Tag Archives: Вадим Файбисович

Альберт Капенгут. Из воспоминаний (ч.3)

Окончание. Начало и продолжение здесь и здесь

Возвращение

По возвращении в Минск я принял предложение Болеславского поработать над его рукописью для ГДР – популярная в будущем дебютная серия только начиналась, причем титулованные звезды нанимали “негров” – мастеров на своих условиях, лишь где-то в предисловии благодарили реальных авторов за помощь. Эту же систему применили и югославы в 80-90-х годах при издании всех энциклопедий и монографий. Тайманов как-то предлагал это и мне, но я хотел, чтобы имя светилось, поддерживая репутацию. Даже после переезда в США Джин предлагал анонимно готовить его дебютные видеокурсы, но и здесь я отказался, хотя, возможно, сделал ошибку. В отличие от других, ИЕ писал сам, но жесткий график не позволял ему писать на том же уровне, как статьи в журналы, и, вынуждено, его критерии качества снизились. Я проверял его рекомендации и оценки, попутно исправляя опечатки Нины Гавриловны.

Поскольку в БПИ я восстановился со второго семестра, то был относительно свободен и согласился поехать тренером Головей и Арчаковой на финал женского чемпионата СССР в Киев. Хотя я и раньше много помогал Тамаре советами, но тут я увидел специфику во всем блеске. Девочки расположились в таблице через одного, поэтому через день предстояла подготовка к той же партнерше тем же цветом. Относились к этому очень ответственно, годами вместе слушали Болеславского, и, естественно, в тетрадках были одни и те же варианты. Безусловно, они знали это наизусть, но все равно повторяли. Однажды, увидев старую запись, я попытался показать, что есть более сильное нововведение, но был с негодованием отвергнут, ведь это рекомендовал сам ИЕ! По приезде я спросил у него. Наш общий тренер объяснил: ”Я думал, что это продолжение им легче понять”.

Большое впечатление на меня произвела новая чемпионка Нана Александрия, когда с пулеметной скоростью демонстрировала варианты в отложенной с Тамарой. Я понимал, что это – анализ Бухути, но лишний раз убедился в правильности прогноза Вахтанга Ильича ещё 1962 года. К сестре приехала Мира, как-то вечером мы с Гамрекели пошли прогуляться над Днепром. Гиви преподавал античную литературу в Тбилисском университете, и мы так увлеклись беседой об этом, что окончательно заморозили мою будущую жену.

Еще ранее, чем за год, маэстро попросил поговорить на студенческой Олимпиаде с лидером сборной Румынии чемпионом мира среди юношей 1963 г. Георгиу, с которым у меня сложились хорошие отношения, о перспективах матча с Латвией, ибо в то время попасть за рубеж советским мастерам было весьма не просто. Я соблазнял Флорина возможностью сыграть с Талем. Документы на матч были оформлены, но сроки переносились.

Неожиданно приходит телеграмма из белорусского спорткомитета, что мне надо выручить соседей. Как выяснилось, мастеру Кириллову в последний момент закрыли выезд, а Миша был занят, и только я мог спасти ситуацию. Поезд шел через Киев, я оставляю девочек и попадаю в Бухарест, но в мононациональной команде оказался изгоем. Например, во время спектакля в оперном театре все поднялись на выход и с переводчицей остался только я. Как потом выяснилось, сборная пошла в банк полулегально менять рубли, что по советским законам запрещалось, а по румынским – нет. Апофеозом была высадка в столице Украины без загранпаспорта, который у меня забрал руководитель делегации, и на какое-то время я остался без документов.

По возвращении в Минск Вадим Мисник предложил мне работу на полставки в ДЮСШ. Мы были дружны уже около 7 лет. Он был женат на чемпионке СССР по художественной гимнастике и в 1964 г. во время сбора в Майори, о котором я писал выше, познакомил меня со всей сборной страны. За несколько десятков лет этот вид спорта стремительно помолодел и сейчас невозможно представить элиту из замужних женщин. К сожалению, Вадим злоупотреблял спиртным, что в конечном счете привело к печальному результату. Тренер он был хороший, у него начинала будущая чемпионка республики Таня Загорская.

Я решил посоветоваться с первым учителем. Тот по-прежнему работал во Дворце пионеров, обрадовался подворачивающейся возможности и начал уговаривать заниматься на его площадке с его же детьми, а главное, по его расписанию. “ Пожалуйста, хоть сейчас или когда надо будет, они напишут заявления, в любом случае все будет в порядке”. Его интерес был очевиден, мне приятней было учить перворазрядников, чем новичков, и я сдался. По возвращении с первенства страны среди молодых мастеров я приступил к работе.

Вскоре Смирнов, Мочалов и Офицеров выполнили норматив КМС. (Спустя несколько десятков лет Женя констатировал, что научился играть сицилианскую благодаря моим занятиям). Маленькое отделение шахмат тем временем перебросили из легкой атлетики в плавание, а завуч новой школы заинтересовалась, как в городе по отчетности появилось 6 кмс, и захотела проверить заявления. Я к Шагаловичу, а у него изменились обстоятельства – создавалась СДЮСШ при Министерстве просвещения, и он с ребятами переходил туда.

В идиотской ситуации, куда я попал из-за излишней доверчивости, а правильнее сказать, по глупости, помог Вадим. Он отдал мне своих ребят, а занимались в павильоне парка Горького. За 2 года работы мы прикипели друг к другу, лучший из них – Сережа Артишевский играл в Мемориале Сокольского в 1985 г., любил заниматься теорией и готовил материалы для Таля, Ваганяна, Александрии и др. К сожалению, он рано умер. Много помогал с выходом книг Боря Либенсон. Грустная судьба у Лени Берсона – после распада страны с ним расправилась мафия.

В марте сборная Белоруссии съездила в Ленинград, где проиграла товарищеский матч, однако в своем поединке я выиграл черными у известного теоретика гроссмейстера Фурмана, первый раз играя против системы, спустя 30 лет названой моим именем, во многом благодаря книгам и статьям, где я отстаивал интересы черных, хотя выбор ее остается за белыми.

В конце апреля наша команда играла традиционный матч с ГДР в Берлине по схеме двух четверок. Нас свозили в открытый в 1955 г. зоопарк на 160 гектаров, в 3 раза больший, чем старый Тиргартен в Западном Берлине, а также в Трептов-парк на мемориал советских солдат. Мне было любопытно попасть в легендарную клинику “Шарите” с прозаическим нарывом пальца. Сейчас о ней знают многие из-за Навального.

Руководителем делегации был зав. сектором спорта ЦК КПБ Павел Владимирович Пиляк. Вначале он присматривался к новому для себя виду спорта, но перед последним туром показал кнут вместо традиционного пряника Сокольского. Незадолго до поездки с ИЕ сняли стипендию за снижение спортивных показателей. Непонятно, почему бессменный старший тренер сборной СССР на семи Олимпиадах был оформлен как играющий гроссмейстер, но это не самое “левое” решение в московской кухне. Одно распределение международных поездок чего стоит! Надо отдать должное нашему куратору, он быстро осознал место Болеславского в шахматной жизни республики и вскоре после возвращения открыл под него позицию в ШВСМ.

Встречу мы слили, во многом из-за Вересова, проигравшего все партии, причем последнюю в практически равном эндшпиле, где подсознательно не хотелось соглашаться на ничью и он просрочил время. Наш ветеран компенсировался во время нашего визита в советское посольство на Унтер ден Линден около Бранденбургских ворот с видом на разрушенный рейхстаг, сходив к старому приятелю, бывшему секретарю ЦК КПБ Пётру Андреевичу Абрасимову. Посол предложил ГН организовать матч с Западным Берлином. К сожалению, мы не имели права ночевать там, ибо КГБ не оформляло нас для посещения капстран.

В этой короткой поездке все для нас было интересно, начиная от тщательной проверки бумаг русским КПП на Фридрихштрассе, и полным пренебрежением союзников, не желающих оторваться от игры в карты. По городу висели билборды с Омаром Шарифом и Джулией Кристи в “Докторе Живаго”. На приеме у сенатора (так назывались министры, правящие городом) нас угощали высокими канапе на шпажках с верхним слоем черной икры на фарше, а ниже еще несколько слоев, так Шагалович слизывал икру, но боялся прикоснуться к сырому мясу. После победы со счетом 7:3 нас повезли на ужин во вращающемся этаже-ресторане с видом на разрушенную мемориальную церковь кайзера Вильгельма на Курфюрстендамм. Рядом стояли современные сотовые шестигранники церкви и колокольни, прозванные берлинцами, как нам объяснили, пудреницей и помадой. Еще на приеме я разговорился с переводчицей. Она поразилась, что я читал практически всего Генриха Белля, но не имею представления о современной живописи, и привезла на ужин в подарок открытки с картинами Шагала, Кандинского, Явленского, Зулоаги и др., ибо мои знания кончались на Пикассо. Интересно, что политика СССР и ГДР в отношении Западного Берлина расходилась, и наши хозяева были недовольны этим вояжем, поэтому следующий матч в 1969 г. состоялся в Шведте, где оканчивался нефтепровод “Дружба”.

Недовольство шахматистов нештатным инструктором разрешилось передачей наших видов в ведение П.М. Вегеро, курировавшего пятиборье и конный спорт. Начальство решило, что у нас есть что-то общее. Затем его сменил Ничипорович, долго не задержавшийся, и Зворыкина рекомендовала свою подругу Евгению Георгиевну Зоткову, прорабатывавшую свыше 10 лет, намного более тактичную и объективную, чем сменивший ее Е.В. Мочалов. Однако в 1967 г. ее понимание обстановки пошло мне во вред. Безусловно, я нужен был сборной республики для выступления на Спартакиаде народов СССР, которая совпадала по срокам с очередной студенческой олимпиадой, где я уже 3 раза завоёвывал золотые медали, и она доказала Ливенцеву, что меня надо сохранить для Москвы любой ценой. Они начали химичить с выездными документами, а я, узнав об этом, постеснялся звонить во всесоюзную федерацию, в итоге вместо меня поехал Вадик Файбисович.

Всего у меня было 6 золотых медалей чемпионата мира, включая две за лучший результат на доске.

Учебно-тренировочный сбор к Спартакиаде проходил в только что открывшемся мотеле “Интуриста” на 17-м километре Брестского шоссе. Построенный, как перевалочная база для автобусных маршрутов иностранцев, он сразу завоевал славу лучшего ресторана в Минске. Удобное автобусное сообщение из центра, городские телефоны привлекали внимание элиты, однако вскоре стало известно, что два министра сгорели на прослушке комнат. Вересов, работавший одно время доцентом кафедры истории КПСС в инязе, как-то, приехав с длинноногой абитуриенткой на сбор, стал добиваться одноместного номера, но знакомая администратор по секрету предупредила, что комната из брони КГБ, и он тут же согласился на двухместный. Во время нашего первого сбора Болеславский любил следить за нашей игрой в волейбол, иногда гулял по лесу, а Нина Гавриловна носила за ним раскладной стульчик.

Впоследствии я часто устраивал там сборы к самым разным турнирам, оформлял тренером Сережу Артишевского, который, прописавшись, готовил материалы в основном дома. Мне было легко договориться с директором о брони, ибо на 1-2 дня пиковой загрузки всегда мог уехать домой. Хорошо ко мне относился и старший чекист Гурий Тимофеевич Пушкарев, после его отставки я даже уговаривал его на вакантную в тот момент должность директора шахматного клуба. Правда, один из его подчиненных все время косился на меня. В 1979 г. очередная Спартакиада была для КГБ генеральной репетицией будущей Олимпиады, и Федя появился и на нашем турнире, первым делом спросив у меня о пресс-баре. Потом, впрочем, мне сказали, что через год он поймал шпиона и был награжден орденом.

Осенью сборная белорусского “Буревестника” отправилась в Харьков на командный чемпионат студенческого общества. Мой друг Женя Гик в нескольких книгах увлекательно рассказывал историю своей женитьбы. Настало время уточнить его легенду.

В книге “Жены шахматных королей” глава “ Прекрасная незнакомка и две решающие партии” стр. 84 – 88 посвящена этому знаменательному событию. Конечно, реальная ситуация развивалась менее романтично. В один из туров мы рано кончили свои партии и решили втроем пойти в филармонию на чтеца поэзии Есенина, но партнерша Лены Рубцовой упорно продолжала играть без ладьи. Я поговорил с их капитаном, и мы побежали, однако билетов не было. Женя купил один с рук, и мы продолжали ловить, однако желающих было значительно больше. Одна из них, очаровательная девушка, так понравилась ему, что он отдал свой билет, отказавшись от денег. Точнее, предложил ей отдать в антракте. В конце концов, договорившись после начала с билетером, мы попали внутрь. Белла с мамой, опоздавшей с билетами, назвала свой телефон. Мы рассказали о предстоящем здесь через пару месяцев финале чемпионата СССР и шутили, что у меня как чемпиону БССР гораздо больше шансов позвонить, ибо Жене предстоял отбор в Москве. На следующий день, катаясь на лодке с Леной, мы увидели нашу новую знакомую, повторившую мне свои координаты. В гостинице Гик переживал, что не запомнил номер. Подтрунив над ним всласть, я сжалился и продиктовал его. При очередной встрече через несколько месяцев я вспомнил, что он все-таки попал в Харьков, и спросил, нашел ли он Беллу. Оказалось, уже назначена дата свадьбы.

В юбилейный для страны год чемпионат решили сделать особенным и не нашли ничего лучшего, чем огромную швейцарку. Соответственно, и республики пошли по этому пути. У нас провели в 8 туров. С 6 очками победителями стали А. Ройзман, А. Поликарпов и я. При квоте 5 мест можно было ограничиться этим, но председатель Федерации шахмат БССР А. Суэтин решил провести дополнительный матч-турнир в два круга.

Чтобы лучше понять ситуацию, немного истории. После пленума федерации, выразившего недоверие директору клуба, председатель республиканского спорткомитета был возмущен попыткой шахматной элиты убрать Рокитницкого без санкции и стал горой на его защиту. К этому времени АС вновь женился и остро нуждался в хорошем жилье. Ливенцев предложил ему возглавить федерацию и обещал дополнительную однокомнатную квартиру, однако бывший муж имел возможность тормозить это. В предыдущие годы Виктору Ильичу приходилось помогать мне, и, возможно, опасаясь потенциальной конкуренции, Суэтин превентивно демонстрировал негативное отношение, представляя многое из моей биографии в черном цвете. Вот и сейчас, заметив мое нежелание играть, сделал назло. Выиграв у соперников микроматчи, я вновь завоевал титул.

В это время я влюбился в Тамарину сестру, которая всегда мне нравилась, но была запретном плодом, ибо я не хотел портить отношения. Нужно было дойти до точки кипения, чтобы барьеры рухнули. Что-то похожее было и с ней, однако я понимал, что мой отъезд на чемпионат СССР может сломать все, и я отказался играть. Много лет спустя Боря Гельфанд не мог представить такое решение. Я думаю, если бы не ненужный матч-турнир, наши отношения вошли бы в нормальное русло, и я мог бы сыграть.

В этом году чемпионат республики проходил весной в Гомеле. После долгого перерыва в нем согласился принять участие сам Болеславский, который боролся со своими учениками Купрейчиком и мной. В партии с учителем в системе Земиша староиндийской защиты я применил новинку, которую придумал за 7 лет раньше, анализируя встречу Полугаевский – Штейн из 1 тура 28 чемпионата СССР, Москва, 1961. Черные пожертвовали пешку за инициативу и вскоре белые предложили ничью. ИЕ потом включил анализ позиции в монографию по этому дебюту, вышедшей в ГДР. Спустя 3 года я поймал на эту идею своего приятеля Тукмакова, который, естественно, не читал мэтра. Как четверть века спустя в разговоре со мной пошутил Ясир Сейраван:” Гроссмейстеры книг не читают, они их только пишут!”.

Решающая партия с Витей состоялась в 11 туре. Первые турниры после моего возвращения в Минск мы расписывали по моей инициативе, ибо я с ним занимался, начиная с 1965 г., естественно, безвозмездно. Потом его боевой характер захотел бури. Белые подготовили усиление в сыгранном месяцем ранее с Альбуртом варианте и выиграли. Причем характерная деталь – богатая фантазия Купрейчика находит колоссальное количество ловушек, но его не хватает тщательно проверять их, и несколько партий я выиграл по шаблону – стараюсь проверять побольше и иногда нахожу проколы. Конечно, это требует гигантской работы за доской, но счет +6 в наших встречах говорит сам за себя.

Капенгут и Купрейчик 1968 г

По возвращении со студенческой Олимпиады мы подали заявление в ЗАГС, и я уехал на полуфинал чемпионата страны в Гомель. После 6 туров я имел 5,5 очков. В этот момент приехала Мира и турнир отошел на второй план. В итоге я отстал от Багирова на 0,5 очка, разделив с Лутиковым и Никитиным 2-4 места и по коэффициенту остался за бортом.

Традиционный четырех туровой матч с ГДР состоялся в конце апреля в Минске. Гости приехали без своего лидера Вольфганга Ульмана и проиграли 22,5 – 17,5.

Очередной чемпионат республики привел к скандалу, о котором многие не знают. Борьба за первое место развернулась между Вересовым и автором. Ветеран повторил свой лучший результат в первенствах, достигнутый в 1956 году – 12 из 15 (при участии двух мастеров). Судьба титула решалась в моей партии с Шагаловичем, где возник безумный коневой эндшпиль с лишней пешкой у черных, однако две связанные проходные белых могли опередить четыре пешки королевского фланга соперника в гонке за новым ферзем. Лучшим шансом для белых был переход в ферзевое окончание без пешки, но мой соперник его не нашел. Этой встрече предшествовала “история с геометрией”. Мой друг Александр Любошиц сохранял большой перевес в нашей отложенной и анализировал ее с ГН. Скорее всего, в анализе была допущена ошибка. Когда Саша пожертвовал качество с, казалось бы, неизбежным матом на h8, черные дали “предсмертный” шах на а1 с а8, но после е5-е4 оказалось, что мата нет, ибо ферзь с а1 контролирует поле h8! Он очень переживал это фиаско, но наших отношений это не испортило, и перед последним туром обратился от имени моего первого тренера с предложением мира.

Для понимания ситуации надо объяснить систему классификации в дорейтинговую эпоху. Звание мастера имело дуалистскую природу. Как титул, оно присваивалось пожизненно, за исключением ситуаций типа Рубана. Однако классификационные права требовалось подтверждать, по-моему, раз в несколько лет. Кстати, в начале 60-х в спорте придумали звание почетный мастер спорта за подтверждение нормативов в течение 5 лет, я даже прочитал в прессе о моем награждении, но ни значка, ни удостоверения так и не получил. В шахматах придумали понятие неуспеха, в процентах от мастерской нормы. В случае двух неудач мастер терял свои классификационные права досрочно. Из-за этого Шагаловичу нельзя было проигрывать – он мог остаться в “серой зоне”. Вересов не мог пережить ситуацию, когда 80% результат не дал ему первое место, и, пожалуй, перегнул палку. Как мне потом объяснил председатель Федерации шахмат БССР А.И. Шагалович, которого по этому вопросу вызывал зам. председателя республиканского Спорткомитета Бобков, курировавший шахматы, он обратился в ЦК КПБ с жалобой на “сионистский заговор”, соль его – в “сплавах” Любошица и Шагаловича. Понятно, что никаких санкций не могло быть, но миф был запущен. В начале 90-х некий Жук подкараулил меня в подземном переходе с микрофоном и задал вопрос, почему они мне сплавили. Непредвзятому шахматисту достаточно взглянуть на партии, но в “Mega Database” их нет, как и многих советских турниров. Тем не менее в моей базе, которой я делился не раз, найти их можно. Даже живя в Беларуси, можно их найти у Юры Муйвида, которому я оставил при выезде в США свой компьютер с базой.

Однако, когда Вересова провозглашают основателем белорусской шахматной школы, основываясь на хронологии, и игнорируют Болеславского, достаточно только сказать, что, по крайней мере, начиная с 1958 г., с которого я могу лично свидетельствовать, как очевидец, огромный вклад одного очевиден, а имя другого лишь связано с кучей скандалов, хотя любовь к шахматам несомненна. Где же, в конце концов, его ученики, книги, подготовленные команды? Несколько статей разве можно сравнить с Монбланом публикаций бесспорного лидера белорусских шахмат на протяжении десятилетий!? Безусловно, пребывание Вересова на ответственных постах способствовало развитию шахмат в республике, вспомним матчи с Польшой, Западным Берлином, но что ещё? Даже ставки инструктора в республиканском спорткомитете благодаря своему членству в ЦК КПБ он не смог (или не захотел?) пробить. В последующие 20 лет мы много общались, часто жили в одной комнате, проводили совместные сборы на двоих, не говоря уже об игре за одну команду, как сборную республики, так и Белсовета “Спартака”, и я думаю, что его бы искренне удивила подобная сегодняшняя трактовка того времени.

Вскоре состоялся полуфинал очередного первенства страны в Ростове, неожиданно выигранный 50-летним Самуилом Марковичем Жуховицким. Ранее я только слышал о его ситуации, напоминающей плохой анекдот. Когда-то он был дисквалифицирован… до выяснения семейного положения, очевидно, в связи с жалобой одной из брошенных жен. В книге Кряквина и Ткаченко “Самуил Жуховицкий. Секреты шахматного долгожителя” (2018 г. стр.177) друзья героя называют от 7 до 10 браков. Ко времени полуфинала все было позади, и он прожил ещё полвека, установив, очевидно, рекорд среди шахматистов.

С интересом я слушал байки Рашида Гибятовича Нежметдинова, живой легенды для молодого поколения, зачитывающегося его избранными партиями. В очередной раз обыграл своего друга Гену Кузьмина, к концу наших выступлений счет стал 8:2. Любопытно было проводить время в обществе Марка Евгеньевича Тайманова, познакомившего с известной актрисой Людмилой Касаткиной. Пару раз он уговорил сыграть в домино с Фурманом и Васюковым. Перед последним туром во время наших посиделок ветераны нервничали, опасаясь результата встречи Джинджихашвили – Кузьмин. Решили позвать его. Не успел Джин войти, как Семен Абрамович не выдержал:” Пойми, этого же нельзя делать!”

Летом профсоюзы решили с помпой провести свою спартакиаду в Ленинграде, но двухуровневая система не подходила нам, а бухгалтерия зачетных очков, когда вклад одного легкоатлета больше, чем всех шахмат с потрохами, как в зеркале отражал реальное место неолимпийского вида в советском спорте. Конечно, на самом партийном верху мы были третьими после футбола и хоккея, но на местах финансирование шло по остаточному принципу.

В профсоюзах нашей республики за шахматы отвечал “Спартак”, и Сокольский был тренером белорусских участников. Когда я в полуфинале отложил одну партию в лучшей позиции, АП заверил меня, что ко дню доигрывания он ее проанализирует, а я должен сосредоточиться на подготовке к новым соперникам (кстати, в этом турнире мне удалось занять 1-е место и обогнать В. Корчного). За несколько часов до начала доигрывания я попросил тренера показать варианты и был ошарашен. Начали интенсивно смотреть, но через 5 минут такого анализа Сокольский слег. Я понял, что дело плохо, но не представлял, насколько.

Вересов и Ройзман остались за бортом, а мне в финале помогал старый приятель Зяма Лившиц. Помощь, строго говоря, могла быть только моральная, но получилось наоборот. Он потерял тетрадь с моими партиями за 5 лет, и чем я старше, тем острее жалею о пропавшем этапе моего творчества – остались только опубликованные встречи. Обогнав 3 гроссов, я на полочка отстал от дележа 2-3 места. Особенно доволен был победой над Суэтиным.

Играли мы во Дворце культуры имени Кирова на Васильевском острове, где в это время проходил показ конкурсных фильмов Московского кинофестиваля. В некоторые дни я умудрялся посмотреть 2 фильма перед туром, а однажды даже 4. До сих пор помню кое-что из них, например, сюрреалистический “The bed sitting room” (Жилая комната), которого сейчас я не нашел в программе фестиваля того года, но многие шутки из него помню до сих пор.

Сразу после этого турнира АП ушел на пенсию, а освободившуюся работу предложили мне. В то время почти не существовало возможности быть профессионалом в Минске, и я согласился работать на полторы ставки. Сокольскому было больно видеть, что то, о чем он просил спартаковское начальство много лет – увеличить нагрузку – для меня сделали сразу. Через несколько месяцев его гроб был выставлен в бывшем костеле на площади Свободы. Как его ученик (безусловно, наибольшее влияние на меня оказал Болеславский) и преемник, я счел себя обязанным написать некролог, который был опубликован в журнале «Шахматы» Рига №4 за 1970 г.

Спустя несколько месяцев я договорился с Республиканской научно-методической библиотекой по физкультуре и спорту о покупке осиротевшей библиотеки. В последующие 15 лет в многочисленных поездках по Союзу я старался пополнять шахматный фонд. К сожалению, после развала СССР он был разбазарен. Но я дорожу несколькими доставшимися мне книгами из библиотеки Сокольского с его пометками на полях.

Матч 1969 г. немцы, помня о нашем визите в Западный Берлин, провели в Шведте – конечной точке нефтепровода “Дружба”. Героем стал наш ветеран, даже в поезде все ещё анализировавший оригинальную жертву пешки, оставшуюся незамеченной в одной из партий Ульмана. Мы были на седьмом небе, увидев, как Вересов черными поймал на вариант. В итоге повторился счет предыдущего поединка 22,5 – 17,5 в нашу пользу.

Гавриил Николаевич Вересов

В очередном чемпионате республики, как и в предыдущем, играл представитель группы советских войск в Германии. Положение о турнире было написано нечетко, не оговаривался дележ первого места, которое разделили Желяндинов, Ройзман и автор. Несколькими годами ранее в аналогичной ситуации меня заставили играть матч-турнир, сейчас решили “post factum” определить победителя по “Бергеру”. А почему, например, не по личным встречам? Не хочется “махать кулаками после драки”, но до сих пор обидно.

Полуфинал этого года в Витебске прошел для меня неудачно. Слабым утешением стала партия с Левоном Григоряном, где черными в Модерн Бенони я не только применил новинку, но и успешно продемонстрировал план атаки, разработанный на упомянутом сборе.

По приезде в Днепропетровск на Кубок СССР в 1970 году Таль и я выбрались на футбол. Пребывание в этом городе было тревожно – ходили слухи, что вот-вот будет введен карантин в связи с эпидемией холеры, уже действовавший в Астрахани, Керчи и Одессе. Полностью «блокировали» Крым — запретили судам заходить туда, крымские здравницы и пионерлагеря никого не принимали, всех «дикарей», стремящихся к морю, госавтоинспекторы разворачивали назад. В прессу информацию об эпидемии помещать категорически запрещалось. Я чем-то отравился, тут же дежурная по этажу вызвала скорую, и моим друзьям Разуваеву и Файбисовичу пришлось отбиваться. Было не до игры.

Воспользовавшись приездом в Минск руководителя профсоюзных шахмат Якова Герасимовича Рохлина, Болеславский, Шагалович и я на приеме у секретаря Белсовпрофа Спартака Александровича Аржавкина добились проведения в годовщину смерти Сокольского важнейшего турнира, ставшего традиционным мемориалом.

Впервые я играл за Уральским хребтом во Фрунзе в чемпионате “Спартака”. В нашей среде выделялся Гена Сосонко, цитировавший огромное скопище рифм-ловушек. Блестящая память, востребованная Талем и Корчным, и здесь привела его к прекрасному результату – дележу 1-3 мест, но его “Бергер” оказался хуже, а звание чемпиона досталось автору.

В конце года все сильнейшие шахматисты республики почтили память старшего товарища, приняв участие в первом мемориале Сокольского. Для нашего бессменного лидера это выступление оказалось последним. В прекрасно проведенной партии с Вересовым, проводя комбинацию, ИЕ дернулся, допустив перестановку и, вместо лишней фигуры, остался в равном эндшпиле. (Коля Царенков в брошюре о Вересове привёл этот фрагмент, не разобравшись в идее Болеславского). После тура дрожащими губами он признался мне, что больше играть не сможет. В свое время многие решили, что победитель турнира претендентов 1950 г. мало играет из-за излишнего миролюбия, но у Болеславского были проблемы со здоровьем.

В группе советских войск в Германии Желяндинова сменил Юферов, которого я, естественно, пригласил в мемориал, договорившись о лучшей гостинице Интуриста в городе. Сережа приехал ночью, а проворная администраторша “ Юбилейной” уже сдала его бронь “налево”. Пришлось поселить его в резервный номер КГБ. Бывший свердловчанин рано встал, пошел на почтамт и разослал кучу телеграмм со своим телефоном. Вернувшись, Юферов был озадачен просьбой администрации поменять комнату и наотрез отказался, чем поверг их в шок. В переполохе они с трудом выяснили причину, и, облегчённо посмеявшись, заверили Серёжу, что все звонки будут перенаправлены ему. Мне удалось продолжить серию побед в белорусских турнирах, оторвавшись на очко.

Вскоре в Киеве пришлось безуспешно защищать свой спартаковский титул. Жили в высотной гостинице, которая тогда называлась “Москва”, а сейчас “Украина” на площади Калинина – теперь “Майдан”. В ней работала биллиардная, где Нёма Рашковский в дым проигрался Натану Зильберману и отрабатывал долг, переписывая партии, указанные победителем.

В полуфинале этого года в Перми я старался не повторить ситуацию трехлетней давности, также лидируя с 6,5 из 8, хотя и не обошлось без поражений. Через несколько лет Слава Мовсесян признался, что Карен Григорян уговорил отдать очко в последнем туре, апеллируя к национальным мотивам, но я все-таки впервые вышел в финал.

Победители полуфинала чемпионата СССР в Перми 1971г. Крогиус и Капенгут

В то время аналогичные соревнования растягивались на три недели, был даже термин – восьмидневка (3 тура + доигрывание + 2 т. + д. + выходной день). Контроль времени – 2,5 часа на 40 ходов. Большое число партий откладывалось, и колоссальной школой для совершенствования становился анализ этих позиций, доведенный до крайности в матчах на первенство мира, когда штабы без устали искали вдоль и поперек, а выспавшийся подопечный лишь внимал итогам. Заслуженный врач Юлий Богданов в период, когда мы оба работали на Карпова, рассказывал о специальных смесях порошков, резко активирующих память подопечного для ускоренного запоминания итогов ночного анализа.

Во время турнира я проводил много времени с Леней Слуцким, продолжив общение времен Ростовского студенческого чемпионата. Он привез письмо знакомым родителей из Душанбе, познакомился с их молоденькой дочкой, начал встречаться. Через год я узнал об свадьбе. Аналогичные истории редко заканчивались так, однако можно вспомнить чемпионат СССР 1981 г. в Вильнюсе и последовавшие женитьбы Юсупова и Псахиса.

Слуцкий обладал феноменальной памятью, и я лишний раз убедился в этом, когда Миша Шерешевский затеял “Контуры Эндшпиля” с ним в соавторстве. Леня присылал список партий по темам, Миша обращался к моей библиотеке, я находил их, он переписывал, а затем комментировал под нужным углом.

В конце года состоялся второй мемориал Сокольского. Я пригласил участвовать своих друзей: Гену Кузьмина, на следующий год вышедшего в межзональный, самого преданного ученика АП по Львову Борю Каталымова, до конца своих дней игравшего его дебют, а также моего бывшего одноклубника из Прибалтийского военного округа Юзика Петкевича. В итоге 1-3 места разделили Ройзман, Капенгут и Купрейчик ( по коэффициенту).

В 4-х последних чемпионатах БССР и двух мемориалах Сокольского я выиграл 4 чистых первых места и дважды разделил 1-3. Стало ясно, что после отхода ИЕ от выступлений возглавить команду республики на шахматной олимпиаде страны в 1972 г. придется автору.

* * *

Продолжение после выхода из печати книги автора, в которую будут включены воспоминания о международных и всесоюзных соревнованиях

Опубликовано 24.12.2020 22:20

Кое-что об Альберте Капенгуте

Четвёртого июля Альберту Капенгуту, ныне живущему в штате Нью-Джерси (США), исполнилось 75 лет. В местных СМИ, включая сайт Белорусской федерации шахмат, молчание. Перед этим была 70-летняя годовщина Виктора Купрейчика, и в газете «Народная воля» появилась подборка ярких интересных статей. Неужели только после смерти у нас ценят человека? Или считают, что эмигрант уже не относится к белорусской шахматной школе?

Прекрасно понимаю, что писать статью о международном мастере и заслуженном тренере БССР – рискованное занятие для кандидата в мастера. Особо я не готовился, могут быть несоответствия и т. п., но всё-таки что-то я видел, что-то помню, что-то читал. Возможно, эта статья восполнит некоторые пробелы, оставленные в очерке «Где хорошо таланту?»

Материалов о детстве А. К., начале его занятий шахматами, первых достижениях я почти не встречал. Генна Сосонко в книге «Диалоги с шахматным Нострадамусом» поместил статью о Евгении Рубане («Клейменый»), где попутно рассказал и о молодом Капенгуте. Тем, кто не читал книгу, поясню, о чем речь. Тринадцатилетний мальчишка играет на 1-й доске за вторую команду Дворца пионеров, в первом туре эта команда играет с первой. Приказ перед игрой однозначный – вторая команда должна проиграть с сухим счетом, чтобы первая могла успешно бороться за первое место в Республиканском турнире дворцов пионеров. Капенгут добивается отличной позиции с лишней фигурой, демонстративно подставляет ладью и сдает партию. Рубан сочувственно спрашивает: «Что, заставили проиграть?» В той же книге говорится об отце Альберта – историке по специальности. Жаль, что эта линия не развивается у Сосонко.

В конце 1950-х «молодое дарование» А. Капенгут, не слишком удовлетворенный занятиями у А. Шагаловича, ищет, где бы ему поднять уровень подготовки. Он ходит на занятия к А. П. Сокольскому, И. Е. Болеславскому, возможно, куда-то еще.

1960 год – известная ничья в сеансе с тогдашним чемпионом мира М. Талем, приезжавшим в Минск. В том же году – дебют в финале чемпионата БССР с участием И. Болеславского, А. Суэтина, других мэтров. А два года спустя 18-летний Капенгут – уже мастер cпорта СССР (в те годы завоевать звание в таком возрасте редко кому удавалось).

В диалоге 2018 г., посвященном Спартакиаде народов СССР 1963 г., говорилось о вкладе молодого мастера в успех белорусской команды (3-е призовое место в общесоюзном турнире, больше такое не повторялось). Выступая на юношеской доске, Капенгут набрал 6 очков в 9 партиях (3 из 5 в полуфинале, 3 из 4 в финале). Его ругали за проигрыш в матче с Туркменией перворазряднику Гельдымамедову после грубой ошибки, но в финальных матчах с командами Украины и Ленинграда (основными конкурентами Беларуси в борьбе за призовое место) он побеждает харьковчанина А. Буховера, берет реванш за поражение годом ранее в командном первенстве СССР у своего ровесника, ленинградца В. Файбисовича.

Что дальше? После окончания техникума приходит время служить в армии. Об истории этой службы в Прибалтийском военном округе, а точнее, как А. Капенгут туда попал, я слышал от покойного мастера Ройзмана. Он говорил, что заинтересованные лица обращались прямо к министру обороны СССР Р. Я. Малиновскому. Смысл был в том, чтобы создать молодому талантливому мастеру условия для спортивного и творческого роста. Рига 1960-х – период расцвета М. Таля, А. Гипслиса, Я. Клована и других сильных шахматистов – идеально для этого подходила. Я видел номер рижского журнала «Шахматы» за 1965 г., там говорилось о том, что белорусский мастер Капенгут будет жить в Латвии и участвовать в местных турнирах. Причем речь шла не о временной службе в армии, а о постоянном проживании.

Участвуя в латвийских и армейских турнирах, Капенгут поддерживал контакты с Беларусью. Меня удивила история с командировкой А. К. в качестве тренера на женский чемпионат СССР, где играли 3 представительницы Беларуси (К. Зворыкина, Г. Арчакова и Т. Головей). Казалось бы, что в этом особенного? А особенное то, что в разгар чемпионата тренер должен был бросать своих подопечных и ехать играть за сборную Латвии в матче с командой Румынии. Почему нельзя было послать к женщинам того же И. Болеславского, часто помогавшего Зворыкиной, тренировавшего Головей и Арчакову? Если только Исаак Ефремович в это время не болел…

Почему А. Капенгут не остался в Латвии, где высоко ценились шахматы, надо спрашивать у него. Видимо, так и не стал там «своим», хотя дружба с Талем сохранилась у него на всё время. О тренерской работе с великим рижанином речь пойдет позже. Как бы то ни было, наш герой в 1965-1968 гг. четырежды выигрывал золотые медали в составе студенческой сборной СССР. В 1968 г. Капенгут входил в команду вместе с В. Купрейчиком (оба – воспитанники А. Шагаловича и И. Болеславского).

Чемпионат СССР среди студентов, Одесса, 1968 г. Слева направо: Виктор Купрейчик, Лев Альбурт, Альберт Капенгут, Владимир Тукмаков, Вадим Файбисович, Александр Бах. Здесь и далее – фото из статьи А. Капенгута «Ностальгия по 70-м» (2013), сайт chesspro.ru

Вернувшись в Минск, Капенгут в составе сборной БССР занял 4-ю доску на IV Спартакиаде народов СССР. Повторить «спортивный подвиг» 1963 г. не удалось, но и 5-е место было успехом – далее белорусская команда опускалась всё ниже… Капенгут внес свою долю в успех – победил в матче с командой Латвии (6:5). Эта победа принесла выход в главный финал, а сильнейшие конкуренты остались «за бортом».

Альберт учился в политехническом институте, но, насколько я знаю, диплом не получил. В спортивном корпусе «политеха» (ныне БНТУ) фамилия Капенгута значится в списке лучших студентов-спортсменов вуза. От отца я слышал, что Капенгут одно время работал в «Белгоспроекте» и играл в соревнованиях проектных организаций города. Как-то отцу довелось встретиться за доской с Капенгутом, но, конечно, оказать серьезное сопротивление мастеру у второразрядника (позже отцу присвоили I разряд) не получилось. Папа говорил: «Не мне тягаться с мастерами». Добавил, что Капенгут не важничал, держался уважительно, после партии показал, где соперник допустил ошибку. Вряд ли юбиляр помнит об этих местных соревнованиях, но это было, отец играл за команду «Промэнергопроект».

О многочисленных победах Капенгута в чемпионатах Беларуси распространяться не стану – о них есть информация в литературе и интернете. Лично мне запомнилась баталия Капенгута с Купрейчиком в чемпионате 1976 года. Их встреча, имевшая решающее значение для итога турнира, состоялась в конце чемпионата. Капенгут играл чёрными, выбрав защиту Каро-Канн. Позже Альберт Зиновьевич говорил, что, хотя этот дебют не из его репертуара, он знал, что соперник в нем плохо ориентируется, и поэтому решил сыграть 1…с6. В конце партии, когда у черных было явное преимущество, кто-то из зрителей заметил: «Альберт расправил грудь». Черные победили. Вообще, история взаимоотношений двух лидеров белорусской сборной 1970-х годов очень сложная… Читал, что в начале (еще в 1960-х) Капенгут помогал младшему товарищу, затем их отношения разладились. Хорошо помню фразу одного моего знакомого во время первой лиги чемпионата СССР 1976 г. в Минске: «Ни Капенгут, ни Болеславский помогать Купрейчику в чемпионате не будут».

Но я забежал вперед, а следует вернуться в осень 1971-го – года первенства СССР в Ленинграде. Я тогда начал посещать занятия в минском Дворце пионеров у М. И. Шерешевского. Мне кажется, наш тренер с некоторой ревностью относился к успехам своего старшего собрата. Поначалу, когда Капенгут развил хороший темп (2,5 из 3), Шерешевский говорил, чтобы мы учились у Капенгута, а позже, когда наш земляк проиграл две партии подряд Геллеру и Полугаевскому (или Тайманову?), то Шерешевский съехидничал, вспомнив строчку из Высоцкого: «Я на десять тыщ рванул, как на 500 – и спекся!» Мне такое ехидство было неприятно. Мы болели за Капенгута, обсуждали его результаты и радовались, когда он зацепился-таки за первую десятку (10,5 из 21; поделил 10-11-е с Крогиусом). Жалели, что он предложил ничью Талю во 2-м туре в лучшей позиции (об этом предложении писали в «Советском спорте»). Помню дружеский шарж после успешного старта:

Не занимать ему таланта,

Ему мы пожелаем впредь

Поверх одежды дебютанта

И майку лидера надеть.

После этого чемпионата лидер белорусских шахмат выступил в Ереване за сборную СССР в матче с Венгрией. А за границу его не хотели выпускать. Известная история – без международных турниров нельзя было получить международное звание, а без звания не включали в серьезные международные турниры. Замкнутый круг… Возможно, покажи белорусский мастер еще раз такой результат, как в Ленинграде-1971, и его были бы вынуждены выпустить за границу, но повторить успех не удалось. В следующем чемпионате СССР (Баку, ноябрь-декабрь 1972 г.) игра Капенгута меня разочаровала. Не столько неважным результатом (9,5 из 21, 13-16-е место), а минимумом побед (2) и большим количеством ничьих (15). Тот же Купрейчик мог занять последнее место, но при этом выиграть несколько красивых партий…

Капенгут больше в финал чемпионатов СССР не попадал. Однажды в 1978 г. отобрался в первую лигу в Ашхабаде, но сыграл там неудачно. Еще вспоминается его соперничество с Талем в 1971-72 гг. После вышеупомянутой ничьи в Ленинграде Капенгут победил Таля на матч-турнире 4-х столиц в Вильнюсе. Поговаривали, что он для Таля неудобный соперник, но на шахматной олимпиаде СССР 1972 года Таль взял реванш. Тогда рижанин сыграл 1.b3, сознательно уходя от теоретических дискуссий, в которых был силен минчанин. Матч тот сборная Латвии выиграла 8:4, и в рижских «Шахматах» реваншу сборной за неудачу 1967 г. была посвящена целая статья. После этого поражения белорусская сборная попала во 2-й финал и заняла 8-е место. Кажется, кроме партии с Талем, Капенгут в том соревновании больше не проигрывал. В партии с командой Москвы он сумел уйти на ничью вечным шахом с Т. Петросяном.

Бент Ларсен (в очках), Михаил Таль, Альберт Капенгут и Юрий Васильев наблюдают за блицпартией Александра Войткевича (сидит спиной) и Ясера Сейравана. Рига, 1979 г.

Немного личного. Я писал о поездке на матч пионерских команд в Вильнюс (конец марта 1973 г.). Помню, что кто-то из взрослых там говорил: «Смотрите, ребята, что получается. Три сестры Головей занимались шахматами, а четвертая, которая не занималась, вышла замуж за Капенгута». Для меня это было новостью – Або Шагалович с нами такой «светской хроникой» не делился.

Начало 1970-х было для юбиляра «звездным часом». Позже А. Капенгут уступил 1-ю доску в командных соревнованиях В. Купрейчику, а впоследствии и 2-ю – В. Дыдышко. Постепенное ухудшение результатов привело к тому, что Капенгут сосредоточился на тренерской работе. О таких его учениках, как Гельфанд, Смирин, Шульман, я ничего нового не скажу, а кое-какие детали из личных воспоминаний здесь приведу. В 1983 г., когда завершилась очередная Спартакиада народов СССР, А. Капенгут выступал в шахматном клубе Белсовпрофа и рассказывал интересные подробности. Говорил: «Нам не повезло с жеребьевкой. В группе было 5 команд без аутсайдеров, нам пришлось играть с Россией, Грузией, Арменией и Эстонией. И еще нам попался по жеребьевке третий номер, мы были свободны в последнем туре. Могла получиться такая ситуация, что соперники получили бы удобный для них результат, а мы бы вылетели в 3-й финал (13-17-е места). Зато, когда мы победили Эстонию и Грузию, можно было не бояться и спокойно смотреть в последнем туре, как эти «гладиаторы» бьются за очки». Любопытный взгляд изнутри… Помню, на вопрос, почему Купрейчик редко играет староиндийскую защиту, Капенгут ответил, что там надо хорошо знать теорию, а память – не самая сильная сторона Купрейчика. Рассказывал об успешном выступлении Корзубова, показывая его победу над Гуфельдом, представителем Грузии. Показывал свою партию с Неем. В общем, встреча удалась.

Альберт Капенгут, Наум Рашковский и Анатолий Вайсер на матче Ананд – Гельфанд (Москва, май 2012 г.)

Последнее воспоминание – турнир памяти Ицхака Рабина в минском Израильском центре. При очень сильном составе А. Капенгут одержал победу, опередив своего ученика Юрия Шульмана, новоиспеченного гроссмейстера. На закрытии турнира Капенгут говорил о своих всегдашних симпатиях к Израилю, о своем интересе к еврейской культуре. Вскоре он уехал в США. Желаю ему долгих лет жизни и творческих успехов.

Юрий Тепер, г. Минск

Опубликовано 16.07.2019 08:34

От редактора belisrael:

Активные авторы сайта, живущие в Беларуси, заслуживают поддержки. Для информации, как это сделать, пишите на адрес amigosh4@gmail.com

Памяти Ларисы Вольперт (1926-2017) / Іn memoriam. Larisa Volpert

Larisa Volpert

***

Профессор Л. И. Вольперт: «Я свято верю в науку»

Биографическая справка

Лариса Ильинична Вольперт (род. 1926 г.) окончила филологический факультет Ленинградского университета, доктор филологических наук, эмерит-профессор кафедры всемирной литературы отделения античной и романской филологии Тартуского университета. Основные области научных интересов: русско-французские связи конца ХVIII – первой половины XIX веков, в частности, проблемы «Пушкин и французская литература» и «Лермонтов и французская литература». По этой теме опубликовано более 100 работ. Л. И. Вольперт – чемпион Советского Союза по шахматам среди женщин 1954, 1958 и 1959 гг., второй призер турнира претенденток на матч на звание чемпионки мира 1955 г., международный гроссмейстер по шахматам среди женщин.

Моя жизнь была отдана науке и шахматам, поэтому мне хотелось бы заглянуть в будущее именно этих направлений человеческой деятельности. Последняя моя книга «Пушкин в роли Пушкина», изданная в издательстве «Языки русской литературы» в Москве, благодаря Владимиру Литвинову (моему ученику, живущему сейчас в Челябинске) была помещена в Интернете и получила новое название «Пушкин и французская литература. Писатели, моралисты, политические мыслители конца ХVIII – первой трети XIX вв.». Это позволило мне оценить фантастические возможности, которые открываются перед современными учеными.

Электронная версия книги в Интернете позволяет не только расширить аудиторию практически на всю планету, но и постоянно дополнять ее (версию) новыми главами. Когда я сказала Владимиру: «Ну вот, теперь я, как Радищев, – у меня фактически собственная типография, в которой я могу печатать, что захочу», – он мне совершенно справедливо заметил: «Нет, Радищеву такое не снилось – вам не надо думать ни о типографской технике, ни о бумаге, ни о цензуре».

Думается, что технология оформления научной работы в XXI веке будет именно такой: сначала появляется печатное издание, а затем его электронная версия, которая постоянно дополняется. Конечно, лично для меня «живая» книга, с которой можно не расставаться и постоянно перечитывать, предпочтительней ее виртуального варианта, но я понимаю, что пройдет всего 5-6 лет и в Интернете появятся библиотеки, которые будут на равных соперничать с привычными для нас книжными собраниями – хотим мы этого или нет.

Компьютер вообще очень основательно вошел в нашу сегодняшнюю жизнь. Взять хотя бы шахматы. На днях я была в Тартуском шахматном детском клубе и видела, с каким увлечением играют ребята с компьютером. Разговоры о том, что компьютеризация и коммерциализация в ХХI веке погубят шахматы, мне представляются неубедительными. Шахматы, конечно, изменят свой облик, учеба станет действительно компьютерной (давнишняя мечта Гарри Каспарова), но никакой компьютер не заменит интуицию, тончайшие движения мысли и психологические оттенки отношений, присущие человеку.

Выигрыш Владимиром Крамником чемпионского титула тому подтверждение: просмотрев сотни партий Каспарова, он нашел психологический ключ к проведению матча (навязал сопернику вместо активной позиционную скучную игру) – и победил. Это, конечно, была психологическая победа. То, что представляется сегодня безнадежным и трагичным, со временем может быть воспринято совсем иначе. Так, Виктор Корчной прислал мне комментарии к своим партиям, которые будут изданы отдельной книгой. Мне показалось странным, что он снабдил их цитатами из советских песен, о чем я ему написала. И он мне ответил: «Надеюсь, моя книга проживет лет сто, и тогда эти цитаты будут восприниматься как экзотика, так, как мы сейчас воспринимаем беседы Ивана Грозного со своими опричниками». Вот видите, он верит в то, что и шахматы будут живы и человечество не погибнет в ближайшие сто лет. И я с ним совершенно согласна.

Вообще по поводу мрачных прогнозов относительно будущего человечества могу сказать одно. Я свято верю в науку, убеждена, что ее возможности настолько безграничны, что всякий раз, когда человечеству будет грозить беда, будь то озоновая дыра, демографический кризис или еще какая-нибудь напасть, оно найдет лекарство для спасения.

Подготовила Вера Василькова (публикация в газете «Вести Неделя Плюс», Таллинн, 29.12.2000)

От belisrael.info: Вот такой оптимисткой была Лариса Ильинична – может, потому и прожила более 90 лет (скончалась 1 октября 2017 г. в Нью-Йорке). Примечательно, что кандидатскую диссертацию на тему «Публицистика Жан-Ришара Блока» она защитила в период своих наивысших шахматных успехов, а именно в 1955 году. Защита докторской диссертации («Пушкин и психологическая традиция во французской литературе конца XVIII — первой трети XIX в.») последовала гораздо позже, в 1989 году.

Предлагаем несколько «шахматных» эпизодов из её воспоминаний, опубликованных здесь…

* * *

Я научилась играть в семь лет. Отец и брат Женя (на пять лет меня старше) по воскресеньям играли в какую-то непостижимую, но очень увлекательную игру. Мне разрешалось наблюдать (условие — «ни звука!»), и я восхищенно замирала перед ее загадочностью. Однажды до меня неожиданно дошло: я различаю ходы. Раз так, было решено меня поощрить. Женька великодушно объяснил мне «азы» и снизошел: «Так и быть — подвигаю». Впечатление от полученного в первый раз в жизни «детского мата» словами передать невозможно. Но, увы! оказалось, что играть со мной для него — чистая мука. Я канючила: «сыгра-а-а-й!» — «Отстань, скучно!» Спасала мама: «Сыграй! Я дам тебе рубль на кино»; неотразимый «аргумент» неизменно действовал, и начиналось утонченное издевательство. Он по много раз «менял» позицию: брал себе мою проигранную, давал мне свою выигранную, и снова у меня — «труба»; дело кончалось ревом на всю квартиру. Я поклялась, что когда-нибудь сама буду его точно так «пересаживать».

Первый успех — звание чемпиона семьи — досталось мне нелегко. «Неджентельменский» мужской союз (на моей стороне — только не умеющая играть мама) из кожи лез вон, чтобы такого позора не допустить. В ход шли все приемы, даже запрещенные (включая подсказку), но прогресс был неумолим. Удивительное дело: после моего восхождения на «семейный Олимп» отец и брат почему-то утратили интерес к игре (не к моим турнирам — у Жени всегда была в кармане таблица, но к борьбе между собой).

Триумфальное «восхождение» продолжилось в школьных турнирах, я выполнила сначала пятую, потом четвертую категорию и стала чемпионом 4 «б» класса. Неизгладимое впечатление тех лет: я пытаюсь дать мат ладьей, вражеский король уже прижат к краю, «мой» тупо гоняется за ним из стороны в сторону, но «тот» все время от мата ускользает. В 11 лет я набралась смелости и явилась во Дворец пионеров. «Ты умеешь играть?» — спросил меня руководитель секции (замечательный тренер и человек, он погиб в блокаду) Самуил Осипович Вайнштейн. «Да, я хорошо играю». Он подозвал совсем маленького мальчика: «Проверь, как она играет». Тот против всех правил стал двигать одними пешками и — фантастика! — дал мат: «Она понятия не имеет об этой игре». «Девочка, не огорчайся, я запишу тебя в турнир пятой категории, ты легко наберешь четвертую». Сыграла — все нули! «Не плачь, я запишу тебя в турнир безразрядников, ты легко наберешь пятую категорию». И снова — все нули! Слухи о моих «успехах» докатились до 4 «б». Как меня дразнили! Вопрос стоял — топиться в Фонтанке или нет. Но шли занятия, турнир следовал за турниром… и до войны я выполнила «хорошую» третью категорию. Известно, что самые большие энтузиасты шахмат — вовсе не взрослые, а дети. Действительно, того острого ощущенья счастья от красивой жертвы, которое мне довелось испытать тогда, позднее я уже не знала. По-видимому, на детское воображение магия комбинации действует сильнее.

Я пришла во Дворец в 1937 году, и о том, каким страшным был этот год, я, естественно, не подозревала. Занятия во Дворце были чистейшей радостью, до сих пор во мне живет глубочайшая благодарность. Кому? — сама не знаю. Государству? Жданову? Самуилу Осиповичу? Когда я сказала об этом чувстве тартускому кандидату в мастера Виктору Воону, он резонно заметил: «Государство, в котором шесть миллионов заключенных мучаются в рабском труде в бескрайнем ГУЛАГе, может себе позволить подарить деткам царский дворец [Александра III] и счастье шахматного кружка». (…)

Занятия во Дворце шли в группах, и так уж вышло, что своего первого индивидуального тренера, много сделавшего для моего шахматного роста, я обрела вне него. Им волею судеб стал талантливый педагог, прекрасный шахматист, человек трагической судьбы, Виктор Андреевич Васильев. Я познакомилась с ним осенью 1944 года в шахматном клубе, когда начала играть в турнире на вторую категорию. Мне — 18 лет, я увлечена литературой Франции (только что поступила на романское отделение ЛГУ), но в равной степени мною владеет и другая страсть — шахматы. Играю с наслаждением (во время эвакуации «изголодалась»), но вот беда — некому показать партию, ни одного знакомого лица. Однажды я заметила: вокруг крайнего столика постоянно толпится народ. Оказалось — там идет анализ, да еще такой, что как магнит притягивает всех, и осуществляет его какой-то неизвестный мне человек на костылях. Война его жестоко изувечила, смотреть на него было мучительно, от сочувствия буквально перехватывало горло, но постепенно я привыкла к его суровому лицу, а в строгом голосе уловила скрытую благожелательность. Скоро мне стало известно: он — мастер, и даже очень сильный. Казалось удивительным: почему он с такой душевной щедростью соглашается анализировать наши дурацкие партии. Позднее я поняла: в момент отчаяния любимая игра стала для него спасением, наполнила жизнь глубоким смыслом, поддержала, как верный друг.

Я старалась не упустить ни малейшей возможности увидеть его анализ. Слава Богу, однажды я решилась «подсунуть» и свою только что проигранную партию. Мне уже довелось рассказывать об этом жизненно важном для меня моменте в заметке «Читая статью «Васильевский остров»» («Шахматный Петербург», 2000, № 4); здесь я вынуждена кое-что повторить, прошу извинения. Момент для знакомства был крайне невыигрышный: атаку я провела плохо, эндшпиль — еще хуже, и в довершение — перепутанная запись. Он молча восстановил пропущенный ход — и началось что-то очень интересное. В память навсегда врезались два завета: «при атаке на ферзевом, не забывай о своем королевском» и «в ферзевом окончании важна лишь продвинутость проходной». Мне очень захотелось повторить урок, но в другой раз он куда-то спешил, и я грустно сказала себе: «хорошенького понемножку».

Но вот однажды мне удалось провести эффектную (как я полагала) комбинацию и заматовать черных. В момент смакования триумфа он подошел (я уже знала, что его зовут Виктор Андреевич Васильев) и показал простой маневр, с помощью которого мой противник легко выигрывал. Как ушатом холодной воды облил, но тут же утешил: «Я мог бы пару месяцев позаниматься с вами миттельшпилем». Ради этого стоило вытерпеть десять «ушатов»!

Инженер по профессии, Виктор Андреевич Васильев (1916—1950) за неделю до начала войны выполнил норму мастера в ростовском полуфинале первенства СССР. Что означало в то время звание мастера — объяснять не надо (иной нынешний гроссмейстер даже близко к такому уровню не приближается). И до этого у него бывали крупные успехи, например, второе место (после Толуша) в первенстве Ленинграда 1938 г., второе-четвертое место в первенстве Ленинграда 1940 г., второе место во Всесоюзном турнире кандидатов в мастера 1940 г. (он был своеобразным «чемпионом» по вторым местам). Хочется еще напомнить, что на раннем этапе в его биографии был один ослепительный момент. В восемнадцать лет, в 1935 г., ему посчастливилось выиграть у самого Капабланки! Тот после Московского международного турнира давал сеанс с часами десяти сильнейшим перворазрядникам Ленинграда и потерпел лишь одно поражение — от Виктора. В сложном ладейном окончании он блистательно переиграл чемпиона мира. В то время мало кто сомневался: его ждет прекрасное будущее, он быстро станет гроссмейстером. Страшный день — 22 июня 1941 г. — сжег все надежды. У Виктора было слабое зрение и не все ладно с легкими, но он не стремился в тыл; как многие тогда, он хотел одного — на фронт. Война его изувечила, но сделать из него мизантропа или циника не смогла. Он до конца жизни оставался полноценной личностью, сильным шахматистом, прекрасным тренером и поразительно стойким человеком. Играть в турнирах после войны ему было бесконечно трудно, подчас он просто героически сражался с болью. За месяц до смерти, чувствуя себя очень плохо, он в чемпионате спортивного общества «Динамо» «… каким-то невероятным, немыслимым усилием» набрал на финише 4 из 5 и занял первое место. Эти слова написал мастер Вадим Файбисович в статье «Васильевский остров» («Шахматный Петербург», № 3, 2000, с. 49). Я ему бесконечно благодарна: как истинный историк шахмат он потратил массу времени и усилий, чтобы спасти имя Виктора Васильева от забвения. Он сумел разыскать его лучшие партии, забытые факты биографии, турнирные результаты, словом, сделал все, чтобы его имя не кануло безвозвратно в Лету. Благодаря статье В. Файбисовича и счастливо найденному им образу, Васильевский остров в Санкт-Петербурге будет навсегда связан в моем сознании с именем В. Васильева, станет как бы вечным хранителем памяти о моем первом тренере.

Я приходила в его комнатку в коммунальной квартире на Васильевском острове, шахматы были уже расставлены, занимались мы, действительно, преимущественно миттельшпилем, иногда эндшпилем, дебют принципиально игнорировался (чему я, признаться, была рада). Занятия были очень увлекательными: он всякий раз незаметно завлекал меня в царство тактики. За несколько месяцев такой «школы» я почувствовала себя в миттельшпиле намного уверенней и, кажется, к лету 1945 г. набрала вторую категорию…

* * *

Отрывок из книги Киры Зворыкиной

На турнире претенденток 1961 года в Врнячка Баня (Югославия) жеребьевка была принудительной… Встреча с Вольперт протекала с переменным успехом. Мы обе ошибались, не использовали промахов друг друга, просчитывались. Инициативой в большей части партии владели белые, и пешку, хотя и «незаконно», но всё же выиграли…

Партия была отложена. Утром, в назначенное время, я расставила позицию и в ожидании Болеславского наметила черновой план реализации материального перевеса. Время шло, а Исаак Ефремович всё не приходил. Очень точный, обязательный, он не мог забыть о моей единственной отложенной позиции. Найти Болеславского мне не удалось. Пришлось возвратиться в номер и серьезно заняться позицией в одиночку…

Вдруг слышу шум в коридоре и громкий возглас Вольперт:

«Исаак Ефремович! Что вы здесь делаете?»

Я выскочила из номера и увидела, что возле открытой двери своего номера стоит Л. Вольперт и возмущается: в комнате за столом расположился Болеславский и анализирует нашу позицию. Оказывается, гроссмейстер, вообще рассеянный, да и с неважным зрением, прошел мимо моей комнаты, увидел в приоткрытую дверь номера Ларисы знакомую позицию – шахматы расставлены на столе, решил, что я вот-вот вернусь, и… принялся за работу.

Лариса сочла действия Болеславского кощунством. Подумать только, в ее комнате, на ее шахматах идут поиски выигрыша против неё же!

Исаак Ефремович лишь махал руками, приговаривая своё любимое выражение: «Плохо дело, плохо дело». Тут я перешла к решительным действиям. Подхватив Болеславского за руку, вывела его в коридор, уже заполненный шахматистками и тренерами, и объяснила всем, что в этой трагикомической ситуации пострадала только я: должна идти на доигрывание без совместного анализа. Никто ничего не слушал, все смеялись, а больше всех Лариса, уже с юмором пересказывая все перипетии неожиданного визита.

(Источник: К. А. Зворыкина. В рядах шахматной гвардии. Минск, 1984)

На фото Б. Долматовского: участники празднования столетия четвертой чемпионки мира Ольги Рубцовой, 2009 год. Среди них К. Зворыкина (1919-2014; стоит 5-я слева) и Л. Вольперт (стоит 6-я слева)

Опубликовано 02.10.2017 16:36

***

08.10.2017

Е. Бишард. С печалью и благодарностью. (Памяти Л.И. Вольперт)

Добавлено 9 октября 12:14