастерами спорта по шахматам становились еще лишь А. Никитин (1935 г. р., в 1952 г.), Б. Спасский (1937, 1953), В. Савон (1940, 1960) и Г. Ходос (1941, 1960).

В то время молодежь в шахматной федерации страны опекал заместитель директора ЦШК СССР Григорий Ионович Равинский. Добрейший человек, но строгий экзаменатор, он был фанатиком любимого дела, всей душой вкладывающийся в подопечных. Помню, как он журил меня в ситуации, когда в 1961г. республика заявила меня для участия в полуфинале чемпионата страны и получила отказ, ибо я ещё не был мастером, а позвонить ему я постеснялся. «Место для юноши за счет республики – об этом можно только мечтать» – говорил он в сердцах. Трудно поверить, но заслуженный тренер СССР, международный арбитр проживал в «коммуналке» и ни разу не выезжал за рубеж.

Григорий Ионович пробил проведение матчей по шевинингенской системе – мастера против юношей-кандидатов в мастера. Первый такой турнир состоялся в июле 1962 г. в Ленинграде. Я жил в одном номере с получившим это звание на пару месяцев ранее А. Зайцевым. У нас сложились приятельские отношения, несмотря на то, что ему пришлось отдуваться на специально созванном собрании участников-мастеров по поводу 2 партий, проигранных мне в разгромном стиле.

Параллельно Саша продолжал играть в первенстве страны по переписке и часто интересовался моим мнением. Когда я, ознакомившись с его анализами одной позиции после 17 ходов в системе четырёх пешек староиндийской защиты, в восхищении сказал: «Ты будешь гроссом!», он, смущенный лестной оценкой, начал допытываться: «А почему ты так думаешь?». Я объяснил, что, несмотря на молодость, уже около 3 лет принимаю участие в анализе таких асов, как И. Болеславский, А. Суэтин, Г. Вересов, А. Сокольский, и могу сопоставить уровень. Уже 5 лет спустя А. Зайцев реализовал мое предсказание. Он участвовал в четырёх чемпионатах СССР (а в 1968/69 разделил 1-2-е места с Л. Полугаевским), но вскоре ушел из жизни.

Для выполнения нормы мне пришлось в последнем туре черными обыграть Г. А. Гольдберга, основателя шахматной специализации в Московском физкультурном институте. Забавно, что из моих 27 ходов 13 были сделаны конями.

Следующим шагом в юношеской иерархии могло стать попадание на чемпионат мира среди юниоров. Для этого надо было выиграть отборочный, где мастера Тукмаков и я котировались фаворитами. К этому времени норму мастера выполнил также Витолиньш, но ему еще не успели оформить звание. Конечно, наш республиканский спорткомитет, где так и не было инструктора, палец о палец не ударил, но ДСО «Красное Знамя» выделило лыжи, я вставал на лыжню на площади Свободы и поворачивал где-то за Масюковщиной. Однако выиграть турнир это не помогло.

С того года республики Прибалтики и Белоруссия стали на паях организовывать турнир с мастерской нормой. Каждая команда должна была выставить 3 мастеров и 1 кмс, но не всегда это получалось. Естественно, все платили за себя сами, однако в 1964 г. у нас Ройзман вместо талонов на 3 руб. предпочел получать суточные 2.60, а то, что Рубан, Литвинов и я при этом будем иметь только 1,5 руб., его не волновало. Не хочу выглядеть мелочным, просто на фактах показываю стиль работы внештатного инструктора спорткомитета.

Турнир 1963 г. в Лиепае выиграл эстонец Иво Ней, с которым я тогда много общался. Неудивительно, что через несколько месяцев, зайдя пообедать в гостиницу «Россия» рядом с Кремлем и увидев Нея, я бросился здороваться, и только потом сообразил, что он был с Кересом. Меня бросило в краску – я должен поздороваться с ним, но как? Очевидно, это было написано на моем лице, ибо Пауль Петрович улыбнулся и протянул руку. Вообще, эстонский гроссмейстер был образцом западного джентльмена. Впоследствии я очень ценил моменты общения с ним. Его авторитет в нашей среде был исключительно высок.

В 1971 г. мы играли в матче СССР – Югославия и жили в гостинице «Ани». Один шеф-повар обожал шахматы и нас встречали как королей, а другому было наплевать, и его отношение передавалось официантам. После тура мы ужинали глубоким вечером, выбор был ограниченным. Пауль Петрович заказал глазунью, попросив для нее ложечку. Шеф-повар благополучно об этом забыл… В конце концов мы все-таки съели свои блюда, а Керес все ждал ложечку. Кстати, у него было хобби – он помнил авиарасписание всей Европы, и работники спорткомитета постоянно звонили ему из Москвы за справкой.

Очень тепло вспоминаю Исаака Ильича Вистанецкиса. Ему уже было за 50, мне было нетрудно обыграть его. Полный, весёлый, с головой, похожей на биллиардный шар, неоднократный чемпион Литвы никогда не умолкал, и его легкий еврейский акцент слышался отовсюду.

Первое время я с восторгом внимал неугомонному собеседнику, потом немного подустал, но все наши последующие встречи не оставляли меня равнодушным. В начале 1970-х Исаак Ильич отправил в Израиль детей Яшу и Женю и очень тосковал без них. В последний раз мы встречались с Вистанецкисом в 1978 г. В Вильнюсе проходил международный турнир. Американский гроссмейстер Самуэль Решевский мог есть кошерную пищу только у Вистанецкиса, который на идиш без конца жаловался бывшему польскому еврею на советскую действительность. Однажды Решевский не выдержал и ответил, что грех стонать, они живут как средние американцы.

Летом 1963 г. нас ждало серьезное испытание – Спартакиада народов СССР. На подготовку спорткомитет денег не жалел – у нас был 40-дневный сбор, причем на 24 дня были оформлены путевки в Дом творчества писателей в Королищевичах, а оставшееся время готовились в Стайках. Вересов, Лившиц и я жили в биллиардной этой бывшей дачи Якуба Коласа. Зяма, выступавший в ипостаси женского тренера, привез бобинный магнитофон с пленками Булата Окуджавы, многие слушали его впервые. Как-то к нам зашли ведущие актеры театра им. Маяковского Максим Штраух и его жена Юдифь Глизер, отдыхавшие там же. Они признались, что давно хотели послушать Окуджаву, но не доводилось.

При переезде в Стайки 7-кратный чемпион БССР Владимир Сергеевич Сайгин оформил постель на себя и Вересова, а наутро поднял тревогу – пропали подушка и одеяло. Ближе к обеду появился сам Гавриил Николаевич, мечтательно делясь: «Хорошо с любимой летом ночью в лесу!» Ближе к отъезду он устроил нам более серьезный сюрприз – обратился к приятелям в ЦК, те нажали на спорткомитет, и нам рекомендовали поменять местами его и Суэтина (на 2-й и 3-й досках – belisrael). В спортлагере молодежь познакомилась с кое-кем из других видов спорта. Мне, во всяком случае, это пригодилось. Подробнее опишу это в будущей книге.

В. С. Сайгин в 1963 г

(Продолжение следует)

© Albert Kapengut 2020

Опубликовано 07.01.2020  01:05

Обновлено 07.01.2020  19:02