Погромом против погрома?

В начале XX века более 60 процентов населения Гомеля, входившего в «черту оседлости», составляли евреи. Ортодоксальные иудеи всегда были покорны власти. Но по мере того, как и на еврейской улице появились свои студенты и пролетарии, они стали играть активную роль в разворачивающемся революционном движении. В ответ весной 1903 года в Кишиневе разразился страшный погром. В Гомеле он произвел настолько сильное впечатление, что несколько человек сошло с ума в ожидании подобной резни.

29 августа 1903 года на Базарной площади Гомеля, в результате ссоры между лесником и торговкой селедкой, произошло массовое столкновение между христианами и евреями. 1 сентября в центр Гомеля из «Залинии» хлынула толпа рабочих-железнодорожников, принявшихся бить евреев и громить их дома и магазины.

Уже по горячим следам стали говорить, что еврейский погром вызвали сами евреи, устроив перед этим «русский погром». С другой стороны, революционная пресса, а потом — и советские историки, писали о том, что вылазку реакционеров-черносотенцев организовала гомельская полиция.

Особое присутствие

Первая попытка установить истину была предпринята на судебном процессе, который шел в Гомеле, с перерывом, с октября 1905 по ноябрь 1906 года. Гомельский процесс вела выездная сессия Киевской судебной палаты. К суду ее Особого присутствия первоначально привлекли 36 евреев и 44 — «христиан». Погромщиков защищали и соответствующие адвокаты — например, руководитель гомельского отделения «Союза русского народа» Е.А. фон-Бринкен.

Среди защитников евреев были такие известные в России юристы, как Максим Винавер, депутат I Государственной думы от партии кадетов, и Михаил Мандельштам. Защищал евреев и сын протоиерея и духовника царской семьи, Николай Соколов.

Михаил Мандельштам

Максим Винавер

Михаил Соколов

К процессу было привлечено около 1000 свидетелей. При этом 130 из них — не явилось. Поэтому часть офицеров 160-го пехотного Абхазского полка, находившихся на Дальнем Востоке, прокурорский надзор предложил считать «умершими».

Изданные в 1907 году протоколы процесса составили пухлый том более 1200 страниц, ныне являющийся библиографической редкостью. Стартовая цена на аукционах на книгу «Гомельский процесс» начинается с 300 долларов.

«Русский погром»

Процесс проходил в здании городского общественного правления под усиленной охраной войск и полиции, билеты в зал заседаний брались «с бою». Из показаний многочисленных свидетелей стала смутно вырисовываться картина происшедших в Гомеле беспорядков. В пятницу 29 августа, около пяти часов вечера, пьяный лесник имения Паскевичей Семен Шалыков заспорил с торговкой селедкой Элькой Малицкой. По словам Шалыкова, торговка не давала ему сдачи с 20 копеек, назвала «свиньей» и плюнула в лицо. По свидетельству же Малицкой, Шалыков хотел забрать за «полтинник» всю бочку, стоившую 12 рублей. И толкнул продавщицу, которая была беременной от удара при падении потеряла сознание.

Дальше показания сторон расходятся. Но десятки крестьян, привлеченные к суду, слово в слово твердят одно — внезапно, по свистку, отовсюду появились толпы евреев, вооруженные палками. Они стали бить лесника Шалыкова, людей, за него заступившихся, а затем избивать подряд всех «русских». Характерно, что всех не евреев — жителей Гомеля и окрестных белорусских сел, в царском суде упорно называют «русскими». Говорилось о девочке, которую якобы волочили по мостовой так, что кожа с лица слезла. Впрочем, девочку эту не нашли. Бесследно исчезли и трупы еще как минимум нескольких «убитых», о которых также показали свидетели. А вот крестьянин Федор Силков действительно получил удар ножом в шею, отчего вскоре и умер.

Нападению едва не подвергся даже поручик Абхазского полка Пенский, который то ли выручал молодого еврея от душившего его солдата, то ли, наоборот — избивал «еврейчика». Поручика от толпы спас начальник пожарной команды Рудзаевский и казенный раввин Гомеля Маянц.

Дом Маянца

Беспорядки были прекращены полицией и войсками под руководством прибывшего на место полицмейстера Фен-Раевского. К этому времени со стороны полиции и «еврейских скопищ» уже успели прозвучать одиночные выстрелы, но полицмейстер распорядился прекратить стрельбу. Тем временем толпа крестьян, убежавших в имении Паскевича и вооружившихся там кольями, вместе со слугами Паскевичей снова кинулась на евреев. Однако Раевский разогнал и их, и возбужденные толпы евреев. Увещевать последних полицмейстеру помогали еврейские интеллигенты, а группа особо буйных «сынов Израилевых» была арестована.

Так неужели гомельские евреи действительно пытались учинить «русский погром»?

Племенная вражда

Помощник прокурора Рыжов даже удивлялся, что погром произошел в «пункте, которому нельзя отказать в некоторой культурности — в Гомеле». Поэтому на суде с особым усердием пытались установить, была ли раньше в Гомеле вражда между евреями и христианами? Тут мнения расходились. Одни говорили, что никаких конфликтов не было, евреи и «русские» жили мирно, торговали, работали, общались друг с другом. Другие же свидетели, преимущественно офицеры и чиновники, показывали совсем иное… По их словам, еврейская молодежь вела себя «нагло и вызывающе». По субботам она тысячными толпами запруживала Румянцевскую и даже толкала представителей благородных сословий.

Командир роты Абхазского полка капитан Цельсов с возмущением жаловался судьям, как какое-то лицо еврейской национальности не уступило его жене место на тротуаре: «Моя жена — не кухарка, а дама представительная!» Видимо, по этой причине супруг «представительной жены», посланный со своей ротой на усмирение громил, отказывал мирным евреям в помощи.

Свидетель Ковалев заявлял, что «у нас евреи народ дерзкий, с ними опасно». Ходят-де с ножами. Даже во время погрома евреи якобы кричали: «Гомель — наш, мы его купили!» Опираясь на такого рода показания, государственное обвинение выстраивало следующую картину — гомельские евреи решили отомстить за гибель своих единоверцев во время Кишиневского погрома. С этой целью они создали вооруженные отряды, обучавшиеся стрельбе на Мельниковом лугу. А научившись, устроили 29 августа «русский погром».

Но версии о «русском погроме» резко противоречили показания одного из главных действующих лиц тех событий — гомельского полицмейстера Фен-Раевского. Полицмейстер точно показывает — в пятницу 29 августа драка была обоюдной. На последовавших за тем выходных полицмейстер узнал, что в понедельник руками рабочих железнодорожных мастерских готовится еврейский погром. Однако местная политическая полиция — жандармский ротмистр Дудкин, подобную информацию почему-то категорически опровергал.

Фен-Раевский все же распорядился с утра 1 сентября подтянуть к вокзалу роту солдат — и не ошибся. В 12 часов дня по гудку толпа рабочих пошла в город — жандармы распространили в мастерских слух, что евреи режут семьи рабочих! Полицмейстер встретил ее с абхазцами у входа на улицу Замковую (проспект Ленина) и пытался уговорить — но бесполезно, толпа была настроена агрессивно и заявляла, что поквитается с евреями за пятницу. Страсти подогревали слухи, что евреи якобы разграбили Ченковский монастырь и вырезали ребенка из живота беременной. Тогда Раевский отдал приказ окружить скопище. Но командир роты капитан Горсткин поставил цепь так редко, что мастеровые свободно прошли сквозь нее — и зазвенели стекла первых витрин. Вскоре на другой стороны Замковой появились отряды еврейской самообороны. И те, и другие пытались сойтись врукопашную — войскам и полиции едва удавалось их разделить. В это время помощник пристава Бржозовский получил удар камнем в спину. Подстрекатели громко закричали: «Евреи полицейского убили!». Толпа с удвоенным азартом принялась разносить дома и магазины. Мирные жители в ужасе разбегались и прятались.

Солдаты оттеснили самооборону дальше по Замковой, а громил — на боковые улицы. Рота капитана Архарова штыками отогнала их за линию железной дороги. Но погромщики, обрастая по ходу толпой вокзально-базарных босяков, вернулись через Мохов переезд и принялись разносить дома на «Америке». Пух и перья летали по узким улочкам этого района еврейской бедноты. Бесчинствами тут верховодил Петр Матузов из Еремино, работавший прислугой в мужском туалете на вокзале. Фен-Раевский лично увещевал его, но туалетный работник продолжал орудовать «с особой жестокостью и возбуждением». Видать, мстил за то пренебрежение, с каким ему кидали ему свои медяки еврейские коммерсанты? Правда, русские баре, спешившие по нужде, вряд ли испытывали к соплеменнику из сортира большее уважение…

Тем временем из толпы полицмейстеру кричали: «Жидовский батька, хабарник, ты нас продал». Тут к месту погрома по улице Ветренной (Гагарина) возвращается самооборона… И толпа приходит в неистовство. И она идет на солдат, разрывая на груди рубахи и крича «Лучше умереть от русских штыков, чем от жидовских ножей!». До этого капитан Архаров просто игнорировал приказы полицмейстера действовать оружием. Но тут нервы капитана не выдержали… После троекратного предупреждения он командует: «Пли!». Громыхнули выстрелы, и двое из толпы громил упали убитыми. Следующий залп, уже без предупреждения, ударил по еврейской самообороне. И тоже — два человека легло замертво…

А вот капитан Лысенко во главе своей роты спокойно наблюдал, как рядом с ним толпа громит Румянцевскую. На приказ полицмейстера принять меры бравый капитан не сдвинулся с места и ответил, что он охраняет… улицу. На этом месте помощник прокурора и адвокат Бринкен стали прерывать рассказ Раевского…

Бери часы — спасай Россию!

Но из показаний многочисленных свидетелей становилось ясно — дикие сцены разыгрались в этот день в разных местах города. Интеллигент Горн на улице Румянцевской бегал от погромщиков вокруг помощника пристава Чарнолусского, умоляя о спасении — но в конечном итоге был избит до потери сознания. Артель строителей Орловского банка убила Мордуха Кевеша, размозжив ему череп камнем. Еще двое евреев были убиты в тот день таким же образом — Меер Давидов на Новиковской улице, книгоноша Берко Лейкин — ударами гири по голове в районе костела. Самооборона, в свою очередь, охотилась за погромщиками или за теми, кого за них принимала. Емельян Головнев был заколот стилетом на улице Ново-Рогачевской. Некоего нищего Козлова, предположительно — участника погрома на Могилевской, нашли зарезанным возле «Гранд-отеля».

Базарная площадь

Насмерть напуганные еврейские женщины и дети прятались на чердаках и в садах, по крышам перелазили с дома на дом. Многих в это жуткое время давали убежище их соседи-белорусы. Равным образом, во время массовой драки 29 августа, евреи укрывали и защищали христиан.

Но некоторые сцены выглядели трагикомическими. К заводу Школьникова на Рогачевской подошла буйствующая толпа. Механик завода Кузьма Морозов и рабочие попросили не громить, чтобы не лишать их работы. Толпа потребовала отступного. Тогда механик передал «спасителям России» деньги. «Вот, хлопцы, два рубля на водку — бить не будем!» — заявил их предводитель Милетий Почекин, машинист из Прудка. Но в это время из-за угла вывалило еще одно скопище — и обе толпы с радостными криками принялись крушить дом заводчика-«эксплуататора» не той национальности. Громила Апрейчиков тут же натянул на себя брюки и рубашку Школьникова. Но вообще к грабежу у участников беспорядков было разное отношение. Наиболее «идейные» призывали: «Ничего не берите, чтобы не подумали, что это мы из-за денег». Но мародерство было повальным. Вслед за громилами ходили их жены, собиравшие выброшенные на улицу вещи в мешки. «Искажались» и «патриотические» лозунги. Так, Зиновий Кожемякин, круша часовой магазин Ямрома на Замковой, призывал: «Бей жидов, бери часы!» В некоторых домах били не только окна и зеркала, но даже кафельные печи. А вот на бутыли с наливкой у многих рука не поднималась — содержимое тут же употребляли по назначению.

Впоследствии в еврейских кругах утверждалось, что масштабы погрома были бы значительно большими, если бы не действия отрядов самообороны. До сих пор в немногочисленной уже еврейской диаспоре Гомеля бытует легенда о местной «Эсфирь». Согласно ей, некая молодая еврейка подслушала в трактире разговор полицейских о готовящемся погроме и успела предупредить об этом. Библейская же Эсфирь похожим образом спасла еврейский народ от готовящегося истребления и даже выпросила у своего мужа, персидского царя Артаксеркса, разрешение евреям на вооруженную самооборону. Удивительно, но в материалах гомельского процесса есть упоминание о Мере Эйдлиной, услышавшей от двух рабочих, что помощник начальника железнодорожных мастерских обещал им водку за участие в готовящемся погроме. И предупредившей об этих приготовлениях самооборону.

Среди привлеченных к суду была 17-летняя Ханна Кац. В красной кофте она подбадривала бойцов самообороны и будто бы лично бросала в солдат камни, палки, куски железа — и даже метнула топор. В погнавшегося за ней фельдфебеля Дуяновича эта «красная валькирия» выстрелила уже из револьвера. Но все же бравый фельдфебель настиг девушку в квартире и уложил ударом приклада в голову.

Высокий суд и низкая ложь

К вечеру погром утих. Но многие напуганные еврейские семьи всю ночь провели в своих убежищах. К утру 2 сентября к Гомелю товарными составами стали прибывать многочисленные толпы сельских жителей с колами и мешками. Они буквально окружили город по периметру и сделали несколько попыток прорваться в центр, но были остановлены войсками. Беспорядки закончились. Их итогом стало десять убитых, сотни раненных, избитых и ограбленных, 250 разрушенных домов и магазинов.

Но Гомельский процесс так и оставил многие вопросы без ответа. Странно, но председатель суда раз за разом прерывал защитников, задававших вопросы об участии в этих событиях сионистов. В частности, о съезде сионистов в Минске в 1902 году. Причем особенно настойчиво об этом спрашивали именно адвокаты-евреи! Известно, что сионистский съезд в Минске прошел с разрешения царского министра МВФ фон Плеве. В связи с этим некоторые впоследствии утверждали, что националисты с обеих сторон, вольно или невольно, но работали друг на друга. Что касается ярых противников сионистов — социал-демократического рабочего Бунда, то они сразу же в своих листовках заявили, что самооборона была организована ими. Защитники с самого начала также утверждали, что имеется сговор свидетелей по «русскому погрому». Почти никто из настоящих или мнимых пострадавших самостоятельно не обращался с жалобами — вся эта группа была разыскана полицией по окрестным деревням. Были и указания на то, что этих крестьян инструктируют городовые в комнате для свидетелей. Что касается свидетелей противоположной стороны, то в материалах процесса неоднократно зафиксировано, как председатель суда грубо прерывает и даже кричит на них. Дело дошло до того, что государственный обвинитель Рыжов призвал не верить показаниям нескольких свидетелей на основании того, что они — евреи. После того, как из суда был удален адвокат Николай Соколов, все демократические защитники также покинули процесс.

Наказание участникам беспорядков и с той, и с другой стороны было вынесено достаточно мягкое — от 5 до 2 месяцев тюрьмы. Еще приговор Киевской судебной палаты примечателен тем, что он вынес частное определение в адрес полицмейстера Фен-Раевского. Этого единственного представителя власти, делавшего все возможное для предупреждения погрома, суд фактически сделал ответственным за эти беспорядки. Признавалось, что преступные действия с обеих сторон стали результатом «межплеменной вражды». Но все же главным виновником погрома было объявлено само еврейское население.

Истинные же организаторы происшедшей трагедии так и не были установлены. Пока шел судебный процесс, в Гомеле в январе 1906 года состоялся еще один опустошительный погром.

Источники:

1. Гомельский процесс. СПб, 1907.
2. Государственный архив Гомельской области, Ф. 176, Оп.1, Д. 92
3. Фонды ГИКУ «Гомельский дворцово-парковый ансамбль»
4. 1905 год в Гомеле и Полесском районе. Гомель, 1925

Опубликовано 26.01.2017  14:28