ПРЕДИСЛОВИЕ
Мне исполнилось 85 лет. Всю жизнь проработал учителем средней школы в Белоруссии. Уже в Израиле издал сборник своих стихов. Я простой, ничем не примечательный человек. На мой взгляд, никому мои воспоминания не нужны. Но мои знакомые настойчиво требуют от меня, чтобы я начал писать. Вынужден подчиниться…
Семён Гофштейн
ПРЕДВОЕННОЕ ДЕТСТВО
Я родился 5 февраля 1934 года в Мозыре (Белоруссия). Мой отец был работником советской торговли, мать работала учительницей белорусского языка и литературы.
Через два года после моего рождения появился мой брат Борис. Я уже хорошо бегал и видел, как мама кормила брата грудью…
С ранних лет я многое понимал. Так, я помню, как в газете «Правда» была напечатана фотография погибшего Валерия Чкалова. Он лежал, усыпанный цветами. Позднее в этой же газете была напечатана политическая карикатура, наверно, Кукрыниксов. Там был изображён финский солдат, который держал в руках меч, похожий на опасную бритву. Этим мечом он угрожает нашей стране. Я уже понимал, что враг хочет напасть на нас. В то время я стал учить буквы и складывать из них слова. О войне с финнами я знал очень мало…
Помню, как отец купил мне белого коня в яблоках, коня-качалку… Он принёс ещё будённовку и игрушечную саблю. Мне было тогда четыре-пять лет. Я уже знал кое-что о Будённом, Чапаеве, Чкалове и других героях страны. Я надевал будённовку, брал саблю, садился на коня и громко орал »Ура!». Кричал так громко, что мама выбегала из другой комнаты и говорила мне сердито, что я не Будённый и не Чапаев, и выгоняла меня во двор, чтобы я не мешал ей готовиться к урокам в школе…
Помню ещё, как отец принёс домой большой портрет Сталина, повесил портрет на стену. Потом он достал из портфеля маленькие портретики в круглых рамках. Он мне объяснил, что это соратники т. Сталина. Некоторых из них, например, Молотова, Кагановича и др. я знал – видел их фотографии в газете…
Однажды я увидел, что одна кругленькая фотография отсутствует на стене, и я стал её искать, чтобы водворить на место. Я нашёл её на подоконнике и повесил на то место, где она висела раньше. Когда пришёл с работы отец, он снова снял её, вытащил из рамки портрет и бросил в огонь печки… Мне он объяснил, что это враг народа Ежов. Так впервые я случайно познакомился с репрессиями тридцатых годов ХХ столетия…
В целом моё предвоенное детство было радостным и счастливым. Были конфеты, всякие вкусности, игрушки, маёвки, праздники. Мы с братом часто ездили в маленький городок Ельск, где жили наши бабушка и дед, папины родители. Проводили там всё лето.
Дед был в молодости кузнецом, он был очень сильным человеком. Он брал меня за ногу, поднимал вверх над своей головой. Я разводил в стороны руки, балансировал и при этом визжал, как поросёнок…
У нас была собака Джек. Это был большой добродушный чёрный пёс. Он никогда никого не обижал, даже почти никогда не лаял. История с Джеком будет досказана чуть позже…
Очень часто к нам приходил приятель отца Такарский. Это был огромного роста человек. Он брил голову, был красив, силён и дружелюбен, брал меня к себе на колени и качал…
В воздухе попахивало войной. Об этом уже говорили. Даже мы, шестилетние дети, понимали, что приближается что-то нехорошее. И вот перед самой войной в нашем дворе появился Такарский… Неожиданно на него с диким рычанием бросается всегда спокойный и ласковый Джек. Он кусает его выше колена, рвёт его тело. Мой дед и мой отец отгоняют Джека от гостя, хватают кирпичи и забивают Джека до смерти. Эта расправа над Джеком длилась недолго. Джек затих навсегда.
Такарского завели в дом, промыли рваную рану, перевязали. Только после войны мы поняли бедного Джека, поняли мы и то, кто из них был человеком, Джек или Такарский. Но об этом позже…
Я вспоминаю последнюю довоенную маёвку. Играет музыка. Танцуют взрослые, играют дети. В руках у детей цукерки. Цукерки – это были конфеты из сахара, обёрнутые тонкими разноцветными полосками бумаги. Они продавались длинными и не очень. Можно было купить цукерку длиной в метр или всего в 30 см.
Вот стоит моя троюродная сестра Сарра Гомон из Гомеля. Радостная, весёлая, В руке у неё длинная цукерка… Такой Сарра запомнилась мне на всю жизнь… Больше я её уже никогда не видел… Она приехала из Гомеля в гости к родным и осталась в Мозыре. До самой зимы 41 года она пряталась у знакомых. Её кто-то выдал. А наш знакомый Такарский стал предателем, пошёл служить в полицию. Он водил Сарру босую и раздетую по реке Припять и утопил её в проруби. Ей было 15 лет… Вот я и думаю, что Джек был человеком, а Такарский – свирепым зверем. До сих пор не могу понять, как Джек распознал в Такарском подлого предателя и врага.
Перед самой войной меня с братом родители увезли к папиным родителям в Ельск. Там мы жили у деда с бабой.
22 июня утром мы радостно отметили день рождения брата. О том, что началась война, мы ещё не знали. А утром 23 июня мы проснулись и увидели плачущую маму. Она и сообщила нам, что началась война. Предвоенное детство закончилось…
ВОЕННОЕ ДЕТСТВО
Военное детство было трудным. Началось оно с эвакуации. Моему отцу в 1941 году было 42 года. Он записался в ополчение. Отец отвёз нас с мамой на железнодорожный вокзал, посадил в поезд с беженцами, и мы поехали на восток страны. Ехали в товарном вагоне. Ехали долго. Было лето, и двери вагона были открыты. Нас обгоняли поезда с ранеными советскими солдатами. Перевязанные головы, руки, ноги солдат… Костыли, повязки, бинты производили на нас удручающее впечатление.
На запад, на фронт спешили поезда с танками, САУ, другим вооружением. На фронт ехали солдаты защищать Родину… Мне было, как и всем мальчишкам того времени, горько оттого, что мы были маленькими и не могли воевать с врагом.
Мы приехали в Сталинградскую область, где нас приютила казачья станица. Мы жили в казачьей семье. Люди они были хорошие, к нам относились хорошо. Но меня очень удивляло то, что казаки не очень рвались на войну. В семье были два мальчика.
Один из них был моим ровесником, другой младше. Я уже много слышал о храбрости казаков, о том, как они раньше воевали за Родину. Я ещё дома научился неплохо читать и даже писать. И я был очень удивлён, что отец маленьких казаков не хотел идти на войну. Когда его вызвали в военкомат, дети не просто плакали, а громко рыдали. Но к вечеру отец явился домой довольный. Будучи трактористом, он получил бронь. Мой отец был на фронте в действующей армии, и я очень этим гордился. Иногда мы получали весточки от отца…
Недалеко от станицы находилась железнодорожная станция Филоново. Война уже приближалась к Сталинградской области. Однажды станцию бомбили. Это был настоящий ад.
Казалось, что чёрные немецкие самолёты покрыли всё небо. Об этом я позже, будучи взрослым, написал стихотворение…
Хочу заметить, что в этих воспоминаниях возможны некоторые ошибки. Мне сейчас 85 лет, и я не могу гарантировать полную временную достоверность всего изложенного. Слишком давно это было, а я был слишком мал, чтобы всё достоверно помнить. Я никогда не вёл дневники, о чём сейчас очень жалею.
В сентябре 1941 года я пошёл учиться в первый класс. Учил нас молодой человек, и меня удивляло, почему он не на фронте. Однажды я набрался смелости, а скорее наглости, и прямо спросил его об этом. Но учитель не обиделся, а просто улыбнулся, ничего при этом не ответив. Позже я узнал, что он уже ходил в военкомат, и ему сказали, что его вот-вот призовут. Через несколько дней он действительно ушёл воевать, а я ему позавидовал доброй завистью. Мне очень хотелось на войну. Я даже сказал маме, что убегу на фронт. Она не рассердилась, просто сказала, что меня поймают, вернут домой, и надо мной будут все смеяться. И добавила при этом, что без такого вояки, как я, Родина вполне обойдётся и победит врага, а мне надо хорошо учиться и не позорить отца-фронтовика. Но учиться пришлось недолго. И нескоро мне потом пришлось сесть за парту…
Фронт приблизился настолько, что мы слышали раскаты артиллерийских орудий. Мама мне сказала, что мы больше никуда не поедем, что немцы скоро сюда придут и нас расстреляют. Но потом мама этим же вечером взяла нас, свою маму, нашу бабушку, и повела всех на вокзал. Там была ещё одна еврейская семья. Мы стали ждать поезда. Поезда на восток ходили часто, но они были разбиты после бомбардировок и останавливались только на несколько минут. Среди нас не было ни одного мужчины, все ушли на фронт. А мы не успевали сесть.
И вот глубокой ночью мы увидели группу вооружённых людей. Услышали русскую речь. Это были отступающие к Сталинграду советские солдаты. Вскоре подошёл поезд. Видимо, солдаты его придержали и помогли нам сесть. Я помню большие солдатские руки, которые подхватили меня и через разбитый верх вагона опустили вниз. Будучи взрослым, я написал об этом одно из лучших моих стихотворений. (Хочу заметить, что я никогда не считал себя поэтом. Стихов у меня не так уж и много, чтобы считаться поэтом. У меня их чуть больше двухсот. Всего ничего…)
РУКИ
Мы на разрушенном вокзале,
Фашисты где-то рядом тут,
И мы уже, конечно, знали,
Что смерть они нам всем несут.
Мы знали о еврейских гетто,
О том, что немец вытворял,
И чтоб не испытать всё это,
Мы уезжали на Урал.
Ночь, на вокзале мы безлюдном,
И слышны звуки боя нам,
Как к свисту пуль привыкнуть трудно
Нам, семилетним пацанам…
На горизонте гулком пламя
Нет-нет, да вырвет нас из тьмы…
Ни одного мужчины с нами,
Лишь наши матери да мы…
От чёрной смерти нет спасенья,
Грозит нам смертная беда—
Стоят здесь лишь одно мгновенье
Разрушенные поезда…
Что делать нам в ночи проклятой,
Как жизнь от смерти уберечь?
Вдруг видим мы: идут солдаты
И русскую мы слышим речь…
Всё ближе, ближе боя звуки,
Но вот подходит эшелон,
И опустили чьи-то руки
Меня в разрушенный вагон.
И от войны меня умчало,
Вовек мне это не забыть,
Те руки всех начал начало,
Как в жизни: быть или не быть…
Пока я буду жить на свете
В сиянье солнечного дня,
Я буду помнить руки эти,
От смерти спасшие меня…
1975 г.
Поезд уносил нас на Урал. В Челябинске жил, вернувшись после тяжёлого ранения, брат мамы, наш дядя Авенир. Жизнь была тяжёлая. Жили бедно. Дядя Авенир работал на военном заводе, туда он устроил и нашу маму… Отец был офицером, и мама получала аттестат, т. е. папину военную зарплату. На неё мама могла купить за месяц булку хлеба…
Иногда мама покупала картошку. Самое неприятное было, когда попадалась гнилая варёная картофелина. До сих пор я с содроганием это вспоминаю… Тот меня не поймёт, кто ни разу этого не попробовал.
Была карточная система. Мама получала рабочую карточку, а мы с братом – иждивенческие. Это было голодное военное детство. Есть было нечего. Питались сухарями. Их тоже не хватало, но мы кое-как перебивались…
Вспоминаю новогодний день 1943 года. Мы украшали ёлку металлическими стружками. Ёлка была очень красива…. Вместо печенья мы ели жмых. Он был таким вкусным, как и печенье, которое мы вдоволь ели перед войной. Это был, пожалуй, единственный радостный день в моей жизни в Челябинске. Однажды в воскресенье мама взяла меня с собой на базар… Продавщица назвала мою маму бабушкой. А бабушке было всего 30 лет…
Мама работала на заводе 18 часов в сутки. Она спала всего 5 часов. Ложилась спать прямо у станка. Мама отправила нас с братом в дошкольный детский дом, где мы жили круглые сутки. Наша жизнь в детдоме резко изменилась. Это был детдом специально для детей рабочих военного завода. Нас хорошо кормили: первое, второе, компот или чай с печеньем. Один раз в месяц к нам приезжали мамы. Иногда они привозили с собой угощения. В детском доме нас не учили, но я уже умел немного читать и даже писать. О том, что делается на фронтах войны, нас подробно не информировали, но говорили, что наша армия успешно громит врага и гонит с нашей земли. Недалеко от нас находился военный госпиталь. Мы часто посещали раненых в боях солдат, выступали перед ними с самодеятельностью. Они нас хорошо встречали. И мы были рады встречам с ними.
Хаим Гофштейн (1898 – 1987)
Моему отцу очень повезло. Одним из последних он покидал Мозырь и одним из первых он входил в Мозырь при его освобождении. Отец сразу пошёл в горисполком и сообщил о том, что моя мама учительница. Маму вызвали в Мозырь для участия в восстановлении народного образования в Белоруссии. В сентябре 1944 года я стал снова учиться в 1-м классе.
Мне было тогда 10 лет, но я не был самым старшим в классе. Все были переростками.
Теперь я хочу поставить точку в деле о предателе Такарском. Сразу после войны он хотел тайно посетить свою семью. Его опознали, схватили, и он предстал перед судом. После приговора негодяя повесили публично на базарной площади. На суде он оправдывался тем, что убивал только евреев. Это вызвало в зале бурю возмущения. Одним словом, собаке собачья смерть.
Первым директором нашей школы был бывший партизан. Он был ранен и в армию его уже не взяли. Партизанил с ним и его сын. Как и его отец, был награждён медалью «Партизану Великой Отечественной войны 2-й степени». Ему было 16 лет.
Учился я хорошо, особенно по русскому языку. Однажды в диктанте я умышленно допустил ошибку. Фамилию Гитлера я написал с маленькой буквы. Учительница мне объяснила, что имена людей и животных надо писать с прописной буквы. Я сказал ей, что я это знаю, но мне очень не хочется писать имя главного фашиста с прописной буквы. Учительница мне ответила, что и ей не хочется так писать, но правописание требует, и тут ничего не поделаешь…
Война ещё продолжалась, Белоруссия была уже освобождена, но наши войска вели ещё тяжёлые бои на Висле. Я любил слушать Левитана, который ежедневно передавал сводки Информбюро. Мы с ребятами обменивались мнениями о ходе военных действий на фронтах войны. Любили играть в войну, но никто не хотел быть фашистами. Тогда я предложил играть в «синих» и «зелёных». И мы играли. Потом мы играли в футбол. Фашисты, отступая, взорвали хлебозавод. На месте разрушенного здания образовалась площадка, где мы и стали играть. В своей команде я был вратарём.
Война близилась к концу. Слушая по радио о положении на фронте, я с нетерпением ждал, когда Левитан сообщит нам о падении Берлина. И этот день пришёл. Я наивно полагал, что с падением Берлина война сразу закончится, и наши солдаты живыми вернутся домой…
Но война ещё продолжалась, и наши солдаты продолжали погибать. Было очень горько на душе, но я утешал себя тем, что война вот-вот закончится.
Так оно и случилось. Рано утром я проснулся от песен и ликования по радио. Я разбудил всех, кто был в доме. Это была Победа…
А днём я услышал по радио о том, что отдельные группировки немцев не признали капитуляцию и пытаются пробиться на Запад к нашим союзникам.
И я подумал о том, что снова будут погибать советские солдаты. Я ещё не знал, что 9 мая советские танки пошли помогать восставшей против немцев Праге.
Позже я узнал, что за Прагу погибли тысячи советских героев. Уже после капитуляции фашистской Германии.
Но война закончилась победой советского народа над злобным врагом.
(продолжение следует)
Опубликовано 15.07.2019 00:00
