Tag Archives: Майя Плисецкая

Б. Гольдин. От Монако до округа Санта-Клара в Калифорнии (2)

От Княжества Монако до округа СантаКлара (странички истории балета)

Пишет Борис Гольдин,

кандидат исторических наук, доцент, член Международной ассоциации журналистов

(окончание; начало здесь)

В конце 1930-х годов в Нью-Йорке создается American Ballet Theatre. Одно время его художественным руководителем был Михаил Барышников. В репертуаре театра имелись постановки на музыку русских композиторов. В разные годы на его сцене выступало немало звёзд, и среди них были бывшие солисты Мариинского театра и Большого театра.

* * *

Мы видим силы зла в коричневом трико,

и ангела добра в невыразимой пачке.

И в силах пробудить от элизийской спячки

овация Чайковского и К.

В зрачках городовых желтели купола.

В каких рождались, в тех и умирали гнёздах.

И если что-нибудь взлетало в воздух,

то был не мост, то Павлова была.

Как славно ввечеру, вдали Всея Руси,

Барышникова зреть. Талант его не стёрся!

Усилие ноги и судорога торса

с вращением вкруг собственной оси…

(Иосиф Бродский)

– В Нью-Йорке есть два великих театральных коллектива – это Балет Баланчина, или так называемый «Нью-Йорк Сити балет», и Американский балетный театр, – недавно сказал известный музыковед и культуролог Соломон Волков в интервью «Радио Свобода». – Их всегда противопоставляли: то один коллектив выходил на первое место, то второй. Баланчин, конечно, в основном лидировал. И вот почему: Американский балетный театр ставил знаменитые постановки прошлого, это был балетный музей в значительной степени, а баланчинский театр, наоборот, предлагал зрителям новинки одну за другой, причём очень смелые.

Американский балетный театр на такие риски не шёл. Там были свои звезды, но всё-таки он всегда немножко не поспевал. Когда пришёл новый руководитель, он изменил этот имидж с помощью одного человека – Алексея Ратманского, который за эти 10 лет поставил для театра 16 балетов. Он создал новое лицо театра. Американский балетный театр теперь воспринимается не как музей старых постановок, какими бы они ни были замечательными, а как коллектив, который представляет новые, всегда интересные, свежие и увлекательные работы. И это заслуга Алексея Ратманского.

На снимке: А. Ратманский (1968 г. р.)

Судьбы людские

Вы знаете, мне всегда любопытно: откуда та или другая солистка или танцор. Интересны их истоки и наличие «русских корней»…

Карен Габай. Маленькой девочкой начинала балетной школе в Сан-Диего, а потом училась в прекрасной школе Американского балета. Сейчас имя Карен Габай хорошо известно в балетном мире. Она – победительница многих международных конкурсов артистов балета. Была в главных ролях в Atlanta Ballet и Ballet Nuero Mondo de Caracas. Более 25 сезонов Карен была прима-балериной балета Сан-Хосе.

«Много у нас работало русских педагогов, – рассказывала Карен. – Мадам Александра Данилова и Джордж Баланчин учились балету в Санкт-Петербурге. Были солистами труппы Мариинского театра. Она танцевала на сцене Русского балета Монте-Карло, а он был хореографом. Они и познакомили меня с русским балетом. Заботливо передавали свое мастерство. Помогли стать настоящей балериной».

Познакомился я и с балериной Каленой Опдайк. Она из красивого калифорнийского города Монтерея, что к югу от Сан-Хосе. Первые шаги в балете делала в родном городе у мадам Киры Ивановской. Её отец был адмиралом царского военно-морского флота. Пришла революция, и семья вынуждена была бежать во Францию. В Париже Кира «заразилась» балетом. Искала и нашла себе учителей: солисток Людмилу Егорову (Мариинский театр) и Марию Невельскую (Большой театр). Это была настоящая академия русского балета. Семья радовалась: Киру пригласили в Русский балет Монте-Карло. «Мне очень повезло, – рассказывает Калена, – что судьба свела меня с таким чудесным человеком и прекрасным педагогом».

* * *

В вибрациях танца изящно порхали

Красивые кисти, столь тоненьких рук,

В них таинство звёзд, с отголоском печали,

Способность летать, несмотря на недуг.

Пусть строг хореограф, пусть жалость немая

В носочках натянутых чувствует боль,

Чтоб «Спящей красавице» рукоплескали

За самую первую лучшую роль!

Почти что актриса, звезда своей сцены,

Легко, виртуозно кружит в фуэте,

Не жаждя признания высшей богемы,

А просто стремясь к долгожданной мечте.

(Екатерина Шошорина)

Балерине Нине Новак выпала тяжелая судьба. Её отца и брата немцы уничтожили в Освенциме. В газовой камере оборвалась жизнь танцора и балетмейстера Рене Блюма, который долгие годы трудился в Русском балете Монте-Карло. Нина чудом осталась жива. Полюбила балет. Танцы стали целью её жизни. Помогли ей выжить. После войны стала прима-балериной Русского балета Монте-Карло и New York City Ballet, у истоков которых стоял Джордж Баланчин.

Фото 1950-х годов

Жизнь балерины на сцене, как известно, недолговечна. Нина вышла замуж и уехала в Венесуэлу. В столице открыла русскую балетную школу. «Я счастлива, что училась у неё, – рассказывала Ирена Иши. – В Америку я поехала за своим будущим. Сколько было радости, когда меня приняли в Балет Сан-Хосе. Радовалась и моя учительница в далеком Каракасе».

Однажды после балетного спектакля меня познакомили с двумя солистами Балета Сан-Хосе и предупредили: с ними можно говорить по-русски. «Моя учительница Марика Безобразова, – вспоминал Андреан Торнe, – была дочкой царского генерала. После революции оказалась в Дании. Здесь она познакомилась с приближенной императорского двора, бывшей солисткой Мариинского театра Матильдой Кшесинской. Школа мадам Кшесинской славилась по всей Европе. Марику стали приглашать многие балетные труппы. В Монако мадам Безобразова создала Академию танца, и я стал ее учеником. Учиться у нее было тяжело, и в то же время я получал большое удовольствие. Она добрый человек и требовательный педагог. Прошли годы, и я стал солистом Национального балета Кубы».

Когда танцевал Роберто Алмагаер, мне казалось, что в нем заложена динамо-машина. Его энергии не было конца. Он тоже был солистом Национального балета Кубы, выступал в главных ролях в мексиканском балете. Когда в Гавану приехал брат знаменитой балерины Майи Плисецкой Азарий, они подружились и стали учить друг друга не только классическому танцу, но и языкам: русскому и испанскому. Азарий пригласил кубинца в Москву. «Я люблю музыку Чайковского, – говорит Роберто. – Она всегда напоминает мне Большой театр, мою учебу у известных танцоров России».

Более 25 лет я был в контакте с коллективом Балета Сан-Хосе, замечательными актёрами балета и ветеранами американского балета. Вот некоторые записи из моих блокнотов:

«Мой педагог, мадам Анна Соколова, привила мне любовь к русскому балету, к русской классической музыке. Любовь, которая крепко запала в мое сердце, – рассказывал художественный директор и балетмейстер Балета Сан-Хосе Деннис Нахат. – Моя карьера cложилась удачно, во всяком случае могу так считать, потому что меня приняли сначала в City Center Joffrey Ballet в Нью-Йорке, а затем в один из лучших балетных театров – American Ballet Theatre. Тут было много русских звезд, и было, у кого учиться классическому танцу. К примеру, у бывших солистов Мариинского театра Михаила Барышникова, Рудольфа Нуреева и Натальи Макаровой. Часто сюда приглашались известные балетмейстеры и хореографы, среди них всемирно известный Джордж Баланчин. Я был очень счастлив, когда мне довелось танцевать главные партии в балетах русских композиторов: “Щелкунчике”, “Спящей красавице”, “Ромео и Джульетте”. В труппе царили творческая атмосфера, взаимопомощь и поддержка. Театр был настоящей кузницей первоклассных танцоров, хореографов и педагогов. Здесь я сделал первые шаги и как хореограф. Мне доверили постановку балетов».

«Уже давно нет великого танцора, каким был Рудольф Нуриев. Но я до сих пор помню его выступление на нашей сцене в балете “Коппелия”, поставленном по сказке Гофмана “Песочный человек”. Чудесная музыка Делиба. Рудольф Нуреев танцевал в роли профессора алхимии Коппелиуса. Его партнёршей была наша прима-балерина Карен Габай. Публика была в восторге, – вспоминает балетмейстер и хореограф Балета Сан-Хосе Раймонд Родригес. – Хорошо помню Рудольфа Нуреева и в главной роли в балете “Шинель”, поставленном по повести русского писателя Николая Гоголя, на музыку русского композитора Дмитрия Шостаковича. Хореограф из Дании Ф. Флиндтон вместе с Деннисом Нахатом представили этот балет на Эдинбургском фестивале».

Много лет Рони Малер была заместителем директора Балета Сан-Хосе и преподавала в балетной школе. «Учила меня танцу бывшая балерина Большого театра Мария Юрьева. Часто помогал муж Вячеслав Свобода, бывший солист Большого театра, – рассказала она. – В Нью-Йорке у Мадам Юрьевой была своя русская балетная школа. Как лучшую ученицу, она рекомендовала меня в Русский Балет Монте-Карло, где балетмейстером был Джордж Баланчин. С другим величайшим русским танцором и балетмейстером Михаилом Барышниковым я встретилась в Американском балетном театре. На этой сцене я танцевала с такими прославленными мастерами, как прима-балерина Мариинского театра Наталья Макарова и главный танцор Большого театра Александр Годунов».

Известно, что во Франции, Англии, Дании, Марокко и других странах после революции в России работали замечательные балетные педагоги из Мариинского и Большого театров. Они-то и воспитали новое поколение. Закончив карьеру танцовщиков, их участники сами открывали школы во всех концах света. Русский балет стал архипелагом, охватывающим всю планету, – «островки» всплывают абсолютно везде. И каждый раз, посетив Балет Сан-Хосе, я убеждался, что и в солнечной Калифорнии есть такой «островок».

Но завершить статью придётся на грустной ноте. В 2015 году Балет Сан-Хосе совершил тур по городам Испании. Через год его коллектив не выдержал финансовых проблем и ушёл в историю. Солнечный «Островок» в Калифорнии навсегда «затопили» волны Тихого океана…

Опубликовано 15.12.2020  16:05

Б. Гольдин. От Монако до округа Санта-Клара в Калифорнии (1)

От Княжества Монако до округа СантаКлара (странички истории балета)

Пишет Борис Гольдин,

кандидат исторических наук, доцент, член Международной ассоциации журналистов

Честно признаюсь, что балет привлёк меня не сразу. С годами стал увлекаться «Татьяной», «Кармен», «Золушкой», «Жизелью», «Баядеркой», «Спящей красавицей» и даже «Семью красавицами». Что до моей жены Юли, у неё любовь к балету была с раннего возраста.

На снимке: Майя Плисецкая (1925–2015)

Как-то Юля рассказала: «Однажды в Ташкент приехала известная балерина Майя Плисецкая. Мы с подружками учились в старших классах и буквально обо всем на свете забыли. В первый день мы пошли в театр оперы и балета имени Навои на балет “Лебединое озеро” с её участием, на второй день были на концерте, где Майя Плисецкая исполняла своего “Умирающего лебедя”. После концерта мы долго ждали известную балерину возле театра и были счастливы задать ей несколько вопросов».

Когда я встретил Юлю в школе юных корреспондентов при молодежной газете «Комсомолец Узбекистана», она была студенткой педагогического института иностранных языков и точно знала, о чем будет писать. Её притягивал к себе отдел искусства и литературы. Не могу судить, что повлияло больше, бабушкины гены или старания мам, но наши внучки очень рано стали ходить в балетную школу и танцевали, помню, в «Щелкунчике» и в «Лебедином озере».

По-настоящему же мы все влюбились в Балет Сан-Хосе (округ Санта-Клара, Калифорния). Юля, уже ставшая бабушкой, пересмотрела с внучками многие замечательные, яркие балетные постановки. Не остались они в стороне, когда приезжали в наш город гости – коллективы Мариинского театра, Екатеринбургского балета, Московского театра классического балета. Но тут была одна особенность: бабушка и внучки смотрели и любовались, а потом шли домой отдыхать. Мне же приходилось долго трудиться за письменным столом. В наших местных газетах я старался рассказать о хореографах, балетмейстерах, танцорах и даже о дежурных медиках: танцев без травм не бывает. Не забывал и об известных русских артистах балета, «русских корнях» американских танцоров и балерин. Словом, балет украшал мою жизнь и скучать не давал.

Но вот однажды я получил очень интересное письмо от читателя из самой Москвы:

«И ты, Брут! Я удивляюсь, когда знатоки и почитатели русского балета зацикливаются на одних и тех же именах. Конечно, великих, но равновеликих еще одному незаслуженно полузабытому имени Леонида Мясина. Борис, у Вашей приёмной матери Америки его имя числится в когорте “Великих русских в Америке”. В СССР полузакрыто распространялся журнал “Америка” на русском языке. И периодически в его номерах были материалы, посвященные нашим соотечественникам, жившим и внесшим весомый вклад в развитие культуры в этой стране. Помню, почти подряд два номера журнала были посвящены Рахманинову и Мясину. Слава Богу, что руководство Большого снизошло до постановки его балетов, восстановленных Леонидом (Лоркой) Мясиным-младшим. Не относите мою эскападу лишь на родственные чувства: в балете, в отличие от оперы, я кое-как разбираюсь. Но Вам за популяризацию нашей национальной гордости говорю – спасибо.

С уважением, Евгений Борисович Мясин».

Послание от близкого родственника известного русского артиста балета и хореографа воодушевило меня. Да и тема «История балета» сама по себе интересна и, на мой взгляд, ещё недостаточно раскрыта.

* * *

Я снова вижу голубой далёкий свет

Прекрасным принцем мне является балет

Он позолоченную туфельку даёт

И за собою в миp загадочный ведёт

(Илья Pезник)

Русский балет Сергея Дягилева

В России, в старинном городе Перми, где жил знаменитый реформатор русского балета, появился прекрасный памятник Сергею Дягилеву работы известного скульптора Эрнста Неизвестного… А в княжестве Монако произошло другое важное событие. Были выпущены почтовые марки, посвященные столетию «Русского балета Дягилева». Согласитесь, не каждой, даже очень известной танцевальной труппе, выпадает такое счастье. Случайного на свете ничего не бывает. В чём тут секрет?

Сергей Дягилев при покровительстве императорского двора России и влиятельных лиц в светских кругах Франции приступил к организации «Русских сезонов» – русского балета за рубежом. В апреле 1911 года на сцене оперного театра Монте-Карло (Княжество Монако) состоялись первые спектакли труппы «Русский балет Дягилева». В неё вошли балетмейстеры, хореографы и танцовщики из Мариинского театра и Большого театра. С хореографией Михаила Фокина триумфально прошли балеты «Подводное царство» (из оперы «Садко»), «Призрак розы», драматический балет «Петрушка».

Популярность пришла быстро. «Русскому балету Дягилева» рукоплескали в Париже, Риме, Лондоне, Нью-Йорке. На сцене Метрополитен-опера с успехом проходили выступления балетной труппы артистов русских императорских театров, в числе которых были Анна Павлова, Михаил Мордкин, Лидия Лопухова и Александр Волин. Выступления артистов и их балетные постановки, такие как «Сон маркизы» на музыку Моцарта, способствовали пробуждению интереса зрителя к балетному искусству.

В то время всё русское вдруг стало модным: русская одежда, русская кухня, русская музыка и даже… русские имена. Английские танцовщики, которых пригласил Дягилев, взяли себе русские имена. Так, Петрик Хили Кей стал Антоном Долиным, Эликс Маркс – Алисией Марковой, Хильда Маннингс – Лидией Соколовой. Популярность его сезонов привела и к увлечению европейцев традиционным русским костюмом и породила новую моду – даже супруга короля Великобритании Георга VI выходила замуж в «платье, перефразирующем русские фольклорные традиции».

Блистательна, полувоздушна,

Смычку волшебному послушна,

Толпою нимф окружена,

Стоит Истомина. Она,

Одной ногой касаясь пола,

Другою медленно кружит,

И вдруг прыжок, и вдруг летит,

Летит, как пух от уст Эола,

То стан совьёт, то разовьёт,

И быстрой ножкой ножку бьёт.

(Александр Пушкин)

Балет «Треуголка» и костюмы Пабло Пикассо

Теперь о Леониде Мясине. Он родился в Москве, в семье музыкантов. Его отец, Фёдор Афанасьевич Мясин, был валторнистом оркестра Малого театра. Мать Евгения Николаевна была хористкой Большого театра. В возрасте 8 лет он поступил на балетное отделение Московского театрального училища. Ещё учеником немало выступал на сцене Большого театра, в том числе в своей первой роли Черномора в опере «Руслан и Людмила» Михаила Глинки. Одновременно участвовал в драматических спектаклях Малого театра, а также начал серьёзно заниматься живописью в школе Анатолия Большакова и игрой на скрипке. В 1915 году дебютировал в труппе Сергея Дягилева в качестве балетмейстера-постановщика. Леонид Федорович поставил более 70 одноактных балетов. Среди лучших постановок дягилевского периода: «Волшебная лавка», «Весна священная», «Треуголка». Известный испанский композитор Мануэль де Фалья написал балет в двух актах «Губернатор и жена мельника». Произведение было впервые исполнено в 1917 году. Сергей Дягилев, побывавший на премьере, попросил де Фалья переписать балет, получивший в результате название «Треуголка». Хореографом был Леонид Мясин, а костюмы и декорации создавал известный художник Пабло Пикассо. Балет представляет историю мельника и его жены, живущих душа в душу, и губернатора, который пытается соблазнить жену мельника, что приводит к его публичному осмеянию.

Интересно, что в качестве художников-декораторов Сергей Дягилев привлекал передовых художников Европы Пабло Пикассо, Андре Дерена, Коко Шанель, русских авангардистов Наталью Гончарову, Наума Габо, Михаила Ларионова.

Для работы над балетом Мясин, де Фалья и приглашённый на главную партию испанский танцовщик Феликс Фернандес три месяца провели в Испании. Уже в период репетиций стало ясно, что Феликс, который прекрасно танцевал импровизации, испытывал трудности при разучивании сложной роли мельника. Дягилев решил, что Мясин, за время постановки балета усовершенствовавшийся в технике испанских танцев, сможет сыграть главную роль. Его партнёршей стала известная русская танцовщица Тамара Карсавина. В 1920 году балет «Треуголка» был поставлен в Париже и Монте-Карло.

На снимке: Тамара Карсавина

* * *

Как песню, слагаешь ты лёгкий танец –

О славе он нам сказал, –

На бледных щеках розовеет румянец,

Темней и темней глаза. И с каждой минутой всё больше пленных,

Забывших своё бытиё,

И клонится снова в звуках блаженных

Гибкое тело твоё.

(Анна Ахматова – Тамаре Платоновне Карсавиной)

Русский балет решил судьбу одного юноши, сына британского дипломата. Он был так потрясен танцем примы-балерины Анны Павловой, что решил стать танцовщиком. И вот в 19 лет он делает первые шаги в балете у Леонида Мясина – одного из лучших хореографов Сергея Дягилева. Затем попадает в руки Брониславы Нижинской. Танцевать юноша начал в балетной труппе Иды Рубинштейн. Тут он сменил имя (это было модно) и стал Фредериком Аштоном. Со временем Фредерик получил должность главного балетмейстера труппы Нинетт де Валуа, которая стала главной в Королевском балете Великобритании, и рыцарский титул «Сэр».

На снимке: Вацлав Нижинский

Два слова о Вацлаве Нижинском. Он родился в Киеве в семье танцовщиков Элеоноры Береды и Фомы Нижинского. Понятно, что балетом Вацлав начал заниматься с раннего детства. Его путь лежал в Петербургское театральное училище и затем – прямо в Мариинский театр. Среди его партнёрш были знаменитые примы-балерины Анна Павлова, Матильда Кшесинская, Тамара Карсавина. Интересно, что пройдут многие годы, и на сцене миланского театра легендарный русский танцовщик Михаил Барышников сыграет роль другого великого русского артиста Вацлава Нижинского в спектакле «Письмо человеку» американского драматурга Роберта Уилсона.

В 1924 году группа солистов балета Мариинского театра выехала на гастроли в Германию. Четверо из этой поездки не вернулись, в их числе были Георгий Баланчивадзе (Джордж Баланчин) и Александра Данилова. Импрессарио Сергей Дягилев нашел их в Англии и пригласил в свою балетную труппу.

Балет стал главным в жизни и деятельности Сеpгея Дягилева – мецената, пропагандиста русской культуры. «Чего он хотел? – писал танцовщик Серж Лифарь. – Tри определенные вещи: открыть Россию миру, открыть мир – новый – самому себе. И это при помощи средств самых простых, самых прямых и самых легких: через живопись, через музыку, и только позже он осмeлился сказать – и через танец». Со временем репертуар стал более разнообразным – тут и «Жар-птица» Стравинского, и «Половецкие пляски» из оперы Бородина «Князь Игорь», и сюита Римского-Корсакого «Шехеразада», и «Спящая красавица» Чайковского. Дягилевский балет стал первым явлением русской культуры, вырвавшимся в мировое пространство.

В 1929 году Сергей Дягилев умер. Знаменитая труппа распалась. На её базе был создан «Русский балет Монте-Карло», где балетмейстером стал Рене. Но некоторые танцоры решили покинуть гостеприимное Княжество Монако. Так, ведущий солист балета Сергей Лифарь (Лифаренко) поехал во Францию и возглавил балет при парижской Гранд-Опера. Прима-балерина Матильда Кшесинская открыла свою студию в Дании.

Жизнь показала, что Россия в своем выборе не ошиблась. Благодаря Сергею Павловичу Дягилеву, замечательному русскому театральному и художественному деятелю, балетное искусство пережило ренессанс. Он оказал огромное влияние на формирование всего балетного искусства ХХ века. Созданные в его антрепризе балеты до сих пор являются украшением крупнейших сцен мира.

Первые балетные школы в Нью-Йорке

Джордж Баланчин, Александра Данилова и другие танцоры направились в Америку. Во многих больших городах США стали создаваться балетные школы – одна из первых открылась в Нью-Йорке. Вскоре принял первых своих поклонников и Нью-Йоркский городской балет. У истоков школы и театра стоял русский балетмейстер Джордж Баланчин. Александр Иванович Пушкин много лет проработал в Академии Русского Балета имени Агриппины Вагановой. Через руки талантливого педагога прошли сотни многообещающих танцоров. Но особенно выделил он трудолюбивых и целеустремленных мальчиков Михаила Барышникова и Рудольфа Нуреева. Еще один такой же – Георгий Баланчивадзе – учился в классе педагогов Самуила Андрианова и Павла Герта. Учителя были уверены, что эти ребята далеко пойдут. И тоже не ошиблись…

(окончание следует)

Опубликовано 14.12.2020  14:01

Ул. Мехаў. Глыток Ізраіля (1)

Уладзімір Львовіч Няхамкін (Мехаў – яго псеўданім) – празаік, драматург, літаратурны і тэатральны крытык, перакладчык. Нарадзіўся ў Рагачове 25 сакавіка 1928 г., памёр у Мінску 7 ліпеня 2017 г. Выступаў у друку з мастацкімі творамі з 1951 г., член Саюза пісьменнікаў з 1960 г. Шмат гадоў працаваў у рэдакцыі газеты «Літаратура і мастацтва», быў лаўрэатам Дзяржаўнай прэміі БССР 1986 г. за цыкл гісторыка-рэвалюцыйных фільмаў. Мне ж пісьменнік найбольш дарагі таму, што разам з іншымі калегамі ў верасні 2002 г. падпісаў зварот у падтрымку Праведнікаў народаў свету. У 1990–2000-х гадах я не аднойчы сустракаў Уладзіміра Львовіча ў аб’яднанні яўрэйскай культуры, каля «Ямы» ў Мінску – ён прыходзіў на традыцыйныя мітынгі 9 мая, дый увогуле цікавіўся яўрэйскімі грамадскімі справамі.

Нарыс, які прапануецца далей, быў напісаны пасля вандроўкі Ул. Мехава па Ізраілі ў кастрычніку-лістападзе 1995 г. Апублікаваны ў малатыражным зборніку «Поклон тебе, Иерусалим» (Мінск, 1996).

В. Р.

Уладзімір Львовіч Няхамкін

І

Мой унук, у жылах якога зліліся, сталі адной некалькі рознапляменных крывей, летуючы ў вёсцы ў дзеда беларуса, даведаўся, што другі яго дзед – яўрэй. Пачуў пра тое ўпершыню. Не таму, што пяты пункт анкеты гэтага другога дзеда быў у доме, дзе ён рос, мінападобным, непажаданым для абгаворвання пытаннем. Проста не праблемная і не займальная гэта для сям’і тэма – нацыянальнасць суродзіча, сябра, знаёмага. Зразумеў я, і ў вёсцы таксама кімсьці вымаўлена было запомненае малым без плюсавай ці мінусавай акцэнтуацыі. Згадалася ў сувязі з нечым, і ўсё. Але дапытлівага малодшакласніка зацікавіла.

– Ты, праўда, яўрэй? – неяк па-новаму ўгледзеўся ён у мяне, вярнуўшыся дамоў.

– Так.

– Значыць, і я таксама?

– Мама ў цябе беларуска. Станеш дарослым, вырашыш, як сябе ў дакументах запісаць – па маме ці па тату.

– А гаварыць па-яўрэйску можаш? – не сунімаўся хлопчык.

– Да сораму, кепска. Вельмі кепска. Мае бацькі, твае прадзед і прабабка, гаварылі між сабой, як у пару майго маленства ўжо большасць яўрэяў у Мінску, па-руску. Але на лета, на канікулы, мяне, як цябе цяпер, адвозілі часам да бабулі. Жыла яна ў яўрэйскім мястэчку, тады іх было на Беларусі многа. Вакол там чуў яўрэйскую гаворку. Вось трошачкі, што з той гаворкі за лета засвойваў, у галаве і засталося.

Унук у мяне – кнігаед. З паўгода перад размовай, якую згадваю, праглынуў адаптаваную для дзятвы Біблію і кніжку біблейных паданняў. Дагістарычная далеч і пара дзедавага школьніцтва ў світальным ягоным узросце бачыліся яму аднолькава сівой даўніной. І назаўтра ўведанае надоечы ад мяне ён пераказаў гарадской сваёй бабулі, маёй жонцы, досыць арыгінальна тое страктаваўшы. З падсветам асеўшага ў памяці чытанага старазапаветнага. Што ў пракаветнасці, калі прарок Майсей выводзіў з егіпецкай няволі паланёнае там ізраілева людства, у безлічы палоннікаў, якія брылі за блаславёным Богам вешчуном свабоды, шкандыбала і мая бабуля. На вакацыі я да яе ездзіў, таму і ведаю яўрэйскую мову.

…Пад яркім, гарачым тут і на пачатку лістапада сонцам я клыпаю між рэштак раскапанага ў зямлі, ачышчанага ад напластаванняў пазнейшых стагоддзяў-тысячагоддзяў старажытнага горада. Гэта Кесарыя – у часы, бліжэйшыя да Майсея, чым да нас, квітнеючы цэнтр Іудзеі, знаны і ў землях далёка-далёка вакол порт пры Міжземным моры. Ёсць выслоўе, што археалогія – гэта дзесяць працэнтаў камення і дзевяноста працэнтаў уяўлення. У чарадзе разнамоўных турыстаў спыняюся перад астаткамі дзвюхтысячагадовай даўнасці партовых збудаванняў, перад ацалелымі з той даўнасці кавалкамі гарадской сцяны, забрукаванага пляца, іпадрома, тэатра, скульптурнай фігуры з першым эпіграфічным сведчаннем пра Понція Пілата, – і апынаюся ў дасвецці нашай эры. Партовыя збудаванні паўстаюць перад вачыма цэлымі, і каля іх пагойдваюцца на вадзе крутабокія грэцкія, карфагенскія, рымскія караблі, нагружаючыся соллю, здабытай у Мёртвым моры, востра пахкімі прысмакамі з Аравійскага паўвострава. На адкрытай небу арэне тэатра пад крык публікі на каменных лавах наўкруг сыходзяць крывёй рабы, якім не пашанцаавала ў смяротным паядынку з ільвамі і барсамі, ці гэткімі ж, як самі, арэннымі байцамі з рабоў, – у тагачасным Рыме як называлі гладыятарамі, не ведаю, як называлі тут. Абкружаны насцярожанымі ахоўнікамі, не раўнуючы як цяперашнія прэзідэнты, пляцам праходзіць грозны пракуратар краю Понцій Пілат – натуральна, для мяне абліччам такі, якім партрэтаваны Булгакавым.

І ўспамінаю колішняе ўнукава вытлумачэнне прычыны майго знаёмства з ідышам. І думаю, што, вядома, не помная мне бабка, забітая ў сорак першым гітлераўцамі, але найдалёкая мая пра-пра-пра-прашчурка і праўда ж магла ступаць егіпецкімі пустынямі за біблейскім прарокам. А яе нашчадкі, мае бліжэйшыя трошачкі продкі, праз тысячу гадоў уперад ад таго і за дзве тысячы назад ад мяне маглі тут, куды вось дабраўся, бачыць наяве тое, што бачу я ўяўленнем. Перш, чым стагоддзем, другім, трэцім пазней наступнікі іхнія, яшчэ бліжэйшыя ў радаводзе маім продкі, перабяруцца ў Іспанію, потым, яшчэ праз стагоддзі, гнаныя інквізіцыяй – у Германію, і ўрэшце, праз колькі пакаленняў яшчэ, – у Беларусь. Настолькі пераняўшы адзін з нямецкіх дыялектаў, што стане ён асновай іх новай роднай мовы – ідыша.

Што і як у гэтую Кесарыю мяне закінула? А тое, што яна – прыкметны пункт прыпынку ці не ўсіх турысцкіх аўтобусаў, якія снуюць па Ізраілі. Сталася гэткім пунктам і для аўтобуса, у якім, падарожнічаючы тут, сяджу з жонкай я. Аўтобуса, на лабавым шкле якога здалёк бачна абрэвіятура з лацінскіх літар “SPD”. Нямецкая абрэвіятура назвы сацыял-дэмакратычнай партыі Германіі.

Жонка мая, журналістка Ганна Краснапёрка, дзяўчом перажыла нявольніцтва ў гета. Праз шмат гадоў пасля вайны яна напісала пра тыя чорныя задротавыя васемнаццаць месяцаў жыцця кніжку. Кніжка прыцягнула чытацкую ўвагу, была перакладзена з беларускай на іншыя мовы. У іх ліку ў Германіі на нямецкую. У выніку сям’я наша займела там шмат сяброў. З ініцыятывы гэтых сяброў, падтрыманай незнаёмымі добразычліўцамі з урада зямлі Паўночны Рэйн – Вестфалія, нам зроблены быў такі прэзент – прыслана запрашэнне наведаць Ізраіль. У складзе групы, сфарміраванай дзейным у сацыял-дэмакратычнай партыі “райзэбюро” – бюро падарожжаў. Два свае першыя візавыя дні мы адседзелі з аўтобуснымі спадарожнікамі на пленарных пасяджэннях арганізаванага тут гэтай партыяй сімпозіума, аднаго з шэрагу прысвечаных пяцідзесяцігоддзю вызвалення Германіі ад мораку нацызму: нямецкіх спадкаемцаў высакароднага Вілі Бранта не пакідае боль за ўчыненае ў часіну таго мораку ад імя радзімы. А далей – у дарогу. На дзесяць дзён. Гранічна насычаным у пазнавальным сэнсе маршрутам. З працягам сімпозіумных дыскусій вечарамі ў гатэлях – штовечар новым, – куды завальваліся пераначаваць.

Дык адчуванне не так ужо і далёкасці богведама як далёкага, адчуванне, калі не яўна рэальнасці міфічнага, то ўсё-ткі рэальнага пад ім грунту, – з самабольшых у той дарозе.

Едзем, а гід раптам кідае:

– Зірніце за вокны налева. Воддаль вёска. Калісьці то быў горад Магдал, дзе здарылася вядомае вам з Марыяй Магдалінай.

Вядомае нам – гэта пра заступніцтва Хрыста за блудніцу. Памятаеце: хай кіне ў яе каменем той, хто без грэху. І ніхто не кінуў.

Альбо ў гадзіну, калі абоч аўтастрады жоўта-карычневая выпаленасць пустыні Негеў, чуем:

– Едзем мясцінай, дзе стаялі Садом і Гамора.

Як бы матэрыялізуецца, значыць, яшчэ адна біблейская легенда. Пра знішчаныя Богам у гневе гарады. Серай і агнём. У пакаранне за распуснасць і разбэшчанасць жыхароў.

Альбо пры набліжэнні да Мёртвага мора – калі вакол усё часцей снегава бялее соль:

– Недзе тут паплацілася за жаночую слабасць жонка Лота.

Пачынаеш верыць, што і такое ці не было напраўду: ператварэнне па-дурному цікаўнай кабеціны ў солевы слуп. Бог загадаў не азірацца, а яна азірнулася.

Што ўжо казаць пра хвіліны, як у гарах над тым морам стаіш у пячорных сценах самай старой у свеце сінагогі. Ці ў Іерусаліме сцішваешся ў самапершым у гісторыі хрысціянскім храме. Ці, зазірнуўшы ў калодзеж, бачыш дном брук, па якім ступалі сандалі рымскіх легіянераў.

Дзве з паловай – дзве тысячы гадоў ад нас. Не мізэр, зразумела. Ды па-тутэйшаму і не галактычная адлегласць.

II

Міфы з пракаветнасці ажываюць тут як даўняя рэальнасць, міфы ж, што склаліся пазней, ды і ў нашы дні ў нябыт не сышлі – развейваюцца, абвяргаюцца. Маю на ўвазе зласлівае, здзеклівае, цёмна-забабоннае ва ўяўленнях пра яўрэйства. Што нагрувасцілася вакол яго за вякі існавання ў раскіданасці па свеце і, будзем шчырыя, працягвае досыць небяспечна буяць цяпер. Прыкры цень чаго заўважаеш, здараецца, нават у свядомасці асоб, вышыня талерантнасці і духоўнасці якіх не выклікае ў цябе сумнення. Цень часам дзіўны, часам малапрыемны, часам наіўна-смешны.

Успамінаецца, колькі гадоў таму я спатыкнуўся на сказе ў надрукаваным беларускім штотыднёвікам “Літаратура і мастацтва” апавяданні. Сказе, што хто-ніхто ўпарта лічыць аўтара апавядання ці аўтарава ў творы альтэр эга – “другое я” – трошачкі яўрэем. Да “выкрывальных” у гэтым сэнсе адметаў ягонага аблічча адносячы сярод іншых – цытую – “кароткія ногі пры доўгім тулаве”.

Божа літасцівы! Даўно дажыў да сівізны, а не ведаў, што пільнавокім юдафобам яшчэ і каротканогаць чалавека – знак таго, што ў стасунках з ім трэба расава насцярожвацца. У радзе з кучаравасцю, гарбаноссем, картавасцю – пра што забыўся, чаго не назваў? Нічога гэткім не давядзеш, запярэчыўшы, што каротканогае яўрэйства дало чалавецтву Маю Плісецкую, знакамітага галівудца, выканаўцу ролі Спартака ў сусветнавядомым фільме пра славутае паўстанне Керка Дугласа, чые ногі пад кароткай тунікай прыводзілі ў экстаз эмацыянальных глядачак, легендарнага ў беларускім балеце, рослага, адменна складзенага Сямёна Дрэчына – называю першыя імёны, што ўсплылі на памяць. Хоць і разумею: ёсць тэмы, да гаворкі пра якія брыдка апускацца.

У жыцці мне неаднойчы сустракаліся людзі, якія заяўлялі, што яўрэя распазнаюць з першага позірку. Хто заяўляў з негатыўным адценнем у інтанацыі, хто негатыўнага ў сказанае не ўкладаўшы. Дык тут, у Ізраілі, думаю, тыя самаўпэўненыя заяўшчыкі здорава пачухалі б патыліцы. Бо згледзелі б, вядома, у аблічнай вакол размаітасці твары і постаці, якая ім бачыцца агульнаяўрэйскай. Тыпажнасці, скажам так, са штрыхамі – у каго больш, у каго менш, – шолам-алейхемаўскіх персанажаў. Але згледзелі б вельмі нячаста.

Цяперашняе ізраільскае яўрэйства – самае рознааблічнае. Русявыя светлавокія вікінгі паходжаннем з Германіі і негроідныя перабранцы з Эфіопіі. Абсалютна зрусіфікаваныя нядаўнія масквічы, ленінградцы, новасібірцы і поўныя грузіны манерамі, гарачнасцю, самапачуццём учарашнія тбілісцы. Бронзаваскурыя рэпатрыянты з Індыі і ніяк не адрозныя знешне ад арабаў уцекачы з Ірака ці Сірыі. І такое, дадам адразу, не толькі тут, у Ізраілі. У адной рускамоўнай газеце ЗША я прачытаў, быўшы там, насмешлівыя радкі сучаснага яўрэйскага пісьменніка, амерыканца Леа Ростэна адносна невыкараняльнай, паводле пераканання юдафобаў, адразу пазнавальнай імі характэрнасці яўрэйскага аблічча:

“Што ж тычыцца “аблічча”, то вельмі камічна: прынц Чарльз выглядае ну зусім па-яўрэйску, а папа рымскі вонкава яўрэісты нават больш, чым мая бабуля. Наогул, хто ў блізкі да нас час найбольш глядзеўся і глядзіцца яўрэем? Гебельс і Арафат! Самы ідэальны “арыйскі твар” з калі-небудзь мною бачаных – у Егудзі Мянухіна…”

З яшчэ развеянага, можна сказаць, самім фактам існавання Ізраіля – абразлівы міф аб несалдацкасці, воінскай няздатнасці яўрэяў. Міф устаялы, ніякімі прыкладамі несупадзення яго з праўдай невыкасавальны са свядомасці абывацеля – і каб адно абывацеля!

Па заканчэнні, помніцца, маланкавай вайны на Блізкім Усходзе ў 1967 годзе, калі маленечкі Ізраіль за шэсць дзён дашчэнту раскалашмаціў арміі вялізных у параўнанні з ім вакольных арабскіх краін, што наважваліся сцерці яго з зямлі, да мяне зазірнуў знаёмец-паэт. Чалавек ён быў увогуле прыстойны, антысеміцкім цемрашальствам, нібыта, не заражаны, але ў ягонай галаве тым не менш не састасоўвалася: яўрэі – і каб лётчыкамі, танкістамі, дэсантнікамі. Іншая рэч – гандлярамі, банкаўскімі клеркамі, дзялкамі.

– Ну тут ясна, – сказаў ён, не абмінуўшы гарачае, на той момант у размовах сама ходкае. – На баку ізраільцян ваявалі ўласаўцы, наняты зброд.

Стаўленне да ўласаўцаў было тады адназначнае, не цяперашняе.

– Хоць падлічы, у якім цяпер уласаўцы павінны быць веку. Ці ж у ваяцкім? – адказаў я. Сам cабе ўсміхнуўшыся, што такое некаму змагло ж уявіцца: памагатыя Гітлера – памагатымі яўрэйскай дзяржавы!

У наш час і той, каму гэтага вельмі не хочацца прызнаваць, ведае: ізраільская армія – з ліку мацнейшых у свеце. Салдат Арміі абароны Ізраіля – так тут войска называецца – вызначаецца годнасцю, патрыятычнасцю, усведамленнем, як ён патрэбен радзіме і як яна ім ганарыцца. Армія – быццам сама маладосць краіны. Прыгожая, спакойная за будучыню маладосць. Калі ў нас у былым СССР апошнія гады прызыўнікі, каму толькі ўдаецца, стараюцца ўнікнуць вайсковай службы, праўдамі-няпраўдамі яе пазбегнуць, то там не адбыць належнае ў арміі – ганьба для юнака і дзяўчыны, прычына для пачування нейкай у сабе непаўнацэннасці.

Ці ўзяць трэцяе з антысеміцкай міфалогіі – байку аб няздатнасці яўрэяў да сялянскасці. Да працы ў земляробстве, у хляве, на пашы. Тым, хто трымаецца гэтай байкі, на вочы б ператвораную рукамі ізраільскіх кібуцнікаў у квітнеючую да іхняга сюды не так даўняга прыходу скамянелую, адвеку няўродную зямлю.

Вядома, заснаваныя ў большасці ідэалістамі з піянераў руху за вяртанне яўрэяў на гістарычную радзіму, кібуцы цяпер, прынамсі, многія, у досыць сур’ёзным крызісе. Унукі-праўнукі заснавальнікаў ды новапрыняты ў талаку люд з пазнейшых хваляў іміграцыі да калектывісцкага альтруізму ветэранаў (у тых дэвізам было – “Галоўнае, мы на зямлі продкаў. І мы ўсе тут роўныя, аднолькавыя!”) ставяцца без рамантычнай замілаванасці. Не лічаць, напрыклад, справядлівым размеркаванне прыбыткаў гаспадаркі – няхай у выніку і прыстойна атрымліваючы – па колькасці ўтрыманцаў у сям’і, а не па вазе працоўнага ўкладу члена арцелі ў вытворчасць. Дзяржаве даводзіцца мазгаваць, улічваць генерацыйныя змены ў настроенасці і псіхалогіі грамадзян, што працуюць на фермах і трактарах сёння.

Але і пры наяўнасці праблем шматукладная сельскагаспадарчая індустрыя тут надзвычай інтэнсіўная. Ізраіль не толькі нармальна корміць сябе. Гародніна, садавіна, мясное і малочнае, субтрапічнае, гаёвае, кветкі – усяго не назавеш – ідуць адсюль у Заходнюю Еўропу, у Амерыку, да нас, на ўвесь свет. Папаўняючы дзяржаўны і не дзяржаўны бюджэт, разбураючы яшчэ адзін хлуслівы міф.

(заканчэнне будзе)

Апублiкавана 14.07.2017  22:09

Александр Мессерер. О великой династии Мессереров

Опубликовано 23.01.2017  19:58