В память о Елене Василевич (22.12.1922 — 08.08.2021) — эссе нашего автора из Минска Василя Жуковича, написанное в 2017 г. Оно вошло в книгу В. Жуковича «Бязмежжа памяці» (Мінск: Каўчэг, 2019). Мы решили перевести с белорусского…

* * *

1

В центре белорусской столицы, там, где с эпохи седой старины до сравнительно недавнего времени пульсировала речка Немига, в доме, окно которого смотрит на восстановленное Троицкое предместье, вечную реку Свислочь и на один из проспектов независимой Беларуси, живёт знаменитая писательница Елена Семёновна Василевич. Ей, лауреатке государственной премии нашей страны (1976, за книгу повестей «Подожди, задержись…»), заслуженной работнице культуры (1977), 22 декабря исполняется 95 лет.

Щедрая на годы, годки, годочки жизнь не ласкала человека, которому было суждено прославлять страну ярким талантом. Рождённая на Случчине, деревенская девочка полностью изведала горький хлеб сиротства, а если точнее — бесхлебье: в семь лет потеряла отца и мать, воспитывалась у родственников — три года у брата матери, а когда его семью репрессировали, девочку опекала двоюродная сестра Александра. Способная к учёбе, Елена стремительно и настойчиво овладевала знаниями. После семилетки и в 1937 году поступила в педучилище в Слуцке. Узнала и радость студенчества в вузе — в Рогачёвском учительском институте. Окончила его в 1941 году. А тут прогремела большая война, пришло суровое время крушения светлых планов, перспектив, счастья любви, время ни с чем не сравнимых испытаний.

В годы военного лихолетья, оказавшись беженкой в России, не чуждалась крестьянского труда, затем в одном из татарских райцентров служила в библиотеке эвакогоспиталя — читала раненым книги, помогала писать и отправлять письма. Как вольнонаёмная была старшим писарем воинской части (1942), а ещё — заведующей библиотекой в госпитале (1943, Харьков). Всё это дало богатый опыт для создания в будущем высокохудожественных произведений.

В послевоенном Минске поступила на третий курс филфака БГУ. В белорусскую литературу вошла в 1947 году: тогда журнал «Беларусь» опубликовал повесть «На просторах жизни». Ещё судьба забросила её в Курск, и только в 1950 году она, уже с мужем и дочерью Наташей, возвращается в Беларусь, поселяется в столице. Тут рожает сына Володю, семейные заботы совмещает с работой заведующей отделом культуры в редакции журнала «Работніца і сялянка» (1952—1970), в издательствах «Мастацкая літаратура» (1972—80) и «Юнацтва» (1980—83), с интенсивным творчеством.

2

Люблю читать и перечитывать Елену Василевич — элегичную, возвышенную, остроумно-ироничную — всякий раз новую и всё ту же самую: трепетную, вдумчивую, духовно богатую. Художественное слово она наделяет чрезвычайной властью — оно берёт в плен и долго не отпускает. Творец пишет таким живым лучистым языком, так щедро насыщает живоносной энергией свои повести, рассказы, эссе, этюды, художественно-критические и публицистические произведения, что их всегда интересно читать, какие бы ни доминировали в том или ином произведении чувства — мажорные или минорные — и на что бы ни была настроена твоя душа: на светлую улыбку, колоритную шутку или на глубокое раздумье.

Чары её художественного слова начинаются с того, можно сказать, безупречного эстетического вкуса, что всякий раз отражается и проявляется на всём и во всём. Здоровый вкус видится и в свежести содержания, и в оригинальности подачи жизненных реалий — историй, характеров, конфликтов — и в художническом чувстве меры, а прежде всего — в самих названиях, которые сразу манят, завораживают, интригуют. Вот лишь некоторые: «Подожди, задержись» (тетралогия), «Одно мгновение» и «Горький липовый мёд» (книги избранных рассказов), «Элегия» (сборник рассказов, этюдов, эссе), «Люблю, волнуюсь — живу» — издание, включившее в себя заметки, эссе, раздумья; «Шелест лебяжьего крыла» — один из разделов упомянутого издания… «Ты пошёл навстречу войне», «Мариула», «Голгофа», «Приношу запоздалые цветы», «Поздний звонок», «Рысь», «Возил Геринга», «Как я был доктором», «Бабушкины квартиранты», «Дедушкин портрет» — это уже названия самих произведений, как щемящих, так и весёлых. Читаешь, вчитываешься, зачитываешься — и ты счастлив, потому что привлекательные названия отдельных произведений и целых сборников не обманули тебя, не разочаровали, они одарили волнением за чужие судьбы, драмы, неудачи, обогатили чудесным даром сопереживания, дали блестящие уроки человечности и заряд созидательной энергии.

Е. Василевич

Знаю и не удивляюсь, что к Елене Семёновне тянулись корреспонденты. Как-то позвонили ей из одного московского журнала: «Напишите о вашей творческой лаборатории». И вот нахожу такую золотинку: «…в своей творческой “лаборатории” я бы выделила такой высокоценный элемент, как любовь». Оригинально сказано, образно, мудро! И сказано естественно, если учесть, что произведения писательницы рождены именно от её величества ЛЮБВИ, о чём или о ком бы она ни рассказывала миру — о любимом, пошедшем навстречу войне, или о цыганской девочке Мариуле, которой нигде нет надёжного пристанища.

3

Любовь, чуткость, чувство справедливости, способность волноваться, увлекаться (и возмущаться тоже) — качества, без которых не представляю себе Елену Семёновну Василевич ни в литературе, ни в жизни. В ней видится мне цельность личности, гармоничное единство проникновенного творца и памятливой, обаятельной, интеллигентной женщины. Когда в коротком рассказе «Возил Геринга» я наткнулся на фразу: «Вера такой человек, что у неё сердца хватает на целый мир…», то невольно подумал, что эта мимолётная характеристика относится к самому существу писательницы, ибо именно таким — предельно искренним и щедрым — сердцем её наделила матушка-природа. В книге «Люблю, волнуюсь — живу» неравнодушная ко всему миру авторка вспоминает однажды, как взволнованно и увлечённо читал поэтическую подборку тогда ещё молодой, начинающей Евдокии Лось — только с газетной полосы! — Григорий Берёзкин. «Это было счастье, наблюдать и слышать, как один талант радуется и получает удовольствие от другого таланта», — пишет она. А мы, читатели, легко убеждаемся в том, что и сама она способна восхищаться успехами других. Созданное остаётся. Интересно, что созидательница, чья основная стихия — проза, никогда не чуралась высокой поэзии. С любовью рассказывала о Нине Матяш, о её первом сборничке стихов, сравнивая её поэтический дебют с первой весенней песней жаворонка. Она высоко ценила талант Веры Вербы, приветствовала приход в литературу Леонида Голубовича, тепло говорила о его книжке «Таемнасць агню» («Таинственность огня») и беспокоилась о дальнейшей судьбе. Её очень обрадовало в своё время появление поэзии Михася Стрельцова, ранее известного на ниве прозы и эссеистики. С присущей ей исповедальностью сказала о временах, когда возникает «непреодолимая нужда окропить жаждущую душу живой водою чужой строки». И вот они, чужие, но такие понятные, такие близкие строки:

Цень, цень, сініца! Добры дзень!

Жывеш? Сваім званочкам чыстым

Зімовым ранкам прамяністым

І абудзі, і абнадзей!

«Мне тоже необходимо это, — пишет Елена Василевич, — чтобы синица Михася Стрельцова зимним утром с поэтическими строками принесла пробуждение и надежду. Мне необходима эта поэзия». Её окрыляет музыка слова, краса искусства. В числе её любимых была и осталась Женя Янищиц, и когда жизнь поэтессы трагически оборвалась, на эту тяжёлую утрату сама ответила стихотворением.

В вышеназванной книге памятливая Елена Василевич напечатала предельно искренние воспоминания о Якубе Коласе, Янке Мавре, Иване Мележе, Яне Скригане, о других известных писателях. Здесь же есть и такие полярные по своему содержанию вещи: «Творить словом» и «Разрушение словом», особо полезные начинающим и молодым литераторам. В первом случае, рассуждая о повести малоизвестного Михася Клебановича «Иван Алексеевич», авторка любуется «феерией оттенков в языковом запасе», динамикой и пластическим изяществом, а во втором — вынуждена говорить о неразборчивом вкусе и эстетической глухоте, когда известный рецензент или журнальный редактор благословляет в печать слабые произведения известных литераторов… Такова Елена Семёновна — доброжелательная и бескомпромиссная, неподкупная.

Посчастливилось мне не один год поработать аккурат в той редакции издательства «Мастацкая літаратура», где она была заведующей. Ту довольно хлопотную работу я называю праздником. Сегодня греют душу воспоминания, их много. Нередко вспоминается, к примеру, как ей удалось убедить начальство, что поэту Михасю Рудковскому, который жил на периферии, надо поднять минимальную ставку авторского гонорара (до уровня «столичных авторов»). Поступок заведующей был справедливым и человечным: стихи М. Рудковского, которые мы издали отдельной книжкой, были высокохудожественные, качественные. Издание сборника, адресованного юношеству, стало для автора хорошей моральной и финансовой поддержкой в трудное для него время, когда после сложной операции он потерял здоровье и работу. Даря тот сборник с автографом, Михась порывался поцеловать мне руку. «Что ты, Михаська! — сказал я. — Не я ставил тебя в издательский план и не я за тебя боролся!..»

Конечно же, не могу забыть и большую милость Елены Семёновны ко мне, грешному: как настойчиво она ходатайствовала в Союзе писателей, чтобы помогли с жильём (тогда я долгое время проживал с семьёй в однокомнатной квартире). В результате в 1980 году я получил новую квартиру, «…поселился в микрорайоне столицы, возле жаворонков и васильков». Вспоминается, конечно, прекрасный микроклимат, который всегда царил в редакции, а вместе с тем — одухотворённый облик милой начальницы, приязненный взгляд её глаз, всегда молодых, ведь они — зеркало души.

4

Жизнь человека — как полёт падающей звезды, какой бы продолжительной она ни была. Это мной не забывается никогда. Может, потому я не очень редкий гость у Василевичей — у Елены Семёновны и Владимира Александровича, известного фольклориста, этнографа, переводчика, прекрасного составителя многих сборников, академических изданий, ряда престижных томов «Кнігазбора», недавнего университетского преподавателя, который много лет отдал науке как педагог. Александрович — так официально. Для меня он — Володя, Володечка, друг с юношеских лет, которому в своё время посвятил и стихотворение, и рассказ. В этой интеллигентной и гостеприимной компании всегда уютно и тепло, есть о чём побеседовать.

…22 декабря 2016 года. В разгаре короткий зимний день. Направляюсь к знакомой квартире знакомого дома поздравлять Елену Семёновну с девяносто четвёртым днём рождения. Приязненно встретил меня Володя. В прихожей двухкомнатной квартиры «приютил» моё пальто, предложил тёплые, из овчинки, тапочки, а вскоре он нёс вазу с водой под мои розы. Я прошёл в гостиную, где всё — и пол, и стол, и книжные полки — празднично сверкало, где возле стола сидела в коляске хозяйка. Поздравил её, мы расцеловались. Была она в тёмно-зелёной бархатной кофте, из-под которой выглядывал аккуратно раскрыленный белый воротничок, украшенный фабричными розовыми цветочками. Володя, как бы прося прощения, сказал, что отлучится минут на 20 в магазин. Мы с Еленой Семёновной сидели рядом, беседовали. Она довольно живо интересовалась моими делами, спрашивала у меня о жене, сыне, дочери, о внуках. Я отвечал и старался переводить разговор на другую волну. Спрашивал о наших общих друзьях. Оказалось, перед моим приходом звонила Наталья, дочь Ивана Антоновича Брыля, с которой мы работали в одной редакции. О Наташиных делах я услышал: — Разбрелись Брыли (разбрыліся Брылі) по миру. Наташин брат Андрей работает в Японии. А сын Гали (второй дочери Брыля) с женой переехал в Польшу.

Я спрашивал о внуках и правнуках Елены Семёновны. У неё три внука и пять правнуков. Почти все они тоже за границей. Правнук Дима аж в Китае, преподаёт английский язык в институте. В своё время в Бельгии парень овладел ещё и китайским!.. Поехал на стажировку, там понравился, и его пригласили на работу. А я вспомнил, как когда-то он в детском саду в Минске декламировал моё стихотворение. Таким родственником можно гордиться. Жаль, что не видит, не слышит Наталья, его бабушка, которая так рано, так безвременно умерла!

Наша беседа с Еленой Семёновной то и дело прерывалась телефонными поздравлениями. Кому-то она отвечала: «Спасибо за добрую память!», кому-то: «Скажите что-нибудь другое…» (видимо, ей желали долголетия). Очередную собеседницу назвала: «Мария Иосифовна…» Было понятно — это Карпенко, бывшая руководительница коллектива редакции журнала «Работніца і сялянка». На вопрос о ней «бывшая» жаловалась на высокое давление. Елена Семёновна улыбнулась: «О, давление — это фамильное явление!»

После разговора обратилась ко мне: «Когда я переходила в “Мастацкую літаратуру”, она пообещала, что в любое время смогу вернуться».

Состоялся ещё контакт — с В. Кострючиным. «Белорусский Пришвин!» — так щедро был охарактеризован член нашего Союза белорусских писателей.

Тем временем вернулся из магазина Володя, начал ставить на стол напитки, закуски. В квартиру Василевичей пришла с цветами Зинаида Петровна Зубкова, народная артистка Беларуси (работает в Купаловском театре), чуткая соседка Василевичей. Получилось небольшое застолье.

Домой возвращался я счастливый, если отбросить классическое: «На свете счастья нет…»

***

В этом году продолжались наши встречи и телефонные разговоры. И весной, и летом, и дождливой осенью. Меня всегда приятно удивляло и удивляет безграничье памяти Елены Василевич. Она не только декламирует (при случае) классические стихи, но и помнит всякие истории, разные (в том числе и давние) разговоры, интересуется тем особенным, что происходит на культурном поле и тем, что появляется в журнале «Дзеяслоў», в газетах «Новы час» и «Народная воля». Помню, когда в «Дзеяслове» напечатали мои переводы стихов В. Сосюры с предисловием, она одобрила публикацию. Читал сын. Она слушала и, как сказала, «немного сама ползала глазами по строчках». К большому сожалению, очень ухудшилось зрение. С этим тяжело смириться. И до сих пор можно найти материалы для чтения на «уголовной» (у головы) тумбочке, возле кровати, на которой она проводит ночи и большую часть дней.

***

Двадцать второго сентября я возвращался из Аксаковщины, куда отвёз жену на реабилитацию после инсульта. По дороге домой заехал к Василевичам, чтобы вручить другу новый сборник стихов «Замова ад рабства». Когда мы с Володей поприветствовали друг друга, он поздравил меня с выходом книжки, но не взял её, а показал рукой на дверь комнаты, где отдыхала мать. Как всегда, я приязненно был встречен. На этот раз разговаривали преимущественно о здоровье, а точнее – о нездоровье. Сначала я отвечал на вопросы о самочувствии жены. Затем Елена Семёновна рассказала об операции в 88 лет, пережитой после тяжёлой травмы шейки бедра. Хвалила хирурга. Подписала ему своё издание избранных произведений, выпущенное «Кнігазборам». Пять лет спустя случилась новая беда. Шла подготовка к операции, но её уже не решились делать.

Я показал Елене Семёновне свою книжку и, прежде чем вручить ей, прочитал три стихотворения: «Класік Гарэцкі», «Душа мастака» и «Да залатога юбілею».

После третьего, интимного стихотворения она сказала: «Мне никто ничего подобного никогда не говорил…»

Перед расставанием я в своих ладонях держал её ставшие медлительными руки, смотрел в глаза за толстыми стёклами очков, вслушивался в медленный голос. А в памяти моей возникали быстрые движения её усердных рук, в светло-карих глазах светился нерастраченный огонь, слышался голос бодрый, с весело-жизнерадостными нотками… Не изменился лишь акцент славной писательницы, когдатошней случчанки: «Усяго добраго!», «Усяго найлепшаго!»

Василь Жукович

Перевёл с белорусского В. Рубинчик

Опубликовано 10.08.2021  13:21