Tag Archives: витебские евреи

Витебские евреи в 1918 году

В городе-на-Двине выходит интересная интернет-газета – «Витебский курьер», а в ней – не менее интересная рубрика «История». Так, почти весь 2018 год авторы «ВК» рассказывали, чем жил советский Витебск 100 лет назад – по материалам старых газет и не только. Мы выбрали некоторые фрагменты – прежде всего, имеющие отношение к евреям и еврейству.

* * *

Иллюминированные пароходы на Двине, гудки, плакаты и транспаранты, нарисованные под руководством Марка Шагала… 7 ноября 1918 года в 13.30 в Витебске началось шествие в честь первой годовщины праздника, который станет главным в году на ближайшие 73 года.

Планировалось, что Октябрьскую революцию в Витебске будут праздновать 4 дня с карнавалом, парадом и митингами, но после решили ограничиться всего сутками с половиной.

Комиссию по подготовке к празднику возглавлял Марк Шагал, ее члены заседали в гостинице «Брози». Художники должны были создать к демонстрации 350 плакатов, 7 арок и оформить 3 трибуны на площадях.

Плакаты Шагала отличались по форме от привычных советских плакатов — они были символичными, динамичными, аллегоричными. Комиссары спрашивали, почему корова зеленая, а дамы хихикали над «безнравственными» картинами. Предположительно, речь идет о полотне «Двойной портрет с бокалом вина», где Белла несет Шагала на плечах. Все это припомнят художнику во время подготовки к празднику 1 мая.

(прочитано здесь)

Опыта организации таких мероприятий не было. И получилось так, что первый юбилей Октября соединил в себе традиции боевых выступлений рабочих под красными флагами с обычаями народных гуляний и массовых уличных представлений.

В газете «Известия Витебского губернского Совета», выпуски которой хранятся в Государственном архиве Витебской области, осенью 1918 года губернский уполномоченный по делам искусств Марк Шагал размещал объявления с призывами к художникам Витебска и Витебской губернии.

Газета «Известия Витебского губернского Совета» от 26 сентября 1918 года. Фото Светланы Васильевой

Кроме того, в выпуске газеты от 16 октября 1918 года Марк Шагал призвал:

“Всем лицам и учреждениям имеющим мольберты, предлагается передать таковые во временное распоряжение Художественной Комиссии по украшению Витебска к октябрьским празднествам”.

(см. здесь)

Все плакаты, щиты и т.п. украшения возвратить!

Все учреждения, как частные, так и правительственные, должны в трехдневный срок с сего числа возвратить в подотдел изобразительных искусств (Бухаринская, 10) все плакаты, щиты и т.п. украшения. Учреждения, желающие оставить у себя вышеуказанные предметы, должны подать соответствующее заявление в канцелярию подотдела изобразительных искусств от 10 до 3 часов дня. Председатель комиссии Крылов. Губернский уполномоченный по делам искусств Марк Шагал.

Сахар с тараканами (юмор)

Владелец кофейни гр. Гуревич изобрел вещество, заменяющее сахар. В настоящее время в кофейной гр. Гуревича подается кофе не с сахаром, а с тараканами. Это обходится значительно дешевле и одновременно заменяет и сахар, и жировые вещества, за недостатком в городе мяса. Приходится только удивляться горячему темпераменту нашей милиции, которая, вместо того, чтобы представить гр. Гуревича к награде за его полезное изобретение, почему-то привлекает его к ответственности.

(здесь)

* * *

Тайный мыловаренный завод

Милицией 4-го участка составлен протокол на Моисея и Хаима Соснер, проживающих в доме №6 по Кантонической улице, за тайную выделку мыла.

Отголоски выступления анархистов

Никифор Яковлев обвиняется в том, что, состоя в Витебской группе анархистов, во время их выступления 29 апреля насильственно отнял у гр. Иосифа Римера кошелек с 425 рублями. Дело возникло по заявлению Римера и Швайнштейна, которые в суд не явились. Трибунал дело слушанием отклонил, а Римера и Швайнштейна оштрафовал за неявку в суд на 500 рублей каждого.

Лошадь будущего (юмор)

Некоего художника, нарисовавшего зеленую лошадь, спросили, где он видел такого коня. «Это – лошадь будущего, — гордо объявил художник. – Я видел ее во сне». – «Вероятно, в летаргическом?»

Интервью — в приказном порядке (юмор)

За последнее время жизни витебских репортеров стала невыносимой. В какое учреждение репортер не заглянет, ему грозно заявляют: «Садитесь». Он садится. «Возьмите бумагу и перо и пишите». – «О чем?» — «Интервью со мною». И пишут репортеры интервью. Стонут, а пишут.

(здесь)

* * *

Дом №2/1 по улице Замковой — первый по четной стороне. Здесь жили Юдэль Пэн, зубной врач Cамуил Хейн и его жена Берта. Он находился на углу улиц Замковой и Гоголевской улиц (сегодня – Замковая и Ленина).

Справа дом, в котором жил Ю. Пэн. Фото: evitebsk.com

С 21 ноября 1918 года (cудя по ценам, приведенным ниже, вероятно, имелся в виду всё же 1917 год. – belisrael) в доме №2/1 открылись два зубоврачебных кабинета, в которых оказывали медицинскую помощь служащим советских учреждений.

Лечением зубов занимались зубной врач Самуил Хейн и его жена Берта. Они вели прием ежедневно с 11 до 19 часов, с перерывом на обед – с 15.00 до 16.00.

Прием был платный: за визит нужно было заплатить 1 рубль, чистка зубов стоила 3 рубля, удаление с болью – 2 рубля, без боли – 5 рублей. Также здесь можно было поставить цементную или гуттаперчевую пломбы за 4 рубля, серебряную пломбу за 5 рублей, фарфоровую – за 6 рублей и даже золотую – за 35 рублей.

К слову, зубоврачебный кабинет в квартире Хейнов работал еще и до революции.

(здесь)

* * *

Сын украл у отца 20000 рублей

Милицией 1-го участка составлен протокол о краже 10500 рублей деньгами и разных вещей на сумму 20000 рублей у Шмерки Бескина, на Конной площади, №17, сыном его Липманом, который успел скрыться.

Еврейские детские сады и школы

Витебский губернский комиссариат по еврейским национальным делам доводит до сведения, что культурно-просветительным отделом комиссариата открываются два детских еврейских народных сада возраста от 4 до 7 лет: один – по Богословской улице, дом № 5/А, а второй – по Лучесской улице, дом №10.

Культурно-просветительный отдел еврейского комиссариата доводит до сведения, что им открываются на днях три еврейских школы с дневными занятиями.

Протест против еврейских погромов

Последние дни печать пестрит сообщениями о волне еврейских погромов в Галиции и Польше… Долг каждого революционера и социалиста – протестовать и бороться против подобных позорных для цивилизованного мира явлений… Ввиду этого, комитет Еврейской социал-демократической рабочей партии «Поалей цион» устраивает сегодня, 7 декабря (1918 г.), в Городском театре митинг протеста против этих погромов… Вход свободный. Начало ровно в 2 часа дня.

(здесь)

* * *

В одной из корреспонденций было упомянуто «выступление 29 апреля». Можно предположить, что речь идет о чем-то безобидном, раз потерпевшие даже не явились в суд. Но в книге израильского историка Аркадия Зельцера «Евреи советской провинции: Витебск и местечки 1917 – 1941 гг.» (Москва, 2006) настроения в городе рисуются более мрачными красками, и выходит, что на анархистов то «выступление» свалить нельзя. Приводим несколько абзацев:

Весной 1918 г. погромные настроения на фоне заметного ухудшения экономического положения повсеместно усилились. То, что продовольственная управа в Витебске не смогла обеспечить население мукой к христианским праздникам, лишь обострило ситуацию. По городу поползли слухи, что евреи «забрали всю муку на свою Пасху». Базарные торговки отказывались продавать евреям продукты, приобретенный евреями товар часто отбирался и даже уничтожался. Сильные антисемитские настроения были и во многих красноармейских частях. Вечером 29 апреля, в праздник Лаг Баомер, во всех частях города начался погром, сопровождавшийся избиением и ограблением евреев, разгромом расположенных на центральных улицах еврейских магазинов и частных домов [«Еврейская неделя», 1918. 18 марта; «Известия витебского совета», 1918. 3 мая. По сообщениям прессы, было убито 7 человек и ранено около 20, разграблено около 25 лучших еврейских магазинов города. Общий ущерб составил около 700 тыс. рублей (там же)].

Лозунги социального переустройства (погром направлен исключительно против еврейской буржуазии) соединялись у погромщиков с требованием удалить евреев из всех советских учреждений – «сбросить от власти жидов, довольно им царствовать над нами. На следующий день толпа женщин, к которой присоединились хулиганы, разгромила продовольственную управу, избив одного из работников-евреев [«Известия витебского совета», 1918. 1 мая].

Власти, напуганные размахом беспорядков, ввели в городе военное положение и с помощью войск быстро восстановили спокойствие… Наряду с организационными были предприняты агитационные меры. Съезд крестьян в Витебске в июне 1918 г. осудил антисемитизм и потребовал вести беспощадную борьбу с погромщиками [«Еврейская неделя», 1918. 27 июня; «Рассвет», 1918. 16 мая; «Известия витебского совета», 1918. 3 мая, 10 мая]…

Таким образом, евреи Витебска уже к середине 1918 г. оказались перед непростым выбором – приспособление к новой власти или ее отторжение – и перед вопросом, не вызовет ли падение этой власти антиеврейский разгул.

Опубликовано 05.12.2018  16:33

Вспомним Арона Вергелиса…

Сегодня, 7 мая, исполнилось сто лет со дня рождения поэта, общественного активиста, путешественника (А. В. не раз бывал и в Беларуси). Мы воздержимся от разговора о журналах «Советиш Геймланд» и «Ди идише гас» – они содержали немало ценных материалов, но не пережили своего бессменного редактора. Вспомним о том, каким Арон Алтерович (07.05.1918 – 07.04.1999) был на войне и в семье, благо в FB открылась посвященная ему страничка. Также, на наш взгляд, интересны впечатления о Марке Шагале и его Витебске, записанные полвека назад. Может быть, именно встреча Арона Вергелиса с Шагалом во Франции повлияла на то, что великого художника пригласили-таки в СССР, и в 1973 году он посетил Москву?

Поэтический сборник А. Вергелиса (1956) – и еще один, с портретом автора (1985)

* * *

История, которую Ян Шередеко, внук Арона Вергелиса, когда-то записал со слов своего дедушки.

ОДНАЖДЫ УБИТЫЙ

«Во время Второй мировой войны я служил в авиации и был стрелком-радистом на бомбардировщике ТБ-7. Работал я на ШКАСе — авиационном пулемете. Белоруссия тогда была оккупирована. В ту ночь мы вылетели на боевое задание в Бобруйск. Но нас случайно сбили наши же девчонки-зенитчицы. Они приняли наш самолет за фашистский. Поскольку я уже был опытным парашютистом, я успел выброситься, и — удачно. Удачно — потому что выжил (вместе со мной уцелел и второй пилот, а все остальные погибли). Но в то же время неудачно — потому, что упал на лес. Когда я пробил кроны деревьев и повис на одной стропе, зацепившейся за ветку, я уже был без сознания.

Меня нашли и поместили в ближайший госпиталь. Но на наш базовый аэродром сообщить об этом не успели. Утром следующего дня кто-то из нашего командного состава уехал в Москву. В это время в столице проходил пленум Союза писателей, и мой однополчанин передал сообщение моим коллегам по перу: «Погиб молодой поэт Арон Вергелис, его самолет сбили». Тогда Арон Кушниров, известный еврейский прозаик, драматург и переводчик, взял слово и сказал: «Молодой дальневосточный биробиджанский поэт Арон Вергелис вчера погиб геройской смертью».

Проходит время, я лежу в госпитале. Нам принесли подарки, которые женщины собирали в тылу и отправляли бойцам на фронт. Все они были завернуты в разные газеты. И вдруг я увидел знакомые буквочки на одной из посылок. Говорю: «Сестра! Покажи вон тот сверток!». Там оказался кисет, махорка, теплые носки, и все это обернуто газетой «Эйникайт», которую во время войны выпускал Еврейский антифашистский комитет на идиш. Я стал читать и на второй полосе увидел свой некролог — сообщение Кушнирова о том, что я погиб.

Тогда я написал ему письмо и вложил туда стихотворение «Жив батальон». Через какое-то время газета «Эйникайт» сообщила, что Вергелис, оказывается, жив и опубликовала новое стихотворение. Такой вот эпизод моей фронтовой жизни».

Одна из страниц, где сказано о боевом пути А. Вергелиса, на podvignaroda.ru

Вспоминает Лиза Богадист-Катаева:

У меня было три дедушки. Одного я не знала: он умер в 45 лет, а мама едва успела отпраздновать совершеннолетие. Но, молодой и красивый, он всегда с фотографии нежно смотрел на меня, наблюдая, как я расту.

Второй дедушка – отец моего папы. Они с бабушкой жили в Одессе, часто к нам приезжали, а летом я бывала у них. Дедушка коллекционировал монеты, марки, рассказывал, каким шкодой был мой папа в детстве, а бабушка варила лучшее в мире абрикосовое варение и позволяла мне лепить вареники с вишней. Я же втихаря ела сырое тесто…

Мой третий «московский» дедушка, второй муж моей бабушки – маминой мамы. Арон Вергелис был еврейским писателем, поэтом и главным редактором единственного в СССР журнала на идиш «Советиш Геймланд» – «Советская родина». Тогда для многих еврейских писателей гонорары за публикации в журнале были едва ли не единственным средством к существованию. Но многие называли его кремлевским евреем. Он много ездил по миру, однако в Израиле никогда не был.

Арон редактировал тексты, где вместо букв я видела рыболовные крючочки. На его рабочем столе всегда спала трехцветная кошка Кири. Иногда она открывала глаза и лениво охотилась за ручкой, которой он писал. Но, в какое бы время я не вошла в кабинет, все внимание переключалось на меня.

Года в четыре я любила играть с ним в прятки. Но игра была необычная: я искала по всему дому, а особенно тщательно в ящиках его письменного стола и в книжном шкафу, «майн шейне киндельке» – то есть саму себя. Арон называл меня «моя маленькая девочка» на идиш.

Он водил меня в зоопарк, всегда откладывал для меня самый большой кусок бабушкиного пирога с черникой и никому не разрешал убирать мой домик для Барби, который стоял посередине комнаты и всем мешал. Когда же я ночевала в их квартире, он пел мне еврейские колыбельные. Он напевал какую-то незамысловатую мелодию и приговаривал «…майне шейне киндельке качаю….».

Мне разрешалось все. И когда моя мама, которая начиталась модного тогда доктора Спока про воспитание детей, что-то мне запрещала, он ужасно расстраивался. А однажды его душа не вынесла, и он сказал: «Ваш Спок – фашист! И вы все фашисты! Оставьте ребенка в покое. Детям нельзя ничего запрещать, пусть просто будут счастливы! А уж когда вырастут, все «нельзя» их по-любому догонят».

Прошли годы. Недавно в солнечной Калифорнии я попала на «квартирник» Псоя Короленко, и вдруг услышала ту самую колыбельную. Оказалось, что это песня Псоя «Дер Зейде» («Дедушка» – идиш) — интерпретация колыбельной моего детства. Иногда её называют «Memory Song» – «Песня памяти». И я вновь почувствовала себя «маленькой девочкой», правда, уже 26-летней…

Наталия Вергелис (дочь поэта):

Когда-то в детстве я любила с утречка подсовывать под ухо сонному Арону магнитофон с моими любимыми песнями. Он слушал вполуха, но, услышав строки «вы лучше лес рубите на гробы: в прорыв идут штрафные батальоны», встрепенулся, сказал, что так мог написать только большой поэт, и попросил меня перевести на бумагу песни Высоцкого, что я с большим удовольствием и огромной ответственностью и делала долгое время. А Арон их переводил.

* * *

В ГОСТЯХ У МАРКА ШАГАЛА

(отрывок из книги Арона Вергелиса «16 стран, включая Монако», Москва, 1982; авторизованный перевод с идиша Евгении Катаевой)

Есть исторические личности, которых мое сознание отказывается воспринимать реально. Убейте меня, но я никак не могу представить себе в обычном человеческом облике, скажем, того самого Торичелли, который первый создал идеальную пустоту, названную впоследствии торичеллиевой. В моем представлении Торичелли скорее природное явление или некое название места, в котором, не приведи господь, решительно ничего нет – ни воздуха, ни света, ни жизни, в общем – пустота. И вы меня никак не уверите в том, что Данте, например, несмотря на то что мне известен его портрет, внешне был таким же человеком, как другие, – подстригал и причесывал волосы, завязывал шнурки на ботинках, обедал и ужинал, носил белье. Нечто подобное невольно возникало у меня, когда я думал о Шагале.

И действительно – Марк Шагал! Кто из нас не слыхал: «Там висят два Шагала…», «Это новый Шагал…» – так мы говорим и имеем в виду не человека, а его работы.

К Марку Шагалу в Сен-Поль де Ванс со мной из Парижа приехала Ева Гольдгевихт, женщина с редкой судьбой, – о ней я еще расскажу. А в Каннах к нам присоединился общественный деятель Тевье Шумахер. Вот так, втроем, мы и отправились в Сен-Поль де Ванс. Там, в большом доме, в большом парке живет Шагал.

Боясь опоздать, мы приехали раньше назначенного часа, и пожилая служанка сказала нам, что, как ей известно, гость должен прибыть через полчаса. Но не успела она пойти доложить о «странниках», как на крыльце появился мужчина с гирляндами морщинок под глазами и заговорил с нами по-еврейски:

– Да заходите же, заходите!

Я сказал человеку с веселыми глазами, в джемпере, надетом на клетчатую рубаху, что без разрешения хозяина мы войти не можем. Он рассмеялся и ответил, что он и есть Шагал.

И вот мы сидим за столом, и Валентина Шагал, супруга художника, на знакомый вопрос: «Что вы пьете?» – получила точный ответ.

Разговариваем мы и по-русски и на идиш. Валентина Шагал говорит лучше по-русски, чем по-еврейски, сам Шагал – лучше по-еврейски, и посторонний наблюдатель, не знающий ни того, ни другого языка, подумал бы, что это не разговор, а забава, с шутками-прибаутками, взявшимися неизвестно откуда и уходящими неизвестно куда, разговор без цели и повода.

Мы оставили стол, я взял Шагала под руку, и мы вышли из дома в сад, где северная березка, посаженная Валентиной Шагал, с трудом приживается на средиземноморской почве.

Однако и здесь разговор переходил с пятого на десятое и касался, скажем, таких предметов, как селедка с картошкой. Шагал сказал мне, что очень любит картошку с селедкой. Надя Леже, русская женщина (на самом деле белорусская, прим. belisrael), вдова большого французского художника, бывая в Москве, привозит оттуда Шагалу картошку и селедку.

– А знаете, почему я люблю селедку? – спросил Шагал. – Потому что мой отец, царство ему небесное, служил приказчиком у некоего господина Яхнина, витебского торговца селедкой.

Конечно, мы говорили не только о селедке. Шагал рассказал мне о себе, о своем детстве, о Витебске, о первых своих рисунках.

В своей автобиографической книге «Моя жизнь» Марк Шагал пишет: «Если верно, что мое искусство не играло ни малейшей роли в жизни моих родителей, то верно и то, что жизнь моих родителей, их быт, их работа оказали заметное влияние на мое искусство».

Витебск, Витебск и еще раз – Витебск… Шагал постоянно вспоминает о Витебске. Что ж это за город, от которого ни на минуту не отрывается в глубоких душевных снах своих художник, не видевший этот город без малого пятьдесят лет? Может быть, Витебск стоит на магнитах? Может быть, витебчане носят магниты в карманах?..

В энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона сказано, что Витебск расположен по обоим берегам Западной Двины, что в 1910 году в Витебске было 101528 жителей, пять кожевенных заводов, пять канатных и пять гончарных мастерских, две маслобойки, одна мужская гимназия, две женские, семь частных средних и низших учебных заведений, одна духовная семинария…

О витебских магнитах энциклопедия не вспоминает. Дело не в магнитах…

Марк Шагал родился и вырос в Витебске.

– Видите, на этой фотографии наш дом на 2-й Покровской, двадцать девять. Теперь, как я узнал, это улица Феликса Дзержинского. Фотографию мне прислали из Витебска. За домом была лавчонка, на снимке ее не видно…

Шагал раскрывает альбом-каталог с репродукциями своих картин.

– Вот это, – тычет он пальцем в одну из репродукций, – моя матушка Фейга-Ита. Набожная была женщина, дочь лёзненского резника. Вы не слышали о Лёзне? Белорусское местечко. Когда я рисовал маму, она сидела с опущенными глазами… А это мой отец. Он, пока я писал его, катал бочку с селедкой. На всю жизнь остались у меня в памяти отцовские коричневые руки, ржавые от селедочного рассола, распухшие от холода и соли… Мать умерла в девятьсот четырнадцатом году. Отец в восемнадцатом. Представьте себе, попал под автомобиль… Автомобили тогда были большой редкостью, а он ухитрился попасть под автомобиль. Замечтался и попал…

Когда я впервые в жизни показал матери свой рисунок, она мне сказала: «Да, мой сын, я вижу, что ты умеешь это делать. Но послушай, мне жалко тебя…» – Светло-синие глаза Шагала, еще ясные, не выцветшие, улыбаются. – Однажды я хотел подарить картину моему дяде, парикмахеру, но он не взял ее. А другой мой дядя, со стороны матери, никогда не подавал мне руки, боялся, что, держа его за руку, я его нарисую…

Озорной мальчишеский огонек вспыхивает в глазах Шагала:

– Думаете, я его не нарисовал? Всё равно нарисовал! Вот он здесь, на картине «Война», вместе с другим дядей, с тем, что любил играть на скрипке. Я написал эту картину в четырнадцатом году, как только вспыхнула война. Писал тайно, глядя на моих натурщиков через дверную щелку. Загляну в щелку – и рисую. Загляну – и рисую…

Когда я писал картину «Роды», мама, смущаясь, сказала, что у роженицы живот должен быть в бандаже. Я послушался ее и забандажировал роженице живот…

Он рассказывает, что рисовал свои первые картины на мешках, которые развешивал над своей кроватью; многочисленным его сестрам мешки эти были нужны для картошки, и они их тайком уносили…

* * *

Материал нашего постоянного автора «Арон Вергелис дома и на службе» (2016) можно прочесть здесь.

Опубликовано 07.05.2018  20:03

***

Рубинштейн Григорий 8 мая в 18:50

Мой отец выписывал ,,Советиш Геймланд,, до конца своей жизни и у нас дома постоянно собирались в основном минские скульптора (их мастерские были рядом), а отец прямо с листа переводил им статьи о запрещённом Шагале и многое другое, что ребята хотели послушать…А потом нам с отцом посчастливилось познакомиться с Ароном Вергелисом у Заира Азгура в мастерской, где Азгур собирался лепить его портрет…

А. Астраух о еврейском фольклоре

“Саветы загадалі нам быць вясёлымі і шчаслівымі…”

***

Di sovetn hobn gehejsn frejlix zajn,

Di sovetn hobn gehejsn lustig zajn,

Di sovetn hobn gehejsn gliklix zajn.

 

Di sovetn hobn gehejsn frejlix zajn,

Iz lomir, brider, frejlix zajn.

Di sovetn hobn gehejsn gliklix zajn —

Iz lomir, švester, frejlix zajn.

 

Di sovetn hobn gehejsn frejlix zajn,

Iz lomir ale gliklix zajn.

Di sovetn hobn gehejsn lustig zajn,

Iz lomir nemen a bisl vajn.

 

Di sovetn hobn gehejsn lustig zajn,

Iz lomir gejn a tencl fajn.

Di sovetn hobn gehejsn frejlix zajn,

Iz lomir zingen a frejlixs fajn.

 

Di sovetn hobn gehejsn lebedik zajn,

Iz lomir ale frejlix zajn.

Di sovetn hobn gehejsn lustig zajn,

Iz lomir gejn a tencl fajn.

 

Lebn zoln di sovetn.

Lebn zol di partej.

Di sovetn hobn gehejsn lustig zajn,

Iz lomir ale gliklix zajn.

(…)

Jankev Šejnin, Moskve, 01.02.1959.

Менавіта ў зіму 59-га года, калі мая матуля, цяжарная мною, ужо жыла з маім бацькам і гадавалым старэйшым братам Ляксеем на ўскрайку Вузды, у Закрэўшчыне, Якаў Абелевіч Шэйнін у далёкай Маскве запісаў гэтую, напэўна, народную песню. Але ж Масква не была такой далёкай для маёй сям’і, таму што ў Падмаскоўі, у Моніна, у 1956 годзе тэхнік лётнай часткі Міхась Астравух і працаўніца прадзільна-ткацкай хвабрыкі Маруся Шчадрывая пазнаёміліся і вырашылі пабрацца…

Але пра песню:

«Саветы загадалі нам быць вясёлымі і шчаслівымі, а як загадалі, дык мы, браты, сёстры, гараджане, усе…, мусім быць вясёлымі і шчаслівымі… Мы будзем танчыць файныя танцы і спяваць файныя песні… Хай жывуць саветы, хай жыве кампартыя!..»

Хто жыў “за саветамі”, таму не патрэбны пэўныя тлумачэнні сэнсу гэтых слоў, а хто ня жыў, таму гэтага нельга патлумачыць. Зусім невялікая меншасць люду магла сабе дазволіць кроплю іроніі, сарказму альбо цынізму ў бок “будаўніцтва камунізму ў асобна ўзятай краіне”, большасць жа шчыра і самааддана ў нешта спрабавала паверыць…

Ды ў словах гэтай песні ёсць і невялікае адхіленне: Як саветы загадалі нам быць вясёлымі, дык мы вып’ем па чарцы віна… Гэты радок ужо меў пах “крамолы”, надта ён нагадваў традыцыйную абрадавую вясельную песню “Lomir ale inejnem… trinken a bisele vajn”, у якой якраз названыя тыя, за якіх усё ж варта выпіць чарку віна: Бацька, Маці, Малады, Маладая, Сват, Госці… але якія нічога агульнага ня маюць з “кампартыяй”.

Трэба адзначыць, што згаданую вясельную песню разам з іншымі 111 народнымі песнямі Якаў Шэйнін запісаў яшчэ ў 1910-11 гадох, але не ў Маскве, а на ўскраіне Віцебска, у “Рабочых Слабодках”. Гаворка ідзе аб песнях на ідышы, на мове аднэй з “нацменшасцяў”, тады яшчэ ў Расейскай Імперыі званай па-тутэйшаму “жыдамі”, а пасля 1917 года ў “Савецкай Імперыі” пераўтворанай у “яўрэяў”. А ў апошнія 20-25 год узнік яшчэ адзін нэалагізм — “габрэі”.

Безумоўна, Якаў (у 1910 годзе ён быў яшчэ Янкеў) Шэйнін у той час ня мог прадбачыць, што Віцебск будзе ў складзе Савецкай Беларусі, аднэй з рэспублік СССР, а ідыш будзе ў БССР аднэй з дзяржаўных моваў з 1920 аж па 1938 гг. Насамрэч гэта была няўдалая спроба ўзвесці паняцце “нацменшасці” ў ранг “раўнапраўя”… У былым Саюзе ўсё скончылася лютым дзяржаўным антысемітызмам, шматступенчатымі рэпрэсіямі і спробамі татальнага вынішчэння спярша іўрыту разам з юдаізмам, а пасля і ідышу разам з юдэямі, з жыдоўскай інтэлігенцыяй ад паэтаў да лекараў… Ня мог таксама прадбачыць Янкеў Шэйнін, што пагромы ў Расейскай Імперыі канца ХІХ – пачатку ХХ стагоддзя — гэта толькі малая кропля чалавечае крыві, якая ў ХХ стагоддзі залье гіганцкую прастору ад Атлантыкі да Ціхага акіяну, ад Гішпаніі да Японіі… Больш паловы стагоддзя фашызм, нацызм, камунізм, сталінізм будуць сінонімамі антысемітызму, шавінізму, генацыду… Будзе зроблена ўсё, каб паняцці юдаізм, Тора, габрэй, хасід, іўрыт, ідыш, школа (сінагога), хедар, ешыва… цалкам былі сцёртыя з чалавечай свядомасці. Але… Бог не папусціў…

З упэўненасцю можна казаць пра тое, што зусім ня будучае “ўдзяржаўленне” мовы ідыш сталася “матывацыяй” цікавасці Янкева Шэйніна да фальклору на ідышы — за сем год да рэвалюцыі гэтага прадбачыць яшчэ было нельга. Можа, каб зразумець, чаму гэты чалавеча задаўся мэтаю занатаваць тады яшчэ паўсюдна гучаўшыя спевы, трэба ўзгадаць прыклад яшчэ аднаго жыда — Нэяха (Паўлы) Шэйна, фалькларыста-піянэра, які сваё цяжкае жыццё ахвяраваў на збіранне нават не жыдоўскага, але беларускага фальклору… “Нямоглы калечка” на мыліцах прыскакаў з Магілёва ў Маскву, пасябраваўся з паэтамі Хведарам Мілерам, Хведарам Глінкам і нават з… Львом Талстым, мусіў зьмяніць рэлігійную прыналежнасць, з юдаізму ў лютэранства, перакінуўся з Нэйяха ў Паўлы, выцураўшыся свае магілёўскае сям’і, правалэндаўшыся ментарам па Цверскай губерні, з Масквы трапіў у Берлін, дзе й пазнаўся з братамі Грым, нарэшце трапіў у Віцебск настаўнікам нямецкай мовы ў гімназіі… Паўла Шэйн быў аб’ехаўшы ў фальклорных экспедыцыях пяць беларускіх паветаў. Трэба дадаць, што Паўла Шэйн за сваю этнаграфічную дзейнасць атрымаў Увараўскую прэмію Акадэміі навук і залатога медаля, але Якаў Шэйнін за тое самае мог атрымаць толькі “Сталінскую пуцёўку ў ГУЛАГ”… Stalins feste, libe hant iz undz alemen bakant (прыказка на ідышы: “Сталінская цвёрдая, любая рука ўсім нам добра вядомая”). Насамрэч, справа тут ня столькі ў сугучнасці прозвішчаў і прыналежнасці да акрэсленай меншасці, колькі ў агульным прадчуванні пэўных гістарычных зменаў, беззваротнай страты ўсталяванага жыццёвага ладу, чалавечых і моўных катастрофаў XX стагоддзя.

Гэтай працы спрычыніліся шмат хто ў ХІХ-ХХ стст., цэлая чалавечая чарада: браты Грым у Германіі, Уладзімер Даль, Аляксандар Афанасьеў у Расеі, Володымыр Гнатюк, Клымэнт Квітка ва Ўкраіне, Іван Насовіч, Напалеон Орда, Ян Федароўскі, Яўхім Карскі, Бенедыкт Тышкевіч, Ісак Сербаў, Ян Булгак, Рыгор Шырма… ў Польшчы і Беларусі… ці мала хто яшчэ — фалькларысты, пісьменнікі, музыкi, мастакі, фатографы…

Каб запісаць ідышныя песні, Янкеву Шэйніну спатрэбілася два гады, але ўсё астатняе жыццё гэтай Асобы беззваротна было патрачана на марныя спробы надаць гэтым тэкстам належны выгляд, выдаць іх асобнай кніжкай, давесці да грамадзкай свядомасці іх надзвычайную каштоўнасць.

На жаль, мы ня маем поўнага збору песень, зробленага Шэйніным. Да таго ж мы ня ведаем усяе гісторыі, звязанай са спробамі выдаць гэтыя песні асобным зборнікам. І толькі па існуючых разрозненых тэкстах і вырваных з кантэксту дакументах, нібыта па шкельцах разбітага люстэрка, мы паспрабуем рэканструяваць гэтую вартую ўвагі гістарычную выяву.

Першае, што кідаецца ў вочы ў архіўным зборы Якава Шэйніна, гэта тое, што старонкі рукапісаў, якія былі зроблены ў Віцебскіх Слабодках, маюць даты — 1910-1911 гг. Таксама датаваныя два лісты: 4 красавіка 1958 г. — у Дом Народнай Творчасці ў Маскве, і 18.03.1959 г. — у Міністэрства Культуры СССР; і артыкул “Шолом-Алейхем в Витебске в 1908 году (к 100-летию со дня рождения 2 марта 1959 года)” — 20.03.1959 г.; і ўжо цытаваная песня “Di sovetn hobn gehejsn frejlix zajn” — 01.02.1959. Можна з упэўненасцю казаць пра тое, што і артыкул О еврейском фольклоре быў напісаны разам з ягонымі лістамі ў Міністэрства культуры ў 1959 г. У артыкуле з глыбіні, праз састарэлую “савецкую” патэтыку, зерыць твар сапраўднага знаўцы фальклору, самаадданага Чалавека, які праз крывавае ліхалецце здолеў захаваць у сабе чысціню народных спеваў.

Паміж першай і апошняй датамі бяз году паўстагоддзя і вялікая колькасць рукапісных і машынапісных тэкстаў — песні некалькі разоў перапісваліся, была зроблена кірыліцай і лацінкай транскрыпцыя асобных тэкстаў, было некалькі спробаў зрабіць і пераклады. Напэўна, у розныя часы аўтар спрабаваў зрабіць і класіфікацыю сабраных твораў:

 

  1. Песни любви
  2. Песни нужды
  3. Бытовые песни
  4. Свадебные песни
  5. Танцы
  6. Песни без слов «А нигн»
  7. Легенда «История одного мотива» и др.

 

  1. Революционные песни
  2. Песни 1905 года
  3. Песни нужды
  4. Бытовые песни
  5. Свадебные песни
  6. Песни любви
  7. Танцы
  8. Песни без слов, «А нигн» и др.

 

  1. Песни нужды
  2. Песни революционные
  3. Песни подпольные
  4. Песни 1905 г.
  5. Свадебные песни
  6. Песни любви
  7. Бытовые народные песни

Трэба зазначыць, што ў саміх песенных тэкстах Якаў Шэйнiн часам класіфікацыю пашырае: Их гоб зих фарлибт (Еврейская лирическая народная песня), Магабай (Юмористическая песня), Гоб их мир а вайбеле (еврейская юмористическая песня), Гот гот башафн (Бог создал небо и землю) (юмористическая), але ў другім перакладзе той жа песні — (народн. песня-легенда)

Нават простае супастаўленне гэтых трох спісаў дае магчымасць убачыць, як няпроста было Якаву Шэйніну знайсці нішу свайму твору… Ён мусіў штораз змяняць тэматычную паслядоўнасць сабраных ім твораў, ператасоўваў песні, ахвярна пазбаўляўся рэлігійнай часткі збору песень, спрабаваў увесці новую “пострэвалюцыйную” тэрміналогію: “царь-кровопийца”, “богач-кровопийца”, “буржуйчик-пиявка”, “национально-торгашеская буржуазия”… — усё ў адпаведнасці з запатрабаваннямі часу… 1920-я, 1930-я, 1950-я гг. Ягоны збор песень так і ня быў апублікаваны ў СССР. Не падтрымала Міністэрства культуры СССР і ідэю стварэння хора еврейской народной песни, марным было спадзяванне Якава Шэйніна на тое, каб “еврейский фольклёр [sic] вошёл в общую всесоюзную семью фольклёров всех национальностей Советского Союза”. Хаця ў 1961 г. у Маскве з’явіўся ідышны часопіс “Саветыш Геймланд” (“Савецкая Радзіма”), які ўсё ж друкаваў сёе-тое з яўрэйскай спадчыны.

Але вернемся да песні Гот гот башафн (Бог создал небо и землю). На гэтай песне, на аўтарскіх спробах яе перакладу і яе адпаведнай класіфікацыі варта было б спыніцца. Відавочна, што крыніцай гэтага тэксту з’яўляецца зусім не “народны гумар”, і нават не “народная легенда”. Гэта тэкст Торы (Пяцікніжжа Майсея) — асноўнай законатворчай кнігі кожнага пабожнага габрэя, сутнасці светапогляду юдаізму. Безумоўна, гэтая песня мае належаць да рэлігійных альбо рытуальна-абрадавых спеваў:

איז גאָט אַראָפּגעקומען

…צום שלאַנג מיט גרייס קימען

,אַך, דו בייזער שלאַנג

?וואָס טוסטו דאָ געפינען

אַף דייַן בלייזן בוּיך

.זאָלסטו שווימען

Бог снизошел на змею с гневом…

— Ах, ты злая гадюка,

Кого ты здесь нашла?

На животе ты будешь ползать,

На животе плавать…

У перакладзе другой песні “Mit di reder” аўтарам рэвалюцыйна-рашуча выразана сярэдзіна тэксту, якая раскрывае сутнасць паняцця “Idiškajt” — “Габрэйства”, зразумела, што гэты тэкст не пасаваў ідэалагічным устаноўкам “саветаў”:

,האַלט זשע שטאַרק דעם נאָמען ייִד

,און היט די צען געבאָטן

,דו לערן זיך און לערן זיך, און זייַ ניט מיד

.און האָף, מייַן קינד, צו גאָט

,דו האָסט, מייַן קינד

,סאָנים אַ סאַכן

וואָס קענען זיי

?!מיט דיר מאַכן

,אַז אָן גאָט ווערט קייַן זאַך ניט געטאָן

,ווער טוט וואָס אָן זייַן יעדיִע

,צי האָט איר געזען דעם סאָף פון האָמענען

?!געגאַנגען אַף דער טליִע

,די הייכע לייטער מיט די ווילדע טרעפּ

,וווּ מען גיט נאָר אַ קוק בליק

און דער מענטש וואָס שטייט דיר אונטן

.מיינט, אַז דאָרטן איז דער גליק

,דאָס ווייסט ער ניט, אַז מען שטייט הייך

,פאַרשווינדלט זיך אין קאָפּ

,עס פאַלט אַ מוט אַפן האַרצן

…און ער פאַלט פון די טרעפּ אַראָפּ

צו פיל דייַגעס, צו פיל זאָרג

,איז מיט דיר, מייַן לעבן

.ווער ווייס, וואָס מאָרגן וועט זייַן

,וואָס גאָט וועט אונדז געבן

,סייַ סטאָליאַרעס, סייַ מאָליאַרעס

,פּאָדיאָניקעס אייך דערבייַ

,סייַ סטאָליאַרעס, סייַ מאָליאַרעס

…שוסטער, בלעכער

З гонарам насі сваё імя — габрэй,

Трымайся дзесяці запаветаў,

Вучыся й вучыся, і не стамляйся,

І спадзявайся, маё дзіця, на Бога.

У цябе, маё дзіця, шмат ворагаў,

Што толькі яны з табой ня змогуць зрабіць?!

Калі бяз Бога нічога ня зробіцца,

Ці здолее хто зрабіць што-небудзь без яго,

Ці бачылі вы Гамана,

Які сканаў на шыбеніцы?!

Высокая лесвіца з дзікімі прыступкамі,

Куды толькі дастане вока,

А чалавек, які стаіць над табой,

Лічыць, што там і ёсць шчасце.

А таго ён ня ведае, хто стаіць высока,

У таго пойдзе галава кругам, знібее ягонае сэрца,

І ён паляціць з прыступкаў долу.

Зашмат турботаў, зашмат клопату

З табою, маё жыццё,

Хто ведае, што будзе заўтра,

Што Бог нам гатуе.

І сталяры, і маляры,

І падзённікі таксама

І сталяры, і маляры,

Шаўцы, бляхары…

(пераклад А. Астравуха)

     

    

Частка матэрыялаў з калекцыі Я. А. Шэйніна (апублікавана ў акадэмічным зборніку «Беларускі фальклор. Матэрыялы і даследаванні». Вып. 4. Мінск, 2017)

 

Асобна хацелася б сказаць пра ўжо названую песню “Магабай”. Безумоўна, гэта гумарыстычная альбо жартоўная песня, але і ў гэтым азначэнні была зроблена “ідэалагічная купюра” — гэта хасідская жартоўная песня (зразумела, ні пра якіх там хасідаў “за саветамі” нельга было ўзгадваць). А між іншым, віцебскія хасіды — гэта і Менахэм-Мэндэль Віцебскі, і любавіцкія Шнэерсоны (цяперашні “Хабад Любавіч”), і сям’я Марка Шагала (“Уся ягоная творчасць прасякнута вопытам жыцця ў хасідскім асяроддзі і народнай ідышысцкай культурай”, д-р Клер Ле Фоль).

Мой тата жыве 84 годам — “biz hundert un cvancik” (хай жыве да 120 год)! — раз-пораз ён раскрывае для мяне скарбонку свайго кухценскага фальклору… ну й даў жа ты, як жыд перцу! хапт мэн торбэчкэ, форн кайн Магілнэ (Магільна — былое мястэчка блізу Кухціч); Лэйба з аднае ныркі два расольніка зварыць (гэта байка пра Лейбу Еля з Узды, які ўжо пасьля вайны працаваў на складзе лесаматэрыялаў); разлажыўся як Шмуйла з абразамі; жыд б’е сына: “Каб у цябе было тое спераду, што ў мужыка ззаду” (гэта пра розум)…

З бацькавых ўспамінаў, а часам мне падаецца, што яшчэ зусім малым я на свае вочы бачыў і чуў голас Мэндэля-анучніка з Узды, які на калёсах праязджаў праз Кухцічы: “Бабы, бабы, хуйсты на старызна!” З адвіслай губой, ён кепска валодаў тутэйшай гаворкай. Мэндэль збіраў старызну і косткі, а за гэта даваў бабам хусткі і розную драбязу, голкі-ніткі…у дзяцей выменьваў яйкі на цукеркі. У 50-я гады Мэндэль нарэшце прыстаў у Кухцічах у прымы да Ліды Яськавай і Ліда стала ў вёсцы звацца Мэндэлева… А з успамінаў маёй бабы Анюты і дзеда Петруся, абодва нарадзіліся ў 1907 годзе, я ведаю, што некалі ў Кухцічах на пагоне жыў жыд Шынкарык, і ці ні трымаў ён шынок…

Ад колішняга жыцця засталіся толькі дробныя шкельцы… як напісаў дзядзька Рыгор: “Гэта яшчэ тады дзеялася, калі ў нашых рэчках было шмат рыбы, а ў местах ды мястэчках шмат жыдоў”…

Аляксандар Астравух,

 жнівень 2016, Пірэй.

Апублiкавана 17.05.2017  18:32