Tag Archives: Владимир Вятрович

Михаил Гольд. Холокост в Украине – (не) чужая трагедия?

Михаил Гольд № 2, 01 февраля 2021 / Nisan 5781
Расстрел евреев в Ивангороде, Черниговская область, 1942 

 

Бывший директор УИНП Владимир Вятрович — последний человек, которого можно обвинить в небрежении интересами украинской исторической памяти. По меньшей мере, в том виде, в каком он эти интересы понимает.

Поэтому краткий пост, размещенный историком в Международный день памяти жертв Холокоста: «Голокост — трагедія світової історії. Голокост — трагедія української історії. Never again!» — не должен был вызвать возмущения даже у самой патриотически настроенной части украинской общественности. Не должен был, но вызвал.

Здесь и упреки в утрате чувства собственного достоинства, и прямое отрицание Холокоста (вигадали, щоб отримати компенсацію), и блуждающие по Сети картинки с организаторами Голодомора в Украине (как на подбор, одной национальности) и, наконец, обвинения автора поста в продажности (Вам, пане Вятрович, Хабад ближче, не бачите, що всі сфери діяльності захвачені євреями!).  

Конечно, критики экс-главы УИНП могут сказать, что все это — эхо той атмосферы, которую вольно или невольно создал Владимир Михайлович, творя новый исторический дискурс. На что им ответят, мол, 73% украинцев проголосовали за президента — этнического еврея — чего вам боле. Оба факта вполне уживаются друг с другом, но печально другое. Сегодня мы дальше от формирования украинской политической нации, чем в 2014 году, когда страна официально заявила о курсе на евроинтеграцию.

Водораздел на «мы» и «они» сквозит в большинстве комментариев — значительная часть аудитории пана Вятровича воспринимает местных евреев и «их» историю как нечто чуждое (если не враждебное) Украине. Нет ничего более далекого от западной цивилизационной модели (казалось бы, прививаемой в Украине), чем подобное этноцентричное мировоззрение. В рамках этой логики украинские евреи должны нести ответственность за каждое слово посла Израиля в Киеве (лента пестрит выражениями «ваш ізраїльський посол», «вимагайте від своїх (то есть, израильских!, — М.Г.) урядовців визнання Голодомору» и т.п.), а вклад евреев в украинскую историю ограничивается участием в организации Голодомора.    

 
В ходе «акции», Винница, 1942  Евреи Зборова (Тернопольская область) роют себе могилы, июль 1941

 

Сложно представить, чтобы в Канаде кто-то ставил в вину украинцу из Торонто те или иные заявления украинских чиновников. Как и вообразить, что ирландец из Бостона или итальянец из Нью-Йорка несет ответственность за действия официального Дублина или Рима. А уж обвинять в чем-либо ближайших соратников Путина — этнических украинцев Валентину Матвиенко (родилась в Шепетовке, училась в Черкассах) и Дмитрия Козака (появился на свет в селе Бандурово близ Гайворона) — вообще в голову не приходит, и впрямь, какое отношение имеют они к Украине. И лишь евреи должны отвечать за весь «кагал».

Потому что чужие, потому что отрицают «наш Голодомор». Вот признают нашу трагедию, тогда ответим «им» взаимностью. Какие именно еврейские организации Украины и их лидеры отрицают Голодомор — почему-то не сообщается. Видимо, речь идет об Израиле, где Кнессет просто не ставит на голосование подобные кейсы.

Если уж говорить о параллелях, то геноцидом украинского народа Голодомор до сих пор не признали такие страны, как Германия, Франция и Великобритания. Но никто не ставит предварительным условием взаимопонимания с немцами, англичанами и французами соответствующее голосование в Рейхстаге или Палате общин. Кстати, Верховная Рада не торопится признать геноцид армян, а Ереван не поддержал резолюцию по Голодомору, и общественной дискуссии это не вызывает.

Расстрел еврейских женщин в Мизоче (Ровненская область), октябрь 1942   

 

Что касается взаимности, то Израиль в свою очередь разочарован тем, что Киев не присоединился к Международному альянсу сохранения памяти о Холокосте даже в качестве наблюдателя. В этот Альянс, напомню, входят почти все страны Европы — их гораздо больше, чем государств, признавших Голодомор геноцидом. Значит ли это, что в Израиле отрицают Голодомор, а в Украине Холокост? Сколь бы бредово это ни звучало, но с первой частью фразы некоторые соотечественники готовы согласиться, несмотря на то, что в еврейском государстве никогда не оспаривали факт украинской трагедии.

Понятно, что своя рубашка ближе к телу, хотя, как говорится, есть нюанс. Так уж сложилось, что ни один украинец не умер от голода на территории Эрец Исраэль. Но полтора миллионов евреев Украины — от грудных младенцев до глубоких стариков — были расстреляны, сожжены, закопаны живьем, забиты лопатами за три года нацистской оккупации. От Ужгорода до Харькова и от Чернигова до Одессы и Симферополя. Речь идет о соседях (а часто и друзьях) бабушек и дедушек современных украинцев. Во многих крупных городах евреи составляли от четверти до трети населения, а в местечках — все 90%. Полтора миллиона людей, живших на этой земле, любивших, страдавших и стертых с ее лица. Видимо, далеко не для всех этого достаточно, чтобы принять Холокост если не как свою боль, то хотя бы как трагедию ближнего.

Как бы ни относиться к Вятровичу, но он прав: Холокост — часть украинской истории. В последние дни в социальных сетях, к сожалению, звучала порой иная риторика, максимально далекая от цивилизованных представлений о гражданском согласии. Иногда это ненависть (ще з гетьманщини лейбів гнали на кінець села, а воно як бур’ян, до влади в країні прийшло і доїть як кіз, — пишет один из подписчиков Вятровича, обвиняя того в желании выслужиться), но чаще просто инфантильность. Впрочем, инфантильность весьма избирательная, ведь она быстро улетучивается, когда речь заходит о шести лауреатах Нобелевской премии — выходцах из Украины. Все они, к слову, евреи, и никто из них не был гражданином Украины, что не мешает включать эту «великолепную шестерку» в «свою», украинскую историю.

Вывода не будет. Никто не вправе диктовать украинскому народу кого считать «своим», а кому отказать в этом праве. Это вопрос цивилизационного выбора и, как и всякий выбор, он имеет свою цену. Просто не надо себя обманывать рассуждениями о европейском векторе, продолжая рассматривать людей, живущих на этой земле не одну сотню лет, как «чужаков», и виня их во всех своих бедах.  

Михаил Гольд

Источник

Опубликовано 28.02.2021  14:22

Поход историка по лезвию бритвы

«Розмови про Україну. Ярослав Грицак — Іза Хруслінська». Київ, «Дух і Літера», 2018, — 360 с.

В книге блестяще выдержан редкий для Украины жанр интеллектуального диалога. «Розмови про Україну» — это серия бесед между известной польской писательницей Изой Хруслинской и видным украинским историком Ярославом Грицаком.

Обсуждается всё — особенности профессии историка, национализм и вопросы идентичности, межнациональные отношения и межгосударственные конфликты. Грицак, как правило, избегает резких и категоричных формулировок…

Стиль мышления историка отчетливо проявляется в его отношении к постмодернистскому интеллектуальному тренду. Он критикует постмодернистское отрицание правды как «западного конструкта», подчеркивая, что «постмодернизм умер на Майдане», однако признает историческую роль постмодернистского подхода, носители которого «расчистили поле нашего мышления от иллюзий и мифов, выдававших себя за правду». Грицак не заявляет открыто, что объективная правда существует, однако ратует за активное правдоискательство. Насколько он последователен и непротиворечив в своих рассуждениях, — судить читателю.

«Розмови про Україну», Киев, 2018; Иза Хруслинская

Отдельная глава посвящена отношениям между украинцами и евреями. Историк анализирует, почему в историографии советской Украины эта тема не просто не поднималась, а совершенно сознательно игнорировалась. Попутно он комментирует популярные антисемитские и украинофобские стереотипы.

«Украинское национальное движение, — пишет Грицак, — создало интересную формулу. Идеологи этого движения считали, что было бы лучше, чтобы евреи оставались «чужими», но как независимая, отдельная нация… Считалось, что следует поддерживать сионизм, стремление евреев создать собственное государство». Позицию же Центральной Рады в еврейском вопросе он называет «просто образцовой».

Сто карбованцев периода УНР с текстом на идише, 1917

Грицак, привыкший к общению с разной публикой, старается говорить о сложном как можно проще. Он признаёт, что «на территории Украины существует длительная и сильная традиция ненависти к евреям и насилия, которые я определил бы как юдофобию», в то же время подчеркивая отсутствие в украинской интеллектуальной традиции антисемитизма как современной идеологии типа немецкого, польского или российского антисемитизма.

Анализируя причины антиеврейских настроений, он в одном абзаце ухитряется объяснить значительную интенсивность этих настроений в Украине огромной численностью живших тут евреев и одновременно признать, что в России, где до начала ХХ века евреев было совсем немного, тем не менее развивалась сильная антисемитская традиция. Непоследовательность или просто отсутствие столь необходимых в некоторых местах «дотошных» научных уточнений?

Поднимаются и столь непростые темы, как участие ОУН и УПА в антиеврейских акциях в годы Второй мировой. По Грицаку, ОУН воплощала агрессивный и ксенофобский тип украинского национализма, однако не была «программно антисемитской», то есть не ставила борьбу с евреями на первый план, как это случилось в Германии. В то же время в ходе советской оккупации Западной Украины НКВД «уничтожил практически всю умеренную политическую элиту — как польскую, так и украинскую, которая могла бы сыграть роль сдерживающего фактора» как минимум во время погромов 1941 года.

Львовский погром, 1941

И тут снова налицо хождение по лезвию бритвы, заслуживающее сочувственного отношения читателя, ведь темы, комментируемые историком с такой дипломатичностью, заставляют его ходить по бритве скорее опасной, чем электрической с защитными решетками. Мудрая и вдумчивая аудитория найдет точки соприкосновения с ответами интеллектуала на «горячие» вопросы современности. Во многом благодаря тому, что Грицак совершенно не стремится доминировать над читателем, а старается идти к нему навстречу, иногда ценой потери «железной» непротиворечивости высказываний.

Антон Сытор, для «Хадашот»

* * *

Ярослав Грицак: как историческая память становится проклятием

Известный историк, профессор Украинского католического университета, публичный интеллектуал Ярослав Грицак (на фото) — о разделяющих нас героях и объединяющих жертвах, преодолении истории и пользе амнезии.

— Профессор, потребность в героях — неотъемлемый атрибут становления молодого государства? Кого люди склонны возводить на национальный пьедестал?

— Без героев народ и государство немыслимы, вопрос лишь в том, в каких героях мы сегодня нуждаемся. Я спросил как-то у своего шведского коллеги-политолога, кто на сегодняшний день является национальным героем Швеции. Он надолго задумался и ответил: «Возможно, ABBA». Для нас привычнее было бы услышать имя Карла XII или другого персонажа военной истории, но на самом деле во многих европейских странах национальными героями становятся люди не кого-то убившие, а отдавшие за кого-то жизнь. К сожалению, в нашем регионе, как сказал один мой знакомый, есть лишь два способа стать героем — или ты убьешь, или тебя убьют.

Так или иначе, но у нас — украинцев — мало общих героев, наши герои, скорее, разделяют общество.

— Не кажется ли вам парадоксальной ситуация, при которой идеология национальных героев в лице тех же лидеров ОУН в корне противоречит европейскому выбору, который официально декларирует Украина? Как общественное сознание справляется с этим парадоксом?

— Надо понимать, что одно дело – исторический образ, и совсем другое — реальная история. Разумеется, Степан Бандера символизирует не европейскую интеграцию, а антибольшевистское, если хотите, антироссийское сопротивление. И именно так он сегодня воспринимается, вне всякой связи с преступлениями против евреев или поляков.

Два года назад я лицом к лицу столкнулся в аэропорту с известным историком, профессором Принстона, Гарварда и Стэнфорда Яном Томашем Гроссом — он возвращался из Москвы и был очень взволнован. До чего дошло, говорит, я —американский профессор, еврей польского происхождения, должен был защищать Бандеру перед студентами и преподавателями Высшей школы экономики в Москве. Так бывает, когда в дело вмешивается актуальная политика.

При этом Бандера — не мой герой, и я не считаю его национальным героем Украины, скорее, региональным.

— Что же нас может объединить?

— Объединить нас могут не герои, а жертвы. Украина как организм очень чувствительна к жертвам как объединяющему фактору, в отличие от России, где Сталин — это, прежде всего, не тиран, а лидер, поднявший страну с колен. Для подавляющего большинства украинцев Сталин — преступник, поскольку его имя связано с Голодомором, то есть миллионами жертв.

Украина в современных границах с 1932 по 1947 год пережила пять геноцидных волн — Голодомор, Холокост, Волынскую трагедию, депортацию крымских татар и выселение украинцев из Польши (операция «Висла»). Нашу историю надо писать под лозунгом «Никогда больше», пора переформатировать дискурс с героев на жертв.

— Но мы были не только жертвами, но и соучастниками преступлений разных режимов — украинцы, евреи, поляки.

— Историческая память всегда эксклюзивна. Эрнест Ренан сказал как-то, что неправильное понимание истории является залогом существования нации. Историческая память — это искривленное и однобокое отображение истории, за что ее большинство историков и не любят. В одних пропорциях она может быть лекарством, в других —ядом.

— В какой мере история может и должна становиться частью государственной политики?

— Государство должно преодолеть историю — это главный вызов для Украины. К сожалению, и Россия, и Украина, и Польша тяжело отравлены историей. Это отравление лечится двумя способами. Одно лекарство заключается в радикальных реформах — политических, экономических, социальных, — меняющих траекторию развития страны. А второе состоит в изменении исторической памяти, превращении ее из яда в лекарство — это требует мудрой взвешенной политики.

Очень опасно, когда историческая память подменяет собой реформы — так вел себя Виктор Ющенко. Сегодня эта опасность снова маячит на горизонте — чем медленнее будут идти реформы, тем больше мы будем заниматься исторической памятью.

Кто помнит сейчас о том, что шведы были в XVI—XVII веках одной из наиболее воинственных наций в мире? Никто, потому что они радикально изменили свою историческую траекторию. Изменить эту траекторию в какой-то мере удалось Польше, и то, судя по результатам последних выборов, не вполне. Это совсем не удалось России — я не знаю общества, столь сильно отравленного ядом памяти. И Украина остается в этой опасной зоне отравленной памяти.

И все-таки я оптимист, поскольку в Украине нет доминирующей памяти — идет состязание между различными ее версиями.

Два сапога пара

— Вы считаете плюсом этот конфликт памятей?

— В нашем контексте, да. Если бы не эта подушка амбивалентности, мы бы друг другу горло перегрызли. Кроме того, очень важно не только помнить, но и забывать. Амнезия — это важнейшее лекарство для трансформирующейся нации, которое применял Аденауэр после Второй мировой. О Холокосте ведь заговорили только в 1960-х, когда Германия стала другой страной.

В Испании после смерти Франко тоже поняли, что, ввязавшись в исторические споры, страна пропадет, поэтому политикам было воспрещено использовать историю в качестве политического аргумента. И этот процесс занял не один год.

В эпоху Кучмы и у нас пытались проводить политику амнезии, которая не увенчалась успехом. Да и не могла увенчаться, поскольку Россия держала руку на пульсе. Испании в этом смысле было проще — Франция (Германия, Британия и т.д.) не советовали ей о чем и как именно помнить, а о чем можно на время забыть.

— Насколько мы способны к модернизации? Ведь это было бы естественно — избавиться от шлейфа негатива, отрефлексировать ошибки и заблуждения прошлого…

— Целый ряд украинских историков давно об этом говорят, — безусловно, мы многое должны признать и за многое извиниться. Например, лет 15 назад мы перевели конфликт вокруг польского военного мемориала во Львове в другую плоскость — с обеих сторон прозвучало: мы просим прощения и прощаем. И это нормально.

— Вопрос в том, отражает ли это официальную политику государства, которую представляет Институт национальной памяти во главе с Владимиром Вятровичем.

— Вятрович — это не всё государство, хотя часто его позицию отождествляют с официальной. В Украине никогда ничего не сводится к одной генеральной линии, и это дает надежду.

— Есть ли в украинской истории объединяющие фигуры, обладающие достаточным потенциалом, чтобы войти в новый пантеон национальных героев?

— Социология четко демонстрирует, что украинцы объединяются вокруг киевских князей, казаков, литературной троицы Тарас Шевченко — Иван Франко — Леся Украинка, а из современников — вокруг спортсменов и рок-звезд. Я хорошо помню сопротивление, которым русскоязычное население востока и юга страны встретило в начале 1990-х новые государственные символы — сине-желтое знамя и тризуб. Но вскоре эти символы были приняты всеми — когда в 1994-м Оксана Баюл выиграла Олимпийские игры, торжественно прозвучал гимн, и впервые наш флаг был поднят не как символ украинского национализма, а как символ спортивной победы.

Безусловно, есть фигуры, формирующие объединяющий дискурс, но в этот дискурс надо включить не только героев, но и жертв.

— Но это чревато виктимизацией украинской истории…

— Необходимо показать, что ни один народ не состоит исключительно из жертв или исключительно из преступников. Были и те, и другие, а большинство всегда и везде составляют наблюдатели — bystanders. В Лондоне статуи Кромвелю и Карлу I, которого он казнил, стоят практически напротив друг друга и воспринимаются как части одной истории. При этом никто не питает иллюзий в отношении того, кем был Кромвель и кем был Карл I — их деяния известны. Поэтому можно быть бандеровцем, но признавать, что бандеровцы совершали преступления, равно как и придерживаться коммунистических воззрений, но понимать, что представлял собой Сталин. Гордость за «своего» героя не означает безответственность.

— Когда украинское общество созреет для признания, что ради независимости Украины совершались не только подвиги, но и преступления? Тем более, что подобные преступления можно найти в истории многих народов, которые переварили свое прошлое, дали ему адекватную оценку и продолжили строить будущее.

— Общество — слишком общая категория. В Украине возник новый средний класс, который живет, главным образом, в больших городах и который преимущественно двуязычен. Ценности этого класса позволяют мне оставаться оптимистом — эти люди готовы брать ответственность на себя, они спокойнее относятся к истории и легче принимают новые правила игры. Я скептически отношусь к ближайшим перспективам Украины — они не радужны, надежды связаны именно с этим поколением, которое должно достичь зрелости и состариться, — это главный сценарий успешности Украины.

Поэтому я работаю не на абстрактный социум, а на это поколение, которое демонстрирует очень сильные горизонтальные связи и составляет костяк гражданского общества, возникшего в ходе Майдана. Эти люди нуждаются в другом типе истории, и Вятрович не отражает их устремлений. Тон и ценности этого поколения задают скорее такие фигуры, как Сергей Жадан и Святослав Вакарчук, и эти ценности очень далеки от заявленных Институтом национальной памяти. Поэтому мы не безнадежная страна…

Беседовал Михаил Гольд, «Фокус»

Источник: газета «Хадашот», №№ 3 и 7, 2018

Опубликовано 23.07.2018  20:52

Беседа с Александром Ройтбурдом

Александр Ройтбурд: чрезмерно увлекаясь прошлым, мы рискуем потерять будущее


«Автопортрет с двумя тростями»

Александр Ройтбурд — популярный блогер, лидер мнений и, главное, один из самых известных и востребованных украинских художников, чьи произведения находятся в музее современного искусства МоМА в Нью-Йорке, Третьяковской галерее в Москве, PinchukArtCentre в Киеве и многочисленных частных коллекциях. С недавнего времени Александр — директор Одесского художественного музея, который возглавил после победы в конкурсе, сопровождавшемся грязной кампанией против художника. Мы говорим о новой украинской идентичности, Майдане и антисемитизме, исторической памяти и модернизации культуры, гражданском обществе и патриотизме.

— После скандального голосования в облсовете один из ваших сторонников написал в Facebook, что депутаты не утвердили Ройтбурда из-за фамилии.

— Возможно, это и было дополнительным мотивом, но явно второстепенным. Правда, в травле поучаствовал один депутат, который отличился еще несколько лет назад в ходе дискуссии о возрождении еврейского музея в Одессе. Когда вопрос был вынесен на сессию горсовета, этот джентльмен произнес нечто вроде: пока украинцы между собой дерутся — евреи решают свои вопросы. Я заявил тогда, что в любой цивилизованной стране карьера этого политика была бы  окончена, и получил личного врага.

Но, справедливости ради, отмечу, что других антисемитских выпадов ни тогда, ни теперь не припомню. Если не считать, конечно, «говняный навет» новой страницей в истории гонений на евреев (в ходе кампании против Ройтбурда один из его оппонентов заявил, что художник в 1990-е писал картины фекалиями, что вызвало смех в профессиональной среде, — прим. ред.).

— Когда человек с вашей внешностью и фамилией стал называть себя политическим украинцем?

— Это началось еще в годы Перестройки, хотя само определение, разумеется, появилось много позже. Часто бывая в Москве и наблюдая имперские фантомные боли, я чувствовал отношение к Украине как к чему-то вторичному, не стоящему внимания. Так возник территориальный патриотизм — мне не хотелось быть жителем второсортной республики.


«Поднимающий знамя»

В 1991-м я искренне радовался провозглашению независимости Украины. Когда в Москве пугали воинствующим национализмом Руха, в Одессе на первой демонстрации этого движения несли во главе колонны три флага — желто-голубой, российский триколор и флаг Израиля с магендавидом. Да и среди активистов тогдашнего одесского Руха были евреи — Борис Херсонский, например.

В 2002 году я осел в Киеве и за многие годы увидел в центре столицы одну (!) антисемитскую надпись — «Бей жидов» — с нацарапанной шестиконечной звездой. Надпись была перечеркнута и под ней по-украински выведено: «Антисеміт — рука Москви».

Конечно, в те годы в Киеве процветала антисемитская МАУП, на Майдане стоял лоток с антисемитской литературой — он существует по сей день — буквально на днях мне протянули там «Майн кампф» с вопросом: «Вам не треба?» Я хочу переадресовать этот вопрос Владимиру Вятровичу — автору закона о запрете коммунистической и нацистской идеологий и их символики. Почему запрещается ввоз в страну книг Бориса Акунина, чьи взгляды разошлись с официальной линией УИНП, и при этом в центре столицы открыто продается «Майн кампф»?

Все это было и отчасти осталось, но важно понимать масштаб. На Майдане меня возмутила явно спровоцированная Россией попытка разыграть еврейскую карту. Один мой пост в Facebook на эту тему растиражировали многие зарубежные СМИ — а я всего-навсего признал, что антисемиты на Майдане есть. Как они есть везде. На спектакле в Гранд Опера, на пляже в Гонолулу или на одесском Привозе. Но Майдан как явление не носил при этом антисемитского характера. Попытки спровоцировать межнациональный конфликт часто исходили от пророссийских сил, и они быстро пресекались.

Собственно, именно тогда — в 2014-м — начала реально формироваться украинская политическая нация — и я к ней принадлежу, оставаясь евреем и человеком, воспитанным в русской культуре.

— Не смущает, что в последнее время все чаще слышатся «патриотические» голоса, призывающие евреев не вмешиваться в суто українські справи? Это тем более удивительно, что подобные призывы во времена Майдана возникали по другую сторону поребрика, мол, нееврейское это дело — с жовто-блакитным флагом по Крещатику бегать.

— Скрепоносцы с обеих сторон при всей ненависти друг к другу транслируют одинаковый месседж. И это касается не только еврейского вопроса, но и самых разных проблем — от прав ЛГБТ до современного искусства. Одно из звеньев этого консервативного тренда — «евреи, не вмешивайтесь». Но я слышал это и в СССР, и в постсоветской Украине. Причем, с обеих сторон.


«Шабат», 2014

На одной из выставок, которую я курировал в Одессе в середине 1990-х, немецкий художник сербско-русского происхождения выставил инсталляцию, представлявшую собой иконы, в которые были воткнуты ножи. Разразился скандал, который быстро дошел до Управления культуры. Управление в то время возглавлял Роман Исаакович Бродавко, который пришел ко мне со словами: Саша, вы же понимаете, что мы —  евреи — не должны вмешиваться в православные дела. Понимаю, — говорю я, — поэтому, как еврей, не считаю возможным вмешиваться в отношения православного художника со своей религией. Он носит крест и в рамках своих отношений с Богом имеет право на любое высказывание.

Призывы «не вмешиваться» звучат и со стороны части (впрочем, небольшой) украинских патриотов. Антисемитизм в Украине был всегда — это не новость. Но здесь он был бытовым и материалистичным — в отличие от российского антисемитизма, носившего порой мистическо-философский, едва ли не религиозный характер. Еврей для украинца часто был нежеланным соседом, в России же иудей превращался в мифологизированного персонажа, носителя вселенского зла.

— Сами-то сталкивались с антисемитизмом в детстве и юности?

— Это было сложно, учитывая, что в моем классе из 45 учеников было 15 евреев, 15 неевреев и 15 полуевреев. Поэтому того самого — настоящего антисемитизма — я в детстве не знал. Ну, поругались соседи, один другого назвал жидом, а в ответ услышал «хозерская морда» (от слова хозер — свинья). На уровне ругательств в 1960-е годы идишем владела вся Одесса.

— Разочарование стало общим местом в оценках происходящего в Украине в последние четыре года. Или вы не очаровывались?

— Я понимал, что в Украине не появится вдруг просвещенная власть, которая совершит чудо. Было ясно, что придет другое правительство, которое будет за что критиковать.

Но главное — произошел перелом. Мы вышли из Египта.

Возможен некий откат, к власти могут прийти популисты, но тотального триумфа прошлого не будет. Не исключаю появления какой-то фигуры, способной объединить  общество. За несколько недель до выдвижения Порошенко никто не мог предположить, что это — будущий президент. В отличие от России — здесь нет предопределенности.

— Как блогер вы много пишете о новой украинской идентичности, опору для которой ищут в противоречивом и раздирающем украинцев на части прошлом. Это неизбежно в условиях внешней агрессии, когда власть мобилизует народ не «за», а «против»?

— Это происходит везде, но чрезмерно увлекаясь прошлым, мы рискуем потерять будущее. Я и двадцать лет назад говорил, что невозможно найти в прошлом объединяющую идею для такой страны, как Украина. Эту идею надо искать в совместном проекте будущего.

На мой взгляд, концепция исторической памяти, продвигаемая УИНП, основана на полуправде и мифах. Это плохой фундамент. Разумеется, нужно реабилитировать знаковые для украинской истории фигуры, но и умалчивать о темных страницах  нельзя. Миф о яром антисемите Петлюре — инициаторе еврейских погромов — так же нелеп, как и миф про Петлюру — «жидівського батька», все силы положившего  на спасение евреев и борьбу с погромами. И то, и другое — подтасовка. Была сложная история с кровавыми трагедиями, но надо признать, что целью УНР было не «окончательное решение еврейского вопроса», а национально-культурная еврейская автономия — революционный шаг для Европы того времени.

Некоторые историки ставят эту модель в пример всем странам, возникшим на обломках Российской империи. Другое дело, что она не реализовалась — теория разошлась с практикой, похоронив красивую мечту.


«Гуд бай, Караваджо»       

— Это трезвая оценка, но почему гражданское общество позволяет водить себя за нос в вопросах исторической памяти? Всего тысяча человек вышли в этом году в Киеве на марш памяти Степана Бандеры. Предположим, что на каждого активного сторонника идей лидера ОУН приходится тридцать пассивных. Но и тогда численность адептов радикальной идеологии 1930-х годов не дотягивает даже до одного процента! При этом Киевсовет единогласно принимает решения относительно проспекта Бандеры и улицы Шухевича. Не странно ли?

— Это реверанс в сторону формирующегося государственного нарратива, в котором фигура Бандеры занимает центральное место. Просто одна из локальных версий национальной памяти доминирует в этом нарративе над остальными. Для большинства же украинцев центральной и восточной Украины Бандера — в лучшем случае символ борьбы с Россией.

Мне близка идея львовского историка Василия Расевича о том, что исторический нарратив в нашей стране необходимо строить исходя из множественности локальных памятей. Фигура Екатерины II в Одессе воспринимается иначе, чем в Тернополе. А в Черновцах стоит памятник императору Францу Иосифу, который вряд ли с восторгом приняли бы в Харькове. И это нормально — кому-то «було добре за цісаря», а кто-то впитал в себя одесский миф, во многом основанный на фигуре Екатерины, когда  наш город, который основали французы и итальянцы, носившие парики и панталоны, «стал Европой». Это то, что не надо унифицировать.

Очевидно, что попытка превратить локальный культ в общенациональный несет некий мобилизационный потенциал. Но мобилизует он тех, кто и так уже мобилизован. А вот тех, кто потенциально готов отождествить себя с украинским проектом, но не с локальной памятью западных областей, — таких людей подобный культ отпугнет.

— Зачем мы позволили навязать себе этот спор, который выгоден лишь России? Не пора ли перестать следовать навязанным нам правилам игры — они нам Сталина, мы им — Шухевича, они нам —  георгиевскую ленточку, мы им — символику СС «Галичина».

— Я сам постоянно задаю этот вопрос. И не только себе, но и публично при каждом удобном случае, за что часть патриотично настроенных сограждан считает меня украинофобом.

— Не кажется ли вам, что процесс декоммунизации проявил нашу абсолютную   инфантильность? Смешно думать, что от атавизмов коммунистической идеологии можно избавиться, сменив табличку с неудобным названием улицы. А то, что мы все были соучастниками дракона, каждый из которых с энтузиазмом клал свой кирпичик в основание этой системы, никому не приходит в голову. У вас это не вызывает отвращения своим лицемерием и полным отсутствием шанса на реальную рефлексию, переоценку своего прошлого? 

— Так происходит потому, что создается миф об оккупации Украины. И не было ни «коренизации», ни «відродження», впоследствии расстрелянного, ни революционного авангарда, ни мощной науки — это все «оккупанты». Украинцы не имеют никакого отношения ни к построению сталинской диктатуры, ни к модернизации страны, ни к победе СССР во Второй мировой. Они были только жертвами.

Из серии «Если в кране нет воды»

На самом деле Украину не оккупировали 100 лет назад — это во многом был ее выбор. Навязанный, неудачный, но выбор. Украина в целом пошла за большевиками. Нельзя сбрасывать со счетов российскую интервенцию, но, не будучи поддержана народом, советская власть не установилась бы тут всерьез и надолго. Нужно прямо сказать об этом, не перекладывая вину на «чужинців», русских имперцев, красных комиссаров, «жидокоммуну» и т.д. Это был выбор народа, и народ за него отвечает. Все были и соучастниками преступлений, и соавторами побед и достижений той власти.

Настоящая декоммунизация в моем понимании — это не запрет книги о русском самогоне из-за серпа и молота в иллюстрациях, а освобождение от уверенности, что у общества есть единственно правильная идеология и каноническая версия истории.

Что касается рефлексий, то для них нужна некая политическая стабильность, которая невозможна в условиях вялотекущего военного конфликта и оккупации части территории. Плюс неизжитое советское отношение к культуре и интеллектуалам. Эта бомба под Украину на самом деле гораздо опаснее, чем может показаться на первый взгляд. Борьба со мной как кандидатом на пост директора Одесского художественного музея показывает, что мои оппоненты прекрасно понимают, какие стратегические высоты им нельзя сдавать.

— Характерно, что баллотируйся вы не в Одессе, а скажем, в Тернополе, где нет Оппозиционного блока, зато есть ВО «Свобода», — сопротивление было бы не меньшим.

— Это естественно, поскольку ВО «Свобода», как и Оппоблок, — «скрепная» партия. Не случайно, и в Одессе в рядах протестующих были проукраинские фигуры —  какие-то активисты Майдана, старый руховец — это все борцы за «скрепы».

— Откуда этот страх модернизации? После революции обычно бывает по-другому.

— На Майдане произошло сразу несколько революций — Украину ведь обошла стороной Весна народов 1848 года, вот мы и получили социальную, антиколониальную и революцию геополитического выбора в одном флаконе. При этом каждый пришел на Майдан со своей повесткой дня…

Тем не менее нынешний вектор развития меня устраивает. Достаточно того, что молодые люди, которых я вижу, — результат уже совершенно иного восприятия мира.

— Было бы странно, если бы мы не поговорили о культуре, которая во многом и создает нацию. С одной стороны, власть вроде бы стимулирует появление украинского продукта — отсюда и языковые квоты на ТВ, и помощь отечественному кинопроизводству — это нормальный процесс, который идет, скажем, и во Франции. Но достаточно ли этого?

— Языковые квоты — вопрос скорее политики, чем культуры. Украинская культура в целом нуждается в модернизации, но единой модели, которую мы могли бы взять на вооружение, нет. На мой взгляд, работу министерства культуры необходимо разделить на два направления — сохранение культурного наследия (это и архитектурные заповедники, и музеи, и библиотеки и т.д.) и культурная модернизация, которая должна стать государственной программой на десятилетия. Система кровообращения нашей культуры должна быть совместима с европейской.

— А какова, на ваш взгляд, судьба русскоязычной культуры в Украине? Она обречена на вымирание в течение одного-двух поколений? Или превращение в комфортное культурное гетто?

— Думаю, что еще на протяжении двух поколений русскоязычная культура будет доминировать  в городах Востока и Юга Украины. Это объективная реальность. Мне кажется, что билингвизм — скорее достоинство, чем недостаток. Что не мешает увеличению удельного веса украинского языка и культуры, — это совершенно естественно.

Если значительная часть моих сверстников, считавших украинский «телячей мовой»,  сегодня совершенно свободно общается на этом языке, — процесс идет. Я с детства читал по-украински, например, впервые биографию Шолом-Алейхема прочел на украинском языке, по-русски ее найти не удалось.

— Еврейская культура — что она значит для вас?

— Для меня это, прежде всего, ашкеназская культура — Атлантида, почти канувшая в лету. Это еврейская кухня — стряпня моей мамы и бабушки, еврейский фольклор как фон одесского детства, идиш — язык, на котором говорили мои родители, когда хотели, чтобы я их не понял. Моя еврейская идентичность связана не с религией, а с этой исчезающей Атлантидой.


«Ни дня без халоймес»
«Цадики»  

Часть моих работ — это рефлексии, навеянные хасидскими притчами или какими-то представлениями о быте моих предков. Есть рефлексии другого типа, которые отражены в серии «еврейских» портретов, где я нарядил в талесы нееврейских знаменитостей — от Пушкина и Шевченко до Майкла Джексона.

— С чем связаны ваши надежды? Вопрос не только к художнику, но и к «политическому украинцу».  

— С новыми коммуникациями. Все-таки сознание человека, живущего в Интернете, кардинально отличается от сознания человека, живущего в телевизоре. Во всемирной паутине каждый — сам себе лоцман, эта иная степень свободы в оперировании информацией. В то время как телевизор поставляет готовую стандартизированную пищу для мозга.

— Но большинству людей именно такая готовая пища и нужна. 16 млн радиоприемников в частном владении насчитывалось в 1941-м году в Германии. И люди не слушали Би-Би-Си на немецком языке — им вполне хватало нацистского официоза.

— Так действовал защитный механизм, срабатывающий сегодня у россиян. Когда государство тотально навязывает свой нарратив, человек, его не воспринимающий, начинает чувствовать себя изгоем. Понимая, что либо он живет среди сумасшедших, либо сам не вполне нормален. Рано или поздно психика начинает искать компромиссы с господствующей точкой зрения — так рождается рефлекторный конформизм.

— Другими словами, наша сила в том, что у нас этот единый довлеющий нарратив не вошел в плоть и кровь?

— Именно так, и надеюсь, что все попытки его внедрить потерпят неудачу.

Беседовал Михаил Гольд  

Оригинал

Опубликовано 01.06.2018  07:33

От редактора. Напоминаю о необходимости и важности финансовой поддержки сайта.
Текст на русском и как это сделать, читайте внизу этой публикации  

К 30-летию Чернобыльской катастрофы

ОДНАЖДЫ
Люди, которые во время Чернобыльской аварии оказались в зоне бедствия и прилегающих к ней областях, по просьбе Романа Попкова вспомнили, что пережили и как спасались
Советское государство на протяжении 70 лет существования объясняло гражданам, какие книги им нужно читать, какие фильмы смотреть, какие песни слушать, в какие идеи им следует верить, а какие идеи с гневом отвергать. Государство чутко следило за всеми сторонами жизни человека и могло залезть куда угодно — от телефонной трубки до постели. Но в апреле 1986 года это государство мгновенно забыло о своей роли всепроникающего хранителя и учителя. Когда случилась самая страшная беда с момента окончания Великой Отечественной войны, оно бросило миллионы людей в неизвестности и панике.

Одно из последних и, одновременно, одно из самых серьезных преступлений руководства СССР — утаивание от советских граждан самого факта катастрофы на Чернобыльской АЭС, а затем и масштабов этой катастрофы.

Хотя в феврале 1986 года на трибуне съезда КПСС говорили о необходимости «гласности», в первые, критически важные дни после аварии никакой «гласности» относительно произошедшего не было.

Даже жителям Припяти, в которой фактически и находилась АЭС, сообщили о беде по местному радио только через 36 часов, — и это было сообщение о полной эвакуации города, так как «складывается неблагоприятная радиационная обстановка». Жителям зараженного огромными дозами радиации города по радио советовали «взять с собой на первый случай продукты питания».

«Товарищи! Временно оставляя свое жилье, не забудьте, пожалуйста, закрыть окна, выключить электрические и газовые приборы, перекрыть водопроводные краны»,— заодно напомнила диктор припятской радиостанции.

Если жители прилегающих к АЭС территорий были оповещены о катастрофе с полуторасуточным опозданием, то остальная страна почти ничего не знала о произошедшем еще несколько дней. Радиоактивному загрязнению подверглись обширные территории Украины, Белоруссии и России. Особенно сильно пострадали Киевская, Гомельская и Брянская области. Жители этих регионов нуждались как минимум в подробнейших инструкциях по технике безопасности, в постоянном медицинском наблюдении. Но киевляне, брянцы и другие советские граждане, которым не посчастливилось жить рядом с чернобыльской зоной, в конце апреля — начале мая плохо представляли себе сложившуюся ситуацию и были предоставлены сами себе.

Первое сообщение ТАСС по чернобыльской теме было зачитано вечером 28 апреля в программе «Время». Оно стоит того, чтобы привести его полностью:

«На Чернобыльской атомной электростанции произошел несчастный случай. Один из реакторов получил повреждение. Принимаются меры с целью устранения последствий инцидента. Пострадавшим оказана необходимая помощь. Создана правительственная комиссия для расследования происшедшего».

Даже этого пустого и бесполезного сообщения, на которое мало кто обратил внимание, могло не появиться, — но тревогу забили на Западе. 27 апреля резко скакнул уровень радиации в Швеции, и там быстро установили, что источником заражения является территория СССР. После того, как министр энергетики Швеции рассказал о происходящем на пресс-конференции, Москва была вынуждена «дать тассовку».

Кое-какую информацию получили те, кто по долгу службы оказался вовлечен в ликвидацию последствий аварии, и те, у кого к ликвидации последствий были подключены знакомые или родственники. Некоторые узнавали о подлинных размерах катастрофы из эфира западных радиостанций. Советская власть в те апрельские и майские дни подвергала здоровье миллионов своих граждан смертельной опасности, и именно западные «вражеские голоса» передавали необходимые инструкции безопасности для жителей радиационных районов. А «государство рабочих и крестьян» этот спасительный эфир нещадно глушило.

Но миллионы граждан ничего не знали вплоть до конца первой декады мая, когда в советских СМИ наконец появились более развернутые сообщения.
По нашей просьбе жители Брянщины и Киевщины вспомнили о том, как весной 1986 года им стало известно об аварии на Чернобыльской АЭС и как они пытались защитить себя и свои семьи в условиях бездействия со стороны государства.
(для прочтения всего материала, кликнуть на начало)

***

***

Чернобыль: из архива КГБ

Владимир Вятрович (в блоге Свободное место) 25.04.2016

Чернобыльская катастрофа стала переломной в советской истории и запустила отсчет времени до конца Советского Союза.

Рассекреченные документы КГБ позволяют воссоздать и предпосылки этой аварии, и что случилось собственно 26 апреля 1986 года, и как советская власть боролась – или не боролась – с последствиями аварии на Чернобыльской атомной электростанции.

***

Klub

Материалы по теме, опубликованные на сайте в предыдущие годы:

Чернобыль: 25 лет спустя

Опубликовано 26 апреля 2016 01:11

Добавлено 26 апреля 12:58 большой материал  Чернобыльцы

И еще более свежее из фейсбука     татьяна сулимова  

 Город Минск, Беларусь

Период распада.

– Какой отвратительный вкус!
– Пейте, – строго сказала мама, и мы с подружкой дождались, пока она уйдет из кухни, чтобы вылить неудавшийся молочный коктейль в раковину.
Мама, чувствуется, была начеку. Вернулась, ввалила по полной программе, достала банку с йодом и констатировала – теперь мы каждый день будем пить ВОТ ЭТО!
– Йод?!
-Да! И дома сидите. Все выходные.

Кто-то кому-то позвонил, сказал, что солдатиков массово перебросили на Чернобыльский реактор, страшное случилось. Тот перезвонил своим родственникам, те поделились с соседями, соседи предупредили нас, мы стали пить йод. Это было еще до майских, можно сказать везение, что так это сарафанное радио сработало. Обычное молчало. То есть пело, декламировало, поздравляло людей в передаче «Абедзенны перапынак», но про Чернобыль ни-ни.

Потом вызвали моего отца, уже после майских, так он стал ликвидатором, и после долгие годы принимал участие в проектных работах саркофага, в его реконструкции и обновлении. Гробница реактора все никак не получалась совершенной.

В мае к нам переехала моя двоюродная сестра Лена, которая жила в Брагине с бабушкой. И мы начали жить вместе и учиться в одном классе. Бабушка, как и все жители городского поселка, уезжать ни за что не хотела. До смешного, по улицам люди ходят в спецодежде, улицы моют, а бабули сидят себе на лавках, рассаду посадили. Эти овощи их потом заставили выкопать и сжечь.
– А во вам! – конструировала бабуля пальцы в кукиш.
Борщ, говорила, был – во! Вкусный.

Не помню, кто первый рассказа мне анекдот про чернобыльского ежика. После шутки посыпались одна за другой- про свинцовые трусы, про гигантский огурец.
– Почему в зоне отчуждения грибы собирать нельзя?
-Разбегаются.
– А почему их грибники не поймают?
– Так грибники светятся, и грибы их издалека видят.

Так, если честно, жизнь устроена. Беда не может занять всю твою сущность, тем более такая незримая. Душа стремится к солнцу, на дворе лето. Нам с Леной по 11 лет, мы сбиваем коленки и это гораздо неприятнее.

День от дня радио становится все разговорчивее, еще конечно подбирает слова, но уже звучат печальные факты и рекомендации.
– Теперь им конец, из этого бардака уже не выбраться, – констатирует папа, употребляя, если честно, слова покрепче и уезжает в очередную командировку.
Мы и сами чувствуем, что скоро наступит новый период. Про периоды, кстати, мы узнали еще до посвящения в раздел науки, под названием химия. Узнали, что радиоактивный йод уже распался и больше не нужно пить отвратное молоко. Это было первой победой. Йод распался и все распадется, все будет замечательно просто.

– Как там?
-Обычная жизнь.
Папа привозил из «зоны» рассказы о невероятном урожае, который нельзя употреблять в пищу, о тишине, о людях, не желающих съезжать со своих домов.
– Всю жизнь эти бабули там вековали, куда они теперь из Брагина?..
И наша не хотела бросать хату. Уже много позже, решила она все же сменить прописку на минскую. В основном, конечно, ради Ленки. Я пришла к ней в гости, в последние дни жизни бабушки.
– Как ты?
– Да, вот, коньки собираюсь откинуть. Войну пережила, дочку похоронила, Чернобыль меня не взял, а теперь вот…

В этом была единственная истина и правда всей жизни. Можно многое вынести, но, в конце концов, вся твоя история закончится в один день, который потом назовут датой смерти.
Так они и уходили, наши бабули-переселенки. Не из родных стен, не в родную землю. Я это чувствовала, и, наверное, в день похорон бабушки впервые поняла, что-то особенное про эту Чернобыльскую трагедию.

Папа не пользовался льготами, которые давало ему удостоверение ликвидатора.
-Да ну, ходить объяснять, подтверждать. Обычная работа у меня, не надо льгот.
Так наша семья и прошла сквозь эту историю. Рутинно. Молоко, ежики и каждый день. В этой части жизни, много таких, как мы, кого коснулось, но не ранило. Тридцать лет прошло. Тридцать лет- это период полураспада цезия 137 и стронция 90. Через тридцать еще половина распадется. Еще…. А дальше – жизнь. Надеюсь уже без периодов.

А еще я, засыпая, все думала – может это мы, советские дети виноваты. Не нужно было рисовать этот ужасный грибок по поводу и без. Но мы так боялись ядерного взрыва, что он материализовался. И начался период распада.

А вот еще одно совсем свежее из Фб от

Yelena Nebeskaya  Morrisville, PA, United States
  • Вот уж тридцать лет радость от моего дня рождения омрачена воспоминанием о Чернобыле . Я жила в 15 минутах от этого сейчас жуткого , а когда- то цветущего и спокойного городка . Мы провожали тогда друзей поздней ночью после веселого и , как обычно , шумного застолья и сотни автобусов , пожарных машин и скорых двигались в этом направлении и мы не понимали , что происходит . Дома посапывала моя маленькая дочурка , которой исполнилось 5 месяцев , цвели каштаны и сирень , мы были молоды , счастливы , воздух пьянил и никто не мог подумать , что это начало отчета другой жизни , что включился счетчик для многих из тех , кто находился в этом потоке , движущемся к смерти. Я каждый год вспоминаю в этот день тех, кто пытался спасти нас , кто был там, а потом умирал в муках ..,. Только через время мы узнали о масштабах аварии , которую от населения тщательно скрывали . Кошмар по – советски . Помню майские праздники и мерзкий парад , на которых всех погнали , а потом многочисленные пикники по городу , ведь никто не мог поверить , что это так опасно и никто не предупрежден , и лишь потом чуть позже , когда слухи распространились по городу началось паломничество в аэропорту и на вокзале , опустевший от детей и женщин город , и я со своей крошечный дочуркой в Крыму ( спасибо папочке , который чудом все устроил самым лучшим образом , чтоб отправить меня с дочкой ) и местные , подозрительно спрашивающие : ” а это не заразно ? ” …. И батарея бутылок красного вина в кухне , которое якобы выводит радиацию … Жизнь продолжается, the show must..