«Из тюрьмы под Хайфой не хотелось выходить». Белорус о жизни в Израиле и дезертирстве из армии
16 июля в 09:28
Ксения Терешкова / Фото: Вадим Замировский / TUT.BY
«Когда я только устроился работать в охранную фирму, как раз началась вторая интифада. Я еще не успел получить разрешение на оружие: на него требовалось несколько недель. Дали газовый пистолет, посадили на краю поселения. Сказали: если будут идти арабы, должен их остановить. Хорошо, что так и не пришлось стрелять», — вспоминает Алексей Дубровский. За свою жизнь он успел пожить в четырех странах — Беларуси, Мексике, Израиле и Франции — и сменить несколько профессий. Последние несколько лет он создает необычные композиции из гаек. Его работы находятся в частных коллекциях в США, Англии, Израиле, Франции, России и других странах. О своих приключениях и творчестве Алексей Дубровский рассказал TUT.BY.
«У мексиканцев — большие семьи. 12−14 детей — норма»
Алексей родился в 1972-м в Минске. Жил на улице Славинского, окончил школу, поступил в институт. А потом «заболел» Мексикой и решил круто изменить свою жизнь.
— В 90-е годы в самиздате стали появляться книги Кастанеды. Я зачитывался, буквально жил ими. После Кастанеды в моей голове поселилась Мексика. Хотел попасть туда любой ценой. В 1993-м окончил Минский радиотехнический институт (сейчас БГУИР. — Прим. TUT.BY) и решил, что пора действовать. Мне казалось, что лететь в Мексику проще всего из Израиля (тогда в Мексику на месяц можно было отправиться без визы. — Прим. TUT.BY). В Баку купил советский загранпаспорт, который тогда еще действовал, и турпутевку: у нас его было сделать сложнее, а там только плати деньги — и документ твой.
Прилетел в Израиль и решил поменять свой статус, закрепиться. Обратился к властям, а мне ответили: «Даже не пытайся, ничего у тебя не выйдет». В свидетельстве о рождении никакой еврейской линии у меня не прослеживалось: мама — русская, отец — белорус. Я не сдавался, говорю: проверьте, у моей бабушки фамилия Шендель. Они все проверили, сказали, что такое родство подходит. Как же я удивился! У нас в семье считали, что это немецкие корни.
В Израиле Алексея призвали в армию. Вскоре он написал заявление, что ему нужно вернуться в Беларусь: приврал, что умер дедушка. Белорусу дали отпуск на пару недель, а он сел в самолет и улетел в Мексику.
— У меня был телефон знакомого моего отчима, но трубку никто не поднимал. Решил, что буду жить в гостинице, пока деньги не закончатся, и каждый день звонить этому человеку. И в один прекрасный день по телефону ответили. Оказалось, что этот человек только вернулся из Франции, поэтому до него было не дозвониться. Пригласил меня на свое ранчо, дал работу. Следующий год я прожил у него в семье, где меня приняли, как сына.
Какие впечатления у Алексея остались от Мексики?
— У местных жителей большие семьи: 12−14 детей — норма. И все разные. Кто-то рванул в Америку. Кто-то живет, как получается. Меня очень пугали Мексикой. Мол, страшно ходить по улицам, тебя ограбят, но ничего такого не произошло. Там очень много верующих.
После года жизни в Мексике у Алексея появились проблемы со здоровьем. Острая еда и алкоголь (брага из кактусов, которую пили на ранчо) дали о себе знать. Обследование показало, что лечение будет стоить в районе 20 тысяч долларов. Тогда Алексей понял, что не сможет его оплатить и нужно лететь на родину. В Беларуси Алексей поправил здоровье: занялся лечебным голоданием. Затем решил вернуться в Израиль.
«Сразу после приземления в аэропорту на меня надели наручники. В Израиле я несколько лет числился в военных дезертирах»
— В Израиле я продолжил службу в армии, но снова долго не выдержал. Ради смеха сказал, что у меня умер тот же самый дедушка. Мне дали еще одно разрешение на выезд из страны на неделю. Прилетел в Минск, а отсюда отправился к матери во Францию. Там обучался кузнечному мастерству у отчима. Работал и жил то во Франции, то в Беларуси.
Прошло несколько лет — и Алексея снова потянуло в Израиль.
— К тому времени мой израильский паспорт закончился. Пришел в посольство, а мне ответили, что из-за проблем с армией могут продлить паспорт на месяц, остальные вопросы смогу решить только на месте в Израиле.
Если в первый раз после моего побега из армии все обошлось без проблем, то в этот раз все пошло по другому сценарию. Сразу после приземления в аэропорту имени Бен-Гуриона в Тель-Авиве на меня надели наручники. Оказалось, я несколько лет числился в дезертирах. Задержание проходило очень культурно, вежливо. Полиция сказала: «Извини, у нас такие правила». На суде всплыло, что я два раза ездил хоронить одного и того же дедушку. Суд назначил мне полгода армейской тюрьмы.
По словам белоруса, заключение в армейской тюрьме — это не уголовное, а дисциплинарное наказание.
— Информация о заключении никуда не подается и никак не влияет на дальнейшую жизнь человека. В армейской тюрьме сидят люди разных возрастов: и стар и млад. Сидят там даже те, кто лет двадцать назад отслужил, но потом не прошел «милуим» (служба в резерве в Израиле. — Прим. TUT.BY). Эти люди прошли срочную службу, а потом должны каждый год проходить сборы. Сначала они длятся по месяцу каждый год, а потом постепенно к сорока годам уменьшаются до одного дня. И если человек пропускает «милуим», то это фиксируется в базе. Потом, например, человек обращается в больницу — и выясняется, что у него не пройдена служба. Дальше его помещают в тюрьму на неделю-две для профилактики. Поэтому в армейской тюрьме находятся очень разные люди. Полгода армейской тюрьмы, которые получил я, для них невероятный срок. Каждое утро на построении проходит перекличка, называют фамилию и дату, когда заключенный будет освобожден. Когда звучала фамилия Дубровский, весь строй гудел: «Ну ничего себе! Как он получил такой срок?».
«В тюрьме учительница преподавала мне иврит»
Сначала Алексея привезли в «четверку» — военную тюрьму в Ришон-ле-Ционе, пригороде Тель-Авива.
— Самым сложным было то, что я не знал языка. И в первые же дни получил дополнительный срок за неподчинение. Командующий что-то приказывает тебе, а ты ни слова не понимаешь. Строй, конечно, смеялся надо мной, переводили: «Тебе еще два дня», «Еще два дня». Но в тюрьме язык быстро учится. Первая фраза, которую я выучил на иврите, — «я хочу в туалет». Представляете, в тюрьме за мной закрепили учительницу, и она приходила преподавать мне язык.
Тюрьма похожа на армейский лагерь или лагерь бойскаутов. Питание тоже армейское. Готовят на одной и той же кухне: за стеной — армейская столовая, а с нашей стороны — тюремная. Условия содержания тоже очень достойные. В тюремном дворе красивые клумбы, растут кактусы, пальмы. Красота! Верующим в тюрьме послабление: вместо работы им разрешают посещать синагогу. Поразило, что все относятся к тебе с пониманием и уважением, никакой дедовщины и в помине не было. Зимой очень нужна теплая одежда. Разрешены вещи только зеленого цвета. Те, кто раньше освободился из тюрьмы, оставляли мне свою одежду. Так у меня появились и штаны, и кальсоны, и байка, и полотенца.
После трех месяцев Алексея перевели в другую тюрьму — «шестерку» — на севере страны под Атлитом, недалеко от Хайфы.
— Конечно, не совсем приятно переезжать, ведь уже привыкаешь и к месту, и к людям. Но я всегда говорил себе: зато интересно, что будет дальше. Тюрьма была в очень красивом месте: сзади море, впереди горы — сиди и наслаждайся жизнью. Один раз был пожар, нас всех вывели из тюрьмы, мы без охраны пережидали, когда можно будет вернуться. Из такой тюрьмы никто не убегает: за побег автоматом добавляют еще два года. Опять же условия в тюрьме хорошие, на праздники заключенных отпускают домой. Например, когда государству Израиль исполнялось 50 лет (в 1998 году. — Прим. TUT.BY), нас отпустили на три дня. Все разъехались, а я остался в тюрьме. Мне некуда было идти.
Дела заключенных часто пересматривают. Тем, у кого большие сроки, как было у меня, дают амнистию. Мне скостили больше месяца. Когда срок заключения подошел к концу, я даже не хотел оттуда уходить. Мне сказали, что не могут оставить меня даже на пару дней, иначе я могу потом их засудить. При освобождении начальник тюрьмы спрашивал, есть ли у нас к ним претензии. Мы говорим, что хотелось бы вставать позже, а не в пять утра. А он нам отвечает: «Ну извините, если мы вам сделаем, что и вставать попозже, это уже будет не тюрьма, совсем никакого наказания не останется».
После освобождения Алексей Дубровский отслужил положенный срок в армии.
— В 27 лет меня уже списали в запас. Хотя я мог продолжать карьеру — у меня был очень высокий медицинский профиль (условная числовая оценка степени пригодности человека к военной службе по 100-балльной системе, принятая в Армии обороны Израиля. Наш собеседник годен к службе в любом подразделении. — Прим. TUT.BY), высшее образование, знание нескольких языков, здоровье хорошее (пришло в норму после Мексики). Но я понимал, что армия — это не мое.
«Так взрывы же не у нас! Это далеко, в двух километрах»
После тюрьмы Алексей так полюбил Израиль, что стал приезжать туда каждый год на шесть месяцев.
— Жил в городе Кфар-Сава. Охранная фирма, в которую я устроился, сделала мне разрешение на работу. Им было выгодно, чтобы я работал полгода, а потом устраивался снова. В Израиле есть такое понятие, как «квиют», «постоянство». Если бы я проработал целый год, то фирме пришлось бы платить мне и отпускные, и оздоровительные, нести другие обязательства.
Жил я достаточно скромно, снимал комнату в трехкомнатной квартире с соседями, зарплаты мне хватало. Каждые полгода возвращался в Беларусь. Тогда же успевал еще слетать подработать кузнецом во Францию. В 2000-е годы цены на жилье в Минске были низкие: по 300 долларов за квадратный метр. Так у меня получилось купить свою первую квартиру.
По словам нашего собеседника, в Израиле жить не так опасно, как кажется.
— Люди ко всему привыкают. Когда началась вторая интифада (вооруженная борьба палестинских арабов за восстановление государства Палестина. — Прим. TUT.BY), на севере страны были взрывы. Я позвонил другу, чтобы узнать, в порядке ли он. А он мне отвечает: «Так это же не у нас! Это далеко, в двух километрах». То есть люди настолько привыкли, что два километра — это уже далеко, никакой опасности для них. В Израиле все разделено: армия воюет, остальные работают, заняты своими делами.
Когда я только устроился работать в охранную фирму и еще не получил разрешения на оружие, как раз началась интифада. Мне дали газовый пистолет, посадили на краю поселения. Сказали: если будут идти арабы, должен их остановить. Хорошо, что так и не пришлось стрелять. Стараюсь никогда не вмешиваться в политику. Понимаю, что в любой стране я только гость.
«Варю гайка к гайке как сумасшедший целыми днями, но до конца не знаю, как выйдет»
Семьи у Алексея тогда не было, поэтому у него получалось жить в разъездах. Полгода — в Израиле, полгода — в Беларуси и Франции:
— Мой отчим Жан Гостю был кузнецом, художником по металлу. Когда я ездил к ним в гости, учился и подрабатывал у него в мастерской. В 2010-м году отчим умер, а его заказчики стали приходить ко мне. Во Франции люди очень ценят ручную работу и готовы за нее платить.
У нас такая психология: что ни сделаешь, всем кажется, что слишком дорого. А у них все по-другому. Заказали у меня четыре решетки. Я прикинул, что на каждую день-полтора уйдет, сказал: 200 евро за каждую. Заказчики возмутились: «Ты почему такую маленькую цену называешь?! Мы заплатим по 500 евро за каждую. Ты не волнуйся, твой отчим Жан сказал бы платить по 1000 евро, и мы торговались бы с ним до 500». Так, за неделю я заработал 2000 евро.
Во Франции я сделал очень много кованых работ: решетки, ворота, перила для лестниц. Для одной художницы комиксов сделал перила с ее портретом. У меня появилось желание заниматься скульптурой. Заинтересовала структура сот: они, как паркет, хорошо заполняют пространство, плотно прилегают друг к другу, между ними не остается просветов.
Когда наш собеседник познакомился с будущей женой Ксенией, то стал больше бывать в Беларуси. А когда появился ребенок, стал жить тут постоянно.
— Жизнь в любой новой стране — это как запах: сначала ты ярко чувствуешь его, тебе непривычно, а потом приживаешься, окунаешься в повседневные дела, работу, быт и уже не замечаешь. Многие считают, что переезд в другую страну сразу изменит их жизнь в лучшую сторону. Мне кажется, что человек должен создавать себе настроение своим силами, внутренними ресурсами, вызывать у себя интерес ко всему вокруг — называю это «зажигать лампочку». Тогда ему везде будет хорошо жить.
Белорусы сильно отличаются от других наций. По ментальности мы спокойные и терпеливые — это наш большой плюс, и в то же время большой минус. Как в поговорке: «смазывают колесо, которое скрипит». С одной стороны, «скрипеть», стонать, воевать — это не очень хорошо. С другой стороны, если не «скрипеть», то тоже ничего не поменяется, не будет никакого прогресса. А вообще в Минске всегда хорошо, очень спокойно. И когда учился в школе, и сейчас гулять по вечерам очень безопасно.
Вернувшись в Минск, Алексей решил работать скульптором.
— Первое, что попробовал сделать из гаек, — свое лицо. Потом — лицо Ксении. Затем стал добавлять затылок, грудь, усложнять композицию. Получались бюсты. На изготовление бюста может уйти месяц работы, на портрет — недели две. В соцсетяху меня несколько тысяч подписчиков, многие просят научить их. А как? У меня нет никакого секрета. На бумаге ничего не зарисовываю, держу все в голове. Варю гайка к гайке как сумасшедший целыми днями, даже до конца не знаю, как все выйдет. Если делаю чей-то портрет, то беру фотографию, распечатываю ее, вешаю на стену и по ней варю.
За четыре года мастер продал около 50 работ. Алексей рассказывает, что в среднем нового хозяина находит одна работа в месяц.
— Бывает, что сразу продам по две-три работы, а потом пару месяцев затишье.
Работы Алексея выставлены в художественных галереях «Арт Хаус» в ТРЦ Dana Mall и «Мастацтва» на проспекте Независимости недалеко от Главпочтамта. Но в основном покупают через интернет:
— Сейчас это основная моя работа. Если появляются какие-то другие, то я и за них берусь. Например, мой друг ставит двери, а я ему помогаю. Бывает, что так зарабатываю даже больше, чем творчеством. Но творчество — это то, что мне действительно нравится, то к чему меня тянет. Чтобы цены на фигуры пошли вверх, нужно чтобы ими заинтересовались коллекционеры. Надеюсь, что это все произойдет при моей жизни.
Сколько стоят работы Дубровского?
— Бюсты стоят в районе 1500 долларов, лица — 500−600 долларов. Цена зависит не только от времени работы, но и интереса, востребованности. Один раз у меня был крупный заказ из Англии: десять черепов с сигаретой. Эти работы так и называются: «Курение убивает». Директор расставил их в курилке офиса. Но самые дорогие свои работы я не продаю. «Боба Марли», «Спасителя мира» не отдам даже за три-четыре тысячи долларов. Надеюсь, что у меня будет выставка, где смогу их представить.
Самое сложное в работе — придумать идею. Например, Алексей показывает пасхальное яйцо с драконом. Есть в его работах и израильская тема. Когда-то он покупал хамсы (защитный амулет в форме открытой ладони. — Прим. TUT.BY) в аэропортах, а потом сделал и свою хамсу.
— В искусстве я не разбираюсь. Не слежу за знаменитыми скульпторами. Мы с отчимом часто ездили по Европе, ходили по музеям и замкам. Наверное, тогда у меня появился какой-то художественный вкус. Но ни рисовать, ни лепить я не умею. Все приходит с опытом. Постепенно методом проб и ошибок я уже стал понимать, какой должен быть нос, разрез глаз, черты лица. Прислушиваюсь к своим заказчикам: один клиент хотел, чтобы вообще не было видно сварки, другой, чтобы работа была покрыта ржавчиной.
Алексей рассказывает, что семья его очень поддерживает и старается помогать ему советами, а сын Артем любит рассматривать скульптуры:
— Если что-то переставишь или новое сделаешь, то ребенок сразу все подмечает. Ему почти три года. В работах он узнает и мои черты, и черты моей жены. Мне кажется, это хорошо развивает его образное мышление. У нас дома нет ни компьютера, ни телевизора. Мы с женой стараемся давать ему больше живого общения, книжки ему читать. Конечно, ни телефоны, ни гаджеты не пройдут мимо него, но пусть это случится позже.
Опубликовано 16.07.2019 19:44