Tag Archives: Владимир Пясецкий

Велвл Шендерович. Жизнь как она есть. (ч.1)

От редактора belisrael.info

Расскажу о том, как я обнаружил книгу своего калинковичского земляка, находящуюся в национальной библиотеке Иерусалима, и почему не знал о ней еще лет 10 назад.

Ровно месяц назад получил письмо, после чего завязалась переписка, а также телефонные разговоры, которые и вывели на имя автора книги.  Но вначале текст письма:

Доброе утро Арон.

Я прочла вашу публикацию про Юду Залмановича Френклаха из Озарич. Я с ним очень хорошо знакома – он муж сестры моего дедушки Семена Ароновича Голода. Юда Залманович прожил последние годы своей жизни в Хайфе и умер приблизительно в 2012-2013 году. Его дети Аркадий, Евгений и Тамара живут на севере Израиля.
К его такой «яркой» военной истории можно добавить  проишествие, которое он поведал моему мужу:
«Это произошло когда я с другими военнопленными находился в Германии в лагере. Немцы не знали, что я еврей. Среди своих было своего рода братство и советские военнопленные евреев не выдавали. Но вот нашёлся один, который захотел видимо выслужиться перед немцами, он подозвал немецкого офицера,  указал на меня и сказал – «Вот он еврей! Если не веришь, прикажи ему снять штаны» Ну, конечно, мне, как и всем еврейским мальчикам, сделали обрезание. И тут я на мгновение увидел смерть перед глазами, но оставить предателя доносчика безнаказанным я не собирался. Терять мне уже было нечего и я со  всей силы вмазал ему по морде так, что он не смог удержаться на ногах и упал. Вокруг все замерли и ждали что же  будет  дальше?  Немец расхохотался и сказал: – Я хорошо был знаком с евреями в Германии, они все люди  интеллигентные и мордобоем не занимаются. Еврей так бы не смог.  Я не верю что он еврей». Развернулся и ушёл.»  Вот такую историю Юда Залманович нам рассказал.
С уважением Нина Эстис 
***
Из телефонных разговоров я узнал, что автор письма после окончания гомельского университета работала учителем истории в Горочичах, где сменила известного многим калинковичанам Феликса Захаровича Горелика, уехавшего в Израиль в 1991-м. Я как-то позабыл, что он после выхода на пенсию, и работы во 2-й и 7-й школах, некоторое время преподавал на селе. Сама же Нина репатриировалась в 1994-м. Мы повспоминали о разном и вдруг я услышал знакомое мне имя Велвла Шендеровича, и что он написал книгу, которую она видела в национальной библиотеке Иерусалима.  Спросил ее не тот ли это военный медик Владимир Шендерович, имя которого мне называл в начале мая 2015-го Пинхас (Петр) Кацевман. Оказалось, что таки он и, что эта книга была с дарственной надписью автора у Феликса Горелика. 
Но у того побывала одна минчанка, приезжавшая из Беларуси в Израиль, взяла книгу и не вернула. Имя ее мне было хорошо известно, она в те годы, до отъезда в Германию, была директором музея евреев Беларуси, отметилась также тем, что прибрала, как в Калинковичах, там и в Израиле, ряд  материалов из архива журналиста Владимира Смоляра, побывав у его дочки Гали и вдовы Фрузы, о чем в свое время писал. И тут мне пришла на память встреча 10-летней давности с Феликсом Гореликом, жившем, как и я, в Петах-Тикве. Столкнулся с ним в одной амуте (некоммерческой организации), где я был волонтером, а он пришел, чтоб получить какую-ту оплату за чтение лекций. Незадого до того вышла книга “Память” Калинковичского района и мне сказали, что ее привезли для него. Сказав Ф. Горелику о том, что сделал сайт, попросил на некоторое время книгу. В ответ услышал, что не даст, потому что он дал какую-то редкую книгу и ее не вернули. И вот сейчас я понял какую книгу и кого имел ввиду. В свое время я был немного обижен на покойного Феликса Захаровича, но если б он назвал имя, все стало бы на свои места.
Кроме того, я наверняка нашел бы и автора Велвла Шендеровича, а от  него можно было бы узнать немало и др. интересного. Например, об израильской жизни, ведь он приехал в страну в 73-м, а не в конце 80-х – начале 90-х, как мне говорил П. Кацевман. Думаю, можно было бы узнать о Леониде Фиалковском и ряде др. калинковичанах, участниках войны. Да и без проблем разместил бы книгу на сайте и не пришлось бы фотографировать в библиотеке все ее 134 стр. Пока же, хотя и предпринял ряд действий, я не смог узнать жив ли сейчас Велвл Шендерович.
(Ниже опубликован текст, переведенный из фотографий, что заняло много времени, а также примечания  – А.Ш., 10 марта 2019)

 

================================================================

Шендерович В. Жизнь как она есть. Документальная повесть.

На долю поколения, чья юность пришлась на годы Великой Отечественной войны, выпало много невзгод. Но – до войны было детство, прекрасные годы в родном доме, заботливые родители. А после войны – голодные студенческие годы и блестящая карьера хирурга. Да и война состояла не только из боев, потерь, отступлений. Было фронтовое братство, были неожиданные встречи с земляками.

Эта книга адресована и тем, кто о жизни в предвоенные и военные годы знает только по рассказам старших, и тем, кто сам пережил всё то, что пережил автор.

(с) Все права принадлежат автору

Издательство ЛИРА – Р. О. В. 26159, Jerusalem, 96586. Tel/fax 972-2-6412890

Printed in Israel

* * *

Пусть это будет памятником на безымянных могилах моих родителей

=============================================================

Продолжение следует

Опубликовано 22.02.2019  16:19

***

От редактора belisrael.info

Снимки стр. книги будут переведены в текст, чтоб легче было читать. А поскольку никто не будет делать это на общественных началах, что вполне объяснимо, то придется заниматься редактору сайта и займет это немало времени. Будут добавлены также комменты, поскольку есть некоторые неточности в воспоминаниях.

Из откликов:

Профессор математики из Таллинна Владимир Соломонович Пясецкий, корни которого из Слуцка, с которым уже не один год в переписке, резонно написал почему я не указал имя той самой исторички, бывшей директорши музея евреев Беларуси, с которой и ему пришлось пообщаться. Восполню пробел – Инна Герасимова.

А это снимок могил Феликса и Софьи Горелик на кладбище “Сгула” в Петах-Тикве,  сделаных мною в начале ноября 2017.

Добавлено 23.02.2019  07:35

==============================================================================

==============================================================================

Шендерович В. Жизнь как она есть. Документальная повесть.

На долю поколения, чья юность пришлась на годы Великой Отечественной войны, выпало много невзгод. Но – до войны было детство, прекрасные годы в родном доме, заботливые родители. А после войны – голодные студенческие годы и блестящая карьера хирурга. Да и война состояла не только из боев, потерь, отступлений. Было фронтовое братство, были неожиданные встречи с земляками.

Эта книга адресована и тем, кто о жизни в предвоенные и военные годы знает только по рассказам старших, и тем, кто сам пережил всё то, что пережил автор.

(с) Все права принадлежат автору

Издательство ЛИРА – Р. О. В. 26159, Jerusalem, 96586. Tel/fax 972-2-6412890

Printed in Israel

* * *

Пусть это будет памятником на безымянных могилах моих родителей

================================================================================

Глава 1

Калинковичи

1

Сегодня третье января 2002 года.

Прошел еще один год – это уже второй в третьем тысячелетии. Как далеко это от года моего появления на свет!

Довольно прохладно для Иерусалима – дожди перемежаются с солнцем. Нередко в январе раскаты грома, вспышки молнии. И это может сопровождаться снегопадом – кругом белым-бело. Кажется, природа хочет продемонстрировать за короткий отрезок времени все прелести, на которые она способна. Но Иерусалим в любую погоду остается всегда прекрасным, с его необычным светом, прозрачным воздухом и какой-то приподнятостью, присущей только ему – светлому городу, Золотому Иерусалиму. Долгожданные дожди стали заполнять Кинерет, главный водный резервуар страны, но медленно: до нужной отметки уровня воды еще далеко, остаются метры. Прошло три дня нового 2002 года, наступают будни. Правда, наш настоящий еврейский Новый Год еще далеко впереди, только осенью, в сентябре. Это один из главных праздников. Согласно Талмуду этот день – день рождения рода человеческого. В этот день звучит шофар древний музыкальный инструмент, изготовляемый из бараньего рога. Прошедший же Новый год только календарный, для отсчета времени, принятый во многих странах мира.

Время идет, один год сменяет другой, и мы из первых (бравых) парней переходим в категорию /стр. 4/ вторых или даже третьих, пора поделиться жизненным опытом с теми, кто остается после нас. Ведь мы являемся подлинными свидетелями прошедшего бурного столетия. Нам есть что сказать, важно, чтобы были слушатели. Жизнь дана только для жизни и ни для чего-либо другого. Надо подсказать людям, что необходимо прекратить играть с огнем, прекратить пилить сук, на котором сидим. Чудовищное нападение арабских террористов на Соединенные Штаты Америки одиннадцатого сентября 2001 года так же, как безумные войны прошлого столетия, унесшие миллионы безвинных жизней, в том числе шесть миллионов евреев, не должны повторяться. Надо еще на новорожденных сталиных, гитлеров, бин Ладенов, саддамов хусейнов и им подобных надевать смирительные рубашки. Надо безжалостно вырывать эту сорную траву.

Совсем не понятно, как после стольких перенесенных во времена сталинского режима страданий люди маршируют по Красной площади с красными флагами и портретами Сталина, а в Германии, и не только там, встречаются воздыхатели по маньяку Гитлеру. Убийцу Саддама Хусейна поддерживают не только отдельные люди, но и целые государства. Абсурд! Но многие тысячи евреев из России переселились в Германию, в страну, варварски уничтожившую не только евреев Европы, но и своих собственных граждан-евреев. В истории нет недостатка в фактах. освещающих гонения и издевательства над евреями: начиная с древнего Рима, описанного Иосифом Флавием, затем события в Испании времен Изабеллы и Фердинанда, когда евреи сжигались на кострах или изгонялись из страны, затем многочисленные погромы и издевательства над евреями в Польше и России. Но пальма первенства в изощренности и методах издевательства, варварства и в масштабах уничтожения евреев принадлежит фашистской Германии. Как /стр. 5/ же евреи России могут жить в Германии, слушать тот язык, на котором отдавалась команда убивать!! Как можно пользоваться немецким кровавым хлебом и маслом?! Ведь еще живо поколение убийц и немногочисленных, случайно оставшихся в живых людей с татуировками на руках. Народ, как и жизнь, уничтожить нельзя. Вопреки всему злу, жизнь продолжается. Евреи создали свое прекрасное государство Израиль, восстановили свой древний язык. Израильская армия способна защитить свой народ.

Убить жизнь совсем не просто. Если лягушку декапитировать, она способна довольно долго жить, прыгать без головы, а ее вырезанное сердце может часами сокращаться на тарелке с физиологическим раствором. Живой мир хорошо использует свои колоссальные возможности.

Человек должен знать, что он сделан из добротного прочного материала, и, конечно, надо уметь и знать, как пользоваться этим богатством. Жизнь дана нам на радость, надо радоваться даже не совсем удачным дням.

Будучи очень тяжелым больным, поэт Светлов без шуток не обходился. На телефонный вопрос приятеля, что ему принести, ответил: «Рак у меня есть, принеси пива».

В каждом человеке заложен талант, и его можно и должно развивать. Главное – суметь найти и увидеть эти драгоценные крупицы таланта и, конечно, использовать, в надежде принести пользу себе и другим. В мире погибло значительно больше талантов, чем проявилось. Сколько таких не проявившихся музыкантов, художников, поэтов и ученых? Эти строки ни в коей мере не отношу к себе, тем не менее, мне хочется поделиться мыслями, рассказать о некоторых событиях довольно длительного, необычного отрезка времени, периода ломки и коренных изменений в мире. Об этом времени /стр. 6/ уже написано много и еще будут писать. Возможно, мне удастся добавить еще один штрих, буду стараться. «Взялся за гуж – не говори, что не дюж». Я заранее приношу свои извинения тем, кто, возможно, будет читать это сочинение, так как оно далеко от совершенства.

Моя жизнь прошла не близко, даже не рядом с литературой, и, читая эти записи, нетрудно будет догадаться об этом. Вопреки этим предупреждениям, я все же осмелюсь писать – не ради себя, а ради других, ради своих внуков и детей, надеясь, что и читатель найдет что-то полезное для себя и простит меня за дерзость взяться за перо.

2

Обычно каждый рассказ, сочинение начинается с описания места, времени и той среды, в которой происходит действие. Я не отступлю от этих канонов. Начну с места, то есть с «гнезда», где появился на свет герой, где протекали главные события его жизни. Гнезда бывают почти у всех, но они разные: ласточкино гнездо отличается от орлиного и от гнезда аиста. Даже от воробьиного – они разные. Редко у кого из животных нет гнезда. Без него обходятся слоны и жирафы, кукушки, киты, дельфины и акулы.

Совсем не похожи друг на друга человеческие гнезда: дворянское гнездо ничего общего не имеет с крестьянским. В некоторых странах, в частности, в Индии, нередко человеческое гнездо расположено просто на тротуаре большого шумного города. Любое гнездо человека и всего живого всегда остается близким, дорогим и родным. В нем помнится все до мелочей, даже запахи. Моим гнездом, где родился и жил почти до восемнадцати лет, был небольшой белорусский городок (местечко) Калинковичи /стр. 7/, расположенный в самом центре полесских болот. В конце XVII века Екатерина II передала Калинковичи и окружающие земли князю Шаховскому. С этого времени началось переселение евреев из окружающих сел в местечко. Здесь начали расцветать торговля и ремесла. Калинковичи – типичное шолом-алейхемовское еврейское местечко с кривыми немощеными улочками, деревянными, нередко покосившимися домиками, колодцами-журавлями, керосиновыми лампами, самоварами. огромными русскими печками, занимавшими полкухни, холодными туалетами во дворах. Об удобствах говорить не приходилось. О «лампочках Ильича», радио, водопроводе можно было только мечтать, да и то только тем немногим, которые знали об их существовании. Цивилизация еще мало затронула Калинковичи. Главная улица – Советская – была вымощена грубым булыжником. Человеку, ехавшему по ней на повозке, отбивало задние места. Продолжением главной улицы была дорога на город Мозырь, более крупный, чем Калинковичи, расположенный на правом гористом берегу реки Припять. От Калинковичей до Мозыря всего десять километров, и мы, ребята, часто ходили туда пешком купаться. Припять в то время была широкой, полноводной, судоходной рекой, никто из нас тогда не осмеливался ее переплывать, она казалась нам могучей и недоступной.

На главной, Советской, улице было всего три-четыре двухэтажных дома. Из них один, каменный, принадлежал до революции семье поэта Телесина, жившего в Израиле, недавно умершего. Остельные дома были одноэтажными. В них размещались небольшие лавочки. В одном из них, более просторном каменном доме, был особый магазин – Торгсин (торговля с иностранцами). В этом магазине, в отличие от остальных, можно было найти большое разнообразие качественных продуктов, но /стр. 8/ попадались они только за золото и иностранную валюту, когда начался голод 1933-34 годов, этот магазин спас многих людей. В Торгсин несли обручальные кольца, сережки и то золото, которое в прошлые годы не успел реквизировать НКВД, а получали за это муку, крупу, сахар и отруби, которые были в большом ходу. Из отрубей пекли лепешки, богатые витаминами группы В. Правда, тогда об этом еще мало кто знал.

Много людей погибло в эти годы от голода. Торгсин спасал не только голодных (конечно, тех, у кого были обручальные кольца и фамильные драгоценности), а также и советскую власть, остро нуждавшуюся в золоте. Среди населения обладателей золота было мало. Заходить в Торгсин хотя для того, чтобы посмотреть, понюхать, вспомнить запах продуктов удавалось только тем, кто сдал золото и имел об этом квитанцию.

В Торгсине не было очередей, а в обычных хлебных магазинах очереди тянулись длинными змейками по двести и более человек. Занимали очередь в четыре-пять часов утра. Об одной такой очереди хочется рассказать. Правда, было это позже, в 1940-м, предвоенном году. Рано утром, еще до школы, я проник (без очереди) в магазин, и как-то мне удалось (продавщица была знакомая) купить буханку хлеба. В очереди поднялся крик, явились два милиционера и попытались забрать у меня хлеб, но я оказал сопротивление. После этого хлебного инцидента мне пришлось вместо школы целый день провести в милиции.

Несмотря на голод. особенно на Украине, составы с зерном продолжали регулярно отправляться в Германию. Об этом мы знали из рассказов железнодорожников.

В Калинковичах, хотя он был небольшим городком, улиц и улочек было много, и названия у них были стандартные: Советская, Красноармейская /стр. 9/, Калинина, Куйбышева, Первомайская и т.д. Ни одно название, хотя бы косвенно, не напоминало о еврействе. А город-то был еврейским.

Наша улица Пролетарская отходила от главной, Советской. Вернее, это был небольшой переулок с 25-30 одноэтажными деревянными домами. Во время дождей – грязь, в сухую погоду – пыль. Только в 1939-40 годах появились деревянные тротуары. Основным средством передвижения были конные повозки, погоняемые ездовыми «балаголэ» с очень звучными голосами. На улицах только и слышно было: «Берегись лошади!», «Берегись!»

Я впервые увидел легковую машину примерно в 1937 году. На улице, у райкома партии, стояла блестящая, покрытая лаком машина М-1. Мне казалась она очень красивой, почти живой. При попытке погладить ее окрик шофера остановил меня. Это была райкомовская машина, и дотрагиваться до нее запрещалось.

В то время еще разъезжали по улицам очень приятные и удобные фаэтоны на рессорах, которые вскоре совершенно исчезли, возможно, как пережитки капитализма. Хотя в настоящее время фаэтон не редкость в Нью-Йорке, Париже, Испании (Малага) и других местах.

3

Вокруг Калинковичей рос довольно старый чистый большой сосновый лес, богатый дичью. Запах сосны привлекал сюда на лето большое количество дачников из Ленинграда и Москвы. Лес был богат грибами (боровики, подберезовики, подосиновики, лисички) и ягодами (земляника, черника, а осенью и брусника). Отдельные болотистые места занимали заросли орешника. Ходить туда было небезопасно из-за множества змей. Хотя страх перед /стр. 10/ змеями был явно преувеличен, особенно в еврейских семьях, где детям его внушали. На самом деле большинство змей в наших краях не ядовитые, за исключением медянки и гадюки.

Когда мне было 10-12 лет, этот лес мне казался огромным, с волками, зайцами и даже бандитами. В этом я еще больше уверился, когда однажды наша корова Манька не возвратилась домой с пастбища, и мы с отцом бродили по лесу много часов в поисках ее. Уже под вечер, усталые и голодные, мы возвратились домой без Маньки. Вся наша семья – мама, папа и я – были очень огорчены. Только через неделю деревенские мужики привели ее, грязную, со впалыми боками, но довольную своим возвращением. Манька была почти членом нашей семьи, светлой масти, подвижная, не отличалась покладистым характером и требовала внимания и ласки. Возвращаясь с пастбища, она останавливалась у крыльца, мычала и требовала лакомый кусочек, без чего в сарай отказывалась идти. В доме у нас всегда были в достаточном количестве вкусные молочные продукты. Даже сегодня, спустя больше чем пятьдесят лет, мне помнится запах парного молока, свежего масла, сметаны и творога.

Примерно в 1934 году в Калинковичах появились сепараторы для перегонки молока. Сливки, как и всё жирное, очень ценились, а перегон (1%-ное молоко) считался побочным ненужным продуктом, который отдавали крестьянкам для вскармливания поросят. Как меняются время и взгляды! Теперь всё наоборот: обезжиренное молоко (перегон) – себе, а сливки только на любителя.

Хорошо помнится вкус и запах свежего, еще теплого только испеченного, с хрустящей корочкой, хлеба со сметаной или маслом. Было еще вдвойне вкуснее съедать это на улице в компании мальчишек. Память об этом, казалось, незначительном, остается наравне с важными событиями. /стр. 11/

Уж коль зашла речь о пище, нельзя не вспомнить о маминой кошерной кухне с ее богатым разнообразием еврейских блюд: о кисло-сладком мясе (эсык флейш), цимесе, фаршированной щуке, фишкартофл и других. Кстати, калинковичан называли (дразнили) «калинковичер фишкартофл». В самом деле, фишкартофл было самым распространенным блюдом, когда не было рыбы (а она была только по праздникам). Картофель заменял ее. Брали свежую картошку, лук, перец – все это тушили на медленном огне в русской печке. И это уже называлось «фишкартофл», хотя сама рыба еще плавала где-то в реке. А вот чолнт готовили так же, но уже с мясом, и только на субботу. Незабываемый вкус «а кишке»: картофеля с жирной говядиной и самой кишки, заполненной жареной с луком и жиром мукой. Мясным фаршем и специями. Всё это ставилось в русскую печь на ночь с пятницы на субботу. Конечно, о холестероле никто не имел понятия.

Еврейская кухня очень разнообразна, вкусна и довольно экономна, но это уже отдельная тема.

4

Население Калинковичей составляло примерно пять-шесть тысяч человек. Возможно, и больше: перепись населения проводилась редко. Подавляющее большинство из них были евреи. Русский язык для многих приравнивался к иностранному. Умение писать по-русски было привилегией немногих. Тот русский, который можно было услышать, был хорошо разбавлен идишем, и трудно было понять, чего в нем больше. Многие белорусы хорошо говорили на идиш. Он был основным языком общения. Даже председатель горсовета Баргман и его секретарь Лельчук были евреями. Выступления на /стр. 12/ митингах и собраниях Баргман нередко делал на идиш. Однако все эти послабления быстро закончились. Примерно до 1932 года просуществовала только одна еврейская школа, которая была закрыта, и вместо нее выстроена новая большая белорусская школа имени Сталина. В городе были две синагоги и одна церковь, которые в 1936 году были закрыты и превращены в складские помещения. Был клуб-кинотеатр, в который приезжали еврейские бродячие музыканты (клейзмеры) и артисты. На эти выступления трудно было достать билет. В городе в такие дни был праздник. Но это скоро закончилось, как и все, что было связано с еврейством.

Народ жил бедно, мало кто работал. Хорошо, если были корова и огород, Крупные предприятия отсутствовали, были только мелкие, кустарные производства: лесопилка, мельница, маслобойня, артель по изготовлению чернил, пожарная команда (с оркестром), леспромхоз. Конечно, эти мелкие предприятия не могли обеспечить работой все население города. В пяти-шести километрах от города был крупный железнодорожный узел: одна линия «Ленинград-Одесса», другая «Брест-Москва». Но евреи там почти не работали. Немало в городе было ремесленников (сапожников, портных, столяров и кузнецов) высокой квалификации. Но население из-за отсутствия денег не обеспечивало их работой. Люди бедствовали.

Бедность тоже бывает разная. Одна – когда стоят на улице с протянутой рукой, это высшая степень бедности. Такого у нас не помню. Люди помогали друг другу так, чтобы бедный не чувствовал себя униженным. В порядке вещей было передавать одежду, вышедшую из употребления по размеру, приглашать на субботний ужин (особенно, если знали, что у соседа на столе пусто). Уж если на Песах (пасху) детям покупались новые брюки, /стр. 13/ платье или ботинки, то это становилось известно всей улице. Ребенок был счастлив, обновки запоминались надолго, а может, на всю жизнь.

У детей никогда не было настоящих игрушек (кроме ваньки-встаньки и качающейся верховой лошадки ничего не припомню). Однажды тетя Хая из Канады прислала надувной ярко-синий шарик. Таких красивых шариков мы еще не видели. Для всеобщего обозрения решили повесить его высоко на крышу дома, но задели за что-то, и он лопнул. Сколько было огорчений!

Лыжи мы мастерили сами из досок. Строгали их, шлифовали наждаком, смазывали, прикрепляли ремешки – и лыжи готовы. А чтобы иметь коньки, на выстроганный кусок твердого дерева натягивали толстую проволоку, и это совсем не плохо служило коньками. Мы сами шили покрышки для футбольных мячей (хотя магазин культтоваров существовал, но мячи всегда отсутствовали, а резиновые камеры к ним были). Шил покрышки Хаим-Исэр Шнитман, светлая ему память. Он был мастером на все руки.

Этот же Хаим-Исэр был прекрасным мастером-солдатом на фронте, храбрым воином. Однажды в Молдавии во время тяжелого боя погиб командир роты. Хаим-Исэр принял командование на себя и выиграл бой. За проявленную храбрость и умелое проведение боя Хаим-Исэр был повышен в звании и награжден не то орденом Александра Невского, не то Богдана Хмельницкого, точно не помню, каким из них, но хорошо знаю о Хмельницком как об известном антисемите-погромщике. Уж очень неподходящая награда, возможно, досталась еврейскому парню.

Интересная история приключилась у меня с Хаимом-Исэром. Мы собрали детекторный радиоприемник. Необходимо было вывести наружную антенну и заземлить ее. Для этого нужна была медь. /стр. 14/ Мы заметили в сарае нашего соседа много металлического лома и надеялись там подобрать або кусок меди. Сарай был закрыт, и нам пришлось пробраться в него через крышу (полати), где лежало сено. Мы спрыгнули вниз, взяли большой кусок меди, поднялись вверх на полати к выходу и вдруг в сене заметили лежащего человека с открытыми черными глазами и большой кудрявой шевелюрой. На такое мы не рассчитывали, и это нас не обрадовало. Медь тут же была брошена, а сами мы с высоты прыгнули вниз и огородами убежали на центральную Советскую улицу. Казалось, что инцидент закончен, мы в безопасности и можно отдохнуть. Мы решили попить, но это было большой ошибкой, так как спустя несколько минут, идя по улице, мы вновь встретили этого кудрявого человека. Если бы мы прошли спокойно мимо него, все обошлось бы. Но мы стали убегать, и он узнал в нас непрошеных посетителей сарая и стал кричать: «Воры, воры!!» Дело приняло серьезный оборот. Пошли слухи, что мы украли из сарая какие-то вещи, нам грозили судом. Неприятная ситуация была сглажена взрослыми.

Мы сами делали фотоаппараты – корпус из фанеры, объектив от карманного фонаря, матовое стекло – обычное стекло, протертое речной галькой. Получались довольно приличные фотографии. Сегодня, спустя много лет, иногда задаешь себе вопрос: «Что лучше – зайти в магазин, купить лыжи, коньки, радиоприемник, игрушки, или лучше своими руками сделать, додуматься, изобрести?» Возможно, сегодняшний прогресс в науке, технике, медицине достигнут благодаря тем самодельным игрушкам?

Одна из тех фотографий сохранилась у меня до сих пор. На ней почти вся наша уличная футбольная команда ребят. Этой фотографии 64 года. Она пролежала у меня в кармане всю войну, поблекла, потрескалась, но очень дорога мне. Эта фотография – память о тех, с кем прошли детские годы. /стр. 15/

Верхний ряд (слева направо): Файке Гинзбург, Лейзер Зайчик, Беньямин Горелик; нижний ряд: Хаим-Исер Шнитман, Владимир Шендерович, Авремл Шнитман. Автор просит прошения за недостаточно высокое качество этой и некоторых других фотографий это любительские снимки более чем шестидесятилетней давности и они сильно пострадали от времени.

Кроме того, она является документом, опровергающим измышления Солженицына, исказившего в своей книге «Двести лет вместе» правду о совместном проживании евреев и русских на протяжении последних двух столетий. Он пишет, что евреи могли бы провести войну самоотверженней, что на передовой, в младших чинах, евреи могли стоять гуще. И еще…

Солженицын пишет: «Я видел евреев на фронте. Знал среди них бесстрашных. Не хоронил ни одного». На этой фотографии от 20 июля 1939 года шесть шестнадцатилетних мальчиков. Это часть /стр. 16/ нашей уличной футбольной команды. Из них остались в живых только я и Хаим-Исэр Шнитман. Файке (Феликс) Гинзбург погиб на фронте. Нема Горелик – командир роты противотанковых ружей – погиб под Запорожьем, а его брат Яйнкл погиб под Воронежем в 1942 году. Авраам (Авремл) Шнитман погиб на фронте. Самуил Либман погиб на фронте. Мой друг Лейб Фейгельман погиб на фронте. Из моего класса погибли Борис Эпштейн, Толя Гомон и другие. Пине Кацевман и Меир Гомон – военные летчики, участвовавшие в боях всю войну, живы. Один из них живет в Хайфе. Этот далеко не полный перечень мальчиков с маленькой калинковичской улицы и из моего класса, погибших на фронте и участвовавших в боях, говорит сам за себя и, повторяю, является доказательством, опровергающим глобальные выводы господина Солженицына.

5

В 1925 году папа построил довольно просторный деревянный дом из трех комнат, кухни и крылечка с декоративными вырезками, по адресу Пролетарская, 9. Мне дом казался очень большим (это было время, «когда деревья были большими»), с дурманящим приятным запахом свежесрубленной сосны. В доме был погреб, а под крышей – большой чердак, засыпанный белым чистым песком. Здесь можно было даже играть в прятки.

Однажды, копаясь в песке, я нашел мешочек, наполненный золотыми монетами. Обрадовавшись этому, тут же отнес находку папе, но он почти не отреагировал на нее. Забрал мешочек и даже не сказал спасибо. Значительно позже я понял такую реакцию папы. Ведь за такие мешочки людей надолго сажали в тюрьму. /стр. 17/

O доме можно писать еще много. Здесь было много хорошего и не меньше плохого. В нем прошли мои детство и юность. Из этого дома в неполных восемнадцать лет я ушёл в армию в 1941 году и уже никогда в него не вернулся. Наш дом был построен на месте, где стоял дом дедушки Велвла (маминого отца) и небольшой завод сельтерской воды и ситро, сгоревшие во время пожара в Калинковичах после революции.

Дедушка был довольно зажиточным человеком. Bro семьерская вода пользовалась большим спросом. Он был уважаемым гражданином в городе, его место в синагоге было самым почетным, у Арон Кодеш. К сожалению, я его не знал, так как он умер еще до моего рождения.

Благодаря пожару и потере имущества (нет худа без добра!), семья дедушки не оказалась в рядах нэпманов (НЭП – новая экономическая политика, введенная Лениным в двадцатые годы). Никто из семьи дедушки не был арестован.

Обычно калинковичских нэпманов арестовывали и высылали в Соловки (знаменитые Соловецкие острова). Даже на нашей маленькой улочке многие отбывали срок на Соловках. Немало там осталось навечно. Нэпманов еще называли лишенцами, так как их лишали права голоса, а их детей лишали права учиться в высших учебных заведениях, лишали права работать в государственных учреждениях и т.д.

6

Репрессии заставили многих людей, особенно молодежь, покинуть родные места, уехать в большие города и там раствориться в толпе, чтобы скрыть свое происхождение, примкнуть к классу рабочих-пролетариев. Меняли свои имена и фамилии, женились и выходили замуж за неевреев. /стр. 18/ Пинхас становился Петром, Хана – Аней, Моше – Мишей и т.д. Типичные евреи, как по внешнему виду, так и по документам, становились русскими и белорусами, а некоторые из них даже стали глядеть свысока на своих бывших товарищей-евреев. Ветречались и такие, чрезмерно лояльные, которые выступали на митингах и собраниях с антирелигиозными и даже антисемитскими речами. В революционные праздники, во время демонстраций, они разъезжали на грузовых автомашинах с расклеенными на бортах карикатурами и лозунгами, распевали частушки на эту же «злободневную» тему.

В те далекие времена были заложены основы советского антисемитизма, хотя в царские времена недостатка в этом также не было.

В десяти минутах ходьбы от нашего дома протекала небольшая речушка шириною в 3-4 метра, глубиною в 1,5-2 метра, с заболоченными низкими берегами. Даже не помню ее названия (а было ли оно?). Вначале она текла на восток, затем круто поворачивала на юг и где-то в районе города Мозырь впадала в Припять – большую судоходную реку. Правый заболоченный берег этой речушки, местами переходивший в трясину-топь, заросший ольховником и высокой травой осокой, казался тихим, безопасным местом. Но стоило случайно сюда забрести лошади пощипать сочную траву, ее затягивало в эту трясину, и спасти это бедное животное было почти невозможно.

В речке водились сомы и вьюны, но они были некошерные – без чешуи, поэтому их не ловили и не ели, и они быстро размножались. Встречалась плотва, а в тихих заводях и караси. Много было пиявок. Когда мы купались, они впивались в тело, насасывались кровью, надувались, как пузыри, а насытившись, отваливались. Немало времени ребята нашей улицы проводили после школы, а то и вместо нее, на речке. Приятно вспомнить то время, /стр. 19/ когда босиком, в коротких штанишках, мы быстро сбегали по тропинке вниз к реке. Это было излюбленным местом, где не только купались, играли, запускали высоко в воздух бумажных змеев, но строили из ольхи большие палаши, сносили сюда добычу после набегов на соседские огороды и сады. Нередко проникали в богатый поповский сад, кое-что приносили на дому и устраивали пикники. Правда, этого слова мы не знали и заменяли его словом «саласудэ». Здесь, у костра, мы подолгу засиживались, рассказывая сказки и всякие небылицы.

На речке женщины полоскали белье, даже в зимнее время, в проруби. Помню, мама ходила на речку с тяжелыми тазами белья и пряником (это деревянная палка, которой отбивали белье). Я и папа помогали ей нести эту ношу.

Однажды, после прочтения «Робинзона Крузо», мы решили совершить путешествие вниз по реке, вначале до Мозыря, затем по Припяти до Киева, а там по Днепру до самого Черного моря. На этом наша фантазия как будто бы заканчивалась. Но были некоторые ребята, считавшие вполне возможным продолжить путь дальше. Особенно после того, как к нашей соседке Мере Симанович пришла толстая, красиво изданная книга сказок из Палестины, написанная ее сыном Шломо Симановичем. Было очень интересно побывать в этой сказочной Палестине, но даже для нас, подростков, это было только мечтой. Но нам казалось, что Черное море-то рядом и это мы, конечно, осилим.

Почти всю весну, до июня, мы строили лодку. Наконец лодка была построена, просмолена, прокопчена, покрашена, загружена продуктами и… в путь. В один из дней, совершенно секретно, мы начали свое путешествие. Но спустя несколько часов после отплытия на нас напала группа деревенских мальчишек, лодка (плоскодонка) была перевернута, и мы, мокрые, голодные, с синяками и /стр. 20/ шишками бесславно закончили свой поход. Лодка осталась трофеем деревенских мальчишек.

Вокруг этой лодки еще долго шла борьба. Фактически началась настоящая война. Готовилось oружие: рогатки, весьма опасные, стрелявшие камнями, лук и стрелы с наконечниками из гвоздей и другое. Правда, до большой войны не дошло. В конце концов после переговоров мы получили назад свою лодку, но уже разбитую и не годную для плавания.

7

Описал, как мог, Калинковичи и то, что было вокруг них, дом, где рос. А теперь постараюсь рассказать о людях, живших в нем. Во-первых, это мама и папа. Эти две маленькие фотографии пролежали у меня в кармане всю войну.

Сколько написано о мамах! Сколько о них сложено песен, поэм, стихов и книг! Есть разные мамы – как Салтычиха или как еврейская мама («а идише маме»), но обе эти мамы, казалось бы противоположные, разные, остаются самыми близкими и дорогими для нас всех. Сама тема «Мама» не имеет конца и границ, она беспредельна, как вселенная. Мама – это всегда журчащий родник чистейшей целебной воды. Чтобы написать о маме, надо суметь найти слова из всего обилия слов, подходящие только для описания Мамы! Легче это сделать поэту, художнику, музыканту. Но и каждый обычный человек может и должен рассказать своим детям и внукам о своей маме, о своих родителях.

Моя мама была типичной «а идише маме»: небольшого роста, энергичной, подвижной, весьма прилекательной, с черными круглыми глазами и большой копной темных волос. А главное, она была /стр. 21/ беспредельно добра к семье, людям и особенно ко мне. Она была сверхчистоплотной, весьма религиозной. Если в дом заходил человек нерелигиозный, нееврей, и пил воду из чашки, чашка эта выбрасывалась, а если из стеклянного стакана, он потом кипятился.

У нас была раздельная молочная и мясная посуда, и, конечно, раздельные столы. Мама прекрасно готовила и пекла; было какое-то необъявленное соревнование между женщинами-соседками на лучшее блюдо. Часто носили друг другу попробовать блюда, особенно печеное и варенье…

Мама очень любила музыку. К сожалению, не только у нас в доме, но и в городе не было радио. Даже патефон был редкостью. Я помню: чтобы послушать музыку, мама ходила на соседнюю улицу, где из окон дома звучал патефон. Звали мою маму Фрейдэ (Радость). Это имя соответствовало ее характеру. Несмотря на то, что она была весьма привлекательной, она поздно вышла замуж, хотя сваталось к ней много хороших парней, да все не те: сапожники, мясники, портные – люди невысокого происхождения (без ихеса), которые даже толком не знали Тору. А Фрейдэ была из влиятельной, довольно богатой, очень религиозной семьи, и это обязывало ее соблюдать этикет, принятый в то время.

И она ждала и дождалась своего суженого. Он был совсем не из Калинковичей и мало походил на калинковичских парней, откуда-то издалека, из деревни Городищи, что рядом с небольшим городом Капаткевичи. Родился папа в весьма почтенной религиозной семье лесопромышленников.

Его родители, мои дедушка и бабушка, Иегошуа и Тайбл Шендерович, имели большую дружную семью из трех сыновей и шести дочерей. Один них, самый старший, самый крепкий, Барух, светлая ему память, стал мужем Фрейды и, естественно, моим отцом.

/стр. 22/

Мои дедушка и бабушка – Иегошуа и Тайбл Шендерович

Барух вырос в деревне, среди полей и лесов, и был настолько крепок, что деревенские парни не решались с ним состязаться. Он мог на ходу остановить несущуюся пару лошадей, держась за дышло повозки сзади. Барух был высоким (в семье ростом никто не был обижен, даже девушки), стройным, красивым. Знал древнееврейский язык и Тору. Был трудолюбив, владет не только пером, но и топором. Такой человек был достойным стать мужем Фрейды и, конечно, стал им.

Барух был смел и решителен, и в то же время весьма застенчив. Рассказывали, как однажды в время оккупации Белоруссии поляками в 1920 году (поляки также не брезговали устраивать еврейские погромы), он провел всю ночь один с мешком муки на кладбище. Этот человек не кичился своей силой, не афишировал ее, стеснялся своего высокого роста и даже размера ботинок (они были 48-го размера и делались только на заказ). Он был тих и добр. Окружающие деревенские люди любили его и ласково называли Борушек.

Чтобы более полно нарисовать портрет папы, отмечу еще один штрих его характера. Это было весной 1938 года. Мамы уже не было. Мы с папой спали в одной небольшой комнате у окна. Рано утром, солнце уже взошло, сквозь сон я услышал царапающие звуки из окна. Взглянул в окно и увидел две руки, снимающие оконную замазку. Сон как рукой сняло. Я стал тихо будить папу. Он неохотно посмотрел в окно, и, ничего не увидев, сказал, что это моя фантазия, и тут же заснул. Я, конечно, спать уже не мог и стал наблюдать за окном. Через некоторое время руки снова появились. Когда уже было вынуто стекло, я снова разбудил папу. Он посмотрел и понял, что это не фантазия. Не поднимаясь с кровати, он велел мне взять стоявший рядом тяжелый утюг и, когда в окне /стр. 24/ появится человек, по его команде бросить в него утюг. Так я и сделал.

Позже, когда мы вышли на улицу, на земле у окна увидели оставшиеся следы крови. Я был очень взволнован происшедшим, а папа – нет. Как будто ему часто встречалось такое.

Описал портреты мамы и папы, а теперь – свадьба. Свадьба родителей прошла на славу. Конечно, я на ней не присутствовал, но сведения о ней приходили ко мне от разных людей в разные годы. Свадьба была богатой, многолюдной, с соблюдением всех канонов еврейской религии. В то время советская власть еще не наложила свои запреты на религию. Играли клейзмеры, была купа, жених разбивал стакан, был заключен брачный договор, который я в детстве держал в руках, но смысла его не понял. Как воспоминания о свадьбе, в шкафу долгие годы висели без употребления необычайно красивые наряды мамы.

Чтобы уберечь семью от частых еврейских погромов, мой дед Иегошуа решил покинуть Россию и вывезти свою семью в Америку.

После долгих хлопот в 1921 году вся семья папы из Белоруссии выехала в Америку. Остался в России только один папа, так как моя мама отказалась ехать и оставить своих сестер. Время показало, что решение деда уехать было правильным. Все члены семьи прожили в Америке хорошую интересную жизнь.

Начиная с 1937 года, переписка с заграницей под страхом ареста была запрещена. Так что долгие годы я не знал о существовании братьев и сестер папы. Впервые увидел я этих своих родственников спустя пятьдесят лет, уже после моего приезда в Израиль. Теперь в живых остались только многочисленные двоюродные братья и сестры и их семьи. /стр. 25/

Кратко рассказал о своих родителях, теперь несколько слов уделю себе.

В один из наиболее жарких месяцев года, в июле 1923 года (драй вохн ин тамуз) родился, точнее, доктор Калацей с помощью щипцов вынудил родиться мальчика весом аж в 12 фунтов – просто великана. А мама Фрейдэ, светлая ей память, была весьма миниатюрной женщиной. Каково ей было рожать такого гиганта-сыночка?! А сколько было радости: ребенок был долгожданный (матери было за тридцать) и всеми желанный. Это было событие не только в семье, но и для соседей. Мальчик получил имя Велвл (Вова) в память о дедушке. Когда я начал ходить в школу, то, проходя мимо дома доктора Калацея, всегда получал конфетку и заодно щипок в щеку. Другие мальчики не понимали, почему мне такое предпочтение.

Дело в том, что мое рождение было победой не только мамы, но и доктора Калацея. Спаситель любит спасенного так же, как спасенный – спасителя. Ребенок рос и развивался как все дети, но в доме все близкие и родные считали его особенным, почти вундеркиндом. А когда он подрос и достиг 5-летнего возраста, ему запрещалось играть улице с плохими детьми. Маленький Велвл (Вова) был центром, вокруг которого все вращалось в доме. Не только мама, но и тетки – Рахель и Мине – занимались его воспитанием. Конечно, приятно, когда тебя все любят, ухаживают за тобою, но… Есть такая пословица: «Много нянек – дитя без носа». Вопреки пословице, мой нос остался достаточных размеров.

Мама была удивительно добра и ласкова мне, всегда беспокоилась, «а вдруг что-то случилось или случится». Я не выпадал из ее поля зрения ни днем, ни ночью. Она решалась целовать меня только спящего, чтобы я не почувствовал себя, как она думала, одиноким, одним ребёнком в /стр. 26/ семье. В народе таких детей называли бен-ёхид. Помню маму, бегущую по улице с ложкой в попытке еще что-то сунуть ребенку в рот. Несмотря на то, что уже прошло много лет, почти каждый день вспоминаю свою маму. Она осталась в памяти как яркая звезда первой величины, освещающая мне дорогу всю жизнь. Примерно в пять лет меня стали называть не Велвлом, как обычно, а Вовой. И так до 18, до самой армии.

Даже сейчас, уже здесь, в Израиле, мои одноклассники, с которыми учился еще в школе с первого класса – Маня Равикович, Рахиль Гинзбург, Пинхас Кацевман, Нина Карагодская, Аня Комиссарчик и другие называют меня Вовой.

8

В возрасте пяти лет я начал ходить к частному учителю (меламеду) изучать еврейскую историю, язык и Тору, но занимался у него только около шести месяцев, так как под страхом ареста учитель вынужден был отказаться от преподавания. В те тяжкие, репрессивные, темные годы евреи были лишены своего языка, религии, культуры. Даже само слово «еврей» стало оскорбительным и употреблялось все реже и peжe, а в конце концов было заменено аморфным, безликим выражением «лица еврейской национальности».

Уже далеко не каждый осмеливался выполнять еврейские обряды – справлять хупу или обрезать ребенка. Единственный шойхет (резник – идиш) Менаше был арестован, и люди лишились кошерного мяса. Приглашали резников из других мест. Нельзя было сделать «брит мила» (обрезание – иврит). Чтобы зарезать курицу, люди /стр. 27/ выстаивали (больше ночами) большие очереди или ездили далеко в другие места, где еще сохранились резники. А позже религиозные люди отказались от мяса и стали вегетарианцами. В это время создавались различные антирелигиозные общества типа «Безбожник». Члены общества имели членские билеты и платили членские взносы. «Славная коммунистическая партия» умело пользовалась кнутом и пряником. Были сняты не только волосы, но и голова еврейского народа.

Хочу описать один юмористический эпизод из жизни советского школьника. Этим школьником был я, учился в четвертом классе. Как обычно, в Первомайский праздник для украшения колонны демонстрантов всем участникам были розданы плакаты, транспаранты и портреты советских вождей. Мне достался портрет Червякова – председателя совета народных комиссаров Белоруссии, а моему приятелю Люсику Комиссарчику – портрет Молотова. Я не знал, кто такой Червяков, но хорошо знал Молотова. Вдруг громко говорю Люсику: «Мой Червяк лучше твоего Молотова». Это услышала учительница и, бледная, дрожащая, подошла к нам, ничего не сказав, развела нас в разные углы. Дома я все рассказал папе. Он тоже побледнел и тихо сказал, что об этом нельзя говорить, Только потом я понял, что, изменив слово «Червяков» на «Червяк», совершил политическую ошибку, что могло вызвать неприятные последствия для папы и для учительницы.

Жизнь продолжалась. Люди приспосабливались к новому порядку. Одни становились безбожниками, преданными советскими гражданами, другие — не отступали от своих убеждений, становились вегетарианцами, за их лояльность трудно было поручиться, а третьи, кто шел против течения, зачислялись в нэпманы, кулаки и как враги советской власти уничтожались.

/стр. 28/

Семья папа и я (маленькие снимки), мама (в центре).

В шесть лет мама отвела меня в школу, в нулевой (подготовительный) класс. Я очень охотно посещал школу. Фактически это походило больше на детский сад. В начальной школе, до четвертого класса, учился охотно и довольно хорошо. В дальнейшем, до седьмого класса, стал менее прилежным, начал нарушать дисциплину. Конечно, оценки снизились. Нередко за всякие нарушения /стр. 29/ выдворяли из класса и вызывали в школу маму. Такие дни были для мамы настоящим трауром. Она ходила угрюмая, расстроенная, плакала. Я давал обещания исправиться, но, к большому сожалению, все оставалось по-старому и повторялось до седьмого класса, до самой смерти мамы. С этого момента закончилось детство. Я тут же повзрослел. Я понял, что теперь ответственен не только за себя, но и за папу. Стал дисциплинированным, начал лучше учиться, исчезли из табеля тройки. Если бы мама могла увидеть мои, хоть и скромные, успехи я учебе и поведении, о чем она так мечтала, ее жизнь была бы намного лучше. Но это было ей не суждено. Появились заботы о папе, которые я выполнял добросовестно.

Мама умерла в декабре 1936 года, среди полного здоровья. Ей было только 45 лет! Она никогда не болела. Однажды в холодный осенний день она попала под сильный дождь и промокла. Зонтики в магазинах не продавались. Далеко не все их и видели, разве что в кино. И было к ним какое-то пренебрежительно-мещанское отношение. Мама простудилась и заболела воспалением легких. Ровно через неделю ее не стало. А если был бы обычный зонтик, возможно, последствия были бы другими.

Медицина в Калинковичах, как везде в Союзе, была на весьма низком уровне. В городе было два врача – Сарра Гутман и Калацей, фельдшер и зубной врач Коган. Лечить воспаление легких не умели, да и нечем было. Все лечение заключалось в уколах камфарного масла и применения кислородных подушек. Об антибиотиках еще не знали. Хотя пенициллин был открыт английским микробиологом Александром Флемингом еще в 1928 году. Только в 1944 году им начали лечить американских раненых солдат. А сульфамиды, в частности, красный стрептоцид, синтезировали в 1932 году и стали применять в 1936. В России он появился /стр. 30/ значительно позже. Воспаление легких в то время, особенно у детей и людей среднего возраста, не говоря о стариках, стояло на одном из первых мест по смертности.

Смерть мамы была для меня тяжелой утратой. Хотя сейчас после се смерти прошло уже шестьдесят пять лет, я каждый день вспоминаю ее. Даже на фронте в день ее смерти молился в память о ней. По-видимому, что такое Мама – начинаешь осознавать только тогда, когда ее теряешь.

9

Жизнь продолжалась, хотя стала иной. Исчезла мамина забота, нежность и ласка. Папа был очень добр ко мне, но это была совсем другая доброта. Исчезли маленькие незаметные нюансы материнской любви, так необходимые мальчику-подростку.

Мы продали нашу корову Маньку. Стали питаться в столовой. Вернее, я каждый день после школы приносил домой из столовой обед. Соблюдать кашрут было невозможно (в городе не было кошерного мяса). Все функции мамы стал выполнять я: мыл посуду, полы. Очень стеснялся (почему?), когда кто-нибудь приходил и заставал меня за этим занятием. Мы жили спокойно, тихо, погруженные в рутинные житейские заботы.

На футбол и другие игры оставалось все меньше и меньше времени, и наоборот, больше уходило на школьные дела. Я перешел в девятый класс, стал серьезнее. Появились усики, даже начал обращать внимание на девочек. Однажды осмелился пригласить девочку, нашу соседку Хаву, в кино. Она была хорошенькой жгучей брюнеткой с /стр. 31/ приятным грудным голосом и хорошими манерами. Мне она казалась совершенством. Часто я открывал свое окно и играл на мандолине специально для Хавы. Играл я слабо.

Хава согласилась пойти в кино, а по окончании, на обратном пути домой, я вдруг заметил сидящего на скамейке папу. Я очень смутился (хотя шел на каком-то расстоянии от Хавы), оставил Хаву и перешел на другую сторону улицы. Какие были нравы в старину! Но все же я проводил её до самого дома и даже поцеловал на прощание, правда, было уже темно. Это был первый поцелуй, запомнившийся надолго.

В это время были очень модны танцы: танго «Утомленное солнце», фокстрот «Рио-Рита», вальс «Дунайские волны». Нередко после школы мы уходили танцевать к Симе Ручаевской (только у нее был патефон). У нас были прекрасные танцевальные пары (Годл Коробко – Лёва Фиалковский, Аня Комиссарчик и другие), но были и слабые танцоры, в том числе и я. Танцуя, наступал на ноги, не соблюдал ритм, и далеко не каждая девочка соглашалась со мною танцевать. Это огорчало.

В связи с танцами не могу не вспомнить о моем соученике и дальнем родственнике Борисе Эпштейне, светлая ему память. Он был внуком рава Шнеера, очень почтенного человека.

Боря Эпштейн был настолько талантлив, что в классе считали его гением. Помимо того, что он был крепкого телосложения и красив, он умел делать все: строить, рисовать, петь, заниматься спортом, играть в шахматы, решать самые сложные задачи, грамотно писать и многое другое. Он был яркой личностью. Мы, его товарищи, обращались к нему за помощью по математике, физике. Даже учителя прибегали к его помощи – он никогда никому не отказывал. Боря Эпштейн /стр. 32/ должен был стать большим ученым, но судьба распорядилась иначе. Он погиб на фронте в самом қонце войны, под Будапештом.

Мой друг Боря Эпштейн

Я упомянул Борю в связи с танцами, так как они, в контрасте с его выдающимися способностями, были его ахиллесовой пятой. Он упорно учился танцевать, «осваивал» танцы так, как будто учился работать топором или играть в шахматы, но его танец так и не приобрел мягкости и элегантности, и, конечно, девушки неохотно танцевали с ним.

В нашей группе был еще один «танцор» не высшего класса – Петя (Пинхас) Кацевман. Зато он /стр. 33/

стал классным летчиком, летал на штурмовиках всю войну, трижды был сбит, но выжил… Сейчас живет в Израиле (в Хайфе).

Выше было упомянуто о нравах в старину. В связи с этим вспоминается случай, когда я и Люсик Комиссарчик шли по улице и, почувствовав себя почти взрослыми, решили закурить. Навстречу нам попалась наша учительница (завуч) Елена Корнеевна Белашова, очень строгая, требовательная учительница. Она, по-видимому, не заметила наших папирос. А мы тут же бросили их, разбежались в разные стороны, а назавтра не знали, как явиться в класс. Но все обошлось. И с папиросами было покончено.

В нашей школе соблюдалась строгая дисциплина. Между учеником и учителем соблюдалась дистанция, которая редко нарушалась. Вероятно поэтому нас теперь крайне удивляют чрезмерно свободные взаимоотношения между учеником и учителем в израильских школах.

10

Прошло почти два года со дня смерти мамы. Письма мы обычно получали довольно редко, но однажды пришло письмо, как я понял по обратному адресу, из тех мест, где родился папа. А спустя несколько дней папа смущенно обратился ко мне с вопросом: «Нам вдвоем трудно. Не взять ли нам кого-нибудь в дом заниматься хозяйством?» Было ясно, что у папы были более серьезные намерения. Я сообразил, связал все это с полученным письмом и тут же довольно резко ответил: «Нет! Где была моя мама, не может быть другой женщины. Я всё сожгу или уеду!» В дальнейшем к этой теме мы /стр. 34/ никогда не возвращались. Спустя годы, я очень сожалел о своем поступке.

Так мы продолжали жить вдвоем. Мы не только любили друг друга, но и дружили. Папа был настоящим учителем. Он учил меня не только физическому труду – рубить дрова, пилить, мастерить, ухаживать за огородом (наш маленький огород полностью обеспечивал нас овощами, картофелем, кукурузой), но и мыслить, умению контактировать с людьми, разбираться в различных ситуациях. Сам папа был спокойным, немногословным, трудолюбивым, смелым человеком. Папа долгие годы страдал трофической язвой голени, но не обращал на это особого внимания, не лечил. По-видимому, это было поводом отказываться от службы в царской армии, я так думаю сейчас. После смерти мамы язва обострилась, появились боли, гноетечение. Лечение не приносило результатов. Врачи решили ампутировать ногу. Мы много думали об этом. Казалось, иного выхода нет, и мы решились на операцию. Расстаться с ногой молодому (49 лет), здоровому человеку нелегко. Перспектива стать инвалидом угнетала. После долгих размышлений папа поехал в Минск, где его прооперировали. Это было в 1938 году.

Спустя какое-то время, неделю или больше, я поехал забрать его домой. Мне было тогда 15 лет. Я еще никуда, кроме Мозыря, не выезжал самостоятельно из Калинковичей, да еще по железной дороге. Поезд тащился медленно, останавливался на каждой станции. Как это было обычно в российских поездах того времени – везде мешки, теснота, чай пассажирам тогда еще не придумали разносить. А ко мне еще сидящие рядом пассажиры обращались с любопытными вопросами, на которые трудно было отвечать: «Почему ты, мальчик, едешь один?», «Кто тебя послал?» и т.д. Я пытался /стр. 35/ вначале отвечать, но кажется, не все мне верили. Может быть, думали, что я вор?

В Минск приехал рано утром. Впервые увидел большой шумный город с трамваями, многоэтажными домами. Меня удивили дворники с метлами и регулировщики движения в белых перчатках. Я растерялся. С помощью милиционера нашёл больницу. Это был клинический городок с множеством каменных одно- и двухэтажных зданий. Кругом чистота и порядок. Все было необычно. Центральное место занимало хирургическое отделение. Завесь мне помоr один очень добрый молодой врач, к сожалению, фамилию его не помню. Прежде чем пройти в палату к папе, мы прошли всё отделение, фактически сделали обход больных. Врач знал все подробности о каждом больном. Чувствовалось, что он знает и любит свою профессию. Несмотря на молодость, он излучал необыкновенный, присущий, по-видимому, только настоящему врачу, особый свет обаяния при общении с больными.

На мой взгляд, врачи – это особая каста людей. Далеко не каждому дано быть врачом. Для этого далеко не достаточно сдать экзамены по физике и химии при поступлении в институт. От будущего врача требуется еще что-то, еще какая-то невесомая добавка, которая в дальнейшем, в работе врача, играет весьма весомую роль. Вот эту добавку надо искать у будущих студентов при приеме их в институт. Я видел эту добавку далеко не у многих врачей. Она, к примеру, ярко была выражена у заведующего отделением иерусалимской больницы Хадасса профессора Файнмессера. Из тех, с кем я столкнулся в России, ею обладал профессор И.М.Розенфельд и тот врач-хирург Минской больницы, с которого я начал эту тему.

Так вот, закончили мы с ним обход больных. Мне все это очень понравилось. Для меня был открыт новый мир. Еще не задумываясь о медицине, /стр. 36/ в детстве, я не раз пытался помочь раненым птицам и собакам.

Перед нами оставалась последняя палата, где лежал папа. Направляясь туда, доктор спросил, понравилось ли мне в больнице и кем я хочу быть, явно намекая и как бы советуя выбрать его путь. Прямого ответа я не дал, но сам уже твердо решил стать врачом, помогать людям. И это сбылось. Всю свою жизнь я посвятил медицине. Перед отъездом в Израиль, в 1973 году, получил награду – «Отличник здравоохранения СССР».

Мы вошли в палату к папе. Это была довольно просторная комната на 8-10 кроватей, наполовину заполненная больными. Папа лежал с закрытыми глазами, укрывшись одеялом. Когда я вошел, он тут же открыл глаза, отвернул одеяло и приподнял то, что осталось от ноги. Была ампутирована вся голень до коленной чашечки. Мы не промолвили ни слова. Молчали… Слезы сами покатились у нас из глаз. Доктор деликатно вышел из палаты, оставив нас наедине с нашими тяжелыми мыслями. Разговор с папой не получался. Я не знал, с чего начать и как его утешить. За несколько часов пребывания в больнице я повзрослел и понял, какая ответственность теперь лежит на мне.

Позже папа продемонстрировал, как он научился пользоваться костылями. Мы начали собираться в дорогу. Тепло попрощались с врачом, медсестрами и нянечками. Больничная машина доставила нас на вокзал. Через небольшое время поезд тронулся. Мы возвратились в Калинковичи, но уже на костылях.

Папа очень переживал, стеснялся своих костылей. Больше сидел дома, стал молчалив и угрюм. Он, молодой, крепкий мужчина, не представлял себя инвалидом (в Калинковичах их называли калеками). Папе обещали в течение полугода сделать протез, но он его так никогда и не увидел. /стр. 37/ «Сталинская забота» о людях проявилась в полной мере. Прошло какое-то время, а время, как известно, лечит, пата приспособился к костылям, у него улучшилось настроение, и он приступил к работе. Жизнь вошла в свою обычную колею со всеми своим старыми и новыми заботами.

Я перешел в десятый (последнии) класс, учился хорошо, по крайней мере, без троек. Папа купил мне новый костюм, рубашки, туфли. Я уже начал думать о поступлении в медицинский институт. Шёл 1941 год. В апреле меня и еще двух мальчиков из нашего класса (кажется, Толю и Меира Гомана) вызвали в военкомат и предложили по его направлению поступить в Киевское военно-медицинское училище. Мы с папой стали взвешивать это предложение: ведь это была медицина, о чем я и мечтал. С другой стороны, как я мог оставить папу одного? Хотя он стал хорошо передвигаться на костылях, работал и неплохо зарабатывал. Нужно было решить массу бытовых вопросов, в частности, хлебный.

В то время купить хлеб означало не просто зайти в магазин и купить. Надо было с раннего утра выстоять большую, на несколько часов, очередь, чего папа сделать не мог. В этом помог мой приятель-одноклассник Люсик Комиссарчик, который добросовестно эту миссию выполнял.

Мы много думали, и по решению папы я дал свое согласие на поступление в училище. Школу с этих пор посещал формально, к урокам не готовился. Правда, нового материала уже не давали. Началась подготовка к сдаче экзаменов на аттестат зрелости, но меня это уже не касалось. Я уже витал в облаках, представляя себя где-то в Киеве, в военной форме бравого солдата. Ребята из класса с нашей улицы относились ко мне уже иначе, не так, как прежде: многие поздравляли, некоторые /стр. 38/ завидовали, а папа с гордостью смотрел на своего сына: из еврейского местечка Калинковичи сын уезжал в большой город Киев, в совсем иной мир. Как же этим не гордиться?!

На прощание папа купил четвертинку (250 г) водки (в доме водки никогда не было), и мы ее пили целую неделю. Мы тогда не знали, что это наша последняя неделя вместе в жизни. Пробежала она быстро. Наступил день отъезда. Это было третьего мая 1941 года. Весь мой класс, мальчики с нашей улицы и моя собака Джульбарс пошли меня провожать. День был светлый, весенний. Ничто не предвещало плохого. До станции было около трех километров. Мы шли, пели, радовались нашей юности, мечтали, ждали только хорошего, надеялись: все впереди.

Но судьба сыграла злую шутку. Она поступила, как злая мачеха, поменяла все краски – светлые на темные. Прощание было теплым и радостным. С трудом удалось выдворить из вагона собаку. Поезд тронулся. Я начал свой длинный путь в неизвестность расстоянием в долгих пять лет, полных горя и страданий.

11

Поезд прибыл в Киев рано утром. Затем автобус долго вез на окраину города до улицы Мельника, что рядом с тогда еще неизвестным зловещим Бабьим Яром. Там и находилось военно-медицинское училище. Нас накормили и тут же отправили на медицинскую комиссию. Я и Меир успешно ее прошли, а Толю забраковали. Меир и Толя были моими одноклассниками.

Назавтра предстояли экзамены по математике, литературе и чему-то еще. Я все сдал и поступил, а /стр. 39/ Меир – нет. Конкурc был около трех человек на место, так что Меир не прошел. Месяцем позже он поступил в летное училище, пролетал всю войну на истребителе и остался жив. Толя погиб на фронте. Итак, я был принят в училище один, остальные двое возвращались домой в Калинковичи. Я с грустью прощался с ними и терял последнюю связь с домом, школой, друзьями.

Я – курсант Киевского военно-медицинского училища. Май 1941 г.

Начались обычные армейские будни: строевая подготовка, изучение устава и материальной части, подготовка к принятию присяги. Самой трудной /стр. 40/ оказалась физическая подготовка, особенно упражнения на выносливость, к чему я оказался не готов. В школе на уроках физкультуры занимались играми или чем-то другим, не связанным с физкультурой. Часто отменяли эти уроки для занятий другими проблемами. Физкультуре в Калинковичах вообще, не только в школе, не уделялось должного внимания. О ней нередко даже от учителей можно было услышать: «Оставьте эти глупости, надо заниматься делом».

С большим опозданием Сталин стал понимать значение физкультуры. Были выпущены значки ГТО и БГТО и нормативы к ним. Стали устраиваться грандиозные красочные физкультурные парады. Но отставание по физической подготовке от Запада было очень большим. Помню, на весь послевоенный многомиллионный город Ленинград было до пяти бассейнов, а в Германии – почти в каждом детском саду.

Всё это явилось причиной того, что я оказался недостаточно подготовленным физически к армейской службе. Пришлось много трудиться, чтобы войти в форму.

В конце мая мы начали заниматься медицинскими предметами – анатомией, латынью, первой помощью раненым и др. Нагрузка была большая. Я медленно втягивался в новую жизнь и начал привыкать к нагрузкам. Учитывая мой высокий рост (184 см) и добросовестное отношение к службе, меня решили назначить командиром отделения. Большинство моих подчиненных курили, владели хорошим русским матом, чему я был совершенно не обучен. Командир же не может даже в этом отставать от своих подчиненных. я ночью уходил в туалет, там курил, кашлял до слез, снова курил, ругался самым отборным матом. Вскоре я стал /стр. 41/ равным, а в чем-то даже «равнее» своих товарищей-курсантов. Отношение ко мне изменилось.

Служба шла точно по расписанию. Многое стало привычным, рутинным, меньше тяготил армейский режим. От папы получал частые письма и охотно ему отвечал. Мой товарищ Комиссарчик навещал его и, чем мог, помогал. Все складывалось наилучшим образом.

В июне нас, молодых курсантов, стали направлять на охрану военных объектов – оружейных и продуктовых складов. Моему отделению часто доставалось охранять объекты, расположенные около Бабьего Яра. Никто не мог себе представить, что через пять месяцев это место станет символом трагедии еврейского народа. Здесь, в Бабьем Яру, только за один день тридцатого сентября 1941 года, по официальным немецким данным, было расстрелян 38.771 человек. А всего здесь было расстреляно 100.000 человек – целый большой город! – преимущественно евреев. Пропуском в Бабий Яр служило уже одно слово – еврей. Если грудной ребенок находился на руках еврейской матери, он тоже подлежал уничтожению. Глубоких стариков и инвалидов привозили на повозках и колясках. После акции расстрелов земля долго не успокаивалась – дышала коллективными легкими расстрелянных, шевелилась от массы еще живых людей. Обычно ту изуверскую работу расстрела евреев немцы поручали украинским полицаям или просто добровольцам. Некоторые из них здравствуют и поныне. Спустя двадцать восемь лет после окончания войны, перед нашим отъездом в Израиль, я, жена и дочь посетили эти печальные места. Не просто было найти Бабий Яр. Мы долго бродили по улицам Киева, расспрашивали прохожих, как пройти к этому месту. Редко кто выслушивал до конца вопрос: либо вовсе не отвечали, либо говорили «не /стр. 42/ знаю». Удивительно, что это место оставалось для многих киевлян неизвестным. Только один из многих прохожих тайком указал нам пальцем направление, куда идти. Наконец наши поиски увенчались успехом: мы нашли Бабий Яр. Вместо памятника там стоял небольшой камень с весьма скромной надписью о том, что здесь от рук немецко-фашистских оккупантов погибли советские граждане. Какие граждане?! Известно, что подавляющее большинство из них были евреями, но это слово уже давно было исключено из лексикона.

На месте Бабьего Яра планировалось построить большой парк отдыха. Но Б-г решил по-своему. Здесь начались оползни, что и разрушило все кощунственные планы горе-строителей. /стр. 43/

Примечания:

– синагоги и церковь были закрыты в 1930 году
– железнодорожная станция была в 3-х км от местечка
– знаменитый калинковичский пожар, уничтоживший половину местечка, был
не после революции, а летом 1915 года
– Колоцей Семен Дмитриевич( 1867-1946) был не доктором, а фельдшером в
Калинковичах, пользовался большим авторитетом у населения
– Елена Корнеевна Белашова (1897-1994) преподавала в Калинковичах с
1926 года, жила на ул. Загородней, участник антифашистского подполья,
заслуженный учитель БССР
– речка Кавня (по белорусскому значению сырое болотистое место, на
карте 1842 года обозначена как речка Каленковка).

Опубликовано 10.03.2019  20:33 

Страшная гибель евреев Зембина. Учитель, он же палач

Учитель, он же палач

На фотоснимке Давид Давидович Эгоф. Этот человек с библейским именем работал в средней школе в полуеврейском местечке Зембин, близ белорусского города Борисова. Он преподавал немецкий язык и как учитель, казалось, должен был сеять разумное, доброе, вечное.

Но с началом войны он решил для себя более предпочтительным проливать чужую кровь и сеять смерть. Заняв пост бургомистра Зембина, Эгоф сразу же принялся подобострастно выполнять указания оккупантов и с интересом наблюдал за казнями мирных жителей. А 18 августа 1941 года, во время акции по истреблению поголовно всех зембинских евреев, т.е. более 900 человек, презренный холуй выступал уже не наблюдателем, а пособником, который следил за тем, чтобы ни одна из обреченных жертв не избежала пули.

Но звездный час пришел к Эгофу через десять дней, когда немецкое начальство назначило его начальником полиции гор. Борисова и всего района. Окружив себя себе подобными головорезами, новоиспеченный главный полицай начал насаждать кровавый порядок. Особо изощренную ненависть он выплескивал против еврейского населения. Сохранилось донесение немецкого фельдфебеля Зеннекена, в котором он ссылается на заявление Эгофа, что уничтожить обитателей многотысячного борисовского гетто он берется сам, и посторонняя помощь ему не нужна.

И действительно, когда наступил последний день предсмертного еврейского обиталища, бывший учитель выполнил свое обещание – евреев избивали, раздевали и убивали не германские пришельцы, а свои, в т.ч. из числа соседей, знакомых, сослуживцев. При этом оберполицай не ограничивался распоряжениями, а лично, стоя вблизи заблаговременно вырытой огромной могильной ямы, виртуозно орудовал нагайкой и без промаха стрелял из маузера.

В Борисове погибло более 9000 евреев. А что же постигло палача?

Нет, он не разделил участь своих жертв. Его поймали и судили в 1947 году – как раз в тот период, когда Сталин отменил на недолгое время смертную казнь. Поэтому приговор можно было предугадать – 25 лет лишения свободы, которые изверг отсидел от звонка до звонка и вышел на свободу.

О таких, как Эгоф, евреи обычно говорят: – “Да будут прокляты и забыты их имена!” Но как забыть? Помним же мы имена Амана и Гитлера…

2004-2012 © Александр Розенблюм

Приложение

Из протокола допроса Давида Эгофа о расстрелах евреев
в д. Зембин, г.п. Бегомль и г. Борисове в 1941 г.

Публикуется по сборнику «Свидетельствуют палачи», Минск, НАРБ, 2009

28 февраля 1947 года

[…]

ВОПРОС. Какие же практические действия последовали в отношении изъятия выявленного вами еврейского населения?

ОТВЕТ. Вскоре после представления мною в районную управу списков прожи-вающих на территории Зембинской волости еврейских семей, ко мне прибыли на-чальник Борисовского СД гауптштурмфюрер Шейнеман и орсткомендант (фамилию не помню) и дали задание организовать в м. Зембин еврейское гетто. Выполняя это задание, я распорядился Рабочую улицу в м. Зембин отвести под гетто и издал приказ всему русскому населению освободить помещения на Рабочей улице, а еврейскому населению как в м. Зембин, так и в населенных пунктах волости переселиться в дома на Рабочей улице. Под страхом смерти советские люди вынуждены были покидать свои домашние очаги и поселяться там, где укажут назначенные мною люди. Таким образом, всего мною было согнано и заключено в гетто свыше 700 человек еврейской национальности.

ВОПРОС. И это вызывалось интересами военной обстановки?

ОТВЕТ. Конечно, нет. Создание гетто в м. Зембин являлось одним из мероприятий гитлеровской Германии по массовому уничтожению советского населения.

ВОПРОС. Как долго в м. Зембин существовало гетто и какой был в нем установлен режим?

ОТВЕТ. Согнанных в гетто евреев мы принудительно выгоняли на дорожные и другие работы, накладывали на них непосильные штрафы, в оплату которых требовали золото, лишали их права свободного передвижения из одного населенного пункта в другой и ввели другие ограничения. В м. Зембин еврейское гетто просуществовало только один месяц, так как в последних числах августа 1941 г. оно полностью было ликвидировано.

ВОПРОС. Каким путем?

ОТВЕТ. Путем расстрела всех согнанных в гетто евреев.

ВОПРОС. Покажите об этом более подробно.

ОТВЕТ. За 3 дня до расстрела в м. Зембин вновь прибыл начальник борисовского СД и дал мне задание подготовить яму, предназначенную для захоронения трупов расстрелянных. Согласно указанию Шейнемана мною было назначено 18 человек, которые в месте, указанном Шейнеманом, в Зембинской лесной даче, в 500 м от м. Зембин вырыли яму длиною около 45 м, шириною и глубиною до 3 м. Уезжая из м. Зембин, Шейнеман дал мне задание на следующий день под видом проверки документов собрать всех евреев и никого до его прибытия не выпускать, что я и выполнил. На второй день, примерно в 6 часов утра, Шейнеман приехал в м. Зембин с группой солдат из войск СС общей численностью в 20 человек, совместно с которыми ворвался в расположение гетто и стал «проверять документы». Лиц, у которых были просмотрены документы, вместе с семьями сводили на базарную площадь й садили на землю. После того, как в результате этой провокации были собраны на площадь все евреи, их построили в одну колонну и под охраной немецких солдат повели к заранее подготовленной могиле. Когда всю колонну вывели из м. Зембин и повели в направлении леса, женщины и дети поняли, что их ведут на расстрел, поэтому поднялся невероятный крик и плач, который жестоко подавлялся. У ямы все население гетто было посажено, а затем группами по 5-6 человек подводились непосредственно к яме и расстреливались огнестрельным оружием. Закапывание могилы производили назначенные мною граждане.

ВОПРОС. Комиссией под председательством Шадрина, действовавшей по по-ручению Чрезвычайной государственной комиссии путем обследования могилы и опроса свидетелей установлено, что всего было расстреляно в м. Зембин около 760 человек еврейского населения. Что вы имеете показать по акту комиссии от 6 октября 1944 г. о приведенной в нем цифре евреев, расстрелянных немцами с вашим участием?

ОТВЕТ. Акт и выводы комиссии я подтверждаю. Действительно, в августе месяце 1941 г. в м. Зембин вместе с детьми было расстреляно не менее 700 человек.

ВОПРОС. Назовите участников массового расстрела евреев в м. Зембин.

ОТВЕТ. Из участников массового уничтожения евреев, проживавших до войны на территории Зембинского сельсовета, персонально помню лишь следующих лиц: Шейнеман, переводчики борисовского СД Люцке Фридрих (из Германии) и Вальтер Эдуард (немец из Украины), обершарфюрер Берг, начальник зембинской волостной полиции Харитонович, полицейские Голуб, Гнот, Каптур, Рабецкий, я – Эгоф и др.

ВОПРОС. Как вы поступили с имуществом, принадлежащим еврейскому насе-лению?

ОТВЕТ. Имущество расстрелянного еврейского населения частично было разграб-лено полицейскими и немецкими пособниками, а остальное мною было реализовано среди населения, и средства, вырученные от реализации имущества, в сумме 250 тыс. рублей переведены в Германский банк. Весь скот, домашняя птица и продукты питания мною были переданы германской армии. Непосредственно реализацией еврейского имущества занималась созданная мною комиссия в составе представителя районной управы (фамилию не помню), Полещук Николая и Гуз Николая.

[…]

ВОПРОС. Покажите о своем участии в массовом истреблении евреев.

ОТВЕТ. В сентябре 1941 г. я с рядом подчиненных мне работников принимал участие в расстреле еврейского населения м. Бегомль Минской области, во время которого было уничтожено около 1000 человек. Мое участие в этом злодеянии заключалось в том, что я согласно указанию, полученному от орсткоменданта, подобрал 30 человек из числа работников Управления безопасности и с ними выехал в м. Бегомль, где сдал их в распоряжение сотрудника минского СД оберштурмфюрера Буркхарда.

К моменту моего прибытия в м. Бегомль все еврейское население уже было собрано и находилось под охраной полицейских, прибывших из других пунктов. Мне и прибывшим со мной людям Буркхард поручил производить непосредственно расстрел обреченных на уничтожение евреев. Полицейскому отряду из другого опорного пункта (какого – не знаю) было поручено конвоирование мирного населения к месту расстрела. Расстрел осуществлялся в километре от м. Бегомль. К месту расстрела евреи конвоировались группами в 80-90 человек. Примерно за 30 м до заранее подготовленных ям группы останавливали, затем по 15-20 человек подводили к ямам и насильно загоняли в них, принуждали ложиться лицом вниз и уже после этого стреляли по жертвам из автоматов и винтовок. Из подчиненных мне работников непосредственно расстреливали: Пипин, Гринкевич, Каптур, Автюшкин, Петровский, Сорокин, Ярошевич, Папицкий, Кутькин, Голуб и Мирончик. Фамилии остальных исполнителей припомню и сообщу на последующих допросах. Буркхард и я, Эгоф, также сами лично расстреливали из автоматов. Назвать цифру расстрелянных лично мною людей не могу, но думаю, что мною расстреляно несколько десятков человек.

Вскоре после приведенного злодеяния, осенью 1941 г. при моем участии в м. Обчуга Крупского района Минской области путем расстрела было вновь уничтожено до 600 человек советских граждан еврейской национальности.

ВОПРОС. В чем конкретно выражалось ваше участие в этом зверском акте?

ОТВЕТ. Я с группой подчиненных мне полицейских в составе 30 человек, воз-главляемой командиром взвода Пипиным, по указанию начальника борисовского СД Шейнемана, руководившего расстрелом, охранял и конвоировал ни в чем неповинных советских граждан к месту расстрела. Непосредственно расстреливали еврейское население в м. Обчуга только сотрудники СД, прибывшие с Шейнеманом, и он лично.

ВОПРОС. А вы сами расстреливали?

ОТВЕТ. Нет, мне лично во время этой экзекуции самому расстреливать не при-шлось, так как по заданию Шейнемана я руководил погрузкой евреев на автомашины, доставкой к месту расстрела и всей охраной. К тому времени, как я прибыл к месту расстрела на легковой машине, то все евреи уже оказались расстрелянными.

[…]

ВОПРОС. О чем вы хотите рассказать?

ОТВЕТ. Я хочу рассказать о своем участии в массовом кровавом терроре, учи-ненным немецкими оккупантами в ноябре 1941 г. в г. Борисове, т.е. об участии в физическом уничтожении 8 тыс. советских граждан еврейской национальности, в том числе большого количество женщин, стариков и детей.

ВОПРОС. Показывайте.

ОТВЕТ. В Борисовское гетто по заранее разработанным немцами планам еще до моего вступления в обязанности начальника Управления безопасности было собрано все еврейское население, проживающее в г. Борисове и его окрестностях. В осуще-ствлении преступных замыслов гитлеровцев по планомерному уничтожению еврей-ского населения, я через подчиненный мне аппарат и через немецких пособников в волостях дополнительно выявил и, как уже выше показал, водворил в Борисовское гетто до 1000 человек. Туда же немцами доставлялись и евреи из других стран. Таким образом, всего в Борисовское гетто было собрано до 10 тыс. человек. Из них около 2 тыс. расстреляли мелкими группами по 50-60 человек, главным образом, молодежь, в разное время, начиная с июля 1941 г. Остальных же евреев мы уничтожили в течение 2 дней.

ВОПРОС. Покажите, как это было осуществлено.

ОТВЕТ. В первых числах ноября 1941 г. мною было получено от коменданта орсткоментадуры г. Борисова задание созвать в г. Борисов всех полицейских из волостных управлений, которое мною и было выполнено. На 8 ноября 1941 г. в г. Борисов согласно моему приказанию прибыли почти все полицейские из волостей Борисовского района. Всего собралось не менее 80 человек. К этому же времени в г. Борисов из г. Минска прибыл ответственный работник СД оберштурмфюрер Краффе вместе с переводчиком унтерштурмфюрером Айхе и 50 офицерами и солдатами из войск СС, преимущественно латышами по национальности. Кроме того, в г. Борисов по указанию Краффе прибыла большая группа полицейских из Плещеницкого района Минской области. Всего, таким образом, для участия в расстрелах было собрано в г. Борисове около 200 человек полицейских. Все они в течение двух суток специально спаивались и подготовлялись идеологически к совершению злодеяний над невинными людьми. С этой целью 8 ноября 1941 г. днем и вечером в городской столовой мною был устроен вечер-банкет для участников, во время которых полицейские имели возможность в изобилии пользоваться спиртными напитками. На них в качестве почетных гостей присутствовали оберштурмфюрер Краффе, бургомистр Борисовского района Станкевич, работники СД и ГФП.

Первым на банкете выступил я и в своем выступлении поздравил присутствующих с одержанными Германией победами, восхвалял немецко-фашистскую армию и обратился к ним с призывом вести беспощадную борьбу со всеми антигерманскими проявлениями. Возбуждая у присутствующих ненависть к евреям, я в своем выступлении пытался оправдать нацистскую политику истребления евреев и призывал полицейских не проявлять чувства жалости и гуманности по отношению как к взрослым евреям, так и к их детям. С аналогичными речами, рассчитанными на идеологическую подготовку полицейских к массовому террору, выступали сотрудники ГФП г. Борисова Штайлер, бургомистр Борисовского р-на Станкевич, комендант орсткомендатуры г. Борисова (фамилию его сейчас не помню, но знаю, что он осенью 1941 г. застрелился) и другие руководящие работники карательных органов. В соответствии с указаниями Краффе, мною в ночь с 8 на 9 ноября 1941 г. гетто было оцеплено усиленной охраной. К этому времени в 2 км от г. Борисова, в районе аэродрома, военнопленными из Борисовского лагеря под руководством работников ГФП были подготовлены 3 ямы общей длиною примерно около 400 м, шириной около 3 и глубиною около 2 м, предназначенные для захоронения трупов.

ВОПРОС. Продолжайте ваши показания о том, каким путем были уничтожены 8 тыс. советских граждан.

ОТВЕТ. Рано утром 9 ноября 1941 г. еще не протрезвевших полицейских мы собрали около Управления безопасности и объявили им, что начнем расстреливать всех евреев, содержащихся в гетто. Там же я им объявил, что руководство расстрелом возложено на меня и еще раз призвал их беспощадно расправляться с евреями. Своему заместителю Ковалевскому и командиру взвода полиции Пипину поручил организовать доставку и охрану жертв террора к месту расстрела. После того, как была усилена охрана на территории гетто, мы направили группами полицейских и туда же подогнали грузовые автомашины для вывозки еврейского населения, обреченного на уничтожение – расстрел.

Полицейские врывались в еврейские дома, выгоняли из них население На площадь посредине гетто и там силой загоняли в машины и увозили к месту расстрела. Снисхождений никаких не оказывалось ни старикам, ни детям, ни беременным женщинам, ни больным. Сопротивляющихся, согласно моему приказу, расстреливали на месте, на площади, в домах, при конвоировании к месту расстрела или избивали до полусмерти. Обреченных к месту расстрела доставляли не только на автомашинах, но и пешим порядком по 70-80 человек, при этом безжалостно избивали. Доставленных к месту расстрела, примерно в 50 м от ям останавливали и охраняли до тех пор, пока не наступала их очередь расстрела. Непосредственно к месту расстрела – к ямам брали по 20-25 человек. У ям их раздевали, снимали даже хорошее нижнее белье и совершенно раздетых загоняли в ямы, принуждали ложиться лицом вниз. Полицейские и немцы из винтовок и автоматов расстреливали их. Так пригоняли к ямам и расстреливали все новые и новые партии, кладя их также лицом вниз на уже расстрелянные ранее трупы. На месте расстрела имелась за-куска и водка. Полицейские, в перерыве между расстрелами партий евреев, пили водку, закусывали и, опьяневши, снова принимались за кровавое дело.

На место расстрела я прибыл около 11 часов дня и увидел действительно не поддающуюся описанию картину ужаса, – на месте расстрела стоял сплошной стон и плач, раздавались непрерывные дикие вопли женщин и детей. Озверевшие, пьяные полицейские сопротивляющихся, не подходящих к яме людей, йзбивали прикладами винтовок, автоматов и пинками. Детей живых Прямо бросали в ямы и там же их расстреливали. Эта кошмарная обстановка в первые минуты произвела потрясающее впечатление даже на меня – организатора расстрела и расстрелявшего до этого времени не одну сотню людей. Из состояния нерешительности и подавленности, овладевшего мною независимо от моего желания под впечатлением увиденного, меня вывел сотрудник минского СД Краффе, упрекнувший в жалости к евреям. Я это обвинение отверг и на деле показал свое действительное отношение к евреям.

ВОПРОС. В чем оно выражалось?

ОТВЕТ. Я выхватил свой пистолет системы маузер и с таким же Неистовством, как и Краффе, стал сам лично расстреливать евреев, не считаясь, кто это был: женщины или дети. Подстрекаемые мною, Краффе и другими работниками СД полицейские в первый день массового расстрела уничтожили не менее 7 тыс. человек. На второй день, т.е. 10 ноября 1941 г., мы продолжали «очищать» гетто от евреев. По моему указанию полицейские обыскивали все дома и холодные помещения. Всех укрывавшихся в них евреев хватали и доставляли к месту расстрела. В этот день было обнаружено и расстреляно таким же путем 1000 человек. Должен дополнить, что ямы с трупами расстрелянных советских граждан закапывали сами же обреченные. Позднее, в начале 1943 г., переводчик минского СД Шнайдер Генрих мне сообщил, что германским верховным командованием издан приказ о том, чтобы все трупы жертв массового расстрела еврейского населения и военнопленных раскопать и сжечь на кострах и этим путем скрыть следы преступлений. Во исполнение этого приказа специальными работниками из войск СС в октябре 1943 г. в г. Борисове трупы расстрелянных евреев были раскопаны и сжигались в течение 5-6 ночей. Привлеченные для этих целей советские военнопленные по окончанию сжигания трупов были расстреляны.

ВОПРОС. Как вы поступили с имуществом расстрелянных в г. Борисове евреев?

ОТВЕТ. Часть еврейского имущества по распоряжению Краффе была передана немецкой авиационной части, дислоцировавшейся в г. Минске. С его согласия было дано мною распоряжение полицейским, принимавшим участие в расстреле евреев, взять из еврейского имущества все то, что им нужно. Таким образом, большая часть более ценного еврейского имущества была разграблена полицейскими в свое личное пользование. Некоторую часть имущества, главным образом одежду, передали антисоветской националистической организации «Белорусская самопомощь». Ос-тальное же имущество было реализовано за плату через магазин среди населения г. Борисова, а вырученные деньги в сумме – какой, мне неизвестно – были переданы через Борисовский банк гитлеровскому правительству Германии.

Что же касается золота и других ценных вещей, то изъятием их руководил переводчик минского СД унтершарфюрер Айхе. Он и переданные в его распоряжение люди изымали кольца, часы, серьги, браслеты и другие ценные вещи. Впоследствии Краффе и Айхе все это вывезли в г. Минск.

Национальный архив Беларуси, ф. 1363. Оп. 1. Д. 1365. Л. 79-86. Заверенная копия

Примечание: Даты акции по истреблению гетто в Борисове подследственный Д. Эгоф указал неверно. Согласно рапорту немецкого вахмистра Зеннекена от 24 октября 1941 года, расстрел обитателей гетто происходил в течение 20 и 21 октября 1941 года. См. http://rosenbloom.info/zenneken/zennek_r.html

Оригинал

***

Еще о Зембинской трагедии.

Память на крови

Зембин… Это старинное поселение, находящееся в 28 километрах к северо-западу от гор. Борисова, с незапамятных времен являлось многонациональным. Церковь, костел и синагога соседствовали рядом и никому не мешали. Большевики с их воинствующим атеизмом закрыли храмы, но на отношениях между простыми людьми это никак не отразилось.

Однако в июле 1941 года Зембин оказался под властью гитлеровских захватчиков, и почти сразу начались гонения против еврейского населения, составлявшего около половины жителей местечка. Всем евреям было предписано носить на груди и спине желтые опознавательные знаки, общение с остальными зембинцами запрещалось.

С целью ужесточения изоляции прилегающая к еврейскому кладбищу Рабоче-Крестьянская улица была превращена в гетто, куда евреи были насильственно переселены. Но просуществовал этот зловещий лагерь всего один месяц. В середине августа по приказу оккупантов 18 евреев на окраине Зембина начали рыть огромную яму, которая якобы понадобилась для свалки остававшейся на полях поврежденной и ненужной военной техники.

Работа продолжалась несколько дней, яму вырыли, однако сделанные в ней земляные ступеньки не могли не вызвать тревожных подозрений.

Все прояснилось рано утром в понедельник 18 августа 1941 года, когда полицаи Гнот и Голуб обошли гетто и объявили распоряжение немецкого командования всем без исключения евреям собраться возле базара для проверки документов. И когда все собрались, стало очевидным, что назад хода не будет.

Вооруженные каратели оттеснили окруженную толпу поближе к яме и поставили на колени. Потом, правда, разрешили сесть на землю, но только для того, чтобы “отдохнуть” в ожидании своей смертоносной очереди.

Первыми увели в лесок, где находилась яма, около 20 наиболее сильных на вид мужчин, и вскоре оттуда донеслись приглушенные выстрелы, что привело сидящих на земле смертников в умопомрачающее состояние. Но слезы и душераздирающий крик вызвали у фашистов лишь остервенение, которое выразилось в диком рукоприкладстве.

Затем поочередно, в группах по 15-20 человек, стали гнать к яме и остальных (пощадили только двух малолетних детей Хаси Ходасевич, рожденных от смешанного брака). К трем часам дня все было окончено, и яму, где лежали в крови 927 трупов, засыпали.

Эта жуткая и не поддающаяся осмыслению акция была осуществлена оккупантами под руководством начальника борисовской службы безопасности (СД) гауптштурмфюрера Шонемана при участии гестаповцев Берга и Вальтера, коменданта Борисова Шерера, коменданта Зембина Илека, а также переводчика Люцке, которым помогали фашистские прихвостни из числа местных жителей: зембинский бургомистр Давид Эгоф, начальник зембинского полицейского участка Василий Харитонович, его заместитель Феофил Кабаков (впоследствии будет убит партизанами), полицаи Алексей Рабецкий, Константин Голуб, Григорий Гнот, Константин и Павел Анискевичи, Яков Копыток и др.

После войны родственники погибших за свои средства окаймили могилу бетонной оградой и установили памятную доску . Захоронение было занесено в Собрание памятников истории и культуры и, следовательно, получило статус охраняемого государством объекта.

Тем не менее, это место неоднократно подвергалось осквернению со стороны “золотоискателей” и прочих вандалов. В 1992 году была вдребезги разбита мраморная мемориальная доска, что заставило еврейскую общественность из регионального общества “Свет меноры” изыскивать средства для нового памятного знака (новая доска, на этот раз металлическая, была установлена в марте 1993 года).

В сельской местности Борисовского района могила зембинских евреев является самым массовым захоронением времен войны. Однако только в 1993 году местные власти решили установить там к 50-летию освобождения Беларуси от фашистских оккупантов памятник. Впрочем, зто громко разрекламированное решение Борисовского райисполкома, как и следовало ожидать, из-за отсутствия средств оказалось всего лишь никчемной бумажкой.

Кто лежит в этой могиле персонально? Интерес к этому вопросу властителями пресекался и мог повлечь за собой неприятности (например, обвинение в национализме). Поэтому спустя полвека в памяти остались лишь немногие имена. Не помогли и архивы. В официальном списке погибших зембинцев, составленном сельским Советом в августе 1944 года, т.е. почти сразу после изгнания оккупантов, поименно названы только пять евреев (Бененсон Гиля, Бененсон Либа, Кац Меер, Кац Хая, Харик Фаня). Печальный факт, но объяснить его, пожалуй, можно: к сохранению памяти о своих жертвах войны тоталитарный режим относился неоднозначно и выборочно, хотя повсюду трубил, что никто не забыт и ничто не забыто.

 

Мудрое слово
	Благословен, кто вспоминает то, что забыто.
				  	    С.Агнон

© Александр Розенблюм 

В буклете, выпущенном Александром Розенблюмом в 1995, есть частичный список жертв

Нижеследующий список не имеет широкой документальной основы. В Зональном государственном архиве в Борисове хранятся лишь составленные местными органами власти после изгнания оккупантов в 1944 году “Поименные списки расстрелянных, повешенных, замученных гр-н СССР”, но исполнены они небрежно и недобросовестно. В них перечислено только немногим более 250 евреев. Значительное число записей там выглядит так:

Гиршин, муж., евр.
Бененсон (из 5 чел.), муж., евр., кузнец
Гранде, семья из 3 чел., евр., дом-хоз
Ривкин (из 4 чел), муж., евр., бухгалтер

Акт от 15 сентября 1944 года, подписанный тремя ответственными государственными чиновниками районной власти (Шадрин, Довгалов, Сушкевич) гласит:

“В августе месяце 1941 года в деревне Плитченка Бродовского сельсовета немецкими извергами было расстреляно девятнадцать человек еврейской национальности неизвестных фамилий, так как они были в беженцах, а равно и не известных специальностей”.

На самом же деле тогда были расстреляны более 30 евреев, но не беженцев, а жителей самой Плитченки и находящейся рядом деревни Дразы. Видимо, выяснение фамилий не входило в намерение составителей акта, которые даже место расстрела и захоронения не сочли нужным указать.

Просматривались документы и времен оккупации, в том числе и немецкие, но там удалось выявить лишь около 40 еврейских фамилий и имен. Таким образом, этот мартиролог пришлось составлять путем опроса родственников, соседей, знакомых. Работа продолжалась с 1992 по 1998 год, причем не только в Борисове, но и в других городах и странах, с использованием объявлений в средствах массовой информации. И хотя по сравнению с предыдущей публикацией (брошюра “Умерщвленные геноцидом”, 1994 год) мартиролог заметно пополнился, в него вошла лишь незначительная часть погибших. Упущено время – после войны прошло более 50 лет, и память померкла. Вот характерный, но огорчительный ответ молодых людей, воспитанных советской школой: -” У нас погибло очень много родственников, но их имена знали родители, а они умерли”.

В Советском Союзе изучали и помнили родословные древа вождей, а интерес к собственным корням не поощрялся и порой был даже опасен. Тем не менее, время упущенных возможностей взывает к покаянию.

В 1995 году совершенно случайно стал известен еще один трагический факт, относящийся к геноциду. При просмотре хранящегося в архиве КГБ Беларуси уголовного дела N17877 по обвинению Курилкина Ф.Ф. был выявлен документ, из которого следовало, что в Борисове расстреляно около 400 евреев-специалистов из Западной Белоруссии. В течение полугода они работали в сапожной, швейной и прочих мастерских, созданных оккупантами в трудовом лагере при торфзаводе “Белое Болото” (ныне поселок “Красный Октябрь” Большестаховского сельсовета Борисовского района).

Проверка, произведенная правлением просветительского общества “Свет меноры”, подтвердила этот факт. Действительно, евреи вместе с семьями были доставлены в тот лагерь для работы в разных мастерских, но через несколько месяцев на виду у местного населения (наиболее подробно рассказал об этом очевидец Владимир Алехнович) их погрузили на грузовики и увезли в сторону близлежащей деревни Бродня, возле которой они были расстреляны. Это было приблизительно весной 1943 года. Дату и точное место расстрела установить не удалось. Однако со временем выяснилось, что эти евреи как специалисты были доставлены в Борисов из гетто райцентра Ивье Гродненской области. Их имена, за мизерным исключением, остаются неизвестными.

P.S. От редактора belisrael.info

Если у кого-то есть снимки еврейских родственников, погибших в Борисове и р-не, др. материалы, просьба присылать на адрес сайта.

Опубликовано 30.10.2017  11:29 

***

Как русский народ участвовал в Холокосте. Русские фашисты.

Приложение1: ПОИМЕННАЯ МРАЗЬ-Убийцы евреев из г.Борисов
http://borisov.by.ru/history/hist12.htm

Над входом в некрополь расстрелянных в Борисове евреев висит скромная мемориальная доска с лаконичным вопросом: “ЗА ЧТО?!”
На этот вопрос ответа нет. Тогда зададимся другим вопросом: КТО ИХ УБИВАЛ?

Ответ есть, потому что убийц без имен не бывает!

Фон Швайниц, Шерер, Илек, Шонеман, Штайлер, Розберг, Розенфельд, Краффе – этих и других хозяйничавших в Борисове германских фашистов еще как-то можно понять (но не простить!), потому что от чужеземцев, пришедших с мечом, только безумный станет ждать добра и милосердия. Но на захваченной земле убивали не только оккупанты. В качестве палачей к ним нанимались местные добровольцы, одоленные жаждой истреблять коммунистов, жидов и вообще всех, кого прикажут (следовавшая за германскими войсками команда “Москва”, специально занимавшаяся вербовкой коллаборационистов, затруднений не испытывала).

Для ликвидации узников борисовского гетто использовалось около 200 человек и, казалось бы, палачей хватало. Начальник полиции Эгоф на месте казни самолично орудовал нагайкой и убивал, прицельно стреляя из маузера. Не отставал от Эгофа и его заместитель Петр Ковалевский, бывший жандарм, а затем незаметный кассир в сапожной артели. Муки смертников доставляли ему наслаждение. Он заставлял их копать могилы для самих себя и стремился пресечь малейшее милосердие, даже если оно, как это иногда случалось, исходило от немцев. Известен “примечательный” эпизод: когда в день очередной расстрельной экзекуции на пиджаке Ковалевского заметили какое-то серое вещество, он отмахнулся, небрежно объяснив, что это жидовка забрызгала его своими мозгами.
Бедному Ковалевскому было уже за 60, и он, по его же признанию, так уставал во время расстрелов, что приходилось чередовать “работу” с отдыхом в сторонке. Действительно, почему бы и не отдохнуть руководству, если было кому перенять руку. Это с удовольствием делали, например, начальник городского отделения полиции Михаил Гринкевич или околоточный надзиратель Станислав Кисляк, обладавшие в отношении кровопролитий заметными организаторскими способностями.
Особую страсть к убийствам проявлял Константин Пипин, ленинградец, волею случая оказавшийся в Борисове. Всюду, где только мог, оставлял свои кровавые следы этот профессионал в области заплечного мастерства – в Борисове, Мстиже, Крупках…

Отличался своим рвением поиздеваться над людьми пьяница и мародер Михаил Морозевич. Очевидцы запомнили его в числе сопровождавших колонну евреев, которую вели в последний путь. Палка бандита устали не знала (к слову, этот отпетый подонок из-за беспробудного пьянства оказался негодным даже для профашистской полиции, и в 1942 г. его уволили).
Нельзя не вспомнить и околоточного надзирателя Василия Будника, ко-торый проявил себя умельцем в раздевании обреченных. За минуту до расстрела он с быстротой фокусника стаскивал с них одежду, оставляя совершенно нагими, и при этом успевал еще и постреливать в детей, которых швыряли в яму, как неодушевленный предмет.

Оставила гадкую память и династия полицаев Петровских – Федор Григорьевич и его сыновья Иван и Николай. Они охотились за евреями, отбирали их имущество и не давали прохода черноволосым, подозревая каждого из них в еврейском происхождении.

Множество заслуг перед своими хозяевами имел и уроженец Зембина полицай Павел Анискевич: беспричинно избивал людей плеткой, насиловал женщин, участвовал в облавах и арестах, занимался вымогательством, издевался над евреями (за все это он был удостоен клички “группенфюрер”).
Сколько человек убил Анискевич, осталось неизвестным. Но некоторые вели такой счет, словно то были охотничьи трофеи. Например, полицай Иван Гончаров с грустью рассказыал друзьям-собутыльникам, что убил пять евреев. Всего пять…

Зато у полицая Петра Логвина были, видимо, лучшие показатели в этом изуверском состязании. С помощью маленькой несмышленной девочки он разыскал тайник, где скрывались три еврейских семьи, и убил всех, в том числе и девочку.

Охотились за евреями не только штатные полицаи, получавшие за это зарплату (эквивалентом 30 сребренникам для рядового были 250 обесцененных рублей в месяц). Находились и “общественники”. Шустрый старичок по фамилии Кончик бегал по улицам с дробовиком и кричал:
– От меня, старой и ученой собаки, ни один жид не спасется!
Следователем в полиции работал борисовчанин Виктор Гарницкий, который редко был трезв и в пьяном угаре как только мог издевался над своими жертвами, приписывая им мыслимые и немыслимые преступления.

Стоит вспомнить и дезертира Красной Армии лейтенанта Иосифа Казакова, агента СД по кличке Барсук. В своем родном Борисове он занимался выслеживанием подпольщиков и партизан, а также евреев, носивших нехарактерные для них фамилии. В 1943 году по его доносам было расстреляно несколько евреек.

В СД был завербован и Иван Шаблин из дер. Лозино (агент под N20), который, по рассказам, тоже усердствовал в антисемитской кампании, но в 1943 году предпочел скрыться, затаившись где-то в России.

После ликвидации гетто палачи стали делить еврейское имущество. Занимались этим Станислав Станкевич и его ближайшие помощники. Многое пришлось отдать немцам, но себя, естественно, они не обделяли К примеру, подручный Эгофа уже упоминавшийся Петр Ковалевский, кроме ранее присвоенного дома еврея Шейнемана, прихватил еще и такие ценности: женскую доху, пальто, овчинную шубу, патефон, этажерку, 55 рублей золотой монетой царской чеканки и кипу советских денег.

Рядовым палачам доставались более скромные вещички. Известно, что полицаям Михаилу Тарасевичу, Григорию Верховодке, Ивану Копытку, которые вызывались для подмоги из Корсакович, пришлось довольствоваться только часами и какой-то другой пустяковой мелочью.

Часть награбленных вещей была отдана в магазин для продажи по талонам (этим делом, в частности, занималась некая Мария Петруненко).

Как же поступили с убийцами после изгнания оккупантов? Не все оказались на скамье подсудимых. Одни сбежали на Запад вместе с немцами, другие смогли расствориться на просторах своей необъятной страны, третьи предусмотрительно примазались к партизанам или очутились в действующей Советской армии, так как полевым военкоматам некогда было разбираться в биографиях призывников.

Некоторые из борисовских полицаев, принимавших участие в убийствах и прочих злодеяниях против мирного населения, по приговору суда были расстреляны. Но был период (с 26 мая 1947 по 12 января 1950), когда смертная казнь в Советском Союзе была отменена. Поэтому, в частности, далеко не все убийцы разделили судьбу своих жертв.
Ниже публикуется список предателей и убийц (по состоянию на август-ноябрь 1941), который в течение 50 лет был засекречен, и только в 1996 году его обнародовало общество “Свет меноры”, выпустив специальный буклет под названием “Упоенные кровью”. Рано или поздно тайное становится явным, потому что история не терпит умолчаний.
Однако не все поддается забвению. Память о палачах омерзительна, но никуда от нее не денешься (попробуй забыть Гитлера или Амана). Прикрываясь пеленой ангельской невинности, многие из них дожили до глубокой старости. Остались дети, внуки, правнуки. Какие гены достались им от пресловутых предков? Вопрос, возможно, интересный, но праздный…

УПРАВЛЕНИЕ ПОЛИЦИИ (СЛУЖБЫ ПОРЯДКА) гор. БОРИСОВА

Руководящий состав:

ЭГОФ Давид Давидович, начальник управления#
КОВАЛЕВСКИЙ Петр Людвигович, помощник начальника управления+
БАХАНОВИЧ Тимофей Андреевич, помощник начальника управления+
ГРИНКЕВИЧ Михаил Ефимович, начальник Борисовского отделения
ШИФРИНКОВ Кузьма Ефимович, помощник начальника Борисовского отделения
БУДНИК Клим Савельевич, помощник начальника Борисовского отделения+
МИРОНЧИК Александр Варфоломеевич, начальник Ново-Борисовского отделения
ПЕТРОВСКИЙ Федор Григорьевич, помощник начальника Ново-Борисовского отделения
ДАНИЛОВ Михаил Данилович, помощник начальника Ново-Борисовского отделения
ЛЮТОРОВИЧ Степан Николаевич, зав. следственным отделом
ГАРНИЦКИЙ Виктор Петрович, следователь+
СТРИГУЦКИЙ Иосиф Антонович, следователь
НИКИТИН Ясон, начальник тюрьмы (умер в 1942)
МАЙТАК Иосиф, заведующий хозяйством#
Околоточные
По Борисову:
Будник Василий Савельевич
Игнатович Илларион Миронович
Кисляк Станислав Антонович
Симонович Мирон Исаакович
Станкевич Федор Артемьевич
По Ново-Борисову:
Драница Василий Дмитриевич
Маляревич Афанасий Нестерович
Марашук Василий Степанович
Орлов Архип Дмитриевич
Соколовский Матвей Васильевич
Рядовые
Авсеевич Андрей Иванович
Аленин Павел Акимович+
Анискевич Павел Антонович#
Артемов Петр Павлович
Артюшевский Николай Дмитриевич#
Бабицкий Бронислав Петрович
Бабицкий Феликс Михайлович#
Банасевич Осип Михайлович
Белянович Александр Васильевич
Бирючев Георгий Николаевич
Борисенко Тимофей Григорьевич
Бурый Степан Алексеевич#
Быковский Петр Антонович
Васильев Геннадий Григорьевич
Вержбицкий Казимир Казимирович
Вериго Валентин Иванович
Вржос Александр
Гачин Игнатий Сергеевич
Глазов Леонид Иванович
Гончаренко Степан Иванович
Горбунов Владимир Иванович
Гришкевич Павел Иванович
Добровольский Михаил Алексеевич
Желюк Игнатий
Зеленевский Иван Иванович
Истоминок Владимир Захарович
Казакевич Иосиф Владимирович+
Карасев Владимир Степанович
Качинский Дмитрий Иосифович
Кишкурно Иван
Ковалевский Аверьян Федорович
Кондратов Никита Климентьевич
Кононов Григорий Нестерович
Красовский Игнатий Карпович
Крачковский Сергей Андреевич#
Кригин Филипп Борисович
Крючков Дмитрий Кузьмич
Курильчик Николай Алексеевич
Лобановский Николай Егорович#
Логвин Петр Васильевич#
Лосев Павел Терентьевич#
Марцинкевич Владимир Людвигович#
Мирук Василий Евдокимович
Михавиков Михаил Григорьевич
Мордович Михаил Александрович
Морозевич Михаил Васильевич
Москаленко Иван Степанович
Опарин Игнатий Васильевич
Петровский Иван Федорович#
Пипин Константин Михайлович#
Подиянов Василий Архипович
Ржеутский Леонид Степанович
Роленок Михаил Семенович#
Рубин Степан Тимофеевич
Селицкий Степан Филиппович
Семенков Андрей Л.
Семенов Александр Петрович
Семенов Павел Семенович
Сергун Федор Денисович
Сетько Василий
Сидоренко Иван Ильич
Симонович Петр Александрович
Сороко Андрей Константинович
Сорочинский Виктор Петрович
Сотеглазов Федор Тимофеевич
Степанов Александр Васильевич
Устинов Михаил Артемович
Целевич Игнатий
Чернявский Андрей Ильич
Шаблинский Иосиф#
Шаховец Василий Захарович
Шилович Василий Филиппович
Яшуков Иван Романович#
__________________________________
+ Приговорен к расстрелу
# Приговорен к лишению свободы
Судьбы остальных не выяснялись

Оперативная реакция на публикацию. Прислано профессором Владимиром Пясецким из Таллинна, 30 окт. 13:01

Дорогами войны / דרכי המלחמה בנאצים

 

Добавлены снимки и обновлены материалы 24.05.2017  08:33

***

Давид Фабрикант. Перешагнуть через страх

в Ветеранское движение Израиля 13.10.2015

veteran«Я только раз видала рукопашный,

Раз наяву, и тысячу во сне.

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне.»

Юлия Друнина

Об этом же сказал мне и участник Великой Отечественной войны Ефим Столяров. «Шансов погибнуть было достаточно. Было страшно, волосы вставали дыбом, когда ты видел невдалеке от себя эту железную махину-танк, шедшую прямо на тебя, летели снаряды, бомбы, казалось все на твою голову. Но я знал: назад не побегу!»

В школу города Харькова, где жил и учился Ефим, пришли ребята в военной форме, спросили, кто желает стать офицером. Набирали молодежь в 14-ю артиллерийскую школу, где готовили будущие офицерские кадры. Единственным из седьмого класса поднялся Столяров.

— Сынок, армия не для тебя. Ты переболел в детстве всевозможными болезнями, комиссия не допустит тебя к учебе, — сказал отец. Все же он прошел, парня приняли в военную школу. У Ефима была хорошая успеваемость, физическая подготовка. Когда он принес домой обмундирование, были слезы, вопрос: «Зачем?»

— Патриотизму меня научили отец Абрам и дядя Иосиф Пробер, — рассказывает Столяров. – Папа – участник Первой мировой войны, сражался в гренадерском полку имени фельдмаршала графа Румянцева-Задунайского, кавалер Георгиевского креста. В 1975 году вспомнили о нем, как участнике Гражданской войны и вручили медаль «За боевые заслуги». Два его брата погибли в гражданской войне. Мне говорили, что один из них был на стороне большевиков, другой – меньшевиков. Дядя Иосиф сбежал на фронт в 18 лет, бился с врагами в 1-й конной Буденного. У него было несколько грамот, одна из них подписана Ворошиловым, Буденным и Мининым.

Шла обычная учеба в артиллерийской школе. Но вскоре загремели взрывы, началась война с лютым врагом – гитлеровским фашизмом. Над нами летали немецкие самолеты, сбрасывали бомбы. Один из них оказался в одиночестве, возле него кружили четыре наших «кукурузника». Смотрим от «Юнкерса» отвалилось крыло, затем хвост. Летчики спасались на парашютах, одного отнесло близко к нам. Я с товарищем подбежали, схватили его, обезоружили, он был ранен. На нем Железный крест, воевал в Испании. Это было 3 августа 1941 года. Пистолет гитлеровца у меня забрал командир взвода. Части немецкого самолета были вскоре выставлены в Харькове на площади Дзержинского.

Артиллерийскую спецшколу отправили в Малиновку, возле Чугуева. Курсанты копали землю, рыли траншеи, потом на заводе разбирали пришедшие с фронта обгоревшие, неисправные танки. В конце сентября они выехали в Сталинград, затем в Куйбышев, оттуда в Актюбинск. Месяца два убирали урожай с полей.

— Я с товарищами постоянно писал рапорты об отправке на фронт, но нам все время отказывали. Сказали: «Вы будете кончать войну». Присвоили звание младших лейтенантов и выпустили нас, артиллеристов, лишь в октябре 1944 года. Отправили на 2-й Украинский фронт. Начался мой боевой путь в 680-й истребительной противотанковой Краснознаменной орденов Богдана Хмельницкого и Александра Невского дивизии. Конечно, положение на фронтах было намного лучшее, чем в предыдущие годы, но и на нашу долю хватило.

Ефим Столяров по дороге в действующую армию оказался в родном Харькове, забежал домой – ни одной живой души. Правда он знал, что отец был бойцом десантного отряда, воевал в составе бронепоезда № 75 имени лейтенанта Шмидта. Гораздо позже после окончания войны придет сообщение о награждении Абрама Столярова медалью «За боевые заслуги». Мать эвакуировалась, переехала в Актюбинск поближе к сыну.

Ефим взволнован, события тех лет наскакивают друг на друга, мешая порой точному времени действий, но мы вместе справляемся с этим потоком. — Часть находилась на границе Венгрии и Чехословакии. На нашу батарею надвигались две самоходки. Дана команда выкатить орудия. Стреляем, возле нас рвутся снаряды. Я справа от пушки. Снаряд разорвался рядом, погиб почти весь расчет. Не было и меня, если бы стоял позади орудия. Вижу один боец ранен в обе ноги, я к нему. У этого немолодого мужчины родом из Одессы было четверо дочек. В минуты отдыха каждый из нас делился рассказами о своей мирной жизни. Еще с одним солдатом оттащили его в сторону. Слышали только свист пуль.

— Товарищ лейтенант! Большое вам спасибо. Это у меня уже четвертое ранение, – произнес раненый.

— А самоходки прут. Прицелился к одной, но увидел, что машина запылала, ее подбил сосед справа. Переношу прицел на вторую, командую: «Огонь!», уничтожена с первого выстрела вместе с экипажем. В этом бою противник потерял восемь боевых машин.

Было положено, чтобы возле каждого орудия был офицер. Вышли мы на рекогностировку, командир взвода распределил нас по местам. Поступил приказ штурмовать немецкие позиции на высоте 387. «Кто поведет в атаку?», — спросил начальник разведполка майор Рябыкин.

— Товарищ майор, мне терять нечего – ни жены, ни детей, — откликнулся я. Взял автомат, кликнул клич и вперед. Еще раньше заметили двигающийся куст. Теперь по ходу атаки кинули в него гранату, за кустом оказался немецкий снайпер, лежал мертвый. Навстречу поднялась группа фашистов, наши солдаты открыли огонь, уничтожили их. Высота была взята. Командир полка велел писать рапорт для награждения меня орденом.

Боевые действия для Ефима закончились в Моравии у города Брно. От Праги отделяло их 140 километров. Ветеран показал копию наградного рапорта. В нем написано: «В настоящих боях за города Немецкое Правно, Гайдель, Брод, Злин Столяров проявил мужество и отвагу в борьбе с немецкими захватчиками. В районе Немецкое Правно тов. Столяров под сильным огнем противника, руководя взводом лично, вручную выкатил орудия на открытые позиции и в период артподготовки уничтожил: пулеметных точек -3, орудий прямой наводки – 1, НП на церкви – 1, рассеял и частично уничтожил до 20 солдат противника, чем обеспечил продвижение частей наступающей пехоты.

В бою 6.04.45 года в районе Гайдель лично руководил штурмовой группой автоматчиков при взятии высоты 387. В этом бою Столяров, действуя как пехотинец, проявил мужество и отвагу, шел на высоту первым, увлекая за собой свою группу. В результате стремительной атаки высота была взята, противник понес большие потери. В плен было взято пять солдат».

— Мы ликовали, радовались – Победа! 10 мая передислоцировались, но поломалась одна машина. Меня оставили возле нее. Прислали за мной немецкую автомашину. Еду по прямой дороге минут 15-20, натыкаюсь на какой-то поселок. Ратуша, на ней пулеметы, немецкие солдаты. Стал я разворачивать пушку, автомат наготове.. Ко мне подошли двое: офицер и второй в штатской одежде, как видно власовец. Он и говорит по русски, что знают о капитуляции, сопротивление бесполезно, немецкий гарнизон сдается в плен. Обрадовался, с сердца словно камень упал. Через некоторое время приехала наша часть во главе с полковником, я доложил. Оказывается попал на 4 Украинский фронт. Мне подсказали, где сейчас находится 2 Украинский, я вернулся к своим.

После Чехословакии нас перебрасывали с одного места в другое. Так оказались в Каменец-Подольске. Оказывается наш полк разыскивали, чтобы вручить награды за наши боевые заслуги в боях под Немецкой Правной. Я получил орден Красной Звезды. Вот мои грамоты от Главнокомандующего Советской Армии И. Сталина, одна из них за взятие города Злин (Готвальд).

Много теплых слов услышал о боевых товарищах Столярова. Четверо вместе с ним прошли и артиллерийскую школу, и бои за освобождение восточноевропейских стран от фашистской нечести. Вот они его друзья: Оттон Хомутовский – поляк, хотя в документах записан был русским, в мирное время он станет биологом, доктором наук, работал в институте Богомольца; Леонид Навальный – украинец, позже судья, член коллегии и Президиума Харьковского областного суда, сибиряк Борис (фамилию Ефим подзабыл); четвертый сам Ефим Столяров. Все они были награждены орденом Красной Звезды.

В 1948 году он демобилизовался, вернулся в свой родной город, закончил Харьковский юридический институт, трудился адвокатом в Кировограде, в управлении Министерства юстиции, в прокураторе Мордовской АССР. В 70 лет ушел на заслуженный отдых.

В Израиль Столяров приехал в 1995 году. И на родине предков остался он патриотом. Восемь лет работал добровольцем в ЦАХАЛе, 15 лет — в Битуах-Леуми, возглавляет ветеранскую организацию района Новей Шанан. Часто посещает своих подопечных, знает о них многое. Известный русско-израильский поэт Марк Луцкий посвятил славному бойцу Великой Отечественной войны Ефиму Столярову стихотворение «Курсанты».

Они успели на войну попасть,

А вот вернуться удалось немногим…»

Одним из счастливчиков стал Ефим Абрамович Столяров.

Сокол

***

Уинтон, Николас

Сэр Ни́колас Джордж Уи́нтон (англ. Sir Nicholas George Winton;19 мая 1909, Хампстед — 1 июля 2015[1], Слау) — британский филантроп, накануне Второй мировой войны организовавший спасение 669 детей (преимущественно еврейского происхождения) в возрасте от двух до семнадцати лет из оккупированной немцами Чехословакии в ходе операции, получившей впоследствии название «Чешский Киндертранспорт». Николас Уинтон находил для детей приют и организовывал их вывоз в Великобританию. Пресса Соединённого Королевства окрестила Уинтона «Британским Шиндлером»[2]. В течение 49 лет он хранил тайну спасения детей.

https://www.youtube.com/watch?v=A6FlMLyf0yk

Благодарю профессора-математика Владимира Семеновича Пясецкого из Таллина за помощь в подготовке этого материала. Например, Ефим Столяров, был другом его родителей.

***

Некоторые ранее опубликованные материалы:

День Победы 2016 / יום הניצחון 2016

К 70-летию Победы (в последнее время добавлены фото калинковичских ветеранов войны: Бердичевского А.Я., Бухмана Л.И., Бурдина Л.М, Винокура А.Ф., Гендельман В,А., Гендельмана Г.А., Голода Е.И, Гомона Э.К., Гутман С.И., Зальцман Я,М., Комиссарчика М.Я, Лившица Б.М. Лившица Е.З., Штаркера Г.Б.)

Опубликовано 09.05.2017  18:55

Торгсин. Битва за валюту

Битва за валюту

«На основании ордера ОГПУ по г. Николаеву за № 109 от 30 апреля 1935 г. произведен обыск у гр. Демидчика А.О. в д. № 4, кв. 2, по ул. Левадовской. 
При обыске присутствовали: члены домового управления тт. Цейхмистер Д.Б., Бондарь У.Н., помощник военкома войск ОГПУ Трунов Г.Н. и участковый инспектор райкульткомиссии Бедарева Н.А.
Согласно данным указаниям задержан(ы): Демидчик Аркадий Осипович – ночной сторож, Демидчик Розалия Генриховна – неработающая иждивенка.
В результате произведенного обыска обнаружено: 1. Стол письменный – 2 шт.; 2. Стулья – 2 шт.; 3. Шкаф платяной – 1 шт.; 4. Кровать односпальная – 2 шт.; 5. Писчая машинка «Зингер» – 1 шт.; 6. Фотокарточки – 7 шт.
Все указанное в протоколе и прочтение его вместе с примечаниями лицами, у которых обыск производился, удостоверяем:
Члены домового комитета: Цейхмистер, Бондарь.
Обвиняемые: А. Демидчик, Р. Демидчик.
Кроме того, подписали: присутствовавшие Трунов, Бедарева».
(Войцеховский Д.Н. Материалы студенческой научно-практической конференции Симферопольского государственного университета. 1992 г. Симферополь, 1993, с 72-78).
Дмитрий Войцеховский – студент пятого курса исторического факультета Симферопольского университета – разбирал на чердаке своего дома кучу старого хлама. Среди прочих вещей он обнаружил кожаный кофр, принадлежавший родному деду – Аркадию Осиповичу Демидчику. В добротном чемодане французской фирмы «Mareste» находились дневник, протокол обыска дедовской квартиры в Николаеве и целая пачка ТОТов (товарных ордеров Торгсина) на общую сумму 428 рублей. Молодой историк прочел дневник и задумался. 

 

torgsin3  torgsin5

Результатом его размышлений стала научная работа. Она посвящена одной из самых неприглядных страниц истории СССР, о которой сегодня не любят вспоминать рьяные коммунисты, ностальгирующие по советской власти.

«Консервированная» свобода

Аркадий Демидчик – человек сложной судьбы. Младший ребенок многодетной семьи еврейского портняжки из Могилева. Трудное детство. В 7 лет отец отдал сына за долги на работу в скобяную лавку. Бесправная юность на побегушках. Читать и считать подросток научился быстро. В 15 лет он уже приказчик, в 18 – женится на дочке хозяина и становится полноправным партнером в деле.

Молодой коммерсант обнаруживает талант бизнесмена, удачно предвидит рыночную конъюнктуру. В 1912 году Демидчик основывает в Херсоне, Елисаветграде и Николаеве сеть небольших предприятий, выпускающих фурнитуру для кавалерии. Конская упряжь, седла и стремена – ходовой товар накануне войны. В 1914-м молодой фабрикант получает подряд от военного министерства и сразу становится миллионером. Его семья переезжает в Николаев, поселяется в просторном доме на улице Левадовской. Дела идут превосходно, производство расширяется, деньги оседают на счетах, но… в 1916 году бизнесмен внезапно продает отлаженное дело и аккумулирует все капиталы в золото, драгоценности и антиквариат. В своем дневнике Демидчик так и напишет: «Я почувствовал, что пришло время законсервировать свою свободу до лучших времен…».

Своевременное решение. Через полгода начнется гиперинфляция, а в октябре 1917-го вообще все рухнет. Свобода бывшего предпринимателя «законсервируется» надолго.

Золото поможет семье Демидчиков откупиться от еврейских погромщиков атамана Григорьева, пережить голод военного коммунизма и не прельститься обманчивой свободой НЭПа, но… совершенно не спасет от валютного мошенничества большевистского государства.

Валютная монополия

С первых месяцев советской власти декретом СНК РСФСР население страны обязали сдавать золото и драгоценности государству в обмен на рубли по установленному курсу. Все несанкционированные сделки купли-продажи валюты и драгметаллов приравнивались к тягчайшему преступлению. Только специальные пункты скупки могли осуществлять подобные операции. Однако заявленные условия не привлекали людей. ВЧК, а затем ОГПУ приходилось силой отбирать припрятанные золотые червонцы, бриллианты и платиновые изделия. Следовали аресты, обыски, конфискации и расстрелы.

Недавно были обнародованы «особые папки политбюро». Здесь, среди прочих интересных постановлений, есть директивная запись от 10 мая 1930 года: «Обязать ОГПУ в течение 10 (!) дней добыть 2 млн. рублей валюты». План приличный, а срок небольшой. Тайной полиции приходилось шевелиться.

Первый раз николаевские чекисты арестовали Аркадия Демидчика 14 декабря 1921 года. Обыск в квартире ничего не дал. На допросах его несколько раз избили, три дня не давали воды. Бывший фабрикант быстро «сломался». Он добровольно пожертвовал в фонд пролетарского государства «последнюю память об отце» – золотой брегет с цепочкой весом 94 грамма. Его сразу отпустили домой.

Второй раз бизнесмен попался прямо в госбанке. Он поднял скандал в комнате пробирера (специалист, определяющий пробу золота), который занизил количество каратов его золотого медальона. Прибывшие чекисты забрали медальон и целую неделю морили его голодом в подвале ГПУ. Демидчик вынужден был расстаться с «памятью о фронтовом друге» – золотой ладанкой весом в 67 граммов и… вновь отпущен на свободу. Возможно, бывший фабрикант, наученный горьким опытом, никогда бы уже не попался, но коварное государство изменило правила игры.

Новые старые правила

18 июля 1930 года постановлением Наркомата торговли СССР была создана специальная контора по торговле с иностранцами на территории страны. Торгсин (торговый синдикат) поначалу представлял собой небольшой отдел в системе столичной торговли. Однако к концу 1930-го он вышел за пределы Москвы и стал триумфально шествовать в провинции. 4 января 1931 года контора получила статус Всесоюзного объединения Наркомата внешней торговли.

torgsin11

Бурное развитие синдиката связано с двумя событиями: массовым голодом в СССР и реализацией идеи продажи дефицитных товаров за бытовое золото. Элитный столичный магазин, торгующий мехами, антиквариатом и деликатесами, за три месяца превратился в сельский лабаз, менявший обручальные кольца на муку и керосин.

Многолетние правила изменились. Государство первым нарушило свою монополию. Оно признало за гражданами право иметь валюту и проводить с ней операции внутри страны.

Валютные конкуренты

В начале торговых операций с бытовым золотом – ноябрь 1931 года – у Торгсина было около 30 магазинов. Они работали в наиболее крупных городах и портах. Но уже через год число торговых точек синдиката превысило 400, а к августу 1933-го достигло 1500.

Необходимым условием для открытия торгсиновской торговли стал показатель валютного потенциала населения. Принималось во внимание то, насколько богатым было в прошлом местное дворянство, буржуазия, купечество и мещане. Главными «специалистами» в этом «маркетинговом» исследовании выступили местные управления ОГПУ.

Поначалу контакты между двумя ведомствами не ладились. Торгсин и ОГПУ соперничали в «добыче золота и валюты» для государства. Источник же для выполнения плана у них был один – сбережения граждан. Естественно, местные ОГПУ начали использовать торгсиновскую торговлю для выполнения своего правительственного задания по экспроприации сбережений. Чекисты принялись следить за покупателями в Торгсине, выявляли «держателей ценностей», а затем привычными методами (угрозы, аресты, обыски, конфискации) заставляли все сдавать государству безвозмездно. Одни гэпэушники соблюдали конспирацию, другие действовали топорно – брали «укрывателя золота» с поличным: врывались с оружием в магазин, арестовывали людей прямо у прилавка, забирали наличную валюту, а вместе с ней и купленные товары. После таких операций ОГПУ доходы Торгсина падали, финансовый план был под угрозой срыва.

Со всех концов страны в правление синдиката поступали жалобы от контор на действия местных отделений ОГПУ.

torgsin4

В Николаеве, Херсоне и Одессе было организовано 89 торгсиновских точек. Это почти в три раза больше, чем во всем Крыму. «Валютный потенциал» местного населения оценивался «добытчиками» по максимуму. В Николаеве 4 валютных магазина располагались по следующим адресам: в здании управления портом, на углу улиц Мархлевского (Адмирала Макарова) и Советской, на углу Спасского спуска и улицы Шоссейной (Фрунзе), в здании старого железнодорожного вокзала.

Семья Демидчиков голодала. Две маленькие дочки теряли от недоедания зрение. У жены опухли ноги, она не вставала с кровати. Бывший фабрикант решился на поступок: залез «в закрома», взял четыре николаевских червонца и отправился в торгсин за продуктами.

torgsin9

Очередь за хлебом в Торгсин

Ему повезло. Он успел купить гречневой крупы и кукурузного масла. Через пять минут после его ухода на магазин была совершена облава. Милиция забрала в отделение всю очередь «валютных» покупателей.

В чистом поле

torgsin10

Торгсин в провинции

В 1932-33 гг. 28 передвижных торгсиновских магазинов «кочевали» по голодным деревням Корабельного края, обменивая муку на бытовое золото. Опасная работа.

По источникам Дмитрия Войцеховского прослеживается «валютная» эпопея на селе. События имеют плотную хронологию. 24 ноября 1932 года в деревне Плющевка Баштанского района голодная толпа убила двоих экспедиторов и разграбила машину с продуктами. Через неделю в Новоалександровке Братского района без вести пропал торгсиновский магазин с крупами, 17 января 1933-го на станции Грейгово неизвестные расстреляли охрану и растащили целый вагон муки.

С февраля 1934 года торгсиновских экспедиторов сопровождает усиленный конвой милиционеров. В селах магазины из осторожности не открывают. Разбивают палатку в чистом поле, ставят усиленную охрану и затем объявляют крестьянам о возможности обменять бытовое золото на муку. Истощенные люди отдавали последнее: нательные крестики, обручальные кольца и спрятанные на черный день царские червонцы. Они хотели выжить и спасти своих детей.

Войцеховский приводит в своей монографии итоговую статистику валютной «добычи» в Корабельном крае за 1932-1933 гг. В Новобугском районе Торгсин скупил у населения 51,2 кг золота, во Врадиевском – 24,11 кг, в Баштанском – 37,12 кг, в Вознесенском – 43,8 кг, в Братском – 19,1 кг, в городе Николаеве – 204,87 кг.

«Голодный» успех

Елена Осокина в своей работе “Валютные хроники социалистической индустриализации” говорит о том, что «голодный» успех Торгсина был феноменален. Синдикат за время своего существования купил у населения золотых монет старого чекана почти на 45 млн. рублей. Он вернул государству не только то золото, что было продано населению через биржевых агентов в ходе валютных интервенций периода НЭПа, но и накопления более раннего времени. Торгсин за четыре года своей работы в 1932-1935 гг. обменял у советских граждан на продукты более 64 тонн весового золота.

По многим показателям создание торгового синдиката было самой эффективной предпринимательской затеей в истории СССР. Например, в 1932 году по объёмам выручки Торгсин занимал 4-е место среди советских поставщиков валюты, уступая лишь главным статьям экспорта – нефти, зерну и лесу. В 1933 году, благодаря голоду в стране, он вышел на первое место.

torgsin7

Динамика прибыли Торгсина

Синдикат был впереди всех экспортных объединений не только по сумме полученной валюты, но и по «валютной эффективности экспорта» – показателю соотношения экспортной цены товаров к их себестоимости. Экономисты сегодня утверждают, что в 1933-м Торгсин получил на 78 миллионов золотых рублей больше, чем могли бы получить за эти же товары советские экспортеры, продав их за рубежом.

Период массового голода стал временем наивысшей рентабельности синдиката. В 1932-1933 гг. на один золотой рубль ценностей государство затрачивало немногим более 4 простых советских рублей.

Благодаря Торгсину, большевики обратили мало кому нужные на Западе советские рубли в полноценную валюту, в среднем по 6 рублей за доллар США. Это было выше официального обменного курса, установленного советским правительством «для внутреннего пользования», но кто бы на Западе стал менять рубли на доллары по этому или другому сколь угодно высокому курсу?

Значение Торгсина для индустриализации огромно. Елена Осокина говорит о том, что «привлеченной» через Торгсин валюты хватило, чтобы покрыть стоимость купленного за рубежом оборудования для 10 гигантов социалистической промышленности: Горьковского автозавода (43,2 млн. руб.), Сталинградского тракторного (35 млн. руб.), Автозавода им. Сталина (27,9 млн. руб.), ДнепроГЭСа (31 млн. руб.), Господшипника (22,5 млн. руб.), Челябинского тракторного (23 млн. руб.), Харьковского тракторного (15,3 млн. руб.), Магнитки (44 млн. руб.), Кузнецкстроя (25,9 млн. руб.) и Уралмаша (15 млн. руб.).

Крепкий орешек

torgsin8

Добыча Торгсина

Аркадий Осипович Демидчик доигрался. В 1933 году подпольный держатель золота зачастил в торгсиновский магазин. Он хотел спасти семью от голодной смерти. В начале мая чекисты арестовали его в третий раз. В сохранившемся дневнике он подробно описал свое последнее пребывание в застенках. Его били каждый день и закрывали на ночь в камере, где по щиколотку была налита холодная вода. Не давали неделями спать, затем на три дня поместили в «трамвай».

«Трамвай» – адское изобретение чекистов. В маленькую камеру битком набивали людей, которые сутками стояли прижатые к друг другу. В туалет не выводили, воды не давали, свет не включали. Живые и умершие в кромешной тьме превращались в монолит из трупной слизи и нечистот. Многие сходили с ума.

Аркадий Демидчик стойко выдержал эту пытку, но… спрятанное золото отдал, когда увидел свою избитую жену Розалию и маленьких дочек в камере для допросов. «Крепкий орешек» сдался. По описи у него было изъято: 1420 золотых червонцев царского чекана, 28 000 английских фунтов, бриллиантов и драгоценных камней общим весом 2011 каратов и… товарные ордера Торгсина (ТОТы) на сумму 110 рублей.

Подпольный держатель валютных ценностей был отправлен с семьей на поселение в Тюменскую область. В 1956 году семья вернулась в Николаев, затем переехала в Симферополь. В 1957-м Аркадий Осипович Демидчик умер. Его дневник пригодился внуку. Молодой историк использовал этот источник для того, чтобы рассказать людям о малоизвестной странице нашего прошлого.

torgsin1torgsin2

torgsin6


Сергей Гаврилов

***

Еще о Торгсине и ограблении народа – Золотые рубли

Найдено и прислано Владимиром Пясецким (Таллинн)

Опубликовано 3.11.2016  20:32