Tag Archives: история Израиля

СТАЛИНГРАД В НОТР-ДАМЕ

Бой за Нотр-Дам спас Иерусалим в 1948 г. от полной оккупации арабами, и год спустя позволил официально сделать его нашей столицей. Речь идет не о парижском соборе, сгоревшем год назад – а о «Французском госпитале» и приюте католических паломников напротив Старого Города, ставшем в мае 1948 г. израильским «Сталинградом».

Тем более удивительно, что мало кто помнит этот самый решающий бой за наш главный город. И то, что одну из главных «ролей» в этом бою сыграл 16-летний хареди, потомок рабби Алтера – основателя Гурского хасидизма, и боец роты «Йонатан» иерусалимской ГАДНА (“Гдуд Ноар” – подразделений подготовки подростков к военной службе)…

13 мая 1948 г., за сутки до провозглашения независимости, пал Гуш Эцион, и его оставшиеся в живых защитники были вырезаны арабами. Силы Иорданского легиона, атаковавшие Гуш, освободились и могли присоединиться к легионерам, осаждавшим Старый Город Иерусалима. Его положение было критическим. Поэтому когда 15 мая, в первый же день существования Израиля, иракские (!) части захватили огромное здание Нотр-Дам-де-Франс, стало ясно, что последует атака на Западный Иерусалим и ее уже будет не отбить…

Поэтому бойцы ЛЕХИ в рамках операции «Трезубец» по захвату центра города выбили иракцев из Нотр-Дама, и заняли в нем оборону. Понимая стратегическую ценность комплекса, английское командование Легиона вызвало подкрепление из района Шомрона, и начало атаку. Бой продолжался несколько дней, включая рукопашные бои внутри здания от комнаты к комнате…А комнат в здании было более 400.

20 мая Легион начал самую массированную атаку на Нотр-Дам. Колонна бронемашин прорвалась во внутренний двор – и тут в самый критический момент Мордехай Ротенберг метким броском поджег бутылкой с зажигательной смесью головную машину. Она застряла посреди узкого проезда, и остальным пришлось отступить.

Рукопашные бои за Нотр-Дам продолжались еще несколько дней. Туда были переброшены части Хаганы под командованием Ицхака Александрони, Йехуды Петрушки и Нахума Бен-Хура (будущего основателя израильской пластической хирургии). В самый критический момент, боясь не выдержать очередную атаку, бойцы Хаганы вызвали «огонь на себя» – запросив поддержку у расчета миномета «Давидка». К счастью, все три снаряда легли точно в тылу легионеров во время их перегруппировки, и нанесли им тяжелые потери. Легион отступил, потеряв около сотни убитыми и множество раненых. Потери Хаганы и ЛЕХИ составили 23 человека.

Но Нотр-Дам остался в наших руках, и служил наблюдательным пунктом ЦАХАЛа до освобождения Старого Города в 1967 году.  Мордехай Ротенберг долгое время не признавался, что это именно он уничтожил тот броневик – хотя сожженная машина стала символом защиты Иерусалима, и простояла там все годы до Шестидневной войны.

Папский центр «Нотр-Дам» в Иерусалиме

И только после гибели его сына-десантника Боаза в 1988 г., Ротенберг случайно встретил Реувена Кастеля, тоже сражавшегося в Нотр-Даме, который узнал его и подтвердил, что он – тот самый мальчишка, спасший Иерусалим в 1948 г. Сам Кастель был одним из уцелевших в Хевронской резне в 1929 г…

Мордехай Ротенберг стал профессором социологии и еврейской психологии в Иерусалимском университете, и лауреатом Премии Израиля.

Да будет благословенна память всех, кто погиб, спасая Израиль.

Михаил Лобовиков Оригинал

Опубликовано 28.04.2020  19:03

Велвл Шендерович. Жизнь как она есть. (ч.1)

От редактора belisrael.info

Расскажу о том, как я обнаружил книгу своего калинковичского земляка, находящуюся в национальной библиотеке Иерусалима, и почему не знал о ней еще лет 10 назад.

Ровно месяц назад получил письмо, после чего завязалась переписка, а также телефонные разговоры, которые и вывели на имя автора книги.  Но вначале текст письма:

Доброе утро Арон.

Я прочла вашу публикацию про Юду Залмановича Френклаха из Озарич. Я с ним очень хорошо знакома – он муж сестры моего дедушки Семена Ароновича Голода. Юда Залманович прожил последние годы своей жизни в Хайфе и умер приблизительно в 2012-2013 году. Его дети Аркадий, Евгений и Тамара живут на севере Израиля.
К его такой «яркой» военной истории можно добавить  проишествие, которое он поведал моему мужу:
«Это произошло когда я с другими военнопленными находился в Германии в лагере. Немцы не знали, что я еврей. Среди своих было своего рода братство и советские военнопленные евреев не выдавали. Но вот нашёлся один, который захотел видимо выслужиться перед немцами, он подозвал немецкого офицера,  указал на меня и сказал – «Вот он еврей! Если не веришь, прикажи ему снять штаны» Ну, конечно, мне, как и всем еврейским мальчикам, сделали обрезание. И тут я на мгновение увидел смерть перед глазами, но оставить предателя доносчика безнаказанным я не собирался. Терять мне уже было нечего и я со  всей силы вмазал ему по морде так, что он не смог удержаться на ногах и упал. Вокруг все замерли и ждали что же  будет  дальше?  Немец расхохотался и сказал: – Я хорошо был знаком с евреями в Германии, они все люди  интеллигентные и мордобоем не занимаются. Еврей так бы не смог.  Я не верю что он еврей». Развернулся и ушёл.»  Вот такую историю Юда Залманович нам рассказал.
С уважением Нина Эстис 
***
Из телефонных разговоров я узнал, что автор письма после окончания гомельского университета работала учителем истории в Горочичах, где сменила известного многим калинковичанам Феликса Захаровича Горелика, уехавшего в Израиль в 1991-м. Я как-то позабыл, что он после выхода на пенсию, и работы во 2-й и 7-й школах, некоторое время преподавал на селе. Сама же Нина репатриировалась в 1994-м. Мы повспоминали о разном и вдруг я услышал знакомое мне имя Велвла Шендеровича, и что он написал книгу, которую она видела в национальной библиотеке Иерусалима.  Спросил ее не тот ли это военный медик Владимир Шендерович, имя которого мне называл в начале мая 2015-го Пинхас (Петр) Кацевман. Оказалось, что таки он и, что эта книга была с дарственной надписью автора у Феликса Горелика. 
Но у того побывала одна минчанка, приезжавшая из Беларуси в Израиль, взяла книгу и не вернула. Имя ее мне было хорошо известно, она в те годы, до отъезда в Германию, была директором музея евреев Беларуси, отметилась также тем, что прибрала, как в Калинковичах, там и в Израиле, ряд  материалов из архива журналиста Владимира Смоляра, побывав у его дочки Гали и вдовы Фрузы, о чем в свое время писал. И тут мне пришла на память встреча 10-летней давности с Феликсом Гореликом, жившем, как и я, в Петах-Тикве. Столкнулся с ним в одной амуте (некоммерческой организации), где я был волонтером, а он пришел, чтоб получить какую-ту оплату за чтение лекций. Незадого до того вышла книга “Память” Калинковичского района и мне сказали, что ее привезли для него. Сказав Ф. Горелику о том, что сделал сайт, попросил на некоторое время книгу. В ответ услышал, что не даст, потому что он дал какую-то редкую книгу и ее не вернули. И вот сейчас я понял какую книгу и кого имел ввиду. В свое время я был немного обижен на покойного Феликса Захаровича, но если б он назвал имя, все стало бы на свои места.
Кроме того, я наверняка нашел бы и автора Велвла Шендеровича, а от  него можно было бы узнать немало и др. интересного. Например, об израильской жизни, ведь он приехал в страну в 73-м, а не в конце 80-х – начале 90-х, как мне говорил П. Кацевман. Думаю, можно было бы узнать о Леониде Фиалковском и ряде др. калинковичанах, участниках войны. Да и без проблем разместил бы книгу на сайте и не пришлось бы фотографировать в библиотеке все ее 134 стр. Пока же, хотя и предпринял ряд действий, я не смог узнать жив ли сейчас Велвл Шендерович.
(Ниже опубликован текст, переведенный из фотографий, что заняло много времени, а также примечания  – А.Ш., 10 марта 2019)

 

================================================================

Шендерович В. Жизнь как она есть. Документальная повесть.

На долю поколения, чья юность пришлась на годы Великой Отечественной войны, выпало много невзгод. Но – до войны было детство, прекрасные годы в родном доме, заботливые родители. А после войны – голодные студенческие годы и блестящая карьера хирурга. Да и война состояла не только из боев, потерь, отступлений. Было фронтовое братство, были неожиданные встречи с земляками.

Эта книга адресована и тем, кто о жизни в предвоенные и военные годы знает только по рассказам старших, и тем, кто сам пережил всё то, что пережил автор.

(с) Все права принадлежат автору

Издательство ЛИРА – Р. О. В. 26159, Jerusalem, 96586. Tel/fax 972-2-6412890

Printed in Israel

* * *

Пусть это будет памятником на безымянных могилах моих родителей

=============================================================

Продолжение следует

Опубликовано 22.02.2019  16:19

***

От редактора belisrael.info

Снимки стр. книги будут переведены в текст, чтоб легче было читать. А поскольку никто не будет делать это на общественных началах, что вполне объяснимо, то придется заниматься редактору сайта и займет это немало времени. Будут добавлены также комменты, поскольку есть некоторые неточности в воспоминаниях.

Из откликов:

Профессор математики из Таллинна Владимир Соломонович Пясецкий, корни которого из Слуцка, с которым уже не один год в переписке, резонно написал почему я не указал имя той самой исторички, бывшей директорши музея евреев Беларуси, с которой и ему пришлось пообщаться. Восполню пробел – Инна Герасимова.

А это снимок могил Феликса и Софьи Горелик на кладбище “Сгула” в Петах-Тикве,  сделаных мною в начале ноября 2017.

Добавлено 23.02.2019  07:35

==============================================================================

==============================================================================

Шендерович В. Жизнь как она есть. Документальная повесть.

На долю поколения, чья юность пришлась на годы Великой Отечественной войны, выпало много невзгод. Но – до войны было детство, прекрасные годы в родном доме, заботливые родители. А после войны – голодные студенческие годы и блестящая карьера хирурга. Да и война состояла не только из боев, потерь, отступлений. Было фронтовое братство, были неожиданные встречи с земляками.

Эта книга адресована и тем, кто о жизни в предвоенные и военные годы знает только по рассказам старших, и тем, кто сам пережил всё то, что пережил автор.

(с) Все права принадлежат автору

Издательство ЛИРА – Р. О. В. 26159, Jerusalem, 96586. Tel/fax 972-2-6412890

Printed in Israel

* * *

Пусть это будет памятником на безымянных могилах моих родителей

================================================================================

Глава 1

Калинковичи

1

Сегодня третье января 2002 года.

Прошел еще один год – это уже второй в третьем тысячелетии. Как далеко это от года моего появления на свет!

Довольно прохладно для Иерусалима – дожди перемежаются с солнцем. Нередко в январе раскаты грома, вспышки молнии. И это может сопровождаться снегопадом – кругом белым-бело. Кажется, природа хочет продемонстрировать за короткий отрезок времени все прелести, на которые она способна. Но Иерусалим в любую погоду остается всегда прекрасным, с его необычным светом, прозрачным воздухом и какой-то приподнятостью, присущей только ему – светлому городу, Золотому Иерусалиму. Долгожданные дожди стали заполнять Кинерет, главный водный резервуар страны, но медленно: до нужной отметки уровня воды еще далеко, остаются метры. Прошло три дня нового 2002 года, наступают будни. Правда, наш настоящий еврейский Новый Год еще далеко впереди, только осенью, в сентябре. Это один из главных праздников. Согласно Талмуду этот день – день рождения рода человеческого. В этот день звучит шофар древний музыкальный инструмент, изготовляемый из бараньего рога. Прошедший же Новый год только календарный, для отсчета времени, принятый во многих странах мира.

Время идет, один год сменяет другой, и мы из первых (бравых) парней переходим в категорию /стр. 4/ вторых или даже третьих, пора поделиться жизненным опытом с теми, кто остается после нас. Ведь мы являемся подлинными свидетелями прошедшего бурного столетия. Нам есть что сказать, важно, чтобы были слушатели. Жизнь дана только для жизни и ни для чего-либо другого. Надо подсказать людям, что необходимо прекратить играть с огнем, прекратить пилить сук, на котором сидим. Чудовищное нападение арабских террористов на Соединенные Штаты Америки одиннадцатого сентября 2001 года так же, как безумные войны прошлого столетия, унесшие миллионы безвинных жизней, в том числе шесть миллионов евреев, не должны повторяться. Надо еще на новорожденных сталиных, гитлеров, бин Ладенов, саддамов хусейнов и им подобных надевать смирительные рубашки. Надо безжалостно вырывать эту сорную траву.

Совсем не понятно, как после стольких перенесенных во времена сталинского режима страданий люди маршируют по Красной площади с красными флагами и портретами Сталина, а в Германии, и не только там, встречаются воздыхатели по маньяку Гитлеру. Убийцу Саддама Хусейна поддерживают не только отдельные люди, но и целые государства. Абсурд! Но многие тысячи евреев из России переселились в Германию, в страну, варварски уничтожившую не только евреев Европы, но и своих собственных граждан-евреев. В истории нет недостатка в фактах. освещающих гонения и издевательства над евреями: начиная с древнего Рима, описанного Иосифом Флавием, затем события в Испании времен Изабеллы и Фердинанда, когда евреи сжигались на кострах или изгонялись из страны, затем многочисленные погромы и издевательства над евреями в Польше и России. Но пальма первенства в изощренности и методах издевательства, варварства и в масштабах уничтожения евреев принадлежит фашистской Германии. Как /стр. 5/ же евреи России могут жить в Германии, слушать тот язык, на котором отдавалась команда убивать!! Как можно пользоваться немецким кровавым хлебом и маслом?! Ведь еще живо поколение убийц и немногочисленных, случайно оставшихся в живых людей с татуировками на руках. Народ, как и жизнь, уничтожить нельзя. Вопреки всему злу, жизнь продолжается. Евреи создали свое прекрасное государство Израиль, восстановили свой древний язык. Израильская армия способна защитить свой народ.

Убить жизнь совсем не просто. Если лягушку декапитировать, она способна довольно долго жить, прыгать без головы, а ее вырезанное сердце может часами сокращаться на тарелке с физиологическим раствором. Живой мир хорошо использует свои колоссальные возможности.

Человек должен знать, что он сделан из добротного прочного материала, и, конечно, надо уметь и знать, как пользоваться этим богатством. Жизнь дана нам на радость, надо радоваться даже не совсем удачным дням.

Будучи очень тяжелым больным, поэт Светлов без шуток не обходился. На телефонный вопрос приятеля, что ему принести, ответил: «Рак у меня есть, принеси пива».

В каждом человеке заложен талант, и его можно и должно развивать. Главное – суметь найти и увидеть эти драгоценные крупицы таланта и, конечно, использовать, в надежде принести пользу себе и другим. В мире погибло значительно больше талантов, чем проявилось. Сколько таких не проявившихся музыкантов, художников, поэтов и ученых? Эти строки ни в коей мере не отношу к себе, тем не менее, мне хочется поделиться мыслями, рассказать о некоторых событиях довольно длительного, необычного отрезка времени, периода ломки и коренных изменений в мире. Об этом времени /стр. 6/ уже написано много и еще будут писать. Возможно, мне удастся добавить еще один штрих, буду стараться. «Взялся за гуж – не говори, что не дюж». Я заранее приношу свои извинения тем, кто, возможно, будет читать это сочинение, так как оно далеко от совершенства.

Моя жизнь прошла не близко, даже не рядом с литературой, и, читая эти записи, нетрудно будет догадаться об этом. Вопреки этим предупреждениям, я все же осмелюсь писать – не ради себя, а ради других, ради своих внуков и детей, надеясь, что и читатель найдет что-то полезное для себя и простит меня за дерзость взяться за перо.

2

Обычно каждый рассказ, сочинение начинается с описания места, времени и той среды, в которой происходит действие. Я не отступлю от этих канонов. Начну с места, то есть с «гнезда», где появился на свет герой, где протекали главные события его жизни. Гнезда бывают почти у всех, но они разные: ласточкино гнездо отличается от орлиного и от гнезда аиста. Даже от воробьиного – они разные. Редко у кого из животных нет гнезда. Без него обходятся слоны и жирафы, кукушки, киты, дельфины и акулы.

Совсем не похожи друг на друга человеческие гнезда: дворянское гнездо ничего общего не имеет с крестьянским. В некоторых странах, в частности, в Индии, нередко человеческое гнездо расположено просто на тротуаре большого шумного города. Любое гнездо человека и всего живого всегда остается близким, дорогим и родным. В нем помнится все до мелочей, даже запахи. Моим гнездом, где родился и жил почти до восемнадцати лет, был небольшой белорусский городок (местечко) Калинковичи /стр. 7/, расположенный в самом центре полесских болот. В конце XVII века Екатерина II передала Калинковичи и окружающие земли князю Шаховскому. С этого времени началось переселение евреев из окружающих сел в местечко. Здесь начали расцветать торговля и ремесла. Калинковичи – типичное шолом-алейхемовское еврейское местечко с кривыми немощеными улочками, деревянными, нередко покосившимися домиками, колодцами-журавлями, керосиновыми лампами, самоварами. огромными русскими печками, занимавшими полкухни, холодными туалетами во дворах. Об удобствах говорить не приходилось. О «лампочках Ильича», радио, водопроводе можно было только мечтать, да и то только тем немногим, которые знали об их существовании. Цивилизация еще мало затронула Калинковичи. Главная улица – Советская – была вымощена грубым булыжником. Человеку, ехавшему по ней на повозке, отбивало задние места. Продолжением главной улицы была дорога на город Мозырь, более крупный, чем Калинковичи, расположенный на правом гористом берегу реки Припять. От Калинковичей до Мозыря всего десять километров, и мы, ребята, часто ходили туда пешком купаться. Припять в то время была широкой, полноводной, судоходной рекой, никто из нас тогда не осмеливался ее переплывать, она казалась нам могучей и недоступной.

На главной, Советской, улице было всего три-четыре двухэтажных дома. Из них один, каменный, принадлежал до революции семье поэта Телесина, жившего в Израиле, недавно умершего. Остельные дома были одноэтажными. В них размещались небольшие лавочки. В одном из них, более просторном каменном доме, был особый магазин – Торгсин (торговля с иностранцами). В этом магазине, в отличие от остальных, можно было найти большое разнообразие качественных продуктов, но /стр. 8/ попадались они только за золото и иностранную валюту, когда начался голод 1933-34 годов, этот магазин спас многих людей. В Торгсин несли обручальные кольца, сережки и то золото, которое в прошлые годы не успел реквизировать НКВД, а получали за это муку, крупу, сахар и отруби, которые были в большом ходу. Из отрубей пекли лепешки, богатые витаминами группы В. Правда, тогда об этом еще мало кто знал.

Много людей погибло в эти годы от голода. Торгсин спасал не только голодных (конечно, тех, у кого были обручальные кольца и фамильные драгоценности), а также и советскую власть, остро нуждавшуюся в золоте. Среди населения обладателей золота было мало. Заходить в Торгсин хотя для того, чтобы посмотреть, понюхать, вспомнить запах продуктов удавалось только тем, кто сдал золото и имел об этом квитанцию.

В Торгсине не было очередей, а в обычных хлебных магазинах очереди тянулись длинными змейками по двести и более человек. Занимали очередь в четыре-пять часов утра. Об одной такой очереди хочется рассказать. Правда, было это позже, в 1940-м, предвоенном году. Рано утром, еще до школы, я проник (без очереди) в магазин, и как-то мне удалось (продавщица была знакомая) купить буханку хлеба. В очереди поднялся крик, явились два милиционера и попытались забрать у меня хлеб, но я оказал сопротивление. После этого хлебного инцидента мне пришлось вместо школы целый день провести в милиции.

Несмотря на голод. особенно на Украине, составы с зерном продолжали регулярно отправляться в Германию. Об этом мы знали из рассказов железнодорожников.

В Калинковичах, хотя он был небольшим городком, улиц и улочек было много, и названия у них были стандартные: Советская, Красноармейская /стр. 9/, Калинина, Куйбышева, Первомайская и т.д. Ни одно название, хотя бы косвенно, не напоминало о еврействе. А город-то был еврейским.

Наша улица Пролетарская отходила от главной, Советской. Вернее, это был небольшой переулок с 25-30 одноэтажными деревянными домами. Во время дождей – грязь, в сухую погоду – пыль. Только в 1939-40 годах появились деревянные тротуары. Основным средством передвижения были конные повозки, погоняемые ездовыми «балаголэ» с очень звучными голосами. На улицах только и слышно было: «Берегись лошади!», «Берегись!»

Я впервые увидел легковую машину примерно в 1937 году. На улице, у райкома партии, стояла блестящая, покрытая лаком машина М-1. Мне казалась она очень красивой, почти живой. При попытке погладить ее окрик шофера остановил меня. Это была райкомовская машина, и дотрагиваться до нее запрещалось.

В то время еще разъезжали по улицам очень приятные и удобные фаэтоны на рессорах, которые вскоре совершенно исчезли, возможно, как пережитки капитализма. Хотя в настоящее время фаэтон не редкость в Нью-Йорке, Париже, Испании (Малага) и других местах.

3

Вокруг Калинковичей рос довольно старый чистый большой сосновый лес, богатый дичью. Запах сосны привлекал сюда на лето большое количество дачников из Ленинграда и Москвы. Лес был богат грибами (боровики, подберезовики, подосиновики, лисички) и ягодами (земляника, черника, а осенью и брусника). Отдельные болотистые места занимали заросли орешника. Ходить туда было небезопасно из-за множества змей. Хотя страх перед /стр. 10/ змеями был явно преувеличен, особенно в еврейских семьях, где детям его внушали. На самом деле большинство змей в наших краях не ядовитые, за исключением медянки и гадюки.

Когда мне было 10-12 лет, этот лес мне казался огромным, с волками, зайцами и даже бандитами. В этом я еще больше уверился, когда однажды наша корова Манька не возвратилась домой с пастбища, и мы с отцом бродили по лесу много часов в поисках ее. Уже под вечер, усталые и голодные, мы возвратились домой без Маньки. Вся наша семья – мама, папа и я – были очень огорчены. Только через неделю деревенские мужики привели ее, грязную, со впалыми боками, но довольную своим возвращением. Манька была почти членом нашей семьи, светлой масти, подвижная, не отличалась покладистым характером и требовала внимания и ласки. Возвращаясь с пастбища, она останавливалась у крыльца, мычала и требовала лакомый кусочек, без чего в сарай отказывалась идти. В доме у нас всегда были в достаточном количестве вкусные молочные продукты. Даже сегодня, спустя больше чем пятьдесят лет, мне помнится запах парного молока, свежего масла, сметаны и творога.

Примерно в 1934 году в Калинковичах появились сепараторы для перегонки молока. Сливки, как и всё жирное, очень ценились, а перегон (1%-ное молоко) считался побочным ненужным продуктом, который отдавали крестьянкам для вскармливания поросят. Как меняются время и взгляды! Теперь всё наоборот: обезжиренное молоко (перегон) – себе, а сливки только на любителя.

Хорошо помнится вкус и запах свежего, еще теплого только испеченного, с хрустящей корочкой, хлеба со сметаной или маслом. Было еще вдвойне вкуснее съедать это на улице в компании мальчишек. Память об этом, казалось, незначительном, остается наравне с важными событиями. /стр. 11/

Уж коль зашла речь о пище, нельзя не вспомнить о маминой кошерной кухне с ее богатым разнообразием еврейских блюд: о кисло-сладком мясе (эсык флейш), цимесе, фаршированной щуке, фишкартофл и других. Кстати, калинковичан называли (дразнили) «калинковичер фишкартофл». В самом деле, фишкартофл было самым распространенным блюдом, когда не было рыбы (а она была только по праздникам). Картофель заменял ее. Брали свежую картошку, лук, перец – все это тушили на медленном огне в русской печке. И это уже называлось «фишкартофл», хотя сама рыба еще плавала где-то в реке. А вот чолнт готовили так же, но уже с мясом, и только на субботу. Незабываемый вкус «а кишке»: картофеля с жирной говядиной и самой кишки, заполненной жареной с луком и жиром мукой. Мясным фаршем и специями. Всё это ставилось в русскую печь на ночь с пятницы на субботу. Конечно, о холестероле никто не имел понятия.

Еврейская кухня очень разнообразна, вкусна и довольно экономна, но это уже отдельная тема.

4

Население Калинковичей составляло примерно пять-шесть тысяч человек. Возможно, и больше: перепись населения проводилась редко. Подавляющее большинство из них были евреи. Русский язык для многих приравнивался к иностранному. Умение писать по-русски было привилегией немногих. Тот русский, который можно было услышать, был хорошо разбавлен идишем, и трудно было понять, чего в нем больше. Многие белорусы хорошо говорили на идиш. Он был основным языком общения. Даже председатель горсовета Баргман и его секретарь Лельчук были евреями. Выступления на /стр. 12/ митингах и собраниях Баргман нередко делал на идиш. Однако все эти послабления быстро закончились. Примерно до 1932 года просуществовала только одна еврейская школа, которая была закрыта, и вместо нее выстроена новая большая белорусская школа имени Сталина. В городе были две синагоги и одна церковь, которые в 1936 году были закрыты и превращены в складские помещения. Был клуб-кинотеатр, в который приезжали еврейские бродячие музыканты (клейзмеры) и артисты. На эти выступления трудно было достать билет. В городе в такие дни был праздник. Но это скоро закончилось, как и все, что было связано с еврейством.

Народ жил бедно, мало кто работал. Хорошо, если были корова и огород, Крупные предприятия отсутствовали, были только мелкие, кустарные производства: лесопилка, мельница, маслобойня, артель по изготовлению чернил, пожарная команда (с оркестром), леспромхоз. Конечно, эти мелкие предприятия не могли обеспечить работой все население города. В пяти-шести километрах от города был крупный железнодорожный узел: одна линия «Ленинград-Одесса», другая «Брест-Москва». Но евреи там почти не работали. Немало в городе было ремесленников (сапожников, портных, столяров и кузнецов) высокой квалификации. Но население из-за отсутствия денег не обеспечивало их работой. Люди бедствовали.

Бедность тоже бывает разная. Одна – когда стоят на улице с протянутой рукой, это высшая степень бедности. Такого у нас не помню. Люди помогали друг другу так, чтобы бедный не чувствовал себя униженным. В порядке вещей было передавать одежду, вышедшую из употребления по размеру, приглашать на субботний ужин (особенно, если знали, что у соседа на столе пусто). Уж если на Песах (пасху) детям покупались новые брюки, /стр. 13/ платье или ботинки, то это становилось известно всей улице. Ребенок был счастлив, обновки запоминались надолго, а может, на всю жизнь.

У детей никогда не было настоящих игрушек (кроме ваньки-встаньки и качающейся верховой лошадки ничего не припомню). Однажды тетя Хая из Канады прислала надувной ярко-синий шарик. Таких красивых шариков мы еще не видели. Для всеобщего обозрения решили повесить его высоко на крышу дома, но задели за что-то, и он лопнул. Сколько было огорчений!

Лыжи мы мастерили сами из досок. Строгали их, шлифовали наждаком, смазывали, прикрепляли ремешки – и лыжи готовы. А чтобы иметь коньки, на выстроганный кусок твердого дерева натягивали толстую проволоку, и это совсем не плохо служило коньками. Мы сами шили покрышки для футбольных мячей (хотя магазин культтоваров существовал, но мячи всегда отсутствовали, а резиновые камеры к ним были). Шил покрышки Хаим-Исэр Шнитман, светлая ему память. Он был мастером на все руки.

Этот же Хаим-Исэр был прекрасным мастером-солдатом на фронте, храбрым воином. Однажды в Молдавии во время тяжелого боя погиб командир роты. Хаим-Исэр принял командование на себя и выиграл бой. За проявленную храбрость и умелое проведение боя Хаим-Исэр был повышен в звании и награжден не то орденом Александра Невского, не то Богдана Хмельницкого, точно не помню, каким из них, но хорошо знаю о Хмельницком как об известном антисемите-погромщике. Уж очень неподходящая награда, возможно, досталась еврейскому парню.

Интересная история приключилась у меня с Хаимом-Исэром. Мы собрали детекторный радиоприемник. Необходимо было вывести наружную антенну и заземлить ее. Для этого нужна была медь. /стр. 14/ Мы заметили в сарае нашего соседа много металлического лома и надеялись там подобрать або кусок меди. Сарай был закрыт, и нам пришлось пробраться в него через крышу (полати), где лежало сено. Мы спрыгнули вниз, взяли большой кусок меди, поднялись вверх на полати к выходу и вдруг в сене заметили лежащего человека с открытыми черными глазами и большой кудрявой шевелюрой. На такое мы не рассчитывали, и это нас не обрадовало. Медь тут же была брошена, а сами мы с высоты прыгнули вниз и огородами убежали на центральную Советскую улицу. Казалось, что инцидент закончен, мы в безопасности и можно отдохнуть. Мы решили попить, но это было большой ошибкой, так как спустя несколько минут, идя по улице, мы вновь встретили этого кудрявого человека. Если бы мы прошли спокойно мимо него, все обошлось бы. Но мы стали убегать, и он узнал в нас непрошеных посетителей сарая и стал кричать: «Воры, воры!!» Дело приняло серьезный оборот. Пошли слухи, что мы украли из сарая какие-то вещи, нам грозили судом. Неприятная ситуация была сглажена взрослыми.

Мы сами делали фотоаппараты – корпус из фанеры, объектив от карманного фонаря, матовое стекло – обычное стекло, протертое речной галькой. Получались довольно приличные фотографии. Сегодня, спустя много лет, иногда задаешь себе вопрос: «Что лучше – зайти в магазин, купить лыжи, коньки, радиоприемник, игрушки, или лучше своими руками сделать, додуматься, изобрести?» Возможно, сегодняшний прогресс в науке, технике, медицине достигнут благодаря тем самодельным игрушкам?

Одна из тех фотографий сохранилась у меня до сих пор. На ней почти вся наша уличная футбольная команда ребят. Этой фотографии 64 года. Она пролежала у меня в кармане всю войну, поблекла, потрескалась, но очень дорога мне. Эта фотография – память о тех, с кем прошли детские годы. /стр. 15/

Верхний ряд (слева направо): Файке Гинзбург, Лейзер Зайчик, Беньямин Горелик; нижний ряд: Хаим-Исер Шнитман, Владимир Шендерович, Авремл Шнитман. Автор просит прошения за недостаточно высокое качество этой и некоторых других фотографий это любительские снимки более чем шестидесятилетней давности и они сильно пострадали от времени.

Кроме того, она является документом, опровергающим измышления Солженицына, исказившего в своей книге «Двести лет вместе» правду о совместном проживании евреев и русских на протяжении последних двух столетий. Он пишет, что евреи могли бы провести войну самоотверженней, что на передовой, в младших чинах, евреи могли стоять гуще. И еще…

Солженицын пишет: «Я видел евреев на фронте. Знал среди них бесстрашных. Не хоронил ни одного». На этой фотографии от 20 июля 1939 года шесть шестнадцатилетних мальчиков. Это часть /стр. 16/ нашей уличной футбольной команды. Из них остались в живых только я и Хаим-Исэр Шнитман. Файке (Феликс) Гинзбург погиб на фронте. Нема Горелик – командир роты противотанковых ружей – погиб под Запорожьем, а его брат Яйнкл погиб под Воронежем в 1942 году. Авраам (Авремл) Шнитман погиб на фронте. Самуил Либман погиб на фронте. Мой друг Лейб Фейгельман погиб на фронте. Из моего класса погибли Борис Эпштейн, Толя Гомон и другие. Пине Кацевман и Меир Гомон – военные летчики, участвовавшие в боях всю войну, живы. Один из них живет в Хайфе. Этот далеко не полный перечень мальчиков с маленькой калинковичской улицы и из моего класса, погибших на фронте и участвовавших в боях, говорит сам за себя и, повторяю, является доказательством, опровергающим глобальные выводы господина Солженицына.

5

В 1925 году папа построил довольно просторный деревянный дом из трех комнат, кухни и крылечка с декоративными вырезками, по адресу Пролетарская, 9. Мне дом казался очень большим (это было время, «когда деревья были большими»), с дурманящим приятным запахом свежесрубленной сосны. В доме был погреб, а под крышей – большой чердак, засыпанный белым чистым песком. Здесь можно было даже играть в прятки.

Однажды, копаясь в песке, я нашел мешочек, наполненный золотыми монетами. Обрадовавшись этому, тут же отнес находку папе, но он почти не отреагировал на нее. Забрал мешочек и даже не сказал спасибо. Значительно позже я понял такую реакцию папы. Ведь за такие мешочки людей надолго сажали в тюрьму. /стр. 17/

O доме можно писать еще много. Здесь было много хорошего и не меньше плохого. В нем прошли мои детство и юность. Из этого дома в неполных восемнадцать лет я ушёл в армию в 1941 году и уже никогда в него не вернулся. Наш дом был построен на месте, где стоял дом дедушки Велвла (маминого отца) и небольшой завод сельтерской воды и ситро, сгоревшие во время пожара в Калинковичах после революции.

Дедушка был довольно зажиточным человеком. Bro семьерская вода пользовалась большим спросом. Он был уважаемым гражданином в городе, его место в синагоге было самым почетным, у Арон Кодеш. К сожалению, я его не знал, так как он умер еще до моего рождения.

Благодаря пожару и потере имущества (нет худа без добра!), семья дедушки не оказалась в рядах нэпманов (НЭП – новая экономическая политика, введенная Лениным в двадцатые годы). Никто из семьи дедушки не был арестован.

Обычно калинковичских нэпманов арестовывали и высылали в Соловки (знаменитые Соловецкие острова). Даже на нашей маленькой улочке многие отбывали срок на Соловках. Немало там осталось навечно. Нэпманов еще называли лишенцами, так как их лишали права голоса, а их детей лишали права учиться в высших учебных заведениях, лишали права работать в государственных учреждениях и т.д.

6

Репрессии заставили многих людей, особенно молодежь, покинуть родные места, уехать в большие города и там раствориться в толпе, чтобы скрыть свое происхождение, примкнуть к классу рабочих-пролетариев. Меняли свои имена и фамилии, женились и выходили замуж за неевреев. /стр. 18/ Пинхас становился Петром, Хана – Аней, Моше – Мишей и т.д. Типичные евреи, как по внешнему виду, так и по документам, становились русскими и белорусами, а некоторые из них даже стали глядеть свысока на своих бывших товарищей-евреев. Ветречались и такие, чрезмерно лояльные, которые выступали на митингах и собраниях с антирелигиозными и даже антисемитскими речами. В революционные праздники, во время демонстраций, они разъезжали на грузовых автомашинах с расклеенными на бортах карикатурами и лозунгами, распевали частушки на эту же «злободневную» тему.

В те далекие времена были заложены основы советского антисемитизма, хотя в царские времена недостатка в этом также не было.

В десяти минутах ходьбы от нашего дома протекала небольшая речушка шириною в 3-4 метра, глубиною в 1,5-2 метра, с заболоченными низкими берегами. Даже не помню ее названия (а было ли оно?). Вначале она текла на восток, затем круто поворачивала на юг и где-то в районе города Мозырь впадала в Припять – большую судоходную реку. Правый заболоченный берег этой речушки, местами переходивший в трясину-топь, заросший ольховником и высокой травой осокой, казался тихим, безопасным местом. Но стоило случайно сюда забрести лошади пощипать сочную траву, ее затягивало в эту трясину, и спасти это бедное животное было почти невозможно.

В речке водились сомы и вьюны, но они были некошерные – без чешуи, поэтому их не ловили и не ели, и они быстро размножались. Встречалась плотва, а в тихих заводях и караси. Много было пиявок. Когда мы купались, они впивались в тело, насасывались кровью, надувались, как пузыри, а насытившись, отваливались. Немало времени ребята нашей улицы проводили после школы, а то и вместо нее, на речке. Приятно вспомнить то время, /стр. 19/ когда босиком, в коротких штанишках, мы быстро сбегали по тропинке вниз к реке. Это было излюбленным местом, где не только купались, играли, запускали высоко в воздух бумажных змеев, но строили из ольхи большие палаши, сносили сюда добычу после набегов на соседские огороды и сады. Нередко проникали в богатый поповский сад, кое-что приносили на дому и устраивали пикники. Правда, этого слова мы не знали и заменяли его словом «саласудэ». Здесь, у костра, мы подолгу засиживались, рассказывая сказки и всякие небылицы.

На речке женщины полоскали белье, даже в зимнее время, в проруби. Помню, мама ходила на речку с тяжелыми тазами белья и пряником (это деревянная палка, которой отбивали белье). Я и папа помогали ей нести эту ношу.

Однажды, после прочтения «Робинзона Крузо», мы решили совершить путешествие вниз по реке, вначале до Мозыря, затем по Припяти до Киева, а там по Днепру до самого Черного моря. На этом наша фантазия как будто бы заканчивалась. Но были некоторые ребята, считавшие вполне возможным продолжить путь дальше. Особенно после того, как к нашей соседке Мере Симанович пришла толстая, красиво изданная книга сказок из Палестины, написанная ее сыном Шломо Симановичем. Было очень интересно побывать в этой сказочной Палестине, но даже для нас, подростков, это было только мечтой. Но нам казалось, что Черное море-то рядом и это мы, конечно, осилим.

Почти всю весну, до июня, мы строили лодку. Наконец лодка была построена, просмолена, прокопчена, покрашена, загружена продуктами и… в путь. В один из дней, совершенно секретно, мы начали свое путешествие. Но спустя несколько часов после отплытия на нас напала группа деревенских мальчишек, лодка (плоскодонка) была перевернута, и мы, мокрые, голодные, с синяками и /стр. 20/ шишками бесславно закончили свой поход. Лодка осталась трофеем деревенских мальчишек.

Вокруг этой лодки еще долго шла борьба. Фактически началась настоящая война. Готовилось oружие: рогатки, весьма опасные, стрелявшие камнями, лук и стрелы с наконечниками из гвоздей и другое. Правда, до большой войны не дошло. В конце концов после переговоров мы получили назад свою лодку, но уже разбитую и не годную для плавания.

7

Описал, как мог, Калинковичи и то, что было вокруг них, дом, где рос. А теперь постараюсь рассказать о людях, живших в нем. Во-первых, это мама и папа. Эти две маленькие фотографии пролежали у меня в кармане всю войну.

Сколько написано о мамах! Сколько о них сложено песен, поэм, стихов и книг! Есть разные мамы – как Салтычиха или как еврейская мама («а идише маме»), но обе эти мамы, казалось бы противоположные, разные, остаются самыми близкими и дорогими для нас всех. Сама тема «Мама» не имеет конца и границ, она беспредельна, как вселенная. Мама – это всегда журчащий родник чистейшей целебной воды. Чтобы написать о маме, надо суметь найти слова из всего обилия слов, подходящие только для описания Мамы! Легче это сделать поэту, художнику, музыканту. Но и каждый обычный человек может и должен рассказать своим детям и внукам о своей маме, о своих родителях.

Моя мама была типичной «а идише маме»: небольшого роста, энергичной, подвижной, весьма прилекательной, с черными круглыми глазами и большой копной темных волос. А главное, она была /стр. 21/ беспредельно добра к семье, людям и особенно ко мне. Она была сверхчистоплотной, весьма религиозной. Если в дом заходил человек нерелигиозный, нееврей, и пил воду из чашки, чашка эта выбрасывалась, а если из стеклянного стакана, он потом кипятился.

У нас была раздельная молочная и мясная посуда, и, конечно, раздельные столы. Мама прекрасно готовила и пекла; было какое-то необъявленное соревнование между женщинами-соседками на лучшее блюдо. Часто носили друг другу попробовать блюда, особенно печеное и варенье…

Мама очень любила музыку. К сожалению, не только у нас в доме, но и в городе не было радио. Даже патефон был редкостью. Я помню: чтобы послушать музыку, мама ходила на соседнюю улицу, где из окон дома звучал патефон. Звали мою маму Фрейдэ (Радость). Это имя соответствовало ее характеру. Несмотря на то, что она была весьма привлекательной, она поздно вышла замуж, хотя сваталось к ней много хороших парней, да все не те: сапожники, мясники, портные – люди невысокого происхождения (без ихеса), которые даже толком не знали Тору. А Фрейдэ была из влиятельной, довольно богатой, очень религиозной семьи, и это обязывало ее соблюдать этикет, принятый в то время.

И она ждала и дождалась своего суженого. Он был совсем не из Калинковичей и мало походил на калинковичских парней, откуда-то издалека, из деревни Городищи, что рядом с небольшим городом Капаткевичи. Родился папа в весьма почтенной религиозной семье лесопромышленников.

Его родители, мои дедушка и бабушка, Иегошуа и Тайбл Шендерович, имели большую дружную семью из трех сыновей и шести дочерей. Один них, самый старший, самый крепкий, Барух, светлая ему память, стал мужем Фрейды и, естественно, моим отцом.

/стр. 22/

Мои дедушка и бабушка – Иегошуа и Тайбл Шендерович

Барух вырос в деревне, среди полей и лесов, и был настолько крепок, что деревенские парни не решались с ним состязаться. Он мог на ходу остановить несущуюся пару лошадей, держась за дышло повозки сзади. Барух был высоким (в семье ростом никто не был обижен, даже девушки), стройным, красивым. Знал древнееврейский язык и Тору. Был трудолюбив, владет не только пером, но и топором. Такой человек был достойным стать мужем Фрейды и, конечно, стал им.

Барух был смел и решителен, и в то же время весьма застенчив. Рассказывали, как однажды в время оккупации Белоруссии поляками в 1920 году (поляки также не брезговали устраивать еврейские погромы), он провел всю ночь один с мешком муки на кладбище. Этот человек не кичился своей силой, не афишировал ее, стеснялся своего высокого роста и даже размера ботинок (они были 48-го размера и делались только на заказ). Он был тих и добр. Окружающие деревенские люди любили его и ласково называли Борушек.

Чтобы более полно нарисовать портрет папы, отмечу еще один штрих его характера. Это было весной 1938 года. Мамы уже не было. Мы с папой спали в одной небольшой комнате у окна. Рано утром, солнце уже взошло, сквозь сон я услышал царапающие звуки из окна. Взглянул в окно и увидел две руки, снимающие оконную замазку. Сон как рукой сняло. Я стал тихо будить папу. Он неохотно посмотрел в окно, и, ничего не увидев, сказал, что это моя фантазия, и тут же заснул. Я, конечно, спать уже не мог и стал наблюдать за окном. Через некоторое время руки снова появились. Когда уже было вынуто стекло, я снова разбудил папу. Он посмотрел и понял, что это не фантазия. Не поднимаясь с кровати, он велел мне взять стоявший рядом тяжелый утюг и, когда в окне /стр. 24/ появится человек, по его команде бросить в него утюг. Так я и сделал.

Позже, когда мы вышли на улицу, на земле у окна увидели оставшиеся следы крови. Я был очень взволнован происшедшим, а папа – нет. Как будто ему часто встречалось такое.

Описал портреты мамы и папы, а теперь – свадьба. Свадьба родителей прошла на славу. Конечно, я на ней не присутствовал, но сведения о ней приходили ко мне от разных людей в разные годы. Свадьба была богатой, многолюдной, с соблюдением всех канонов еврейской религии. В то время советская власть еще не наложила свои запреты на религию. Играли клейзмеры, была купа, жених разбивал стакан, был заключен брачный договор, который я в детстве держал в руках, но смысла его не понял. Как воспоминания о свадьбе, в шкафу долгие годы висели без употребления необычайно красивые наряды мамы.

Чтобы уберечь семью от частых еврейских погромов, мой дед Иегошуа решил покинуть Россию и вывезти свою семью в Америку.

После долгих хлопот в 1921 году вся семья папы из Белоруссии выехала в Америку. Остался в России только один папа, так как моя мама отказалась ехать и оставить своих сестер. Время показало, что решение деда уехать было правильным. Все члены семьи прожили в Америке хорошую интересную жизнь.

Начиная с 1937 года, переписка с заграницей под страхом ареста была запрещена. Так что долгие годы я не знал о существовании братьев и сестер папы. Впервые увидел я этих своих родственников спустя пятьдесят лет, уже после моего приезда в Израиль. Теперь в живых остались только многочисленные двоюродные братья и сестры и их семьи. /стр. 25/

Кратко рассказал о своих родителях, теперь несколько слов уделю себе.

В один из наиболее жарких месяцев года, в июле 1923 года (драй вохн ин тамуз) родился, точнее, доктор Калацей с помощью щипцов вынудил родиться мальчика весом аж в 12 фунтов – просто великана. А мама Фрейдэ, светлая ей память, была весьма миниатюрной женщиной. Каково ей было рожать такого гиганта-сыночка?! А сколько было радости: ребенок был долгожданный (матери было за тридцать) и всеми желанный. Это было событие не только в семье, но и для соседей. Мальчик получил имя Велвл (Вова) в память о дедушке. Когда я начал ходить в школу, то, проходя мимо дома доктора Калацея, всегда получал конфетку и заодно щипок в щеку. Другие мальчики не понимали, почему мне такое предпочтение.

Дело в том, что мое рождение было победой не только мамы, но и доктора Калацея. Спаситель любит спасенного так же, как спасенный – спасителя. Ребенок рос и развивался как все дети, но в доме все близкие и родные считали его особенным, почти вундеркиндом. А когда он подрос и достиг 5-летнего возраста, ему запрещалось играть улице с плохими детьми. Маленький Велвл (Вова) был центром, вокруг которого все вращалось в доме. Не только мама, но и тетки – Рахель и Мине – занимались его воспитанием. Конечно, приятно, когда тебя все любят, ухаживают за тобою, но… Есть такая пословица: «Много нянек – дитя без носа». Вопреки пословице, мой нос остался достаточных размеров.

Мама была удивительно добра и ласкова мне, всегда беспокоилась, «а вдруг что-то случилось или случится». Я не выпадал из ее поля зрения ни днем, ни ночью. Она решалась целовать меня только спящего, чтобы я не почувствовал себя, как она думала, одиноким, одним ребёнком в /стр. 26/ семье. В народе таких детей называли бен-ёхид. Помню маму, бегущую по улице с ложкой в попытке еще что-то сунуть ребенку в рот. Несмотря на то, что уже прошло много лет, почти каждый день вспоминаю свою маму. Она осталась в памяти как яркая звезда первой величины, освещающая мне дорогу всю жизнь. Примерно в пять лет меня стали называть не Велвлом, как обычно, а Вовой. И так до 18, до самой армии.

Даже сейчас, уже здесь, в Израиле, мои одноклассники, с которыми учился еще в школе с первого класса – Маня Равикович, Рахиль Гинзбург, Пинхас Кацевман, Нина Карагодская, Аня Комиссарчик и другие называют меня Вовой.

8

В возрасте пяти лет я начал ходить к частному учителю (меламеду) изучать еврейскую историю, язык и Тору, но занимался у него только около шести месяцев, так как под страхом ареста учитель вынужден был отказаться от преподавания. В те тяжкие, репрессивные, темные годы евреи были лишены своего языка, религии, культуры. Даже само слово «еврей» стало оскорбительным и употреблялось все реже и peжe, а в конце концов было заменено аморфным, безликим выражением «лица еврейской национальности».

Уже далеко не каждый осмеливался выполнять еврейские обряды – справлять хупу или обрезать ребенка. Единственный шойхет (резник – идиш) Менаше был арестован, и люди лишились кошерного мяса. Приглашали резников из других мест. Нельзя было сделать «брит мила» (обрезание – иврит). Чтобы зарезать курицу, люди /стр. 27/ выстаивали (больше ночами) большие очереди или ездили далеко в другие места, где еще сохранились резники. А позже религиозные люди отказались от мяса и стали вегетарианцами. В это время создавались различные антирелигиозные общества типа «Безбожник». Члены общества имели членские билеты и платили членские взносы. «Славная коммунистическая партия» умело пользовалась кнутом и пряником. Были сняты не только волосы, но и голова еврейского народа.

Хочу описать один юмористический эпизод из жизни советского школьника. Этим школьником был я, учился в четвертом классе. Как обычно, в Первомайский праздник для украшения колонны демонстрантов всем участникам были розданы плакаты, транспаранты и портреты советских вождей. Мне достался портрет Червякова – председателя совета народных комиссаров Белоруссии, а моему приятелю Люсику Комиссарчику – портрет Молотова. Я не знал, кто такой Червяков, но хорошо знал Молотова. Вдруг громко говорю Люсику: «Мой Червяк лучше твоего Молотова». Это услышала учительница и, бледная, дрожащая, подошла к нам, ничего не сказав, развела нас в разные углы. Дома я все рассказал папе. Он тоже побледнел и тихо сказал, что об этом нельзя говорить, Только потом я понял, что, изменив слово «Червяков» на «Червяк», совершил политическую ошибку, что могло вызвать неприятные последствия для папы и для учительницы.

Жизнь продолжалась. Люди приспосабливались к новому порядку. Одни становились безбожниками, преданными советскими гражданами, другие — не отступали от своих убеждений, становились вегетарианцами, за их лояльность трудно было поручиться, а третьи, кто шел против течения, зачислялись в нэпманы, кулаки и как враги советской власти уничтожались.

/стр. 28/

Семья папа и я (маленькие снимки), мама (в центре).

В шесть лет мама отвела меня в школу, в нулевой (подготовительный) класс. Я очень охотно посещал школу. Фактически это походило больше на детский сад. В начальной школе, до четвертого класса, учился охотно и довольно хорошо. В дальнейшем, до седьмого класса, стал менее прилежным, начал нарушать дисциплину. Конечно, оценки снизились. Нередко за всякие нарушения /стр. 29/ выдворяли из класса и вызывали в школу маму. Такие дни были для мамы настоящим трауром. Она ходила угрюмая, расстроенная, плакала. Я давал обещания исправиться, но, к большому сожалению, все оставалось по-старому и повторялось до седьмого класса, до самой смерти мамы. С этого момента закончилось детство. Я тут же повзрослел. Я понял, что теперь ответственен не только за себя, но и за папу. Стал дисциплинированным, начал лучше учиться, исчезли из табеля тройки. Если бы мама могла увидеть мои, хоть и скромные, успехи я учебе и поведении, о чем она так мечтала, ее жизнь была бы намного лучше. Но это было ей не суждено. Появились заботы о папе, которые я выполнял добросовестно.

Мама умерла в декабре 1936 года, среди полного здоровья. Ей было только 45 лет! Она никогда не болела. Однажды в холодный осенний день она попала под сильный дождь и промокла. Зонтики в магазинах не продавались. Далеко не все их и видели, разве что в кино. И было к ним какое-то пренебрежительно-мещанское отношение. Мама простудилась и заболела воспалением легких. Ровно через неделю ее не стало. А если был бы обычный зонтик, возможно, последствия были бы другими.

Медицина в Калинковичах, как везде в Союзе, была на весьма низком уровне. В городе было два врача – Сарра Гутман и Калацей, фельдшер и зубной врач Коган. Лечить воспаление легких не умели, да и нечем было. Все лечение заключалось в уколах камфарного масла и применения кислородных подушек. Об антибиотиках еще не знали. Хотя пенициллин был открыт английским микробиологом Александром Флемингом еще в 1928 году. Только в 1944 году им начали лечить американских раненых солдат. А сульфамиды, в частности, красный стрептоцид, синтезировали в 1932 году и стали применять в 1936. В России он появился /стр. 30/ значительно позже. Воспаление легких в то время, особенно у детей и людей среднего возраста, не говоря о стариках, стояло на одном из первых мест по смертности.

Смерть мамы была для меня тяжелой утратой. Хотя сейчас после се смерти прошло уже шестьдесят пять лет, я каждый день вспоминаю ее. Даже на фронте в день ее смерти молился в память о ней. По-видимому, что такое Мама – начинаешь осознавать только тогда, когда ее теряешь.

9

Жизнь продолжалась, хотя стала иной. Исчезла мамина забота, нежность и ласка. Папа был очень добр ко мне, но это была совсем другая доброта. Исчезли маленькие незаметные нюансы материнской любви, так необходимые мальчику-подростку.

Мы продали нашу корову Маньку. Стали питаться в столовой. Вернее, я каждый день после школы приносил домой из столовой обед. Соблюдать кашрут было невозможно (в городе не было кошерного мяса). Все функции мамы стал выполнять я: мыл посуду, полы. Очень стеснялся (почему?), когда кто-нибудь приходил и заставал меня за этим занятием. Мы жили спокойно, тихо, погруженные в рутинные житейские заботы.

На футбол и другие игры оставалось все меньше и меньше времени, и наоборот, больше уходило на школьные дела. Я перешел в девятый класс, стал серьезнее. Появились усики, даже начал обращать внимание на девочек. Однажды осмелился пригласить девочку, нашу соседку Хаву, в кино. Она была хорошенькой жгучей брюнеткой с /стр. 31/ приятным грудным голосом и хорошими манерами. Мне она казалась совершенством. Часто я открывал свое окно и играл на мандолине специально для Хавы. Играл я слабо.

Хава согласилась пойти в кино, а по окончании, на обратном пути домой, я вдруг заметил сидящего на скамейке папу. Я очень смутился (хотя шел на каком-то расстоянии от Хавы), оставил Хаву и перешел на другую сторону улицы. Какие были нравы в старину! Но все же я проводил её до самого дома и даже поцеловал на прощание, правда, было уже темно. Это был первый поцелуй, запомнившийся надолго.

В это время были очень модны танцы: танго «Утомленное солнце», фокстрот «Рио-Рита», вальс «Дунайские волны». Нередко после школы мы уходили танцевать к Симе Ручаевской (только у нее был патефон). У нас были прекрасные танцевальные пары (Годл Коробко – Лёва Фиалковский, Аня Комиссарчик и другие), но были и слабые танцоры, в том числе и я. Танцуя, наступал на ноги, не соблюдал ритм, и далеко не каждая девочка соглашалась со мною танцевать. Это огорчало.

В связи с танцами не могу не вспомнить о моем соученике и дальнем родственнике Борисе Эпштейне, светлая ему память. Он был внуком рава Шнеера, очень почтенного человека.

Боря Эпштейн был настолько талантлив, что в классе считали его гением. Помимо того, что он был крепкого телосложения и красив, он умел делать все: строить, рисовать, петь, заниматься спортом, играть в шахматы, решать самые сложные задачи, грамотно писать и многое другое. Он был яркой личностью. Мы, его товарищи, обращались к нему за помощью по математике, физике. Даже учителя прибегали к его помощи – он никогда никому не отказывал. Боря Эпштейн /стр. 32/ должен был стать большим ученым, но судьба распорядилась иначе. Он погиб на фронте в самом қонце войны, под Будапештом.

Мой друг Боря Эпштейн

Я упомянул Борю в связи с танцами, так как они, в контрасте с его выдающимися способностями, были его ахиллесовой пятой. Он упорно учился танцевать, «осваивал» танцы так, как будто учился работать топором или играть в шахматы, но его танец так и не приобрел мягкости и элегантности, и, конечно, девушки неохотно танцевали с ним.

В нашей группе был еще один «танцор» не высшего класса – Петя (Пинхас) Кацевман. Зато он /стр. 33/

стал классным летчиком, летал на штурмовиках всю войну, трижды был сбит, но выжил… Сейчас живет в Израиле (в Хайфе).

Выше было упомянуто о нравах в старину. В связи с этим вспоминается случай, когда я и Люсик Комиссарчик шли по улице и, почувствовав себя почти взрослыми, решили закурить. Навстречу нам попалась наша учительница (завуч) Елена Корнеевна Белашова, очень строгая, требовательная учительница. Она, по-видимому, не заметила наших папирос. А мы тут же бросили их, разбежались в разные стороны, а назавтра не знали, как явиться в класс. Но все обошлось. И с папиросами было покончено.

В нашей школе соблюдалась строгая дисциплина. Между учеником и учителем соблюдалась дистанция, которая редко нарушалась. Вероятно поэтому нас теперь крайне удивляют чрезмерно свободные взаимоотношения между учеником и учителем в израильских школах.

10

Прошло почти два года со дня смерти мамы. Письма мы обычно получали довольно редко, но однажды пришло письмо, как я понял по обратному адресу, из тех мест, где родился папа. А спустя несколько дней папа смущенно обратился ко мне с вопросом: «Нам вдвоем трудно. Не взять ли нам кого-нибудь в дом заниматься хозяйством?» Было ясно, что у папы были более серьезные намерения. Я сообразил, связал все это с полученным письмом и тут же довольно резко ответил: «Нет! Где была моя мама, не может быть другой женщины. Я всё сожгу или уеду!» В дальнейшем к этой теме мы /стр. 34/ никогда не возвращались. Спустя годы, я очень сожалел о своем поступке.

Так мы продолжали жить вдвоем. Мы не только любили друг друга, но и дружили. Папа был настоящим учителем. Он учил меня не только физическому труду – рубить дрова, пилить, мастерить, ухаживать за огородом (наш маленький огород полностью обеспечивал нас овощами, картофелем, кукурузой), но и мыслить, умению контактировать с людьми, разбираться в различных ситуациях. Сам папа был спокойным, немногословным, трудолюбивым, смелым человеком. Папа долгие годы страдал трофической язвой голени, но не обращал на это особого внимания, не лечил. По-видимому, это было поводом отказываться от службы в царской армии, я так думаю сейчас. После смерти мамы язва обострилась, появились боли, гноетечение. Лечение не приносило результатов. Врачи решили ампутировать ногу. Мы много думали об этом. Казалось, иного выхода нет, и мы решились на операцию. Расстаться с ногой молодому (49 лет), здоровому человеку нелегко. Перспектива стать инвалидом угнетала. После долгих размышлений папа поехал в Минск, где его прооперировали. Это было в 1938 году.

Спустя какое-то время, неделю или больше, я поехал забрать его домой. Мне было тогда 15 лет. Я еще никуда, кроме Мозыря, не выезжал самостоятельно из Калинковичей, да еще по железной дороге. Поезд тащился медленно, останавливался на каждой станции. Как это было обычно в российских поездах того времени – везде мешки, теснота, чай пассажирам тогда еще не придумали разносить. А ко мне еще сидящие рядом пассажиры обращались с любопытными вопросами, на которые трудно было отвечать: «Почему ты, мальчик, едешь один?», «Кто тебя послал?» и т.д. Я пытался /стр. 35/ вначале отвечать, но кажется, не все мне верили. Может быть, думали, что я вор?

В Минск приехал рано утром. Впервые увидел большой шумный город с трамваями, многоэтажными домами. Меня удивили дворники с метлами и регулировщики движения в белых перчатках. Я растерялся. С помощью милиционера нашёл больницу. Это был клинический городок с множеством каменных одно- и двухэтажных зданий. Кругом чистота и порядок. Все было необычно. Центральное место занимало хирургическое отделение. Завесь мне помоr один очень добрый молодой врач, к сожалению, фамилию его не помню. Прежде чем пройти в палату к папе, мы прошли всё отделение, фактически сделали обход больных. Врач знал все подробности о каждом больном. Чувствовалось, что он знает и любит свою профессию. Несмотря на молодость, он излучал необыкновенный, присущий, по-видимому, только настоящему врачу, особый свет обаяния при общении с больными.

На мой взгляд, врачи – это особая каста людей. Далеко не каждому дано быть врачом. Для этого далеко не достаточно сдать экзамены по физике и химии при поступлении в институт. От будущего врача требуется еще что-то, еще какая-то невесомая добавка, которая в дальнейшем, в работе врача, играет весьма весомую роль. Вот эту добавку надо искать у будущих студентов при приеме их в институт. Я видел эту добавку далеко не у многих врачей. Она, к примеру, ярко была выражена у заведующего отделением иерусалимской больницы Хадасса профессора Файнмессера. Из тех, с кем я столкнулся в России, ею обладал профессор И.М.Розенфельд и тот врач-хирург Минской больницы, с которого я начал эту тему.

Так вот, закончили мы с ним обход больных. Мне все это очень понравилось. Для меня был открыт новый мир. Еще не задумываясь о медицине, /стр. 36/ в детстве, я не раз пытался помочь раненым птицам и собакам.

Перед нами оставалась последняя палата, где лежал папа. Направляясь туда, доктор спросил, понравилось ли мне в больнице и кем я хочу быть, явно намекая и как бы советуя выбрать его путь. Прямого ответа я не дал, но сам уже твердо решил стать врачом, помогать людям. И это сбылось. Всю свою жизнь я посвятил медицине. Перед отъездом в Израиль, в 1973 году, получил награду – «Отличник здравоохранения СССР».

Мы вошли в палату к папе. Это была довольно просторная комната на 8-10 кроватей, наполовину заполненная больными. Папа лежал с закрытыми глазами, укрывшись одеялом. Когда я вошел, он тут же открыл глаза, отвернул одеяло и приподнял то, что осталось от ноги. Была ампутирована вся голень до коленной чашечки. Мы не промолвили ни слова. Молчали… Слезы сами покатились у нас из глаз. Доктор деликатно вышел из палаты, оставив нас наедине с нашими тяжелыми мыслями. Разговор с папой не получался. Я не знал, с чего начать и как его утешить. За несколько часов пребывания в больнице я повзрослел и понял, какая ответственность теперь лежит на мне.

Позже папа продемонстрировал, как он научился пользоваться костылями. Мы начали собираться в дорогу. Тепло попрощались с врачом, медсестрами и нянечками. Больничная машина доставила нас на вокзал. Через небольшое время поезд тронулся. Мы возвратились в Калинковичи, но уже на костылях.

Папа очень переживал, стеснялся своих костылей. Больше сидел дома, стал молчалив и угрюм. Он, молодой, крепкий мужчина, не представлял себя инвалидом (в Калинковичах их называли калеками). Папе обещали в течение полугода сделать протез, но он его так никогда и не увидел. /стр. 37/ «Сталинская забота» о людях проявилась в полной мере. Прошло какое-то время, а время, как известно, лечит, пата приспособился к костылям, у него улучшилось настроение, и он приступил к работе. Жизнь вошла в свою обычную колею со всеми своим старыми и новыми заботами.

Я перешел в десятый (последнии) класс, учился хорошо, по крайней мере, без троек. Папа купил мне новый костюм, рубашки, туфли. Я уже начал думать о поступлении в медицинский институт. Шёл 1941 год. В апреле меня и еще двух мальчиков из нашего класса (кажется, Толю и Меира Гомана) вызвали в военкомат и предложили по его направлению поступить в Киевское военно-медицинское училище. Мы с папой стали взвешивать это предложение: ведь это была медицина, о чем я и мечтал. С другой стороны, как я мог оставить папу одного? Хотя он стал хорошо передвигаться на костылях, работал и неплохо зарабатывал. Нужно было решить массу бытовых вопросов, в частности, хлебный.

В то время купить хлеб означало не просто зайти в магазин и купить. Надо было с раннего утра выстоять большую, на несколько часов, очередь, чего папа сделать не мог. В этом помог мой приятель-одноклассник Люсик Комиссарчик, который добросовестно эту миссию выполнял.

Мы много думали, и по решению папы я дал свое согласие на поступление в училище. Школу с этих пор посещал формально, к урокам не готовился. Правда, нового материала уже не давали. Началась подготовка к сдаче экзаменов на аттестат зрелости, но меня это уже не касалось. Я уже витал в облаках, представляя себя где-то в Киеве, в военной форме бравого солдата. Ребята из класса с нашей улицы относились ко мне уже иначе, не так, как прежде: многие поздравляли, некоторые /стр. 38/ завидовали, а папа с гордостью смотрел на своего сына: из еврейского местечка Калинковичи сын уезжал в большой город Киев, в совсем иной мир. Как же этим не гордиться?!

На прощание папа купил четвертинку (250 г) водки (в доме водки никогда не было), и мы ее пили целую неделю. Мы тогда не знали, что это наша последняя неделя вместе в жизни. Пробежала она быстро. Наступил день отъезда. Это было третьего мая 1941 года. Весь мой класс, мальчики с нашей улицы и моя собака Джульбарс пошли меня провожать. День был светлый, весенний. Ничто не предвещало плохого. До станции было около трех километров. Мы шли, пели, радовались нашей юности, мечтали, ждали только хорошего, надеялись: все впереди.

Но судьба сыграла злую шутку. Она поступила, как злая мачеха, поменяла все краски – светлые на темные. Прощание было теплым и радостным. С трудом удалось выдворить из вагона собаку. Поезд тронулся. Я начал свой длинный путь в неизвестность расстоянием в долгих пять лет, полных горя и страданий.

11

Поезд прибыл в Киев рано утром. Затем автобус долго вез на окраину города до улицы Мельника, что рядом с тогда еще неизвестным зловещим Бабьим Яром. Там и находилось военно-медицинское училище. Нас накормили и тут же отправили на медицинскую комиссию. Я и Меир успешно ее прошли, а Толю забраковали. Меир и Толя были моими одноклассниками.

Назавтра предстояли экзамены по математике, литературе и чему-то еще. Я все сдал и поступил, а /стр. 39/ Меир – нет. Конкурc был около трех человек на место, так что Меир не прошел. Месяцем позже он поступил в летное училище, пролетал всю войну на истребителе и остался жив. Толя погиб на фронте. Итак, я был принят в училище один, остальные двое возвращались домой в Калинковичи. Я с грустью прощался с ними и терял последнюю связь с домом, школой, друзьями.

Я – курсант Киевского военно-медицинского училища. Май 1941 г.

Начались обычные армейские будни: строевая подготовка, изучение устава и материальной части, подготовка к принятию присяги. Самой трудной /стр. 40/ оказалась физическая подготовка, особенно упражнения на выносливость, к чему я оказался не готов. В школе на уроках физкультуры занимались играми или чем-то другим, не связанным с физкультурой. Часто отменяли эти уроки для занятий другими проблемами. Физкультуре в Калинковичах вообще, не только в школе, не уделялось должного внимания. О ней нередко даже от учителей можно было услышать: «Оставьте эти глупости, надо заниматься делом».

С большим опозданием Сталин стал понимать значение физкультуры. Были выпущены значки ГТО и БГТО и нормативы к ним. Стали устраиваться грандиозные красочные физкультурные парады. Но отставание по физической подготовке от Запада было очень большим. Помню, на весь послевоенный многомиллионный город Ленинград было до пяти бассейнов, а в Германии – почти в каждом детском саду.

Всё это явилось причиной того, что я оказался недостаточно подготовленным физически к армейской службе. Пришлось много трудиться, чтобы войти в форму.

В конце мая мы начали заниматься медицинскими предметами – анатомией, латынью, первой помощью раненым и др. Нагрузка была большая. Я медленно втягивался в новую жизнь и начал привыкать к нагрузкам. Учитывая мой высокий рост (184 см) и добросовестное отношение к службе, меня решили назначить командиром отделения. Большинство моих подчиненных курили, владели хорошим русским матом, чему я был совершенно не обучен. Командир же не может даже в этом отставать от своих подчиненных. я ночью уходил в туалет, там курил, кашлял до слез, снова курил, ругался самым отборным матом. Вскоре я стал /стр. 41/ равным, а в чем-то даже «равнее» своих товарищей-курсантов. Отношение ко мне изменилось.

Служба шла точно по расписанию. Многое стало привычным, рутинным, меньше тяготил армейский режим. От папы получал частые письма и охотно ему отвечал. Мой товарищ Комиссарчик навещал его и, чем мог, помогал. Все складывалось наилучшим образом.

В июне нас, молодых курсантов, стали направлять на охрану военных объектов – оружейных и продуктовых складов. Моему отделению часто доставалось охранять объекты, расположенные около Бабьего Яра. Никто не мог себе представить, что через пять месяцев это место станет символом трагедии еврейского народа. Здесь, в Бабьем Яру, только за один день тридцатого сентября 1941 года, по официальным немецким данным, было расстрелян 38.771 человек. А всего здесь было расстреляно 100.000 человек – целый большой город! – преимущественно евреев. Пропуском в Бабий Яр служило уже одно слово – еврей. Если грудной ребенок находился на руках еврейской матери, он тоже подлежал уничтожению. Глубоких стариков и инвалидов привозили на повозках и колясках. После акции расстрелов земля долго не успокаивалась – дышала коллективными легкими расстрелянных, шевелилась от массы еще живых людей. Обычно ту изуверскую работу расстрела евреев немцы поручали украинским полицаям или просто добровольцам. Некоторые из них здравствуют и поныне. Спустя двадцать восемь лет после окончания войны, перед нашим отъездом в Израиль, я, жена и дочь посетили эти печальные места. Не просто было найти Бабий Яр. Мы долго бродили по улицам Киева, расспрашивали прохожих, как пройти к этому месту. Редко кто выслушивал до конца вопрос: либо вовсе не отвечали, либо говорили «не /стр. 42/ знаю». Удивительно, что это место оставалось для многих киевлян неизвестным. Только один из многих прохожих тайком указал нам пальцем направление, куда идти. Наконец наши поиски увенчались успехом: мы нашли Бабий Яр. Вместо памятника там стоял небольшой камень с весьма скромной надписью о том, что здесь от рук немецко-фашистских оккупантов погибли советские граждане. Какие граждане?! Известно, что подавляющее большинство из них были евреями, но это слово уже давно было исключено из лексикона.

На месте Бабьего Яра планировалось построить большой парк отдыха. Но Б-г решил по-своему. Здесь начались оползни, что и разрушило все кощунственные планы горе-строителей. /стр. 43/

Примечания:

– синагоги и церковь были закрыты в 1930 году
– железнодорожная станция была в 3-х км от местечка
– знаменитый калинковичский пожар, уничтоживший половину местечка, был
не после революции, а летом 1915 года
– Колоцей Семен Дмитриевич( 1867-1946) был не доктором, а фельдшером в
Калинковичах, пользовался большим авторитетом у населения
– Елена Корнеевна Белашова (1897-1994) преподавала в Калинковичах с
1926 года, жила на ул. Загородней, участник антифашистского подполья,
заслуженный учитель БССР
– речка Кавня (по белорусскому значению сырое болотистое место, на
карте 1842 года обозначена как речка Каленковка).

Опубликовано 10.03.2019  20:33 

А. Пумпянский об Израиле. Осмос–космос. Невозможное возможно

Путешествие за Еврейской Утопией

01:33  27 июля 2018  Александр Пумпянский, обозреватель «Новой»

Это маленькое путешествие по Израилю я начну с еврейского анекдота, участником которого был сам. Впрочем, приключился он не в Израиле, а в Давосе.

Все наслышаны о том, чего нельзя делать евреям в субботу. Ездить на машине. Включать или выключать электроприборы. Пользоваться лифтом, если для этого нужно нажимать кнопки этажей. Подогревать суп на плите, если только не оставить плиту включенной с пятницы. Отрывать нитку. Открывая дверь в подъезде многоквартирного дома в Ришон-ле-Ционе, мой друг Петр Мостовой, прекрасный режиссер документального кино, привычно чертыхнулся. Дверь подалась легко без ключа. Так всегда бывает перед шабатом, пояснил он мне. Кто-то выводит замок из строя, чтобы не совершить куда более страшного преступления.

Ну буквально ничего нельзя в этот день. Мы знаем шабат по таким анекдотам. На самом деле это религиозное понятие с тысячелетней глубиной.

«И были завершены небо и земля со всем их воинством. И закончил Всевышний в седьмой день Свой труд, которым занимался, и прекратил в седьмой день всю работу, которую делал. И благословил Всевышний седьмой день, и освятил его, ибо в этот день прекратил всю Свою работу, которую, созидая, делал».

Одно из популярных событий Давосского форума — пятничная вечеринка Шабат. «Шабат в Давосе» собирает еврейских участников форума всех представленных на нем стран и положений. (Неудачников и изгоев в Давосе не бывает). Перед авторитетным землячеством рассыпается в комплиментах бессменный организатор Давоса Клаус Шваб. Выступают высшие израильские представители — премьер, президент. В тот раз это был Шимон Перес, один из самых блестящих ораторов мирового политического клана. Когда к речи политика применимы эстетические критерии, это точно высший класс. Философская глубина, глобальный горизонт, завораживающая эрудиция. Шимон Перес продемонстрировал фирменные черты своего стиля. Легко, непринужденно и с юмором. Признаюсь, удовольствие, которое я получал, было слегка замешано на корысти. Мне не удалось договориться об интервью, и я утешил себя тем, что возьму у организаторов распечатку выступления.

Когда действо подошло к концу, я отыскал знакомого организатора. Безупречный сценарий неожиданно дал сбой.

— Я не могу вам дать распечатки (был категоричный ответ).

— Но почему?

— У меня нет распечатки.

— Как это нет?

— Мы не вели записи.

— Как не вели?

— Шабат!

Я невольно расхохотался.

Речь президента страны по случаю шабата они не записали, потому что уже начался шабат! Вот что значит шабат.

Ирод I и его крепость

А теперь в дорогу. Обещаю не докучать туристскими подробностями, но без одного выдающегося объекта истории и топографии нам не обойтись. Масада — слово греческого происхождения, означающее просто крепость и ставшее именем собственным во времена Второго Храма.

Развалины крепости были обнаружены в 1862 году. Основательные раскопки были проведены в 1963–1965 годах. С 1971 года на Масаде действует канатная дорога для туристов, соединяющая подножие скалы с ее вершиной. Она работает очень напряженно.

Топография Масады шокирует. Голое скальное плато ромбовидной формы посреди пустыни, вздымающееся на 450 метров. Длина плато — 600 метров, максимальная ширина — 300 метров. Добавьте в этот отделенный от всего сущего пейзаж вид на Мертвое море, что открывается сверху…

Перекресток запредельного пространства и уже мифического времени.

Главным архитектором Масады был царь Ирод I — тот самый первый злодей человечества из Евангелия от Матфея. Одинокий утес посреди песчаной пустыни приглянулся ему как раз тем, что отталкивал все живое своей неприступностью. Здесь Ирод чувствовал себя в безопасности.

Мощная цитадель, надежно защищенная двойной крепостной стеной высотой 5 метров и длиной 1400 метров с плоским верхним перекрытием. Четверо ворот. 37 башен — через каждые 40 метров. Лабиринты ходов. Внутри стены — казематы для размещения крупного гарнизона, оружейные и продовольственные склады. Вино, масло, мука запасались на годы.

Два роскошных дворца. Западный с залом приемов — для общественных функций. И личные апартаменты Ирода — Северный дворец.

Ирод вел свою стройку в 40–30-е годы до н.э. А прославили Масаду еврейские инсургенты век спустя в Иудейскую войну.

В 66 году первого века н.э., уничтожив гарнизон римлян, крепость захватили повстанцы. В 70 году римские легионы вступают в Иерусалим. Единственным плацдармом еврейской свободы, последним ее оплотом осталась Масада. Год 72-й. Убрать это бельмо на глазу послан Десятый римский легион под командованием Флавия Сильвы — 10 000 солдат и столько же рабов для строительных работ. В крепости тысяча повстанцев, включая женщин и детей. История о том, как эта тысяча предпочла смерть рабству, впервые описанная Иосифом Флавием, с тех пор стала мировым мифом.

В кибуце Эйн-Геди

В Масаду мы добирались, проехав с севера на юг весь Израиль — от Голанских высот до Мертвого моря. Но точкой, из которой мы совершили последний бросок к крепости и куда мы вернулись на бивуак, был кибуц Эйн-Геди. Он стоит того.

С одной стороны, это безжизненные Иудейские горы, с другой, это пересоленное Мертвое море. Вид совершенно фантастический. Почему? Потому что это вид из Эдема. Это не метафора.

Эйн-Геди — кибуц второго поколения. До 1948 года в этом маленьком оазисе в пустыне зимовали бедуины. После войны за независимость израильтяне оборудовали здесь военный аванпост. Но все было спокойно, и в 1956 году группа молодых израильтян организовала тут кибуц.

Облюбованное место оказалось на редкость благодатным. Здесь можно было выращивать зимние овощи, как больше нигде в Израиле. На рынке с таким продуктом они оказались вне конкуренции.

Вторая коммерческая идея была еще изысканней — производство библейских продуктов. Каких? Повторяю, библейских. Все инструкции давно написаны.

Берем, к примеру, Евангелие от Матфея:

«Увидев же звезду, они возрадовались радостью весьма великою и, войдя в дом, увидели Младенца с Мариею, Матерью Его, и, пав, поклонились Ему; и, открыв сокровища свои, принесли Ему дары: золото, ладан и смирну». Они — это волхвы.

Ладан и смирна (мирра). Вот эти сокровища молодые кибуцники и взялись разводить вслед за финиковыми пальмами. А также бальзамовые деревья и деревья хны.

Потом высадили королевский делоникс. Зачем? Тот, кто видел это пламенное дерево, дерево-пожар, не задаст такого вопроса. В пору цветения оно с макушки до подножия покрывается роскошными огненно-красными цветами, от которых не оторвать глаз… Следом три (ныне) гигантских баобаба и бенгальские фикусы. И еще десятки и сотни редких растений из самых экзотических мест планеты. Не все приживались, гибли. Но в итоге холм, который испокон веку был куском каменно-песчаной пустыни, превратился в цветущий сад. В роскошный ботанический сад, где представлена вся зелень мира. Эдем — я же говорил вам об этом.

Побережье Мертвого моря. Эйн-Геди. Фото: EPA

Немного о почве и судьбе

Самое время совершить маленькую экскурсию в историю кибуцев.

Кибуц — еврейская коммуна. Или колхоз. Вот только все коммуны мира сгорали как метеоры, и нам ли не знать, чем закончилось колхозное строительство в нашей стране. А кибуцы — одна из исторических опор Израиля.

Я сейчас скажу шокирующую вещь. Вопреки незабвенному: «Что ты смотришь, как казак на еврея?», кибуцы — это казаки Израиля.

Землепашцы и воины, казаки растили хлеб и защищали рубежи страны. Кибуцники делали то же самое. Только им достались не бескрайние ковыльные степи Тихого Дона, а малярийные болота и кусочки пустыни Палестины. Благословенной землей они сделали их сами. Как? Тут без мистики не обойтись. Это почва и судьба.

В фундаменте всех израильских достижений — две несочетаемые категории — утопия и реализм. И то, и другое в абсолютной, запредельной степени.

Мессианская греза о возрождении Израиля на Земле Обетованной, может быть, самая первая утопия в мире. Двухтысячелетнее воспоминание о будущем — старше, трагичней и, как выяснилось, реалистичней «Города Солнца» и всех прочих видений «блаженных городов и территорий».

Еврейская утопия, однако, осталась бы в лучшем случае молитвой, если бы не странности еврейского реализма.

Еврейский реализм — это когда все не так, и все невозможно.

Реализм — трезвый взгляд на жизнь, понимание, что обстоятельства могут быть выше тебя. Что выше головы не прыгнешь. А если прыгнуть надо? Если это вопрос выживания?

Еврейский реализм — мироощущение, рожденное состоянием вечной экстремальности. Когда обстоятельства, в которых оказался человек, род, народ не оставляют выбора, остается единственное — преодолеть их любой ценой. Найти выход, которого нет. Придумать, измыслить, изобрести решение, которого не существует. Еврейский реализм — последний ответ безысходности.

В конце концов, болота можно осушить, а пустыню оросить.

Невозможно? Нет воды? Жалкие капли?

Это вопрос взгляда. Хотите притчу — о капле воды?

Притча о капле воды

Сверху Хадера напоминает гигантский змеевик. Функция в сущности та же — перегонка. Технологией обратного осмоса (за разъяснениями прошу обращаться к Гуглу, там же можно уточнить экономические и экологические детали процесса) морская вода перегоняется в пресную. Соль — потоком рассола — возвращается в море. Процесс занимает 90 минут, можете подставлять стакан. Дальше, если вы прониклись ноу-хау Нового Завета, можете превращать воду в вино. Вода чистейшая. 127 миллионов кубометров в год.

Хадера — не самый большой и не самый маленький завод в Израиле по опреснению морской воды, не первый и не последний по счету. На Средиземном море их выстроилось пять — цепочка, от которой ответвляются трубы, протянутые к Тель-Авиву и Иерусалиму и всем остальным городам Израиля. Такой могучий змеевик, он обнимает всю страну.

Но я, кажется, поспешил. Осмос — самый конец притчи о капле воды. Так что начну с начала.

Если капля камень точит, то почему бы капле не вырастить дерево?

Капля — не малость, это мера воды. Когда приходит это осознание, следующий шаг уже естественен — превратить народную мудрость в ноу-хау. Так появилось капиллярное орошение. Это маленькое чудо родилось в кибуце. Оснастить его программным управлением, гарантирующим экономию и эффективность, уже было вопросом времени и текущего прогресса. Израильское ноу-хау ныне признано во всем мире.

Все без исключения решения, связанные с водой, были продиктованы прежде всего здравым смыслом. Если капля воды так ценна, то из этого следуют два вывода.

Первый: каждую каплю надо беречь.

Краны и трубы не должны течь. Сантехника, все водяное оборудование в Израиле максимально надежны и экономичны. Израиль — чемпион мира по экономичности использования водных ресурсов.

И второй: каждую каплю следует использовать дважды.

Сточные воды — не бросовые, их можно и нужно подвергать очистке и вновь пускать в работу. Очистку проходят 80 процентов сточных вод. Половина воды для полива в Израиле — бывшие сточные воды. Еще один рекорд мира.

Увы, нельзя сэкономить больше, чем имеешь. Особенно в стране, где дожди идут только зимой и в основном на севере. Исчерпав все остальные возможности, израильтяне принялись за опреснение морской воды. К этому их подтолкнули жестокие засухи 90-х. Ныне 80 процентов всей питьевой воды в стране добывается таким способом.

В Израиле нет нехватки воды — первой стране на Ближнем Востоке. (Мощные опреснители недавно построили также Саудовская Аравия и Катар.)

Конец притчи.

Впрочем, кто знает, может, и новое начало?

Вода на Ближнем Востоке — фактор геополитический. Из-за дефицита воды начинались войны. Не поможет ли израильское водное изобилие миру? Во всяком случае, это ценный козырь, который страна может предложить соседям.

Вот, к слову, интересный проект.

Мертвое море — совместное богатство Израиля и Иордании — мелеет на глазах. В год оно опускается едва ли не на метр. Береговая кромка опускается, осыпается. В некоторых местах опасно ходить. Это видно по брошенным дорогам, рухнувшим постройкам. Чтобы спасти эту жемчужину, нужно пробить канал из Красного моря в Мертвое. Такой проект есть. Его частью является строительство совместного завода по опреснению воды. С тем расчетом, что в Мертвое море пойдет чистый рассол.

Спасительный рассол! Кто как не мы можем оценить красоту проекта?! Отрезвляющий эффект в отношениях между некогда антагонистическими соседями станет дополнительным бонусом.

Опреснитель морской воды на Средиземном море. Фото: ЕРА

Штаны на свадьбу

Главное и ошеломительное впечатление от этой поездки по Израилю — зеленая пустыня. С севера на юг от Галилейского моря до Мертвого из окна нашего автобуса — роща за рощей, плантация за плантацией, — финиковые пальмы, бананы, авокадо, миндаль, арбузы…

В средние века евреям в Европе запрещалось владеть землей и заниматься сельским хозяйством. Сегодня израильские земледелие и животноводство — среди самых передовых.

Кибуц — это микрокосм Израиля, первая примерка, эксперимент на отдельно взятом клочке земли. Эксперимент прижился, дал свои плоды. Половина сельскохозяйственного производства Израиля поступает из кибуцев.

Первые премьер-министры Израиля Бен Гурион и Голда Меир, а также Шимон Перес, Леви Эшколь, Эхуд Барак в молодости состояли в кибуцах.

Шимон Перес с родителями эмигрировал в Палестину из польского (белорусского) местечка Вишнево в 1934 году в возрасте 12 лет. Три года спустя он оказался в кибуце Алимор. В автобиографической книге, вышедшей уже после его смерти, он так его описывает:

«Днем мы работали на полях или учились в классах. Ночью мы стояли на страже. Арабы из соседних деревень подвергали нас обстрелам или воровали нашу еду и припасы — это было обычное дело. Меня назначили командиром поста — бетонной вышки на краю деревни. Когда солнце садилось, я заползал по кованой железной лестнице в этот наблюдательный пункт — спина к стене, винтовка на изготовку. Каждый раз я надеялся, что сегодня пронесет, но частенько начинался обстрел и было много ночей, когда мне приходилось вести ответный огонь в темноту.

Мы жили в палатках. Не было ни электричества, ни водопровода. Каждому выдавалась пара рабочих ботинок, две пары штанов хаки и две рубашки — одна для работы, другая для шабата. А еще в кибуце была общая пара серых брюк и китель британского образца. Их выдавали мужчинам на особо важные и торжественные события».

В кибуце Шимон Перес нашел свою суженую. Он долго ухаживал за непреклонной Соней, читая ей на память собственные стихи и главы из Карла Маркса. Там же сочетался браком в тех самых — одних на всех — брюках и кителе.

Воспоминания о жизни в кибуце он завершает с пафосом.

«Мы не просто жили на границе Еврейской истории, мы все остро осознавали, что мы делаем ее своими руками».

Великолепная десятка и их последователи

Палестина была еще частью Османской империи, когда 10 решительных сорванцов, приехавшие из городов Европы, организовали в Иорданской долине первый кибуц Дгания. Они не очень хорошо представляли, что надо делать, но твердо знали как. Сообща, в равенстве, деля все поровну — скарб, труд, плоды труда. На самом деле по-другому и нельзя было.

«От каждого по способностям, каждому по потребностям». В сердцах кибуцников стучали идеи европейского социализма, окрашенные в заветы библейских пророков.

То есть палатки, бараки, скудный рацион. А еще малярия. И враждебное окружение. Новые поселения невольно военизировались. Кибуцы навсегда останутся первым резервом для армии Израиля.

«Великий проект требует рождения нового человека!» Кажется, мы это слышали где-то еще.

Дети росли отдельно от родителей. Считалось, что ребенку, начиная с трехмесячного возраста, лучше быть в детском доме. И то правда, когда родители целый день на работе. Эта система дожила до середины восьмидесятых годов.

Итак, первый кибуц появился в 1909 году.

К концу первой мировой войны их в стране уже было восемь. В них состояло 250–300 человек. За годы британского правления число сельскохозяйственных коммун возросло до 176, а их население в конце мандатного периода насчитывало 47 400 человек (около 23 000 членов).

По переписи 1983 года в Израиле насчитывалось 267 кибуцев, в которых жили около 116 000 человек — 69 000 трудоспособных членов и 47 000 детей и стариков. В еврейском населении Израиля жители кибуцев составляли в указанном году около трех процентов (до основания государства — семь процентов).

Пиковым стал 1989 год — 270 кибуцев с населением 129 000 человек.

Цифра нынешнего населения кибуцев, которую я нашел, — 160 000.

Поверх своего очевидного назначения — физического прокормления, кибуц был первым простейшим институтом будущего государства, который решал сложнейшую триединую задачу — иммиграции, устройства поселенцев на земле и самообороны. Сейчас, естественно, этим занимаются соответствующие государственные институты. Формула существования кибуцев уже иная. Какая?

Нам пора вернуться в Эйн-Геди. Но прежде — маленькое отступление.

Фото: Reuters

Бегство антисемита

Еду в автобусе, только не по Иорданской долине, а по родному Подмосковью, по радикально реконструируемому Калужскому шоссе. Пейзаж за окном заметно изменился. Рядом пожилой и очень грустный человек непрерывно смотрит в окно. Неожиданно он поворачивается ко мне с вопросом.

— Вы не знаете остановку Ракитки?

Увы.

— А сами Ракитки знаете?

Говорю, что для меня это только название.

— Вот еду туда. Там в Ракитках кладбище. И там с недавней поры моя жена.

Я внутренне сжался. Он продолжил.

— А когда-то в молодости, когда я только ухаживал за ней, мы прикатили в эти самые Ракитки на велосипедах.

Я молчал, не зная, как выразить сочувствие случайному соседу.

Видимо, у него была потребность выговориться. После паузы он сообщил мне, что работает (или работал) в издательстве «Правда». У меня уже готово было вырваться признание, что мне знакомо это издательство, 15 лет проработал в «Комсомольской правде» на заре журналистской карьеры. К счастью, не успел. Мой собеседник резко сменил тему.

— Олигархи развалили великую страну. Наконец-то это официально признано на самом верху. А я всегда это говорил.

Мой собеседник с удовлетворением пересказал какую-то недавнюю реплику Путина. Автобус притормозил на остановке, желающих сойти не было, и он быстро набрал скорость.

— Только ведь опять недосказано. И всего-то надо добавить одно слово: еврейские олигархи. Это евреи принесли в нашу страну капиталистическую революцию, которая нас доконает.

Я похолодел. В следующую секунду мой сосед всполошился. «Водитель! А что это была за остановка?» Оказалось, Ракитки. Оседлав любимого конька, бедняга проехал свою остановку.

Так и не начавшись, наша дискуссия закончилась — паническим бегством антисемита. Мне повезло. Я даже не успел сказать ему, что евреи повинны еще в одном чудовищном преступлении. Прежде чем принести в нашу богом отвергнутую страну разрушительную капиталистическую революцию, они принесли в нее Великую социалистическую революцию. Как же он мог пропустить такое?

Прейскурант бед, которые принесли евреи человечеству, неисчислимы.

Евреи «изобрели» социализм с его утопией равенства и бескорыстного коллективизма. И они «изобрели» капитализм с его ставкой на индивидуализм и прибыль. Самое смешное, что с этим можно не спорить. А в Израиле они еще опробовали конвергенцию. Странное дело, у них все получилось. Притом что все это они изобретали по нужде, можно сказать, от крайности. А может, именно поэтому и получилось.

Ну да, Шейлоки и фунт плоти — бренд от самого Шекспира. Торгаши, ростовщики — все то, чем было невозможно заниматься благородным людям феодальной эпохи. Кто же знал, что это вызревают первые роли на следующие несколько столетий? Что из этого родятся современные финансы, торговля, банковское дело. То есть вся рыночная экономика ХХ столетия. Мировой капитализм, если хотите.

И социализм тоже, оказывается, не такая и зряшная штука. Есть обстоятельства, которые надо преодолевать всем миром: войны, катастрофы, стихийные бедствия, отсталость. Когда приходится собрать волю и силы нации (социума) в единое целое. Правда, в «нормальные времена» он сам становится испытанием.

История и предыстория Израиля прекрасно иллюстрируют как то, так и другое.

Чем зарабатывать в раю?

Пора нам немножко ознакомиться с экономикой кибуца Эйн-Геди. Итак, они создали город-сад. Чем живут, однако, в этом райском месте сегодня, что сеют, жнут?

Ответ: ничего.

А как же зимние овощи, библейские продукты? Перестали. Невыгодно. Изменилась конъюнктура рынка.

Некоторый доход приносит маленький заводик минеральной воды — в Эйн-Геди есть свой источник. Но это не главное. Главные источники, простите за каламбур, совсем иные. Две великие М.

Масада. До нее рукой подать — 20 км. Потрясающее конкурентное преимущество — ни одного населенного пункта ближе нет. Сам бог предлагает многочисленным туристам остановиться здесь на ночь, чтобы утром со свежими силами отправиться на осаду легендарной крепости.

И Мертвое море — береговая линия просто в нескольких сотнях метров.

Так в Эйн-Геди появился гостиничный комплекс плюс бассейны, спа и все необходимое прочее. Деревня уютных номеров утопает в роскошном антураже буйной и диковинной зелени.

Эйн-Геди капитализировал свое местоположение. Он живет туризмом.

Уникальный кибуц? И да, и нет. Схожие перемены произошли повсюду.

В фундамент кибуца был заложен священный принцип: никакого наемного труда. От этого принципа отказались. На ключевые должности в Эйн-Геди нанимают по конкурсу. Конкурс международный.

Дал трещину принцип равенства — дифференцированная зарплата эффективней. Дома можно приватизировать. Дети растут дома. Ну и что, что это были святые заповеди? Святые заповеди не исчезают, просто переходят в статус лирических воспоминаний и национальной гордости.

При этом общая собственность осталась. Все имущество Эйн-Геди, его предприятия — гостиницы, спа-центр, завод — принадлежат членам кибуца на равных паях. Основные решения принимаются общим собранием. Есть коллективные формы выплат и вспомоществований тем, кто в этом нуждается.

Израильское чудо рукотворно. В буквальном смысле. Оно создавалось руками. Но больше — и чем дальше, тем больше — головой.

Быть может, граница, разделяющая социализм и капитализм, пролегает именно здесь. Руки диктуют коллективный способ производства. Голова — исключительно индивидуальный инструмент.

Израиль начинался как до мозга костей социалистический проект. Так диктовала нужда. Когда страна вышла на определенный уровень развития, первородный социализм стал критически тесен.

Еврейская утопия на земле ведет себя адекватно, она постоянно ревизуется. Она оказалась в высшей степени реалистична. В этом и состоит секрет ее успеха.

Оригинал

Опубликовано 29.07.2018  11:09

От редактора belisrael.info.

Приглашаем как туристов, так и жителей Израиля делиться впечатлениями о стране. Думаю, не все выскажутся с таким пафосом, как журналист из “Новой газеты”, особенно в отношении Шимона Переса. 

 

С каких белорусских анекдотов смеются в Израиле

(Оригинал на белорусском. Русский перевод ниже)

З якіх беларускіх анекдотаў смяюцца ў Ізраілі

Беларуская фалькларыстка Настасся Астапава чытала ў Ізраілі лекцыі пра беларускія анекдоты. Што здзівіла студэнтаў і што даследчыцу? Для belisrael.info i “Новага часу” гутарыў Андрэй Расінскі

Андрэй Расінскі: Спадарыня Настасся Астапава, вы чыталі ў Ізраілі лекцыі пра беларускі палітычны фальклор. У Ізраілі цікавяцца беларускім палітычным фальклорам?

Настасся Астапава: Да Беларусі ёсць цікавасць, але больш таму, што на яе тэрыторыі жыло шмат габрэяў. Сярод маіх студэнтаў у Ізраілі не было іхніх нашчадкаў, але гэта цэнтр па вывучэнні фальклору і этнаграфіі, яны займаюцца тым, што тычыцца розных краiн.

Андрэй Расінскі: Так студэнты пра Беларусь практычна нічога не ведалі?

Настасся Астапава: Ведалі, што адбывалася напрыканцы ХІХ стагоддзя, на пачатку ХХ стагоддзя. Напрыклад, вядомы габрэйскі фалькларыст Ан-скі  паходзіў з Віцебскай губерніі, яго працы вядомыя ў Ізраілі. Пра сучаснасць ведалі менш.

Андрэй Расінскі: Якая была рэакцыя на вашы лекцыі і што здзівіла слухачоў?

Настасся Астапава: Здаецца, самая вялікая рэакцыя была на лекцыю пра “пацёмкінскія вёскі”. Студэнты проста не разумелі, чаму людзі ў Беларусі ладзяць паказуху, калі прыязджае, Лукашэнка ці нейкі іншы чыноўнік – навошта гэта, увогуле, патрэбна? Студэнты мне казалі, мы ў Беларусі павінны пачаць з таго, што ў наступны раз, калі Лукашэнка прыедзе, нічога спецыяльна не рыхтаваць. І гэта ўжо будзе пачатак дэмакратыі. Вось гэты маленькі ўчынак будзе пачаткам чагосьці новага, калі самі людзі адмовяцца сваімі паводзінамі падтрымліваць паказуху і будаваць пацемкінскія вескі.

Яшчэ цікава, наколькі ў нас рознае разуменне беларускага гумару. Гэта я бачыла таксама раней, калi працавала ў ЗША ці Еўропе: калi калегі чулі, што я займаюся беларускім гумарам, яны часта пачыналi распавядаць габрэйскія анекдоты з цыклу “Мінск-Пінск”, вельмі папулярныя на пачатку ХХ стагоддзя і па сенняшні дзень звязаныя з беларускім габрэйствам на захадзе. Але ў сучаснай Беларусі ніхто іх, увогуле, не ведае, ніхто не распавядае. Сталi папулярныя зусім іншыя анекдоты, палітычныя.

Андрэй Расінскі: А вы не маглі бы расказаць анекдот з цыклу “Мінск-Пінск”? Вельмі цікава…

Настасся Астапава:. Ну, напрыклад, на платформе стаіць габрэй, яго сустракае другі габрэй і пытаецца:

– Куды ты едзеш?

– У Мінск?

– А чаму ў Мінск?

– Я казаў табе, што еду ў Мінск, але ж на самой справе я еду ў Пінск. Цягнік едзе ў Мінск, але я хачу ў Пінск.

Бачыце, нам яны, увогуле, не смешныя. Трэба тлумачыць, што гэты анекдот грае са стэрэатыпамi – пра габрэйскую хітрасць, выкрутлівасць.

Андрэй Расінскі: А што найбольш слухачоў здзівіла з беларускіх сучасных анекдотаў?

Настасся Астапава: Напэўна тое, наколькi папулярныя ў нас палiтычныя анекдоты. Часта ж лiчыцца, што залаты век палiтычнага анекдота – савецкi, пасля анекдот памер.

Андрэй Расінскі: Так анекдот памірае?

Настасся Астапава: Нядаўна чытала iнтэрв’ю Юрыя Дракахруста, якi пiша, што сапраўдны анекдот быў за савецкім часам, а цяперашні анекдот памірае, бо толькі паўтарае сюжэты савецкіх часоў. Для вучонага гэта проста смешна. Па-першае, я бачу, што анекдоты распавядаюць і ёсць новыя анекдоты. Час, канешне, таксама змяняецца, i вось гумар усе больш ў інтэрнэце – то ў дэматыватарах, то ў цытатах Лукашэнкi. Па-другое, любы фалькларыст скажа вам, што звычайная справа, калі мы выкарыстоўваем адныя і тыя ж сюжэты. Такая прырода чалавека, што калі нам нешта лёгка запомніць, то мы паўтараем гэта зноў, і зноў. Таму, напрыклад, адны i тыя ж казачныя сюжэты, icнуюць ад Мексiкi да Беларусi, i гэта не таму што ў мексiканцаў цi беларусаў няма фантазii: сюжэт цiкавы, просты i ўciм падабаецца. Таму i савецкія анекдоты  проста перарабляюцца на новыя беларускія анекдоты. Сталін змяняецца на Лукашэнку. І так не толькі з савецкімі анекдотамі. Напрыклад, анекдот:

Ляцяць на самалёце Ельцын і Кучма. Кучма пытаецца ў Ельцына: — Як вы думаеце, Барыс Мікалаевіч, калі наш самалёт разаб’ецца, хто будзе болей плакаць: украінцы ці рускія? — Нууу, мяркую, беларусы. — А чаму? — Дык, таму што з намі Лукашэнкі няма.

У другіх версіях анекдота сумна будзе ўкраiнцам, таму што iх презiдэнта не было ў самалеце. Але гэты анекдот таксама распавядаўся пра савецкi i, больш за тое, нямецкi народ ў гiтлераўскi час.

На самой справе 80% анекдотаў, якiя я запiсала, маюць варыянты ад савецкiх да кубiнскiх, мексiканскiх цi егiпецкiх. А  першая фiксацыя ўсiм вядомага анекдота “вось і дакажы потым, што я не вярблюд” – увогуле, у персідскіх крыніцах 12 стагоддзя, але ў гэтым нічога такога няма, гэта агульнае правіла. Больш за тое, палiтычныя анекдоты настолькi папулярныя, што з’яўляюцца метаанекдоты…

Андрэй Расінскі:  Метаанекдоты? А што гэта?

Настасся Астапава: Метаанекдоты – гэта анекдоты пра анекдоты. У ЗША, напрыклад, iснавалі метаанекдоты пра юрыстаў, таму што анекдоты пра юрыстаў былi вельмі папулярныя. Так жа ў недэмакратычных краiнах заўседы было шмат палiтычных анекдотаў – і былі анекдоты пра палітычныя анекдоты.

Андрэй Расінскі: А Вы не маглі бы прывесці прыклады?

Настасся Астапава: Вось прыклад метаанекдоту з румынскага фальклёру:

“Ці чуў ты пра конкурс палітычных анекдотаў? Трэці прыз – 100 лей (гэта румынскія грошы), другі прыз – 1000 лей, першы прыз – пятнаццаць гадоў”

І з савецкага: “Два чукчы сядзяць у яранзе (скураным намёце) на беразе Паўночна-Ледавітага акіяна. – Расказаць табе палітычны анекдот? – Не! Цішэй, а  то нас сашлюць!”.

Так i ў Беларусi, палiтычныя анекдоты настолькi папулярныя, што icнуюць свае метаанекдоты. Чатыры месяцы таму мне распавеў адзiн з iх Алесь Міхалевіч. Два суддзі размаўляюць паміж сабой. Адзін смяецца. Другі пытаецца: “Чаму ты смяешся?” Першы адказвае: “Вось мне зараз такі анекдот распавялі!”  –  Так раскажы мне.  – Не магу, я за яго дзесяць гадоў даў.

Гэты анекдот распавядалi i ў савецкiя часы, як i тады, ў  анекдотах увесь час падкрэсліваецца, што страх ёсць, што страх павінен быць, што ты ніколі не ведаеш, што будзе далей.

Так было і ў Савецкім саюзе, калі палітычныя анекдоты былі настолькі папулярнымі, што пра страх іх расказваць меліся свае анекдоты. Гэта нашая асаблівасць – і гэта было для  студэнтаў цікава. У Амерыцы метагумар выкарыстоўваецца stand up комікамі, але ў нас гэта зусім іншая справа.

Андрэй Расінскі: А якія палітычныя анекдоты Вашыя любімыя?

Настасся Астапава: Ведаеце, я  ў тым сэнсе з народам. Самы папулярны анекдот, які я запісвала болей за ўсе, ён таксама самы просты. Той, калі Лукашэнку нехта тэлефануе і, ён доўга размаўляе па тэлефоны. Іншыя чыноўнікі сядзяць у кабінеце і не разумеюць, у чым справа. А той усё гаворыць: “Так! Так! Не! Не!” Ён скончыў, людзі ў кабінеце не разумеюць, можа, гэта пра іх, баяцца. А ён кажа: “Вось народ! Без бацькі нават картошку перабраць не могуць”. Гэта дарэчы яшчэ адзiн прыклад таго, што беларускi анекдот iснуе – ён з’явiўся ў незалежнай Беларусi i не распавядаўся пра савецкiх лiдэраў.

Андрэй Расінскі: Вядомы анекдот.

Настасся Астапава:  I таксама просты. Калi анекдот лёгка трымаць у галаве – і вельмі лёгка зрабіць замест Лукашэнкі Пуціна, ці Фідэля Кастра, ці каго яшчэ – такія анекдоты і становяцца найбольш папулярнымі.

Але, калі анекдот складаны, то гэта ўжо мастацтва. Не кожны можа расказаць. Напрыклад, анекдот пра таварыша маёра:

У гатэльным нумары адзін мужчына аніяк не можа заснуць. Суседзі па нумары сядзяць ля стала і расказваюць палітычныя анекдоты. Гучны рогат, яркае святло… Аніякія звароты і просьбы не дапамагаюць.

Нарэшце, ён прыдумаў. Выйшаў з нумару, замовіў чатыры філіжанкі кавы ў нумар. Вярнуўся і зноў пачаў умольваць:

— Мужыкі, закругляйцеся. Тут жа ўсё праслухоўваецца!

— Ды хопіць балаболіць, што ты нас палохаеш!

— Ну, добра. Самі пабачыце.

Узяў са стала попельніцу і кажа ў яе, як у мікрафон:

— Таварыш маёр, калі ласка, чатыры кавы ў трыста дванаццаты.

Прайшло пару хвілінаў і ў нумар уносяць чатыры кавы.

Імгненна наступіла цішыня, святло пагасілі і ўсе хутка ўлегліся ў ложках. Раніцай мужчына не пабачыў у нумары ніводнага са сваіх суседзяў. Выйшаў і спытаў дзяжурную па паверху, куды ўсе падзеліся.

— А іх уначы КДБ забрала. За палітычныя анекдоты.

— А мяне чаму не кранулі?

— Таварышу маёру вельмі спадабаўся ваш жарт з попельніцай.

Усе яго ведаюць, але распавесцi не кожны можа. Затое таварыша маёра з гэтага анекдота заўседы ўспамiнаюць, калi, напрыклад, размаўляюць пра КДБ.

Андрэй Расінскі: А як, увогуле, у  Вас з’явілася цікавасць да беларускіх палітычных анекдотаў? Як Вы іх збіраеце, якая рэакцыя асяроддзя?

Настасся Астапава: Я пачынала пісаць дысертацыю ў Пецярбургу пра студэнцкія анекдоты. Потым мяне запрасілі вучыцца ў Эстоніі і я вырашыла пісаць пра беларускую дыяспару ў Эстоніі. Выявілася, што многія актыўныя беларусы ў Таліне i ўвогуле ў Еўропе – палітычныя імігранты. Так мая тэма сышла ў палiтычны фальклор беларусаў. Я збірала анекдоты, распытвала болей пра пацёмкінскія вёскі, пра фальклорную біяграфію Лукашэнка, пра чуткi пра сачэнне КДБ, тэорыі змовы як пра Расею, так i пра Захад, чуткi і анекдоты пра выбары.

Увогуле, калі я пачынала збіраць анекдоты пяць гадоў таму, людзі больш баяліся іх распавядаць. Цяпер, мне здаецца, што не.

Андрэй Расінскі: А чым адрозніваюцца і чым падобныя ізраільскія і беларускія анекдоты?

Настасся Астапава: Класічны габрэйскі анекдот – этнічны. Ён пра тое, які, увогуле, габрэй. Пра гэта шмат напісана. А беларускі… Ёсць этнічныя – пра беларуса, які павесіўся, пра беларуса, які сядзеў на стуле на цвіку – але іх няшмат. Куды болей палітычных анекдотаў.

Ёсць такая тэорыя, што палітычны анекдот залежыць ад палітычнага стану ў краіне. Есць краiны, дзе шмат анекдотаў пра iдэалогiю, таму што яна ёсць. Напрыклад, у савецкі час было шмат анекдотаў пра ідэалогію, таму што нейкая ідэалогія існавала. А вось, у Беларусі маркciзма-ленiнiзма няма, але есць аўтарытарная фігура, таму анекдотаў пра ідэалогію няма, а анекдотаў пра Лукашэнку шмат. І так было, напрыклад, у Іспаніі Франка цi пры Чаушэску. Таму што таксама асобнай ідэалогіі ў іх не было, а дыктатар быў.

Андрэй Расінскі: Ці часта  студэнты смяяліся на занятках?

Настасся Астапава: У нас быў толькі адзін семінар пра анекдоты, усе іншыя тэмы – пра міграцыю ў Эстоніі, пра пацёмкінскія вёскі, пра Лукашэнку былі сур’ёзныя, так што шмат не смяяліся.

Андрэй Расінскі: А калі Вы былі ў Iзраiлi, што Вас  здзівіла?

Настасся Астапава: У навуковым плане?

Андрэй Расінскі: І ў навуковым, і, увогуле, краіна.

Настасся Астапава: Пачнем з таго, што вельмі моцны ўніверсітэт. Студэнты добрыя, разумныя, – гэта ўсё былі дактаранты, па-беларуску, аспіранты – ім пасля воінскай справы 30-40 гадоў, і яны старэйшыя за нашых студэнтаў. Усе яны размаўлялі на вельмі добрай ангельскай мове. Таму было проста. У іх цікавыя навуковыя тэмы, многiя з якіх звязаныя з этнічнымі адносінамі. Адна студэнтка, напрыклад, пісала доктарскую пра меньшасць людзей, якія не робяць дзецям абразання, і як грамадская большасць рэагуець на гэта. Тэмы пра сямейныя пары з розных этнiчных груп, арабскай і габрэйскай – пра змяшаныя сем’і.

А краіна… Калі там не быў, ведаеш, наколькi ў яе багатая гісторыя, але сапраўды разумееш гэта толькі там, асаблiва гэта тычыцца рэлігійнай гісторыі. Таксама цікава з навуковага пункту гледжання: у кожнай краiны ёсць нацыянальная дicцыплiна, якая даследуе нешта, у чым краiна (як яна сама гэта разумее) унiкальная i вялiкая, што фундаментальна для нацыi. Для некаторых гэта – гiсторыя, для iншых – фалькларыстыка, якая даследуе традыцыi (напрыклад, у Эстонii). Даследчыкi з гэтых дicцыплiн становяцца вядомымi i запатрабаванымi ў акадэмiчным i папулярным  плане. А вось у Ізраiлi нацыянальная навука – археалогiя, таму што менавiта яна дэманструе кропку адліку для нацыi. Дастаткова наведаць Масаду цi нацыянальны музей Ізраiля, каб гэта зразумець.

Даведка: Настасся Астапава – выпускніца Віцебскага ўніверсітэту (2007, настаўніца рускай мовы і літаратуры, англійскай мовы), кандыдатка навук (PhD) у галіне фалькларыстыкі (2015, Тарту), кандыдатка філалагічных навук (2016, Санкт-Петербург), стажыравалася ва ўніверсітэце штата Агаё (ЗША), чытала лекцыi ў унiверсiтэтах Чэхіі, Сербіі, Ізраілі, Расii, Швецыi, Эстонii, ЗША. Зараз – навуковы супрацоўнік Тартускага i Ўпсальскага ўнiверсiтэтаў. Аўтар мiжнародных публiкацый пра беларускi палiтычны фальклёр i нацыяналiзм, студэнцкую культуру. З нядаўняга часу займаецца вывучэннем пытанняў бежанцаў і міграцыі ў Эстоніі. 

***

Белорусская фольклористка Анастасия Астапова читала в Израиле лекции о белорусских анекдотах. Что удивило студентов и что исследовательницу? Для belisrael.info и “Новага часу” беседовал Андрей Расинский

Андрей Расинский: Госпожа Анастасия Астапова, вы читали в Израиле лекции о белорусском политическом фольклоре. В Израиле интересуются белорусским политическим фольклором?

Анастасия Астапова: К Беларуси есть интерес, но больше потому, что на ее территории жило много евреев. Среди моих студентов в Израиле не было их потомков, но это центр по изучению фольклора и этнографии, они занимаются тем, что касается различных стран.

Андрей Расинский: И студенты о Беларуси практически ничего не знали?

Анастасия Астапова: Знали, что происходило в конце XIX века, начале ХХ века. Например, известный еврейский фольклорист Ан-ский происходил из Витебской губернии, его работы известны в Израиле. О современности знали меньше.

Андрей Расинский: Какова была реакция на ваши лекции и что удивило слушателей?

Анастасия Астапова: Кажется, самая большая реакция была на лекцию о “потемкинских деревнях”. Студенты просто не понимали, почему люди в Беларуси занимаются показухой, когда приезжает, Лукашенко или какой-то другой чиновник – зачем это, в общем, нужно? Студенты говорили мне, мы в Беларуси должны начать с того, что в следующий раз, когда Лукашенко приедет, ничего специально не готовить. И это уже будет начало демократии. Вот этот маленький поступок будет началом чего-то нового, когда сами люди откажутся своим поведением поддерживать показуху и строить поцемкинские деревни.

Еще интересно, насколько у нас разное понимание белорусского юмора. Это я видела также раньше, когда работала в США или Европе: если коллеги слышали, что я занимаюсь белорусским юмором, они часто начинали рассказывать еврейские анекдоты из цикла “Минск-Пинск”, очень популярные в начале ХХ века и по сегодняшний день связаны с белорусским еврейством на западе. Но в современной Беларуси никто их, в общем, не знает, никто не рассказывает. Стали популярны совсем другие анекдоты, политические.

Андрей Расинский: А вы не могли бы рассказать анекдот из цикла “Минск-Пинск”? Очень интересно …

Анастасия Астапова: Ну, например, на платформе стоит еврей, его встречает второй еврей и спрашивает:

– Куда ты едешь?

– В Минск?

– А почему в Минск?

– Я говорил тебе, что еду в Минск, но на самом деле я еду в Пинск. Поезд едет в Минск, но я хочу в Пинск.

Видите, нам они, в общем, не смешные. Нужно объяснять, что этот анекдот играет со стереотипами – о еврейской хитрости, изворотливости.

Андрей Расинский: А что наиболее слушателей удивило из белорусских современных анекдотов?

Анастасия Астапова: Наверное то, насколько популярны у нас политические анекдоты. Часто же считается, что золотой век политического анекдота – советский, после анекдот умер.

Андрей Расинский: И анекдот умирает?

Анастасия Астапова: Недавно читала интервью Юрия Дракохруста, который пишет, что настоящий анекдот был в советское время, а нынешний анекдот умирает, ибо только повторяет сюжеты советских времен. Для ученого это просто смешно. Во-первых, я вижу, что анекдоты рассказывают и есть новые анекдоты. Время, конечно, тоже меняется, и вот юмор все больше в интернете – то в демотиваторах, то в цитатах Лукашенко. Во-вторых, любой фольклорист скажет вам, что обычное дело, когда мы используем одни и те же сюжеты. Такова природа человека, что если нам что-то легко запомнить, то мы повторяем это снова, и снова. Поэтому, например, одни и те же сказочные сюжеты, существуют от Мексики до Беларуси, и это не потому что у мексиканцев или белорусов нет фантазии: сюжет интересный, простой и вcем нравится. Поэтому и советские анекдоты просто переделываются на новые белорусские анекдоты. Сталин меняется на Лукашенко. И так не только с советскими анекдотами. Например, анекдот:

Летят на самолете Ельцин и Кучма. Кучма спрашивает у Ельцина: – Как вы думаете, Борис Николаевич, когда наш самолет разобьется, кто будет больше плакать: украинцы или русские? – Нууу, полагаю, белорусы. – А почему? – Так, потому что с нами Лукашенко нет.

Во вторых версиях анекдота горевать будут украинцы, потому что их президента не было в самолете. Но этот анекдот также рассказывал о советском и, более того, немецком народе в гитлеровское время.

На самом деле 80% анекдотов, которые я записала, имеют варианты от советских до кубинских, мексиканских или египетских. А первая фиксация всем известного анекдота “вот и докажи потом, что я не верблюд” – в общем, в персидских источниках 12 века, но в этом ничего такого нет, это общее правило. Более того, политические анекдоты настолько популярны, что появляются метаанекдоты …

Андрей Расинский: Метаанекдоты? А что это?

Анастасия Астапова: Метаанекдоты – это анекдоты про анекдоты. В США, например, существовали метаанекдоты о юристах, потому что анекдоты про юристов были очень популярны. Так же в недемократических странах всегда было много политических анекдотов – и были анекдоты про политические анекдоты.

Андрей Расинский: А Вы не могли бы привести примеры?

Анастасия Астапова: Вот пример метаанекдота из румынского фольклора:

“Слышал ли ты о конкурсе политических анекдотов? Третий приз – 100 лей (это румынские деньги), второй приз – 1000 лей, первый приз – пятнадцать лет ”

И из советского: “Два чукчи сидят в яранге (кожаном шатре) на берегу Северного Ледовитого океана. – Рассказать тебе политический анекдот? – Нет! Тише, а то нас сошлют!».

Так и в Беларуси, политические анекдоты настолько популярны, что cуществуют свои метаанекдоты. Четыре месяца назад мне рассказал один из них Алесь Михалевич. Два судьи разговаривают между собой. Один смеется. Второй спрашивает:

“Почему ты смеешься?” Первый отвечает: “Вот мне сейчас такой анекдот рассказали!» – Так расскажи мне. – Не могу, я за него десять лет дал.

Этот анекдот рассказывали и в советские времена, как и тогда, в анекдотах постоянно подчеркивается, что страх есть, что страх должен быть, что ты никогда не знаешь, что будет дальше.

Так было и в Советском союзе, когда политические анекдоты были настолько популярными, что о страхе их рассказывать имелись свои анекдоты. Это наша особенность – и это было для студентов интересно. В Америке метаюмор используется stand up комиками, но у нас это совсем другое дело.

Андрей Расинский: А какие политические анекдоты Ваши любимые?

Анастасия Астапова: Знаете, я в том смысле с народом. Самый популярный анекдот, который я записывала больше всего, он также самый простой. Тот, когда к Лукашенко кто-то звонит и, он долго разговаривал по телефону. Другие чиновники сидят в кабинете и не понимают, в чем дело. А тот все говорит: “Да! Да! Нет! Нет!”. Он закончил, люди в кабинете не понимают, может, это о них, боятся. А он говорит: “Вот народ! Без батьки даже картошку перебрать не могут”. Это кстати еще один пример того, что белорусский анекдот существует – он появился в независимой Беларуси и не рассказывался о советских лидерах.

Андрей Расинский: Известный анекдот.

Анастасия Астапова: И также прост. Если анекдот легко держать в голове – и очень легко сделать вместо Лукашенко Путина, или Фиделя Кастро, или кого еще – такие анекдоты и становятся наиболее популярными.

Но, если анекдот сложный, то это уже искусство. Не каждый может рассказать. Например, анекдот про товарища майора:

В гостиничном номере один мужчина никак не может заснуть. Соседи по номеру сидят у стола и рассказывают политические анекдоты. Громкий хохот, яркий свет … Никакие обращения и просьбы не помогают.

Наконец, он придумал. Вышел из номера, заказал четыре чашки кофе в номер. Вернулся и снова стал умолять:

– Мужики, закругляйтесь. Здесь же все прослушивается!

– Да будет балаболить, что ты нас пугаешь!

– Ну, хорошо. Сами увидите.

Взял со стола пепельницу и говорит в нее, как в микрофон:

– Товарищ майор, пожалуйста, четыре кофе в триста двадцатый.

Прошло пару минут и в номер вносят четыре кофе.

Мгновенно наступила тишина, свет погасили и все быстро улеглись в кроватях. Утром мужчина не увидел в номере ни одного из своих соседей. Вышел и спросил дежурную по этажа, куда все подевались.

– А их ночью КГБ забрала. За политические анекдоты.

– А меня почему не тронули?

– Товарищу майору очень понравилась ваша шутка с пепельницей.

Все его знают, но рассказать не каждый может. Зато товарища майора из этого анекдота всегда вспоминают, когда, например, говорят о КГБ.

Андрей Расинский: А как, в общем, у Вас появился интерес к белорусским политическим анекдотам? Как Вы их собираете, какая реакция среды?

Анастасия Астапова: Я начинала писать диссертацию в Петербурге про студенческие анекдоты. Потом меня пригласили учиться в Эстонию и я решила писать о белорусской диаспоре в Эстонии. Оказалось, что многие активные белорусы в Таллинне и вообще в Европе – политические иммигранты. Так моя тема ушла в политический фольклор белорусов. Я собирала анекдоты, расспрашивала больше о потемкинских деревнях, про фольклорную биографию Лукашенко, о слухах и слежках КГБ, теории заговора как в России, так и на Западе, слухи и анекдоты о выборах.

В общем, когда я начинала собирать анекдоты пять лет назад, люди больше боялись их рассказывать. Сейчас, мне кажется, что нет.

Андрей Расинский: А чем отличаются и чем похожи израильские и белорусские анекдоты?

Анастасия Астапова: Классический еврейский анекдот – этнический. Он о том, какой, в общем, еврей. Об этом много написано. А белорусский … Есть этнические – про белоруса, который повесился, про белоруса, который сидел на стуле на гвозде – но их немного. Куда больше политических анекдотов.

Есть такая теория, что политический анекдот зависит от политического положения в стране. Есть страны, где много анекдотов про идеологию, потому что она есть.

Например, в советское время было много анекдотов про идеологию, потому что какая-то идеология существовала. А вот, в Беларуси маркcизма-ленинизма нет, но есть авторитарная фигура, поэтому анекдотов про идеологию нет, а анекдотов о Лукашенко много. И так было, например, в Испании Франко или при Чаушеску. Потому что также отдельной идеологии у них не было, а диктатор был.

Андрей Расинский: Часто студенты смеялись на занятиях?

Анастасия Астапова: У нас был только один семинар про анекдоты, все другие темы – про миграцию в Эстонии, о потемкинских деревнях, о Лукашенко были серьезные, так что много не смеялись.

Андрей Расинский: А когда Вы были в Израиле, что Вас удивило?

Анастасия Астапова: В научном плане?

Андрей Расинский: И в научном, и, в общем, страна.

Анастасия Астапова: Начнем с того, что очень сильный университет. Студенты хорошие, умные, – это все были докторанты, по-белорусски, аспиранты – им после воинской службы 30-40 лет, и они старше наших студентов. Все они говорили на очень хорошем английском языке. Поэтому было просто. У них интересные научные темы, многие из которых связаны с этническими отношениями. Одна студентка, например, писала докторскую о меньшинстве людей, которые не делают детям обрезания, и как общественное большинство реагирует на это. Темы о семейных парах из разных этнических групп, арабской и еврейской – о смешанных семьях.

А страна … Если там не был, знаешь, насколько у нее богатая история, но действительно понимаешь это только там, особенно это касается религиозной истории. Также интересно с научной точки зрения: у каждой страны есть национальная диcциплина, которая исследует то, в чем страна (как она сама это понимает) уникальная и большая, что фундаментально для нации. Для некоторых это – история, для других – фольклористика, которая исследует традиции (например, в Эстонии). Исследователи из этих диcциплин становятся известными и востребованными в академическом и популярным плане. А вот в Израиле национальная наука – археология, потому что именно она демонстрирует точку отсчета для нации. Достаточно посетить Масаду или национальный музей Израиля, чтобы это понять.

СправкаАнастасия Астапова – выпускница Витебского университета (2007, учитель русского языка и литературы, английского языка), кандидат наук (PhD) в области фольклористики (2015 год, Тарту), кандидат филологических наук (2016 г., Санкт-Петербург), стажировалась в университете штата Огайо (США), читала лекции в университетах Чехии, Сербии, Израиля, России, Швеции, Эстонии, США. Сейчас – научный сотрудник Тартуского и Упсальского университетов. Автор международных публикаций о белорусском политическом фольклоре и национализме, студенческой культуре. С недавнего времени занимается изучением вопросов беженцев и миграции в Эстонии. 

Перевод на русский редактора belisrael.info

Опубликовано 09.06.2018  16:20

От редактора. Напоминаю о необходимости и важности финансовой поддержки сайта.
Текст на русском и как это сделать, читайте внизу этой публикации  

70 YEARS OF THE STATE OF ISRAEL! / ГОСУДАРСТВУ ИЗРАИЛЬ – 70!

How it was at the beginning / Как было в первые годы

On the cover of the album published by LIFE: Young Israelis stand in a wagon at a collective settlement in the Plain of Sharon, waiting to be transported to work in nearby fields. Next 16 photos are taken from the same album / На обложке альбома, изданного редакцией журнала «LIFE»: молодые израильтяне из коллективного поселения ждут, когда их отвезут на полевые работы в долине Шарон, aka Саронская долина. Далее – фото из этого же англоязычного альбома (Copyright 1962 by Time Inc.).

Proud soldier in the welldrilled Israeli army is one of thousands of women serving on active duty / Гордая девушка-солдат в хорошо вышколенной израильской армии – одна из тысяч женщин-военнослужащих.

In one of bustling Tel Avivs numerous cafés, Israeli youths while away talking amiably over coffee, a favourite pastime / В шумном кафе, коих много в Тель-Авиве, израильская молодежь любит коротать вечера, дружески беседуя за кофе.

Touring school children in Jerusalem gaze at the 16-foot bronze menorah (ritual candelabrum) donated by the British Parliament to Israels parliament / Школьники-экскурсанты в Иерусалиме глазеют на пятиметровую бронзовую менору, подаренную израильскому Кнессету британским парламентом.

Gay awnings that clamp down over the ubiquitous little sun porches are a household necessity in hot and humid Tel Aviv / Ярко раскрашенные навесы над повсеместными мини-террасами – необходимость в жарком и влажном Тель-Авиве.

Crisp suburb of Tel Aviv has characteristic rows of threestory apartment buildings separated by narrow air spaces / Для раскидистых пригородов Тель-Авива характерны ряды трёхэтажных жилых зданий, теснящихся друг к другу.

Coastal resort of Herzliya is dotted with new luxury hotels whose suntanned guests radiate an aura of deep comfort. The town has begun to thrive in the past few years, as wealth increases and the spirit of austerity gradually weakens / Прибрежный курорт Герцлия усеян новыми шикарными гостиницами, посетители которых излучают ауру безмятежности и комфорта. Город расцвёл несколько лет назад (т. е. ближе к концу 1950-х – В. Р.), когда в Израиле прибавилось денег, а дух самоограничения начал слабнуть.

Carrying their supplies and rations, a family newly arrived from Tangier moves into the shack awaiting them in a Negev village / Семья Недамов, новоприбывших из Танжера (Марокко), вселяется в хибару, приготовленную для них в одном из посёлков пустыни Негев.

Being treated by the village nurse, one of the Nedams gets antibiotics for her eyes. Eye disorders are common among North African immigrants. Picking cotton gives Nedam a chance to earn some money. In Tangier, Nedam, who is 42, worked as a carpenter / Медсестра посёлка закапывает антибиотик девочке из семьи Недамов. Глазные болезни – обычное явление у олим из Северной Африки. Справа – сорокадвухлетний глава семьи собирает хлопок. В Танжере г-н Недам работал плотником.

On the road in Jerusalem. Sabras (native-born Israelis) race home from the Hebrew University campus / Иерусалим, сабры едут домой из кампуса Еврейского университета.

Ben-Gurion’s protégé, popular ex-army head Moshe Dayan (with eyepatch) has served as Agriculture Minister. With him is Deputy Defense Minister Shimon Peres. Minister of Education Abba Eban served for many years as Israels eloquent spokesman at the U.N. / «И Перес такой молодой…» 🙂 Слева – замминистра обороны Шимон Перес и протеже Бен-Гуриона, министр сельского хозяйства Моше Даян, справа – министр образования Абба Эбан, экс-представитель Израиля в ООН.

At his home in Tel Aviv, Ephraim Ben Arzi, managing director of El Al Airlines, takes early breakfast out of doors. He is brigadier general in the Israeli Reserve, one of many managers recruited from the military / Эфраим БенАрци (бригадный генерал резерва, директор авиакомпании «ЭльАль») завтракает у себя дома в ТельАвиве. Многие топ-менеджеры набираются в Израиле из военных.

New buildings rise rapidly on the Mediterranean coast where the new port of Ashdod is being laid out to handle the Negev desert’s increasing mineral exports. In Israels first 13 years, 24 new towns were constructed / На строительстве нового ашдодского порта, который необходим для вывоза на экспорт минералов из Негева, благо их добыча растёт. За первые 13 лет независимости Израиля было построено 24 городских поселений.

Copper refinery in the desolate Negev processes ore from deposits unworked since King Solomon’s time. Much of the copper is earmarked for export to Japan / Медный завод в глубине Негева обрабатывает руду, чего в этой местности не делалось со времен царя Соломона. Большая часть меди экспортируется в Японию.

Dead Sea salts are dug up in chunks from the bottom of an evaporation pond. They are turned into potash, used Israel’s growning fertilizer and glass industries / Соли Мёртвого моря выкапываются со дна прудаиспарителя. Затем из них вываривается углекислый калий, используемый для производства удобрений и в стекольной промышленности.

Fragile flakes of papyrus are examined by Israeli archaeologist Yigael Yadin (left) and scroll expert James Biberkraut / Хрупкие обрывки пергамента исследуют израильский археолог Игаэль Ядин (слева) и специалист по свиткам Мёртвого моря Джеймс Биберкраут.

Children at an Orthodox religious school learn to read / Дети в религиозной школе учатся читать.

Compiled and adapted by WR / Подготовил В. Р.

* * *

BONUS: photos by Wolf Rubinchyk / Бонус: фото от В. Рубинчика

Squares in Petah-Tikva (summer 2017) / Площади в ПетахТикве (лето 2017 г.).

published on May 13, 2018  21:57 / опубликовано 13.05.2018  21:57

***

Our work deserves your support / העבודה שלנו ראויה לתמיכה שלכם

Напоминаю о необходимости и важности финансовой поддержки сайта.
Текст на русском и как это сделать, читайте внизу этой публикации  

БЕСЕДА С ИЛЬЕЙ СМИРИНЫМ (2)

(продолжение: начало)

– В последнее время, по мнению многих авторитетных гроссмейстеров и тренеров, наибольшую опасность для белых после 1. d4 представляет защита Грюнфельда. Почему, по вашему мнению, шахматистам всё-таки стоит предпочесть староиндийскую защиту?

– Я не считаю, что прямо всем стоит ее предпочесть. Вот раньше, когда я начинал, многие талантливые шахматисты играли староиндийскую. Но в общем, это вопрос стиля. Этот дебют не вполне классический. Классические – ферзевый гамбит, Защита Нимцовича, новоиндийская. Одно скажу, что начинать играть староиндийскую в лет 17 это уже поздновато. Играть ее надо с детства, чтоб идеи вошли в кровь, на генном уровне, скажем так. Потому что это не тот дебют, в котором можно выучить теорию и играть.

Староиндийская – дебют стратегически рискованный,  довольно опасный для черных, тем не менее при правильной игре  он предоставляет черным (как, впрочем, и сопернику) разнообразные возможности. Что касается Грюнфельда, то я тоже его играл, но гораздо реже, чем староиндийскую. Он тоже мне подходит по стилю, единственный минус, для меня, во всяком случае, что там огромный объем теории, большое количество конкретных вариантов, и большая нагрузка на память. И если что-то забудешь, то можешь быстро проиграть, что со мной пару раз и случалось. Поэтому я его редко играю. С возрастом память ухудшается, а для староиндийской тоже, конечно, память нужна, но не в такой степени. Там все-таки игра идет больше на уровне идей. Дебют менее форсированный, менее конкретный.

– Кто помогал в написании книги?

– Я ее писал сам, но некоторые примеры вставил Якоб Агард (Jacob Aagaard). Очень опытный книгоиздатель, именно ему принадлежит идея скомпоновать материал по разделам. Разбил на 10 или 11 разделов. Сделал всю техническую работу. У меня бы это заняло очень много времени, а он сделал за недели 2.

– На английском эта книга уже разошлась?

– Примерно три тысячи экземпляров куплено за год с небольшим. Шахматный рынок очень маленький.

– А сколько он вообще издал?

– Я не знаю, но там можно допечатывать. На русском она вышла недавно, около двух месяцев назад в издательстве Андрея Елькова из Москвы. Он ее перевел. У меня не было русского текста. Я  кое-что уточнил, но основная работа – его. По-моему, русское издание даже лучше выглядит, красивее обложка, плотнее бумага.

– Каким тиражом сейчас вышло?

– По-моему, полторы тысячи. Более 500 экземпляров  уже купили. К нему же можно и обращаться по вопросу приобретения. У меня есть несколько экземпляров.

– Но в магазинах нет этой книги?

– В России наверняка есть.
На иврите она тоже должна выйти.

– А кто переводит?

– Ее издает Моше Слав. Думаю, что в наступающем году этот процесс закончится. На иврите она выйдет в несколько усеченном варианте, но тем не менее основа – 49 моих партий – останется.

– То есть он посчитал, что это заинтересует израильтян.

Не знаю, насколько это будет для него прибыльно, но тем не менее, он один из немногих, если не единственный, в Израиле, кто издает шахматные книги. В Израиле очень мало шахматных книг на иврите. Поэтому для детей, для тех, кто занимается шахматами, это было бы хорошо.

– Но журнал же выходит, как и выходил? Я его видел очень давно.

– В последние несколько лет он не выходит. На русском и английском хватает литературы, а на иврите очень мало.

– Илья, недавно закончился чемпионат мира по рапиду и блицу в Саудовской Аравии.  Туда не были допущены израильские шахматисты. Прокомментируйте, пожалуйста, эту ситуацию.

– Я хотел поехать. И развернулась дискуссия. Саудовская Аравия, права человека внутри страны и т.д. Я считаю, что это не главное. Какие там права человека, это, прежде всего, их внутреннее дело. А вот то, что они не пустили шахматистов Израиля –  противоречит кодексу ФИДЕ, в котором ясно написано, что официальные первенства мира проводятся там, где допускаются все заинтересованные участники.

В теннисе была аналогичная ситуация: теннисистка Шахар Пеер играла в Абу-Даби (или в Дубаи), года 4-5 назад. Пусть не самый крупный, но довольно известный турнир. Проводится в начале года. Она попадала и должна была играть, но ей не дали визу. Что же было потом? ATP – ассоциация теннисных профессионалов, аналогичная АCP, той, которую возглавляет Сутовский, выразила организаторам резкий протест. Во-первых, они выплатили штраф Шахар Пеер в размере, по-моему, 70 тыс. долларов, точно не помню, от 50 до 100 тыс, плюс призовые, которые она не получила. И предупредили организаторов, что если подобное повторится, то этого турнира больше не будет в календаре ATP. В следующем году она играла. Учитывая, что контракт с Саудовской Аравией подписан на 3 года, то, конечно, надо обращаться в суд и решать этот вопрос. Потому, что это грубое, вопиющее нарушение прав участников и самого устава FIDE. К сожалению, у нас ACP и близко не имеет того влияния, что АТР в теннисе.

Конечно, наивно полагать, что ФИДЕ живет по своему девизу: «Gens una sumus» (Мы- одна семья), но, тем не менее, кодекс –  довольно серьезная вещь, а здесь грубое нарушение их собственных правил. Безусловно, тут финансовые интересы не столько самих участников, сколько чиновников ФИДЕ сыграли первостепенную роль. Я считаю, что если бы допустили Израиль, то Саудовская Аравия была бы приемлемым местом для проведения турнира, но должно быть обеспечено участие всех, кто на это имеет право.

– Сколько шахматистов от Израиля имели право играть?

– Подали просьбу семеро, но ФИДЕ гарантировало участие игрокам с рейтингом от 2600 и выше.  Я оценивал свои шансы получить визу процентов в 15, но это, видимо, были оптимистичные ожидания. Посмотрим, что будет в следующем году. Я надеюсь, что федерация шахмат Израиля не бросит это дело на самотек, иначе на ближайшие годы израильские шахматисты будут отрезаны от шахматной жизни такого рода. Потом ведь наверняка в той же Саудовской Аравии будут проводиться олимпиады.

– Недавно в одном из материалов на belisrael.info наш автор высказал мысль, что и белорусам следовало бы как-то отреагировать на недопуск израильских шахматистов на чемпионат в Эр-Рияде.

– Я не думаю, что кто-то был морально обязан объявить бойкот. Были случаи, когда азербайджанцы не приезжали в Армению или наоборот. Я никак не высказывал своего мнения по этому поводу. Другое дело, что ожидал большей солидарности от еврейских участников. Но я прекрасно понимаю, что все они любят играть в шахматы, что этот турнир интересный, с большим призовым фондом. И многим из них нет никакого дела до Израиля и его проблем. Но в душе мне хотелось бы, чтоб мировое еврейство больше себя ассоциировало с Израилем. Поскольку Израиль, на мой взгляд, представляет не только израильтян, но и евреев в целом. А одна из идей создания Израиля –  невозможность повторения Холокоста, когда есть кому защищать, кому представлять евреев. Когда есть своя земля под ногами. Но это такое идеалистическое желание, а реальность бывает другой. Все это сложный вопрос, может быть тема отдельного разговора.

– Не хотите ли обсудить конфликт с  израильской федерацией по поводу сборной?

Повторять о том, о чем говорилось немало, уже не стоит, конфликт позади. Надеюсь, что позади, хотя израильская федерация пока не в лучшей форме.

– А кто сейчас возглавляет федерацию?

 

Zvika Barkai / צבי ברקאי                                                Моше Слав

Цвика Баркаи, бывший боевой генерал, интересный человек. Лет 55-60. Я с ним недавно пообщался. В отличие от прошлого президента федерации, у меня к нему в целом хорошее, положительное отношение. Понятно, что в шахматах он новый человек, не очень хорошо разбирается в тонкостях. Но шахматы любит, старается понять наши проблемы.

У них сейчас будет ротация. Он до июня или июля, а затем Моше Слав.

Но это не главное. В израильской федерации есть так называемая «анала» –  общее управление. Вот там болото. Сама структура работы, уровень поднимаемых вопросов, оставляет, мягко говоря, желать лучшего. Конечно, там многое надо менять. Но рыба гниет с головы. Если сейчас ФИДЕ такая тухловатая организация, то понятно, что и во многих национальных федерациях будет не все гладко.

Проблема израильских шахмат в том, что особо не видно молодых, по-настоящему сильных шахматистов, кроме Набати, который реально талантлив. А ведь наше поколение, и Борис Гельфанд и я,  и Эмиль Сутовский – уже не мальчики. Это серьезная проблема – подготовка новых шахматистов. И вообще, в Израиле не самое лучшее отношение к спорту. Кроме футбола и баскетбола, да и там я не думаю, что все уж так хорошо.

– Расскажите о команде Ашдода, за которую играете.

Ашдодская команда довольно сильна. Возглавляет ее многие годы Моше Слав  –  ее мотор и сердце. Я играю за этот клуб лет 15, больше чем за какой-либо другой. Вначале команда была средняя, постепенно усилилась, и мы в общей сложности 5 раз были чемпионами Израиля.

 

Василий Иванчук                                             Александр Моисеенко        Павел Эльянов

Команда ашдодского клуба                           Василий Иванчук, Виктор Михалевский, Илья Смирин, Эмиль Сутовский, Моше Слав, Виктор Голод, Борис Аврух, Иегуда Гринфельд

К нам поочерёдно приезжают сильные игроки из-за рубежа, в основном  из Украины:  Иванчук, Эльянов, Моисеенко и другие.
К сожалению, 3 года у нас был перерыв, когда мы не играли в европейских клубных соревнованиях. Потом удачно сыграли, поделили второе место, а в прошлом году опять пропустили. На сей раз надеемся снова поехать. Команда хорошая, дружная.

– Кстати, какое-то время играл за клуб витебчанин, ваш друг гроссмейстер Андрей Ковалев. Наверняка, это произошло с вашей подачи. Перестал приезжать несколько лет назад после того, как в километре от него взорвался снаряд, пущенный из Газы? 

– Действительно, я его “сосватал”. Первый раз он приехал в 2001-м году.

Никакого отношения к падению снаряда это не имеет. Он действительно в то время был в Ашдоде, шла война, были обстрелы города, погибла женщина. Но он не из робкого десятка и отнюдь не из-за этого не играет.  Он, кстати, после того случая приезжал и два года назад играл за нас и, возможно, будет играть в будущем. В израильской лиге в каждом матче может играть только один иностранец. У нас много сильных шахматистов, хотя и Андрея Ковалёва слабым не назовёшь. Основное финансирование команда получает из ашдодского  муниципалитета..

– Вы живете  в Кфар-Сабе, где много  лет существует хорошая команда, проводятся интересные турниры, а не очень давно появился новый клуб. Вы имеете к нему отношение?

– Я живу недалеко от клуба и играю там периодически  в блицтурнирах и турнирах по быстрым шахматам.

Тамир Набати / Tamir Nabaty                                    Эдуард Розенталис

В Кфар-Сабе тоже сильная команда и, в частности, за неё играет израильский сборник Тамир Набати. За этот клуб играет литовский гроссмейстер Эдик Розенталис. Он фактически израильтянин, но много времени проводит и в Литве, таким образом, живёт на два дома. Директор клуба Амирам Каплан (Amiram Kaplan), бизнесмен, ранее был гендиректором израильской шахматной федерации. Сам я к этому клубу отношения не имею. Просто так получилось, что девять лет назад мы купили здесь квартиру, да и город неплохой, близко до Тель-Авива.

– Раз уж мы говорим об Израиле, вы интересуетесь израильской политикой?

Если и интересуюсь политикой, то прежде всего тем, что непосредственно связано с Израилем. Потому что Израиль – это единственная страна, физическому существованию которой угрожают некоторые другие страны. В отличие от остального мира, где политика – это игры, для нас – это во многом вопрос выживания.

В Израиле мне нравится свобода, это действительно свободная страна. Без чинопочитания. Как там сказано у Иосифа Бродского:

«И от Цезаря далеко, и от вьюги,

Лебезить не нужно, трусить, торопиться..»

А что недостатков много, так где их нет, а евреи вообще любят спорить друг с другом. В Израиле не любят громкие слова, патриотический угар, рвать на себе тельняшку, все это у нас не принято. Но при этом израильтяне любят свою страну по-настоящему, без громких фраз.

 И еще подкупает готовность всегда помочь. Года три назад мне понравилась такая сцена на автобусной остановке: бежит мужик и не успевает к отходящему автобусу. Тут останавливается машина и водитель говорит: «Эй, садись, мы его к следующей остановке обгоним». Не знаю, если ли еще страны, где подобное могло бы произойти. Израиль по-настоящему теплая страна, не только в смысле климата. Очень теплая по-человечески.

– А скандалы в политике?

Ну что ж, издержки демократии. Как сказал Черчилль, демократия ужасна, но лучшего человечество пока не придумало. И мне это ближе по духу, со всеми издержками, чем то, что было в Советском Союзе.

– Давайте немного сменим тему. Перейдем от израильских шахматных реалий к общешахматным темам. Каково, например, ваше отношение к дресс-коду на соревнованиям и случаю на Кубке Мира с Антоном Ковалёвым?

– Еще один Ковалев. На них весь мир держится (Смеется). Ковалев это же и Кузнецов, и Смит по-английски.

– А по-белорусски Каваль. Правда, можно пойти дальше и вспомнить Коваленко?


– Что касается истории с Антоном Ковалевым, что тут сказать? В первых двух кругах его никто не ловил, никто не обращал внимания, как он одет. Это был уже третий круг. Короче, по-хамски повел себя Азмайпарашвили, если говорить начистоту. Он на него накричал перед партией, что делать категорически запрещено. Антон повернулся и уехал. Я бы не уехал, а сказал бы пару ласковых слов в ответ, хотя моей игре это бы, несомненно, повредило. Перед партией важна концентрация, нервная система должна быть в равновесии. И, конечно, выводить игрока из себя непосредственно перед пуском часов нельзя  ни в коем случае. То, что он уехал – его личный выбор и я его понимаю, хотя сам бы остался.


– К тому же, как многие отмечали, для канадцев шорты – это обычная одежда.

– Да, конечно. Дресс-код не самый важный вопрос в шахматах. Есть более злободневные, насущные проблемы.

– Кстати, о насущных проблемах. Ваше отношение к читингу и способам борьбы с ним?

– Как-то спросили у Вуди Аллена: “Как вы относитесь к смерти?” Он ответил: «Мое отношение к смерти не изменилось, я категорически против нее». Ну, что читинг? Конечно, я против – Баба Яга всегда против. Но не так просто контролировать это дело. Если бы шахматный мир был лучше организован, как футбол или баскетбол, по структуре, логистике, в них вложили бы больше денег, то можно было бы успешно бороться с жульничеством. Сейчас пытаются что-то сделать. Осмотр на наличие электронных устройств. Но, мне кажется, это во многом профанация. Если человек решил быть жуликом, то у него есть много способов преуспеть и поймать его не так просто, мне кажется. Но был бы рад ошибиться.                                                                                                       

– Ваше мнение о контролях времени в нынешних турнирах и соотношение между классикой, рапидом и блицем.

– Считаю, что контроль будет ускоряться. Мне кажется, что час на партию или 50 мин, плюс 30 или 20 сек. на ход, достаточно. И игра становится интереснее. Шахматы надо делать более модернизированными. С этим контролем можно было бы играть 2 партии в день. Мой прогноз, что к этому и придет. Интереснее для многих, не для всех, но для широкой публики точно, чем контроль, который есть сейчас, когда партия продолжается 4-5, а иногда и 6-7 часов. Есть в этом проблема для восприятия. Хотя, безусловно, нельзя шахматам скатываться в чистое шоу, важно соблюсти некую золотую середину.

– Вот же есть турнир имени Карпова в Пойковском, где играют по круговой системе с обычным контролем.

– Это далеко не единственный такой турнир. Я в нем играл пару раз, такие турниры, безусловно, нужны. Но быстрые шахматы и блиц становятся все более и более актуальными. Во-первых, меньше времени уходит на турнир, динамичнее. Не надо сидеть и часами готовиться к каждой партии. Но иногда надо проводить соревнования с обычным контролем тоже, не надо их вообще отвергать, во всяком случае на данной стадии.

Компьютеры вообще повлияли на шахматы. На мой взгляд, скорее негативно, хотя, безусловно, качество игры совершенствуется, но сам процесс становится более  механическим, математическим, менее творческим.

(Окончание следует)

Опубликовано 02.02.2018  01:33

Віталь Станішэўскі пра Ізраіль

Ад рэд. Некалькі месяцаў таму Віталь Станішэўскі, лінгвіст і прадпрымальнік з Мінска, наведаў Ізраіль, а нядаўна ён падзяліўся з намі сваімі думкамі ды ўражаннямі. Яны шмат у чым не стыкуюцца з назіраннямі іншага нашага аўтара-мінчаніна; чытачам, вядома, застаецца выбіраць тое, што ім бліжэй.

ПАДСУМУЮ СВАЕ ЎРАЖАННІ…

Вось што ўразіла з пункта гледжання тэмы ўзнаўлення нацыянальнай дзяржавы з нуля:

– Шчыльнае моўнае асяроддзе аж да моўнага бар’еру. Собіла ж мне паехаць туды без базавых ведаў іўрыта. Многія не разумелі англійскай, у такіх выпадках даводзілася камунікаваць ледзь не на мігі.

– Даведаўся ад экскурсавода, што назва горада Тэль-Авіў (“Узгорак вясны”) узята з назвы іўрыцкага перакладу кнігі “Старая новая дзяржава” Тэадора Герцля, якая выйшла раней за кнігу “Яўрэйская дзяржава” (насамрэч на 6 гадоў пазней. – belisrael.info). То-бок: горад названы ў гонар кнігі. Як нейкая ідэя і кніга можа захапіць людзей – гэта ўражвае!

 

– Таксама ад экскурсавода: вялікі мегаполіс Тэль-Авіў быў заснаваны першымі 60 сем’ямі пасяленцаў. Што такое 60 сем’яў? Практычна сяло. Але вось яскравы прыклад, ува што можа перарасці такое сяло пры стараннай працы і матываванасці.

– У Іерусаліме звярнула ўвагу тое, што ў Старым горадзе ёсць яўрэйскія кварталы. Таму-сяму гэта можа здацца парадоксам. Як гэта – яўрэйскія кварталы ў яўрэйскай жа дзяржаве? Але ўсё лагічна. Гэта гістарычна склалася, і там жа ёсць кварталы іншых нацыянальнасцей. Але ніхто не абураецца, нібыта яўрэі загналі самі сябе ў рэзервацыю на сваёй жа зямлі. Ніхто не лічыць гэта прыніжальным. Як я лічу, у Беларусі людзям, прыязным да беларушчыны, варта гуртавацца таксама, не саромеючыся, нібыта гэта вельмі мала і гэта ніжэй іх годнасці. Галоўнае – каб датрымліваўся свой стандарт.

– У музей і на магілу Герцля не трапіў, прыехаў к закрыццю. А на наступны дзень мусіў ад’язджаць. Варта зазначыць, аднак, што яўрэі ўшаноўваюць сваіх герояў і лідараў годна. Знітаваная народная памяць ва ўсім.

– Яшчэ Ізраіль уразіў сваёй дагледжанасцю і ўпарадкаванасцю. Вось зусім нядаўна ты назіраў з ілюмінатара пустыню і горы, потым праляцелі мора, і пачынаецца зеляніна, роўныя дарогі, хмарачосы. А кліматычная зона не змянілася, экватар стаў бліжэйшы. Таксама добрая ілюстрацыя таго, як можна стварыць паспяховую краіну праз старанную працу і веру ў поспех.

Магу яшчэ дадаць наконт простых рэчаў, пра жыццё:

У Тэль-Авіве ўразіла, як шмат лётае людзей на роварах. Проста лётаюць! Едучы на машыне, адчуваеш гэта, перад машынай шыбуюць. Як рэагуюць вадзіцелі? Ды ніяк, спакойныя, прывыклі. У нас бы аблаялі адразу. Затое, у выразах наконт братоў-аўтамабілістаў тэль-авіўцы не саромеюцца. Ад аднаго пачуў запазычанне “абанамат”.

У Тэль-Авіве заўважныя геі. То бачыш нейкую парачку хлапцоў на Задыякальным мосце, якія абдымаюцца, а калі прыглядзецца, то яшчэ і шчаку цалуе адзін аднаго. То сцяг з вясёлкай вісіць з акна. То хлопчыкі субтыльнай знешнасці і ў не надта мужным адзенні… Крыху шакіруе з улікам таго, што на чале ўтварэння Ізраіля стаялі артадаксальныя вернікі і ўвогуле іўдаізмам прасякнута жыццё яўрэяў. Зрэшты, артадаксальнасць нікуды з Тэль-Авіва не дзявалася. Помніцца навіна з прэсы, калі артадокс напаў з нажом на ўдзельнікаў гей-параду ў Тэль-Авіве, фатаграфія яго з барадой і пейсамі, як яго вядзе паліцыя (хутчэй за ўсё, аўтар мае на ўвазе інцыдэнт у Іерусаліме 30 ліпеня 2015 г. – рэд.).

У Тэль-Авіве віруе начное жыццё, шмат начных клубаў. Забаваў хапае. Ідзеш па ўзбярэжжы, раптам чуеш барабаны. Гэта нейкі самадзейны гурт ці проста група таварышаў (не распытваўся) зладзіла шоу для людзей. Пасядзеў, паслухаў.

А яшчэ Ізраіль – гэта цяпло. Вылятаў у лістападзе, калі ў Беларусі быў нават мароз. Прыляцеў у вясновую цеплыню. Таксама прыемна.

Ізраіль – гэта вайскоўцы і абарона. З чыгуначных станцый проста так не выйдзеш, проста так туды не зойдзеш. Цягнік у горадзе едзе па “жолабе”, выхад на станцыю праз эскалатар. На станцыях металічныя роль-шторы, адчыняюцца для пасажыраў пры пасадцы і высадцы. На станцыях і на аўтавакзале рэнтгены, правяраюць рэчы.

У нядзелю бачыў шмат вайскоўцаў з аўтаматамі. Мясцовыя ў Тэль-Авіве так і казалі, маўляў, убачу шмат вайскоўцаў, як паеду ў Іерусалім, бо вяртаюцца ў казармы з пабыўкі (на шабат адпускаюць). Так ці інакш, мноства людзей з аўтаматамі крыху трывожыць напачатку, нібыта ваеннае становішча ці надзвычайная сітуацыя. У Ізраілі службу праходзяць і дзяўчаты, таму паглядзеў ужывую на маладых ізраільскіх аўтаматчыц.

Сцяна плачу – таксама ўражанні. Час ад часу да яе падыходзяць тыя ж жаўнеры з аўтаматамі і моляцца. З левага боку цёмная галерэя ці праход, поўны іўдзеяў у іх кананічным адзенні. Яны моляцца. Некаторыя разгойдваюцца. Ля сцен – кнігі. “Гатычна”, зачароўвае. Нібы творыцца таінства.

У Іерусаліме могуць і падмануць небараку-турыста. Напрыклад, таксісты. Або здалёк ты бачыш, як у Старым горадзе самотнага разяваку абступае тройка людзей у касцюмах, першы амаль прымусова вітаецца за руку, двое па баках нешта гавораць, першы прыстаўляе кніжачку да галавы разявакі, двое па баках нешта гавораць, гавораць. Разявака дае кожнаму па купюры, галоўны дае яму штось чырвонае (тыя самыя чырвоныя ніткі, відаць). Усё адбываецца пару хвілін, і тройка пакідае турыста, разасяроджваючыся па прасторы. Турыст ідзе пару крокаў, спыняецца, азіраецца, нібы пытаючыся “Што гэта было?” (так свае тавары, у прыватнасці, «чароўныя» ніткі, звычайна распаўсюджваюць кабалісты. – belisrael.info).

Назад ты ляціш з ізраільцянінам, які таксама спяшаецца на мінскі самалёт. Стыкоўка кароткая, мы паспяваем. Разгаворваемся (па-англійску). Расказваю яму пра нахабных таксістаў, ён абураецца, як псуюць імідж краіны такія паскудныя людзі. У аэрапорце яго сустракае нявеста. О, якая хватка і напорыстасць у маёй зямлячкі. Яна вырашае ўсе яго пытанні і дае распараджэнні. А ізраільцянін такі лагодны. Вось такія розныя людзі ў народзе Ізраілевым.

Ніжэй – некаторыя цытаты з маіх артыкулаў, дзе я закранаю збудаванне Ізраіля, ролю Герцля і яўрэяў.

Да ідэі беларускамоўнага арэала

Тэадор Герцль напісаў “Яўрэйскую дзяржаву” (беларускі пераклад ужо ёсць, пакуль чарнавы), гэты твор дапамог у стварэнні рэальнага Ізраіля. Там апісаны розныя крокі. Аснова падобных захадаў – аб’яднанне людзей у грамаду, якая прагне супольнага жыцця ў сваёй культуры, капітал і пэўная суверэннасць тэрыторыі. Ад сябе дадаў бы, што пры адсутнасці суверэннасці мусіць быць унутраны стрыжань і пасіянарнасць, каб не паддавацца вонкавым уздзеянням, салідарнасць і пачуцце локця. Таксама, паводле Герцля, мусіць быць гаспадарчая дзейнасць, людзі мусяць неяк жыць і выжываць на месцы пасялення.

Паводле Герцля, пачынаць мусяць самыя бедныя і абяздоленыя, якім няма чаго губляць і якія маюць шанс палепшыць на каліва сваё становішча. Ідышамоўныя паселішчы ў ЗША пачыналі з пары дзясяткаў сем’яў. Пры гэтым колькасць носьбітаў ідышу цяпер каля 200 тыс. людзей. Тэль-Авіў таксама пачыналі пару дзясяткаў сем’яў. Мільён – завоблачная лічба.

Пакажыце мне беларускамоўную вёску, я буду рады. Зрэшты, вось Свабода пісала пра Ручаёўку, а Гурневіч – пра Налібакі. Пашыраць тое, што ёсць, інакш праект аўтаноміі і застанецца праектам.

Багатыя і не такія апантаныя будуць з радасцю фінансаваць паляпшэнне галотай сваіх жыллёвых умоваў? – Калі агульная справа і агульны капітал на такое прадпрыемства, то так. Потым, у той жа “Яўрэйскай дзяржаве” апісана і тое, як галота ўсё адпрацуе потым, і тое, як адбудзецца маёмасны абмен, у выніку страт не будзе ці будуць мізэрныя.

Запасны план для неасіміляваных беларусаў

Многія народы доўгія часы жылі без сваёй дзяржавы. Напрыклад, яўрэі ці цыганы. Цяпер і неасіміляваныя беларусы адчуваюць сябе нібы без дзяржавы, бо цяперашняя дзяржава – намінальная і залежная ад фактычнага стану большасці грамадзян, утворанага за дзесяцігоддзі. У гэтых умовах трэба ўсю адказнасць за свой лёс ускласці на саміх сябе, як яе ўскладалі яўрэі і цыгане.

Але, шчыра кажучы, мы, неасіміляваныя, не маем нават і гэтага. Напрыклад, сутнасцю сіянізму (перасялення яўрэяў у Ізраіль) было “перасаджванне” той цывілізацыі, якая склалася ў яўрэяў сярод іншых народаў, у новую краіну. Як дрэва разам з каранямі, перасаджвалася інфраструктура паселішчаў і гандлю. У цыганоў ёсць свае пасёлкі, а калі іх няма – у іх ёсць свае рухомыя табары. Некалі свайго былі пазбаўлены крымскія татары, іх дэпартавалі. Але яны згуртаваліся і вярнуліся. І крымскія татары рэгулююць сваё жыццё не праз дзяржаву Крым, а праз свой Меджліс. Вось такая іронія лёсу, у татараў таксама ёсць сваё адзінае дзяржаўнае ўтварэнне, але іх самазахаванне вырашаецца праз іншы механізм.

Беларускамоўныя, гуртуймася

Калі будзем туліцца адно да аднаго, рабіць справы разам, жыць разам – то сцвердзім сваю прысутнасць і сваё права. Гэта будзе не ізаляцыя, а стварэнне цэнтра ўплыву, ядра. У той жа Амерыцы ёсць і індзейскія рэзервацыі, і кітайскія чайнатаўны. Розніца ў тым, хто стварае і для чаго стварае, а таксама ў тым, адчуваеш ты сябе гаспадаром ці ахвярай. Лепш узгадаць яўрэйскія кварталы ў Старым горадзе Іерусаліма. Яўрэі ў сваёй краіне, у сваім горадзе – і пры гэтым у асобным квартале. І ніхто не кажа пра гета ці канцлагер, хаця яўрэі ведаюць пра гэта нашмат болей.

Сацыяльна-тэрытарыяльнае ядро захаваных беларусаў: бізнес-асяродкі

Тэадор Герцль, айцец сіянізму і аўтар “Яўрэйскай дзяржавы”, пісаў пра здабыццё суверэннай тэрыторыі, на якой можна будаваць новае грамадства з нуля. У нашым выпадку пачаткам будавання беларускамоўнага грамадства мусіць стаць супольнае набыццё ва ўласнасць у першую чаргу – гандлёва-дзелавой нерухомасці, у другую – жыллёвай нерухомасці. Жыллёвая нерухомасць найперш мусіць прызначацца для працаўнікоў гандлю, каб быў стымул яе набываць, каб не было рызыкі заўчаснай траты грошай. Потым жыллёвую маёмасць можна здаваць у арэнду ці прадаваць захаваным беларусам, што падзяляюць прынцыпы беларускамоўнага арэала. Такім чынам кола замыкаецца, беларускамоўны арэал творыцца на тэрытарыяльным і сацыяльным узроўнях.

Віталь Станішэўскі, г. Мінск

Апублiкавана 04.08.2017  16:35

Graffiti art in Jerusalem market / Иерусалимское граффити

Иерусалимское граффити (video / видео, русский текст под англ.)

31/03 13:06

Near-daily unrest is keeping clientele away from Jerusalem’s normally bustling main market, Mahana Yehuda, causing a steep decline in sales at its bars, shops and restaurants.

But as the market shuts down at night, new faces appear.

A graffiti artist and his partner are painting dazzling portraits, turning the market, or “shuk” in Hebrew, and its drab alleyways, into a portrait gallery.

The project began a year ago as a way to tell the stories of these faces, but it’s also managed to improve the mood of the shuk.

Berel Hahn, project co-founder: “In the beginning when we just started, we didn’t really, it was just colour and we saw it was having a very strong effect on people, it was putting smiles, people were in shock and loving it. Then there were requests for portraits and it led to a handful of characters and then people would stop and look and ask, ‘Who is this?’, and we’d tell them the story and they’re touched, they’re moved on a whole other level.”

The graffiti duo has painted faces of personalities of Jewish and Israeli history, as well as other important and historical figures like Jewish-American reggae singer Matisyahu, Israel’s first prime minister David Ben-Gurion and neurologist Sigmund Freud.

Berel Hahn, Project Co-Founder: “The overall theme is to inspire people to do. These are people who made the world a better place or changed the world, whether a big or small impact they’re heroes and heroines, heroines and heroes from all walks of life, it’s not just Jews and that is one of the universal aspects of our culture, which is trying to better ourselves and overcome our own evil inclinations to be a better person and make our surroundings better.”

The artists take suggestions from shop owners and passersby and draw inspiration from their surroundings in this Biblical city.

Yoav Mizrahi, café manager: “The situation in the market is very difficult. If the status in Jerusalem remains unchanged, we will have a very hard time to overcome it, but I think this graffiti creates a buzz and can definitely help to bring people to the city, so that’s good.”

Ehud Kahana, vendor: “Nice drawings. It really helps to create a positive atmosphere here in the shuk, certainly with all the attacks and the security situation. One big minus with these drawings is that you can only see them at night when the shops close and the doors close. That’s a pity.”

With around 150 shutters in the market painted, and over 200 to go, the artists hope to find a way to have their work on display during the day, to draw visitors when the stalls are open. For now, a great day to experience the art is Saturday, the Jewish day of rest.

Maayan Gur, market-goer: “I think it adds colour, which is a lot of fun. Colour is life. It adds some mood; it adds a feeling of warmth and light.”

Noa, market-goer: “It’s nice. The truth is, it looks cleaner than all the grey there was when it was closed so it’s nice, it improves the mood.”

Berel Hahn: “Art can have a neurological effect on a person, endorphins, oxytocins that make them feel good and people, now that it’s gotten out there and people have been picking up the story, more and more people are coming to visit the shuk because of the art.”

The artists are aware that while the project might not restore the market to its pre-troubled state, art can only ‘do good’ for the people of this beleaguered city.

Этот рынок – едва ли не самый популярный в Иерусалиме, тут охотно делают покупки и горожане, и туристы. Но в последние месяцы продавцы подсчитывают не столько выручку, сколько убытки: насилие на улицах города привело к снижению потока тех, кто посещает этот рынок. Говорят, что количество уменьшилось едва ли не наполовину. Поддаваться страху и унынию мало кто хочет, и если туристы не хотят тут прогуливаться, то художники с большим удовольствием приняли предложение устроить что-то вроде уличной эфемерной галереи. И вот каким получился результат. Рассказывает инициатор проекта Берел Хан: “Вначале, когда мы только обсуждали идею, мы говорили о том, что цвета воздействуют на человеческую психику и настроение, нам хотелось и яркости, и беззаботности, поэтому мы тут же вспомнили о красках, которые поднимают дух и о том, что изображённые на портретах все-таки могут улыбаться. Ну а потом все закрутилось и завертелось, и мы можем сегодня рассказать историю каждой представленной работы и кто, к примеру, на ней нарисован”.

Речь идет не только о современниках, говорят сами авторы. Речь идет об истории еврейского народа и об истории Израиля. Поэтому тут Давид Бен-Гурион, первый премьер министр страны, соседствует с Зигмундом Фрейдом.

“Общая тема – вдохновить людей. Для этого нужны соответствующие примеры. Тех, кто менял мир, в нашей истории насчитывается немало. И не просто менял мир, эти персонажи делали жизнь других лучше. И тут не только евреи, мы говорим в том числе и об универсальных ценностях, которые лежат в основе любой национальной культуры”, – продолжает Берел Хан свой рассказ.

Йоав Мизрахи работает в одном из кафе менеджером, по его словам, “сейчас непросто работать и держать бизнес на плаву. Статус Иерусалима не меняется, нам нужно быть сильными, чтобы пережить нелёгкие времена, и граффити привлекают туристов, мне эта идея кажется очень правильной”.

Торговец Эхуд Кахана доволен переменами, которые в его жизни принесли граффити на рынке: “А мне нравятся рисунки. И они действительно создают позитивную атмосферу, несмотря на нападения и на ситуацию с безопасностью. А очень большой минус я вижу в том, что увидеть их можно только поздним вечером, когда магазины и кафе закрыты. Очень жаль”.

В общей сложности граффити покрывает почти 400 дверей и плотных решёток, которые защищают витрины. Иногда двери специально держат полузакрытыми – это не признак недостаточного гостеприимства, а, скорее, наоборот. Владельцы ресторанов и лавочек хотят, чтобы их покупатели и клиенты полюбовались бы на работы уличных художников.

“Искусство обладает великим терапевтическим эффектом – оно врачует и мозг, и душу, оно даёт возможность отвлечься от повседневных забот и опасений, и сегодня многие приходят не только за покупками, но просто прогуляться и посмотреть на наши граффити”, – резюмирует Берел Хан.

Опубликовано 31.03.2016