Tag Archives: стилистика.

Д. Дятко о лингвисте М. Сулере

Д. В. Дятко

Личность в белорусском языковедении: Михаил Лазаревич Сулер

Михаил Лазаревич Сулер родился 18 апреля 1909 г. в д. Семёновичи Узденского района в семье мещан. В то время в деревне было около 70 дворов, жители занимались сельским хозяйством, столярными, шорными, кузнечными промыслами, извозом. Родители Михаила до революции работали сыроварами, а позже получили надел земли и кормились от его обработки [2, л. 4]. После окончания средней школы в 1927-1928 гг. Михаил руководил работой избы-читальни в д. Дудичи бывшего Самохваловичского района Минской области – был, как это называли в те времена, «избарём».

Педагогический путь способного молодого человека начался в местечке Могильное Узденского района, где он с сентября 1928 г. по апрель 1929 г. работал учителем в семилетке, а позже (до середины осени 1929 г.) был воспитателем детского дома «Красная звезда» в местечке Песочное на Копыльщине. В том же году Михаил Лазаревич переехал в Лениград, где до марта 1930 г. работал заведующим библиотекой Белорусского дома просвещения.

Несколько месяцев М. Сулер отучился на педагогических курсах в минском Белпедтехникуме, а в сентябре 1930 г. снова вернулся в Ленинград, где поступил в Историко-философско-лингвистический институт (ИФЛИ; поначалу назывался «Ленинградский государственный историко-лингвистический институт», ЛГИЛИ. – belisrael.info). Это учреждение было достаточно престижным в довоенном Советском Союзе и давало возможность получить основательное гуманитарное образование: на то время в институте работали 8 академиков, 14 членов-корреспондентов, около 70 профессоров.

На протяжении четырех лет Михаил Лазаревич изучал важнейшие лингвистические, литературоведческие и исторические дисциплины, а параллельно преподавал на кожевенном рабфаке, в театральном училище, работал в научном обществе Института по изучении народов СССР при Академии наук, участвовал в фольклорной бригаде известного советского музыковеда З. Эвальд, выезжал с экспедициями на Полесье [НИО, л. 5 об.]. В ИФЛИ он овладел немецким, польским, чешским языками, научился неплохо читать по-французски и в результате, после защиты дипломной работы по творчеству Н. Островского, получил квалификацию научного работника 2-го разряда – преподавателя вуза [2, л. 3].

После окончания университета он был приглашен в Могилевский государственный педагогический институт, где с сентября 1934 г. до августа 1938 г. преподавал диалектологию и историю русского языка. Одновременно выполнял различные административные обязанности: был директором педагогического рабфака, заведующим кафедрой, деканом литфака, заместителем директора института по заочному обучению. Высокие должности требовали соответствующих званий, и в марте 1938 г. М. Сулер заочно поступил в аспирантуру филологического факультета Ленинградского государственного университета по специальности «славянская филология», где работал над диссертацией, посвященной языку белорусского перевода «Александрии» (текст исследования был утрачен в Минске во время оккупации) [НИО, л. 6].

После окончания аспирантуры Михаил Лазаревич устроился на работу старшим преподавателем кафедры русского языка Минского государственного педагогического института. Почти одновременно он был назначен исполняющим обязанности декана литфака.

С начала войны М. Сулер, как и многие сотрудники и студенты МГПИ, пошел на фронт и до октября 1941 г. противостоял захватчикам в сборном полку (Климовичи – Липецк). Позже был временно освобожден от службы и направлен на гражданскую работу.

Работал учителем средней школы № 1 в г. Киселевске Новосибирской области, затем переехал в Башкирию, где жила семья, которую М. Сулер потерял из виду во время эвакуации в самом начале войны [2, л. 5 об.].

В Башкирии Михаила Лазаревича призвали в Красную Армию и с апреля 1942 г. до мая 1944 г. он проходил службу в Уфе, затем – в Горьковской школе радистов, в училище связи в Уральске и в Одесском пехотном училище. После демобилизации работал в лесхозе в Дюртюлинском районе Башкирии, где был заведующим подсобным хозяйством, а в октябре 1944 г. по вызову Министерства просвещения БССР вернулся в полуразрушенный Минск и устроился старшим преподавателем на кафедру истории русского языка Минского государственного педагогического института, где читал лекции, проводил практические занятия, принимал экзамены у студентов и аспирантов.

Михаил Лазаревич внес определенный вклад в подготовку кадров высшей научной квалификации. Так, именно он написал рекомендацию в аспирантуру будущему известному белорусскому лингвисту, профессору Михаилу Булахову, и был в составе комиссии, которая в марте 1946 г. принимала у Булахова вступительные экзамены. Сулер же руководил подготовкой Михаила Гапеевича по старославянскому языку, вместе с коллегами принимал у него кандидатский минимум по латинскому языку [2, л. 3].

Довольно скоро М. Сулер под руководством члена-корреспондента Академии наук БССР К. Атраховича завершил работу над кандидатской диссертацией «Наблюдения над стилем и лексикой поэмы «Новая земля» Якуба Коласа». Он защитил ее 4 июля 1947 г. в Институте литературы, языка и искусства АН БССР, тем самым став одним из первых отечественных ученых (наряду с М. Жидович, М. Жиркевичем, А. Карзоном, Т. Ломтевым, Ю. Мацкевич, Н. Войтович, И. Матвеенко), которые прошли процедуру защиты после Второй мировой войны.

Диссертация М. Сулера имела 156 страниц и состояла из трех разделов: «К вопросу о стилистических приемах Якуба Коласа», «Лексические пласты и их роль в формировании стиля поэмы», «Заимствованная лексика и ее стилистическое использование» [4]. Основное внимание в диссертационном исследовании обращалось на «стилистические приемы, на определение лексических пластов произведения, на особенности их использования» [4, л. 3]. В перспективе автор планировал заняться изучением синтаксиса, «который главным образом является средством формирования литературного языка», некоторых фонетических и морфологических особенностей, «которые во время написания поэмы находились в стадии закрепления в качестве литературных норм» (там же).

Официальными оппонентами на защите выступили член-корреспондент Академии наук СССР профессор С. Бархударов и доцент кафедры белорусского языка БГУ М. Жиркевич. Рецензировали работу член-корреспондент Академии наук БССР К. Атрахович и кандидат филологических наук С. Рохкинд. Постановлением Ученого совета Института литературы, языка и искусства АН БССР М. Сулеру на основании отзывов оппонентов была присвоена ученая степень кандидата филологических наук. В заключении совета отмечалось, что тема диссертационной работы весьма актуальна для современной белорусской лингвистики, а «соискатель показал значительную лингвистическую подготовку и проявил глубокое понимание языка крупнейшего современного белорусского поэта Якуба Коласа. Работа т. Сулера М. Л. является определенным вкладом в разработку неизученных проблем стиля и развития современного литературного белорусского языка» [2, л. 11].

Необходимость в сжатые сроки восстановить систему высшего образования в освобожденной от немецкой оккупации Беларуси, почти полное отсутствие квалифицированных специалистов-филологов в МГПИ в первые послевоенные годы – всё это требовало самоотверженной и напряженной работы не только администрации института, но и всего профессорско-преподавательского корпуса. Поэтому на публикационную деятельность оставалось не так уж много времени. Тем не менее в 1948 г. М. Сулер напечатал статью о проблемах создания диалектического атласа белорусского языка. В ней отмечалось, что роль диалектологии огромна, поскольку многие факты, которые можно найти в местных говорах, являются наиболее надежным материалом для истории языка: по ним можно составить как впечатление о развитии отдельных явлений (в фонетике, морфологии, синтаксисе и лексике), так и впечатление об общих законах развития языка. Автор писал, что в диалектологический атлас белорусского языка войдет большое количество карт, на которых соответствующим образом будет показано распространение тех или иных языковых особенностей. В приложения войдут необходимые пояснения некоторых явлений в отдельных говорах. Предполагалось, что особое внимание должно быть обращено на перемены, происходящие в настоящий момент. Исследователь призывал деревенских учителей помогать экспедициям во время сбора последними языковых материалов и самим активно участвовать в выполнении такой важной общегосударственной задачи [3].

Другое исследование, также датированное 1948 г., было опубликовано М. Сулером под псевдонимом «М. Семёновский» в журнале «Савецкая школа» и посвящалось работе над языком и стилем поэмы Якуба Коласа «Новая земля» в школе. Особое внимание в этом исследовании придавалось языковым и стилистическим особенностям, а также функциям пословиц, поговорок, идиом и фразеологических выражений в поэме [5].

Ряд работ М. Сулера был подготовлен к печати, но они так и остались в рукописях: небольшая статья «Роль В. Г. Белинского в создании русского литературного языка», объемное исследование «Наблюдения над стилем и лексикой поэмы “Новая земля”» (свыше 150 страниц машинописи), раздел учебника для педучилищ «Элементы общего языкознания в истории белорусского языка».

Учитывая плодотворную работу исследователя в институте, наличие у него защищенной кандидатской диссертации и опубликованных работ, Ученый совет МГПИ 28 октября 1948 г. выступил с ходатайством перед Министерством высшего образования СССР о присуждении М. Сулеру ученого звания доцента [2, л. 9].

Однако относительно либеральная общественно-политическая атмосфера, царившая в образовательных учреждениях страны в первые послевоенные годы, к концу 1940-х гг. начала меняться. Эти перемены не обошли стороной и белорусские вузы. В конце января 1949 г. директор МГПИ доцент М. Макаревич направил на имя тогдашнего министра образования П. Саевича докладную записку, в которой сообщал, что «ст. преподаватель Минского педагогического института им. Горького – Сулер Михаил Лазаревич на протяжении ряда лет своей работы в институте проявлял и до нынешнего времени проявляет себя как активный еврейский буржуазный националист, стараясь всеми способами разжечь национальную вражду в коллективе научных работников и студентов нашего института». Утверждалось, что он научным работникам дает такие уничижительные характеристики, как «тугодум», «тупоум», «слабоум», «недоум», называет студентов-белорусов «осликами» [2, л. 13].

Обвинения, предъявленные Михаилу Лазаревичу, выглядят довольно абстрактными, беспредметными, надуманными: «наговаривает на белорусский народ, старается при каждом удобном поводе принизить его духовное величие», «группирует вокруг себя некоторую часть научных работников и студентов еврейской национальности и оказывает на них враждебное нам влияние» (там же).

Для подкрепления приводились и факты, на наш взгляд, абсолютно не существенные: недовольство М. Сулера авторитарно-шовинистическим поведением декана факультета языка и литературы И. Зазеко в 1946 г., а также тем, что он, ветеран войны, не был включен в перечень работников института, награжденных медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.». В заключении делался вывод: «Учитывая вышеизложенное, поведение Сулера М. Л. нельзя не квалифицировать как проявление буржуазного национализма, совершенно недопустимого в стенах советского ВУЗа. Прошу Вас санкционировать мое решение об отстранении Сулера М. Л. от работы в институте». [2, л. 13-14].

Показательно, что менее чем двумя годами ранее, в сентябре 1947 г., М. Макаревич в служебной характеристике сам отмечал, что «тов. Сулер – высококвалифицированный работник, обладает большими знаниями в истории русского языка и иных славянских языков (старославянский, польский, чешский). К работе относится очень ответственно. Лекции т. Сулера интересны и содержательны. Пользуется большим авторитетом среди студентов, а также и научных работников» [2, л. 7]. Причина такой чиновничьей непоследовательности – в кампании по борьбе с «космополитами», которая развернулась в Советском Союзе по инициативе И. Сталина в конце 1940-х гг. и затронула прежде всего еврейскую интеллигенцию. В этот же период были обвинены в космополитизме и лишены работы многие всемирно известные советские ученые-гуманитарии: фольклорист, литературовед, этнограф М. Азадовский, лингвист Д. Бубрих, литературовед Л. Гроссман, историк античности и филолог С. Лурье, литературовед, культуролог, фольклорист О. Фрейденберг, критик, литературовед, лингвист И. Нусинов и многие другие. Приказом по институту от 16 февраля 1949 г. М. Сулер был уволен с должности старшего преподавателя кафедры русского языка за «непригодность к преподавательской работе» [2, л. 15] и с июля перешел в Научно-исследовательский институт педагогики Министерства просвещения БССР, где до 1 декабря 1951 г. работал на должности старшего научного сотрудника.

В этот период в «Настаўніцкай газеце» появилось объемное исследование М. Сулера (соавторами выступили директор института и ответственный редактор научно-методического журнала «Савецкая школа» С. Умрейко, а также заместитель директора института И. Водейко), посвященное обсуждению проекта изменений и дополнений в белорусскую орфографию. В нем обосновывалась необходимость расширения морфологического принципа в правописании. Обращают на себя внимание следующие предложения:

  1. Заменить букву «і» буквой «и»: «В русском языке, как известно, буква “і” сейчас не употребляется, и детям младших классов, которые одновременно изучают русский и белорусский языки, чрезвычайно тяжело дается при письме переключение, связанное с употреблением “і” и “и”… разницы в произношении звука “и” в русском и “і” в белорусском нет никакой».
  2. Сохранять «т» перед суффиксом «-ск-» («советскі», «братскі»), что «облегчит в школе морфологический разбор, поскольку ученики не знают, к чему следует отнести в слове “брацкі” букву “ц” – к корню или суффиксу».
  3. Сохранять букву «с» в написании слов «счасце», «росчына», «т. е. писать их так, как и «счасаць», «счышчаць», «расчыняць» (раскрывать двери)».
  4. Передавать букву «э» на письме без изменений во всех случаях в словах славянского и неславянского происхождения: «рэка», «цэна», «Чэрнышэўскі», «Ярцэва» и др.
  5. В первом слоге перед ударением на письме неизменно сохранять этимологическое «е»: «Некрасаў», «Александр», «Нева».
  6. Рапространить употребление «е» вместо «я» на некоторые окончания имен прилагательных и существительных: «сінега», «сінему», «вішней», «песней» и др. [6].

Положения, сформулированные в статье, безусловно, неоднозначные, а с позиций современного языкознания – даже ошибочные, поскольку одним из основных аргументов в пользу того или иного предложения выступает необходимость сближения белорусской орфографии с русской. Однако приходится признать, что этот труд в целом соответствует традициям своего времени.

Дальнейшую судьбу М. Сулера нам проследить не удалось. К сожалению, научное наследие Михаила Лазаревича не очень объемно. Многие из его современников-лингвистов оставили после себя значительно большее количество научных исследований – более разнообразных по тематике и более глубоких по содержанию. Однако, как нам кажется, имена людей, которые поддержали национальную лингвистику в сложные послевоенные времена и много сил отдали педагогической и организационной деятельности, не следует вычеркивать из истории белорусской науки. Жизненный и научный путь М. Сулера – яркий пример того, как жизненные обстоятельства и общественно-политическая система помешали в полной мере раскрыться научному таланту способного и подготовленного исследователя-лингвиста.

Литература

  1. Архив БГПУ. – Ф. 746. – Оп. 1 лс. – Ед. хр. 14.
  2. Архив БГПУ. – Ф. 746. – Оп. 1 лс. – Ед. хр. 228.
  3. Сулер, М. Аб дыялекталагічным атласе беларускай мовы / М. Сулер // Настаўніцкая газета. – 1948. – № 25 (132). – 17 чэрвеня.
  4. Сулер, М. Нагляданні над стылем і лексікай паэмы «Новая зямля»: дыс. … канд. філал. навук / М. Сулер; АН БССР; Ін-т літ-ры, мовы і мастацтва. – Мінск, 1947. – 156 с.
  5. Сулер, М. Работа над мовай і стылем паэмы Якуба Коласа «Новая зямля» ў школе / М. Сулер // Савецкая школа. – 1948. – № 3. – С. 73–88.
  6. Умрэйка, С. Пашырыць марфалагічны прынцып у беларускім правапісе / С. Умрэйка, І. Вадэйка, М. Сулер // Настаўніцкая газета. – 1951. – 13 верасня.

Перевел с белорусского В. Рубинчик по изданию: Дзятко, Д. В. Асоба ў беларускім мовазнаўстве: Міхаіл Лазаравіч Сулер / Д. В. Дзятко // Восточнославянские языки и литературы в европейском контексте – 2015: сборник научных статей / под ред. Е. Е. Иванова. – Могилев: МГУ имени А. А. Кулешова, 2016. – С. 38–44. Оригинал доступен здесь.

* * *

От переводчика. Как сообщил автор, найти фотографию М. Сулера в архивах не удалось. Если у кого-то из читателей она сохранилась, пожалуйста, отсканируйте и пришлите на e-mail: wrubinchyk[at]gmail.com.

Прочтя статью Д. Дятко, решил поделиться воспоминаниями о давних уже событиях. В марте 1997 г. одна из моих бесед со Шпринцей (Софьей) Рохкинд в ее минской квартире на ул. Красной свелась к рассказу Софьи Львовны о М. Сулере. Излагаю так, как тогда записал.

«До войны Сулер преподавал в Могилеве. После – работал в Минском пединституте, преподавал историю русского языка. Был он хорошим лингвистом. Студенты его очень уважали, но было в институте много завистников и просто несимпатичных людей. Некоторые из них жили при немцах на оккупированной территории.

В Минске Сулеру с женой и ребенком дали квартиру в Газетном переулке. А жена его была мещанка… Любила всем давать прозвища, может быть, поэтому люди были настроены против Сулера.

Я с ним очень дружила. Часто приходила к ним домой; пили чай, обедали вместе. И вот на Новый год я пригласила его в общежитие, где тогда жила. Собрались студенты, аспиранты, преподаватели. Был среди них и Булахов, который позже стал профессором. Сулер вытащил его из Могилева, а он потом подвел…

Празднуем, и вдруг Булахов пропал. Я пошла в комнату – никого нет. Сулер мне говорит: «Чувствую, что-то неспокойно, скоро произойдет что-то».

И действительно, вскоре меня (я тогда заведовала кафедрой) вызывает директор и говорит: «Мы Сулера снимаем с работы. А Вас – пока еще нет». Пока! И объясняет всё «коренизацией», т. е. в институте должны работать коренные жители Белоруссии. «А мы же здесь коренные! Наши деды, прадеды здесь жили!» – «Нет, нет, не то!»

На следующий день прихожу – висит приказ об увольнении Сулера за национализм. Сделали из этого большое дело. Начались собрания без конца, каждый вечер. Он не шел, они всё на меня накидывались, я такая-сякая… и на него, конечно. И каждый находит, что сказать! Один аспирант, профан К., ничего не понимавший в диалектологии, заявил: «Я по лицу видел, что он националист». Говорили о том, что они в туалетах слышали, и т. д. И на меня – почему я молчу? А я говорю: «Нельзя осуждать на основании подобных сплетен». Больше никто не вступился. Передать это трудно, я до сих пор переживаю.

На октябрьские праздники 1948 г. [тут собеседница засомневалась, не к 1947-му ли относится ее воспоминание; я проверил год по книге «Возвращенные имена» 1992 г., где были сведения об аресте Ефима Шлосберга. – В. Р.] устроили торжественное собрание в актовом зале, но вечер не начинают. Проходит полчаса, час… Наконец выходит Фридман с докладом. И видно, что неподготовленный. Назавтра идем на демонстрацию – я, Сулер, Фридман. Сулер его спрашивает – почему ты такой плохой доклад сделал? А Фридман и говорит: «Должен был выступить Шлосберг, так Шлосберга арестовали накануне. Мне сказали выступить, а я не мог отказаться. Я же преподаю историю партии на кафедре иностранных языков!» А мерзавец подслушал и представил так, что якобы Сулер спросил: «Зачем ты для них, т. е. для белорусов, доклад делал?» И, значит, Сулер – националист, раздули дело, сняли с работы.

Он поехал читать лекции в Молодечно (его там хорошо знали) – и там запрет, то же и в Бресте. Он боялся заходить ко мне в общежитие. Я жила на 2-м этаже. Говорили, что «в целях конспирации» мои знакомые поднимаются на 3-й этаж, а затем спускаются.

Со мной обошлось, хотя таскали в «это здание» (МГБ – В. Р.). А Сулер уехал. Его жена говорила, что в Семипалатинск, но это неправильно. Через год он умер в Ленинграде от рака. Целая эпопея. А тот, кто выдумал про Сулера, что «националист», уехал в Гомель. Судили его потом за совращение малолетних. Из-за него арестовали и математика Пикуса, одновременно со Шлосбергом.

Потом меня сняли с должности завкафедрой, отдали ее аспиранту Булахову. Меня обвиняли, что не могу ничего о Сулере сказать! А жена его упрекала меня, что меня не арестовали».

Мне захотелось найти документальное подтверждение истории, услышанной от С. Рохкинд. Пришел в архив педуниверситета со студенческим билетом ЕГУ, и заведующая высказалась в том духе, что, в общем, не против показать материалы, если ректор разрешит: «Напишите заявление, пусть ректор наложит резолюцию…» Сходил я к тогдашнему ректору БГПУ, Леониду Никаноровичу Тихонову, он черкнул, что не против… А затем последовал бюрократический «футбол». Сначала оказалось, что заявление не так оформлено. И еще – нужно «посоветоваться» с начальницей отдела кадров… Побывал я и у этой грозной дамы, сигнализировавшей, что меня «нецелесообразно» допускать в архив: наивно убеждал ее, что о сталинском времени обществу нужно знать как можно больше. В свою очередь, кадровичка твердила, что мне не нужно знать многих вещей, да и живы еще участники тех событий, вдруг что-то не то о них напишу? Похоже, убедила она ректора: во время второй встречи он прятал глаза и напирал на формальную сторону вопроса («как это Вы с улицы пришли, а где письмо от Вашего ректора?») Я сделал еще одну попытку, добыл письмо от академика Михайлова, на которое в канцелярию ЕГУ пришел ответ, подписанный тем же д-ром Тихоновым: мол, нет оснований пускать Вашего студента в наш архив… Посмотрев на отписку от великого специалиста по коммунистическому воспитанию молодежи, я понял, что толку на моем уровне не добиться.

Радует, что в новом веке исследователь нового поколения (окончил БГПУ в 2003 г.), кандидат филологических наук Дмитрий Васильевич Дятко смог-таки поработать с архивными делами Рохкинд и Сулера. В итоге он приоткрыл «завесу тайны» над неблаговидными поступками отдельных руководителей своей альма-матер. Если верить воспоминаниям жены, то директор МГПИ Максим Васильевич Макаревич был на фронте не из последних удальцов. А вот в конце 1940-х гг. проявил себя… ну, воздержусь от эпитетов. Не он один был такой, но легче ли от этого?

Надеюсь, что живы дети и внуки М. Л. Сулера, и они откликнутся на эту публикацию.

В. Р.

Опубликовано 10.10.2016 23:51

***

Поступивший отзыв на материал на белорусском и в русском переводе:

З цікаўнасцю прачытаў артыкул… Міхаіл (Маісей) Сулер памёр 16 чэрвеня 1958 г. не ў Ленінградзе, а менавіта ў Сяміпалацінску. Пахаваны на старых яўрэйскіх могілках г. Сяміпалацінска. У кнізе Ніны Крутавай “Евреи на земле Восточного Казахстана” змешчаны спіс пахаваных там, на с. 202 згадваецца М. Л. Сулер: http://sefer.ru/upload/JEK2006.pdf (Віктар Жыбуль, г. Мінск).

С любопытством прочел статью… Михаил (Моисей) Сулер умер 16 июня 1958 г. не в Ленинграде, а именно в Семипалатинске. Похоронен на старом еврейском кладбище г. Семипалатинска. В книге Нины Крутовой «Евреи на земле Восточного Казахстана» помещен список похороненных там, на с. 202 упоминается М. Л. Сулер: http://sefer.ru/upload/JEK2006.pdf (Виктор Жибуль, г. Минск).

12.10.2016 21:29