Tag Archives: казус Мединского

Деградация белорусской науки…

Деградация белорусской науки: меньше учёных, больше менеджеров

За постсоветский период численность занятых в науке сократилась почти вдвое

Георгий Шкловский, 13 мая 2019, 15:54 — REGNUM

«В 2018 году 27,4 тыс. человек в 455 организациях занимались научными исследованиями и разработками»,сообщил 3 мая Национальный статистический комитет Белоруссии. Данные официальной статистики позволяют примерно оценить в ретроспективе темпы деградации интеллектуального потенциала бывшей советской республики за период «незалежнасци».

По данным Белстата, в прошлом году численность обучающихся аспирантов составила 5,4 тыс. человек. Аспирантуру окончили 857 человек, стали кандидатами наук 489 человек. В докторантуре обучались 572 человека, окончили её 69 человек, стали докторами наук 50 человек.

«Структура персонала, занятого научными исследованиями и разработками, в последние годы практически неизменна: исследователи — 65%, техники — 6,2%, вспомогательный персонал — 28,8%, — отметили в статкомитете. — Пятая часть всех исследователей имеет ученую степень: доктора наук — 626 человек, кандидата наук — 2829 человек». Среди исследователей женщины составили около 40% (доктора наук — 19,2% и кандидаты наук — 40,5%), а также 22,6% от общего числа исследователей были в возрасте до 29 лет включительно. В профессиональной структуре научных кадров преобладали специалисты в области технических и естественных наук. «Белорусские научные разработки успешно внедряются в машиностроении, приборостроении, энергетике, информационных технологиях, микробиологии, медицине, фармацевтике и других сферах, что свидетельствует о высоком уровне подготовки кадров», — проинформировал Белстат.

Здание Президиума Национальной академии наук в Минске

Даже если сравнивать с «лихими девяностыми», нынешняя ситуация говорит не в пользу политики, вот уже четверть века проводимой Александром Лукашенко. За последнее десятилетие прошлого века финансирование белорусской науки было сокращено в четыре раза, численность занятых в науке снижена до примерно 44 тыс. человек. В то же время стала резко наращиваться численность чиновников — в том числе в системе минобразования — а также нагрузка на профессорско-преподавательский состав вузов. Высшее образование стало переводиться на коммерческую основу, и уже в первые годы XXI века оно стало преимущественно платным.

За 90-е — начало 2000-х расширилась заочная форма обучения — вынужденная мера послевоенных лет, когда в силу объективных причин был острый дефицит доцентов и профессоров. Тогда требовалось ускоренными темпами подготовить максимально возможное количество специалистов, что не могло не сказываться на качестве. За профессорскую кафедру становились вчерашние аспиранты, читавшие «фондовые лекции» — написанные профессорами для озвучивания перед вчерашними фронтовиками и тружениками тыла. Во многих белорусских вузах такие лекции читаются до сих пор, как инновации преподносятся трансляции записанных лекций — фактически просмотр с возможностью конспектирования без возможности непосредственного общения с наставником.

Средняя зарплата в Белоруссии — среди самых низких в Европе. Показатель средней зарплаты занятых в науке и образовании Белстат учитывает в целом и общем, деля сброшенные в общий котёл нищенские зарплаты преподавателей (ассистентов) и доцентов с огромными по местным меркам зарплатами проректоров (как правило, в вузе их около пяти) и «пилящих» бюджет малозаметных работников пресловутых временных научных коллективов. К примеру, на разработку так называемой государственной идеологии из бюджета были выделены миллиарды, освоенные узкой группой лиц.

Не столько из-за злонамеренности соискателей учёных степеней и званий, сколько по объективным причинам в Белоруссии процветает банальный плагиат, пресловутые мелкотемье и мелкотравчатость. Даже беглый взгляд на темы защищённых диссертаций позволяет сделать вывод об их бесполезности для мировой науки. Однако это лишь часть проблемы, которая могла бы касаться конкретного «специалиста» или коллектива, если бы такие кадры не вмешивались в написание учебных программ и учебников, не выступали в качестве экспертов и не занимались другой деятельностью, где их участие приводит к катастрофическим последствиям.

В качестве примеров уместно привести Госкомитет судебных экспертиз, Следственный комитет и мининформации, где привлечение откровенно некомпетентных лиц к производству экспертиз и экспертных заключений выливается в шокирующие европейскую общественность запреты и годы лишения свободы для активистов гражданского общества. Прекрасно иллюстрируют состояние белорусской науки институты истории и философии НАН Белоруссии: в первом занимаются краеведением, а во втором — рефлексией на давно утратившие актуальность частные вопросы.

За весь постсоветский период белорусская наука не дала миру ни одного выдающегося учёного даже европейского масштаба. Нобелевскую премию смогла получить лишь Светлана Алексиевич, и это был громкий скандал, опустивший уровень самой премии. Белорусские вузы по-прежнему пребывают в аутсайдерах глобальных рейтингов, не имея при созданной ситуации шансов догнать не самые известные азиатские и африканские университеты. Индекс цитирования белорусских учёных чрезвычайно низок.

Наука и образование в Белоруссии поставлены на коммерческую основу по всем правилам латиноамериканской модели капитализма, которую почему-то называют «рыночным социализмом» или «белоруской моделью». Никто толком не может объяснить, что такое «рыночный социализм» — как и то, почему при отсутствии государственной идеологии почти две пятилетки её основы изучаются в белорусских вузах с выдачей дипломов по специальности «идеолог».

Нагрузка на преподавателей вузов за последнюю четверть века увеличена почти вдвое при том, что они остаются среди самых низкооплачиваемых категорий так называемых трудовых ресурсов (зарплата на ставку не дотягивает до $200 в эквиваленте). В результате, чтобы элементарно выжить, преподаватели ищут приработок, берут дополнительную нагрузку и рассматривают диссертацию не как результат научного исследования, а как оформление «хлебной карточки».

Впрочем, и у кандидата наук с учёным званием доцента в должности доцента кафедры зарплата на ставку ниже, чем в среднем по республике и почти в два раза ниже, чем у таксиста. Зарплата научного сотрудника белорусского НИИ сопоставима с зарплатой разнорабочего и кондуктора. Зато средние зарплаты госуправленцев и милиционеров почти в два раза выше средней по республике, что как бы намекает на приоритеты так называемой белорусской модели развития.

Динамика количественных показателей, позволяющих судить о темпах деградации белорусской науки и образования в Белоруссии, представлена в сборнике Белстата «Наука и инновационная деятельность в Республике Беларусь, 2018». В нём за период с 2011 года отражены сокращения численности занятого научными исследованиями и разработками персонала, охвата населения образованием, расходов на образование и зарплат работников данной сферы в соотношении со средней зарплатой, а также другие негативные тенденции, позволяющие сделать однозначный вывод об отсутствии позитивного будущего у проекта «Республика Беларусь».

Из этого сборника можно узнать, что, по данным Европейского инновационного табло (EIS-2018), выпуск аспирантов и докторантов в Белоруссии почти в три раза меньше, чем в Бельгии и Норвегии, почти в два раза — чем в Люксембурге и Хорватии, более чем в пять раз — чем в Дании. В этом рейтинге Белоруссия намного уступает даже Исландии и немного — постюгославской Македонии.

Доля МСП (малые и средние предприятия – belisrael), участвующих в совместных инновационных проектах, в общем числе обследованных организаций составила 0,5% в Белоруссии, 20,5% в Австрии, 28,6% в Бельгии. По этому показателю Белоруссия занимает последнее место — даже на Украине при Порошенко этот показатель составлял 1,5% (второе место с конца).

Доля расходов на НИОКР в коммерческом секторе в Белоруссии, по данным сборника Белстата, составляла 0,4% в ВВП, в Бельгии — 1,73%, в Германии — 2%, в Эстонии — 0,66%. При этом следует учитывать, что под научно-исследовательскими и опытно-конструкторскими работами в белорусских отчётах может пониматься не то же самое, что и в немецких. Ситуация напоминает расчёт инфляции тем же Белстатом по исходным данным, которые рядовым белорусам представляются нереально заниженными.

В начале этой публикации процитирован отчёт Белстата с упоминанием 455 организаций, выполнявших научные исследования и разработки в 2018 году. В 2011 году таких организаций насчитывалось 501. Численность занятого научными исследованиями и разработками персонала сокращена с 31,194 тыс. человек (2011 год) до 27,4 тыс. человек (2018 год).

С 2011 года сокращена численность исследователей, заметно упало присутствие среди них обладателей докторских и кандидатских степеней. Резко сократилась численность студентов — при упоминании об этом власти кивают на «демографическую яму», предпочитая не замечать отток белорусов в иностранные вузы и совершенно иные показатели, например, Словении, где иностранных студентов намного больше, чем отечественных, — из-за качества образования.

Чем дольше Белоруссия будет пребывать в искусственном разделении, чем сильнее «белорусизаторы» её будут отдалять от России — тем сильнее будут проявлять себя тенденции деградации, тем в больший упадок будут приходить учреждения образования и науки. Подлинной науки будет становиться всё меньше, знания будут заменяться мифами о «возрождении» и якобы прекрасных перспективах, которым, как свидетельствует статистика, не суждено стать позитивной объективной реальностью.

Источник

Комментарий политолога

Со многим в «диагнозе», который поставил постоянный автор агентства «Regnum», увы, следует согласиться, хотя исходные данные не вполне точны. К примеру, я не стал бы однозначно утверждать, что в институте истории Национальной академии наук «занимаются краеведением». Уровень исследований там разный, но, скажем, школа археологов достаточно крепка, да и в иных отделах не так уж много «случайных» людей.

Вообще, о проблемах белорусской науки и образования говорилось за последние годы не раз; присоединялся к этим разговорам и я. Например, замечал в 2017 г., что количество учёных в Беларуси в 2011–2016 гг. снижалось примерно на тысячу в год… Что в бюджете РБ на 2018 г. доля расходов «на науку» по-прежнему составляла менее 1% (и даже не достигала скромного показателя 2011 г. – 0,7%). Собственно, об инновационном потенциале страны и перспективах внедрения научных разработок почти всё рассказывает табличка из упомянутого Г. Шкловским статистического сборника (с. 33):

Итак, желания что-то патентовать в Беларуси у изобретателей и рационализаторов в 2010-х годах было всё меньше. Да и четыре пятых местных организаций предпочитают работать по старинке – «без изотопов», как говаривал Анискин в популярном советском фильме.

Вместе с тем рецепт, который предлагает автор – воссоединение, если не «слияние в экстазе» с Россией – вряд ли полезен, хотя бы потому, что и у наших восточных соседей с наукой и образованием огромные проблемы.

Разумеется, чему-то можно поучиться у россиян; к примеру, я не вижу сейчас в Беларуси политологов уровня Екатерины Шульман. Однако наивно полагать, что в РФ у администрации существенно лучше отношение к преподавателям и исследователям (возможно, за исключением тех, кто работает на военно-промышленный комплекс). Ряд вопиющих фактов и оценок приведены, в частности, в открытых письмах профессора Саратовского госуниверситета Веры Афанасьевой и преподавателя из Москвы Ирины Канторович. По мнению четырёх сотен российских учёных, высказанному в декабре 2017 г., в их стране «создана громоздкая и неработающая система управления наукой».

«Покупка» учёных степеней влиятельными людьми – по-прежнему обычное дело в России, несмотря на все усилия «Диссернета». Доктрины, имеющие отдалённое отношение к научности, наступают, и априори даже более активно, чем в Беларуси. Общеизвестный факт – защита министром культуры РФ сомнительной по форме и содержанию докторской диссертации. В Беларуси, при всех идеологических извращениях, политики не так нахально «юзают» научные регалии; во всяком случае, А. Лукашенко не выдаёт себя за кандидата наук, как один небезызвестный российский деятель.

Короче говоря, ни к чему тушить пожар бензином. Если что-то и поможет белорусской науке, то реальная, а не фейковая либерализация экономики наряду с ликвидацией правового нигилизма, ведущего к несправедливому распределению средств и засилью бюрократов (ладно бы менеджеров!). Смею надеяться, что общество ещё способно реализовать эти задачи – конечно, по существу они имеют политический характер.

Вольф Рубинчик, г. Минск

wrubinchyk[at]gmail.com

Опубликовано 14.05.2019  22:17

Отклик от сотрудника минского НИИ (перевод с бел.)

Да, материал «Регнума» не совсем правдивый. Президент уже несколько лет как повысил заработки представителям академической науки, и понемногу действие его указа распространяется на НИИ (правда, всё время звучат угрозы забрать деньги назад).

«Изобретателей и рационализаторов» сейчас действительно меньше, чем в СССР, но у восточной соседки проблема та же (поэтому там и спутники падают). Впрочем, и в США дела с космической отраслью обстоят не намного лучше – немного преувеличу, но если бы не Илон Маск, всё было бы безнадёжно… Другое дело, что с написанным о белорусской школе (начальной, средней и высшей) по большей части надо согласиться. Хотя, опять-таки, многие проблемы общие для всего СНГ, и если уж объединяться, то с Финляндией 😉

Где-то ближе к середине 2000-х нашему НИИ было сказано, чтобы наши темы не разрабатывались дольше, чем 2 года. Ничего фундаментального в таких рамках выполнить, конечно, нельзя. Опять-таки, мелкотемье, плагиат действительно присутствуют в Синеокой, но она и в этом не «белая ворона»…

Вот как-то так. 

Пётр Резванов 

15.05.2019  22:36

 

Что такое травля (по Е. Шульман)

М. Наки: 21 час и почти 4 минуты в Москве. И сегодня вторник [24.10.2017], значит, вы слушаете и смотрите программу «Статус» с Екатериной Шульман. Она, конечно же, в студии. Здравствуйте!

Е. Шульман: Добрый вечер!

М. Наки: И веду ее я, Майкл Наки… И перед тем, как мы перейдем к нашей первой рубрике, Екатерина скажет нам пару слов.

Е. Шульман: Да, дорогие слушатели и зрители, те, кто смотрит нас по предоставленным возможностям трансляции, вы видите, что здесь, на той доске, на которой мы обычно с вами пишем с вами всякие наши учебные материалы, рисуем всякие пояснительные картинки, написаны слова поддержки Татьяне Фельгенгауэр. Мы все о ней, конечно, думаем. Тут написано: «Таня, мы с тобой»… Я очень надеюсь, что мы услышим ее голос здесь, и что еще мы в эфире с ней встретимся.

То, что произошло, связано с тем, о чем бы мне хотелось поговорить в нашей с вами первой рубрике «Не новости, но события»… Вот о чем мне бы хотелось поговорить. Как в связи с тем, что случилось, так и в связи с целым рядом других событий, которые, казалось бы, между собой не связаны, но которые сходятся в этой некой общей точке такого социального явления, как травля. То слово, которое нам часто приходится слышать и в медиа, и в социальных сетях.

Такой популярный нынче термин, которым люди очень активно кидаются друг в друга. Он активно употреблялся в связи с тем, что произошло или не произошло с докторской диссертацией министра культуры, который – тоже к вопросу о перечне новостей и событий – на прошлой неделе сохранил с большим трудом эту самую свою степень…

М. Наки: Несмотря на оголтелую травлю со стороны «Эха Москвы», «Диссернета» и экспертного совета ВАК.

Е. Шульман: И в особенности профильной экспертной комиссии ВАКа. Президиум ВАК решил, что он расходится во мнении со своей собственной экспертной комиссией. Еще раз напомню о том, что мы говорили в одном из прошлых эфиров, экспертная комиссия – это, собственно, часть ВАКа это то, из чего он состоит. Их там больше 40 по научным профилям. Вот, соответственно, профильная комиссия по истории рекомендовала докторскую эту степень считать недействительной, но президиум с этим не согласился.

Этот же термин возникал в контексте того, что сейчас происходит в Америке вокруг Харви Вайнштейна и вообще, вокруг этих вот голливудских разоблачений всяческого сексуального харассмента. Это же говорилось относительно того, что происходит вокруг «Эха Москвы» и, как считается, приводит к тем результатам, которые, собственно, мы с вами и видим.

Что тут, мне кажется, важно понимать и что мало кто понимает. В этой же самой студии, по-моему, в разговоре с вашим главным редактором я говорила о том, что постсоветский человек вышел в свободную жизнь после падения его, так сказать, уютного тоталитарного мира с отрицательными социальными навыками. Что такое отрицательные социальные навыки?

Вот эта тоталитарная среда, эта специфическая социальность, в которой советский человек жил и выжил, и от которой он избавился после того, как вся эти жизнь переменилась, она характеризовалась, с одной стороны, насильственной коллективностью, то есть люди жили очень сильно вместе: в учебных коллективах, трудовых коллективах, в коммунальных квартирах, в рамках партии многомиллионной, профсоюзного движения. Это была коллективность принудительная. Ее нельзя было избегнуть. Ты не мог по собственно воле из этой коммуналки убежать.

Одновременно там выросли люди – и тут я совпадаю, хотя мало в чем совпадаю, с их концепцией определения советского человека, которым оперирует «Левада-Центр» — оттуда вышли люди, чрезвычайно атомизированные, индивидуалисты, не доверяющие никому, с очень большим запасом этой внутренней, иногда выражаемой, иногда невыражаемой агрессией. Поскольку выживать в этой среде, где человек, по сути, был одинок и оставался наедине с репрессивным государственным аппаратом, было, в общем, трудно.

Навыки этого выживания – это и есть отрицательные социальные навыки, подобные тем, которыми обладают детдомовцы или заключенные, люди проведшие в тюрьме много лет.

Сами себя они считают, понятно, самураями и практически берсерками, и с презрением смотрят на нежных и уязвимых жителей свободного мира, считая, что они им дадут сто очков вперед, поскольку они такое видали и через такое прошли, что вам и не снилось.

Тем не менее, здоровых социальных навыков – навыков кооперации, навыков договороспособности, навыков совместного действия – у них на самом деле нет. Вот эта аналогия с детдомовцем, она, в общем, такая, достаточно валидная, то есть он знает много всяких вещей нехороших, которые человеку знать не надо. Но при этом, как пожарить яичницу, откуда берутся деньги, как люди живут семьями, он не знает. Узнавать ему это чрезвычайно трудно.

Так вот, когда тот самый постсоветский человек вышел в мир, где государство больше за ним не приглядывало, он, глядя на мир свободных людей, он обнаружил там, по несчастью, некоторое количество практик, которые показались ему подозрительно знакомыми. По историческому совпадению этот самый свободный мир к тому моменту интегрировал в себя и ассимилировал довольно большое количество левой риторики и левых ценностей: ценностей равенства, ценностей, собственно говоря, толерантности, ценностей публичности и публичного обсуждения. Поэтому постсоветские люди чрезвычайно любят употреблять термины типа «партсобрание», или «комсомольское собрание».

М. Наки: «Донос» еще очень любят.

Е. Шульман: Еще есть вот это страшно токсичное слово «донос» и «стукач». Понятно, что это главный, так сказать, грех с точки зрения советского и постсоветского человека, поскольку он всё время мыслит в этих терминах «заключенные против администрации» и «детдомовцы против директора детдома», в которых, конечно, любое сотрудничество – это вот зашквар и позор. Отсюда повышенное, болезненное внимание к тому, с кем можно рядом садиться, с кем нельзя, кому руку подавать, кому не подавать.

При этом засада заключается в том, что за пределами тюрьмы и детдома существует и институт репутации, и существует разделение на партии, идеологические страты, которые друг к другу могут как-то не очень хорошо относиться. И, действительно, одни дружатся с одними, а другие дружатся с другими. Всё это существует.

Но для того, чтобы не считать любое осуждение чего-то плохого «партхозактивом», «партсобранием» и, соответственно, «травлей», нужно помнить некоторые полезные и базовые вещи.

Значит, смотрите: что такое с технической точки зрения травля? Какая публичная, массовая кампания может считаться таковой? Для того, чтобы травля была травлей, необходимо два условия. Первое – это замкнутое пространство, откуда жертва не может уйти. То есть общежитие, опять же тюрьма, школа, детский дом…

И второе: наличие у травящих силового ресурса, либо апелляции к нему. То есть, например, Пастернак мог не присутствовать на собрании, которое его осуждало. Но наличие такого собрания и публикация соответствующей статьи в «Правде» означала для него совершенно реальные последствия.

М. Наки: То есть прямо влияла на его жизнь.

Е. Шульман: Прямо влияла на его жизнь, да. Поскольку те, кто там говорили, говорили от имени властей. Поэтому, держа в голове эти просты, на самом деле, ориентиры, мы с вами всегда поймем, что если женщины собираются и рассказывают, что их кто-то обижал, даже если это было 20 лет назад и плохо обращался, — это не травля. Если режиссер снял странный сериал, и ему много-много людей пишут, что он снял какую-то ерунду, — это не травля. Для того, чтобы была травля, нужен силовой ресурс и вот это самое замкнутое пространство.

Из этого не следует, что писать про людей гадости в социальных сетях – это хорошо и правильно.

М. Наки: Не оправдываем ни в коем случае.

Е. Шульман: Много вещей не являются травлей, но при этом являются плохими вещими и могут привести к плохим последствиям. Человек может быть настолько чувствительным, что он и без наличия какого бы то ни было силового ресурса может психически поломаться и даже дойти до суицида в результате того, что он прочитал что-то про себя плохое в СМИ или где-то там еще.

Тем не менее, эта демаркация важна для того, чтобы возлагать ответственность там, где она должна быть возложена. Если вы государственное СМИ и говорите от имени государства, если вы воспринимаетесь и не без резона как голос власти, то вас слышат не только представители власти, но вас слышат все зрители именно на этой волне.

Почему говорят, что федеральные каналы, называя кого-то врагами народа, науськивают на них, в том числе, молодых «ватных» людей, которые начинают воспринимать себя как борцов за чистоту родной страны и чего-то в этом роде? Почему? Почему эти люди так себя воспринимают? Почему нельзя сказать, «да мы не в ответе за всех этих сумасшедших»? В ответе. Сумасшедшие-то они сумасшедшие, но, как было сказано про одну советскую писательницу, «сумасшедшая в свою пользу». Сумасшедшие – все в свою пользу. У них есть своя специфическая рациональность.

Люди, слыша про то, что рупор власти называет кого-то плохим человеком, врагом и отщепенцем, предполагают, что: а) им дано некое указание действовать соответствующим образом, и б) их действия будут одобрены и не будут наказаны. Есть у них резон так думать? Да конечно, есть. Великое множество людей, проводивших те или иные акции против тех, на кого власть указала как на нехороших людей, врагов и предателей, никакого наказания не понесли. За последнее время создалось достаточно обоснованное представление о том, что всякая такого рода деятельность не очень дорого обойдется.

Мы с вами, часто говоря об избирательном поведении, например, или о протестных действиях, апеллируем понятиями стоимости протеста и голосования. Вот создается впечатление, что такого рода борьба с врагами, она не очень дорого вам обойдется. Еще раз повторю, это впечатление абсолютно обоснованное, ничего безумного в этом нет. То, что потом кто-то слишком перестарается и не поймет, что одно дело – кидаться зеленкой типа тебе ничего за это не будет, а с ножиком бегать – уже тебе что-то будет, — это уже вопросы, скажем, индивидуального восприятия.

Но на те СМИ, которые, еще раз повторю, являются и воспринимаются в качестве голоса власть предержащих, ложится в связи с этим особая ответственность, которой нет у отдельных людей в Фейсбуке или у оппозиционных СМИ, или у критиков, которые ругают сериал. Они не голос власти. И все умные и безумные отлично, очень хорошо это понимают.

Опять же из этого не следует, что мы должны писать про кого-то гадости. Не пишите. У вас кроме тех социальных конструкций, о которых я говорю, есть еще ваши индивидуальные: совесть, вкус, чувство меры и так далее. Еще раз повторю, есть много зла на белом свете…

М. Наки: Институт репутации.

Е. Шульман: Институт репутации, в том числе, вашей собственной. Как сказано у Гаспарова, честь – это мысль, что о нас подумают наши предки, а совесть – это мысль, что о нас подумают наши дети. Вот подумайте, призовите на помощь свою совесть, она вам укажет, что надо делать, а чего делать, на самом деле, не надо. Но еще раз повторю: дефиниции важны для того, чтобы этими словами не кидались куда ни попадя.

Еще чем опасна эта самая отрицательная социальность и те уроки, которая она дает людям ее воспринявшим поневоле – это то, что она очень сильно ограничивает их всякую активность и деятельность. Конечный вывод изо всей этой боязни – стать доносчиком, участвовать в травле. Вообще, если все говорят, то я не буду это говорить, и даже, наоборот, скажу поперек, потому что я не хочу быть со всеми, я гордый буревестник. Всё это в конечном счёте приводит к бездеятельности, гражданской пассивности. Всё это не очень хорошая вещь.

Если у вас есть мнение, высказывайте его. Не надо при этом никого оскорблять, обсуждать наружность, национальность, половую ориентацию. Это неважно. Но если вам кажется, что что-то неправильно, плохо, безнравственно и дурно устроено, говорите об этом, вы имеете на это право. Даже если 10 тысяч человек сказали то же самое, вы будете 10 тысяч первым, тем не менее, это ваше мнение и оно имеет право быть высказанным.

Если в вашей школе физрук пристает к девочкам, говорите об этом. Вы не будете стукачом, доносчиком, предателем родной, любимой школы, натравившим на нее чего-нибудь там такое. Приходится очень часто слышать эти прекрасные рассуждения и споры: А вот в полицию, вообще, можно ходить? Там же плохие люди, наверное, работают? Вот как?

М. Наки: Заявление писать.

Е. Шульман: Не зашквар ли это?

М. Наки: Отправлять фотографии припаркованной машины неправильно.

Е. Шульман: Это тоже «стукачество» всё.

М. Наки: Тоже всё в логике доноса.

Е. Шульман: Еще раз повторю: трудно тут постсоветскому человеку. Всем нам тяжело. Я помню, когда я приехала в Канаду учиться и увидела там эти плакатики, которые украшают жилые районы – на них были нарисованы домики, на домиках глазики и написано: «Район защищен – соседи смотрят».

М. Наки: У них даже дружины есть во многих странах – соседи, которые ходят и тоже патрулируют, отслеживают.

Е. Шульман: Видите, как нам тяжело. Для нас это всё – дружинник с повязкой из фильма «Операция «Ы». И, конечно, в таком участвовать и вообще как-то это одобрять, это как-то стыдно-стыдно, ужас-ужас. И при этом в первом мире живут в этих реалиях, у них от этого преступность снижается, и совершенно никакого стукачества и доносительства не появляется.

Поэтому имейте в виду: преступление – это преступление, насилие – это насилие. На самом деле, у всякого, — как говорил Кант — есть звездное небо над нами и нравственный закон, который внутри нас у всех существует. Поэтому не становитесь на сторону насильника, становитесь лучше на сторону жертвы.

Тем не менее, имейте в виду, что не всякое осуждение коллективное и массовое, в том числе, заканчивающееся для осуждаемого потерей репутации и даже рабочего места, есть плохое дело. Иногда и довольно часто это справедливое возмездие и восстановление справедливости. Иногда эта самая коллективная кампания – это единственное орудие слабых, которые по отдельности, сами по себе не в состоянии никак найти никакой справедливости и никакой управы.

М. Наки: Что мы, кстати, видели после этого скандала с Харви Вайнштейном. По всему миру очень много людей, которые раньше боялись что-то сказать, начали говорить. То есть это имеет такой лавинообразный эффект.

Е. Шульман: И более того, я думаю, что – возвращаясь к нашим пенатам, — история с докторской диссертацией нашего министра культуры тоже будет иметь чрезвычайно благотворные последствия для научного сообщества. Во-первых, она побудила дискуссию, в которой все считают своим долгом высказаться.

Во-вторых, я считаю, что после этого мода на диссертации среди чиновников постепенно будет сходить на нет. Он свою степень сохранил. Тем не менее, много ли будет желающих получать в подарок степень и подвергаться риску? Да, потом она у тебя останется. Что называется, убежал, в чем был. Тоже мне достижение! Это не победа, это очень большой убыток для чиновника такого уровня.

Поэтому те, кто эту кампанию «травли» проводили, большие молодцы и, надеюсь, они еще с кем-нибудь это сделают.

Читать полностью здесь

Смотреть и слушать

Опубликовано 26.10.2017  20:39