Tag Archives: Владимир Цеслер

«Тянет белорусский якорь». Беседа с Павлом Костюкевичем (1)

Встреча состоялась в конце лета 2019 г., возле дома-музея І съезда РСДРП – того самого, где когда-то обосновались граф Чапский & инопланетяне (наша «зона 51»!). День был душный, вокруг блуждали призраки. Мы долго сидели на лавочке с видом на Свислочь, и я всё ждал, что из воздуха сотчётся прозрачная фигура, а затем к нам подойдёт некто криворотый…

Не подошёл – зато и под трамвай никто не попал. Однако одного нашего товарища из Союза белорусских писателей в тот знойный день всё же не стало: именно, сказочника Петра Васильевича Васюченко, светлая ему память.

Непосредственным поводом для интервью явилось недавнее 40-летие П. С. Костюкевича. Я настраивался «просто» поговорить с Павлом, да не вышло: человек он непростой, многогранный. Биография моего собеседника в чём-то характерна для нашего поколения («ласточек в стрессе», как говаривал сам П. К. в 2007 г.), но не без особенностей. Взгляды творческой личности и отца двоих сыновей как минимум заслуживают внимания, даром что нередко хотелось спорить с ними… Впрочем, судите сами, до чего мы доигрались.

Справа налево: Павел Костюкевич и Вольф Рубинчик (март 2015 г.; фото Вики Тренас, lit-bel.org)

В. Р.

* * *

– Паша, как тебя представить?

– Писатель, переводчик, с 2011 г. – арт-директор книжного магазина «Ў» (сейчас, летом 2021 г., уже не арт-директор. – ред.)

– До книжного ты работал журналистом в Минске, ещё раньше – 11 лет жил в Израиле… А в каких городах?

– Когда приехал в 1997 г., жил в Кфар-Сабе, потом в Тель-Авиве (точней, в Рамат-Авиве, где все общежития студенческие), потом переехал в Иерусалим на 5 лет, потом в Рамат-Ган…

– Перечисли свои занятия в Израиле – хотя бы «для истории».

– Официант, продавец, охранник, штрейкбрехер…

– ?

– Фактически это была охрана штрейкбрехеров. Когда все уборщики мусора бастовали, нас наняли защищать тех, кто всё-таки вышел работать. Это примерно 1998 год. Мы ездили за мусорщиками на машинах, ждали, пока они разгрузятся… И вот я сидел за книжкой на заднем сиденье, учил иврит. На каком-то этапе прочёл слова «авода шхора» («чёрная работа») и спросил нашего охранника-израильтянина, что они означают. Он ответил: «Чёрная работа – то, чем мы сейчас занимаемся».

– Насколько знаю, в Израиле ты хотел проведать больного деда, думал вернуться, но вернулся далеко не сразу. Была же существенная причина для невозврата?

– Тогда, в конце 1990-х, были совсем дешёвые квартиры в Минске. Думал заработать денег, купить квартиру. Казалось реальным заработать на неё, повкалывав год. Потом решил поучиться… Причём не было ощущения, что образование – это важно. Где-то в 1998-м поступил в колледж при Тель-Авивском университете.

– Наверно, не без трудностей? Ивритом владел ещё не в совершенстве?

– Да, он тяжело давался. В университете ещё учил год-полтора… Совмещал с английским, языком всех наших учебников. Английский у меня был, возможно, лучший в школе, но худший в нашей университетской группе. За год-два как-то освоился. Всего учился пять лет, а в течение года (2003-2004 гг.) проходил курс копирайтинга. Это уже больше прикладная, не академическая учёба.

– Но основная твоя специальность – психолог?

– «Поведенческие науки»: антропология, психология и социология. По-английски называется «behavioral science», и мне кажется, что это была придумка колледжа, где я учился (на самом деле термин зародился в Северной Америке 1950-х гг. – В. Р.). Я такого больше не встречал, и когда начинаю объяснять, что-то писать о себе, все говорят: «А-а, ты бихевиорист!», хоть это другое.

– Ты же ещё опекал детей из непростых семей?

– Да, в рамках программы «Перах» («Цветок»): если хочешь получить плату за учёбу на полгода, то два раза в неделю посещаешь детей из трудных семей. Два мальчика было: один – узбек-узбек, не еврей… Есть такая школа – гимназия «Бялик», когда-то очень важная для сионистского движения, а теперь, поскольку она находится у центральной автостанции («тахана мерказит») Тель-Авива, там учатся в основном дети гастарбайтеров. Там, думаю, половина учеников-неевреев, которые не получат гражданство. Тем не менее государство о них заботится, обучает, а «трудных» детей подтягивает, что мне очень понравилось. Так вот, отец этого мальчика-узбека продавал на соседней улице «Красных фонарей» краденые джинсы, или какие-то лохмотья, я часто его там видел. Имя мальчика Тимур, но все его называли «Тимор», на ивритский лад. Ему было тяжело: у отца его родной язык русский, у матери узбекский. Иврит знал слабо, учился плохо, и вот его взяли «на баланс»… Семья была такая… стрёмная; отец всё делал свой плов, потом говорил мне: «Пойдём, выпьем! Дети – не так важно, как наш разговор». Но Тимур соображал, и с ним было интересно.

А потом в Яффо был мальчик из «марокканцев», интегрированный, израильский. С ним уже было проще. Мы с ним играли в футбол, а спустя несколько месяцев его мама мне говорит: «Мы тебя взяли, чтобы ты его подтянул по учёбе! В футбол он и так хорошо играет…» Но учиться мы с ним не стали: я решил, что мы с ним будем играть во всякие игры. Научил его играть в «пстрички» (он старательно произносил это слово) и в «дамкес», то есть шашки. А в нарды он сам меня учил.

Программу курирует министерство образования, раз в два месяца им надо приносить отчёт…

– И что ты писал в отчёте?

– Правду. Задача ставилась такая: чтобы у мальчика (или девочки) появился какой-то друг. Есть градация: преподаватели, родители, ровесники… а тут появляется человек, немного корректирующий твоё поведение, четвёртая сила какая-то. Мне это очень нравилось, ощущать себя «четвёртой силой». Правда, никто не скрывал, что мы работаем за деньги, ради учёбы. Это всё честно говорилось ребятам.

Интересная программа «Перах» – она из того, что создаёт разницу между «третьим миром» и развитой страной. Не помешало бы иметь подобную программу и в Беларуси.

Был у меня ещё один мальчик с церебральным параличом. Я увидел, как живут в Израиле люди с ограниченными возможностями, какие у них есть почти не ограниченные возможности реабилитации. Конечно, многое от родителей зависит… Понимаю, почему Анна Хитрик с ребёнком уехала в Израиль.

– Но ведь у её ребёнка не ДЦП, а аутизм…

– Всё равно, детей подтягивают.

– Где жил тот мальчик с параличом?

– В Тель-Авиве, район Яд-Элиягу. Тоже пробовали с ним в футбол играть… Но он упал, разбил подбородок. Не сильно, но крови было много. Ничего, всё зажило.

Вспоминаю программу с благодарностью, oна дала мне какой-то стержень, взрослость. Потому что болтался, не зная, куда идти (студент-недоросль…), а так – несёшь ответственность за детей.

– Неужели работа охранником не закаляла характер?

– Ну, нам говорили, что на этой работе опасность велика (из-за интифады). Но к работе охранником я более иронично отношусь. Раздавали оружие почти что всем, оно не было знаком «мужественности».

– Ты и коврами торговал…

– Да, в торговом центре, и довольно трудная была публика – узбеки, арабы… Самые переборчивые покупатели. Как раз поступили пластиковые ковры бельгийские, которые теперь у нас в каждой квартире, и надо было рассказать, объяснить, что время натуральных ковров ушло, а есть товар в 10 раз дешевле. Благо тогда иврит у меня был уже нормальный.

В торговом центре было ощущение восточного рынка, когда стоишь среди ковров, к тебе подходят смуглые люди, ещё и одетые малость ориентально…

– По-моему, ты человек адаптивный, быстро приспосабливаешься к любой ситуации.

– Тянет белорусский якорь… Белорусы адаптируются лучше, чем россияне, но значительно медленнее, чем украинцы, а тем более итальянцы.

– И вот этот якорь тебя тянул-тянул, да и вытянул назад, в Беларусь?

– В Израиле я адаптировался, просто были другие неразрешимые вопросы, которые не мог в своей голове закрыть. Подумал, что попытаться можно в Беларуси, не отсекая для себя и Израиль.

– А когда тебя потянуло в Беларусь?

– Думаю, что тогда, когда отучился. Увидел, что снова вхожу в круг охраны, некачественной работы… Диплом мой университетский половинчатый, только B. A. (бакалавр), на M. A. (магистра) идти не хватало баллов.

– И примерно тогда ты начал писать для «Нашай Нівы». Помню твою летнюю юмореску 2004 г. «Отдых – это…» (явная пародия на эссе 1990 г. «Независимость – это…» Владимира Орлова). «Хороший юмор… Не знаем, откуда этот автор взялся», – говорил мне в редакции «НН» Андрей Дынько.

– Это первое моё произведение на белорусском. Я был впечатлён Эфраимом Кишоном, и хотелось, чтобы каждая-каждая фраза звучала смешно. Может быть, сейчас это воспринимается как «жванеччина».

– Или «кишонщина»?

– Пусть так. Благодаря Кишону я начал знакомство с израильской литературой. До знакомства на меня влиял стереотип, что всё интересное – у англосаксов, и если переводить, то что-то американское, или в крайнем случае немецкое, французское. То, что под рукой, очень часто не замечается. В Беларуси то же самое: мало кто интересуется чешской, польской литературой: «Ай, что нам могут сказать поляки?»

Я чувствовал, что иврит уже знаю лучше английского, жил им. И вот довольно случайно перевёл один рассказ, другой… Может, и потому, что было трудно переводить с английского.

– И что первое ты перевёл из Кишона?

– «Ну, а сам ты как?», «А ключи у Рудого». Потом познакомился с парнем – преподавателем на курсах, где изучал рекламу. Мы с ним разговорились (хорошо в работе охранником то, что у тебя есть время на долгие разговоры), и он мне сказал: «Вот, новое слово, автор мирового уровня – не знаю, как ты его не замечаешь… Этгар Керет». И началось… Переведёшь рассказ – хочется ещё (бесконечная радость коротких рассказов). Перевёл, отправил в «Нашу Ніву» – просто не знал, куда ещё. Газету я читал в интернете, знал этот бренд с 1990-х. Сайт «Радыё Свабода» ещё читал. А «НН» распечатывал, тратил колледжные страницы (тогда была бесплатная распечатка, это ранние годы интернета). Мог распечатать целую газету и ехать из Тель-Авива в Иерусалим. Как раз за час езды всю газету прочитаешь…

– Печатался только текст?

– Было требование колледжа – распечатывать без картинок, т.к. иначе много чернил уходило. Это были аккурат последние годы дубовцовской «НН» – 1999-й, 2000-й. Классное было чтиво для автобуса…

– Уже тогда читал Кишона на иврите?

– Нет, тогда, вместе со значительной частью выходцев из СНГ, был ещё подвержен хвори: не замечать израильскую культуру.

– Сколько тебе лет понадобилось, чтобы войти в эту культуру?

– Думаю, 4-5.

– А из белорусских писателей кто на тебя влиял?

– Поколение, которое пришло в 1980-х: Владимир Орлов, Игорь Бобков, Валентин Акудович. Из старших уважал Владимира Короткевича, Вячеслава Адамчика, Кузьму Чорного. Особенно Чорного: прочитаешь абзац его прозы, и настолько увлекаешься стилем, что уже и неважно, о чем там написано…

– На белорусский хотелось переводить с иврита, потому что никто этого до тебя не делал?

– Наверно. Ну, это связано с моим национальным чувством в Израиле: ощущал себя белорусом, надо было доказать…

– А кем чувствуешь себя НЕ в Израиле?

– В зависимости от ситуации. Больше я склонен к тому, о чём говорит Адам Глобус: в каждой стране чувствуешь себя по-разному. Иногда, когда бывают на тебя нападки антисемитские, ясно, что чувствуешь себя евреем. Их много, идентичностей, которые во мне борются… В Израиле ощущал себя не то что русским, но русскоязычным. Особенно когда замечания делали, что ты неправильно говоришь на иврите, или указывали: «Говорите на иврите», когда ты с другом или с кем-то по-русски разговаривал. Подобные замечания вызывали обратную реакцию.

– Профессор Мальдис, когда в газете «Голас Радзімы» писал о презентации сборника твоих переводов (кажется, в 2007 г.), специально подчеркнул, что Павел Костюкевич – всего на четверть еврей, а вообще-то «наш человек»…

– Видимо, это важно для беларусов, чтобы были «наши евреи», «наши премьер-министры в Израиле». Идёт процесс нациестроительства… Чем объяснить успех Кульбака в Беларуси? Тем, что он «наш». Рядом с ним было множество отличных писателей, тот же Ицхак-Лейбуш Перец.

– Может, дело в том, что Мойше Кульбак более современен, а не только в том, что «наш»?

– Происхождение тоже важно. И мне кажется, что Кульбак просто бежал за своей культурой: где она пульсировала, туда он ехал: в Берлин, Вильно… Узнал о Минске – раз, поехал туда. Достаточно был безрассудный, не без идеализма.

– А ты себя идеалистом или романтиком считаешь?

– Стараюсь быть реалистом.

– 11 лет взрослой жизни ты прожил в Израиле, 11 – в Беларуси. Где планируешь быть следующие 11?

– Тут не всё зависит от человека. Я не атеист, верю в Высшую силу.

– Что ж, давай о белорусском периоде творчества великого писателя… Вернулся ты в Минск-2008 – знал, чем будешь заниматься?

– Не знал. Было ощущение, что возвращаешься в страну с более низким экономическим уровнем (тот же «Перах» трудно себе представить в Беларуси). Конечно, это по голове бьёт, влияет на самооценку – как будто ты делаешь шаг назад. Многие по этой причине и не возвращаются… Кто-то едет в Беларусь, так как завязан на бизнесе. Странные люди – возвращенцы из Израиля. В Минске нет их «землячества» (или я о нём не знаю).

– Может, вернулся потому, что здесь начали выходить твои книги? Надеялся сделать себе имя?

– Ну да, надеялся…

– Ты же имел намерение заниматься ещё и рекламой? Получилось?

– Можно сказать, что получилось. Просто это были социальные проекты…

– Пожалуйста, подробнее. Как писателя тебя всё же знают, а как рекламиста – не все.

– И слава Богу! Это не та вещь, которую надо подписывать постоянно… Меня удивляет, когда на цеслеровской майке («Нет смертной казни!») подписано, что логотип принадлежит Цеслеру. По-моему, это неправильно, чуток неадекватно. Ну, ходят люди в моих майках со слоганом «Не хочу жениться, а хочу учиться» с Евфросиньей Полоцкой… Мультик «Будзьмы» о «неистовом народе» (2011) стал частью кампании, появились соответствующие маечки. К cозданию мультика я не имею отношения, но моей идеей было растянуть его на цитаты. И сейчас бывают разные заказы…

– Значит, книжный не даёт достаточного дохода? Или так: хочется большего?

Вход в книжный магазин «Ў» (ул. Короля, 22); Павел на новом рабочем месте. «Вот это фрукт, его едят»… Начало августа 2019 г.

– Это же гуманитарная сфера, тут никто особо не рассчитывает на высокие заработки. В университете, когда мы шли на «поведенческие науки», в первый год пришёл профессор, который нам сказал: «Я профессор, доктор социологии. У меня низкий заработок. Никогда не идите на социологию или психологию, если вы это не любите! Бросайте всё, идите на менеджмент!» Видели глаза, что выбирали… Гуманитарная сфера отрезана от ресурсов, и надо с этим смириться, приспособиться.

– Но сначала ты пошёл в «Нашу Ніву». Там были деньги (не путать со свободой)…

– Да, Дынько ухватился за меня: «Идёмте, Павел, к нам!» Я к тому времени только месяц жил в Беларуси, имел выбор из двух вариантов работы, выбрал «НН». Два года отработал, затем как-то расстались. У них обыкновение – корреспондентов менять.

– А сколько тогда, когда тебя наняли (осенью 2008 года), было журналистов в «Ніве»? Два?

– Помню, что было два фотографа, а журналистов… Пять или шесть.

– Сейчас их сайт читаешь?

– Давно не открывал, и не из-за ненависти, а наоборот, от любви. Всё нравится, просто последние 15 лет – одни и те же комментарии. Это и по белорусской службе радио «Свобода» видно. Их материалы оказывают такое воздействие… терапевтическое, особенно прогнозы, которые повторяются из года в год. И я решил – зачем? Это слегка мешает мне быть реалистом, жыть в реальном мире.

– Какое же издание из белорусских (или белорусскоязычных) ближе к реальности?

– Нет таких. Ну, это искривление из-за режима: какой режим, такая пресса – что провластная, что оппозиционная. Ясно, что и там, и там есть хорошие материалы, хорошие журналисты, но всё сливается в поток пропаганды… Разочаровался я в СМИ; хочется, чтобы была какая-то культурническая газета. Да, был сайт «Будзьма»: лет 5 назад было модно такие культурнические порталы делать. И всё-таки в Беларуси динамики не хватает. Должна быть и политика, и культура, и кухня – всё сразу, комплексно. Например, израильское издание «Едиот Ахронот» читаю с удовольствием, потому что ты прочёл новость о политике, сплетни, рецензию на новую книгу – и всё это под одним знаком… Приложения культурные очень люблю.

– Зорко следишь за израильскими новостями?

– Да, слежу. Выборы бесконечные – это мой любимый спорт, олимпиада еврейского народа… Очень понравился этот ход – что весной [2019 г.] назначили вторые парламентские выборы за год. Такой «взгляд со стороны» у меня появился здесь – приятно стало смотреть на Израиль, израильскую культуру. Думаю, такое же наслаждение получают европейские профессора, изучающие белорусскую культуру. С расстояния всё в Беларуси выглядит очень занимательно. Вот так и Израиль: когда ты на расстоянии, когда тебя не режут арабы ножичками на улице Яффо, приобретаешь снисходительность, олимпийский покой.

– А у тебя случались стычки с арабами?

– Конечно – с так называемыми израильскими арабами. Между прочим, вспомнил один случай. Мы работали в «Макдональдсе», начальница была израильтянка и сказала арабам: «Говорите на иврите!» (Она не любила и разговоры по-русски.) А там как раз была смена арабская. Они все пробили карточки рабочие, вылогинились, ушли с работы – солидарно, как одна смена. Это мне понравилось; мы, русскоязычные, на такое бы не отважились.

Я ходил по тем улицам, где устраивались теракты в Иерусалиме. Что, конечно, оставляло свои впечатления.

– Но ведь те теракты устраивали не израильские арабы?

– Не вижу разницы. Вряд ли какой-нибудь араб в Израил называет себя «израильским». Их идентичность обычно такова: араб, палестинец, и, может быть, на третьем месте – гражданин государства Израиль. Ассимиляция есть, но линия разлома существует, нет смысла это отрицать. С Палестиной надо что-то делать, потому что разлом очень чувствуется…

– И что ты, как неравнодушный гражданин Израиля, предложил бы?

– Отделяться нужно. Да уже всё и поделено, все живут своей жизнью.

– Разве твой гуманитарный бэкграунд не подсказывает, что надо учиться жить вместе, договариваться?

– С арабами это просто невозможно. Говорю прежде всего о секторе Газа и Западном береге реки Иордан. Из Газы уже вывели всех евреев, а на Западном берегу есть еврейские поселения среди арабских, и неясно, что с этим делать.

– Что, если будет так: отделишься от тех арабов, а жители Галилеи или Яффо затребуют анклавы внутри Израиля?

– Ну, надо какое-то окончательное соглашение заключить!

– А на Ближнем Востоке такие бывают?

– Трудно сказать, но, по-моему, сейчас самые благоприятные условия: все арабы объединились против Ирана, «зла № 1»…

Беседовал Вольф Рубинчик

(окончание следует)

Авторский перевод с белорусского, оригинал здесь

Опубликовано 20.08.2021 21:20

В. Рубинчик. Июльские картинки (3)

И снова шалом! Постоянные читатели могли заметить: в текстах на belisrael я старался рассказывать о конкретных феноменах культуры, попадавших в поле зрения и чем-то интриговавших меня. Разумеется, не проходил мимо тех содержательных проектов, в которых участвовал сам («(Не)расстраляныя», «Штетлфест»). Но, помимо качественного, важен и количественный аспект… Особенно если ты, подобно герою оруэлловского «1984», пытаешься сохранить за собой право утверждать, что 2Х2=4.

Невзначай вспомнилось совещание двадцатилетней давности по вопросам культуры и искусства, где первое лицо государства, как водится, сыпало прибаутками а-ля лектор общества «Знание», подстраиваясь под аудиторию: «Я встречаюсь с элитой нашего общества», etc. Немало говорилось о «разрухе» в Беларуси первых лет независимости (хотя именно тогда, в 1992 г., был учреждён приснопамятный «Славянский базар» в Витебске, а в 1993 г. — фестиваль белорусской песни и поэзии в Молодечно; число профессиональных театров в Беларуси выросло в 1990—1995 гг. с 21 до 24). А. Лукашенко «терзался», что за несколько лет своего правления не смог «сбалансировать зарплату», что в начале 2000-х работники культуры отставали по доходам от банкиров и производственной сферы…

Пассаж о мильоне (?) терзаний сохранился лишь в печатной версии отчёта

Может, хоть к концу 2010-х удалось преодолеть отставание «элиты общества»? В феврале 2020 г. тогдашний министр культуры РБ с гордостью рапортовал, что за 2019 г. «все ключевые показатели социально-экономического развития сферы не просто выполнены, а перевыполнены в разы». Ну, а средняя зарплата работников культуры достигла при этом аж 650 рублей. Названный размер, примерный эквивалент USD300, поражает воображение — судя по данным от Белстата, он составлял 60—65% от средней зарплаты по стране. В «лихие» 1991—1995 гг. cей показатель равнялся 69%.

Красноречива история «неполитического» эмигранта конца 2010-х:

Сергей Мурычин окончил Академию музыки в Минске, много лет проработал в отечественной филармонии, а еще в государственном симфоническом оркестре. Признается, что работу искренне любил: и само дело, и людей вокруг – именно здесь нашлись друзья и удалось получить опыт.

«К большому сожалению, не развита в Беларуси музыкальная культура. Не ценится ремесло, музыканты мало зарабатывают. Можно работать в нескольких местах, но молодому специалисту без жилья в Минске придется очень трудно. Меня в Беларуси ни что не держало кроме, конечно, родных и близких друзей. Два года я проходил распределение, жил в общаге. Потом еще год – готовился к чему-то, искал».

С. Мурычин

В итоге Сергей нашёл себя в… Эквадоре: «У оркестра [в Гуаякиле] отличное финансирование… Я решил: пока молод, незачем тратить свое время в Минске. Я проживу здесь минимум год – делая то, что умею, то же, что делал дома, только получая за это гораздо больше». Видимо, не ту страну назвали «банановой республикой». ¯\_(ツ)_/¯

Интересный фрагмент из монографии «Культура Беларусі: 20 год развіцця (1991—2011)» (Мн.: Інстытут культуры Беларусі, 2012, с. 48), изданной под эгидой соответствующего министерства. Интересно также, что «главный оратор» в 2001 г. внушал: «размеры ассигнований на культуру из республиканского бюджета возросли до почти двух процентов в 2000-м… Конечно, это еще невысокий уровень бюджетного финансирования». Ну, если 1,4 = «почти 2», то за преподавание арифметики в школах можно быть спокойным 🙂

Я не подписал «протестное» письмо деятелей культуры и искусства в октябре 2020 г. (почему, объяснил здесь), но во многом понимаю тех, кто пошёл путём, указанным «Белорусским фондом культурной солидарности» и лично Сергеем Будкиным. Среди полутора тысяч «рассерженных» оказалось множество работников государственных учреждений — уставших от недофинансирования, пустых обещаний обер-чиновников, да и от того, что ещё в 2000-х культура в РБ «легла» под т.наз. государственную идеологию, на что прозрачно намекает наличие в системе власти управлений/отделов «идеологической работы, культуры и по делам молодёжи». События лета-осени 2020 г. стали, похоже, лишь стимулом для желающих высказаться и что-то изменить в этой жизни.

Не счесть «культурников», покинувших Синеокую за последний год. С ходу назвал бы художника-дизайнера Владимира Цеслера, оперных певцов Маргариту Левчук и Илью Сильчукова, театрального режиссёра Владимира Ушакова, музыкантов из «Разбітага сэрца пацана» и «DaVinci», лидера группы «Стары Ольса» Дмитрия Сосновского, упомянутого продюсера Будкина, концертмейстерку Регину Саркисову, дирижёра Андрея Галанова, скрипачку Аллу Джиган, аккордеониста Егора Забелова, поэтессу Валерину Кустову, актрису и музыкантку Анастасию Шпаковскую… Теперь, в июле, — и координаторок кампании «Будзьма беларусамі!» Алену Маковскую & Нину Шидловскую. Отсутствие всех этих людей в Беларуси не обогащает здешний культурный ландшафт (и это очень мягко сказано). Разумеется, я не упрекаю уехавших, многие из которых могли бы сейчас разделить судьбу руководителей «Нашай Нівы»/«Нашай Гісторыі» или гродненского панка Игоря Банцера — лучше уж рисовать, петь и ставить спектакли за кордоном. Но длительный отрыв от родной земли нередко ведёт к истощению творческого потенциала. Посмотрел я пару-тройку выступлений «Красной зелени» (Левчук-Паук), и больше не хочется. При всём уважении к участникам тандема…

«Бренд года. Синим пальцам посвящается», «Сезон клещей в Беларуси затянулся» — тоже так себе сатирка от В. Цеслера, в конце 2020 г. обосновавшегося на Кипре (май-июль 2021 г., отсюда и отсюда)

* * *

Не только ввиду переездов за границу и арестов примитивизируется местный пейзаж. Многие, слишком многие «просто» уходят из жизни. Сегодня стало известно о смерти моего старшего товарища по Союзу белорусских писателей, прозаика и издателя Владимира Сивчикова (1958—2021) — пишут, тяжело переносил заражение коронавирусом. C Владимиром Николаевичем беседовали в Минске; соглашались реже, чем нет, но человек был интересный. Пару раз он выступал в литераторских шахматных турнирах…

После турнира в офисе СБП, Минск, март 2019 г. В. Сивчиков — 2-й справа. Фото Сюзанны Паукштелло

Предполагаю, новость про обыск в офисе 14.07.2021 с дальнейшим опечатыванием помещения творческой организации не прибавила здоровья В. Сивчикову, члену Рады (правления) СБП… да и никому из нас не прибавила.

На днях я узнал, что в июне умер герой одной из моих публикаций, вошедших в книгу «На шахматныя тэмы» (Минск, 2007), — Виктор Никитич Гордеев. Было ему, ветерану комсомола, хорошо за 80. Встречались с ним в Щучине и в квартире на ул. Первомайской, и в доме культуры, где Гордеев много лет отвечал за шахматный и шашечный кружки. Впрочем, процитирую в переводе на русский ту публикацию из «Нашай Нівы» (2005), ведь теперь она малодоступна вследствие блокировки властями сайта nn.by:

В конце августа город между Лидой и Гродно живёт традиционным «праздником цветов» и поездками на дачи. Из 16 тысяч жителей шахматы тут мало у кого в голове. Тем не менее, нам удалось сыграть несколько партий со щучинскими шахматистами.

Главной опорой местных поборников Каиссы служит районный дом культуры. Там, из-за отсутствия своего клуба, они собираются чуть ли не ежедневно – в отдалённом закутке по соседству с «комнатой для новобрачных». Рядом ЗАГС, дискотека, ресторан.

Виктор Гордеев, чемпион города, агроном с военной выправкой, ведёт кружок для начинающих. Осенью ему приходится немало походить по школам, чтобы приманить учеников «на шахматы». Несколько лет подряд в Щучине устраивался фестиваль «Щучинская весна», где можно было выиграть радиоприёмник «Океан» или «Гродно», не говоря об изящных сувенирных изделиях лидского стеклозавода. Однако – что дальше?

Восемнадцатилетний Дмитрий Жватель, победитель «Весны-2005», признаётся, что после памятного турнира в апреле четыре месяца нигде не играл. Возможность участия в сентябрьской спартакиаде работников культуры его не прельщает: перспективный перворазрядник собирается грызть гранит науки в Гродно. Понемногу уезжают из местечка и другие молодые шахматисты. Г-н Гордеев говорит о «смене поколений», жалуется на утраты, невосполнимые для щучинских шахмат. В июне 2003 г. умер одержимый игрок Николай Будько, в августе 2004 г. – отличный организатор Андрей Сергей. Квалифицированных кадров в городке не хватает, поэтому выходит, что пенсионер Гордеев – и швец, и жнец… Шахматист с 55-летним стажем, лично знакомый с [Давидом] Бронштейном и [Марком] Таймановым, он играет по переписке в Кубке Беларуси, пишет в районную газету «Дзянніца» об организованных им самим соревнованиях, да ещё лоббирует в местном «Красном доме» открытие в Щучине настоящего шахматно-шашечного клуба. Без особого успеха: некогда богатый район теперь считается «дотационным».

К областной и национальной федерациям шахмат Гордеев относится сдержанно: мы, мол, и без них можем пригласить на наши мероприятия шахматистов из Гродно, Сморгони, Лиды, Волковыска. Самостоятельность – дело нужное, но подкреплена ли она материально? Хорошо ещё, что деньги на турнирные призы иногда подбрасывают знаменитый «Автопровод», [Щучинский] маслосырзавод, частные предприниматели.

Для райцентра в Щучине шахматы почти цветут. Для регионального флагмана – сил здесь маловато…

Мне кажется, за последнюю фразу В. Гордеев, руководивший также областным отделением шахматной ассоциации инвалидов и ветеранов «Шанс», чуть обиделся, но что поделать – я писал, что видел и как думал. Во всяком случае, был и остаюсь ему признателен за то, что осенью 2003 г. Виктор Никитич вместе с другими щучинскими игроками подписал петицию против моего увольнения из журнала «Шахматы» ( направленную в министерство образования РБ), пусть она и не помогла. Кстати, о шахматном клубе в Щучине более всего мечтал вышеупомянутый А. Сергей, которого летом 2003 г. я успел-таки назначить корреспондентом журнала по Гродненской области.

* * *

Вчерашний Международный день шахмат запомнился мне более всего тёплым поздравлением от поэта Василя Жуковича («Новых перамог, бліскучых кампазыцыяў, паболей радасных падзеяў!»)… и неуклюжим материалом от «вотчины Жука».

На фото справа – никакие не шахматы, а попытка игры огнетушителями в шашки (оцените глубину творческих замыслов на «Славянском базаре»!). Впрочем, для малограмотных-то всё едино – шахматы, шашки, нарды, го, рэндзю…

Вольф Рубинчик, г. Минск

21.07.2021

wrubinchyk[at]gmail.com

Опубликовано 21.07.2021 23:51

Дополнение

В читальном зале Витебской областной библиотеки 20 июля открылась выставка «Многоликая Каисса», и на первом же фото с выставки почётное место нежданно заняла моя книжка 2012 г. «З гісторыі Беларусі шахматнай» (см. справа). Благодарствую, витебские библиотекари!

А выборная конференция Белорусской федерации шахмат, о коей рассуждал здесь, перенесена на неопределённый срок. Не иначе как лица, принимающие решения, решили прислушаться к моему совету и подыскать на должность главы БФШ авторитетного тренера 🙂

Умер на днях детский писатель, заметный журналист Виктор Лясковский (Иофик), когда-то переехавший в Минск из Биробиджана. Мне он известен как редактор «Авива» 2000-х гг., газеты, в которой, несмотря на все минусы, было что почитать. Сегодня Виктору исполнилось бы 75… R.I.P.

В.Р.

В. Рубинчик. Добрый ли день?

Снова заштормило в наших палестинах. Ясное дело, в информационно-общественно-политической сфере – что до погоды, она для лета вполне себе приемлема.

Если честно, «закручивание гаек» лично меня особо не задевает. И раньше-то шёл по жизни, как законченный граф по минному полю, – ну, сейчас буду вести себя ещё более осмотрительно. А так… дальше Освеи не сошлют. Между прочим, в тех, северобелорусских краях Витебщины, в середине 2000-х работал на лесопилке Павел Северинец, осуждённый по делу о «массовых беспорядках» осени 2004 г. Остался жив, регулярно писал письма десяткам людей (мне тоже); отправлял корреспонденции в газету «Наша Ніва» – позже они сложились в книгу «Лісты зь лесу».

Названья говорят за себя

В 2021 г., после могилёвского процесса по делу о подготовке «массовых беспорядков», член Союза белорусских писателей, получивший семь лет колонии необщего режима (приговор ещё не вступил в силу), тоже пишет письма… и третью книгу романа «Беларусалим».

Между ссылками и отсидками Павел успел жениться. На фото – Ольга Северинец, урождённая Шилак

Упоминал я о том, что во второй книге «Беларусалима», законченной и изданной весной 2020 г., встречаются удивительные совпадения с событиями, которые произошли позже… Вот ещё одно: в книге описываются нападки на православного митрополита Артемия, сочувствующего «белорусскому движению», которые завершаются его отставкой (с. 264–271, 522). 9 июня 2021 г. синод РПЦ отрешил от должности… cвященника Артемия, после августа 2020 г. публично заявлявшего о том, что в стране учиняется беззаконие, а идти путём приспособленчества церкви не пристало. Правда, книжный Артемий – митрополит Смоленский и Дорогобужский, а реальный – архиепископ Гродненский и Волковысский, но это уже детали.

В связи с майским материалом, где были воспроизведены два послания от покойного историка Евгения Анищенко, подумалось, что и я не вечен, и многие письма интересных людей, хранящиеся в моём архиве, могут пропасть. Поэтому, если вы не против (а куда деваться с «подводной лодки»? :)), буду потихоньку их публиковать. Для начала – «шахматный» ответ от проф. Александра Козулина, сидевшего в колонии № 3 посёлка Витьба:

Жаль, что после помилования и освобождения в августе 2008 г. профессор не принимал заметного участия в здешних политических процессах. Думаю, потому, что из-под него «вытянули» социал-демократическую партию… а может, просто уяснил, что «пророков нет в отечестве своём». Так или иначе, эндшпиль, о котором он писал из Витьбы, слишком уж затянулся – наверное, то был всё же миттельшпиль.

А тем временем передают, что Белорусская социал-демократическая партия (руководитель – Игорь Борисов) получила предупреждение от министерства юстиции за обложку своего партийного издания, вышедшего ещё в конце 2020 г. В малотиражном журнале были помещены разнообразные «креативы»; в чём-то нашли «неуважение» к государственным символам Беларуси, пропаганду «негативного отношения» к гербу и флагу.

Текстовка от журнала «Пазіцыя» (пер. с бел.): «Если говорить трудно – рисунок заменит слова! Здесь представлена лишь малая часть плакатов, которые можно найти на просторах интернета. Среди них произведения не только знаменитого дизайнера Владимира Цеслера, но и пока ещё не известных молодых художников».

На мой взгляд, министерия многовато на себя берёт… Беспристрастная экспертиза не выявила бы в этих рисунках ничего оскорбительного. Но, поскольку с такой экспертизой в Синеокой, как показали «дело Press Photo» 2013 г., «дело с книгами Зенона Позняка» 2016 г. и «дело регнумовцев» 2016–2018 гг., имеются некоторые временные трудности, не хочу рисковать. Изображения выше предложены в чёрно-белом цвете – при желании читатели сами домыслят, как выглядели оригиналы.

Сейчас меня, наверное, закидают виртуальными тапками, как зимой сего года пытались забросать Артёма Шрайбмана, обмолвившегося о том, что до лета 2020 г. сторонники бело-красно-белого флага оставались чем-то вроде «субкультуры». Я не раз писал о том, что этот флаг мне ближе, но с определённым уважением отношусь и к красно-зелёному… Всё-таки c 1995 г. к нему, несмотря на далеко не супергармоничное сочетание цветов, отчасти привыкли. Появились люди (не только чиновники), праздновавшие под ним свои успехи. Где-то, быть может, доходило и до сакрализации.

Боксёр-победитель Дмитрий Асанов гордо несёт красно-зелёный флаг на Европейских играх 2019 г. (что не помешало Дмитрию год спустя выступить против лжи и насилия, исходящих от «власти»)

С весны с.г. по указке идеологов «официальный» флаг вывешивают в Минске чуть меньше, чем везде – среди прочего и там, где старожилы никакой госсимволики не припомнят…

Каштановка-2021. Здание районной поликлиники у «Шахматного дворика»; да, и здесь флаг в мае тоже висел

Полагаю, сия кампания может вызвать лишь обратный эффект – насильно мил не будешь. Возможно, правы писатель Владимир Орлов, политаналитик Шрайбман, многие другие… и после смены режима бело-красно-белый флаг действительно вернёт себе права государственного, утраченные в 1995 г. Не то, чтобы я был против (см. выше), но для меня юридический статус – не самоцель. Солидарность общества, которое сейчас разделено в вопросе о символах, да и будет разделено ещё долго, представляется более важным фактором развития страны. Проще говоря, нужно то, что способствует единению, а системные беззакония под любым флагом, хотя бы и бело-красно-белым, мне не нужны.

В своё время проводились параллели между лукашенковской РБ и режимом Франко… Так вот, с 1977 г. Испания официально отказалась от символов «каудильо», но и к флагу Второй республики не вернулась. Полюбопытствуйте:

Флаги 1931–1939 гг.; 1945–1977 гг.; после 1977 г.

Нынешний флаг Испании – некий «компромисс» между двумя предыдущими. Следует ли исключать, что и нас ждёт «третий путь»?

В рамках самодеятельного творчества уже сейчас выношу на обсуждение вариант флага новой Беларуси. Примерно такой:

Кубики, собранные вместе, могут трактоваться по-разному: и как кристаллы соли, питающей страну (всяко лучше, чем автомат Калашникова рисовать), и как символ единства, тяги к созиданию… Но, и чуть ли не главное, – они могут служить раскраской! При сохранении общего монохромного стяга, который будет использоваться, в частности, на международном уровне, на уровне местных сообществ должно быть официально дозволено раскрашивать грани кубиков. Таким образом, в Субботниках под Ивьем люди смогли бы вывесить такой флаг…

А, к примеру, в Александрии под Шкловом – такой:

Да, насколько знаю, аналогов государственного флага-раскраски в мире нет, однако всё ведь когда-то возникает впервыe 😉 Если идея вам кажется нелепой, словно инициатива старика Хоттабыча, выделившего по мячу каждому из футболистов на поле во время матча, то чего уж там, посмейтесь. Если написанное мною (необязательно, кстати, этот конкретный текст) сильно рассердило, перейдите к решительным действиям – скупите остатки тиража моих книг для сожжения в Севастопольском парке, я даже не очень обижусь 🙂

Чего не хотелось бы, так это раскручивания в Беларуси новой спирали противостояния, которая напоминала бы споры между остроконечниками и тупоконечниками у Дж. Свифта, он же Lemuel Gulliver.

О подобной же спирали и «сползании страны в воронку насилия» с некоторым надрывом, но в целом резонно год назад писал вышеупомянутый Шрайбман. Вряд ли я соглашусь с этим автором в том, что мем о «3%» сделался «одним из самых успешных политических мемов в современной истории страны» (и год назад бы не согласился, памятуя о прежних мыльных пузырях вроде выкриков «ШОС!»), но развивался Артём, прежде грешивший самоцензурой, в правильном направлении 🙂

Полагаю, спешный отъезд в Украину несколько дней назад, сразу после злополучного «интервью» ОНТ с человеком, похожим на Романа Протасевича, не сильно повредит А. Шрайбману как исследователю. Другое дело – бытовые трудности на новом месте… Во всяком случае, желаю, чтобы «экстремист-теоретик», как его на днях обозвали в «СБ» (в одном этом ярлыке от б/y КВНщика экстремизма больше, чем во всех прочитанных мною текстах А. Шp.), смог поскорее вернуться к родным пенатам.

Печально видеть, как логика гибридной войны захватывает, казалось бы, аполитичные организации вроде «Белпочты». Последняя давно существует в форме предприятия, т.е. призвана зарабатывать деньги, но поведение руководства «Белпочты» намекает на то, что преданность фантомной «идеологии» поважнее будет.

Справка по материалам википедии:

В августе 2020 года «Белпочта» перестала доставлять подписчикам негосударственную общественно-политическую газету «Народная Воля». Позднее «Белпочта» отказалась распространять «Народную Волю», подала в суд на эту газету и «Свободные Новости Плюс»…

В ноябре 2020 года «Белпочта» не внесла 4 негосударственных газеты в свой подписной каталог на 2021 год. В апреле 2021 года «Белпочта» отказалась брать на реализацию в своих отделениях и включать в подписной каталог на 2-е полугодие 2021 года частное барановичское издание «Intex-press». В июне 2021 года гендиректор «Белпочты» заявила о невключении в подписной каталог на 2-е полугодие 2021 года ещё одной негосударственной газеты — «Новы Час», заподозрив издание в публикации материалов, нарушающих законодательство о СМИ.

Тут уж я, как постоянный читатель «Новага часу», не выдержал и написал электронное письмо-увещевание Юркевич Светлане Викторовне, 1976 г. р., которая стала «главпочтмейстеркой» в сентябре 2019 г., а до того более семи лет служила заместителем директора по идеологии. Копию письма отправил в редакцию «НЧ», не рассчитывая на публикацию, но в тот же день, 7 июня, оно было опубликовано (ну и пусть).

Меня могут упрекнуть в недостатке учтивости, но до уважения ли здесь?.. Мало того, что в августе 2020 г. выпускница академии управления при президенте являлась соучастницей «набега Орды», она, похоже, превратила «Белпочту» в филиал генпрокуратуры. Без суда и нормальной экспертизы люди в погонах рассуждают о нарушениях закона… Почтовое руководство берёт под козырёк и лишает читателей неказённых взглядов на мир (не у всех есть доступ в интернет), а почтальонов – заработка, который складывается в значительной части из денег за подписку. Стыдновато, Викторовна! 🙁

То, что другие руководители государственных («республиканских унитарных») предприятий ведут себя подобным образом, отнюдь не утешает, а наоборот. Наводит на мысль о том, что липкий страх, насаждавшийся четверть века, дал глубокие метастазы, и как бы не пришлось его искоренять ещё четверть века.

Но есть и хорошие новости. Так, сегодня сообщалось о разблокировке банковских счетов издательств «Кнігазбор» и «Янушкевіч» (до того госконтролёры почти полгода не давали нормально работать хорошим минским издателям).

Вольф Рубинчик, г. Минск

09.06.2021

wrubinchyk[at]gmail.com

Опубликовано 10.06.2021 00:48

Водгук ад мастака

Я б працягнуў думку — можна і “кубік-рубік” зрабіць: кубік-РэБік, дзе якраз тры пасы даюць магчымасць утвараць і БЧБ, і ЧЗ — два пасы зялёнага, адзін чырвонага, і на арнамент застанецца вертыкаль))) А само “РэБік” нясе ў сабе не толькі РБ, а яшчэ і мудрасць ад рэбе))

Андрэй Дубінін, г. Мінск 14.06.2021 19:49

Гутарка з Паўлам Касцюкевічам (1)

Сустрэча адбылася напрыканцы лета, каля дома-музея І з’езда РСДРП – таго самага, дзе некалі атабарыліся іншапланетнікі (наша «зона 51»!). Дзень быў задушлівы, навокал блукалі здані. Мы доўга сядзелі на лавачцы з відам на Свіслач, і я чакаў, што з паветра сатчэцца празрыстая постаць, а потым да нас падыйдзе чалавек з крывым ротам… Не падышоў – затое і пад трамвай ніхто не папаў. Аднак аднаго нашага таварыша з Саюза беларускіх пісьменнікаў у той спякотны дзень усё ж не стала: менавіта, казачніка Пятра Васільевіча Васючэнкі, светлая яму памяць.

Тут адна з лекцый Васючэнкі-літаратуразнаўцы

Непасрэднай нагодай для інтэрв’ю сталася нядаўняе 40-годдзе П. С. Касцюкевіча. Я настройваўся «проста» пагаварыць з Паўлам, ды не пацэліў: чалавек ён няпросты, шматвымерны. Біяграфія майго суразмоўцы ў нечым характэрная для нашага пакалення («ластавак у стрэсе», як казаў сам П. К. у 2007 г.), але мае свае адметнасці. Погляды творчага чалавека й бацькі дваіх сыноў як мінімум заслугоўваюць увагі, хоць почасту карцела спрачацца з імі… Зрэшты, мяркуйце самі, да чаго мы дагуляліся.

Злева направа: Вольф Рубінчык і Павел Касцюкевіч (сакавік 2015 г.; фота В. Трэнас з lit-bel.org)

В. Р.

* * *

– Паша, як цябе прадставіць?

– Пісьменнік, перакладчык, з 2011 г. – арт-дырэктар кнігарні «Ў».

– Да кнігарні ты працаваў журналістам у Мінску, яшчэ раней – 11 гадоў жыў у Ізраілі… А ў якіх гарадах?

– Калі прыехаў у 1997 г., то жыў у Кфар-Сабе, потым у Тэль-Авіве (дакладней, у Рамат-Авіве, дзе ўсе інтэрнаты студэнцкія), потым пераехаў у Іерусалім на 5 гадоў, потым у Рамат-Ган…

– Пералічы свае заняткі ў Ізраілі – хаця б «для гісторыі».

– Афіцыянт, гандляр, ахоўнік, штрэйкбрэхер…

– ?

– Фактычна гэта была ахова штрэйкбрэхераў. Калі ўсе прыбіральшчыкі смецця страйкавалі, то нас нанялі абараняць тых, якія ўсё-ткі выйшлі на працу. Гэта прыкладна 1998 год. Мы ездзілі за гэтымі смецярамі на машынах, чакалі, пакуль яны разгрузяцца-выгрузяцца. І вось я сядзеў з кніжкай на заднім сядзенні, вучыў іўрыт. На нейкім этапе прачытаў словы «авада шхура» («чорная работа») і спытаў нашага ахоўніка-ізраільцяніна, што яны азначаюць. Ён адказаў: «Чорная работа – тое, чым мы займаемся зараз».

– Наколькі ведаю, у Ізраілі ты хацеў наведаць хворага дзеда, думаў вярнуцца, але вярнуўся далёка не адразу. Была ж істотная прычына для невяртання?

– Тады, у канцы 1990-х, былі зусім танныя кватэры ў Мінску. Меркаваў зарабіць грошай, купіць кватэру. Здавалася рэальным зарабіць на яе, год працуючы. Потым вырашыў павучыцца… Прычым не было адчування, што адукацыя – гэта важна. Недзе ў 1998-м паступіў у тэль-авіўскі акадэмічны каледж (фактычна ўніверсітэт).

– Пэўна, не без цяжкасцей? Іўрытам валодаў яшчэ не дасканала?

– Так, ён цяжка даваўся. Ва ўніверсітэце яшчэ вучыў год-паўтара… Сумяшчаў з ангельскай, мовай усіх нашых падручнікаў. Ангельская ў мяне была, можа быць, найлепшая ў школе, але найгоршая ў нашай універсітэцкай групе. За год-два неяк асвоіўся. Усяго вучыўся пяць гадоў, а цягам года (2003-2004 гг.) праходзіў курс капірайтынгу. Гэта ўжо больш прыкладная, не акадэмічная вучоба.

– Але ж асноўная твая спецыяльнасць – псіхолаг?

– «Паводзінскія навукі»: антрапалогія, псіхалогія і сацыялогія. Па-ангельску называецца «behavioral science», і мне здаецца, што гэта была прыдумка каледжа, дзе я вучыўся (насамрэч тэрмін паходзіць з Паўночнай Амерыкі 1950-х гг. – В. Р.). Я такога больш не сустракаў, і калі пачынаю тлумачыць, нешта пісаць пра сябе, то ўсе кажуць: «А-а, ты біхевіярыст!», хоць гэта іншае.

– Ты ж яшчэ апекаваўся малымі з няпростых сем’яў?

– Так, у межах праграмы «Пэрах» («Кветка»): калі хочаш атрымаць плату за вучобу на паўгода, то два разы на тыдзень наведваеш дзяцей з цяжкіх сем’яў. Два хлопчыкі было: адзін – узбек-узбек, не габрэй… Ёсць такая школа – гімназія «Бялік», некалі вельмі важная для сіянісцкага руху, а цяпер, паколькі яна знаходзіцца каля цэнтральнай аўтастанцыі («тахана мерказіт») Тэль-Авіва, там вучацца пераважна дзеці гастарбайтараў. Там, думаю, палова дзетак-негабрэяў, якія не атрымаюць грамадзянства. Тым не менш дзяржава пра іх дбае, вучыць, а «цяжкіх» дзяцей падцягвае, што мне вельмі спадабалася. Дык вось, бацька гэтага хлопца-узбека прадаваў на суседняй вуліцы «Чырвоных ліхтароў» скрадзеныя джынсы, або нейкія лахманы, я часта яго там бачыў. Імя хлопчыка Цімур, але ўсе яго называлі «Цімор», на іўрыцкі манер. Яму было цяжка: у бацькі яго родная мова руская, у маці ўзбецкая. Іўрыт ведаў слаба, вучыўся кепска, і вось яго ўзялі «на баланс»… Сям’я была такая… ну, стрэмная; бацька ўсё рабіў свой плоў, потым казаў мне: «Хадзем вып’ем! Дзеці – не так важна, як наша размова». Але Цімур быў кемлівы, і з ім было цікава.

А потым у Яфа быў хлопчык з «мараканцаў», інтэграваны, ізраільскі. З ім ужо было прасцей. Мы з ім гулялі ў футбол, а праз некалькі месяцаў яго мама мне кажа: «Мы цябе ўзялі, каб ты яго падцягнуў па вучобе! У футбол ён і так добра гуляе…» Але вучыцца мы з ім не сталі: я вырашыў, што мы з ім будзем гуляць ва ўсялякія гульні. Навучыў яго гуляць у «пстрычкі» (ён старанна вымаўляў гэтае слова) і ў «дамкес», то бок шашкі. А ў нарды ён сам мяне вучыў.

Праграмай апякуецца міністэрства адукацыі, раз на два месяцы ім трэба прыносіць справаздачу…

– І што ты ў яе запісваў?

– Пісаў праўду. Задача ставілася такая: каб у хлопчыка (ці дзяўчынкі) з’явіўся нейкі сябар. Ёсць градацыя: выкладчыкі, бацькі, аднагодкі… а тут з’яўляецца чалавек, які трохі карэктуе твае паводзіны, чацвёртая сіла нейкая. Мне гэта вельмі падабалася, адчуваць сябе «чацвёртай сілай». Праўда, ніхто не хаваў, што мы працуем за грошы, дзеля вучобы. Гэта ўсё шчыра гаварылася хлопчыкам.

Цікавая праграма «Пэрах» – яна з таго, што стварае розніцу паміж трэцім светам і развітай краінай. Не зашкодзіла б мець падобную праграму і ў Беларусі.

Быў у мяне яшчэ адзін хлопчык з цэрэбральным паралічам. Я ўбачыў, як жывуць у Ізраілі людзі з абмежаванымі магчымасцямі, якія ў іх ёсць досыць неабмежаваныя магчымасці рэабілітацыі. Канешне, шмат ад бацькоў залежыць… Разумею, чаму Ганна Хітрык з дзіцёнкам з’ехала ў Ізраіль.

– Але ж у яе дзіцёнка не ДЦП, а аўтызм…

– Усё адно, дзяцей падцягваюць.

– Дзе жыў той хлопчык з паралічам?

– У Тэль-Авіве, раён Яд-Эліягу. Таксама спрабавалі з ім у футбол гуляць… Але ён паваліўся, раскроіў падбароддзе. Не моцна, але крыві было шмат. Нічога, загаілася.

Успамінаю праграму з удзячнасцю, яна дала мне нейкі стрыжань, даросласць. Таму што боўтаўся, не ведаў, куды ісці (студэнт-недамерак…), а так – маеш адказнасць за дзяцей.

– Няўжо праца ахоўнікам не гартавала характар?

– Ну, нам казалі, што на гэтай працы небяспека вялікая (праз інтыфаду). Але да працы ахоўніка я больш іранічна стаўлюся. Раздавалі зброю амаль што ўсім, яна не была прыкметай «мужчынскасці».

– Ты ж і кілімамі гандляваў…

– Так, у гандлёвым цэнтры, і даволі цяжкая была публіка – узбекі, арабы… Самыя пераборлівыя пакупнікі. Якраз зайшлі пластыкавыя дываны бельгійскія, якія цяпер у нас у кожнай кватэры, і трэба было расказаць, патлумачыць, што час натуральных кілімоў адышоў, а ёсць у 10 разоў таннейшыя. Балазе ў той час іўрыт у мяне быў ужо нармальны.

У гандлёвым цэнтры было адчуванне ўсходняга рынку, калі стаіш сярод дываноў, да цябе падыходзяць смуглыя людзі, яшчэ і апранутыя трошкі арыентальна…

– Па-мойму, ты чалавек адаптыўны, хутка прыстасоўваешся да любой сітуацыі.

– Цягне беларускі якар… Беларусы адаптуюцца лепей, чым расіяне, але значна павольней, чым украінцы, а тым больш італьянцы.

– І вось гэты якар цябе цягнуў-цягнуў, ды выцягнуў назад, у Беларусь?

– У Ізраілі я адаптаваўся, проста былі іншыя невырашальныя пытанні, якія не мог у сваёй галаве закрыць. Падумаў, што паспрабаваць можна ў Беларусі, не адсякаючы для сябе і Ізраіль.

– А калі цябе пацягнула ў Беларусь?

– Думаю, што тады, калі адвучыўся. Убачыў, што зноў уваходзіш у кола аховы, няякаснай працы, Дыплом мой універсітэцкі палавінчаты, толькі B. A., на M. A. (магістра) ісці не хапала балаў.

– І прыкладна тады ты пачаў пісаць для «Нашай Нівы». Помню тваю летнюю гумарэску 2004 г. «Адпачынак – гэта…» (яўная пародыя на эсэ 1990 г. «Незалежнасьць – гэта…» Уладзіміра Арлова). «Добры гумар… Не ведаем, адкуль гэты аўтар узяўся», – казаў мне ў рэдакцыі «НН» Андрэй Дынько.

– Гэта першы мой твор па-беларуску. Я быў уражаны Эфраімам Кішонам, і хацелася, каб кожны-кожны сказ быў смешны. Можа быць, зараз гэта ўспрымаецца як «жванеччына».

– Ці «кішоншчына»?

– Няхай так. Дзякуючы Кішону я пачаў знаёмства з ізраільскай літаратурай. Да знаёмства на мяне ўплываў стэрэатып, што ўсё цікавае знаходзіцца ў англасаксаў, і калі перакладаць, то нешта амерыканскае, або ў крайнім выпадку нямецкае, французскае. Тое, што пад рукой, вельмі часта не заўважаецца. У Беларусі тое ж самае: мала хто цікавіцца чэшскай, польскай літаратурай: «Ай, што нам могуць сказаць палякі?»

Я адчуваў, што іўрыт ужо ведаю лепш за ангельскую, жыў ім. І вось даволі выпадкова пераклаў адно апавяданне, другое… Можа быць, і таму, што надта было з ангельскай перакладаць цяжка.

– І што першае ты пераклаў з Кішона?

– «Ну, а сам ты як?», «А ключы ў Рудога». Потым пазнаёміўся з хлопцам – выкладчыкам на курсах, дзе вывучаў рэкламу. Мы з ім разгаварыліся (добра ў працы ахоўнікам тое, што ў цябе ёсць час на доўгія размовы), і ён мне сказаў: «Вось, новае слова, аўтар сусветнага ўзроўню – не ведаю, як ты яго не заўважаеш… Этгар Керэт». І пачалося… Перакладзеш апавяданне – хочацца яшчэ (бясконцая радасць кароткіх апавяданняў). Пераклаў, даслаў у «Нашу Ніву» – проста не ведаў, куды яшчэ дасылаць. Газету я чытаў у інтэрнэце, ведаў гэты брэнд з 1990-х. Сайт «Радыё Свабода» яшчэ чытаў. А «НН» раздрукоўваў, марнаваў каледжныя старонкі (тады быў бясплатны раздрук, гэта раннія гады інтэрнэта). Мог раздрукаваць цэлую газету і ехаць з Тэль-Авіва ў Іерусалім. Якраз гадзіну ехаць – усю газету прачытаеш…

– Друкаваўся толькі тэкст?

– Было патрабаванне каледжа, каб раздрукоўваць без карцінак, бо іначай атраманту шмат сыходзіла. Гэта былі якраз апошнія гады дубаўцоўскай «НН» – 1999-ы, 2000-ы. Файнае было чытво для аўтобуса…

– Ужо тады чытаў Кішона на іўрыце?

– Не, тады яшчэ, разам з ладнай часткай выхадцаў з СНД, быў падвержаны захворванню: не заўважаць ізраільскай культуры.

– Колькі табе гадоў спатрэбілася, каб увайсці ў гэтую культуру?

– Думаю, 4-5.

– А з беларускіх пісьменнікаў хто на цябе ўплываў?

– Пакаленне, якое прыйшло ў 1980-х: Уладзімір Арлоў, Ігар Бабкоў, Валянцін Акудовіч. Са старэйшых паважаў Уладзіміра Караткевіча, Вячаслава Адамчыка, Кузьму Чорнага. Асабліва Чорнага: прачытаеш абзац яго прозы, і настолькі захапляешся стылем, што робіцца ўжо і няважна, пра што там напісана…

– На беларускую хацелася перакладаць з іўрыта, бо гэтага да цябе ніхто не рабіў?

– Напэўна. Ну, гэта звязана з маім нацыянальным пачуццём: адчуваў сябе беларусам, трэба было даказаць…

– А кім пачуваешся НЕ ў Ізраілі?

– У залежнасці ад сітуацыі. Больш я схільны да таго, пра што Адам Глобус кажа: у кожнай краіне адчуваеш сябе па-рознаму. Часам, калі бываюць на цябе нападкі антысеміцкія, ясна, што адчуваеш сябе габрэем. Іх шмат, тоеснасцяў, якія ўва мне змагаюцца… У Ізраілі адчуваў сябе не тое што рускім, але рускамоўным. Асабліва калі заўвагі рабілі, што ты няправільна гаворыш на іўрыце, або казалі: «Гаварыце на іўрыце», калі ты з сябрам або кімсьці па-руску размаўляеш. Гэткія заўвагі выклікалі адваротную рэакцыю.

– Прафесар Мальдзіс, калі пісаў пра прэзентацыю зборніка тваіх перакладаў у газеце «Голас Радзімы», адмыслова падкрэсліў, што Павел Касцюкевіч – усяго на чвэрць яўрэй, а ўвогуле «наш чалавек»…

– Відаць, гэта важна для беларусаў, каб былі «нашы габрэі», «нашы прэм’ер-міністры ў Ізраілі». Ідзе працэс нацыябудавання… Чым патлумачыць поспех Кульбака ў Беларусі? Тым, што ён «наш». Побач з ім багата было выдатных пісьменнікаў, той жа Іцхак-Лейбуш Перац.

– Можа, справа ў тым, што Мойшэ Кульбак больш сучасны, а не толькі ў тым, што «наш»?

– Паходжанне таксама важнае. І мне здаецца, што Кульбак проста бег за сваёй культурай: дзе яна пульсуе, туды ён ехаў: у Берлін, Вільню… Даведаўся пра Менск – бах, паехаў туды. Дастаткова быў безразважлівы, не без ідэалізму.

– А ты сябе ідэалістам або рамантыкам лічыш?

– Стараюся быць рэалістам.

– 11 год дарослага жыцця ты пражыў у Ізраілі, 11 – у Беларусі. Дзе плануеш быць наступныя 11?

– Тут не ўсё залежыць ад чалавека. Я не атэіст, веру ў Вышэйшую сілу.

– Што ж, давай пра беларускі перыяд творчасці вялікага пісьменніка… Вярнуўся ты ў Мінск-2008 – ведаў, чым будзеш займацца?

– Не ведаў. Было адчуванне, што вяртаешся ў краіну з ніжэйшым эканамічным узроўнем (той жа «Пэрах» цяжка сабе ўявіць у Беларусі). Канешне, гэта па галаве б’е, уплывае на самаацэнку – як быццам ты робіш крок назад. Шмат хто з гэтай прычыны і не вяртаецца… Нехта едзе ў Беларусь, бо завязаны на бізнэсе. Дзіўныя людзі – вяртанцы з Ізраіля. У Мінску няма іх «зямляцтва» (або я пра яго не ведаю).

– Мо вярнуўся таму, што тут пачалі выходзіць твае кнігі? Спадзяваўся зрабіць сабе імя?

– Ну так, спадзяваўся…

– Ты ж меў намер займацца яшчэ і рэкламай? Пайшло?

– Можна сказаць, што пайшло. Проста гэта былі сацыяльныя праекты…

– Калі ласка, трохі падрабязней. Як пісьменніка цябе ўсё ж ведаюць, а як рэкламіста – не ўсе.

– І дзякуй Богу! Гэта не тая рэч, якую трэба падпісваць пастаянна… Мяне здзіўляе, калі на цэслераўскай майцы («Не смяротнаму пакаранню!») падпісана, што лагатып належыць Цэслеру. Па-мойму, гэта няправільна, трошкі неадэкватна. Ну, ходзяць людзі ў маіх майках са слоганам «Не хачу жаніцца, а хачу вучыцца» з Еўфрасінняй Полацкай… Мульцік «Будзьмы» пра «шалёны народ» (2011) стаў часткай кампаніі, з’явіліся адпаведныя маечкі. Да cтварэння мульціка я не маю дачынення, але мая ідэя была расцягнуць яго на цытаты. І зараз бываюць розныя замовы…

– Значыць, кнігарня не дае дастатковага даходу? Або так: хочацца большага?

Уваход у кнігарню «Ў» (вул. Караля, 22); Павел на новым працоўным месцы. «Вось гэта фрукт, яго ядуць»… Пачатак жніўня 2019 г.

– Гэта ж гуманітарная сфера, тут ніхто асабліва не разлічвае на высокія заробкі. Ужо ва ўніверсітэце, калі мы ішлі на «біхевіярысцкія навукі», у першы год прыйшоў прафесар, які нам сказаў: «Я прафесар, доктар сацыялогіі. У мяне нізкі заробак. Ніколі не ідзіце на сацыялогію або псіхалогію, калі вы гэта не любіце! Кідайце ўсё, ідзіце на менеджмент!» Бачылі вочы, што куплялі… Гуманітарная сфера адрэзана ад рэсурсаў, і трэба з гэтым змірыцца, трэба прыстасавацца.

– Але спачатку ты пайшоў у «Нашу Ніву». Там былі грошы (не блытаць са свабодай)…

– Так, Дынько ўхапіўся за мяне: «Хадземце, Павел, да нас!» Я к таму часу жыў толькі месяц у Беларусі, меў выбар з двух варыянтаў працы, выбраў «НН». Два гады адрабіў, потым неяк рассталіся. У іх завядзёнка – карэспандэнтаў мяняць.

– А колькі тады, калі цябе нанялі (увосень 2008 года), было журналістаў у «Ніве»? Два?

– Помню, што было два фатографы, а журналістаў… Пяць або шэсць.

– Цяпер іх сайт чытаеш?

– Даўно не адкрываў, і не ад нянавісці, а наадварот, ад любові. Усё падабаецца, проста апошнія 15 гадоў – адны і тыя ж каментарыі. Гэта і па беларускай службе «Свабоды» відаць. Іх матэрыялы маюць нейкае такое ўздзеянне… тэрапеўтычнае, асабліва прагнозы, якія паўтараюцца з года на год. І я вырашыў – навошта? Гэта трошкі замінае мне быць рэалістам, жыць у рэальным свеце.

– Якое ж выданне з беларускіх (ці беларускамоўных) бліжэйшае да рэальнасці?

– Няма такіх. Ну, гэта выкрыўленне з-за рэжыму: які рэжым, такая прэса – або праўладная, або апазіцыйная. Ясна, што і там, і там ёсць добрыя матэрыялы, добрыя журналісты, але ўсё зліваецца ў паток прапаганды… Расчараваўся я ў СМІ; хацелася б, каб была нейкая культурніцкая газета. Так, быў сайт «Будзьма»: гадоў 5 таму было модна такія культурніцкія парталы рабіць. І ўсё ж такі ў Беларусі дынамікі не стае. Павінна быць і палітыка, і культура, і кухня – штосьці ўсё адразу, комплексна. Напрыклад, ізраільскае выданне «Едзіёт Ахранот» чытаю з задавальненнем, таму што ты прачытаў навіну з палітыкі, плёткі, рэцэнзію на новую кнігу – і ўсё гэта пад адным знакам… Дадаткі культурныя вельмі люблю.

– Пільна сочыш за ізраільскімі навінамі?

– Так, сачу. Выбары бясконцыя – гэта мой любімы спорт, алімпіяда габрэйскага народу… Вельмі спадабаўся гэты ход – што ўвесну прызначылі другія парламенцкія выбары за год. Такі «погляд збоку» ў мяне з’явіўся тутака – прыемна стала глядзець на Ізраіль, ізраільскую культуру. Думаю, што такую ж асалоду маюць еўрапейскія прафесары, якія вывучаюць беларускую культуру. З адлегласці ўсё ў Беларусі выглядае вельмі цікава. Вось так і Ізраіль: калі ты на адлегласці, калі цябе не рэжуць арабы ножычкамі на вуліцы Яфа, то набываеш паблажлівасць, алімпійскі спакой.

– А ў цябе здараліся сутыкненні з арабамі?

– Канешне – з так званымі ізраільскімі арабамі. Між іншага, успомніў адзін выпадак. Мы працавалі ў «Макдональдсе», начальніца была ізраільцянка і сказала арабам: «Гаварыце на іўрыце!» (Яна не любіла і размовы па-руску.) А там якраз была змена арабская. Яны ўсе прабілі карткі рабочыя, вылагініліся, выйшлі з працы – салідарна, як адна змена. Гэта мне спадабалася, мы б, рускамоўныя, на такое не адважыліся.

Я хадзіў па тых вуліцах, дзе былі тэракты ў Іерусаліме. Што, вядома, пакідала свае ўражанні.

– Але ж тыя тэракты ладзілі не ізраільскія арабы?

– Не бачу розніцы. Наўрад ці які араб у Ізраілі называе сябе «ізраільскім». Іх ідэнтычнасць звычайна такая: араб, палестынец, і можа быць, на трэцім месцы – грамадзянін дзяржавы Ізраіль. Асіміляцыя ёсць, але лінія разлому існуе, няма сэнсу гэта адмаўляць. З Палестынай трэба нешта рабіць, таму што разлом вельмі адчуваецца…

– І што ты, як неабыякавы грамадзянін Ізраіля, прапанаваў бы?

– Аддзяляцца трэба. Ды ўжо ўсё і падзелена, усе жывуць сваім жыццём.

– Хіба твой гуманітарны бэкграўнд не падказвае, што трэба вучыцца жыць разам, дамаўляцца?

– З арабамі гэта проста немагчыма. Найперш кажу пра сектар Газа і Заходні бераг ракі Іярдан. З Газы ўжо вывелі ўсіх габрэяў, а на Заходнім беразе ёсць габрэйскія паселішчы пасярод арабскіх, і няясна, што з гэтым рабіць.

– Што, калі будзе так: аддзелішся ад тых арабаў, а жыхары Галілеі або Яфа запатрабуюць анклавы ўнутры Ізраіля?

– Ну, трэба нейкую канчатковую дамову заключыць!

– А на Блізкім Усходзе такія бываюць?

– Цяжка сказаць, але, па-мойму, зараз самыя спрыяльныя ўмовы: усе арабы аб’ядналіся супраць Ірана, «ліха № 1»…

(заканчэнне будзе)

Апублiкавана 29.08.2019 22:00

Правила жизни Александра Наймана

30 лет работал в авиации, бросил все и уехал в Израиль. Как бортинженер стал скульптором

17 июля в 12:15

Любовь Касперович / Фото: Олег Киндар / TUT.BY

30 лет Александр Найман работал бортинженером в белорусской авиации (последние десять лет — в «Белавиа»). А потом раз — и поменял все. С 2002-го он живет в Израиле, в Беларусь приезжает изредка. «Обидно, что внешние изменения в стране не привели к внутренним», — рассуждает он. Сам Александр привык к динамике. В своей жизни он пробовал себя в разных ролях — бортинженера, киносценариста, художника, скульптора. О своих работах и правилах жизни Александр Найман рассказал TUT.BY.

«Проблема советского и нынешнего образования в том, что самого образования нет»

17 июля в Минске открывается первая выставка Александра Наймана. Накануне этого события квартира бывшего бортинженера, а ныне скульптора напоминает галерею. По периметру стен — скульптуры, скульптуры, скульптуры. У окна стоит стол. На нем — коллекция солнечных очков, которые Найман больше не носит, но и в стол не прячет.

— Когда-то такие очки никто не покупал, а мне они всегда нравились. Сейчас это стало модным, и я потерял интерес.

Родился Александр в Минске. В школе обожал уроки рисования. Но не сам процесс, а рассказы о художниках.

— Учитель становился на табуретку и говорил: «Сейчас я вам поведаю…» Он рассказывал о передвижниках, голландцах, импрессионистах, экспрессионистах. Меня это сильно интересовало.

Вообще, в школе у меня были хорошие учителя. Я пропускал столько занятий, сколько все ученики, вместе взятые! Но мне прощали. В понедельник я прогуливал, потому что ходил смотреть новый фильм, в среду думал о жизни, в субботу и воскресенье пропадал в читальном зале. Классная звонила и напрямую спрашивала: «Ты завтра в школу придешь?»

Фото: Олег Киндар, TUT.BY — «Закон диалектики номер один» и «Закон диалектики номер два». На философский факультет Александр не поступил, но интерес к философии не оставил

Когда пришло время выбирать профессию, Александр раздумывал о поступлении на философский факультет. Но потом честно задал себе вопрос «зачем?» и решил идти по более знакомому пути. Отец Александра был авиационным инженером, поэтому о небе и полетах он с детства знал немало. Остальное — додумал. Так подался в авиационное училище.

— Проблема советского и нынешнего образования в том, что самого образования нет. Нет школы, фундамента, основы. Не изучают древнегреческий, латынь, поэтому отсутствует главное — никто не знает Аристотеля, Платона, Сократа. Если бы современные люди прочли Платона, они бы поняли, что все происходящее сейчас было две с половиной тысячи лет назад. В его сочинениях черным по белому написано: «Нельзя земледельцев допускать к власти».

— Когда вы сами прочли Платона?

— К счастью, недавно. Не дай бог, тогда: я ничего бы не понял.

Не только буквальный, но и творческий полет

После окончания Кирсановского авиационно-технического училища гражданской авиации (находится в Тамбовской области, Россия. — Прим. TUT.BY) Найман работал в аэропорту Минск-1. Когда завершил учебу в Киевском институте инженеров гражданской авиации, перешел в Минск-2.

Во время полетов в качестве бортинженера Александр отвечал за все системы управления самолетом — от запуска двигателей до кислородного оборудования. За 30 лет жизни в небе пересек Европу и Азию с севера на юг и с запада на восток по несколько раз. Но душа требовала не только буквального, но и творческого полета. Так постепенно он увлекся написанием сценариев. Однажды просто рассказал о придуманной истории другу — Игорю Волчеку, который к тому моменту окончил высшие режиссерские курсы. Тот посоветовал изложить идею на бумаге.

— Я записал и понял, что ерунда. В голове звучит хорошо, а на бумаге не идет. Тогда я обратился к другому старому другу — Саше Зайцеву. Он вылечил мой сценарий и многому научил.

Параллельно с основной работой писать сценарии Найман не мог: не получалось переключаться. Нужно было уходить в отпуск, чтобы сконцентрироваться на чем-то одном.

— Со временем все улеглось, и я мог после рейса написать какую-то часть истории.

На сегодня компьютер практически убил профессию бортинженера, которой Александр Найман отдал три десятка лет. Но об этом в его словах — ни намека на сожаление. Ушел из авиации он, кстати, не по этой причине: просто так решил.

— Работал до декабря 2001 года. Ничего не назревало. Вы даже не представляете, как все было замечательно: хорошие отношения с коллегами, начальством. Но сказал: спасибо, до свидания. Всегда я менял свою жизнь так: развернулся и ушел. Никогда не жалел: нет смысла. Сказал себе: «Слушай, Алик, тебе снова 20 лет. Давай!»

— Но ведь было 50 на тот момент…

— А это неважно. По ощущениям-то 20.

Алик — так Александра называла мама. Она умерла в молодом возрасте, когда ему было всего 15. Ее давно нет рядом, но благодаря Алику ее присутствие ощущается всегда: в словах друзей, супруги, которые по-другому его и не называют.

Фото: Олег Киндар, TUT.BY

После ухода из авиации самолеты не снились, говорит Александр. Хотя многие в его окружении были уверены, что происходило именно так.

— Конечно, там осталось все лучшее, потому что там была молодость. Но нельзя жить прошлым. Не нужно идти спиной вперед и постоянно оборачиваться. Авиация для меня — это естественное продолжение жизни, которая мне нравилась, где я провел свои лучшие годы. Но это работа. Она вам нравится или нет. Я никогда не занимался тем делом, которое мне не нравилось.

«Где почувствовал себя на своем месте? Только в Израиле»

Сегодня Александру Найману нравится заниматься скульптурой. Но художником себя называть не спешит: «Я просто человек, который делает». Последний год он провел в Беларуси: «застрял» здесь по семейным обстоятельствам. Чтобы не терять времени, решил реализовать идеи, которые долго существовали только в голове и никак не находили нужной формы.

— Все эти работы возникли благодаря моим друзьям, которые помогли мне освоить технологию. Все остальное делал так, как сам себе представлял. Не было бы Николая Байрачного, Владимира Цеслера, Юрия Кудиновича, Александра Баглая — я бы никогда этого не сделал. Мало ли, что я придумал. Нужно сделать это руками. Своими. Я бы мучился годами, если бы не профессиональная помощь друзей.

Как эти друзья появились в жизни бортинженера Наймана? Говорит, что не помнит. Или не хочет вспоминать.

1 из 4

Фото: Олег Киндар, TUT.BY

Работы Наймана делятся на две серии: авторская трактовка ветхозаветных сюжетов и городская жизнь 1960-х годов. У последней есть название с конкретным адресом «Мои соседи. Переулок Старовиленский, 24». Найман убеждает, что прототипов из реальной жизни в ней нет — их можно отыскать в любой стране бывшего Советского Союза.

— По-вашему, мы с тех пор не стали отличаться?

— Нет. Мне очень обидно, что внешние изменения в стране не привели к внутренним.

В теме городской жизни Найман уходит в 1960-е годы. По его мнению, после этого столица в Минске начала умирать.

— Городом-столицей Минск был в 60−70-е годы прошлого года. На этом — конец. Люди, которые переезжали из деревни в город, стремились изменить свой статус. Начали ходить в театры, пытались внедриться в городскую среду. Сейчас они настолько разрослись, что городских я здесь не вижу. Я не встречаю знакомых лиц, лиц с интересом в глазах. А вот понтов — выше крыши.

Фото: Олег Киндар, TUT.BY

— Эта работа называется «А хто там ідзе?». Я специально сделал герб, чтобы не объяснять каждому человеку значение. Повешу его рядом. Как вы знаете, до 1938 года в Беларуси герб был на четырех языках. Так вот эта четверка — белорус, поляк, еврей и русский.

— Почему русский повернут спиной к остальным?

Александр не отвечает прямо — оставляет вопрос на собственное размышление.

— Это моя внутренняя аллегория. Личная. Но это не значит, что все так и есть.

Фото: Олег Киндар, TUT.BY

— В своей жизни вы побывали в разных ролях. Когда к вам впервые пришло осознание, что вы на своем месте?

— Я почувствовал это только в Израиле. Многие задают мне абсолютно одинаковый вопрос: «Что там хорошего?» Да ничего. Там просто все по-другому. И то другое мне нравится больше.

— То есть никаких сантиментов к месту, где вы прожили 50 лет?

— Неправда. Всегда найдется состояние, в котором тебе будет приятно быть здесь. Но согрело душу — и на этом все. Если бы не было близких друзей, с которыми я общаюсь, я сошел бы здесь с ума. От этих понтов и бессмыслицы.

Фото: Олег Киндар, TUT.BY

Правила жизни Александра Наймана

«Я художник, я так вижу» — плохое выражение. Если зрителю нужно еще и объяснять, что ты видишь, это уже другой жанр — разговорный. Художник должен заниматься делом, а не объяснениями.

Каждый художник хочет иметь свою публику и признание? Честно, в моем случае — нет. У меня нет понтов по этому поводу. Мне просто не стыдно за то, что я сделал, и этого вполне достаточно.

Я мудаковатый: что думаю, то и говорю. «Ну вы же понимаете» у меня не проходит.Честность — самое важное в жизни. Да, до какого-то момента твою прямоту не понимают, а потом воспринимают тебя таким, какой есть.

Едем с женой по городу. Она говорит: «Вижу коробочки, коробочки. А город где?»Минск перестал быть городом. Когда-то мы с Цеслером смеялись, что Минск когда-нибудь дорастет до уровня областного. Сейчас, как мне кажется, он на уровне районного центра.

Я никогда не обижался на слова. На действия — иногда да. Хотя, скорее, не обижался, а делал выводы.

Я не называю себя художником. Я человек, который что-то умеет делать.Художник — тот, которого прет, который без этого жить не может, тратит неимоверное количество сил на выяснение того, у кого галифе шире. Я спокойно переключаюсь с одной отрасли на другую. Мне это нравится сегодня — завтра может перестать.

Проблема людей, наверное, в том, что мы живем представлениями о молодости.Я так не живу. И у меня нет по этому поводу сантиментов. Конечно, вспоминаю родные места. Здесь встречался с девушкой, а вот здесь с ней впервые поцеловался. Но этого же не будет больше никогда! Самые приятные воспоминания у тебя в мозгу. Никуда не отъезжая и не отходя, ты можешь прекрасно вернуться в прошлое и представить, как это было.

У меня есть принцип: ко мне хорошо — в ответ я в десять раз лучше. Ко мне плохо — я никак.

В Беларуси есть очень поганое слово «багата». У человека есть деньги — ну и слава богу. Я всю жизнь пользовался одним девизом: важно, чтобы было не много денег, а чтобы их хватало.

Тусовка меня не интересует ни в каком виде: не люблю массовые заплывы.Я не тусовочный. Я нормальный человек с нормальной психикой.

Фото: Олег Киндар, TUT.BY

Выставка скульптур Александра Наймана и живописных произведений Татьяны Житковской Animation пройдет с 17 июля по 14 августа в галерее «Артель» (Минск, пр-т Независимости, 58/1−6). Время работы — с 10 до 19 часов. Стоимость входа — 2 рубля.

Опубликовано 17.07.2018 19:13

Беседа с дизайнером Цеслером

19.10.2017

«МЫ АБСТРАГИРОВАЛИСЬ ОТ СОВКА»

Цеслер назначает встречу на Паниковке. Мы думали, что отправимся гулять по городу и дизайнер будет показывать места своей молодости. Но Владимир Яковлевич ведет нас в News Café на Карла Маркса – он хочет кофе и курить.

Бармен, официантка и люди за столиком поздоровались с Цеслером (его тут хорошо знают), но оказалось, что в одном из любимых кафе дизайнера нельзя дымить до вечера. Здесь ждут указа о запрете курения в общественных местах и постепенно готовят своих гостей к ограничению.

На Комсомольском озере. «На шее завороженные семена в бутылочке, которые подарила какая-то полька, но подвеска не сохранилась».

Владимир Яковлевич нервничает, но, когда приносят кофе, мы наконец начинаем разговаривать о Минске. Первое открытие: Цеслер – не коренной минчанин. Он окончил школу в Слуцке и приехал в столицу в 17 лет, поселившись у брата дедушки недалеко от «Журавинки».

– Родители легко отпустили вас одного в чужой город?

– Они все равно меня контролировали: я же у близких родственников жил. Отец с матерью развелись, когда мне было 7 лет, так что с мамой бороться было проще. Куда ей деваться?

Адаптация в столице не отняла много энергии у паренька из Слуцка, потому что до этого он был в Минске «тысячу раз» и не чувствовал себя провинциалом. После службы в армии Владимир Цеслер вернулся в столицу БССР – вот тогда-то и началась «новая классная жизнь»: «Хорошие компании, хорошая музыка. Мы абстрагировались от “совка” в Минске».

«Это мы на даче. Фото “Запах весны”». Владимир Цеслер крайний справа.

После армии Цеслер пять раз пытался поступить в театрально-художественный институт (сегодня Академия искусств).

– Я еврей, поэтому меня не хотели брать. Об этом мне и педагоги говорили. Я хотел на «графику», а туда брали пять человек, и как еврей я занял бы 20%. Мне порекомендовали пойти на «дизайн». Но все это время я работал: рисовал обложки для издательств.

В институте студент Володя отпустил бороду и волосы. Контингент там был творческий, и за такой внешний вид никого не гоняли.

– Мать очень нервничала из-за моих длинных волос. У меня в юности был довольно женственный типаж, и, когда я отрастил бороду, она сказала: «Ну слава богу, хоть на мужика стал похож».

Владимир Цеслер с другом-гонщиком в париках.

Владимир Цеслер в кожушке, который купил в деревне Мотоль.

Владимир Яковлевич довольно быстро перезнакомился с другими минскими «волосатыми». Пароль был простой: «Какую музыку слушаешь?» В зависимости от ответа становилось ясно, был ли смысл продолжать общение.

– Мы слушали все новинки. У нас был такой Андрей Былинский, чемпион мира по фехтованию. Он ездил за границу и привозил диски. Мы слушали музыку на очень хорошей ламповой аппаратуре «Эстония» – сейчас такой нет. От акустики было ощущение, будто сидишь в оркестре.

– Было что-то похожее на сцены из «Стиляг»?

– Нет. Этот фильм – не совсем мое время, там события происходили раньше, в 1950-х. Мы хорошо дружим с Тодоровским (режиссер фильма. – Ред.). Я ему сказал, что меня надо позвать как консультанта: в 1950-х я был маленьким, но все-таки кое-что помню.

В Минске было проще, чем в Москве: там идеология, а здесь не понимали, что это такое, и особо не трогали нестандартных ребят.

В гостях у друга Жоржика. На гитаре тогда играли все.

Компания Цеслера собиралась в квартирах, беседках, на набережной, могла «накатить» в подъезде и пойти гулять по городу. Рестораны им были неинтересны, а вот в сквере на площади Независимости они сидели часто.

– А точно курить нельзя? – Цеслер внезапно переключает внимание на официантку, которая пришла забрать чашки.

– Владимир, ну вы же знаете…

– Да, но раньше можно было.

– Сейчас каждый день до шести часов.

Владимир Яковлевич просит прерваться, извиняется и выходит покурить на улицу. После перекура, кажется, его настроение улучшается: он заказывает еще по чашечке кофе, и мы продолжаем беседовать.

«ЧЕСЛАВ НЕМАН ОКАЗАЛСЯ ОЧЕНЬ ПРОСТЫМ И ПРИЯТНЫМ В ОБЩЕНИИ»

– Владимир Яковлевич, а вы давно курить начали?

– Года в 22 закурил. Бабушка умерла, и я как-то втянулся. Хоть уже раз семь бросал.

– А что в молодости курили?

– Какие-то болгарские сигареты, которые были ничем не хуже, чем сейчас делают в Гродно.

Владимир Яковлевич еще раз возмущается, что в его любимом кафе запретили курить, и говорит об еще одном уважаемом им месте в Минске – баре «Курилка». Там можно курить всегда, а название заведения, оказывается, придумал он. Но вообще, рассказывает дизайнер, он не то чтобы большой любитель куда-то сходить.

– В 1970-х мы собирались возле «Лакомки» на проспекте. Как-то недавно я проходил мимо, вдруг на меня что-то нахлынуло, и я понял, что не был внутри около 40 лет. Зашел, смотрю: ничего не поменялось! Даже конфеты те же и та самая нелепая ступенечка по центру. Женщина-продавец спрашивает: «Что вы так смотрите?» – «Я тут 40 лет не был. Здесь мы пили кофе» – «Сварить вам?» – «Хороший?» – «Отличный кофе!»

Она сварила – на самом деле отличный, по 4000 старыми деньгами. Это же копейки! Кофе в пластиковом стаканчике. Я взял, вышел, покурил там.

После концерта во Дворце спорта.

– Вот на этой фотографии мы после концерта во Дворце спорта, какая-то польская группа приезжала. А в 1976-м я ходил на концерт Чеслава Немена…

– Вы были на его концерте?! – изумляемся мы, ведь Чеслав Немен – это польский Боб Дилан.

– Да, и даже познакомился с ним. Очень простой и приятный в общении человек.

Оказывается, Цеслер дружил с Вячеславом Дубинкой, известным мастером вытинанки. Они оба из Слуцка и познакомились в местной изостудии. Когда Дубинка был журналистом, он пригласил Цеслера на концерт Чеслава Немена во Дворец спорта.

С Чеславом Неменом.

– Дубинка как пресса мог пройти где угодно. Он говорит: пошли с Неменом познакомишься. Как?! Я подошел, начали разговаривать, а Дубинка сфотографировал. Как-то я выставил те четыре фото в Facebook, и из Польши начали писать коллекционеры: хотели купить у меня эти снимки. Мои польские друзья охренели: «Почему ты раньше не рассказывал?!»

Летом компания Цеслера уезжала в Эстонию на музыкальные фестивали, которые притягивали неформалов со всего «совка».

– Таллинн я знал лучше Минска: все улочки, проходы, как от милиции сбежать. Бывало, что ловили. Но не за внешний вид, а за распитие спиртного. Это считалось страшным нарушением, – рассказывает Цеслер.

«ЧЕРЕЗ КВАРТИРУ ХАДЕЕВА ПРОШЛО МНОГО ПОКОЛЕНИЙ»

У Владимира Яковлевича звонит мобильный – скоро приедет его друг молодости Витя Орлов. Пока мы его ждем, Цеслер рассказывает об еще одном популярном месте в Минске – квартире Кима Хадеева. Та была в двухэтажном доме в Осмоловке, который снесли-таки несколько лет назад. И мечта минских неформалов повесить памятную доску в память о диссиденте канула в Лету.

– Мне кажется, он был таким рафинированным интеллигентом. Я повторю о нем то, что сам слышал. Он учился, по-моему, на философском факультете, и шел где-то 52-й год. Он как отличник сидел в президиуме. Все пели дифирамбы Сталину. Когда Киму предоставили слово, он вышел и говорит: «Пока Сталин жив, победа над фашизмом не полная». Его сразу в дурку: в Питер. Там тюрьма, а на ее территории дурка. Его реабилитировали, но после никуда не брали. Но не обязательно, что это было так, – рассказывает одну из легенд о Хадееве Цеслер.

Об этом минчанине ходит очень много легенд. Он действительно был диссидентом, и его квартира в Осмоловке была одним из немногих мест в Минске, которые притягивали таких молодых людей, как Цеслер. Там можно было познакомиться с кем угодно: бездомными, художниками, учеными, которым Ким надиктовывал диссертации.

– Через него прошли несколько поколений. Мама моего друга Саши Синкевича как-то спросила, бывал ли я у Кима. Она там, оказывается, тоже гостила. Так что это место было знаковым. Первый вопрос, чтобы узнать своего: «Что ты слушаешь?», и второй: «Знаешь Хадеева?» – говорит Владимир Яковлевич.

Владимир Цеслер с другом Витей.

Наконец приезжает давнишний приятель Цеслера. Владимир Яковлевич рассчитывается за кофе, мы благодарим за угощение и все вместе едем в еще одно тусовочное место молодости Цеслера.

«Грицевец» – сегодня это Купаловский сквер, а во времена молодости Цеслера парк называли в честь Героя Советского Союза, памятник которому стоял там.

На площади Независимости.

Тут собиралось по 300 человек: обсуждали музыку, пили, приносили магнитофоны. Милиция особо не трогала, но иногда облавы на «волосатых» делала гопота из сельхозпоселка и с Грушевки. Правда, однажды группировки «пацанов с района» сошлись между собой. Это было очень смешно, рассказывает Владимир Яковлевич.

– В Минске перестало быть комфортно, когда практически все друзья уехали: в Лиссабон, в Майами. Все серьги носили и уехали, а я ни того, ни другого не сделал. Когда сын родился, я решил уже бить ухо на память о том времени. Тех, кто остался, я иногда собираю. Я и сам бы уехал, но куда?…

Оригинал

Опубликовано 23.10.2017 11:31