Tag Archives: Татьяна Разумовская
Татьяна Разумовская. Сестры
Блокада для меня не дальнее историческое событие, а тот реальный ужас, который чудом пережила моя семья – никто не погиб от голода и под обстрелами. Чудом и исступленной, самоотверженной преданностью моих родных друг другу.
Лиля, Мирра, Лева, примерно 1934 год
Когда началась война, моему папе было 15 лет, его сестре Лиле – 20, а старшей Мирре – 25. Повзрослев в одночасье, они взяли весь страшный быт, всю ответственность за жизнь родителей на себя.
Лиля, студентка филфака, сразу же бросила университет, окончила краткие курсы медсестер и до демобилизации 1946 года проработала медсестрой в Ленинградском госпитале. Из своего пайка она ела только супы, а все каши и весь хлеб копила, чтобы раз в неделю передать Мирре – для семьи. Первую порцию хлеба, которую она прятала у себя под матрасом, украли. И она стала носить хлеб в мешочке, подвешенном на шее под халатом.
Это было мучительно: от запаха хлеба ее шатало, он только усиливал грызущее чувство голода. Когда в июне 1942 Мирра, папа и бабушка эвакуировались из города вместе с детским домом, она впервые за долгие месяцы стала есть свой паек. И поначалу истощенный организм отказывался принимать твердую пищу.
…После войны Лиля окончила университет, стала учителем литературы, счастливо вышла замуж, родила детей. Муж ее был замечательным хирургом, и дом всегда был, что называется “полная чаша”. Лиля до конца дней сохранила активность и ясность ума, но осталась одна маленькая странность: как бы ни был холодильник забит едой, она не могла уснуть, если в доме случайно не оказывалось хлеба…
Мой дед, умный, блестящий интеллектуал, авторитет во всем в довоенное время, как-то растерялся в новой нечеловеческой ситуации. Он был крупным мужчиной и больше других страдал от голода. Он почти обезножил, двигался с трудом, и голод задел также его психику: в самые страшные месяцы блокады он запоем вслух вычитывал рецепты блюд из дореволюционной поваренной книги.
Жизнь семьи возглавила Мирра. Не жалуясь, не позволяя себе перед родными отчаяния, она брала на себя всё самое тяжелое: выносила отхожее ведро, заменившее семье туалет, приобрела буржуйку, отыскивала дрова, выменивала вещи на еду, находила сотни путей поддержать семью. И всегда держалась бодро, подпитывая дух близких своим оптимизмом.
В январе 1942 мой папа, поднявшись на свой третий этаж с ведром воды, упал и больше не вставал. Врач, приглашенная за пайку хлеба, выйдя из комнаты, сказала бабушке: “Ваш мальчик не болен, он голоден”. И добавила: “Ему осталось 2-3 дня”.
И тогда Лиля в госпитале сдала кровь.Откуда силы взялись? Она была слаба от голода, от тяжелой работы, от недосыпа – но за это полагался кусочек сливочного масла. Это масло бабушка растопила на буржуйке и по чайной ложке вливала сыну в рот, он был уже в забытьи.
направление в стационар
А Мирра, обегав город, сумела добыть для отца и для брата направление в недавно открытый стационар, где подкармливали “ценных специалистов”. Она отвела туда отца, а брата, закутанного в одеяла, снесла на руках вниз и отвезла на саночках.
Вот тут начинается нестыковка воспоминаний моих родных. Сохранилось направление в стационар для двоих: Самсона Львовича Разумовского, “ценного специалиста”, и его сына Льва Разумовского, находящегося на последней стадии дистрофии.
Но я помню рассказ тети Мирры, как деда приняли в стационар, а папу она оставила на саночках у крыльца, и сама спряталась за сугробом, уповая на чудо, на то, что его не оставят умирать у порога. И это чудо случилось – папу взяли в стационар. Но в его блокадных воспоминаниях этот эпизод – как он лежал в санях у крыльца – отсутствует.
Что же произошло? Поскольку мне уже не у кого уточнить, как же оно было на самом деле, попробую логически восстановить ситуацию.
Когда Мирра привела в стационар отца и привезла брата, деда приняли туда как нужного для города инженера высочайшего класса. А взять мальчика, несмотря на направление, отказались, мотивируя тем, что стационар – только для “ценных специалистов”. И тогда Мирра, не сдаваясь, оставила брата у крыльца. Возможно, положив сверху направление. А папа этого не запомнил, потому что большую часть времени был без сознания. Это только мои домыслы…
В стационаре деда и папу подкормили и поставили на ноги. И папа, еще лежачий, свой сахарный песок не ел, а ссыпал в баночку – для Мирры и бабушки.
Когда их с дедом выписали, Мирра стала искать возможности вывезти брата из города, было понятно, что второй блокадной зимы он не переживет. Она нашла детский дом, готовящийся к эвакуации, устроилась воспитателем и туда же записала бабушку – воспитателем младшей группы, а папу – воспитанником.
Бабушка и дедушка, 50-е годы
Лева на фронте 1943, февраль Лева, конец сороковых
По “Дороге жизни” детский дом выехал в Горьковскую область, в деревню Угоры, где было и трудно, и скудно с едой, но голодная смерть уже не грозила. Оттуда в 1943 году папа ушел на фронт.
В документальной повести “Дети блокады” папа написал:
“Милые мои сестры! В дни тяжелых испытаний, на грани жизни и смерти, каждая из вас отдавала свои душевные и физические силы для спасения меня от голодной смерти. Каждая жила и действовала в соответствии со своим характером, спецификой своего существа: Лиля – упорно, стоически, бескомпромиссно; Мирра – энергично, изобретательно, рискованно, все положив в пасть Молоху, вплоть до риска собственной жизнью и безопасности – чтобы я жил. Сумел ли я ответить за подаренную мне жизнь?”
Лиля, 1946 Мирра, 1946
Светлая память моим родным!
ЛЕВ РАЗУМОВСКИЙ. “БЛОКАДА. КРУЖКА КИПЯТКА”, 1981
Опубликовано 27.01.2019 10:30
Татьяна Разумовская. Цикл “Падшая женщина”
Падшая женщина
Первая реакция
Человек – существо странное и удивительное. Этот трюизм я повторяю часто,
особенно наблюдая за собой. Вроде, должна была изучить натуру за долгие
годы, ан нет, чем-нибудь да изумишь себя.
Итак, полет с лестницы. Хрустнул нос, зубы. Первое, что я сделала, еще
лежа, вынула из лужи крови оторвавшуюся пуговку от любимого пиджака и
спрятала ее в карман сумки.
Неистребимое женское
После падения с лестницы, из травмпункта больницы я возвращалась домой
на такси. Водитель был внимателен, ехал осторожно, бережно, говорил
утешительные слова.
При этом пытался меня клеить…
– А муж у тебя есть? А друг? Я хотел бы пригласить тебя в ресторан или
съездить к морю…
Отвечать я не могла, опухший рот был еще заморожен, только мычала что-то
невнятное.
Но при этом подумалось: может он, конечно, слабовидящий или его в детстве
уронили.
Но если меня клеят такую: со сломанным носом, разбитой мордой и
выбитыми зубами, то, наверно, я еще ничего
Нравоучительный трактат о высокомерии и ступенях
(голосом Кобзона)
Не думай о ступенях свысока,
Настанет время, сам поймешь, наверное,
Свистят они, как пули у виска,
В момент полета с них и приземления.
Вот загляделся ты на облака,
Душа, ликуя, там парит, скиталица,
Но зацепилась за ступень нога,
И твой полет стремительно кончается.
Не знаешь, где спина, где голова,
Ступня куда-то вбок бессильно свесится,
Утрачены все мысли и слова,
И тихо над тобой смеется лестница.
А был бы ты немного поумней,
Так не лежал бы тут сейчас с испугу ниц
Бессмысленною тушей меж камней
Среди венка своих зубов и пуговиц.
Не думай о ступенях свысока,
Настанет миг живого разумения,
Что лучше не смотреть на облака,
Когда имеешь дело со ступенями.
О себе
После славного полета
Я сама себе модель,
Из зеркал взирает кто-то –
Чудо-юдо? Азазель?
Зубы вкривь, заплыли глазки,
Покосился набок нос,
Из какой кошмарной сказки
Полтергейст его занес?
И на фэйсе вся палитра
Что ни день меняет цвет…
Мне бы коньячку поллитра,
Но – увы! На нем запрет.
Вечерние размышления у окна о единообразии мира
Шижу, за щекою катаю пюре,
А дети, картавя, кричат во дворе.
Штарухи гнушаво ворчат на ребят,
Коты, шепелявя, на кошек шипят.
И птицы бежжубые, ныне и впредь,
Не могут бешедовать – только швиштеть.
И прежде, чем в швой опуштиться альков,
Ешт медленно шолнце пюре облаков.
МИФОЛОГИЧЕСКОЕ
Узнала с изумлением, что первый верхний позвонок называется “атлант”. Так
и появился стишок ))
Человек – он мифология голая,
Оцени это, не будь простофилею:
Подпирает атлант нашу голову,
Ногу держит Ахиллеса сухожилие.
Две даны нам чашечки коленные,
Чтоб всегда нашлось, чем чокнуться с дамою,
И о днях, когда творилась Вселенная,
Вспоминает в горле яблоко адамово.
Разлука
(можно петь на мотив “До свиданья, наш ласковый Миша” 🙂 )
Ты уехала в дальние страны,
Может, в Вену, а может, в тайгу,
Без тебя мне так больно, так странно,
Что и слов не найти – ни гугу.
Мы с тобой были чем-то единым,
Мы не знали ни споров, ни ссор,
Что же стало разлуки причиной?
Неужели какой-нибудь вздор?
Никакие по жизни ненастья
Не могли нас с тобой разлучить…
Без тебя жить (рыдаю от страсти!)
Невподым – как таскать кирпичи.
От тебя я так страшно завишу,
Ты нужна мне, как свекла борщу!
В неизвестность уехала крыша…
О, вернись! Всё тебе я прощу!
ПИРАТКА
Была я девочкой, как все,
Отличницей, блондинкой,
Носила бантики в косе
И чистила ботинки.
Я вышивала по канве,
В тон подбирала нити,
И от смущенья розовев,
Шептала: «Извините»
Теперь на морде шрамы –
И взятки гладки,
Прощай навеки, мама!
Ушла в пиратки.
По океанам и морям
Летает мой корвет,
И Новый Свет открылся нам,
Плевать на Старый Свет!
И для меня фигня – резня,
Теперь мой нрав таков,
И в подчиненье у меня
Две сотни мужиков.
Да, я не вышла рожей
В аристократки,
Да мне и лучше, что же –
Ушла в пиратки.
Всяк знает, если дернет черт
Зажать дублон в руке,
Он прогуляется за борт
Немедля по доске.
И если мой французский кок
Загубит раз стряпню,
То я ему кинжалом в бок
Ошибку разъясню.
Автор картинки Пан Зюзя
***
Предыдущая публикация автора
Опубликовано 26.05.2018 02:16
PS.
Обращение к читателям.
Многие могут стать нашими авторами. Присылайте свои воспоминания, семейные истории, литературные произведения, рассказы об Израиле и других странах, где жили или живете, пишите на иные темы.
Например, после введения безвизовых поездок в Израиль из ряда стран бывшего Союза происходит немало казусов в аэропорту Бен-Гурион, когда людей не только не впускают в страну, иной раз под надуманными предлогами, но и откровенно издеваются в течение многих часов, а бывает, и суток, после чего отправляют обратно. Просьба подробно описывать подобные случаи. Мы же, со своей стороны, приведем рекомендации, как постараться избежать неприятностей при въезде в Израиль.
Татьяна Разумовская. Лирика
***
По странности судьбы, по логике абсурда,
Я родилась в семье не лорда и не курда –
Родителям спасибо за труды.
Росла я там, где снег и морось – норма,
Где город держит гордо стиль и форму,
Вне всякой политической бурды.
Потом металась я туды-сюды.
И вот, на неком странном повороте
Я оказалась, как оса в компоте,
Наполнившем стакан гранёный всклянь,
В стране, где правят бал свой суховеи,
Где как куда ни глянь – одни евреи,
Где каждый сам себе проводит грань.
Тут всякой твари боле, чем по паре,
И тут почище финской бани парит,
А если “бы”, то не всегда “кабы”,
Но всё вкусней, как в дорогом десерте,
Ты ближе к жизни, но и ближе к смерти,
По воле случая, по странности судьбы.
АВГУСТ
Всё так же солнце горячо,
И небо – голубее нету,
И вроде всё мне нипочём.
Бросаю мелкую монету
В фонтан, чтобы ещё, ещё
Вступить однажды в ту же воду,
Чтобы живительным лучом
Согрело лето у исхода
Его. Но раньше брезжит ночь,
Но хóлода стальные нити
Пронзают жар дневной. И прочь
Уводят таинства наитий –
В пророчества. В тоску утрат,
Где тьма, метели и торосы
Шершавых льдов. Где нет наград
И нет ответов на вопросы,
И нету сил, чтоб их задать
Судьбе. Или Тому, Кто всуе
Не разрешил упоминать
Себя. Но что же я тоскую
Без всяких видимых причин?
Ведь те, кто дорог мне, со мною –
Почти реальные, почти,
Согреты августовским зноем,
Они смеются и молчат,
Сочувствуют, дают советы…
Но почему же во сто крат
Мне горше на исходе лета?
Тучи
Тёмные тучи толпились весь вечер,
Ветер собрал их на бурное вече.
Тучи клубились и что-то бурчали,
Жаждали ливня растенья в печали.
Дождь обещался и все-таки не был,
Тучи всю воду пролили на небо.
В ссорах и спорах, в бурлении сизом,
Видимо, верх перепутали с низом,
Миску небес затопили по дури –
То-то всё утро в глубокой лазури.
Чара
анемоны и цикламены
на холмах Иерусалима
расцветают одновременно
тормозя проходящих мимо
между вечных камней как феи
манят танцем круженьем светом
и стоим мы от них шалея
забывая о том и этом
скоро им иные на смену
но оставят нам обертоны
тонкой флейты босой Камены
цикламены и анемоны
Зима в Иерусалиме
Вы не поверите: «Мели, Емеля!»,
Но мерим время мерками иными
И проживаем месяцы в неделю
В заснеженном порой Иерусалиме.
Сперва ноябрь. И ветер на шарапа
Приличным дамам лезет под подол,
И в рот прохожим забивает кляпы,
И шляпами играет в баскетбол.
И острый град в лицо колотит тупо,
Безжалостный, как тьмы татарских орд,
И зонтиков безвременные трупы
Преображают урны в натюрморт.
За ним валит декабрь. Метель и тьма.
Так хочется залечь в берлогу в спячку,
Но нет, плетешься в супер враскорячку,
Поскольку опустели закрома.
Назавтра всё сиянье января.
Мороз, но солнце украшает стужу,
И мысль всплывает из подкорки: «Сдюжу»,
На тонкий лёд в квартире несмотря.
Наутро март. Вокруг звенит капель,
Синеет небо, шапка не по Феньке,
Гребут кроссовки ледяной кисель,
И валят навзничь скользкие ступеньки.
И вот возврат в жару и суету,
Жизнь яростно срывает оболочки,
Трава, кусты, деревья – всё в цвету,
И старый веник в меленьких цветочках.
Так круто время скручено в спираль,
Что некогда вскричать: «Судью на мыло!»,
И может запросто дожить любая шваль
До невозможных лет Мафусаила.
Подарки
Все подарки по жизни – сюрпризы,
Вроде, россыпь грибов под осиной.
Занавеска колышется бризом,
Светят синие свечки люпинов.
Все подарки по жизни – задаром.
И совсем не за то, что отличник,
Не за то, что щенка из пожара
Спас, поддавшись душевному кличу.
Ни за что – тебе юность, беспечность,
Бег свободный по кромке прибоя,
И с друзьями чудесные встречи,
И твои золотые любови.
Просто так, безвозмездно, на шару
Щедрой дланью, с запасом, с запахом
Ты пожалован редкостным даром
Наслаждаться Рембрандтом и Бахом.
Но – увы – неизбежна минута,
В штопор резко свернется прямая,
От тебя ни за что почему-то
Дар за даром назад отбирают.
И ты станешь метаться, как мошка,
И вопить: «Я-то в чем виноватый?!»
А придется отдать всё до крошки,
То, что было так радостно взято.
Ночное
Не спится в праздничную ночь,
Не спится,
Бессонница, нервишек дочь,
Кружится птицей.
Когтями ворошит постель,
Сминает, пенит,
По стенам в светлой темноте
Гоняет тени.
Свистит: не спи, не трать на сны
Свои минуты,
Так минут все часы весны,
Проспишь весну ты.
Пускай дождлива, холодна,
Тосклива малость,
Но это всё-таки весна –
Ее дождалась.
Люби ее такой как есть,
Заполни смыслом,
Что же слова, как на шесте,
Бессильно виснут?
Не спи, додумай, доскажи
Пусть еле слышно,
О снах разбитых не тужи –
Еще наспишься.
Сонная бормоталка
Есть во снах тайный город с названьем Нигде,
Весь он тонет в тумане, в обмане, в дожде.
Не постичь, как попал ты сюда и на кой?
Он невнятный, нелепый, совсем никакой.
Переулков, проулков слепых чехарда,
Не ведущих оттуда ни к кому, никуда.
Нечто шмыгнет у ног – нипочем не поймешь,
Только холод в спине и в конечностях дрожь.
Там не спросят тебя ни о чем, ни о ком –
Ни к чему, ведь никто там ни с кем не знаком.
И от двери своей не отыщешь ключей,
Ты никто, незнакомец незваный, ничей.
Раз попал в эту небыль, не рвись, не блажи,
Не отпустит мираж сонной дури и лжи.
Об авторе
Родилась и выросла в Ленинграде, училась в Тартуском и Ленинградском университетах,
по образованию русский филолог. Окончила искусствоведческие курсы Эрмитажа и пять
лет водила экскурсии, вплоть до отъезда в Израиль в 1988 г. Живет в Иерусалиме.
Подборки стихов и проза печатались в журналах «22», «Акцент», «Портрет», в
«Иерусалимском альманахе», в литературных приложениях израильских газет «Вести»,
«Время», «Новости недели», а также в русскоязычной периодике США: «Бостонский
курьер», «Новое русское слово», в альманахе «Арена». Мемуарная проза «Пушкинские
горы» опубликована в 3-4 номере петербургского журнала «Зинзивер», 2008 г. и в
литературном журнале «Белый ворон», 2012 г.
Регулярно участвует в ежегоднике шутливой поэзии и прозы «Иерусалим улыбается».
Внесла свою лепту в литературные стилизации на тему «Колобка», часть из них вошла в
сборник «Парнас колобком», вышедший в Москве в 2007 г.
Сборник стихов «Через запятую» вышел в свет в Петербурге, 1998 г., фантастическая
повесть «Самое настоящее колдовство» (в Сети она вывешена под названием «Я –
ведьма») в Волгограде, 2009 г.
Книга прозы «Израильские зарисовки», оформленная рисунками отца, Льва Разумовского, художника, вышла в Иерусалиме в 2018 году.
Произведения последнего времени (рассказы, эссе, сказки, стихи, пародии, лимерики и
пр.) можно посмотреть в литературном интернетовском журнале «Сетевая словесность» ,
«Заметки по еврейской истории», в поэтическом альманахе «45-я параллель», а также на
личной странице в Фэйсбуке.
Член СП Израиля.
фото редактора сайта belisrael.info
По вопросам приобретения книги “Израильские зарисовки”, презентации которой с большим успехом прошли в последнее время в книжном магазине “Бабель” в Тель-Авиве и в Иерусалимской городской русской библиотеке, обращаться к автору ч-з ее стр. в фейсбуке или этот сайт. Отправка по почте как по Израилю, так и за границу.
***
Несколько из многочисленных откликов на книгу “Израильские зарисовки” в ФБ:
Maya Lilja
“Добрый день, дорогая Таня! Спешу сообщить, что вчера пришла посылка с книжками. Конечно же, спать уже было никак невозможно ?, и я всю ночь провела за чтением. Книга, с первой же страницы захватывающая в свои объятия. Такое чувство, что, читая, мысленно беседую со своей старинной подругой.
А рисунки – отдельный восторг; многие из них мне напоминают нежно любимого с детства Бидструпа, только рисунки Вашего папы еще теплее и ироничнее, чем у датчанина. Сейчас вот думаю, кто же из моих друзей окажется счастливчиком и получит в подарок второй экземпляр книги ?
А еще, книгу невероятно приятно взять в руки. Бумага такая приятная, и обложка замечательная, и шрифт, которым написано название, такой ностальгичный, из шестидесятых…
Спасибо Вам огромное, Таня, за эту волшебную книгу. С теплейшим приветом из (почти) Нью-Йорка, Майя”
21 мая в 9:06
“Запоем прочитала твою книгу, испытав давно забытое детское упоение, когда не можешь оторваться и с замиранием сердца перелистываешь следующую страницу – а что там, а что будет следующим, какой сюрприз заготовлен для тебя под еще не перевернутой страницей.
Совершенно завораживающая проза, держащаяся ритмами, мелодикой, где-то глубоко в ней запрятанными стихами.
Яркая деталь одним штрихом дает характер, палитра красок, динамика сюжета, наполненного живыми сценками создает для читателя ощущение своей полной причастности к описываемым ситуациям и даже делает его свидетелем, попадающим в нутро рассказов.
И конечно же, вся книга объединена яркой личностью автора, остроумного, неожиданного, очень милосердно относящегося к своим героям человека”
Опубликовано 22.05.2018 00:55