Минский Голем
Эту легенду или сновидение поведал моему отцу мой дед, а мой отец – мне, а я, когда подрос, стал рыться в архивах, чтобы докопаться, есть ли в этих россказнях хотя бы кроха правды. Я столько начитался и наслушался старых еврейских сказок, что однажды, изрядно выпив, тоже попал в этот же сон.
Должно быть, прошлое не исчезает, даже если его не знаешь. Но прошлое имеет свойство изменяться. Его нельзя заморозить или поместить в банк, хотя оно приносит свои проценты – воспоминания. Но что толку помнить его и связанных с ним мертвецов… Мёртвым – мёртвое, живым – живое…
Титульный лист книги «Седер адорот»
О могиле рабби Гальперина со временем забыли – поначалу гои, потом евреи, разве что какой-нибудь ортодоксальный бородач из белорусского местечка с седыми завитыми пейсами рассказывал в Бруклинской синагоге о том, как рабби в прошедшие лета возглавлял еврейскую общину Минска. Его йешива пользовалась завидной популярностью, и не было недостатка в учениках. Наоборот, не стало хватать учителей. Рав Гальперин даже пригласил в свою йешиву знаменитого в ту пору рава Арье-Лейба Гинсбурга из Польши. Рав Гинсбург, будучи человеком весьма недюжинных способностей, быстро прославился виртуозным анализом галахических проблем – его уроки, успешно развивавшие интеллект учеников, привлекли в йешиву ещё множество молодых знатоков Торы со всех концов Белоруссии и Литвы. Казалось бы: что ещё нужно? Однако Арье-Лейб, несмотря на то, что был почти на тридцать лет младше рава Гальперина, постепенно стал поглядывать на него сверху вниз, критиковать методы преподавания и исследования Талмуда, которыми пользовался тот и, похоже, решил занять место учителя.
Рав Гальперин пытался избавить своего младшего соратника от своенравного характера, неблаговидных манер и греховного зазнайства. Но куда там! Рав Арье-Лейб остался при своих воззрениях. Он окружил себя учениками, которые смотрели на него восторженно и преданно – словно в облике Арье-Лейба скрывался сам Машиах. Чего греха таить: Арье-Лейб потихоньку начал верить в свою избранность.
Долго так продолжаться не могло. Между равом Гальпериным и Арье-Лейбом пробежал сквознячок. Ходили слухи, что под давлением сторонников главного раввина Арье-Лейб вынужден был покинуть Минск: его, якобы, выпроводили из города, причем в пятницу, после полудня, даже не дав возможности захватить с собой всё необходимое для шабата. Но разве рав Гальперин мог совершить подобный поступок? Безусловно, нет!
Поговаривали, что как-то Арье-Лейбу попался фолиант, изданный в ХVI веке белорусским первопечатником Франциском Скориной, в котором рав не без удивления обнаружил сказание о Големе и даже гравюру с его портретом. Голем смотрел широко открытыми глазами на Арье-Лейба и, казалось, пытался с ним поделиться чем-то сокровенным. Рав Арье-Лейб, конечно же, был хорошо знаком с историей Голема, которого сотворил пражский рав Лёв бен Бецалель, но ни в трудах рава Бецалеля, ни в исторических летописях Праги он не нашёл конкретных свидетельств и фактов, которые подтвердили бы реальность этой легенды, тем более, что Голем Скорины отличался от персонажей лубочных анекдотов, посвященных глиняному увальню. Рав Арье-Лейб занялся биографией Франциска Скорины и непритворно удивился, узнав, что белорусский первопечатник жил в Праге именно в пору Махарала, навещал создателя Голема в Староновой синагоге и, более того, брал у него уроки древнееврейского языка. Рав Арье-Лейб пришёл к выводу, что Голем, изображенный белорусским первопечатником, – артефакт самый первый и самый истинный. Стало быть, работа Скорины – не очередная версия пражского мифа, а прямое свидетельство, особенно если принять во внимание, что первопечатник не был евреем. Будучи же учёным мужем, он смотрел на еврейское чудо, во-первых, со стороны, и, во-вторых, критично.
Арье-Лейб часами разглядывал портрет Голема, и однажды ему, говорят, почудилось, что буквы ивритского алфавита на гравюре сложились во внятную фразу: «Сотвори меня!»
Арье-Лейбу стало не по себе. В глазах пошли круги, возникло головокружение, тело внезапно ослабело, и сознание покинуло его. На него снизошло видение, не сон, не мечта, а именно видение, в котором разбушевавшийся Голем шел по улочкам Менска, уничтожая все, что попадало ему под руку. Вот к Голему приблизился рав Гальперин, чтобы усмирить вышедшую из повиновения куклу, но, не доходя до Голема буквально одного шага, рав споткнулся, и Голем ударом чудовищной пятерни убил его.
Арье-Лейб ужаснулся, но не мог скрыть от себя радостного возбуждения от мысли, что сейчас он, Арье-Лейб, станет преемником рава Гальперина, главным раввином Великого княжества Литовского. Голем вдруг повернулся к нему, и, воздев руку, которой только что убил рава Гальперина, пригрозил: «Смотри, свой шанс упустишь!»
Арье-Лейб очнулся, сжал ладонями голову, открыл глаза: на странице фолианта вместо Голема обосновалась огромная, ростом с дворового пса, крыса. Её немигающие горящие глаза уставились на Арье-Лейба. Тот, ещё не приходя в себя, подумал, что он в забытьи, перевернул страницу, и пред ним предстала другая иллюстрация. Он перелистнул страницу назад: та же крыса, не отрывая взгляда, смотрела в глаза Арье-Лейбу. Арье-Лейб в сильном волнении стал быстро листать фолиант, но с каждой страницы в него впивались все те же крысьи зрачки. Рав захлопнул книгу. На кожаном тиснении обложки опять проявилась крыса. Арье-Лейб, дрожа всем телом, встал, подошел, шатаясь, к рукомойнику, подставил голову под холодную струю воды и приложил к лицу полотенце. Едва отняв от лица полотенце, рав наткнулся в зеркале на крысиную морду. Он в страшной догадке посмотрел на свои руки и – о, ужас – фаланги пальцев завершались крысиными коготками…
Назавтра Арье-Лейб сказался больным, заперся в своем доме и с удесятерённым усердием занялся изучением каббалы. Занятия в йешиве он временно прервал, а когда к нему приходили гости, чтобы навестить его, принимал их, укутавшись с головы до ног в талит-гадоль. Он даже на молитву трижды в день поднимался, спрятанный от чужих глаз одеждами. Так прошло несколько дней.
Рав Гальперин регулярно справлялся о его здоровье, и когда Арье-Лейб уже не мог оттягивать время встречи с главным раввином и вынужден был сказать, что пошёл на поправку, рав Гальперин пригласил его на Рош а-шана – еврейский Новый год. Отказаться от приглашения Арье-Лейб не мог, праздник же неумолимо приближался. Арье-Лейб прекрасно понимал, что проклятие за оставшееся время он снять не сумеет, тем более, что, согласно Каббале, крыса отражает сущность справедливости. Кроме того, ещё во время вавилонского пленения многие посвященные люди представляли крысу бывшим демоном. Крыса наказывала за зло и воздавала добром за добро.
Вот его и наказали за непомерные амбиции. В рава вселился дух крысы – Дибук, сильный и несговорчивый. Просто так, самостоятельно, его не изгонишь. Здесь необходимо привлечь раввинатский суд. А для Арье-Лейба подобное мероприятие – крах карьеры. С другой стороны, в ТАНАХе сказано, что крыса живет вопреки попыткам многих её врагов уничтожить весь ее род, и в этом она подобна народу Израиля. Что же предпринять? Открыться раву Гальперину? Нет, лучше… Что же лучше?..
И тут Арье-Лейба пронзила мысль: да, конечно, он должен создать голема, но не того, о котором рассказывают сказки, а Голема – себя! Себя – рава Арье-Лейба, и послать его встречать еврейский новый год к раву Гальперину. Вместо себя! А потом… Потом посмотрим… Как знать, может быть, видение Арье-Лейба пророческое? Может быть – да простит меня Господь за грешные помыслы! – сон сбудется?..
Арье-Лейб изучил все, что касалось сотворения голема: от книг «Зоар» и «Сефер Йецира», до работ раввинов Шмуэля и Йеуды, германских пиитистов XII–XIII веков, и записей их последователя Эльазара из Вормса, у коих он позаимствовал подробные рецепты создания голема.
Кто упрекнет рава Арье-Лейба за то, что в своём горячечном рвении он не обратил внимания на один просчёт предыдущих энтузиастов: и польского рава Яффе, который создал голема, чтобы тот зажигал свечи по субботам, и знаменитого рава Элии из Хелма – целителя и мага, сотворившего голема-слугу. Ошибка его предшественников заключалась в том, что, в конце концов, все големы выходили из повиновения и становились монстрами. Голем пражского рава Лёва бен Бецалеля не был исключением. Да что рассуждать о раввинах! Каббала учит, что сам Господь при создании Адама сделал несколько неудачных попыток, одной из которых был гомункул, а первой женщиной получилась не Ева, а Лилит, от которой и пошли демоны, черти и вся прочая нечисть.
Так или иначе, но Арье-Лейб, постигая мистические дисциплины, уже вывел точную формулу создания голема. Оставалось совершить таинство. Арье-Лейб приготовил для соблюдения магического ритуала всё необходимое: дождался определённого положения звёзд, выждал семь дней, нашёл на берегу Свислочи подходящую глину, взял в помощники двух самых преданных учеников, за час перед рассветом внёс в магическую формулу свои параметры и произнёс завещанные заклинания. Результат не заставил себя ждать, хотя и оказался, увы, не тем, которого домогался Арье-Лейб.
Из глины восстала крыса, улыбнулась и сказала:
«Шалом, папаша! Не ожидал?!»
«Ты кто?» – едва прошептал незадачливый каббалист.
«Кто я? – переспросила крыса и снова мерзко улыбнулась, – я Арье-Лейб».
«А кто же тогда я?» – задал вопрос рав.
«А ты самая что ни на есть крыса! Приятно познакомиться! – осклабилась крыса. – Ты хотел создать своего двойника – и достиг этого. Я такая же, как и ты – умная, подлая и целенаправленная. Только цели у нас разные. Ты хотел занять место рава Гальперина, а я – твоё.
Кстати, ты слыхал, как в древние времена избавлялись от крыс? Их помещали в железную бочку или в стеклянную толстостенную бутыль.
Когда у стаи кончалась пища, крысы начинали пожирать друг друга. Их оставалось все меньше и меньше: двадцать… десять… пять… три… две… И, наконец, одна. Оставшуюся крысу-победительницу отпускали на свободу. Знаешь, почему? Потому, что она становилась каннибалом. Она питалась только другими крысами. Самый страшный враг рода – избранная особь того же рода. Амалек, взращённый своей биологической семьёй.
И поскольку мы с тобой вряд ли уживёмся вдвоём…» – тут крыса щёлкнула хвостом, словно плетью, и плотоядно облизнулась.
Арье-Лейб хотел сорвать с крысиной шеи табличку, которую предусмотрительно надел на глиняного увальня перед тем, как произнести заклинания. Если бы он стёр на табличке только одну букву «алеф», крыса бы рассыпалась в прах. Но крыса тряхнула головой, табличку подбросила и проглотила.
Арье-Лейб в страхе оглянулся. Его ученики сбежали. Рав понимал, что он сбежать от крысы не сумеет; кроме того, проглотив табличку, крыса стала бессмертной.
*
«…И поскольку мы с тобой вряд ли уживёмся вдвоём, – продолжала крыса, – знай мою доброту, чеши-ка, папаша, отседова!»
Рассвет застал рава Гинсбурга в пути. Больше в Минске никто его не видел и мало кто вспоминал. Чего не скажешь о крысе. Вероятно, Арье-Лейб оставил главному раввину письмо, в котором уведомил о своем самоотводе и, вполне возможно, покаялся. А крысу, вроде, частенько видели рядом с равом Гальпериным. Она сопровождала его, как Фауста – пудель, и напоминала еврейскому законоучителю про не самого благородного сподвижника. Среди насмешников довольно долгое время даже ходил анекдот, что крыса якобы прошла обряд гиюра и стала евреем. Рассказывали, после смерти рава Гальперина крыса якобы переселилась на кладбище, сторожила его могилу и что-то про себя урчала… Сказки, конечно…
Сказки сказками, но отчего они возникают?
*
Куда ни глянь – встречают нас в штыки,
как изуверов, крыс или врагов,
но жив еврей назло и вопреки
всем, кто стремится истребить жидов.
Чума и СПИД погубят города,
иссохнут реки, тля пожрет сады…
Когда настанет новая беда,
вновь станут виноватыми жиды.
Убийца потрохами чует цель.
Смерть для него – священный идеал.
За жертвой он вползёт в любую щель,
в подполье, в сон, под груду одеял.
Средь тысячи неотличимых тел,
в погоду, непогодицу и тьму
легко возьмет убийца на прицел
межбровье, ненавистное ему.
Заветная мишень – еврейский лоб.
Не дрогнет палец, не собьётся глаз,
осечку не допустит юдофоб –
не зря же он выслеживает нас.
Талант убийцы, как любой талант,
без Бога превращается в порок,
и заражает все: от ног до гланд,
и гонит изувера за порог.
И он ещё настойчивее впредь
стреляет в стариков, детей и вдов,
чтоб, наконец, с лица земли стереть
бессмертную мистерию жидов.
Спеши, палач, во весь опор и прыть.
Кровавая по миру ходит рябь.
Еврея недостаточно убить,
убей его посмертно и ограбь.
Сожги скелеты, пепел растопчи
всех, кто тобой был послан на убой…
Но память уничтоженных в печи
евреев воскресит сама собой.
Никто досель их извести не смог –
ни Амалек, ни Золотой телец.
И палачам, пожалуй, невдомёк,
что может смерть бояться их сердец.
Уже Машиах различим вдали.
Бесшумно пробуждается народ:
евреи восстают из-под земли,
чтоб завершить завещанный Исход.
Воскресшие идут за часом час.
Убийцы, не толпитесь на пути!
Все десять казней вновь постигнут вас.
Никто не сможет от Суда спасти.
И снова иудейские сыны
о Боге понесут народам весть
с исконным чувством собственной вины
за то, что мир таков, каков он есть.
Опубликовано 08.11.2019 06:16
