Tag Archives: Эдуард Фридман

75 ЛЕТ РАЗГРОМА ГЕТТО В МИНСКЕ

Речь Василя Быкова

на торжественно-траурном заседании в Государственном академическом Большом театре оперы и балета Республики Беларусь в связи с 50-летием уничтожения Минского гетто, 22 октября 1993 г.

Почтенные господа и дамы!

Дорогие люди – наши мученики и праведники!

История, кроме прочего, в её специфическом значении – записная книжка человечества, она учит, увещевает и воспитывает. Но только тех, кто хочет научиться, кто хочет стать воспитанным. Она нужна умным и тем, кто стремится поумнеть. Прочим от неё нет никакой пользы. Прочим она противопоказана. От неё уже получено множество уроков, которые дорого стоили человечеству. Стоили жизни и крови. Беда, однако, в том, что, словно по какому-то инфернальному заклятию, каждое новое поколение забывало о тех уроках, и всё начиналось сначала.

Но от прошлого всегда остаются памятники. Материальные и духовные. Остаются обелиски на братских могилах, на больших и малых «Ямах», остаются «Дневники Анны Франк». Они свидетельствуют! Сквозь глубину веков. Сквозь железные занавесы, колючую проволоку, «прозрачные» и иные границы. Сквозь психологические предрассудки, псевдонаучные философии, идеологическую нетерпимость, правовое бесправие. Их свидетельство всегда однозначно, ибо в их основе – правда. Возможно, поэтому их так не любили большевики, которые искореняли их с площадей, кладбищ, из искусства и литературы. Там хотели быть только они да их немые идолы. Помпезные и стандартные, как и их идеология. Но существует Богом данная Людская память, которая сберегает всё. И в этом смысле глубинная память евреев бесценна. Она – пример верности идеалам предков, своей национальной сущности, способности к сопротивлению неправде. И если теперь белорусы устремились к тому, чтобы прежде всего «людьми зваться», то в этом заслуга и наших соседей евреев, которые веками жили бок о бок с нами. Мы вместе и в согласии жили так долго, что по существу составили один моно-народ. Народ Беларуси.

Однако некоторым согласие не нравилось, оно нарушало их имперские планы. Планы разделять и властвовать. Сначала не нравилось российскому черносотенству, затем немецкому нацизму, да и московскому большевизму тоже. Одни оставили после себя память о кровавых погромах, другие – большие и малые майданеки по всей Европе, третьи – резервации вроде Биробиджана и грандиозные планы переселения народов. Не в Палестину, конечно, – на болота мёрзлого, комариного Дальнего Востока. Хорошо, однако, что даже и у большевиков не все планы осуществляются. Всё же есть в истории наряду со злом и своя спасительная логика.

Да, память – бесценный фактор истории, случается, что именно историческая память способна спасти нацию. Подавая пример иным нациям, память превращается в метафизическую сущность, чрезвычайно важную часть человеческой сущности. Нация живёт, пока живёт её способность помнить. И зло, и добро. Причинённые нам, но и причинённые нами тоже. Ибо нет среди людей абсолютных праведников, нет и абсолютных злодеев. Люди разные.

Известно, что те из них умнеют, которые чувствуют недостаток собственного ума. И те добреют, которые осознают своё зло, чувствуют потребность покаяться. В долгом сосуществовании наций бывает всякое; одному Богу ведомо, чего и у кого бывает больше. Особенно, когда так долго отсутствует ангел справедливости. А в наше одержимое время поезд справедливости зачастую опаздывает. Иногда и для некоторых он не прибывает вообще. По крайней мере для жертв он – явление сугубо эвентуальное. Но не для нас, живых. Живые наделены божественной обязанностью: рано или поздно установить справедливость. И вынести свой запоздавший приговор – неопровержимый и неотменяемый.

Может быть, самый его элементарный смысл – в проклятии. Проклясть тех, кто пролил столько людской крови – этой самой сакральной человечьей субстанции. Не так важно, по какой причине – религиозной, классовой, идейной или национальной. Кровь людская – не водица, и те, кто её вынуждают проливать – палачи! Проклятие им через границы, через века, через эпохи цивилизаций.

Конечно, они не всегда услышат людские проклятия. Одни из них прячутся в смерть, для других сочиняется тьма оправданий, философских обоснований, политических необходимостей. Над этим трудится армия их адвокатов, которые могут сделать всё, превратить чёрное в белое и наоборот.

Но всё равно люди должны неустанно повторять своё проклятие.

Что-нибудь да и дойдёт.

Если не до них, то, может, до их потомков.

Если не до потомков, то хоть до человечества вообще.

Даже если не дойдёт до человечества, то должно дойти до Бога. Бог всё слышит, и это должно утешить нас.

Но чтобы проклинать, прежде всего нужно знать и помнить. Писать, вспоминать, рассказывать. Не забывать ни на секунду, что зло не исчезло полностью. Оно лишь сделало вид, что исчезло, а на самом деле затаилось и набирает силы. И в Европе, и на Ближнем Востоке, и в Беларуси.

Поэтому – помните, люди!

В памяти – последнее наше спасение.

Особенно, когда иных недостаёт…

Перевёл В. Рубинчик, г. Минск

(Оригинал на белорусском – здесь)

* * *

 

Минская Стена Плача

17 обледенелых ступеней ведут вниз, к оврагу. Рядом девятиэтажный жилой дом. Старые изогнутые деревья и обелиск из черного гранита, на котором на русском и иврите надпись: «Светлая память на вечные времена пяти тысячам евреев, погибших от рук лютых врагов человечества фашистско-немецких злодеев 2 марта 1942 года»… Блицкриг немцам удался – 28 июня они прошли победным маршем по оккупированной белорусской столице. С первых дней оккупации гитлеровцы начали устанавливать «железной рукой» немецкий порядок. А через некоторое время привели в действие план создания лагеря трудового перевоспитания евреев – гетто.

Для такого лагеря немцы «облюбовали» в Минске Юбилейную площадь и прилегающие к ней улицы. Минское гетто с каждым днем разрасталось и, сформировавшись, напоминало форму неправильного треугольника. С юго-запада конечной точкой была улица Коллекторная с еврейским кладбищем; с запада – Танковая, Флакса; c севера – Большая Татарская улица вплоть до реки Свислочь; c юго-запада – Немига, Раковская, Димитрова и т.д. Вскоре эта часть города была обнесена колючей проволокой, поставлена охрана. Сюда согнали евреев со всего города.

Поначалу гитлеровцы установили так называемый юденрат (самоуправление). При юденрате служили даже полицаи-евреи, в обязанность которых входил сбор золота, ценных вещей, денег. Полицаи-евреи были без оружия и бесправны.

Биржа труда размещалась на углу улиц Танковой и Ратомской (Мельникайте). Туда приходили разные заказчики-работодатели из города, которым нужна была рабочая сила. Каждое утро евреев гнали на работу, построив в колонну, – старых и молодых с символом покорности на рукаве и спине – желтой латкой в виде шестиконечной звезды Давида. Так раскручивалась фашистская программа решения «еврейского вопроса», за исполнением которой тщательно присматривал сам гауляйтер Вильгельм Кубэ. В конце 41-го Минск посетил Генрих Гиммлер, соратник Гитлера, организатор фашистского террора. Он остался недоволен «технологией» расстрелов и потребовал ее усовершенствовать. После его отъезда на улицах Минска появились специальные машины, прозванные в народе «душегубки». В машины каратели вталкивали по 60-70 человек и включали выхлопные газы. Люди удушались им.

Страшное слов «погром» стало слишком частым в обиходе военного Минска. В гетто перед погромом нагнеталась атмосфера тревоги и неизвестности. Людям каратели объявляли, что их перевозят в другое место на работу. Улицы оцеплялись, людей подгоняли плетками, прикладами. Затем обреченных строили в колонны и вели на рассправу в сопровождении автоматчиков и собак обычно за 5-6 км от города: Тучинка (р-н Харьковской), р-н парка Челюскинцев, Медвежино и другие предместья стали кровавыми местами массовых расстрелов не только евреев, но и других граждан. Прибыв к злосчастному месту, людей подгоняли к яме или карьеру, ставили у края…Команда, автоматная очередь…Тех, кто был еще жив, добивали или сталкивали на убитых.

В конце 1941-го в Минск привезли евреев из Бремена, Гамбурга и других городов. Их обманули, обещая работу по восстановлению сожженных советских городов, а в итоге депортировали из Германии. Когда их погрузили в «товарняки» для перевозки скота, они поняли, что обмануты. Для них создали «зоңдер-гетто». С 1 по 3 марта немецкое командование провело большую акцию против евреев. К оврагу (минскому Бабьему Яру — яма) привозили стариков, женщин, детей с жептыми латками. Это был последний день в их жизни. Расстрелянных было так много, что полицейские-могильщики не успевали подбирать трупы. При погребении за колючей проволокой стояли родственники, близкие друзья убитых евреев, а весной, когда земля оттаяла, воздух наполнился смрадным трупным запахом.

До конца 1943 года в гетто оставалось небольшое количество евреев. Кое-кто из них сумел убежать в лес к партизанам, остальные влачили нищенское существование. И все-таки 13 человекам удалось спастись невероятным образом – они заживо замуровали себя на 9 месяцев в подвале дома рядом с еврейским кладбищем по улице Сухой. Что перенесли эти люди в добровольном заточении — можно только себе представить, но они таким образом победили фашистов и смерть. Вот что вспоминает один из них, Эдик Фридман: «О том, что Минск освобожден, мы узнали в пещере на вторые сутки. Оставшиеся в живых выползали на свет Божий на четвереньках. Воины, освободившие город, помогали нам. Вызвали военных врачей, ведь мы ослепли от постоянной темноты, ходить не могли».

Светлана ИВАНОВА

Трагическая арифметика потерь вписана кровью в историю rорода. Особое место занимает в ней слово ГЕТТО: 85 тысяч минских евреев, 10 тысяч из еврейских местечек, окружающих городов, 35 тысяч депортированных из стран Европы, 130 тысяч ни в чем не повинных людей. За этими кровавыми подсчетами судьбы людские.

(Источник – газета «Ва-банкъ», 20.03.2000)

Опубликовано 20.10.2018  14:13

***

21-10-2018  Дзіяна Серадзюк “Новы Час”

«Фата жыдоў хавае, з-за яе ўвесь завулак выб’юць»

Дадана 21.10.2018  10:33

***

Прачытана на charter97

Нам неабходна памяць

Алесь Станкевіч, 22.10.2018 7:44

У нядзелю 21 кастрычніка [2018 году] на заклік аргкамітэту партыі «Народная Грамада» прадстаўнікі грамадскасьці ўшанавалі памяць ахвяраў гета ля мемарыялу «Яма» [ў Менску].

Болей чвэрці веку таму на заклік БЗВ падобнае мерапрыемства было адзначана ўпершыню.

Дастаткова вялікая суполка нашчадкаў ды цудам уратаваўшыхся вязьняў гета ўзрушана, але і з прыхаваным недаверам і зьдзіўленьнем слухалі прамовы афіцэраў у парадных строях (8 траўня было).

Пасьля выступаў пісьменьніцы і грамадскай дзеячкі Г. Краснапёркі ды вядомага архітэктара Л. Левіна, якія падзякавалі афіцэрам у асобе лідара М. Статкевіча, непакой ператварыўся ў шчырыя сьлёзы, абдымкі, запрашэньні на госьці…

Сёньня сабраўшыеся пасьля хвіліны жалобнага маўчаньня пачулі слова М. Статкевіча. А. Арастовіч распавёў, які лёс угатавалі бальшавікі паваенныя аўтарам сучаснага помніку, цікавыя дэталі пра пэрсанажаў помніку Л. Левіна «Лесьвіца», А. Станкевіч прывёў успамін свайго бацькі пра прапановы магілёўскіх падпольшчыкаў на ўцёкі з гета…

Былі ўскладзены кветкі ды запалены зьнічкі…

Вечная пaмяць бязьвінным ахвярам, нашым землякам!

***

21-10-2018  Арцём Лява  “Новы Час”

Толькі ў змаганні супраць зла даецца шанс на выратаванне

Дадана 22.10.2018  16:10

1111 дней на грани смерти (ІІI)

(документальная повесть Ильи Леонова)

Окончание. Начало и продолжение здесь и здесь.

Освобожденных узников подземелья на некоторое время поместили в госпиталь, где все дети и взрослые восстанавливали свои силы и зрение. В госпитале всех узников подземелья взвесили: они оказались страшно истощены. Так, Эля Гоберман весил чуть более 47 кг, т. е. более чем в два раза меньше, чем перед войной. Вес его жены не превышал 36 кг.

Медико-биологические исследования, проводившиеся в 1960-х годах, показали, что у человека уже через несколько месяцев пребывания в ограниченном пространстве изменяются все циклические процессы организма, замедляется ход биологических часов. На восстановление биологических процессов требуется порядка 3-4 месяцев.

В 60-х годах автору этой повести рассказал об Эле Гобермане его тесть Айзик Тайц, призер Всесоюзной Спартакиады 1928 года по штанге и борьбе, который в первые послевоенные годы работал заместителем председателя Государственного Комитета БССР по спорту. Он с Гоберманом в 1930-х годах два-три раза в неделю встречался в минском клубе «КИМ», где по вечерам собирались спортсмены тяжелоатлеты-гиревики. Среди этих спортсменов выделялся высокий плотный парень, отличного телосложения, физически крепкий – Эля Гоберман. В то время тяжелоатлеты совмещали борьбу и поднятие тяжестей. На тренировках Эля показывал высокие результаты; на соревнованиях он выступал в полутяжелом весе по борьбе и штанге. Несмотря на отличные внешние данные и хорошие результаты на тренировках, его достижения на официальных соревнованиях были скромными.

Марк Гухман

Из воспоминаний Марика (Марка Львовича), сына Раси Гухман:

«Была в гетто биржа труда. Все хотели работать, потому что за это давали еду. А у нас с мамой давно уже нечего было менять на продукты. И однажды маме улыбнулась удача. Ее отправили работать в прифронтовой немецкий дом отдыха, что находился за вокзалом. Мама рыла окопы на его территории. Детей туда брать нельзя было. Могли и пристрелить. Но мама старалась, чтобы я попал в рабочую колонну. С ней я был вне опасности. Она смогла договориться в доме отдыха с каким-то немецким капитаном. Он выдал мне аусвайс. Я стал работать вместе с мамой. Подметал двор, собирал окурки.

У начальника этого прифронтового дома отдыха, генерала, был шофер – по-моему, не немец, а чех. Он стал проявлять ко мне знаки внимания. Заводил меня в гараж и набивал мне полные карманы продуктов. Удивительный был человек. От кого-то в гетто я слышал позже, что этот шофер ушел к нашим партизанам.

После последнего погрома 21 октября 43-го года, поставившего точку в существовании Минского гетто, нам с мамой уже негде было прятаться. Правда, у нас с мальчишками был склеп на еврейском кладбище, которое тогда находилось в конце Сухой улицы. Мы туда и направились. Не доходя до еврейского кладбища, увидели большой одноэтажный дом. Дом этот казался мёртвым. И вдруг видим, из окна вылез мужчина, навесил на дверь замок, и снова собирался залезть в окно. В это время мы и подошли. Он сказал нам:

– Лезьте в окно тоже.

Мы влезли, но никого не увидели, потому что обитатели этого таинственного дома находились в подвале, иначе склепе, или схроне. Вход в него был через духовку печки. Мужчина, который предложил нам лезть в окно, был хозяин этого дома Пинхус Яковлевич Добин. Добин переделал подвал в схрон. В этом схроне были нары, туалет, даже занавески. Добины отгородились этим схроном от внешнего мира, заготовив запас воды и продуктов. У них была большая семья: примерно моего возраста два сына да еще родственники. Конечно, и это замурованное жилье, и запас еды были рассчитаны только на них. А тут появились мы, потом еще соседи. Добины приняли всех. Вместо 13 нас было уже 26 человек.

Один за другим умерли все, кто пришел с нами. Я был очередной кандидат на тот свет. Но мне было уже все равно. Я не различал ни дня, ни ночи, ни солнца, ни дождя…

Нас увезли в какой-то барак — эвакуационный пункт. Передо мной положили горы еды, но есть я не мог. Ночью к нам приехал Илья Эренбург. Мама рассказывала и рассказывала ему. А через два дня нас повезли в Оршу. Поместили в больницу, где не было ни врачей, ни еды. Мама решила возвращаться в Минск. Она оставила меня на железнодорожном полустанке у стрелочницы, а сама собралась идти на поиски хоть какого-то транспорта. Только она отошла, как подъехал черный «виллис». Из машины вышел военный. Поинтересовался у стрелочницы, кто мы такие, вернул маму и велел ждать санитарную машину. Вскоре машина появилась. Нас посадили и привезли к большому корпусу военного госпиталя. Поначалу нас не хотели принимать. Мама подала дежурному записку, которую оставил военный из «виллиса», а он, оказывается, был начальником госпиталей фронта. Нас тут же вынесли из машины, помыли, одели, поместили в отделение челюстной хирургии. В схроне у меня началась цинга. И вот за мое лечение взялся протезист Иосиф Розовский. Это был необыкновенно чуткий человек. Вся семья его погибла, а я, наверное, напомнил ему сына. Он взял надо мной опеку и, в полном смысле слова, поставил на ноги. Я был истощен, ноги мои срослись, и я не мог ходить. Благодаря Розовскому я вернулся к жизни: окреп, повеселел. Мама была счастлива. Но пришла пора расставаться. Госпиталь переезжал. Мы простились с Иосифом Розовским и всеми, кто влил в нас жизненные силы. Нас посадили в воинский эшелон. И вот мы дома, в Минске, неузнаваемо разрушенном войной. А война еще гремела, но уже на западе. Наш дом по улице Торговой сохранился. Мы снова поселились в своей прежней квартире вдвоем с мамой. А мой отец пропал без вести на фронте в 1943 году».

Неблагоприятные внешние условия жизни, продолжительное недоедание и голод приводят детский организм к такому заболеванию, как дистрофия.

Бывшие узники Минского гетто: один из 13 оставшихся в живых в подземелье Эдуард Фридман (справа) и автор книги «Правда о Минском гетто» Абрам Рубенчик.

Из воспоминаний Эдуарда Фридмана:

«Мы скрылись в пещере в октябре 1943 года. Тогда нас было двадцать восемь человек… Пещеру вырыли возле территории еврейского кладбища, под бетонным перекрытием разрушенного дома. В двух отсеках оборудовали стеллажи. Первое время, чувствуя себя в относительной безопасности, люди жили дружно, не унывали и верили, что дождутся освобождения. Дети придумывали себе незатейливые игры, пела грустные еврейские песни моя мама Марьяся, много шутила неунывающая Рахиль…

Солдаты, освободившие город вызвали военных врачей: ведь мы были ослепшими от постоянной темноты, ходить уже не могли. Меня – высохшего и скрюченного, с неразгибающимися ногами – вынесли на носилках из пещеры, чтобы отправить в госпиталь. И оказалось, что от голода и темноты у меня, девятилетнего дистрофика, выросла борода».

Ефим Гимельштейн.

Из воспоминаний Фимы Гимельштейна, самого младшего из узников подземелья, ему было 6 лет:

«Мы скрылись в этой пещере в октябре 1943 года. Тогда нас было 28 человек. (По информации других источников, там было 26 человек.) В двух отсеках были оборудованы стеллажи. Каждая семья старалась запасти как можно больше сухарей и других непортящихся продуктов. Готовились к добровольному заточению несколько месяцев. Взяли самые необходимые вещи. Первое время, чувствуя себя в относительной безопасности, люди жили дружно, не унывали и верили, что дождутся Красной Армии и освобождения. Дети придумывали себе незатейливые игры. Чтобы не выдать себя своими разговорами и шумом, мы избрали необычный образ жизни: спали днем, а бодрствовали ночью. Через несколько месяцев все поняли, что мы можем погибнуть от жажды. В бочках кончилась вода. Мы только увлажняли пересохшие губы. Больше всего страдали дети. Прошло, наверное, уже пять месяцев. И молодежь стала роптать и проситься, чтобы их выпустили на волю из этой могилы. Парни и девушки готовы были уйти к партизанам. Но наш вожак Пиня Добин не соглашался. Это значило, по его мнению, посылать людей на верную смерть. Убеждения его старшего сына Бориса на него не действовали. И все-таки две девушки уговорили его. На дворе уже был март, весна. Они обещали установить контакт с партизанами и вернуться, чтобы вывести всех в лес. Как ушли, так их больше никто и не видел».

Из воспоминаний Лизы Левкович:

«Почти все время приходилось лежать на нарах. Движение было очень ограничено. Кушать приходилось периодически, в основном голодали. Сплошная антисанитария. Никто там не умывался. Не было воды. Только несколько раз, когда где-то весной из-под земли пришла к нам вода, мы несколько раз умылись. Сплошной мрак и темнота не позволяли на себя посмотреть в зеркало. Нас заедали вши. У меня тело покрылось коркой и очень чесалось.

После того, как нас спасли из этого ада, меня отвезли в Витебск, где я лежала в больнице, где меня привели в относительно нормальное состояние».

На второй день после освобождения Минска, а именно 5 июля, одна женщина остановила «виллис», в котором ехали офицеры Красной армии. Этой женщиной могла быть либо Рахиль, либо Муся. Она им сказала, что возле еврейского кладбища находятся живые люди, они замурованы. Один из офицеров раскрыл карту Минска, и она указала точный адрес этой «малины». По каким-то причинам эта женщина поехать с офицерами не могла. Где-то около обеда «виллис» приехал к указанному полуразрушенному дому, военные нашли вход в подвал. Они его расширили. В подземелье полез майор. Очутившись в склепе, он потерял сознание.

Когда начали вытаскивать из подвала людей, некоторые из них теряли сознание на свежем воздухе. Об обнаруженных живых людях было доложено командиру полка, герою гражданской войны, гвардии полковнику Хмелюку Аркадию Захаровичу. Он был одесским евреем. Этот полк НКВД вступал сразу же на освобожденную территорию и занимался поиском предателей, полицаев. (Только за первые сутки, этот полк изловил в Минске и под Минском более 400 изменников родины.) Полковник Хмелюк сам прибыл к освобожденным и, увидев их состояние, приказал срочно отвезти всех в Оршу, в госпиталь, так как в Минске ещё не было госпиталя.

263 дня жизни во тьме при отсутствии свежего воздуха, в условиях антисанитарии, недоедания и голода, напоминали о себе оставшимся в живых узникам подземелья и много позже. Их сопровождала общая слабость, постоянное головокружение, отечность ног и боль в суставах. Были проблемы с сердцем и зубами.

После победы над нацизмом государство продолжало вести войну со своим народом. Все, кто не смог эвакуироваться и оказался на занятой территории, лишались официального доверия. В кадровой анкете долгие годы существовала строка с вопросом: «Были ли вы или ваши родственники на оккупированной территории?». Начатое до войны преследование «врагов народа» возобновилось сразу же после освобождения Беларуси от немецких захватчиков. Руководители компартии и госбезопасности развернули широкую кампанию арестов среди тех, кто был в оккупации. Под видом пособников фашизма сотни подпольщиков оказались в ГУЛаге: среди них были и пережившие гетто. Только после смерти Сталина (1953 г.), люди, ходившие «по лезвию ножа» в течение всей оккупации, были реабилитированы. Не все смогли пережить эту несправедливость и возвратиться в родные края.

У всех этих людей долгое время после войны был своеобразный психологический синдром, заключавшийся в закрытости: не были исключением и оставшиеся в живых 13 узников подземелья. Несколько окрепнув, они не афишировали, как спаслись в Минском гетто. Они были замкнуты, когда речь шла об издевательствах и терроре, мучениях и опасностях в гетто. Тему оккупации и гетто старались не трогать, так как на государственном уровне существовала антиеврейская идеология. Госбезопасность с согласия партийных органов проводила антиеврейские кампании, такие как убийство при непосредственном участии министра госбезопасности БССР Цанавы на его собственной даче в Степянке народного артиста СССР, лауреата Сталинской премии Михоэлса (1948 г.), дело «театральных критиков» (1949 г.), «дело Еврейского антифашистского комитета» (1949–1952 гг.), «дело врачей» (1952–1953 гг.).

Вот что Александр Солженицын писал в книге «Архипелаг ГУЛАГ»: «Сталин собирался устроить большое еврейское избиение. Замысел Сталина был такой: в начале марта «врачей-убийц» должны были на Красной площади повесить. Всколыхнутые патриоты (под руководством инструкторов) должны были кинуться в еврейский погром. И тогда правительство, великодушно спасая евреев от народного гнева, в ту же ночь выселяло их на Дальний Восток и в Сибирь (где бараки уже готовились)».

После пребывания в больнице Гоберманы вернулись в Минск, где у них возникли некоторые вопросы с жильем, но эти проблемы были разрешены положительно.

Гоберманы стали проживать в нормальных условиях, у них была хорошая работа, но 36 месяцев в гетто, из которых 263 дня пришлись на сидение в темнице, потеря трех дочерей – всё это не прошло бесследно, оставило глубокие болезненные раны. Пережитые кощмары не давали нормально жить, периодически проявляясь во сне. Здоровье у бывших узников было подорвано, они часто болели, а иногда высказывались насчёт отсутствия цели в жизни. На это им всегда отвечали: «Раз вам удалось после таких мучений выжить в гетто, то глупо терять интерес к жизни сейчас».

Племянница Хьены, Ева, с любовью и уважением относилась к своим родственникам. У Гоберманов были и другие родственники, но они предпочитали ходить к Еве, у неё им было более вольготно, комфортно, душевно. С любовью, достоинством и уважением относилась к своим родственникам не только племянница, но и ее семья. Их поддерживали психологически и морально, они всегда были желанными гостями. Племянница, ожидая в гости дорогих родственников, готовила к обеду фаршированную рыбу и другие вкусные блюда. Ее муж Миша и дети, Марик и Софа, встречали гостей с чувством доброты и сострадания, интересовались, как они живут, их буднями, здоровьем. В свою очередь, Эля и Хьена по-родительски, как к своим детям, относились к Еве, ее мужу Мише и их детям.

Гоберманы прожили тяжелую и сложную жизнь. Бывая в районе Юбилейной площади, они всегда вспоминали страшные годы гетто. После выхода на пенсию они мечтали уехать в Израиль и забыть о кошмарах, но этой их мечте не суждено было сбыться из-за болезней. Эля скончался в 1973 г., на 71-м году жизни, Хьена – в 1981 г. на 74-м году.

На момент написания этой повести, по неполным данным, в живых остались Марк Гухман, который живет в США (город Баффало у Ниагарского водопада). Два сына Добина также живут в Америке, а Фима Гимельштейн и Эдуард Фридман поселились в Израиле.

Источники

Рубенчик, Абрам. Правда о Минском гетто: Документальная повесть узника гетто и малолетнего партизана. Тель-Авив, 1999.

Кандель, Феликс. Книга времен и событий. Т. 5. История евреев Советского Союза. Уничтожение еврейского населения (1941–1945). Иерусалим-Москва, 2006.

Документальный фильм «Хроника Минского гетто» (2013).

На рисунке Лазаря Рана – конвейер смерти для евреев. (В нижней части рисунка справа, по мнению автора данной повести, вдали показаны ворота еврейского кладбища, а среди домов в средней части рисунка – дом, где спаслись 13 человек).

Об авторе повести:

Илья Геннадьевич Леонов родился в 1933 г. Его мать, Рася Рольник, в 1907 г. в Минске, отец, Геннадий Леонов, в 1900 г, в Сморгони.

Всю жизнь, за исключением эвакуации (Новосибирск, 1941–1946 гг.), прожил в Минске. Здесь окончил вечернюю школу, Белгосуниверситет (вечернее отделение), защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата технических наук. Много лет проработал в области метрологии. Последние 10 лет работал на преподавательской работе (зав. кафедрой, профессор кафедры). Опубликовал около 100 статей, научных и не только.

* * *

Прим. belisrael.info: Повесть частично печаталась в журнале «Мишпоха» под названием «263 дня во тьме»; для нашего сайта автор подготовил более полный вариант. А здесь можно прочесть материал 2015 г. Н. Cымановича об узниках Минского гетто, которые спасались в подземелье. Он во многом построен на статьях И. Леонова.

Опубликовано 19.08.2017  17:16