Tag Archives: Дора Левченко (Гузман)

Феликс Гузман о послевоенных Калинковичах и своих предках

Вскоре после того, как на сайте был опубликован рассказ Якова Горелика, на него

откликнулся живущий в Могилеве Феликс Гузман.

В завязавшейся со мной переписке он написал:

– В год вашего рождения (1951) я учился во втором классе, а мой дед, сапожник Гузман Израиль (Исроэл) Симонович, дома шил сапоги, в первую очередь городскому начальству, а поскольку числился как кустарь-одиночка, то пенсию так и не заслужил. Жил по ул. Кирова, дом 3. А мы жили по ул. Аллея Маркса там, где заканчивалась ул. Кирова и располагался ветеринарный городок – ветлечебница, лаборатория, зооветснаб. Жили в деревянном четырехквартирном доме. Родители, ветеринарные врачи, работали в лаборатории. В 1952 году одним приказом были уволены три еврея, руководители лабораторий в Минске, Бобруйске и Калинковичах. Однако уже в марте 1953 года после известных событий отцу предложили аналогичную работу, но в Могилевской области, куда мы и переехали, а в Калинковичи наведывались по мере возможности. Там похоронены дед, бабушка на старом еврейском кладбище, но в этом году я уже не смог там побывать, здоровье подводит. 

Здесь вспоминается И. Гузман. Не дед ли?  

Ф.Г. – По возрасту подходит, но не уверен, что это мой дед, он всего лишь раз мне рассказывал, что во время революции небезызвестный Булак-Балахович что-то от него требовал и тыкал в грудь пистолетом, грозясь застрелить, но почему-то смилостивился и оставил деда в живых. О других эпизодах того времени он ничего не рассказывал.

– А как фамилии руководителей-евреев?

Ф.Г. – Директор республиканской ветлаборатории Фишелевич, директор Бобруйской областной ветлаборатории Лиокумович, кажется, Борис Абрамович, точно не помню, директор Полесской областной ветлаборатории Гузман Зусь (Зуша) Израильевич.

Если интересно о Калинковичах, рекомендую книгу Михаила Агурского Пепел Клааса“, изд. в Иерусалиме (1996), издатель Вера Агурская. В этой книге в двух или трех местах упоминание о Калинковичах, а также некоторая информация, что представлял собой мой дед по отцу… Он даже к автору приезжал в Москву, с ним общался – дед мой глубоко верующий человек был, он один молился у нас… После него остались тфиллин. Он и руки заматывал, и праздники соблюдал, хоть жили они бедно, но помню, что на Пасху отдельно посуда была… 

У меня оставалось несколько толстых книжек, издания Варшавы, Вильны. Я отдал все эти атрибуты зятю, когда тот приезжал ко мне из Израиля. Талес у меня был полосатый, халат новенький от деда остался, еще что-то… Книжки тысяча восемьсот какого-то года, вышивка, это всё было в коробочке… Я отдал в Израиль, просто у меня здесь движения никакого – уйду, и всё это сгорит.

Бабушка по матери жила в Могилеве – это дом возле школы старый двухэтажный, где сейчас «Габрово». Мать по паспорту Соня Самуиловна Сагал, фамилию она не меняла, а по метрике она была Хайсора (в обиходе – Софья Самуиловна). У бабушки по материнской линии двойное имя Рахиль-Лея Суренкина.

Я родился 6 ноября 1941 года в Акмолинске в эвакуации.  У матери трое детей, я старший.

Мать в эвакуацию двигалась на служебной машине, с имуществом лаборатории, ее эвакуировали официально. Остались бумаги, я половину уничтожил, что она имущество передавала, и потом ее определили на работу. У нее воинское звание было… «Шпала», кажется, капитан ветеринарной службы, она должна была быть призвана. Она и сейчас есть, эта служба. Мать эвакуировали туда, поскольку она была в «положении». И 6 ноября я там родился. А отец был тоже, вместе… Его определили на работу в Акмолинске, он был директором межрайонной лаборатории, а мать врачом там работала.

Родители познакомились на работе. Его прислали в Могилёв, она Витебский институт закончила, приехала на работу, а отец 1912 г. рождения. Ленинградский ветинститут закончил. Как туда попал? Тогда были 30-е годы. Он был бригадиром в колхозе рядом с Калинковичами, там местечко было… Ладыжин (еврейский колхоз – А.Ш.). А потом закончил рабфак, а поскольку он был сын бедняка, то ему были все дороги открыты. Он в Ленинград поехал, голод же был тогда… Работал там где-то и, по его словам, «Я институт выбирал, пришёл – что мне ближе было». Ветинститут окончить ему сразу не дали, он сидел 9 месяцев в «Крестах», справочка у меня есть, что он освобожден…

Точно не помню, в каком году его взяли, где-то 1937-й – 38-й, был он тогда уже студентом. Есть бумага, что его освободили в связи с отсутствием преступления. Проломили ему там черепушку, били… Там их несколько человек посадили…

Готовили вроде «покушения» на Сталина. Потом, говорит… ну он особо не делился и не хотел рассказывать, но так, вскользь, я понял, что били… Двое или трое, кто подписали бумажки, признались – тех расстреляли, а их, человек четыре или пять, там что-то сменилось, выпустили всех. И он окончил институт, приехал в Калинковичи – и там ещё некто Зелёнко был с ним второй, тоже ветврач.

В Калинковичи приехал перед самой войной, где-то в конце 40-го – начале 41-го. И там у них свадьба была в 1940 году… война началась, были официально эвакуированы в Акмолинск, а потом туда пришла бумага, когда освободили Белоруссию, телеграмма. Тогда был народный комиссариат – земледелия, по-моему – «откомандировать врачей Гузмана и Сагал обратно в распоряжение наркомзема БССР». Это уже в 44-м или 45-м. Они вернулись, и их направили на работу в Калинковичи. Отец был директором областной Полесской (тогда была Полесская область) лаборатории, мать там работала ветврачом. Вот такая история про родителей.

Отец с друзьями, 1939

Отец с младшим братом возле ветлечебницы, конец 1940-х

Отец с профессором Гусевым, Калинковичи, 1952

У отца семья огромная была, большая. Вот дед был Гузман Израиль Сименович, 1878 года, умер в 1971-м. А мать была Бадана Зусьевна – болела-болела бабушка и в 1953-м умерла. Она 1886 года рождения.

 

 

 

Отец с дедом, Калинковичи, 1950-е

 

Калинковичи, 1950-е

Калинковичи, 1950-60-е

Я с братом, Калинковичи, конец 1940-х

Дора Гузман с детьми, Калинковичи, 1950

А детей у них вон сколько было… Десять. Одна, по-моему, была приемная. Еще сейчас жива Дора Израилевна 1925 года, живет в Денвере, в Америке.

Фима и Дора Левченко

Мы с ней по скайпу общаемся. У нее дочка и зять, внуки, в общем семья большая. В 91 год ей плохо стало, и она сказала: «Всё, не хочу жить, устала…» Перестала есть дня на два, потом дочка вызвала скорую помощь. Дору в больницу положили, и она встала на ноги, сейчас ведет себя нормально, разговаривает… А остальные братья и сёстры все уже умерли.

Двоюродные сестры, Калинковичи, 1950-е

Геня Израилевна, медсестра, прошла блокаду. Она и Сима, две сестры, жили в Ленинграде. У нее муж тоже был офицер, погиб под Ленинградом, а ее дочка Соня сейчас живет в Дрездене, в Германии, с мужем – и там же дочка у нее и внучка Таня, они сбежали из Ленинграда, уехали. Вот две тёти пережили блокаду, обе уже умерли. Самая старшая сестра Мира была учительницей, жила в Вильнюсе. Сын ее, Лиокумович Вилен Борисович, доктор-хирург, работал в Калининграде, был зав. торакальным отделением хирургии в областной больнице. Я приезжал к нему, общался… Жена осталась там, дети… У него две жены было, с одной он развелся, и две дочки. Одна где-то в Ленинграде, врач, я знаю точно, а вторая – не знаю, где сейчас, связи потерялись. Роза… В Казани ее сын жив, и внуки живы, дочка умерла.

Конь из ветлечебницы с детьми, Калинковичи, примерно 1953 год

Она сама уже, конечно, тоже умерла, ее муж – Френкель – майор, военный строитель, железные дороги строил… В Казани они жили. Он умер уже, а сын его Семён, мой ровесник (на 20 дней моложе) живет. И жена у него есть, и дочка, и внуки там. Ошер погиб в 1941 году на фронте. Дочка его, моя ровесница Мира, живёт в Нью-Йорке сейчас. Тоже иногда по скайпу общаемся. У нее две дочки, она после войны немного в Калинковичах жила с матерью, а потом они уехали в Ташкент. Там она работала учительницей, и когда распался Союз, там жить стало невозможно. Но муж где-то мастером на заводе работал, не хотел уезжать. Она очень настаивала: «Поехали, поехали…» Тогда надо было ехать в Москву визу оформлять. Он умер в поезде по дороге, и она одна уехала в Штаты. Дочери замужние тоже уехали, где-то в Америке живут. Она с внуком живёт в Нью-Йорке, иногда разговариваем… Кто живой – понемножку общаюсь. Эстер – похоронена в Калинковичах, она 1920 г. р., в 1948 г. умерла. С бабушкой рядом в Калинковичах похоронена, там две могилы. Сима, которая пережила блокаду, в Израиле умерла.

Все дети, кто не погиб, получили образование. Почему я отношусь положительно к этой советской власти – хоть она дала им возможность, потому что до нее жили очень бедно… Рассказывал отец мой: дед шил сапоги, а они все босые ходили. Ну, семья большая, жили в голоде. А бабушка осенью ходила картошку копать. Как работали? «Она брала нас с собой, маленьких детей, потому что там, где копали картошку, разрешали печь и есть, сколько хочешь. Вот мы костер разложим – и картошку едим». А вечером, говорит, заработок был такой: сколько понесешь. И вот эти женщины, которые работали, на плечи кош такой – как понести, чтоб до дому принести. А там голодные ждали… То есть жили в бедноте. А после войны, я помню, дед шил сапоги… Хромовые – всё начальство, предрайисполкома, начальник милиции, все у него шили сапоги. И отец шил – руки были золотые. А в магазине купить ничего  нельзя было. Отец шил, несмотря на то, что ветврач. У меня и сейчас стоят в сарае тумбочки, столики… И столяр, и плотник – всё руками своими делал, это было в крови.

Коммунистом был, пожалуй, только я один. Дед же был очень верующим. Бабушка болела ревматизмом, и я уже с малых лет помню, что она была малоподвижная, и дед лечил ее… Лекарства, травы, муравьев приносил, она сильно болела. А дед крепенький был.

Религиозность от деда детям не передалась, он один был такой в семье. Даже второй дед был, который из Могилёва, был вполне светским человеком. У деда всегда были свечи… Я часто приходил, не помню точно, по субботам или нет, но свечки у него горели дома. Несколько подсвечников стояло – не серебряные, а из светлого металла… Стояли и медные в разных комнатах.

На Пасху садились, дед прятал несколько листов мацы под подушку, а мы, дети, бегали, кто вытащит – он тому давал поощрение, рубль, например… Но не заставлял никого. Но на Пасху хлеба дома не было. Кастрюльки, чугуночки или сковородки – всё из дома выносилось. Правда, дед с бабушкой жили отдельно, в Калинковичах. У них был свой дом, он и сейчас есть.

Родительский дом по Кирова, 3

И тетка до отъезда в Америку жила в этом доме, потом она этот дом продала местному небольшому начальнику, он там обещал за могилами смотреть… Правда, я приезжал и заметил, что не очень там смотрят. Дом обложил кирпичом, пристроил к нему магазин.

Я помню, что всегда выпечка была традиционно на праздники? И бабушка пекла, и мать моя пекла. У меня и эта, бабушка, могилевская, была кулинар, руки золотые, она пекла, всё, что хочешь, на праздники, она сотворяла.

Еще какой-то праздник был, давали деньги детям, перед Новым годом, небольшие, но давали (очевидно, Ханука – belisrael.info). Говорили в семье на идише всё время. Песни дедушка не пел. Отец же любил петь песни, танцевать, он весёлый был. Пел еврейские песни… Его же за песню и посадили.

После войны как было: приходят дети, «у меня убили, у меня с орденами», а мой отец не воевал. Естественно, у меня вопросы: батька, а почему ты не воевал? Я, конечно, рад, что он живой… Ну, он рассказал мне кратко, что сидел, и голову проломили, и показывает: вот, белый билет был. Диагноз отца мне неизвестен. В билете написано: старший лейтенант запаса, но билет белый, а так красный билет выдавали военнообязанным… То есть он не призывался. А работать он работал… Представляете, кто такой ветврач, особенно в те времена? У нас же было море болезней, скот болел, начиная от сибирской язвы, ящур, бруцеллез, туберкулез, а от этого скота надо было получать молоко и мясо, чтобы людей не заразить. Поэтому специальность эта тогда очень высоко ценилась, мало тогда было этих специалистов… А в 1952 году трех директоров лабораторий, Полесской, Бобруйской и республиканской (в Минске была белорусская) – Гузмана, Лиокумовича и Фишелевича – одним приказом освободили. Приехал из Минска чиновник: «Зусь, извини, команда из Москвы». Не объявляли, что он преступник – освободили с работы, и всё. И он поехал тогда один в Могилев, а мать работала там же в той Полесской лаборатории, нового директора назначили, женщину какую-то. Мы жили и учились там, в Калинковичах, это 52-й год. А он приехал, у тещи своей жил тут. И в лечебнице ему дали тут, в Могилеве, работу, он работал рядовым ветврачом. В марте 53-го года умер Сталин. Сразу после этого, буквально в течение двух недель его вызвали в Минск и предложили работу в Климовичах, опять директором межрайонной лаборатории. И дали сразу огромный кирпичный помещичий дом, пять или шесть комнат, и матери работу, всё, езжай туда. Но мы доучились, пятый класс надо было закончить, а в 53-м году мы переехали в Климовичи Могилевской области, и там они работали… Я тогда уже в институт поступил.

Родственники в Израиле – моя дочь и внуки. Был дядя и двоюродные брат и сестра, к сожалению, их уже нет.

Для belisrael.info Феликс Гузман, Могилев, март-июнь 2017

Опубликовано 26.06.2017  02:33

От ред. belisrael

Вспоминайте, записывайте и присылайте семейные истории, чтоб не исчезли из памяти имена и события давней, сложной и во многом трагической жизни. а также рассказывайте о настоящем, о последующих поколениях, живущих в Израиле, Америке, Канаде, Австралии и др. странах. Всем здоровья и удачи!