Tag Archives: Владимир Орлов

«Тянет белорусский якорь». Беседа с Павлом Костюкевичем (1)

Встреча состоялась в конце лета 2019 г., возле дома-музея І съезда РСДРП – того самого, где когда-то обосновались граф Чапский & инопланетяне (наша «зона 51»!). День был душный, вокруг блуждали призраки. Мы долго сидели на лавочке с видом на Свислочь, и я всё ждал, что из воздуха сотчётся прозрачная фигура, а затем к нам подойдёт некто криворотый…

Не подошёл – зато и под трамвай никто не попал. Однако одного нашего товарища из Союза белорусских писателей в тот знойный день всё же не стало: именно, сказочника Петра Васильевича Васюченко, светлая ему память.

Непосредственным поводом для интервью явилось недавнее 40-летие П. С. Костюкевича. Я настраивался «просто» поговорить с Павлом, да не вышло: человек он непростой, многогранный. Биография моего собеседника в чём-то характерна для нашего поколения («ласточек в стрессе», как говаривал сам П. К. в 2007 г.), но не без особенностей. Взгляды творческой личности и отца двоих сыновей как минимум заслуживают внимания, даром что нередко хотелось спорить с ними… Впрочем, судите сами, до чего мы доигрались.

Справа налево: Павел Костюкевич и Вольф Рубинчик (март 2015 г.; фото Вики Тренас, lit-bel.org)

В. Р.

* * *

– Паша, как тебя представить?

– Писатель, переводчик, с 2011 г. – арт-директор книжного магазина «Ў» (сейчас, летом 2021 г., уже не арт-директор. – ред.)

 

– До книжного ты работал журналистом в Минске, ещё раньше – 11 лет жил в Израиле… А в каких городах?

– Когда приехал в 1997 г., жил в Кфар-Сабе, потом в Тель-Авиве (точней, в Рамат-Авиве, где все общежития студенческие), потом переехал в Иерусалим на 5 лет, потом в Рамат-Ган…

– Перечисли свои занятия в Израиле – хотя бы «для истории».

– Официант, продавец, охранник, штрейкбрехер…

– ?

– Фактически это была охрана штрейкбрехеров. Когда все уборщики мусора бастовали, нас наняли защищать тех, кто всё-таки вышел работать. Это примерно 1998 год. Мы ездили за мусорщиками на машинах, ждали, пока они разгрузятся… И вот я сидел за книжкой на заднем сиденье, учил иврит. На каком-то этапе прочёл слова «авода шхора» («чёрная работа») и спросил нашего охранника-израильтянина, что они означают. Он ответил: «Чёрная работа – то, чем мы сейчас занимаемся».

– Насколько знаю, в Израиле ты хотел проведать больного деда, думал вернуться, но вернулся далеко не сразу. Была же существенная причина для невозврата?

– Тогда, в конце 1990-х, были совсем дешёвые квартиры в Минске. Думал заработать денег, купить квартиру. Казалось реальным заработать на неё, повкалывав год. Потом решил поучиться… Причём не было ощущения, что образование – это важно. Где-то в 1998-м поступил в колледж при Тель-Авивском университете.

– Наверно, не без трудностей? Ивритом владел ещё не в совершенстве?

– Да, он тяжело давался. В университете ещё учил год-полтора… Совмещал с английским, языком всех наших учебников. Английский у меня был, возможно, лучший в школе, но худший в нашей университетской группе. За год-два как-то освоился. Всего учился пять лет, а в течение года (2003-2004 гг.) проходил курс копирайтинга. Это уже больше прикладная, не академическая учёба.

– Но основная твоя специальность – психолог?

– «Поведенческие науки»: антропология, психология и социология. По-английски называется «behavioral science», и мне кажется, что это была придумка колледжа, где я учился (на самом деле термин зародился в Северной Америке 1950-х гг. – В. Р.). Я такого больше не встречал, и когда начинаю объяснять, что-то писать о себе, все говорят: «А-а, ты бихевиорист!», хоть это другое.

– Ты же ещё опекал детей из непростых семей?

– Да, в рамках программы «Перах» («Цветок»): если хочешь получить плату за учёбу на полгода, то два раза в неделю посещаешь детей из трудных семей. Два мальчика было: один – узбек-узбек, не еврей… Есть такая школа – гимназия «Бялик», когда-то очень важная для сионистского движения, а теперь, поскольку она находится у центральной автостанции («тахана мерказит») Тель-Авива, там учатся в основном дети гастарбайтеров. Там, думаю, половина учеников-неевреев, которые не получат гражданство. Тем не менее государство о них заботится, обучает, а «трудных» детей подтягивает, что мне очень понравилось. Так вот, отец этого мальчика-узбека продавал на соседней улице «Красных фонарей» краденые джинсы, или какие-то лохмотья, я часто его там видел. Имя мальчика Тимур, но все его называли «Тимор», на ивритский лад. Ему было тяжело: у отца его родной язык русский, у матери узбекский. Иврит знал слабо, учился плохо, и вот его взяли «на баланс»… Семья была такая… стрёмная; отец всё делал свой плов, потом говорил мне: «Пойдём, выпьем! Дети – не так важно, как наш разговор». Но Тимур соображал, и с ним было интересно.

А потом в Яффо был мальчик из «марокканцев», интегрированный, израильский. С ним уже было проще. Мы с ним играли в футбол, а спустя несколько месяцев его мама мне говорит: «Мы тебя взяли, чтобы ты его подтянул по учёбе! В футбол он и так хорошо играет…» Но учиться мы с ним не стали: я решил, что мы с ним будем играть во всякие игры. Научил его играть в «пстрички» (он старательно произносил это слово) и в «дамкес», то есть шашки. А в нарды он сам меня учил.

Программу курирует министерство образования, раз в два месяца им надо приносить отчёт…

– И что ты писал в отчёте?

– Правду. Задача ставилась такая: чтобы у мальчика (или девочки) появился какой-то друг. Есть градация: преподаватели, родители, ровесники… а тут появляется человек, немного корректирующий твоё поведение, четвёртая сила какая-то. Мне это очень нравилось, ощущать себя «четвёртой силой». Правда, никто не скрывал, что мы работаем за деньги, ради учёбы. Это всё честно говорилось ребятам.

Интересная программа «Перах» – она из того, что создаёт разницу между «третьим миром» и развитой страной. Не помешало бы иметь подобную программу и в Беларуси.

Был у меня ещё один мальчик с церебральным параличом. Я увидел, как живут в Израиле люди с ограниченными возможностями, какие у них есть почти не ограниченные возможности реабилитации. Конечно, многое от родителей зависит… Понимаю, почему Анна Хитрик с ребёнком уехала в Израиль.

– Но ведь у её ребёнка не ДЦП, а аутизм…

– Всё равно, детей подтягивают.

– Где жил тот мальчик с параличом?

– В Тель-Авиве, район Яд-Элиягу. Тоже пробовали с ним в футбол играть… Но он упал, разбил подбородок. Не сильно, но крови было много. Ничего, всё зажило.

Вспоминаю программу с благодарностью, oна дала мне какой-то стержень, взрослость. Потому что болтался, не зная, куда идти (студент-недоросль…), а так – несёшь ответственность за детей.

– Неужели работа охранником не закаляла характер?

– Ну, нам говорили, что на этой работе опасность велика (из-за интифады). Но к работе охранником я более иронично отношусь. Раздавали оружие почти что всем, оно не было знаком «мужественности».

– Ты и коврами торговал…

– Да, в торговом центре, и довольно трудная была публика – узбеки, арабы… Самые переборчивые покупатели. Как раз поступили пластиковые ковры бельгийские, которые теперь у нас в каждой квартире, и надо было рассказать, объяснить, что время натуральных ковров ушло, а есть товар в 10 раз дешевле. Благо тогда иврит у меня был уже нормальный.

В торговом центре было ощущение восточного рынка, когда стоишь среди ковров, к тебе подходят смуглые люди, ещё и одетые малость ориентально…

– По-моему, ты человек адаптивный, быстро приспосабливаешься к любой ситуации.

– Тянет белорусский якорь… Белорусы адаптируются лучше, чем россияне, но значительно медленнее, чем украинцы, а тем более итальянцы.

– И вот этот якорь тебя тянул-тянул, да и вытянул назад, в Беларусь?

– В Израиле я адаптировался, просто были другие неразрешимые вопросы, которые не мог в своей голове закрыть. Подумал, что попытаться можно в Беларуси, не отсекая для себя и Израиль.

– А когда тебя потянуло в Беларусь?

– Думаю, что тогда, когда отучился. Увидел, что снова вхожу в круг охраны, некачественной работы… Диплом мой университетский половинчатый, только B. A. (бакалавр), на M. A. (магистра) идти не хватало баллов.

– И примерно тогда ты начал писать для «Нашай Нівы». Помню твою летнюю юмореску 2004 г. «Отдых – это…» (явная пародия на эссе 1990 г. «Независимость – это…» Владимира Орлова). «Хороший юмор… Не знаем, откуда этот автор взялся», – говорил мне в редакции «НН» Андрей Дынько.

– Это первое моё произведение на белорусском. Я был впечатлён Эфраимом Кишоном, и хотелось, чтобы каждая-каждая фраза звучала смешно. Может быть, сейчас это воспринимается как «жванеччина».

– Или «кишонщина»?

– Пусть так. Благодаря Кишону я начал знакомство с израильской литературой. До знакомства на меня влиял стереотип, что всё интересное – у англосаксов, и если переводить, то что-то американское, или в крайнем случае немецкое, французское. То, что под рукой, очень часто не замечается. В Беларуси то же самое: мало кто интересуется чешской, польской литературой: «Ай, что нам могут сказать поляки?»

Я чувствовал, что иврит уже знаю лучше английского, жил им. И вот довольно случайно перевёл один рассказ, другой… Может, и потому, что было трудно переводить с английского.

– И что первое ты перевёл из Кишона?

– «Ну, а сам ты как?», «А ключи у Рудого». Потом познакомился с парнем – преподавателем на курсах, где изучал рекламу. Мы с ним разговорились (хорошо в работе охранником то, что у тебя есть время на долгие разговоры), и он мне сказал: «Вот, новое слово, автор мирового уровня – не знаю, как ты его не замечаешь… Этгар Керет». И началось… Переведёшь рассказ – хочется ещё (бесконечная радость коротких рассказов). Перевёл, отправил в «Нашу Ніву» – просто не знал, куда ещё. Газету я читал в интернете, знал этот бренд с 1990-х. Сайт «Радыё Свабода» ещё читал. А «НН» распечатывал, тратил колледжные страницы (тогда была бесплатная распечатка, это ранние годы интернета). Мог распечатать целую газету и ехать из Тель-Авива в Иерусалим. Как раз за час езды всю газету прочитаешь…

– Печатался только текст?

– Было требование колледжа – распечатывать без картинок, т.к. иначе много чернил уходило. Это были аккурат последние годы дубовцовской «НН» – 1999-й, 2000-й. Классное было чтиво для автобуса…

– Уже тогда читал Кишона на иврите?

– Нет, тогда, вместе со значительной частью выходцев из СНГ, был ещё подвержен хвори: не замечать израильскую культуру.

– Сколько тебе лет понадобилось, чтобы войти в эту культуру?

– Думаю, 4-5.

– А из белорусских писателей кто на тебя влиял?

– Поколение, которое пришло в 1980-х: Владимир Орлов, Игорь Бобков, Валентин Акудович. Из старших уважал Владимира Короткевича, Вячеслава Адамчика, Кузьму Чорного. Особенно Чорного: прочитаешь абзац его прозы, и настолько увлекаешься стилем, что уже и неважно, о чем там написано…

– На белорусский хотелось переводить с иврита, потому что никто этого до тебя не делал?

– Наверно. Ну, это связано с моим национальным чувством в Израиле: ощущал себя белорусом, надо было доказать…

– А кем чувствуешь себя НЕ в Израиле?

– В зависимости от ситуации. Больше я склонен к тому, о чём говорит Адам Глобус: в каждой стране чувствуешь себя по-разному. Иногда, когда бывают на тебя нападки антисемитские, ясно, что чувствуешь себя евреем. Их много, идентичностей, которые во мне борются… В Израиле ощущал себя не то что русским, но русскоязычным. Особенно когда замечания делали, что ты неправильно говоришь на иврите, или указывали: «Говорите на иврите», когда ты с другом или с кем-то по-русски разговаривал. Подобные замечания вызывали обратную реакцию.

– Профессор Мальдис, когда в газете «Голас Радзімы» писал о презентации сборника твоих переводов (кажется, в 2007 г.), специально подчеркнул, что Павел Костюкевич – всего на четверть еврей, а вообще-то «наш человек»…

– Видимо, это важно для беларусов, чтобы были «наши евреи», «наши премьер-министры в Израиле». Идёт процесс нациестроительства… Чем объяснить успех Кульбака в Беларуси? Тем, что он «наш». Рядом с ним было множество отличных писателей, тот же Ицхак-Лейбуш Перец.

– Может, дело в том, что Мойше Кульбак более современен, а не только в том, что «наш»?

– Происхождение тоже важно. И мне кажется, что Кульбак просто бежал за своей культурой: где она пульсировала, туда он ехал: в Берлин, Вильно… Узнал о Минске – раз, поехал туда. Достаточно был безрассудный, не без идеализма.

– А ты себя идеалистом или романтиком считаешь?

– Стараюсь быть реалистом.

– 11 лет взрослой жизни ты прожил в Израиле, 11 – в Беларуси. Где планируешь быть следующие 11?

– Тут не всё зависит от человека. Я не атеист, верю в Высшую силу.

– Что ж, давай о белорусском периоде творчества великого писателя… Вернулся ты в Минск-2008 – знал, чем будешь заниматься?

– Не знал. Было ощущение, что возвращаешься в страну с более низким экономическим уровнем (тот же «Перах» трудно себе представить в Беларуси). Конечно, это по голове бьёт, влияет на самооценку – как будто ты делаешь шаг назад. Многие по этой причине и не возвращаются… Кто-то едет в Беларусь, так как завязан на бизнесе. Странные люди – возвращенцы из Израиля. В Минске нет их «землячества» (или я о нём не знаю).

– Может, вернулся потому, что здесь начали выходить твои книги? Надеялся сделать себе имя?

– Ну да, надеялся…

– Ты же имел намерение заниматься ещё и рекламой? Получилось?

– Можно сказать, что получилось. Просто это были социальные проекты…

– Пожалуйста, подробнее. Как писателя тебя всё же знают, а как рекламиста – не все.

– И слава Богу! Это не та вещь, которую надо подписывать постоянно… Меня удивляет, когда на цеслеровской майке («Нет смертной казни!») подписано, что логотип принадлежит Цеслеру. По-моему, это неправильно, чуток неадекватно. Ну, ходят люди в моих майках со слоганом «Не хочу жениться, а хочу учиться» с Евфросиньей Полоцкой… Мультик «Будзьмы» о «неистовом народе» (2011) стал частью кампании, появились соответствующие маечки. К cозданию мультика я не имею отношения, но моей идеей было растянуть его на цитаты. И сейчас бывают разные заказы…

– Значит, книжный не даёт достаточного дохода? Или так: хочется большего?

 

Вход в книжный магазин «Ў» (ул. Короля, 22); Павел на новом рабочем месте. «Вот это фрукт, его едят»… Начало августа 2019 г.

– Это же гуманитарная сфера, тут никто особо не рассчитывает на высокие заработки. В университете, когда мы шли на «поведенческие науки», в первый год пришёл профессор, который нам сказал: «Я профессор, доктор социологии. У меня низкий заработок. Никогда не идите на социологию или психологию, если вы это не любите! Бросайте всё, идите на менеджмент!» Видели глаза, что выбирали… Гуманитарная сфера отрезана от ресурсов, и надо с этим смириться, приспособиться.

– Но сначала ты пошёл в «Нашу Ніву». Там были деньги (не путать со свободой)…

– Да, Дынько ухватился за меня: «Идёмте, Павел, к нам!» Я к тому времени только месяц жил в Беларуси, имел выбор из двух вариантов работы, выбрал «НН». Два года отработал, затем как-то расстались. У них обыкновение – корреспондентов менять.

– А сколько тогда, когда тебя наняли (осенью 2008 года), было журналистов в «Ніве»? Два?

– Помню, что было два фотографа, а журналистов… Пять или шесть.

– Сейчас их сайт читаешь?

– Давно не открывал, и не из-за ненависти, а наоборот, от любви. Всё нравится, просто последние 15 лет – одни и те же комментарии. Это и по белорусской службе радио «Свобода» видно. Их материалы оказывают такое воздействие… терапевтическое, особенно прогнозы, которые повторяются из года в год. И я решил – зачем? Это слегка мешает мне быть реалистом, жыть в реальном мире.

– Какое же издание из белорусских (или белорусскоязычных) ближе к реальности?

– Нет таких. Ну, это искривление из-за режима: какой режим, такая пресса – что провластная, что оппозиционная. Ясно, что и там, и там есть хорошие материалы, хорошие журналисты, но всё сливается в поток пропаганды… Разочаровался я в СМИ; хочется, чтобы была какая-то культурническая газета. Да, был сайт «Будзьма»: лет 5 назад было модно такие культурнические порталы делать. И всё-таки в Беларуси динамики не хватает. Должна быть и политика, и культура, и кухня – всё сразу, комплексно. Например, израильское издание «Едиот Ахронот» читаю с удовольствием, потому что ты прочёл новость о политике, сплетни, рецензию на новую книгу – и всё это под одним знаком… Приложения культурные очень люблю.

– Зорко следишь за израильскими новостями?

– Да, слежу. Выборы бесконечные – это мой любимый спорт, олимпиада еврейского народа… Очень понравился этот ход – что весной [2019 г.] назначили вторые парламентские выборы за год. Такой «взгляд со стороны» у меня появился здесь – приятно стало смотреть на Израиль, израильскую культуру. Думаю, такое же наслаждение получают европейские профессора, изучающие белорусскую культуру. С расстояния всё в Беларуси выглядит очень занимательно. Вот так и Израиль: когда ты на расстоянии, когда тебя не режут арабы ножичками на улице Яффо, приобретаешь снисходительность, олимпийский покой.

– А у тебя случались стычки с арабами?

– Конечно – с так называемыми израильскими арабами. Между прочим, вспомнил один случай. Мы работали в «Макдональдсе», начальница была израильтянка и сказала арабам: «Говорите на иврите!» (Она не любила и разговоры по-русски.) А там как раз была смена арабская. Они все пробили карточки рабочие, вылогинились, ушли с работы – солидарно, как одна смена. Это мне понравилось; мы, русскоязычные, на такое бы не отважились.

Я ходил по тем улицам, где устраивались теракты в Иерусалиме. Что, конечно, оставляло свои впечатления.

– Но ведь те теракты устраивали не израильские арабы?

– Не вижу разницы. Вряд ли какой-нибудь араб в Израил называет себя «израильским». Их идентичность обычно такова: араб, палестинец, и, может быть, на третьем месте – гражданин государства Израиль. Ассимиляция есть, но линия разлома существует, нет смысла это отрицать. С Палестиной надо что-то делать, потому что разлом очень чувствуется…

– И что ты, как неравнодушный гражданин Израиля, предложил бы?

– Отделяться нужно. Да уже всё и поделено, все живут своей жизнью.

– Разве твой гуманитарный бэкграунд не подсказывает, что надо учиться жить вместе, договариваться?

– С арабами это просто невозможно. Говорю прежде всего о секторе Газа и Западном береге реки Иордан. Из Газы уже вывели всех евреев, а на Западном берегу есть еврейские поселения среди арабских, и неясно, что с этим делать.

– Что, если будет так: отделишься от тех арабов, а жители Галилеи или Яффо затребуют анклавы внутри Израиля?

– Ну, надо какое-то окончательное соглашение заключить!

– А на Ближнем Востоке такие бывают?

– Трудно сказать, но, по-моему, сейчас самые благоприятные условия: все арабы объединились против Ирана, «зла № 1»…

Беседовал Вольф Рубинчик

(окончание следует)

Авторский перевод с белорусского, оригинал здесь

Опубликовано 20.08.2021  21:20

В. Рубинчик. Добрый ли день?

Снова заштормило в наших палестинах. Ясное дело, в информационно-общественно-политической сфере – что до погоды, она для лета вполне себе приемлема.

Если честно, «закручивание гаек» лично меня особо не задевает. И раньше-то шёл по жизни, как законченный граф по минному полю, – ну, сейчас буду вести себя ещё более осмотрительно. А так… дальше Освеи не сошлют. Между прочим, в тех, северобелорусских краях Витебщины, в середине 2000-х работал на лесопилке Павел Северинец, осуждённый по делу о «массовых беспорядках» осени 2004 г. Остался жив, регулярно писал письма десяткам людей (мне тоже); отправлял корреспонденции в газету «Наша Ніва» – позже они сложились в книгу «Лісты зь лесу».

Названья говорят за себя

В 2021 г., после могилёвского процесса по делу о подготовке «массовых беспорядков», член Союза белорусских писателей, получивший семь лет колонии необщего режима (приговор ещё не вступил в силу), тоже пишет письма… и третью книгу романа «Беларусалим».

Между ссылками и отсидками Павел успел жениться. На фото – Ольга Северинец, урождённая Шилак

Упоминал я о том, что во второй книге «Беларусалима», законченной и изданной весной 2020 г., встречаются удивительные совпадения с событиями, которые произошли позже… Вот ещё одно: в книге описываются нападки на православного митрополита Артемия, сочувствующего «белорусскому движению», которые завершаются его отставкой (с. 264–271, 522). 9 июня 2021 г. синод РПЦ отрешил от должности… cвященника Артемия, после августа 2020 г. публично заявлявшего о том, что в стране учиняется беззаконие, а идти путём приспособленчества церкви не пристало. Правда, книжный Артемий – митрополит Смоленский и Дорогобужский, а реальный – архиепископ Гродненский и Волковысский, но это уже детали.

В связи с майским материалом, где были воспроизведены два послания от покойного историка Евгения Анищенко, подумалось, что и я не вечен, и многие письма интересных людей, хранящиеся в моём архиве, могут пропасть. Поэтому, если вы не против (а куда деваться с «подводной лодки»? :)), буду потихоньку их публиковать. Для начала – «шахматный» ответ от проф. Александра Козулина, сидевшего в колонии № 3 посёлка Витьба:

Жаль, что после помилования и освобождения в августе 2008 г. профессор не принимал заметного участия в здешних политических процессах. Думаю, потому, что из-под него «вытянули» социал-демократическую партию… а может, просто уяснил, что «пророков нет в отечестве своём». Так или иначе, эндшпиль, о котором он писал из Витьбы, слишком уж затянулся – наверное, то был всё же миттельшпиль.

А тем временем передают, что Белорусская социал-демократическая партия (руководитель – Игорь Борисов) получила предупреждение от министерства юстиции за обложку своего партийного издания, вышедшего ещё в конце 2020 г. В малотиражном журнале были помещены разнообразные «креативы»; в чём-то нашли «неуважение» к государственным символам Беларуси, пропаганду «негативного отношения» к гербу и флагу.

Текстовка от журнала «Пазіцыя» (пер. с бел.): «Если говорить трудно – рисунок заменит слова! Здесь представлена лишь малая часть плакатов, которые можно найти на просторах интернета. Среди них произведения не только знаменитого дизайнера Владимира Цеслера, но и пока ещё не известных молодых художников».

На мой взгляд, министерия многовато на себя берёт… Беспристрастная экспертиза не выявила бы в этих рисунках ничего оскорбительного. Но, поскольку с такой экспертизой в Синеокой, как показали «дело Press Photo» 2013 г., «дело с книгами Зенона Позняка» 2016 г. и «дело регнумовцев» 2016–2018 гг., имеются некоторые временные трудности, не хочу рисковать. Изображения выше предложены в чёрно-белом цвете – при желании читатели сами домыслят, как выглядели оригиналы.

Сейчас меня, наверное, закидают виртуальными тапками, как зимой сего года пытались забросать Артёма Шрайбмана, обмолвившегося о том, что до лета 2020 г. сторонники бело-красно-белого флага оставались чем-то вроде «субкультуры». Я не раз писал о том, что этот флаг мне ближе, но с определённым уважением отношусь и к красно-зелёному… Всё-таки c 1995 г. к нему, несмотря на далеко не супергармоничное сочетание цветов, отчасти привыкли. Появились люди (не только чиновники), праздновавшие под ним свои успехи. Где-то, быть может, доходило и до сакрализации.

Боксёр-победитель Дмитрий Асанов гордо несёт красно-зелёный флаг на Европейских играх 2019 г. (что не помешало Дмитрию год спустя выступить против лжи и насилия, исходящих от «власти»)

С весны с.г. по указке идеологов «официальный» флаг вывешивают в Минске чуть меньше, чем везде – среди прочего и там, где старожилы никакой госсимволики не припомнят…

Каштановка-2021. Здание районной поликлиники у «Шахматного дворика»; да, и здесь флаг в мае тоже висел

Полагаю, сия кампания может вызвать лишь обратный эффект – насильно мил не будешь. Возможно, правы писатель Владимир Орлов, политаналитик Шрайбман, многие другие… и после смены режима бело-красно-белый флаг действительно вернёт себе права государственного, утраченные в 1995 г. Не то, чтобы я был против (см. выше), но для меня юридический статус – не самоцель. Солидарность общества, которое сейчас разделено в вопросе о символах, да и будет разделено ещё долго, представляется более важным фактором развития страны. Проще говоря, нужно то, что способствует единению, а системные беззакония под любым флагом, хотя бы и бело-красно-белым, мне не нужны.

В своё время проводились параллели между лукашенковской РБ и режимом Франко… Так вот, с 1977 г. Испания официально отказалась от символов «каудильо», но и к флагу Второй республики не вернулась. Полюбопытствуйте:

Флаги 1931–1939 гг.; 1945–1977 гг.; после 1977 г.

Нынешний флаг Испании – некий «компромисс» между двумя предыдущими. Следует ли исключать, что и нас ждёт «третий путь»?

В рамках самодеятельного творчества уже сейчас выношу на обсуждение вариант флага новой Беларуси. Примерно такой:

Кубики, собранные вместе, могут трактоваться по-разному: и как кристаллы соли, питающей страну (всяко лучше, чем автомат Калашникова рисовать), и как символ единства, тяги к созиданию… Но, и чуть ли не главное, – они могут служить раскраской! При сохранении общего монохромного стяга, который будет использоваться, в частности, на международном уровне, на уровне местных сообществ должно быть официально дозволено раскрашивать грани кубиков. Таким образом, в Субботниках под Ивьем люди смогли бы вывесить такой флаг…

А, к примеру, в Александрии под Шкловом – такой:

Да, насколько знаю, аналогов государственного флага-раскраски в мире нет, однако всё ведь когда-то возникает впервыe 😉 Если идея вам кажется нелепой, словно инициатива старика Хоттабыча, выделившего по мячу каждому из футболистов на поле во время матча, то чего уж там, посмейтесь. Если написанное мною (необязательно, кстати, этот конкретный текст) сильно рассердило, перейдите к решительным действиям – скупите остатки тиража моих книг для сожжения в Севастопольском парке, я даже не очень обижусь 🙂

Чего не хотелось бы, так это раскручивания в Беларуси новой спирали противостояния, которая напоминала бы споры между остроконечниками и тупоконечниками у Дж. Свифта, он же Lemuel Gulliver.

О подобной же спирали и «сползании страны в воронку насилия» с некоторым надрывом, но в целом резонно год назад писал вышеупомянутый Шрайбман. Вряд ли я соглашусь с этим автором в том, что мем о «3%» сделался «одним из самых успешных политических мемов в современной истории страны» (и год назад бы не согласился, памятуя о прежних мыльных пузырях вроде выкриков «ШОС!»), но развивался Артём, прежде грешивший самоцензурой, в правильном направлении 🙂

Полагаю, спешный отъезд в Украину несколько дней назад, сразу после злополучного «интервью» ОНТ с человеком, похожим на Романа Протасевича, не сильно повредит А. Шрайбману как исследователю. Другое дело – бытовые трудности на новом месте… Во всяком случае, желаю, чтобы «экстремист-теоретик», как его на днях обозвали в «СБ» (в одном этом ярлыке от б/y КВНщика экстремизма больше, чем во всех прочитанных мною текстах А. Шp.), смог поскорее вернуться к родным пенатам.

Печально видеть, как логика гибридной войны захватывает, казалось бы, аполитичные организации вроде «Белпочты». Последняя давно существует в форме предприятия, т.е. призвана зарабатывать деньги, но поведение руководства «Белпочты» намекает на то, что преданность фантомной «идеологии» поважнее будет.

Справка по материалам википедии:

В августе 2020 года «Белпочта» перестала доставлять подписчикам негосударственную общественно-политическую газету «Народная Воля». Позднее «Белпочта» отказалась распространять «Народную Волю», подала в суд на эту газету и «Свободные Новости Плюс»…

В ноябре 2020 года «Белпочта» не внесла 4 негосударственных газеты в свой подписной каталог на 2021 год. В апреле 2021 года «Белпочта» отказалась брать на реализацию в своих отделениях и включать в подписной каталог на 2-е полугодие 2021 года частное барановичское издание «Intex-press». В июне 2021 года гендиректор «Белпочты» заявила о невключении в подписной каталог на 2-е полугодие 2021 года ещё одной негосударственной газеты — «Новы Час», заподозрив издание в публикации материалов, нарушающих законодательство о СМИ.

Тут уж я, как постоянный читатель «Новага часу», не выдержал и написал электронное письмо-увещевание Юркевич Светлане Викторовне, 1976 г. р., которая стала «главпочтмейстеркой» в сентябре 2019 г., а до того более семи лет служила заместителем директора по идеологии. Копию письма отправил в редакцию «НЧ», не рассчитывая на публикацию, но в тот же день, 7 июня, оно было опубликовано (ну и пусть).

Меня могут упрекнуть в недостатке учтивости, но до уважения ли здесь?.. Мало того, что в августе 2020 г. выпускница академии управления при президенте являлась соучастницей «набега Орды», она, похоже, превратила «Белпочту» в филиал генпрокуратуры. Без суда и нормальной экспертизы люди в погонах рассуждают о нарушениях закона… Почтовое руководство берёт под козырёк и лишает читателей неказённых взглядов на мир (не у всех есть доступ в интернет), а почтальонов – заработка, который складывается в значительной части из денег за подписку. Стыдновато, Викторовна! 🙁

То, что другие руководители государственных («республиканских унитарных») предприятий ведут себя подобным образом, отнюдь не утешает, а наоборот. Наводит на мысль о том, что липкий страх, насаждавшийся четверть века, дал глубокие метастазы, и как бы не пришлось его искоренять ещё четверть века.

Но есть и хорошие новости. Так, сегодня сообщалось о разблокировке банковских счетов издательств «Кнігазбор» и «Янушкевіч» (до того госконтролёры почти полгода не давали нормально работать хорошим минским издателям).

Вольф Рубинчик, г. Минск

09.06.2021

wrubinchyk[at]gmail.com

Опубликовано 10.06.2021  00:48

Водгук ад мастака
Я б працягнуў думку — можна і “кубік-рубік” зрабіць: кубік-РэБік, дзе якраз тры пасы даюць магчымасць утвараць і БЧБ, і ЧЗ — два пасы зялёнага, адзін чырвонага, і на арнамент застанецца вертыкаль))) А само “РэБік” нясе ў сабе не толькі РБ, а яшчэ і мудрасць ад рэбе))
Андрэй Дубінін, г. Мінск   14.06.2021  19:49

ДА 125-ГОДДЗЯ МАЙСЕЯ КУЛЬБАКА (бел./рус.)

Уладзімер Арлоў. Мойшэ Кульбак

Беларусь, чыё габрэйскае насельніцтва на пачатку ХХ стагодзьдзя складала больш за мільён чалавек, або да 15 адсоткаў агульнай колькасьці жыхароў, дала культуры гэтага народу і культуры сусьветнай цэлае сузор’е выбітных асобаў. Віцебск і мястэчка Сьмілавічы пад Менскам – месцы нараджэньня мастакоў Марка Шагала і Хаіма Суціна. У Капылі прыйшоў на сьвет клясык габрэйскай літаратуры Мэндэле Мойхер-Сфорым. Беларускім клясыкам стаў Зьмітрок Бядуля (Самуіл Плаўнік). Сьпіс можна доўжыць і доўжыць.

У савецкай Беларусі габрэйская мова (ідыш) у 1924 годзе – разам зь беларускай, польскай і расейскай – стала адной з чатырох дзяржаўных. У рэспубліцы дзейнічалі габрэйскія школы, тэатар (дакладней, шэраг тэатраў – belisrael), на ідышы выходзілі газэты і часопісы. Выглядае, што якраз такая культурная сытуацыя сталася галоўнай прычынаю пераезду Кульбака ў 1928-м зь Вільні ў Менск.

На той момант ён ужо быў ня проста папулярны пісьменьнік, які пісаў на ідышы (першы ж надрукаваны верш Мойшэ «Штэрндл» («Зорачка») зрабіўся народнай песьняй), але і старшынём Усясьветнага габрэйскага ПЭН-клюбу. Творы Кульбака вылучаліся пошукам новых формаў, выразным уплывам заходнеэўрапейскай літаратуры і філязофіі, а ўадначас іх афарбоўвалі габрэйскі містыцызм і непаўторны фальклёр. (Перачытайце ягоную выдадзеную да 120-годзьдзя кнігу вершаў «Eybik» («Вечна»).)

Кульбак працаваў у габрэйскім сэктары Акадэміі навук, у часопісе «Штэрн» шмат перакладаў зь беларускай. Блізкае знаёмства зьвязвала яго зь Янкам Купалам, Якубам Коласам і Кузьмой Чорным. Іх часта бачылі разам на канапе ў Доме пісьменьніка. Мойшэ быў дасьціпным апавядальнікам зь нязводнай «сьмяшынкай-залацінкай». З Чорным ён размаўляў на ідышы, які той ведаў ад жонкі.

У Менску Мойшэ стварыў адзін з найлепшых сваіх твораў – раман «Зэльманцы», сапраўдную Атлянтыду габрэйскага жыцьця, паказанага праз гісторыю старасьвецкага менскага двара на Ляхаўцы, дзесьці каля цяперашняй фабрыкі «Камунарка». (Там было б добрае месца для помніка Кульбаку.). У наш час пераклад «Зэльманцаў», зроблены Віталём Вольскім, перавыдадзены ў сэрыі «Мая беларуская кніга». Па-беларуску дзякуючы Сяргею Шупу прагучаў і знакаміты, напісаны яшчэ ў Вільні раман «Панядзелак» – «мэлянхалічны, вар’яцкі, тонкі, іранічны» (Альгерд Бахарэвіч), а затым і раман-містэрыя «Мэсія з роду Эфраіма».

А ў нетрах НКВД чакала свайго часу складзеная ў 1934-м даведка: «Прибыл нелегально из Польши, где состоял заместителем председателя национал-фашистской еврейской организации»…

В 1937-м імя Кульбака занесьлі ў расстрэльны сьпіс, які сталінскія каты «полностью закрыли, приведя приговор в исполнение», у страшную ноч 29 кастрычніка. У сьпісе быў і паэт Ізі Харык, што таксама пісаў на ідышы. Можа, на адвітаньне з гэтым сьветам Мойшэ й Ізі засьпявалі разам «Зорачку»?

Мойшэ Кульбак. 20.03.1896, Смаргонь – 29.10.1937, Менск. Месца пахаваньня невядомае.

Крыніца: Арлоў, Уладзімер. Імёны Свабоды. Выданьне 4-е, дапрацаванае й дапоўненае. 2020. С. 164-165.

* * *

Владимир Орлов. Мойше Кульбак

Беларусь, еврейское население которой в начале ХХ века составляло более миллиона человек, или до 15% общего числа жителей, дала культуре этого народа и культуре мировой целое созвездие выдающихся личностей. Витебск и местечко Смиловичи под Минском – места рождения художников Марка Шагала и Хаима Сутина. В Копыле пришёл в мир классик еврейской литературы Менделе Мойхер-Сфорим. Белорусским классиком стал Змитрок Бядуля (Самуил Плавник). Список можно продолжать и продолжать.

В советской Беларуси еврейский язык (идиш) в 1924 году – вместе с белорусским, польским и русским – стал одним из четырёх государственных. В республике действовали еврейские школы, театр (точнее, ряд театров – belisrael), на идише выходили газеты и журналы. Похоже, что как раз такая культурная ситуация стала главной причиной переезда Кульбака в 1928-м из Вильно в Минск.

На тот момент он уже был не просто популярным писателем, писавшем на идише (первое же напечатанное стихотворение Мойше «Штерндл» («Звёздочка») сделалось народной песней), но и председателем Всемирного еврейского ПЕН-клуба. Произведения Кульбака отличались поиском новых форм, явным влиянием западноевропейской литературы и философии, а в то же время в них присутствовали оттенки еврейского мистицизма и неповторимый фольклор (Перечитайте его изданную к 120-летию книгу стихов «Eybik» («Вечно»).)

Кульбак работал в еврейском секторе Академии наук, в журнале «Штерн» много переводил с белорусского. Близкое знакомство связывало его с Янкой Купалой, Якубом Коласом и Кузьмой Чорным. Их часто видели вместе на диване в Доме писателя. Мойше был остроумным рассказчиком с неистребимой «смешинкой-золотинкой». С Чорным он разговаривал на идише, который тот знал от жены.

В Минске Мойше создал одно из лучших своих произведений – роман «Зелменяне», настоящую Атлантиду еврейской жизни, показанную через историю старосветского минского двора на Ляховке, где-то возле нынешней фабрики «Коммунарка». (Там было бы хорошее место для памятника Кульбаку.) В наше время перевод «Зелменян», сделанный Виталием Вольским, переиздан в серии «Моя белорусская книга». По-белорусски благодаря Сергею Шупе прозвучал и знаменитый, написанный ещё в Вильно роман «Понедельник» – «меланхоличный, сумасшедший, тонкий, ироничный» (Альгерд Бахаревич), а затем и роман-мистерия «Мессия из рода Эфраима».

А в недрах НКВД ждала своего времени составленная в 1934-м справка: «Прибыл нелегально из Польши, где состоял заместителем председателя национал-фашистской еврейской организации»…

В 1937-м имя Кульбака занесли в расстрельный список, который сталинские палачи «полностью закрыли, приведя приговор в исполнение», в страшную ночь 29 октября. В списке был и поэт Изи Харик, также писавший на идише. Может, на прощание с этим миром Мойше и Изи запели вместе «Звёздочку»?

Мойше Кульбак. 20.03.1896, Сморгонь – 29.10.1937, Минск. Место захоронения неизвестно.

Источник: Арлоў, Уладзімер. Імёны Свабоды. Издание 4-е, доработанное и дополненное. 2020. С. 164-165.

Перевод с белорусского: belisrael.info

* * *

Ад рэд. Да сённяшняга дня публіцы было б нялёгка перачытаць рэкамендаваны Ул. Арловым зборнік вершаў «Eybik/Вечна». Гэты зборнік быў надрукаваны накладам 120 ас. і шырока не распаўсюджваўся (пра адзіную яго прэзентацыю ў Мінску паведамлялася на нашым сайце пяць год таму). Аднак, ідучы насустрач пажаданням працоўных, кіраўніцтва незалежнага выдавецкага таварыства «Шах-плюс» падзялілася з намі pdf-версіяй дзвюхмоўнай кнігі. Зараз яе можна спампаваць (ніжэй) і прачытаць без асаблівых клопатаў – вядома, пажадана пры гэтым ведаць ідыш і/або беларускую мову.

Маем дадатковую інфу: 20 сакавіка 2021 г. а 14:00 у Музеі гісторыі беларускай літаратуры (Мінск, вул. М. Багдановіча, 13) пачнецца адкрытая лекцыя Вольгі Маркітантавай да 125-годдзя з дня нараджэння Майсея Кульбака. Імпрэза адбудзецца ў межах праекта «Залатая раніца беларускага Адраджэння». Уваход – па квітку ў музей.

Kulbak1-92 – М. Кульбак. Eybik/Вечна (Мінск, 2016). C. 1, 92

Kulbak2-91 – М. Кульбак. Eybik/Вечна (Мінск, 2016). C. 2-91

От ред. До сегодняшнего дня публике было бы нелегко перечитать рекомендованный В. Орловым сборник стихов «Eybik/Вечно». Этот сборник был отпечатан тиражом 120 экз. и широко не распространялся (о единственной его презентации в Минске сообщалось на нашем сайте пять лет назад). Однако, идя навстречу пожеланиям трудящихся, руководство независимого издательского товарищества «Шах-плюс» поделилось с нами pdf-версией двуязычной книги. Теперь её можно скачать (чуть выше) и прочесть без особых проблем – конечно, желательно при этом знать идиш и/или белорусский язык.

Имеем дополнительную инфу: 20 марта 2021 г. в 14:00 в Музее истории белорусской литературы (Минск, ул. М. Богдановича, 13) начнётся открытая лекция Ольги Маркитантовой к 125-летию со дня рождения Моисея Кульбака. Мероприятие состоится в рамках проекта «Золотое утро белорусского Возрождения». Вход – по билету в музей.

Опубликовано 17.03.2021  20:17

* * *

Гэта не так сабе курган, а курган з нагоды 120-годдзя М. Кульбака! 🙂 У адным з садовых таварыстваў Лагойскага раёна, фота А. Астравуха / Вы думали, это просто курган? Это курган в честь 120-летия М. Кульбака! 🙂 В одном из садовых товариществ Логойского района, фото А. Астрауха
.
Добавлено 18.03.2021  14:13

В. Рубінчык. Літаратура і ГУЛАГ

Шалом! Мажліва, сёння не зашкодзіла б агледзець праекты новай Канстытуцыі, але… Па-першае, рызыкаваў бы зноў не быць пачутым, бо, на думку медыевісткі-фэйсбук-актывісткі Сняжаны, дый не толькі яе, у Беларусі ёсць адзін сапраўдны канстытуцыяналіст – Міхаіл Пастухоў 🙂 Па-другое, напярэдадні юбілею Майсея Кульбака (20.03.1896 – 29.10.1937), гумарны верш якога ўчора быў агучаны блізу Даўгінаўскага тракту (18.03.2021 ролік з вершам Кульбака «Гультай» быў выдалены, але ў той жа дзень на youtube з’явіўся аналагічны запіс. – рэд.), мяне пацягнула на развагі пра сталінскі тэрор. І пра літаратуру, прысвечаную бальшавіцкім месцам зняволення.

Калі хто забыўся, у другой палове 2010-х краіна паўафіцыйна зазнала «мяккую беларусізацыю». Сутнасць з’явы даволі трапна раскрылі Кацярына Андрэева з Ігарам Ільяшом у кнізе «Беларускі Данбас» (2020, пер. з рус.):

У перыяд так званай лібералізацыі 2015–2016 гадоў улада вельмі паспяхова паддобрывалася пад грамадзянскую супольнасць, спекулюючы на інтуітыўнай цязе людзей да нацыянальнага яднання перад вонкавай пагрозай. Цэнтральнае месца тут займае так званая мяккая беларусізацыя, пад якой меліся на ўвазе паступовае пашырэнне практыкі выкарыстання беларускай мовы і папулярызацыя нацыянальнай культуры. Асаблівасцю гэтай «мяккай беларусізацыі» было тое, што дзяржава ў ёй амаль не ўдзельнічала. То бок не ішло гаворкі аб павелічэнні колькасці беларускамоўных навучальных устаноў, узмоцненай падтрымкі дзяржавай нацыянальных культурных праектаў, пераходзе дзяржустаноў на беларускую мову або вылучэнні квот для беларускамоўнага кантэнту на радыё і тэлебачанні. Гаворка ішла толькі аб тым, што выяўленне нацыянальнай ідэнтычнасці больш не ўспрымалася ўладамі ў штыкі…

Трыумф вышыванак і «мяккая беларусізацыя» многімі ў Беларусі ўспрымалася як вялікая перамога – маўляў, нацыяналізм пайшоў у масы. Але адначасова адбывалася замена дыскурсу супраціўлення прарасійскай уладзе на найбольш бяспечныя формы выяўлення нацыянальнай ідэнтычнасці.

Аўтары мяркуюць, што сваеасаблівым маніфестам новага курсу можна лічыць артыкул «Лукашэнка ці Расея – каго выбраць?» (люты 2017) аўтарства Алеся Кіркевіча – экс-палітвязня і колішняга актывіста «Маладога фронту». Але, па-мойму, Кіркевіча пераплюнуў літаратар Віктар Марціновіч, які ў першыя дні 2018 г. бадзёра паведаміў: «Дзве Беларусі робяцца адной»:

Адным са здабыткаў 2017-га сталася пачаткаванне збліжэння дзвюх рэальнасцяў, на якія апошнія дваццаць гадоў была падзеленая наша краіна. Ёсць усе шанцы на тое, што гэтае збліжэнне працягнецца і ў новым годзе і скончыцца тым, што ніякіх «дзвюх Беларусей» у студзені 2020-га ўжо не застанецца. Але для гэтага мы ўсе мусім навучыцца з’ядноўвацца.

Прынцыповым адрозненнем працэсаў, якія адбываюцца ў культуры і грамадскім жыцці цяпер, з’яўляецца іх парадыгмальны характар. Канцэрт Вольскага ў Prime Hall, круглыя сталы па Курапатах, Кангрэс даследчыкаў, які рыхтуюцца правесці ў Беларусі ў супрацы з Акадэміяй навук, рэклама symbal.by на праспекце…

І аптымістычны фінал, з якога я, помню, пакпіў яшчэ тады, тры гады таму: «Па большасці пытанняў – згода. Дык чаму б не прабачыць і не з’яднаць высілкі?»

Новай, як яшчэ нядаўна здавалася, эпосе патрабаваліся культурныя героі… Я заўважыў, што, апрача адыёзнага Станіслава Булак-Балаховіча, культуртрэгеры ўсё часцей узвялічвалі Францішка Аляхновіча, «адкрытага», зрэшты, яшчэ ў пачатку 1990-х. У сярэдзіне 1990-х я прачытаў яго кніжку «У капцюрох ГПУ», што ўбачыла свет у выдавецтве «Мастацкая літаратура» (1994, 9000 экз.); прыпамінаю, што не быў шакаваны, бо чытаў к таму часу Яўгенію Гінзбург, Льва Разгона, Аляксандра Салжаніцына, Варлама Шаламава… Але імя Аляхновіча запомнілася, і калі ў 2000-х Алена Кобец-Філімонава меркавала прэзентаваць аповесць свайго бацькі Рыгора Кобеца «Ноеў каўчэг» як першы ў беларускай літаратуры твор пра ГУЛАГ, я адгаворваў яе, бо да Кобеца быў жа Аляхновіч…

У 2015 г. мінскае выдавецтва «Попурри» перавыдала «У капцюрох ГПУ» і анансавала дакументальную аповесць так: «Беларускі драматург і тэатразнаўца Францішак Аляхновіч першым у сусветнай літаратуры, за чвэрць стагоддзя да Аляксандра Салжаніцына, апісаў жахі бальшавіцкага ГУЛАГу. Яго твор “У капцюрох ГПУ”, упершыню апублiкаваны ў 1934 годзе, яшчэ ў даваенны час быў перакладзены на асноўныя еўрапейскія мовы».

Ведаю як мінімум траіх аўтараў, якія апісвалі бальшавіцкія лагеры – пераважна Салаўкі – да Аляхновіча: Сазерка Мальсагаў (1895–1976) у кніжцы «Пякельны востраў» (1926), Юрый (Георгій) Бяссонаў (1891–1970) – у мемуарах «26 турмаў і ўцёкі з Салаўкоў» (1928), Барыс Седэрхольм (1884–1933) – у кнізе «У капцюрах ЧК» (1930; трэба меркаваць, Аляхновіч быў знаёмы як мінімум з назвай). Найбольшы розгалас атрымала, здаецца, кніга Бяссонава – рэакцыю на яе згадвае Салжаніцын у т. 2 «Архіпелага…» (c. 48): «Гэтая кніга агаломшыла Еўропу. І вядома, аўтара-уцекача папракнулі ў перабольшаннях, дый проста павінны былі сябры Новага Грамадства зусім не паверыць гэтай паклёпніцкай кнізе, бо яна супярэчыла ўжо вядомаму…»

Чаму ж Аляхновіч у вачах беларускіх аглядальнікаў раптам зрабіўся «першым у сусветнай літаратуры», і г. д.? Зрэшты, выдавецтва – камерцыйная арганізацыя, можа сабе дазволіць каліва рэкламы. Іншая рэч – даследчыкі або тыя, хто адносіць сябе да знаўцаў літаратуры.

Пачыналася з нараканняў на малую вядомасць Аляхновіча. Уладзімір Арлоў («Імёны Свабоды», цыт. паводле 3-га выдання, 2015):

Ягонае імя вядомае значна менш, чым імя расейскага пісьменьніка Аляксандра Салжаніцына. Між тым менавіта ён, Францішак Аляхновіч, упершыню, за некалькі дзесяцігодзьдзяў да «Архіпэлягу ГУЛАГу», здолеў сказаць сьвету вусьцішную праўду пра імпэрыю савецкіх канцлягераў.

Тэатразнавец Васіль Дранько-Майсюк (svaboda.org, 2015, 2019) у матэрыяле з прэтэнцыёзнай назвай «20 нечаканых фактаў пра Францішка Аляхновіча»: «Пасьля сямі год зьняволеньня на Салаўках — выдаў першыя ў сьвеце ўспаміны пра сталінскія лягеры». Насамрэч-та і Салавецкія лагеры Аляхновіч не першы ў свеце апісаў… што не перакрэслівае ні яго пакут, ні яго мужнасці ў канцы 1920-х – пачатку 1930-х.

І во ў сакавіку 2021 г. вышэйзгаданы Віктар Марціновіч пальнуў з усіх гармат:

Салжаніцын атрымаў Нобелеўку акурат за тое, што другарадна прайшоўся па сцяжыне, праторанай беларусам… Літаратура — самая грувасткая культурная субстанцыя ў свеце… Вынайсці новы жанр, новую тэму ў празаічным пісанні амаль немагчыма. Аляхновіч знайшоў тую тэму. І, паўтаруся, Салжаніцын быў толькі ягоным паўтаракам… То давайце казаць пра Аляхновіча кожны раз, калі хочацца згадаць Салжаніцына. Для беларусаў і сусветнай літаратуры ён зрабіў дакладна больш.

Неяк смешнавата-сумна ўсё гэта было бачыць – асабліва параўнанне ўкладаў у «сусветную літаратуру», асабліва ад доктара культуралогіі, чалавека, які ў 2000-х сам высмейваў квасны «бульбяны» патрыятызм. ¯\_(ツ)_/¯

Ф. Аляхновіч і А. Салжаніцын (фота з адкрытых крыніц)

Я ўпэўнены, што, каб лепей зразумець сталінскія часіны, варта чытаць/перачытваць і Аляхновіча з яго імпрэсіяністычнай прозай, і Салжаніцына з яго «вопытам мастацкага даследавання». Сутыкненне ж былых палітвязняў ілбамі – прыём (sorry!) з арсенала тых, хто іх саджаў. Францішак Карлавіч і Аляксандр Ісаевіч – асобы розных пакаленняў, жылі ў розных мясцінах і дзяліць ім не было чаго. Пагатоў у двух аўтараў не было светапоглядных разыходжанняў, адрозна ад Салжаніцына з Шаламавым.

Ну, а тым, каго вабіць найперш літаратура, створаная ўраджэнцамі нашых краёў, парэкамендаваў бы ў дадатак да Аляхновіча пачытаць:

– «Расія ў канцлагеры» Івана Саланевіча, ураджэнца Гродзенскай губерні (1891–1953). Іван, асуджаны ў 1933 г. на 8 гадоў, улетку 1934 г. уцёк з Карэліі ў Фінляндыю, а неўзабаве – амаль адначасова з аляхновіцкай – выйшла яго кніга. Можна не падзяляць імперска-манархічныя погляды Саланевіча, але ў яго, як памятаю (даўнавата чытаў), было нямала трапных назіранняў.

– «У белыя ночы» Менахема Бегіна, ураджэнца Брэста (1913–1992). Будучы прэм’ер-міністр Ізраіля і лаўрэат Нобелеўскай прэміі ў 1940 г. быў арыштаваны савецкімі ўладамі ў Вільнюсе, адпраўлены ў лагер на Пячоры, недалёка ад Варкуты. Вызвалілі Бегіна даволі скора – улетку 1941 г. – але ён паспеў многае зафіксаваць у памяці. Напісаў цікавыя, хоць і сціслыя ўспаміны.

– «Падарожжа ў краіну Зэ-Ка» пінчука Юлія Марголіна (1900–1971). На мой густ, адна з самых каштоўных кніг пра ГУЛАГ не толькі ў гэтым спісе, але ў масіве «лагернай» літаратуры ўвогуле. Паліглот, доктар філасофіі, зняволены ў 1940–1946 гг., быў, апрача іншага, моцным аналітыкам і паставіў савецкай пенітэнцыярнай сістэме шэраг слушных дыягназаў. Мяркуйце самі (урыўкі ў пер. з рус.):

У лагеры не варта збліжацца з людзьмі: ніхто не ведае, дзе будзе заўтра… Сістэматычна адбываюцца перакіды, у тым ліку і з той мэтай, каб людзі не прызвычаіваліся да месца і адно да аднаго, каб не забываліся, што яны толькі «робаты» – безаблічныя носьбіты працоўнай сілы, якая належыць дзяржаве. Расчелавечванне ідзе, знакам тым, не толькі паводле лініi эксплуатацыі пры дапамозе матэрыяльнага націску і цкавання, але і паводле лініі абязлічвання…

Пачуццё ўласнай годнасці – гэты кволы і позні плод еўрапейскай культуры – вытручваецца з лагерніка і растоптваецца яшчэ да таго, як яго прывязлі ў лагер. Няможна захоўваць пачуццё ўласнай годнасці чалавеку, над якім здзейснены цынічны і грубы гвалт і які не знаходзіць апраўдання сваім пакутам нават у той думцы, што яны – заслужаная ім кара.

I. Cаланевіч, М. Бегін, Ю. Марголін

Ф. Аляхновіч у Беларусі не зусім забыты, а вось Ю. Марголін – рэальна (быў) забыты, нават артыкула ў белмоўнай вікіпедыі дагэтуль няма. Праўда, у апошні час цікавасць да яго спадчыны трохі вырасла: у 2019 г. Лявон Юрэвіч і Наталля Гардзіенка распавялі пра Марголіна ў матэрыяле «Вандроўнік у краіне Зэ-Ка», у 2020 г. Павел Севярынец уключыў Ю. М. у свой спіс знакамітых яўрэяў Беларусі, апублікаваны ў другім томе рамана «Беларусалім».

З 2013 г. час ад часу (не кожны год) аўтарам-вязням прысуджаюцца літаратурныя прэміі імя Францішка Аляхновіча, і гэта слушна. Разам з тым ідэя наконт вуліцы Аляхновіча ў якім-небудзь беларускім горадзе не выклікае ў мяне энтузіязму. Чалавекам Ф. А. быў усё ж супярэчлівым, і ў 1942–44 гг. запляміў сябе супрацай з нацыстамі – рэдагаваннем газеты «Беларускі голас» у Вільні. Ну, я і да гіпатэтычнай «вуліцы Кульбака» асцярожна стаўлюся: летась патлумачыў, чаму.

Вольф Рубінчык, г. Мінск

15.03.2021

wrubinchyk[at]gmail.com

Апублiкавана 16.03.2021  00:46

Водгук

Пры ўсіх недахопах «мяккай беларусізацыі» — нельга забываць, што без яе таксама «нічога не пачало б быць». Пакуль «закат над балотам» не пачалі вешаць на аўтазакі, і на перадвыбарчых мітынгах, і на паслявыбарчых шэсцях мірна луналі абодва сцягі. Без яе не было б таго аб’яднання. Так што не тое, каб «дзве Беларусі» зрабіліся адной, але адна з іх падзялілася, і яе частка далучылася (напэўна, пакуль не да канца) да другой.

А ўспамінаў пра ГУЛаг сапраўды шмат – нават сярод беларускамоўных можна згадаць і «Горкую далячынь» Яна Скрыгана, і «Кітай-Сібір-Масква» Язэпа Гэрмановіча, і «Споведзь» Ларысы Геніюш, і г. д. Айца Гэрмановіча ледзь знайшоў у электронным варыянце (і, калі шчыра, яшчэ не прачытаў), астатніх чытаў у папяровым. Магу падзяліцца некаторымі (пераважна) рускамоўнымі кнігазборамі. Вось «мемарыяльскі», вось некалькі з тых, у якія трапляюць кнігі з прыватных калекцый: старая (здаецца, даўно не аднаўлялася, і якасць распазнанасці тэкстаў там розная), і дзве навейшыя – з «тамвыдатаўскімі» выданнямі савецкіх часоў і паслясавецкімі перавыданнямі. Ну, і яшчэ адна бібліятэка, дзе раздзелы «Успаміны» і «ГУЛаг і дысідэнты» значна шырэйшыя за тэму…

Пётр Рэзванаў, г. Мінск, 16.03.2021 10:20

В. Рубінчык. НУ, ЗА ЗУБРЫЗМ?

Вось і прайшоў дзень, калі Уладзіміру Караткевічу магло б споўніцца 90 гадоў (26.11.2020). Адзначалі даволі шырока: барды Алесь Камоцкі і Анатоль Івашчанка запісалі новыя трэкі на словы юбіляра, Арлоў у адмысловым відэазвароце распавёў пра кантакты з цёзкам і старэйшым калегам, пра яго значнасць.

У Слоніме Сяргей Чыгрын выдаў паштоўку, прысвечаную Караткевічу. «Радыё Рацыя» не прамінула скарыстацца юбілеямі (згадала і стагоддзе Слуцкага збройнага чыну), каб парэкламаваць сябе на мяжы Польшчы і Беларусі. Білборды з надпісамі «Верым, можам, пераможам» і «Жыве Беларусь» з’явіліся акурат 26 лістапада.

Грамадская кампанія «Годна» прапанавала сваёй аўдыторыі падзяліцца найлепшымі цытатамі з класіка. Але ж найбольш з пералічанага спадабаўся мне паўжартоўны тэст «Хто вы з герояў Караткевіча?» на культуртрэгерскім рэсурсе wir.by.

Парадавалі, вядома, і гутарка пра Караткевіча з яго пляменніцай Аленай Сінькевіч, і мурал на сцяне дома ў Оршы, намаляваны Дзмітрыем Талкачовым…

А гэта ўжо Баранавічы, новы раён (Бароўкі). Крыніца

Праўда, гледзячы на аршанскі мурал i баранавіцкае графіці з заклікам «Рабі нечаканае, рабі, як не бывае…», я не мог пазбыцца суму ад таго, што ў Мінску на вул. В. Харужай пакуль што не зроблена нічога падобнага. А круціліся ж ідэі ў інфапрасторы, не адзін месяц круціліся.

І – няма на сёння ў Мінску ані вуліцы Алеся Загорскага, ані завулка Гервасія Вылівахі. Зварот пра ўвекавечанне ў тапаніміцы караткевіцкіх герояў падпісалі некалькі беларускіх літаратараў акурат пяць гадоў таму, прапанова была занесена ў адмысловы спіс. Чаму было да юбілею Караткевіча не ўспомніць пра яе?.. Аднак у 2020 г. выявіліся моцныя «канкурэнты» з мастацкага свету: гарадскія ўлады вырашылі назваць вуліцы імёнамі архітэктара Леаніда Левіна (1936–2014), кампазітара Ігара Лучанка (1938–2018), мастака Міхася Савіцкага (1922–2010). Яднае гэтых людзей, апрача іх бясспрэчных здольнасцей, доўгатэрміновая лаяльнасць да начальства… і, у прыватнасці, да рэжыму, які склаўся пасля 1994 г.

У пачатку лістапада 2020 г. пад эгідай упраўлення культуры Мінгарвыканкама было арганізавана «грамадскае абмеркаванне» – хутчэй за ўсё, для праформы. Тым не менш я адгукнуўся, пажадаўшы тым, хто прымае рашэнні, звярнуць увагу на мой спіс-«дваццатку» (насамрэч там больш імёнаў), а таксама нагадаўшы пра ідэю з Загорскім і Вылівахай, падтрыманую Саюзам беларускіх пісьменнікаў. Адказ прыйшоў наступны:

Падобна да адпіскі… Ну, дзякуй, што хоць па-беларуску.

Трэба прызнаць, што афіцыёз не праігнараваў 90-годдзе класіка. Агенцтва БелТА падрыхтавала «дасье» з цікавым пасажам: «Як і сотням тысяч яго равеснікаў, Уладзіміру Караткевічу давялося зведаць жахі вайны: масіраваныя бамбёжкі Оршы, няўдалую спробу эвакуацыі, нялёгкае партызанскае жыццё…»

Перадрук на сайце «галоўнай газеты»

Праўда, у чэрвені 1941 г. дзесяцігадовы Караткевіч быў у Маскве і бамбёжак Оршы не бачыў, а потым, калі жыў на Разаншчыне, на Урале і ў Арэнбургу, за лінію фронту да партызанаў наўрад ці мог хадзіць, але гэта ўжо дэталі… Паводле версіі «галоўнага гісторыка», і Ленінград быў пад нацысцкай акупацыяй, дык чаму б не дапусціць, што Разань таксама? 🙂

Вось яшчэ цікавостка ад sb.by – тэст на веданне твораў юбіляра. «Л – логіка» ^_^

І ўсё ж матэрыялы да юбілею Караткевіча – далёка не найгоршае ў прапагандысцкіх кампаніях улады. Стараюся не глядзець СТВ (хопіць таго, што тут змарнаваў на гэты канал цэлы абзац), але з перадачай, датычнай смерці Рамана Бандарэнкі, хлопца з нашага раёна, не мог не пазнаёміцца. Дый надта ўжо імпэтна альтэрнатыўныя СМІ «раскручвалі» той сюжэт, паказаны 25.11.2020, а ў «Советской Б.» з’явілася тэкставая версія «маштабнага расследавання».

Якія высновы я для сябе зрабіў:

– «перавод стрэлак» з рэальных ліхадзействаў (збіццё Рамана да смерці) на ўяўныя (учынак урача, які падзяліўся інфармацыяй пра стан збітага з журналісткай) не выглядае пераканаўчым ні ў якім вымярэнні;

– разумеючы гэта, гора-аўтары насычаюць свой «дыскурс» збыткоўнымі падрабязнасцямі кшталту таго, што Раман жыў на вул. Чарвякова за кіламетр ад «плошчы Перамен» (таму, маўляў, гэта не «яго» двор), што некалі ён служыў у в/ч 3214, што пасля аб’явы на tut.by пра яго смерць 12.11.2020 цягам чвэрці гадзіны сабралося мноства людзей з «аднолькавымі» свечкамі і лампадкамі (+ ідыёцкае пытанне: «на плошчы перамен чакалі не акрыяння Рамана, а яго смерці?») Як ужо адзначаў, вакол пл. Перамен – некалькі дваццаціпавярховых дамоў, а супермаркет знаходзіцца максімум за 100 метраў ад месца падзей. Нават дзесяці мінут было дастаткова, каб наведаць яго і вярнуцца з набытымі свечкамі;

– афіцыйныя асобы круцяцца, як уюны на патэльні, апраўдваючы заяву свайго боса пра тое, што Раман увечары 11.11.2020 выйшаў у двор п’яны. Адзін з намеснікаў генпракурора РБ, Генадзь Дыско, прабубніў па СТВ (пер. з «рускай»):

Апублікаваныя ў інтэрнэце копіі дакументаў пра вынікі (? – В. Р.) адсутнасці этылавага спірту ў крыві Рамана Бандарэнкі, аформленыя ва ўмовах тэрміновага аказання медычнай дапамогі, не ўлічваюць увесь спектр неабходных даследаванняў пры вызначэнні стану пацыента. У прыватнасці, кожны мог звярнуць увагу, што ў адным з апублікаваных дакументаў адсутнічаюць вынікі даследавання іншых біялагічных асяроддзяў, у тым ліку мачы. Па выніках судова-хімічнай экспертызы ў біялагічных асяроддзях Рамана Бандарэнкі, узятых работнікамі тады ж у бальніцы хуткай дапамогі, знойдзены алкаголь.

Нарколагі кажуць, што аналіз крыві – асноўны; калі ён паказаў адсутнасць алкагольнай інтаксікацыі на момант аналізу, то мачу дапушчальна і не даследаваць. Там-такі можа быць «знойдзены алкаголь» (сляды), але наяўнасць слядоў не ўплывае на паводзіны чалавека. Г. Дыско, відаць, пасаромеўся агучваць лічбу, блізкую да нуля (0,1 праміле?! яшчэ меней?) Міністэрства аховы здароўя РБ не сёння пастанавіла, што лёгкая форма інтаксікацыі пачынаецца ад 0,3 праміле…

– падслухоўваюць у РБ і тых, хто не падазраецца ў злачынствах; запісы падслуханых размоў лёгка «зліваюцца» прапагандыстам, якія робяць патрэбныя ім нарэзкі;

– у Сінявокай сфармаваліся ўжо цэлыя дынастыі нягоднікаў (хто глядзеў па БТ «Дзяцей хлусні» ў 1995 г., той пагодзіцца са мною);

– што з усім гэтым рабіць, да канца пакуль няясна. Нягоднікі адно выскаляюцца-распаляюцца ў адказ на рацыянальныя довады і апеляцыі да маралі, дый суды ім збольшага патураюць.

– гісторычны досвед як бы намякае, што ў такіх выпадках «паспалітаму люду» без атрадаў самаабароны не абысціся… Але тут я не заклікаю да іх стварэння, бо: а) не ўпэўнены, што заклік быў бы правільна ўспрыняты; б) сам не магу «паказаць, як трэба».

Затое дазволю сабе падказаць, які сімвал аб’яднаў бы «лепшых людзей» з ліку прыхільнікаў С. Алексіевіч, А. Лукашэнкі і З. Пазняка, вакол чаго патэнцыйна магла б сфармавацца «чацвёртая сіла». Зубр! Магутная жывёла, здаецца, рэальна блізкая ўсім…

Металічная інсталяцыя на стыку Брэсцкай і Мінскай абласцей (з’явілася ў 2003 г.). Фота адсюль

Гаваркі зубр быў адной з галоўных дзеючых асоб на «Еўрапейскіх гульнях» у Мінску (чэрвень 2019 г.). Многія гледачы ўпадабалі яго болей, чым самі гульні 🙂 Вольналюбныя жывёлы нярэдка ўцякаюць з Белавежскай пушчы. Уладзіміру Караткевічу сама Беларусь па абрысах нагадвала зубра.

З сярэдзіны 2000-х гадоў кіруючая групоўка ўзяла сабе на ўзбраенне крывую, касую, але ж «ідэалогію» (умоўна – «лукашызм»). Хоцькі-няхоцькі варта проціставіць ёй нейкі «-ізм/-ызм». На жаль, лібералізм, сацыялізм, анархізм і пад. у той ці іншай ступені скампраметавалі сябе, дарма што ў названых комплексах ідэй/практык ёсць свае плюсы. Тое ж можна сказаць пра этнанацыяналізм.

Некаторыя чытачы, убачыўшы апошняе паняцце побач з прозвішчам Зянона Станіслававіча, засумняваліся, ці слушны мой «дыягназ», датаваны яшчэ 2017-м годам. Добра, паглядзім, як этнанацыяналізм трактуецца ў англамоўнай вікіпедыі:

Форма нацыяналізму, пры якой нацыя… вызначаецца ў тэрмінах этнічнасці з націскам на этнацэнтрычны падыход да розных палітычных праблем… Этнанацыяналісты лічаць, што «нацыі вызначаюцца агульнай спадчынай, якая звычайна ўключае агульную мову, веру і агульнае этнічнае паходжанне».

Калі пачытаць артыкул З. Пазняка «Этнас і нацыя» (2013), то высветліцца, што яго тэзісы на 90%, а мо і на 95%, адпавядаюць трактоўцы, прапанаванай у вікіпедыі. Праграма яго партыі таксама шмат у чым «этнацэнтрычная»; партыя КХП-БНФ, напрыклад, выступае:

– за адхіленне спробаў асіміляцыі беларускага этнасу праз палітыку змяншэння адноснай колькасці карэннага этнасу Беларусі…

– за дзяржаўную і грамадскую падтрымку захавання нацыянальнай тоеснасці беларусаў за межамі нашай краіны, асабліва тых, хто жыве на этнічных беларускіх землях.

Яўрэі ў Беларусі разглядаюцца ў гэтай праграме як «нацыянальная меншасць».

Усё гэта гаворыцца не ў крыўду шматгадоваму лідару КХП-БНФ – этнанацыяналізм даволі распаўсюджаная з’ява ў свеце (у Ізраілі таксама…) і не абавязкова вядзе да «распальвання міжнацыянальнай варожасці і этнічнай дыскрымінацыі». Тым не менш да грамадскага прагрэсу ён таксама не абавязкова вядзе.

Я паставіў бы на тэрмін «зубрызм», які адсылаў бы да лепшых якасцей тутэйшых людзей і мог бы абуджаць гэтыя якасці. Што не адмяняе значэння «Пагоні» ды бел-чырвона-белага сцяга… Але да «зубрыстаў» маглі б далучыцца, умоўна кажучы, і аматары зуброўкі, далёкія ад старажытнай сімволікі 🙂

Падумайце, шаноўныя інтэлектуалы – можа, варта прыслухацца?.. Адзін я ў любым разе не дам рады з «альтэрнатыўным ідэалагічным забяспячэннем». А меў жа рацыю Сяргей Лазніца, украінскі рэжысёр беларускага паходжання:

Ніякай «беларускай мірнай рэвалюцыі», на мой погляд, пакуль што няма. Тое, што я назіраю, рэвалюцыяй не з’яўляецца. Гэта пратэст, які «мірным» назваць ужо складана. Ужо пралілася кроў, і праз збіццё і катаванні прайшлі тысячы грамадзян.

Трэба прызнаць, што ніякіх выбараў у Беларусі не было. Сітуацыя, калі напярэдадні выбараў арыштоўваюць і кідаюць у турму апазіцыйных кандыдатаў толькі таму, што яны кандыдаты ў прэзідэнты краіны, не можа называцца «перадвыбарнай кампаніяй».

Перш чым разбурыць гэтую сістэму ўлады і такі тып грамадскага ўладкавання і грамадскіх адносін, неабходна разумець, а што, уласна, хацелася б пабудаваць і як гэта магчыма ажыццявіць.

Змена аднаго тырана на іншага, без змены самой сістэмы ўлады, ні да чога добрага не прывядзе.

Дальбог, трэба разлічваць калі не на пяць, то хаця б на два-тры хады ўперад. Іначай яшчэ доўга прыйдзецца гуляць у такія шахматы, як на здымку.

Вольф Рубінчык, г. Мінск

27.11.2020

wrubinchyk[at]gmail.com

Апублiкавана 27.11.2020  18:28

Интервью со Светланой Алексиевич

«Я не знаю, кто бы мог сопротивляться Москве так, как Лукашенко». Большое интервью со Светланой Алексиевич

10.02.2020, 09:00

Нобелевская лауреатка по литературе рассказывает журналистке «Радыё Свабода» Александре Дынько, почему убирает истории мужчин из книги о любви, как называет её внучка Янка и что бы она сделала на месте матери Греты Тунберг.

С. Алексиевич

«Мы живём в плену мужских представлений о жизни»

— Новость о том, что Алексиевич открывает издательство и будет печатать там только женщин, стала взрывной в конце прошлого года. Особенно возмущались авторы-мужчины, задавая вопросы вроде: «И что, если я приду в это издательство, меня не напечатают?». Почему вы это сделали?

— С Аленой Козловой (писательницей. — «РС»), в лице которой я нашла единомышленницу, мы долго сидели и перебирали женщин-прозаиков. Это же просто пальцев одной руки хватит! Так же не должно быть! Десять миллионов человек — это довольно большой народ, у него и литература должна быть большая, и женщин-писательниц должно быть больше. И они есть, но они молчат.

Вот почему они молчат?

Очень важно дать платформу самовыражения женщинам. Ведь мужская энергия — это культ силы, война, революция. Сегодня стало понятно, что культ силы и культ ненависти ничего не привносят. Когда-нибудь мы пересмотрим истории всех революций, и они перестанут быть нашими идеалами. И именно женщины заставят нас иными глазами посмотреть на всю историю человечества.

А пока мы живём в плену мужских представлений о жизни, истории, космосе и всём прочем. Те же сексуальные скандалы в Европе связаны не с сексом. Всё намного глубже. Женщина хочет заявить об ином взгляде на жизнь, на достоинство, на себя, на себя как тело, на себя как духовное существо.

Наверное, мы начнём с книги Татьяны Скоринкиной и Евы Вежновец. Ещё пять серьёзных авторов мы нашли. Конечно, будет двухтомник белорусской поэзии.

Так что зря мужчины так беспокоятся о собственном достоинстве. А как мы жили в таких условиях, когда мы приходили в издательство и к нам всерьёз не относились?

— С вами так было?

— Было. Меня спас только серьёзный характер. Мне говорили: «Она же не воевала, что она может написать?» Или, когда уже я приехала на войну в Афганистан, мне говорили: «Ну что, можешь надеть выкладку 50 кг, поднимешься в горы? Чего ты сюда приехала? Что ты напишешь? Ты же не знаешь этого. Ты знаешь, что такое взять автомат и залезть на танк?» Или мне говорили: «Возьми постреляй». А я не могла. «И как ты об этом напишешь?!» Не факт, что я бы кого-то убила, но я не хотела. Мне казалось, что я нарушу целомудренность писателя, которую я хотела в себе сохранить.

Алексиевич в Кабуле (Афганистан), 1988 г.

В книге о любви я сначала думала взять истории и мужчин, и женщин. Но сейчас я отказалась от историй мужчин. Они воспитаны в культуре насилия. Культура войны, в которой они с детства, это культура насилия. А женщина в стороне от этого, и она иначе ощущает окружающий мир, не только потому, что она рожает. И я поняла, что насилие — это стержень жизни мужчин. Даже о своих отношениях с женщинами они всё равно мне что-то недоговаривают — о власти своей над женщинами.

Одна женщина мне рассказала, как ушла от мужчины в первую ночь. Говорит: «Я открываю глаза и вижу не лицо любви, а лицо власти надо мной. Я встала и ушла».

Мы упростили отношения между мужчинами и женщинами. Стоит биопрограмма, она заложена и в нашу культуру, и она над всем властвует. И только сейчас молодые люди как-то иначе это чувствуют. Они уже живут не в истории, а в космосе.

«Внучка говорит, что я антиквариат»

— Вы себя считаете современным человеком?

— Я стараюсь им быть. Я думаю, что время находится в движении, и вместе со временем двигаемся мы. Может, я не в гуще реальной жизни, но интеллектуально я стараюсь быть там.

Десять лет назад мне казалось, что книгу о любви очень просто написать. Сейчас мне так не кажется. За эти 20–30 лет произошли кардинальные перемены в понимании жизни. Темы, которые меня интересуют — любовь и смерть — они в центре этого.

Очень изменилось то, как говорят люди. Во мне самой сегодня борется прошлое и новое. Я даже иногда не знаю, что спросить. А чтобы новое узнать, нужно по-новому спросить. Ты должен придти к человеку и из хаоса жизни достать новый взгляд на вещи. А сегодня мы видим разлом культуры. 20-летний человек и его 50-летняя мама говорят на разных языках.

У меня внучка Янка, ей 14 лет. Она промолчит, но я вижу, что она ускользает из разговора, ей интересны другие вещи. А какие другие, уже сложно понять. Возможно, у меня уже нет антенн, чтобы это понять. Вот создание таких антенн и есть попытка быть современным. Но это не значит, что надо, «задрав штаны, бежать за комсомолом». Просто надо всерьёз задуматься о важном.

С Янкой у меня редко бывают серьёзные беседы. Но ей, конечно, интересен мир айтишников, чего я совсем не понимаю. Как она говорит, я «антиквариат». А я как-то в этом мире не живу, хоть читаю и Хокинга (Стивен Хокинг — английский астрофизик, автор бестселлера «Краткая история времени». — «РС»), и Харари (Юваль Ной Харари — израильский историк, автор бестселлера «Sapiens: Краткая история человечества». — «РС»).

«И оппозиции, и власти не нравится собственный народ»

— Было такое модное понятие Zeitgeist — дух времени. У нашего времени есть дух? Его уже можно определить?

— Я всё же думаю, это гуманитарный дух. Несмотря на то, что вокруг идут войны самым примитивным способом и с самыми примитивными идеями, всё более очевидно то, что заявляет молодёжь: ей чисто политические вещи не интересны. Ей интересно ощущение себя в космосе: ощущение, что маленькая Земля может исчезнуть, и вот первые приметы того, что мы с ней выделываем.

Для меня всегда была любимой идея, что рациональный человек мира не спасёт. Мир спасёт новый гуманитарный человек, для которого идеал — не знания, которым мы поклонялись. Ибо ныне каждые 10 лет другие знания, а далее каждые 5 лет будут новые. Учить людей нужно взгляду на мир, ощущению себя в этом мире. А это художественные вещи.

Когда я писала чернобыльскую книгу, я как никогда поняла это. Самым трудным было для меня пробиться к важнейшим вещам сквозь антикоммунизм, антирусскость, которая была 90-м годам особенно присуща. И пробиться к ещё не осознанному тогда.

Я сформулировала для себя, что Чернобыль — это интеллектуальная загадка для будущего. И мы, патриархальная нация, оказались к ней сегодня абсолютно не готовы. А может, и готовы в силу своей патриархальности. Ведь патриархальный взгляд очень художественный. Здесь человек не выскакивает из природы, он старается найти себя в равновесии с ней.

Вот почему мне было намного интереснее разговаривать со старыми женщинами в деревне, чем с генералами и учёными. Ты придёшь к бабке, а она несёт кувшин молока. «А куды вы?» – «Иду ёжиков кормить. А утром волк приходил и сорока прилетала. Прилетит и смотрит на меня. Людей нет, так я на неё смотрю».

Это было такое вдохновение для сердца — среди хаоса, растерянности оказаться вместе с этими людьми. И церкви мгновенно заполнились тогда. Вот так гуманитарный человек тут же находился и тут же спасал себя.

— У Фукуямы есть идея о том, что новая идентичность должна строиться на принципах и ценностях. На каких принципах и ценностях белорусам лучше всего строить свою современную идентичность?

— Что-то нужно поставить в центр этой идентичности. И в центр можно поставить только любовь. Но не ту, что между мужчиной и женщиной, а ту, о которой Альберт Швейцер говорил: когда человек и цветок одинаково живые.

Если эту вещь поставить во главе, то можно думать обо всей остальной жизни. Во всяком случае, я так пытаюсь делать.

Для меня важно, как человек рассказывает, что переживает любовь. Люди столько интересных вещей говорят, потому что все думают о новых смыслах, ищут их. И оппозиции, и власти не нравится собственный народ. Но все забывают, что если тем или другим удаётся вдруг что-то точно сформулировать, сразу народ находится. Значит, дело в том, что все ищут новые смыслы. И я тоже в поиске, и очень рада, что больше не занимаюсь книгами о природе зла. Сегодня я работаю над книгами о человеке, который может любить и создан ради любви.

— Вы говорите, что любовь — это ценность. Но какова в современном мире ценность любви?

— Я вам рассказывала об одном герое, у которого тёща спросила: «Ты любишь мою дочь?» А он ответил: «Нам просто хорошо вместе». И вся её культура 50-летней женщины восстала против этого.

Я склоняюсь к тому, что ничего не изменилось. Изменилась форма выражения чувств, названия чувств, но всё равно люди ищут то, что всегда называлось любовью.

Люди хотят любить. Они могут бояться таких слов, как «вечно», «навсегда». Эти слова лучше не произносить, ибо у нас совсем иные отношения с временем. Но всё то же самое. Каждый хочет, чтобы его любили. И под этим подразумевает не только телесное удовлетворение. Не то, что просто хорошо с этим человеком — «просто хорошо, что она не истеричка», «просто хорошо, что он приносит кофе утром в постель». Нет, люди ищут какого-то совпадения.

«Сколько можно продавать наше геоместо? Мы сами виноваты в том, что есть»

— За 25 лет Беларусь обросла стереотипами, один из которых — «застывшая во времени». Можно ли ещё так говорить о Беларуси после последнего динамичного десятилетия?

— Если бы такой вопрос мне задали в Украине, я бы, конечно, сказала, что общество очень изменилось. Если говорить о Беларуси, то, безусловно, общество застыло. Его загнали в какую-то форму, и оно застыло.

В то же время, когда начинаешь по отдельности с людьми разговаривать, впечатляет большое количество умных людей, умных мыслей. Но почему они встают из-за стола, всё это отрясают, загоняют в какие-то уголки памяти и делаются частью нынешней системы? Это вечный вопрос тоталитарных систем.

— Мы упомянули Украину, и это ближайший пример, как идеалы сталкиваются с реальностью, и совсем не идеально всё получается. Изменилось ли ваше отношение к украинским событиям этого десятилетия?

— Есть постепенное движение, Украина поднимается, идёт к освобождению. Это стало частью их самосознания. В этом обществе идёт борьба. А у нас ничего не происходит, мы даже не знаем, что власть продала, а что не продала.

— Мы такие современные, живём в технологичном обществе, где у всех есть еда, побеждаем болезни, всё меньше людей гибнет в войнах. Но почему, например, в соседней стране Навальный, который пользуется ютубом, занимается спортом и владеет соцсетками, не так популярен, как архаичный Путин, который и у нас многим нравится?

— Но это же понятно, сознание же не сдвинулось с места. Культ насилия, силы, единовластия, доброго царя. В Путине сошёлся весь набор всего, чем была полна русская история, и что она на этот момент собой представляет. Вот Зеленский — новый человек, но он же появился не на пустом месте, а на основании нескольких майданов. Оно должно из чего-то вырасти, а из чего здесь у нас вырастет?

— Почему вам так нравится Зеленский?

— Потому что мышление другое. Вы слышали его выступление на Рождество? И вспомните знакомое вам выступление — «кругом враги» или «не дадим нас унижать». И этот разговор о том, что мы все украинцы, давайте начнём с этого. Это же язык любви, только политический язык любви.

— Люди всё ещё выходят на акции протеста, но после Площади-2010 и Майдана Беларусь распрощалась с идеей революции. А вы всё же говорите, что Лукашенко «не уйдёт без крови». То, что этого до сих не пор не произошло — это достижение или отсрочка неизбежного?

— Хотелось бы, чтобы этого не произошло. Я посмотрела фильм Лозницы «Донбасс». Это ужасно, нет ничего страшнее гражданской войны. Конечно, я против революции, это пик культуры насилия. Мне не нравится ни одна революция, которая была в истории. Но любая власть, построенная на культуре насилия, по логике этим и кончается.

Я не знаю, кто бы мог сопротивляться Москве так, как сопротивляется Лукашенко. Таких сильных лидеров я не нахожу. Это не значит, что я за Лукашенко, но совпали наши интересы и его интересы. Грустно, но это так.

Я среди тех людей, кто хочет демократического государства. Но можно ли надеяться лишь на время? С одной стороны, мы выигрываем, что никто не стреляет, но теряем историческое время. Это вопросы без ответа.

Как интеллектуал я представляю себе, что нужно делать, но никогда не смогла бы стать политическим лидером, потому что не смогла бы пожертвовать жизнью ни одного человека, ни одного ребёнка. А нынешние системы построены на том, что даже дитя ничего не стоит, какая уж там слезинка.

— Следует ли белорусам обвинять Россию в том, что здесь не происходит перемен?

— Это как взрослые люди, которые говорят, что родители виноваты в их проблемах. Конечно, их вина есть, но ты уже давно взрослый человек и давно должен был сам определять свою судьбу.

Это политическое самооправдание. Ни в оппозиции, ни во власти не осталось сильных фигур, которые бы решали проблемы или вынуждали власть их решать. Сколько можно продавать наше геоместо? Мы только этим и занимаемся, мы сами виноваты в том, что есть.

В той же Германии любая проблема делается предметом обсуждения всего общества. Об этом говорят на телевидении, говорят люди между собой. У нас всего этого нет. Не могут проблемы большой страны решать несколько человек. Ничем хорошим это не кончается.

Первое, что нужно, — это выпустить общество на волю и дать ему возможность думать о том, как поступать. Мы просто теряем время.

«Я попросила Владимира Орлова читать мне лекции по истории Беларуси»

— Насколько вы сами в 2020 году зависимы от русской культуры?

— Как зависима? Почему зависима? Я состоялась на фундаменте русской культуры. Не потому, что русская, но и европейская. Моим языком был в основном русский. Мне нравится уровень русской культуры, религиозной философии. Русская культура — великая.

Я не представляю, смогла ли бы я без Достоевского сделать то, что 30 лет делала. Если бы я была только на фундаменте белорусской культуры, я бы просто не выдержала этот путь. Без того же Толстого, Чехова. Там есть такая ширь.

Белорусская культура немножко иная. Не худшая и не лучшая. Она не занималась так глубоко проблемами зла. Какой белорусский художник [слова] открыл бы мне такие же вещи, как Достоевский? Я всё читала — и Чёрного, и Горецкого…

— А отношение к белорусскому языку и культуре изменилось за последнее время?

— Безусловно. Я попросила Владимира Орлова читать мне лекции каждую неделю. Хотела всё, что я знаю, свести в определённую систему. Я поняла, что сама не справлюсь, что нужен человек, который бы мне помог. Ведь любовь любовью, но нужны знания.

У нас была великая история, мы не всегда так зависели от России, имели Магдебургское право, сильных независимых деятелей. Всё это есть. Но людей этому не учат. Внучка Янка приходит из  школы, и там всё белорусское преподаётся как зарубежное.

Системное образование для молодых — это самое важное, что нужно сделать, когда появится народная власть.

«Не могу понять: почему мы делегировали ответственность детям?»

— В мире очень влиятельными стали люди в возрасте, который в Беларуси вообще не рассматривают как сознательный. Джошуа Вонг из Гонконга в 14 лет основал организацию, которая боролась против идеологизированного китайского образования, и сейчас вместе с другими защищает гонконгскую демократию. Грета Тунберг борется за своё право жить в экологически безопасном мире. Алина Анисимова в Кыргызстане подростком основала школу, в которой девочки строят первый кыргызский спутник.

А в прошлом году 18-летняя первокурсница Алина Шмигель стала единственным человеком в Беларуси, который не побоялся рассказать, как студентов загоняют на выборы. И её тут же затравили однокурсники.

Почему белорусская молодёжь ещё не воспользовалась этим временем и чем ей помочь?

— У Честертона есть такая мысль, что не надо заискивать перед богатыми и перед молодыми.

Мы говорим: «Ах, они знают два языка!». Но у них та же сервильность, что и у нас, может даже и более утончённая. Для меня вопрос не стоит — молодой или старый. Для меня стоит вопрос поиска новых смыслов.

Я была в Лондоне, и везде портреты Греты (Тунберг. — «РС»), часто на них её искажённое лицо. На месте её матери я бы схватила её в объятья и уехала на безлюдный остров, чтобы ребёнок пришёл в себя, потому что я знаю, что такое эта огромная публичность. У неё она абсолютно зашкаливает.

Я только не могу понять: почему мы, наше поколение, делегировало ответственность детям? Так же я не могу понять: почему у нас общество делегировало ответственность за то, что происходит, кучке оппозиции?

Я более склонна думать о власти идей, а не отдельных людей, которые на какое-то мгновение фокусируют общество и владеют массами на это мгновение. Это не Грета, это определённая мысль, а её как будто на небесах кто-то выбрал, чтобы она её прокричала в глаза взрослым.

У меня нет заискивания перед молодыми. Если они интересны, то интересны. И молодых, и старых интересных немного – тех, кто способен выскочить из времени, серьёзно думать. Сильным впечатлением в плане формирования новых смыслов могу назвать Харари.

Белорусской молодёжи кто может помочь? Мы можем говорить лишь об ответственности власти сегодня. Общества как такового нет, элиты как таковой нет. Я не говорю, что нет умных, интеллигентных людей, но нету слитной общественной силы.

Да просто подойти в школу к учителям и спросить: «Что вы читаете?». Вас ужас охватит, что читают врачи, учителя. Самую примитивную литературу.

А если говорить о белорусской молодёжи, то её воспитывает российский интернет. Кто знает английский язык, того английский. От собственных корней очень малая подпитка. Немного тех, кто думает по-национальному и, главное, способен об этом системно говорить. Наверное, даёт о себе знать утрата национальной культуры в сталинские годы.

Сегодня можно предложить только что-то на базе общеевропейской культуры. Всё остальное уже не пройдёт. Как сказала мне одна девочка: «Это уже не модно — „людзьмі звацца“». Это уже унижает молодых. Они нормально себя чувствуют, знают язык, и, главное – думают иначе. Но в обществе они должны с кем-то разговаривать, должны вписаться в это время.

У меня нет самоуверенности, чтобы выставить счёт этим молодым людям, потому что я считаю, что мы своё дело не сделали до конца.

Перевёл с белорусского В. Рубинчик

Оригинал

От переводчика

Нет-нет да и думаю: хорошо, что существует общественное объединение «Союз белорусских писателей», где есть место и для Светланы Алексиевич, и (с марта 2015 г.) для меня. При том, что мои взгляды на общество, политику и культурные процессы отличаются от взглядов нобелевской лауреатки, а кое в чём они диаметрально противоположны. В плане разнообразия мнений с СБП может потягаться разве что сайт, который вы читаете… но уж, конечно, не Белорусский ПЕН-центр, в октябре 2019 г. возглавленный Светланой Александровной (если кто-то не в курсе, организация вскоре после избрания С. А. «на царство» избавилась от неудобных своих членов – П. Северинца и П. Антипова).

Не знаю, нужно ли здесь и сейчас отдельное «женское издательство», но в интервью сразу же зацепила фраза о том, как его создательницы «долго сидели и перебирали женщин-прозаиков. Это же просто пальцев одной руки хватит!» Из тех, кого я сразу вспомнил (и ранее читал), в Беларуси пишут прозу Наталья Бабина, Ольга Бобкова, Елена Браво, Людмила Рублевская, Анна Северинец, Юлия Шарова, Ксения Шталенкова… Пока не читал, но наслышан о прозе Татьяны Борисик, Ольги Гапеевой, Евгении Пастернак. Реально же дам-прозаиков (прозаикинь?) в стране на порядок больше. В общем, многопалая рука получается 😉

Я видел и слышал немало бесед с г-жой Алексиевич, на некоторые откликался (например, здесь и здесь). Заметил, что очень редко писательница-и-общественная-деятельница признавала свои ошибки. Сейчас она призналась – это похвально – что «мы своё дело не сделали до конца» (и, может быть, даже отстаёт от современности).

Хочется верить, что читатели & читательницы не растеряли уважение к знаниям и рациональному мышлению. Лично я к модному квазифеминистскому пустословию вроде «мужская энергия — это культ силы, война, революция» иначе, как с юмором, относиться не могу. Любопытно, что чуть ниже из рассуждений С. А. мы видим: сильный лидер в наших условиях – не такое уж зло, и роль эту в обозримом будущем способен выполнять якобы лишь человек мужеского пола, избранный президентом в лохматом 94-м году. Прекрасная логика, замечательное знание политических реалий 🙂

Нобелевский лауреат 2010 г., узник китайских тюрем Лю Сяобо (1955–2017), за которого С. А. не заступилась во время своего визита в КНР летом 2016 г., и его жена Лю Ся

«Политический язык любви» – отдельная тема. Замечу, что не следовало бы «интеллектуалу» так легко «покупаться» на заурядное послание политика, в данном случае – о единстве всех украинцев. Лучше, чем незабвенный В. Цой, пожалуй, и не скажешь: «Все говорят, что мы в/месте… Все говорят, но не многие знают, в каком». В новогоднем обращении г-на Зеленского я усмотрел параллели с рекламным выступлением г-на Минаева 1993 г. в поддержку Ельцина. Ныне в доверие к массам втираются не шуты при чиновниках, а сами чиновники, но как-то не тянет этому радоваться. К тому же имитация искренности порой опаснее, чем прямая неискренность.

В. Р.

Опубликовано 10.02.2020  19:07

Выстава пра Курапаты адкрыта зноў!

Учора, 13 лістапада, як бы ў процівагу (а хутчэй, у пандан) Міжнароднаму дню сляпых, у цэнтры Мінска распачала працу трэцяя, пашыраная выстава «Праўда пра Курапаты». У якасці саарганізатараў выступілі Беларускі саюз мастакоў – уласна, усё адбываецца на яго пляцоўцы, у Палацы мастацтва – творчая суполка БСМ «Пагоня» і грамадская ініцыятыва «Эксперты ў абарону Курапатаў».

З каардынатарам названай ініцыятывы Маратам Гаравым знаёмы даўно – ён аўтарытэтны журналіст, яго тэксты часам публікаваліся і на belisrael.info. Перад адкрыццём атрымаў ад яго кнігу, урыўкі з якой будуць прадстаўлены крыху ніжэй…

М. Г. выступаў з прамовай – паслухаць ягоны голас можна тут. Акцэнтаваў тое, што архівы зараз не даюць поўнай карціны падзей, варта браць пад увагу народную памяць. Радаваўся, што выстава пашырылася, i цяпер у ёй ужо каля 50 мастацкіх твораў. Да жывапісцаў далучаюцца скульптары, мастакі-графікі.

Выступіў таксама Уладзімір Арлоў – чытаў нарыс пра Міхася Зарэцкага (1901–1937) са сваёй кнігі «Імёны Свабоды». Казалі свае словы мастакі Алесь Марачкін і яго сын Ігар, іншыя людзі, якія дапамагаюць захаванню памяці пра месца расстрэлу тысяч людзей. Гралі ды спявалі лірнікі. Архітэктарка Юлія Сабалеўская – беларуска, якая атабарылася ў Польшчы – коратка прэзентавала свой праект трохпавярховага Цэнтра нацыянальнай памяці ў Курапатах. Тым, хто заслужыў, былі ўручаны дыпломы.

Ул. Арлоў (справа) паказвае М. Гаравому сваю кнігу. Злева – паэтэса Валянціна Аксак, жонка Арлова. На сценах – творы нябожчыка Арлена Кашкурэвіча (у Палацы мастацтва ладзіцца адначасова некалькі экспазіцый).

Сярод слухачоў гайсаў Павел Севярынец, і нават вёў стрым (!) З палітыкаў, дзейных і адстаўных, прыйшлі на адкрыццё таксама Алесь Бяляцкі, Вінцук Вячорка, Вячаслаў Сіўчык…

Злева – гледачы цікавяцца трыпцiхам Андрэя Дубініна; справа – праца Алеся Марачкіна «Навала-2», прысвечаная абароне Курапатаў ад «рэстарацыі Зайдэса» (на карціне можна адшукаць і П. Севярынца са сцягам)

А. Дубінін – не толькі мастак, а і дасведчаны педагог-мастацтвазнавец. Ён даў паясненні да свайго трыпціха:

«Левая частка завецца «Ноч паэтаў, або Клуб Дзяржынскага» (2017, памер 150х275 см). Цэнтральная – «Курапацкі крыж» (2019, 200х150 см). Мастацкі вобраз знайшоўся падчас работы над карцінай, калі плягі-раны на целе пакутніка – у форме абласцей Беларусі – раптам люстрана пачалі зерыць на небе, і неба Беларусі сталася плашчаніцай, на якой адбіліся смяротныя знакі. Цэнтральны вобраз ранаў пачаў дыктаваць метад пісьма – плямісты, гэта вельмі ёмісты вобраз-метафара. Невядомы твар – як невядомыя імёны закатаваных, завецца «судар» (ад лац. sudorium, пакроў). Правая частка –«Курапаты: “Рахунак!”» (2019, 150х275 см). Рытмічны рад перагукаецца з карцінай Брэйгеля «Сляпыя», дзе тыя валяцца ў яму, тут такі ж дыяганальны рух долу, дзе ванітуе крывёй апошні жаўнер, трымаюць сурвэткі, як лакеі, паслугачы-забойцы. Але дагэтуль цаляюць у нас, як крайні злева. Ззяе горад справа ўверсе…»

Але экспазіцыя складаецца не толькі з карцін і макетаў. На стэндах наведнікам даступныя звесткі пра Курапаты, што, безумоўна, падвышае адукацыйную вартасць праекта.

Карацей, ёсць сэнс наведаць, калі хто яшчэ не бачыў. Чакаецца, што дакументальна-мастацкая выстава на сталічнай вуліцы Казлова, 3 будзе працаваць па 22 лістапада г. г., з 11-й да 19-й гадзіны штодня, апрача панядзелка. Уваход вольны. Ахвотныя мець кнігу М. Гаравога, падыходзьце заўтра – 15.11.2019 з 18.00 плануецца «афіцыйная прэзентацыя».

В. Р. 

Як было ў Вілейцы-2017, глядзіце тут.

* * *

З кнігі «НКВД забіваў у Курапатах…» (Мінск: Зьміцер Колас, 2019; рэцэнзенты – кандыдаты гістарычных навук Валянціна Вяргей, Алег Іоў, Мікола Крывальцэвіч)

Адкрыцьцё таямніцы старога бору

Яшчэ напачатку 1970-х гадоў Зянон Пазьняк і Яўген Шмыгалёў дазналіся ад старажылаў вёсак Зялёны Луг, Цна-Ёдкава і Дроздава пра даваенныя расстрэлы на адгор’і Менскага ўзвышша – у старым бары Брод на поўдзень ад шашы Заслаўе – Калодзішчы.

Тады пра гэта публічна казаць было рызыкоўна. Але як толькі камуністычная ўлада захісталася і вымушана была дапусьціць пэўную свабоду слова – «галоснасьць», Пазьняк і Шмыгалёў агучылі жудасную гісторыю ляснога ўрочышча.

Дапамог выпадак. Увесну 1988 году васьміклясьнікі менскай сярэдняй школы № 171 Алесь Макрушын і Віктар Пятровіч ды іхны старэйшы сябра муляр Iгар Бага часьцяком бавілі час у глухім Бродзе. Бывала, і з заняткаў зьбягалі ў гэты бор, цішыню якога парушаў толькі далёкі гул кальцавой, сьпевы птушак і гоман ветру ў шатах старых ялін…

Узгадвае Алесь Макрушын (1973 г. н.):

«Першага траўня вырашылі зрабіць сабе сапраўдную партызанскую зямлянку, каб хавацца ад непагадзі. На паўночна-ўсходнім баку найвышэйшага пункту лесу пад дзвьма старымі ялінамі знайшлі прыдатную западзіну глыбінёй з паўмэтра, высланую хваёвым і яловым шыльнікам, парослую рэдкімі сьцяблінамі малінаў. Працы было шмат, таму пятага траўня зьбеглі ў лес з уроку фізкультуры. Хутка выкапалі заглыбленьне, аднак яно ня ўсім пасавала, бо ростам мы розьніліся. Вырашылі заглыбіцца яшчэ на штык і… адразу пайшлі чалавечыя парэшткі, у тым ліку чарапы з аднолькавымі адтулінамі ў патыліцы. Спачатку разгубіліся, бо ня ведалі, што рабіць зь нечаканымі знаходкамі. Троху супакоіліся і вырашылі выклікаць міліцыю. На “Волзе” прыехаў палкоўнік міліцыі разам зь Зянонам Пазьняком і Міхасём Чарняўскім – археолягамі з акадэмічнага Інстытуту гісторыі. Нас адвезлі ў родную школу, дзе перапужаную дырэктарку супакоіў Зянон Пазьняк. Перад шыхтамі вучняў і настаўнікаў археоляг выказаў нам падзяку за ўнёсак у адкрыцьцё таямніцы старога бору».

Гэтае месца лякалізавана, спадзяюся, з гадамі там зьявіцца адпаведны мэмарыяльны знак.

Трэцяга чэрвеня 1988 году галоўны рэдактар штотыднёвіка Саюзу пісьменьнікаў Беларусі «Літаратура і мастацтва» («ЛіМ») Анатоль Вярцінскі зьмясьціў у газэце артыкул Зянона Пазьняка і Яўгена Шмыгалёва «Курапаты – дарога сьмерці» з прадмовай народнага пісьменьніка Беларусі Васіля Быкава.

Артыкул пераконваў, што ў лясным урочышчы на паўночна-ўсходнім ускрайку Менску ў даваенныя гады савецкія органы бясьпекі расстралялі тысячы ні ў чым не вінаватых людзей – нашых з вамі продкаў і суайчыньнікаў.

Была створана ўрадавая камісія, узбуджана крымінальная справа. У сьледчую групу пад кіраўніцтвам сьледчага ў асабліва важных справах Пракуратуры БССР Язэпа Бролішса ўвайшлі экспэрты, у тым ліку археолягі Акадэміі навук. Упершыню на тэрыторыі СССР дасьледавалася месца расстрэлаў і могільнік ахвяраў палітычных рэпрэсіяў з выкарыстаньнем спэцыяльных археалягічных мэтодык. Больш за 50 сьведкаў пацьвердзілі, што бачылі і чулі расстрэлы. Летам 1988 году экспэрты адшукалі 510 захаваных западзін – як мяркуецца, расстрэльных ямаў, зрабілі эксгумацыю некаторых, знайшлі парэшткі шматлікіх ахвяраў.

Аналіз парэшткаў і рэчаў (гумовы абутак, грабяні, зубныя шчоткі, гаманцы для грошай і гільзы) паказаў, што людзі забітыя ў 1937–1941 гадах. Стралялі ў галаву – як правіла, у патыліцу, а таксама ў скроню і цемя. Большасьць стрэлаў з савецкага рэвальвэра «Наган» – табельнай зброі НКВД. Усе ахвяры – цывільныя людзі з Усходняй і Заходняй Беларусі, магчыма, з краін Балтыі, у асноўным 40-50-гадовага ўзросту. У тым ліку жанчыны. Гэтыя і пазьнейшыя раскопкі пацьвердзілі высновы сьледзтва, што ў перадваенныя гады супрацоўнікі НКВД вывозілі ў Курапаты людзей і там іх расстрэльвалі.

Падчас раскопак 1997–1998 гадоў упершыню былі ідэнтыфікаваныя парэшткі трох ахвяраў – Мардыхая Шулькеса, Мойшы Крамера і Штама (імя невядомае), забітых летам – раньняй восеньню 1940 году. З найбольшай у Курапатах магільнай западзіны памерам 7,5 Х 5,3 м паднялі парэшткі ня менш як 373 чалавек са зьвязанымі рукамі (у тым ліку 19 жанчын) – жыхароў усходняй Беларусі, забітых позьняй восеньню 1938 – зімой 1939 году. Пад пластом жвіру таўшчынёй каля 1 м у раскопе выяўленая вялікая пляма попелу – рэшткі спаленай ручной паклажы ахвяраў з асабістымі рэчамі.

Думаю, што і гэтыя месцы трэба ўшанаваць адпаведнымі памятнымі знакамі.

Звычайна ахвяраў прывозілі сюды са зьвязанымі рукамі. Выводзілі з машынаў, ставілі на край яміны, выкапанай загадзя, і стралялі ў патыліцу. Часта каты нагамі ўтоптвалі целы, затым прысыпалі іх, прывозілі новых ахвяраў, расстрэльвалі і складалі штабэлямі паверх раней забітых. Пасьля расстрэлаў яміны закідвалі пяском і ўтыкалі ў зямлю галінкі ці маладыя дрэвы «для маскіроўкі».

Як я прыйшоў у Курапаты

Зь дзяцінства я цікавіўся лёсам свайго любага дзядзькі Ізраіля Мадорскага – нашчадка старадаўняга рабінскага роду, які стагодзьдзямі жыў на беларускай зямлі. Выхаваны ў павазе да гісторыі, традыцыяў і мовы свайго народу, хлопец не прыняў Кастрычніцкі пераварот 1917 году ў Расеі, што вёў да асыміляцыі габрэйства, і 13-гадовым падлеткам далучыўся да маладзёвага сіянісцкага руху ў губэранскім Гомлі, а праз два гады стаў адным зь яго кіраўнікоў пад мянушкай «Воля».

Згодна з правіламі кансьпірацыі сябры арганізацыі скаўтаў «Хашомэр хацаір» (з іўрыту – «Малады абаронца») сустракаліся ў лесе за Сажом, дзе пад сваім бел-чырвона-блакітным сьцягам вучылі іўрыт, займаліся спортам, чыталі нелегальныя ўлёткі і газэты, асвойвалі гісторыю і традыцыі габрэйства.

У канцы 1925 году кіраўніцтва гомельскага «Хашомэру» было арыштаванае супрацоўнікамі ОГПУ і абвінавачанае ў прыналежнасьці да антысавецкай нелегальнай арганізацыі і злачыннай контрарэвалюцыйнай дзейнасьці.

21 студзеня 1926 году падчас салюту ў гадавіну сьмерці Ўладзіміра Леніна загула трэцяя, так званая палітычная, камэра Гомельскага выпраўленчага дому з закратаванымі кіраўнікамі «Хашомэру». Яны скандавалі: «Прэч савецкіх катаў!» і «Далоў савецкіх дурняў, якія адзначаюць такія даты!» Скандаваньне было настолькі гучным, што прыпыняліся мінакі. Толькі пасьля таго як дзяжурны Скобараў папярэдзіў, што пачне страляць па камэры, скандаваньне патроху сьціхла.

Юныя вязьні двойчы галадавалі, патрабуючы ад начальства палепшыць умовы турэмнага жыцьця. Іх падтрымлівалі маладосьць, сяброўства і вера ў будучыню.

Каб засудзіць Ізраіля Мадорскага, яму дадалі ўзросту – запісалі старэйшым на 1 год і 3 месяцы. Галоснага суду не было. Асобнай нарадай пры калегіі ОГПУ юнакоў і дзяўчат пакаралі ссылкай на тры гады ў Кіргіскі край.

А чацьвертай раніцы арыштантаў пабудзілі. Каб бацькі не пратэставалі, вырашылі вывезьці вязьняў з Гомля давідна. Асуджаныя аказалі супраціў. Кожнага «ўціхамірвалі» па чатыры «гэпэушнікі». Яны выцягвалі паўразьдзетых юнакоў і дзяўчат на ледзяны турэмны двор і запіхвалі ў машыну. Увесь гэты час скаўты сьпявалі свой гімн: «Бадзёры духам, душой і целам, / ты горды шомэр – народу сын…».

Пасьля першай ссылкі была другая – на год у Сьвярдлоўск. У канцы 1929-га пры падтрымцы жонкі Максіма Горкага Кацярыны Пешкавай, якая ўзначальвала адзіную дазволеную ў СССР праваабарончую арганізацыю «Дапамога палітычным вязьням», усім ссыльным сіяністам дазволілі выехаць у Палестыну бяз права вяртаньня.

Так мой дзядзька 20-гадовым юнаком апынуўся на Сьвятой Зямлі. Разам зь сябрамі яны абжылі, адбудавалі і абаранілі зямлю сваіх продкаў, стварылі на ёй вольную, дэмакратычную і квітуючую Дзяржаву Ізраіль. Разам зь сябрамі Ізраіль Мадорскі будаваў ГЭС на Ярдане, засноўваў кібуц Афікім у Ярданскай даліне, а таксама ствараў гонар краіны – найлепшы ў сьвеце статак кароў высокапрадукцыйнай малочнай пароды.

Ганаруся сваім дзядзькам і ягонымі паплечнікамі, якія ў далёкія 1920-я гады ў юнацкім узросьце духоўна перамаглі, здаваліся б, усемагутную савецкую дзяржаву. Урэшце ад яе засталіся руіны, а мары тых хлопчыкаў і дзяўчат сталі явай. Мяркую, што Ізраіль Мадорскі неаднойчы ўзгадваў словы біблейскага Эклезіяста: няма нічога лепшага, як мець чалавеку асалоду ад справаў сваіх, бо гэта – ягоныя справы; бо хто прывядзе яго паглядзець на тое, што будзе пасьля яго?

У цяжкую хвіліну заўжды адчуваю плячо дзядзькі, шмат чаго ведаю пра яго празь ліставаньне, сустрэчы, праз матэрыялы крымінальнай справы на кіраўніцтва гомельскага «Хашомэру» і архіву ўпраўленьня КДБ Гомельскай вобласьці. Менавіта дзякуючы архіўнай справе, зь якой пашэнціла пазнаёміцца шмат гадоў таму, упершыню ўбачыў здымкі закратаванага дзядзькі і ягоных сяброў, аўтограф свайго дзеда Цодзіка, адчуў атмасфэру часу і даведаўся, што на допытах Ізраіль Мадорскі «катэгарычна адмовіўся адказваць на пытаньні…»

*

На жаль, сёньня архівы КДБ зноў закрытыя і грамадзтву вядомыя лічаныя імёны забітых у Курапатах. І калі бываю ў гэтым знакавым для кожнага беларуса месцы, нібыта чую настойлівыя галасы тысячаў усё яшчэ невядомых ахвяраў – адкрыйце архівы назавіце нашыя імёны, аднавіце нашыя лёсы, узнавіце нашыя вобразы, распавядзіце пра нас жывым!

Марат Гаравы

Апублiкавана 14.11.2019  20:10

Гутарка з Паўлам Касцюкевічам (1)

Сустрэча адбылася напрыканцы лета, каля дома-музея І з’езда РСДРП – таго самага, дзе некалі атабарыліся іншапланетнікі (наша «зона 51»!). Дзень быў задушлівы, навокал блукалі здані. Мы доўга сядзелі на лавачцы з відам на Свіслач, і я чакаў, што з паветра сатчэцца празрыстая постаць, а потым да нас падыйдзе чалавек з крывым ротам… Не падышоў – затое і пад трамвай ніхто не папаў. Аднак аднаго нашага таварыша з Саюза беларускіх пісьменнікаў у той спякотны дзень усё ж не стала: менавіта, казачніка Пятра Васільевіча Васючэнкі, светлая яму памяць.

Тут адна з лекцый Васючэнкі-літаратуразнаўцы

Непасрэднай нагодай для інтэрв’ю сталася нядаўняе 40-годдзе П. С. Касцюкевіча. Я настройваўся «проста» пагаварыць з Паўлам, ды не пацэліў: чалавек ён няпросты, шматвымерны. Біяграфія майго суразмоўцы ў нечым характэрная для нашага пакалення («ластавак у стрэсе», як казаў сам П. К. у 2007 г.), але мае свае адметнасці. Погляды творчага чалавека й бацькі дваіх сыноў як мінімум заслугоўваюць увагі, хоць почасту карцела спрачацца з імі… Зрэшты, мяркуйце самі, да чаго мы дагуляліся.

Злева направа: Вольф Рубінчык і Павел Касцюкевіч (сакавік 2015 г.; фота В. Трэнас з lit-bel.org)

В. Р.

* * *

– Паша, як цябе прадставіць?

– Пісьменнік, перакладчык, з 2011 г. – арт-дырэктар кнігарні «Ў».

– Да кнігарні ты працаваў журналістам у Мінску, яшчэ раней – 11 гадоў жыў у Ізраілі… А ў якіх гарадах?

– Калі прыехаў у 1997 г., то жыў у Кфар-Сабе, потым у Тэль-Авіве (дакладней, у Рамат-Авіве, дзе ўсе інтэрнаты студэнцкія), потым пераехаў у Іерусалім на 5 гадоў, потым у Рамат-Ган…

– Пералічы свае заняткі ў Ізраілі – хаця б «для гісторыі».

– Афіцыянт, гандляр, ахоўнік, штрэйкбрэхер…

– ?

– Фактычна гэта была ахова штрэйкбрэхераў. Калі ўсе прыбіральшчыкі смецця страйкавалі, то нас нанялі абараняць тых, якія ўсё-ткі выйшлі на працу. Гэта прыкладна 1998 год. Мы ездзілі за гэтымі смецярамі на машынах, чакалі, пакуль яны разгрузяцца-выгрузяцца. І вось я сядзеў з кніжкай на заднім сядзенні, вучыў іўрыт. На нейкім этапе прачытаў словы «авада шхура» («чорная работа») і спытаў нашага ахоўніка-ізраільцяніна, што яны азначаюць. Ён адказаў: «Чорная работа – тое, чым мы займаемся зараз».

– Наколькі ведаю, у Ізраілі ты хацеў наведаць хворага дзеда, думаў вярнуцца, але вярнуўся далёка не адразу. Была ж істотная прычына для невяртання?

– Тады, у канцы 1990-х, былі зусім танныя кватэры ў Мінску. Меркаваў зарабіць грошай, купіць кватэру. Здавалася рэальным зарабіць на яе, год працуючы. Потым вырашыў павучыцца… Прычым не было адчування, што адукацыя – гэта важна. Недзе ў 1998-м паступіў у тэль-авіўскі акадэмічны каледж (фактычна ўніверсітэт).

– Пэўна, не без цяжкасцей? Іўрытам валодаў яшчэ не дасканала?

– Так, ён цяжка даваўся. Ва ўніверсітэце яшчэ вучыў год-паўтара… Сумяшчаў з ангельскай, мовай усіх нашых падручнікаў. Ангельская ў мяне была, можа быць, найлепшая ў школе, але найгоршая ў нашай універсітэцкай групе. За год-два неяк асвоіўся. Усяго вучыўся пяць гадоў, а цягам года (2003-2004 гг.) праходзіў курс капірайтынгу. Гэта ўжо больш прыкладная, не акадэмічная вучоба.

– Але ж асноўная твая спецыяльнасць – псіхолаг?

– «Паводзінскія навукі»: антрапалогія, псіхалогія і сацыялогія. Па-ангельску называецца «behavioral science», і мне здаецца, што гэта была прыдумка каледжа, дзе я вучыўся (насамрэч тэрмін паходзіць з Паўночнай Амерыкі 1950-х гг. – В. Р.). Я такога больш не сустракаў, і калі пачынаю тлумачыць, нешта пісаць пра сябе, то ўсе кажуць: «А-а, ты біхевіярыст!», хоць гэта іншае.

– Ты ж яшчэ апекаваўся малымі з няпростых сем’яў?

– Так, у межах праграмы «Пэрах» («Кветка»): калі хочаш атрымаць плату за вучобу на паўгода, то два разы на тыдзень наведваеш дзяцей з цяжкіх сем’яў. Два хлопчыкі было: адзін – узбек-узбек, не габрэй… Ёсць такая школа – гімназія «Бялік», некалі вельмі важная для сіянісцкага руху, а цяпер, паколькі яна знаходзіцца каля цэнтральнай аўтастанцыі («тахана мерказіт») Тэль-Авіва, там вучацца пераважна дзеці гастарбайтараў. Там, думаю, палова дзетак-негабрэяў, якія не атрымаюць грамадзянства. Тым не менш дзяржава пра іх дбае, вучыць, а «цяжкіх» дзяцей падцягвае, што мне вельмі спадабалася. Дык вось, бацька гэтага хлопца-узбека прадаваў на суседняй вуліцы «Чырвоных ліхтароў» скрадзеныя джынсы, або нейкія лахманы, я часта яго там бачыў. Імя хлопчыка Цімур, але ўсе яго называлі «Цімор», на іўрыцкі манер. Яму было цяжка: у бацькі яго родная мова руская, у маці ўзбецкая. Іўрыт ведаў слаба, вучыўся кепска, і вось яго ўзялі «на баланс»… Сям’я была такая… ну, стрэмная; бацька ўсё рабіў свой плоў, потым казаў мне: «Хадзем вып’ем! Дзеці – не так важна, як наша размова». Але Цімур быў кемлівы, і з ім было цікава.

А потым у Яфа быў хлопчык з «мараканцаў», інтэграваны, ізраільскі. З ім ужо было прасцей. Мы з ім гулялі ў футбол, а праз некалькі месяцаў яго мама мне кажа: «Мы цябе ўзялі, каб ты яго падцягнуў па вучобе! У футбол ён і так добра гуляе…» Але вучыцца мы з ім не сталі: я вырашыў, што мы з ім будзем гуляць ва ўсялякія гульні. Навучыў яго гуляць у «пстрычкі» (ён старанна вымаўляў гэтае слова) і ў «дамкес», то бок шашкі. А ў нарды ён сам мяне вучыў.

Праграмай апякуецца міністэрства адукацыі, раз на два месяцы ім трэба прыносіць справаздачу…

– І што ты ў яе запісваў?

– Пісаў праўду. Задача ставілася такая: каб у хлопчыка (ці дзяўчынкі) з’явіўся нейкі сябар. Ёсць градацыя: выкладчыкі, бацькі, аднагодкі… а тут з’яўляецца чалавек, які трохі карэктуе твае паводзіны, чацвёртая сіла нейкая. Мне гэта вельмі падабалася, адчуваць сябе «чацвёртай сілай». Праўда, ніхто не хаваў, што мы працуем за грошы, дзеля вучобы. Гэта ўсё шчыра гаварылася хлопчыкам.

Цікавая праграма «Пэрах» – яна з таго, што стварае розніцу паміж трэцім светам і развітай краінай. Не зашкодзіла б мець падобную праграму і ў Беларусі.

Быў у мяне яшчэ адзін хлопчык з цэрэбральным паралічам. Я ўбачыў, як жывуць у Ізраілі людзі з абмежаванымі магчымасцямі, якія ў іх ёсць досыць неабмежаваныя магчымасці рэабілітацыі. Канешне, шмат ад бацькоў залежыць… Разумею, чаму Ганна Хітрык з дзіцёнкам з’ехала ў Ізраіль.

– Але ж у яе дзіцёнка не ДЦП, а аўтызм…

– Усё адно, дзяцей падцягваюць.

– Дзе жыў той хлопчык з паралічам?

– У Тэль-Авіве, раён Яд-Эліягу. Таксама спрабавалі з ім у футбол гуляць… Але ён паваліўся, раскроіў падбароддзе. Не моцна, але крыві было шмат. Нічога, загаілася.

Успамінаю праграму з удзячнасцю, яна дала мне нейкі стрыжань, даросласць. Таму што боўтаўся, не ведаў, куды ісці (студэнт-недамерак…), а так – маеш адказнасць за дзяцей.

– Няўжо праца ахоўнікам не гартавала характар?

– Ну, нам казалі, што на гэтай працы небяспека вялікая (праз інтыфаду). Але да працы ахоўніка я больш іранічна стаўлюся. Раздавалі зброю амаль што ўсім, яна не была прыкметай «мужчынскасці».

– Ты ж і кілімамі гандляваў…

– Так, у гандлёвым цэнтры, і даволі цяжкая была публіка – узбекі, арабы… Самыя пераборлівыя пакупнікі. Якраз зайшлі пластыкавыя дываны бельгійскія, якія цяпер у нас у кожнай кватэры, і трэба было расказаць, патлумачыць, што час натуральных кілімоў адышоў, а ёсць у 10 разоў таннейшыя. Балазе ў той час іўрыт у мяне быў ужо нармальны.

У гандлёвым цэнтры было адчуванне ўсходняга рынку, калі стаіш сярод дываноў, да цябе падыходзяць смуглыя людзі, яшчэ і апранутыя трошкі арыентальна…

–  Па-мойму, ты чалавек адаптыўны, хутка прыстасоўваешся да любой сітуацыі.

– Цягне беларускі якар… Беларусы адаптуюцца лепей, чым расіяне, але значна павольней, чым украінцы, а тым больш італьянцы.

– І вось гэты якар цябе цягнуў-цягнуў, ды выцягнуў назад, у Беларусь?

– У Ізраілі я адаптаваўся, проста былі іншыя невырашальныя пытанні, якія не мог у сваёй галаве закрыць. Падумаў, што паспрабаваць можна ў Беларусі, не адсякаючы для сябе і Ізраіль.

– А калі цябе пацягнула ў Беларусь?

– Думаю, што тады, калі адвучыўся. Убачыў, што зноў уваходзіш у кола аховы, няякаснай працы, Дыплом мой універсітэцкі палавінчаты, толькі B. A., на M. A. (магістра) ісці не хапала балаў.

– І прыкладна тады ты пачаў пісаць для «Нашай Нівы». Помню тваю летнюю гумарэску 2004 г. «Адпачынак – гэта…» (яўная пародыя на эсэ 1990 г. «Незалежнасьць – гэта…» Уладзіміра Арлова). «Добры гумар… Не ведаем, адкуль гэты аўтар узяўся», – казаў мне ў рэдакцыі «НН» Андрэй Дынько.

– Гэта першы мой твор па-беларуску. Я быў уражаны Эфраімам Кішонам, і хацелася, каб кожны-кожны сказ быў смешны. Можа быць, зараз гэта ўспрымаецца як «жванеччына».

– Ці «кішоншчына»?

– Няхай так. Дзякуючы Кішону я пачаў знаёмства з ізраільскай літаратурай. Да знаёмства на мяне ўплываў стэрэатып, што ўсё цікавае знаходзіцца ў англасаксаў, і калі перакладаць, то нешта амерыканскае, або ў крайнім выпадку нямецкае, французскае. Тое, што пад рукой, вельмі часта не заўважаецца. У Беларусі тое ж самае: мала хто цікавіцца чэшскай, польскай літаратурай: «Ай, што нам могуць сказаць палякі?»

Я адчуваў, што іўрыт ужо ведаю лепш за ангельскую, жыў ім. І вось даволі выпадкова пераклаў адно апавяданне, другое… Можа быць, і таму, што надта было з ангельскай перакладаць цяжка.

– І што першае ты пераклаў з Кішона?

– «Ну, а сам ты як?», «А ключы ў Рудога». Потым пазнаёміўся з хлопцам – выкладчыкам на курсах, дзе вывучаў рэкламу. Мы з ім разгаварыліся (добра ў працы ахоўнікам тое, што ў цябе ёсць час на доўгія размовы), і ён мне сказаў: «Вось, новае слова, аўтар сусветнага ўзроўню – не ведаю, як ты яго не заўважаеш… Этгар Керэт». І пачалося… Перакладзеш апавяданне – хочацца яшчэ (бясконцая радасць кароткіх апавяданняў). Пераклаў, даслаў у «Нашу Ніву» – проста не ведаў, куды яшчэ дасылаць. Газету я чытаў у інтэрнэце, ведаў гэты брэнд з 1990-х. Сайт «Радыё Свабода» яшчэ чытаў. А «НН» раздрукоўваў, марнаваў каледжныя старонкі (тады быў бясплатны раздрук, гэта раннія гады інтэрнэта). Мог раздрукаваць цэлую газету і ехаць з Тэль-Авіва ў Іерусалім. Якраз гадзіну ехаць – усю газету прачытаеш…

– Друкаваўся толькі тэкст?

– Было патрабаванне каледжа, каб раздрукоўваць без карцінак, бо іначай атраманту шмат сыходзіла. Гэта былі якраз апошнія гады дубаўцоўскай «НН» – 1999-ы, 2000-ы. Файнае было чытво для аўтобуса…

– Ужо тады чытаў Кішона на іўрыце?

– Не, тады яшчэ, разам з ладнай часткай выхадцаў з СНД, быў падвержаны захворванню: не заўважаць ізраільскай культуры.

– Колькі табе гадоў спатрэбілася, каб увайсці ў гэтую культуру?

– Думаю, 4-5.

– А з беларускіх пісьменнікаў хто на цябе ўплываў?

– Пакаленне, якое прыйшло ў 1980-х: Уладзімір Арлоў, Ігар Бабкоў, Валянцін Акудовіч. Са старэйшых паважаў Уладзіміра Караткевіча, Вячаслава Адамчыка, Кузьму Чорнага. Асабліва Чорнага: прачытаеш абзац яго прозы, і настолькі захапляешся стылем, што робіцца ўжо і няважна, пра што там напісана…

– На беларускую хацелася перакладаць з іўрыта, бо гэтага да цябе ніхто не рабіў?

– Напэўна. Ну, гэта звязана з маім нацыянальным пачуццём: адчуваў сябе беларусам, трэба было даказаць…

– А кім пачуваешся НЕ ў Ізраілі?

– У залежнасці ад сітуацыі. Больш я схільны да таго, пра што Адам Глобус кажа: у кожнай краіне адчуваеш сябе па-рознаму. Часам, калі бываюць на цябе нападкі антысеміцкія, ясна, што адчуваеш сябе габрэем. Іх шмат, тоеснасцяў, якія ўва мне змагаюцца… У Ізраілі адчуваў сябе не тое што рускім, але рускамоўным. Асабліва калі заўвагі рабілі, што ты няправільна гаворыш на іўрыце, або казалі: «Гаварыце на іўрыце», калі ты з сябрам або кімсьці па-руску размаўляеш. Гэткія заўвагі выклікалі адваротную рэакцыю.

– Прафесар Мальдзіс, калі пісаў пра прэзентацыю зборніка тваіх перакладаў у газеце «Голас Радзімы», адмыслова падкрэсліў, што Павел Касцюкевіч – усяго на чвэрць яўрэй, а ўвогуле «наш чалавек»…

– Відаць, гэта важна для беларусаў, каб былі «нашы габрэі», «нашы прэм’ер-міністры ў Ізраілі». Ідзе працэс нацыябудавання… Чым патлумачыць поспех Кульбака ў Беларусі? Тым, што ён «наш». Побач з ім багата было выдатных пісьменнікаў, той жа Іцхак-Лейбуш Перац.

– Можа, справа ў тым, што Мойшэ Кульбак больш сучасны, а не толькі ў тым, што «наш»?

– Паходжанне таксама важнае. І мне здаецца, што Кульбак проста бег за сваёй культурай: дзе яна пульсуе, туды ён ехаў: у Берлін, Вільню… Даведаўся пра Менск – бах, паехаў туды. Дастаткова быў безразважлівы, не без ідэалізму.

– А ты сябе ідэалістам або рамантыкам лічыш?

– Стараюся быць рэалістам.

– 11 год дарослага жыцця ты пражыў у Ізраілі, 11 – у Беларусі. Дзе плануеш быць наступныя 11?

– Тут не ўсё залежыць ад чалавека. Я не атэіст, веру ў Вышэйшую сілу.

– Што ж, давай пра беларускі перыяд творчасці вялікага пісьменніка… Вярнуўся ты ў Мінск-2008 – ведаў, чым будзеш займацца?

– Не ведаў. Было адчуванне, што вяртаешся ў краіну з ніжэйшым эканамічным узроўнем (той жа «Пэрах» цяжка сабе ўявіць у Беларусі). Канешне, гэта па галаве б’е, уплывае на самаацэнку – як быццам ты робіш крок назад. Шмат хто з гэтай прычыны і не вяртаецца… Нехта едзе ў Беларусь, бо завязаны на бізнэсе. Дзіўныя людзі – вяртанцы з Ізраіля. У Мінску няма іх «зямляцтва» (або я пра яго не ведаю).

– Мо вярнуўся таму, што тут пачалі выходзіць твае кнігі? Спадзяваўся зрабіць сабе імя?

– Ну так, спадзяваўся…

– Ты ж меў намер займацца яшчэ і рэкламай? Пайшло?

– Можна сказаць, што пайшло. Проста гэта былі сацыяльныя праекты…

– Калі ласка, трохі падрабязней. Як пісьменніка цябе ўсё ж ведаюць, а як рэкламіста – не ўсе.

– І дзякуй Богу! Гэта не тая рэч, якую трэба падпісваць пастаянна… Мяне здзіўляе, калі на цэслераўскай майцы («Не смяротнаму пакаранню!») падпісана, што лагатып належыць Цэслеру. Па-мойму, гэта няправільна, трошкі неадэкватна. Ну, ходзяць людзі ў маіх майках са слоганам «Не хачу жаніцца, а хачу вучыцца» з Еўфрасінняй Полацкай… Мульцік «Будзьмы» пра «шалёны народ» (2011) стаў часткай кампаніі, з’явіліся адпаведныя маечкі. Да cтварэння мульціка я не маю дачынення, але мая ідэя была расцягнуць яго на цытаты. І зараз бываюць розныя замовы…

– Значыць, кнігарня не дае дастатковага даходу? Або так: хочацца большага?

Уваход у кнігарню «Ў» (вул. Караля, 22); Павел на новым працоўным месцы. «Вось гэта фрукт, яго ядуць»… Пачатак жніўня 2019 г.

– Гэта ж гуманітарная сфера, тут ніхто асабліва не разлічвае на высокія заробкі. Ужо ва ўніверсітэце, калі мы ішлі на «біхевіярысцкія навукі», у першы год прыйшоў прафесар, які нам сказаў: «Я прафесар, доктар сацыялогіі. У мяне нізкі заробак. Ніколі не ідзіце на сацыялогію або псіхалогію, калі вы гэта не любіце! Кідайце ўсё, ідзіце на менеджмент!» Бачылі вочы, што куплялі… Гуманітарная сфера адрэзана ад рэсурсаў, і трэба з гэтым змірыцца, трэба прыстасавацца.

– Але спачатку ты пайшоў у «Нашу Ніву». Там былі грошы (не блытаць са свабодай)…

– Так, Дынько ўхапіўся за мяне: «Хадземце, Павел, да нас!» Я к таму часу жыў толькі месяц у Беларусі, меў выбар з двух варыянтаў працы, выбраў «НН». Два гады адрабіў, потым неяк рассталіся. У іх завядзёнка – карэспандэнтаў мяняць.

– А колькі тады, калі цябе нанялі (увосень 2008 года), было журналістаў у «Ніве»? Два?

– Помню, што было два фатографы, а журналістаў… Пяць або шэсць.

– Цяпер іх сайт чытаеш?

– Даўно не адкрываў, і не ад нянавісці, а наадварот, ад любові. Усё падабаецца, проста апошнія 15 гадоў – адны і тыя ж каментарыі. Гэта і па беларускай службе «Свабоды» відаць. Іх матэрыялы маюць нейкае такое ўздзеянне… тэрапеўтычнае, асабліва прагнозы, якія паўтараюцца з года на год. І я вырашыў – навошта? Гэта трошкі замінае мне быць рэалістам, жыць у рэальным свеце.

– Якое ж выданне з беларускіх (ці беларускамоўных) бліжэйшае да рэальнасці?

– Няма такіх. Ну, гэта выкрыўленне з-за рэжыму: які рэжым, такая прэса – або праўладная, або апазіцыйная. Ясна, што і там, і там ёсць добрыя матэрыялы, добрыя журналісты, але ўсё зліваецца ў паток прапаганды… Расчараваўся я ў СМІ; хацелася б, каб была нейкая культурніцкая газета. Так, быў сайт «Будзьма»: гадоў 5 таму было модна такія культурніцкія парталы рабіць. І ўсё ж такі ў Беларусі дынамікі не стае. Павінна быць і палітыка, і культура, і кухня – штосьці ўсё адразу, комплексна. Напрыклад, ізраільскае выданне «Едзіёт Ахранот» чытаю з задавальненнем, таму што ты прачытаў навіну з палітыкі, плёткі, рэцэнзію на новую кнігу – і ўсё гэта пад адным знакам… Дадаткі культурныя вельмі люблю.

– Пільна сочыш за ізраільскімі навінамі?

– Так, сачу. Выбары бясконцыя – гэта мой любімы спорт, алімпіяда габрэйскага народу… Вельмі спадабаўся гэты ход – што ўвесну прызначылі другія парламенцкія выбары за год. Такі «погляд збоку» ў мяне з’явіўся тутака – прыемна стала глядзець на Ізраіль, ізраільскую культуру. Думаю, што такую ж асалоду маюць еўрапейскія прафесары, якія вывучаюць беларускую культуру. З адлегласці ўсё ў Беларусі выглядае вельмі цікава. Вось так і Ізраіль: калі ты на адлегласці, калі цябе не рэжуць арабы ножычкамі на вуліцы Яфа, то набываеш паблажлівасць, алімпійскі спакой.

– А ў цябе здараліся сутыкненні з арабамі?

– Канешне – з так званымі ізраільскімі арабамі. Між іншага, успомніў адзін выпадак. Мы працавалі ў «Макдональдсе», начальніца была ізраільцянка і сказала арабам: «Гаварыце на іўрыце!» (Яна не любіла і размовы па-руску.) А там якраз была змена арабская. Яны ўсе прабілі карткі рабочыя, вылагініліся, выйшлі з працы – салідарна, як адна змена. Гэта мне спадабалася, мы б, рускамоўныя, на такое не адважыліся.

Я хадзіў па тых вуліцах, дзе былі тэракты ў Іерусаліме. Што, вядома, пакідала свае ўражанні.

– Але ж тыя тэракты ладзілі не ізраільскія арабы?

– Не бачу розніцы. Наўрад ці які араб у Ізраілі называе сябе «ізраільскім». Іх ідэнтычнасць звычайна такая: араб, палестынец, і можа быць, на трэцім месцы – грамадзянін дзяржавы Ізраіль. Асіміляцыя ёсць, але лінія разлому існуе, няма сэнсу гэта адмаўляць. З Палестынай трэба нешта рабіць, таму што разлом вельмі адчуваецца…

– І што ты, як неабыякавы грамадзянін Ізраіля, прапанаваў бы?

– Аддзяляцца трэба. Ды ўжо ўсё і падзелена, усе жывуць сваім жыццём.

– Хіба твой гуманітарны бэкграўнд не падказвае, што трэба вучыцца жыць разам, дамаўляцца?

– З арабамі гэта проста немагчыма. Найперш кажу пра сектар Газа і Заходні бераг ракі Іярдан. З Газы ўжо вывелі ўсіх габрэяў, а на Заходнім беразе ёсць габрэйскія паселішчы пасярод арабскіх, і няясна, што з гэтым рабіць.

– Што, калі будзе так: аддзелішся ад тых арабаў, а жыхары Галілеі або Яфа запатрабуюць анклавы ўнутры Ізраіля?

– Ну, трэба нейкую канчатковую дамову заключыць!

– А на Блізкім Усходзе такія бываюць?

– Цяжка сказаць, але, па-мойму, зараз самыя спрыяльныя ўмовы: усе арабы аб’ядналіся супраць Ірана, «ліха № 1»…

(заканчэнне будзе)

Апублiкавана 29.08.2019  22:00

В. Рубінчык. КАТЛЕТЫ & МУХІ (96)

Cёмы месяц доўжыцца актыўная фаза канфлікту паміж пратэстоўцамі з розных мясцін Беларусі і адміністрацыяй рэстарана «Поедем поедим», што стаіць недалёка ад Курапацкага лесу. Баюся, што і ў Новы год мы адчайна ўварвемся пяройдзем з гэтай мітрэнгай.

12.12.2018 Паўла Севярынца і Cяргея Анянкова затрымалі, калі яны спрабавалі перашкодзіць уезду аўтамабіля на тэрыторыю рэстарацыі, адправілі на ноч за краты. Назаўтра адбыўся адміністратыўны працэс – першаму прысудзілі штраф, блізкі ў эквіваленце да 600$, другому прыйдзецца выплаціць каля 440$.

Неўзабаве мае адбыцца яшчэ адно судовае пасяджэнне – па грамадзянскаму іску гаспадара ядальні да журналіста «Новага часу» і рэдакцыі газеты. Паводле версіі Леаніда Зайдэса, журналісцкае расследаванне псуе ягоныя гонар, годнасць і дзелавую рэпутацыю. Л. З. патрабуе 8000 рублёў – г. зн. амаль 3800$ – кампенсацыі за маральную шкоду. Столькі ён, вядома, не атрымае, але часткова іск, хутчэй за ўсё, задаволяць. Зайдэс – не імпульсіўны Ізраілевіч, якому ўласныя фантазіі ды піяр былі даражэйшыя за факты (прынамсі да колькідзённай адседкі ў пачатку лістапада – мо’ цяпер паразумнеў).

Цешыць мяне тое, што не залежу ні ад ураду, ні ад «грамадскіх актывістаў», што нясуць вахту каля брамы рэстарана, ні нават ад таварыства аховы помнікаў, якое пікетоўцы дзяўбуць за «апартунізм» (таварыства мерылася ўзяць у Зайдэса 20000 р. на ўладкаванне Курапат). Яшчэ больш цешуся з таго, што не працую на «Народную волю», газету, калумністы якой не ўмеюць нават уважліва чытаць тэксты, не кажучы пра пошук імі ісціны.

«НВ» у Беларусі не адна такая, ды ад гэтага не лягчэй. Пра Сямёна Б. з яго панегірыкамі для Руты Ванагайтэ і недарэчнай шпількай у бок Ландсбергіса пісалася тут. Яшчэ адзін знаны філолаг, Алекс Ф., 13.11.2018 выступіў у ролі «міратворцы» – маўляў, паводзіны Ізраілевіча яму не падабаюцца, але ж неэтычна атакаваць жонку Аркадзя Маргарыту і яўрэяў увогуле. Усё б нічога, але пан Ф. угледзеў у інтэрв’ю Ізраілевіча «салідарнасць з тымі, хто ў Курапатах расстрэльваў бязвінных людзей». Чаму раптам? Хіба таму, што ў нашумелай гутарцы (верасень 2018 г.) бізнэсмен, між іншага, выказаўся пра Курапаты так: «можа быць, там былі тыя, каго і трэба было расстраляць?»

Невукаваты каблан-забудоўшчык – помнім-помнім, шмат год Аркадзь жыў побач з урочышчам і нічога пра яго не ведаў – мімаволі закрануў сур’ёзную праблему, сацыяльны профіль ахвяр сталінскага тэрору. «Не будзем ідэалізаваць тых, хто трапіў у лагеры і ссылкі, быў расстраляны і закатаваны. Былі сярод іх і даносчыкі на калегаў…», – трапна адзначаў у прадмове да зборніка «Расстраляная літаратура» (2008) гісторык Анатоль Сідарэвіч. Нельга выключаць, што пэўная доля курапацкіх ахвяр перад арыштам проста служыла ў карных органах. Магчыма, прысуды гэтым былым карнікам былі аформлены цапу-лапу, але ж па сутнасці яны атрымалі тое, што заслужылі (як і ўяўны «англійскі шпіён» Берыя ў 1953 г.).

Падкрэслю: доля мярзотнікаў сярод ахвяр тэрору невялікая, і падзел костак на «нашы/не нашы» перспектыў не мае. Праз тое, што на палігоне «Камунарка» пад Масквой «размянялі», напрыклад, экс-наркомаў унутраных спраў БССР Ляплеўскага і Бермана, ён не перастае быць месцам журбы ды памяці. Тым не менш затыкаць Ізраілевічу рот і прыпісваць салідарнасць з расстрэльшчыкамі 1937–1941 гг. было… ну, няхай неразумна.

У нумары за 11.12.2018 на 1-й паласе назіраў у Святланы К. чыстую істэрыку з нагоды таго, што некалькі больш-менш вядомых беларусаў (напрыклад, дырыжор Бабарыкін) удзельнічалі ў тэлездымках расійскага музычнага канала на тэрыторыі «Поедем поедим». На думку С. К., здымкі – «здзек з соцень тысяч беларусаў, якія назіраюць за гэтай сітуацыяй праз СМІ і ўсім сэрцам на баку тых, хто дабіваецца закрыцця скандальнага піцейнага дома…» Няйначай дама падсумавала аўдыторыі ўсіх недзяржаўных СМІ і аўтаматычна прыпісала ўсім іх чытачам-гледачам прагу зачыніць рэстаран…

Усё гэта «лірыка», а ў юрыдычным плане казыроў пратэстоўцам бракуе. Многія з іх апелююць да прадстаўлення, якое пракуратура выпісала 27.11.2012 аблвыканкаму – там гаварылася пра знаходжанне часткі пабудоў у ахоўнай зоне. Аднак прадстаўленні і пратэсты пракуратуры – не тыя паперы, што ўладаюць законнай сілай; параўнальна з рашэннямі судоў гэта, хутчэй, міжведамасныя рэкамендацыі. Дарэчы, і суддзі не заўжды ўлічваюць меркаванні пракурораў.

У 2014 г. пытанне ахоўнай зоны было вырашана… шляхам яе скарачэння да 50 метраў ад ускрайку лесу, г. зн. рэстаран з яе вывелі. Калі за столькі гадоў пратэстоўцы не змаглі выкрыць карупцыйную падкладку ў прынятых пастановах Мінскага аблвыканкама ды міністэрства культуры, то, напэўна, ужо і не выкрыюць. Цяпер дзяржава ў асобе пракуратуры настойвае на тым, што рэстаран можа працаваць, аднак з усходняга боку выключаюцца «ўсе віды гучных мерапрыемстваў». Пасля атрымання гэткага адказу (ліпень 2018 г.) не на закрыцці-пераносе «шынка» варта было б настойваць, а на ўзвядзенні плоту з узмоцненай гукаізаляцыяй…

Курапацкі лес і рэстаран «Поедем поедим» (за плотам). Фота адсюль.

Актывісты зноў і зноў паўтараюць, што Курапаты – нацыянальны некропаль, значыць, заслугоўваюць больш далікатнага абыходжання, чым звычайныя могілкі. Зноў жа, «лірыка»… А чаму б на фоне падвышэння цікавасці дзяржавы да мемарыялізацыі не дабівацца для месца масавых расстрэлаў пад Мінскам статусу асобай, аўтаномнай адзінкі? Каб руліў там, пры ўсёй павазе да органаў «мясцовага самакіравання», не так Бараўлянскі сельсавет, як міністэрства культуры або ўпаўнаважаны па справах рэлігій і нацыянальнасцей. У апараце апошняга або пры мінкультуры варта было б стварыць кампактны пададдзел са стабільным фінансаваннем, а пры аддзеле – грамадскую раду з даволі шырокімі паўнамоцтвамі, куды ўваходзілі б (паводле прынцыпу ратацыі) усе абаронцы i рупліўцы ўрочышча. Яна дэ-факта і пераняла б адказнасць за «закон і парадак» у Курапатах.

Адной з задач рады, санкцыянаванай дзяржавай, мусіла б стаць удакладненне граніц пахаванняў у Курапацкім лесе. Па-мойму, месцы расстрэлаў варта абгарадзіць (прынамсі абкласці камянямі), каб ніхто па іх лішні раз не таптаўся. Як накрэсліць граніцы без маштабных раскопак? Мяркую, урад мог бы на час пошукаў выдзеліць магутную апаратуру, недаступную актывістам-аўтсайдэрам. Чытаю паведамленне 2016 г.: «Навукоўцы будуць шукаць магілы воінаў на Куліковым полі пры дапамозе цеплавізараў». Калі сучасныя прыборы здольныя зафіксаваць парэшткі ваяроў XIV стагоддзя (спадзяюся, у гэтым выпадку інфармагенцтва суседняй краіны не хлусіць), то вызначыць, дзе ляжаць ахвяры ХХ ст., і пагатоў.

Ёсць яшчэ метад біялакацыі… Так, яго рэпутацыя неадназначная, але я на свае вочы бачыў, як яўрэйскі дзеяч Г. у 2002 г. пры дапамозе пруткоў шукаў – і знаходзіў – пахаванні ахвяр Катастрофы ў Мазыры. У месцах расстрэлаў пруткі пачыналі шалёна круціцца. Калі запрасіць у Курапаты 5-10 дасведчаных «лазаходцаў», калі іхнія звесткі наконт пахаванняў супадуць, то мажліва будзе абысціся і без цеплавізараў.

* * *

У кастрычніку г. г. прасіў наведвальнікаў belisrael.info паўспамінаць пра пачатак 1990-х – час станаўлення дзяржаўнасці РБ, якая пачалася, вядома, не з ліпеня 1994 г. Тут можна знайсці згадкі Ю. Тэпера, П. Рэзванава і нейкага Рубінчыка. Сёння – яшчэ адзін успамін ад пастаяннага чытача «К&М», дасланы з некаторым спазненнем:

Алесь Рэзнікаў (інжынер з Мінска, 1967 г. нар.):

Чым мне найбольш запомніліся 1992–93 гады ў Беларусі? Для мяне гэта найцудоўнейшы перыяд свабоды і надзеяў. Канцэрты ў Доме літаратара. Газеты «Свабода» і «Наша Ніва» на тарашкевіцы. Нават дзяржаўныя газеты «ЛіМ» і «Культура» зачытваліся да дзірак. Вандроўкі па Беларусі і ў Польшчу за ваўчары без візы. Для кагосьці, канешне, быў шок і «ліхія 90-я», але не для мяне. Выступы бардаў Віктара Шалкевіча, Андрэя Мельнікава, Змітра Бартосіка, пісьменніка Уладзіміра Арлова… Рэнесанс быў ва ўсіх канфесіях, праваслаўныя разам з баптыстамі і каталікамі раздавалі Евангеллі. Адраджэнне было і ў габрэйскай культуры – вярталася імя Марка Шагала ў Віцебск і Беларусь, людзі даведваліся пра Ізі Харыка і Зэліка Аксельрода, Гірша Рэлеса… Людзі перасталі саромецца называць сябе габрэямі (некаторыя нават па-старажытнаму сталі звацца «жыдамі», у добрым сэнсе)… Нават крышнаіты хадзілі і спявалі па Камароўцы і праспекце Скарыны. Прыязджалі «месіянскія габрэі», ім давалі Палац спорту…

І ў Ізраілі 1992–1993 гады былі часам вялікіх спадзяванняў, кульмінацыяй якіх стала падпісанне «дэкларацый Осла» (верасень 1993 г.). З другога боку, гэта перыяд, калі дзясяткі тысяч імігрантаў востра адчувалі брак працоўных месцаў і жытла – што, у прынцыпе, можна сказаць і пра 1990–1991 гг. Пасля парламенцкіх выбараў 1992 г. «рускамоўная абшчына» палітызавалася; якраз на 1993 г. (4 мая) прыпала беспрэцэдэнтна вялікая дэманстрацыя «аліі» ў Іерусаліме, калі з падачы Шчаранскага & Co. пад Кнэсет прыйшлі да 15 тысяч чалавек. Натан тады дэманстратыўна кінуў у сметніцу перадвыбарныя абяцанкі партыі «Авада», якая прыйшла да ўлады ўлетку 1992 г. У сваім артыкуле для расійскага часопіса «Дыяспары» (2002) я акурат заўважыў, што 1993-і быў годам пераходу ад спантанных пратэстаў да «сістэмных».

Як успамінаў Эфраім Меламед у газеце «Наша страна» (19.08.1999): «Пасля паражэння ўсіх “рускіх” спісаў на выбарах у кнэсет 1992 года («ДА», «ТАЛІ», «Яд бэ-яд») стала відавочнай неабходнасць кансалідацыі сіл абшчыны… 25 лістапада 1993 г. пад вялікім сакрэтам адбылася першая нарада амаль усіх вядомых у краіне рускамоўных старажылаў Ізраіля… Каб сабраць за адным сталом гэтых людзей, мне давялося амаль паўгода весці перамовы з кожным з іх… Тады і на ўсіх наступных сустрэчах аж да перамогі на выбарах 1996 г. (партыі “Ісраэль ба-алія” – В. Р.) адзінай тэмай заставаліся інтарэсы нашай абшчыны». Па-мойму, неблагі ўрок для беларускай «апазіцыі».

Э. Меламед з Кір’ят-Яма – «каталізатар» палітычнага самавызначэння рускамоўных у Ізраілі 1990-х гадоў. Фота адсюль.

«Вольфаў цытатнік»

«Бо мы падобны да дрэва / што расце праз шчыліну ў бетоне / Яго ствол захавае форму шчыліны / Не нам / разбіваць бетонныя сцены / наша справа расці», «галоўнае, каб час ішоў» (Іван Ахмецьеў, 1980-я гг.)

«Нешта ў цяперашнім дзяржаўным ладзе выпадае пакуль што прыняць проста таму, што яно ўжо існуе. Вядома, паступова мы будзем пераўладкоўваць дзяржаўны арганізм» (Аляксандр Салжаніцын, 1990)

«Унікальнасць 1960-х гадоў – у тым, што яны сталі часам вельмі пераканаўчай, вельмі натуральнай і вельмі моцна перажытай ілюзіі канца ілюзій… Людзі хацелі “праўды” – прычым па змоўчанні мелася на ўвазе, што праўда не зможа не ўкладвацца ў нашыя чаканні, не зможа не адпавядаць вымогам, напрыклад, гармоніі, асэнсаванасці, справядлівасці свету» (Вольга Бала, 27.03.2010)

«Шаламаў, напэўна, быў злейшы, больш сацыялагічны і літаратурны, чым Салжаніцын. А многія іншыя – больш дакладныя і гістарычныя. Але толькі Салжаніцыну нейкім дзівам удалося ператварыць сваю творчасць у акцыю – перадача «Архіпелага ГУЛАГ» на Захад – і ў тэатр – трыумфальнае выданне “Архіпелага” па ўсім свеце». (Сяргей Мітрафанаў, 12.10.2016)

«Дзеці – гэта святое. Пад сцягам дзяцей любыя заканадаўчыя ідыятызмы вельмі добра прымаюцца». (Кацярына Шульман, 04.12.2018). Апошні сказ добра перадае сутнасць паняцця «лалітыка» – В. Р.

«Час – ён бязлітасны, ён як ваўчыца / Вось мы сядзім тут, а ён імчыцца» (БГ, з альбома «Час N», 2018)

Вольф Рубінчык, г. Мінск

14.12.2018

wrubinchyk[at]gmail.com

От редактора belisrael

Материал нашего постоянного автора должен вызвать спор.

Я, живущий в Израиле уже 28 лет, не мог не обратить внимание на 2 последних абзаца.

На ословский договор можно смотреть по разному в зависимости от политических взглядов, но большинство израильтян скажут, что он принес огромные проблемы.

Пример партии “Исраэль ба-алия”, конечно, интересен, но к следующим выборам  в 1999 она разочаровала многих, на чем и сыграл Либерман, основавший НДИ, которая пусть и держится долго, уже давно у многих вызывает раздражение своим цинизмом, демагогией, пустыми обещаниями. К этому еще можно добавить ставшие близкими отношения Либермана с Путиным и Лукашенко, даже если в последние годы это не так незаметно. Еще недавно бывшая израильским министром Софа Ландвер, не раз во время поездок в Беларусь, отмечалась восхвалением режима, израильские ее выкрутасы и, мягко говоря, прегрешения это особая песня, заслуживающие отдельного большого разбора. Леонид Литинецкий стал проводником “русского мира” в Израиль. И нельзя не отметить, что партия оказалась настолько коррумпированной, что ряд ее высокопоставленных деятелей и их приближенных уже сидят, др., таких как Фаина Киршенбаум, вполне вероятно ожидает большой срок.

Опубликовано 14.12.2018  22:44

Водгук

Сітуацыя з «Курапатамі» сапраўды неяк выбіваецца з агульнага трэнду. Я ўжо не кажу пра мемарыялізацыю Трасцянца, але і спыненне прац па пашырэнню вуліцы Карла Лібкнехта, калі ў скверы на Купрыянава «раптоўна» адкрыліся парэшткі (нават мой бацька, якога толькі нарадзілі ў Мінску, і бабуля з дзядулям зусім не мінчане, і потым ён да 8-га класа жыў у Германіі, з савецкай групай войск, ведаў, што там – былыя лютэранскія могілкі), і нешта кшталту могілак загінулых у Першай сусветнай паміж Старавіленскім трактам і вуліцай Чарвякова, – усё паказвае, што да парэшткаў нашы ўлады спрабуюць ставіцца з пашанай. Хутчэй за ўсё, справа ў палітызацыі менавіта гэтага месца, з-за якой абодва «бакі барыкады» «ўпёрліся рогам». Што мусіць адбыцца, каб яны разышліся мірам, я не ведаю, але адносна мірнае святкаванне 100-годдзя БНР дазваляе спадзявацца на лепшае.

Пётр Рэзванаў, г. Мінск  

17.12.2018  13:15

Маалотские встречи (1). Семен Зарецкий и Леонид Раберов

В конце июля 2016 года на сайте был напечатан материал журналистки из белорусского Петрикова Эти Шифман-Фридман Последний миньян Петрикова. Незадолго до Нового 2018 года на него обратил внимание молодой москвич Андрей Порфирьев, составляющий свою родословную. После получения его письма редактор belisrael.info вновь позвонил Эти, рассказал об Андрее и его вопросах. К счастью, она жива-здорова, и, несмотря на свой почтенный возраст, многое помнит. Затем был звонок ее старшему сыну Исааку, живущему в Ришон ле-Ционе, с которым она приехала в 1991-м году в Израиль. Из разговора с ним стало известно, что в Маалоте живет младшая сестра Эти, которой 90 лет, а ее мужу Семёну Зарецкому – 94. Вскоре состоялся телефонный разговор с Семеном, известным и уважаемым в городе человеком. Он рассказал, что на одной лестничной клетке с ним живет бывший гомельчанин Леонид, которому 93 года. Как раз во время разговора Леонид был у Семёна, ну, а Эти живет в нескольких домах от них. Было решено обязательно съездить в Маалот, встретиться и поговорить со всеми.

Выбрав по-настоящему летний февральский субботний день, мы своей маленькой, но сплочённой командой рванули на север! Маалот расположен в Галилейских холмах неподалёку от таких городов, как Нагария, Акко, Кармиэль, Тверия и Цфат. Климат там довольно умеренный, а в самые холодные зимние дни может даже выпасть снег.

 

Начать серию встреч мы решили с Семена, который должен был пригласить к себе Леонида. Хозяин квартиры является пожизненным председателем Союза ветеранов войны города Маалот. Он любезно согласился поведать нам о своей богатой событиями жизни, мы радостно согласились и включили диктофон, а также сделали множество фотографий. Этот материал и предлагается вашему вниманию.

* * *

 

Семён Зарецкий родился в 1924 г. в Ельском районе в деревне Махновичи (ныне относится к Мозырскому району) в многодетной еврейской семье. Его папу звали Ароном, а маму Ханой. Семён был младшим ребёнком в семье. У него было 5 сестёр. Одна из них умерла во время войны, а остальные выжили; они скончались в Москве, Гомеле и Витебске в силу естественных причин уже в наше время. Одна сестра, Маша, репатриировалась раньше Семёна в Маалот из Витебска и умерла в этом городе. Её муж Моисей с известной в Мозыре фамилией Трастинский внезапно скончался перед репатриацией.

Семён первые 4 года учился еврейской школе. Преподавание в ней велось на идише. Затем советская власть закрыла эту школу, и он перешёл учиться в обычную белорусскую, которую и окончил перед самым началом войны. Нетрудно подсчитать, что к началу войны он и его сверстники были 17-летними пацанами.

Однако они сразу встали в ряды защитников Родины. Боролись с последствиями бомбёжек, ночами сидели в засаде, чтобы не пропустить и задержать шпионов. Затем был долгий путь к спасению. Родители и сёстры Семёна спаслись, а вот дяди со стороны отца отказались уезжать и погибли вместе со своими семьями. Одного из братьев отца звали Мордехай, а другого Лейб.

Семён рассказал нам ужасную историю о злодейском массовом убийстве гитлеровцами беззащитных мирных евреев: стариков, женщин и детей, Людей загнали в воду и расстреляли из автоматов. Тётя, жена Мордехая, чудом выжила в этой бойне, спряталась в овраге, но потом решила, что опасность уже миновала, вышла из укрытия и пошла посмотреть, не сгорел ли семейный дом в Петрикове. Там её увидел полицай, и её расстреляли. После освобождения Беларуси отец Семёна отыскал её захоронение. Она была погребена вместе с неизвестным мальчиком. Погибших жертв нацистских преступлений похоронили, сделали ограждение, но настоящего памятника не было.

Эвакуация происходила через железнодорожную станцию Муляровка, которая находится в 12 километрах от довоенного местожительства семьи Семёна. Эвакуировались по реке Припять на барже, которая плыла с «черепашьей» скоростью… В конце концов прибыли в Киев, а оттуда перебрались в район Чернигова.

Далее в Саратовскую обл. дер. Агоровка, примерно, 30 км. от железной дороги. В колхозе работал на лошади. А когда муж одной из сестер, невоеннообязанный работник облисполкома, приехал с документами, сели на железнодорожной станции и в конце 41-го оказались в Узбекистане в Намангане.

В этом же городе, когда ему исполнилось 18 лет в 1942 г., он был призван в армию и направлен для ускоренного военного обучения в харьковское пехотное училище, эвакуированное в Наманган. Учёба длилась полгода, а затем после экзаменов всех курсантов немедленно отправили на фронт.

1942 г., Харьковское пехотное училище     

Семён воевал на Степном фронте. Первое ранение он получил под Белгородом. К счастью, оно оказалось лёгким. А вот второе ранение, в бою под Харьковом, было тяжёлым. Семён терял сознание и снова приходил в себя. Лежа в неподвижном состоянии, он слышал о танковом наступлении немцев и боялся, что фашистский танк просто проедет и задавит его. Были и случаи, когда находившихся без сознания, но ещё живых солдат хоронили в общей могиле. К счастью, его заметили, подобрали, дали воды и отправили для лечения в тыл. Лечение и выздоровление было долгим и продолжалось 7 месяцев ( с августа 1943 по март 1944 г.). По его окончании Семён был выписан из госпиталя, комиссован и вернулся к своей семье в Наманган, поскольку Беларусь к тому времени ещё не была полностью освобождена. Затем после изгнания фашистов Семён вместе со своей семьёй вернулся в свои знакомые с детства места.

По возвращении в родное местечко Петриков семья Семёна обнаружила, что их дом находится в относительно неплохом по военным меркам состоянии, не разбомблен, а только выбито несколько окон и дверей. Однако в этом доме уже жила другая белорусская семья, которая самовольно туда вселилась, пользуясь отсутствием законных хозяев. Новый хозяин дома пытался представить дело так, будто бы дядя Семёна продал ему этот дом. Однако Семён не стал его слушать, а угрозой применения силы вернул себе свою законную недвижимость. Позже семье Семёна горисполком дал возможность построить новый дом. Семён учился в бобруйском сельхозтехникуме, а окончив его, попал в райисполком Петрикова, где работал в спецчасти. Его послали работать в сельхозбанк города Мозырь, несмотря на то, что он сам признался в отсутствии знаний и практического опыта. И то и другое он приобрёл в процессе работы. Вник в тонкости дебита-кредита, сальдо-шмальдо и научился работать с клиентами в отделе кредитования.  Поначалу финансовые документы были для него сродни китайской грамоте, но коллеги по работе помогли ему войти в курс дела. В частности, очень помог бухгалтер по фамилии Рабинович. Семён разобрался в работе и участвовал в совещаниях. Затем он был назначен директором автобазы в Петрикове. Это было в 1961 г. Семёну не было тогда и 40 лет. В этой должности Семён проработал 13 лет, после чего был переведен в Мозырь.

В Мозыре с правой стороны на въезде в Бобры находилась станция АТЕК (машины и контейнеры для междугородних грузовых перевозок), где Семен стал начальником. Сам автокомбинат был в Гомеле.

В Израиль приехал в 1991 г. Ходил в ульпан, а затем занялся общественной деятельностью. Подспорьем было знание идиша, на котором говорили у него дома до войны.

Семён рассказал о том, что у него было два сына и дочь. Жену зовут Дуся, она тоже родом из Петрикова. Фамилия её родителей Фридман: мама Эстер и папа Борис. Её единственная сестра Эти, с которой тоже побеседовали (об этом будет отдельный материал), проживает в Маалоте на той же улице.

Петриков, 1967 г.                                                            Маалот, 1992 г.

Дуся во время войны была эвакуирована в Саратовскую область. После освобождения Беларуси от нацистов вернулась в родные края, где и познакомилась вскоре на танцах с Семёном. Свадьбу сыграли в 1947 г. – таким образом, в прошлом году их браку исполнилось 70 лет! Дети подняли вопрос об алие. Младший сын Михаил (1950 г.) жил в Минске, а дочка в Гомеле. Решили ехать в Израиль, тем более, что в Минске уже продали квартиру, но муж дочери решил не ехать.

А ещё один сын Яков (1948 г.) работал начальником ПМК в Хойниках. Он неожиданно скончался. Случилось это так: когда умерла двоюродная сестра, он поехал на похороны, вышел из автобуса и сразу умер.

Михаил никогда на здоровье не жаловался, но заболел и умер в Маалоте. Внук Женя, 1983 г. р., месяц назад женился на местной израильтянке (сабре). Внучку зовут Аня, 1981 г. р., она вышла замуж раньше.

Внуки Женя и Аня (примерно 20 лет назад)

На фото Аня со своим сыном, правнуком Семёна и мужем Виктором Чесновским. Сейчас у неё родился второй сын.

«А вот ещё одна фотография, – говорит Семён. –  На ней гомельские родственники: дочка Рая 1953 г. р., зять Саша Песин, сын Эдик, его жена Наташа, их мальчики-двойняшки и я со своей женой. 

Семён приехал в Маалот к своей сестре Маше в июне 1991 г. Маалот тогда был не городом, а посёлком городского типа с населением порядка 6000 человек.

Вскоре после приезда и окончания ульпана Семён был избран в руководство маалотского отделения Союза ветеранов 2-й мировой войны, а спустя полгода, 5 января 1992 г., стал председателем отделения. Ветеранский комитет под его руководством проводит самую разнообразную полезную работу: помогает в ремонте и благоустройстве квартир ветеранов, организует их досуг (вечера отдыха, поздравления с днями рождения и другими памятными датами), отмечает золотые свадьбы под хупой, стремясь сохранить связь поколений. Проводятся экскурсии по всей стране, а ветеранский хор считается ведущим в Маалоте. Неходячих ветеранов активисты навещают на дому.

Всемерную поддержку ветеранам в их благородном деле оказывает мэр Маалота господин Шломо Бухбут. Так, он предоставил им первый этаж в новом доме «на столбах». Помещение называется «Яд ле-баним»; в одной комнате находится сам комитет ветеранов, а в другой – музей еврейского героизма на фронтах Второй мировой войны с передвижными экспонатами. Имеется и библиотека. В музей заходят школьники города вместе с учителями, и сами ветераны бывают в школах, рассказывая всю правду о войне.

К сожалению, несколько лет назад у Семёна случился тяжёлый приступ, и только чудеса израильской медицины вернули его к жизни. Когда на следующий день он очнулся в реанимационной палате, врачи сказали ему, что он один из тысячи, кто после такой тяжёлой болезни возвращается к жизни. Семён сохранил память и рассудительность, но, поскольку его физическое состояние всё же ухудшилось, он не может как прежде ходить на заседания совета ветеранов. Тем не менее, он является пожизненным почетным председателем союза ветеранов Маалота, его разумный голос и взгляд на происходящее нередко являются решающими при принятии решений. Жизнь продолжается!

  

Далее Семён рассказал о своей метапелет, помощнице по уходу из Молдавии. Зовут её Сильвия Суружиу. Когда в связи с возрастом и состоянием здоровья возникла необходимость в круглосуточном наблюдении и уходе, Семён и его спутница жизни обратились в фирму, предоставляющую услуги иностранных рабочих-сиделок. Сильвия работает в этой семье уже 2 года. Она для стариков стала как член семьи, вкусно готовит, выполняет необходимую работу и помогает во всём. Кроме того, её профессиональные знания и опыт медсестры очень помогают в трудных ситуациях. Помимо этого, жена Семёна имеет от «битуах леуми» (службы национального страхования) метапелет на 4 часа в день. Что касается оплаты иностранной помощницы, то 30 часов в неделю компенсирует «битуах леуми», а остальное оплачивает семья.

***

А сейчас рассказ Леонида Раберова:

– Родился я в 1925-м в Гомеле, сестра Сара в 1921-м, брат Муля (Самуил) в 1923-м, всего было пятеро детей. Двойня, Зяма и Рива, – с 1931-го. Отец Иосиф работал на заводе слесарем-монтажником, мать Соня – домохозяйка. В доме родители разговаривали на идиш, а дети на русском. Закончил 7 классов, поступил в железнодорожный техникум на отделение «сигнализация, централизация и блокировка». До 5-го класса учился в еврейской школе, после чего ее закрыли. Сестра поступила в музыкальную школу. Я и старший брат работали на детской железной дороге, протяженность 500 м. Паровоз и 2 вагона. Брат машинистом, я помощником. По воскресеньям возили детей.

В 41-м, когда началась война, брата Зяму призвали в армию, он попал в школу связи в Чебаркуль. На фронте с 42-го, погиб под Сталинградом. Был командиром отделения связи 135-го гаубичного полка. Сестра с музыкальной школой была эвакуирована на Урал. В 43-м призвана в армию и была командиром зенитного расчета 3-го Украинского фронта до конца войны. Я же в эвакуации в Куйбышеве после окончания курсов слесарей работал слесарем-монтажником на заводе.

С командиром отделения связи полка Антоновым, Германия, Люббенау, 1946 г.

Взвод управления полка, январь 1946 г.

В начале января 43-го меня призвали в армию, на фронте был с сентября 43-го. Боевое крещение принимали при форсировании Днепра южнее Киева. 1-й Украинский фронт, 3-я гвардейская танковая армия.

За форсирование Днепра был награжден медалью «За отвагу», за бои на Сандомирском плацдарме – орденом «Красной звезды», за бои под Берлином – медалью «За боевые заслуги». Во время войны у нас сменилось 6 командиров взводов – последний погиб на Сандомирском плацдарме. Войну закончил в Чехословакии. После взятия Берлина своим ходом на машинах через Карпаты брали Прагу. В армии был до мая 49-го, все время жили в Германии. Армию нашу расформировали в 46-м. Мы попали во 2-ю гвардейскую армию и в мае 49-го демобилизовались. Приехал в Гомель, где к тому времени уже жили родители. Они вернулись из эвакуации в 48-м. Отец пошел на тот же завод «Красный химик», где работал до войны. Сестра демобилизовалась в 49-м, работала преподавателем в музыкальной школе.

Гомель. Сидят: второй справа машинист Тимошенко, в центре Вашенко, токарь (фамилию непомнит) , крайний слева машинист Кочетов. Стоят: справа машинист Шепчук

Я в 49-м поступил в школу машинистов, закончил в 52-м. По распределению был направлен на Прибалтийскую железную дорогу, где отработал 3 года, после чего вернулся в Гомель. Начал работать в локомотивном депо. Вначале помощником машиниста, а затем машинистом. Возглавлял тепловозы и дизель-поезда. Работал на пригородных поездах в направлениях Гомель-Жлобин до Минска, Гомель-Калинковичи, Гомель-Щорс. Затем работал в депо на различных должностях. Был мастером цеха подъёмки, старшим мастером депо, замначальника по ремонту, замначальника по эксплуатации, а до этого был машинистом-инструктором. И в конце был комиссован и работал старшим дежурным по депо.

В 91-м приехал в Израиль в Маалот. Из пятерых детей, как я уже говорил, старший брат Самуил погиб под Сталинградом, сестра Сара умерла в прошлом году в Америке в возрасте 96 лет, второй брат Зяма закончил горный институт в Днепропетровске и работал инженером на шахтах и на севере, умер в позапрошлом году от ранений. У меня две дочери: старшая Лариса вместе с мужем Борисом Подольским и двумя сыновьями приехала в 90-м, живет в Маалоте, а младшая Лена в Канаде.

 

Внук Саша Подольский служил 3 года на кораблях ВМФ Израиля, а младший Игорь дослужился до лейтенанта и ушел в отставку. Сейчас у него родился сын, живет в центре страны недалеко от Тель-Авива. Жена Стелла преподает в школе биологию.

Когда Семен возглавлял комитет ветеранов войны, я тоже был временно в комитете, возглавлял бригаду из 8 чаловек, помогали пенсионерам с небольшими ремонтами, также ремонтировали бомбоубежище, оборудовали магазин дешевых товаров. Но в силу возраста уже 2 года как отошел от какой-либо деятельности.

Младшая дочь Лена Орлова (Раберова)  работала машинисткой в школе в Гомеле, муж её – россиянин Орлов Владимир, поженились в Минске, где он работал. В Канаде программист, сын Леонид (1992 г.), связан с музыкой, преподает в музшколе в Торонто. Уехали в 1993 г. из Минска. Жена Дора Подгорная (1928), гомельчанка, преподавала русский язык и литературу в школе. Была в эвакуации. в Барнауле с родителями. Умерла в Маалоте в 2016 г. Имела трех братьев. Семен и Давид пропали без вести в 41-м, а младший Лев умер от ран после войны в Минске в 47-м или 48-м. Отец Лев Борисович, мама Хана.

Опубликовано 20.03.2018  01:01

***

Из откликов:

Marina Rabinovitch в фейсбуке 21 марта в 15:31

Я лично знакома с Семёном Зарецким – прекрасный, добрый, располагающий к себе замечательный человек!
Родная сестра Семёна, Маша Зарецкая, скончавшаяся в Маалоте в 2000 году, это бабушка моего мужа. Многие биографические факты, поведанные в интервью Семёном Зарецким, были известны моему мужу от бабушки Маши Зарецкой. Но в интервью обнаружились и новые детали и факты, которые ранее моему мужу были неизвестны.
Одна из семейных историй, которая не упоминается в этом интервью, гласит, что семья Семёна Зарецкого, будучи в эвакуации в Узбекистане, получила на него похоронку. И отсидела шиву.
Здоровья и до 120 Семёну и его жене Дусе!!!
Спасибо Вам большое за интервью с ним.