Tag Archives: Самуил Галкин

Нехама Лифшиц (07.10.1927 – 20.04.2017) / נחמה ליפשיץ ז”ל

נחמה ליפשיץ

הלכה לעולמה הזמרת נחמה ליפשיץ, 

שהייתה סמל ל”יהדות הדממה”

***

Шломо Громан, “Вести”, 17 июля 2002 года

НЕХАМА ЛИФШИЦ: “НОВЫЕ ПОКОЛЕНИЯ ВОЗРОДЯТ ИДИШ”
Москва. Морозный февраль 1958 года. О еврейской культуре в СССР нельзя сказать даже, что она лежит в руинах. От нее, кажется, не осталось и следа. Пять с половиной лет назад расстрелян цвет еврейской творческой интеллигенции. Вслед за ивритом фактически запрещен идиш. До создания рафинированно-кастрированного журнала “Советиш геймланд” ждать еще три года…
В советской столице идет Всесоюзный конкурс артистов эстрады. Конферансье объявляет: “Нехама Лифшицайте, Литовская филармония. Народная песня “Больной портной”. На сцену входит маленькая хрупкая женщина и начинает петь на идиш דער קראנקער שניידער [дэр крАнкер шнАйдэр].

Председатель жюри Леонид Осипович Утесов ошеломлен: звучит его родной язык! Он встал, подался вперед, непроизвольно потянувшись сквозь стол к сцене, да так и застыл в этой позе до конца песни.
Кроме Утесова в жюри Валерия Барсова, Николай Смирнов-Сокольский, Юрий Тимошенко (Тарапунька) и Ирма Яунзем. Их вердикт: первая премия присуждается Нехаме Лифшицайте!

Родилась Нехама в 1927 году в Ковно (Каунасе) в семье еврейского учителя и детского врача Юдла Лифшица, работавшего директором городской ивритской школы “Тарбут”. Перед войной проучилась несколько классов в “Тарбуте”. Дома говорили на идиш. Юдл хорошо играл на скрипке, под звуки которой семейство во главе с мамой Басей пело песни на идише и иврите.

Уже тогда Нехама мечтала стать еврейской певицей. Но когда ей было 13 лет, Литву оккупировали Советы. Еврейские театры, газеты, школы были закрыты.
Девушка начала петь по-литовски, по-русски, по-украински, по-польски и… по-узбекски. Дело в том, что в начале Второй мировой войны семья эвакуировалась в кишлак Янгикурган, где Нехама работала воспитательницей в детском доме и библиотекарем. (Лет тридцать спустя Нехама, закончив свою сценическую карьеру, поступит учиться на отделение библиотековедения Бар-Иланского университета и успеет дослужиться до должности директора Тель-Авивской музыкальной библиотеки имени Фелиции Блюменталь.)

После возвращения в Литву в 1946 году Нехама поступила в Вильнюсскую консерваторию. Педагог Н.М.Карнович-Воротникова воспитала свою ученицу в традициях петербургской музыкальной школы, где исполнительский блеск сочетался с глубинным проникновением в образ.

Миниатюрная женщина с удивительно мягким и нежным голосом вывела на сцену персонажей, от которых зритель был насильственно оторван в течение десятилетий – еврейскую мать, лелеющую первенца, старого ребе, свадебного весельчака-бадхена и синагогального служку-шамеса, ночного сторожа и бедного портного, еврея-партизана и “халуца”, возрождающего землю предков. И вся эта пестра толпа соединилась в ее концертах в один яркий многоликий образ еврейского народа.

В 1951 году Нехама Лифшиц дала свой первый концерт. Чуть позже она стала первой в СССР исполнительницей, включившей в свой репертуар песни на иврите.
Специально для нее писали талантливые композиторы и поэты. Александр Галич, вдохновленный ее искусством, обратился к еврейской теме. Благодаря ей его песни получили международную известность. Она первой вывезла записи песен Галича за рубеж. А вот Владимир Шаинский, начинавший как еврейский композитор, посотрудничав немного с Нехамой, наоборот, переключился целиком на песни для “русских” детей.

После победы на всесоюзном конкурсе, рассказывает Нехама, у меня появилась надежда надежда, что вокруг меня что-то возникнет, что-то будет создано… Но после пятнадцати концертов в Москве, в которых участвовали все лауреаты, мне быстро дали понять, что ничего не светит: езжай, мол, домой.

Одиннадцать лет колесила Нехама по всему Советскому Союзу. И в районных клубах, и в Концертном зале имени П.И.Чайковского ее выступления проходили с аншлагами. Повсюду после концертов ее ждала толпа, чтобы посмотреть на “еврейского соловья” вблизи, перекинуться фразами на мамэ-лошн, проводить до гостиницы…

Но везде, где можно было как-то отменить выступление Нехамы, власти не отказывали себе в этом удовольствии. Каждую программу прослушивали, заставляли певицу отдавать все тексты с подстрочниками.

– В Минске, – вспоминает Нехама Лифшиц, – вообще не давали выступать, и, когда я пришла в ЦК, мне сказали, что “цыганам и евреям нет места в Минске”. Я спросила, как называется учреждение, где я нахожусь, мол, я-то думала, что это ЦК партии. В конце концов, мне позволили выступить в белорусской столице, после чего в газете появилась рецензия, в которой говорилось, что “концерт был проникнут духом национализма”.

Кишинев принимал Нехаму радушнее. Здесь жили и творили друзья Нехамы – замечательные еврейские писатели Мотл Сакциер и Яков Якир. Теперь представительство Еврейского агентства (Сохнут) в Молдавии возглавляет дочь Нехамы Лифшиц. Роза Бен Цви-Литаи – редкой красоты, ума и обаяния женщина, свободно владеющая ивритом, идишем, русским, литовским, английским языками. На этом ответственном посту ярко проявляются ее организаторские способности. Профессиональный фотохудожник, она обладает магнетическим даром сплачивать вокруг себя творческих людей.

В конце 1959 года Киев после долгих “раздумий” соизволил организовать восемь концертов Нехамы.

– Надо сказать, столица Украины даже Аркадию Райкину устраивала проблемы, славилась она этим отношением. У меня в программе была песня “Бабий Яр”. Спустя восемнадцать лет после того, как Бабий Яр стал могилой стольких евреев, я на сцене запела об этом. Причем самой мне даже в голову не пришло, что из этого может получиться. Песня тяжелая, и я всегда исполняла ее в конце первого отделения, чтобы потом в антракте можно было передохнуть. Спела. Полная тишина в зале. Вдруг поднялась седовласая женщина и сказала: “Что вы сидите? Встаньте!” Зал встал, ни звука… Я была в полуобморочном состоянии. Только в этот момент я по-настоящему осознала всю силу, которой обладает искусство. “Я должна петь то, что нужно этим людям!” – решила я и переиначила свою программу, заменив оперные арии и другие “абстрактные” произведения на еврейские песни, находящий больший отклик в душе слушателя.

На следующий день Нехаму вызвали в ЦК. Дело в том, что в те, доевтушенковские, годы советская власть всеми силами замалчивала трагедию Бабьего Яра. На месте гибели киевских евреев проектировали не то городскую свалку, не то стадион. На все претензии Нехама отвечала, что все ее песни разрешены к исполнению, что она их поет всегда и всюду, а если есть какая-то проблема, так это у них, а не у нее.

Дальнейшие концерты в Киеве были запрещены, а вскоре вышел приказ министра культуры, из-за которого Нехаме Лифшиц целый год не давали выступать. Допросы, обыски, постоянная слежка и угроза ареста – “не каждая певица удостаивалась такой чести”, напишет потом Шимон Черток в статье к 70-летию Нехамы, заметив, что труднее всего преследователям певицы было понять, “каким образом выросший в коммунистическом тоталитарном государстве человек остается внутренне свободным”.

– Я билась, как могла, но это была непробиваемая стена, – говорит Нехама. – Переломил ситуацию министр культуры Литвы. Он сказал мне: дескать, готовь программу, и мы послушаем, где там у тебя национализм. Я спела, и они дали заключение, что не нашли ничего достойного осуждения. Потрясающий был человек этот министр – литовец-подпольщик, коммунист, но если бы не он, меня как певицы больше не существовало бы.

Но таких, как он, было мало. “Люди в штатском” преследовали актрису по пятам. В конце 60-х годов Нехама, приехав с концертами в очередной город, в гостиничном номере говорила воображаемому “оперу”: “С добрым утром! А мы все равно отсюда уедем!”

– Мы долго думали об отъезде в Израиль, – рассказывает певица. – Поначалу, конечно, даже мечтать об этом не могли. Но в 60-х годах появились отдельные случаи репатриации в рамках воссоединения семей. Вызов мы получили от моей тети Гени Даховкер. Документы подали еще до Шестидневной войны. В марте 1969 года разрешили выехать мне одной – без дочери Розы, без родившегося к тому времени внука (назвали его Дакар – в честь погибшей израильской подводной лодки), без родителей, без сестры. На семейном совете было решено, что тот, кто первый получит разрешение, поедет один. В июле здесь уже была Роза, к Йом-Кипуру – родители, а сестре с детьми пришлось прождать до 1972 года.

Принимали меня… как царицу Савскую – вся страна бурлила.

В аэропорту меня встречала Голда Меир.

Такие концерты были! Все правительство приходило. Вместе с военным оркестром я проехала с концертами по всем военным базам.

Но продлить свою певческую карьеру в Израиле мне удалось всего на четыре года. Было тому много причин. Обанкротился единственный импресарио, с которым я могла работать – другие были просто халтурщики. Наступил этап, когда я почувствовала, что не могу петь для тех, кто не чувствует мою песню так, как те, прежние зрители, “евреи молчания”. Можно было переключиться на оперный репертуар, но еврейская песня привела меня на лучшие сцены США, Канады, Мексики, Бразилии, Венесуэлы, Великобритании, Бельгии и других стран – я не могла ее ни на что променять. И я пошла учиться в Бар-Илан.

“Еврейский соловей” надолго замолчал.

Четыре года назад Нехама организовала в помещении библиотеки, где до этого работала (Тель-Авив, ул. Бялик, 26) студию, точнее мастер-класс для вокалистов, желающих научиться еврейской песне. Начинали с шести человек, теперь двенадцать. Занимаются два раза в неделю. Субсидирует студию Национальное управление по еврейской (идиш) культуре.

– Я – счастливый человек, – говорит певица. – Тридцать три года я здесь, сменилось поколение, а меня все еще помнят. Чего еще может человек хотеть?
В семье больше никто не поет. И я занимаюсь с теми, кто хочет научиться петь на идише. Это замечательные ребята, в основном, новые репатрианты. Я их всех очень люблю…

– 12 августа исполняется полвека со дня расстрела деятелей еврейской культуры в СССР. Знали ли вы этих людей лично?
– К сожалению, не успела. Однако получилось так, что они сыграли в моей судьбе решающую роль.

После победы на московском конкурсе в 1958 году меня тесным кольцом окружили вдовы и дети расстрелянных писателей и актеров. Алла Зускина, Тала Михоэлс, ныне покойная Фейга Гофштейн морально поддержали меня – а я ведь, признаться, – не была готова к столь головокружительному успеху – и напутствовали меня словами: “Нехама, пой от имени наших погибших отцов и мужей”. И вот уже 44 года каждое лето я зажигаю поминальные свечи в их честь. И делаю всё от меня зависящее для увековечения их памяти.

В СССР мне удавалось сделать не так много. В апреле 1967 года я дала свой последний концерт в Москве. На нем прозвучали песни на стихи замученных в подвалах Лубянки поэтов.

В Израиле я 33 года и – пусть это звучит чересчур помпезно – посвящаю все свои силы тому, чтобы жизнь и творчество Михоэлса, Зускина, Маркиша, Гофштейна, Бергельсона, Квитко, Фефера не были забыты последующими поколениями. Каждый год 12 августа мы приходим в сквер на углу улиц Герцль и Черняховски в Иерусалиме и проводим митинг у обелиска, на котором начертаны имена погибших…
– Как вы оцениваете сегодняшнее состояние идиша и связанной с ним богатейшей культуры?

– Сложный вопрос. Во время Второй мировой войны и сталинских “чисток” был уничтожен почти целый “идишский” народ. Немногие выжившие в большинстве своем перешли на русский, английский, иврит и другие государственные языки стран проживания. Поколение, родившееся перед самым Холокостом и в первые послевоенные годы, оказалось потерянным для идиша. И не надо по старой еврейской привычке обвинять весь мир! Лучше посмотрим в зеркало. Много ли родителей говорили на мамэ-лошн со своими сыновьями и дочерьми? Обычным делом это было только у нас в Литве. Даже дети корифеев еврейской культуры в большинстве своем владеют идишем, мягко говоря, не вполне свободно.

– Есть ли “свет в конце тоннеля”?

– Вы ведь бываете на ежегодных концертах воспитанников моего мастер-класса? На сцену вышло новое поколение сорока-, тридцати- и даже двадцатилетних людей. Они выросли без мамэ-лошн, но наверстывают упущенное.

– Я оптимистка. Верю в возрождение идиша. Оно уже началось.

– Что вы можете посоветовать молодым и среднего возраста людям, озабоченным судьбой идиша и еврейской культуры?

Во-первых, обязательно говорите на идише. Ищите собеседников где угодно и практикуйтесь. Тем самым вы убиваете двух зайцев: не забываете язык сами и порождаете стимул для окружающих. Пусть хотя бы один человек из десяти, из ста захочет понять смысл вашей беседы и примется за изучение идиша.

Во-вторых, не ругайтесь между собой. Это я обращаюсь не к отдельным личностям, а к организациям, ведающим идишем. Пусть все ваши силы и средства уходят не на мелочные разборки типа “кто тут главный идишист”, а на дело. На дело возрождения нашего прекрасного еврейского языка.

 

***

Шуламит Шалит (Тель-Авив), “Форвертс”, май 2004 года

“ЧТОБ ВСЕ ВИДЕЛИ, ЧТО Я ЖИВА”

В День независимости Израиля легендарной еврейской певице Нехаме Лифшиц присвоено звание “Почетный гражданин Тель-Авива”. Сегодняшний наш рассказ – об удивительном творческом пути “еврейского соловья”, нашей Нэхамэлэ

Микрофонов на сцене не было. Певец рассчитывал только на самого себя, на свой голос, на свой артистический талант. А голос должен быть слышен и в самых последних рядах, и на галерке, иначе зачем ты вышел на подмостки?

Когда Нехама Лифшиц начинала петь, сидевшие в зале замирали, не просто слушали и слышали ее, они приникали к ней слухом, зрением, душой, всей своей жизнью. На сцене микрофонов не было, но они были в стенах ее квартиры и в домах многих ее друзей.

Правда, узнавали об этом иногда слишком поздно. И за Нехамой тоже следили работники КГБ. В Израиле ей долго не верилось, что она ушла “от их всевидящего глаза, от их всеслышащих ушей”.

В СССР ее репертуар менялся, и, хотя цензура свирепствовала, Лифшиц делала свое дело – тонко и артистично. Иногда шла по острию ножа. Выйти на сцену и произнести всего лишь три слова из библейской “Песни песней” царя Соломона на иврите – для этого в те годы нужно было великое мужество. И так она начинала: “hинах яфа рааяти” (Ты прекрасна, моя подруга), а потом продолжала этот текст на идиш по “Песне песней” Шолом-Алейхема, по спектаклю, который С. Михоэлс ставил в своем ГОСЕТе на музыку Льва Пульвера:

Как хороша ты, подруга моя
Глаза твои как голуби,
Волосы подобны козочкам,
Скользящим с гор…
…Алая нить – твои губы, Бузи,
И речь твоя слаще меда,
Бузи, Бузи…

Бузи и Шимек – так звали героев Шолом-Алейхема. Шимек видел в своей Бузи библейскую героиню… Нехама едва успевала произнести “Бузи, Бузи”, еще звучал аккомпанемент, а зал взрывался аплодисментами.

И тогда она переходила к песне “Шпил же мир а лиделэ ин идиш” (“Сыграй мне песенку на идиш”), мелодия которой казалась всем знакомой. Действительно, когда-то это было просто “Танго на идиш”. Кем написана мелодия – неизвестно. Это танго привезли в Литву в начале Второй мировой войны беженцы из Польши. Затем его стали петь и в гетто Вильнюса и Каунаса. Знали эту мелодию и отец Нехамы – Иегуда-Цви (Юдл) Лифшиц, ее первый учитель музыки, и еврейский поэт Иосиф Котляр. По просьбе отца поэт написал новые слова:

Спой же мне песенку на идиш.
Играй, играй, музыкант, для меня,
С чувством, задушевно,
Сыграй мне, музыкант, песню на идиш,
Чтоб и взрослые и дети ее понимали,
Чтоб она переходила из уст в уста,
Чтоб она была без вздохов и слез.
Спой, чтоб всем было слышно,
Чтоб все видели, что я жива
И способна петь еще лучше, чем раньше.
Играй, музыкант, ты ведь знаешь,
О чем я думаю и чего хочу.

При этих словах выражение ее глаз и движения рук были таковы, что каждый понимал истинный смысл сказанного, тот, который она вкладывала в эту песню: я хочу, чтобы моя песня звучала на равных с другими, чтобы живы были наш язык, наша культура, наш народ – этот пароль был понятен ее публике. А для цензуры песня называлась стерильно: “За мир и дружбу”, вполне в духе ее требований и духа времени. Позднее к ней вернулось настоящее название: “Шпил же мир а лидэлэ ин идиш“.

Она пела еврейские песни не так, как их поют многие другие, выучившие слова, – она пела их, как человек, который впитал еврейскую речь с молоком матери, с первым звуком, услышанным еще в колыбели. Сегодня такой идиш на сцене – редкость, если не сказать, что он исчез совсем.

Нехама родилась в 1927 году в Каунасе. Семья матери была большой: сестры, братья – отец же был единственным ребенком. Он расскажет девочке, как ее бабушка, его мама, ранней весной, когда по реке Неман еще плавали огромные льдины, для него – айсберги, усаживала его в лодку и так, лавируя между льдинами, они перебирались на другой берег, чтобы ее мальчик, не дай бог, не пропустил занятий у учителя, меламеда. Одновременно его обучали игре на скрипке. Учительницу звали Ванда Богушевич, она была ученицей Леопольда Ауэра. Это она вызволила Лифшица из тюрьмы в 1919 году, где его, тогда уже преподавателя еврейского учительского семинара, сильно избили польские жандармы, сломав ключицу. Тем не менее он всю жизнь, даже став врачом, играл на скрипке…

И у Нехамы была скрипочка. У них в доме царил культ еврейской культуры, культ знаний вообще. С 1921 по 1928 годы Иегуда-Цви Лифшиц был директором школы в сети “Тарбут” и одновременно изучал медицину в университете. Мама тоже занималась музыкой, любила петь и играть, но ее учеба оказалась недолгой. Семья была большая, а средств не хватало. Первый подарок отца матери – огромный ящик с книгами, среди них еврейские классики – Менделе Мойхер-Сфорим, Шолом-Алейхем, Залман Шнеур, Бялик в русском переводе Жаботинского, Грец, Дубнов, библейские сказания, ТАНАХ – на иврите и в переводе на идиш, сделанном писателем Йоашем (Йегоаш-Шлойме Блюмгартен, 1871-1927). Но были и Шиллер и Шекспир, Гейне и Гете, Толстой и Достоевский, Тургенев и Гоголь. Нехама помнит, что ее тетя продырявила “Тараса Бульбу” во всех местах, где было слово “жид”. Странно, что такая деталь запомнилась на всю жизнь.

У Нехамелэ были большие, беспричинно грустные глазенки и петь она начала раньше, чем говорить. Все, что отец играл, она пела, но о карьере певицы никогда и речи не было, а мечтала она, когда вырастет, играть на скрипке, как Яша Хейфец или Миша Эльман… Нехаме было пять лет, когда родилась ее сестричка Фейга, Фейгелэ, пухленькая, миленькая, смешная, – всем на радость. Тогда, в 1932 году, мамина сестра Хеня уехала в Палестину. Она ждала семью сестры всю жизнь и умерла накануне их приезда. Среди родных и близких, встречавших в Лоде, находился сын тети Хени, огромный детина, полицейский. Потом в газетах напишут, что, сойдя с трапа, знаменитая еврейская певица Нехама Лифшиц от радости бросилась на шею “первому израильскому полицейскому”. Хорошо сделала тетя Хеня, что уехала, потому что другие мамины сестры при немцах погибли. Берту убили, и мужа ее, и детей их. Тете Соне, правда, повезло больше – она умерла в гетто на операционном столе… Мало кто остался в живых из большой родни.

А их семье повезло. Эвакуация была ужасной, но они выжили. Где-то под Минском начался ад – взрывы бомб, огонь, крики бегущих и падающих людей. Мать тащила единственный баул с вещами, на котором отец, уже в Смоленске, написал: “Батья Лифшиц, ул. Сосновская, 18, Каунас”. Вдруг потеряет – чтоб добрые люди вернули. Логика честного и наивного человека. А надписал он баул потому, что в Смоленске расстался с семьей – его мобилизовали на фронт. А скрипочка потерялась. Сгорела, наверное, в пламени под Минском. И туфелька потерялась. Убежала девочка от войны босиком. Запомнила толпу перед товарным вагоном. Втолкнули их с мамой и с Фейгелэ… И вдруг – о чудо! – появился отец. Литовцы, в том числе литовские евреи, были всего год советскими гражданами, и их в добровольцы пока не брали, не доверяли их лояльности. Только отъехали от перрона – на вокзал посыпались бомбы. Как в Минске, были сполохи огня, стлался черный дым, и слышались крики.

Повезло Нехаме. И с детством, и с семьей, и, хоть без скрипки и обуви, но и от гетто и от смерти убежала. И в том, что в Узбекистан попала, в Янги-Курган, тоже повезло. Выучила узбекский, пела, плясала, научилась двигать шейными позвонками. Это было очень важно, тоже часть культуры, как в ином месте надо уметь пользоваться вилкой и ножом. Верхом на лошади, как отец к больным, разъезжала и она по колхозам, собирая комсомольские членские взносы. Впитывала чужие традиции, уклад жизни, историю, изучала людей, их психологию. В 1943 году впервые оказалась на профессиональной сцене в Намангане. Беженец из Польши, зубной врач Давид Нахимсон приходил к ним домой, и они устраивали концерт: Давид играл на скрипке, отец – на балалайке, мать – на ударных, то есть на кастрюльных крышках, Фейгелэ – на расческе, а Нехама – пела… И на русском – “Темную ночь”, “Дан приказ – ему на Запад”, и на иврите, и на идиш, и на узбекском… “Они никогда не уберутся отсюда, – судачили соседи, – им тут хорошо, все время поют”. А у семьи Лифшиц на столе сухари – лакомство, а в редкие дни – картошка и лук. Но они и впрямь были счастливы – молоды, вместе… И жили надеждой. Но что с родными, соседями, друзьями? Неужели убиты? Неужели такое могло случиться? Даже в семье Нехамы говорили, что немцы – нация культурная, и с литовцами вроде жили мирно. Даже отец, который знал все-все, не мог найти ответа.

Он добивался возвращения в Литву. Тогда, в 1945, когда ей было восемнадцать лет, она впервые в жизни столкнулась с явным антисемитизмом. Абдуразакова, первого секретаря партии, перевели в Ташкент, прислали нового, и тогда некто Комиссаров, второй секретарь, заорал ей в лицо: “Знаю я вашу породу, ты у меня сгниешь в тюрьме, а в Литву не уедешь”. Вызов из литовского Министерства здравоохранения на имя доктора Лифшица пролежал в МВД Узбекистана ровно год! И тут помогло ее знание узбекского языка. И кое-что еще. Да, дерзость. Ее часто спасала дерзость: “или пан – или пропал”. Добилась, отдали вызов. Начались сборы в дорогу.

Грустным было прощание с людьми. Доктора и его семью полюбили. Дурных людей было все-таки меньше. Или им не попадались. Как только Нехаму не называли в этом захолустном милом городке: и Накима и Накама-Хан и даже Нахимов! Да будут благословенны твои люди, Янги-Курган, простые и добрые, которые помогли в трудную минуту. Она не учила многих предметов, ни химию, ни физику, но так многому научили ее университеты жизни… Приехала девочкой-подростком, уезжала взрослым человеком. Мира тебе, шептала она, моя зеленая деревня, и прощай… В первые же гастроли по Средней Азии, потом, она сделает крюк, чтобы повидаться с Фатимой и другими друзьями…

На привокзальной площади в Каунасе их встречал чужой человек. Оставшись в живых, этот одинокий еврей приходил встречать поезда – других живых евреев… Потом устраивал их, как мог. По крупинкам, по капелькам набиралась кровавая чаша – где, кто и как был замучен, расстрелян, сожжен. Все родные, все учителя, все друзья. На Аллее свободы (тогда это уже был проспект Сталина), когда-то магнитом собиравшей еврейскую молодежь – ни одного знакомого лица. Исчезли еврейские лица. Где вы все – Ривка, Мирэле, Йосефа, Рая, Яков, Израиль, Додик? Почему она никого не видит, не встречает? И спросить некого.

На пороге дома управляющего мельницей Миллера их встретила его пожилая служанка. Мама еще в дверях потеряла сознание. Скатерть тети Берты, ее же ваза для цветов, в буфете – незабываемый кофейный сервиз, почти игрушечные чашечки, блюдца… Нехама с трудом вывела мать на улицу, а сама вернулась, поднялась на чердак – новая хозяйка ей не препятствовала, смутилась, и тут Нехама нашла старую порванную фотографию тетиной семьи: вот Берта, ее муж дядя Мотл, дети – Мирелэ и Додик, младшенький…

Возвращались молча, она и мама. Как выглядели улицы, по которым они шли, не помнит. Для них улицы были мертвы. Их город умер. Но он ведь не умер. Он убит! Убит! Как выплакать эту боль? О, она найдет способ.
После одного из концертов в Москве она добиралась на метро в гостиницу. Ей показалось, что за ней слежка. Кто-то явно шел за ней: Нехама встала – и он встал. И двинулся за ней до эскалатора. Нехама резко повернулась (о, такое будет еще не раз!) и спросила: “Что вам от меня надо, товарищ?” Он ответил: “Я был на вашем концерте. Я – еврейский поэт, мне кажется, у меня есть для вас песня”.

Это был Овсей Дриз, Шике Дриз. Он рассказал ей о родном Киеве, о трагедии Бабьего Яра и познакомил с другой бывшей киевлянкой, композитором Ривкой Боярской. Парализованная Ривка уже не могла сама записывать ноты, она их шептала. Диктовала шепотом, а студентка консерватории записывала. Так появилась великая и трагическая “Колыбельная Бабьему Яру”, которую долгие годы объявляли как “Песню матери”. Это был “Плач Матери”:

Я повесила бы колыбельку под притолоку
И качала бы, качала своего мальчика, своего Янкеле.
Но дом сгорел в пламени, дом исчез в пламени пожара.
Как же мне качать моего мальчика?

Я повесила бы колыбельку на дерево
И качала бы, качала бы своего Шлоймеле,
Но у меня не осталось ни одной ниточки от наволочки
И не осталось даже шнурка от ботинка.

Я бы срезала свои длинные косы
И на них повесила бы колыбельку,
Но я не знаю, где теперь косточки
обоих моих деточек.

В этом месте у нее прорывался крик… И зал холодел.

Помогите мне, матери, выплакать мой напев,
Помогите мне убаюкать Бабий Яр…
Люленьки-люлю…

Голосом, словом, сдержанными движениями рук она создавала этот страшный образ: Бабий Яр как огромная, безмерная колыбель – здесь не тысячи, здесь шесть миллионов жертв! Она стоит такая маленькая, и какая сила, какое страдание! И любовь, и такая чистота слова и звука!

В Киеве – петь колыбельную Бабьему Яру? Тишина. Никто не аплодирует. Зал оцепенел. И вдруг чей-то крик: “Что же вы, люди, встаньте!” Зал встал. И дали занавес…
Не было еврейской семьи, сохранившейся целиком, не потерявшей части родственников или всей родни. Дети-сироты и взрослые-сироты. Сиротство тянуло к себе подобным. Для них просто собраться в этом наэлектризованном зале было пробуждением от оцепенения после всего перенесенного, самой действительности, вызволением души от гнета… Но были в зале и молодые, и совсем юные… Молодежи не с кем и не с чем было ее сравнивать. Нехама Лифшицайте (так ее звали на литовский лад) ударила в них как молния. Пожилые, знавшие язык, слыхавшие до войны и других превосходных певцов, говорили, что Нехама – явление незаурядное. На молодых она действовала гипнотически: знайте, говорила она, это было, нас убивали, но мы живы, наш язык прекрасен, музыка наша сердечна, мы начнем все сначала. Нельзя жить сложа руки…

Поэт и композитор Мордехай Гебиртиг, убитый нацистами в Кракове, в самом огне написал потрясающую душу песню “Сбрент, бридерлех, с*брент” – наш город горит, все вокруг горит, а вы стоите и смотрите на этот ужас, сложа руки, может настать момент, когда и мы сгорим в этом пламени… Если вам дороги ваш город и ваша жизнь, вставайте гасить пожар, даже собственной кровью… Не стойте сложа руки.

Этот призыв вдохновлял и вильнюсских партизан Абы Ковнера, и они брали в руки оружие, на эту тему написал картину художник Иосиф Кузьковский, к нему тоже тянулись молодые. Послевоенное поколение молодых, слушавшее Нехаму Лифшиц, воспринимало это как призыв, прямо обращенный к нему. После гастролей Нехамы во многих городах создавались еврейские театральные кружки, ансамбли народной песни, хоры, открывались ульпаны, тогда же появился и самиздат. Нехама стояла у истоков еврейского движения конца 1950-х и 60-х годов XX века. Кто-нибудь сосчитал, сколько певцов исполняли вслед за Нехамой ее песни?

Доктор Саша Бланк, давний и верный друг, не дождавшись помощи официальных организаций, на свои средства выпустил к 70-летию певицы компакт-диск “Нехама Лифшиц поет на идиш”. Он говорит: “Она сама не понимала высокого смысла своего творчества и своего влияния на судьбы людей, на еврейское движение в целом, на рост национального самосознания и энтузиазма…”

Он прав. Она и в самом деле не осознавала, не умела оценить своей роли в этом процессе.

Когда она, молодая женщина маленького роста, хрупкая и бесстрашная, стояла на сцене и пела, люди думали: если она не боится, если она сумела побороть страх, смогу и я, обязан и я. Молодежь начинала думать, а думающие обретали силу действовать. Спросить у нее, понимает ли она это? Но разве Нехама скажет: да, я вела сионистскую пропаганду, несла людям еврейское слово, рискуя, бросала в зал запрещенные имена, была “лучом света”? Скажите это вы, те, кто знает и помнит, детям расскажите, нет, уже внукам, заставьте послушать себя, чтобы оценили свою свободу, свою раскованность, смех, право жить в свободном мире, право вернуться на родину…
Да, я впадаю в пафос. Простите меня. Но я говорю не просто о певице, я говорю о Явлении, о человеке, чье имя вошло в историю русского еврейства. Пусть одной страничкой. И это немало.

– Как же начинался ваш путь еврейской певицы после войны, когда вы вернулись в Литву из Узбекистана?

– Все началось в тот миг, когда выпускница Вильнюсской консерватории после арий Розины в “Севильском цирюльнике”, после Джильды в “Риголетто” и Виолетты в “Травиате”, после удачных выступлений со вполне сложившимся репертуаром сделала решительный и бесповоротный шаг наряду с ариями из опер и народными песнями, русскими, литовскими, узбекскими, – начала петь на идиш. Тут совпало многое: само время: смерть Сталина, расстрел Берии, краткая оттепель после речи Никиты Хрущева на ХХ съезде КПСС, возвращение из лагерей писателей, музыкантов, узников совести… Вернулись певцы Зиновий Шульман, Мойше Эпельбаум, Шауль Любимов, приехали на гастроли в Литву певицы из Риги Клара Вага и Хаелэ Ритова…

Когда Мойше Эпельбаум пел, она внимала каждому звуку. Тогда она поняла смысл фразы, которую часто повторяла ее строгая и требовательная учительница, бывшая генеральская дочка и аристократка из Петербурга, вышедшая замуж за литовца и жившая в Литве Нина Марковна Карнавичене-Воротникова: “Всегда думай – кому это нужно?” Нехама поняла и приняла: мало умения хорошо держаться на сцене,
мало обладать хорошим голосом. То, что делает Эпельбаум, отдавая всего себя, пропуская звук и слово через собственное сердце, – вот что нужно людям, и в этом – истинное искусство.

Затем приехала Сиди Таль. Скорее актриса, чем певица, но сколько волшебства было в ее игре, в ее речи, движениях, мимике. Нехама стояла за кулисами и плакала. Кто-то коснулся ее плеча: “Мейделэ, почему такие слезы?” Это был поэт Иосиф Котляр, вскоре он станет ее большим другом и будет писать стихи для ее песен. Однажды, после ее выступления в паре с Ино Топером – они несколько лет пели дуэтом, к ним подошел Марк Браудо, до войны он работал в Еврейском театре в Одессе и в театре “Фрайкунст”, а теперь был заместителем директора в Вильнюсском русском театре. Он спросил, знает ли она идиш.

“Вы знаете идиш?” Как часто ей задавали этот вопрос. Молодая – и знает идиш?! Так было положено начало еврейской концертной бригаде артистов Литовской филармонии, состав которой будет меняться. Ино Топер через Польшу уедет в Израиль, придут Надя Дукстульская – пианистка, солист Беньямин Хаятаускас, а артист еврейской драмы Марк Браудо будет читать Шолом-Алейхема, конферировать и во всем помогать своим молодым коллегам. Он познакомит Нехаму с московскими композиторами Шмуэлем Сендереем и Львом Пульвером. Позднее она встретит композитора Льва Когана.

Сколько замечательной музыки они напишут, обработают, адаптируют специально для Нехамы!

Ну, например, песня “Больной портной” в аранжировке Льва Пульвера (слова драматурга и этнографа С. Ан-ского, автора “Диббука”). Сама мелодия, как и многие-многие другие, существует только потому, что появилась на свет еврейская певица Нехама Лифшиц. Она разыскивала, собирала редкие публикации еврейских поэтов. Для нее писали или переделывали старые тексты, она находила композиторов, читала им стихи, за музыку, чаще всего, сама и платила…

Когда группа Марка Браудо начинала репетиции, и все слетались посмотреть и послушать, потому что, кто его знает, может, завтра им запретят этот еврейский эксперимент, Нехама сияла от счастья – неужели она споет со сцены то, что всегда пела ее мама для своих, близких, и подпевали только они – папа, она сама, сестра Фейгеле… Например, песню Марка Варшавского “Ди йонтевдике тэг”. Кто уже помнит этого киевского адвоката, песни которого так очаровали Шолом-Алейхема? Какая в этих песнях сладость для еврейского уха, “цукер зис” и только:

Когда приходят праздничные дни,
Я бросаю все дела – ножницы, утюг, иголки…
Куда приятнее выпить рюмочку праздничного вина,
Чем накладывать заплаты…
Перед едой я делаю киддуш,
Беру свою Хану и наших детишек,
И мы отправляемся на прогулку.
Но праздничный день истекает.
И снова шить, резать и класть заплаты.
Ой, Ханеле, душа моя,
Не осталось ли еды от праздника?

Нехама пела, играла в песне все роли, пританцовывала, создавала на сцене атмосферу еврейского праздника, и очень скоро в Вильнюсе, Каунасе, а потом и в Риге, Двинске, Ленинграде, Москве ей будут говорить одно и то же – лишь бы этот праздник продолжался. Какое счастье петь и говорить по-еврейски! Казалось, язык, как живая ртуть, бежит по всем ее жилочкам. Да, она почувствовала себя нужной. И как когда-то Римский-Корсаков благословил своих учеников-евреев, так и Нина Марковна Карнавичене благослови-ла Нехаму – это твой путь, девочка, иди по нему…
Через два года, 6 марта 1958 года, на 3-м Всесоюзном конкурсе артистов эстрады Нехама Лифшиц станет его лауреатом, получит золотую медаль, и начнется ее большое, но нелегкое плавание… Перед ней откроется новый мир, и, прежде всего – еврейский, в ее жизнь войдут замечательные люди…

Нина Марковна, такая скупая на похвалу, придет на ее концерт в зал Госфилармонии, а через несколько дней в газете “Советская Литва” появится ее статья. Нина Марковна писала: “За всю мою многолетнюю педагогическую деятельность я впервые встретилась с ученицей, которая с удивительной волей и упорством добивалась намеченной цели. Голос ее звучит чисто и хорошо, богат красками и интонациями. Но, пожалуй, главное ее достоинство – в удивительном умении раскрыть содержание песни. Очень скупыми, сдержанными, но весьма выразительными жестами, мимикой создает артистка своеобразные и яркие драматические, лирические и комедийные миниатюры. Даже тех, кто не понимает языка, на котором поет Нехама, глубоко волнуют и привлекают исполняемые ею песни.
Я безгранично горда ею…”.

Впрочем, в советской прессе отзывов было немного. Ее успех замалчивали. Директор консерватории сказал Нехаме: “Для Москвы твое имя не подходит, ни имя Нехама, ни фамилия Лифшиц, даже если к нему добавлено литовское окончание “айте”… А для еврейского мира ее имя было приемлемо и более чем понятно: Нехама – утешение, но она стала не только нашим утешением, но и гордостью: весь мир выучил это имя – Нехама.

Прошел всего год со дня фантастического взлета ее популярности. В Москве и в Ленинграде, уже не говоря о Риге, ее носили на руках. Стояли в очереди, чтобы попасть за кулисы. Но выступала она не одна, а с концертной бригадой. Однажды в Ленинграде ей сказали, что в зале находится Михаил Александрович. Эта встреча с замечательным музыкантом, прекрасным тенором дала новый виток в ее судьбе. Александрович сказал ей: “Ты молода и талантлива. У тебя особенный голос, и к тебе пришел твой шанс – не упусти его, тебе нужно сделать сольный репертуар, и никаких дуэтов, никаких концертных бригад”.

…В Москве зал бушевал, как вспененное море. Аплодировали стоя. На втором концерте ей негде было стоять, сцена – вся целиком – была покрыта цветами. Пришел на концерт чудесный еврейский поэт Самуил Галкин (1897 – 1960), единственный уцелевший после разгрома Еврейского Антифашистского Комитета. Нехама бросилась к нему навстречу. Иногда год может вместить столько, что хватит на всю жизнь. Куда бы ни забрасывали ее гастроли, она умудрялась хоть на день, на полдня оказаться в Москве, только бы повидать друзей, посидеть с ним, Галкиным. Он был очень болен, она не входила – влетала, как сама жизнь, и глаза его оживали. Она садилась подле него на скамеечку для ног и слушала, слушала его чтение. Кто мог подумать, что и его скоро не станет?

А как не сказать о преданном разбойнике Марике Брудном – он ведь сломал в ее квартире почти всю мебель. Все разбил и разъял, но нашел-таки упрятанные микрофоны для прослушивания. А какие мудрые советы давал! Например, как держаться в КГБ, куда ее таскали чуть ли не до самого их отъезда из Союза.
Нехама обязана назвать Хавуню, Хаву Эйдельман, бывшую актрису “Габимы”, ученицу Вахтангова, которая тайком обучала еврейскую молодежь ивриту. Когда учебник “Элеф милим” (“1000 слов”) был пройден, она написала собственный учебник…

Необыкновенная жизнь, необычные люди, встречи. Она не всегда знала, кто из знаменитых людей сегодня пришел на ее выступление. Вот Нехама запела еврейскую песню “Зог нит кейн мол аз ду гейст дэм лэцтн вег” (“Никогда не говори, что ты идешь в последний путь”). Кто не любил популярных песен “Дан приказ – ему на запад…”, “Три танкиста”, “Если завтра война”? Их автор, Дмитрий Покрасс, – уж такой “осовеченный” композитор, мало кто знал, что он вообще еврей – находился в тот вечер в зале. Грузный мужчина встает, поднимается на сцену и обнимает Нехаму. По лицу его текут слезы. Он понятия не имел, что его песня “То не тучи – грозовые облака” переведена на идиш (Г. Глик) и стала гимном еврейских партизан.

Что ни встреча – поэма! На концерты Нехамы приходили знаменитые на всю страну певицы Валерия Барсова, Ирма Яунзем, ее любил хорошо знавший идиш Леонид Утесов. После знакомства с Натальей и Ниной, дочерьми великого Соломона Михоэлса, с женами и детьми погибших поэтов Гофштейна, Маркиша, Бергельсона, – она везде и всюду будет произносить их имена, рассказывать о них, читать их стихи. Мало реабилитировать их, надо вернуть их еврейскому народу…

Недавно скончавшийся профессор Зелик Черфас, бывший рижанин, рассказывал мне: “Я помню, она выступала в Риге в черном платье, а на платье у нее был белый талес… Это было непередаваемое зрелище”. Вы знаете, милый профессор, ответила я, Нехама рассказала мне об этой истории: это был не талес, в Париже ей подарили длинный белый шарф с поперечными прозрачными полосками на обоих концах. На фоне черного платья он казался, только казался талесом, или, как мы говорим на иврите, талитом… Это было маленькое чудо, к которому невозможно придраться… Цензура вычеркивала слова, меняла названия песен, но мимика, жест и вот такая мелочь, как прозрачный шарфик, – тут цензура была бессильна.

В зале сидели работники посольства Израиля. Нехама пела песню Яшки из спектакля “Именем революции” М.Шатрова на музыку Д.Покрасса. Это было в Зале имени П.И. Чайковского. Нехама замечает знакомое лицо. Это посол Израиля Арье Харэль. Она подходит к краю рампы и, произнося: “Жаркие страны, жаркие страны, я ведь не сбился с пути…”, раскрывает руки в сторону посла и его команды. Над жестами нет цензуры…

А публика все понимает. Пока только в воображении и певица и ее слушатели переносятся далеко-далеко… Спустя годы профессор А.Харэль рассказал, что боялся инфаркта, так ему стало страшно…

А как она бросала в зал: “Шма Исраэль, а-шем элокейну…” Или “Эли-эли, лама азавтани..” (“Почему ты нас оставил, Всевышний?”). Ее спрашивали, на каком языке текст? Она невинно отвечала: на арамейском. Это звучало непонятно, но приемлемо.
Она пела в больших городах и больших залах, она пела в маленьких городках и поселках, она пела в клубах, где люди все еще боялись аплодировать еврейской песне, еврейской певице. Она пела… Поэт Сара Погреб рассказала мне об одном из таких концертов. Сара работала в Днепропетровске учительницей. Прошел слух, что приезжает певица, будет петь на идиш. Афиш не было. Захудалый клуб швейников. Зал человек на сто: “Она меня поразила, – вспоминает Сара, – она не только пела, она проявляла несгибаемое еврейское достоинство, несклоненность, расправленность, уверенность в своей правоте. Она была насыщена национальным чувством. Какое мужество! Нехама была продолжением восстания в Варшавском гетто”…

Первое выступление в Израиле, 1969 год. Долгоиграющие пластинки. Гастроли во всех концах света. Она не говорит, что под влиянием ее выступлений и Александр Галич обратился к еврейской теме, но подтверждает, что первой вывезла его записи за рубеж. В Уругвае она, кажется, не побывала. Ривка Каплан, репатриантка из Монтевидео, с грустью говорит мне, что ее муж (они оба родом из Польши), узник Освенцима, до сего дня не сказал ни слова о том, что он перенес в концлагере. После войны их никто не принимал, а Уругвай принял. “Нас, евреев, было там примерно 40 тысяч человек. О, даже патефон был еще редкостью. В начале 60-х годов на уругвайском радио существовала двухчасовая передача на идиш. И я вас уверяю, – говорит Ривка, – что 40 тысяч евреев знали имя Нехамы Лифшиц. Мой муж никогда ничего не рассказывает. Но когда Нехама пела, он плакал. А я выучила тогда слова всех ее песен: и “Рейзеле”, и “Янкеле”, и “Катерина-молодица”. Вы можете ей это передать?”

– Могу, говорю я Ривке. – Правда, сейчас она в Санкт-Петербурге. Вот вернется, мы сможем вместе сходить на концерт в ее студию, ее мастер-класс. Она ведь ведет его в тель-авивской музыкальной библиотеке, которой отдала много лет своей жизни в Израиле, уже более пяти лет. Послушаете и ее чудесную ученицу, новую звезду еврейской песни Светлану Кундыш.

Нехама никогда не сидит без дела. В Израиле нет такого мероприятия на идиш, где бы не считали честью видеть Нехаму Лифшиц. То, что она говорит или читает, всегда умно и талантливо. 12 августа, ежегодно, она приезжает из Тель-Авива в Иерусалим и приходит в сквер имени погибших деятелей Еврейского Антифашистского комитета. Вот памятник с их именами. Вокруг него дети и родственники великих людей – дочери С. Михоэлса, дочь Д. Гофштейна, дочь В. Зускина, дочь убитого еще в 1937 году поэта М. Кульбака, сын Д. Бергельсона, племянница Л. Квитко… И все мы, кому дорога еврейская культура.

…Пока Нехама в отъезде, встречаюсь с родственницей моего мужа, Тальмой. Психолог, вдова прославленного генерала Дадо, Давида Эльазара, начальника генерального штаба в войну Судного дня, вспоминает, что Дадо, родившийся в Югославии, любил песни Нехамы Лифшиц. По дороге на Северный фронт он приезжал к любимой певице, забирал ее в свой джип и вез в Галилею, чтобы пела для солдат. “Он считал, что ее пение поднимает дух молодых израильтян”, – говорит Тальма.

И вот Нехама вернулась из Питера. Рассказывает, что еще в 2001 году Еврейский общинный центр Санкт-Петербурга издал сборник песен из ее репертуара, с нотами, составили его Евгений Хаздан и Александр Френкель, предисловие написала Маша Рольникайте. Со всеми встретилась снова. Центр организовал потрясающий концерт. А репетиции вылились в мастер-класс. Среди участников – исполнители еврейской песни из Санкт-Петербурга, Кишинева, Харькова. А с Нехамой были Светлана Кундыш (“майн мэйделэ” была в ударе, просто восхитительна”) и верная, преданная пианистка и композитор Регина Дрикер (партия фортепиано). Принимали их радушно: ” чуть ли не с трапа самолета нас все время снимали на пленку, и репетиции, и концерт”. Надеюсь, мы увидим этот фильм.

И мне она когда-то сказала это слово “мейделэ”. Лет пятнадцать назад я была на выступлении Нехамы Лифшиц вместе с другом, поэтом Гершоном Люксембургом. Странно было видеть в его руках большой букет. “Пойдем, отдадим Нехаме цветы”. Я смутилась, да нет, пусть он сам, я ведь с ней не знакома. Прошло несколько лет. Я начала вести на радио передачу “Литературные страницы”. Одним субботним утром, кажется, сразу после передачи “Песни, воскресшие из пепла”, раздается звонок: “Мейделе, – говорит незнакомая женщина, – спасибо”. Это была Нехама. А я к ней подойти стеснялась. Моя мама простаивала часами в очереди, чтобы “достать” билет на концерт Нехамы Лифшиц. А тут мое 55-летие, и Нехама приходит вместе с Левией Гофштейн и с Шошаной Камин, дочерью упомянутой выше актрисы Хавы Эйдельман. Представляю их маме. “Мама, это Нехама”. Она по-детски всплескивает руками, обнимает Нехаму, целует и повторяет: “Майн тайере, майн тайере (дорогая моя), сколько слез я пролила на твоих концертах, я знаю все твои песни наизусть, они у меня записаны в тетрадках”.
Эти тетрадки я храню и передам своим детям.

Опубликовано 23.04.2017  23:23

Н. Шуканов об И. Боруховиче

Мікалай Шуканаў

Паэт, які «чуў, як расце трава»

  

Фотавыявы І. Баруховіча розных гадоў

Вядомы савецкі яўрэйскі паэт і нарысіст (спартыўны) Ісак Барысавіч Баруховіч (Іча Баруховіч; у рускамоўных выданнях сваіх твораў падпісваўся Исаак Борисов; 1923–1972) – ураджэнец вёскі Гарадзец Рагачоўскага раёна. Друкавацца пачаў рана – у 13 гадоў, у 1936 годзе. Наогул пры жыцці аўтара і пасмяротна свет убачылі тры кнігі яго вершаў на ідыш: «Афн грынем брэг» («На зялёным беразе», 1941), «Ін а гутэр шо» («У добры час», 1947), «Бам шайтэр фун ёрн» («Ля вогнішча гадоў», 1974). З’яўляўся майстрам малых вершаў (мініяцюр). Асноўнымі матывамі яго творчасці былі «ваенная» лірыка, філасофскія разважанні аб сучаснасці.

Незадоўга да пачатку Вялікай Айчыннай вайны, у 1940 годзе, Ісак Баруховіч скончыў настаўніцкі інстытут у Рагачове. А сваю працоўную біяграфію пачынаў як настаўнік Стрэшынскай сярэдняй школы. Было гэта ў 1940-41 навучальным годзе. На той час Стрэшын быў раённым цэнтрам (у 1956 годзе Стрэшынскі раён аб’ядналі са Жлобінскім). Так сталася, што ў гэтай школе тады вучыўся будучы вядомы беларускі паэт і празаік Хведар Жычка (1927–2007). Па просьбе аўтара гэтага артыкула, ён у 1994 годзе напісаў успаміны аб тым часе.

«Ісак Барысавіч Баруховіч перад вайной (…) выкладаў беларускую мову і літаратуру ў Стрэшынскай сярэдняй школе, – пісаў у сваім лісце Хведар Жычка. – Вядома, спачатку ніхто з нас не ведаў, што ён піша вершы, пакуль у газеце «Сталинская молодежь» (цяпер «Знамя юности») не быў апублікаваны здымак з нарады (рэспубліканскай) маладых пісьменнікаў, якая адбылася ў Мінску. На здымку Ісак Баруховіч чытаў сябрам свае новыя творы. Пісаў ён на яўрэйскай мове, а ў Стрэшынскай раённай газеце “Сталінскі шлях” публікаваў іх у сваім перакладзе на рускую мову. Мы сталі паважаць яго яшчэ больш, прыставалі, каб расказваў нам, ці бачыў ён жывых Купалу і Коласа, якія яны з выгляду і г. д. Выкладаў і расказваў ён дужа цікава, хаця і быў малады і сарамлівы (…) А яшчэ помню… як мы, некалькі чалавек з класа не вывучылі напамяць зададзены верш Максіма Багдановіча “З песняў беларускага мужыка”. Паставіўшы нам у дзённікі заслужаную ацэнку “дрэнна”, Ісак Барысавіч насупіўся, доўга моўчкі стаяў каля дошкі, пазіраючы ў акно. Потым рэзка крутнуўся, загаварыў: “Не разумею, як можна не любіць такую паэзію” (…) Дэкламаваў ён ціха, задуменна, неяк зусім не так, як мы прывыклі расказваць ля дошкі – з выкрыкамі і завываннямі. “Чую ў цішыні, як расце трава, – амаль шэптам закончыў ён і тут жа запытаў: – З вас хто-небудзь чуў, як расце трава?” Ідучы на канікулы летам 1941 г. ён абяцаў нам у новым навучальным годзе паказаць сваю кніжку “На зялёным беражку” (так у Хведара Жычкі – М. Ш.). Але пачалася вайна, ні кніжкі, ні самаго Ісака Барысавіча мы ўжо не ўбачылі. Адразу пасля вайны ў нейкім тоўстым маскоўскім часопісе я прачытаў верш И. Боруховича «Я вставил раму» у перакладзе на рускую мову Якава Хелемскага. І ўсё – больш я нідзе яго прозвішча не сустракаў, думаў, ці памёр, ці куды з’ехаў. А ён (…) сядзеў у Маскве, змяніўшы літаратурнае прозвішча на псеўданім «Борисов». (…) А я ж вучыўся ў Маскве (у Літаратурным інстытуце імя А. М. Горкага – М. Ш.), тысячу разоў праходзіў каля выдавецтва «Советский писатель», дзе ён працаваў рэдактарам; кіраўніком майго творчага семінару і дыпломнай работы быў Якаў Хелемскі, які б мог даць мне яго адрас і г. д. Але лёс злосна пасмяяўся з мяне».

У час вайны Ісак Баруховіч быў начальнікам асабістай радыёстанцыі вядомага савецкага ваеначальніка генерала арміі, Героя Савецкага Саюза Мікалая Ватуціна (1901–1944). Узнагароджаны ордэнам Чырвонай Зоркі, медалямі.

Пасля вайны стала жыў у Маскве, дзе працаваў у адміністрацыйным апараце Саюза пісьменнікаў СССР. З’яўляўся членам рэдакцыйнай калегіі часопіса «Саветыш геймланд» (друкаваўся на ідышы). Вершы Баруховіча перакладалі на рускую мову Рыма Казакова (1932–2008), Юрый Левітанскі (1922–1996), іншыя вядомыя паэты.

Можна згадаць яшчэ адзін цікавы факт з біяграфіі Ісака Баруховіча. Ён быў зяцем буйнога яўрэйскага паэта і драматурга, свайго земляка – ураджэнца Рагачова – Самуіла Залманавіча Галкіна (1897–1960).

Пахаваны Ісак Баруховіч у Маскве на Увядзенскіх могілках.

Крыніцы

  1. Электронная яўрэйская энцыклапедыя.
  2. Уласны архіў М. Шуканава.

* * *

Прислушайся, как ветки добродушно

Бьют ветер по плечу в тиши дубрав,

И тот летит, постромки оборвав,

— Куда, откуда? — спрашивать не нужно!

К земле приникни сердцем и молчи,

И приобщись к дыханью трав, как равный.

Здесь наточила свежесть так недавно

Их тонкие зелёные мечи.

О воинство травиное! Я жил,

Стремясь к твоей лишь силе чудотворной.

Возьми в полон меня, чтоб я покорно

У ног твоих оружие сложил.

Перевод М. Петровых

* * *

Остановись!.. Смири гордыню!

Вглядись в травинку на пути!..

Ты чуть не разминулся ныне

С извечным чудом во плоти.

Двоится капля росяная…

Две бусины порвали связь –

Как боги, горести не зная,

Как люди, горько распростясь.

Надолго ль их мерцать оставят

В тени, где воздух невесом?..

Иль солнце тотчас их раздавит

Своим палящим колесом?..

Не презирай судьбы их малой:

В их угасанье смысл сокрыт…

Не здесь ли той грозы начало,

Что завтра землю обновит?

Перевод Ю. Нейман

(гэтыя і іншыя пераклады вершаў І. Баруховіча на рускую можна пачытаць тутbelisrael.info)

* * *

Шуканов Николай Васильевич (на фото) родился в 1962 г. в г.п. Лельчицы. Служил в Советской армии. Окончил Гомельский госуниверситет им. Ф. Скорины. Работал учителем, с 1990 г. – сотрудник райгазеты «Новы дзень» (Жлобин). Член Союза журналистов Беларуси, Церковно-исторической комиссии Гомельской епархии. Материалы по краеведению публиковались в газетах «Царкоўнае слова», «Голас Радзімы», «Краязнаўчая газета», «Советская Белоруссия», в «Журнале Московской Патриархии» и др., в сборниках, изданных в Беларуси и России. Автор книги «За всё – слава Богу: Записки краеведа». Лауреат Иолшинской премии, член Международной общественной организации союза писателей и мастеров искусств.

Крыніца: «Рагачоўскі сшытак» № 3, снежань 2016 г.

Апублiкавана 28.02.2017  22:13

В. Рубінчык. КАТЛЕТЫ & МУХІ (32)

Набліжаецца да фіналу высакосны 2016-ы, і вось падкраўся ўжо чарговы народна-палітычны юбілей – чвэрць стагоддзя без СССР, затое з СНД. З гэтай нагоды 08.12.2016 мае быць арганізавана канферэнцыя, дзе мадэратарам – 30-гадовы ўраджэнец Віцебска Яўген Прэйгерман… Асабіста не знаёмы, але радуе, што трапляюцца яшчэ ў Беларусі яўрэі, якія не замыкаюцца на побыце ды чыста абшчынных справах, якіх цікавіць шырэйшы кантэкст.

Я ж дазволю сабе нагадаць чытачам, што 2017-ы – таксама юбілейны… Не ў тым сэнсе, што трэба з помпай адзначаць 100-годдзе Лютаўскай рэвалюцыі або Кастрычніцкага перавароту. Апошняя дата цікавіць мяне хіба таму, што ў савецкі час піянеры-камсамольцы мелі звычку закладваць у розных паселішчах капсулы з пасланнямі нашчадкам, і прасілі ўскрыць 7 лістапада 2017 г. (Слуп з адпаведным надпісам сам бачыў, напрыклад, у Вяліжы Смаленскай вобласці ў 1999-м, на цэнтральнай плошчы гарадка.) Дык вось кур’ёзна, што яны там панапісвалі для пакалення, якое «будзе жыць пры камунізме». Некаторыя ў 1960-х шчыра верылі Хрушчову…

Папраўдзе ж, куды больш цікавяць юбілеi выбітных яўрэяў, асабліва тутэйшых. Так, у 2017 г. споўніцца 250 год з дня народзінаў Менашэ Іліера (1767, Смаргонь – 1831, Ілья), 200 год было б Нафталі Берліну (1817, Мір – 1893, Варшава). Не збіраюся прысуседжвацца да заслуг настаўнікаў мінулага, іначай выйдзе, як у Ільфа і Пятрова ў «12 крэслах»:

Рэпарцёр Пярсіцкі дзейна рыхтаваўся да двухсотгадовага юбілею вялікага матэматыка Ісака Ньютана.

— Ньютана я бяру на сябе. Дайце толькі месца, — заявіў ён.

— Так вы, Пярсіцкі, глядзіце, — перасцерагаў сакратар, — абслужыце Ньютана па-чалавечы

— Як? Вы дагэтуль яшчэ не знялі Ньютана?! — накінуўся Пярсіцкі на фатографа. Фатограф дзеля мадзеля пачаў адбрэхвацца.

— Паспрабуйце вы яго злавіць, — ганарліва сказаў ён.

— Добры фатограф злавіў бы! — закрычаў Пярсіцкі.

Дык што ж, трэба здымаць ці не трэба?

— Вядома, трэба! Паспяшайце! Там, напэўна, сядзяць ужо з усіх рэдакцый!.. Ён зараз у «Дзяржшвеймашыне». Не забудзьцеся – Ньютан, Ісак, імя па бацьку не помню. Здыміце к юбілею. І калі ласка — не за работай. Усе ў вас сядзяць за сталом і чытаюць паперкі. На хаду здымайце. Або ў кругу сям’і.

Дарэчы, шкада, што гумарны дыялог з фатографам выпаў з канчатковай версіі рамана, ён такі актуальны! У памяці многіх-многіх беларускіх школьнікаў – а, бадай, і дарослых – жыве «та дэвушка Сцюшка» (калі хто не прасёк фішку, меўся на ўвазе Тадэвуш Касцюшка – ураджэнец Беларусі, герой паўстання 1794 г.). Ды што XVIII стагоддзе… Пяць год таму выпадкова зазірнуў у канспект аднаго студэнта БДУ. З лекцый па гісторыі ён даведаўся пра «Рузвельда», пра тое, што японцы ўварваліся ў «Монжурио», а Гітлер стаў «призедентом (фюрером)». А яшчэ хлопец запісаў: «В 1926 г. сторонники Гитлера напились в пивной и пошли штурмовать баварское правительство».

Стаміўся ўжо валтузіцца з прымаўкай «Рыба гніе з галавы», аднак нічога лепшага пра беладукацыю на розум не прыходзіць. Ясны перац, «адказныя» не выправілі памылкі на сайце міністэрства, пра якія мы пісалі 10 з лішнім дзён таму… На Украіне быў «проффесор», а ў нас, значыць, «Приглашенныйпрофессор»: што пнём аб саву, што савой аб пень. Украінскі хаця б не абвешваў сябе медалямі кшталту «70 лет победы в Великой Отечественной Войне 1941-1945 гг.»: мабыць, разумеў, што народжаным пасля вайны недарэчна трэсці такімі ўзнагародамі. Калі міністр Жураўкоў атрымаў яе замест бацькі або дзеда, то чаму на сайце гэта не пазначана?..

Але вярнуся да Іліера з Берліным: гэтыя рабіны, хоць не навучаліся ў беларускіх універах, здаровага глузду мелі даволі… Дзіва што Іліер стаўся ахвярай цэнзуры ў 1820-х гг.: «Калі ўладальнік друкарні, дзе друкавалася гэтая кніга («Алфэй Менашэ»), пазнаёміўся па першым аркушы з яе кірункам, ён кінуў у агонь надрукаванае разам з рукапісам, і Менашэ давялося аднаўляць знішчаны рукапіс»). Іліер, ідэаліст – ва ўзвышаным разуменні слова – разглядаў усё чалавецтва як «непадзельны арганізм»; кожны індывід мусіў усведамляць, што «яго нармальнае развіццё і дабрабыт цалкам залежаць ад дабрабыту ўсяго грамадства». Выходзіць, Ленін з яго зацяганай цытатай («няможна жыць у грамадстве і быць вольным ад грамадства») быў толькі эпігонам…

Нафталі ж Цві Егуда наш Берлін, мала таго, што ўзначальваў Валожынскую ешыву ў лепшыя яе часіны (з 1854 г. і да пачатку 1890-х; колькасць вучняў узрасла ў некалькі разоў), яшчэ і заклаў асновы капілефта. Так, ён пісаў у каментарыі да «Шээлот» Ахі з Шабхі: «Хто б ні пажадаў перадрукаваць гэтую кнігу («Га-амэк шэалах» – В. Р.) у гэтай або іншай краіне, атрымлівае мой дазвол без грашовага ўзнагароджання і прывітанне маё, таму што распаўсюд наказаў добраславенай памяці настаўніка нашага з’яўляецца шчырым маім жаданнем. Я толькі прашу выдаўца, які выпусціць гэтую кнігу пры маім жыцці або жыцці майго сына Хаіма, паведаміць камусьці з нас пра гэта, каб мы маглі зрабіць дапаўненні, праўкі…»

Яшчэ ў 2017 г. будуць юбілеі такіх знакавых для культуры дзеячаў, як скульптар Абрам Бразер (1892-1942), паэт Самуіл Галкін (1897-1960)… Спадзяюся, што шматлікім яўрэйскім суполкам захочацца-такі неяк на высокім ідэйна-мастацкім узроўні адзначыць гэтыя даты. Не ўсё ж выстаўляць на публіку розных гангстэраў у якасці «ўзорных» прадстаўнікоў нашага народа, як тое было сёлета на «Дні яўрэйскай культуры».

lansky

На правым стэндзе – партрэцік ураджэнца Гродна Меіра Ланскага (1-ы справа ў 3-м радзе).

Пра культ крымінальнікаў у масавай культуры і яго небяспеку для грамадства многа пісаў яшчэ Аляксандр Салжаніцын, лепей я ўсё адно не напішу. Агульнавядома, чаму (не) вучыць гісторыя…

А тым часам спалены труп Фідэля Кастра нарэшце перасталі цягаць па яго роднаму краю – сёння пахавалі. Многія кіраўнікі дзяржаў знайшлі, што сказаць на развітанне, сёй-той нават запісаў Фідэля ў «мысляры, замены якому няма». О так, каб дзесяцігоддзямі трымаць у аброці народ (няхай і на востраве, які цяжэй пакінуць), мазгамі варушыць неабходна… З іншага боку, рэвалюцыянер і чыноўнік – бясспрэчна адораны – не здолеў як след рэалізаваць сябе ні ў навуцы, ні ў філасофіі. Звыш мільёна суайчыннікаў уцяклі ад яго, тысячы людзей былі пакараны смерцю па палітычных матывах, сотні тысяч сядзелі ў турмах і лагерах (пры «жахлівым» дыктатары 1950-х гг. Батысце – каля 500 чалавек).

Крыху зачапіла мяне ацэнка, якую даў Фідэлю Якаў Кедмі: «выдатная фігура, ператварыў Кубу ў даволі развітую краіну» (агаварыўся, праўда, наконт «метадаў, уласцівых дыктатарскаму рэжыму»). Але не здзівіла. Даўно быў у курсе, што Кедмі – спараджэнне той плыні ізраільскага істэблішменту, дзе лічылі, што мэта апраўдвае сродкі, і ў 1970-80-х плённа супрацоўнічалі з Румыніяй Чаўшэску, адыёзным рэжымам Паўднёва-Афрыканскай рэспублікі… Адбілася на ладзе думак «дзядзі Яшы», напэўна, і служба ў «Натыве», а калі капнуць глыбей, то і захапленне «моцнымі асобамі», такое характэрнае для вялікай часткі дыяспарных – і не толькі – яўрэяў. Я. Кедмі (Казакоў) пакінуў СССР у 1969 г., аднак, падобна, тут акурат той выпадак, калі лягчэй было выдаліць сябе з галута, чым галут з сябе.

Значна менш кампліментарна, чым кубінскага харызматыка, Я. К. ацэньваў «свайго» прэм’ер-міністра 18 год таму. Цытую паводле кнігі Аляксандра Бовіна «Записки ненастоящего посла» (2001): «Павярхоўны, недасведчаны, схільны да паказухі, несумленны – такія эпітэты выкарыстоўваліся. “Я абавязаны папярэдзіць грамадскасць, – сказаў былы кіраўнік Бюро па сувязях, – што Біньямін Нетаньягу – небяспечны прэм’ер-міністр для Ізраіля. Небяспечны лад яго думак, небяспечны шлях прыняцця ім рашэнняў, і гэта можа прывесці да трагедыі”». Між тым «небяспечны» з 31.03.2009 зноў працуе галавой ураду, і нічога. У мінулым месяцы ён пабіў рэкорд Давіда Бен-Гурыёна па бесперапынным кіраванні (1955–1963 – 7 гадоў і 229 дзён). Карацей, спецслужбовец выявіўся банальным клікушам… Застаецца такім і на пенсіі.

Не адзін Кедмі трапіў пальцам у неба, ацэньваючы патэнцыял Нетаньягу; Давід Маркіш, напрыклад, таксама. Мяркую, «дыхтоўнаму літаратару» (характарыстыка Бовіна) няёмка зараз перачытваць свае радкі 1999 г.: «Бібі надакучыў і “сваім”, і “чужым”… Час Бібі Нетаньягу падыходзіць да канца. Прэм’ера, хутчэй за ўсё, чакае палітычнае небыццё – яго таварышы па партыі прад’явяць яму рахунак, і рахунак гэты будзе скрышальным».

Днямі спахапіўся, што за 20 гадоў мы недалёка прасунуліся: сышлі са сцэны Ельцын, Клінтан, Шырак, Асад-старэйшы, Арафат і нават «вечны» Фідэль, а ў Беларусі па-ранейшаму – Лукашэнка, у Ізраілі – Нетаньягу… Абое рабое? Аднак, калі параўнаць шэраг крытэрыяў за 1997 і 2015 г., то стане ясна, дзе перавага:

 

Колькасць жыхароў, мільёнаў ВУП на жыхара (па парытэту пакупн. здольнасці, $) Працягласць жыцця, гадоў Месца ў свеце паводле «індэксу шчасця»
Гады 1997 2015 1997 2015 1997 2015 2015
Беларусь 10,14 9,51 6087 16621 68,5 72,3 59-е
Ізраіль 5,84 8,35 23906 31671 78 82,5 11-е

Пасля лістапада 1996 г. кіраўнікі РБ, ужо не звязаныя «перашкодамі» з боку парламента і Канстытуцыйнага суда, адчайна кінуліся даганяць «развітыя краіны»… У некаторых сферах поспехі дасягаліся, але якім коштам? Канстытуцыю фармальна не скасавалі, а дэ-факта яе тапталі на кожным кроку – і выхоўвалі маладых цынікаў, штогод адзначаючы «Дзень Канстытуцыі» (15 сакавіка). «Па дарозе» страчаны кожны дваццаты жыхар, знешні доўг істотна вырас і ў абсалютным, і ў адносным вымярэнні (у 1997 г. ён складаў 15% ад ВУП, у сярэдзіне 2010-х стабільна перавышае 50%). Між тым яшчэ ў 2001 г. Лукашэнка дужа ганарыўся сваёй «незалежнасцю» ад крэдытораў. Напрыклад, у прамове на «Другім усебеларускім народным сходзе»: «Мы не нахапаліся замежных пазык, не ўлезлі ў даўгі, аддаваць якія прыйшлося б дзецям і ўнукам».

Што самае крыўднае, беларусы дагэтуль не маюць тых даходаў і працягласці жыцця, якія ізраільцы мелі 20 год таму…

Біньяміна Нетаньягу не ідэалізую, стаўлюся да яго як да жывога чалавека. «Бібіка» ў канцы 1990-х, калі жыў у Іерусаліме, ахоўваў сам Паша Касцюкевіч; упэўнены, поўнае г… ён бы ахоўваць не стаў. Вядома, Бібі – кручаны палітык, якому «палец у рот не кладзі». У першы свой тэрмін ён асабліва любіў хітраваць, маніпуляваць хаўруснікамі (адна «справа Бар-Он – Хеўрон» чаго вартая) ды цягнуць ката за хвост. Але, што ні кажыце, павагу ў мяне выклікае тое, што пасля паражэння ад Эгуда Барака ў маі 1999 г. Б. Н. адрадзіўся ў палітыцы, бы тая птушка Фенікс… І не збаяўся ўзяць былога праціўніка-«крыўдзіцеля» ва ўрад міністрам абароны (Барак служыў ім да 2013 г.), дый свайго «заклятага сябра» Лібермана Бібі выкарыстоўвае напоўніцу.

Напэўна, і Лукашэнку было б памысна зараз пацярпець паражэнне (дапусцім, на рэферэндуме, як было напісана тут), бо яго «перамогі» ўсё часцей стаюцца Піравымі. У прынцыпе, кожны чалавек можа за 22 гады адарвацца ад рэальнасці. Эх, баюся, мала чаго навучылася наша «эліта», назіраючы за лёсамі двух небезвядомых Леанідаў, Брэжнева (1905-1982) і Левіна (1936-2014), якія пад канец сваіх кадэнцый ледзь не ў маразм упалі…

Вольф Рубінчык, г. Мінск

04.12.2016

wrubinchyk[at]gmail.com

Апублiкавана 5.12.2016  9:06

В. Рубінчык. КАТЛЕТЫ & МУХІ (20)

Чарговае лета мінула, а можа быць, цячэ, як вада ў ярок. Не ўсе за мітульгой падзей прыкмецілі, што пасада пасла Ізраіля ў Беларусі вакантная ўжо год, але мы-та прыкмецілі: яшчэ і таму, што вялікаразумная часовая павераная абяцала прыезд новага пасла ў ліпені або ў жніўні 2016 г. Праўда, гэтак яна абяцала ў красавіку, а 7 жніўня падчас пасяджэння «Каардынацыйнага савета» галоўнага (?) яўрэйскага саюза Беларусі на адпаведны запыт адказала іначай: «гэтае пытанне зараз вырашаецца ў ізраільскім урадзе». Маўляў, як толькі, так адразу; чым марудней, тым хутчэй, і ўвогуле, Рым Тэль-Авіў не ў адзін дзень будаваўся… «Школа Шагала».

На жаль, марнаслоўе характэрнае як для ізраільскіх чыноўнікаў & чыноўніц, так і для мясцовых «яўрэйскіх лідараў». Ну хто цягнуў за язык бізнэсоўца Макса Ю., калі ў сакавіку 2015 г. ён рэагаваў у пэйсбуку фэйсбуку Іудзейскага рэлігійнага аб’яднання (ІРА) на мой артыкул пра Левіна & левіншчыну? Адзін з маіх тэзісаў тычыўся герантакратыі ў яўрэйскіх арганізацыях, выціскання моладзі на трэцеразрадныя ролі. Па сутнасці запярэчыць нічога не знайшлося, але ж Ю. запэўніваў: «у 2016 годзе ў большасці [яўрэйскіх] груп адбудзецца натуральная змена пакаленняў…» Нешта не відаць. Напэўна, прыйдзецца камусьці за астатнія 4 месяцы забяспечыць «натуральную змену» ўласнымі сіламі, а ў адваротным выпадку… ці дазволена будзе лічыць лімуднага піяршчыка пустабрэхам?

Aviv2016

Маладыя яўрэйскія інтэлектуалы з «Каардынацыйнага савета», 07.08.2016. Фота з aviv.by.

Дарэчы, калегі з ІРА пякуць напалмам, да штыху прыраўнаўшы пяро. Чаго варты іхні допіс ад 30.08.2016 пра падарожжа 500 рабінаў з Расіі ў Беларусь, які пачынаецца з перафразаванай дзіцячай песенькі:

Ехали раввины темным лесом

За каким-то интересом

Интер, интер, интерес

Из ЦК КПСС…

Далей расказ пра інцыдэнт 22.08.2016 у перакладзе на беларускую гучыць прыкладна так:

Яны рабіны, у іх з’езд, яны едуць у Беларусь з Расіі, не паклапаціўшыся пра наяўнасць беларускай візы для тых, каму гэта трэба. І пры выездзе з Расіі ў Беларусь расійскія ўлады не выпускаюць іх у Лёзна, што для любавіцкага хасіда на другім месцы пасля Сцяны плачу. Ну, у прынцыпе, правільна робяць, што не выпускаюць, таму што Беларусь хаця і сяброўская краіна для Расіі, але ўсё ж суверэнная краіна і адсутнасць візы ў замежных грамадзян не дае магчымасць легальна перасекчы мяжу. У паветры ствараецца нейкае напружанне… І тут адбылася падзея, якая на першы погляд не вельмі ўпісваецца ў свядомасць тых, хто прызвычаіўся ўсё беларускае паддаваць абструкцыі. Прыехаў Упаўнаважаны па справах рэлігій і нацыянальнасцей Леанід Гуляка, прывёз вітанне ад Прэзідэнта Лукашэнкі, рабінаў пусцілі ў Беларусь. Магчыма, паслядоўнасць была іншай, але факт не мяняецца. Напружанне было знята, рабіны трапілі, куды ім трэба было, а Беларусь адным махам атрымала «сто ачкоў на барабане і прыз»…

Вось ён, таленавіты піяр! І першага прэзідэнта Беларусі ўспомнілі, і яго нукера (які, праўда, прыклаў руку да знішчэння мінскай сінагогі на Дзімітрава, 3 у 2001 г., але хто тое помніць?) з вялікай літары пазначылі, і перадачу з Лёням Якубовічам ненавязліва прыплялі… Заадно заявіўшы сябе апанентамі тых, хто «прызвычаіўся ўсё беларускае паддаваць абструкцыі», а сала беларускае жарэ, а бабруйскім алеем «Шалом» мінскі фалафель залівае. Вось хто заслугоўвае суперпрызу – пазачарговага прыёму ў старшыні гарвыканкама і чарговай абяцанкі пазначыць месца, дзе была Халодная сінагога, ды аднавіць яўрэйскія могілкі!

Такой бяды, што той жа аўтар (тыя ж аффтары?), пішучы пра канферэнцыю ІРА 28 жніўня, на каліва сказілі прозвішча новага галоўнага рабіна: ім стаў ураджэнец Мардэхай Райхінштэйн, а ў фэйсбуку было «Ранхінштэйн». ПраМблема ў тым, што памылачку адразу падхапіў – і не выправіў – «партызанскі» сайт. Між іншым, партызаны такія партызаны, што, у адрозненне ад рэлігійнага партала, забыліся нават пра тое, што гал. рабіна мае яшчэ зацвярдзіць дзяржаўны ўпаўнаважаны… Хаця, здавалася б, някепская нагода патроліць урад, які соваецца ва ўсе дзіркі.

Апошнім часам неяк панура ўсё з журналістыкай у нашым краі. Будаўніца «Брамы» Ларыса Фінкельштэйн змясціла ў сябе звышэмацыйны допіс пра «бандытызм і езуіцтва» медыкаў, з якімі ўступіла ў жорсткую спрэчку праз… нявыкліканы ў паліклініцы ліфт. «Новы час» і «Салідарнасць» некрытычна перадрукавалі фэйсбучны крык душы: даць слова другому боку ў рэдакцый глуздоў не хапіла… Безумоўна, лекары, педагогі (а таксама жэсаўцы, паштары…) – зручная мішэнь для крытыкі яшчэ з савецкай эры. Дапяць, што гэтыя катэгорыі адлюстроўваюць стан грамадства і не могуць скокнуць «вышэй галавы», дадзена не ўсім.

Не здзівілі мяне і крокі аднаго з вядучых аўтараў «НЧ», які, насуперак нашаму прагнозу з папярэдняй серыі «Катлет і мух», даказваў, што ў «палату № 6» ніхто з апазіцыянерчыкаў не патрапіць. На словах «незалежны журналіст» быў гатовы пайсці ў заклад, а ў адказ на канкрэтную прапанову «саскочыў»: хіба спалохаўся, што прайграе пляшку спіртнога або акарыну 🙂

Насамрэч баязліўцаў-перастрахоўшчыкаў замнога ў Беларусі, і не заўсёды яны тояцца ў дзяржаўных установах. Наадварот, часам супрацоўнікі гэтых устаноў аказваюцца смялейшымі за «вольных стралкоў». Так, трэнер СДЮШАР-7 г. Брэста нярэдка змяшчае ў сябе на сайце спасылкі на шахматныя матэрыялы belisrael.info (дарэчы, сёлета праекту «Брэсцкія шахматы» грукнула 10 гадоў), вядучы бібліятэкар і загадчык кафедры дзяржаўнага педуніверсітэта не адмаўляюцца ад супрацы з намі. А магілёўскаму гросмайстру К., які «сам сабе гаспадар» і зарабляе пераважна гульнёй на сярэдняй рукі замежных турнірах (яшчэ піша кнігі, агляды etc.), нават згадкі ізраільска-беларускага сайта здаюцца крамолаю: мы ў яго вачах амаль гэткія ж страшныя, як «Хартыя»… Праігнаруем яго блог, дзе трапляюцца кур’ёзныя шахматныя (і каляшахматныя) назіранні, але ў той жа час пануе тупая цэнзура.

Ёсць прымаўка: «чым вышэй залазіць малпа, тым лепей відаць яе зад». Грубавата, аднак слушна. У Беларусі, дарма што не без выняткаў, дзейнічае правіла: чым вышэй статус «дзяржаўнай асобы», чым больш рэсурсаў яна падбірае пад сябе, тым менш у ёй павагі да «простых грамадзян» і схільнасці да «нестандартных» учынкаў. Цытаваў тут адказ намесніцы міністра сувязі… Не склалася і з Рагачоўскім райвыканкамам. У лістападзе 2015 г. намеснік старшыні падтрымаў маю прапанову, ды нават пайшоў далей: абяцаў разам з дэлегацыяй «общественного объединения “Союз белорусский писателей“» (так!) запрасіць у горад на ХХІІІ Дзень беларускага пісьменства і Вашага пакорлівага слугу… Ці трэба казаць, што ў верасні 2016 г. у Рагачове (акурат як 10 год таму ў Паставах) не было дэлегацыі Саюза беларускіх пісьменнікаў, а запрашэння з райвыканкама я так і не дачакаўся?

Дасць Б-г, калі-небудзь з’езджу ў горад Гервасія Вылівахі без узгаднення з чыноўнікамі. Хочацца верыць, што Дзень пісьменства 4 верасня запомніцца рагачоўцам надоўга – не толькі тлумам і галёканнем. У Шчучыне год таму аналагічнае свята мела нямала дадатных рысаў; з іншага боку, чытаць і выбіраць сабе чытво я прызвычаіўся задоўга да заснавання «Дня пісьменства»/«Дамоў кнігі»… Дый прэміі, якія прысуджаюцца чыноўнікамі і афіцыёзным «Саюзам пісьменнікаў Беларусі» без уліку інтарэсаў найстарэйшай творчай суполкі Беларусі, не дужа мяне цікавяць.

Летась райвыканкамаўцы планавалі «при наличии финансовых средств» устаноўку да свята «ротонды и скульптуры Гервасия Выливахи на памятнике архитектуры – Замковой горе г. Рогачева». Фінансавых сродкаў, відавочна, хапіла толькі на Дом кнігі імя Караткевіча. Арганізатары пералічылі юбілеі ўсіх, каго маглі – Бядулі, Крапівы, Багдановіча, Мележа, Шамякіна – а 120-годдзе Майсея Кульбака забылі. Не ўзгадалі ў інтэрнэт-спісе між ураджэнцаў рагачоўскай зямлі выдатнага паэта Самуіла Галкіна, хоць у горадзе здаўна ёсць яго вуліца. Але ж якое беларуска-яўрэйскае сэрца не ўзрадуецца ад весткі пра ўрачыстае наданне імя мастака Анатоля (Танхума) Каплана дзіцячай школе мастацтваў (ідэя абмяркоўвалася на сайце «раёнкі» з вясны 2015 г.), ад таго, што ў Рагачове з 2011 г. праводзяцца Капланаўскія чытанні?

Паколькі ў Рагачоў я не завітваў, то і здымкаў з імпрэзы не прапаную (перадрукоўваць з іншых крыніц сумотна). Паглядзіце-ка лепей, шаноўныя, як балявалі ў іншым горадзе Гомельшчыне – у Калінкавічах. Узровень прыкладна той самы… Абразкі з VIII фестывалю гумару «Аўцюкі» (ліпень 2016 г.) прыслаў пастаянны аўтар belisrael.info Уладзімір Лякін.

20-1 20-3

Асаблівага сэнсу ладзіць фэсты гумару ў Беларусі, па-мойму, няма: жыццё і так смешнае да слёз. Тым, хто яшчэ не верыць, раю паглядзець перадвыбарныя ролікі на БТ Уладзіміра Падгола («Містэр Шалом» кампаніі-2016; мабыць, Артура Клінава абчытаўся) і Дзмітрыя Кучука («Містэр Адгазнік»). Шкада, што не бярэ ўдзелу ў парламенцкіх выбарах Юрый Шульган: на шляху да халяўнай вады ў парку 60-годдзя Акцябра ён паведаміў нам, што ўзмоцнена рыхтуецца да прэзідэнцкіх. Каго не цікавяць баталіі кандыдатаў, няхай уважліва пазнаёміцца са справаздачай бешанковіцкай газеты пра «29 адважных даследчыкаў» (не раўнуючы, 26 бакінскіх камісараў), якія ледзь не згубіліся сярод магільных камянёў. Феерычны таксама пасаж «Зары» пра «незвычайныя» імёны тутэйшых яўрэяў: Роза, Якаў, Іосіф…

Крыху – папраўдзе, самую крыху – насмяшыла Жэня Ч., дачка «нармалізаванага» беларускага медыямагната, якая атабарылася ў Ізраілі. 4 верасня г. г. яна зарэгістравала ўласны бізнэс і на пытанне, чым будзе займацца, горда заявіла: «зліваць у экстазе дзве краіны, якія я люблю: Беларусь і Ізраіль». Калі на любові зарабляюць грошы, гэта завецца?.. Праўда, крыху пазней удакладніла: «вязу групы ІТ-прадпрымальнікаў з Беларусі ў Ізраіль».

Багата мільганула такіх, хто спрабаваў абстрагавацца ад палітычных рэалій і ўхапіць свой кавалак на беларускім рынку… Не дужа «пакаціла» ні ў Эліэзера Фішмана (ці выпадкова пасля апрацоўкі Мінска ён апынуўся на грані банкруцтва?), ні ў Леві Леваева, ні нават у беларускага рэзідэнта Міхаіла Шурыма з ізраільскімі партнёрамі. Можа, спярша правілы гульні ў РБ варта было зрабіць больш празрыстымі і стабільнымі?.. Ну, з такім магутным-тылам, як мама-«культОролог» (хіба аналаг «проффесора»?), у дзяўчыны ўсё мае атрымацца, прынамсі шчыра ёй гэтага зычу.

Усміхнуў і маскоўскі публіцыст Алесь Ч., які хоча быць большым беларусам, чым мясцовыя (што, зрэшты, характэрна для эмігрантаў – аўтараў «Радыё С.»), і падказвае ўладам: «Зьдзіўляюся, як беларускі МЗС і беларускія ідэолягі не выкарыстоўваюць габрэйскі фактар чыста з прагматычных меркаваньняў: гэта ж сапраўды калясальны, гіганцкі патэнцыял для турызма і ўвогуле для разьвіцьця сувязяў з Ізраілям, ЗША, Брытаніяй. Нашчадкаў беларускіх габрэяў – дзясяткі ці сотні тысячаў, сярод іх вельмі шмат багатых і ўплывовых людзей». У 2016 годзе! Пасля безлічы афіцыйных прамоў на тэму «Беларусь – радзіма яўрэйскіх сланоў мастакоў і партызан», пасля місіі лорда Бела, які ў 2000-х «адмываў» Беларусь ад антысемітызму, і шматлікіх заляцанняў высокіх чыноўнікаў да Софы, Эвіка, Фаіны, Грышы Іофе ды іншых інтарэсантаў! Выглядае, мінспорту на пачатку 2016 г. ўзяло экс-дырэктарку ІРА начальніцай беларускага агенцтва па турызму іменна ў спадзеве, што яна прывязе ў «сінявокую» яшчэ болей нашых супляменнікаў. Меркаваў даведацца пра поспехі Веранікі Д. за паўгода з сайта ўзначаленай ёю канторы, ды стаміўся чакаць, пакуль паадкрываюцца яго старонкі…

Яшчэ не заведзены атамны Молах пад Астраўцом ужо забірае людзей (дырэкцыя будоўлі АЭС праз дзень, 27.08.2016, пацвердзіла згубу рабочага). І што-што, а гэта саўсім не смешна.

Вольф Рубінчык, г. Мінск

05.09.2016

wrubinchyk[at]gmail.com

Кароткі змест папярэдніх дзесяці серый

№ 19 (15.08.2016). Перадвыбарны перыяд. «Хто пасля Лукашэнкі?» Кампанія А. Лагвінца 2016 г. Успамін пра 2004 г., калі «адмінрэсурс» працаваў на карысць І. Аляксанавай. Выкрыцці П. Спірына ў 2012 г. І. Аліневіч пра А. Дзмітрыева. Прагнозы адносна шансаў А. Дзмітрыева, Т. Караткевіч, А. Трусава. Інцыдэнт на АЭС і кампанія «зялёных». Павольная беларусізацыя. Вывучэнне творчасці Ф. Гюлена беларускімі «інтэлектуаламі». Неадназначнае стаўленне да праспекта С. Бандэры ў Кіеве, крытыка з боку яўрэйскіх суполак. «Грамадская рэабілітацыя» нацысцкіх калабарантаў у Беларусі.

№ 18 (17.07.2016). Трэш ад С. Алексіевіч. Развагі пра адносіны палякаў і яўрэяў у вайну. «Адстаронены» падыход да ахвяр (Т. Снайдэр і інш.). Рэакцыя прэзідэнта Расійскага яўрэйскага кангрэса. Кніжныя падарункі з аўтографамі (М. Шуканаў, Д. Шульман, Зм. Дзядзенка, І. Бердзічэўскі, Г. Піліеў). Кароткі агляд рамана «Малінавы пелікан» Ул. Вайновіча. Палітычная кар’ера Г. Каспарава і яго недальнабачная пазіцыя пры адкліканні прэміі Гавела, прысуджанай П. Паўленскаму.

№ 17 (27.06.2016). Выступ С. Ландвер на «Усебеларускім сходзе». Яе скандальнасць. Думкі пра суполку, якой яна кіравала. Фільм «Гуд бай, бацька», эвалюцыя «першай беларускай газеты». Закон аб абароне дзяцей, «лалітыка». Бязглуздасць празмерных абмежаванняў у мастацтве. Атмасфера ў Беларусі і «перабудовачныя» фільмы. Канец брэжнеўскага кіравання вачыма А. Рыбіна. Наіўная «вера ў Захад» А. Лагвінца. Добрыя навіны (выстава «яўрэйскіх лялек» В. Гайшун і г. д.), кароткі ўспамін пра Д. Сімановіча. «Шагалаўскае» шоў на АНТ. Індульгенцыі ад кнігароў.

№ 16 (24.06.2016). «Усебеларускі народны сход», падабенства ў бачанні народу А. Лукашэнкам і С. Алексіевіч. Думкі Ю. Хашчавацкага, С. Ландвер. Цяганіна з выплатай пенсій выхадцам з Беларусі ў Ізраілі. Спробы М. Салодкінай і С. Ландвер дамовіцца з М. Шчоткінай (2007, 2012 гг.). Спрэчныя выказванні пра «сялянскасць» беларусаў, «інтэлігентнасць» яўрэяў. Гісторыя М. Шурыма, які страціў кароў. Водгукі на 15-ы выпуск «Катлет і мух». Канферэнцыя «пра яўрэяў» у БДУ (2008 г.). Помнік Э. Севелe ў Бабруйску. Дыскрэдытацыя ўрада Гройсмана міністрам Авакавым.

№ 15 (12.06.2016). Стан іудаікі ў несвабоднай краіне. Назіранне Бенькі пра паступовыя абмежаванні ў Беларусі. Сумнеў у тым, што дзяржава дапаможа развіваць іудаіку. «Афіцыйная» беларуская навука і фестываль нацыянальных культур у Гродне. Гіпатэтычныя крокі да выхаду з крызісу: сацыялагічнае даследаванне, заснаванне Цэнтра ідыша ў Пінску або Бабруйску, «Інстытут беларускай іудаікі». Замежныя інстытуцыі. Бюракратычны адказ на прапанову выпусціць канверт з выявай М. Кульбака.

№ 14 (20.05.2016). 25 гадоў беларускай дзяржаўнасці. Пастка будучай дэнамінацыі. Магчымыя пагрозы для незалежнасці. Расчараванне ў Захадзе, грубыя нападкі Ш. на ЕГУ. Глупствы ад зволеных з ЕГУ выкладчыкаў. Рэальнае месца тэмы Халакосту ў Беларусі. Антыканстытуцыйная ліквідацыя Вышэйшага гаспадарчага суда. Выпадкі, калі суддзі ў 2016 г. касавалі рашэнні выканаўчай улады. «Сэканд-хэндная» газета «Авив». Меркаванне пра парламенцкія выбары.

№ 13 (10.05.2016). Матэрыял Ю. Чарняўскай пра яўрэяў у СССР як падстава для вывадаў пра стан грамадства. Слабыя месцы гэтага артыкула і партала «прагрэсіўнага іудаізму». Малапісьменны дапаможнік для беларускіх студэнтаў «Гісторыя Беларусі. Ад старажытных часоў – па 2008 год». Думкі Дз. Сляповіча пра «моду на яўрэйства» ў Беларусі. Юдафобія ў колах «патрыётаў». «Цяжкасці перакладу» (дакументацыя АЭС, нарыс Бядулі). Алей Шалом з Бабруйска. Гастролі ізраільскага гурта «Арава» ў Мінску, Сабантуй у Рышон Ле-Цыёне.

№ 12 (24.04.2016). «Вясна юбілеяў»: Натан Воранаў, Майсей Кульбак, Змітрок Бядуля. Погляд Алеся Бузіны на Тараса Шаўчэнку. Апартунізм Бядулі і Кульбака ў 1930-х гг. Падарожжа Этгара Керэта ў Мінск-2016. Меркаванне пра агенцтва па турызму і Барыса Луцэнку. Праект па вывучэнні гісторыі савецкіх яўрэяў. «Такі Песах» і «Лімуд» у Мінску. «Экстрэмізм» у кнігах Зянона Пазняка і яго рэальныя памылкі. Зварот пра Курапаты ў пасольства Ізраіля.

№ 11 (03.04.2016). Рашэнне прэм’ер-міністра Ізраіля захаваць пасольства ў Беларусі. Лёс «ідышкайт». Выхад і прэзентацыя рамана П. Касцюкевіча «План Бабарозы». Кніга афіцыёзных філосафаў «Беларусь: культурно-цивилизационный выбор». Успамін пра наведванне Інстытута філасофіі і прапановы дырэктара. Гастролі «Серебряной свадьбы» ў Маскве. Разборкі вакол недзяржаўнай літпрэміі «Дэбют». Яўрэі і гумар.

№ 10 (26.02.2016). Візіт у Мінск ізраільскага паэта Ёнатана Барга. Уражанні ад выставы «Час і творчасць Льва Бакста», ад экспазіцыі Нацыянальнага мастацкага музея ўвогуле. Некалькі слоў пра Майсея Кульбака. «Шарыкаўскія» выказванні дзяржаўных службоўцаў. Гісторыя з маечкай «Holocoste» на Нямізе, саматужная канспіралогія асобных публіцыстаў. Рэальныя праблемы яўрэйскага жыцця – у Ракаўскім прадмесці і не толькі.

Змест першых серый гл. у № 10 🙂

Ад рэдакцыі. Мы не заўсёды згодныя з суб’ектыўнымі ацэнкамі нашых аўтараў, у тым ліку і В. Рубінчыка.

Апублiкавана 6.09.2016 0:10