Tag Archives: Семён Ан-ский

С каких белорусских анекдотов смеются в Израиле

(Оригинал на белорусском. Русский перевод ниже)

З якіх беларускіх анекдотаў смяюцца ў Ізраілі

Беларуская фалькларыстка Настасся Астапава чытала ў Ізраілі лекцыі пра беларускія анекдоты. Што здзівіла студэнтаў і што даследчыцу? Для belisrael.info i “Новага часу” гутарыў Андрэй Расінскі

Андрэй Расінскі: Спадарыня Настасся Астапава, вы чыталі ў Ізраілі лекцыі пра беларускі палітычны фальклор. У Ізраілі цікавяцца беларускім палітычным фальклорам?

Настасся Астапава: Да Беларусі ёсць цікавасць, але больш таму, што на яе тэрыторыі жыло шмат габрэяў. Сярод маіх студэнтаў у Ізраілі не было іхніх нашчадкаў, але гэта цэнтр па вывучэнні фальклору і этнаграфіі, яны займаюцца тым, што тычыцца розных краiн.

Андрэй Расінскі: Так студэнты пра Беларусь практычна нічога не ведалі?

Настасся Астапава: Ведалі, што адбывалася напрыканцы ХІХ стагоддзя, на пачатку ХХ стагоддзя. Напрыклад, вядомы габрэйскі фалькларыст Ан-скі  паходзіў з Віцебскай губерніі, яго працы вядомыя ў Ізраілі. Пра сучаснасць ведалі менш.

Андрэй Расінскі: Якая была рэакцыя на вашы лекцыі і што здзівіла слухачоў?

Настасся Астапава: Здаецца, самая вялікая рэакцыя была на лекцыю пра “пацёмкінскія вёскі”. Студэнты проста не разумелі, чаму людзі ў Беларусі ладзяць паказуху, калі прыязджае, Лукашэнка ці нейкі іншы чыноўнік – навошта гэта, увогуле, патрэбна? Студэнты мне казалі, мы ў Беларусі павінны пачаць з таго, што ў наступны раз, калі Лукашэнка прыедзе, нічога спецыяльна не рыхтаваць. І гэта ўжо будзе пачатак дэмакратыі. Вось гэты маленькі ўчынак будзе пачаткам чагосьці новага, калі самі людзі адмовяцца сваімі паводзінамі падтрымліваць паказуху і будаваць пацемкінскія вескі.

Яшчэ цікава, наколькі ў нас рознае разуменне беларускага гумару. Гэта я бачыла таксама раней, калi працавала ў ЗША ці Еўропе: калi калегі чулі, што я займаюся беларускім гумарам, яны часта пачыналi распавядаць габрэйскія анекдоты з цыклу “Мінск-Пінск”, вельмі папулярныя на пачатку ХХ стагоддзя і па сенняшні дзень звязаныя з беларускім габрэйствам на захадзе. Але ў сучаснай Беларусі ніхто іх, увогуле, не ведае, ніхто не распавядае. Сталi папулярныя зусім іншыя анекдоты, палітычныя.

Андрэй Расінскі: А вы не маглі бы расказаць анекдот з цыклу “Мінск-Пінск”? Вельмі цікава…

Настасся Астапава:. Ну, напрыклад, на платформе стаіць габрэй, яго сустракае другі габрэй і пытаецца:

– Куды ты едзеш?

– У Мінск?

– А чаму ў Мінск?

– Я казаў табе, што еду ў Мінск, але ж на самой справе я еду ў Пінск. Цягнік едзе ў Мінск, але я хачу ў Пінск.

Бачыце, нам яны, увогуле, не смешныя. Трэба тлумачыць, што гэты анекдот грае са стэрэатыпамi – пра габрэйскую хітрасць, выкрутлівасць.

Андрэй Расінскі: А што найбольш слухачоў здзівіла з беларускіх сучасных анекдотаў?

Настасся Астапава: Напэўна тое, наколькi папулярныя ў нас палiтычныя анекдоты. Часта ж лiчыцца, што залаты век палiтычнага анекдота – савецкi, пасля анекдот памер.

Андрэй Расінскі: Так анекдот памірае?

Настасся Астапава: Нядаўна чытала iнтэрв’ю Юрыя Дракахруста, якi пiша, што сапраўдны анекдот быў за савецкім часам, а цяперашні анекдот памірае, бо толькі паўтарае сюжэты савецкіх часоў. Для вучонага гэта проста смешна. Па-першае, я бачу, што анекдоты распавядаюць і ёсць новыя анекдоты. Час, канешне, таксама змяняецца, i вось гумар усе больш ў інтэрнэце – то ў дэматыватарах, то ў цытатах Лукашэнкi. Па-другое, любы фалькларыст скажа вам, што звычайная справа, калі мы выкарыстоўваем адныя і тыя ж сюжэты. Такая прырода чалавека, што калі нам нешта лёгка запомніць, то мы паўтараем гэта зноў, і зноў. Таму, напрыклад, адны i тыя ж казачныя сюжэты, icнуюць ад Мексiкi да Беларусi, i гэта не таму што ў мексiканцаў цi беларусаў няма фантазii: сюжэт цiкавы, просты i ўciм падабаецца. Таму i савецкія анекдоты  проста перарабляюцца на новыя беларускія анекдоты. Сталін змяняецца на Лукашэнку. І так не толькі з савецкімі анекдотамі. Напрыклад, анекдот:

Ляцяць на самалёце Ельцын і Кучма. Кучма пытаецца ў Ельцына: — Як вы думаеце, Барыс Мікалаевіч, калі наш самалёт разаб’ецца, хто будзе болей плакаць: украінцы ці рускія? — Нууу, мяркую, беларусы. — А чаму? — Дык, таму што з намі Лукашэнкі няма.

У другіх версіях анекдота сумна будзе ўкраiнцам, таму што iх презiдэнта не было ў самалеце. Але гэты анекдот таксама распавядаўся пра савецкi i, больш за тое, нямецкi народ ў гiтлераўскi час.

На самой справе 80% анекдотаў, якiя я запiсала, маюць варыянты ад савецкiх да кубiнскiх, мексiканскiх цi егiпецкiх. А  першая фiксацыя ўсiм вядомага анекдота “вось і дакажы потым, што я не вярблюд” – увогуле, у персідскіх крыніцах 12 стагоддзя, але ў гэтым нічога такога няма, гэта агульнае правіла. Больш за тое, палiтычныя анекдоты настолькi папулярныя, што з’яўляюцца метаанекдоты…

Андрэй Расінскі:  Метаанекдоты? А што гэта?

Настасся Астапава: Метаанекдоты – гэта анекдоты пра анекдоты. У ЗША, напрыклад, iснавалі метаанекдоты пра юрыстаў, таму што анекдоты пра юрыстаў былi вельмі папулярныя. Так жа ў недэмакратычных краiнах заўседы было шмат палiтычных анекдотаў – і былі анекдоты пра палітычныя анекдоты.

Андрэй Расінскі: А Вы не маглі бы прывесці прыклады?

Настасся Астапава: Вось прыклад метаанекдоту з румынскага фальклёру:

“Ці чуў ты пра конкурс палітычных анекдотаў? Трэці прыз – 100 лей (гэта румынскія грошы), другі прыз – 1000 лей, першы прыз – пятнаццаць гадоў”

І з савецкага: “Два чукчы сядзяць у яранзе (скураным намёце) на беразе Паўночна-Ледавітага акіяна. – Расказаць табе палітычны анекдот? – Не! Цішэй, а  то нас сашлюць!”.

Так i ў Беларусi, палiтычныя анекдоты настолькi папулярныя, што icнуюць свае метаанекдоты. Чатыры месяцы таму мне распавеў адзiн з iх Алесь Міхалевіч. Два суддзі размаўляюць паміж сабой. Адзін смяецца. Другі пытаецца: “Чаму ты смяешся?” Першы адказвае: “Вось мне зараз такі анекдот распавялі!”  –  Так раскажы мне.  – Не магу, я за яго дзесяць гадоў даў.

Гэты анекдот распавядалi i ў савецкiя часы, як i тады, ў  анекдотах увесь час падкрэсліваецца, што страх ёсць, што страх павінен быць, што ты ніколі не ведаеш, што будзе далей.

Так было і ў Савецкім саюзе, калі палітычныя анекдоты былі настолькі папулярнымі, што пра страх іх расказваць меліся свае анекдоты. Гэта нашая асаблівасць – і гэта было для  студэнтаў цікава. У Амерыцы метагумар выкарыстоўваецца stand up комікамі, але ў нас гэта зусім іншая справа.

Андрэй Расінскі: А якія палітычныя анекдоты Вашыя любімыя?

Настасся Астапава: Ведаеце, я  ў тым сэнсе з народам. Самы папулярны анекдот, які я запісвала болей за ўсе, ён таксама самы просты. Той, калі Лукашэнку нехта тэлефануе і, ён доўга размаўляе па тэлефоны. Іншыя чыноўнікі сядзяць у кабінеце і не разумеюць, у чым справа. А той усё гаворыць: “Так! Так! Не! Не!” Ён скончыў, людзі ў кабінеце не разумеюць, можа, гэта пра іх, баяцца. А ён кажа: “Вось народ! Без бацькі нават картошку перабраць не могуць”. Гэта дарэчы яшчэ адзiн прыклад таго, што беларускi анекдот iснуе – ён з’явiўся ў незалежнай Беларусi i не распавядаўся пра савецкiх лiдэраў.

Андрэй Расінскі: Вядомы анекдот.

Настасся Астапава:  I таксама просты. Калi анекдот лёгка трымаць у галаве – і вельмі лёгка зрабіць замест Лукашэнкі Пуціна, ці Фідэля Кастра, ці каго яшчэ – такія анекдоты і становяцца найбольш папулярнымі.

Але, калі анекдот складаны, то гэта ўжо мастацтва. Не кожны можа расказаць. Напрыклад, анекдот пра таварыша маёра:

У гатэльным нумары адзін мужчына аніяк не можа заснуць. Суседзі па нумары сядзяць ля стала і расказваюць палітычныя анекдоты. Гучны рогат, яркае святло… Аніякія звароты і просьбы не дапамагаюць.

Нарэшце, ён прыдумаў. Выйшаў з нумару, замовіў чатыры філіжанкі кавы ў нумар. Вярнуўся і зноў пачаў умольваць:

— Мужыкі, закругляйцеся. Тут жа ўсё праслухоўваецца!

— Ды хопіць балаболіць, што ты нас палохаеш!

— Ну, добра. Самі пабачыце.

Узяў са стала попельніцу і кажа ў яе, як у мікрафон:

— Таварыш маёр, калі ласка, чатыры кавы ў трыста дванаццаты.

Прайшло пару хвілінаў і ў нумар уносяць чатыры кавы.

Імгненна наступіла цішыня, святло пагасілі і ўсе хутка ўлегліся ў ложках. Раніцай мужчына не пабачыў у нумары ніводнага са сваіх суседзяў. Выйшаў і спытаў дзяжурную па паверху, куды ўсе падзеліся.

— А іх уначы КДБ забрала. За палітычныя анекдоты.

— А мяне чаму не кранулі?

— Таварышу маёру вельмі спадабаўся ваш жарт з попельніцай.

Усе яго ведаюць, але распавесцi не кожны можа. Затое таварыша маёра з гэтага анекдота заўседы ўспамiнаюць, калi, напрыклад, размаўляюць пра КДБ.

Андрэй Расінскі: А як, увогуле, у  Вас з’явілася цікавасць да беларускіх палітычных анекдотаў? Як Вы іх збіраеце, якая рэакцыя асяроддзя?

Настасся Астапава: Я пачынала пісаць дысертацыю ў Пецярбургу пра студэнцкія анекдоты. Потым мяне запрасілі вучыцца ў Эстоніі і я вырашыла пісаць пра беларускую дыяспару ў Эстоніі. Выявілася, што многія актыўныя беларусы ў Таліне i ўвогуле ў Еўропе – палітычныя імігранты. Так мая тэма сышла ў палiтычны фальклор беларусаў. Я збірала анекдоты, распытвала болей пра пацёмкінскія вёскі, пра фальклорную біяграфію Лукашэнка, пра чуткi пра сачэнне КДБ, тэорыі змовы як пра Расею, так i пра Захад, чуткi і анекдоты пра выбары.

Увогуле, калі я пачынала збіраць анекдоты пяць гадоў таму, людзі больш баяліся іх распавядаць. Цяпер, мне здаецца, што не.

Андрэй Расінскі: А чым адрозніваюцца і чым падобныя ізраільскія і беларускія анекдоты?

Настасся Астапава: Класічны габрэйскі анекдот – этнічны. Ён пра тое, які, увогуле, габрэй. Пра гэта шмат напісана. А беларускі… Ёсць этнічныя – пра беларуса, які павесіўся, пра беларуса, які сядзеў на стуле на цвіку – але іх няшмат. Куды болей палітычных анекдотаў.

Ёсць такая тэорыя, што палітычны анекдот залежыць ад палітычнага стану ў краіне. Есць краiны, дзе шмат анекдотаў пра iдэалогiю, таму што яна ёсць. Напрыклад, у савецкі час было шмат анекдотаў пра ідэалогію, таму што нейкая ідэалогія існавала. А вось, у Беларусі маркciзма-ленiнiзма няма, але есць аўтарытарная фігура, таму анекдотаў пра ідэалогію няма, а анекдотаў пра Лукашэнку шмат. І так было, напрыклад, у Іспаніі Франка цi пры Чаушэску. Таму што таксама асобнай ідэалогіі ў іх не было, а дыктатар быў.

Андрэй Расінскі: Ці часта  студэнты смяяліся на занятках?

Настасся Астапава: У нас быў толькі адзін семінар пра анекдоты, усе іншыя тэмы – пра міграцыю ў Эстоніі, пра пацёмкінскія вёскі, пра Лукашэнку былі сур’ёзныя, так што шмат не смяяліся.

Андрэй Расінскі: А калі Вы былі ў Iзраiлi, што Вас  здзівіла?

Настасся Астапава: У навуковым плане?

Андрэй Расінскі: І ў навуковым, і, увогуле, краіна.

Настасся Астапава: Пачнем з таго, што вельмі моцны ўніверсітэт. Студэнты добрыя, разумныя, – гэта ўсё былі дактаранты, па-беларуску, аспіранты – ім пасля воінскай справы 30-40 гадоў, і яны старэйшыя за нашых студэнтаў. Усе яны размаўлялі на вельмі добрай ангельскай мове. Таму было проста. У іх цікавыя навуковыя тэмы, многiя з якіх звязаныя з этнічнымі адносінамі. Адна студэнтка, напрыклад, пісала доктарскую пра меньшасць людзей, якія не робяць дзецям абразання, і як грамадская большасць рэагуець на гэта. Тэмы пра сямейныя пары з розных этнiчных груп, арабскай і габрэйскай – пра змяшаныя сем’і.

А краіна… Калі там не быў, ведаеш, наколькi ў яе багатая гісторыя, але сапраўды разумееш гэта толькі там, асаблiва гэта тычыцца рэлігійнай гісторыі. Таксама цікава з навуковага пункту гледжання: у кожнай краiны ёсць нацыянальная дicцыплiна, якая даследуе нешта, у чым краiна (як яна сама гэта разумее) унiкальная i вялiкая, што фундаментальна для нацыi. Для некаторых гэта – гiсторыя, для iншых – фалькларыстыка, якая даследуе традыцыi (напрыклад, у Эстонii). Даследчыкi з гэтых дicцыплiн становяцца вядомымi i запатрабаванымi ў акадэмiчным i папулярным  плане. А вось у Ізраiлi нацыянальная навука – археалогiя, таму што менавiта яна дэманструе кропку адліку для нацыi. Дастаткова наведаць Масаду цi нацыянальны музей Ізраiля, каб гэта зразумець.

Даведка: Настасся Астапава – выпускніца Віцебскага ўніверсітэту (2007, настаўніца рускай мовы і літаратуры, англійскай мовы), кандыдатка навук (PhD) у галіне фалькларыстыкі (2015, Тарту), кандыдатка філалагічных навук (2016, Санкт-Петербург), стажыравалася ва ўніверсітэце штата Агаё (ЗША), чытала лекцыi ў унiверсiтэтах Чэхіі, Сербіі, Ізраілі, Расii, Швецыi, Эстонii, ЗША. Зараз – навуковы супрацоўнік Тартускага i Ўпсальскага ўнiверсiтэтаў. Аўтар мiжнародных публiкацый пра беларускi палiтычны фальклёр i нацыяналiзм, студэнцкую культуру. З нядаўняга часу займаецца вывучэннем пытанняў бежанцаў і міграцыі ў Эстоніі. 

***

Белорусская фольклористка Анастасия Астапова читала в Израиле лекции о белорусских анекдотах. Что удивило студентов и что исследовательницу? Для belisrael.info и “Новага часу” беседовал Андрей Расинский

Андрей Расинский: Госпожа Анастасия Астапова, вы читали в Израиле лекции о белорусском политическом фольклоре. В Израиле интересуются белорусским политическим фольклором?

Анастасия Астапова: К Беларуси есть интерес, но больше потому, что на ее территории жило много евреев. Среди моих студентов в Израиле не было их потомков, но это центр по изучению фольклора и этнографии, они занимаются тем, что касается различных стран.

Андрей Расинский: И студенты о Беларуси практически ничего не знали?

Анастасия Астапова: Знали, что происходило в конце XIX века, начале ХХ века. Например, известный еврейский фольклорист Ан-ский происходил из Витебской губернии, его работы известны в Израиле. О современности знали меньше.

Андрей Расинский: Какова была реакция на ваши лекции и что удивило слушателей?

Анастасия Астапова: Кажется, самая большая реакция была на лекцию о “потемкинских деревнях”. Студенты просто не понимали, почему люди в Беларуси занимаются показухой, когда приезжает, Лукашенко или какой-то другой чиновник – зачем это, в общем, нужно? Студенты говорили мне, мы в Беларуси должны начать с того, что в следующий раз, когда Лукашенко приедет, ничего специально не готовить. И это уже будет начало демократии. Вот этот маленький поступок будет началом чего-то нового, когда сами люди откажутся своим поведением поддерживать показуху и строить поцемкинские деревни.

Еще интересно, насколько у нас разное понимание белорусского юмора. Это я видела также раньше, когда работала в США или Европе: если коллеги слышали, что я занимаюсь белорусским юмором, они часто начинали рассказывать еврейские анекдоты из цикла “Минск-Пинск”, очень популярные в начале ХХ века и по сегодняшний день связаны с белорусским еврейством на западе. Но в современной Беларуси никто их, в общем, не знает, никто не рассказывает. Стали популярны совсем другие анекдоты, политические.

Андрей Расинский: А вы не могли бы рассказать анекдот из цикла “Минск-Пинск”? Очень интересно …

Анастасия Астапова: Ну, например, на платформе стоит еврей, его встречает второй еврей и спрашивает:

– Куда ты едешь?

– В Минск?

– А почему в Минск?

– Я говорил тебе, что еду в Минск, но на самом деле я еду в Пинск. Поезд едет в Минск, но я хочу в Пинск.

Видите, нам они, в общем, не смешные. Нужно объяснять, что этот анекдот играет со стереотипами – о еврейской хитрости, изворотливости.

Андрей Расинский: А что наиболее слушателей удивило из белорусских современных анекдотов?

Анастасия Астапова: Наверное то, насколько популярны у нас политические анекдоты. Часто же считается, что золотой век политического анекдота – советский, после анекдот умер.

Андрей Расинский: И анекдот умирает?

Анастасия Астапова: Недавно читала интервью Юрия Дракохруста, который пишет, что настоящий анекдот был в советское время, а нынешний анекдот умирает, ибо только повторяет сюжеты советских времен. Для ученого это просто смешно. Во-первых, я вижу, что анекдоты рассказывают и есть новые анекдоты. Время, конечно, тоже меняется, и вот юмор все больше в интернете – то в демотиваторах, то в цитатах Лукашенко. Во-вторых, любой фольклорист скажет вам, что обычное дело, когда мы используем одни и те же сюжеты. Такова природа человека, что если нам что-то легко запомнить, то мы повторяем это снова, и снова. Поэтому, например, одни и те же сказочные сюжеты, существуют от Мексики до Беларуси, и это не потому что у мексиканцев или белорусов нет фантазии: сюжет интересный, простой и вcем нравится. Поэтому и советские анекдоты просто переделываются на новые белорусские анекдоты. Сталин меняется на Лукашенко. И так не только с советскими анекдотами. Например, анекдот:

Летят на самолете Ельцин и Кучма. Кучма спрашивает у Ельцина: – Как вы думаете, Борис Николаевич, когда наш самолет разобьется, кто будет больше плакать: украинцы или русские? – Нууу, полагаю, белорусы. – А почему? – Так, потому что с нами Лукашенко нет.

Во вторых версиях анекдота горевать будут украинцы, потому что их президента не было в самолете. Но этот анекдот также рассказывал о советском и, более того, немецком народе в гитлеровское время.

На самом деле 80% анекдотов, которые я записала, имеют варианты от советских до кубинских, мексиканских или египетских. А первая фиксация всем известного анекдота “вот и докажи потом, что я не верблюд” – в общем, в персидских источниках 12 века, но в этом ничего такого нет, это общее правило. Более того, политические анекдоты настолько популярны, что появляются метаанекдоты …

Андрей Расинский: Метаанекдоты? А что это?

Анастасия Астапова: Метаанекдоты – это анекдоты про анекдоты. В США, например, существовали метаанекдоты о юристах, потому что анекдоты про юристов были очень популярны. Так же в недемократических странах всегда было много политических анекдотов – и были анекдоты про политические анекдоты.

Андрей Расинский: А Вы не могли бы привести примеры?

Анастасия Астапова: Вот пример метаанекдота из румынского фольклора:

“Слышал ли ты о конкурсе политических анекдотов? Третий приз – 100 лей (это румынские деньги), второй приз – 1000 лей, первый приз – пятнадцать лет ”

И из советского: “Два чукчи сидят в яранге (кожаном шатре) на берегу Северного Ледовитого океана. – Рассказать тебе политический анекдот? – Нет! Тише, а то нас сошлют!».

Так и в Беларуси, политические анекдоты настолько популярны, что cуществуют свои метаанекдоты. Четыре месяца назад мне рассказал один из них Алесь Михалевич. Два судьи разговаривают между собой. Один смеется. Второй спрашивает:

“Почему ты смеешься?” Первый отвечает: “Вот мне сейчас такой анекдот рассказали!» – Так расскажи мне. – Не могу, я за него десять лет дал.

Этот анекдот рассказывали и в советские времена, как и тогда, в анекдотах постоянно подчеркивается, что страх есть, что страх должен быть, что ты никогда не знаешь, что будет дальше.

Так было и в Советском союзе, когда политические анекдоты были настолько популярными, что о страхе их рассказывать имелись свои анекдоты. Это наша особенность – и это было для студентов интересно. В Америке метаюмор используется stand up комиками, но у нас это совсем другое дело.

Андрей Расинский: А какие политические анекдоты Ваши любимые?

Анастасия Астапова: Знаете, я в том смысле с народом. Самый популярный анекдот, который я записывала больше всего, он также самый простой. Тот, когда к Лукашенко кто-то звонит и, он долго разговаривал по телефону. Другие чиновники сидят в кабинете и не понимают, в чем дело. А тот все говорит: “Да! Да! Нет! Нет!”. Он закончил, люди в кабинете не понимают, может, это о них, боятся. А он говорит: “Вот народ! Без батьки даже картошку перебрать не могут”. Это кстати еще один пример того, что белорусский анекдот существует – он появился в независимой Беларуси и не рассказывался о советских лидерах.

Андрей Расинский: Известный анекдот.

Анастасия Астапова: И также прост. Если анекдот легко держать в голове – и очень легко сделать вместо Лукашенко Путина, или Фиделя Кастро, или кого еще – такие анекдоты и становятся наиболее популярными.

Но, если анекдот сложный, то это уже искусство. Не каждый может рассказать. Например, анекдот про товарища майора:

В гостиничном номере один мужчина никак не может заснуть. Соседи по номеру сидят у стола и рассказывают политические анекдоты. Громкий хохот, яркий свет … Никакие обращения и просьбы не помогают.

Наконец, он придумал. Вышел из номера, заказал четыре чашки кофе в номер. Вернулся и снова стал умолять:

– Мужики, закругляйтесь. Здесь же все прослушивается!

– Да будет балаболить, что ты нас пугаешь!

– Ну, хорошо. Сами увидите.

Взял со стола пепельницу и говорит в нее, как в микрофон:

– Товарищ майор, пожалуйста, четыре кофе в триста двадцатый.

Прошло пару минут и в номер вносят четыре кофе.

Мгновенно наступила тишина, свет погасили и все быстро улеглись в кроватях. Утром мужчина не увидел в номере ни одного из своих соседей. Вышел и спросил дежурную по этажа, куда все подевались.

– А их ночью КГБ забрала. За политические анекдоты.

– А меня почему не тронули?

– Товарищу майору очень понравилась ваша шутка с пепельницей.

Все его знают, но рассказать не каждый может. Зато товарища майора из этого анекдота всегда вспоминают, когда, например, говорят о КГБ.

Андрей Расинский: А как, в общем, у Вас появился интерес к белорусским политическим анекдотам? Как Вы их собираете, какая реакция среды?

Анастасия Астапова: Я начинала писать диссертацию в Петербурге про студенческие анекдоты. Потом меня пригласили учиться в Эстонию и я решила писать о белорусской диаспоре в Эстонии. Оказалось, что многие активные белорусы в Таллинне и вообще в Европе – политические иммигранты. Так моя тема ушла в политический фольклор белорусов. Я собирала анекдоты, расспрашивала больше о потемкинских деревнях, про фольклорную биографию Лукашенко, о слухах и слежках КГБ, теории заговора как в России, так и на Западе, слухи и анекдоты о выборах.

В общем, когда я начинала собирать анекдоты пять лет назад, люди больше боялись их рассказывать. Сейчас, мне кажется, что нет.

Андрей Расинский: А чем отличаются и чем похожи израильские и белорусские анекдоты?

Анастасия Астапова: Классический еврейский анекдот – этнический. Он о том, какой, в общем, еврей. Об этом много написано. А белорусский … Есть этнические – про белоруса, который повесился, про белоруса, который сидел на стуле на гвозде – но их немного. Куда больше политических анекдотов.

Есть такая теория, что политический анекдот зависит от политического положения в стране. Есть страны, где много анекдотов про идеологию, потому что она есть.

Например, в советское время было много анекдотов про идеологию, потому что какая-то идеология существовала. А вот, в Беларуси маркcизма-ленинизма нет, но есть авторитарная фигура, поэтому анекдотов про идеологию нет, а анекдотов о Лукашенко много. И так было, например, в Испании Франко или при Чаушеску. Потому что также отдельной идеологии у них не было, а диктатор был.

Андрей Расинский: Часто студенты смеялись на занятиях?

Анастасия Астапова: У нас был только один семинар про анекдоты, все другие темы – про миграцию в Эстонии, о потемкинских деревнях, о Лукашенко были серьезные, так что много не смеялись.

Андрей Расинский: А когда Вы были в Израиле, что Вас удивило?

Анастасия Астапова: В научном плане?

Андрей Расинский: И в научном, и, в общем, страна.

Анастасия Астапова: Начнем с того, что очень сильный университет. Студенты хорошие, умные, – это все были докторанты, по-белорусски, аспиранты – им после воинской службы 30-40 лет, и они старше наших студентов. Все они говорили на очень хорошем английском языке. Поэтому было просто. У них интересные научные темы, многие из которых связаны с этническими отношениями. Одна студентка, например, писала докторскую о меньшинстве людей, которые не делают детям обрезания, и как общественное большинство реагирует на это. Темы о семейных парах из разных этнических групп, арабской и еврейской – о смешанных семьях.

А страна … Если там не был, знаешь, насколько у нее богатая история, но действительно понимаешь это только там, особенно это касается религиозной истории. Также интересно с научной точки зрения: у каждой страны есть национальная диcциплина, которая исследует то, в чем страна (как она сама это понимает) уникальная и большая, что фундаментально для нации. Для некоторых это – история, для других – фольклористика, которая исследует традиции (например, в Эстонии). Исследователи из этих диcциплин становятся известными и востребованными в академическом и популярным плане. А вот в Израиле национальная наука – археология, потому что именно она демонстрирует точку отсчета для нации. Достаточно посетить Масаду или национальный музей Израиля, чтобы это понять.

СправкаАнастасия Астапова – выпускница Витебского университета (2007, учитель русского языка и литературы, английского языка), кандидат наук (PhD) в области фольклористики (2015 год, Тарту), кандидат филологических наук (2016 г., Санкт-Петербург), стажировалась в университете штата Огайо (США), читала лекции в университетах Чехии, Сербии, Израиля, России, Швеции, Эстонии, США. Сейчас – научный сотрудник Тартуского и Упсальского университетов. Автор международных публикаций о белорусском политическом фольклоре и национализме, студенческой культуре. С недавнего времени занимается изучением вопросов беженцев и миграции в Эстонии. 

Перевод на русский редактора belisrael.info

Опубликовано 09.06.2018  16:20

От редактора. Напоминаю о необходимости и важности финансовой поддержки сайта.
Текст на русском и как это сделать, читайте внизу этой публикации  

А. Локшин о евреях и революции


14 МАЯ 2017

Еврейские партии России и Октябрьский переворот

В ГОСТЯХ: Александр Локшин доктор исторических наук
ВЕДУЩИЙ: Михаил Соколов

М. Соколов― В эфире программа «Цена революции», ее ведет Михаил Соколов. И наш гость сегодня Александр Локшин, старший научный сотрудник Института востоковедения Российской академии наук. Сегодня мы говорим об Октябрьском перевороте, ну, или об Октябрьской революции большевиков – как уж вам хочется, и о русских еврейских партиях. Что, собственно, происходило с ними в этот период.

Александр Ефимович, добрый вечер. И хотел бы первый вопрос вам задать как бы для уточнения и напоминания, чтобы люди понимали ситуацию в целом. Была ли Россия в 1917 году государством с самым большим еврейским населением в мире?

А. Локшин― Да, совершенно верно. В ту пору еврейское население составляло порядка 6 миллионов человек, несмотря на начавшуюся с 80-х годов ХIХ века, как известно, массовую еврейскую миграцию. Но за счет низкой смертности и высокой рождаемости это все восполнялось. 1917 год – это время уже распада, начала распада России, поэтому можно довольно условно начать говорить о российском еврействе, ибо уже формируется украинское еврейство и так далее.

Но я хотел бы вначале, если вы не возражаете, представить партии, о которых мы будем говорить, еврейские политические партии, как они существовали после Февральской революции.

М. Соколов― Может быть, нам напомнить все-таки вот в начале века, как они возникали и развивались.

А. Локшин― Да, совершенно верно. Партии условно можно разделить на пессимистов и оптимистов. Хотя, как говорится, пессимист – это хорошо информированный оптимист. Так вот, были партии, которые считали, что будущее еврейского населения, еврейского народа в Российской империи, в России, не в России, а за ее пределами, прежде всего, в Палестине, на исторической родине. То есть, партии, которые не считали Россию страной с длительным пребыванием в ней еврейского населения, а ориентировались на палестинофильские сионистские идеи.

К ним, конечно, прежде всего относились такие общие сионисты. Они требовали и стояли за эмиграцию евреев из России, за поселение их на исторической родине. Но еще с 1906 года на Гельсингфорсском съезде Жаботинский, молодой тогда Владимир Жаботинский, участвовавший в составлении программы, написал, и это было принято, что сионистское движение присоединяется к освободительному движению России. Но тем не менее, сионисты были несколько дистанцированы от таких российских дел, хотя и требовали прав и свобод для всего населения страны, включая раздел земли между крестьянами, 8-часовой рабочий день и так далее. Но требования в основном были национальные – это выходной день в субботу, религиозное образование, финансовая поддержка этого религиозного образования и так далее. Но главная цель, конечно, была выезд из России на историческую родину.

М. Соколов― То есть, для них Россия была таким временным пристанищем – ну, чтобы там было все хорошо, но до того момента, пока еврейское население не покинет эту территорию?

А. Локшин― В общем-то, да, но это было возможно, и общие сионисты тоже поддержали, и очень решительно поддержали Временное правительство, свержение царизма, и были с Временным правительством в очень хороших отношениях. И, как показала сионистская конференция, или съезд, которая была в мае 1917 года, были приветствия на съезд от Временного правительства и так далее.

М. Соколов― А они все-таки были либералы или социалисты?

А. Локшин― Нет, они были, конечно, не социалисты и даже не либералы тоже. Ну, конечно, это были литерально-демократические требования, и в этом, конечно, плане их можно отнести в лагерь либерально-демократический.

Но оставим общих сионистов и перейдем к другой партии, которая совмещала, была такая партия Поалей Цион (Рабочие Сиона), которая являлась как бы гибридом марксизма и сионизма. По общим своим российским требованиям они были близки к меньшевикам-интернационалистам. И даже некоторые из этой партии симпатизировали большевикам, но сионизм этой партии был непреодолимым препятствием для союза с большевизмом.

Итак, Поалей Цион. Это еще одна партия. Все партии сформировались к концу ХIХ – началу ХХ века, но получили такую зрелость, идеологическую зрелость, программную, интеллектуальную в годы первой русской революции и вновь заявили о себе сразу же после свержения самодержавия.

М. Соколов― Скажите, а кто лидерами был у тех же Рабочих Сиона?

А. Локшин― У Рабочих Сиона был лидером Бер Борохов, очень интересная личность, который рано ушел, в 1917 году, в декабре 1917 года он умер, не дожив даже до сорока лет. Он был интересным публицистом такого марксистского плана, писал статьи на самые различные темы и был исследователем, вот в еврейской дореволюционной энциклопедии статья, посвященная идишу, морфологическому, фонетическому развитию этого разговорного еврейского языка идиша написана именно Бороховым. Но Борохов стал как бы вождем, и после смерти его портреты Борохова висели в каждом помещении партии Поалей Цион вместе с портретом Карла Маркса.

М. Соколов― А вообще рабочих-евреев какая доля была, и вообще какие-то цифры здесь известны? Вот партия есть, а пролетарии были?

А. Локшин― Общие сионисты, конечно, сделали себе имя в значительной степени благодаря декларации Бальфура, о которой, наверное, здесь много говорили, я не буду говорить это.

М. Соколов― Ну да, которая давала возможность создать еврейское государство.

А. Локшин― Да, в какой-то степени правоохраняемое убежище от Британии.

М. Соколов― Но я все-таки по поводу пролетариев. Вот пролетарии-то были? Насколько их много было в еврейском населении?

А. Локшин― В еврейском населении пролетарии довольно значительно присутствовали, примерно две трети, если считать сюда ремесленников, если считать мелких торговцев, это мелкая буржуазия, конечно, но…

М. Соколов― То есть люди, которые своим трудом зарабатывали.

А. Локшин― Да, которые своим трудом зарабатывали, и они, конечно, больше склонялись к другим партиям. Но я хотел бы чуть позже сказать об этих партиях.

И к пессимистам, пожалуй, отнес бы я такую партию, как Социалистическая еврейская рабочая партия, и сионисты-социалисты. С мая 1917 года эти партии объединились, и известно, как под названием Объединенная еврейская социалистическая партия или Фарейнигте, так ее и называли и русские товарищи, Фарейнигте, то есть, объединенная, она была по своим программным установкам близка к эсерам, но строила свою – почему я отношу их к пессимистам – поскольку они исходили из идеи территориализма.

М. Соколов― Это что такое?

А. Локшин― Из идеи, что не обязательно Палестина должна быть будущим еврейского народа, а любая территория, которая сможет предоставить возможность для развития культурного, духовного, экономического развития для еврейского народа. Например, Аргентина с начала 80-х годов кроме Соединенных Штатов и Палестины, туда в Аргентину ехало немало евреев. И сейчас аргентинская еврейская община, все они выходцы из Восточной Европы. Но они достаточно сильно испанизировались.

М. Соколов― То есть, вот эта партия, она не требовала создания государства, она была согласна на какие-то автономии, да?

А. Локшин― Ну почему, она готова и на государство в перспективе, на автономию были согласны другие партии, о которых я скажу чуть позже.

Итак, мы как бы покончили с пессимистами, перейдем к оптимистам, то есть, тем партиям, которые исходили из того, что будущее еврейского народа в России и только в России, но в демократической России, России, которая будет общим домом для всех народов и конфессий. Прежде всего, конечно, сюда нужно отнести Еврейскую социал-демократическую рабочую партию.

М. Соколов― Это Бунд?

А. Локшин― Это Бунд, совершенно верно, Союз. Которая была близка к меньшевикам по программе и решительно выступала против романтической утопии сионистов. И в программе очень важное место занимал идиш, именно идиш должен стать основой и будет основой еврейской культуры, а не иврит.

То есть, эти партии между собой и до революции достаточно сильно враждовали, то есть, эта вражда происходила в публицистике, на каких-то митингах, тоже в Швейцарии между различными группировками еврейских студентов, но никак не выражала какие-то воинственные действия, что стало уже после революции, когда те же Фарейнигте, объединенная партия вошла в еврейские секции при Центральном комитете.

М. Соколов― Александр Ефимович, я хотел спросить, вот вы говорите об этих партиях, одни, скажем так, демократы, другие социалисты, но тоже демократы. А были ли правые партии религиозные? Вот сейчас они есть в Израиле. А тогда какие-то зачатки такого движения были или нет?

А. Локшин― Вряд ли можно говорить о правых партиях, сами евреи практически не входили в партию октябристов, все евреи, как говорили классики наши Ильф и Петров, все евреи левые. Евреи в основном если и входили в российские партии, то эта партия была кадетов, партия свободы, народной свободы, конституционно-демократическая партия.

Здесь можно называть партию Ахдут, или Ахдус, в таком ашкеназском произношении. Это была религиозная партия, которая сформировалась уже в 1917 году, и она прежде всего, как они говорили – каждая партия говорила, а религиозная партия особенно, было несколько религиозных группировок Петрограда и Москвы, они говорили о том, что они представляют – в общем-то, это и было так – интересы большинства еврейского народа в России, поскольку абсолютное большинство были люди религиозные, исповедовали иудаизм. Ну, обратимся дальше, если у вас нет пока вопросов.

М. Соколов― Про Бунд хорошо бы рассказать.

А. Локшин― Бундовцы разделяли взгляды меньшевиков на революцию, что царь возглавляет полуфеодальный режим, и Россия находится лишь на ранних стадиях капитализма. И настоящие марксисты – считали бундовцы – должны поддерживать буржуазный порядок, так же как считали и меньшевики, который лишь значительно позже уступит место социалистическим отношениям, социалистическому порядку. И поспешный захват власти – считали бундовцы – лишь ускорит разгром социалистической революции, так как у нее в настоящее время, то есть, в 1917 году, нет никакой ни социальной, ни экономической базы.

Ленину и его единомышленникам еврейского происхождения, Троцкому, Свердлову, Каменеву, Зиновьеву – они их резко критиковали за заявления о том, что нельзя отказываться от власти из-за того, что власть падала сама в их руки, руки большевиков, в частности – казалось, что за несколько месяцев, им казалось достаточно для буржуазной стадии. Власть, она валялась на дороге, и это действительно так было. Временное правительство оказалось достаточно слабым и не смогло создать такой новый порядок в стране, который бы определил развитие, ибо дожидались Учредительного собрания. И эта власть – это признавал сам Ленин – валялась на дороге, и нужно было ее только поднять. И во многих бундовских организациях возникали левые организации, которые с симпатией поддерживали большевистскую идею о том, что вскоре разразится революция в Европе, которая придет на помощь менее развитому рабочему классу в России.

Партия Поалей Цион тоже начала раскалываться по этому вопросу поддержки большевиков, но другие еврейские партии, организации, такие как Фолкспартей (Народная партия), а также Ахдус, о которой я говорил, религиозная партия, не питали никакой симпатии ни к социализму, ни к атеизму и так называемому интернационализму.

Была еще, вообще вот Фолкспартей, лидером которой был известный историк Семен Маркович Дубнов, она строила свою программу на национальной автономии.

М. Соколов― А у бундовцев тоже была ведь национально-культурная автономия?

А. Локшин― Да, национально-культурная автономия. А вот у этих была экстерриториальная автономия для всего еврейского народа, в то время как у Бунда, они об автономии говорили с упором именно на рабочий класс.

И еще нельзя не назвать Еврейскую народную группу, она была очень немногочисленная, но в нее входили очень влиятельные и участвовавшие в дальнейшем развитии революции и в эмиграции уже такие деятели, как Винавер, Слиозберг – это крупные адвокаты и крупные общественные политические деятели.

М. Соколов― А вообще их принято считать кадетами.

А. Локшин― Да, они были одновременно и кадетами, и поддерживали тесные отношения с этой Еврейской народной группой. Конечно, это были карликовые партии, но по своей интеллектуальной мощи, по влиянию, по прессе, по активному участию в событиях они, конечно, превосходили значительно свою численность.

Однозначно отрицательно относились к захвату власти большевиками и сионисты. Сионисты называли это преступной узурпацией. Бундовцы тоже солидаризировались в данном случае, что редкий случай, с сионистами, и называли большевистский переворот безумием. Им вторили, этим оценкам вторили многие еврейские публицисты. Современник, например, свидетельствовал: для большинства разница между революциями была очевидной. Кто может забыть, какой великий душевный подъем, — говорил один из представителей, один из публицистов в еврейской общине, — какой великий душевный подъем, какую радость и ликование побудила первая русская революция в феврале 1917 года, (он ее называл первой революцией). Сама душа пела «Марсельезу». Сущностью Февральской революции была свобода, а сущностью Октябрьской революции – диктатура. Стремительная, решительная диктатура меньшинства над большинством. Революция вылилась в анархию, бесстыдную грубую анархию. И повсюду раздавались призывы и в еврейском обществе, и в русском, российском, призывы к бойкоту большевиков. Евреи оказались среди тех, кто и свергал Временное правительство, и среди тех, кто был среди его защитников. В день большевистского переворота в Зимнем дворце оказалось немало юнкеров-евреев.

М. Соколов― А ведь как раз, по-моему, в 1917 году и дали возможность и обучения офицерского, и производства в чин.

А. Локшин― Совершенно верно. После отмены всех дискриминационных ограничений, не только черты оседлости, огромного числа ограничений, в том числе запрета на поступление даже в третьем поколении для уже русских людей, крещеных, но которые в третьем поколении имели деда еврея или так далее, они не имели в годы Первой мировой войны, скажем, поступить в юнкерские училища.

И после Февральской революции буквально сотни молодых еврейских юношей, а может быть, и тысячи, ринулись и становились юнкерами. И вот эти юнкера оказались в Зимнем дворце в ту драматическую ночь 25 октября, и в историю вошли такие имена, как Шварцман, Шапиро, братья Эпштейны, Больцман и многие другие.

Поручик Синегуб, командир взвода юнкеров, вспоминал – он тоже оказался тогда в Зимнем – что кругом была полная неразбериха. «Казаки, злые насупленные лица. «Когда мы сюда шли, — говорил подхорунжий, — нам сказок наговорили, что здесь, — вспоминал Синегуб, — чуть ли не весь город с образами. А на деле оказались жиды да бабы. А русский-то народ там с Лениным остался». Я, — вспоминал Синегуб, накинулся на подхорунжего: а кто мне не говорил на этом самом месте, что у Ленина вся шайка из жидов, а теперь вы уже здесь жидов видите! Да, рознь, среди евреев. Я вспоминал своих милых светлых юнкеров».

Во главе восстания против большевиков, которое было организовано спустя четыре дня после прихода большевиков к власти после Октябрьского переворота, стал Михаил Гоц, глава созданного Комитета защиты родины и революции. Юнкерам удалось захватить Петропавловскую крепость и Смольный, но части петроградских казаков к ним не присоединились. Большевики с кронштадтскими матросами вскоре подавили это восстание. Газеты сообщали, что еврейская община оплакивает свои многочисленные жертвы. На еврейском Преображенском кладбище похоронены 50 жертв – сообщали газеты. Среди похороненных 35 юнкеров, погибших при осаде Владимирского училища и телефонной станции. Первые месяцы после Октябрьского переворота в разных регионах страны возникали такие организации, даже партизанские отряды для борьбы с большевиками, среди которых было немало еврейской молодежи.

М. Соколов― Я думаю, здесь мы должны сделать с Александром Локшиным небольшой перерыв на объявления и продолжим вот после такой паузы.

РЕКЛАМА

М. Соколов― В эфире «Эха Москвы» программа «Цена революции», ее ведет Михаил Соколов, у нас в гостях Александр Локшин, старший научный сотрудник Института востоковедения. Говорим об Октябрьском перевороте и, собственно, русских еврейских или российский еврейских партиях.

Вы уже рассказали собственно о ситуации в 1917 году, когда часть активная политизированная российского еврейства приняла участие в борьбе с большевиками. А вот, с другой стороны, у нас есть эта легенда, миф – я не знаю, как а этому относиться – об участии активнейшем выходцев из еврейства в Октябрьском перевороте. Вот как вы, как ученый, выскажетесь на этот счет – действительно от выходцев из еврейства многое зависело в эти дни?

А. Локшин― Вряд ли что-то многое зависело. Хотя действительно во главе Октябрьского переворота стояли Ленин и Троцкий. Уже много раз здесь в этой студии, очевидно, говорили, что Троцкий был еврейского происхождения, но не считал себя евреем, считал себя интернационалистом и очень мало интересовался, хотя понимал свое происхождение, еврейскими интересами и еврейскими делами. Кроме того, в верхушку большевистской партии Военно-революционный комитет входили, как известно, Яков Свердлов, Каменев, Зиновьев также были среди участников тех революционных событий.

М. Соколов― Каменев и Зиновьев как раз были против переворота в тот момент.

А. Локшин― Да, в тот момент они публично выступили. Но вскоре присоединились к Совнаркому и участвовали во всех этих событиях большевиков.

М. Соколов― Кстати, Каменев был сторонником Народного социалистического правительства какое-то время.

А. Локшин― Да, совершенно верно.

М. Соколов― То есть, можно сказать, что они были в тот момент такими мягкими большевиками, с которыми боролся Ленин.

А. Локшин― В общем-то, да. Но если говорить об их еврейском происхождении, то они были, кроме происхождения, крайне далеки от всех этих национальных интересов, национальных еврейских требований. Они считали себя не евреями, а интернационалистами, ибо революция, социалистическая революция покончит со всем вообще с разделением народа на национальности, на вероисповедание и так далее. Это была глубокая вера. И эти люди, в общем-то, стояли далеко от еврейства как такового.

Вспоминается такой случай, который рассказывал Дубнов, и Юлий Гессен тоже к этому имел отношение, другой еврейский историк. Петроград находился на осадном положении, войска Юденича подходили к Петрограду, и вот-вот колыбель большевистской революции должна была пасть. Ожидали еврейские погромы. Один из участников предложил связаться с Зиновьевым, связаться с Троцким, чтобы как-то защитить евреев Петрограда от возможных насилий.

В ответ на это все участники в один голос заявили, что они не хотят иметь дело с этим правительством, с этой властью, с этими узурпаторами, и никогда не вступят с ними ни в какие переговоры и не выставят никакие просьбы. То есть, даже когда речь шла о жизни и смерти, поддерживать большевиков эти люди не желали.

Ну если продолжить рассказ о первых днях после крушения порядка, который был при Временном правительстве и власти большевиков, то надо сказать, что кроме вот созданного Комитета защиты родины и революции им удалось захватить, как я уже говорил, и Петропавловскую крепость, и Смольный, но они были подавлены, это первое, собственно, выступление против большевиков спустя четыре дня, было подавлено это выступление петроградскими матросами.

Газеты тогда сообщали, еврейские, русские газеты, что еврейская община оплакивает свои многочисленные жертвы. На еврейском Преображенском кладбище похоронены 50 жертв. Среди похороненных 35 юнкеров, погибших при осаде Владимирского училища и телефонной станции.

М. Соколов― То есть, это серьезные были бои, значит, раз такие потери.

А. Локшин― Да, были бои в самых разных местах.

М. Соколов― Миф же, знаете, такой, что это бескровная была революция. Вот в Петрограде бескровная, а в Москве, значит, были тяжелые бои. А на самом деле, если рассматривать хотя бы на протяжении дней десяти, получается, что это не менее кровавое событие.

А. Локшин― Да, совершенно верно, было и сопротивление в Петрограде. И не только в Петрограде. В первые месяцы после Октябрьского переворота в разных районах страны возникают для борьбы с большевиками, как я уже говорил, партизанские отряды, в которых много было молодежи. Особенно активная поддержка борьбы, как говорили, с узурпаторами, была на юге, где состоятельные евреи, например, Ростова-на-Дону пожертвовали на борьбу с большевизмом 800 тысяч рублей – сумма немалая. Их представитель заметил, что лучше спасти Россию с казаками, чем погубить ее с большевиками.

В Добровольческую армию вступило и немало евреев, хотя отношение к ним было такое довольно подозрительное, и Добровольческая армия очень скоро развернула такую активную антисемитскую агитацию, был ОСВАГ, осведомительное бюро, такая пропагандистская группа, которая выпустила, кстати, и «Протоколы сионских мудрецов», в которые верили многие офицеры Добровольческой армии.

М. Соколов― Александр Ефимович, я хотел немножко вернуться назад от Добровольческой армии. Все-таки были выборы в Учредительное собрание. Вот как еврейские партии приняли участие в этих выборах? Я так понимаю, что Бунд входил как автономная такая структура в меньшевистскую партию, а вот остальные, там, религиозные партии, сионисты и так далее?

А. Локшин― Первоначально были одновременно выборы и в Учредительное собрание, почти одновременно, и в ноябре 1917 года, как раз когда происходили уже в первые дни после большевистского переворота выборы на Еврейский учредительный съезд, который должен тоже был решить вопросы устройства еврейской жизни. И на этом съезде, то есть, большинство не на съезде, а делегатов на этот съезд поддержало, большинство было у сионистов, которые очень быстро завоевали популярность благодаря декларации Бальфура, о которой мы уже вспоминали. Здесь впервые сионистское движение получило очень широкую международную поддержку, поддержку Британии, и это сыграло огромную роль.

За сионистами шли в Учредительное собрание и на еврейский съезд социалистические партии, бундовцы шли. И вровень с ними довольно серьезное влияние имела и религиозная партия. Несколько религиозных объединений, Ахдус, Союз, и в Учредительном собрании еврейские структуры, еврейские партии были представлены как вместе, в составе русских партий, так и самостоятельно, отдельно.

М. Соколов― Вот я вижу, у меня тут записаны некоторые цифры. Я не знаю, точно ли это я взял или нет, но за блок религиозных партий сионистов голосовало порядка 400 тысяч человек, за бундовцев около 35-40 тысяч человек. То есть, получается, что выбор был среди еврейского населения не в пользу социалистов, по крайней мере.

А. Локшин― Это верно, но ситуация быстро менялась, основная партия, которая получила большинство голосов, была, как известно, эсеры, социалисты-революционеры, которые составляли большинство депутатов, делегатов на Учредительное собрание. А с социалистами-революционерами поддерживал тесную связь Семен Ан-ский, выдающийся еврейский этнограф и общественный деятель, который начинал как секретарь Петра Лаврова, известного русского народника-теоретика, а затем вновь вернулся в еврейское движение и много сделал в культурном плане и в революционном плане. Он же участвовал в переговорах о создании, вот вы упоминали, вот этого объединенного единого революционного правительства, в которое вошли бы все социалистические партии, которые были в России. Но фактически большевистский переворот поддержали, можно сказать, левые эсеры, которые к этому времени уже находились на грани раскола, левые эсеры поддержали большевиков. Но, как, опять-таки, как известно, эта поддержка закончилась разгромом и выступлением левого мятежа, выступлением левых эсеров 6 июля 1918 года.

М. Соколов― Там такая видная фигура была, Исаак Штейнберг, который, кстати, был одним из создателей Всемирного еврейского конгресса.

А. Локшин― Да. Это очень интересная фигура. Он был религиозный еврей, и наркомом юстиции был одно время. Неизвестно, как его занесло на какое-то короткое время в Совнарком, Совет народных комиссаров, но очень быстро он ушел оттуда.

И надо сказать в целом об отношении к этому большевистскому перевороту, что из двух миллионов эмигрировавших из России к 1920 году примерно 10% составляли евреи, то есть, 200 тысяч человек. Берлин на время становится центром русско-еврейской жизни уже в эмиграции, и среди тех, кто эмигрировал, трудно назвать вообще какую-либо яркую личность, которая оставалась в Москве или в Петрограде. Уехали практически все видные деятели еврейской общественной жизни периода Временного правительства, дореволюционного периода, как Генрих Слиозберг, Марк Вишняк, как Винавер.

М. Соколов― И бундовцы, по-моему, тоже – Абрамович, Либер, Эрлих.

А. Локшин― Да, Абрамович. Вот надо сказать, что еще один момент, это уже отдельная большая тема, как постепенно начавшееся погромное движение и массовое убийство евреев на Украине, страшные погромы начинают влиять на еврейские партии.

М. Соколов― А ведь на Украине сначала еврейские партии вошли, по-моему, в правительство Центральной Рады, Петлюры, там было специальное министерство по еврейским делам.

А. Локшин― Совершенно верно, Моисей Зильберфарб даже был министром по еврейским делам, и Украина был первой страной, которая предоставила евреям национальную персональную автономию наряду с другими национальными меньшинствами в стране – с русскими, поляками, евреями, и формально те решения, которые тогда были предприняты, имели огромное значение.

М. Соколов― А в чем суть вот этой национальной персональной автономии?

А. Локшин― Она создавала возможность выбора языка, выбора школы, выбора культурного развития, создания собственных национальных общин и так далее. То есть, по этому пути потом пошли другие страны, как в Балтии, например, в Литве нечто подобное создавалось. Но в Украине оказалось невозможным контролировать ситуацию, которую вначале поддерживала украинская народная республика, и начались вот эти массовые погромы, которые и повлияли на настроения того же Бунда, который, во-первых, смотрел, что действительно революция начинается, происходит и в Европе – Баварская социалистическая республика, революция в Венгрии во главе с Бела Куном, революция в Мюнхене, в Баварии с Евгением Левине, все это как бы подрывало некие традиционные представления Бунда, ортодоксальные представления марксизма о революции, действительно как будто большевики правы – революция началась в Европе, революция началась в Германии, которая затем окажет свою поддержку и революционной России.

Но, как известно, эти выступления были быстро подавлены, но Бунд раскололся на левый и правый бунд, и бундовцы все равно стояли несколько дистанцировано от большевистской партии, и когда и в Украине, и в Белоруссии одним из лидеров Бунда в этот период становится Эстер Фрумкина, которая вынуждена была вступить и в большевистскую партию, бундовцы предлагали вступить в большевистскую партию на тех же началах, как они предлагали это на втором съезде.

М. Соколов― То есть, автономная структура?

А. Локшин― Да, автономная структура. Но это большевиками было жестко отвергнуто, и бундовцев принимали персонально каждого в большевистскую партию. Но партийный стаж им засчитывали со времени вступления в Бунд, то есть, с 1897 года.

М. Соколов― Просто часть бундовцев, я так понимаю, все-таки критиковала красный террор, но была за отпор белогвардейцам, вот такая двойственная позиция. И вот эти бундовцы в компартию сразу не вошли.

А. Локшин― Это так, но надо сказать, что создается специальная структура при большевистской партии, при центральном бюро, я ее уже упоминал, еврейскую секцию, которая пытается установить диктатуру пролетариата на еврейской улице. Создается при ВЧК специальный стол по борьбе с контрреволюцией и сионизмом на еврейской улице, с антисемитизмом и контрреволюцией на еврейской улице. Под контрреволюцией имелся в виду сионизм.

И борьба с сионизмом, хотя появляется новый сионизм уже с 1917 года, такой халуцианский сионизм, халуцим, пионеры, молодежь активно участвуют в сионистском движении и поддерживают некоторые идеи Октябрьской революции, всеобщего переворота, перехода на новый образ жизни и так далее. Гехалуц тоже был таким, можно сказать, как говорят сейчас современные исследователи, советским сионизмом, то есть он поддерживал некоторые идеи октября, но был и нелегальный Гехалуц, который был решительно настроен против большевистского режима, и легальный Гехалуц, правда и за теми, и за другими следила очень активно ЧК и фиксировала все их действия.

М. Соколов― Скажите, а что произошло вот с этими партиями, вот социалистическая эта партия СЕРП и вот эти Рабочие Сиона после 1917 года? Они в конце концов пошли к большевикам, или все-таки тоже раскололись?

А. Локшин― Да, Поалей Цион тоже раскололся, и вскоре возникла даже такая партия, Еврейская социал-демократическая рабочая партия Поалей Цион Комфарбанд, Коммунистический союз Поалей Цион, которые ставили задачу, такая, можно сказать, карманная партия и «диванная партия» как говорил, кажется, об этом Плеханов. Они могли все разместиться на одном диване. Но формально они стояли за установление диктатуры пролетариата в Палестине. И их не трогали до поры до времени, до 1927 года, и в этом смысле можно сказать, что в Советском Союзе была даже двухпартийная система – и большевистская партия, и вот этот вот Коммунистический Поалей Цион.

М. Соколов― Ну да, остальные-то уже все сидели фактически по ссылкам и лагерям.

А. Локшин― Да, совершенно верно. И с этими коммунистами Поалей Цион очень быстро покончили к концу 20-х годов, и они оказались там же, где их прежние единомышленники. То есть, к концу 20-х годов с еврейскими политическими движениями, которые существовали в советской России, в Советском Союзе было покончено. Все они были арестованы, часть удалось выехать при помощи Красного креста и Пешковой, в Палестину они были высланы, другие оказались в лагерях до победы мировой революции, третьих просто расстреляли во время красного террора.

Так что, ситуация была соответствующая, тренд был понятен. Еврейство, которое поддержало большевистскую революцию и первоначально, как говорил Ленин Диманштейну – а Семен Диманштейн, это такая фигура важная очень и очень влиятельная, сам он имел, один из немногих, большевистский стаж до революции, заодно он закончил религиозную иешиву в слободке и имел хорошее религиозное образование. Он возглавил всю еврейскую работу советской власти, был близок к Ленину. После 1917 года возглавлял так называемый еврейский комиссариат и еврейский отдел при Наркомнаце, которым командовал, руководил Сталин, и еврейские секции. Он пытался, вот как говорили, установить диктатуру пролетариата на еврейской улице.

М. Соколов― А что же ему Ленин-то сказал?

А. Локшин― Ленин ему сказал, по словам самого Диманштейна, что революция в немалой степени была спасена в провинции благодаря действиям еврейской средней прослойки, которая на бойкот большевизма, который был, и вообще большевистских организаций, каких-то структур, отделений, наркоматов и прочее, на местах организовали бойкот, то на их место пошла вот эта средняя группа еврейской мелкой буржуазии, члены партии Фарейнигте, бундовцы, которые обладали кое-каким образованием.

И поэтому в глазах населения это была еврейская власть, поскольку они получали и соответствующий паек, и занимали посты в еврейских органах власти и в ВЧК. Но процент их был не столь велик, как это пытаются представить некоторые, он был относительно незначителен. Он был несколько выше процента еврейского населения в России, но в целом это были следователи, но никак не те, которые принимали участие, которые занимали какие-то интеллектуальные посты в этих организациях.

М. Соколов― И с другой стороны, мы можем сказать, что значительная часть интеллектуального сопротивления большевизму, она была сформирована теми людьми, в том числе еврейского происхождения, которые ушли в эмиграцию. И тот же, например, «Социалистический вестник» меньшевистский.

Оригинал

Опубликовано 27.05.2017  23:45