Tag Archives: Вольф Москович

В. Рубинчик. Ещё раз о слове «жыд» и названии группы «Жыдовачка» (2½)

«Союзу белорусских еврейских общин» посвящается

Прежде всего спасибо тем, кто делился ссылками на мой предыдущий текст от 18.09.2019: насколько знаю, это Алесь Белый, Сергей Ваганов, Зисл Слепович (и др.). Особая благодарность З. Слеповичу, который 20.09.2019 опубликовал в fb и пару тёплых слов на идише. Cразу же одна из «героинь» потребовала удаления «опуса, где столько яда» – иначе она и её коллега собирались «чертовски обидеться». Кто-то поддался бы на шантаж, но не таков Зисл! Не удалил, даже рискуя своим статусом хедлайнера на «Litvak Klezmer Fest» в Минске 7-8 ноября 2019 г. Что касается «яда»… Ну, видно, кой-кому в Израиле правда глаза колет.

Не собирался я возвращаться к теме «“жыд” и “Жыдовачка”», да ещё на Рош-а-Шонэ, но «не могу молчать» 🙂 Отдельные «еврейские вожди», похоже, следуют путём Мачехи из старого фильма о Золушке: «Я буду жаловаться королю! Я буду жаловаться на короля!..»

Взято отсюда, материал 28.09.2019. Почему-то борисовская капелла «Zhydovachka» («Жыдовачка») стала в тексте «Жидовочкой». Не хочется верить, что редакция минской газеты «Авив» отождествляет белорусский язык с русским 🙁

(вечером 02.10.2019 статья о сентябрьском заседании координационного совета СБЕООО была удалена с сайта газеты “Авив”, но ее полным текстом мы располагаем – belisrael).

В общем, небольшой просветительный камбэк, но сначала, по многочисленным просьбам трудящихся учащихся, – заключительная часть статьи «Яўрэй, жыд» из научного и методического журнала «Роднае слова» (декабрь 2005 г.):

Тираж номера – 4500 экз., журнал поступал чуть ли не во все библиотеки страны. У господ и дам, атакующих «Жыдовачку» в 2019 г. и заявляющих о хорошем владении белорусским языком, эта статья в своё время не вызвала баттхёрта – с чего бы? Не заметили, что идёт «жесточайшая легитимизация», наступает «коричневая чума»?! (Сарказм, однако ради «защиты от дурака» оговорюсь: поддерживаю все реальные шаги, направленные против нацизма.) А ведь многие из вас были при «еврейских должностях» и в середине 2000-х гг. 🙂 И появление в Минске большого идиш-белорусского словаря (изд-во «Медисонт», 2008, 1000 экз.) тоже проспали, несмотря на публикации в «своей» прессе? 🙂 🙂

Отрывок из статьи в журнале Cоюза бел. евр. общин «Мишпоха» № 29, 2011. Чтобы исправить cвои «глюки» в идишном тексте, редакции не хватило восьми лет. ¯\_(ツ)_/¯

Интересна позиция бессменного редактора «Мишпохи», опубликованная в 2012 г.: «Поспособствует сохранению и развитию языка, глубоко убежден Аркадий Исаакович, вышедший идиш-белорусский словарь, составленный, кстати, не евреем, Александром Астраухом». «Аркадий Исаакович» – тот самый участник «координационного совета», который в сентябре 2019 г. «по-доброму» высказался об ансамбле «Жыдовачка»: «Да просто не надо их приглашать!» 🙂

Из «hakdome» – предисловия к словарю 2008 г. (стр. 8).

Впрочем, ребята, один из вас – химик, по прихоти судьбы семь лет возглавлявший «музей истории» – в 2017 г. устроил-таки сеанс цензуры в википедии:

Было убрано последнее предложение, а мотивировку получатель зарплаты от «еврейской общины» придумал такую: «Не авторитетный источник. Астраух – маргинал-любитель». Т. е. и здесь вместо обсуждения по существу (использовалось в Беларуси начала ХХІ в. слово «жыд» вне оскорбительного контекста или нет?) мы стали свидетелями перехода на личность.

Издание А. М. Астрауха, доступное в крупнейших библиотеках Беларуси, лишний раз доказывает, что слово использовалось. Кстати, насчёт авторитетности источника – «Ідыш-беларускі слоўнік», составленный художником-реставратором, благожелательно рецензировали, как минимум, два научных издания: «Беларуская лінгвістыка» (№ 64, 2010; автор статьи – кандидат филологических наук Михаил Тарелко) и «Jews and Slavs» (Vol. 22, 2010; рецензент – профессор Вольф Москович, позже он кое-что написал и здесь). Об отзывах исследователей на мириады компилятивных статей Avner’a, да и его коллеги по надзору за русскоязычной википедией, минчанина Pessimist’a, также утверждавшего, что слова «жыд», «Жыдовачка», etc. плохи «объективно», я ничего не знаю…

Ещё эпизоды нашего века. Минчанин, католик византийского обряда, социал-демократ Анатоль Сидоревич в мае 2002 г. опубликовал в минской же газете «Наша ніва» статью «Чаму я жыд». В газете «Авив», которую тогда редактировал нынешний зампред Союза бел. евр. общин Б. Герстен, а курировали Я. Басин и «сам» Л. Левин, не промелькнуло даже мысли о юдофобии автора. Напротив, эту произраильскую статью напечатали в переводе на русский (хотя и с погрешностями) в июне 2002 г.

В январе 2003 г. в «Нашай ніве» появилась ещё одна юдофильская статья А. Сидоревича о том, что в Минске нужно увековечить память Соломона Михоэлса:

Вот после этого была уже некоторая истерика в «Советской Белоруссии», подписанная фамилией «Беленький»: мол, рассуждая о «жыдоўскай» культуре, Сидоревич убивает Михоэлса вторично…

Несколько недель назад от «Беленьких» стало темно в глазах. 19 сентября 2019 г. за капеллу попытался вступиться Юрий Зиссер:

Вариант, подкорректированный Ю. З.

Эту запись осторожно поддержал Алекс Фурс – редактор портала «Шалом». Но «Pessimist» Бернштейн, полочанин (а не гомельчанин, как я предполагал) Григорий П., сотрудница минского образовательного центра IBB Тамара К. и другие чудо-Юд..ы обоих полов пришли к Ю. Зиссеру на страницу в fb, «придавив количеством» 🙂 Назавтра основатель тутбая сдался: «В любом случае раз название капеллы вызывает столь сильное отторжение – капелла должна посчитаться с этим и придумать себе другое название, а нынешнее опустить в архив. Если, конечно, они хотят, чтобы их приглашали выступать не только по сельским клубам». Почему-то напомнило «Горе от ума» тов. Грибоедова: «Мсье Репетилов, что вы! Да как вы! Можно ль против всех! Да почему вы? стыд и смех» – «Простите, я не знал, что это слишком гласно». Эффект echo chamber, описанный два века назад.

«Говорящая голова» капеллы ответила, что не видит ничего плохого в выступлениях на периферии, но бизнес-тренер 1979 г. р. с ухватками сталинского цензора возразил: «А если Вы планируете выступать в сельских клубах с таким названием, то, на мой взгляд, это тоже недопустимо. В окружении людей на селе не осталось совсем евреев. Нельзя, чтобы они подумали, благодаря вашему коллективу, что так можно называть евреев!» (20.09.2019). Поскольку он – член «совета общины», то немудрено, что координационный совет вскоре прошёл так, как прошёл (см. вторую иллюстрацию).

К слову, «решение Наркомата, принятое еще до войны, которое запретило употребление слова в быту», причём «релевантное» и в 2019 г., – это какая-то городская легенда. Хватает примеров, демонстрирующих, что постановление от 24 июля 1925 г. бюро ЦК КП(б)Б – а не «Совнаркома», как у Зиссера – не имело юридической силы и формально было только рекомендацией. В прошлый раз цитировались строки из поэмы Михася Чарота, изданной в 1926 г., сейчас приведу абзацы из повести не менее известного литератора Михася Лынькова «Апошні зверыядавец» (1929; опубликована в 1930 г.):

Это я к тому, что невеждам, которые на всех углах кричат о Беларуси, «живущей без слова “жыд” сто или сто двадцать лет», неплохо бы подучить матчасть. И минский инженер Алесь Резников, 1967 г. р., отчасти прав, когда пишет о нынешней ситуации: «в устах деревенских бабулек, упоминающих “жыдоў”, чувствуется определённое уважение», даже если его вывод не универсален. Вряд ли кто-то проверял, какая доля белорусскоязычных жителей Беларуси в быту предпочитает слова «жыд», «жыдоўка» и т. п., а не «яўрэй»/«габрэй», «яўрэйка»/«габрэйка», но даже исходя из моих поездок XXI в. по Щучинскому району Гродненской области, доля немалая. Между прочим, поэту и педагогу Гиршу (Григорию) Релесу (1913–2004) слово «габрэі», нововведение последней четверти ХХ в., не нравилось. «Что это они “габрэйкаюць”?» – отреагировал Релес, когда в 2000 г. я показал ему «еврейский» («габрэйскі») номер журнала «Arche».

Не надо приписывать мне какую-то особую тягу к «cпорным» лексическим единицам – просто с теми, кто, увидев или услышав их, сразу «оскорбляется» (примерчики 2002 г., 2016 г.) и начинает строчить… пусть не доносы, но кляузы, мне немного не по пути. Такая cверхэмоциональность свойственна, пожалуй, не традиционному литвацкому (и даже не хасидскому) мировосприятию, а кондовому фетишизму, вере в «чёрную магию» слов. На этой вере, похоже, был выстроен современный «язык политкорректности», но не буду отклоняться… Минский иудей Александр, ныне известный как Исраэль Сендер Элентух, в связи с дискуссией о группе «Жыдовачка» привёл уместную ссылку на рава Реувена Пятигорского: «У южных славян есть предание о “жидах”, первых людях на свете, которые не боятся грома. Когда небесные змеи кидают на землю огненные стрелы, “жиды” кладут камни на головы и поют: “Каменные у нас головы, что с нами сделаешь?” Каменные у нас головы, мы не обижаемся на клички». И ведь это было сказано о слове «жид» из русского языка, где оно зачастую звучит обиднее, чем «жыд» в белорусском.

В принципе, всё. Дальше – дополнения на случай, если кто-то захочет углубиться в тему…

* * *

Справочная информация о группе по состоянию на сентябрь 2019 г., по моей просьбе присланная борисовчанкой Наталией Головой (она же Anna Avota). Перевод с белорусского:

(Не)клезмерская капелла «Жыдовачка» из города Бэ образовалась в 2017 году как тапёрский бэнд для озвучивания художественной чёрно-белой немой ленты «Волшебные ножнички», а также для исследования и продвижения музыкального и танцевального наследия белорусских местечек, до сих пор не очень исследованного по причине отсутствия носителей. Сейчас в составе группы шесть музыканток, играющих на аккордеонах, скрипках, виолончели, бубнах и барабане. Капелла исполняет музыку в стиле штетлфолк. Репертуар состоит из беларуских, польских, еврейских (в оригинале, здесь и далее, было «яўрэйскіх» – В. Р.) и разных европейских традиционных танцев, а ещё из популярных мелодий межвоенного времени. Музыкантки не стараются копировать традиционный стиль исполнения, интерпретируют музыку посредством своего видения и восприятия. В коллективе есть танцмейстерка, поэтому группа периодически гастролирует с мастер-классами традиционных еврейских танцев и танцев местечек. Капелла официально существует на базе Клуба исторического танца Центра творчества детей и молодёжи Борисовского района.

Почему «музыкантки» и «танцмейстерка»? Потому что группа заявлена как феминистская – почти как в анекдоте о негре, читающем еврейскую газету: «Ему мало того, что он негр?» Кстати, к языковым упражнениям, присущим современному феминизму, отношусь иронически, но считаюсь с ними как с данностью – «если звёзды зажигают…» (То же касается модного написания «беларуский», «беларуское»; в энциклопедии не пропустил бы, а в публицистике – на здоровье.)

В фейсбуке Н. Голова писала: «Многие люди там, где мы играли танцы (Борисов, Бобруйск, Могилёв, Витебск, Молодечно, Подороск, Любча, Минск, Солигорск), говорили нам, что рады названию «Жыдовачка», потому что оно беларуское, местечковое и говорит им о том, что Беларусь жива… ОК, для русскоговорящих евреев русское слово “жид” может быть оскорбительным, так я это знаю и не имею планов, говоря на русском, произносить это слово в чей-то адрес. Но для беларусов запрет на использование беларуского слова “жыд” живущими здесь русскоговорящими людьми не менее оскорбителен» (примерно 20.09.2019).

* * *

Из «живого журнала» переводчика Леонида Таубеса, 1941 г. р., бывшего минчанина, давно живущего в израильской Афуле:

Не самое удобное мнение для тех, кто апеллирует к израильтянам и/или людям старшего поколения, которые (якобы в подавляющем большинстве) так переживают из-за названия белорусской группы «Жыдовачка», что «кушать не могут».

Вольф Рубинчик, г. Минск

wrubinchyk[at]gmail.com

01.10.2019

Опубликовано 01.10.2019  14:56

Из откликов и обращений к автору:

*

Жыдовачка – гэта такая зграбная, вясёлая, дасціпная, умелая габрэйка, якую хочацца пачапаць і з якой хочацца пазнаёміцца як мага бліжэй. Вось такія асацыяцыі будзіць у мяне слова «жыдовачка». У народзе жыдовачкамі называюць менавіта такіх дзяўчат, маладзіц і кабет. І малых дзяўчатак. А калі жанчына так сабе, калі на яе, сустрэўшы на вуліцы, не азірнешся, а ў школе, паліклініцы, кравецкай майстэрні і г. д. не загледзішся, то гэта проста жыдоўка, габрэйка, яўрэйка. Жыдовачка – эквівалент, сінонім яўрэечкі, габрэечкі. Думаю, што барысаўскія дзяўчаты добра ведаюць, які сэнс укладалі (і ўкладаюць) беларусы ў слова «жыдовачка».

Анатоль Сідарэвіч, г. Мінск

Мнение Юрия Зиссера (по состоянию на 02.10.2019, 15:50)

*

Аркадий Шульман. Г-ну В. Рубинчику. Бессменного редактора «Мишпохи» (как Вы изволили выразиться) зовут не Аркадий Исаакович, а Аркадий Львович, так что прежде всего обратите внимание на свои ошибки. Далее, был и остаюсь очень высокого мнения обо всем, что делает Александр Астроух (Астраух – belisrael). По сути основного вопроса: не буду вдаваться в филологические споры, но, если большому количеству людей (даже и небольшому) неприятно или даже оскорбительно название коллектива – НЕ ПРИГЛАШАЙТЕ ЭТОТ КОЛЛЕКТИВ!

Гриша Абрамович. Аркадий Шульман ну, в своём ( его) глазу ж не видно

Tamara Kurdadze. Аркадий Шульман! Аркадий Львович, уважаемый! Вы!!! и этот В.Рубинчик… Это же графоман известный… (реплики с fb-странички Ю. Зиссера).

Ответ В. Рубинчика. Г-ну А. Шульману. Я взял цитату из «Могилёвских ведомостей» за 2012 г. и поставил ссылку, так что все претензии к «МВ». С моей стороны это был лёгкий троллинг – указание на ошибку областной газеты (постоянные читатели моих текстов знают, что я люблю посмеиваться над подобными казусами). Целевая аудитория belisrael в курсе того, какое у Вас отчество, а кто был не в курсе, тем и Ваше уточнение не очень помогло.

Конечно, неплохо, Аркадий Львович, что Вы тщательно меня читаете и умеете пользоваться СAPSLOCK’ом. Если б Вы, Аркадий Львович, столь же усердно выполняли свои обещания (хотя бы публично данные), было бы совсем замечательно.

Двадцати двух недель не хватило редактору прелестной «Мишпохи», чтобы поменять в словах на идише, принадлежащих классику еврейской литературы, порядок букв:

В общем, Вам – к «профессионалам» из «Могилёвских ведомостей», 8-й год повествующих миру об Аркадии «Исаковиче» Шульмане, или в «Авив» с его перлами вроде «…в обязанности которой входит директорство над Музеем истории и культуры евреев Баларуси». (03.10.2019 статья А. Северинец на сайте “Мишпохи”, о которой вёл речь В. Рубинчик, была исправлена – слова на идише обрели нормальный вид. – belisrael)  А «графоман» я или нет… Заяви об этом кто-то из троих успешных членов Союза белорусских писателей, рекомендовавших мою кандидатуру в СБП (конец 2014 г.), сие бы задело. Мнение сетевых обиженок не так интересно.

*

Фраза, вырванная из контекста, может быть истолкована как угодно. Этим и пользуется уважаемый автор, который, должно быть, на курсах повышения квалификации производства «Минская почта» РУП “Белпочта” (как о нем значится) многое постиг. Фразы, вырванные из контекста, можно использовать как угодно (приведённые и выделенные автором протоколы не отражают суть происходящего).

Елена Кулевнич, г. Минск (с fb-странички Зиссера). Позже написала о себе по e-mail: «Елена Кулевнич – Член Координационного Совета СБЕООО. Да, я была на этом заседании», но сообщение из «Авива» не дополнила и не опровергла.

Ответ В. Рубинчика. Насчёт вырывания из контекста – с больной головы на здоровую (образование «уважаемого автора» не ограничивается курсами «Минской почты» в 2011 г., коих, впрочем, я никогда не стыдился). В скрине с официального сайта газеты Союза бел. евр. общин приведены все фразы, касавшиеся борисовского ансамбля, дана ссылка на первоисточник.  (вечером 02.10.2019 статья о сентябрьском заседании координационного совета СБЕООО была удалена с сайта газеты “Авив”, но ее полным текстом мы располагаем – belisrael). Т. е. рассуждения о фразах, якобы вырванных из контекста, – враньё, рассчитанное на лентяев. Общественной деятельнице следовало бы знать, что врать нехорошо.

*

Знаю я женщину, которая ещё во времена третьего «Жыдовішча» (2008) оскорблялась, но довольно скоро изменила мнение, благодаря в т. ч. и Александру Астрауху. Может, кто-то и к Вам прислушается…

Пётр Резванов, г. Минск

Ответ В. Рубинчика: Спасибо постоянному читателю. Кстати, уточню первую часть моих заметок: в Минске прошли не три, а целых четыре фестиваля «Жыдовішча» с участием Дмитрия (Зисла) Слеповича – в 2006–2009 гг. Насколько я помню, никто по этому поводу ни в горисполком, ни в администрацию президента не жаловался. Объяснения «Члена Координационного Совета СБЕООО» (уже не Кулевнич, а другой «Член», который бизнес-тренер) – «сначала надо стать Димой Слеповичем и обладать его авторитетом и уважением, а потом уже играться с конъюнктурой и т.д.» – не кажутся мне убедительными. К тому же четвёртое «Жыдовішча» в сентябре 2009 г. организовывал не только и не столько Зисл Слепович, который в 2008 г. эмигрировал в США.

*

Матчасть – это не те две книжки и три статьи, на которые ссылается г-н Рубинчик. Матчасть – это сама жизнь, которую этот ботан совершенно не знает, потому как видит ее только из окошечка библиотеки. Выехал раз в жизни из Минска в Щучинский район, поговорил с двумя бабулями и решил, что узнал всю правду жизни.

Григорий Песин, г. Полоцк (с fb-странички А. Шустина)

От В. Рубинчика. И «знатоку жизни» спасибо, посмеялся! Вы уж там с Кулевнич определитесь: недоучка автор, или всё-таки ботан. Кому-то другому посоветовал бы прочесть мои тексты о Щучине и районе:

Вольф Рубінчык. Шчучынская каша ,

В. Рубінчык. КАТЛЕТЫ & МУХІ (115)

Однако «чукча не читатель, чукча писатель» 😉

Добавлено 02.10.2019  19:57

Идиш как игрушка? Мнение Д. Каца

Довид Кац: идиш превращают в политическую игрушку

Довид Кац. Фото О. Ростовцева

Один из самых известных идишистов мира, основатель Institute for Yiddish Studies в Оксфордском университете, автор десятков книг и учебных пособий, лауреат многочисленных премий в области языка и культуры идиш, д-р Довид Кац — о перспективах маме-лошн и спекуляциях на теме его возрождения.

— Довид, вы — сын известного еврейского поэта-модерниста, номинанта на Пулитцеровскую премию Мейнке Каца. Идиш в родительском доме был больше, чем просто языком, на котором творил отец?

— Отец приехал в Нью-Йорк в 1920-м году 14-летним подростком из местечка под Вильно. Когда я родился, ему было за пятьдесят, и он создал для меня маленький мир в Бруклине, где говорили на литовском идише, причем идише царских времен. Это был удивительный мир — с каббалистами и лунатиками, революционерами и всем многообразием характеров штетла — и этот мир жил на идише. Так что окружающая американская действительность с бейсбольными карточками и молодежной субкультурой мало меня интересовала.

— Известно, что дети большинства советских еврейских писателей идишем не владели — родители готовили их к жизни в стране, где маме-лошн был уходящей натурой… В Соединенных Штатах было по-другому?        

— Практически так же. В Нью-Йорке жило тогда множество еврейских писателей, и многие из них бывали у нас дома — их дети не говорили на идише. Более того, они шептались с отцом: ты уверен в том, что делаешь? Это же Америкэ. Возможно, твой сын захочет стать адвокатом, врачом или, на худой конец, бухгалтером. Если ты будешь говорить с ним только на идише, как он выучит английский? Отец — стойкий литвак — был непреклонен — английский Довид выучит где угодно, а идиш получит от меня.

Начало стихотворения Меинке Каца «Май в Михалишках и Свенцянах» (опубликовано в «Ідыш-беларускім слоўніку» А. Астрауха). Михалишки – родное местечко М. Каца, ныне – агрогородок в Островецком районе Гродненской области.

— В годы вашего детства — 1960-е — кто говорил на идише в Нью-Йорке?

— Пожилые евреи из Восточной Европы — как светские, так и религиозные — говорили на идише между собой и по-английски с окружающими. В те годы в Нью-Йорке еще выходили три ежедневные газеты на идише — религиозная, социалистическая и прокоммунистическая. Редактор последней скончался в 1989 году — я его хорошо помню.

В годы моей юности соседний с нами район — Боро-парк — был оккупирован венгерскими хасидами, разговаривавшими на другом идише — они к нам плохо относились, дразнили, но меня заинтересовал их язык, и уже в Колумбийском университете я стал изучать диалекты маме-лошн.

«Часовщик», худ. Й.Пен

— Решение связать с идишем профессиональную карьеру — экстравагантный шаг или другие варианты просто не рассматривались?

— Это решение я принял еще в 15 лет. Мы были не религиозны, но отец хотел, чтобы я изучал иврит, арамейский и еврейскую традицию, поэтому я учился в так называемой модерной иешиве, которую хасиды из Боро-парка называли гойской иешивой.

Преподаватели (преимущественно израильтяне) были настроены резко негативно по отношению к идишу, и среди студентов началось движение с требованием включить этот язык в программу хотя бы в качестве факультатива. Я даже издавал газету «Алейхем шолем», мы сделали значки Yiddish Now («Идиш сейчас»), и директор грозился, что любого уличенного в ношении этого значка сразу выгонят из иешивы. Поэтому мы прятали его за лацкан пиджака.

Удручала также враждебность к идишу со стороны значительной части американской еврейской интеллигенции — людей, говоривших исключительно по-английски и считавших иврит (который они тоже не знали) единственным еврейским языком, заслуживающим внимания. Когда таким людям желали гут шабэс, они с тяжелым американским акцентом отвечали: шабат шалом.

В 1974-м уже в Колумбийском университете я стал заниматься лингвистикой идиша и, дабы избежать мишуры актуальной политики, сосредоточился на периоде тысячелетней давности. А поскольку все материалы, необходимые для доктората, находились в главной библиотеке Оксфорда, в 1978-м я переехал в Британию.

Театральные и киноафиши эпохи «золотого века» идиша в США

— И из докторанта вскоре стали директором программ Yiddish Studies.

— Мне повезло — Департамент иудаики Оксфорда искал преподавателя идиша на один час в неделю. До этого идиш преподавали там санскритским методом — как мертвый язык. Это в корне отличалось от моего подхода, когда после базового уровня идиш преподается на идише, чтобы студенты научились бегло читать и говорить на этом языке. Так, один час в неделю превратился в три курса, появилась возможность получить по идишу первую степень, затем — вторую, а с 1984 года — защитить докторат. Параллельно мы запустили месячный интенсив по изучению идиша, предполагавший полное погружение в язык, а с 1985 года проводили ежегодную зимнюю конференцию, звездой которой был профессор Вольф Москович из Иерусалима. Он же стал экзаменатором на нашей докторской программе.

В 1994-м был создан Oxford Institute for Yiddish Studies, примерно тогда же я стал привозить студентов из стран бывшего СССР, сотрудничавших с редактором «Советиш геймланд» Ароном Вергелисом, — они стали плести интриги, что в итоге разрушило программу.

— Проведя много лет в Оксфорде, вы готовились стать профессором в Йеле, но… неожиданно выбрали Вильнюс, где в местном университете возглавили кафедру идиша. Неужели литвацкие корни оказались столь сильны?  

— 1997/98 год я провел в качестве гостевого профессора в Йельском университете. Там была удивительно высокая зарплата и на удивление мало работы, но… это был самый скучный год в моей жизни. Поэтому, когда мне предложили 10-летний контракт в Йеле и одновременно кафедру в Вильнюсе, — я выбрал Литву. Мама, которой сегодня 97, до сих пор не может простить мне этого решения — зарплата в Вильнюсе составляла примерно 1/40 от предложенной в Йеле.

С 1990 года я посещал Литву и Беларусь — искал места, о которых рассказывал отец, а потом создавал атлас диалектов последних из могикан, говоривших на идише.  Пребывание в Вильнюсе я хотел использовать для продолжения работы над своим атласом, учитывая, что до объектов исследований оттуда было гораздо ближе, чем из США.

— Не жалеете о выборе в пользу Литвы? Многое из задуманного удалось реализовать?

— Первые десять лет в Вильнюсе были замечательным периодом. Но в 2008-м прокуратура Литвы вызвала в качестве свидетелей двух пожилых женщин — Рохл Марголис и Фаню Бранцовскую — их обвиняли в том, что, бежав из гетто, они присоединились к советскому партизанскому отряду, который якобы участвовал в расстреле жителей деревни Канюкай, обвиненных в коллаборационизме. (В прошлом году президент Литвы Даля Грибаускайте наградила партизанку Фаню Бранцовскую орденом «За заслуги перед Литвой», — прим. ред.). Для меня эти женщины являлись не только объектом академических исследований, я был очень привязан к ним.

В том же году в День независимости Литвы в столице прошел марш неонацистов, что вызвало шок у меня и моих друзей. Тогда же была подписана Пражская декларация, приравнивавшая преступления нацистов к преступлениям коммунистического режима.

В 2009 году в британской Jewish Chronicle я высказался по поводу этой ситуации, после чего в университете мне заявили, что в случае появления еще одной подобной статьи  сотрудничество с их учебным заведением будет прекращено.  Вскоре вышел еще один мой материал в Irish Times и в американском издании Tablet — и сразу посыпались обвинения в том, что я российский агент, приверженец коммунизма — это превратилось в целую кампанию. Учитывая мою ненависть к коммунизму и путинскому режиму, все это выглядело достаточно комично, тем не менее, мой контракт с Вильнюсским университетом не продлили… Так что сегодня я профессор другого вуза — Технического университета Гедиминаса, где преподаю английский, философию, этику, но не идиш…

«Капитал» Карла Маркса на идише, Нью-Йорк, 1917    Советский плакат 1920-х годов 

— Для литовцев идиш — это исчезнувшая чужая цивилизация? Чувствуют ли они эту культуру некой частью своего наследия, как в Польше, где даже возник феномен «еврейской» культуры без евреев?

— Литовцы, в чем я имел возможность убедиться за последние 20 лет, — приятные и толерантные люди, что вступает в некое противоречие с государственной политикой.

После того как контракт со мной был расторгнут, правительство решило, что идиш — важный пиар-инструмент для улучшения имиджа Литвы в мире. В последнее десятилетие на бумаге расцвели сразу три соответствующих институции. Во-первых, основанный мной когда-то Институт идиша, который возглавил человек, входивший в правительственную комиссию по расследованию преступлений нацистского и коммунистического режимов в Литве, — по сути, назначенец правительства.

Идиш в качестве политической игрушки используют не только в Литве. Просто там это игрушка в руках правых, а в таких странах, как Германия, Голландия и Польша, идиш часто становится инструментом левых в их антиизраильской риторике.

Кроме того, в Вильнюсе появился филиал YIVO (Исследовательского института идиша), чей глава был вынужден войти в ту же правительственную комиссию, что вовлекло институцию в политические игры.

Возник в литовской столице и Международный центр языка и культуры идиш при Всемирном еврейском конгрессе — у них красивый офис в центре города.

Проблема в том, что кроме месячного интенсива, в течение года ни в одной из этих институций нет возможности изучать идиш. Так малые языки становятся жертвами политических игр.

Да и академическое поле идиша, процветавшее в 1990-х (когда я мог
найти профессорские должности для всех моих выпускников), пришло в упадок. Идиш заменили иврит, библейская литература, сионизм и т.д.

Что касается меня, то я сейчас работаю над фундаментальным англо-идиш словарем с объяснениями и комментариями, например, статья Беларусь занимает 2000 слов.

— Вы многие годы посвятили изучению становления идиша как национального языка, а также возникновению его различных диалектов. Какова роль Черновцов (где мы беседуем в кулуарах конференции по языку и культуре идиш) в этих процессах?

— Черновцы — главный символ светского идишизма, ведь именно здесь на конференции  1908 года идиш был провозглашен основным национальным языком еврейского народа. Две звезды этого форума были интеллектуальными радикалами. Это, во-первых, Эстер Фрумкина — основательница современной школы на идише, считавшая, что у иврита нет перспектив. Эстер — одна из лидеров БУНДа — изменила политику этой партии с русификации на идишизацию.  После революции она стала правоверной коммунисткой, была вычеркнута из истории идиша и умерла в лагере под Карагандой в 1940-е годы.

Вторым радикалом был 23-летний Матитьягу Мизес, утверждавший, что иврит — это язык для тех, кто любит кладбища, а еврейство Европы будет говорить либо на идише, либо ассимилируется и перейдет на языки окружающих народов. В то же время в Палестине он предсказывал ивриту светлое будущее.

Я тоже вставлю свои пять копеек в эту радикальную струю — сегодня за пределами Израиля нет ни одной семьи, говорящей на иврите, не считая израильтян, живущих за рубежом. На идише, напротив, говорят во многих странах. Прежде всего, хасиды, среди которых насчитывается от полумиллиона до миллиона носителей идиша.

Пропуск участника Черновицкой конференции 1908 года 

— Можно ли говорить на сегодняшний день о некоем возрождении идиша (на чем спекулируют многие из еврейских функционеров, выбивающих гранты на соответствующие программы) или все-таки о его сохранении и изучении? Ведь Холокост лишь ускорил исчезновение маме-лошн, но истинными врагами были модернизация и ассимиляция — процессы, которые сложно остановить.

— Очевидно, что после Холокоста идиш в светской среде исчезает, ведь даже дети крупнейших еврейских писателей не говорят на языке своих родителей. Это касается свободного мира — США, Канады, Австралии, где не было Гитлера, Сталина и израильского пренебрежения к маме-лошн.

Полвека назад у идиша на Западе был негативный имидж — он был символом Восточной Европы, штетла, нищеты и провинциальности. Сегодня, с уходом старшего поколения, ситуация изменилась — молодежь заинтересовалась поиском корней, внезапно расцвела идиш-индустрия — музыка, фильмы, на Amazon.com вы можете купить презервативы с надписью I love Yiddish.

В Америке любая инициатива всегда превращалась в некий бизнес, недаром евреи-иммигранты называли США Америчкэ ганев — Америка-воровка.

Надо понимать, что Соединенные Штаты — монолингвистическая страна — множество интеллектуалов не говорят ни на одном языке, кроме английского. В последней президентской кампании один из кандидатов троллил своих оппонентов — этот знает французский, а тот говорит по-испански — и таким «компроматом» он выбил двух кандидатов на праймериз.

Идиш нужно учить как любой другой язык — грамматику, синтаксис и т.п., иначе это будет не идиш, а об идише. В штате Массачусетс несколько лет назад кинули клич: помогите спасти идиш. Спасение пришло в виде десятков миллионов долларов, вложенных в комплекс зданий, но в результате не был издан ни один учебник идиша.

Конечно, существует то, что мой отец называл «островами», — небольшие группы светской интеллигенции, говорящие на идише и преданные идее его возрождения.

Но единственная среда, где идиш остается языком улицы, — ультраортодоксы. Их истеблишмент отнюдь не монолитен — внутри этой общины есть люди, занимающиеся идишем и литературой на идише вполне профессионально, — например, д-р Хая Нов, присутствующая на этой конференции.

Светские ученые порой скептически относятся к хасидскому идишу, критикуя  неправильную грамматику, произношение и т.д., но наша конференция включает в себя целую секцию по хасидскому идишу — живому языку. Это очень важно — собрать людей с разными бэкграундами, которые занимаются одним делом.

В квартале Боро-парк, Нью-Йорк

— Насколько релевантен для идиша опыт возрождения умирающих языков? Мэнский, гэльский, корнский, бретонский, ирландский… Или в отсутствии компактного проживания носителей —  все это пустые фантазии?

— В отсутствии компактного проживания носителей или в отсутствии общин язык, как правило, умирает. Или переходит в статичное состояние. Иврит, в течение столетий  пребывая в таком состоянии, использовался для написания новых трудов, но не развивался как живой язык.

Слово «возрождение» может использоваться по отношению к литературе, но без общины язык не будет живым. Без хасидов идиш станет умирающим языком. Современные светские интеллектуалы забывают о том, что 99% ведущих писателей на идише выросли в религиозных семьях, — Шолом-Алейхем, Менделе, Перец, Башевис-Зингер…

— Но они переросли эту среду…  

— Было бы замечательно, если бы современные носители живого идиша и ученые пришли  к некоему общему пониманию языка, и нынешняя конференция — важный шаг на пути в этом направлении.

— Насколько хасидский идиш соответствует вызовам эпохи? На нем можно издавать журнал мод или учебники по биологии?

— Я демонстрировал здесь полтора десятка журналов на идише — это очень разные журналы, есть среди них и женские, но для религиозных женщин; и для мужчин, где обсуждаются фасоны талита, принятые в разных хасидских дворах, — это, разумеется, не Vogue.

В Нью-Йорке существует группа, создающая неологизмы на идише, отражающие все аспекты современного общества, — я называю это фейковыми словами. Словарь этих фейк-слов, заменивших иноязычные термины, принес больше вреда, чем пользы, поскольку живой язык так не функционирует.

Что касается учебников, то школы с преподаванием на идише ими обеспечены — и в Нью-Йорке, и в Лондоне, и в Антверпене. Если же речь идет о людях, которым необходим идиш для кардиохирургии или полетов в космос, то, в случае их появления, соответствующая лексика будет наработана.

Беседовал Михаил Гольд

Источник: газета «Хадашот», № 10, 2018. Вторая иллюстрация (стихи М. Каца) – от belisrael.info.

Опубликовано 21.10.2018  17:20

Вольф Москович: в Израиле меняется представление об Украине

Один из ведущих славистов мира, главный украинист Израиля, председатель Всемирного Совета идиша профессор Вольф Москович — о советском прошлом и идеализации Израиля, судьбе маме-лошн и его влиянии на украинские говоры, украинско-еврейском диалоге.

— Вольф Абрамович, ваше детство сложно назвать советским, хотя пришлось оно на сталинскую эпоху…

— Это правда, я родился в религиозной семье, в девять лет родители наняли мне частного учителя иврита и традиций, а в тринадцать в главной синагоге этого города (мы беседуем в кулуарах международной конференции по языку и культуре идиш в Черновцах) при большом стечении народа у меня была бар-мицва — шел 1949 год… До восемнадцати лет я даже накладывал тфилин. Это была среда моего обитания, сформированная людьми, так и не ставшими частью «семьи советских народов».

— Как еврею из такой среды, к тому же провинциалу, удалось поступить в 1953-м на арабское отделение Московского института востоковедения?

— Я был одержим идеей любым путем выбраться из СССР, и выбор вуза в этом смысле не случаен. Сначала пробовал поступить в МГИМО, где, взглянув на документы, мне честно заявили, что таких, как я, они не принимают. Но намекнули, что можно попытать счастья в Институте востоковедения. Собеседование, в результате которого отсеялись все остальные евреи-медалисты, было зубодробительным, а потом нас ждал экзамен по английскому, который я сдал на пятерку и… поступил.

Ивритом я владел неплохо, поэтому с арабским проблем не возникало — зачастую, услышав новое слово, я знал его перевод еще до того, как нам его озвучили (у этих языков 40% общей лексики) — учителя только разводили руками. Ко мне даже подослали агента, показавшего словарь иврита, ожидая моей реакции. Я с восхищением взял этот словарь и стал его перелистывать, показав тем самым, что язык мне знаком. Вскоре мне поручили подготовить доклад об экономике Израиля — я сделал его на основе советских газет 1947—48 годов, где крайне положительно отзывались о еврейской Палестине. Я — первокурсник — просто цитировал «Правду» и «Известия» — придраться было не к чему… После выступления руководитель семинара, бывший советский дипломат в Турции товарищ Орешкин заявил, что все изложенное в докладе — правда, однако студент забыл упомянуть, что Израиль является агентом американского империализма на Ближнем Востоке.

Билеты на футбольные матчи Израиль — СССР и СССР — Израиль, 1956

Длилось все это недолго — в 1954-м председатель Совмина Маленков решил закрыть Московский институт востоковедения, а лучших его студентов перевести в МГИМО. Будучи в числе лучших, я уже видел себя студентом Института международных отношений, но декан расставил точки над «i» — шансов нет. Я пытался спорить — ведь более слабых сокурсников уже перевели (все они стали послами, крупными советскими дипломатами, журналистами-международниками и т.д.) — но безрезультатно.

Узнав, что меня не переводят, наш учитель арабского Али Ахмедович Либерман, обучавший меня разговорному иерусалимскому диалекту, плакал. Это один из самых замечательных людей, которых я когда-либо встречал…

— Али Ахмедович Либерман?

— Его настоящая фамилия — Иль Фархи. Коренной иерусалимский араб, коммунист, бежавший при британцах из Палестины через Ливан в СССР и оказавшийся в лагере под Одессой, где в целях конспирации для последующей засылки в Палестину всем арабам давали еврейские фамилии, а евреям — арабские. В итоге от своей еврейской фамилии он избавлялся через суды много лет, особенно, когда его дочь Адочка Либерман поступала в университет. В конце концов, ему это удалось, и на обложке карманного русско-арабского словаря стоит имя Тагер Ахмед Иль Фархи. Как бы то ни было, меня отказались переводить в МГИМО, МГУ и ЛГУ, предложив вуз по месту жительства, то есть Черновицкий университет. Так я стал студентом английского отделения романо-германского факультета ЧНУ, где когда-то учился Пауль Целан. Надо сказать, преподаватели у нас были замечательные — некоторые переехали из Москвы и Ленинграда — у них можно было изучать санскрит, древнегреческий, латынь. А учителя разговорного английского были коммунистами, эмигрировавшими из Соединенных Штатов в СССР и не посаженными, а сосланными в провинциальный университет.

— Вы снова стали лучшим студентом, но в аспирантуру, тем не менее, не поступили.

— Помимо английского, я знал арабский, французский и немецкий, но мне объяснили, что для аспирантуры я слишком молод, хотя приняли в нее еще более молодого человека. Меня же распределили в буковинское село Нова Жадова простым школьным учителем. Ничего, со временем выплыл — после нескольких публикаций в «Вопросах языкознания» — наиболее авторитетного академического журнала по лингвистике в СССР — меня принимали в аспирантуру любого вуза, правда, не в Украине, где я хотел остаться. Но в Киеве, и в Харькове мне отказали, а из Москвы и Ленинграда поступило сразу несколько предложений — в итоге я защищался при Московском государственном институте иностранных языков.

— Почти десять лет вы возглавляли лабораторию информационных языков Госкомитета по делам изобретений и открытий при Совмине СССР. Чем занимались, если не секрет?

— Поиском информации и машинным переводом для патентного ведомства, проводившим экспертизу для обеспечения советского приоритета в той или иной сфере. В лаборатории работали десятки программистов, и мы вышли на достаточно высокий уровень, в чем-то даже опередив Запад, — ряд наших идей были использованы много лет спустя при создании современных поисковиков вроде Google.

Это была крайне интересная сфера и, главное, она не предполагала секретный допуск. Я не хотел быть связан никакими обязательствами, поскольку всегда знал, что уеду из СССР. И это сработало — мне дали разрешение всего за полтора месяца, в октябре 1974 года.

— Доктор наук в 35 лет, автор нескольких книг и сотен статей, известный ученый… Почему решили репатриироваться? Понимали, что лингвист, мягко говоря, не самая востребованная специальность в Израиле?

— Во-первых, я тогда вообще не думал о карьере — просто хотел уехать из этой тюрьмы народов. Перед каждой международной конференцией начальник первого отдела заявлял: передайте текст вашего доклада товарищу Рослову, который зачитает его, запишет вопросы, а вы потом письменно на них ответите. В результате я ни разу не выехал за границу, хотя имел множество зарубежных публикаций.

Во-вторых, я не думал об эмиграции куда-либо, кроме Израиля. Все 13 семей, летевших с нами по израильской визе из Москвы, повернули в Вене в сторону Америки. Причем, я был единственным, кто очень хорошо знал английский, поэтому меня упрашивали тоже лететь в Штаты — нашим попутчикам нужно было заполнять анкеты, а там были люди с уголовным прошлым, которое они хотели скрыть.

Смешно вспоминать, но так называемую «правду об Израиле» мне пытались открыть даже израильтяне, принимавшие будущих репатриантов в замке Шёнау под Веной и предупреждавшие, ох, наплачешься. Но эту правду я знал и раньше, более или менее представляя себе ситуацию и не идеализируя Израиль.

Но окончательно понял, что еду на Ближний Восток, когда после проверки израильскими таможенниками нашего багажа в том же Шёнау из пяти флаконов духов «Красная роза» в чемодане остался только один…

Репатрианты из СССР прибывают в Израиль, нач. 1970-х

— Как вас принял академический мир в новой стране?

— Тогдашний президент Израиля Эфраим Кацир, у которого я был на приеме, предложил три варианта трудоустройства. Первый — армия — единственное место в Израиле, где занимались примерно тем, над чем мы работали в Москве. Второй — отъезд в страну, где эта тематика была востребована — США или, скажем, Швецию, куда меня активно приглашали и где я часто бывал с лекциями. Но уезжать из Израиля я категорически не хотел, поэтому оставался третий вариант — кафедра в Израиле. А поскольку из 300 моих публикаций несколько десятков были по славистике, меня с радостью приняли сначала в Тель-Авивский университет, а через год, когда открылась кафедра славистики в Еврейском университете в Иерусалиме, я был избран ее главой…

Что касается академического мира, то с израильтянами не было никаких проблем. Трения порой возникали с недавними репатриантами, но это исключительно вопрос конкуренции. Во всех сферах ситуация была аналогичной — в маленькой стране, в которую постоянно прибывают иммигранты, чья квалификация выше твоей, — приходится защищаться. Многие уехали, так и не найдя своего места.

Надо сказать, что русистика в те годы в Израиле была на необычайно высоком уровне, благодаря приезду лучших профессоров из Москвы и Ленинграда у нас сложилась одна из сильнейших кафедр в мире. К нам приезжали учиться из многих стран, учитывая, что СССР еще был за «железным занавесом».

При этом я рад, что славистика не стала единственной моей карьерой, даже в годы председательства в Израильском союзе славистов. С 1979 года я возглавлял совместный с Колумбийским университетом проект составления Большого словаря языка идиш на 250000 слов. Параллельно преподавал идиш в Бар-Илане, на летней школе в Оксфорде, проводил семинары в разных странах.

В течение 15 лет был корреспондентом украинской службы Радио Свобода на Ближнем Востоке, что помогло мне сохранить разговорный украинский. Впоследствии основал Ассоциацию украинских исследований в Израиле, был вице-президентом международной ассоциации украинистов. В украинском языке я чувствую себя даже более свободно, чем в русском. Еще в этнографических экспедициях Института славяноведения АН СССР я изучал украинские говоры, диалекты, быт, а в 1980-е вводил курсы украинистики в наши программы в Иерусалиме и всячески поощрял студентов, выбиравших этот язык.

С первым президентом Украины Леонидом Кравчуком, 1993

— И многие выбирали?

— Крайне мало. Да и в целом славистика в последнее время не пользуется популярностью — молодежь предпочитает более практичные специальности — программирование и т.п. У нас вообще огромная проблема с гуманитарным образованием — кафедры закрываются одна за другой — у гуманитариев нет будущего в такой маленькой стране, как Израиль.

Я недавно заходил на наш факультет — практически все его нынешние студенты — арабы — как с израильским паспортом, так и жители Иудеи и Самарии. Почему бы и нет? Прекрасное образование, а наш диплом позволяет устроиться и в некоторых арабских странах. Моя дочь недавно окончила гуманитарный факультет Еврейского университета в Иерусалиме, и все ее сокурсники были арабами. Это, кстати, к вопросу о дискриминации.

— Вы были одним из первых, кто налаживал прямые контакты между украинской и еврейской диаспорой в 1970-е. У этого диалога было много оппонентов с обеих сторон?

— В академической сфере вообще не было разногласий — я же филолог, а не историк. Другое дело, что в 1983 году в Канаде прошла конференция еврейских и украинских историков, которые почти рассорились между собой из-за разных оценок наиболее драматических периодов общей истории. Но в результате в серии «Евреи и славяне», редактором которой я был, вышел специальный том, где нашли отражение все эти жаркие споры.

Параллельно существовало израильское Общество еврейско-украинских связей, созданное бывшим узником Сиона Яковом Сусленским, отсидевшим семь лет в мордовских лагерях. Он издавал серию «Диалоги», где приводились разные точки зрения на всё происходившее между украинцами и евреями в XX веке. Сусленский, кстати, был почти в братских отношениях с Левком Лукьяненко, но не мог понять и принять проявившиеся в 1990-е у украинского диссидента антисемитские взгляды, написал ему резкое письмо и разорвал отношения с другом.

Еще раньше ударом по межнациональному диалогу стала книга активного деятеля ОУН из США Петра Мирчука, изданная им после посещения Израиля в 1981-м. Он был тепло принят Сусленским, и не только им, но в своих «Зустрічах й розмовах в Ізраїлі» обвинял евреев во всех смертных грехах.

После распада СССР я стал созывать в Иерусалиме международные конгрессы по сближению культур, и делегация из Украины — в силу моих личных симпатий — всегда была самой большой. В нее входили прекрасные люди — Оксана Забужко, Вадим Скуратовский, Микола Рябчук…

Издания из серии «Евреи и славяне»

— Вы живете в Израиле больше сорока лет. За это время образ Украины и украинцев как-то изменился?

— До 1991 года Украина не воспринималась как отдельная страна. Образ украинца-резуна, конечно, существовал, но связан он не столько с украинцами (для которых в идише даже нет обозначения), сколько с понятием «казак». В еврейском сознании «казак» — это символ насилия. Поэтому Хмельницкий однозначно воспринимался как преследователь и убийца евреев, а в XX веке это было перенесено на Петлюру, что хорошо видно в поэзии «принца еврейской баллады» Ицика Мангера.

Вместе с тем происходит смена поколений, а вместе с ней и смена представлений об Украине и украинцах. Почему митрополит Шептицкий так и не получил звание Праведника народов мира, хотя он его заслужил? Да потому, что в комиссии «Яд Вашем» сидели люди, пережившие этот кошмар, — даже зная о подвиге митрополита, они не могли признать его праведником, поскольку он приветствовал Гитлера.

Но в опыте их внуков этого нет — в большинстве своем история их вообще не интересует.

Есть и другой аспект. Примерно 50 000 этнических украинцев живут в еврейском государстве. И они тоже создают свое поле — и это поле притяжения, а не отталкивания. Все это явно меняет образ Украины в Израиле.

— Майдан вас со многими развел по разные стороны баррикад? 

— События на Майдане в той или иной мере интересовали выходцев из бывшего СССР, но в целом израильтянам наплевать, что творится в той или иной стране. Их интересует безопасность Израиля. У меня пятеро детей —все с высшим образованием, некоторые с докторской степенью. В лучшем случае они просят привезти их в мой родной город, но копаться в украинско-еврейских отношениях им не приходит в голову. При этом предрассудков в отношении украинцев у них нет вообще.

— Кроме работ в области славистики вы известны как крупный идишист, президент Всемирного Совета идиша. Академический интерес понятен — речь об огромном пласте еврейской культуры, но можно ли говорить о возрождении этого языка или хотя бы расширении круга его носителей?

— Идиш не умирающий язык, он исчезает лишь в одном секторе еврейского общества — среди светских евреев. Но в религиозной среде насчитывается по разным оценкам от полумиллиона до миллиона носителей идиша.

Национальное сознание многих участников этой конференции базируется на идише — исчезает язык — исчезает самосознание. У соблюдающих евреев идентичность связана с религией. Кажется, что нас мало что связывает с этими «мракобесами», но всего три-четыре поколения тому назад все мы были хасидами. Ортодоксы являются ядром еврейского народа, от которого постоянно отпочковываются наши соплеменники. Но пока существует это ядро — еврейский народ жив. А отколовшиеся отходят все дальше и дальше, пока не растворятся среди окружающих народов.

А вот за религиозных евреев я спокоен, в том числе и за их идиш…

На открытии конференции по языку и культуре идиш, Черновцы, 2018

— Но мы не можем отрицать, что идиш хасидов из Боро-парка — это язык с очень ограниченным функционалом.

— Во-первых, это не так — им приходится иметь дело с современным миром, Интернетом, смартфонами, они ездят на машинах и чинят эти машины — для всего этого нужна терминология…

Нельзя относиться к «религиозному» идишу как к чему-то отдельному от процесса функционирования языка. И если сегодня у ортодоксов нет слов для обозначения каких-то понятий, то завтра эти слова появятся. Как это происходит в языках Африки, которые начинали с нуля, а сейчас полноценно обслуживают все сферы жизнедеятельности.

— Насколько глубоки связи и взаимовлияния украинского языка и идиша?

— На западе Украины идиш присутствует абсолютно во всех говорах, поскольку примерно 30% городского населения составляли евреи. У моего украинского коллеги Олексы Горбача есть статья о языке украинских школьников, посвященная периоду 1920-х годов, где приводится масса заимствований из идиша. Например, глагол байтлувати — врать, трепаться. Или классическое цурес — проблемы. Тот же Горбач нашел элементы идиша в сленге бойцов дивизии СС «Галичина», что совершенно естественно, учитывая присутствие идиша в городских и сельских говорах Украины.

Лингвист Виктор Свобода написал несколько замечательных статей о влиянии идиша на украинский язык и о влиянии украинского языка на идиш. В идиш-русском словаре Лившица, изданном в 1876 году в Житомире, мы увидим огромное количество украинских слов. Как будет «ужин» на идише? Вечеря. Копл Любарский в 1927 году в Одессе издал брошюру «Украинизмы в языке идиш», содержащую примерно 500 таких лексем — и это верхушка айсберга. В произведениях последнего идишистского писателя Буковины Иосифа Бурга мы находим такие слова как повинь (от украинского повінь — наводнение), хаткэ, и многие другие.

— Что для вас Черновцы — и в личном плане, и в контексте украинско-еврейских отношений? 

— Один автор писал в Frankfurter Allgemeine Zeitung, что Черновцы напоминают ему моллюска, в котором когда-то жило живое существо, — существа уже нет, но раковина осталась. Мне близко это ощущение…

Но близок и дух старых Черновцов, где предприняли одну из первых попыток построения толерантной многонациональной общности. В 1910 году был принят закон der Bukowiner Ausgleich, позволявший всем общинам иметь представителя в парламенте Австро-Венгрии. Это был некий прообраз будущей объединенной Европы, но в рамках полиэтнической империи.

Впрочем, достаточно часто украинцы и евреи объединялись здесь в борьбе за равноправие — так, например, в 1907 году известный украинский деятель Юлиан Романчук был избран в австрийский парламент, представляя там обе общины.

Мало кто помнит, что когда в 1908-м в Черновцах готовили первую конференцию по языку идиш, то лидеры местной еврейской общины отнеслись к ней с большим недоверием, поэтому открылась она… в Украинском доме. Этот факт производит большое впечатление на моих украинских коллег, и это реальное свидетельство духа взаимопонимания и толерантности, царившего на Буковине.

При всем этом ностальгии у меня нет — я вряд ли мог бы жить в современных Черновцах — начинаю скучать, останавливаясь здесь больше, чем на неделю. Но раковина осталась — это мой город…

Беседовал Михаил Гольд

Интервью приводится в сокращении. Оригинал здесь

Опубликовано 26.09.2018  19:01

Амос Оз и русско-еврейская скрипка

Завершается «Нобелевская неделя». Интриговал многих в этом году вопрос: дадут, наконец, главную литпремию японцу Харуки Мураками или нет? (Нет, её присудили Кадзуо Исигуро – из Великобритании, но тоже японского происхождения.) А вот белорусский писатель Георгий Марчук полагал, что «получит Нобелевскую премию представитель израильской литературы, которого я несколько рассказов читал, Амос Оз».

Высказывание Г. Марчука подтолкнуло нас рассказать об Озе, тем более что Павел Костюкевич, переводивший последнего на белорусский, заметил: «Мама с Полесья, отец из Вильно — чем не причина назвать Амоса Оза (наст. Клаузнер, р. в 1939 г. в Иерусалиме) немножко белорусским писателем?» Сам Оз утверждал, что отец его родился в Одессе (но бежал в Вильно от большевиков), а мать – в Ровно.

Предлагаем очерк из книги Анатолия Мостославского «Иерусалимская мозаика» (Иерусалим, 1997) с некоторыми сокращениями.

* * *

РУССКАЯ СКРИПКА В ЕВРЕЙСКОМ ОРКЕСТРЕ

«Я бы сказал, что каждый, кто интересуется современным романом, должен прочесть Амоса Оза. Его проза исполнена силы и энергии. Его проникновение в образ мышления израильтян – виртуозно и великолепно» (Артур Миллер)

Эта новость взбудоражила весь русский Иерусалим. В Общинном Доме на ул. Яффо состоится встреча с живым классиком…

Отношение читателей к нему сложное, далеко не однозначное… Но не знать его, не замечать нельзя. Без него знание литературы, знание Израиля будет неполным.

Его можно назвать еврейским классиком с русским акцентом. В своем эссе «Опаленный Россией» Амос Оз пишет: «Евреи – уроженцы Германии, Британии, США, Франции, Центральной и Восточной Европы, Северной Африки и иных стран – прибыли сюда со своими традициями, и все этничные общины создают полифоническое общество. В этой полифонии русская скрипка – не балалайка! – русская еврейская скрипка – все еще ведущий инструмент, и я думаю, что так будет долго»…

Самый популярный его роман – «Мой Михаэль» (1968 г.) – был экранизирован. Фильм, как и книга, имел большой успех. В 1994-ом в Киеве и в Москве «Мой Михаэль» вышел на русском и украинском языках в удачных переводах Виктора Радуцкого. Собственно, этим событиям и была посвящена встреча с читателями. Всемирно известный драматург Артур Миллер предпослал книге восторженное напутствие. Название характерно: «Легко ли быть пророком…» Первые фразы из этого эссе приведены в эпиграфе.

Перед встречей с читателями нас познакомили. Я попросил Амоса назвать наиболее значительных корифеев западноевропейской литературы. Он, как это было принято еще в Одессе, ответил вопросом на вопрос:

– А почему вы не начинаете с России?

– Согласен. Еще лучше.

Он назвал Тургенева, Толстого, Достоевского.

– А ХХ век?

– Булгаков.

Позже я понял, откуда такая эрудиция. Для него это не просто имена. За всем этим – многолетний, напряженный труд. Глубокое познание метода и стиля классиков. Проникновение в художественную ткань их творений. Постижение секретов творчества. Амос Оз, ко всему прочему – профессор университета им. Бен-Гуриона в Беэр-Шеве. Он заведует кафедрой ивритской литературы…

Вся обстановка в зале – совсем не концертная. Всё очень серьезно, без аплодисментов. Напоминает научный симпозиум. Публика – далеко не случайная… Выступающие стремились не только понять Амоса Оза. Каждый пытался определить свое к нему отношение. Пытался увидеть Израиль в себе и себя в Израиле.

На сцене, за столом, – двое. Амос Оз и его постоянный переводчик В. Радуцкий. Виктор умело дирижирует залом. Он мастер таких мероприятий. Что называется, набил руку.

– Ну, с кого начнем? – улыбается он, расхаживая по сцене… – Толя? Анатолий Михайлович, вперед.

Это он обращается к своему земляку Нафтали Прату. В прошлом, в Киеве, тот был Анатолием Парташниковым. Сын крупного профессора-медика, он стал одним из первых советских диссидентов. Еще в 1956-м получил срок. Отсидев, вернулся в Киев. Перекантовался. И при первой возможности «рванул» в Израиль. Сейчас он доктор философии, один из двух главных редакторов Краткой еврейской энциклопедии.

Медленно поднимается. Нерешительно, как бы сомневаясь, подходит к микрофону. Начинает тихо, в раздумьи…

– Амос Оз – один из самых ярких и сложных мастеров, пишущих сегодня на иврите. Его мастерство – в тончайших нюансах языка. В богатстве лексики, синтаксиса, в разнообразии интонаций. В композиции произведения, в выборе слов, в построении сюжета. Всё это для иностранного читателя труднодоступно. Поэтому с переводом может справиться не каждый.

Если не ошибаюсь, Бялику принадлежат слова: «Перевод – это поцелуй через платок». При переводе самое яркое, самое оригинальное произведение немало теряет. Тем не менее, в России – в силу целого ряда причин – развилось исключительное мастерство перевода. Может быть, ни в одной другой стране не существовало таких блестящих мастеров этого жанра, как в России. Переводы на русский часто были конгениальны оригиналам. Русский читатель имел возможность познакомиться с творчеством великих мастеров слова благодаря блестящему искусству наших переводчиков. В Украине также существовала великолепная школа перевода. Так что Виктору было у кого учиться. Но когда он завел речь об Амосе Озе, мне показалось это слишком дерзким. Перевести писателя такой глубины и сложности, которая поначалу даже ошарашивает, как вы понимаете, – дело далеко не простое. И не всякому по плечу. Поэтому я рад, что Виктор справился с этой задачей… Надо сказать, что в его переводах ивритская литература предстает перед русским и украинским читателем не в искалеченном, урезанном, адаптированном виде. А в своем живом дыхании, во всем богатстве красок. В бережно сделанных, талантливых переводах.

Я помню, что эта работа Виктора начиналась с попытки перевести маленькую, но очень емкую повесть Амоса Оза «До самой смерти». Сначала, увидев перевод, я был несколько озадачен. Эта небольшая повесть показалась мне как бы далекой от израильской действительности. События происходят в неевропейском средневековье. Это не исторический роман, не историческая повесть. Тут исторические детали являются символами глубокой духовной реальности. Они вводят нас в мир, не ограниченный пространственно-временными рамками. Поэтому я был смущен. Полагал, что повесть не совсем будет понятна читателю. И просто покажется ему неинтересной, так как материал неактуален.

Только значительно позже я понял, насколько точен был выбор Виктора. Ведь в этой повести речь идет о глубочайших, каких-то подземных течениях в человеческой душе… О стереотипах, которые существуют в сознании христианского человечества. И очень важен этот архетип еврея, дьявольского врага, носителя всяческого зла, которого надо уничтожить. Вдруг я осознал: это замечательная вещь. Она рассказывает о саморазрушении личности в результате звериной ненависти к выдуманному, не существующему на самом деле образу еврея.

И поэтому она и сегодня может оказаться, как никогда, актуальной для читателя в России. А для читателя украинского она будет полезна тем, что заставит его взглянуть по-новому на некоторые страшные страницы своей трагической истории. Заставит понять, осознать некоторые комплексы, живущие в его душе много лет. И благодаря пониманию – по методу психоанализу – излечиться, избавиться от этих комплексов…

Перевод романа «Мой Михаэль» как бы продолжает эту линию. Он помогает читателю проникнуть в духовный, подсознательный мир израильтянина, вчерашнего и сегодняшнего. Понять Израиль, понять израильтян, поверьте, – это уже немало. Кроме всего, это может помочь всем нам тут, в этой стране стать более своими. Более израильтянами. Более уверенными. По крайней мере, сократить дистанцию.

Профессор Вольф Москович, иностранный член Академии наук Украины:

– Я не выдам большого секрета, если скажу вам, что на протяжении нескольких лет Амос Оз был кандидатом на Нобелевскую премию по литературе. Думаю, что он эту премию получит. Поскольку творчество Амоса Оза – это выдающееся явление не только в израильской, но и во всей мировой культуре. Его произведения поражают передачей характеров героев. Когда я читаю книги Оза, то вижу Израиль 50-х годов, который я уже не успел застать.

В романе «Мой Михаэль» поразительно точно описаны кварталы и улицы старого Иерусалима. Например, свадьба Ханы происходит за зданием, где мы сейчас находимся. В романе вы найдете очень яркую и точную картину жизни того Иерусалима, когда университет на горе Скопус был, по существу, отрезан от города. Тогда он размещался недалеко отсюда, в «Терра Санта». Герои романа – также студенты Еврейского университета. В своих произведениях Амос Оз неоднократно говорит о своих связях с традициями великой русской литературы. И своим творчеством, всей своей деятельностью он пытается вернуть миру хотя бы часть того долга, часть того художественного богатства, которое он почерпнул из необъятной русской сокровищницы.

Его послесловие к роману «Мой Михаэль» совершенно замечательно. Это изящное эссе, в котором он отдает дань великим русским мастерам слова, на чьих книгах он воспитывался и рос. Писатель говорит о разных моментах в истории Израиля. О начальном периоде, когда русское влияние было тут совершенно всепроникающим. И повторяет, что, как и другие, опален Россией, опален русской культурой.

Амос Оз не только рыцарь слова, но и человек действия. Он принадлежит к известной семье Клаузнеров. Так вот, его семья и он лично создали в Еврейском университете специальный фонд для поощрения студентов, которые занимаются русской культурой, русской историей…

Марк Кипнис – один из редакторов Краткой еврейской энциклопедии:

– Амос Оз наплывал на русского читателя постепенно, как облако. С одной стороны, имя пророка Амоса, с другой – краткая фамилия Оз, которую мы уже встречали в журнале «Континент». Мы помним его эссе, его поддержку диссидентства в Советском Союзе. Потом – прекрасно изданная книга «Сумхи», единственная детская книга писателя. Это надо объяснить.

Я уже в Иерусалиме 22-й год. У меня четверо детей, которые родились тут. Они слишком иерусалимские патриоты. Кто-то чем-то опален. А они у меня все опалены Иерусалимом. Еще Даль сказал: «Иерусалим – пуп земли». Кроме того, для человека, родившегося тут, не может быть города лучше Иерусалима. Он одного из своих коллег, который очень давно живет в Иерусалиме, я часто слышу: «Это разве Иерусалим? Настоящий Иерусалим – это тот, старый, Иерусалим трех улиц, когда все люди знали друг друга в кафе». Когда человек шел из «Терра Санта», он шел не просто из университета. Он шел по Святой земле, по этому маленькому треугольнику, где ему знаком каждый камень.

Есть такая восточная пословица: «Чем меньше людей за столом, тем он глубже». Есть культура стола. Вот тот Иерусалим, маленький, треугольный, он был очень углублен. Он был ближе, по-моему, к вышнему, горнему Иерусалиму, чем нынешний большой административный центр. Я хочу сказать: иногда внешняя часть восполняет внутреннюю суть. И вот тот, истинный Иерусалим, сегодня предстал перед нами в книге Амоса Оза.

Мой коллега и друг Анатолий Парташников, который тут уже выступал, – старый лагерник. Так вот, он любит повторять слова своего друга по «зоне», некоего баптиста: «Я не говорю, я лишь только свидетельствую». Я тоже сейчас выступаю, как свидетель. Моя жена вечно занята. Она пкида в министерстве финансов. У нас четверо детей. Я пятый. И еще, слава Б-гу, мама и теща. У жены всегда нет времени: с четверга надо готовить на пятницу и субботу. Да и вообще она читает только на иврите: газеты, журналы, книги. Я в нашей семье такой диссидент, который с детьми упрямо говорит по-русски. С переменным успехом… А жена, повторяю, – только на иврите. Книгу всегда приятнее читать на том языке, который ближе, интимнее. Сейчас ей уже ближе иврит.

Недавно я принес «Моего Михаэля» по-русски, подарок Виктора. И вдруг она начала читать, читала всю субботу. Не могла дождаться моацей-шаббата. Потом попросила у одного из сыновей телефон Виктора. Надо сказать, что до сих пор она никогда с ним не разговаривала. Правда, знала, что мы приятели. И вот поздно вечером звонит ему: «Виктор, спасибо за перевод. Я не могла оторваться. Как будто окунулась в прозрачный, чистый, хороший русский язык».

Перевод неоднозначен, многослоен, как весь Амос Оз. Каждый находит свой духовный слой и то прочтение, которое близко ему. Это не таблица умножения. Хорошая книга – это как гора, покрытая зеленью. Один доходит до подножья, другой – до середины, только немногие достигают вершин. Вся ивритская литература многослойна, неоднозначна. И в этой книге каждый найдет свое, своего героя. У каждого будет свой Михаэль, своя Хана. И свой Иерусалим.

Инна Шофман, литературный редактор перевода:

– Как уже говорили, у каждого свое восприятие этой книги. У меня оно, наверное, самое необъективное. Потому что я прожила как бы внутри книги несколько месяцев. Прожила рядом с ее героями и даже не рядом, а как бы внутри каждого из них.

Перед началом нашего собрания Амос Оз сказал мне, что жить рядом с его персонажами не очень легко. Но я должна признаться, что мне было и легко, и комфортно. Как легко и комфортно находиться в кругу людей интеллигентных, людей близких тебе по духу, людей, понятных тебе даже в самых сложных своих душевных поворотах…

Я не раз слышала от своих знакомых: если перевод так хорош, как ты говоришь, то зачем переводчику литредактор? Перевод – это как горизонт. Сколько ни иди, всегда останется какое-то количество шагов, а может быть, даже километров. Всегда можно найти более точное слово, более сильное выражение. Это было очень интересно, очень увлекательно – проходить эти шаги, эти километры, пытаясь достичь недостижимого.

Несмотря на то, что действие отнесено к 50-ым годам, книга воспринимается как учебник. Как путеводитель. Пусть эти сухие, невыразительные слова не снимут обаяния книги. Особенно она будет интересна и полезна для человека, который только познаёт Израиль. Так много в ней реалий нашего сегодня. Кроме того, тут невероятно глубокое постижение психологии вообще и, в частности, психологии женской…

И еще один важный момент. Есть в этой книге психологическое объяснение и постижение арабо-израильского конфликта. Речь идет не о конфликте внешнем, а о той борьбе, которая происходит, наверное, в каждом из нас. Хотим мы в этом признаться или нет. Это чувство любви-ненависти, приятия-неприятия, которое показано в романе с какой-то удивительной, ненавязчивой тонкостью.

* * *

Итак, было сказано много красивых, правильных и умных слов. Обязательных и не очень. Казалось, что сказано всё, или почти всё. Поэтому я с интересом ждал выступления «именинника». Он в нелегком положении. Ведь надо быть на высоте. И даже чуть выше всех остальных. А перед ним – такие «зубры». Но он должен удивить… Это как Нобелевская речь. Собственно, это, наверное, и была своего рода репетиция. Когда выступали другие, Амос как бы отсутствовал. Ушел в себя. Его обычно живые, чуть озорные, светло-голубые есенинские глаза вдруг застыли, стали почти синими. Он задумчив, собран, медленно встает, подходит ближе к карюю сцену. Долгая пауза…

Амос и Виктор – великолепный дуэт. Они понимают друг друга с полуслова. Начинает он тихо. Как бы обращаясь куда-то вдаль, к кому-то чуткому, который обязательно должен услышать.

– Очень жаль, что мои родители не услыхали тех слов, которые были сказаны обо мне и моих книгах. Я даже немного растерян. Вырос я на коленях людей, которые прочными нитями были связаны с Россией и Украиной. Это всегда были мягкие колени. Роман Израиля с Украиной и Россией – длинный и непростой. В нем есть любовь и тоска, радость и грусть. Есть разочарование, злость и обида. Интрига и конфликт. Но в нем есть и та интимность, которую многие не понимают и пытаются отрицать. Как всякий большой роман, он имеет своих поклонников и хулителей. Своих друзей и своих недругов. Своих критиков и своих трубадуров, плохих и хороших. Квалифицированных и не очень. Но если это роман стоящий, о нем говорят, о нем спорят. И стараются понять. Здесь важна каждая деталь, каждое слово. Настоящая литература не лжет. Не может лгать, потому что она написана сердцем. А голос сердца – это всегда правда, всегда истина.

Тот, кто читает нашу литературу последних десятилетий, хорошо видит, как тесно мы связаны с Украиной и Россией. Видит целый спектр сложнейших чувств даже у тех, кто, как и я, знает вас только по рассказам и книгам. Смею сказать, что я знаю Украину, знаю Россию. Знаю сердцем. И понимаю. Поэтому, когда я поеду к вам, то поеду, как к старым знакомым.

А. Оз во время своего первого визита в Россию. С сотрудницами журнала «Питерbook» (Спб, сентябрь 2006 г.)

Наши взаимные связи начались не вчера. Мы долго, очень долго спорили, долго выясняли отношения. Но мы всегда и долго ждали друг друга, хотя делали вид, что не любим и не хотим знать один другого. Но это всегда был спор близких по духу, любящих сердец. Это был семейный спор.

Перевод моих книг на русский и украинский мне особенно дорог. Вообще-то это не совсем перевод. Скорее это, действительно, возвращение долга. Потому что в детстве я брал у вас очень много. Я учился у вас. Это были нужные и полезные уроки. Родители доставали мне книги ваших классиков 19 и 20 веков. И когда я читал Пушкина или Чехова на иврите, мама говорила:

– Ах, какая досада! Это же совсем не то.

И чем больше я углублялся в чтение ваших классиков, тем они становились мне ближе. Я даже считал, что Чехов жил в одном из иерусалимских кварталов. Он описывал, например, одного моего соседа сверху. Он рассказывал о маленьком враче, который живет тут, на углу нашей улицы, совсем недалеко от нас. Он изображал замечательных, чудесных людей, русских интеллигентов – добрых, милых, обаятельных. Но совершенно беспомощных, которые толком ничего делать не умели. И все эти толстовцы, которые и выглядели, как Толстой, были с душой Достоевского. Вашим книгам я обязан многому. Они вводили меня в новый, огромный мир, в мир великой литературы. Вашей великой культуры.

Виктора я узнал, когда жил еще в кибуце. Он прислал письмо, которое меня чем-то насторожило. Я решил, что это какой-то розыгрыш. Может быть, думал я, его написал кто-то из моих знакомых. Или даже один из моих персонажей. Я пригласил Виктора к себе. Когда мы встретились, я понял: интуиция меня не подвела. Он действительно был похож на некоторых моих героев.

Когда он взялся за перевод моей повести «До самой смерти», я высказал опасение, что у меня не будет возможности оценить его работу. Поскольку я не знаю, насколько хорошо он владеет русским. Мы встретились через несколько недель. Я попросил его прочитать первую глав. Виктор был удивлен: «Что же тут читать? Ведь ты же не понимаешь по-русски». Я ответил: «Да, не понимаю. Но я слышу». Я закрыл глаза и открыл уши. Отца и матери, как вы понимаете, не было рядом. И все-таки они были тут, были с нами.

Перевод – вещь трудная и коварная. Переводить – это как исполнять концерт для скрипки на фортепиано. Можно сделать великолепно, но при одном условии: если вы заставите фортепиано издавать звуки скрипки. Иначе будет какофония. Или гротеск… Так вот, как человек, который не знает ни русского, ни украинского, но который слышит язык, могу сказать: Виктор справился со своей задачей блестяще. Он – мастер. Паганини перевода.

Любая книга – это всегда совместное творчество писателя и читателя. Это живой поток. Поэтому процесс чтения, процесс познания нельзя повторить. Читая книгу, мы уже изменяемся, становимся немного другими. Поэтому дважды прочесть одну и ту же книгу нельзя. Более того, ее непросто прочесть даже один раз. То есть это дело очень личное, очень интимное. И когда вмешивается переводчик, это становится опасным. Чтение может превратиться в оргию, которая будет или увлекательна, чудесна, сказочна, или ужасна, отвратительна. Виктор сумел сделать всё, чтобы оргия получилась. И получилась великолепно. Так мне кажется. Потому что я ведь не просто слышу. Я слышу сердцем.

«Мой Михаэль» – книга о том утре, которое наступает после свадебного пира. Это наша послевоенная история. Еще очень в памяти зверства нацистов, незаживающая, кровоточащая боль Катастрофы. Многие – в отчаяньи: всё кончено, всё погибло. Казалось, что народ, родившийся в пустыне, ставший на ноги в Иерусалиме, закончит дни свои в сточной яме. И тогда родилось государство Израиль. Оно не было нам преподнесено на серебряном блюде. Оно родилось в трудной войне. Когда погиб каждый сотый из нас. Но мы выстояли. И тогда родилась надежда. Мы верили: когда окрепнет новый, свободный Израиль, нам уже никто и никогда даже не посмеет угрожать.

Следующие годы – годы становления. Страна с населением 650 тыс. за несколько десятилетий сумела принять миллион олим. Мессианские чаянья уступили место прозе. Надо было думать о быте: канализация, тротуары, электричество, вода… Такова Ханна, героиня романа, от имени которой ведется рассказ. На следующий день после свадьбы она спускается на землю и находит себя в самых обычных мелочах быта. И в то же время остается прежней любящей, заботливой Ханной. Она смотрит сверху на Иерусалим, сверкающий изумрудным ожерельем ночных огней, и думает о том, что водопровод работает плохо. И если не удастся достать трубы большого диаметра, то воды вообще не будет.

Я много думал о снах Ханны. И вообще о снах, которые видят люди. Единственная возможность сохранить сокровенную мечту, оставить ее неприкосновенной – это осуществить ее. Претворить, воплотить в жизнь и уметь бороться за нее. Уметь отстоять. Ждать и бороться. Бороться и ждать. Государство Израиль – это мечта, которая родилась в книгах и воплотилась в реальность. Слова стали главами Танаха, главы – принципами.

Мы воплощаем в реальность наши мечты, но платим за это очень высокую цену. Впрочем, так, наверное, всегда бывает с мечтателями и строителями: когда садишь цветы, создаешь ракету, растишь детей. И когда пишешь роман или когда тебя одолевают эротические видения. Тут всегда выбор: или – или. Ты можешь написать хорошую прозу – и воплотить свою мечту. Но если, по логике обстоятельств, герой должен погибнуть, ты, автор, должен пойти на это. Как бы ни было тяжело. Потому что искусство – почти всегда страдание. Или огромное счастье. Поэтому если ты дрогнешь, считай, что погиб. Ты погиб как художник, ибо изменил неумолимой, безжалостной логике искусства. Тут, в искусстве, необходимо быть смелым, решительным, как в бою. И надо быть снайпером, точно выбирать цель. Точная цель – залог успеха…

В Лондоне говорят: «Нельзя съесть пирог так, чтобы он остался цел». Но что годится для Англии, не всегда годится для нас. Тут, в Иерусалиме, мы всегда едим этот пирог. И тем не менее, следим, чтобы он оставался целым. Вот уже 3000 лет евреи живут в Иерусалиме и… постоянно мечтают об Иерусалиме. Мой дед по своему складу и характеру был абсолютно русским человеком. Он не мог произнести слова «Россия», держа руки в карманах. Знаете почему? Говоря о России, он складывал ладони у сердца. Так он любил свою бывшую родину. Но еще больше он любил Иерусалим. Иногда по вечерам он выходил гулять по улицам Иерусалима. Возвращаясь, он вздыхал: «Б-же мой! Как я истосковался по Иерусалиму». Я был тогда малышом и очень удивлялся: «Дедушка, о чем ты говоришь? Ведь ты в Иерусалиме». Он грустно, задумчиво смотрел на меня, чуть усмехался, похлопывал по плечу: «Дурачок». Теперь я лучше понимаю своего дедушку. Можно жить в Иерусалиме и тосковать по нему. Как можно жить с женщиной и тосковать по ней. Точно так же человек может осуществить свою мечту и продолжать тосковать по ней.

* * *

Да, настоящему художнику всегда есть что сказать людям. Его душа неисчерпаема, как могучий горный поток. А теперь вернемся к началу, к нашему краткому интервью с Амосом Озом. Среди великих мастеров русского слова он первым назвал Чехова. И, наверное, это не случайно. Его творческий почерк, лирический подтекст, тонкий психологизм, многоцветное своеобразие художественной ткани – всё это, наверное, от Чехова. Но что-то роднит его и с Хемингуэем, Грэмом Грином. Может быть, и с Альбером Камю. Но главное все-таки – свой колорит, своя щемящая грусть. Печальная, тонкая, как плачущая струна. Пронзительная, чисто еврейская интонация. И свой мир. Своя поэзия. Мир и поэзия Танаха. Его гениальная, божественная краткость, его безбрежная, загадочная, ошеломляющая мудрость…

Неожиданно Амос Оз мне напомнил Сергея Есенина. То же обаяние, та же спокойная уверенность во всех своих поступках и в своем высоком предназначении. Обаяние и уверенность большого таланта. Истинный талант всегда неожидан, спорен, дерзок. Всегда интернационален. И всегда загадка.

Опубликовано 08.10.2017  03:18