Tag Archives: жизнь эмигрантов в США

Беседа с шахматистом А. Авербухом

Сегодня на вопросы редактора сайта отвечает Алекс Авербух, национальный мастер по шахматам Америки и Японии, которому недавно исполнилось 38 лет.

А. Ш: Саша, расскажи, что у тебя осталось в памяти о твоём одесском детстве, об окружении, в котором ты рос. Хотелось бы, чтобы вспомнил предыдущие поколения семьи: ощущались ли еврейские начала в доперестроечное время, отмечали ли еврейские праздники?

А. А.: Я единственный ребенок, так что детские воспоминания очень радужные. Я помню дачи, море, фрукты, общие дни рождения в школе с ещё одним Сашей, с которым мы родились в один и тот же день.

Я занимался в 119-й школе, сейчас это 1-я гимназия. Школа была хорошая. С первого класса мы изучали английский и окружение было соответствующее. Близкие друзья, дети друзей родителей.

Никаких религиозных еврейских начал не было, или, возможно, я не помню. Мои родители помнят еврейские праздники и особенную еду своих бабушек. Еда, скорее всего, была «еврейской» (одесской). При мне праздников не отмечали.

А. Ш.: Когда впервые познакомился с шахматами, где занимался, какие были успехи?

А. А.: На мой пятый день рождения папа подарил набор шахмат и показал правила. Я помню, что в первом классе был шахматный кружок, но почему-то занятия в нём прервались. Лет с 8-9 я начал ходить в шахматный клуб рядом с нашим домом. Мой первый тренер Михаил Владимирович Корхов – сильный шашист, но какое-то время он вел у нас шахматы. Группа подобралась почти «чемпионско-гроссмейстерская»: в ней были Петросян, Карпович и я, Авербух. После этого я занимался в группе Анатолия Ивановича Бойко. Мне стыдно, но я не помню подробностей занятий. Помню, что долго проигрывал Корецкому – и вдруг наконец -то начал выигрывать. Ещё помню, что мы занимались в будние дни, а в субботу и воскресенье играли в турнирах в клубе. Я много читал и смотрел партии. Когда я уехал из Одессы, мне дали книжечку, где был отмечен то ли второй то ли первый разряд. Сейчас мне кажется, что его написали авансом. Не уверен, насколько сильно я играл к тому времени, в свои 11 лет. Кстати, если вдруг вы сможете найти кого нибудь из игроков клуба я буду очень рад.

А. Ш.: Чем еще увлекался?

А. А.: Математика, задачи на логику и т. д., книги, коллекционировал вкладыши и машинки. Пожалуй, всё.

А. Ш.: Как начиналась жизнь в Америке, что для родителей явилось толчком переехать в 1994 г., когда Америка уже была «закрыта», и можно было иммигрировать лишь по приглашению ближайших родственников? Во второй половине 1980-х ещё не было таких мыслей?

А. А.: Это вопрос к моим родителям. Но ответ, наверное, довольно прост. Уезжать мы не собирались, но экономическая ситуация стала довольно тяжёлой, и к тому моменту многие близкие родственники уже переехали в Нью Йорк. Сначала было тяжело, но мне было 11 лет, и по-английски я разговаривал, хотя и не сразу понимал, что мне отвечали.

 

Бар Мицва

Приехав в Америку, я занимался в известной также и в Одессе иешиве Моше Будиловского, Шеарит Исраэль, но религиозным не стал, а, скорее, укрепился во мнении, что надо либо быть 100% религиозным, либо вообще не быть. В иешиве у меня была отличная учительница математики – Раиса Самуиловна Троценко.

А. Ш.: Где занимался шахматами в Америке, какой у тебя был уровень игры на момент приезда, в каких участвовал соревнованиях?

(иллюстрации носят ознакомительный характер)

А. А.: В Америке я занимался шахматами в ближайшем Jewish Community House (еврейском общинном доме). Мне очень повезло, что там на тот момент преподавал Михаил Эммануилович Тросман. Я играл в турнирах, организованных в Манхэттенском шахматном клубе. Это были турниры Right Move. Похоже, я тогда не очень удачно объяснил, какой у меня разряд, а возможно, организаторы не очень представляли, что это такое, и я начал с низкого рейтинга. Понимание у меня, похоже, было, но опыта и наигранности не хватало. Мой первый рейтинг немного превышал 1500. Подробности можно проверить на сайте Шахматной федерации США.

Одним из очень важных для меня событий стал High School Championship в Parcippany (школьный чемпионат в Парсиппани, штат Нью-Джерси, 1996 год). Я туда поехал благодаря другу из шахматной группы еврейского общинного дома. На тот момент я ещё даже не поступил в старшую школу. Несмотря на свой низкий рейтинг, я выиграл подряд 5 партий и проиграл 2 последние победителю турнира Greg Shahade и Диме Шнайдеру.

Приз из Парсиппани

Не знаю, почему список был отсортирован таким образом, но я получил приз за 28-е место. Также в Chess Life была упомянута моя партия, проигранная одному из победителей турнира.

Шахматная группа в JCH. Похоже, год-два после приезда

Школьная команда Stuyvesant H.S.

Маккабиада 1998 в Нью-Йорке. Я, Элина Гроберман, Арам Аветисян

Поступив в Stuyvesant High School, я играл во многих школьных соревнованиях. У нас была относительно крепкая команда, хотя ни у кого к 1997-1998 гг. рейтинг не превышал 2000. Кроме школьных турниров мы также играли в шахматном клубе Маршалла. К окончанию школы основные игроки имели рейтинг в районе 1900-2200. В школьном шахматном клубе с нами занимался Геннадий Сагальчик. Он в основном показывал нам партии,  много в гамбите Эванса. Мы решали задачи и играли. Помню он организовал посещение Марка Дворецкого. Это был очень интересный урок на тему коневых окончаний.

А. Ш.: Кстати, гроссмейстер Сагальчик – выходец из Беларуси… Расскажи о поступлении в Корнеллский университет, об учёбе в этом одном из крупнейших и известнейших университетов страны, о шахматной жизни в его стенах.

А. А.: В университете было интересно. Я учился в хорошей школе… Не скажу, что занимался отлично, но оценки по математике, которая является моим любимым предметом, были 100% или около того. Сдать экзамены SAT не составило труда, да и другие экзамены по сравнению со школьными были достаточно просты. Мне очень повезло, что я получил финансовую помощь, которая позволила учиться в Корнеллском университете, не залезая в огромные долги. В университете существовал шахматный клуб, но, к сожалению, каких-то особых мероприятий не было, и, если не считать каникул в Нью-Йорке, университетские годы можно считать застойными в шахматном плане.

А. Ш.: Где работал после окончания учёбы?

А. А.: К сожалению, поиски работы я откладывал… После университета до отъезда в Японию я подрабатывал преподаванием математики по интернету, периодически тренировал шахматные группы и отдельных учеников. Зато в это время я постоянно играл в турнирах в шахматном клубе Маршалла. Тогда мой рейтинг наконец-то пересёк отметку 2200.

А. Ш.: Как получилось, что ты в 25 лет переехал в далёкую и экзотическую Японию?

А. А.: Я нашел инженерную работу в Японии и приехал. В какой-то мере это случайно.

А. Ш.: Там сразу начал преподавать шахматы?

А. А.: Как только я приехал, нашёл Шахматный Центр. Я сыграл несколько партий и что-то показывал противникам. Меня пригласили преподавать по воскресеньям в детской группе.

А. Ш.: Известно, что традиционные шахматы, в отличие от сёги, мало популярны в Японии. Как при этом привлечь детей к занятиям? Какие проводятся соревнования в стране, что собой представляет шахматный клуб, с которым ты сотрудничаешь, – Tokyo Bilingual Chess Club?

А. А.: С тех пор, как я начал преподавать, шахматная федерация Японии изменилась, и тот Шахматный Центр уже не работает. Ответов на многие вопросы у меня нет. Детские шахматы в основном держатся на энтузиастах, а родители, которые хотят, чтобы их дети играли в шахматы, это прежде всего русскоязычные и индусы. Нередко это и иностранцы, у которых дети играли в шахматы до Японии, и они стараются не прерывать занятия. Возможно, новая федерация имеет какой-то план в связи с детскими шахматами.

На самом деле шахматная ситуация в Японии гораздо интереснее чем может показаться на первый взгляд. Благодаря энтузиастам, персональным знакомствам и просто интересным совпадениям Япония появляется в интересных деталях шахматной истории, играет ограниченную роль в биографии нескольких известных шахматистов. Также в страну приезжали с сеансами, да и просто ради путешествия, сильные игроки со всего мира. Постараю рассказать о некоторых игроках, знакомых и не очень, о которых я знаю персонально или по рассказам знакомых. На данный момент в Японии всего 2 интернациональных мастера, Shinya Kojima и Ryosuke Nanjo. Nanjo родился и играл в Нью Йорке. Shinya Kojima какое-то время жил в Венгрии ради участия в турнирах. Когда я только приехал в Японию в августе я участвовал в турнире где мой первый соперник оказался хорошо известный шахматист с которым я сыграл несколько партий в Америке. Им оказался Хикару Накамура. Не уверен по какой причине, но в тот год он решил посетить Японию и по совместительству сыграть в турнире.

Аниш Гири продолжительное время жил в Хоккайдо, и хотя с ним я персонально не знаком, судя по фотографиям (фото за 2004 год), с ним знакомы некоторые из мне знакомых японских шахматистов.
Насколько я знаю по инициативе Жака Пино (он упоминается в статье Сутовского) Японию посещали французкие шахматисты Maxim Vachier Lagrave и Эльмира Скрипченко. Они играли матч против профессионалов по сёги.

Также по его инициативе Японию посещали Pieter Nilsen, Александер Чернин и Эмиль Сутовский.

Joji Kojima (left), producer of the event, is widely known as a jewelry designer for Lady Gaga, Nigel Short and others

К сожалению, я не присутствовал, но Японию также посещали Nigel Short и Гарри Каспаров.

 

Когда еще была допандемийная эра

Сейчас же занятия проводятся онлайн

Я работаю с частными учениками и различными организаторами. Они отвечают за аренду помещения, шахматы, контакты с родителями и оплату. Помещение не является шахматным клубом в моём понимании этого слова. Не уверен, что на данный момент в Японии вообще есть шахматный клуб, предназначенный только для шахмат. Хотя всё может быть.

Из статьи Э. Сутовского (14 апреля 2015): В начале апреля мне довелось побывать в Японии по приглашению известного шахматного энтузиаста Жака-Мари Пино и Сёги Ренмей. Жак-Мари – большой любитель шахмат и приличный кандидат в мастера, переехал в Японию 30 лет назад из Франции. И все эти годы пытается оживить (а если совсем честно, создать) шахматную жизнь в Японии. При его непосредственном участии в Японию приезжали многие сильные гроссмейстеры, но, увы, дальше лекций и сеансов дело не шло.

А. Ш.: Расскажи о соревнованиях среди взрослых, о чемпионатах Японии, в которых участвовал. Можешь вспомнить что-то забавное, интересное, а может, и конфликтное?

А. А.: Организация или клуб арендует помещение, привозит шахматы и часы, проводит турнир. Ничего особо забавного или конфликтного вспомнить не могу, но ещё подумаю.

Chess Olympiad in Istanbul 2012. Participants and accompanying teams of Japan: Michajio Stojanovic (coach), Alex Averbukh, Emoko Nakagava, Akira Watanabe,  Arisa Kikuchi, Emi Hasegawa, Mirai Ishizuka, Yudai Iwasaki, Shinya Kojima, Hoshino-Karen, Emi Kikuchi

До начала 4-го тура

Перед 5-м туром. Я, Akira Watanabe, Ryosuke Nanjo
.
.
.
Олимпиада Тромсё 2014. Кажется все игроки и участники делегации на одном фото
.
..
С командой Австралии. Один из их игроков – японец Junta Ikeda. Он иногда играл в турнирах в Японии
.
.
Олимпиада в Баку
.
 А. Ш.: Что запомнилось из олимпиад, в которых ты участвовал? Как проводилась
подготовка сборной, кого федерация приглашает тренировать? Знаю, что на Олимпиаде
в Баку (2016 г.) был конфликт, связанный с японским участником. Тогда капитаном был
сербский гроссмейстер Михайло Стоянович.

 

А. А.: Михайло тренировал, а возможно, и сейчас тренирует японские команды на международных турнирах, не только на той олимпиаде.

Конфликт состоял в том, что один из игроков команды забыл достать телефон, а проверяющие его тоже не заметили. Телефон не был включен и просто лежал в кармане. Наш игрок очень хорошо играл против более сильного противника и заслуженно победил. Но хотя он и не еврей, в тот день на его «еврейское счастье» для проверки выбрали именно его и нашли телефон.

Это не совсем конфликт, но запомнилось, что на тот момент федерация ничего не оплачивала: и тренер, и билеты, и т.д. – всё было за счёт участников. Также приходилось отпроситься с работы… Даже Всемирная шахматная Олимпиада – не очевидный повод для работодателя, чтобы тебя отпустить.

В Японии к шахматам у меня добавились хобби: сёги и кендама

А. Ш.: Насколько быстро ты продвигался в японском языке? Кем тебя воспринимают японцы: русским, евреем, а может, американцем? С кем больше контактируешь и дружишь, есть ли среди них русскоговорящие, живущие в Японии? На каком языке больше общаешься: японском или английском?

А. А.: В какой-то момент я перестал учить японский, так что о продвижении в нём говорить трудно. Думаю, что владею им на бытовом уровне. Японцы меня воспринимают как американца, но это зависит от японцев, их кругозора и моего желания уточнить подробности биографии. Я в основном контактирую с друзьями, с которыми приехал в Японию на инженерную работу, с учениками и их родителями, и, конечно, с шахматистами. В основном я говорю на английском, но если общаюсь с русскоговорящим человеком (японцем или не японцем), то говорю на русском.

А. Ш.: Знаешь ли о какой-то еврейской жизни в Токио, о мероприятиях, проводимых израильским посольством либо японскими организациями? Приглашали ли тебя на них?

А. А.: Я иногда приходил на мероприятия в Хабад. Там очень интересная и радушная семья, но, учитывая мою нерелигиозность, в последнее время я не участвую ни в каких мероприятиях. Я хотел бы посетить Израиль, но пока никаких контактов с израильским посольством у меня не было. Я был бы не против.

А. Ш.: Чем вообще интересна для тебя Япония? Отношения людей, история, архитектура…

А. А.: Последнее время я не особо за всем этим слежу и не считаю, что Япония чем-то отличается в этом плане от других стран. Всё-таки люблю старое японское кино, атмосферу японских деревушек и заброшенных мест, природу и еду. Хотя, скорее всего, я предпочитаю большие города, особенно такие, где есть порт (сказывается место моего рождения).

А. Ш.: Интересуешься японской политикой?

А. А.: Нет, не интересуюсь никакой политикой.

А. Ш.: Как скоро почувствовалась пандемия в стране, когда появились первые публикации? Хотелось бы поподробнее о том, что было сначала, и как обстоят дела сейчас…

А. А.: Насчет первых публикаций не знаю и этой темой тоже не интересуюсь, но то, что отменили многие турниры и олимпиаду, обидно.

Рестораны открыты, маски носить не заставляют, хотя рекомендуют, так что, мне кажется, дела гораздо лучше, чем во многих других местах.

А. Ш.: Как думаешь, состоится ли в следующем году Олимпиада в Токио, либо она пройдет, но без зрителей?

А. А.: Надеюсь, что состоится, и со зрителями. Если зрителей будет меньше, то, может быть, и у меня появится возможность посетить различные мероприятия. Предположу, что интересно бы было увидеть гимнастику и, возможно, легкую атлетику.

А. Ш. Каков порядок цен на съемное жилье в Токио. Квартиры сдаются с мебелью и всем необходимым или не обязательно? Как ищут съемное жилье?

Что из себя представляют торговые центры, суперы, небольшие магазины. Что больше
любят посещать японцы?  А также о городском и межгороднем транспорте.
.
А. А. Токио интересен тем, что цены можно найти абсолютно самые разные. Многое
зависит от дистанции от ближайшей станции, нахождения ближе к центру и новизны
жилья. Например, по телевизору показывают передачу где девушка приезжает покорять
Токио из какой-то глубинки. Она не готова платить больше $400. Ей умудряются найти
жилье в самом центре города (на самом деле одном из центров), но, к примеру, в старой

небольшой квартире без ванной, в 20 минутах от станции.

Обычные квартиры сдаются пустые. Некоторые квартиры рассчитанные например на
короткое проживание сотрудника могут иметь основную мебель, стиральную машину,
телевизор и т.д.
.
В Японии многие места/магазины довольно удобны до деталей. Японцы любят посещать
думаю то же, что и люди в остальных странах.
.
Транспорт очень удобен. Часто между городским и междугородним транспортом
разделения не существует.
.

А. Ш.: Как часто возвращаешься в Америку? Есть ли какая-то ностальгия по американской жизни?

А. А.: Есть ностальгия по Нью-Йорку. Обычно я возвращался туда 1-2 раза в год.

А. Ш.: За 26 лет после отъезда из Одессы когда ты впервые вернулся в неё, и было ли желание съездить ещё?

А. А.: В прошлом году в августе, 25 лет спустя. Да, хочу приехать ещё…

А. Ш. Спасибо за беседу!

Разговаривали Арон Шустин и Алекс Авербух.

От ред. belisrael

Приглашаю к разговору живущих в разных странах, и не только шахматистов.

Не забывайте о важности поддержки сайта.

Опубликовано 30.11.2020  22:52 Обновлено 01.12.2020  15:31

В. Щербина. О евреях из Российской империи в Англии и США

Вера Щербина  12 ноября 2019

Знай наших: как евреи из Российской империи навели шороху в Англии и США

Про бежавших из Российской империи после октября 1917 года знают все, но немногие в курсе, что уже в конце XIX века в Англию из царской России хлынул мощный поток русских евреев, вызвавший там первый миграционный кризис. Наши соотечественники солоно хлебнули на родине и стремились в Америку. Они нуждались и претендовали на рабочие места беднейших англичан, они становились гангстерами, и поэтому не удивительно, что им везде были не рады. Вера Щербина, автор исторического телеграм-канала «Чумные гробы», — о том, как беженцы из царской России повлияли на формирование современной иммиграционной политики Великобритании и США.

Боже, царя храни

Вскоре после убийства царя Александра II в газетах стали появляться статьи, намекавшие на причастность к этому событию еврейского населения империи и допускавшие существование некоего правительственного указания «бить евреев». В 1881 году погромы были зафиксированы в 166 городах и деревнях на юге России. А вышедшее 3 мая 1882 года правительственное предписание «О порядке приведения в действие правил о евреях» ужесточило государственную политику по отношению к этой группе населения и подтвердило газетные сплетни. На тот момент евреев в империи было менее 5%, хотя в реальных числах это внушительные 5 миллионов.

Евреи (а заодно поляки, украинцы и представители других национальностей — как известно, русский погром, бессмысленный и беспощадный, не щадит никого) стали массово покидать страну. Кто-то направился в Европу, но многие настроились начать новую жизнь в Америке. А для этого нужно было сесть на трансатлантический лайнер в Великобритании.

Коробка для пожертвований в пользу еврейской бедноты. Источник

Беженцы ломанулись в «самую свободную страну Европы» в таких количествах, что уже в 1882 году организация с громким названием Board of Guardians for the Relief of the Jewish Poor стала размещать в еврейских газетах Российской империи заметки с красочными описаниями тягот иммигрантской жизни и предупреждениями, что никто не может обратиться за пособием по бедности, не прожив в Великобритании шести месяцев. Автору статьи не удалось найти оцифрованных архивов с подобными заметками, но о них говорит историк Лори Магнус в книге The Jewish Board of Guardians and the men who made it. (Здесь нужно уточнить: в Великобритании существовало множество организаций с названием Board of Guardians for the Relief of Poor, но обычно область их деятельности была ограничена географически и чаще всего они работали при местных церквях. Поэтому состоятельные британские евреи создали свою, особую Board of Guardians.)

Когда приходится выбирать между перспективой тяжелой жизни и отсутствием таковой в принципе, человек обычно размышляет недолго. В результате (анти)рекламной кампании беженцы твердо усвоили: в Великобритании существует организация, которая заботится о бедных евреях.

Мы не знаем реального количества пришельцев, потому что полные поименные списки пассажиров прибывающих и отбывающих кораблей начали сохранять только с 1890 года. Но, к примеру, в документе 1895 года Voice from the Aliens, упомянутом ниже, приводится статистика Board of Trade 1891–1893 годов: за эти три года 24 688 иностранцев прибыли на территорию Соединенного Королевства. Сколько из них прибыли из Российской империи — установить сложно, но, судя по всему, достаточно, чтобы основательно напугать британцев. В результатах переписи 1901 года говорилось, что пропорция иностранцев составляет 30 пришельцев на 1000 англичан — однако 40% всех чужаков, прибывших в страну, жили в Восточном Лондоне. Позже, в 1902 году, Космо Гордон Лэнг, в то время епископ района Степни, прилегающего к Уайтчепелу (где в основном селились беженцы — об этом ниже), а позже архиепископ Кентерберийский, и вовсе утверждал в газете Daily Mail, что пришельцы, совершенно не зная английского, на все вопросы упрямо отвечали: «Board of Guardians», — и добавлял: «Я вижу признаки моральной устойчивости и ума среди пришельцев, но фактом остается то, что они наводняют собой целые районы, некогда населенные англичанами, и наши церкви стоят островами в этом море пришельцев» (цитата по книге Стивена Эриса But there are no Jews in England).

Затем беженцы либо оставались в Лондоне, надеясь заработать на билет до США, либо по железной дороге перебирались в Саутгемптон, где месяцами ждали свободного места (каждый лайнер мог перевезти не больше 4000 человек).

Тем временем в Саутгемптоне доброжелатели уже готовили место, надеясь облегчить жизнь мигрантам. В 1883 или 1885 году (тут источники расходятся) на маленькой улице Альберт-роуд, недалеко от порта и двух роскошных отелей для пассажиров трансатлантической компании White Star Line открылся третий — Atlantic Hotel. Он был построен на деньги Jewish board of guardians, барона Ротшильда и почему-то движения за трезвость. Отель, который вскоре прозвали Emigrants’ home, специально предназначался для трансатлантических пассажиров-беженцев. В здании были отапливаемые спальни, которые могли вместить 350 человек, общие душевые, туалеты, прачечная со специальной комнатой для дезинфекции одежды и кухня. Но 350 человек — смешное количество по сравнению с реальным потоком мигрантов, поэтому большинство жили в районе под названием Ditches («Канавы») — за пределами городской стены, на месте оградительного рва.

Еврейские гангстеры и где их найти

Лондонский еврейский гангстер Альфи Соломон из сериала «Острые козырьки» (Peaky Blinders) и его русскоязычная мама — реально существовавшие фигуры. Более того, он уже второе поколение традиции лондонского еврейского уличного разбоя. Первое выгрузилось с пароходов в лондонских доках и обосновалось в Уайтчепеле. Описание злодеяний Джека Потрошителя в 1888 году выглядит свежее, когда осознаешь, что в то же время и в том же районе можно было слышать русскую речь и идиш, одним из первых подозреваемых в громких убийствах проституток был еврейский сапожник, выходец из Российской империи по прозвищу Кожаный Фартук, фамилия Липский была сленговым антисемитским термином, а политики открыто говорили, что «к востоку от Aldgate начинается гетто».

Poor Jews Temporary Shelter. Слово poor было удалено с вывески в 1914 году

Почему пришельцы селились в Уайтчепеле? В основном потому, что в 1885 году там открылась ночлежка с говорящим названием Poor Jews Temporary Shelter (в 1914 году слово poor убрали). Деньги на ее организацию выделил банкир Герман Ландау, а обустройством занималась всё та же Board of Guardians. Через несколько лет, когда работа шельтера была признана успешной (и не способствующей тому, что беженцы останутся в стране), установилась следующая процедура: представитель ночлежки встречал каждое судно, прибывающее в лондонские доки, находил в толпе плохо владеющих английским беженцев и предлагал им место в ночлежке — «до того, как их ограбят или мошеннически заставят подписать рабский контракт на работу».

В рекордные сроки пришельцы преобразовали район «под себя»: открыли сапожные мастерские, булочные, закусочные и так далее — и даже начали вступать в местные бокс-клубы, где можно было получить честный денежный приз или нечестное вознаграждение за договорную схватку (например, человек по имени Макс Мозес выступал под именем Кид МакКой — то есть притворялся известным американским борцом).

Скоро крепкие ребята объединились в уличные банды. В основном мы узнаем о них из книг: из сбивчивых, но безумно интересных воспоминаний сержанта Бенджамина Лисона Lost London, из книги Дика Кирби о начальнике Лисона, бесстрашном инспекторе Уэнсли (Whitechapel’s Sherlock Holmes: The Casebook of Fred Wensley OBE, KPM) и других.

Справедливости ради нужно сказать, что Уайтчепел и до появления пришельцев из Российской империи был нехорошим районом, и есть свидетельства полиции о том, что на улицах, где жили беженцы, уровень преступности был ниже среднего по району. Однако мы не знаем, было ли дело в моральных установках беженцев или в чем-то еще.

Одна из самых знаменитых уличных банд Уайтчепела в конце 19 века состояла из сорока крепких ребят, называвших себя «Бессарабскими тиграми» (и это название говорит о том, что за сто лет эстетика провинциальных спортивных клубов не изменилась ни на йоту). Основным доходом банды было «крышевание» владельцев магазинчиков, мастерских и подпольных казино, для устрашения которых время от времени устраивались расправы.

Так продолжалось до тех пор, пока владелец кафе «Одесса» по фамилии Вайнштейн (Дик Кирби добавляет его прозвище — Кикель из Одессы) не дал «бессарабцам» отбор: отказался платить, а для убедительности вооружился железным прутом и переломал ребра нескольким мытарям. Вокруг героя быстро организовалась конкурирующая банда, прозванная «Одесситами».

Чтобы обозначить серьезность своих намерений, «Одесситы» засели в темной аллее, подстерегли одного из лидеров «бессарабцев» по фамилии Перкофф и отрезали ему ухо. В ответ «бессарабцы» перевернули стол торговца кофе, который платил «одесситам».

Обе банды действовали строго в своей среде и не нападали на посторонних прохожих, пока однажды «бессарабцы» не встретились с неким Филиппом Гараловичем — и не опознали в нем бывшего агента охранки, из-за которого один из членов банды провел два года в российской тюрьме. Гаралович признал знакомство и с достоинством сообщил, что исполнял свой долг и ни о чем не жалеет. Члены банды сбили Гараловича с ног, избили и отняли часы, зонтик и 6 фунтов. Прибыла полиция, всех арестовали, но до суда члены банды запугали свидетелей, а сам Гаралович предусмотрительно отбыл в Южную Африку. В итоге судья всего лишь оштрафовал виновных на 3 фунта за уличные беспорядки, и банда даже осталась в плюсе..

Война закончилась непрямой победой «одесситов». После одной из уличных драк полиции удалось задержать значительное число «бессарабцев», часть из которых сдали имена и явки. Главарям банды пришлось спешно бежать в Америку. Сержант Бенджамин Лисон утверждает, что через двадцать лет встретил в Лондоне одного из таких эмигрантов, от которого узнал, что бывшие «бессарабцы» неплохо встроились в криминальный Чикаго «ревущих 20-х». Но это тема для другой истории.

Закон об инопланетянах

В британских документах того времени иностранцы назывались звучным словом aliens, что придает каждому документу оттенок ретрофутуризма.

Англия не видела такого количества беженцев со времен французских гугенотов — и нищих пришельцев быстро обвинили во всех тяготах рабочего народа: они заселяют бедные районы и отнимают рабочие места, они мешают профсоюзам бороться за улучшение трудового законодательства, соглашаясь работать сверхурочно за низкую плату (учитывая, что многие беженцы едва говорили по-английски, они вполне могли ничего не знать о борьбе профсоюзов).

Вместо того чтобы интегрировать новую рабочую силу и бороться вместе, профсоюзы предпочитали бороться с пришельцами. В ответ на это британское сообщество еврейских рабочих опубликовало публичное обращение Voice from the Aliens, где с привлечением статистических данных объяснялось, что эмигранты не могли влиять на положение рабочих теми путями, которые им приписывались. Не помогло.

К 1890-м были создана «Лига британских братьев» (British brothers’ league) — одна из первых милитаризованных националистически настроенных организаций в Европе. Официально они придерживались нейтральной позиции и обвиняли в сложившейся ситуации не мигрантов, а правительство, не принявшее вовремя мер для защиты британских рабочих от заморских конкурентов. Но в то же время глава лиги Уильям Эванс-Гордон выпустил книгу, посвященную его путешествию по Польше и Украине, в которой популярно и в мрачных красках описывал образ жизни еврейских местечек, всячески подчеркивая, что хотя персонально он не имеет ничего против иностранцев, их образ жизни подрывает основы британской цивилизации. Главным положением была идея: «Восточная Европа отправляет к нам свой человеческий мусор».

Объявление «Лиги британских братьев» о публичной демонстрации с требованием ужесточения миграционного законодательства

Своей пропагандой «британские братья» электризовали рабочих, которые отправлялись громить Уайтчепел, а затем репортажи об уличных столкновениях использовались как аргументы в пользу изменения законодательства. Не лучше вела себя и церковь, от имени которой высказывался упоминавшийся выше Космо Гордон Лэнг.

В 1905 году был принят знаменитый Alien Act, впервые в истории ограничивший право иностранцев на проживание и работу в Великобритании.

Консерваторам и церкви наконец удалось протащить ужесточение иммиграционного законодательства при не слишком яростном сопротивлении Лейбористской партии (теоретически они были против закона, но на практике верили, что он популярен среди электората). Главным аргументов премьер-министра Артура Бальфура в пользу этого закона была… экономия государственных средств — именно в его речи 2 мая 1905 года впервые прозвучала идея о том, что иммигранты прибывают в Великобританию, чтобы жить на пособия от государства и благотворительных обществ. В течение следующих ста лет эти слова не сойдут с уст членов Консервативной партии и будут так же свежи в дебатах о приеме сирийских беженцев и выходе из Европейского союза.

Когда вы в следующий раз посетуете на сложность получения рабочей визы в Лондоне — вспомните о тысячах безымянных еврейских беженцев из Российской империи, против которых впервые была принята эта мера.

Америка закрывается

Несмотря на принятие закона, беженцы продолжали жить в Великобритании и ждать своей очереди на трансатлантический рейс. Многие из них плыли на печально известном «Титанике». Первая мировая война и затем революция 1917 года усилили поток беженцев. Многие из них, зная, что могут находиться в Великобритании только по транзитной визе, покупали билет в Америку еще в Европе (в большинстве случаев в Риге). В этом случае ответственность за их ночлег несли компании-перевозчики: White Star Line, Cunard и Canadian Pacific. Чтобы разместить таких пассажиров, компании арендовали комнаты в отелях, но скоро их стало не хватать, да и британские власти были не особенно рады тому, что дома заселены полулегальными мигрантами.

В 1921 году положение стремящихся на Запад беженцев радикально ухудшилось: обеспокоенная количеством пассажиров-невозвращенцев Америка тоже решила принять меры для ограничения потока въезжающих.

Общее допустимое количество переселенцев сократили до 350 тысяч человек в год, а на каждую страну выделили квоту пропорционально количеству уже проживающих в Америке выходцев из этой страны (по результатам последней переписи 1890 года). Теперь Америка была готова принять с территорий бывшей Российской империи всего 25 тысяч человек. Тех, кто не успел попасть в квоту, возвращали назад, и им нужно было ждать в Великобритании следующего года или отправляться в страну с более дружелюбными иммиграционными правилами.

В итоге три компании-перевозчика приняли радикальное решение: создать собственное временное поселение для беженцев. В 1921 году компании купили у города бывшую американскую военную базу времени Первой мировой войны, расположенную в пригороде Истли (Eastleigh), и открыли на этой территории Atlantic Park Hostel.

В следующие несколько лет этому месту было суждено стать самым большим трансмиграционным лагерем в Европе до 2013 года (этот рекорд был побит после начала войны в Сирии), а в истории Великобритании он остается таковым по сей день.

Авторы книги Refugees in an Age of Genocide: Global, National and Local Perspectives During the Twentieth Century, Кэтрин Нокс и Тони Кушнер приводят письмо главы Саутгемптона американскому консулу, датированное январем 1922 года. В нем говорится, что лагерь стоит на территории в 30 акров (чуть больше 12,1 га), 15 из которых заняты зданиями, большинство — авиационные ангары, которые были построены в 1914 году для американской военной базы.

Лагерь открылся для пассажиров весной 1922 года. По прибытии на британскую землю беженцев-пассажиров немедленно переправляли в Atlantic Park Hostel на поездах и автобусах, а когда приходило их время садиться на лайнер — таким же манером перевозили в саутгемптонский порт, не давая коснуться английской земли. Слово «карантин» не использовалось, но Нокс и Кушнер приводят воспоминание эмигрантки Лизы Шлеймович, которой в год прибытия в лагерь было 13 лет: ей, ее четырем сестрам и маленькому брату обрили головы и ополоснули из шланга дезинфицирующей жидкостью — сестры закрывали брата своими телами, чтобы струя воды не оставила на нем синяков.

Лагерь с бесплатным проживанием был рассчитан на 3000 пассажиров третьего класса и 150 пассажиров второго класса (их размещали не в общих спальнях, а в офицерских квартирах в отдельных домах). В лагере был постоянный штат из 150 человек, включавший медсестер, врача, инженера и четырех переводчиков.

С самого начала были предусмотрены «развлекательная комната для женщин», «курительная комната для мужчин», общая кухня, где одновременно готовилось 900 килограммов мяса и полторы тысячи литров супа, и библиотека. Скоро была организована школа для детей, появились католическая часовня и синагога. Это был маленький самодостаточный город, и два его первых директора, мистер Ф. Джонсон и полковник Р.Д. Барбoр, свободно говорили на нескольких языках, включая русский (а Барбор, кроме того, служил в России и был непосредственным свидетелем того, в каких условиях беженцам пришлось покидать страну).

Лагерь планировался как место временного пребывания для постоянно мигрирующей людской массы. Вместо этого совсем скоро и неожиданно для всех он превратился в место постоянного проживания для тех, кому было некуда деваться: их развернули из Америки, им запретили законно работать в Великобритании, и они не могли вернуться в Россию.

Например, в марте 1923 года 750 выходцев с Украины, преимущественно еврейского происхождения, должны были отплыть на лайнере «Аквитания» — но были в последний момент остановлены: из Америки пришла весть о том, что много русских из Владивостока высадились в Калифорнии, поэтому квота на этот год закрыта и нужно ждать июля, когда будет объявлена следующая. К декабрю 1923 года количество людей, застрявших в лагере, достигло 1200.

Среди них была 18-летняя Сима Зильберборд: ее имя появляется в списках отбывающих пассажиров в октябре 1923 года («студентка, родом из-под Гомеля») и в списках прибывающих в декабре 1923-го (то же имя, тот же возраст, но в качестве профессии указано «домашняя прислуга», а место проживания в Великобритании — Atlantic Park). В будущем Сима еще попадет в газеты.

В начале 1924 года квота была снова сокращена: теперь в Америку из любого порта мира могли попасть не более 1800 человек с паспортами Российской империи. Когда в том же 1924 году еврейские организации подали отчет в Лигу Наций с требованием улучшить жизнь застрявших в Великобритании беженцев, лагерь Atlantic Park уже был всемирно известен и стал предметом критики местных, национальных и международных властей.

Не желая, чтобы ситуация отразилась на репутации страны в мире, Лейбористская партия требовала сделать для жителей Atlantic Park исключение и дать им право зарабатывать на жизнь, но премьер-министр был тверд: ни при каких обстоятельствах эти люди не могут остаться в Великобритании. Метафора «мусора из Восточной Европы» вновь всплыла: если их не хочет Америка, то не хотим и мы.

В отчете делегации общества помощи еврейским мигрантам, которая посетила Atlantic Park Hostel, говорится, что в то время большинство удерживаемых в лагере думали о новых путях переселения — в основном рассматривались страны Южной Америки, — но не собирались возвращаться в Россию.

Нокс и Кушнер приводят трагические истории: например, история семьи Поликарпа Капуры. Ему с женой удалось благополучно уехать в Америку, и в 1914 году там родился его старший сын Михаил. В 1915-м беременная жена Поликарпа Капуры (ее имя не называется) вместе с сыном отправилась в Россию, чтобы попрощаться с умирающей матерью и продать полученный в наследство дом. Там она родила второго сына, Ивана, и заболела. Затем в России случилась революция, миссис Капура с детьми бросилась в Европу — и застряла в лагере в Истли. Хотя Михаил имел американское гражданство, его мать и младшего брата пускать в страну не собирались. Бурная переписка между компанией White Star Line и американским консулом в целом сводилась к тому, что компания рада бы пустить семейство Капура на борт, но хочет гарантий того, что ей не придется везти их назад. В итоге семейству всё же удалось воссоединиться.

В другой истории, произошедшей с упомянутой Лизой Шлеймович, переписка происходила уже между дядей Лизы Якобом Соломоном и американским президентом Кулиджем.

Мистер Соломон, американский гражданин, прибыл за племянниками в Саутгемптон и надеялся, что уже на острове Эллис ему позволят официально взять их под опеку. Однако судья, выслушав стороны и взглянув на плачущих детей, недрогнувшей рукой подписал решение отправить их обратно в Саутгемптон. После нескольких лет бесплодной переписки, в 1929-м Якобу удалось отправить племянников к своему брату, Исааку Соломону, который еще до Первой мировой осел в Кейптауне. И вовремя — уже в 1930 году ЮАР приняла законодательство, схожее с американским и, как выражались газеты, «было проще верблюду пройти в игольное ушко, чем бедному иммигранту из Латвии сойти с парохода в Кейптаунском порту».

А что стало с Симой Зильберборд? Об этом сообщила газета Jewish Telegraphic Agency: в 18-летнюю Симу влюбился другой беженец, бывший деникинский офицер Рафаэль Реннер — надо учесть, что деникинские офицеры были особенно нелюбимы еврейским сообществом. Уставшая от неопределенности судьбы, Сима решила согласиться на предложение руки и сердца, но при одном условии: Реннер должен перейти в иудаизм.

Влюбленный согласился, и через некоторое время был заключен брак — не только по иудейскому обряду, но и по британскому законодательству. Однако вскоре новобрачный загрустил, стал часто сетовать на то, что не должен был предавать христианство, а через три недели после свадьбы повесился на том же дереве, под которым они раньше назначали друг другу свидания.

К сожалению, автору статьи не удалось узнать, что случилось с Симой потом.

К концу 1925 года примерно 700 человек из 1000 «застрявших» покинули лагерь: 630 смогли разными путями пробраться в Америку, 19 в Аргентину, 27 в Палестину, а 24 человека решили вернуться в Россию — точнее, уже в СССР. Среди последних не было ни женщин, ни детей — под давлением британских еврейских благотворительных организаций их не стали высылать в страну, где их жизни могла грозить опасность.

След в истории

Лагерь Atlantic Park Hostel был почти «расчищен» от постоянных жителей уже к 1929 году. Последние 30 человек, застрявшие в пересыльном лагере на 7 лет, отправились в Америку весной 1931-го, и в октябре того же года лагерь был окончательно закрыт — газета Jewish Telegraphic Agency поместила маленькую заметку об этом.

Что осталось от насыщенной истории российских беженцев в Саутгемптоне? Недалеко от аэропорта стоит маленький могильный камень — надпись на идише сообщает, что здесь похоронен Boris Selesnov (Селезнёв?), родившийся в трансмиграционном лагере в 1924 году и умерший там же в возрасте двух с половиной лет. На улице Альберт-роуд стоит Emigrants’ house — после Второй мировой войны его превратили в квартиры и офисы. Сегодня он не имеет никакого исторического статуса, на нем нет даже памятной таблички.

Своеобразным следом можно считать Институт Паркса при Университете Саутгемптона — один из мировых центров исследований отношений между еврейскими и нееврейскими сообществами, c крупнейшим в Европе тематическим архивом.

В целом же беженцы прошли по этой территории и не оставили после себя ни артефактов, ни памяти. Разве что порой какой-нибудь британец поведает вам, что у кого-то из его бабушек или дедушек была примесь «русской» крови, да на глаза попадется вывеска сети магазинов Marks & Spencer, основанной беженцем Михаилом Марксом из города Слоним в Белоруссии. Огромный пласт истории России остается практически неизвестным в русскоязычном пространстве. Упоминания 2 миллионов беженцев из Российской империи, прошедших по территории Великобритании в период с 1881-го по 1914 год, существуют только в архивах, академических исследованиях и на любительских сайтах. Об этом нет памятных табличек, туристических экскурсий или популярных книг.

На фоне новостей о современном кризисе беженцев и Брексите эта история кажется удивительно свежей — даже лексика политиков мало изменилась за сто с лишним лет.

Автор этой статьи, живущая в Великобритании, решилась провести независимое исследование и открыть эту страницу истории русскоязычной публике. Если среди читателей статьи есть желающие поддержать исследование — напишите по адресу onym at yandex.ru.

Оригинал

Опубликовано 25.11.2019  20:35

Как Евгению Магалифу живется в США

ДОМ ДЛЯ КОЛИБРИ

«Туманы, туманы, нiбы белыя конi. Мо, адкуль з Панямоння цi адкуль з-за Дзвiны…» Эта красивая мелодия звучит по радио больше двух десятков лет. Хотя сам автор уже давно живет и творит за океаном. Там же обитают и музы Евгения Магалифа.

– Моя муза – любимая жена Татьяна. А еще меня вдохновляют удивительные птички, которых мы каждое лето поим нектаром. Колибри прилетают к нам на балкон, где мы сделали для них специальные поилки.

Домом в Ист-Брансуике, небольшом поселке в штате Нью-Джерси, в 70 километрах к югу от Манхэттена, супруги обзавелись на шестом году жизни в США. Собрали денег на первоначальный взнос – и приобрели трехэтажный таунхаус. Дом стоит на склоне холма. Внизу – две большие комнаты, кухня, столовая и просторный зал с кафедральным потолком на два этажа. Наверху – две спальни.

– Мы живем среди людей так называемого высокого среднего класса – компьютерных специалистов, адвокатов, учителей, владельцев небольших бизнесов.

Перебраться в Америку Евгений решил незадолго до распада Советского Союза. Несмотря на успех и перспективы на родине, композитор хотел для своей семьи других возможностей. И получил. Но путь этот был долгим и трудным.

– Всем Магалифам пришлось многое пережить. Мой дед Яков Мареевич в гражданскую войну спас Михаила Пришвина, о чем тот впоследствии написал рассказ. Сам Владимир Маяковский нарисовал его портрет, который хранится в музее поэта в Москве. Деда расстреляли в связи с «делом маршала Тухачевского». Отец Борис Яковлевич был актером, снялся в десятке советских фильмов, в том числе в «Молодой гвардии». Его как «сына врага народа» отправили в ГУЛАГ. Там он познакомился с моей мамой, тогда еще молоденькой студенткой, осужденной якобы за попытку покушения на Сталина. После освобождения отец окончил консерваторию в Минске, вместе с Игорем Лученком и Сергеем Кортесом, потом преподавал музыку в Витебске. Там я и родился.

Уже в четыре года Женя играл на аккордеоне, затем окончил музыкальную школу по классу фортепиано, училище и консерваторию. Но даже диплом о высшем образовании достался ему непросто.

– Поступил я на композицию, в класс профессора Анатолия Богатырева, у которого еще мой отец учился. Однако отношения у нас не сложились, и на третьем курсе я перевелся на музыковедческое отделение. Все это время писал. Правда, больше «в стол». Две песни показал Владимиру Мулявину. Одну он взял для ансамбля «Песняры», но так и не спел.

Но однажды случай все изменил и заставил судьбу повернуться к талантливому композитору лицом. Газета «Комсомольская правда» проводила «открытые линии» с известными людьми. И во время встречи с председателем Союза композиторов СССР Тихоном Хренниковым Евгению удалось дозвониться.

– Услышав мою фамилию, Тихон Николаевич заинтересовался. Дело в том, что Хренниковы снимали часть дома у моего прадеда в Ельце, а мой отец учил композитора игре на аккордеоне, когда тот снимался в фильме «Дорога на Берлин». Узнав, что я сочиняю, Хренников предложил встретиться в Москве. Два вечера я играл ему. В итоге Тихон Николаевич написал письмо Лученку с просьбой принять меня в Белорусский союз композиторов. Игорь Михайлович не смог посодействовать, хотя рекомендовал меня фирме «Мелодия». Пройдя тщательный отбор, моя песня «Играл рояль» на мои же стихи была записана Леонидом Серебренниковым и оркестром Всесоюзного радио. Тогда на меня и обратили внимание. Редактор Белорусского радио Людмила Полковникова предложила написать ряд песен. Так появились «Больш табе я не пазваню» и «Званок з дзяцiнства» на стихи Геннадия Буравкина, «На апошняй вярсце» на стихи Сергея Граховского, «Ядлаўцовы лес» на стихи Адама Глобуса. Они понравились и постоянно звучали в программах «Премьера песни», «Сустрэнемся пасля адзінаццаці», «Песня года».

На стихи Сергея Соколова-Воюша Евгений написал несколько прекрасных песен: «Туманы», «Два Полацкi», «Дождж над Нёманам». Они популярны и по сей день.

– С Сергеем меня связывает многолетняя дружба. Более того, судьбе было угодно, чтобы мы поселились в США в одном городе. В конце 80-х мои песни услышал американский певец Данчик. С ним в 1992 году, уже в США, мы выпустили альбом «Мы яшчэ сустрэнемся».

В конце 1980-х Магалифа пригласили на радио редактором симфонического оркестра и группы солистов. Композицию он, конечно, не забросил – создал множество фортепианных пьес, детскую кантату «Бармалей», написал музыку к документальному фильму и телеспектаклю. Но, несмотря на достигнутый успех, все же решил попытать счастья за границей.

– В США я приехал в 1990 году по приглашению бывшего одноклассника. Деньги на дорогу одолжила мне Ядвига Поплавская. Это была ознакомительная поездка, но жена посоветовала мне искать возможности остаться. Я попал в штат Нью-Джерси, городок Саут-Ривер, где живут давние белорусские эмигранты, со своей церковью и центром, в котором иногда проводятся концерты и фестивали.

Я выступил в концерте и был очень тепло встречен публикой, дал интервью радиостанции «Свободная Европа». Там я подружился со многими прекрасными людьми.

Некоторое время Евгений жил в комнатке при белорусской церкви и работал на стройке. А вскоре этнический украинец Алекс Мартинович пригласил его в свою клининговую фирму, а заодно и в ансамбль – играть и делать аранжировки.

– За несколько дней до распада СССР приехали мои жена и дети. Мы подали просьбу о политическом убежище, получили разрешение на работу и жили в доме Алекса.

Какое-то время Евгений и Татьяна работали в компании «Шанель». Это давало стабильную зарплату, страховку и возможность купить дом.

 

– Нам здесь очень нравится: тихая парковая зона, очень красивая природа, продуманный ландшафт, есть общественный бассейн, теннисные корты… Всеми ландшафтными работами в поселке занимаются специалисты. Они косят газоны, убирают снег, борются с сорняками, асфальтируют, подрезают и сажают деревья, цветы. А вот рядом с домом и во дворе мы сами сажаем все, что хотим. Первые годы пытались выращивать несколько кустов помидоров, земляники, клубники, но белки и бурундуки съедали или надгрызали спелые плоды… Теперь жена в горшках на балконе выращивает только пряные травы: петрушку, укроп, кинзу, розмарин. Перед домом у нас растут розы, пионы, ландыши, мой любимый фиолетовый клематис и весенние цветы. Я сам посадил тую и японскую вишню. Есть кусты азалии, самшита, большая ирга, ягодами которой лакомятся птицы. Пушистую елочку у крыльца к Рождеству мы украшаем мигающей гирляндой. Выходит очень красиво. В нашем небольшом дворе растут три сорта клематисов, прекрасный розовый куст и черная смородина. А вокруг – огромные ели, роскошные ивы и всевозможные кусты.

Спустя некоторое время Евгений и Татьяна сдали экзамены на право преподавать музыку в государственных школах. Это было серьезное достижение, поскольку оба супруга продолжили заниматься музыкой, о чем большинство иммигрантов может только мечтать.

– По просьбе моего однокурсника, флейтиста Эдуарда Сытянко, я написал пьесу, которую его дочь с успехом исполнила на фортепиано с оркестром Польской филармонии. После брат Эдуарда, преподающий музыку в Финляндии, заказал пьесу для флейты и струнного оркестра. Помню, я сидел на балконе и увидел колибри, прилетевших за нектаром. Эти удивительные веселые птички подсказали мне будущее произведение. Пьесу я так и назвал – «Колибри». Она много где исполнялась, в том числе в Беларуси. Большой успех имeла в Санта-Барбаре, в старейшем театре Калифорнии. После этого одно британское издательство выпустило два десятка моих сборников. Несколько вышло в крупном американском издательстве.

В прошлом году исполнилась давняя мечта композитора – записать диск со своей музыкой. Кроме того, Магалиф выступил с авторским концертом в Днепропетровске, получил несколько заказов на создание произведений, по приглашению мировой знаменитости – флейтиста сэра Джеймса Голуэя – побывал на музыкальном фестивале в Швейцарии. После этой поездки он подписал контракт с одним из самых известных американских издательств на публикацию нот.

– Радует, что издательство заключило договор на все мои сочинения, то есть контракт эксклюзивный. В последние семь лет я написал несколько романсов, симфонические «Танцы королевского двора», Концерт для флейты и струнного оркестра с ударными, симфоническую фантазию «Fairy Tale» («Сказка»), духовные хоры и полтора десятка пьес для флейт. Оказывается, семейство этих инструментов очень большое. Есть и маленькие, и огромные, больше человеческого роста – контрабасовые. На Западе множество флейтовых оркестров, как профессиональных, так и любительских. Коллектив из Аннаполиса, пригорода Вашингтона, с успехом исполняет мои пьесы, дважды выступал с ними в Белом доме. В феврале оркестр заказал мне новую пьесу и впервые сыграл ее на престижной Конвенции флейтистов Восточного побережья. Мою «Колибри» с огромным успехом исполняет французский оркестр флейт Роны. Недавно мою музыку включили в репертуар оркестр Аризоны, музыканты Великобритании, Голландии, Швейцарии.

Музыка Евгения Магалифа звучит в престижных залах более чем 60 стран мира: американском Карнеги-холле и «Роберо театре», австрийском театре «Одеон», немецком Гёрлице… Его романсы любят в России, Украине, Англии, США, Германии, Израиле и, конечно, в Беларуси.

– Сейчас я загружен работой. Общаюсь с исполнителями и издателями, готовлю ноты, переделываю на разные составы. Планирую завершить мюзикл для детей по сказке Андерсена. Готовлюсь к авторскому концерту, посвященному моему юбилею. Он состоится осенью, как ни странно, не в Беларуси и не в США, а в Украине, в Днепропетровской филармонии. Там прозвучит моя оркестровая музыка, в том числе премьера «Симфонических танцев».

К 60 годам Евгений Магалиф скопил увесистую коллекцию наград: золотые и серебряные медали конкурса Global Music Awards в Калифорнии, почетная грамота-адрес «За вклад в развитие культуры» Палаты представителей штата Пенсильвания, диплом лауреата конкурса Chorus Inside, проходившего на Поклонной горе в Москве в год 70-летия Победы, благодарственные письма и награды за вклад в воспитание молодежи из Польши, США и России. И для новых наград в просторном доме композитора еще много места, в голове – масса идей, а рядом – сонмы восторженных муз…

Елена Давыдова

Фото автора

(журнал «Садовый дизайн», сентябрь-октябрь 2017)

 

От belisrael.info. Среди наших читателей есть жители Украины, а среди жителей Украины немало меломанов. Рекомендуем им посетить авторский концерт Е. Магалифа, который состоится 28 октября с. г. (суббота) в г. Днепре. Более подробная информация – здесь

Читайте также ранее помещенный материал

Беседа к юбилею Евгения Магалифа

Опубликовано 25.10.2017  14:17

Беседа к юбилею Евгения Магалифа

Е. Магалиф: В США я достиг того, о чем и не мечтал

Евгений Магалиф был в Беларуси композитором популярных песен, а в 1990 году уехал на постоянное место жительства в США. В 1992 г. вместе с Данчиком (Богданом Андрусишиным) он записал хорошо известный белорусским меломанам альбом «Мы еще встретимся» – «Мы яшчэ сустрэнемся». В прошлом году в международной продаже появился диск Евгения Магалифа с его композициями в классическом стиле под названием «Colibri». 11 июня 2017 г. композитору исполняется 60 лет. По случаю юбилея мы поговорили с Евгением Магалифом о его жизненном и творческом пути.

РС: «Радыё Свабода» поздравляет Вас с 60-летием. Мы договаривались с Вами, что будет новый разговор, в прошлом году, когда беседовали первый раз, и теперь выполняем свое обещание. Многие ли из Беларуси Вас уже поздравили?

Евгений Магалиф: Мой юбилей будет через несколько дней. Из Беларуси пока поздравлений нет. И я даже не знаю, будут ли…

РС: Почему? Думаете, в Беларуси о Вас забыли?

Е. М.: Ну, мои друзья, исполнители моей музыки, обязательно меня поздравят. Но я не думаю, что это будет отмечено как-то шире, на радио или в газетах. Но – посмотрим.

https://www.youtube.com/watch?v=jCMxEOqbjDg

РС: Когда мы беседовали с Вами в прошлом году, Вы говорили, что у Вас были проблемы с приездом в Беларусь. Визы Вам не хотят дать, предлагают поменять паспорт. Эти проблемы остались?

Е. М.: Я думаю, они остались. Но мы с тех пор не обращались за визами. Мы надеемся, что дело изменится в лучшую сторону и у нас будет возможность приехать – не на пять дней, как сейчас можно, а на более долгий срок. Пять дней для нас – очень мало.

РС: А приехать в Беларусь Вам хочется, правда?

Е. М.: Да, конечно. В Беларуси похоронен мой отец, моя бабушка. Там живут родственники, много друзей.

РС: А где конкретно похоронены Ваши предки?

Е. М.: Моя бабушка похоронена в Витебске, мать жены и несколько родственников похоронены в Сенненском районе, а мой отец, композитор Борис Магалиф, похоронен в Горках Могилевской области.

Евгений Магалиф с музыкантами-флейтистами в Лионе

РС: Евгений, Ваша жизнь, можно сказать, поделилась пополам. Первую половину вы прожили в Беларуси, а вторую уже в Америке. Вы не жалеете, что эмигрировали?

Е. М.: Нет, никогда не жалел и надеюсь, что никогда не буду жалеть. Я живу в Соединенных Штатах, как будто смотрю кино, и всё еще не верю, что это происходит со мной. Я никогда не думал, что жизнь в Америке сложится для меня так удачно.

https://www.youtube.com/watch?v=AemLXO0DTy0

РС: А если я попрошу Вас назвать две-три вещи, которые Вам дала Америка и которых Вы не имели в Беларуси, что вы скажете?

Е. М.: Во-первых, США дали мне возможность творить так, как я хочу, и возможность распространять свои произведения по всему миру. Это было бы невозможно в Беларуси. Если бы я остался в Беларуси, я писал бы свои песни, их выполняли бы местные исполнители, может, кто-то в России или в Украине, но по всему миру они не звучали бы. Я здесь достиг того, о чем и не мечтал.

Во-вторых, Америка дала нам комфорт жизни. Мы уверены в своем будущем. Мы имеем возможность ездить в разные страны.

Третье. Я бы уже давно умер, если бы не помощь американской медицины. Это я могу сказать и о своей матери, и о тетке. Они бы в Беларуси не получили такой поддержки для пожилых людей, которую получили здесь. Также и отец моей жены, которому сейчас 95 лет. Он – инвалид войны, и ему в 92 года в госпитале для ветеранов в Нью-Йорке сделали очень сложную операцию по пересадке мышечной ткани. У тестя, который перенес более 50 операций, открылась с войны рана на ноге, ноги у него были перебиты немецким пулеметом, и на них почти нет мяса. В Беларуси никто не делал бы операцию такому старому человеку. Я это знаю из семейного опыта. Когда моя жена, у которой заболела 72-летняя мать, спрашивала белорусских врачей – что с ней? какой ваш диагноз? – ей отвечали: а что вы хотите? это старость, мы ничего не сможем сделать, она уже пожила… В прошлом году и у меня были три очень тяжелые операции. И я из своего кармана не заплатил за них ни копейки…

Афиша концерта в Чите в честь 60-летия Евгения Магалифа

РС: Некоторые рассказывают жуткие истории о гонорарах американских врачей и вообще об оплате за услуги американской медицины. А Вы вот говорите, что не платили…

Е. М.: Ни я, ни отец жены ничего не заплатили. За меня заплатил страховой фонд. А со старых людей, с которых нечего взять – с них и не берут. Но помогают.

РС: Вы сказали, что Америка дала вам возможность творить. Но когда Вы там только появились, то, по-видимому, о Вас как о композиторе никто ничего не знал, и Вам пришлось начинать свой американский путь с нуля, верно?

Е. М.: Да, я начал с нуля. Потому что я приехал в США как турист, всего с двумя сотнями долларов в кармане, которые я одолжил у друзей. Потом приехала моя жена с двумя маленькими детьми. Я сначала устроился на работу, где надо было подметать пол и чистить ковры. Потом мы получили легальное разрешение на работу и подали заявку на постоянное жительство. Мы долго ждали и получили это разрешение только тогда, когда президент Билл Клинтон подписал закон о никарагуанских беженцах. Люди, приехавшие из СССР в 1990–1991 гг., получили разрешение на жизнь в США на основе этого никарагуанского закона, как ни забавно это звучит. А еще позже мы получили грин-карту…

https://www.youtube.com/watch?v=g6CMkz5U6sQ

РС: А когда вы вернулись к музыке? По-видимому, это наступило не сразу после переезда в США?

Е. М.: Конечно, не сразу. Я пытался писать песни и высылать их в Беларусь. Но это было очень сложно. Когда композитор живет в одной стране, а запись должна быть в другой стране, и нет возможности что-то сказать или подсказать певцу – это очень тяжело. Композитор должен работать с певцом лицом к лицу. Я тогда написал несколько духовных хоралов, которые исполняет капелла в Гродно, и несколько романсов, а потом перестал писать вплоть до 2009 года. В 2009 году мой друг из Польши, флейтист Эдуард Сытянко, и его брат Олег, также флейтист, живущий в Финляндии, предложили мне написать что-то для флейты. Это была очень удачная композиция, она «пошла в народ», ее исполняют в разных странах. Потом ко мне обратилось издательство из Англии с предложением издать мои произведения. А потом и издательство из США также предложило мне стать их автором, и они тоже издали несколько моих произведений.

В прошлый раз мы с вами говорили о том, может ли композитор жить со своих произведений. Я тогда говорил, что нет. Но потом случилось чудо – я встретился с прекрасным флейтистом, сэром Джеймсом Голуэем (James Galway). Это флейтист номер один в мире. В прошлом году он пригласил меня на свой фестиваль в Швейцарии, потому что ему очень понравилась моя музыка для флейты. Я полетел в Швейцарию на этот фестиваль на инвалидном кресле, так как десятью днями ранее перенес довольно сложную операцию. Голуэй предложил мне, что порекомендует меня издательству, с которым он работает. То есть он для этого издательства рекомендует музыку – ставить, так сказать, свое imprimatur (отметка «в печать» – belisrael.info). Они ему посылают ноты, он их редактирует, если посчитает нужным, и пишет свою аннотацию – почему, например, ему эта музыка нравится. И он мне сказал: «Юджин, давай я тебя порекомендую своему издательству». Это одно из самых крупных и уважаемых музыкальных издательств в США.

Евгений Магалиф с женой Татьяной

РС: И что они предложили конкретно вам, после рекомендации Джеймса Голуэя? Подписали с вами контракт?

Е. М.: Да. Я нашел юриста, и мы почти шесть месяцев готовили мой контракт. Я подписал его в середине мая. Теперь они оперативно готовят несколько моих пьес для флейты, чтобы представить их на общей конвенции флейтистов США в августе. Я тоже поеду туда, потому что там впервые будут исполняться два моих произведения для флейты. Издательство хочет представить меня как их нового автора.

РС: Насколько этот контракт улучшает вашу финансовую ситуацию?

Е. М.: Пока что он ничего не улучшает. Но президент этого издательства сказал, что деньги мне пойдут года через два. И все, кто знает о моем контракте, говорят мне, что мне очень повезло, потому что это очень известное и уважаемое издательство. У меня с этим издательством контракт на всю мою музыку. Они издадут всё, что я напишу, хотя, разумеется, не всё сразу.

https://www.youtube.com/watch?v=ItqpP0PT9fo

РС: А как вы планируете отметить свой 60-летний юбилей? Будут какие-то концерты, банкеты, медали?

Е. М.: (смеется) Ну, медаль Франциска Скорины или титул Заслуженного деятеля искусств Беларуси я бы взял. Но я сомневаюсь, что кто-то об этом подумает… А если говорить серьезно, то я сначала думал отметить свой юбилей очень богато и широко – собрать родню, друзей и знакомых в концертном зале, организовать великолепный концерт. Но случилось так, что в начале июня родился мой внук, Тимофей, продолжатель фамилии Магалиф! Я настолько впечатлился этим событием, что вообще забыл о планах к юбилею.

Но я могу сказать, что в апреле было очень интересное событие во французском Лионе – 60 флейтистов исполняли мою музыку к моему 60-летию. Мы поехали туда с женой, и французы встретили нас по-королевски.

А в мае концерт моей музыки состоялся в сибирском городе Чита – это они сами предложили такой концерт. Они попросили меня сделать видеообращение и показали его людям перед концертом. В Сибири, представьте себе!

Еще один концерт, посвященный моему 60-летию, будет в Украине – 4 ноября в филармонии города Днепр (бывший Днепропетровск) состоится концерт моей симфонической музыки, на который приедут мои друзья-флейтисты из Финляндии и Польши, братья Сытянко.

Евгений Магалиф и Данчик, Минск, 1989 г.

РС: Вы собираетесь ехать на этот украинский концерт?

Е. М.: Да, если здоровье позволит, мы с женой туда поедем. Это для нас большое событие. Там будет премьерное исполнение моей пьесы, которую я посвятил Джеймсу Голуэю, и другой, посвященной моей жене. Также там будут исполнены впервые пять танцев, три из которых я написал для Минского музыкального театра несколько лет назад, для мюзикла «Дикая охота короля Стаха», который так и не был закончен и поставлен.

Возможно, концерт моей музыки пройдет в этом году и в Минске, в ноябре. Моей музыкой заинтересовались молодые музыканты, дирижер Павел Любомудров и флейтист Сергей Кортес. Но пока рано говорить об этом что-то определенное.

РС: Большое спасибо за беседу. Мы, понятно, иллюстрируем наш разговор музыкальными видеороликами с Вашими композициями. И хотим вспомнить Ваш альбом «Мы еще встретимся», записанный с нашим Данчиком. В прошлый раз мы ставили песню «Туманы». Что порекомендуете на этот раз?

Е. М.: «Только вчера» («Толькі ўчора») на стихи Натальи Арсеньевой.

Интервью брал Ян Максимюк

Перевод с белорусского belisrael.info (перепечатка в интернете – только с активной гиперссылкой), оригинал интервью здесь 

Опубликовано 11.06.2017  12:18