Андрей Федаренко. МОНГОЛИЯ (2)

(окончание; начало здесь)

В монгольском языке к некоторым словам добавляется артикль, вроде французского «ля» – у монголов это «тав». Гастроном, а по-монгольски Тав Гастроном, музей – а написано: Тав Музей.

– Какой язык красивый, уважительный – таварищ музей, – шутил Максимяну.

Тав Музей быта. Тав Музей изобразительного искусства. Монголы любят картины-полотна широкого формата: эпизоды от рождения до смерти. Картины выполнены в азиатской технике – когда нарисованные предметы и люди не отбрасывают теней. Скульптуры в основном на буддистские мотивы. Из дерева, бронзы, золота, серебра, камня, мрамора; обычные изображения, с двумя руками, двумя ногами, и как пауки, с несколькими ногами и руками, но у всех фаллос, на фаллосе сидит азиатка. А то лежит такой батыр на спине. Одна сидит задом к нему, там, где и полагается ей сидеть, две другие – одна слева, вторая справа – на больших пальцах рук и ещё две – лицом к нему, на больших пальцах ног. Интересно выражение его лица – серьёзное, без всякой эмоции, глаза равнодушные, словно человек механически пробегает глазами неинтересную газету или думает о том, как бы завтра не проспать на работу в цех Минского подшипникового завода. В Музее-резиденции Богдохана карета – редкость, французского производства – и кафельные таблички, на которых цветные рисунки из камасутры. В буддистских храмах, где бубнят ламы в своих оранжевых балахонах, – буддистские боги, всегда голые, на фаллосе – обязательно молодая монголка. На стенах и потолке повсюду жуткие разрисованные драконы с огнём из пастей.

– Почему ваши боги такие страшные и похотливые? – спросил я у Чайдога.

– Может, потому, – подумав, ответил он, – что человек должен бояться того, кто сильнее, кто страшнее. Как он будет верить, бояться, уважать что-то доброе, симпатичное, безобидное?

Вечером ко мне в номер зашёл Калоев с бутылкой водки, половиной буханки «Дарницкого» и двумя огромными помидорами с солью в газетке.

– С Москвы осталось. Вижу, как тебе плохо… Не ел ничего.

Я достал стаканы.

– Что ты думаешь обо всём этом? – как и Максимяну в Москве, спросил Калоев.

Я пожал плечами, не понимая, что он имеет в виду.

– Ты заметил, какие картины? Какой дух, какие чувства они вызывают, какое значение они, их боги, придают половому акту? Никакой сакральности, никакого интима, всё буднично… А потом удивляемся, откуда войны, революции, почему гибли и ещё будут гибнуть миллионы, миллиарды людей! Ведь не ради такого абсурда, как идеалы или вера!

– А почему?

– Я скажу. В основе любой войны, революции, борьбы – сражение мужчины с женщиной. Между ними полная непримиримость, лютый антагонизм. На Земле только два класса, два лагеря, две партии – мужчины и женщины. Невозможно придумать две больших несхожести, две больших противоположности, вынужденные уживаться на одном шарике!

Я пил водку, закусывал чёрным хлебом с помидорами, которые перед тем, как откусить, макал в соль, а Калоев, увлёкшись, развивал свою теорию. Позже я узнал, что он разведён, а это для кавказца редкость; может, отсюда и шла его одержимость этой темой.

– Если вдуматься, женщины даже как бы и не люди, а какие-то совсем иные, особые существа, принесённые из Космоса, живущие рядом с людьми. Они лучше мужчин организованы, лучше приспособлены, потому что умеют прикидываться слабыми, а слабость – самое сильное оружие. Поэтому они побеждают. Когда-то великий поэт сказал – критикуйте мужчин, ругайте их, злитесь – никому в голову не придёт заступиться, защитить, пожалеть их; но лишь прикоснитесь к слабому полу – все женщины восстанут против вас единодушно, они составляют один народ, одну секту.

Всю жизнь, продолжал Калоев, от основания мира, как только возникли мужчина и женщина, они боятся, не понимают и ненавидят другой лагерь; отсюда и взаимная их тяга. Называется это «продолжением рода», «любовью», то есть половыми актами, а любой половой акт – проявление насилия, ненависти; мало что может быть более отвратительным, животным, чем перекошенное лицо во время экстаза; «заниматься любовью» смело можно переиначить на «заниматься ненавистью».

Я слушал и не слушал – больше прислушивался к своему животу, и с радостью ощущал, что водка помогает, даже спать захотелось. С благодарностью, любовно посматривал я на возбуждённого Элихана и соглашался с ним в мыслях – правда ведь, не женщина, а он, мужчина, почувствовал, что мне плохо, и пришёл помочь.

Спалось хорошо, но утром, стоило уловить носом запах курдючного сала, всё во мне перевернулось. Любая еда отдавала овечьим жиром. Я перестал есть и, проходя мимо ресторана, старался не дышать. Так минули пять дней голода и бессонницы. Только кофе и сигареты. Но, на удивление, держался. Тем временем всё делалось, чтобы нас познакомить с монгольской природой и бытом. Раньше думали, страна – сплошная степь. Узнали, что в Монголии, как в Греции, есть всё: реки и озёра, степь и горы, густые леса и пустыни…

Писательская делегация из СССР в Монголии. Автор справа

Почему-то очень трудно было выбираться из города, куча штемпелей, разрешений; то же и при возвращении назад. Ездили на автобусе-«пазике». Возили нас на самую полноводную реку Монголии – Селенгу. Она зарождается в горах, имеет длину в одной Монголии 600 км, затем течёт по Бурятии и впадает в Байкал. Все реки мутные, в глинисто-песчаных берегах, поэтому цвет их тёмно-серый, но сами – быстрые, стремительные. На берегах кое-где можно увидеть русских рыбаков-бородачей в химкомбинезонах. У нас в автобусе были удочки, мы тоже попробовали половить – на обычных кузнечиков, щёлкавших под ногами на берегу. Не успел я забросить – поклёвка, рывок, и вот бьётся в траве форелина! Рядом у Максимяну – в два раза большая! Но никто не радовался, да и не знали, куда девать этих рыбин; так и выпустили назад в реку.

Побыли в юрте. Живёт интеллигентная молодая семья, учителя, перебрались из Улан-Батора на природу – хотя бы на лето. Одеты в национальные костюмы, на ногах кожаные мягкие сапоги с загнутыми носами – «чтобы траву не повредить, землю не поранить», объяснил Чайдог (а я думал, чтобы в стремя удобнее втолкнуть). Впрочем, ковырять землю здесь действительно считается грехом, огородов не увидишь. Лук, чеснок, картофель, капусту, морковь, репу – всё покупают, и едят не сырыми, а только приготовленными на пару. Спиртное гонят из кобыльего молока, называется архи – молочный самогон, крепостью вроде градусов 10, по виду как растительное или машинное масло, такое же и на вкус. Возле юрты бегают дети, мальчик с девочкой, абсолютно голые (подтверждая поговорку Ростислава Смелого, брошенную в самолёте), зато в отличие от родителей разговаривают не по-русски и не по-монгольски, а по-французски.

– Ну и правильно, зачем человеку трусы? – так здоровее, – говорил Максимяну. – Лишь бы французский язык знали.

Под вечер остановились перекусить в туристическом кемпинге, очень красивое местечко, на лесной поляне, за лесом – синие горы под белыми шапками. В леске, куда отлучились по малой нужде, нашли гриб, похожий на маслёнок, только не коричневый сверху, а белый – альбинос.

– Смотри, какие у них маслята, – сказал я Ростиславу и легко слупил шкурку с гриба.

– Здесь не может быть наших грибов! Это лисовинник. Ну, конечно! Давай спорить!

– Такого слова не знаю.

Ростислав неожиданно загорелся, отцепиться от него было не так просто. Втянули Чайдога, позвали свидетелем, но он не интересовался грибами, не знал даже монгольского названия. Калоев и Максимяну – не лесные люди. А Ростислав не унимался. «Давай спорить на все деньги, которые при тебе!» У меня было 170 тугриков, а всех на 14 дней – 400, значит, половина, да ещё учитывая, что мы пять дней прожили – больше половины.

– А я, если проиграю, тебе в отеле отдам! При свидетелях! Ну что? Боишься?

Учили меня с детства – не завязывай спор никогда и ни с кем, не играй в азартные игры. Чёрт за меня протянул мою руку.

– Спорим! – чтобы только не видеть этого ненормального возбуждения, чтобы только он отцепился от души. Две мысли разом промелькнули: первая – зачем мне деньги, всё равно есть не могу, на сигареты хватит, и вторая – не возьмёт он.

Заинтересованные нашим шумом, от задних дверей кофейни подошли два монгола, поговорили по-монгольски с Чайдогом. Ростислав прилип к ним: что это за гриб? Монголы не знали. «Маслёнок?» – «Маслёнок», – подтвердил один. «Или лисовинник?» – «Лисовинник», – чуть более уверенно повторил другой. И этой микроскопической доли уверенности оказалось достаточно, чтобы деньги мои скоренько перекочевали сначала в ладонь Ростислава, а затем в портмоне и, наконец, в карман его джинсов.

Один из рабочих взял гриб:

– Ты за это заплатил 170 тугриков?

Всем было неудобно, кроме Ростислава. Он притих, подобрел. Похлопал меня по плечу, приобнял:

– Вот так. Меня никто в жизни никогда в спорах не одолеет. Есаул, есаул, что ж ты бросил коня…

Когда уж совсем поздно было, завернули к ещё одной юрте. Там жили только мужчины, человек семь. Все между собой говорили только по-русски. Ни до того, ни после я в жизни не видел более вежливых, добрых, тихих людей. Покатали нас по очереди на высоком коне, причём обязательно шёл сбоку мужчина, держа коня за уздечку. Побеседовали.

– А, Беларусь! – обрадовался мужчина. – Нил Гилевич, – произнёс он слово-пароль. – Я был в Беларуси, в Орше…

Беларусь, Орша, Нил Гилевич… И где я слышу эти слова – посреди монгольской дикой степи, у чёрта на куличках! Мы решили, что это какие-то учёные-этнографы, экологи, набираются практики среди родной природы…

Солнце совсем спряталось на далёком западе.

– Давайте здесь заночуем.

Чайдог уклончиво, пряча глаза, отказался: «Нет, ни в коем случае, поедем…» По дороге объяснил, что мы были в гостях у рецидивистов. Серийные убийцы, каннибализм, скотоложество…

– На перевоспитании здесь. Чего им в тюрьме сидеть? И польза от них, и они довольны…

– А если разбегутся?

– Видимо, доверяют им.

Даже этот эпизод никого не удивил и не рассмешил. Мы были уставшие, грязные, трезвые, хотели спать. Мы уже видели, знали, что всё здесь богато, экзотично, всё есть – кроме ясности, правильности, порядка, организации всего этого богатства, к чему интуитивно тянется европеец. Мы приехали сюда полные сил, энергии, самодовольные, уверенные, кичливые – вроде как цивилизованные люди, осчастливившие своим посещением Богом забытую китайско-русскую колонию. Теперь, когда не прошло ещё и недели, мы понимали, что Монголия победила нас. Мы оказались не готовы к ней даже в качестве туристов. Её стихия, азиатчина, первобытность, разнообразие, бескрайняя вольница – всё это быстро обломало, сковало нас. Подавленные, поникшие, умаянные, мы чувствовали и проговаривали вслух, что лишь две радости в Монголии: первая – когда сюда попадаешь, и вторая – когда уезжаешь.

В Улан-Батор вернулись около часа ночи, изнурённые, растрёпанные и голодные. Здесь нас ждал новый удар – ресторан после 24 часов обслуживает лишь за доллары. Вместе с нами очутилась у дверей какая-то американка, она тоже вернулась из позднего путешествия и, наверно, чувствовала то же, что и мы. Спросила у Чайдога, в чём дело. Он объяснил.

– Я приглашаю вас всех, – сказала американка.

– Пошли! – загорелся Ростислав.

Заманчиво было, но у нас же гонор, а ещё более – стыд. Я уже раздевался, когда в дверь постучал Чайдог. В номере Калоева все были в сборе, в том числе и американка с большой бутылкой джина. Стоял можжевеловый запах. Американка пожилая, с добрыми синими глазами, мало говорит, много слушает.

Сначала говорили все одновременно и быстро, Чайдог едва успевал переводить. Калоев доказывал абсурдность любой борьбы, пока руководит его величество инстинкт (я знал, что он имеет в виду: глобальную войну двух полов, вынужденных уживаться на одной Земле). Ростислав Смелый горячо убеждал, что Монголии с такой богатой природой и с такими ресурсами надо «рвать с Россией».

– А самим шарики подавать для гольфа? – насмешливо отвечал Чайдог.

– Всё правильно, – поддерживал неизвестно кого Максимяну.

Американка улыбалась, слушала внимательно, согласно кивала и говорила «Уес». Потом все успокоились, сидели молча – старая американка, белорус, монгол, осетин, молдаванин и русский – и по очереди пили джин из горлышка, держа двумя руками тяжёлую двухлитровую четырёхгранную бутылку. Наступало шестое утро нашего нахождения в Монголии. Оставалось ещё восемь.

2015

Перевёл с белорусского В. Рубинчик по книге: А. Федарэнка. Сузіральнік. Мінск: Кнігазбор, 2018.

*

17 января 2019 года Андрею Федаренко исполнилось 55 лет. Небольшой, но дружный коллектив belisrael.info присоединяется к поздравлениям в адрес Андрея Михайловича! Интересно, что бы он написал об Израиле? 🙂

*

31 января 2019 г. в минском магазине «Академкнига» (просп. Независимости, 72) в 18.00 начнётся автограф-сессия Андрея Федаренко. Любой желающий минчанин – или даже гость белорусской столицы – сможет посмотреть на знаменитого писателя и послушать его.

Опубликовано 24.01.2019  22:23

***

От редакции belisrael.info:

Активные авторы сайта, живущие в Беларуси, достойны не только добрых слов, но и поощрений, в том числе возможности приехать в Израиль.  Поэтому также надо  финансово поддерживать сайт. Хотя особых иллюзий на это  счет нет. Практически все считают, что коль столько лет держится сайт, то и далее обойдется без помощи. А потому не рекламируют публикации в соцсетях, при том, что тратят время на что угодно другое, а иной раз на написание постов, вызывающих ругань и рознь. Я часто по каналу Дождь слышу призывы оказать помощь и делают это не только его сотрудники, но и герои репортажей, др. журналисты. У нас же, за исключение Наума Рошаля, никто этим не отметился.