Tag Archives: современное искусство

Александра Маковик о новой книге

Александра Маковик

Селёдка и меренги, или Книга о шкафе Сары Берман

Опубликовано 31 октября 2018 г. на сайте журнала «ПрайдзіСвет»

30 октября с. г. в американском издательстве «Harper Collins» увидела свет книга нью-йоркских художников Майры и Алекса Калманов. В прошлом году в музее «Метрополитен» они представили оригинальную выставку: гардероб их матери и бабушки со всем его содержимым и в том безукоризненном порядке, который та соблюдала. Рубашки, бельё, одежда, сапожки… Сара Берман, эмигрантка из Израиля, а ранее – из Беларуси, в последние годы жизни ходила только в белом.

Фото с выставки «Шкаф Сары Берман»

Меня захватили и сама выставка, и история, что скрывалась за утончённым гардеробом, и я написала о Саре, девчонке из деревни Романово, в радиосвободовскую рубрику «Варта» (перевод на русский см. здесь – belisrael).

За этот год Майра Калман подготовила ещё несколько книг – «Пирог» (Cake, совместно с Барбарой Скотт-Гудман), «Смелые и отважные: десять героинь, добывших для женщин право голосовать» (Bold & Brave: Ten Heroes Who Won Women the Right to Vote, текст Кирстен Джиллибренд), а с сегодняшнего дня можно приобрести и «Шкаф Сары Берман» – книгу, рождённую прошлогодней выставкой.

Вот что пишет издательство: «Калманы объединили все свои таланты в этой захватывающей семейной биографии. Это творческая смесь нарратива и яркой визуальной части, ода исключительным женщинам и восславление индивидуальности, самовыражения и искусства жить аутентично.

В начале 1950-х годов еврейская эмигрантка Сара Берман приехала в Бронкс с мужем и двумя маленькими дочерьми. Когда дети выросли, они с мужем вернулись в Израиль, но Сара там надолго не задержалась. В конце 1960-х она оставила мужа после тридцати восьми лет брака. Однажды вечером она собрала один чемодан и вернулась в Нью-Йорк, где поселилась в однокомнатной квартире в Гринвич-Виллидже, рядом с семьей. В своем новом жилище Сара начала открывать новые вещи и создавать новые ритуалы… Она отбрасывала всё лишнее и в порыве самовыражения решила носить исключительно белое.

Однажды ночью она ушла с одним чемоданчиком, сказав «прощай» всему, что имела

Сара держала свои вещи в идеально чистом и идеально обустроенном шкафу. Элегантные, минималистские, сильно накрахмаленные, безупречно отутюженные и сложенные белые наряды вместе с носками и нижним бельём, а также другие вещи: картофельная тёрка, любимые духи Chanel No 19 – её гардероб выглядел возвышенно. После Сариной смерти в 2004 году семья решила сохранить всё нетронутым, надеясь однажды показать это людям».

Майра Калман – известная иллюстраторка, и я давно слежу за тем, что она делает: смело, иронично, на границе жанров. Она называет себя visual storyteller, визуальной рассказчицей. И если в прежних интервью художница говорила, что её мама из России (или абстрактно – из Восточной Европы), то в последние годы Калман всегда называет Беларусь. В интервью она говорит: «На самом деле моё творчество берет истоки в детстве. Впрочем, многие могут сказать так о собственной жизни, но истоки моей работы – в детстве моей матери, в Беларуси. Поэтому я бесконечно возвращаюсь к нему – к историям, свету, воздуху, морю, кафейням, парению занавесок. Поэтому я всё время пишу и рисую об этом, и с недавних пор – всё чаще».

В маленькой деревне Ленино в Беларуси жила большая и относительно счастливая семья… Да, были погромы. Да, была бедность. Но жизнь была не такой уж и плохой

Майра Калман несколько лет назад посетила родные места своих родителей – деревню Ленино (Романово) в Слуцком районе, родину матери, и деревню отца неподалеку. Майрины родители покинули Беларусь по отдельности, а встретились и поженились уже в Палестине.

Отец, торговец алмазами, остается в её произведениях и рассказах о детстве таинственной, иногда чуть ли не зловещей фигурой: «Мой отец часто отсутствовал. По полгода он бывал в разъездах. И пусть случались перерывы, но он действительно бывал дома редко, и женщины оставались сами с собой. В нашем случае это было отлично, потому что наш отец был патриархальным человеком старой закалки и руководил нами, как патриархи прежних поколений. Так что, когда он уезжал, мы словно расцветали, ибо могли почувствовать, как это – быть женщиной, молодой девушкой. Просто быть той, кто ты есть».

Майра Калман часто пишет о смерти, и ей кажется, что это влияние семейной истории: «Знаете что? По-видимому, это связано с историей семьи, особенно семьи моего отца. Он покинул Беларусь, а его семья осталась, так как они думали: “Ну что плохого может случиться?” И все они были убиты. Вот что плохого может случиться. Всё может исчезнуть, и ничего неслыханного в этом нет – вот как меня воспитали. Многие, очень многие носят такое в себе – что всё может быть потерянно в один момент, что вы никогда не будете в безопасности, что трагедия и убийство возможны… Люди, которые спаслись от Холокоста и прибыли в Израиль, были убеждены: “Мы не можем позволить, чтобы такое случилось снова”».

Интересно, что Песах Берман не только торговал алмазами, но и был радикальным сионистом, членом подпольной военной организации «Иргун». В те годы ей руководил брестчанин Менахем Бегин – в 1940-е, по его собственному признанию, террорист, а в 1970-е – лауреат Нобелевской премии мира.

Но книга – о маме, Саре Берман, женщине, которая вдохновляла Майру и была для неё образцом. Среди прочего – и образцом творческой смелости: взять хотя бы карту мира, нарисованную этой женщиной.

Карта, нарисованная Сарой Берман. Вверху Канада, ниже кружочки американских штатов, в нижнем углу Тель-Авив и родная деревня Ленино. Подпись: «Простите, остальное не известно»

Я думаю, что в книге много сказано и о бурлящей реке Случи, о коварных белорусских собаках, о лесах с черникой. Безусловно, там много и о сельди, поскольку в другом интервью Майра Калман признается: «Ребёнком селёдку я ненавидела. Никакой селёдки! Пока однажды, лет десять назад, не проснулась и не влюбилась в сельдь. Моя семья из Беларуси, и мы ели много селёдки. В детстве я её терпеть не могла, а теперь не могу насладиться. Я так счастлива, что в моей жизни появилась селёдка».

И, наверное, в новой книге много сказано о белых вещах – из материнского шкафа и не только. Вот, например, как Майра иллюстрировала недавнюю книгу о пирогах: «Это рисунки и короткие истории, воспоминания о пирогах. И вот страница о меренгах, о них пишет кондитерка. Я наткнулась на фантастическую фотографию кровати в Восточной Европе – на этой кровати огромное покрывало с зубчатым краем, всё пушистое и белое, всё выглядит точно как меренге. И я рисую ту кровать как иллюстрацию к меренгам. Я буквально влюбилась в неё».

Такая же кровать была и у моей бабушки с Кореличчины – с белым покрывалом и неохватными подушками. Как, наверное, у всех наших бабушек. Удивительно, как всё переплетено.

Фото с сайта издательства «HarperCollins» и из твиттера Майры Калман:

https://www.harpercollins.com/9780062846402/sara-bermans-closet/

https://twitter.com/MairaKalman

(перевод с белорусского – belisrael.info)

Опубликовано 02.11.2018  15:29

Правила жизни Александра Наймана

30 лет работал в авиации, бросил все и уехал в Израиль. Как бортинженер стал скульптором

17 июля в 12:15

Любовь Касперович / Фото: Олег Киндар / TUT.BY

30 лет Александр Найман работал бортинженером в белорусской авиации (последние десять лет — в «Белавиа»). А потом раз — и поменял все. С 2002-го он живет в Израиле, в Беларусь приезжает изредка. «Обидно, что внешние изменения в стране не привели к внутренним», — рассуждает он. Сам Александр привык к динамике. В своей жизни он пробовал себя в разных ролях — бортинженера, киносценариста, художника, скульптора. О своих работах и правилах жизни Александр Найман рассказал TUT.BY.

Фото: Олег Киндар, TUT.BY

«Проблема советского и нынешнего образования в том, что самого образования нет»

17 июля в Минске открывается первая выставка Александра Наймана. Накануне этого события квартира бывшего бортинженера, а ныне скульптора напоминает галерею. По периметру стен — скульптуры, скульптуры, скульптуры. У окна стоит стол. На нем — коллекция солнечных очков, которые Найман больше не носит, но и в стол не прячет.

— Когда-то такие очки никто не покупал, а мне они всегда нравились. Сейчас это стало модным, и я потерял интерес.

Родился Александр в Минске. В школе обожал уроки рисования. Но не сам процесс, а рассказы о художниках.

— Учитель становился на табуретку и говорил: «Сейчас я вам поведаю…» Он рассказывал о передвижниках, голландцах, импрессионистах, экспрессионистах. Меня это сильно интересовало.

Вообще, в школе у меня были хорошие учителя. Я пропускал столько занятий, сколько все ученики, вместе взятые! Но мне прощали. В понедельник я прогуливал, потому что ходил смотреть новый фильм, в среду думал о жизни, в субботу и воскресенье пропадал в читальном зале. Классная звонила и напрямую спрашивала: «Ты завтра в школу придешь?»

Фото: Олег Киндар, TUT.BY
«Закон диалектики номер один» и «Закон диалектики номер два». На философский факультет Александр не поступил, но интерес к философии не оставил

 

Когда пришло время выбирать профессию, Александр раздумывал о поступлении на философский факультет. Но потом честно задал себе вопрос «зачем?» и решил идти по более знакомому пути. Отец Александра был авиационным инженером, поэтому о небе и полетах он с детства знал немало. Остальное — додумал. Так подался в авиационное училище.

— Проблема советского и нынешнего образования в том, что самого образования нет. Нет школы, фундамента, основы. Не изучают древнегреческий, латынь, поэтому отсутствует главное — никто не знает Аристотеля, Платона, Сократа. Если бы современные люди прочли Платона, они бы поняли, что все происходящее сейчас было две с половиной тысячи лет назад. В его сочинениях черным по белому написано: «Нельзя земледельцев допускать к власти».

— Когда вы сами прочли Платона?

— К счастью, недавно. Не дай бог, тогда: я ничего бы не понял.

Не только буквальный, но и творческий полет

После окончания Кирсановского авиационно-технического училища гражданской авиации (находится в Тамбовской области, Россия. — Прим. TUT.BY) Найман работал в аэропорту Минск-1. Когда завершил учебу в Киевском институте инженеров гражданской авиации, перешел в Минск-2.

Во время полетов в качестве бортинженера Александр отвечал за все системы управления самолетом — от запуска двигателей до кислородного оборудования. За 30 лет жизни в небе пересек Европу и Азию с севера на юг и с запада на восток по несколько раз. Но душа требовала не только буквального, но и творческого полета. Так постепенно он увлекся написанием сценариев. Однажды просто рассказал о придуманной истории другу — Игорю Волчеку, который к тому моменту окончил высшие режиссерские курсы. Тот посоветовал изложить идею на бумаге.

— Я записал и понял, что ерунда. В голове звучит хорошо, а на бумаге не идет. Тогда я обратился к другому старому другу — Саше Зайцеву. Он вылечил мой сценарий и многому научил.

Параллельно с основной работой писать сценарии Найман не мог: не получалось переключаться. Нужно было уходить в отпуск, чтобы сконцентрироваться на чем-то одном.

— Со временем все улеглось, и я мог после рейса написать какую-то часть истории.

Фото: Олег Киндар, TUT.BY
Александр показывает работы супруги — художницы и режиссера Татьяны Житковской

 

На сегодня компьютер практически убил профессию бортинженера, которой Александр Найман отдал три десятка лет. Но об этом в его словах — ни намека на сожаление. Ушел из авиации он, кстати, не по этой причине: просто так решил.

— Работал до декабря 2001 года. Ничего не назревало. Вы даже не представляете, как все было замечательно: хорошие отношения с коллегами, начальством. Но сказал: спасибо, до свидания. Всегда я менял свою жизнь так: развернулся и ушел. Никогда не жалел: нет смысла. Сказал себе: «Слушай, Алик, тебе снова 20 лет. Давай!»

— Но ведь было 50 на тот момент…

— А это неважно. По ощущениям-то 20.

Алик — так Александра называла мама. Она умерла в молодом возрасте, когда ему было всего 15. Ее давно нет рядом, но благодаря Алику ее присутствие ощущается всегда: в словах друзей, супруги, которые по-другому его и не называют.

Фото: Олег Киндар, TUT.BY

После ухода из авиации самолеты не снились, говорит Александр. Хотя многие в его окружении были уверены, что происходило именно так.

— Конечно, там осталось все лучшее, потому что там была молодость. Но нельзя жить прошлым. Не нужно идти спиной вперед и постоянно оборачиваться. Авиация для меня — это естественное продолжение жизни, которая мне нравилась, где я провел свои лучшие годы. Но это работа. Она вам нравится или нет. Я никогда не занимался тем делом, которое мне не нравилось.

«Где почувствовал себя на своем месте? Только в Израиле»

Сегодня Александру Найману нравится заниматься скульптурой. Но художником себя называть не спешит: «Я просто человек, который делает». Последний год он провел в Беларуси: «застрял» здесь по семейным обстоятельствам. Чтобы не терять времени, решил реализовать идеи, которые долго существовали только в голове и никак не находили нужной формы.

— Все эти работы возникли благодаря моим друзьям, которые помогли мне освоить технологию. Все остальное делал так, как сам себе представлял. Не было бы Николая Байрачного, Владимира Цеслера, Юрия Кудиновича, Александра Баглая — я бы никогда этого не сделал. Мало ли, что я придумал. Нужно сделать это руками. Своими. Я бы мучился годами, если бы не профессиональная помощь друзей.

Как эти друзья появились в жизни бортинженера Наймана? Говорит, что не помнит. Или не хочет вспоминать.

1 из 4
Фото: Олег Киндар, TUT.BY

 

Работы Наймана делятся на две серии: авторская трактовка ветхозаветных сюжетов и городская жизнь 1960-х годов. У последней есть название с конкретным адресом «Мои соседи. Переулок Старовиленский, 24». Найман убеждает, что прототипов из реальной жизни в ней нет — их можно отыскать в любой стране бывшего Советского Союза.

— По-вашему, мы с тех пор не стали отличаться?

— Нет. Мне очень обидно, что внешние изменения в стране не привели к внутренним.

В теме городской жизни Найман уходит в 1960-е годы. По его мнению, после этого столица в Минске начала умирать.

— Городом-столицей Минск был в 60−70-е годы прошлого года. На этом — конец. Люди, которые переезжали из деревни в город, стремились изменить свой статус. Начали ходить в театры, пытались внедриться в городскую среду. Сейчас они настолько разрослись, что городских я здесь не вижу. Я не встречаю знакомых лиц, лиц с интересом в глазах. А вот понтов — выше крыши.

Фото: Олег Киндар, TUT.BY

— Эта работа называется «А хто там ідзе?». Я специально сделал герб, чтобы не объяснять каждому человеку значение. Повешу его рядом. Как вы знаете, до 1938 года в Беларуси герб был на четырех языках. Так вот эта четверка — белорус, поляк, еврей и русский.

— Почему русский повернут спиной к остальным?

Александр не отвечает прямо — оставляет вопрос на собственное размышление.

— Это моя внутренняя аллегория. Личная. Но это не значит, что все так и есть.

Фото: Олег Киндар, TUT.BY

— В своей жизни вы побывали в разных ролях. Когда к вам впервые пришло осознание, что вы на своем месте?

— Я почувствовал это только в Израиле. Многие задают мне абсолютно одинаковый вопрос: «Что там хорошего?» Да ничего. Там просто все по-другому. И то другое мне нравится больше.

— То есть никаких сантиментов к месту, где вы прожили 50 лет?

— Неправда. Всегда найдется состояние, в котором тебе будет приятно быть здесь. Но согрело душу — и на этом все. Если бы не было близких друзей, с которыми я общаюсь, я сошел бы здесь с ума. От этих понтов и бессмыслицы.

Фото: Олег Киндар, TUT.BY

Правила жизни Александра Наймана

«Я художник, я так вижу» — плохое выражение. Если зрителю нужно еще и объяснять, что ты видишь, это уже другой жанр — разговорный. Художник должен заниматься делом, а не объяснениями.

Каждый художник хочет иметь свою публику и признание? Честно, в моем случае — нет. У меня нет понтов по этому поводу. Мне просто не стыдно за то, что я сделал, и этого вполне достаточно.

Я мудаковатый: что думаю, то и говорю. «Ну вы же понимаете» у меня не проходит.Честность — самое важное в жизни. Да, до какого-то момента твою прямоту не понимают, а потом воспринимают тебя таким, какой есть.

Едем с женой по городу. Она говорит: «Вижу коробочки, коробочки. А город где?»Минск перестал быть городом. Когда-то мы с Цеслером смеялись, что Минск когда-нибудь дорастет до уровня областного. Сейчас, как мне кажется, он на уровне районного центра.

Я никогда не обижался на слова. На действия — иногда да. Хотя, скорее, не обижался, а делал выводы.

Я не называю себя художником. Я человек, который что-то умеет делать.Художник — тот, которого прет, который без этого жить не может, тратит неимоверное количество сил на выяснение того, у кого галифе шире. Я спокойно переключаюсь с одной отрасли на другую. Мне это нравится сегодня — завтра может перестать.

Проблема людей, наверное, в том, что мы живем представлениями о молодости.Я так не живу. И у меня нет по этому поводу сантиментов. Конечно, вспоминаю родные места. Здесь встречался с девушкой, а вот здесь с ней впервые поцеловался. Но этого же не будет больше никогда! Самые приятные воспоминания у тебя в мозгу. Никуда не отъезжая и не отходя, ты можешь прекрасно вернуться в прошлое и представить, как это было.

У меня есть принцип: ко мне хорошо — в ответ я в десять раз лучше. Ко мне плохо — я никак.

В Беларуси есть очень поганое слово «багата». У человека есть деньги — ну и слава богу. Я всю жизнь пользовался одним девизом: важно, чтобы было не много денег, а чтобы их хватало.

Тусовка меня не интересует ни в каком виде: не люблю массовые заплывы.Я не тусовочный. Я нормальный человек с нормальной психикой.

Фото: Олег Киндар, TUT.BY

Выставка скульптур Александра Наймана и живописных произведений Татьяны Житковской Animation пройдет с 17 июля по 14 августа в галерее «Артель» (Минск, пр-т Независимости, 58/1−6). Время работы — с 10 до 19 часов. Стоимость входа — 2 рубля.

 

Опубликовано 17.07.2018  19:13

Шкаф Сары Берман (и вода из Случи)

Пишет Александра Маковик (svaboda.org)

В нью-йоркском музее «Метрополитен» – необычная выставка. Белая комната с открытым шкафом, на блестяще-белых полках – симметричные кипы одежды, сложенные почти с военной точностью, все разных оттенков белого – от снега и цветущих садов до сливок и отбеленного льна. Рубашки, свитера, брюки, костюмы, носки и нижнее белье, с редкими нотами бледно-розового или цвета кофе с молоком. Кучки простынь и наволочек, белых-белых, отутюженных и хрустящих. Внизу – ряд элегантных сапожек, чуть более тёмных. И другие вещи, что обычно держат в гардеробных, – духи «Шанель № 19», картонная коробка с карточками записанных рецептов, письма, блокнот, терка для картофеля, чемодан «Луи Вюиттон», утюг, клубок бело-красно-белой тесьмы. Перед лицом зрителя алый шерстяной помпон – потянешь, и зажжётся свет. Выставка называется «Шкаф Сары Берман», и аудиогид поясняет: «Сара родилась в Беларуси, и в последние годы жизни она носила всё белое».

«Шкаф внутри» Майры и Алекса Калманов

Минималистичная выставка привлекает внимание не только скромностью на фоне роскоши соседних комнат, но и тем, что её героиня – не политик, не кинозвезда и не образец стиля, а никому не известная уроженка Беларуси и эмигрантка из Израиля. Выставку подготовили художники Майра и Алекс Калман – дочь и внук Сары Берман, девочки со Случчины.

Иллюстратор Майра Калман (Maira Kalman), автор детских и взрослых книг, дизайнер и куратор нескольких музейных проектов, родилась в Тель-Авиве в 1949 г., а в четыре года оказалась с семьей в Нью-Йорке, где выпало работать ее отцу Песаху Берману, торговцу бриллиантами. Берманы долго чувствовали себя там пришельцами, временными обитателями, и Майра говорит, что неопределенность дарила легкость. С тех пор многое изменилось, город стал родным и любимым, Майра вышла замуж за венгерского дизайнера Тибора Калмана, они создали дизайнерскую компанию «M & Co», родили сына Алекса и дочь Лулу. Майра проиллюстрировала и написала восемнадцать детских книг и тринадцать взрослых, печаталась в журналах, рисовала обложки для «Нью-Йоркер» и вела колонки в «Нью-Йорк Таймс». Художница известна и многими совместными проектами – с дизайнером Айзеком Мизрахи, писателями Лемони Сникетом и Этгаром Керетом, со Смитсоновским музеем и музеем современного искусства.

Ее стиль очень узнаваем – наверное, и вы видели эти рисунки: обманно наивные, с причудливой перспективой (дань любимым ею Анри Матиссу и Марку Шагалу), яркими витражными цветами. Обычно работы подписаны словно бы детской рукой (так шестигодки объясняют смысл нарисованного) – но ее подписи ироничны, а иногда жестоки и смешны.

Рисунок Майры Калман «Принципы неопределенности»

Надпись на рисунке: «Мы сидим в кухне, но мы знаем, где мы. Мы на земле, которую терзает бесконечный конфликт. Наша история – трагедия и сердечная боль… Но сейчас не об этом. Мы обсуждаем, кто из кузенов самый большой идиот (оказывается, я в списке). Мы разговариваем о любви моей тёти к Толстому и Горькому. Здесь они на фото, снятым женой Толстого…»

Работы Майры Калман – нечто среднее между литературой и иллюстрацией, она считает себя репортёром или журналисткой-иллюстратором, вдохновляясь деталями повседневной жизни. И пишет она действительно обо всём: собаки, американская история и демократия, алфавит, правила еды, теракт 11 сентября, семейные легенды и фото, моды и путешествия, магия объектов, великие исторические личности… А правила стилистики в классическом справочнике для редакторов иллюстрирует, к примеру, сценками из венецианского карнавала.

Рисунок Майры Калман «Карнавал»

 

Рисунок Майры Калман «Костюшко»

И почти в каждом интервью или выступлении перед читателями она упоминает свою мать Сару Берман – как личность, оказавшую на неё наибольшее влияние. Вообще, женщины в семье были остроумные и разумные, и именно мать привела Майру в библиотеку. Майра вспоминает: «Мама побудила меня к чтению, и это было важно в нашей семье. Когда мы приехали в Америку, то пошли в библиотеку. Мы не покупали книг. Пошли в библиотеку и там читали все подряд. Когда я добралась до буквы L, до книги “Пеппи Длинныйчулок”, я сказала: “Вот работа как раз для меня. Я буду писательницей”. Даже и сомнений не было».

Майра повествует о чувстве свободы, что дарила ей мама. Та говорила, что каждый должен делать собственные ошибки, что важно быть самостоятельной, и рассказывала смешные истории из прошлой жизни. Дерзость, отвагу и безразличие к «правильному» лучше всего иллюстрирует карта Америки, которую как-то нарисовала Сара Берман: «конечно, в форме яйца. Флорида, Гавайи, посреди раскинулся Нью-Йорк, а в углу буквы «Т-А» – Тель-Авив и Ленино, мамина родная деревня. Очень беспорядочно изображены штаты Западного побережья. А в центре написано: «Простите, остальное не известно. Спасибо».

Карта Америки, нарисованная Сарой Берман

На самом деле белорусская деревня Ленино раньше называлась Романово. Сара родилась 15 марта 1920 года в Слуцком районе, в селении с историей – Романово было местечком, где еще в XVII веке существовали церковь, госпитали, трактир, а позже оно получило привилегию на проведение ежегодной ярмарки. В начале XX века там жили полторы тысячи обитателей, считавшиеся в окрестностях знатными и образованными.

Среди тех, кого мы знаем и кого могла знать и встречать Сара Берман (тогда Долгина), – Владимир Теравский, родившийся там же в 1871 году, знаменитый дирижер, композитор, автор музыки «Купалинки» и «Мы выйдем плотными рядами». А в 1896 году в Романово появилась на свет Алена Киш, наивная художница, создательница рисованных ковров с тремя сюжетами – «Райский сад», «Письмо к любимому» и «Дева на водах». Как раз в 1920-1930-е годы она, по-видимому, рисовала более всего, гуляя по окрестностям и выполняя заказы на сказочно-экзотические сюжеты. Было бы совсем не удивительно, если бы и в доме Сары висел ковер с «неместным» синим небом, улыбчивыми слуцкими львами, крупными хищными птицами и пальмами.

Алена Киш «Райский сад»

Внук Сары Берман Алекс Калман вспоминает бабушкины рассказы о белорусской деревне как о месте, где дома стояли на берегу быстротечной реки Случи, где повсюду паслись стада гусей, любимым блюдом у многих была селедка, дети собирали в лесу чернику, и бегало много собак – они выглядели кроткими, но в любой момент могли превратиться в свирепых чудовищ. В семье было четверо детей, отец Сары строил дома, любил картошку и был чрезвычайно религиозный. А у дедушки была длиннющая борода; однажды, когда Сара тонула в реке, он бросил ей с берега свою белую бороду, девочка ухватилась и спаслась.

Рисунок Майры Калман «На реке»

Детали, уже почти мифические, особенно после смерти Сары Берман в 2004 году, звучат как литература. На фото Случчины того времени мы обязательно увидим еще и такие картины, описываемые исследователем цветов Михаилом Анемподистовым: «Льняное полотно полоскалось в воде, потом раскладывалось под солнечным светом на росистой траве или снегу – и так по много раз, пока не наберет нужной белизны. Пейзаж с разложенными льняными полотнищами оставался визитной карточкой Беларуси до середины ХХ в. В течение многих веков лён был любимой тканью белорусского крестьянина, а его наиболее статусным цветом – белый (как стандарт качества и идеал)… Белая ткань, чаще всего льняная, отмечала все главные моменты в жизни человека – рождение, первое причастие, брак, а в некоторых архаичных локальных традициях и смерть».

Ему словно бы отвечает в одном из интервью Майра Калман, когда у нее спрашивают о содержимом шкафа Сары Берман на выставке в «Метрополитен»: «Очень важно – льняные простыни, как связь между всем отутюженным и сложенным, а также осознанием, что это история моей семьи из Беларуси. Они укладывались спать в великолепную белую постель из красиво разглаженного льна, прополощенного в реке».

Но реальность была не такой совершенно поэтичной, как ценные детали из семейных легенд. Представьте себе Случчину 1920-х, восстания, установление советской власти. (Кстати, это не единственная деревня Романово, переименованная в деревню Ленино в Беларуси, – еще одна такая же топонимическая то ли шутка, то ли казус, произошла в Горецком районе на Могилёвщине.) В 1930-е начались репрессии, погромы и голод. Семья Сары покинула Беларусь в 1932-м, когда Саре было двенадцать. На корабле в Палестину сильно качает, и моряк угостил девочку апельсином – его Сара видела впервые в жизни. Они прибыли в Тель-Авив, Палестину, которая была тогда под британским протекторатом. Многие из тех, кто остался, семья и земляки, погибли. Односельчанин Сары Берман композитор Владимир Теравский был расстрелян в 1938 году как шпион. Автор «Девы на водах» Алена Киш утонула в реке в 1949-м.

Новая жизнь в Палестине тоже разворачивалась на берегу – уже не реки, а море. Они снова жили в скромной хате, которую со всех сторон обдували ветра и засыпал песок. Майра Калман повествует: «Все женщины в семье работали как звери, чуть ли не круглые сутки. Смыслом их жизни была забота о тех, кого они любили, – и они готовили еду, шили и убирали». Около трехкомнатного барака между морем и пустыней Сара, сестра Шошана и их мама часами стирали бельё, которое затем сушилось на ветру, крахмалилось и безупречно выглаживалось. Все они были чистюли, говорит Майра, и это, вместе с стремлением оставаться красивыми и элегантными, было ответом на тяжелые условия, бедность, неуверенность в будущем. Девушки находили европейские модные журналы, и мама шила им оттуда наряды.

Сара Берман в Палестине

 

Сара Берман в Тель-Авиве, 1938 г.

Майра Калман рассказывает, что ее белорусская мама была красивая, интеллигентная и веселая, что у нее было много ухажеров, и что каждый из любимых Майриных писателей, от Пруста до Толстого и Набокова, точно бы влюбился в ее мать, если б встретил ее тогда в Палестине. Но она вышла замуж за Песаха Бермана, торговавшего бриллиантами. Позже Майра не раз скажет, что главное свойство отца – его отсутствие в жизни семьи. Он много работал и ездил по свету. В 1954 году Берманы отправились в США, вместе с дочерьми Майрой и Кикой.

Было тяжело, и богатые родственники делились вещами, но потом Сара Берман огляделась, подписалась на журналы «Вог», «Лайф», «Реалитис» – «и внезапно мир раскрылся, вдруг мы увидели изумительные вещи. Мы поехали в путешествие по Европе, останавливались в отеле “Эксельсиор” в Риме, начали ходить в музеи… Воспринимала ли моя мама, Сара Берман, эстетические и дизайнерские принципы, как и я? Нет, отнюдь нет. Я полагаю, что она просто хотела окружать себя красивыми вещами. Но мы никогда не говорили об этом слишком много. Она была прекрасная мать, но я не имела представления, о чем она на самом деле думает. Это было что-то вроде: “Передай соль”», – вспоминает Майра Калман.

Рисунок Майры Калман «Фермерский рынок зимой»

Через несколько десятилетий, после различных семейных приключений, когда в Америке выросли дети, а Сара и Песах Берманы вернулись в Израиль – после 38 лет брака Сара Берман решила расстаться с мужем и жить одна. В 1981 году она вновь отправилась из Тель-Авива в Нью-Йорк, поселилась в небольшой белой квартире в Гринич-Виллидж, оставив себе минимум вещей. И начала носить белые одежды. Почему этот цвет, никто не решился расспрашивать. Алекс Калман, внук Сары, полагает, что таков был ее способ начать абсолютно новую жизнь, посредством упорядоченности, чистоты и поиска красоты в обыденном.

А Майра подчеркивает, что мать и раньше любила безупречно отутюженную, даже накрахмаленную одежду. «В мире, где родилась моя мать, в Беларуси 1920 года, женщины были самоотверженными хозяйками. Это была их работа. Предшественница Сариного белого шкафа – дом в старой деревне, где они мыли одежду в огромной кастрюле с кипятком, сушили, гладили, складывали, смотрели за ней. На противоположном конце ее жизни, в Нью-Йорке, она та же находила успокоение в домашних ритуалах – этой скромной личной форме женского самовыражения».

Рисунок Майры Калман

Надпись на рисунке: «Рыба, пироги и много блюд из баклажанов было съедено в этой комнате. За столом со скатертью, так жестко накрахмаленной, что она могла бы подняться и уйти прочь. Я сидела здесь с моей тётей и слушала её  жизненные советы. Не сказать, чтобы я знала сейчас больше, чем прежде, хотя иногда кажется, что знаю».

Сара Берман, женщина из-под Слуцка, прожила оставшиеся годы на нью-йоркской улице Горацио. Ее образ жизни был идеально продуман. «Я иду покупать один лимон, – говорила она. – А потом иду на почту. Потом я вяжу свитер собаке. А на ужин будут блинчики». Она смотрела в окно на Эмпайр-Стейт-Билдинг, любила фильмы с Фредом Астером и иногда путешествовала.

Сара Берман в Риме, 1994

В 2004 году Сара выбралась в Израиль навестить сестру Шошану. Они гуляли вдоль моря и ели лимонное мороженое. Следующим утром Сара не проснулась и не спустилась позавтракать. Ей было 84 года.

Когда Майра Калман и вторая дочь Сары, дизайнер одежды Кика Шонфельд, разбирали материнский белый шкаф, они в один голос сказали: «Как в музее!» В конце концов, каждая жизнь –  сюжет, а дорогие нам вещи и способ их хранить – тема для экспозиции. И это не сентиментальное преувеличение, а неоспоримая правда.

В 2015 году Майра Калман посетила Беларусь и деревню, где родилась ее мама. Я спросила о том, как это было, и Майра написала: «Поездка в Беларусь была очень трогательной. Путешествие в место, которого больше не существует. Я набрала немного воды из реки Случь и сейчас храню ее».

Выставка «Шкаф Сары Берман» работает в Американском крыле нью-йоркского музея «Метрополитен» до 5 сентября.

Оригинал

Перевод с белорусского – belisrael.info. Просьба не публиковать на других сайтах без согласования с редакцией

Опубликовано 15.08.2017  22:52