Tag Archives: Эти Шифман-Фридман

Трагедия петриковских евреев

Пишет Наталья Огорелышева

После начала Великой Отечественной войны и оккупации территория Беларуси была поделена на части. Центральная называлась «Генеральбецирк Беларутения», в западной части была создана провинция «Остзюйдпрусэн», восточная часть называлась областью «армейского тыла», южная, в том числе и Петриковщина, вошла в рейхкомиссариат «Украина». На этой территории были созданы четыре гебитскомиссариата: Мозырский (куда входил Копаткевичский район), Василевичский, Ельский и Петриковский [2, 3]. В Петриковском районе еще до оккупации была создана подпольная группа во главе с первым секретарём райкома партии Х. И. Варгавтиком, а в Копаткевичском – под руководством главы райисполкома А. Т. Михайловского

Хаим Израилевич Варгавтик

Особенно интересна история Хаима Израилевича Варгавтика, который с начала войны остался в Петриковском районе для организации партизанской борьбы с врагом. Отряд, созданный им, базировался в непроходимых лесах около деревни Турбинка, на границе с Мозырским районом. В сентябре-октябре 1941 г. немецкие оккупанты начали первую карательную экспедицию против партизан. Начались кровопролитные бои. Часть партизан перешла через линию фронта, на встречу с Красной Армией. Те, что остались, сдерживали атаки врага возле д. Турбинка. Так от вражеской пули и погиб Х. И. Варгавтик (Илл. 2). Его отряд вырвался из окружения, отбивая нападения врага, пока не присоединился к партизанам Черниговской области. Позднее, в мае 1943 г., в этих местах был создан новый отряд 130-й Петриковской бригады, который вёл боевые действия до последнего дня оккупации [2, с. 234, 235].

Хотя Петриковский район пострадал не так, как соседние районы – здесь не создавались ни гетто, ни лагеря смерти – тем не менее, политика нацизма по уничтожению евреев действовала вовсю. Гитлеровцы уничтожили в районе около 1,2 тыс. граждан, в основном евреев [1, 2].

В деревнях создавались полицейские участки и гарнизоны, назначались старосты. Так, полицейские гарнизоны были в Лясковичах, Копцевичах, Снядине, Бабуничах, Сметаничах и других населённых пунктах [2, с. 277]. В деревне Свобода, неподалеку от городского посёлка Копаткевичи, захватчики создали специальные лагеря для детей. Там содержались около трехсот мальчиков и девочек. Многие их них умерли, а часть была вывезена для сбора крови, которая требовалась для лечения гитлеровцев. Попали туда и еврейские дети: 12-летний Костя Мейлах, Мария и Лиза Бердник из Петрикова и Феня Новик из Новосёлок.

Но особые зверства были учинены над петриковскими евреями. Так, был жестоко замучен старейший житель города – 70-летний заведующий аптекой Арон Файнштейн. В одном из цехов кирпичного завода гитлеровцы нашли больную девочку Инну Фатееву. Её изнасиловали, а потом расстреляли и бросили с горы в омут. На улице К. Либкнехта был убит десятиклассник Борух Герцулин. Блюму Герцулину, бывшую работницу амбулатории, заподозрили в краже ценностей и потом расстреляли.

А самым жутким было массовое убийство на берегу Припяти 14 сентября 1941 г. Взрослых и детей по 30-40 человек сначала гнали по пристани, а потом заставляли ложиться лицом в грязь. На них были нацелены пулеметы бронекатера. Когда на берегу собралось более 400 человек, каратели заставили всех раздеться и голыми загоняли в воду. Евреи под ударами прикладов двигались на глубину, первые уже начали тонуть. Убитые и раненые исчезали под водой. Остальных поливали свинцом, потом добивали раненых [4, с. 275, с. 276, с. 289].

Свидетельства очевидцев:

  1. Гинда Гутман, г. Петриков: «Меня схватили каратели и повели по улице Карла Либкнехта до центра города. Около сквера показалась группа людей, около 30 человек. Меня подтолкнули к ним. С улицы Андреева двигалась другая группа евреев, голых, окровавленных. Среди них была Люба Янюк с четырьмя детьми, Евсей Шпитальник с переломанной ногой, его вели под руки, Нахим Гренадер и другие. Нас пригнали к затоке Бычок. Там было действительно пекло… Я оказалась под мёртвыми телами, и каратели посчитали меня мертвой. Я теряла сознание, опять приходила в себя, но не вставала. Когда каратели ушли, я выбралась из-под трупов, поползла до берега и доползла до лесопильного завода. Потом смогла дойти до дома Верещакова в Петрикове. В его огороде пролежала весь следующий день. Голодная, распухшая, но добралась до деревни Беляновичи, а потом за Припять. Через несколько недель я оказалась в деревне Макаровка Киевской области, где жило много поляков. Владея польским языком, я выдала себя за полячку и под именем Стефаниды Бяняк прожила там до мая 1942 г. Потом вместе с местными жителями гитлеровцы вывезли меня на работу в Германию. Но самое страшное началось в самом гетто: ужасный голод, страшный холод и забирающая последние силы непосильная работа. И, когда меня вместе с заключенными вели в газовую камеру, к счастью, началось освобождение. В очередной раз мне был дан шанс, я была спасена, уже не надеясь и не веря в спасение» [2, 4]. 

Клара Кустанович и Гинда Гутман

2. Белла Кустанович-Гутман, г. Петриков: «…Клара Кустанович приходилась родной сестрой моему мужу. На этом фотоснимке (Клара слева) вы можете видеть, какой красивой она была (Илл. 3). До войны она была учительницей и жила в деревне Голубица. Однажды в ее дом ворвались фашисты. Они требовали у Клары информацию о местонахождении советских солдат и офицеров, вырвавшихся из окружения. Но она посчитала, что лучше смерть, чем предательство. И даже сожжение пятилетней дочери Фани не изменило решения Клары. После этого она была расстреляна. Посмертно она была награждена медалью За боевые заслуги. О ее самоотверженном подвиге рассказывается в статье Убитые, встаньте, опубликованной в газете Правда, а в газете “Советская Беларусь” была опубликована статья У імя будучыні (вряд ли именно в “Советской Белоруссии”, т. к. после войны эта газета выходила на русском языке – belisrael). Мой муж после войны посылал запросы в различные архивы с целью узнать поподробнее о гибели своих родных. Смерть Клары была описана в центральных газетах, поэтому наш запрос был удовлетворен. …Рядом с Кларой запечатлена двоюродная сестра мужа, Гинда Яковлевна Гутман. Ее история не менее трагична, хотя и со счастливым концом. …Вам, наверное, хорошо известен тот факт, что евреев г. Петрикова уничтожали жестоко и массово. Так вот, среди осужденных на смерть евреев была и наша Гинда. Ей тогда было 36 лет. Но судьба подарила ей жизнь. Гинда вернулась в Петриков, где прожила до 1970 года» [4, с. 4, 6]. 

Эти с мужем Мишей Фридманом

3. Эти Шифман-Фридман, г. Маалот: «…Немало евреев было в Петрикове, где я родилась и выросла. Конечно, не все верили в предстоящие зверства фашистов, в то, что ждет их на оккупированной врагом территории. Так, например, мой дедушка Янкл Фридман благословил побег своих детей – сына (моего отца) и дочери с семьями, а сам остался беречь имущество. И, конечно, погиб. Старшему брату моему Абраму не было 18 лет. 20 июня 1941 года поздно вечером он пришёл после выпускного вечера по случаю окончания средней школы. Покинуть родной город вместе с нами отказался и за два дня до прихода немцев добровольцем ушёл на фронт. Погиб 3 июня 1943 года геройски, как было сказано в похоронке. Отец тоже был на фронте и к счастью, вернулся живым.

Коротко о моём Петрикове. Это старинное в прошлом местечко, а в годы моей молодости – город. Действовали в нем до 1937 года две еврейские школы, синагога. Вспоминаю, как субботним утром старики в кипах и талесах шли в синагогу. Я закончила пять классов еврейской семилетки, ставшей потом школой с белорусским языком обучения. Вернувшись из эвакуации, мы узнали, что все оставшиеся евреи погибли, среди них немало детей, моих одноклассников, соседей, близких знакомых. Спасённых не было, кроме тех, кто сумел уйти в партизаны.

А было так. Поочередно всех евреев семьями сгоняли к берегу реки Припять, загоняли в воду, расстреливали. Потом трупы всплывали, и местные жители тайком хоронили останки поближе к городу (как у нас называли, в «райчаке», и на противоположном берегу реки). Так погибли мой дедушка, брат отца Эли, старики, которых я знала и помню: Мордхе-Довид Зарецкий с супругой, мой одноклассник Хаим Турецкий, его сестра Эстер и их родители, Довид Зарецкий, Берл Голубицкий – молодые ребята, по 15-17 лет, Двора Чарная с мужем и больным сыном. Жмодян, Шлуме-Герш с женой, супруги Лейбке и Геня Зарецкие, Доба Зарецкая с детьми, семья фронтовика Мотки Офенгендина и многие другие, всех не перечислить, да и не вспомнить. Ведь мне не было и 16 лет. А всего погибло не менее 300 человек.

Борис Яковлевич и Эстер Мееровна Фридман

Пришла долгожданная Победа. Благодарные жители города показали моему отцу Борису Фридману, Арону Зарецкому, Бене Гутману, Шае Люлькину, Юде-Лейбу Чарному места захоронения евреев, жертв фашизма. С большим трудом среди кустарников вырыли они останки и со всеми религиозными почестями похоронили на еврейском кладбище. Могилу огородили и установили примитивный металлический памятник с соответствующей надписью, конечно, с помощью горсовета. На противоположном берегу Припяти установили небольшой памятник рабочие судоремонтного завода по инициативе директора Смирнова. Теперь в Петрикове осталось не больше 10 евреев, и то такие, кто по состоянию здоровья позаботиться о благоустройстве кладбищ и памятника не в состоянии, притом и материальных средств они для этого не имеют.

В связи с этим хочу повторить слова неоднократных публикаций в “ЕК“ на тему, нужны или не нужны памятники мёртвым. Имеются в виду “швейцарские“ деньги. Как утверждают в своём письме Комиссарчик и его соавторы, “деньги нужны не мёртвым, а нам живым“. А в номере “ЕК“ за 8 июля 1999 года в письме “Показуха? “ Борис Гидалевич приводит слова из письма семьи – моих однофамильцев, Фридман  что, мол, “нет смысла ставить обелиски там, где евреев остаётся все меньше и меньше“ и что никому, мол, не нужна “показная память о погибших“. Боже мой, как можно было додуматься до такого! Ведь нет в бывшем Советском Союзе ни одного города, местечка и даже деревни, где бы ни жили и ни были замучены евреи. Так пусть хоть скромные памятники, обелиски напоминают живущим там евреям и неевреям, грядущему поколению о том, что пришлось пережить в годы лихолетья.  Конечно, не сравнить такие города, как Одесса и другие, где помощь в увековечении памяти о замученных и погибших евреях на  оккупированных врагом территориях выделяют горсоветы, общины, более богатые и щедрые люди. Я не собираюсь диктовать, как и кому делить швейцарские деньги, зная, что никто от них не откажется. Считаю, что решать должна комиссия, с учетом предложений заинтересованных в установлении и благоустройстве памятников погибшим евреям и кладбищ в городах и населённых пунктах, где позаботиться об этом некому. [“ЕВРЕЙСКИЙ КАМЕРТОН”, приложение к израильской газете “Новости недели”, 30 сентября 1999 года]

  1. Нахман (Наум) Шаевич Зарецкий, г. Бруклин: «…Когда в 19411944 гг. пришли немецкие оккупанты, многие из белорусов пошли служить полицаями. …Отец с семьёй бежали из Петрикова в деревню Убортская Рудня, когда бабушки уже не было в живых. Было так. Когда в основном немцы ушли, в Петриков из деревни Лясковичи на моторных лодках приехали белорусские бандиты, вооруженные пулеметами. Петриковские бандиты тоже вооружились и стали хватать евреев. Собрали толпу, примерно 500 человек, в основном женщин, детей и стариков, и погнали к реке Припять. Руководил бандитами 18-летний Шпак. Эту толпу евреев гнали по нашей улочке. Стоял крик и стон. Бабушка услышала и вышла на улицу. Ее тоже схватили и погнали к реке. Как я уже говорил, Петриков стоит на высоком берегу. Как нам потом рассказывали очевидцы, несчастных загнали в протоку (своего рода канал, где делали баржи) её называли Бучок, и стали заставлять топиться, тех кто сопротивлялся расстреливали из пулеметов (среди этой толпы был мой однофамилец Моче-Бэйзис Зарецкий, физически крепкий мужчина, работавший плотником). Когда людей загнали в реку, он нырнул, переплыл под водой Бучок, а затем и Припять и ушёл в лес, где прятался какое-то время. Затем он вернулся в Петриков и погиб. Когда трупы всплывали, их закапывали в вырытый рядом с берегом ров.

Только после войны вернувшиеся с фронта евреи организовали группу, сколотили тачки, выкопали погибших из всех расстрельных ям и на лошадях перевезли на еврейское кладбище, где похоронили в большой братской могиле. Мой брат Исроэйл и я были на этом кладбище в 1981 г. В начале могилы стоял железный столбик, к которому была приделана жестянка с надписью краской Здесь похоронены жертвы немецко-фашистской оккупации 19411945 гг.. Ни слова, что здесь лежат одни евреи. Это чудовищно, но это факт. От старого довоенного еврейского кладбища, где я с отцом и дедом хоронил Бенциена (дедова брата) в июле 1940 г., остался маленький кусочек… Всего в Петрикове погибло во время войны от геноцида (в основном от рук самих петриковцев при помощи немцев) около 2600 человек. Светлая память им мученикам…» [из архива Л. Смиловицкого].

После Великой Отечественной войны было установлено, конечно же, много памятников, но они были «безликими», где евреи указывались как «советские люди» или «жертвы фашистского террора». И пример тому – памятник в Петрикове, о котором упоминали очевидцы (Илл. 4). В Беларуси в последние годы стали устанавливать памятники жертвам Холокоста. И это первые шаги к осознанию того, что Катастрофа (Шоа) – это не только трагедия евреев Беларуси, Европы, но и общемировая, человеческая трагедия.

Автор благодарит д-ра Леонида Львовича Смиловицкого, старшего научного сотрудника, руководителя проекта «История евреев в Беларуси» в Центре диаспоры при Тель-Авивском университете, а также музей истории и культуры евреев Беларуси (г. Минск) за предоставленные материалы.

Список использованных источников:

  1. Смиловицкий, Л. Катастрофа евреев в Белоруссии 1941– 944 гг. Тель-Авив: 2000.
  2. Памяць. Гісторыка-дакументальная хроніка Петрыкаўскага раёна. Мінск: Ураджай, 1994.
  3. Яд Вашем. Курс «И памяти нет страшней…» – история Холокоста (Шоа). Иерусалим: 2018, teacher: Frederik Drachinsky.
  4. Республиканский конкурс «Холокост. История и современность». Интервью-исследование «Холокост в истории семьи Кустанович-Гутман». / Г. С. Казак [и др.]. Петриков: 5 ГУО «Средняя общеобразовательная школа № 1 г. Петрикова», 2008.

***

От редактора belisrael

  1. Читайте также ранее опубликованный на сайте материал:

Маалотские встречи (2). Эти Шифман-Фридман

2. Присылайте материалы с воспоминаниями о войне, семейные истории и многие др. темы

Опубликовано 23.10.2019  18:55

Маалотские встречи (2). Эти Шифман-Фридман

Закончив своё пребывание в гостеприимной квартире Семёна, взяв интервью у него и у его соседа, друга и почти ровесника Леонида, мы тепло попрощались с доблестными ветеранами и направились к дому, расположенному на той же улице. Нас ждала встреча с еще одним интереснейшим человеком – Эти. Она родная сестра жены Семёна, является профессиональной журналисткой. Кроме того, работала учительницей в школе. Сейчас ей исполнилось 93 года (кстати, 8 марта!), и находится на заслуженном отдыхе.

Сначалa Эти рассказала нам немного о своей семье. Её корни из полесского Петрикова.

Папу звали Фридман Борис Яковлевич, а маму – Эстер Мееровна. Одна из её сестёр живёт в Америке. Брат Эти Абрам Борисович погиб на войне.

Метапелет Анжела из Молдовы, работающая у неё круглосуточно, помогает нам ознакомиться с семейным фотоальбомом. У Эти 2 сына. Младший, Аркадий (в быту Алик), которому 67 лет, работает в аэропорту Бен-Гуриона, живет в известном многим районе Ганей Авив в Лоде, а старший, 70-летний Исаак, недавно вышедший на пенсию, – в больнице «Тель а-Шомер» (занимался вопросами обеспечения больных кровью). Он живёт в Ришон ле-Ционе.

Эти окончила журналистский факультет Белорусского государственного университета и стала профессиональной журналисткой. Накануне нашего визита она даже отыскала свой университетский диплом и показала его нам, хоть мы и не отдел кадров.

После завершения учёбы Эти работала по специальности; поначалу корректором, а затем самостоятельным литературным сотрудником в петриковской районной газете. Писала она и статьи для газеты «Гомельская праўда», их печатали, они пользовались большим интересом и уважением у читателей.

Эти писала на злободневные темы, описывала жизнь и труд простых белорусов. Несмотря на цензурные ограничения, она старалась донести до читателей свою точку зрения и свой личный взгляд на происходившее в СССР. С этой целью она ездила предварительно на заводы, фабрики, в колхозы и совхозы, говорила с людьми, вникала в их дела. Поскольку Эти хорошо знает белорусский язык, то она писала и на этом языке.

Также Эти писала и на еврейскую тему, разумеется, только тогда, когда это стало возможным. Это было ещё при жизни её отца и отца Семёна, мужа её сестры. Они все вместе поехали на кладбище и сфотографировали памятник погибшим евреям. Эти присутствовала на суде, осудившем полицаев за убийство мирных советских людей.

В Израиле Эти написала только одну статью, как бы суммировавшую её профессиональный и жизненный путь на «доисторической родине».

В еврейской школе Эти училась первые 4 года вплоть до её закрытия в конце 1930-х гг., а затем перешла учиться в обычную белорусскую советскую школу.

Отца Эти звали Берка Янкелевич, но его обычно называли, как водилось на русско-советский манер, Борисом Яковлевичем. Когда началась война, именно он настоял на эвакуации, и это спасло всю семью. Эвакуировалась семья Эти в Саратовскую область. Эти работала секретарём в тракторной бригаде. Семье Эти выделили домик-мазанку в районном центре Ровное. Потом отец ушёл в армию и воевал в Венгрии и Чехословакии. Во время службы в Венгрии был интересный эпизод: он оказался у одного винодела. Но в своей части ему не поверили. И он сказал: «Дайте мне офицерскую шинель, и я поеду туда, где я был». Когда он приехал, то его узнал сын хозяина. Ему налили целую бочку вина, которую он отвез в часть, где устроили застолье.

Затем отец вернулся с войны и работал в райпотребсоюзе, в магазине, где торговали скобяными изделиями. Борис Яковлевич был очень уважаемым человеком.

Далее – слово самой Эти:

«Расскажу о своей маме. Ей еще не было 18 лет, когда она работала у одной еврейки. Смотрела детей и помогала по хозяйству, а после вышла замуж за моего папу, и родился брат. Брата в армию не должны были призывать, но он пошел добровольцем… стал сапером и погиб, подорвался на мине. Я, работая в редакции, писала от руки (машинки пишущей там не было), принимала сообщения ТАСС, и всё это шло в газету. Меня направляли редактором в газету “Стеклозавод” в Гомель, но предлагали лишь однокомнатную квартиру. Муж не захотел, и мы тогда так и остались в Петрикове.

Я всю жизнь проработала в газете, и немножко в школе – учительницей младших классов. Заочно закончила педучилище. Жизнь моя очень интересная, я очень довольна, что прожила такую жизнь. Белорусский язык я и теперь знаю очень хорошо, а еврейский – тем более».

Метапелет Анжела: «Вы знаете еврейский?!»

А.Ш.: «Имеется в виду идиш»

Эти: «Их вейс алц…»

Анжела: «А, это вы меня ночью мучаете, а я не понимаю, что говорите» (смеемся).

А.Ш.: «Ред аф идиш!»

Эти: «Я еврейский знаю от и до. Четыре класса проучилась в еврейской школе, а потом ее закрыли и перешла в белорусскую. Еще о семье.

 Литаль и Ноам (ליטל ונועם)

 Справа на лево: Даник, Литалечка и Ноамчик

У меня 7 правнуков, из которых только одна девочка по имени Литаль (в переводе на русский «моя росинка»). Еще одного звать Ноам. Вот их фотографии.

Владик – сын Исаака, работает в иностранной фирме и объездил по работе много стран. А еще один внук Зив также имеет высшее образование и очень хорошо устроен.

 

 

Что касается литературного творчества, то я очень любила писать стихи. Темы разнообразные. Ряд стихов был напечатан в петриковской газете, другие у меня записаны от руки в тетради. И моя младшая сестра Мария Борисовна Гаврильчик, живущая в Америке, приезжавшая 2 года назад, часть забрала».

Анжела: «И жалеет, что не все».

Эти: «У сестры тоже получилось интересно. Ее муж погиб на войне. А сын мужа живет в Вильнюсе, а там висит целый список погибших. И он нашел среди них своего отца. Мама была еврейка, а отец русский.

Сестра уехала в Америку после меня, году в 1992-м. Жила в Бобруйске.  Я же со старшим сыном Исааком в Минске. Приехав в Израиль, мы поселились в Нес-Ционе. А потом у кого-то из Зарецких, живущих в Маалоте, был день рождения, нас пригласили. Но я не могла поехать, потому что лежала больная. А сам Зарецкий пользовался большим авторитетом у руководства города, его часто приглашали выступать. В местной газете «Новости Маалота» о нем не раз писали, были фотографии с мэром. Наш мэр очень хороший. Когда были выборы, некоторые старались его свалить, но народ не дозволил. И меня он знал хорошо. Бухбут его фамилия. Конечно, я голосовала за него (Ш. Бухбут – известный в Израиле мэр, многие годы был председателем органов местной власти, кстати, приезжал в Беларусь для «обмена опытом» – belisrael.info). Передвигаться уже тяжело, при необходимости врач и медсестра приходят домой, а всю работу делает метапелет, включая покупки. Она же сама ходит к врачу и рассказывает о моих болячках. Анжела из Молдовы, мы вместе уже 3 года. А до этого 6 лет была другая метепелет, также оттуда.

Я была ветераном партии, в которую вступила во время войны в 18 лет».

Мы: «Видим в тетради стихи, январь 1947 года».

Эти: «Еще раз повторю, что моя сестра говорила: “я так жалею, что не забрала все твои стихи”. Сестре 1 февраля исполнилось 80 лет. У нее двое детей. Старший сын Аркадий, второй Влад. А детей сына Исаака, моих правнуков, зовут Раз и Дов»

Далее рассматриваем фотографии. На одной сын Исаак с внучкой Литаль

Эти: «А это я и внук моей сестры. Мой внук со своим мальчиком. Где работает, толком не могу сказать».

Анжела: «Так толком и не говорят :)».

Эти: «Вот младший сын Исаака и Софии, у которого двойня, живет в Ришон ле-Ционе на съемной квартире рядом с родителями, которые помогают растить внуков. Ко мне они периодически приезжают.

 

Мой покойный муж из Турова. Фамилия Шифман. Родился в 1913 году, а умер 14 лет назад. Я не знала с какого года Миша, паспорт не просила, когда собирались пожениться, а он оказался старше меня на 12 лет. А потом спрашиваю: «А паспорт твой где?» – «Вот…» Тогда говорю: «Я в загс не пойду». Но была тетка, моего папы сестра. Она знала, где я спрятала паспорт, пошла и вытащила. Есть фото, где я с мужем.

Кстати, хочу сказать, что мой муж ездил в Туров, ему дали справку, что немцы их дом сожгли и никого не осталось, все погибли. У него было 3 сестры и 6 братьев. А отец моего мужа был в санатории. И тут война. «Давайте уедем!». Но отец был настолько религиозный, что сказал: «Никуда не поеду». И немцы их загнали в реку и расстреляли».

Семья Исаака на его 65-летие, 8 июня 2013. В центре Аркадий (Алик).

***

Дети Исаака и Софии:

Влад, 42 года, инженер-электронщик по проектированию в американской компании. Закончил Орт при “Таасия авирит”, а также известнейшую михлалу “Сингаловски”. Жена Илана из Киева, учительница в хинух меюхад (образовательная система для проблемных детей). Живут в Ашдоде. У них двое детей: Литаль – 15 лет и Ноам – 10 лет.

Зив, 36 лет, вторая степень по управлению бизнесом, работает начальником большого отдела в страховой компании “Клаль битуах”. Жена Шени в страховой компании “Феникс”. Их двойне Дору и Разу 8 мес.

Дети Аркадия и Бетти:

Борис, имеет двух сыновей: Томи – 4.5 года и Лиам – 3 года

Александр, имеет сыновей: Даниэль – 8 лет, Натанель – 5 лет и Марк, которому в мае исполнится год.

Аркадий со своими тятью внуками

В Маалоте у ветеранов побывали А. Шустин, М. Разумовский и Б. Шапиро

Опубликовано 02.04.2018  01:29

***

Эти Шифман (8.03.1925 – 3.11.2018)

Маалотские встречи (1). Семен Зарецкий и Леонид Раберов

В конце июля 2016 года на сайте был напечатан материал журналистки из белорусского Петрикова Эти Шифман-Фридман Последний миньян Петрикова. Незадолго до Нового 2018 года на него обратил внимание молодой москвич Андрей Порфирьев, составляющий свою родословную. После получения его письма редактор belisrael.info вновь позвонил Эти, рассказал об Андрее и его вопросах. К счастью, она жива-здорова, и, несмотря на свой почтенный возраст, многое помнит. Затем был звонок ее старшему сыну Исааку, живущему в Ришон ле-Ционе, с которым она приехала в 1991-м году в Израиль. Из разговора с ним стало известно, что в Маалоте живет младшая сестра Эти, которой 90 лет, а ее мужу Семёну Зарецкому – 94. Вскоре состоялся телефонный разговор с Семеном, известным и уважаемым в городе человеком. Он рассказал, что на одной лестничной клетке с ним живет бывший гомельчанин Леонид, которому 93 года. Как раз во время разговора Леонид был у Семёна, ну, а Эти живет в нескольких домах от них. Было решено обязательно съездить в Маалот, встретиться и поговорить со всеми.

Выбрав по-настоящему летний февральский субботний день, мы своей маленькой, но сплочённой командой рванули на север! Маалот расположен в Галилейских холмах неподалёку от таких городов, как Нагария, Акко, Кармиэль, Тверия и Цфат. Климат там довольно умеренный, а в самые холодные зимние дни может даже выпасть снег.

 

Начать серию встреч мы решили с Семена, который должен был пригласить к себе Леонида. Хозяин квартиры является пожизненным председателем Союза ветеранов войны города Маалот. Он любезно согласился поведать нам о своей богатой событиями жизни, мы радостно согласились и включили диктофон, а также сделали множество фотографий. Этот материал и предлагается вашему вниманию.

* * *

 

Семён Зарецкий родился в 1924 г. в Ельском районе в деревне Махновичи (ныне относится к Мозырскому району) в многодетной еврейской семье. Его папу звали Ароном, а маму Ханой. Семён был младшим ребёнком в семье. У него было 5 сестёр. Одна из них умерла во время войны, а остальные выжили; они скончались в Москве, Гомеле и Витебске в силу естественных причин уже в наше время. Одна сестра, Маша, репатриировалась раньше Семёна в Маалот из Витебска и умерла в этом городе. Её муж Моисей с известной в Мозыре фамилией Трастинский внезапно скончался перед репатриацией.

Семён первые 4 года учился еврейской школе. Преподавание в ней велось на идише. Затем советская власть закрыла эту школу, и он перешёл учиться в обычную белорусскую, которую и окончил перед самым началом войны. Нетрудно подсчитать, что к началу войны он и его сверстники были 17-летними пацанами.

Однако они сразу встали в ряды защитников Родины. Боролись с последствиями бомбёжек, ночами сидели в засаде, чтобы не пропустить и задержать шпионов. Затем был долгий путь к спасению. Родители и сёстры Семёна спаслись, а вот дяди со стороны отца отказались уезжать и погибли вместе со своими семьями. Одного из братьев отца звали Мордехай, а другого Лейб.

Семён рассказал нам ужасную историю о злодейском массовом убийстве гитлеровцами беззащитных мирных евреев: стариков, женщин и детей, Людей загнали в воду и расстреляли из автоматов. Тётя, жена Мордехая, чудом выжила в этой бойне, спряталась в овраге, но потом решила, что опасность уже миновала, вышла из укрытия и пошла посмотреть, не сгорел ли семейный дом в Петрикове. Там её увидел полицай, и её расстреляли. После освобождения Беларуси отец Семёна отыскал её захоронение. Она была погребена вместе с неизвестным мальчиком. Погибших жертв нацистских преступлений похоронили, сделали ограждение, но настоящего памятника не было.

Эвакуация происходила через железнодорожную станцию Муляровка, которая находится в 12 километрах от довоенного местожительства семьи Семёна. Эвакуировались по реке Припять на барже, которая плыла с «черепашьей» скоростью… В конце концов прибыли в Киев, а оттуда перебрались в район Чернигова.

Далее в Саратовскую обл. дер. Агоровка, примерно, 30 км. от железной дороги. В колхозе работал на лошади. А когда муж одной из сестер, невоеннообязанный работник облисполкома, приехал с документами, сели на железнодорожной станции и в конце 41-го оказались в Узбекистане в Намангане.

В этом же городе, когда ему исполнилось 18 лет в 1942 г., он был призван в армию и направлен для ускоренного военного обучения в харьковское пехотное училище, эвакуированное в Наманган. Учёба длилась полгода, а затем после экзаменов всех курсантов немедленно отправили на фронт.

1942 г., Харьковское пехотное училище     

Семён воевал на Степном фронте. Первое ранение он получил под Белгородом. К счастью, оно оказалось лёгким. А вот второе ранение, в бою под Харьковом, было тяжёлым. Семён терял сознание и снова приходил в себя. Лежа в неподвижном состоянии, он слышал о танковом наступлении немцев и боялся, что фашистский танк просто проедет и задавит его. Были и случаи, когда находившихся без сознания, но ещё живых солдат хоронили в общей могиле. К счастью, его заметили, подобрали, дали воды и отправили для лечения в тыл. Лечение и выздоровление было долгим и продолжалось 7 месяцев ( с августа 1943 по март 1944 г.). По его окончании Семён был выписан из госпиталя, комиссован и вернулся к своей семье в Наманган, поскольку Беларусь к тому времени ещё не была полностью освобождена. Затем после изгнания фашистов Семён вместе со своей семьёй вернулся в свои знакомые с детства места.

По возвращении в родное местечко Петриков семья Семёна обнаружила, что их дом находится в относительно неплохом по военным меркам состоянии, не разбомблен, а только выбито несколько окон и дверей. Однако в этом доме уже жила другая белорусская семья, которая самовольно туда вселилась, пользуясь отсутствием законных хозяев. Новый хозяин дома пытался представить дело так, будто бы дядя Семёна продал ему этот дом. Однако Семён не стал его слушать, а угрозой применения силы вернул себе свою законную недвижимость. Позже семье Семёна горисполком дал возможность построить новый дом. Семён учился в бобруйском сельхозтехникуме, а окончив его, попал в райисполком Петрикова, где работал в спецчасти. Его послали работать в сельхозбанк города Мозырь, несмотря на то, что он сам признался в отсутствии знаний и практического опыта. И то и другое он приобрёл в процессе работы. Вник в тонкости дебита-кредита, сальдо-шмальдо и научился работать с клиентами в отделе кредитования.  Поначалу финансовые документы были для него сродни китайской грамоте, но коллеги по работе помогли ему войти в курс дела. В частности, очень помог бухгалтер по фамилии Рабинович. Семён разобрался в работе и участвовал в совещаниях. Затем он был назначен директором автобазы в Петрикове. Это было в 1961 г. Семёну не было тогда и 40 лет. В этой должности Семён проработал 13 лет, после чего был переведен в Мозырь.

В Мозыре с правой стороны на въезде в Бобры находилась станция АТЕК (машины и контейнеры для междугородних грузовых перевозок), где Семен стал начальником. Сам автокомбинат был в Гомеле.

В Израиль приехал в 1991 г. Ходил в ульпан, а затем занялся общественной деятельностью. Подспорьем было знание идиша, на котором говорили у него дома до войны.

Семён рассказал о том, что у него было два сына и дочь. Жену зовут Дуся, она тоже родом из Петрикова. Фамилия её родителей Фридман: мама Эстер и папа Борис. Её единственная сестра Эти, с которой тоже побеседовали (об этом будет отдельный материал), проживает в Маалоте на той же улице.

Петриков, 1967 г.                                                            Маалот, 1992 г.

Дуся во время войны была эвакуирована в Саратовскую область. После освобождения Беларуси от нацистов вернулась в родные края, где и познакомилась вскоре на танцах с Семёном. Свадьбу сыграли в 1947 г. – таким образом, в прошлом году их браку исполнилось 70 лет! Дети подняли вопрос об алие. Младший сын Михаил (1950 г.) жил в Минске, а дочка в Гомеле. Решили ехать в Израиль, тем более, что в Минске уже продали квартиру, но муж дочери решил не ехать.

А ещё один сын Яков (1948 г.) работал начальником ПМК в Хойниках. Он неожиданно скончался. Случилось это так: когда умерла двоюродная сестра, он поехал на похороны, вышел из автобуса и сразу умер.

Михаил никогда на здоровье не жаловался, но заболел и умер в Маалоте. Внук Женя, 1983 г. р., месяц назад женился на местной израильтянке (сабре). Внучку зовут Аня, 1981 г. р., она вышла замуж раньше.

Внуки Женя и Аня (примерно 20 лет назад)

На фото Аня со своим сыном, правнуком Семёна и мужем Виктором Чесновским. Сейчас у неё родился второй сын.

«А вот ещё одна фотография, – говорит Семён. –  На ней гомельские родственники: дочка Рая 1953 г. р., зять Саша Песин, сын Эдик, его жена Наташа, их мальчики-двойняшки и я со своей женой. 

Семён приехал в Маалот к своей сестре Маше в июне 1991 г. Маалот тогда был не городом, а посёлком городского типа с населением порядка 6000 человек.

Вскоре после приезда и окончания ульпана Семён был избран в руководство маалотского отделения Союза ветеранов 2-й мировой войны, а спустя полгода, 5 января 1992 г., стал председателем отделения. Ветеранский комитет под его руководством проводит самую разнообразную полезную работу: помогает в ремонте и благоустройстве квартир ветеранов, организует их досуг (вечера отдыха, поздравления с днями рождения и другими памятными датами), отмечает золотые свадьбы под хупой, стремясь сохранить связь поколений. Проводятся экскурсии по всей стране, а ветеранский хор считается ведущим в Маалоте. Неходячих ветеранов активисты навещают на дому.

Всемерную поддержку ветеранам в их благородном деле оказывает мэр Маалота господин Шломо Бухбут. Так, он предоставил им первый этаж в новом доме «на столбах». Помещение называется «Яд ле-баним»; в одной комнате находится сам комитет ветеранов, а в другой – музей еврейского героизма на фронтах Второй мировой войны с передвижными экспонатами. Имеется и библиотека. В музей заходят школьники города вместе с учителями, и сами ветераны бывают в школах, рассказывая всю правду о войне.

К сожалению, несколько лет назад у Семёна случился тяжёлый приступ, и только чудеса израильской медицины вернули его к жизни. Когда на следующий день он очнулся в реанимационной палате, врачи сказали ему, что он один из тысячи, кто после такой тяжёлой болезни возвращается к жизни. Семён сохранил память и рассудительность, но, поскольку его физическое состояние всё же ухудшилось, он не может как прежде ходить на заседания совета ветеранов. Тем не менее, он является пожизненным почетным председателем союза ветеранов Маалота, его разумный голос и взгляд на происходящее нередко являются решающими при принятии решений. Жизнь продолжается!

  

Далее Семён рассказал о своей метапелет, помощнице по уходу из Молдавии. Зовут её Сильвия Суружиу. Когда в связи с возрастом и состоянием здоровья возникла необходимость в круглосуточном наблюдении и уходе, Семён и его спутница жизни обратились в фирму, предоставляющую услуги иностранных рабочих-сиделок. Сильвия работает в этой семье уже 2 года. Она для стариков стала как член семьи, вкусно готовит, выполняет необходимую работу и помогает во всём. Кроме того, её профессиональные знания и опыт медсестры очень помогают в трудных ситуациях. Помимо этого, жена Семёна имеет от «битуах леуми» (службы национального страхования) метапелет на 4 часа в день. Что касается оплаты иностранной помощницы, то 30 часов в неделю компенсирует «битуах леуми», а остальное оплачивает семья.

***

А сейчас рассказ Леонида Раберова:

– Родился я в 1925-м в Гомеле, сестра Сара в 1921-м, брат Муля (Самуил) в 1923-м, всего было пятеро детей. Двойня, Зяма и Рива, – с 1931-го. Отец Иосиф работал на заводе слесарем-монтажником, мать Соня – домохозяйка. В доме родители разговаривали на идиш, а дети на русском. Закончил 7 классов, поступил в железнодорожный техникум на отделение «сигнализация, централизация и блокировка». До 5-го класса учился в еврейской школе, после чего ее закрыли. Сестра поступила в музыкальную школу. Я и старший брат работали на детской железной дороге, протяженность 500 м. Паровоз и 2 вагона. Брат машинистом, я помощником. По воскресеньям возили детей.

В 41-м, когда началась война, брата Зяму призвали в армию, он попал в школу связи в Чебаркуль. На фронте с 42-го, погиб под Сталинградом. Был командиром отделения связи 135-го гаубичного полка. Сестра с музыкальной школой была эвакуирована на Урал. В 43-м призвана в армию и была командиром зенитного расчета 3-го Украинского фронта до конца войны. Я же в эвакуации в Куйбышеве после окончания курсов слесарей работал слесарем-монтажником на заводе.

С командиром отделения связи полка Антоновым, Германия, Люббенау, 1946 г.

Взвод управления полка, январь 1946 г.

В начале января 43-го меня призвали в армию, на фронте был с сентября 43-го. Боевое крещение принимали при форсировании Днепра южнее Киева. 1-й Украинский фронт, 3-я гвардейская танковая армия.

За форсирование Днепра был награжден медалью «За отвагу», за бои на Сандомирском плацдарме – орденом «Красной звезды», за бои под Берлином – медалью «За боевые заслуги». Во время войны у нас сменилось 6 командиров взводов – последний погиб на Сандомирском плацдарме. Войну закончил в Чехословакии. После взятия Берлина своим ходом на машинах через Карпаты брали Прагу. В армии был до мая 49-го, все время жили в Германии. Армию нашу расформировали в 46-м. Мы попали во 2-ю гвардейскую армию и в мае 49-го демобилизовались. Приехал в Гомель, где к тому времени уже жили родители. Они вернулись из эвакуации в 48-м. Отец пошел на тот же завод «Красный химик», где работал до войны. Сестра демобилизовалась в 49-м, работала преподавателем в музыкальной школе.

Гомель. Сидят: второй справа машинист Тимошенко, в центре Вашенко, токарь (фамилию непомнит) , крайний слева машинист Кочетов. Стоят: справа машинист Шепчук

Я в 49-м поступил в школу машинистов, закончил в 52-м. По распределению был направлен на Прибалтийскую железную дорогу, где отработал 3 года, после чего вернулся в Гомель. Начал работать в локомотивном депо. Вначале помощником машиниста, а затем машинистом. Возглавлял тепловозы и дизель-поезда. Работал на пригородных поездах в направлениях Гомель-Жлобин до Минска, Гомель-Калинковичи, Гомель-Щорс. Затем работал в депо на различных должностях. Был мастером цеха подъёмки, старшим мастером депо, замначальника по ремонту, замначальника по эксплуатации, а до этого был машинистом-инструктором. И в конце был комиссован и работал старшим дежурным по депо.

В 91-м приехал в Израиль в Маалот. Из пятерых детей, как я уже говорил, старший брат Самуил погиб под Сталинградом, сестра Сара умерла в прошлом году в Америке в возрасте 96 лет, второй брат Зяма закончил горный институт в Днепропетровске и работал инженером на шахтах и на севере, умер в позапрошлом году от ранений. У меня две дочери: старшая Лариса вместе с мужем Борисом Подольским и двумя сыновьями приехала в 90-м, живет в Маалоте, а младшая Лена в Канаде.

 

Внук Саша Подольский служил 3 года на кораблях ВМФ Израиля, а младший Игорь дослужился до лейтенанта и ушел в отставку. Сейчас у него родился сын, живет в центре страны недалеко от Тель-Авива. Жена Стелла преподает в школе биологию.

Когда Семен возглавлял комитет ветеранов войны, я тоже был временно в комитете, возглавлял бригаду из 8 чаловек, помогали пенсионерам с небольшими ремонтами, также ремонтировали бомбоубежище, оборудовали магазин дешевых товаров. Но в силу возраста уже 2 года как отошел от какой-либо деятельности.

Младшая дочь Лена Орлова (Раберова)  работала машинисткой в школе в Гомеле, муж её – россиянин Орлов Владимир, поженились в Минске, где он работал. В Канаде программист, сын Леонид (1992 г.), связан с музыкой, преподает в музшколе в Торонто. Уехали в 1993 г. из Минска. Жена Дора Подгорная (1928), гомельчанка, преподавала русский язык и литературу в школе. Была в эвакуации. в Барнауле с родителями. Умерла в Маалоте в 2016 г. Имела трех братьев. Семен и Давид пропали без вести в 41-м, а младший Лев умер от ран после войны в Минске в 47-м или 48-м. Отец Лев Борисович, мама Хана.

Опубликовано 20.03.2018  01:01

***

Из откликов:

Marina Rabinovitch в фейсбуке 21 марта в 15:31

Я лично знакома с Семёном Зарецким – прекрасный, добрый, располагающий к себе замечательный человек!
Родная сестра Семёна, Маша Зарецкая, скончавшаяся в Маалоте в 2000 году, это бабушка моего мужа. Многие биографические факты, поведанные в интервью Семёном Зарецким, были известны моему мужу от бабушки Маши Зарецкой. Но в интервью обнаружились и новые детали и факты, которые ранее моему мужу были неизвестны.
Одна из семейных историй, которая не упоминается в этом интервью, гласит, что семья Семёна Зарецкого, будучи в эвакуации в Узбекистане, получила на него похоронку. И отсидела шиву.
Здоровья и до 120 Семёну и его жене Дусе!!!
Спасибо Вам большое за интервью с ним.

 

Последний миньян Петрикова.

Необходимое предисловие от редактора сайта.

11 июля получил от Наума Рошаля из Америки небольшое письмо. В нем были такие строки:

Я теперь мало занимаюсь письменными делами. Трудно сосредоточиться.

Перебирая бумажный  архив, я нашел за 30 сентября 1999 года вырезку из газеты” Новости недели” журналиста Эти Шифман-Фридман.

Статью – рассказ  “ПОСЛЕДНИЙ МИНЬЯН ПЕТРИКОВА”. Я не могу вспомнить, как она оказалась у меня. Она знает Владимира Смоляра и работала с ним в газете “За новые рубяжы”

Она рассказала о массовых казнях евреев Петрикова и района,  мы жили в Петрикове, когда началась война.

Надеюсь, что ты её знаешь, если да, то при возможности, расскажи о ней. Я полагаю, что она мне ровесница, а может на год, два старше.

***

Спустя несколько дней Наум прислал фотокопию той статьи, но, к сожалению, ее невозможно было воспроизвести и прочесть на сайте.

Тогда я более серьезно занялся поиском автора материала, Эти Шифман-Фридман, в надежде, что она жива-здорова и у нее, возможно, сохранилась статья. Я имею неплохой навык поиска людей в Израиле, но на сей раз получалось не просто из-за двойной фамилии. И все-таки, найдя именно то, что нужно, я позвонил. Трубку подняла женщина, явно моложе чем автор, которая подтвердила, что я не ошибся и передала ее Эти.

У нас состоялся достаточно продолжительный разговор и я мог убедиться, что и сейчас, в свои 91 год, она помнит многое, так же как калинковичанина-журналиста Владимира Смоляра, о котором писала в той статье. Живет одна в Маалоте в большой государственной кв-ре. Вместе с ней круглосуточно помощница из Молдавии. Спросил про статью и сохранилась ли. Сказала, что долго лежала на видном месте, потом кто-то взял почитать и не вернул.

И вот сегодня получил очередное письмо от Наума Рошаля.

Думаю, его могу воспроизвести здесь полностью:

Арон, дорогой, здравствуй!

26 июня получил твоё письмо. Большое спасибо, что разыскал журналистку, о которой я тебе писал. Я еще раз внимательно прочитал её статью и убедился, что она моя землячка. Думаю, что она на год старше меня. Почему-то я думал и надеялся, что ты её найдешь. Читая твои материалы, я всё больше убеждался, что ты человек слова, что ты уже многим помог в розыске родных и близких людей.

Не знаю, как эта статья оказалась у меня. Она была напечатана 30 сентября 1999 года. В это время мы уже жили в США. Значит, кто-то мне её подарил, и она спокойно лежала в папке с другими газетными вырезками. В ней есть фамилия Мотке Офенгендин, я его хорошо знал, так как он, каким-то образом, был родственник моей мамы. В её статье она критически пишет о Мише Комиссарчике. С Мишей я дружил. У каждого могут быть свои мнения и отношения. Лично я считаю, что её статья заслуживает особого уважения и в наше время. Любой памятник, обелиск имеет, и будет иметь историческое значение. Тот, кто увидит такой памятник, обязательно остановится и прочитает. Это напоминание о прошлом и предостережение на будущее.

Дорогой Арон!  Как-то я чувствовал себя неловко, что отправил тебе эту статью, которую нельзя было прочесть. Я её перепечатал, возможно, допустил грамматические ошибки, или пропуски букв. Уже такой возраст, а я всё стараюсь.

***

После прочтения ниже приведенной статьи, не могу не добавить от себя. Хоть это и было в 1999 г, но и тогда я не читал большинство “русских” газет, а потому многие материалы “Еврейского Камертона” проходили мимо меня. Сейчас, конечно, жалею, что не знал о них, о том, что тогда в Израиле публиковался Владимир Смоляр (1935 — 2005 гг.), иначе бы все сохранилось у меня, и можно было бы разместить на сайте. И удивительный пассаж от моих дважды земляков: “почему мол, за воскрешение памяти о погибших и замученных фашистами и полицаями евреев взялся белорус?”, тем более в адрес того, кто еще в далекие советские времена занимался восстановлением памяти загубленных евреев. Вспоминаю, что еще 8 лет назад на заре создания сайта, писал, что было бы хорошо отыскать публикации Владимира давних лет, касающиеся еврейских тем. К тому же он стал инициатором установки памятника в деревне Ситня, где погибли 30 еврейских семей. Затем в 1995 году он же установил памятные знаки на месте расстрелов евреев в деревнях Озаричи и Юровичи.

И получается странная история. Сначала евреи не были довольны, что “белорус занимается, не его делами”. Когда же я говорю даже со своими очень старыми хорошими знакомыми из числа евреев, то большинство давняя история вообще мало колышет. Помнится, приехав в Иерусалим, зашел к одному из них и спросил, а ты вообще знаешь о сайте, заходишь на него. В ответ услышал: “я после школы уехал из города, так что мне это не интересно”. Или когда пытался получить копии протоколов о расстрелах калинковичских евреев, где были указаны фамилии опознанных среди эксгумированных тел, чтоб опубликовать на сайте, а они в 90-е годы, когда была основана и зарегистрирована местная община, перекочевывали от одних еврейских деятелей к другим, то в конце концов услышал: “а кто сейчас за просто так что-то дает?!”. Ага, одних убивали, а сейчас находятся такие, что посчитал, пусть будут неизвестны, а если хочется, чтоб фамилии мучеников были воспроизведены на сайте, так плати! Или, когда один из особо яро самовлюбленных моих дважды земляков, а затем ему подпели и некоторые дружки, устроил антисайтовскую кампанию: “что ты со своими евреями, у нас тут все вместе, белорусы, евреи, чучмеки…” и сделали все возможное, чтоб мало кто желал делиться своими воспоминаниями и снимками. Ну и еще как не могу не вспомнить замечательное от того же А. Г.: “не плюй в колодец из которого можешь напиться”. Даже не буду рассказывать, что такое могло произойти только на известном замечательном сайте, где все на халяву и самое главное для многих не забыть клацнуть на Класс,  а здесь тебе иногда напоминают, что не стоит жлобиться и ничего ни с кем не стрясется, никто точно не победнеет, если другие стараются, чтоб осталась память. Не говоря уже о том, что сайт, как бы кому не хотелось и вопреки этим самым умникам, публикует самые различные материалы, он не связан ни с какими партиями, движениями, общественными организациями и т.д. ни в Израиле, Беларуси или еще где-то.

И действительно, большое дело, что я, или минчанин Вольф Рубинчик, тратим массу времени на то, чтоб появлялись эксклюзивные материалы. Чтоб писал Наум Рошаль, Борис Комиссарчик, молодая белоруска Маргарита Коженевская, из Киева Валерия Айдина, чтоб ради многих евреев готовил материалы о евреях, опять-таки белорус, Владимир Лякин, тратя массу времени на поиски в архивах Мозыря, Гомеля, Минска, написание и издание книг, немалая часть из которых раздаривается, не говоря о том, что ныне и проезд совсем уж не дешев, исходя из его пенсионерских доходов, да и здоровье от этого не прибавляется.

А сейчас читайте саму статью:

“Новости недели”, 30 сентября 1999 года.

“ЕВРЕЙСКИЙ КАМЕРТОН”

Этя  ШИФМАН-ФРИДМАН, Маалот

Живу в Израиле восемь лет и все эти годы читаю ”Новости недели”.

А из пятничных, ныне четверговых выпусков (со всеми приложениями) – не пропустила ни одного номера. Конечно, читала все материалы Григория Райхмана из Кирьят-Бялика о местечке Туров Гомельской области Белоруссии. Тем более, что мой муж Шифман Меир родился и вырос в многодетной семье в местечке Туров. Там застала его Вторая Мировая война. Всё ему памятно и знакомо. И, безусловно, творческий путь Райхмана заслуживает всякого внимания, уважения, благодарности читателей. В том числе и одна из последних его публикаций в “ЕК“ за 14 июня – “Туров горькая память“.  Ведь и родители мужа – в числе погибших от рук фашистов. Шифманы должны были бежать из Турова накануне прихода немцев. Но этот день пришелся на субботу, и отец Меира, человек верующий, отказался уезжать на барже. А назавтра пришел враг и, конечно, уничтожил всех  оставшихся… А сколько таких “осколков“ горькой нашей памяти живёт и будет жить в наших сердцах, сердцах потомков!

Такой же благодарности заслуживает белорусский журналист Владимир Смоляр, репатриант из г. Калинковичи той же Гомельщины. Я хорошо его знаю по работе в газете “За новые рубяжы“ Петриковского района, недалеко от Калинковичей. Владимир заведовал у нас отделом сельского хозяйства, а я работала заместителем редактора. За 40 лет прошла все должности, начиная с корреспондента. Поэтому, зная Смоляра как опытного, любознательного журналиста, человека-интернационалиста, я не удивилась, а обрадовалась его публикации о судьбах евреев близлежащих к Калинковичам городов и местечек. О том. что Владимир со своей семьёй живёт в Израиле, я узнала из публикации  Григория Райхмана в том же “ЕК“ под заголовком “Хранитель памяти“. Прекрасно помню его жену Фрузу, еврейку, наборщицу калинковичской типографии, теплые отзывы о ней Владимира – “Моя Фруза“.

Поэтому меня так возмутило письмо Михаила Комиссарчика и его “соавторов“, земляков Смоляра: почему мол, за воскрешение памяти о погибших и замученных фашистами и полицаями евреев взялся белорус? Но, позвольте, кто не даёт права сделать это тому же Комиссарчику и его друзьям? Мы зачастую называем неевреев антисемитами, шовинистами. А сами?.. Кстати, спасибо Леониду Школьнику за опубликованный  комментарий к вышеупомянутому письму, под каждым словом которого я готова подписаться в поддержку В. Смоляра.

Мне, как журналисту, пришлось принять участие в 60-е годы в судебном процессе по обвинению в учинённых зверствах и злодеяниях в годы войны над евреями в г. Петрикове, железнодорожной станции Копцевичи, посёлках Аголичи, Березняки, Лясковичи, Голубица, Дорошевичи и других. Смоляр бывал там много раз как сотрудник нашей газеты. За моей подписью было опубликовано несколько отчетов-очерков об этом уголовном деле с рассказом о всех злодеяниях полицаев. Свидетелями были местные жители, конечно, белорусы. Как сегодня вижу одного из полицаев, помню его фамилию – Козлович, светловолосый, понурый, казалось, и, будучи уголовником на скамье подсудимых, он повторил бы свои “подвиги“, рассказывал о них хладнокровно, без всякого сожаления и раскаяния. Их было двое, но запомнился именно он. Очень сожалею, что не привезла сюда эти газеты. Везде, в каждой белорусской деревне есть люди, которые помнят места захоронения останков замученных евреев, в основном многодетных семей, стариков. Но, к сожалению, далеко не везде есть хоть какой-то знак захоронения.

Немало евреев было в Петрикове, где я родилась и выросла. Конечно, не все верили в предстоящие зверства фашистов, в то, что ждет их на оккупированной врагом территории. Так, например, мой дедушка Янкл Фридман благословил побег своих детей – сына (моего отца) и дочери с семьями, а сам остался беречь “имущество“. И, конечно, погиб. Старшему брату моему Абраму не было 18 лет. 20 июня 1941 года поздно вечером он пришел после выпускного вечера по случаю окончания средней школы. Покинуть родной город вместе с нами отказался и за два дня до прихода немцев добровольцем ушел на фронт. Погиб 3 июня 1943 года геройски, как было сказано в похоронке. Отец тоже был на фронте и к счастью, вернулся живым.

Коротко о моём Петрикове. Это старинное в прошлом местечко, а в годы моей молодости – город.  Действовали в нем до 1937 года две еврейские школы, синагога.  Вспоминаю, как субботним утром старики в кипах и талесах шли в синагогу. Я закончила пять классов еврейской семилетки, ставшей потом школой с белорусским языком обучения. Вернувшись из эвакуации, мы узнали, что все оставшиеся евреи погибли, среди  них немало детей, моих одноклассников, соседей, близких знакомых. Спасённых не было, кроме тех, кто сумел уйти в партизаны.

А было так. Поочередно всех евреев семьями сгоняли к берегу реки Припять, загоняли в воду, расстреливали. Потом трупы всплывали, и местные жители тайком хоронили останки поближе к городу (как у нас называли, в “райчаке“, и на противоположном берегу реки). Так погибли мой дедушка, брат отца Эли, старики, которых я знала и помню: Мордхе-Довид Зарецкий с супругой, мой одноклассник Хаим Турецкий, его сестра Эстер и их родители, Дэвид Зарецкий, Берл Голубицкий – молодые ребята, по 15-17 лет, Двора Чарная с мужем и больным сыном. Жмодян, Шлуме-Герш с женой, супруги Лейбке и Геня Зарецкие, Доба Зарецкая с детьми, семья фронтовика Мотки Офенгендина и многие другие, всех не перечислить, да и не вспомнить. Ведь мне не было и 16 лет. А всего погибло не менее 300 человек.

Пришла долгожданная Победа. Благодарные жители города показали моему отцу Борису Фридману, Арону Зарецкому, Бене Гутману, Шае Люлькину, Юде-Лейбу Чарному места захоронения евреев, жертв фашизма. С большим трудом среди кустарников вырыли они останки и со всеми религиозными почестями похоронили на еврейском кладбище. Могилу огородили и установили примитивный металлический памятник с соответствующей надписью, конечно, с помощью горсовета. На противоположном берегу Припяти установили небольшой памятник рабочие судоремонтного завода по инициативе директора Смирнова. Теперь в Петрикове осталось не больше 10 евреев, и то такие, кто по состоянию здоровья позаботится о благоустройстве кладбищ и памятника не в состоянии, притом и материальных средств они для этого не имеют. В связи с этим хочу повторить слова неоднократных публикаций в “ЕК“ на тему, нужны или не нужны памятники мёртвым. Имеются в виду “швейцарские“ деньги. Как утверждают в своём письме Комиссарчик и его соавторы, “деньги нужны не мёртвым, а нам живым“. А в номере “ЕК“ за 8 июля 1999 года в письме “Показуха? “ Борис Гидалевич приводит слова из письма семьи – моих однофамильцев, Фридман  что, мол, “нет смысла ставить обелиски там, где евреев остаётся все меньше и меньше“ и что никому, мол, не нужна “показная память о погибших“. Боже мой, как можно было додуматься до такого! Ведь нет в бывшем Советском Союзе ни одного города, местечка и даже деревни, где бы ни жили и ни были замучены евреи. Так пусть хоть скромные памятники, обелиски напоминают живущим там евреям и неевреям, грядущему поколению о том, что пришлось пережить в годы лихолетья.  Конечно, не сравнить такие города, как Одесса и другие, где помощь в увековечении памяти о замученных и погибших евреях на  оккупированных врагом территориях выделяют горсоветы, общины, более богатые и щедрые люди. Я не собираюсь диктовать, как и кому делить швейцарские деньги, зная, что никто от них не откажется. Считаю, что решать должна комиссия, с учетом предложений заинтересованных в установлении и благоустройстве памятников погибшим евреям и кладбищ в городах и населённых пунктах, где позаботиться об этом некому.

Еще хочу сказать вот о чем. Уезжая восемь лет назад в Израиль с семьями двух сыновей, я не представляла, что буду иметь возможность читать газеты, журналы на русском языке, зная, что иврит в моём возрасте уже не выучить. И за эту возможность я благодарна уважаемым русскоязычным журналистам, в данном случае газеты “Новости недели” главному редактору концерна Леониду Белоцерковскому, редакторам “НН” Леониду Школьнику и Владимиру Добину, таким талантливым журналистам, как Инна Стессель, Римма Шамис, Александр Майстровой и многие другие. Удручена тем, что состояние здоровья не позволяет мне проявлять былую активность в творческой работе.

Опубликовано 29 июля 2016  20:58