Анатолий Каплан. «Рогачёв. Улочка»
Всё моё детство было полно рассказами об этом замечательном городе маминого детства – Рогачёве. Мифические личности со странными именами входили в нашу жизнь: крикунья и скандалистка Баша-Элка, ненормальный Вака из благородной еврейской семьи, польская аристократка красавица госпожа Каменская, православный батюшка, учитель Закона Божьего, который, решив, что мама православная повёл её на свой урок.
Мамина мать, а моя бабушка Ева, родилась в состоятельной и очень уважаемой в Рогачёве еврейской семье. Родители моей бабушки Евы – Евель и Лея Гинцбург – выросли вместе, в одном доме. Мать прабабушки Леи, Сара Малкина, осталась молодой вдовой с тремя маленькими детьми. Её муж, часовых дел мастер, поехал в Индию на заработки, заболел там дизентерией и умер. Через какое-то время Сара вышла замуж за вдовца Меира Гинцбурга. У Меира тоже было трое детей. Сын Меира Евель женился на Лее, дочери Сары. Старшая дочь Евеля и Евы – моя бабушка Ева. Она родилась в 1870 году.
Бабушка с гордостью рассказывала мне, как молодая красавица Лея первой среди рогачёвских женщин отказалась сбрить после свадьбы свои прекрасные локоны и надеть парик. Евель, высокий, русоволосый, с большими голубыми глазами, был просвещённым и образованным человеком. Евель и Лея ездили за границу на международные ярмарки. Там они ходили в театр и посещали оперу. Бабушка вспоминала, что Евель, обладавший хорошим голосом и слухом, постоянно напевал полюбившиеся ему мелодии. Вернувшись из очередной поездки в Европу, он сказал, что слышал замечательную оперу, которой суждено большое будущее. Речь шла об опере Бизе «Кармен».
Мой прадед был глубоко верующим человеком, но так как в России не существовало фанатичных харедийских сект, он считал, что просвещение не противоречит религии. Многие годы он вместе с дедом Лёвы, моего будущего мужа, Нахманом Сыркиным и Исааком Шлозбергом составлял третейский суд в еврейской общине города Рогачёва. Евель был бессменным председателем кассы взаимных кредитов.
У Евеля и Леи было шесть детей: четыре дочери и два сына. Моя бабушка окончила Рогачёвскую прогимназию, что тогда было редкостью не только в еврейских, но и в русских состоятельных семьях: феминизм ещё не стоял на пороге. Младших детей Евель и Лея уже смогли послать за границу для получения высшего образования. В царской России тогда существовала процентная норма, евреям отводилось только пять процентов мест от всех поступающих в высшие учебные заведения. Так что большинству евреев путь в высшее образование был закрыт.
Бабушка вышла замуж довольно поздно, в 26 лет. По тем временам она уже считалась старой девой. Мой дедушка Яков работал у бабушкиного отца Евеля Гинцбурга, который был крупным лесопромышленником. Он и посватал моего деда к бабушке. Дед был бабушкин ровесник, он тоже родился в 1870 году. Дед Яков был добрый и ласковый человек. Таким я его помню. Бабушка прожила с ним долгую и счастливую жизнь. Мой дед умер от голода в 1942 году в ленинградскую блокаду. В Ленинграде он работал на судостроительном заводе, был большим специалистом по дереву. По звуку дерева он безошибочно определял, для каких нужд оно пригодно.
Дед Яков вышел из очень религиозной и известной семьи Данциг. Но денег в семье не было. Мать деда, моя прабабушка Буся, урождённая Скорман, рано овдовела и осталась одна с тремя детьми, двумя сыновьями и дочерью. Она строго соблюдала «мицвот» и даже, переехав на старости лет в дом к своему сыну Якову, попросила построить для себя отдельную кошерную кухню, хотя в доме у моей бабушки соблюдался кашрут.
Прабабушка Буся очень хотела, чтобы дети продолжили религиозную традицию семьи, ведь её двоюродный брат был известный раввин Иосеф Розин, «рогачёвер гаон». Но дедушка Яков и его брат Иосеф избрали дорогу активной деятельности или, как теперь говорят, бизнес. Они, как и мой прадед, занялись лесом и разбогатели. Дед постоянно был в разъездах, связанных с его делом, поэтому все заботы по дому бабушка взяла на себя. Бабушка Ева была умной, энергичной и организованной женщиной. Она вела свой дом железной рукой. После женитьбы дед и бабушка жили на съёмной квартире. Когда семья стала разрастаться и появились деньги, было решено построить собственный дом. Всем строительством руководила бабушка Ева.
По рассказам мамы, это был просторный восьмикомнатный дом с водопроводом, большой, облицованной кафелем ванной комнатой и тёплой уборной. При доме был обширный плодовый сад, огород и коровник. В доме постоянно жили няня и кухарка. Для работ в саду и в огороде нанимали сезонных работников.
Семья жила традиционной еврейской жизнью. Моя мама вспоминает, как празднично отмечали субботу. Вечером в пятницу все внуки собирались у Евеля и Леи. Там их ждало вкусное угощение, замысловатые еврейские кушанья, на которые бабушка Лея была большая мастерица. Моя бабушка тоже хорошо готовила, и благодаря ей я знаю, что такое ашкеназийская традиционная кухня. В субботу утром дед Яков вместе с празднично одетыми сыновьями шёл в синагогу. Из синагоги они направлялись к прадеду Евелю, чтобы выпить по рюмочке водки или ликёра перед торжественным субботним обедом. А приготовление к нему в доме у бабушки уже шло полным ходом. Бабушка, прислуга и старшие дочери накрывали белоснежной крахмальной скатертью огромный обеденный стол, ставили специальную субботнюю посуду.
Так отмечались все еврейские праздники. Но самым важным и любимым в семье был Пейсах. Из специальной кладовой вынималась пасхальная посуда. Бабушка и прислуга целые дни проводили на кухне. В дом доставлялись десятки килограммов овощей, говяжьи и телячьи пудовые окорока, сотни яиц. За пасхальным столом вместе с большой семьёй и прислугой всегда сидели два солдата-еврея либо два ешиботника из тех, кто учился в Рогачёве, а жил в далёком местечке. Приглашать их на Пейсах в состоятельные семьи был неписаный закон еврейской общины Рогачёва.
Видимо, по наследству я тоже люблю Пейсах. О существовании Пейсаха я узнала только после войны. Советская власть упорно боролась с любым проявлением религиозности. Отмечать религиозные праздники было опасно, и поэтому до войны у нас в семье никогда не говорили о них. Но после ужасной войны люди потянулись к своему прошлому, к своим корням. Однажды в будний день мама пришла с работы пораньше и вместе с бабушкой стала накрывать на стол. Поставили недавно купленный шикарный немецкий сервиз. Все сели за стол, и родители сказали нам, что сегодня пасхальный вечер и что Пасха (Пейсах) – великий праздник еврейского народа. С тех пор каждый год сначала у мамы, а потом и в нашем с мужем доме мы отмечали Пейсах.
У дедушки и бабушки было восемь детей: четыре сына и четыре дочери. Старший сын Исраэль-Аба родился в 1897 году. Он окончил реальное училище с золотой медалью и ему, как медалисту, был открыт путь к высшему образованию в царской России. Перед Первой мировой войной он успел поступить в медицинский институт в Петербурге. Аба был любимцем и гордостью семьи. За Абой шла Нюта, которая тоже окончила гимназию с золотой медалью и поступила в Киевский экономический институт.
Моя мама была пятой в семье. У неё были яркие голубые глаза, румяные щёчки и длинные русые волосы. Няня Ирина, русская женщина, которая жила в семье больше десяти лет и прекрасно говорила на идиш, любила расчёсывать мамины густые волосы, заплетать их в толстые косы с огромными синими бантами. При этом она приговаривала: «Доленька, ты моя красавица, вот вырастешь и выйдешь замуж за офицера». Выйти замуж за офицера было мечтой любой русской провинциальной девушки.
Мама родилась в марте 1905 года. Когда началась Первая мировая война, ей исполнилось девять лет. Война принесла много забот и лишений в многодетную семью Данцигов. Упал спрос на поставки древесины, и дедушкин лесной бизнес стал терпеть убытки. Семья больше не могла держать прислугу и нанимать сезонных работников на работу в саду, огороде и коровнике. Дети, в том числе и моя мама, включились во все хозяйственные работы.
В Рогачёве менялись власти, приходили поляки, немцы, а потом появились коммунисты-революционеры. Мама помнит, как к ним в дом ворвались «представители» революционного рабочего класса и в порыве классовой ненависти стали прикладами разбивать мебель и выбрасывать её в окна. Бедная бабушка стояла в оцепенении, прижав к себе испуганных малышей. Мимо их дома на подводах везли на расстрел белорусских крестьян, «врагов революции». Их везли на берег Днепра, где они сами рыли себе могилы перед расстрелом. Мама до сих пор не может забыть ужас этих дней. Она кричала и плакала, а бабушка зажимала ей рот и говорила: «Тише, доченька, это опасно. Они могут услышать».
В 1921 году мама окончила школу и отправилась в Петроград поступать в университет. Вслед за мамой в Петроград потянулись её братья и сёстры. В 1926 году она закончила биологический факультет Ленинградского университета и начала свой славный, длиной в пятьдесят лет, трудовой путь.
Бабушка и дедушка оставались в Рогачёве и продолжали жить в своём доме. Дед работал экспертом по лесу, но уже на государственной службе. Шла гражданская война, в стране была разруха, обещанной счастливой жизни народ не получил, и тут советская власть вспомнила о «недобитых» буржуазных элементах. Вышли законы, направленные на ограничения в правах бывших до революции состоятельных людей. Детей «бывших» выгоняли из высших учебных заведений, а самих «бывших» выселяли из их домов. Пришла очередь и моего деда Якова. Большой дедушкин дом был национализирован, а самих дедушку и бабушку выслали из Рогачёва в расположенное неподалёку местечко Свержень. Тогда дети решили перевезти родителей в Ленинград.
В Ленинграде дед сразу нашёл работу, и они с бабушкой даже получили комнату на Международном проспекте. Я помню их узкую длинную комнату, большой резной дубовый, обтянутый чёрной кожей диван, на котором размещались мы, внуки. Дед радовался нашему приходу, я лезла к нему на колени, он целовал меня, гладил по голове. У него всегда были припасены для нас сладости. От него исходил ласковый свет доброты. Бабушка была сдержанной в проявлении своих чувств.
Итак, вся мамина семья оставила Рогачёв. Только старые Евель и Лея остались там доживать свой век. Даже советская власть не тронула родителей моей бабушки. Они жили и умерли в глубокой старости в своём собственном доме. Евель скончался в возрасте 92 лет, а Лея вслед за ним в возрасте 80 лет. Оба они умерли перед началом Второй мировой войны, и это было большое счастье. 22 июня немецкие войска перешли государственную границу СССР. В начале июля они были уже в Рогачёве. Осенью евреи города Рогачёва были расстреляны из пулемётов в Рогачёвском рву.
Источник: «Рагачоўскі сшытак» № 3, снежань 2016 (мясцовая краязнаўчая ініцыятыва)
Об авторе: Родилась в Ленинграде в 1935 году. Oкончила Московский педагогический институт имени Ленина. Работала старшим научным сотрудником в научно-исследовательском институте в области экономики. В Израиле с 1972 года. Живёт в Иерусалиме. Работала экономистом в министерстве финансов Израиля. Главы из воспоминаний о детстве опубликованы в израильском журнале «Силуэт» (также здесь и здесь – belisrael.info).
От редактора сайта.
Буду признателен, если откликнутся родственники или сослуживцы Ларисы Сыркиной, а возможно, и она сама, дай Б-г, жива, как по Питеру, так и Израилю, и пришлют фотографии, которые добавлю к тексту воспоминаний.
Опубликовано 31.03.2017 09:18
Обновлено 28.06.2019 22:19